Следователь

Часть 3

— … Гони, песья кровь! Гони скорее!

— Уже, ваше сиятельство! Мигом домчим!

— Быстрее! Поднажми, кур-р-рва мать! Тащимся, как свинья по кочкам!

Кучер Хробак в очередной раз бросил короткий взгляд через плечо на странного клиента и в очередной раз горько проклял свою неуемную жадность.

Здоровенный мужик, косая сажень в плечах. Папаша Хробака тоже был мужчина немаленький (сам он втайне считал себя самым большим в Нижнем Тудыме и его окрестностях; тех же, кто осмеливался вступать с ним в дискуссию по этому вопросу, мигом переубеждал пудовый кулачище Хробака-старшего), но этот тип, пожалуй, заткнул бы за пояс и старого Хробака и его сынишку вместе взятых. Вороная брода — окладистая и напомаженная до лоснящегося блеска, усы подковой, густые черные брови, бруствером нависающие над слегка раскосыми глазами, широкие скулы, орлиный нос, золотое кольцо в мочке уха, больше напоминающее своими размерами звено от якорной цепи и очень смуглая кожа, блестевшая так, словно этот тип только что вынырнул из бочонка с маслом.

«Монгол, что ли?», — ломал голову Хробак. «Или турок?»

Одет мужчина тоже был весьма необычно. Медвежья шуба, в которую без проблем можно было укутать крупного быка, под ней — красный кафтан с мелкой золотой вышивкой, необъятные яловые сапоги, густо натертые дегтем и шапка на голове. Хробак никогда не видел таких шапок: черный бобер с пришитым на затылке пучком волчьих хвостов и огромным золотым грифоном-двуглавцем чуть пониже макушки. Не папаха, а настоящая меховая тиара.

…Хробак подобрал его на Железном Разъезде. Солнце уже село и кучер, не торопясь, выпрягал лошадей, жмурился от удовольствия, вдыхая долетавший со стороны флигеля запах бараньей похлебки и предвкушая тепло, стакан холодной, только что с мороза, водки и миску горячей еды, когда со стороны железнодорожной станции к нему подошел… нет, подбежал этот здоровяк.

— В город, мужик! Срочно!

— Сегодня уже не ездим, — веско заявил Хробак, позволяя каурой выплюнуть мундштук.

— Вот, забирай! — лапища, размером с печной противень, ткнулась ему под нос. Хробак глянул и обомлел: золото! Золото, туда его и растуда!

— Десять империалов! Едем сейчас!

Это было больше, чем Хробаку удавалось выручить за месяц.

— Ай, едем, ваше сиятельство! Едем! Хоть на край света!

…Теперь он горько об этом жалел.

«Их сиятельство» были явно не в себе. За детиной в шубе словно черти гнались: он ни одной секунды не сидел спокойно — вертелся, как волчок, постоянно оглядываясь, хотя было совершенно непонятно, что он надеется разглядеть сквозь снег и ночной мрак, хлопал себя по бокам рукавами и непрестанно костерил Хробака на чем свет стоит.

Этому типу явно было очень страшно.

Но, что хуже всего, темный ужас этого странного человека постепенно передался и кучеру. Хробак мертвой хваткой вцепился в вожжи, испуганно оглядываясь по сторонам. Он никогда не страдал от избытка воображения, но сегодня с ним явно творилась какая-то сказочная чертовщина.

Верстовым столбам вдруг надоело стоять на месте, и они принялись играть с кучером в прятки: знакомая дорога внезапно терялась, завиваясь петлями принималась рыскать по заснеженному полю, а когда Хробак, бормоча «заговор от наговора» и судорожно плюясь через левое плечо, начинал понимать, что безнадежно заблудился, верстовой «полосач» неожиданно выпрыгивал из сугроба, как шут из коробочки и тогда кучер, ошарашено тряся головой, с руганью и гиканьем возвращался на потерянную колею.

Снежные вихри, пролетая мимо ущербной луны, принимали самые странные формы: вон девица с фонарем в тонкой руке, вон крылатый медведь, а вон — рогатый черт в кавалерийской фуражке, оседлавший метлу. Хробак протер выпученные глаза и черт, заложив мертвую петлю, отдал ему честь, тут же рассыпавшись снежным вихрем.

Заунывно воющий ветер то и дело приносил обрывки странных звуков. Сперва Хробак вполне явственно услышал звон колоколов на бакенах, затем — шелест ветра в густой листве, а потом — веселый женский смех. После на пару мгновений наступала тишина, и все начиналось по-новому: журчание воды, детский плач, тихое треньканье музыкальной шкатулки. Все эти звуки объединяла одна любопытная особенность: стоило повнимательней прислушаться к какому-нибудь из них и он тотчас стихал, растворяясь в шуме ветра.

И кучер был уверен, что его пассажир тоже видит всю эту бесовскую муть. Бородач странно зыркал по сторонам, то и дело чертил в воздухе кресты-обереги, складывал пальцы «рогатиной» — самый простой колдовской пасс из группы «Знаков отвержения», а один раз, когда во тьме впереди мелькнули две призрачные тени, похожие на тележные колеса, резко подался вперед, едва не перевернув сани.

Но — странное дело! — чем ближе они подъезжали к городу, тем легче становилось у кучера на душе.

Он не мог внятно объяснить, почему происходящие вокруг странности пугают его все меньше и меньше, но какое-то плохо выразимое чувство, возможно, некая древняя память, подсказывало ему — бояться нечего. Кучеру вспомнился эпизод из далекого детства, когда его отец, напялив красный жупан и приклеив к щекам лыковую бороду, с хохотом ввалился в его комнату на Рождество, изображая Морозного Деда — доброго северного духа-дарителя, что, по легенде, приносит подарки детям, которых Его Морозное Величество посчитало достойными своего высочайшего внимания. В первый миг маленький Хробак страшно перепугался, увидев размахивающего руками и рокочущего луженой глоткой великана, но когда «Морозный Дед» схватил его и закружил по комнате, испуг сменился безудержным весельем и он, заливисто смеясь, вцепился «Деду» в бороду, а тот, заходясь от хохота, подбросил мальчика к потолку, поставил на пол, а потом подарил ему заводную механическую лошадку — на этот подарок Хробак-старший собирал деньги почти полгода.

То, что кучер испытывал сейчас, было чем-то похожим: страх постепенно уступал место празднику. И хотя никаких объяснимых причин этому не было, Хробак все чаще ловил себя на том, что широко улыбается, как говорится, от уха до уха.

А вот его спутник мрачнел все больше. Он уже даже не подгонял кучера, а молча сидел, завернувшись в свою необъятную шубу и лицо его было бледно-серым, как пепел из печи крематория.

Наконец, впереди мелькнули два соединенных аркой модерновых фонаря, обозначающих границу города. Минута — и сани пролетели под ними в снежном вихре, выезжая на расчищенную дорогу к Въездной Улице. Чугунные горгульи, поддерживающие кованые решетки газовых светильников мудро улыбнулись и подмигнули кучеру — мы-то, мол, знаем, брат, как оно на самом деле. Хробак улыбнулся и подмигнул в ответ.

— Город, ваше сиятельство!

— Гони в Инквизиторий! Пулей!

…Двухэтажное здание Инквизитория ничуть не напоминало мрачный каземат. Высокие стрельчатые окна, веселая оранжевая черепица на покатой крыше, кое-где выглядывающая из-под снега, мирно дымящие печные трубы. Даже в этот поздний час все окна были ярко освещены, а по подъездной дорожке расхаживал важный дворник с лопатой.

— Приехали, господин хороший!

Бородач, даже не взглянув на Хробака, вывалился из саней огромной меховой бомбой и бегом бросился к двустворчатой стеклянной двери, на ходу вытаскивая из-под полы какой-то тряпичный сверток. Трясущимися руками он размотал полосы ткани и извлек на свет… зеленую веточку.

«Оливковая ветвь», — понял кучер.

Держа веточку перед собой как боевой штандарт, бородач с разбегу влетел в двери Инквизитория, на бегу выкрикивая:

— Прошу защиты и милости! Прошу защиты и милости!

Двери, возмущенные таким обращением, раздраженно заскрипели и зло хлопнули, сбросив с крыши большой пласт снега. Дворник задумчиво посмотрел вслед странному посетителю, высокомерно сплюнул в сугроб и вернулся к своему ночному бдению.

Кучер почесал затылок, пожал плечами и подумал, что более странных пассажиров у него еще не было. Однако же, в кармане звенели деньги — и какие! Десять золотых империалов — это вам, господа, не хвост собачий!

Он взялся за вожжи и уже собрался разворачивать сани, как вдруг увидел, что у фонаря на подъездной дорожке стоит девушка.

Хробак присмотрелся внимательней… и открыл от изумления рот.

Дело было даже не в сияющей, какой-то запредельной красоте, которой светилось лицо девушки, не в том странном факте, что ее волосы — иссиня-черные, густые и блестящие — не развевались на ледяном ветру, и даже не в ее точеной фигурке, совершенству форм которой черно позавидовали бы даже лютецианские наяды. Поражало другое: из одежды на ней было только легкое белое платьице на бретельках, едва прикрывающее грудь. Под платьицем, совершенно очевидно, не было ничего — то есть, совсем ничего — и это в двадцатиградусный мороз!

К тому же, она была босая.

Девушка заметила Хробака, улыбнулась ему — тепло и открыто, точно старому знакомому — и медленно проследовала в сторону Инквизитория. Кучер увидел, что сзади у ее платья имеется странное украшение — веер белых пушистых лент, притороченных к юбке.

Когда она вошла в стеклянные двери и те закрылись за ней, кучер вдруг понял, что это не ленты.

…Следователю ДДД Фигаро снился очень хороший сон.

Это было странно — хорошие сны не снились Фигаро уже много лет. Но этот сон был особенным: дело было даже не столько в его сюжете, сколько в тончайшей золотой ауре, пронизывающей каждый его миг. Чувство было знакомо следователю и он, с легким удивлением, понял, что это — счастье.

Он шел по морскому берегу, бездумно глядя на горизонт, где легкие белые облачка жались к темно-синей воде, притворяясь пеной на ленивых низких волнах. Ярко светило солнце — большое и горячее. На следователе были короткие белые шорты и бежевая рубашка-безрукавка; лижущие босые ноги волны приносили свежее бодрящее тепло.

Он никогда не видел такого моря — светлого, теплого и дружелюбного, хотя вырос в маленьком городке на морском берегу. Но то было другое море: холодное и суровое. Оно редко бывало синим, чаще кобальтово-серым или почти черным, особенно зимой, когда с севера прилетали ветра и секущие снега; это же больше напоминало картинку с плаката бюро путешествий «Тропический Рай».

Фигаро остановился, приложил ладонь козырьком ко лбу и присмотрелся. Так и есть — к берегу приближалась яхта. Белая, легкая, воздушная фата-моргана, она с каждой минутой подходила все ближе и ближе, и следователь, наконец, увидел, что ее парус — цвета закатного солнца.

Откуда-то он знал: когда яхта пристанет к берегу, случится что-то очень хорошее. Настолько хорошее, что с этого момента вся его жизнь раз и навсегда изменится к лучшему, как будто кораблик из сна мог взять его с собой туда, где боль и грусть — просто досужая выдумка, а зима и холод — детская страшилка. Фигаро до рези в глазах всматривался в тонкий силуэт яхты, пытаясь понять, кто ей управляет. На мгновение ему показалось, что он увидел на палубе тень — до боли знакомую тень. Он подался вперед, сделав несколько шагов навстречу прибою и…

— Фигаро!

Сейчас… Еще совсем немного, и…

— Фигаро! Открывайте!

Он открыл глаза.

Моря не было. Не было и солнца. Единственным источником света поблизости был маленький масляный ночник в водяном противопожарном кожухе, мерцавший на столе. Сам следователь лежал в кровати, скинув с себя одеяло: сегодня ночью сыновья Марты Бринн опять не пожалели угля на растопку.

Стук в дверь. Резкий, сухой. Так стучат жандармы и судейские.

— Фигаро! Открывайте немедленно!

— О, дьявол… — следователь провел рукой по лицу и витиевато выругался. — Минутку! Уже иду!

Он сунул ноги в поношенные шлепанцы и, почесывая поясницу, проковылял к двери, выдернув «собачку» замка из паза. Потянул за дверную ручку.

На пороге стояли двое. На вид им было лет по двадцать пять, может, чуть больше. Гладко выбриты, на головах — черные вязаные шапочки. Одеты в длинные, до пят робы — нечто среднее между фраком и сутаной.

Инквизиторы.

— Господа, чем могу быть полезен в столь поздний час? — Фигаро постарался вложить во фразу максимум желчной иронии, и это ему удалось: когда вас будят в третьем часу ночи, изображать мизантропа предельно просто.

Инквизиторы переглянулись. Тот, что справа — молодчик с бульдожьей челюстью и детскими голубыми глазами, прокашлялся и произнес:

— Господин Фигаро! Мы сотрудники инквизиции в Нижнем Тудыме при Центральном Управлении…

— Я знаю, кто вы такие, — перебил следователь. — Ближе к делу, господа.

— М-м-м… Хорошо. Вам приказано срочно явится в Инквизиторий. Мы — Ваше сопровождение.

— О? Я задержан? — Фигаро комично вытаращил глаза.

— Нет. Скажем так: Вы настоятельно приглашены.

— Вопрос государственной безопасности, — пробасил Инквизитор Номер Два.

— Кошмар, — вздохнул следователь, — сплошная государственная безопасность. Просто какой-то национальный кризис в Нижнем Тудыме. Прямо жуть. Ладно, господа, подождите внизу. Я переоденусь.

В инквизицию доставляют по-разному.

Если вы нашкодивший колдун местного значения, то вас везут в простой черной карете-коробке пониженной комфортабельности, предварительно нацепив на вас наручники и блокирующие вериги. Ехать, в этом случае, придется в компании пары неразговорчивых инквизиторов и одной Светлой Сестры (хотя последнее случается редко — Светлы Сестры, все же, довольно дефицитные кадры).

Если вы сами инквизитор, то добираться до места вам придется пешком. Ну, в крайнем случае, на повозке местного лихача — вопреки общественному мнению, жалование у служителей инквизиции, прямо скажем, невелико. Это сволочная работа, и типун тому на язык, кто любит со смаком описывать гедонистические развлечения зажравшихся инквизиторов — жандармам платят больше.

Но Фигаро и представить себе не мог, что у дома Марты Бринн его будет поджидать самоходный фаэтон.

Сверкающее черным лаком чудо техники от «Фродо и СынЪ», фаэтон чем-то напоминал гибрид дорогой кареты и локомотива. Каучуковые покрышки, керосиновый двигатель в десять лошадиных сил, цепной передний привод, алхимические фонари дальнего света и возможность, в случае необходимости, быстро перейти на пружинный движитель — по столичным меркам это была уже довольно устаревшая модель, но все еще одна из самых шикарных и дорогих.

И уж точно фаэтон смотрелся на улицах Нижнего Тудыма, как минимум, странно. А под окнами временного обиталища младшего следователя Департамента Других Дел и подавно. Да что там — приземлись во дворике тетушки Марты личный цеппелин Их Величеств, Фигаро был бы не так поражен.

Двери фаэтона приоткрылись, и из салона полился теплый аромат крепкого кофе и «английской кожи», а затем до боли знакомый голос произнес:

— Ну же, Фигаро, запрыгивайте. Не напускайте холод.

Следователь крякнул и, вскарабкавшись на ажурную подножку, забрался внутрь. Фаэтон слабо качнулся на рессорах, а Фигаро подумал, что жизнь — смешная штука. Где бы еще он прокатился на самоходном экипаже от «Фродо»? Конечно же, только в Нижнем Тудыме — культурном и индустриальном государственном центре! Следуя этой логике, для того, чтобы совершить прогулку на паровой субмарине, ему следовало отправиться куда-нибудь в Малые Кочевряшки.

Салон фаэтона, как и предполагалось, был шикарен до неприличия. Декоративные витражные окошечки, мягкая темно-фиолетовая обивка в золотых лилиях, широкие кожаные сиденья того «вкусного» цвета, который иногда называют «глянцево-карминовым», пол выложенный маленькими деревянными плитками и куча серебряных и золотых завитушек там и сям, не несущих никакой функциональной нагрузки, кроме постоянного напоминания о цене всего этого великолепия.

Старший инквизитор Френн, развалившийся на заднем сидении, широко улыбнулся и протянул Фигаро руку. Следователь хмыкнул, но руку пожал. Инквизитор был одет в уже знакомую Фигаро коричневую клетчатую пару, что лишь подчеркивало неофициальность обстановки, но следователь напрягся: «…когда высокое начальство предлагает „поговорить по душам“, ухо следует держать востро вдесятеро больше супротив обычного».

— Я извиняюсь, Фигаро, — инквизитор виновато развел руки, — но, поверьте, дело не терпит отлагательств. Поверьте, мне вовсе не доставляет удовольствия вытаскивать Вас из постели в столь поздний час, но… Все очень и очень серьезно.

«Не доставляет удовольствия», — подумал Фигаро. «Ну да, конечно. Я поверил и прослезился».

Но вслух сказал:

— Добрый… В смысле, доброй ночи, Френн. Какими судьбами?

— Весь Инквизиторий стоит на ушах, — улыбка Френна погасла. Я уже отослал телеграммы в Центральное Управление, Департамент Других Дел и Орден Строгого Призрения. Со стороны Инквизиции ответственным назначили меня — просто как самого ближайшего к центру событий, Вы — консультант от ДДД. Презиратор от Ордена прибудет через час экстренным блиц-коридором. Бумаги о Вашем временном назначении уже у меня.

Тут уж Фигаро проснулся окончательно. Когда Департамент дистанционно навешивает на тебя какое-нибудь дурацкое расследование, это в порядке вещей. Люди подневольные, все понимаем. Но когда Орден высылает своего агента через внепространственное окно — это уже серьезно. Это настолько серьезно, что попахивает чрезвычайными полномочиями и колдовским спецназом.

Но что, черт возьми, случилось?!

Френн дернул за желтую шелковую бечеву с кисточкой на конце, свисающую из втулки на потолке. Раздался мелодичный звонок; двигатель фаэтона ожил, заурчал и самоходный экипаж мягко тронулся с места. Фигаро уселся напротив инквизитора, расстегнул пальто (в салоне было жарковато) и внимательно посмотрел на Френна. Тот вздохнул и стал рассказывать:

— Полтора часа назад в городской Инквизиторий прибыл маэстро Франклин Рич. Слыхали о таком, Фигаро?

— Рич?! — следователь открыл рот от удивления. — Фабрикант?

— Фабрикант, дипломат, торговец, путешественник, герой войны с Рейхом. Да, да и еще раз да. Вы совершенно правы.

— Не могу поверить, — Фигаро покачал головой. — Это же, если я не ошибаюсь, самый богатый человек в Королевстве?

— Если бы только в Королевстве… Последние десять лет он провел за Великой Восточной Стеной. Официально считается, что он занимался торговлей. Шелк, специи, лекарственный опий, лошади для аристократии, предметы роскоши и так далее. Его торговые отношения с Халифатом и Заоблачной Империей сделали его очень богатым человеком, при этом с парой-тройкой восточных государств он торговал, фактически, монопольно, наплевав на все гильдии и все международные договоры.

— Потому как…

— Потому как Их Величества прощали Ричу очень многое, закрывая глаза даже на случаи грубейшего нарушения международного права и явно наплевательское отношение к Торговой конвенции. Он ведь не просто торговец, Фигаро. Он дипломат. Вы же знаете, что страны за Стеной последние два века придерживаются политики жесткого изоляционизма. Я их, в принципе, не виню — две захватнические войны, идиотическая политика насильственной культурной — в кавычках — экспансии; короче, Восток имеет полное право считать нас воинствующими мудаками. А Рич сумел наладить с ними торговые отношения, причем сделал это сразу после большой войны. Сейчас Королевство купается в золоте, отчасти, именно по этой причине.

— Перепродажа товаров с востока.

— Ну да, правильно. Именно поэтому у Рича столько государственных регалий и, фактически, карт-бланш на жесткий прессинг всех прочих торговых организаций, включая Гильдию.

— Насколько жесткий?

Инквизитор поднял на следователя воспаленные глаза и медленно покачал головой.

— Очень жесткий, Фигаро. Вплоть до уничтожения конкурентов.

— Уничтожения?!

— Экономического, Фигаро. Я говорю об экономическом уничтожении. Правда, ходят слухи… Впрочем, это к делу не относится, — оборвал сам себя инквизитор. — Суть в следующем: полтора часа назад Рич ввалился в двери Инквизитория, держа в руке оливковую ветвь и требуя защиты.

— О? Ему известны старые традиции?

— Я даже не представляю, откуда, — Френн устало махнул рукой. — Но теперь мы обязаны опекать его, до тех пор, пока нависшая над ним угроза не будет устранена.

— Хм… — Следователь потер подбородок. — Если я правильно понимаю, речь идет об угрозе оккультного характера?

— Другими мы не занимаемся.

— А она, то есть угроза, действительно имеет место быть?

Инквизитор сжал руки в сложный «замок» и подался вперед, почти коснувшись острым подбородком лица следователя. Его глаза внезапно стали холодными и злыми, как у припавшего к гашетке пулеметчика.

— Да, Фигаро. Да. Угроза есть. И если бы она касалась только Рича, то я бы не пошевелил и пальцем. Я не питаю к нему абсолютно никаких теплых чувств и случись что с этим драным торгашом, поверьте, не стал бы плакать и заламывать руки. Но все гораздо серьезнее. Все настолько серьезно, что об остальном я расскажу Вам только в обитой пробкой комнате под Инквизиторием. И только после того, как Вы подпишите стопку бумаг размером с пизанскую башню.

…Фаэтон, тарахтя, покачивался на рессорах, прорываясь сквозь морозную мглу. Время от времени шофер-инквизитор нажимал на клапан парового гудка и тогда темные улицы оглашал заунывный вой, от которого на душе становилось мерзко и тоскливо. Фигаро курил и думал, что больше всего сейчас ему хотелось бы оказаться в своей теплой постели и досмотреть сон, из которого его так грубо вырвали.

«Интересно, почему Френну так не нравится Рич?», — думал он, глядя, как за окном проносятся огни городских фонарей. «Откуда такая неприязнь к человеку, которого он, наверняка, даже не знает? Хотя какая разница. Приедем — первым делом потребую горячей жрачки. Как консультант…»

…Фигаро, разумеется, уже видел Франклина Рича на газетных фотографиях и знал, что тот — мужчина немаленький. Но он оказался совершенно не готов к тому, насколько огромным Рич оказался вживую.

«Медведь» — это было еще слабо сказано. Широченные плечи, необъятное брюхо, ноги, похожие на два упирающихся в землю пушечных ствола и лапищи, которыми можно без труда полностью накрыть обеденное блюдо — вот каким был Франклин Рич, торговец и королевский дипломат.

Узнав кто такой Фигаро, Рич кивнул и протянул следователю руку. Фигаро сглотнул и протянул в ответ свою, внутренне уже приготовившись сменить правую ладонь на пиратский крюк, но Рич лишь слегка сжал ладонь следователя (тот едва сдержался, чтобы не скривиться от боли) и отпустил ее. Рука у дипломата была сухая и обветренная, как гранитная плита. И такая же крепкая.

Поздоровавшись с Фигаро, Рич сразу же набросился на Френна.

— Я не понимаю! — пробасил он. — Я приехал сюда, чтобы просить защиты! А эта… Это… существо сидит через две комнаты от меня!

— Мы делаем все, что необходимо, поверьте. — Френн слегка наклонил голову. — Поверьте, свое дело мы знаем хорошо и приложим все усилия, чтобы с Вашей головы не упал ни один волосок. Мы тоже знаем старые обычаи.

— Хотя, — добавил он уже спокойнее, — весь этот спектакль с оливковой ветвью — чистое излишество. Не более чем ритуал — красивый, но абсолютно формальный. Мы помогаем всем, кто в этом нуждается, вне зависимости от того, в какой форме поступило их прошение.

— Я понимаю, господин Френн, — проворчал Рич, дергая себя за воротник своего странного — до пят — темно-красного кафтана. — Но я слишком долго прожил в обществе, где традиции — часть жизни. Они и есть сама жизнь. И это вам не Англия с ее перерывом на чай в пять часов вечера. За Стеной несоблюдение традиций и ритуалов, в некоторых случаях, может привести к весьма печальным последствиям. Не менее печальным, чем нарушение некоторых статей Уголовного Кодекса.

— Я понимаю, господин Рич, — Фигаро кивнул и, сделав замысловатый пасс руками, телекинезом подвинул к столу мягкое кресло. — И готов предположить, что именно нарушение некоего табу привело к тому, что Вы вынуждены просить защиты здесь и сейчас. Я прав?

На лице Рича явственно проступило облегчение. Он кивнул и опустился на широкую металлическую скамейку — явно неудобную, но любая другая мебель вес дипломата просто не выдержала бы.

…В настоящий момент все они находились в подвальном этаже тудымского Инквизитория, в комнате, напоминавшей рабочий кабинет чиновника высокого ранга: добротная деревянная мебель, широкий письменный стол, два шкафа, набитые книгами, дорогие антикварные часы на стене. Только металлические стены и тяжелая бронированная дверь напоминали, что это помещение — просто бронированная камера для особо важных персон.

Впрочем, Франклин Рич находился здесь по своей собственной инициативе.

Конечно же, Фигаро «гнул пальцы», применяя телекинетик не просто так. Расчет следователя был психологически прост: колдуны гораздо уверенней чувствуют себя в компании коллег. Рич же был колдуном-профессионалом, пусть даже до полного магистра ему было далековато.

Следователь опустился в кресло (не без злорадства отметив, что Френну мебели для сидения в комнате не осталось) и заложил ногу за ногу. В животе заурчало, но Фигаро решил пока не отвлекаться на тварные потребности.

— Да, господин следователь, Вы тысячу раз правы, — Рич тяжело вздохнул. — Одна чокнутая ведьма решила, что мои… торговые операции, так сказать, оскорбляют тени ее предков. Ну и решила натравить на меня своего родового духа-охранителя. Вернее, это я так поначалу думал — с призраком средней мощности я бы справился и сам… Дьявол, да я согнул бы его в бараний рог! Однако все оказалось несколько… серьезнее.

— Я слушаю, — следователь кивнул.

Рич с подозрением посмотрел на Фигаро, словно оценивая примерный уровень его компетенции, почесал жесткие черные кудри на затылке, мотнул головой и выпалил:

— Вы когда-нибудь слышали о Па-Фу?

Глаза следователя превратились в две узкие щелочки. Кровь отлила от его лица; теперь Фигаро напоминал утопленника трехдневной давности.

— Вы хотите сказать… — он не закончил фразу.

Рич ничего не сказал, только зло и коротко кивнул.

Следователь встал. Повернулся к Френну.

— Пошли. Сейчас же.

— Фигаро… — Френн был бледен. — Вы уверены?

— Да. Я хочу ее видеть.

Это была совсем маленькая комнатка, не более пяти квадратных сажен. В ней не было ничего, кроме четырех деревянных табуретов и большого прямоугольного ставня во всю стену. Рядом со ставнем из стены торчала отполированная до блеска деревянная рукоять.

Френн был бледен, как Смерть, но казался спокойным.

— Комната за этой стеной защищена от колдовских воздействий любого уровня, — сказал он, кивая на ставень. — Иглы из ферромагнетика, блокирующие плиты, все как положено. Стены, пол и потолок — чистейший гематит. Окно, которое я сейчас открою, прозрачно только с нашей стороны… Фигаро?

— Открывайте.

Инквизитор внимательно посмотрел на следователя, немного подумал и кивнул.

— Отлично. Вперед.

С этими словами он резким движением опустил деревянную рукоятку вниз. Стальной ставень мягко опустился в пол, открывая стеклянную стену, настолько прозрачную, что можно было подумать, будто никакой преграды между комнатами нет вообще.

По ту сторону одностороннего зеркала была еще одна комната — довольно большая. Выглядела она так, словно ее проектировщик сбежал из желтого дома: темно-серые стены были утыканы ровными рядами здоровенных — в локоть — острых черных шипов. Потолок напоминал на шахматную доску, на которой белые квадраты волею неведомого инженера превратились в мощные алхимические светильники. Дверей следователь не увидел. Из мебели в комнате имелся только один-единственный деревянный стул с высокой спинкой.

А на стуле, слегка поджав под себя длинные стройные ноги, сидела девушка.

На вид ей нельзя было дать больше восемнадцати. Тонкие черты лица, густые длинные волосы цвета ночного неба, умопомрачительная фигура. Идеальные пропорции тела и легкое белое платье, почти не скрывающее грудь, намекали даже не на грубые формы плотской любви, а на нечто большее, запредельно-прекрасное, неразрывно связанное с той чувственной страстью, которой пьянят, в равной степени, улыбка гейши и девичий силуэт за прозрачной оконной занавеской.

Ее лицо… Фигаро изо всех сил старался не смотреть на лицо девушки. Оно было красивым, но мало ли на свете красивых лиц! Красавица, легко сводящая с ума одного, может оставить другого совершенно равнодушным и, напротив, дурнушка на которую не посмотрит ни один сельский парень вдруг раз и навсегда разбивает сердце принца-ловеласа. Стандарта красоты не существует — это общеизвестно. Здесь же этот самый стандарт сидел от следователя в пяти шагах, и видеть это было невыносимо. Это было лицо святой и лицо портовой шлюхи. Это было лицо смешливой девочки-цветочницы и лицо королевы. Это было лицо усталое, доброе, циничное, как лезвие гильотины и мягкое, как материнский поцелуй. Это была красота, родившаяся в сферах, куда смертным, от рождения мира, путь заказан.

В этом лице слились лица всех, кого следователь когда-либо любил.

И еще у девушки был хвост.

Точнее, хвостов было семь. Семь пушистых, длинных, белых как снег лисьих хвостов, растущих из основания позвоночника.

Фигаро с трудом проглотил застрявший в горле комок.

— Это… Эта…

И тогда девушка подняла взгляд и посмотрела прямо на него.

— Это стекло… Она точно не может нас видеть?

— Нет. — Голос Френна был хриплым; в нем явно сквозила нотка сомнения. — Она…

Девушка улыбнулась и помахала следователю рукой. Фигаро почувствовал, как его сердце рухнуло куда-то вниз, в озеро сладкой истомы. Он провел рукой по щеке — на пальцах остались следы соленой влаги.

— Пошли, — прошептал он. — Я увидел достаточно.

— У нас проблемы, Фигаро? — инквизитор заворожено смотрел на существо по другую сторону «непрозрачного» стекла.

— Да. — Фигаро кивнул. — У нас большие проблемы.

…Часом позже они сидели в камере у Рича и пили кофе. Точнее, кофе пили Рич с Френном — Фигаро хлебал дрянной зеленый чай. На столе остывали останки жареной индейки и валялись бумажные шарики скомканных салфеток.

— Господин Рич… — следователь зевнул и потянулся в кресле, — Черт, как хочется спать… Господин Рич, что Вы знаете о Па-Фу?

— Кроме названия? — Рич поковырял зубочисткой между передних зубов и выплюнул на тарелку маленькую косточку. Зубы у него были — куда там бенгальскому тигру. — Знаю, что они что-то вроде духов мести. Карают тех, кого считают виновными в нарушении каких-то там безумных правил… или традиций — называйте это как угодно. — Он мрачно посмотрел на Фигаро. — Знаю, что они — хреновы демоны и еще знаю, что одному мне с ней не справится.

— М-м-м… И почему конкретно эта Па-Фу на Вас взъелась? Что ей не понравилось?

— Откуда я знаю?! — Рич стукнул кулаком по столу. Бедняга-стол жалобно скрипнул и стал на полвершка ниже. — Вам интересно — у нее и спрашивайте… Френн, где тут у вас уборная?

— По коридору налево до упора. Охранник Вас проведет.

Рич встал, всем своим видом демонстрируя оскорбленное величие, и вышел за дверь. Следователь и инквизитор переглянулись, и Френн спросил:

— Ну, консультант по особым вопросам, а Вы что знаете об этих… демонах?

Фигаро хмуро посмотрел на инквизитора и пожал плечами.

— Ваша ирония, Френн, здесь совершенно неуместна. Сейчас у Вас в камере содержится полноценная Другая, в вашей терминологии — демон в свободном состоянии. И прежде чем я начну отвечать на Ваши вопросы, мне хотелось бы знать, как именно она в эту камеру попала. Почему-то мне не верится, что Ваша бравая группа захвата упаковала ее в вериги, накрыв «Щитом Пророка» и параллельно зачитав права.

— Нет, — Френн отрицательно покачал головой. — Все было куда банальнее: она сама попросила заключить ее под стражу.

— Не понял?

— Я сам ничего не понимаю. Она что-то говорила о каком-то «смертном долге» или чем-то таком… не помню.

— А, — кивнул Фигаро, — я знаю, что она имела в виду.

— Знаете? — Инквизитор с жадностью посмотрел на следователя. — Так что она такое? Чего хочет? И чего нам он нее ожидать?!

— Ого, сколько вопросов сразу! — Фигаро засмеялся. — Френн, Вы уж меня извините, но в мистериях Востока я, как раз, не силен. Постоянно прогуливал колдовскую этнографию, знаете ли. Но то, что я знаю, вряд ли добавит Вам душевного спокойствия.

Он откинулся на спинку кресла и принялся загибать пальцы.

— Раз. Па-Фу — демоны возмездия. Тут Рич абсолютно прав. Вот только у себя, на востоке, они демонами не считаются. Скорее, это духи-защитники, ставящие перед собой задачу восстановить справедливость, попранную в результате какого-либо серьезного проступка смертного существа. Два. Па-Фу нельзя «привязать», то есть заклинатель не может заставить их исполнять свои приказы силой. С ними также нельзя заключить сделку по типу «ты — мне, я тебе», то есть, как сказала бы Древняя Церковь, им нельзя «продать душу». Призвавший Па-Фу может только просить их о милости, изложив суть своей проблемы, а Другие уже сами решают, стоит ли просьба смертного того, чтобы до нее снизойти — чисто как наши судейские приставы. Три — и это самое важное в нашем случае: взявшись за дело Па-Фу будет идти до конца. Понимаете, Френн? До самого конца, пока виновный не будет наказан.

— Вот как? — Френн нахмурился. — И как далеко простираются ее возможности? Чего нам ждать? Что она может нам противопоставить?

— Я не знаю, Френн. Я просто не знаю. Но она — Другая. Границы ее способностей лежат далеко за пределами нашего понимания. Даже самые сильные колдуны ограниченны законами нашего мироздания и формальной логикой. Она — нет.

— Так… — инквизитор вытер выступивший на лбу пот. — И почему тогда Рич еще жив?

— Потому что Па-Фу придерживаются определенных правил. Своего рода кодекса чести. Вы говорите, она упомянула Смертный Долг. Так вот: Смертный Долг это нечто вроде акта лояльности к людским законам. Законы Королевства, как Вы знаете, предписывают защищать граждан от агрессии Других, вне зависимости от их мотивов. Попросту, мотивы Других вообще не учитываются, поскольку нам нет дела до гастрономических предпочтений голодного демона, задумавшего схарчить на обед пару девственниц. Именно поэтому она и попросила посадить ее в камеру. Потому что у нас так принято.

— Дикость какая-то.

— Наоборот — исключительный акт уважения. Я бы сказал — беспрецедентный. Вам когда-нибудь сдавался в плен демон, Френн? Почему-то мне так не кажется.

— То есть Ричу ничего не угрожает?

— А вот это не так. Кодекс Па-Фу имеет свои особенности. Уплатив нам дань уважения она продолжит свою охоту. И тогда не хотел бы я оказаться на месте несчастного господина Рича, Френн. Напротив — изо всех сил постарался бы держаться от него как можно дальше.

— И как скоро… Когда она решит, что отсидела в камере достаточно?

— Когда солнце в следующий раз коснется горизонта, у Рича возникнут проблемы. И я не думаю, что ваша «идеальная камера» ее удержит.

— Она будет сопротивляться?

— Для нас она не опасна. До тех пор, пока мы не попытаемся встать между ней и ее целью. Тогда она просто раскатает нас по брусчатке и продолжит охоту.

— Мило. — Френн скривился. — Получается, у нас часов двенадцать на то, чтобы решать эту проблему. Что Вы еще о ней знаете?

— Немного. Па-Фу, как правило, является в мир в виде белой семихвостой лисы. Может превращаться в девушку, но хвосты при этом никуда не исчезают — да Вы и сами видели. Но она не может обернуться, скажем, фонарным столбом или огнедышащим драконом — в своих трансформациях эти существа ограничены всего двумя ипостасями. Она не может причинить вред невинному человеку — кроме того случая, о котором я упоминал. То есть, если кто-либо попробует защитить Рича, то он, автоматически, попадает в разряд его сообщников…

— … То есть, мы с Вами.

— Да, правильно. И наконец, самое главное: достигнув своей цели Па-Фу возвращается на свой план. То есть, если она разберется с Ричем, для нас она просто исчезнет.

— Даже так? — Френн удивленно поднял брови. — Не будет устраивать массовые убийства, и призывать на наши головы все кары небесные? Не сравняет город с землей? Просто уйдет и все?

— Совершенно верно.

— А это мысль… — на лице инквизитора появилось задумчиво-мечтательное выражение. — Может, просто дать ей ухайдокать этого засранца, да и дело с концом? Отделаемся, так сказать, малой кровью…

— А вот это исключено, господа.

Следователь и инквизитор повернулись к двери.

Стоявший на пороге мужчина вполне мог бы быть братом Фигаро: низенький, с плохо выбритыми щеками, носом-картошкой и шляпой-котелком на лысеющей голове. Сходство, правда, на этом заканчивалось: если у следователя ДДД над брючным ремнем в его сорок с хвостиком лет уже нависало солидное брюшко, то поздний гость был подтянут, крепко сбит и явно водил тесное знакомство с гантелями. Одет он был во все серое: серый плащ, серые брюки, серый пиджак, серые замшевые туфли и уже упомянутый серый котелок. К тому же вся его одежда выглядела совсем новой, будто ее только что достали из магазинных картонок.

— Господа, — незнакомец поклонился, — честь имею. Презиратор Второго ранга Эммануэль Логос к вашим услугам. Фамилия, понятное дело, не моя и, клянусь, я бы не преминул вызвать на дуэль того кретина, который вписал ее в мою «легенду», если бы это было законно. — Он улыбнулся. — Как Вы уже поняли, я представляю здесь Орден Строгого Призрения, но это так, — постольку поскольку. Непосредственно перед «блицаньем» в Нижний Тудым я имел милую беседу с Их Величествами, которые очень прозрачно намекнули, что если Франклин Рич, грешным делом, скончается, то нас с вами будут карать и, возможно, даже больно. Поэтому вариант со скармливанием Рича лисе отпадает.

Инквизитор и следователь встали и поклонились. Презиратор усмехнулся, подскочил к ним и принялся трясти их за руки.

— Очень приятно! Очень приятно, господин Фигаро! Слышал о Вас… Очень приятно, господин Френн! Нервная же у Вас работа… Послушайте, господа, — он смущенно потупился, — а можно выйти на свежий воздух? За прошедший час я пережил два блиц-переноса и чувствую себя как коровья лепешка под солнцем.

— О? — Инквизитор поднял брови. — Ну конечно. Заодно и обсудим наши дела.

…Небо над городом уже синело, предвещая скорый рассвет. Утренний мороз, сжимавший улицы в ежовых рукавицах, предчувствуя свою скорую кончину под копьями солнечных лучей, пустился во все тяжкие и Фигаро, прикуривая, как всегда, от кончика ногтя, лишь с третьего раза сумел сложить онемевшие пальцы в нужную фигуру. Кончик сигары Френна тоже вспыхнул сам собой, а презиратор, неожиданно для всех, достал из кармана обычную керосиновую зажигалку.

— Итак, — начал Френн, ежась и поднимая меховой воротник, — я так понимаю, что все сводится к простому выбору: поджарить лису прямо в камере или дождаться, когда она отправится убивать Рича. Но, я так понимаю, во втором случае мы можем просто не успеть.

Презиратор, которого мороз, судя по всему, не трогал в силу высоты занимаемого им поста, покачал головой.

— Нет, господин Френн, Вы ошибаетесь. То есть, формально, Вы правы, но ответьте, пожалуйста: скольких Других Вы развоплотили за свою жизнь?

— Ну-у-у…

— А я — достаточно. И могу Вас уверить: прямой конфронтации с Другими стоит избегать любой ценой. Слышите, Френн? Любой ценой!

— Но у нас приказ, — мягко напомнил Фигаро. — Что Вы предлагаете с ней делать? Отпустить? Или Вы думаете, что эту проблему можно решить бесконфликтно?

— Такое возможно, — кивнул Логос. — Более того — это именно тот вариант, на котором мы должны сосредоточиться, если, конечно, не хотим остаться на пепелище вашего милого городка.

— Не понимаю, — Френн подышал на окоченевшие руки, — с какой радости такая возня? Вы же из Ордена. Вышлите сюда ударную группу и дело с концом. Мои люди вам помогут, да и сам я не останусь в стороне…

— Такое развитие событий тоже возможно, — Логос кивнул. — Но прежде чем лезть на рожон, я должен убедиться, что мы, в принципе, способны потянуть лису. — Он хмуро поглядел на инквизитора и добавил:

— И остаться в живых.

— Все настолько серьезно?

— А вот это нам и предстоит выяснить. — Презиратор ткнул Френну в грудь пальцем, казавшимся неприлично-пухлым в утепленной коже перчаток. — Вы, господин инквизитор. Ваша задача — в кратчайшие сроки составить подробную эфирно-силовую карту города и его ближайших окрестностей. Если дойдет до драки, то мне нужны все доступные эфирные искажения — энергии потребуется очень много. Так много, что на ближайший месяц о любом колдовстве в Нижнем Тудыме можно будет забыть.

— Вы хотите убить мировой эфир? — голос Френна был спокоен, но лицо инквизитора стало серее штукатурки.

— Да, скорее всего, мы так и поступим, — кивнул Логос, и Фигаро внутренне содрогнулся. «Пожар» — гигантских масштабов колдовское короткое замыкание, оставляющее в эфире дыру, размером с Великий Каньон. Все существа, не принадлежащие Земному Плану, развеиваются, распадаясь на составляющие. «Кирдык лисе», подумал следователь.

«Пожар» Орден применял неохотно. Для людей он был совершенно безвреден, поскольку никак не затрагивал материальную составляющую мира, однако в образовавшуюся в эфире «дыру» устремлялись все окружающие силовые потоки, что приводило к устойчивым искажениям, делавшим любое колдовство крайне нежелательным: простая попытка разогреть кофе при помощи чар могла спровоцировать огненный торнадо или вызвать дождь из тухлой селедки. Поэтому из зоны поражения «Пожара» заблаговременно вывозили всех колдунов — во избежание.

— Идем дальше. — Логос хлопнул в ладоши. — Я наведу справки о деятельности Рича за последний месяц. Попробую выяснить, что же он такого натворил, что на него натравили Па-Фу. Может, удастся выйти на колдунью, которая подала лисе прошение. Отозвать Па-Фу может только она… Хотя, мне кажется, что это дохлый номер — заставить лису уйти можно только через искреннее прощение.

— По-моему, уважаемый, Вы чего-то не договариваете, — проворчал Френн. — Зачем тратить драгоценное время на бесперспективные поиски того, что нам не поможет?

— Необходимо выяснить, насколько она сильна, — презиратор закусил губу. — Понимаете, Френн, — лиса не может просто так существовать в нашем мире, для этого ей необходима человеческая провинность. Как сказала бы Древняя Церковь — «грех людской». Па-Фу — отражение содеянной несправедливости и чем серьезней последняя, тем сильней лиса. Па-Фу и Рич, они как портовый кран и его противовес: друг без друга — никуда. Можно сказать, что лиса — отражение его личности в зеркале чужого горя.

— То есть она тем сильнее, чем больше Рич кому-то там нагадил? И какая тут корреляция?

— Ну, — Логос почесал затылок, — если он просто «нагрел» кого-то на торговой сделке, то лиса не слишком-то и опасна. В этом случае я развею ее лично без особых проблем. То же самое касается воровства, оскорбления величества и так далее. Хуже если Рич — клятвопреступник или предатель. И совсем плохо, если мы имеем дело с Красным Грехом.

— Вы имеет в виду убийство? — Фигаро внимательно посмотрел на презиратора.

— Именно. Это сила крови, Кровавое Проклятие. Если Рич кого-то убил, то это даст лисе такую мощь, что нам всем не поздоровится. Если, конечно, мы попытаемся ее остановить.

— Нам придется, — Френн мрачно сплюнул на мраморные ступеньки крыльца.

— Вы имеете в виду приказ Их Величеств? — Логос хмыкнул. — Господин Френн, поймите меня правильно: Рич, конечно, нужен королевству, но если вопрос встанет так: или он или несколько тысяч мирных жителей этого города, то Ричем пожертвуют. Но до тех пор, пока есть возможность его спасти — любая возможность — мы должны ее использовать. Это ясно?

Френн хмуро кивнул. Старший инквизитор выглядел так, словно ему через минуту предстояло сожрать ведро зеленых лимонов вместе с кожурой и косточками. Он скривился, скорчил страшную рожу и, скрестив руки на груди, облокотился задом о низкие перила.

— Не нравится мне этот Рич, — заявил Френн. — Не нравится и все тут. Когда я проходил переаттестацию в столице, то слышал о нем множество историй — и ни одной хорошей. Я не люблю сплетни, но если хотя бы одна сотая из того, что мне рассказывали — правда, то Рича стоит скормить не этой красотке с хвостиками, а голодному Демону-Сублиматору.

— Это не нам с вами решать, — сухо заметил Логос. — Я не судья, а Вы не прокурор, и да будет так.

— А вот лиса считает, что вправе судить Рича, — заметил Фигаро.

— Что ж, — пожал плечами презиратор, — попробуем ее разубедить. Именно этим, Фигаро, Вы и займетесь. Поговорите с ней.

— Что?! — следователь едва не проглотил сигару.

— Что слышали. Поговорите с ней. Думаю, она пойдет на контакт без проблем. Узнайте, чем ей не угодил Рич и чего конкретно она от него хочет. Короче, займите ее. Если Па-Фу Вам заинтересуется, то она легко сможет немного подвинуть сроки Смертного Долга. Тогда у нас появится дополнительное время, а это как раз то, чего нам сейчас не хватает.

— С ума сойти, — выдохнул следователь. — То есть, Вы предлагаете мне войти в камеру к демону и рассказать ему тысячу и одну сказку?

— Точнее, выслушать ее сказку. Пусть она побудет для Вас Шахерезадой. И не надо все усложнять, Фигаро — она совершенно безопасна для Вас. Не делайте такую мину, будто я заставляю Вас лезть в клетку к голодному льву… Ну-с, господа, за дело!

Фигаро, как и любому другому, кто долгое время служил в армии, а затем в структурах, имеющих непосредственное отношение к государственной безопасности, не раз приходилось выполнять странные, а подчас и откровенно идиотские приказы. Служба — не дружба, видели, знаем.

Но заговаривать зубы Другой!

— Это уже слишком… — бормотал следователь себе под нос. — «Поговорите с ней»… Ха!

В камеру к Па-Фу, как оказалось, можно было попасть только через потолок. Вежливый инквизитор с серебряными нашивками, выдающими его принадлежность к Ударному Корпусу, провел следователя в маленькую комнатку с люком в полу, открыл сложный запор и опустил в открывшуюся дыру легкую металлическую лесенку. Фигаро поблагодарил, сглотнул слюну и полез вниз.

…Другая с нескрываемым любопытством уставилась на следователя ДДД, рассматривая Фигаро как некую заморскую диковинку. В определенном смысле так и было: «лиса» (следователь уже привык к используемому Логосом термину) была гостьей из такого далекого далека, что лежало намного дальше самых отдаленных звезд. «Наверно ей все здесь кажется необычным и интересным», подумал Фигаро. Ему стало любопытно: а на что похож мир, из которого явилось это создание? На рай? На ад? Вообще ни на что?

«И о чем с ней говорить?», — в панике думал следователь. «Ума не приложу. Вот же подлец, этот Логос… Взять бы его, да засунуть сюда на пару часов — пусть пообщаются».

Девушка улыбнулась и внезапно захихикала в кулачок. На щеках Другой выступил румянец; ярко-зеленые глаза выстрелили задорными искорками. У нее был замечательный смех — так мог бы смеяться ребенок, весело и непринужденно.

Фигаро растерялся. Он не так представлял себе этот момент: смущенный следователь и смеющееся существо с другого плана мироздания. Это совсем не было похоже на допрос.

— Наверно, это потому, что Вы меня не допрашиваете, — сказала вдруг Другая. — Потому и не допрос. Правильно?

Голос-музыка, голос-ручей. Его можно было бы слушать часами и это бы не приедалось, как патефонные пластинки или опера… Следователь заворожено кивнул.

— А что до Логоса, то зря Вы его так, — продолжала тем временем девушка. — Он хороший человек и никому не желает зла. Если бы он не был уверен, что я Вас не слопаю, то ни за что не послал сюда — полез бы сам.

— Угу… — выдавил, наконец, Фигаро. — А Вы что, читаете мои мысли?

— Не называйте меня «вы». Я знаю, что у вас так принято, и я стараюсь так и поступать, но когда про меня — это непривычно. Будто меня много.

— А как же…

— Меня зовут Ли. — Другая протянула следователю руку. — Просто Ли — коротко и легко запоминается.

Пару секунд Фигаро колебался, а затем, внутренне сжавшись, пожал маленькую узкую ладошку.

Ничего не произошло. Его не испарило на месте, не разорвало на части, и даже руки-ноги следователя остались на своих местах. Только мелькнула вдруг перед глазами давным-давно забытая картинка из детства: мать, зажигающая свечи на именинном пироге — всего пять свечей. И красивые пушистые сугробы за окном. Затем все пропало, и остался только призрачный вкус печеных яблок на губах — терпкий и честный вкус осени.

— Очень приятно, — он поклонился, поражаясь тому, насколько легко и непринужденно это у него получилось.

— И мне тоже очень приятно. — Она мило улыбнулась, слегка опустив взгляд. — Знаете, мне редко удается поговорить с людьми — я имею в виду, поговорить просто так. Обычно к нам обращаются те, кому кто-то сделал что-то плохое. Такие люди обычно плачут. А те, за кем мы идем, чтобы восстановить справедливость, только боятся и кричат. Ну и тоже плачут иногда.

— Ты… Ты их убиваешь?

— Убивать? — ее брови слегка приподнялись. — А, я поняла. Нет. Смерти нет. Есть только неотомщенная кровь, до которой Вселенной нет дела. И это очень грустно. Некому карать за зло. И некого карать за зло, потому что человек — раб своего «я». С учетом того, что это «я» и считается человеком, хи-хи… Где тот, кто причинил зло? Нет его — рассыпался, как узор мозаики. Кому мстить?

— Но… — Фигаро потряс головой. — Я не понимаю. Вы ведь мстители, так?

— Нет, — она покачала головой. — Я — пуля, пущенная в цель. Я не мщу, не караю. Я лишь восстанавливаю справедливость.

— Ни черта не понимаю… — Фигаро вздохнул и поискал взглядом, на что бы сесть. Но в камере был всего один стул, поэтому следователь просто сел на пол, скрестив ноги по-турецки.

— Не сидите так, — пожурила лиса, — геморрой высидите. А что именно Вам непонятно?

— Все непонятно. Вот ты говоришь, что ты не мститель. А что, по-твоему, есть «восстановление справедливости»?

— Это когда больше никто не испытывает боли и страха из-за того, что стало их причиной, — сказала Другая. — Логично?

— Логично. Но ведь человек, в отношении которого было совершено злодеяние, становится, так сказать, побочным адресатом мести. Когда преступник покаран, мстителю может стать легче, но боль потери никуда не девается. Разбитую чашку уже не склеишь так, чтобы не осталось трещин… я понятно выражаюсь?

— Конечно, понятно, — она кивнула. — Вы очень хорошо и правильно говорите. Именно поэтому первым делом мы снимаем боль просителя.

— Но как? Он что, все забывает?

— В каком-то смысле да. Вы же знаете, Фигаро, такие, как я не могут долго существовать в вашем мире. Для нас это то же самое, что для вас подняться очень высоко над землей. Вы начинаете задыхаться, а мы быстро теряем силы и, в конечном счете, сваливаемся обратно на свой план. Поэтому первое, что делает проситель — отдает нам свое тело и разум.

— То есть… — Фигаро запнулся, — То есть, вы убиваете того, кто просит вас о мести?

— Нет. Смерти нет. Я же говорила. Мы просто изменяем просителя так, что он становится Па-Фу, вот и все. Это как… Ну, как часы. Если Вы поменяете местами шестеренки в часах, но они при этом будут работать, Вы же не скажете, что часы сломаны, так? Точно так же и мы. Тело живо, сознание все так же бьется в нем, просто теперь то, что его составляло, выглядит иначе. Какая же это смерть?

— Но… Но человек больше себя не помнит!

— Фигаро, Вы не помните, каким Вы были пять лет назад, год, месяц, даже вчера. Ваша память — просто узоры на бумаге. Да, в графе «автор» написано «Фигаро», но ведь там можно написать и «Френн», правильно? В настоящий момент Вы не помните столько разных событий, случавшихся с Вами — на две Александрийские библиотеки хватит.

— И проситель… Ему… хорошо?

— Ой! — лиса покраснела, как маковый цвет. — Фигаро, Вы такой милый!

— Э-э-э… Спа-а-а-сибо… — следователь ошарашено захлопал глазами. — А что, собственно…

— Ну, Вы ведь спросили, хорошо ли мне, да? Это, действительно, очень мило! Да, спасибо, я чувствую себя просто прекрасно. И я очень рада, что Вы мной интересуетесь. Вы такой внимательный!

— Так ты…

— Нет. Сейчас я — то, что вы называете «Па-Фу». У меня не осталось никаких воспоминаний просителя — это было бы слишком жестоко по отношению к ней.

— К ней… Так это тело той, кто просила тебя о справедливости?

— Не совсем. Ее тело было слишком слабым. Я изменила его так, чтобы оно соответствовало моим нуждам. И потом — так ведь красивее, правда? — Она очаровательно улыбнулась.

— Да… — следователь схватился за голову. — Конечно.

— Я знаю, о чем вы думаете, Фигаро. Вы, почему-то, вбили себе в голову, будто я вселилась в это тело. Но это не так. Вселяются демоны, а я не демон. Мы берем себе имена тех, кто нас призвал, но это просто традиция. Наш способ самоидентификации в вашем обществе. Этикетка на бутылке.

— Все равно не понимаю. — Следователь беспомощно помотал головой. — Ну, да и ладно.

Она покраснела еще больше.

— Вы милый, Фигаро. И очень мудрый. С Вами так приятно общаться!

Теперь уже пришла пора краснеть Фигаро.

— Спасибо. Но я положительно не понимаю, почему Вы… ты считаешь меня милым.

— Потому что Вы не забиваете себе голову глупыми вопросами, которые все равно не имеют ответа. Из ваших слов можно сложить конструкции любой сложности, но сами по себе они пусты и только заводят в тупик. Все ваши проблемы от этого.

— Ну, здесь ты, скорее всего, права, — Фигаро тяжело вздохнул. — Объясни это, пожалуйста, газетчикам… Но кто же ты тогда на самом деле?

— Вопрос «кто» не имеет смысла. А подходящих слов у вас нет, потому что вы воспринимаете мир через завесу пустых смыслов и ненужных понятий. Я… — Она задумалась. — Нет, так не пойдет. Давайте-ка иначе…

А потом камера вокруг следователя исчезла.

Это произошло так же легко и быстро, как если бы мир вокруг был картинкой, которую показывал волшебный фонарь. У Фигаро закружилась голова: несмотря на то, что все случившееся заняло не более секунды, следователь успел заметить, как один «дагерротип» заменили другим, и это настолько поразило его, что он даже не сразу заметил саму суть перемены.

Теперь вокруг было море воздуха и солнечного света. После тусклых ламп в подземельях Инквизитория Фигаро ненадолго ослеп, а когда зрение, наконец, адаптировалось… Перед глазами следователя поплыли зеленые пятна, он зажмурился… и вдруг понял, что заливисто хохочет, колотя себя ладонями по бокам.

Вокруг, сколько охватывал взгляд, простирались горы. Это были очень старые горы, похожие на поросшие густым лесом холмы, но на горизонте, почти исчезая в синей дымке, виднелся огромный кряж, тянувшийся к облакам, и там, на вершинах самых высоких круч, белели снега.

Они с лисой сидели на небольшом плато, у берега маленького озера. Вода в озере была необычайно чистой, а на ее поверхности плавали большие белые цветы — Фигаро никогда не видел таких. Чем-то они напоминали кувшинки, но раз в пять больше. Рядом в густых зеленых кустах весело журчал невидимый ручей. Воздух на такой высоте был невероятно вкусен и чист; горная прохлада омывала кожу, а с бездонного синего неба сияло рыжее растрепанное солнце.

…Дело было даже не в том, что следователь видел (хотя местность вокруг была необычайно красива), а в том, что он чувствовал. Это было невероятно, невозможно, это не укладывалось в голове и, в то же самое время, казалось самым естественным из всего, что только может быть.

Не то, чтобы Фигаро смотрел на мир как-то иначе, нет. Само по себе восприятие не изменилось, но с него словно содрали годами нараставший нагар. Как будто следователь всю жизнь прожил, едва видя одним глазом, а потом ему вернули зрение, и он увидел мир таким, каков он есть.

Можно было пойти, и окунуться в озеро, можно было пройтись по лесу, а можно было просто сидеть, часами глазея на облака и пожевывая соломинку. Разницы между этими действиями не было никакой, как не было ее между Фигаро и камнем у дороги. Мир стал единым.

Но самое главное — все мысли, сражавшиеся в голове следователя за право на пару минут стать единственной реальностью, вдруг куда-то исчезли, а вместе с ними и все мировые проблемы пополам с мировой же скорбью. Фигаро превратился в наполненный сияющей радостью воздушный шарик, который, казалось, в любую минуту может оторваться от земли и полететь к пузатым белым облачкам, лениво плывущим по небу. Это было невероятно, потрясающе, но одновременно пугало, потому что следователь вдруг понял: это невероятное счастье — единственно нормальное состояние человеческой души, а то, что он испытывает день за днем в своей повседневной жизни ничем, в принципе, не отличается от тяжелого малярийного бреда, к которому он привык настолько, что просто перестал его замечать, как со временем перестаешь замечать тиканье часов.

И как только он это понял, все вдруг закончилось.

Горы исчезли. Небо погасло, лес и озеро сверкнули и пропали. Вокруг снова появилась камера строгой изоляции тудымского Инквизитория, тускло тлеющая лампа на потолке и стальной стул, прикрученный к полу.

Следователь дико вытаращился на лису, не в силах произнести ни слова. Другая грустно улыбнулась и кивнула: вот, мол, как-то так оно все, приятель.

Пару минут в камере стояла полная тишина. Затем Фигаро тяжело поднялся с пола, отряхнул брюки и спросил:

— Что это было?

— Горы Син. Это недалеко от Великой Стены, немного южнее провинции Син-О. Время — прошлое лето.

— Я не о том… А, кстати: это была иллюзия?

— Иллюзия? — она явно удивилась. — Нет, конечно. Посмотрите, у Вас на ботинках еще осталась трава.

— Что? Ах, да, точно. Но ты же сама сказала, что это было прошлое лето.

— Все было по-настоящему, Фигаро, — лиса усмехнулась. Просто Вы спросили, кто я такая. Я показала Вам. Так я живу. Так я чувствую и воспринимаю этот мир. И все его места и времена — со мной. Тысяча тысяч слов не скажут Вам столько, сколько сказали эти две минуты… Вам нехорошо?

— Я… Нет. — Фигаро рассеяно дернул себя за пуговицу плаща. — Мне просто надо побыть одному. Прийти в себя.

— О! Вам не понравилось?

— Понравилось. Слишком понравилось. В этом-то и проблема.

Рассвело.

Фигаро трясущимися руками пошарил по карманам, но, как назло, не нашел даже огрызка сигары. Пришлось довольствоваться сигаретой, выклянченной у какого-то младшего презиратора, отирающегося у черной лестницы.

Похоже, Логос не шутил насчет возможности применения «Пожара». Во дворе Инквизитория к этому времени находилось уже около десятка агентов ОСП, разворачивающих сложнейшее колдовское оборудование, назначения которого Фигаро не знал, и знать не хотел. Кто-то поставил над зданием купол климат-контроля, но, похоже, перемудрил с настройками и теперь во дворе было жарко, как в бане.

Следователь снял плащ, расстегнул пиджак и уже серьезно задумывался насчет того чтобы раздеться до трусов, когда к нему подошел Логос. Презиратор выглядел усталым, но довольным: он подмигнул Фигаро и протянул ему большой бумажный сверток.

— Вот, держите. Это не подарок, не думайте — с Вас два империала.

— Ого! А это что вообще?

— Табак, Фигаро. Прекрасный индийский табак, только что из Дели. Там есть хорошая лавка, я там постоянно отовариваюсь.

— Послушайте, я даже не знаю, как Вас и благодарить! — следователь потянулся за кошельком. — А какой запах! Кстати, а что Вы делали в Индии?

— Если бы только в Индии… За прошедший час меня дважды «блицали» за Великую Стену, один раз в Дели и дважды — в столицу. Это с учетом того, что я ненавижу этот способ перемещения и всячески отмазываюсь от него, буде таковая возможность есть… Но что с Вами случилось? Вы выглядите так, будто Вас переехал паровоз.

Фигаро вкратце рассказал о своей беседе с Па-Фу, стараясь не вдаваться в подробности пережитого в горах Син. Он все еще не мог понять, было ли это галлюцинацией или чем-то иным. После того, что заставила его пережить Другая, окружающая реальность казалась бездарной картинкой, намалеванной пьяным живописцем-самоучкой. Это пугало следователя и заставляло задумываться о вещах, совершенно не относящихся к делу. А дело не ждало — часики тикали.

Логос с огромным вниманием выслушал рассказ следователя, почти не задавая вопросов и, кажется, даже не моргая. Когда Фигаро закончил, презиратор восхищенно щелкнул языком и воскликнул:

— Невероятно. То есть, я слышал о возможностях этих существ, но одно дело читать об этом в книгах и слушать рассказы очевидцев и совсем другое — самому пережить такое… Вы были правы, Фигаро: камера ее не удержит. Пространство и время для Па-Фу — частность. А для этой конкретной лисы — просто пыль под ногами.

— Вы выяснили, что натворил Рич?

— Да. — Презиратор помрачнел. — Похоже, мы имеем дело с Па-Фу совершенно беспрецедентной силы. И я не знаю даже, поможет ли «Пожар». Для этого заклинания нужно время. Что если лиса почувствует его и просто прыгнет на пару минут в будущее?

— Тогда Ричу хана. Но что, все-таки, он сделал?

— Вот, — презиратор протянул Фигаро тонкую голубую папку. — Здесь все, что мне удалось накопать. Я бы с удовольствием побеседовал с Вами лично, но мне пора бежать. Попытаюсь через Их Величеств выбить себе время у Большого Обсерватора.

— Но это же…

— Я знаю, Фигаро. Последний раз Обсерватор использовали лет тридцать назад. Это запрещено. Но теперь это дело государственной важности. Другая такой силы может, не особо напрягаясь, обрушить Луну на Землю. К делу подключились МИД и внешняя разведка. Мы уже готовим блиц-коридор для демонологов Рейха и ведем переговоры с Академией Других Искусств в Лютеции. Так что скоро здесь будет жарко, как на фронте.

— Не могу поверить… — следователь побледнел.

— Я тоже не могу. Но приходится. Фигаро, мы с Вами оказались в эпицентре невероятного события. Теперь надо постараться, чтобы оно не стало историческим.

— Это почему?

— Потому что тогда историей станем мы. Ну, в общем, развлекайтесь, а я побежал.

Демонологи из Рейха прибыли ровно в половине десятого.

Фигаро впервые в жизни увидел, как происходит перемещение через блиц-коридор. Сперва в воздухе, примерно в дюйме от земли, появилось жужжащее черное кольцо величиной с бублик. «Бублик» резко расширился до такого размера, что через него вполне смогла бы проехать двуколка, а затем что-то произошло с перспективой и оказалось что это кольцо на самом деле — сфера.

Шар темноты с треском лопнул, и на снегу появилось четверо колдунов, одетых в элегантные фиолетовые мантии. Двое мужчин лет по тридцать и две девушки — совсем еще молодые. Каждый из них держал в руке по здоровенному чемодану, из которых торчали пачки каких-то бумаг, корешки книг, а у одной из девушек — чулок в широкую зеленую полоску. Молодая колдунья краснела и смущенно принимала знаки внимания от рассыпающегося в комплиментах Френна.

…Когда во двор Инквизитория «блицнул» квинтет лютецианских колдунов в меховых плащах и розовых лосинах, следователь понял, что с него достаточно. Он сбежал на второй этаж Инквизитория, поймал на лестнице Светлую Сестру и попросил горячего чаю. Девушка улыбнулась и предложила проводить «консультанта ДДД» в отдельную комнату. «Тихую и маленькую», уточнила она понимающе кивая.

Фигаро, конечно, согласился.

Он получил не только чай, но и булочки с кремом, а также тарелку меда, в который эти самые булочки полагалось макать. Еще ему была предоставлена пепельница и большая алхимическая лампа со специальным отражателем — чтобы не слепила глаза. Когда оказалось, что Светлая Сестра захватила еще и большой теплый плед, следователь всерьез задумался о женитьбе.

…Аромат чая приятно щекотал ноздри, плед грел ноги (хотя снаружи бушевало колдовское лето, само здание было порядком выстужено), а булочки таяли во рту. Фигаро, с сожалением, поставил чашку на стол и открыл папку, которую дал ему Логос. Что-то подсказывало, что содержимое папки испортит ему настроение быстрее, чем начальственный нагоняй, и он изо всех сил оттягивал этот момент.

Внутри оказалась тонкая стопка машинописных листов. Почти на каждом из них стояла печать «заверенная копия» и еще какие-то цветные штампы, к которым следователь не присматривался. Он глубоко вздохнул, удобнее устроился в мягком кресле, и погрузился в чтение.

…Ветер выл так, словно здесь, на крыше мира, две армии демонов сошлись в последней битве перед началом Вечной Зимы. Ледяные порывы хлестали по скалам, вздымали белые смерчи, плевались ледяной крупой. Иногда из бурана, из самого нутра снежной бури, доносились странные звуки: металлический скрежет, человеческие крики, вой, хохот, барабанная дробь, стоны.

Некоторое время Жао слушал «песни гор», лаская пальцами рукоять вакидзаси и непроизвольно улыбаясь, когда на его губы падала очередная снежинка. Эту музыку он мог слушать без конца: древняя и таинственная, она напоминала ему далекий гомон, доносящийся из-за неплотно прикрытой двери Большого Порога, за которым, как известно, обитают духи и нерожденные.

«Что это?», — как-то спросил у него Рич. «Психический резонанс? Остаточные колдовские напряжения? Акустический эффект? Что, разорви его Седой Дьявол, издает эти звуки?»

Жао лишь пожал плечами. Для него это были просто голоса Других, скрип двери на границе между сферами. Музыка, что была древней уже тогда, когда эти горы еще не поднялись из земли.

Но хозяин любил все усложнять. Именно это, кстати, стало причиной остановки их каравана на Перевале Вдов.

«Духи гор сердятся», — сказал хозяину Хо Ши, и Жао подумал, что старый псих на этот раз попал в точку. Когда они подъезжали к перевалу, небо было чистым — ни одного облачка до самого горизонта. Погода испортилась, буквально, за пару минут и теперь они плотно застряли в каменной глотке на огромной высоте: десять лошадей, восемь наемников-буси, хозяин Рич, сумасшедший колдун-провидец Хо Ши, он сам и, конечно же, их бесценный груз.

Наемник еще немного постоял, слушая ветер и до рези в глазах вглядываясь в снежную мглу, потом развернулся и пошел в тепло.

…В наспех поставленном шатре стояла ужасающая жара. В самом центре кожаного купола стояла походная печь, похожая на медное ведро с ножками. Топили углем с алхимической пропиткой — топливом, у которого всегда была одна проблема: невозможность отмерить правильное его количество.

Хозяин Рич, раздетый до пояса, сидел на куче грязных подушек перед походным столом — покрытой красным лаком деревянной панелью, по которой змеилась резьба удивительной красоты. На ней лежали свитки; их Рич всегда перебирал с удивительной для его габаритов, аккуратностью. Оставшееся место в шатре было забито тюками и баулами, которые сюда затащили, спасая от снега — хозяин относился к своим вещам с огромным пиететом.

Глядя на хозяина, Жао в очередной раз поразился тому, насколько тот огромен. Люди с Запада сами по себе были немаленькими, но Рич, судя по всему, даже среди них считался гигантом.

Курчавые черные волосы, усы и борода почти полностью скрывали лицо Рича; из зарослей выглядывали только горбатый нос-клюв и темные глаза. И при этом — ни одной волосинки на спине и груди. Хозяин не был жирным, сложением, скорее, напоминая широченную колоду, но его мышцы явно затерялись где-то между жареным поросенком и седлом барашка с чесноком. Обрюзгший, вялый, медлительный — вот какое впечатление производил Рич с первого взгляда. Можно было быстро увериться: этот человек не сильнее ребенка и не подвижней старого осла.

Жао знал много людей, которых эта уверенность свела в могилу.

Рич даже не поднял глаз, просто передернул плечами и что-то пробурчал, давая понять, что заметил Жао и готов выслушать новости, буде таковые есть, а если нет — заткнись и тихо будь.

Жао решил пока заткнуться.

Тем временем хозяин достал из ближайшего к себе баула кусок сушеной баранины, взял в руки саблю и почти незаметным глазу движением — тук-тук-тук! — нарезал мясо тонкими, как рисовая бумага, кусочками.

Жао поморщился. Он терпеть не мог, когда при нем по-свински обращались с оружием, особенно с хорошим оружием. Нет, лишенных чести подонков можно резать хоть кухонным ножом, но сабля Рича не раз проливала кровь настоящих воинов.

Сабля у хозяина была необыкновенная: тяжелая, кривая, с крючком-загогулиной на конце, широкой гардой и шелковым шнуром с кисточкой, пущенным вдоль рукояти. Тяжелая, гораздо тяжелее чем катана и даже любой из гэндайто, с очень широким обоюдоострым лезвием, но Рич орудовал ею так, словно это был просто перочинный ножик — силы ему было не занимать. Лезвие легко вскрывало даже тяжелый стальной доспех, а крюком на конце можно было сломать лезвие меча противника или, на худой конец, просто вырвать оружие из рук.

А как Рич дрался…

Жао как-то попросил хозяина показать ему несколько особо поразивших наемника финтов — «чтобы лучше делать свою работу», как он тут же поспешно добавил. Рич долго смеялся, а потом объяснил: — «…это испанская школа, Жао. Для твоих дайсё она не подойдет». После чего схватил наемника за шкирку, вытащил во двор и показал несколько приемов с танто, которых Жао в жизни не видел.

…Один из тюков на полу зашевелился, заперхал и принялся трубно сморкаться. Это, конечно же, был Хо Ши; старикашка всегда отирался где-нибудь в паре дзё от хозяина, панически страшась хоть на минуту остаться один — одна из множества причуд старого психопата.

Хо Ши был довльно примечательной личностью. Когда-то он жил в маленькой деревеньке у самой Стены, считался в миру неплохим предсказателем, а его колдовские способности позволяли Хо Ши безбедно существовать. Так что никаких проблем у него не было, до тех пор, пока Юдзиро Нобу, глава дома Нобу, до которого дошли слухи о провидческом таланте «самородка из провинции», не решил вызвать его к себе в летний дворец — погадать. Когда колдун, наевшись вещих грибов, принялся предрекать сотни жутких бед, грозящих стереть в недалеком будущем даже саму память о благородном доме, светозарный феодал поседел от ужаса, и, спешно созвав совет ученых мудрецов, стал выпытывать, есть ли способ откупиться от Судьбы малой кровью. Связываться с Судьбой никому из мудрецов не хотелось, поэтому решение проблемы спихнули на старика Линя, которому этой зимой стукнуло уже сто два года и который, к тому же, был глух на оба уха. Мудрец напряг остатки памяти и припомнил, что «…дабы избежать грядущей кручины, колдуном напророченной, надлежит сего колдуна проткнуть бамбуковыми копьями числом тридцать раз по тридцать, распевая благодарственные песни Деве Рассвета». На это ученые мужи возразили, что процитированный Линем текст касается не пророков, а праздничного заклания черной свиньи для успокоения душ предков, но бамбуковыми копьями Хо Ши все равно решили проткнуть — на всякий случай. Лучше всех общую мысль выразил старейшина ученого совета мудрейший господин Юи: «хуже уж точно не будет».

Процедуру решили провести незамедлительно, однако бамбуковых копий во дворце не оказалось. Старший оружейник объяснил, что этот вид оружия не используется уже примерно лет триста, но если благородные господа желают…

Господа желали. И, скорее всего, несчастный колдун так бы и превратился в дуршлаг, если бы на следующий день во дворец с почетной миссией от самого Божественного Императора не прибыл Франклин Рич с эскортом. Услышав о пророчестве, Рич посмеялся и предложил обменять жизнь Хо Ши на великолепное английское ружье, клятвенно пообещав провести ритуал очищения судьбы царственной особы. Нобу — страстный коллекционер и любитель всяких европейских диковинок, сразу же согласился, и, таким образом, жизнь старого Ши была спасена.

Так Рич обзавелся личным колдуном, а Хо Ши, принесший ему обет пожизненной верности, слегка двинулся мозгами, стал вегетарианцем и увлекся коллекционированием дудочек, на которых даже пытался играть, вызывая ушные кровоизлияния у всех, обладавших хоть каплей музыкального слуха. Сперва Жао не понимал, зачем Ричу, который сам был неплохим колдуном, понадобился Ши, но старый псих оказался очень полезным. Он мог найти нужную дорогу даже с завязанными глазами, за несколько дней точно предсказывал погоду, а уж в сотворении целебных заклятий ему не было равных. Самому Жао старикашка вылечил застарелую хромоту — когда-то в левую ногу наемника попала шальная пуля. После этого Жао плюнул и перестал обращать на выходки Хо Ши внимание.

Но сейчас он был зол на колдуна, поэтому не мог смолчать.

— Снег, — сказал Жао, глядя в пространство перед собой. — И ветер. Итого: буран. А кое-кто недавно предсказывал ясную погоду на неделю вперед.

— Мальчишка! — старик немедленно забрызгал слюной. — Молодой безрогий баран! Что ты вообще понимаешь! Этот ветер дует из-за пределов нашего мира, прямо из Ледяного Ада! Ворота Семи Стражей распахнуты! Пришел судный день, и очистить нас может только кровь! Пороки наши да взойдут травой алой…

Жао зевнул, деликатно прикрывая рот ладонью. Больше всего Хо Ши нравилось пророчествовать, суля всем вокруг неисчислимые беды, несчастья и катастрофы. В списке были нашествия демонов, дожди из огненных камней, войны, голод, разруха и эпидемии — всемирные и локальные. Также с периодичностью, примерно, в две недели, Ши обещал конец света, причем каждый раз на новый лад. Старик описывал грядущие апокалипсисы красочно и со вкусом, смакуя подробности, так что иногда его бредни даже помогали поднять настроение. Иногда он нес лютую банальщину, вроде «…и выкосит чума тысячи тысяч в городах больших…», но, случалось, его бред расцветал яркими красками: «…и прольет стальная птица огненный дождь на великий город, и тысячи обратятся в пепел! И сложит Божественный Император оружие к ногам воинов Запада, и скажут те: да не будут воины Императора держать боле меч в доме своем…». Проблема была в том, что от пророчеств Хо Ши слишком часто несло политическими наветами — жизнь, похоже, ничему не научила старого дурака.

Жао вздохнул и встал поближе к колдуну, чтобы, в случае чего, успеть перехватить запущенный в «пророка» сапог — хозяин часто бросал в Ши первым, что подвернется под руку, особенно если был не в духе.

Например, как сейчас.

Но, как ни странно, Рич только кивнул, аккуратно свернул свиток, который до этого читал, бросил в рот кусок мяса и пробормотал:

— Да, Вы, вне всякого сомнения, правы, мастер Ши. Этот буран — явно неестественной природы.

Жао вытаращил глаза. Хозяин назвал Ши «мастером» — вот уж, действительно, чудо из чудес! А Рич, тем временем, в своей обычной манере обращаясь к потолку, продолжал рассуждать.

— Меня только удивляет, что эфирные искажения, которые удерживают над этой частью горного массива погодную аномалию, имеют всего один фокус. Получается, что эту снежную бурю вызвал один человек. Не думал, что бывают колдуны такой силы… Хотя у вас здесь водится много чего необычного.

— Может, это Стражи Гор? — спросил Жао, вежливо наклоняя голову.

— В смысле, местные Другие? Нет. Другие не оставляют эфирных искажений. Это человек.

— Но если так… — Жао немного подумал, — Если это было сделано намеренно, то, вероятно, нам следует ждать нападения?

— Да, — кивнул Рич, — совершенно верно. Но не сейчас. Через пару часов, когда стемнеет.

…Они появились из бури, подобно призракам — бесшумно, молча, неожиданно.

В белых, под цвет снега, доспехах, сработанных из широких кожаных полос, шлемах-конусах, сетчатых масках, полностью скрывающих лицо — ни один из них не носил на себе никаких опознавательных знаков, выдающих принадлежность к какому-либо дому. У всех — катаны и наручные самострелы; движения быстрые и уверенные. Профессионалы.

Вот только их ждали.

Хо Ши совершенно точно сказал, откуда и когда появятся нападающие. Он даже не стал доставать свой любимый фокусирующий кристалл; просто постучал пальцем по карте перевала и пробурчал:

— Двадцать минут. И их много.

Первые три воина в белом подошли к шатру Рича и остановились. Широкоплечий гигант с бежевой кисточкой на шлеме подал знак, и троица разделилась: двое двинулись вокруг шатра, а тот, кто отдал команду, остался у входа. Немного выждав, он плавным, почти нежным движением расстегнул входной клапан, дотронулся до полога кончиками пальцев…

И в следующее мгновение остался без руки.

Жао стряхнул кровь с лезвия, экономным, почти незаметным движением ткнул здоровяка в шею, не давая закричать, выскочил из шатра и с полуповорота ударил на звук. Вырвал катану из груди очередного воина в белом, вакидзаси во второй руке заблокировал скользящий удар выскочившего из-за шатра незадачливого убийцы, атаковал, одновременно отступая на шаг назад…

Скрежет, искры. Мечи столкнулись, взвизгнули, опять столкнулись и запели, рассекая воздух. Нападавший был мастером — Жао сразу понял, что одолеть этого врага будет непросто.

Если, конечно, ты дерешься один.

Белый воин крикнул, подпрыгнул, целясь наемнику в макушку… а в следующий миг из его груди выскочил цунь окровавленной стали.

— Осторожней, брат! — Ю-Вэйю приходилось перекрикивать ветер, но Жао хорошо расслышал усмешку в голосе молодого буси. — Они, кажется, испытывают наше терпение!

— И совершенно не знакомы с приличиями! — Жао засмеялся. — Ну кто их звал на ночь глядя?

— Что ж, — Ю-Вэй взмахнул мечом — спровадим их отсюда. Хэй-хо!

Однако же, сказать было легче, чем сделать. Из бурана вынырнуло еще четверо белых — Жао едва успел увернуться от выпущенного из самострела болта — «дикобраза» — мерзкой штуки, легко пробивающей броню, а затем разлетающейся в теле на зубчатые осколки.

Нападавшие действовали слаженно и профессионально: трое воинов атаковали Жао, а четвертый связал боем Ю-Вэя, не давая тому прийти на помощь коллеге-наемнику. Где-то рядом слышался звон стали — остальные буси из отряда Жао тоже сражались, причем, судя по крикам, полным боли, с переменным успехом.

Жао закусил губу: происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Первого воина в белом он очень удачно располосовал от паха до горла, проведя обманную атаку снизу, но второй едва не отрубил ему голову. Пришлось упасть и сделать обратный кувырок, теряя драгоценное время и удобную позицию для атаки.

Ему снова повезло: один из нападавших, очевидно, собираясь прикончить наемника одним быстрым ударом, прыгнул на Жао, высоко занеся катану над головой. Жао извернулся, откатился в сторону, едва не порвав связки на ноге, и выбросил меч вправо, соединяя его лезвие с «посадочной траекторией» белого. Брызнула кровь — сила тяжести довершила начатое наемником, и воин в белом доспехе покатился по снегу с перерубленным позвоночником.

Жао вскочил на ноги, одновременно занимая позицию лучше всего подходящую для глухой защиты. Вовремя. Удар белого был так силен, что чуть не отрубил наемнику полголовы его же собственным лезвием. Этот вояка явно был качком-тяжеловесом, чего никак нельзя было сказать о самом Жао, рост и вес которого давно и безнадежно застряли где-то на небесных перевалах, по которым, если верить легендам, души возвращаются в этот мир после омовения в Родниках Забвения. К тому же справа уже наседал еще один воин, самострел которого был еще заряжен.

Жао быстро осмотрелся. Рядом Ю-Вэй добивал напавшего на него белого, но было видно, что молодой буси не успеет вовремя прийти на помощь. К тому же в буране уже мелькали тени новых нападающих в количестве явно больше двух. Прогнозируемый результат битвы ухудшался на глазах — такое количество белых Жао не потянул бы даже с помощью Ю-Вэя.

Жао вздохнул, пробормотал ругательство, сорвал с пояса маленький мешочек и, вытряхнув из него на язык желатиновую пилюлю, раздавил ее между нёбом и языком.

Брызнула горькая жидкость, по вкусу напоминающая саке, в котором растворили хинин. Западные алхимики знали толк в эликсирах, но на вкус их творения всегда были неописуемо мерзки, не говоря уже о колоссальном вреде для организма. Но в данный момент можно было не задумываться о паскудном влиянии «Вихря» на почки и нервную систему: мечи воинов в белом готовились нанести здоровью наемника куда больший ущерб.

Эликсир подействовал практически мгновенно: мир вокруг разом потерял все краски. Звуки стали тягучими и глухими; время растянулось, превращая движения белых в некое подобие белого танца хромых на все лапы медведей.

Жао развел руки с мечами и бросился вперед.

Сердце наемника колотилось как бешенное, каждый вдох обжигал воспаленное горло. «Вихрь» действовал недолго, временно ускоряя все жизненные процессы в организме, тем самым превращая даже ребенка с кухонным ножом в опаснейшего противника, но за эти десять минут сумасшедшей скорости приходилось жестоко расплачиваться. Жуткие боли в мышцах, разрывы связок, лопнувшие сосуды, усталость и общая разбитость — на несколько суток после такого «форсажа» воин превращался в измотанного старика.

Но, как совершенно справедливо говорил Рич, снабдивший наемников Жао этим зельем, «боль в заднице куда лучше смерти». К тому же старый хрен Хо Ши быстро поправил бы здоровье Жао; для «пророка» это было раз плюнуть.

Вот только требовалось для этого всего ничего: остаться в живых.

…Жао проскользнул мимо двух воинов в белом, присел и вслепую рубанул их под колени. В обычной ситуации наемник никогда бы не решился на такой маневр, но сейчас его скорость и реакция были запредельно высоки. Ему показалось, что он проскочил мимо двух восковых фигур, которые по недоразумению колдуна-трансформатора медленно двигались, пытаясь опустить мечи Жао на голову.

Брызнула кровь. Наемник зачарованно проводил взглядом алые шарики, застывшие в воздухе среди плавно падающих на землю снежинок, уперся ногами в землю и прыгнул к следующему белому воину, целясь в щель между шлемом и защитным воротником.

Он попал без труда, успев в полете зацепить еще одного нападающего, но расстояние было чересчур велико. Жао не убил воина, а только легко задел его левый бок, не пробив доспеха: лезвие просто скользнуло по беленой коже. Белый издал странный рокочущий звук и стал медленно поворачиваться, перехватывая меч так, чтобы ударить наемника в конечной точке прыжка.

Жао сжался в комок, чудом не напоровшись на лезвие катаны, упал в снег и, заблокировав удар, резко поднялся. Перед глазами поплыли красные пятна, в ушах зашумело. Он ударил, целясь сквозь кровавую муть, промахнулся и отскочил назад, готовясь для новой атаки, одновременно оценивая количество противников.

Их было много. Слишком много для их небольшого отряда, слишком много даже с учетом принятого наемником алхимического стимулятора. Даже если все остальные (а, кстати, сколько их осталось в живых?) последуют его примеру, белые просто задавят их количеством.

«Плохо дело», отрешенно подумал наемник, уходя из-под удара и отрубая белому воину руку вместе с мечом. «Все тут ляжем. Что ж, умереть в бою — самая лучшая смерть из возможных».

Из-за спины Жао послышался слабый шорох. Наемник резко обернулся, чувствуя, как рвутся связки не способные выдержать такое надругательство, и оказался лицом к лицу с двумя воинами в белом.

…Если бы не действие «Вихря», он бы никогда не заблокировал такой удар: молниеносный выпад из нижней плоскости. Но сейчас «молниеносным» был он сам. Лезвия встретились, высекая снопы искр, и разлетелись в стороны.

Проблема была лишь в том, что ускоряя самого Жао, эликсир никак не влиял на физические реалии, в частности, на законы сохранения импульса. Наемника буквально отшвырнуло назад, бросив спиной на камни; вакидзаси, описав красивую дугу, отлетел куда-то в сторону и исчез в снегу.

…Что-то большое, темное промелькнув в воздухе, врезалось в воина в белом и снесло его словно камень глиняную бутылку. Присмотревшись внимательней, Жао понял, что прилетевший предмет это еще один белый воин, правда, без головы и правой руки. Уже догадываясь, в чем дело, он повернул голову в том направлении, откуда прилетел спасший ему жизнь импровизированный снаряд и увидел Рича.

Голый до пояса, одетый только в широкие алые штаны, босиком стоящий в снегу и небрежно помахивающий своей саблей-крюком, хозяин напоминал Жао Стража Гор — духа-охранителя священных склонов. Неизвестно, кого он напоминал белым воинам, но, в любом случае, впечатление Рич производил сильное. Рядом с хозяином валялись два окровавленных куска мяса в обрывках белой кожи: у Рича была дурная привычка превращать своих жертв в неаппетитный фарш.

Рич небрежно махнул саблей, разрубая пополам очередного воина в белом. Ударил фонтан крови; раздался короткий визг, будто телегой раздавили зайца. Еще один нападающий попытался провести хитрую атаку снизу и сзади, но Рич просто шагнул в сторону, на ходу поддевая белого кривым концом лезвия и отбрасывая в сторону. Истошно вопя, воин улетел в буран, оставляя за собой дорожку из собственных внутренностей, крови и фекалий.

Жао снова поморщился. Он знал хозяина слишком хорошо, чтобы думать, будто тому доставляют наслаждения чужие страдания. Нет, Рич не был маньяком, он даже не был жесток в общепринятом смысле этого слова, но его манера превращать любое сражение в бойню раздражала наемника. Для Жао бой был искусством, вроде написания стихов или рисования картин; он привык драться и убивать чисто. Рич же на поле боя вел себя как мясник, причем лишенный воображения; он дрался грязно, хотя и весьма эффективно. Он напоминал здоровяка-дровосека, которому осточертела его работа: даже сейчас на лице Рича крупными буквами была написана скука.

Хрясь! И воин в белом доспехе валится в снег, зажимая располосованное горло.

Короткий, брезгливый удар. И вот еще один белый катится по камням, держась за вспоротый живот и истошно воя.

Выпад. Хрип. Кровь, мясо и кости. Звуки, точно рядом разделывают еще живого теленка. Красный снег. Красный цвет — в снегу, на камнях, алые брызги в воздухе.

Белые воины дрогнули.

Рич что-то прокричал, выбросив руку ладонью вперед, и с его пальцев сорвался шар ослепительного света, с невероятной скоростью рванувший к двум нападающим, которые замешкались, не зная, кого им атаковать: Рича или уже порядком измученного Жао. Воины бросились в разные стороны, уходя из-под удара шаровой молнии — надо отдать им должное, действовали они умело и слажено.

«Промазал», — подумал Жао, но хозяин, как оказалось, и не думал целиться в кого-то из атакующих. Когда световой шар оказался точно между воинами, Рич резко сжал пальцы в кулак, и молния с оглушительным треском взорвалась, разорвав белых в клочья.

Еще одно заклятье врезалось в наседавшего на Жао силача и буквально испарило замешкавшегося вояку, вырвав его из собственных сапог. Секунду наемник, не мигая, смотрел на стоящие в сугробе закопченные ботфорты, из которых валил черный дым, а затем битва внезапно закончилась.

Белые воины развернулись и исчезли в буране. Смолк звон оружия, смолкли крики. И сразу же прекратилась буря: ураганный ветер пару раз кашлянул снегом, рванулся напоследок, словно в агонии и затих, будто и не бичевал только что черные пики скал. Снег все еще летел с низкого серого неба, но теперь это был просто снегопад, спокойный и миролюбивый.

Рич вытер саблю о снежный наст, сплюнул, трубно высморкался и повернулся к Жао.

— Проверь потери. Раненых — к Хо Ши. И сам к нему загляни, коль уж наглотался эликсиров. А потом сходи, проверь, как себя чувствует наше сокровище. Все. Выполняй!

Им повезло, просто невероятно повезло. Никто из наемников не погиб; тяжело раненых оказалось всего двое, но для Хо Ши понятия «тяжело» не существовало. Старый колдун понимал только два состояния бренного человеческого тела: смерть и все прочие. Сердце бьется? Мозг жив? Отлично, все остальное исправимо.

Выходя из шатра, где Хо Ши пользовал раненых, Жао чувствовал себя так, словно его долго колотили палками императорские дознаватели. Все тело болело, горло саднило, во рту точно ночевал эскадрон, но, в целом, наемник был вполне дееспособен. Старый психопат даже не стал над ним колдовать, ограничившись тем, что влил Жао в рот какую-то сильно пахнувшую травами микстуру. «Хватит с тебя», — буркнул он и тут же переключился на молодого буси, которому проткнули легкое. Зная о талантах Ши можно было с уверенностью сказать, что воин встанет на ноги уже к утру.

Жао вышел из шатра, потянулся, морщась от боли в спине, с наслаждением вдохнул ледяной горный воздух и засмотрелся на небо. Снежные тучи растаяли без следа и на черной глади небес сияли мириады немигающих звезд.

Глядя на горы, спящие в тусклом пепельном сиянии небесных маяков, наемник почувствовал, как его душу наполняют тишина и покой. Мир спал и не спал, озаренный предвечным огнем и в нем не было ни единого изъяна, ни единого повода для беспокойства. Тысячелетия назад эти горы были точно такими же и спустя тысячелетия они тоже будут здесь, на этом самом месте. Для Вселенной сотни воинов, погибших в кровавой битве, и упавший на землю розовый лепесток были событиями одного масштаба; любое людское деяние, рассматриваемое на достаточно большом отрезке времени теряло свое значение. Он вспомнил цитату из «Книги Пути Воина»: «…страшится смерти так же глупо, как бояться восхода солнца». Поистине, чиновник, написавший эти строки четыреста лет назад, был тысячу раз прав.

Жао припомнил, что западные друзья Рича тоже иногда называли его «чиновником». Но это было глупо: чиновник, в первую очередь, — поэт и философ, задача которого поддерживать гармонию между делами в Заоблачной и естественным ходом вещей. Рич был воином, полководцем, жестким и деятельным, но уж никак не чиновником. Хотя, конечно, воины Запада сильно отличались от своих собратьев с Востока. У них были странные представления о чести и часто они казались Ричу просто особым подвидом рыночных торгашей, которые научились драться из соображений элементарного жлобства, дабы не платить охране.

Он вздохнул, и слегка припадая на правую ногу, направился к самому маленькому из шатров в их караване — ярко-алому куполу, богато украшенному серебряной вышивкой. Работа есть работа: перед сном Жао необходимо было проверить самочувствие той, кого Рич называл «нашим сокровищем». И называл, кстати, совершенно справедливо.

…Внутри алый шатер был почти пуст: два низких стула, пузатая походная печь, коврики на полу.

И большая деревянная клетка, занимавшая почти все свободное пространство.

…Тут стоит сделать небольшое уточнение. Слово «клетка», читаемое на бумаге, воспринимается ничуть не лучше, чем то же слово на слух: воображение сразу рисует кубический ящик из одинаковых решеток, или, на худой конец, позолоченный домик для канарейки. Клетки бывают разные, но вообразить уютную клетку — тут фантазия пасует.

Эта клетка была именно уютной, а еще — очень красивой. Изящно изогнутые деревянные полосы закрученные спиралью сплетались наверху в элегантное острие, похожее на застывшее пламя свечи. По поверхности светлого лакированного дерева змеилась тонкая резьба; с вершины клетки спускались широкие полосы шелка расшитые сказочными птицами, лунами и облаками. Пол клетки был завален подушками и подушечками самого разного размера, среди которых не было даже пары одинаковых. Подушки объединяло только одно: цена. Им было место в королевской спальне; за каждую из них любой западный коллекционер, не глядя, отдал бы свою паровую карету.

А в центре клетки на подушках сидела девушка.

Впрочем, «девушкой» называть ее было рановато. Жао знал, что ей едва-едва исполнилось четырнадцать лет, что она — стихийная колдунья, еще не завершившая обучение, и — на данный момент — пленница Рича, но лишь отчасти.

А самое главное — девчонка была единственной наследницей Великого Дома Нобу.

По спине наемника побежали мурашки. Он почувствовал, как на лбу выступают крупные капли противного ледяного пота и незаметно провел ладонью по лицу. Затеи Рича частенько бывали слегка сумасшедшими; Жао участвовал в каждой из них за последние десять лет, но этой последней затеей Рич перешел все мыслимые и немыслимые границы.

Выкрасть дочь владыки самого влиятельного Великого Дома Заоблачной Империи — ха!

Рич проник в ее комнату на вершине башни через блиц-коридор. Сама башня была защищена от «блицанья» пространственными «заглушками» — попытка перенестись во дворец заканчивалась тем, что незадачливого колдуна просто расплющивало по всей линии континуума. Но Рича это не остановило. Они с Хо Ши потратили почти месяц на расчеты инерции и углов входа-выхода, открыв блиц-окно в десяти шагах от верхнего окна башни. Это был портал с «секретом» — эфирные напряжения в нем были рассчитаны так, что попавший туда предмет на выходе выстреливался в заданном направлении из своеобразной силовой катапульты.

За девочкой отправился сам Рич. Это была храбрость, граничащая с безумием: малейшая ошибка в расчетах и его бы просто размазало по башенной стене.

В окно при выходе из блица Рич попал. Подвела инерционная составляющая: его выстрелило из портала со страшной силой. Он разбил оконный витраж, выбив его вместе с рамой, пролетел через спальный зал и врезался в стену, сломав руку, несколько ребер и заработав сотрясение мозга. Убил четверых охранников, оглушил девчонку заклятьем, выбрался на крышу башни… и опять попал впросак. Зона искажения тут была слабой и позволяла открыть блиц, но недостаточно мощный. Сам Рич мог сбежать, а вот вместе с девчонкой — нет.

Свернуть операцию сейчас означало неминуемый провал: Юдзиро Нобу спрятал бы наследницу в самый глубокий и защищенный колдовской сейф, откуда ее не смогла бы выкрасть даже армия вооруженных до зубов големов-автоматов. Прорываться с боем? Рича убили бы еще на выходе из башни, просто забросав шаровыми молниями. Взять девочку в заложницы? Да, Рич выиграл бы немного времени. Ровно столько, сколько было необходимо придворным колдунам для того чтобы локализовать проклятого вора и выпалить по нему самонаводящимся заклинанием. У колдунов Нобу в арсенале имелись сотни милых вкусностей, начиная от мгновенного паралича нервной системы до гравитационного разрыва внутренних органов.

Одним словом, ситуация была патовая.

Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.

Пришедшая в себя девочка не завопила от ужаса и не стала вырываться из крепких объятий Рича. Более того: наследница Дома, выслушав сбивчивые объяснения незадачливого похитителя, немного подумала и согласилась включить аварийный блиц-портал с переменным дифферентом, установленный в башне как раз на такой случай. То есть, имелось в виду, что наследница сама сбежит через него от коварных похитителей, но на деле вышло иначе.

Девчонка разблокировала блиц и навела его в указанную Ричем точку. Мгновение — и оба оказались в сотне шагов от лагеря, где Жао со своим отрядом уже поджидал хозяина, готовый отразить атаку «заблицанных» за ним воинов Нобу, буде таковая случится.

…В настоящий момент девочка, сложив ноги в почти идеальный «лотос», сидела среди драгоценных подушек и читала толстую книгу в кожаной обложке. Из одежды на ней было только легкое белое платьице на бретельках — в шатре стояла невыносимая жара.

Увидев Жао, наследница Великого Дома приветливо усмехнулась и захлопнула книгу. Наемник увидел название на обложке: «Легенды Запада: правда и вымысел». Он хмыкнул — книга была совсем не детская. Некоторые из его знакомых колдунов сломали себе мозг, пытаясь продраться хотя бы через первые страницы.

Жао низко поклонился и немного напыщенно произнес:

— Приветствую прекраснейшую госпожу Ли Нобу, чья красота затмевает свет Луны и сияние Солнца, а также… э-э-э…

— … еще чего-то там затмевает, — засмеялась девочка. — Жао, не надо быть таким церемонным. Вы становитесь похожи на начальника моей личной охраны.

Наемник подумал, что дела, в принципе, обстоят именно так, но промолчал. Рич дал четкие инструкции: с девчонкой разговаривать только на отвлеченные темы. Он вздохнул и покачал головой.

— Госпожа, я всего лишь пытаюсь соблюсти приличия.

— Ну, тогда садитесь и поговорим. — Девочка кивнула на один из стульев. — Мне скучно. Книги у мастера Рича, конечно, интересные, но вот люди… Они совсем не хотят со мной разговаривать! Делают вид, что глухие.

— Ну… У них такая работа. Они просто охрана. — Жао осторожно опустился на стул, стараясь не задеть клетку. В деревянные полосы, образующие решетку, было вплетено невероятное количество сверхсложных заклятий, и даже легкое прикосновение к ним вызывало неприятный зуд во всем теле. Это было сделано с целью укрепления структуры дерева: наемник знал, что его катана не сможет оставить на клетке даже зарубки.

— Вот именно! Во дворце тоже была только охрана. Учителя, служанки и все. С отцом видишься раз в месяц на Семейном Приеме. Говорить можно только если к тебе прямо обращаются, а на столе — одна рыба. Жуть!

— Ну, наверное, такая жизнь у всех принцесс, — Жао невольно улыбнулся. — Зато когда ты вырастешь…

— То жизнь закончится совсем! Выдадут меня за этого дурака из Дома Фэй — и все! А он мне даже не нравится! Только и болтает что про мечи и охоту!

Жао не выдержал и расхохотался.

— Госпожа, тогда, боюсь, и моя компания будет тебе не по вкусу! Я ведь тоже воин и разбираюсь только в мечах и охоте… Ну, еще немного в медицине.

— Да ну? — она хитро сощурилась. — А послушайте-ка вот это… — Девочка прикрыла глаза и нараспев заговорила:

— «…в тишине и покое или на поле боя будь как гора. Пусть даже самый сильный ветер не потревожит тебя, ибо когда…» — она вопросительно поглядела на Жао и тот, пожав плечами, продолжил:

«…когда твой ум станет спокоен, подобно глади тихого пруда, мир, как есть, отразится в нем, и ты увидишь, что ты и он — суть одно». Это из «Наставлений и Размышлений».

— Во-о-о-т! Об этом я и говорю! Вы не просто воин, Жао.

Он медленно кивнул.

— Я, в первую очередь, воин. Наемник. Просто меня учили в традициях старой школы.

— Правильно. Мой дед говорил, что раньше воин мог выиграть или проиграть битву, даже не вынимая меч… А правда, кстати, что в знаменитой битве у Двух Озер участвовал Ваш прадед?

— Да, было дело. Он был генералом и сражался на стороне Дома Син-о. Тогда это было в порядке вещей. Наемники воевали не за деньги, а, скорее, следуя велению сердца. Бывало так, что в самый разгар боя полководцы одного Дома вдруг понимали, что их хозяин — трус и болван. И тогда они переходили на сторону противника. Это считалось нормальным… Ты знаешь, чем закончилось сражение у Двух Озер?

— Да, — она кивнула. — Генерал Жао встретился с генералом Мамору, который воевал на стороне Дома Фей, чтобы обсудить предстоящую битву. Генерал Мамору посмотрел на небо и воскликнул: «Какой красивый закат!» Тогда генерал Жао предложил ему прогуляться вдоль реки. Всю ночь два полководца просидели под деревом, сочиняя стихи, а утром Жао подарил Фэю свой меч. И тогда армии вернулись на свои позиции. Был подписан мирный договор, а глава Дома Фей дал клятву, что сто лет и один год ни один из его подданных не пересечет границ Син-о с враждебными намерениями.

Жао кивнул.

— Да, именно так все и было. Госпожа увлекается историей?

Девочка пожала плечами.

— На самом деле, больше колдовскими искусствами. Особенно западной школой.

— Да, нам есть чему поучиться у колдунов Запада.

— А им — у нас. Но вместо этого мы отгородились от них и разорвали все дипломатические отношения с их странами.

— Это неудивительно, — Жао развел руками. — Большая война оставила неизгладимый отпечаток. Слишком много тогда погибло — с обеих сторон. Но война сама по себе ничего не изменила — Дома воюют друг с другом постоянно. Просто их методы… — он немного помолчал, кусая губы. — Понимаешь, госпожа, для воина погибнуть в битве — обычное дело. Для этого он и живет. Не бывает воинов, умерших от старости и воинов, умерших в собственной постели, это считается несмываемым позором. Но когда их солдаты принялись убивать простых людей, детей, женщин, сжигать города…

— Сжигать города?! Но зачем?!

— Не знаю. Просто не понимаю, — он беспомощно помотал головой. — Ни один воин никогда не разрушит дом. Потому что, во-первых, он его не строил, а во-вторых, в этот дом был вложен труд целых поколений. Он появился до рождения воина и будет стоять уже тогда, когда того не станет. В каждом его камне — история, в каждой его доске — память поколений, в каждом узоре на стене — работа мастера, которую никто и никогда уже не повторит. И тут приходит человек, который берет в руку факел и — пух! Это безумие, другого слова не подберешь. Вся Заоблачная была в глубочайшем шоке, от которого, наверно, уже не отойдет никогда.

— А мастер Рич? — девочка широко раскрыла глаза и подалась вперед, почти уткнувшись носом в решетку. — Он… Какой он?

Жао задумался. Этот вопрос он неоднократно задавал самому себе, и вынужден был признать, что так и не смог ответить на него однозначно. Если уж Рич был загадкой даже для него, того, кто верой и правдой служил ему более десяти лет, то что уж говорить о других!

Но вопрос был задан. И на него нужно было отвечать.

— Рич… Он не похож на других. Я имею в виду — не похож на других людей с Запада. Храбрый человек, иногда храбрый до безумия. Отличный мечник. Я бы ни за что не захотел драться с ним всерьез. Очень жесткий характер, но если есть возможность разрешить конфликт без крови, он обязательно выберет именно этот вариант. Требователен к себе и другим, но особенно — к себе. Он умен, очень умен. И, да, он колдун. Очень сильный колдун… Госпожа, можно теперь я задам тебе вопрос?

— Конечно, — она нерешительно улыбнулась. — Зачем же спрашивать?

— Почему… — он сглотнул набежавшую в рот слюну, — почему ты согласилась пойти с хозяином Ричем? Почему показала ему тайный выход из дворца?

Она внезапно покраснела как маковый цвет и потупилась. Дернула плечом.

— Я… Во дворце жить очень тяжело, Жао. Каждый день одно и то же и впереди — все то же самое. Свадьба, династия, политика… А я так не хочу. Наверное, я плохая принцесса.

— Ну почему же. Многие принцессы сбегали от своих отцов. Правда, обычно они не убегают в таком нежном возрасте. А так — это почти традиция.

— И потом… Мастер Рич… Он очень милый, — она покраснела еще сильнее.

Брови Жао поползли вверх.

— В каком смысле — «милый»?

— Ну… Он такой сильный, решительный… Он чем-то похож на моего деда. Мастер Рич появился так неожиданно… И я подумала: вот он, мой шанс.

— Шанс на что?

Она посмотрела на него как на горного барана.

— На приключение, конечно. На что же еще?

«О, черт», — подумал Жао, начиная понемногу паниковать. «Этот ребенок что, влюбился в Рича?! Ну и дела…»

— Ладно, госпожа. — Жао поднялся, слегка морщась от боли в спине, — мне пора. Сегодня был трудный день, и я хотел бы выспаться. Что-то мне подсказывает, что день завтрашний тоже будет полон сюрпризов.

— О? А, да, конечно, Жао, — она улыбнулась. — Ступайте.

— А ты, юная госпожа?

— Я еще почитаю. Сейчас еще даже не полночь. Во дворце я никогда не ложилась спать так рано.

— Как скажете. Спокойной ночи, госпожа Нобу.

— Ли. Просто Ли. Еще раз назовете меня «госпожой Нобу», и я начну швырять в Вас подушками.

— Конечно. — Он почувствовал, как его губы поневоле растягиваются в улыбке. — Конечно, госпожа Ли. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Жао.

Наемник еще раз кивнул на прощанье, повернулся и вышел из шатра. Уже застегивая входной клапан он увидел Рича; хозяин, по-медвежьи переваливаясь, шагал в его сторону, тараня сугробы. На Риче был длинный поношенный плащ на меху, теплая кожаная куртка, очень широкие штаны с набитой пухом подкладкой и высокие сапоги. Что-то в его фигуре показалось Жао странным, и через мгновение он понял, что именно: Рич не взял с собой никакого оружия. Ни своей любимой сабли, ни даже ножа.

Зато он нес с собой большой тряпичный сверток, наподобие тех, в которых возил свои бесчисленные тубусы со свитками. Но, судя по форме свертка, в нем были не свитки, а…

Что-то другое.

Рич коротко кивнул наемнику и пробурчал:

— Как она?

— В порядке. Читает. Спать пока не собирается и, вроде бы, чувствует себя вполне комфортно.

— Да? Это хорошо. — Рич нахмурился. — Потому что если она решит сбежать, ее ничто не остановит.

— Вот как? И почему же?

— Девчонка — колдунья. Правда, недоучка, но потенциал у нее такой, что нам и не снилось. Боже упаси, если она решит, что ее тут держат насильно.

— Но клетка…

— Клетка — чушь. Пока что для нее это просто игра в пиратов и принцессу. Если она… Впрочем, это неважно. Ты спать?

— Да, если позволите. — Жао поклонился.

— Позволю. Иди, дрыхни.

Наемник еще раз поклонился и медленно побрел в сторону общего шатра. Спина все еще побаливала, но противная пульсирующая головная боль прошла. Шесть-семь часов крепкого сна и он снова будет как новенький. Надо бы еще раз проверить караулы…

— Эй! Жао!

Он обернулся.

— Да, хозяин?

Рич переминался с ноги на ногу и молчал. На его лице явно читалось мучительное раздумье. Наконец, видимо, решившись, он махнул Жао рукой и спросил:

— Ты разбираешься… хм-м… в икебане?

— Простите, хозяин? — Жао показалось, что он ослышался.

— Ну, в цветах? В букетах?

— Я… А… Ну, в общем, да.

— Иди сюда.

Уже догадываясь, что сейчас произойдет, но все еще не в состоянии поверить в это до конца, Жао подошел к Ричу и замер по стойке «смирно». Рич внимательно оглядел наемника, усмехнулся и принялся разматывать свой сверток.

Внутри оказался толстый цилиндр из промасленной бумаги, натянутой на проволочный каркас. Это была какая-то упаковка; Жао никогда таких не видел. Рич рванул бумагу и…

Наемник не поверил своим глазам. Цветы. Да, это были цветы, но не горный бессмертник и не те огромные белые бутоны, умирающие на солнце, что можно найти растущими в пещерах у подземных озер. Нет, это были луговые цветы: большие, со множеством тонких белых лепестков и пушистой желтой «пуговкой» в центре, нежно-голубые, похожие на высокие кувшинчики, бледно-желтые, напоминающие россыпь плюшевых шариков… Таких цветов Жао никогда не видел; все они явно выросли в полях далекого Запада.

И все они были сорваны не ранее, чем час-два назад. То есть, получалось, Рич гонял за ними через блиц-портал — заклятье, которым даже колдуны-магистры стараются не пользоваться без надобности. Жао хорошо знал, что бывает с людьми, злоупотребляющими путешествиями через сверхпространственные тоннели. Тем более невероятным казалось то, что Рич «блицал» за цветочками, однако же — прошу Вас!

— Сможешь сделать из этого что-нибудь путное? — Рич нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

Жао кивнул.

— Мне нравятся традиции школы Согэцу. Можно сделать нечто красивое из чего угодно.

— Вот и замечательно, — Рич довольно ухмыльнулся. — Делай. А потом сразу спать. У нас завтра важный прием.

… — в общем, у нас тут массовые убийства плюс похищение несовершеннолетней наследницы одного из правящих Домов, — подвел итоги Фигаро. — В итоге имеет лису черт-те знает какой силы.

Френн, который во время рассказа следователя не произнес ни единого слова, меланхолично кивнул.

— Угу. Я всегда подозревал, что именно так и закончится моя карьера. Армагеддон в отдельно взятом городе… Фигаро, Вам это, кстати, не кажется смешным?

Следователь усмехнулся.

— Я понимаю, что Вы хотите сказать. «…И разверзлись хляби небесные, содрогнулась сыра земля — низвергся огнь карающий на Малый Козолупинск…» Да, юмор в происходящем, определенно, есть, вот только уж больно в стиле «сюр»… Кстати, Матик ввел чрезвычайное положение?

— Зачем? Никому, кроме Рича лиса не угрожает. Официально было объявлено, что в городе проводит эксперимент Университет Других Наук под патронатом Коллегии. Народ, конечно, изнывает от любопытства, но особо не сует нос.

Фигаро не выдержал и рассмеялся. «Эксперименты Университета» были распространенной легендой спецслужб, способной объяснить все что угодно, начиная от неурожая гречихи и заканчивая появлением на городской площади огнедышащего дракона. Граждане Королевства настолько привыкли к «экспериментам» подобного рода, что даже не интересовались подробностями и лишь старались держаться от «сбрендивших ученых» на безопасном расстоянии — просто во избежание травматизма. Единственное, что страдало в подобных ситуациях — репутация Университета (Коллегия, на которую работали все столичные газетчики, умудрялась всегда выходить сухой из воды). Дипломированные колдуны кусали локти, но отделаться от прочно прикипевшей к ним незаслуженной репутации опасных психопатов не могли никак: государственная безопасность! Ирония заключалась в том, что в действительности все свои эксперименты магистры Университета проводили на закрытых полигонах в невообразимой глуши, а сами эти опыты, как правило, сводились к опробованию новых заклятий самого что ни на есть бытового толка, вроде «Горячего Локона» (колдовство для завивки волос) или «Дуновения Вельзевула» (отпугивание комаров в домашних условиях). Война «честных колдунов» и «проклятых конспираторов» длилась уже не первый десяток лет и колдуны, несмотря на все свои магистерские степени, проигрывали всухую.

…Френн взмахнул рукой, и над поверхностью стола появилась трехмерная карта города. Нижний Тудым, показанный с высоты птичьего полета, переливался всеми цветами радуги: реки чистого зеленого света, плавно текущие по узким улочкам, пылающие розовые шары, дрожащие голубые зигзаги, искрящиеся и переливающиеся неземными оттенками фрактальные образования, то и дело вспыхивающие над крышами домов — наблюдать за этой игрой света можно было часами. Это была схема эфирных напряжений, которая, благодаря усилиям десятка колдунов-регистраторов, отображалась с учетом изменений в реальном времени.

— Ага! — воскликнул следователь. — Значит, все-таки, решили долбануть лису «Пожаром»?

— Уже нет, — отозвался довольный инквизитор. — Наши коллеги из Рейха предложили кое-что получше. Они хотят превратить эфир над городом в огромную фокусирующую линзу и подключить ее к генератору асинхронных колебаний. Как источник АС-волны будут использованы Светлые Сестры — нам сюда перебросят еще десяток. Все это дело будет направлено на лису, которую, по идее, должно разнести в дым.

— Ого! Они это только что придумали?

— Немцы божатся что да. Но работают они по готовым выкладкам, так что… Короче, гонка колдовских вооружений продолжается.

— И они просто так передадут нам все расчеты?

— Угу, держи карман шире! Всю операцию курируют рейховцы лично. Как я понял, их просто интересуют испытания на Другой такой невероятной силы.

— Хм… — Фигаро почесал затылок. — И Вы думаете, это сработает?

— Кто знает? Лучше бы сработало. Потому что если лиса выживет, немцам придется несладко. В любом случае, это лучше, чем просто сидеть, сложа руки. Да и у Логоса, похоже, есть пара козырей в рукаве. А пока что…

Инквизитор повернулся к следователю спиной и аккуратно забарабанил пальцами по кристаллам-резонаторам, которых на столе перед ним стояла добрая сотня. Фигаро почувствовал, как вокруг Френна начинает собираться сложное многоуровневое заклятье-транслятор: инквизитор готовился к видеоконференции с подчиненными.

Разговор явно был окончен. Следователь снял с вешалки пальто и вышел из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.

Пальто Фигаро, однако, не понадобилось. Кто-то из колдунов, похоже, пытался изменить переменные в заклятье климат-контроля, дабы привести погоду над Инквизиторием в норму, но, в итоге, добился лишь того, что летняя теплынь превратилась в африканскую жару. Снег растаял и над влажной землей поднимался горячий пар. Между лужами грязи маневрировали французы в майках и сапогах на босу ногу, перетаскивая с места на место какие-то непонятные приборы, парочка младших презираторов, спрятавшись между флигелем и конюшней, втихаря перебрасывалась каучуковым мячиком, запуская его друг другу через неевклидово пространство повышенной дискретности, откуда-то пахло жареной картошкой. У забора стоял молодой немецкий колдун и сосредоточено выводил мелом на стене сарая столбики каких-то головокружительных расчетов.

Но Фигаро не смотрел по сторонам. Следователь, широко открыв от изумления рот, пялился в небо, восхищенно щелкая языком.

Небо над городом исчезло. Вместо глубокой зимней синевы над головой Фигаро теперь переливалась внутренняя поверхность розово-алого купола, по которой время от времени пробегали голубые зигзагообразные вспышки. Кто-то из колдовской братии, очевидно, решил для чистоты расчетов отсечь все внешние эфирные помехи и, недолго думая, накрыл весь город статик-колбой. Следователь даже не мог представить себе, какие силы и какие расчеты для этого понадобились.

Изумляли даже не масштабы происходящего, а несоответствие задействованных мощностей и цели, ради которой это было проделано: девушка в подвальной камере Инквизитория и десятки колдунов высшей квалификации — поистине, дешевле и проще колоть орехи паровым молотом!

«Другая», — поправил себя следователь. «Ты думаешь о ней как о человеке, но она — Другая. Помни об этом».

— Что, Фигаро, любуетесь пейзажем?

…В белой рубашке-безрукавке и коротких светлых шортах старший презиратор Логос напоминал праздношатающегося студента из богатой семьи, только что оплатившего блиц-доставку с курорта у Средиземного моря. Общую картину дополнял большой кожаный саквояж, эбонитовую ручку которого презиратор сжимал в руке так, словно это была чека алхимической бомбы.

— Скорее, бездельничаю. Теряясь в догадках и размышлениях.

— По поводу?

— По поводу того, что мне делать дальше. Ума не приложу, чем я могу помочь этой банде колдунов. Здесь, кажется, все заняты чем-то жутко важным.

Логос мудро улыбнулся и погрозил следователю пальцем.

— Ай-ай-ай, Фигаро! Уж Вы-то, как сотрудник Департамента Других Дел должны знать, чем все эти бездельники занимаются! Французы зарабатывают себе поощрения с занесением в личное дело — за международную помощь. Им с такой рекомендацией потом можно будет драть за свои услуги с честных граждан по три шкуры. У них там, знаете ли, статусная система оплаты — все на баллах классности, заработать которые сложнее, чем укусить себя под коленкой. Большинство моих коллег — практиканты; они просто отрабатывают свои два года перед зачислением на постоянную службу…

— Немцы испытывают новое оружие…

— Не только, Фигаро! Не только! Знаете, что полчаса назад я отправил в Берлин блиц-коридором? Восемь бочонков тудымского пива!

— Вы лично «блицали» пиво?!

— Ну, не совсем. Я подписывал разрешение. Но каково, а? Работнички, блин! С дипломами и званиями! Инквизиторы тоже бегают как угорелые — тянут на премию за работу в чрезвычайной ситуации…

— … одним словом, все вокруг изображают бурную деятельность, надеясь, что проблема решиться сама собой.

— Или что ее решит кто-то другой. Совершенно верно. Вы, кстати, ознакомились с теми материалами, что я Вам дал?

— Конечно. Надо сказать, спокойней мне от этого не стало. Но ведь это не все, что у Вас есть по Ричу, так?

— Нет. — Презиратор махнул рукой в сторону небольшого садика, раскинувшегося в гордом запустении сразу за зданием Инквизитория. — Идемте. Я Вам кое-что покажу.

У следователя перехватило дыхание.

— Вы хотите сказать…

— Да. Я получил доступ к Обсерватору. Все что я Вам сейчас покажу — секретно и абсолютно запрещено для демонстрации, но, поскольку Вы — консультант, то, думаю, что если я нарушу пару инструкций, ничего страшного не произойдет.

— «Пару инструкций»?

— Ну, скорее, пару сотен. Да идемте же, Фигаро, не стойте столбом!

Следователь ошалело потряс головой и направился вслед за Логосом, который уже прыгал по доскам кем-то заботливо наваленным поверх грязевых луж, пробираясь к саду. Было не похоже, чтобы презиратор шутил или врал — да и какой смысл? Выходит, Логос, действительно, получил доступ к Обсерватору — устройству, которое на протяжении нескольких десятков лет собирались уничтожить государственные мужи — вплоть до Их Величеств, но никак не могли сподобиться подписать необходимые бумаги. Как сказал в свое время Мерлин V: «Малым сим проще возложить на плечи хомут, нежели ответственность». Старый колдун, прославившийся своим кротким нравом и крепким кулаком, сказал это, правда, совсем по другому поводу, но актуальность его слова не потеряли и сегодня. «И не потеряют, пока не сдохнет последний политик», — кисло подумал Фигаро.

…Лет восемьдесят назад, в городишке Белоречье, что лежит на самом севере Королевства, распластавшись у подножья Кудыкиных гор, жил колдун-самоучка по имени Патрик Крэй, прозванный в народе «Чудиком». Был достославный Патрик единственным городским колдуном, имел диплом магистра и даже какую-то государственную награду, однако же, чувства сей благородный муж у горожан вызывал довольно неоднозначные.

О, нет, благородный господин Крей не отлынивал от своих прямых обязанностей, исправно используя свой колдовской потенциал во благо горожан, тем более что жалованье ему за это платили немалое. Проблема была в другом: Патрик жаждал счастья сразу для всего человечества скопом — всем, даром, и пусть никто… Ну, вы в курсе.

То есть, конечно, приступами истерической филантропии грешат многие, начиная с радикально настроенных девиц из Академии Изящных искусств, обнюхавшихся алхимических порошков и до политиков (да, случаются на белом свете и такие чудеса!). Но дело в том, что Патрик Крей считал дело принесения человечеству счастья своим жизненным призванием и прилагал немалые силы для достижения практических результатов.

Ах, да: еще он был изобретателем.

Тут следует сделать небольшое отступление, дабы отдать мастеру-колдуну дань справедливости: иногда у него получались вполне годные и полезные вещи, в большинстве своем, правда, не имеющие к колдовству никакого отношения. Например, именно он придумал систему топливного впрыска, которая до сих пор используется на некоторых паромобилях мануфактур Жаклин Мерседес, а также V-образную систему расположения цилиндров в керосиновых двигателях внутреннего сгорания. Последнее изобретение, кстати, могло бы снискать Крею мировую славу, но — увы и ах! — известность колдуну принесло совсем другое. Однако же не будем забегать вперед.

Каждый, кто хоть немного разбирается в сути вопроса, прекрасно знает: изобретатель — это вовсе не тот, кто каждую неделю выдает на-гора какую-нибудь невероятно полезную штуку, переворачивающую мир с ног на голову. Придумать одну-единственную полезную вещь за всю жизнь — уже большая удача; именно поэтому все знают о «самоходках Гейгера», но никто не слышал, скажем, о «дирижабле Гейгера» или «подтяжках Гейгера». Однако Крей рвал этот шаблон в клочья: его изобретения, действительно, переворачивали все с ног на голову, но, как правило, лишь в пределах родного города. Правда, нельзя сказать, что жители Белоречья были от этого в восторге.

Иногда созданные колдуном устройства взрывались. Такое иногда случается с творениями колдунов; единственной проблемой было то, что изобретения Крея взрывались весьма феерично, нанося огромный ущерб городской инфраструктуре и здравию ни в чем не повинных горожан. Что интересно, сам Крей, а также его дом и сарай, где на свет появлялись «машины счастья» от взрывов не страдали совсем. Именно это, кстати, и стало причиной целой серии обвинений колдуна в терроризме, серьезно подорвавших его репутацию в академических кругах.

Чушь и напраслина! Патрик Крей не был террористом; он ни разу не организовал ни одного покушения даже на тех членов городского совета, которые, вне всяких сомнений, этого заслуживали. Обвинения колдуна в «преднамеренном разрушении памятников архитектуры» тоже не выдерживают критики. Просто городская ратуша к тому времени уже дышала на ладан, а уж «памятником архитектуры» она так точно не являлась. Нет, все было гораздо хуже: Крей хотел нести добро в массы. И нес всеми доступными ему средствами.

Отношения колдуна-изобретателя с горожанами были, вероятно, весьма натянутыми, однако учебники по новейшей истории колдовства об этом не упоминают. Доподлинно известно лишь то, что пару раз Крей был сильно бит: сперва городским кузнецом, а после — городским головой при поддержке целой группы должностных лиц. К чести Крея — и посрамлению его недругов — стоит заметить, что оба инцидента прошли для их инициаторов без последствий: колдун не подал на обидчиков в суд и даже не пытался их заколдовать.

Он (хоть и сам того не желая) мстил им гораздо страшнее: продолжая заниматься своим излюбленным делом.

Печальную известность Патрик Крей приобрел, главным образом, благодаря трем своим творениям: Полю Невидимости, Голему-Арифмометру и Обсерватору.

Мы не станем подробно останавливаться на первых двух. Вся информация есть в учебниках для старших классов; при желании более подробно о изобретениях горе-колдуна можно прочесть в пятом томе серии исторических романов графа Д`Эрлета «Не-Герои нашего времени» — единственном литературном источнике, где Крей не выставлен недругами клиническим идиотом и пироманьяком со склонностью к насилию. Тем не менее, хочется выразить свое восхищение жителями Белоречья, проявившими достойные подражания стойкость и находчивость в так называемом «Инциденте невидимого генератора». Две недели жить в невидимых домах, питаясь невидимыми продуктами (употребление видимых приводило к тому, что окружающие получали сомнительное удовольствие наблюдать за перевариванием отбивных и помидоров в невидимом желудке соседа) — серьезное испытание для психики, и горожане выдержали его с блеском. Через две недели колдун, отчаявшись перенастроить генератор невидимости (устройство также стало абсолютно прозрачным), просто разбил прибор кувалдой. Кстати, именно тогда Крей в первый раз стал жертвой побоев: городской кузнец, потерявший за время вынужденного простоя кучу денег, поймал колдуна и навешал ему по шее.

Также хотелось бы развеять пелену досужих домыслов, возникших вокруг истории с Големом-Арифмометром. Крей вовсе не ставил перед собой задачу создать идеального убийцу; напротив, он вселил демона в механическое счетное устройство для того чтобы полностью автоматизировать его, облегчив тем самым труд тысячам ученых и чиновников. Поэтому за дальнейшее поведение арифмометра, вознамерившегося завоевать мир, параллельно убив всех людей, колдун в ответе лишь косвенно. За уничтожение же кошмарного аппарата надо благодарить опергруппу Ордена Строгого Призрения в целом и старшего презиратора Хроноса в частности, а вовсе не официантку столичной ресторации Сару Хорнор, которой, кстати, никогда не существовало на свете. Что поделать, если пьеса «Механический Убивец», написанная по мотивам инцидента с арифмометром и долгое время срывавшая аншлаги по всему миру, была воспринята массами как единственный аутентичный источник информации! Никто не загонял агрессивный счетный аппарат под паровой молот и не топил его в чане с расплавленным оловом; голем был банальным образом обездвижен «Путами Молний», после чего демона извлекли, упаковали в бутылку и отправили в хранилище. Но будем откровенны: кому интересна правда, когда есть красивая сказка-заменитель?

История с Обсерватором — совсем другое дело. Она известна всем, однако странно, что события, получившие столь широкий резонанс, практически не отражены в печатных источниках. Хотя, скорее всего, именно поэтому и не отражены — одно непременно тянет за собой другое и История оставляет нам чрезвычайно мало пищи для размышлений, особенно когда заполнять ее страницы доверяют конспираторам из спецслужб. Но будем же последовательны.

Свой сорок второй день рождения Патрик Крей, колдун и радетель за всеобщее благо, провел в подвале своего дома. Не вышел он оттуда и через две недели, заказывая еду через служанку (несмотря на то, что слуги в доме Крея часто сменялись по причине травматизма, платил он хорошо и охочие до легких денег находились всегда). И через три недели тоже.

Когда строк пребывания колдуна в добровольном заключении превысил два месяца, горожан обуял ужас. Такое затворничество могло означать лишь одно: у Крея возникла очередная грандиозная идея помощи человечеству. Горожане понемногу запасались продуктами и вылавливали страховых агентов, которые, по странному совпадению, куда-то все разом запропастились. Городской брандмейстер приказал установить на территории пожарной части два новых резервуара с водой и, заливаясь слезами, выделил из своего кармана недостающие деньги на покупку парового самодвижущегося пламнегаса с алхимической пеной и ручным насосом.

Город ждал маленького Армагеддона — и небезосновательно. Но все приготовления оказались тщетными: разразиться катастрофе предстояло вовсе не в Белоречье.

…Крей просидел в своем подвале не два и не три месяца. Почти год прошел, прежде чем колдун соизволил появиться на людях. В конце февраля он внезапно объявился в столичной Коллегии колдовства и потребовал срочного созыва комиссии по особо важным вопросам.

Комиссию созвали — в конце концов, Крей входил в первую десятку колдунов-магистров Королевства. В день выступления эксцентричного изобретателя Большой зал Коллегии был полон: коллеги Крея, злорадно потирая руки, предвкушая шоу. Что поделать, если в научных и околонаучных кругах зрелище смешивания с грязью дипломированного профессионала вызывает столь же нездоровый интерес, как и публичная казнь. Ну а если объектом вдумчивого и последовательного унижения выступает коллега по цеху, градус неадеквата зашкаливает за все разумные пределы: наблюдать гильотинирование соседа всегда интересней, чем четвертование никому неизвестного «хрена с бугра».

Выступление Крея и последующая демонстрация Обсерватора длились четыре часа, по истечению которых колдун, в нарушение всех традиций, стал полноправным членом Совета Коллегии и обладателем «Золотого Глаза» — самой престижной премии Королевства, которую вручали только за «…выдающиеся достижения в метафизике — как теоретической, так и практической, а также Колдовском Конструировании, Квазимеханике и науках им сопутствующих». Недоброжелатели плевались и недоверчиво качали головами; все остальные поздравляли колдуна, скаля зубы и давясь от зависти. Довольны были только ректор с проректором, уже предвкушавшие новые правительственные гранты, которые можно будет беспрепятственно дерибанить и сам виновник торжества.

Еще бы! Ведь проклятая штуковина — Обсерватор — работала!

…Уже давно метафизике стало известно, что любое живое существо наделенное разумом в той или иной форме, оставляет в мировом эфире невидимый след. Эти колебания слабы и практически сразу гаснут, но, теоретически, не затухают никогда. Идея Крея была проста как репа: при помощи своеобразного «камертона» настроиться на частоту определенной личности, чтобы получить доступ к информации о ее прошлом. Обсерватор создавал ряд своеобразных «фотоснимков минувшего», которые, будучи соединены в последовательную цепочку, давали, в итоге, видеоленту любой произвольной длины. Совершенно точно известно, что слово «видеолента» или просто «видео» предложил сам Крей. Эти «инкарнации прошлого» могли быть легко сохранены и воспроизведены по желанию колдуна-заказчика и отличались высоким качеством изображения. В этом, собственно, и состояла идея Обсерватора.

Первыми изобретение оценили спецслужбы. Еще бы! При помощи Обсерватора было возможно как получить любую информацию о биографии интересующих их лиц, так и следить за ними в реальном времени (полусекундное запоздание можно было не учитывать). При этом расстояние не имело значения — лишь бы под рукой имелся предмет, несущий на себе эфирный отпечаток нужной личности. Волос, заколка, пуговица рубашки — годилось все. Правда, сам прибор был весьма громоздок и в собранном виде занимал небольшую комнату, но таскать Обсерватор с места на место и не предполагалось.

Полевые испытания прибора дали блестящие результаты. Тайная Канцелярия при дворе Их Величеств подала заказ на изготовление сразу десятка приборов и потребовала засекретить Обсерватор, конструкция которого оказалось до идиотизма простой. Таким образом, изобретение Патрика Крея провалилось в подполье, не успев получить мирового признания, а самого колдуна заставили дать подписку о неразглашении. Крей взгрустнул, но ненадолго — он и сам прекрасно понимал, что его Обсерватор это не самонадевающиеся брюки, а вещь весьма деликатная и для массового использования не предназначенная. К тому же за использование установок государство было вынужденно платить ему немалые деньги — власть Патентного бюро простиралась даже в те темные глубины, где обитали тайные королевские службы.

…Казалось бы, пришла пора принять пафосную позу и загробным голосом возвестить: «…ничто не предвещало катастрофы».

Враки. Роберт Пилснер, почетный член Совета Коллегии, колдун-гуманитарий, прославившийся тем, что открыл при Университете Других Наук пивоварню до сих пор исправно работающую и выпускающую пять сортов охмеленного пива, известных во всем Королевстве, выступил с открытым заявлением, требуя немедленного изъятия Обсерваторов из эксплуатации, поскольку — цитата — «…их использование неизбежно приведет к пока еще не ясным, но далеко идущим социальным последствиям, которые, как и 99, 99 % социальных последствий чего-либо, явно будут далеки от позитивных или, хотя бы, нейтральных».

К колдуну-магистру, профессору и автору книги «Как не надо колдовать», посвященной злоупотреблениям Других Наук в целом и метафизики в частности, которая не потеряла своей актуальности и по сей день, стоило бы прислушаться. Но восторженные практики просто пропустили слова Пилснера мимо ушей — а зря. Хотя для самого колдуна это, возможно, было и к лучшему: его вполне могли обвинить во вредительстве, а то и шпионаже — времена тогда были неспокойные.

Через два месяца после скандальной презентации Крея на вооружении Тайной полиции было уже тридцать Обсерваторов, более половины которых работало в режиме 24/7, то есть не выключалась вообще. Рядовые агенты-администраторы ликовали: отпала необходимость в содержании целой прорвы осведомителей, большая часть которых работала на различные иностранные разведки и, к тому же, съедала кучу казенных денег. Теперь от филера требовалось просто пялиться в кристалл-резонатор и делать записи в стандартной форме: чем занималась «жертва» наблюдения с такого-то по такое-то время, что господин N ел, пил, с кем встречался и о чем беседовал с господами A, B и C, а поскольку наблюдение, в основном, велось в режиме реального времени, то большинство злоупотреблений, покушений и нарушений удавалось предотвратить в зародыше.

Зато высший комсостав все чаще хмурил брови и чесал убеленные сединами государственные затылки. Дело в том, что восторженные популяризаторы обсервации не учли одну очень простую вещь: «чистое», то есть индивидуальное наблюдение за человеком было возможно только в том случае, если «цель» Обсерватора, целыми днями сидела дома, отгородившись от мира, и занимаясь медитативными практиками школы «Отшельник посылает Вселенную На Хутор Бабочек ловить».

Но отшельники-аскеты, обыкновенно, не привлекают внимания Тайной полиции, главной задачей которой является контроль непосредственного окружения Их Величеств. Рыцари плаща и кинжала домашней закваски следят за министрами, их женами, братьями, камердинерами, дворецкими, любовницами первых советников, любовниками любовниц первых советников, а также их собаками, кошками, канарейками, тараканами и прочими близкими и дальними родственниками (хотя тараканы, скорее, приходятся близкой родней непосредственно министрам, а если не родней, то братьями по духу уж точно).

Что из этого следовало? Да то, что наблюдение за господином N автоматически превращалось в наблюдение за теми, с кем сей господин имел неосторожность пересекаться в течение всего времени наблюдения. Обычно в отчетах внутренней разведки вся эта мишура просто опускается, ведь ни один, даже самый профессиональный филер не в состоянии добыть столь подробную информацию, не говоря уже о том, чтобы ее переварить, но Обсерваторы срывали покровы с холодным бесстыдством неодушевленных предметов — гильотина не рассуждает на темы морали.

Таким образом, под наблюдением оказался весь королевский двор. Тот самый, по поводу которого триста лет назад метко высказался Фунтик II — «…если любого из моих подданных схватить и посадить на десять лет без суда и следствия, то он совершенно точно будет знать, за что сидит, и будет счастлив, что получил так мало».

Через три месяца после начала использования Обсерваторов собранные данные позволили начать крупнейший за всю историю Королевства процесс. Под суд пошли более тридцати государственных служащих самого высокого ранга.

Разразился скандал. Информация о процессе просочились в прессу, которая, не имея возможности получить более точные данные, принялась в своеобычной манере додумывать недостающие подробности и, в результате, наплела такого, что дело едва не кончилось дворцовым переворотом. «Нами правит банда жуликов и проходимцев!», кричали заголовки с первых полос столичного «Времени» и более провинциальной, «желтой», но куда более популярной в народе «Трибуны». Народ проглатывал, плевался и просил еще.

Казус был в том, что, де-факто, газетчики были правы. Но одно дело знать, что сосед по ночам таскает у тебя кур и совсем другое дело — застукать его на месте преступления. Любая власть не слишком-то отличается от шайки разбойников, целиком и полностью сохраняя бандитский Modus Vivendi, а что до самой сути, то замена пистолета на набор печатей, а ножа в голенище на перо и чернильницу не слишком-то эту самую суть и затрагивает. Все это давно известно, но мало кто понимает, насколько просто нарушить этот хрупкий, веками существующий баланс, а когда до всех наконец-то доходит, вокруг уже, обычно, реют знамена новой революции и болтаются на фонарях несогласные.

Обсерваторы подобно ланцету вскрыли застарелый гнойник, но оказалось, что новоиспеченные хирурги просто не знают, что со всем этим делать дальше. Вавилонская башня конституционной монархии зашаталась, скрипя по швам, и только чудовищным усилием властей ее удалось удержать от падения. Королевство со скрежетом встало (а правильней сказать — влетело) на рельсы махрового либерализма; по министерствам прокатилось цунами кадровых чисток, в панике переписывались законы, а заинтересованные лица, как водится, спешили под шумок урвать побольше и незаметно отползти подальше.

Когда эхо неслучившегося катаклизма стало понемногу стихать, уцелевшие в буре остатки «рулевых» принялись, как обычно, искать виноватых во всем этом бардаке. Виноватым, разумеется, оказался Патрик Крей, который явно создал коварное устройство в целях подрыва государственности, независимости, а также ниспровержения, свержения и вообще по злостному наущению. Вскользь брошенную тем же Пилснером фразу «воровать надо было меньше» все как-то пропустили мимо ушей. Что поделать, если мозг крупного чиновника обладает прямо-таки потрясающей избирательностью!

Было решено схватить колдуна-подлеца и допросить с пристрастием. Те, кто вчера осыпал Крея розами и дифирамбами уже потирали руки, плотоядно ухмыляясь и предвкушая покаяние изобретателя во всех смертных грехах, но…

Но Крей исчез. Его не было у себя дома, его никто не видел в Коллегии, и в Университете он не появлялся уже почти две недели. Кто видел колдуна последним? Городской голова Белоречья рассказал сыщикам, что Крей заходил к нему некоторое время назад. Неделю? Ну да, примерно неделю. Или две, говорите? Ну что ж, может и две. Зачем заходил? Оставил ключи от своего дома. Да, да, совершенно верно — уехал. Куда? Ну, знаете, они — господин с дипломом и званием, магистр, между прочим! Перед простыми смертными не отчитываются. И слава всем богам, что уехал. Это, кстати, не только его, головы, мнение, но и точка зрения всех городских жителей. От этого «благодетеля» одни неприятности…

Разумеется, Крея искали. Искали долго, с привлечением лучших специалистов, как штатных, так и агентов частного розыска. Но тщетно — колдун словно в воду канул. После трех месяцев бесплодных поисков сыщики плюнули и пожали плечами — может быть, действительно, «канул». Свел счеты с жизнью, измученный нечистой совестью и предвидя скорую расправу. В любом случае, колдуна нет, тела его тоже не найдено, а раз нет тела, то нет и дела. Конец истории, бумажки в папки, папки в архив и точка.

Но неужели, воскликнет внимательный читатель, найти Крея было, действительно, так сложно?! Ведь в руках у агентов Тайной полиции находилось устройство, позволяющее обнаружить кого угодно и где угодно — Обсерватор! Неужели никому не пришло в голову просто включить один из приборов, вместо того чтобы гонять филеров по всему Королевству?!

Конечно же, такой вариант определения местонахождения злополучного колдуна был бы самым простым из всех возможных. Но ключевое здесь именно это «был бы», поскольку к тому времени использование Обсерваторов уже не представлялось возможным.

Поспешность, с которой аппараты были демонтированы объяснялась просто: после случившегося кризиса власть почувствовала себя голой гимназисткой, которую из ванной, ради смеха «блицнули» на городскую площадь в час пик. Информация — оружие, но когда это оружие в любой момент может выпалить тебе же в лоб, ценность его стремится к нулю. И плевать, что Обсерваторы, будучи бездушными непредубежденными кусками стекла, показывали только правду и ничего, кроме правды. Передозировка правды для общества оказалось опаснее стрихнина в колодцах, и на приборы Крея опустилась кувалда возмездия. Чертежи уничтожили полностью, не оставив ни одной копии — что ж поделать, если имея в кармане сотню империалов, проклятый аппарат можно было собрать на коленке (Крей любил минимализм, что делает ему честь как изобретателю).

Итак, уничтожили все, кроме одного-единственного, последнего Обсерватора. Его оставили на тот самый пресловутый Крайний Случай, который, как правило, наступает три раза на неделе, но теперь для того, чтобы получить доступ к аппарату, требовалось продраться через такие бюрократические дебри, что получение частным сыщиком лицензии на физическое устранение маньяка-расчленителя по сравнению с этой процедурой выглядело просто пятиминутным стоянием в очереди за пивом.

Считалось, что с момента кризиса власти и побега Патрика Крея Обсерватор использовался только один раз. Это похоже на правду и, хотя злые языки утверждают, что прибор с тех пор вообще не выключался, активно применяемый для промышленного шпионажа, верить таким сплетням не стоит. Ведь всем известно, что своим техническим подъемом Королевство обязано крупными вложениями в науку и гениальной экономической политикой Их Величеств, а то, что новая научно-техническая революция началась аккурат восемьдесят лет назад — так и не такие совпадения случаются.

…Сейчас, шагая за презиратором по узкой тропинке, петлявшей по запущенному саду, Фигаро думал, о том, как у Логоса получилось прорваться в святую святых Королевства — Серую Кунсткамеру и воспользоваться Обсерватором. То ли у презиратора были хорошие связи, то ли невероятный дар убеждения, но, как бы там ни было, он получил, что хотел. А это могло означать лишь одно: Их Величества, действительно, весьма обеспокоены происходящим в Нижнем Тудыме.

Или, правильнее будет сказать, обеспокоены судьбой Франклина Рича.

Они остановились возле маленькой беседки, опоры которой еще носили на себе следы бледно-зеленой краски. Деревянная крыша прохудилась и заметно протекала; круглый столик в центре и кольцевая лавочка разбухли от влаги. Презиратор взмахнул рукой, и сиденье мгновенно высохло — именно высохло, а не нагрелось, испаряя лужи. Ни один клубочек пара не поднялся над старым, потемневшим от времени деревом, зато в воздухе сильно запахло электричеством. Судя по всему, Логос просто разложил воду на первоэлементы — Фигаро даже не слышал о таких заклятьях.

Следователь с презиратором сели, и Логос, сунув руку в карман, достал небольшую деревянную коробочку. Поколдовал с замком-секреткой, откинул крышку и Фигаро увидел лежащий на лиловой бархатной подушечке стеклянный шар-проектор.

— Прошу, — презиратор криво усмехнулся. — Но если кто-нибудь об этом узнает, я подам на Вас в суд за клевету на государственного служащего.

Фигаро кивнул и, взяв проектор двумя пальцами, поднес его к лицу. Шар был холодным и пустым, но следователь чувствовал тугие завитки скрытого в нем колдовства, подобного заведенной пружине музыкальной шкатулки. Коснись серебряного ключика и заиграет музыка, а бумажные балерины на латунных осях выедут на зеркальную сцену разыгрывать свое механическое представление. В стеклянном шаре спало прошлое, готовое в любой момент откликнуться на зов.

Следователь слегка прищурился, отправляя в проектор простенький колдовской импульс, и шар мгновенно засветился, переливаясь всеми цветами радуги. Краем глаза Фигаро заметил, что мир вокруг стал прозрачными, быстро теряя цвет, будто проектор, каким-то образом выкачивал из реальности ее краски. Теперь, если внимательно присмотреться, можно было увидеть смутные тени, мерно проплывающие в потоках радужного сияния. Если присмотреться еще внимательнее…

— Парламентеры!

Рич неспешно вытер рот большим желтым платком, аккуратно поставил на столешницу маленькую фарфоровую чашку с лапшой, отложил палочки и лишь тогда соизволил поднять взгляд на молодого буси, ворвавшегося в шатер.

— Вот как? Что-то они рановато… Позови Обу и Иши — встретим гостей как полагается.

…Их было шестеро. Высокие, стройные, облаченные в церемониальные доспехи, стесняющие движения и белые шапочки с красными крестами, вышитыми на макушках. Лица скрыты тонкими золотыми масками — простые гладкие овалы с отверстиями для глаз. Все при оружии, но мечи закреплены так, что выхватить их быстро невозможно. Никаких знаков отличия — ни гербовых пластин, ни шнуровки, вообще ничего.

«Не похожи они на воинов», — подумал Жао, нервно теребя кончик пояса. «Походка, осанка, манера двигаться… Нет, это не мечники, просто прислуга, хотя традиции переговоров соблюдены. Но кто они? Нобу? Сёрито? Кто?»

Парламентеры мерно шагали по снегу, сжимая в руках перекладины небольшого паланкина. Это был очень странный паланкин — шар, сплетенный из множества тонких прутиков, полностью лишенный каких-либо украшений. В нем даже не было окон. Эта штуковина, скорее, напоминала невероятно разросшуюся омелу или птичье гнездо, чем средство передвижения знатной особы и Жао заметил, что Иши с Обу едва заметно улыбаются. Он почувствовал, как и его губы слегка дрогнули — процессия, приближающаяся к шатру Рича, выглядела невероятно торжественно и очень глупо.

Когда до шатра оставалось примерно шагов двадцать, странная «делегация с гнездом» остановилась и медленно, словно алхимическую бомбу, опустила паланкин на землю. Отпустив рукояти, вытертые до блеска сотнями, а может и тысячами ладоней — очевидно, это была очень древняя вещь — люди в масках отступили в стороны и повалились плашмя в снег.

Рич поджал губы.

«Гнездо» открылось. Его верхняя часть откинулась в сторону на невидимых петлях, открывая внутренность паланкина. Ни драпировок на стенах, ни подушек для сидения — вообще ничего. На дне «гнезда» лежал потертый коврик, вылинявший до полной анонимной серости, а на коврике…

На коврике, скрестив ноги в идеальном «лотосе», сидела женщина.

Это была самая старая женщина, которую Рич когда-либо видел. Маленькая, сухая, худая, как тростинка готовая вот-вот переломиться под дуновением самого легкого ветерка. Ее лицо — лицо куклы — напомнило Ричу брелоки-нецке: такое же желто-белое и неестественно гладкое, почти без морщин. Выглядело это жутковато, словно женщина в паланкине тоже носила маску, но сработанную не в пример искуснее, чем золотые «блины» ее свиты.

Она встала — легко и бесшумно, точно призрак, шагнула из паланкина в снег и повернулась к Ричу.

— Я приветствую тебя, Франклин Рич, торговец и убийца с Запада.

Рич поклонился. Его поклон не слишком отличался от простого кивка — так, легкое движение головой.

— Приветствую. К сожалению, не знаю, как Вас величать.

Лицо женщины даже не дрогнуло.

— Меня зовут Хикару. Но обычно меня называют Хозяйкой Белой горы.

— Мне это ни о чем не говорит. — Рич, поприветствовав собеседницу, уже, как обычно, изучал обрывки плывущих по небу облаков.

— А твоим спутникам, похоже, говорит, — Хикару кивнула на Жао, который сглотнул и медленно опустился на колени. Ишу и Обу последовали его примеру, в знак высочайшего уважения прикрыв лица руками.

— Я за них рад, — в голосе Рича не было ничего, кроме скуки. — Но почему мы разговариваем на улице? Холодно… Прошу Вас, проходите в мое скромное походное жилье. Там все и обсудим.

— Я вполне могу говорить и здесь, — в голосе старой женщины внезапно зазвучало достоинство самурая. — Небо над головой меня вполне устраивает.

— Угу, — Рич зевнул. — А вот меня — не очень. Заходите.

Он повернулся к Хикару спиной и грузно переваливаясь, скрылся в шатре. Жао почувствовал, как по спине пробежала крупная капля ледяного пота — то, как вел себя хозяин… немыслимо. Это было грубейшим нарушением этикета и совершенно непонятно как Мать Хикару на это отреагирует. Хозяйку Белой горы еще иногда называли Хакайной — Истребительницей — и, надо сказать, не без причины.

Но ничего не случилось. Горы не раскололись, небо не обрушилось на землю, а Рич не упал замертво. Хикару расправила плечи, и жестом приказав свите ждать снаружи, проследовала в шатер. Жао поднялся с колен и направился следом — приказ хозяина был однозначен: во время встречи постоянно находиться рядом с ним. Хозяйка Белой горы или ледяной демон — наемник должен следовать своему долгу.

«Вот только будет ли от этого толк?», — с тоской подумал Жао. Похоже, Рич ввязался в историю, в которой были задействованы силы, выходящие за грань его разумения, сам не понимая, с чем ему придется столкнуться.

Или, все таки, понимая?

Наемнику было страшно. Он осознавал это и прощал самого себя: не стыдно боятся в подобной ситуации. От него требовалась не храбрость — она часто обманчива и ведет к бесшабашной гордыне, застилающей глаза, а элементарное выполнение своих обязанностей, но… Не было ли ему еще и интересно? Не чувствовал ли он помимо страха еще и любопытство? Рич хитер как лис и коварен, словно армия наемных убийц, его мышление весьма нестандартно, а незаурядный ум позволял просчитывать все наперед с дьявольской проницательностью — так сумеет ли «торговец и убийца с Запада» переломить волю Великой Матери Хикару? Жао понимал, что воспринимает происходящее словно некую шахматную партию, результат которой интересовал его больше, чем судьба отдельных фигур на доске.

Наемника захватила красота интриги. Он ничего не мог с собой поделать.

В шатре Рич тяжело повалился на гору подушек перед походным столиком и кивком головы предложил Хикару сесть напротив. Великая Мать кивнула и изящно опустилась на пушистый коврик по другую сторону стола, бросив короткий насмешливый взгляд на Хо Ши, который при виде Хикару зафыркал, точно болотный кот и еще глубже закопался в свои тряпки, выставив наружу только длинный любопытный нос. Этот нос дергался, сопел, и, казалось, жил отдельной жизнью — его не интересовало мнение хозяина о творящемся вокруг. Ему, как и Жао, просто было любопытно.

Старая женщина вперила в Рича острые клинки немигающих глаз, внимательно изучая его лицо. По легендам этот взгляд замораживал на месте, отделяя мятущуюся душу от тела и бросая ее на высший суд у ног Великой Матери, но Рич совершенно спокойно выдержал его, хмыкнул в усы и спросил:

— Итак?

— Меня, как я уже говорила, называют Хикару. Точнее, Великой Матерью Хикару, — женщина улыбнулась. — Не думала, что Вы настолько плохо осведомлены о расстановке сил в Заоблачной Империи, господин Рич.

— Меня интересуют только мои дела, — Рич не подал виду, но Жао понял, что хозяин уязвлен. — Все, что не входит в сферу моих интересов, меня волнует мало. Я торговец, дипломат… ну, еще, возможно, политик, но уж никак не историк, ученый или какой-нибудь студент, собирающий перлы чужеземного фольклора.

— И колдун.

— Да, и колдун тоже… Кстати, могу я задать Вам вопрос?

— Конечно.

— Ваша речь. Вы прекрасно говорите на нашем языке, и в то же время я зуб даю, что Вы — из восточных провинций Заоблачной. Скорее всего, Дом Сёши, так?

Хикару засмеялась. У нее был очень приятный смех и ровные, абсолютно не тронутые старческим распадом зубы. Они, правда, были не белыми, а темно-желтыми, но, скорее всего, виноват в этом был не возраст, а табак.

— Ваша проницательность делает Вам честь, господин Рич! Да, Вы совершенно правы — я из Дома Сёши. Если мне не изменяет память, я даже прихожусь тамошнему Главе какой-то там родственницей, вроде дочери сестры троюродной племянницы, или что-то в этом роде. Но я почти восемь лет проучилась в вашем Университете Других наук. У меня, между прочим, красный диплом и золотая медаль.

— Вот как? — теперь Рич смотрел на Хикару с нескрываемым интересом. — А какой факультет?

— Логистика и сверхпространственные перемещения. Я блиц-инженер, строитель стационарных порталов первой категории. Но поработать по специальности мне, к сожалению, так и не удалось.

— Почему?

— Судьба распорядилась иначе. Мне пришлось занять… м-м-м… пост, на котором я благополучно пребываю и по сей день.

— То есть мы с Вами вполне могли учиться у одних и тех же людей? — Рич заметно оживился.

— Это вряд ли. Дело в том, что я окончила Университет более ста лет назад.

— Что? Но Вам тогда было…

— Тридцать восемь лет.

— Не понимаю.

— Мне сто пятьдесят пять лет. Предвосхищаю Ваш вопрос и предупреждаю его, пока Вы, не нарушив этикет, сами не задали его даме, — она хихикнула. — Только не нужно говорить, что я хорошо сохранилась, а то я оторву Вам уши и приживлю куда-нибудь еще.

— Но как? Как Вы…

— Почему я до сих пор жива? Это одна из двух привилегий, которые получает Великая Мать.

— Вот как? И какая же вторая? — Рич недоверчиво покачал головой.

— Власть над миром.

— Вы шутите.

— Даже не думала. Я знаю, как это звучит, но вспомните, что для нас слова «Заоблачная Империя» и «Мир», чаще всего, синонимичны.

— Ага! — Рич хлопнул себя по лбу. — Понятно. То есть Вы — нечто вроде верховной власти, так? Тот самый Скрытый Император, о котором шепчется знать?

— Фу! — Хикару сморщила нос, — ничего подобного! «Скрытый Император» — сказка. Призрак, на которого власти вешают всех собак, когда вдруг выясняется, что их политика завела Дом в трясину кризиса. Голод? Скрытый Император вырезает недовольных. Их казны пропало тысяча коку риса? Скрытый Император потребовал дань. У Главы Дома Цуёши не стоит янь, и он не может произвести на свет наследника? Ну, в общем, Вы поняли. Я — не Скрытый Император. Я Великая Мать Хикару, держательница Весов и Последнее Слово. Ко мне обращаются за помощью и советом когда полномочий светских властей недостаточно. Я — голос не справедливости, но Стабильности, не правды, но Равновесия, не чести, но Спокойствия. Сама я, за редчайшим исключением, не вмешиваюсь в людские дела.

— А еще Вы — колдунья невероятной силы, — Рич нахмурился. — Скажите честно: вчерашний буран — Ваша работа?

— Моя. И, поверьте, это еще цветочки.

— Я не могу в это поверить. То есть, я верю Вам, но не понимаю, как Вы это сделали, да еще и в одиночку! Существует верхний предел для эфирных потоков, которые может пропустить через себя человек…

— Ах да, «Порог Мерлина». Я знаю. Но старик ошибся. Верхнего предела нет. То, что вы называете «эфиром», а мы — «Ци», по сути, то единственное, что вообще существует в мире. Все — эфир. И каждая капля этого вечного океана равна всему океану в целом, просто потому что между ними нет, и никогда не было разницы.

— Я слышал об этой теории, — Рич потер лоб. — Но вот вопрос: когда начнет стираться грань между человеком и… и тем, что человеком уже не является?

— «Человек» — просто надпись на заборе. Там можно написать все, что угодно, но за забором все равно лежат дрова… Но мы отвлекаемся. Давайте сперва закончим с делами, а после я буду готова обсудить с Вами любые философские вопросы, которые взбредут Вам в голову.

— Забавно, — губы Рича искривились в шутовской пародии на улыбку. — Сначала Вы присылаете сюда отряд убийц, а когда выясняется что у них кишка тонка, являетесь лично и предлагаете мирные переговоры. Ничего не скажешь — оригинальный способ вести дела! Я бы сказал, немного непоследовательный.

— Поверьте, — Хикару была — само спокойствие, — мирное решение устроило бы меня как нельзя лучше. Но это не всегда возможно.

— Тогда зачем был весь это цирк? Зачем эти головорезы в белом?

— Мне необходимо было оценить ваши оборонительные возможности, — сказала Великая Мать, ничуть не смутившись. — Такой ответ Вас устроит?

— Спасибо за откровенность, — Рич саркастически похлопал в ладоши. — Как говориться, «доверие сводит горы». Но сейчас передо мной сидит самая сильная колдунья во всей Заоблачной… да, черт, возможно, даже, самая сильная колдунья во всем мире! Что Вам мешает просто забрать то, что Вам нужно?

— Вы про девочку? Я не могу этого сделать, — Хикару печально вздохнула.

— Это еще почему?

— На данный момент это не имеет значения. Скажем так: это не в моей власти. Вы должны отдать мне ее сами.

— Отдам. — Рич резко кивнул, словно забивая подбородком гвоздь.

— Вот как? Отдадите?

— Всенепременно. Сразу после переговоров Нобу и Сёрито.

— Господин Рич…

— Госпожа Хикару! — Рич резко поднял руку ладонью вперед; его лицо пылало, в глазах тлела едва сдерживаемая ярость. — Вы предпочитаете говорить начистоту; что ж, хорошо, давайте поговорим. Карты на стол, как говорят там, где я родился. Дома Нобу и Сёрито готовы начать войну. В другой ситуации мне не было бы особого дела до кучки самураев, решивших порубить друг друга в капусту, но сейчас эта проклятая война может свести на нет все, чего я с таким трудом добивался все эти годы. Отлаженные дипломатические и торговые отношения, которые я буквально зубами выгрызал из ваших чинуш, из этих поэтов-бюрократов, из этих чертовых эстетов от судопроизводства и художников от бухгалтерии — все это готово пойти прахом только потому, что два Великих Дома решили устроить резню из-за какой-то там пограничной долины — куска земли, через который можно перебросит камень! Эта девочка — наследница Дома Нобу — гарантия того, что этого не случится. Моя гарантия мира, который Дома заключат на предстоящих переговорах.

— Вы собираетесь использовать этого ребенка для шантажа? — в голосе Хикару появились презрительные нотки.

— Шантажа?! О, дьявол! Я собираюсь предотвратить войну! Понимаете?! Вой-ну! А Вы рассказываете мне про шантаж! — голос Рича громыхал, словно горный обвал. — Если это не благо, то я даже не знаю, о чем с Вами можно говорить! Я рву задницу, спасая местную аристократию и еще бог весть знает сколько жизней, а Вы грозите мне пальчиком как нашкодившему младенцу?!

— Рич, — Хикару немного смягчилась, — поймите и Вы меня. Каждый из нас делает свое дело. То, чего требует от нас долг. Мой долг — защитить девочку. Поэтому я не могу позволить, чтобы ее использовали для каких-либо манипуляций, даже если конечная цель этих манипуляций — некое гипотетическое благо.

— Вот как? — Рич внезапно расслабился. — Хорошо. Отлично. Тогда я предлагаю Вам другой вариант.

— Да ну?

— Прошу только без иронии. Вы не хотите, чтобы девочку использовали для… давления на известных нам людей — не проблема! Вы только что сами сказали, что в различного рода спорах, случающихся в Заоблачной, последнее слово всегда остается за Вами. Так помогите мне. Заставьте этих кретинов отказаться от военных действий, и я отдам Вам девчонку. В этом случае каждый из нас получит то, чего хочет и… Что на этот раз не так?

Хикару медленно качала головой, разглядывая узор ковра на полу. Когда она вновь заговорила, ее голос был полон неподдельной печали:

— Рич, Вы меня неправильно поняли. Я не власть в том смысле, который Вы вкладываете в это слово. Я, скорее, судья и могу по своей воле вмешиваться в естественный ход событий лишь тогда, когда ситуация становиться критической, угрожая естественной гармонии. Я — садовник, Рич. Садовник может выпалывать сорняки и подрезать кусты, он может сказать, на какой клумбе к весне вырастут тюльпаны, а на какой — маки, но у него нет власти посадить в саду капусту или спилить все вишневые деревья. Он простой исполнитель, не более того.

— Но грядет война, Хикару!

— И что с того? Великие Дома воюют друг с другом уже тысячи лет. Война — часть жизни. Вы живете среди нас уже достаточно давно и знаете, что в Заоблачной Империи война — не то же самое, что у вас, на Западе. Наши битвы могут унести тысячи жизней, а, бывает, ни один меч не покидает своих ножен. Война для нас просто крайняя форма тренировки тела и духа.

— Хикару! Погибнут люди!

— Воины не умирают в постели, Рич. Такова их судьба, их Путь, по которому воин идет всю свою жизнь и всю смерть. В этом заключена красота естественного процесса: каждый год дерево сбрасывает листья, чтобы пережить наступающую зиму. Где в этом жестокость? И жестокость по отношению к кому? К листьям? Твои наемники готовы умереть за тебя в любой момент именно потому, что путь воина — в смерти, в ее неразрывной связи с жизнью, которую воин учиться видеть и принимать с самого детства. Поэтому его глаза открыты. Вот и все. Кто я такая, чтобы вмешиваться в это, Рич?

— Сумасшествие… — Рич вскочил на ноги и принялся ходить вокруг стола, теребя бороду; взгляд дипломата-убийцы был полон отчаяния. — Просто сумасшествие… Как мне Вас переубедить, Хикару?

— Никак. Отдайте девочку. Это еще не конец света, Рич. Вы и так много сделали для своей страны и Домов Заоблачной Империи. Пусть все идет так, как идет.

— Стоп! — Рич резко обернулся к ней и вперился в лицо старой женщины пылающим взором, в котором теплились искры безумной надежды. — Мать Хикару! Вы говорите: «пусть все идет, как идет», верно? Отлично! Тогда почему бы Вам не оставить девочку у меня? Вверить ее, так сказать, ее же судьбе?

…Некоторое время в шатре стояла полная тишина. Стих даже ветер за стенами и стало слышно, как потрескивают свечи в золоченых рожках канделябров. Молчал Рич, молчала Хикару, молчали Хо Ши с Жао. «Судьбы многих на лезвии застыли. Замер воздух», — пронеслось в голове у наемника.

Затем Хозяйка Белой горы пожала плечами, кивнула и сказала:

— Хорошо. Вы не оставляете мне выбора. Придется объяснить Вам всю ситуацию целиком. Рич, Вы знаете, кто эта девочка, которую Вы похитили?

— Знаю, — Рич набычился. — Принцесса. Единственная наследница Дома Нобу.

— Верно. Но не только. «Принцесса», «наследница» — все это, увы, вторично. Будь она просто знатной девицей из древнего рода, меня бы здесь не было. Но это, к сожалению, не так. Девчонка — моя преемница.

— Что?!

У Рича отвисла челюсть. Жао подумал, что Мать Хикару все-таки сумела огорошить хозяина — Рич просто лишился дара речи. Но если то, что она говорит — правда…

— Да, Рич, да. Сотнями лет Великих Матерей выбирали, придерживаясь очень жестких параметров. Первое — у девочки-кандидатки в венах должна течь хотя бы капля королевской крови. Это не просто блажь: наследницы древних родов несут в себе их наследие — силу Основателей, род которых восходит к самим Императорам-Драконам. Второе: она должна быть умна — это обязательное условие. Интеллект вероятных претенденток постоянно оценивается. Мы ищем не просто умных девочек, а девочек с определенным складом ума; как бы сказали Ваши коллеги из Университета, «нужный психотип». И, наконец, третье — самое важное: кандидатка должна иметь крайне высокий колдовской потенциал. Огромный потенциал, Рич. Только тогда она сможет пройти посвящение, не повредившись рассудком.

— Посвящение? — промямлил Рич, бессмысленно перебирая свитки на столе. Похоже, что дипломат никак не мог оправиться от шока.

— Преодоление этого вашего «Порога Мерлина». Полное раскрытие способностей. После этого девочка займет мое место, а я, наконец-то, смогу уйти в Поток. Знаете, Рич, долгая жизнь утомляет. Особенно когда живешь в эпоху перемен. Так что Вы скажете?

Но Рич уже взял себя в руки. Морщины на его лбу разгладились, кулаки разжались, и в глазах дипломата вновь разлилась знакомая Жао маслянистая пустота.

— Я скажу — «нет».

— Нет? — Хикару нахмурилась.

— Нет. Минуту назад я считал девчонку просто особо важной персоной, наследницей Дома Нобу и, как следствие — рычагом воздействия на этого старого дурака Юдзиро. Теперь вдруг выясняется, что Ли Нобу — будущая Великая Мать или как там это правильно называется. Единственное, что для меня изменилось — ее ценность. Топаз оказался бриллиантом — тем лучше! Значит, Хикару, у Вас есть дополнительный стимул решить конфликт между Нобу и Сёрито мирным путем.

— Торговец, ты не понимаешь, — в голосе Хикару зазвенел лед. Эта девочка станет Великой Матерью и займет мое место в храме Белой Горы. Это ее судьба и не тебе пытаться изменить предначертанное. Глупец, вздумавший остановить ураган веером — отойди в сторону, пока тебя не смело!

И опять их взгляды скрестились, подобно двум клинкам: ледяная бездна глаз Хикару встретилась с жидким пламенем, хлещущим из зрачков Рича. Две воли — воли правителей, хоть никто из них не был настоящим монархом и, точно так же, как и другой, не хотел от этой жизни ничего лично для себя. Они ничего не имели друг против друга, но они оба находились при исполнении, эти идеальные слуги, а потому не могли поделать ровным счетом ничего.

И тут внезапно в наступившей предгрозовой тишине раздался голос. Сухой, надтреснутый, но полный скрытой силы и странного, насмешливого достоинства. Жао вздрогнул и пораженно застыл: до него, наконец, дошло, что голос принадлежит Хо Ши.

Сумасшедший колдун выставил голову из кучи тряпья и теперь, хитро щурясь, смотрел на Мать Хикару, не проявляя ни малейшего уважения, которое, по идее, должен был высказывать ей каждый человек в Заоблачной Империи.

Если, конечно, он в здравом уме.

— Глупости! — сказал Хо Ши, презрительно морща нос. — Чушь и ерунда! Ты считаешь, что прозрела будущее, женщина? Будущее — павлиний хвост! И каждое перо в нем — возможность. Одни перья в нем длиннее и ярче других, но это не повод думать, будто Судьба выберет именно их, дабы украсить свои волосы. Берегись, старуха! Это перо может написать на страницах будущего совсем не то, что ты хочешь!

После этих слов в шатре воцарилась полная, абсолютная тишина. Пораженный до глубины души Жао ушел в глубокую прострацию, полностью отключившись от реальности; Рич задумчиво разглядывал Хо Ши, словно размышляя, каким именно способом Хикару его убьет: испарит сразу или заставит помучится?

И только Хозяйка Белой горы не казалась изумленной или оскорбленной. Она даже не смотрела на Ши, отрешенно разглядывая кончики своих пальцев. Во взгляде Хикару медленно разливались усталость и тоска, словно слова колдуна не столько задели ее за живое, сколько заставили вспомнить что-то давно забытое, но от этого не менее грустное. Великая Мать тихонько вздохнула, кивнула и едва слышно сказала:

— Ты прав, старик. Но это ничего не меняет.

Она встала. Ее лицо вновь приняло бесстрастное выражение и только на дне темных глаз медленно гасли искры безмерно глубокой печали, настолько глубокой и старой, что понять и излечить ее уже не представлялось возможным — печаль человека, вырвавшего у Вселенной ее тайны не в порыве жажды знаний, а просто по служебной необходимости.

«…Пресытившийся властью станет ли тираном? Жизни таинства и горечи познавший будет ли жесток?»

— Хорошо, — сказала Хикару. — Ты сделал свой выбор, торговец. Скажи: отдашь ли ты мне девочку сразу после Совета Домов, на котором решится их дальнейшая судьба?

— Отдам. — Рич кивнул.

— Ты сделаешь это вне зависимости от того, устроит ли тебя решение, принятое Советом или нет?

— Да.

— Да будет так! — Хикару торжественно поклонилась. — Но помни, человек с Запада, что я тоже буду присутствовать на Совете. И лично прослежу, чтобы девочке ничего не угрожало.

— В таком случае, — спокойно произнес Рич, — в Ваших интересах, чтобы Совет начался как можно раньше. Мой караван прибудет в Нобу где-то в середине следующего месяца и…

— Совет начнется сегодня в полдень. — Хикару повернулась к Ричу спиной и, подойдя к выходу, резко рванула дверной клапан, впуская в шатер поток утреннего света и морозного воздуха. — Главы Домов Нобу и Сёрито встретятся здесь, на этом самом перевале. Так говорю я, Хозяйка Белой горы и пусть будет так. Ожидайте. И будь готов выполнить свое обещание, торговец.

— Ты думаешь, она сказала правду?

Иши крутанул запястьем, и лезвие катаны сияющей полосой вспыхнуло над его головой. Молодой буси скептически осмотрел свои ногти и, похоже, счел их достаточно ухоженными, после чего, сняв шапку, переключился на прическу. Здесь тоже все оказалось идеально, особенно если учесть, что Иши был лыс, как колено.

Жао пожал плечами.

— Ни разу не слышал, чтобы Великую Мать поймали на лжи. Но как она устроит Совет двух Великих Домов здесь, в горах — ума не приложу. Ясно лишь одно: девчонка, которую похитил хозяин, для нее очень важна.

— Да уж, влипли мы в историю… — Иши плотнее запахнулся в зимний плащ — несмотря на то, что солнце поднималось все выше и выше, мороз крепчал каждую минуту. «Хорошо хоть ветра нет», — подумал Жао, а вслух сказал:

— А ты не думаешь, что армии Нобу уже стоят за перевалом? Вот и будет нам «Совет» — поотрубают руки-ноги и до свидания.

— Нет. — Иши отрицательно мотнул головой. — За разведку я отвечаю. Мы одни на перевале и на расстоянии двух дней пути от нас — ни одной живой души.

— А неживой?

— Гаки, цзяны, пара оборотней. Близко не приближаются, просто следят. Им любопытно, но они не подойдут к каравану — дураков нет. Да и обереги Хо Ши не дадут им приблизится. Нет, мы здесь одни. Совсем одни… и это меня беспокоит. До полудня осталось — всего ничего.

— Да уж, представляю, что случится, если в полдень сюда «блицнет» Хикару, а с ней поду ручку Юдзиро Нобу и Эйдзоку Сёрито! Посадит их перед Ричем и скажет: «договаривайтесь». Вот и будет им «Совет»!

Молодой буси захохотал, хлопая себя ладонями по коленям. Он смеялся так заразительно, что Жао не выдержал и тоже прыснул в кулак. «Да уж, забавно выйдет, ничего не скажешь», подумал он. «Совет Великих Домов у Рича в палатке — будет о чем рассказать!»

Отсмеявшись, он хлопнул Иши по спине и сказал:

— Ладно, докладывай, если что увидишь. А я пока пройдусь, подышу свежим воздухом.

— Пройдешься? — буси хохотнул. — А ты не боишься отморозить себе что-нибудь важное?

Жао бросил в него снежком, который Иши, не глядя, отбил ладонью, и неторопливо направился обходить лагерь по периметру. Не то, чтобы он сильно переживал по поводу безопасности; Жао был уверен в своих людях, к тому же слово, данное хозяину Великой Матерью, гарантировало им временную неприкосновенность. Наемнику просто было любопытно: как именно Хикару выполнит свое обещание? Действительно ли она откроет проход для глав Домов или армии Нобу и Сёрито, защищенные мощнейшими экранирующими заклятьями, просто появятся ниоткуда так же внезапно, как и вчерашняя «белая гвардия»? Но приход белых Хо Ши предсказал легко и заблаговременно, а они, вне всякого сомнения, имели к Хикару непосредственное отношение.

Но что же предпримет Великая Мать?

У шатра с добровольной пленницей Рича Жао остановился. Вокруг стояла кристальная, звенящая тишина, и в этой тишине он услышал до боли знакомый голос:

— …так что, по большому счету, это не клетка, а защитный чехол. Знаешь что такое «эфирная экранировка»?

— Знаю, — отозвался веселый девичий голос. — Но я никогда не видела такой конструкции.

— И колдуны твоего отца тоже не видели. Именно поэтому они до сих пор тебя не нашли.

— А Хикару?

— Хикару — это другое. Я вообще сомневаюсь, что от нее можно закрыться. Слышала о «Второй Проблеме Мерлина», вундеркинд?

— Вун… Кто?

— «Самая умная девочка».

— О… Да, слышала. Чем больше энергии мы тратим на защиту от эфирного сканирования, тем больше искажений в эфире мы создаем, сводя тем самым любую экранировку на «нет». Поэтому лучшей защитой является ее полное отсутствие.

— Поразительно!

— Хм… Ну… Я просто много читаю… Кстати, эта проблема больше известна как Второй парадокс Мерлина.

— Отлично! — в голосе Рича звучало неподдельное восхищение. — А первый парадокс?

— Первый в том, что колдовство невозможно. Нарушается закон неубывания энтропии.

— Тогда почему мы колдуем?

— А это уже Третий парадокс.

— Умница! Так вот: эта «клетка», как ты ее называешь, на самом деле — защитный колпак. Она поглощает любые эфирные колебания, направленные на нее, тем самым делая себя — и, соответственно, тебя — полностью невидимой для колдовского поиска.

— А Хикару? — снова спросила девочка.

— Хикару… Далась тебе эта Хикару… Понятия не имею. Ее способности для меня — темный лес. Я бы сказал, что она — Другая, но это не так. Хикару — человек. Ее тело не суррогатное, а состоит из плоти и крови; когда она колдует, эфир идет волнами, да еще, ко всему прочему, она — старуха. Да, для своих полутора веков Хикару в прекрасной форме, но Другие ведь не стареют совсем.

— Я не хочу становиться новой Великой Матерью! Это значит, всю жизнь провести в храме на Белой горе!

— Зато она сильнее любого другого колдуна в Заоблачной…

— Не хочу! Не хочу — не хочу — не хочу!

— Ну и не надо, — Рич рассмеялся.

— Лучше забери меня с собой…

— Девочка, Университет вовсе не таков, каким ты его себе представляешь. Неклассическое колдовство там не приветствуется.

— Будто мне мало классического!

— Ладно, ладно! Хорошо! Я не привык отказывать принцессам! Тем более таким милым.

— М-м-м… Господин Рич…

— Можешь звать меня Фрэнком.

— Сейчас для нас главное — Совет?

— Да, правильно. Необходимо разыграть карты так, чтобы Дома отказались от этой дурацкой войны.

— А Хикару?

— Пока забудь про Хикару. У меня есть пара идей на ее счет, но об этом потом.

— Фрэнк?

— Что, девочка?

— Спасибо тебе.

…Тут до Жао дошло, что он стоит на лютом морозе и подслушивает чужой разговор, более того — разговор своего хозяина и его именитой пленницы. Он покраснел до корней волос, и, хотя его никто не видел, развернулся и бесшумно побежал в сторону общего шатра.

Иши все еще был там. Буси подбрасывал в костер мелкие веточки, наблюдая за тем, как налипший на них снег свистит и шипит, обращаясь в паровую капель, топчущуюся по углям. Было совершенно непонятно, как человек габаритов Иши может согреться у костерка, размером с тарелку — очевидно, наемник поддерживал огонь исключительно из эстетических соображений.

— Что, Жао, пытаешься совсем не околеть от холода? — он похлопал ладонью по подстилке рядом с собой. — Садись, у огня все равно теплее.

— У огня, — пробурчал Жао, — где ты видишь огонь? Свечка — и та сильнее горит. Дров собрал — как украл и все сырые.

— Жао…

— Да ты на меня не обижайся, Иши. Я нервничаю, понимаешь? И сам не могу понять, почему. Я не пророк, но…

— Жао… Смотри.

Что-то в голосе молодого буси заставило Жао резко вскинуть голову, одновременно стиснув рукоять меча. Он был наемник, воин, побывавший в сотнях переделок, из которых менее опытный (или менее бесстрастный) ни за что ни выбрался бы живым, и потому привык всегда ожидать… нет, не то, чтобы самого худшего, но… чего угодно. Спустись сейчас с гор оголодавший оборотень, например, одержимый голодным демоном медведь или покажись на горизонте белые с красным стяги Дома Нобу в сопровождении рокота боевых барабанов, Жао бы не удивился. Он, наверное, не удивился бы даже появлению огнедышащего дракона: хотя все до единого королевские егеря божились, что последнего дракона грохнули лет триста назад, колдуны, проводившие широкую эфирную развертку, часто натыкались на драконьи следы — как и большинство Других созданий, драконы отлично умели драпать из стандартного континуума при первых признаках опасности (те, которые не умели или вотще надеялись на свои силы, давным-давно украсили стены дворцов самых богатых Домов. Кстати, в летнем дворце Юдзиро Нобу Жао как-то видел одного такого, набитого хлопком; шкура дракона потемнела от времени и напоминала вылинявший коврик для ног).

Наемник был готов ко всему. Так, по крайней мере, думал сам Жао; но он оказался совершенно не подготовлен к тому, что произошло в следующий миг.

Там, куда показывал Иши, в воздухе дрожала быстро расширяющаяся радуга — не обычная полосатая оглобля, которую солнце иногда высекает из пелены дождя, а аморфное, лишенное четких границ сияние, похожее на полыхающее неземными цветами жидкое стекло, что какой-то Другой разлил в морозном воздухе. Радужный «клубок» висел шагах в двухстах от крайнего лагерного шатра, как раз там, где перевал плавно изгибался, образуя нечто вроде маленького каменистого плато.

— Ч-что это? — Иши схватил Жао за рукав, да так крепко, что ткань затрещала. — Что будем делать?! Какие приказы?

— Какие, к гакам, приказы! — махнул рукой наемник. — Это, похоже, колдовство, а с колдовством пусть разбирается Хо Ши — он в этом специалист.

— Но…

— Наши обязанности четко разграничены. И нечего лезть в пекло поперед папаши! Зови колдуна, быстро! И хозяина тоже!

— Уже бегу! — Иши, было, рванул с места… да так и замер с открытым ртом.

Переливающееся нечто вдруг замерло, ярко вспыхнуло и разошлось в стороны, словно театральный занавес, а на его месте… Жао не поверил своим глазам: на его месте появился огромный шатер.

Он возник из пустоты, подобно миражу, легко и беззвучно, и ни одна складка, ни один шнур на его темно-бордовых боках даже не шелохнулись. Это был, действительно, очень большой шатер и Жао стало дурно, потому что он узнал эту растянутую на обманчиво-хрупком каркасе конструкцию. Он бывал в нем дважды, оба раза в составе эскорта дипломатических миссий, но проклятый шатер никогда ранее не преследовал его, материализуясь в непроходимых горах. Жао поднял голову: так и есть — на вершине шатра развевались два вымпела: красно-белый и черно-алый. Цвета Домов Нобу и Сёрито.

Хикару выполнила свое обещание.

Жао вспомнил как однажды Рич, накурившись очень хорошей травы, объяснял ему основы высшей квазиматематики: «…математическая модель телепорта, описывающая вращение трехмерных объектов через многомерные неевклидовы пространства, объясняет, почему блиц-транспортировка крупных предметов невозможна. Можно „блицнуть“ стул, можно „блицнуть“ человека, но невозможно „блицнуть“ гору. Для того чтобы перенести через портал слона понадобятся десять колдунов высшей квалификации и целая куча кристаллов-концентраторов; для того, чтобы перенести кита нам потребуется превратить в энергию половину всего вещества во Вселенной. Именно поэтому армия по-прежнему лопает тонны фуража и месит дорожную грязь сапогами. И слава всем богам, я так думаю…»

И вот теперь на его глазах произошло чудо, начисто опровергающее все постулаты мерлиновской теории. Вот так вот просто и буднично.

— Дорого бы я дал за то, чтобы понять, как она это делает.

Это был Рич, который, как всегда, подошел абсолютно бесшумно и теперь, потирая затерявшийся в бороде подбородок, задумчиво разглядывал шатер.

— Интересно, Хикару сумеет объяснить сам принцип? А вот, кстати, и она сама.

Воздух в паре шагов от них колыхнулся, и Хозяйка Белой горы шагнула в снег, появившись из легкого облачка серебристого пара. Рич и Жао поклонились, глядя как старая женщина едва заметными движениями пальцев разгоняет облака, осмелившиеся к этому времени нависнуть над перевалом небольшим серым отрядом, несущим в себе холодный снежный заряд.

— Не смогу, Рич. — Хикару едва заметно улыбнулась. — Шатер — работа Других, которые служат мне верой и правдой. Так что не волнуйтесь, Общая Теория не пострадает.

Она внимательно посмотрела дипломату в глаза и медленно кивнула.

— Да, как видите, я всегда держу свое слово. Готовьтесь. Совет Домов начнется через полчаса. Вы уже приготовили свой лучший костюм?

Рич захохотал. Он смеялся долго, со вкусом, сочно выдавливая каждый звук, точно спелую виноградину. Он фыркал, перхал, пыхтел и сопел, как целое тюленье лежбище, он смачно артикулировал каждое «ха», он грохотал гравийным карьером, он ухал филином и когда, наконец, он отсмеялся, в глазах у Рича стояли слезы.

— Фу-у-у-у! Не могу больше! Спасибо за напоминание, Хикару, но я не ношу костюмов. Мне сложно найти свой размер; приходится шить на заказ, а все портные — жуткие скряги. Особенно дорогие портные… Ладно, я понял. Через полчаса я буду на месте. Каков эскорт?

— Двое по Вашему выбору. Девочка…

— С ней все в порядке и Вы это знаете. Так что давайте перейдем сразу к делу.

Она кивнула и пошла прочь — маленькая старая женщина в потертой накидке, похожей на ветхую, рассыпающуюся от времени тунику, а Жао вновь подумал, как, все-таки, они похожи — Рич и Хикару: два человека, посвятившие всю свою жизнь адской, неблагодарной работе. Работе на других, потому что, хотя оба они обладали огромной властью, использовать эту власть для себя лично у них не оставалось ни времени, ни сил.

И внезапно его собственная судьба — судьба воина, наемника, показалась ему необычайно легкой и простой, прямой, как ровная накатанная дорога. Пораженный Жао вдруг понял, что жалеет Рича, жалеет его по-человечески, искренне, и желает хозяину лишь одного: чтобы вся эта история с девчонкой-колдуньей, войной и миротворческой миссией поскорее закончилась.

В шатре Совета было жарко.

Не так жарко, как в палатке Рича, но, все же, жарко. Судя по всему, климатические заклятия давались Хикару точно так же, как и адептам классической школы колдовства, то есть очень плохо. Жао чувствовал, как по его спине под легким, почти невесомым доспехом, к пояснице стекают крупные капли пота.

Наемник подумал, что размеры шатра можно объяснить только склонностью его строителей к гигантизму: не было никакого смысла возводить такую громадину только для того, чтобы подчеркнуть ее временную важность. Пол был завален циновками, ковриками, подушками, столиками и прочей, несомненно, дорогой, но бесполезной дребеденью. Определенный интерес представляли только семь плетеных кресел, расставленных вокруг круглого стола в центре — Жао слышал, что на них сиживали еще Императоры-Драконы. Если это действительно соответствовало истине, то основатели Заоблачной могли бы заказать себе сиденья и получше — кресла были на редкость неудобные.

Вообще-то ему сидеть в кресле не полагалось, но на протокол в этот раз просто плюнули, тем более что в шатре, кроме них с Ричем, находились только трое: Хикару, Юдзиро Нобу и Эйдзоку Сёрито. Главы Великих Домов не взяли с собой сопровождения — присутствие Великой Матери гарантировало полную безопасность. К тому же оба правителя придерживались совершенно справедливой идеи, высказанной еще Великим Драконом Ли Сином: чем меньше глаз, тем виднее Истина.

На этом месте, казалось бы, самое время ввести в наше повествование придворного писца: нудного старикашку конторской наружности, облаченного в темное кимоно. На голове у него обязательно должна торчать дурацкая шапочка, а на затылке — засаленная косичка. В общем, такой себе тип, который возьмет в руку перо, обмакнет его в золотую чернильницу и начнет лихо черкать по рисовой бумаге стенограмму безмерной исторической ценности: «…и молвил мудрый Юдзиро: о, Эйдзоку, чей лик подобен солнечному диску, ответствуй же мне…»

Ага. Тот случай.

Юдзиро Нобу этой весной исполнилось пятьдесят пять, но выглядел он, максимум, лет на сорок: крепко сбитый мужчина, комплекции которого позавидовал бы и профессиональный борец. Здоровенные лапищи, плечи непомерной ширины, сверкающая лысина, которую Юдзиро никогда не прятал под головным убором, поскольку принципиально их не носил, воловья шея — в общем, мужчина хоть куда. Его, правда, немного портили короткие кривые ноги, но широченные штаны полностью скрывали этот недостаток. Лицом же монарх выдался — хоть сейчас на картину. «Демон Ху-Хо на охоте». Или «Демон Ху-Хо выбирает девственницу на ужин». Или даже «Демон Ху-Хо гоняет адскую знать по пеклу кочергой». Встретишь такого в подворотне — сразу вывернешь карманы. И тонкие, свисающие до подбородка усики.

Для Совета Юдзиро облачился в купальный халат весьма сомнительной свежести, расшитый драконами и самураями, машущими всевозможным колюще-режущим оружием. Полы халата протерлись и замызгались до анонимного серо-черного цвета, а на воротнике застыло нечто напоминавшее засохший яичный желток. Да и сейчас великий правитель занимался тем, что поглощал необъятных размеров кусок мяса, запивая его отваром из пятидесяти пяти целебных травок, до которого был большой охотник.

Эйдзоку Сёрито вообще явился на Совет в одних штанах. То ли монарх не успел одеться, то ли, как и Юдзиро, решил махнуть на протокол, то ли с дьявольской проницательностью предвидел что Хикару, как всегда, напортачит с отоплением, но, так или иначе, Эйдзоку сидел в своем кресле демонстрируя голый торс и босые пятки — ноги правитель Дома Сёрито положил на стол.

Худой как спичка и длинный, точно жердь, Эйдзоку редко внушал собеседнику трепет при первой встрече. Не внушал он его и при второй, да и при десятой тоже: тонкие черты лица и привычка постоянно смеяться этому не способствовали. Он был весельчак, хохмач и добряк, но, будучи, ко всему прочему, еще и весьма умным человеком, постоянно держал при себе целую свиту специально отобранных советников из числа особо приближенных к своим многочисленным родственникам. Эйдзоку постоянно одаривал свое огромное семейство, осыпая родичей подарками, титулами и прочими монаршими милостями, так что дворцового переворота он мог не опасаться: братья и сестры, а также многочисленные дядья готовы были отдать передние зубы, дабы глава Дома оставался на троне как можно дольше. Эйдзоку прославился тем, что за время его правления не было подписано ни одного смертного приговора: всех, заслуживших высшую меру правитель просто высылал на Запад, таким образом, с одной стороны, поддерживая культурную экспансию, а с другой мстя варварам, вздернувшим его именитого деда на городских воротах. Жао знал, что присутствие Эйдзоку — большая удача для Рича, который, чаще всего, вел дела именно с его Домом, заработав при дворе Сёрито репутацию честного человека и надежного делового партнера.

— Но! — Юдзиро грохнул кулаком по столу и замысловато выругался. — Но! Каков подлец! Из-под носа! Родную дочь! Мой прадед четвертовал за меньшее! Вот знал я, что никому из этих западных подхалимов доверять нельзя! Да я его… Что смешного, Зоку?!

— Сам ты «Зоку», — глава Дома Сёрито, хихикая, хлопнул в ладоши. — Браво, Рич! А ты, Ю, тоже хорош, ничего не скажешь. Кто хвастался: «моя дворцовая башня неприступна! Сокровищницу строить не надо!» И потом — вспомни, как ты умыкнул свою жену.

— Так то жену! — Юдзиро фыркнул. — Я монарх, мне можно. И что значит «умыкнул»? Должен же я был сохранять инкогнито?! За принца любая пойдет; а вот сбежать с простым парнем из крестьянской семьи — другое дело! Мы до сих пор живем душа в душу, так что не надо сравнивать тактическую хитрость и…

— …и чужую тактическую хитрость? Этот мужик, Рич, — настоящий ниндзя! И он умеет подбирать кадры. Дайте мне его в качестве генерала, а его наемников сделайте моей личной гвардией и через год я стану Божественным Императором.

— Ну-у-у… — Юдзиро насупился. — Не отрицаю — Рич сделал практически невозможное. Но Ли — моя дочь! Единственная наследница! Рич, собакин сын! Ты что, не мог выкрасть кого-нибудь другого?! Украл бы моего казначея, так я б тебе еще и приплатил!

— Стоп! — Хикару хлопнула рукой по коленке. — Мы тут, вообще-то, обсуждаем другие вопросы!

Но монархов, увидевшихся после долгой разлуки в полуофициальной обстановке уже было не остановить. Эйдзоку принялся оживленно рассказывать невероятно длинную историю о похождениях своего казначея и первого советника, задумавших украсть — ни много ни мало — самого Эйдзоку. Зная, что правитель падок на молодых девушек облегченного поведения, они свели его с одной юной и очень чувственной особой, в обязанности которой входило выведать распорядок дня монарха и, самое главное: время, когда сменялась королевская охрана.

Здесь похитителей ждало первое разочарование — охрана Эйдзоку менялась, следуя совершенно хаотичному графику, который даже сам правитель не знал, а если б даже узнал, то ни в жизнь бы не запомнил. Другое дело — системы дворцовой безопасности, а конкретно — целая сеть всевозможных ловушек и сложнейших запоров, которые нужно было не просто открывать, а открывать правильно, дабы избежать скоропостижной смерти. Вскоре секреты охранных механизмов с легкой руки обаятельной шпионки стали известны, и через неделю план похищения Величества был готов.

Попытка его реализации закончилась для похитителей, можно сказать, удачно: первый советник сломал два ребра, а казначей лишился уха, но все остались живы и более-менее целы. Зато выяснилось, что глава Дома Сёрито питает страсть к хитрой английской механике, а особенно — к пружинным самострелам.

Но оставался еще один вариант — колдовство. Придворный астроном, бывший по совместительству также личным колдуном Эйдзоку, принадлежал к той довольно распространенной категории людей, которые сами по себе довольно честны и законопослушны, но бремя в виде детей, а также близких и дальних родственников не позволяет полностью раскрыться благородным сторонам их характера. Короче говоря, колдуна уломали быстро, и тот в подробностях выложил все, что ему было известно о сторожевых оберегах Величества.

По всему выходило, что задача несложная: главную дворцовую башню даже не потрудились защитить от блиц-проникновения. Эйдзоку не доверял «колдовским штучкам-дрючкам», больше полагаясь на мечи личной стражи. «Входим, оглушаем и тикаем», — как сказал казначей, бывший главным идеологом похитителей, а, поскольку никаких очевидных препятствий на пути этого плана не наблюдалось, к его исполнению приступили незамедлительно.

Первая часть — «входим» — удалась на славу: блиц-коридор открылся без проблем. А вот дальше дело пошло туго: башню, как уже говорилось, не защищали от внепространственных перемещений, однако открытие портала вызвало срабатывание сложного каскадного заклятья, превратившего похитителей в аккуратные каменные блоки, правда, ненадолго. В себя казначей с первым советником пришли уже в камере подземного каземата, где их встретил лично Эйдзоку. Правитель долго смеялся, а потом отпустил горе-террористов с миром, сунув обоим по полному кошелю золота, предварительно объяснив, что «похищение» было просто экстрим-тестом новых систем дворцовой безопасности, а молодая шпионка — агент дипломата Франклина Рича, который и придумал всю эту затею.

В итоге все остались довольны: Рич нажил небольшое состояние на поставках во дворец Эйдзоку активной колдовской сигнализации и охранной механики, сам Эйдзоку, помимо усиления безопасности своей царственной особы на порядок, получил море удовольствия от похождений незадачливых похитителей, а самим похитителям не отрубили головы.

Казначей после этой истории оставил службу и присоединился к ордену Смиренных Братьев, продав свою городскую резиденцию. Он купил маленький домик за городом, женился на молоденькой крестьянке и занялся садоводством. Говорят, он даже стал писать стихи и достиг на этой ниве небывалых высот.

Первый советник две недели беспробудно пил, методично спуская неожиданный гонорар во всех городских забегаловках, а потом вдруг неожиданно исчез. Его долго искали, но тщетно — советник как в воду канул. Многие думали, что он, повредившись рассудком, решил свести счеты с жизнью, но через пару месяцев странствующий монах принес весть в столицу: высокопоставленного чиновника нашли. Голодный, босой и пьяный, сжимая в руке кувшин крепленого вина, глухой дождливой ночью он перешагнул порог одинокого горного монастыря. Допив вино, советник разбил кувшин о пол и уселся прямо среди черепков, где и просидел три дня и три ночи, достигнув в итоге полного просветления.

…Слушая эту историю Рич молча ухмылялся в бороду. Юдзиро фыркал, плевался, но, в конце концов, развеселился и только похохатывал, стуча кулаком по столу. Хикару вздыхала; лицо Хозяйки Белой горы выражало бесконечное терпение потомственной няньки, вынужденной присматривать за оравой малолетних оболтусов: мутузят друг друга? — ничего, хоть стекла не бьют. Но Жао понимал, что Великая Мать втайне довольна происходящим. Эйдзоку, при всей своей показушной легкомысленности, был вовсе не дураком и хорошо понимал, когда обстановку следует ненавязчиво разрядить. Глава Дома Сёрито заработал репутацию тонкого политика и дипломата не просто так.

— Ну, хорошо! — воскликнул, отсмеявшись, Юдзиро. — Отлично! Замечательно! Но все равно — каков прохвост! Была бы моя дочь постарше, выдал бы ее за тебя, Рич, и все дела! А ты, как честный человек… Хотя какой ты, к гакам, «честный человек»! Вот объясни мне — чего тебе надо? Ради чего ты развел весь этот бардак?

— По-моему все и так ясно. — Рич дернул себя за бороду. — Я хочу, чтобы вы с Эйдзоку прекратили войну.

— Войну? — Юдзиро изумленно захлопал глазами. — Ты это о чем?

— Почтенный господин Рич, очевидно, имеет в виду предстоящую войну между нашими домами, дорогй Юдзиро, — вмешался Эйдзоку. — Я прав?

— А, точно! — Юдзиро хлопнул себя по лбу. — Мы же воюем. Вернее, скоро будем. А в чем, собственно, проблема?

— Я же сказал: откажитесь от этой идеи. Решите свои споры как-нибудь иначе. — Рич нахмурился.

— М-м-м… Эйдзоку! — Юдзиро озадачено почесал затылок, — А мы, вообще, из-за чего воюем?

— Думаешь, я помню? — глава Дома Сёрито фыркнул. — Это надо у военных советников спрашивать. Да и какая разница?

— Что значит, «какая разница»? — глаза Рича полезли на лоб. — Вы что, воюете друг с другом и не помните за каким хреном?!

— Как это «не помним»?! — обиделся Юдзиро. — В мелочах, может и не помним, но уж общий смысл всегда один и тот же и от века к веку не меняется, верно Эй? Холопы — как бочонки в винном погребе: затычку надо, время от времени, вынимать. Вот и все. А он — «не помните»…

— Почтенный Ю хочет сказать, — вмешался Эйдзоку, — что причины локальных конфликтов, время от времени разгорающихся между Домами, по сути, неизменны, вне зависимости от официальной версии. Если народу живется плохо — а народу всегда плохо; уровень достатка здесь ни при чем — то, рано или поздно, он начнет искать причины своего бедственного положения. Сказать правду самому себе, то есть признать, что причина неприятностей — в них самих, в этих рожах, которые они ежедневно видят в зеркале, для подавляющего большинства не представляется возможным: для этого не хватает либо мозгов, либо смелости. Поэтому виноватым всегда оказывается ответственное руководство, особенно если обывателя поддерживают соседи. «Вот какой Эйдзоку мудак, давайте побьем его камнями, и все у нас сразу станет замечательно: рис будет расти на голых скалах, деньги посыплются с неба, а молодые барышни станут ломиться во двор крестьянина Пу целыми толпами, чтобы разделить с ним ложе страсти». Ну и так далее; принцип, думаю, ясен.

— А если в правительстве, действительно, все как один — подонки, сволочи и воры? — Рич все больше мрачнел; он уже начинал понимать, куда клонит Эйдзоку.

— Да какая разница? Правительство хорошим не бывает в принципе: любого из моей свиты или свиты Юдзиро можно просто так брать и вешать — не ошибешься, потому что обязательно попадешь на вора и взяточника. Но если накопившееся социальное напряжение разрядится внутрь государства, то есть начнется революция, восстание, бунты и так далее, это приведет лишь к хаосу и ослаблению страны. Пострадает экономика, инфраструктура, долгое время формировавшийся политикум… да все на свете! Вот например: деревню Фу каждый год затапливает по весне, потому что местная речушка выходит из берегов. Староста Фу решает возвести на реке плотину и идет к местному бо выбивать деньги. У бо, конечно же, денег нет — да и не станет он брать деньги из собственного кармана — поэтому бо, в свою очередь, идет куда повыше. А «повыше» сидит знакомый дафу, который ему то ли кум, то ли сват, то ли брат и поэтому соглашается выделить деньги, но с условием предварительного распила. И так по всей цепочке до самого низа. В итоге староста получает средства на строительство (из которых, конечно же, часть кладет в карман и себе), а все остальные — свой кусок. Конечно же, это воровство, но не будь этой проклятой цепочки, состоящей сплошь из воров, плотина в Фу вообще не появилась бы. Потому что первый же бо просто скажет «денег нет», вот и все. И если революция все-таки случается и всех этих взяточников сплавляют по течению Великой Реки, то новая бюрократия формируется тут же, причем с такой скоростью, что кажется, будто ничего не поменялось вообще. Но нет бюрократии хуже, чем бюрократия постреволюционная, потому как она мало того что ворует, но еще и макает свои перья в бочки с кровью. Поэтому необходим внешний противник — лучше всего сильный. А, да, еще коварный и наглый, виновный во всех мыслимых и немыслимых бедах.

— Вот столкнутся наши войска, наваляют друг другу по шее, и можно будет спокойно спать еще лет десять, — Юдзиро довольно потянулся в кресле. — А ты говоришь — «прекратить войну». Тоже мне, выдумщик!

— Почетнный Юдзиро хочет сказать, — Эйдзоку устало прикрыл глаза, — что «запуск» войны от нас мало зависит. Мы так же не властны над политическими процессами в своих Домах, как не властны над ветрами или закатами. Потому что если кому-то из нас вздумалось предотвратить войну, то, для начала, нам следовало бы остановить пропагандистскую машину и перебить всех своих генералов, а это невозможно. Вы, Рич, считаете нас кем-то вроде богов, но мы не боги. Мы просто кучера на козлах, и наши повозки давно и надежно едут по накатанной колее. Вот у вас есть эти… как их… пара… пароходы? Паровозы? Да, паровозы. Они, если я правильно помню, катаются по таким железным полоскам, да? Вот скажите, Рич: может паровоз сойти с пути? А если сможет, то что с ним потом станет?

Рич молчал и хмурился. С каждой минутой дипломат мрачнел все больше. Жао видел, что хозяину очень хочется возразить Эйдзоку, но он не знает как: проклятый политик был до отвращения логичен и последователен. Рич, изначально настроенный на жесткое противостояние, представлял себе этот разговор совсем не так. Он оказался в положении завоевателя, который привел свою армию под стены города, но не смог начать осаду, потому что ему снисходительно объяснили: мол, приятель, здесь совершенно нечего ловить; давай-ка лучше выпьем, и поговорим о жизни. Теперь Рич, как ни крути, выглядел идиотом и что хуже — идиотом, стремительно теряющим опору под ногами.

— Стоп! — Хикару резко хлопнула в ладоши. — Эйдзоку, хватит! У нас не вечер популярной политологии! Мы тут серьезные проблемы обсуждаем, между прочим! Рич, я так понимаю, что Вас беспокоит не столько политическая ситуация в Домах, сколько Ваши торговые отношения с домами Нобу и Сёрито, так?

Рич хмуро кивнул. Судя по всему, дипломата сейчас беспокоила только возможность испариться ко всем чертям. Или, хотя бы, стать прозрачным.

— Не понял? — Эйдзоку сделал брови «домиком». — О какой именно торговле идет речь?

— Эй, — Юдзиро фыркнул, — Ты, конечно, редкое трепло и умник, но иногда не понимаешь совсем простых вещей. Рич думает, что если мы устроим бучу, то его торговля накроется медным тазом. Потому что торговые пути станут небезопасны, а кое-кто из торгашей повиснет на суку.

— Обязательно повиснет, — закивал Эйдзоку. — А как же. Но в чем…

— А в том, что Рич-то у нас один. Мы же порвали все отношения с Западом, наш мир теперь упирается в Стену…

— Это твой упирается, мой восточнее…

— Не перебивай, а то я все забуду! У меня длинные мысли в голове не задерживаются… Так вот, если мы сейчас сольем Рича, то останемся без этой их западной механики, без справочников для наших колдунов, без алхимических штуковин… короче, без всего, что Рич нам таскает контрабандой.

— Почему это «контрабандой»?!

— Ну как же? Официально мы придерживаемся политики этого… как его… изо… изля…

— Изоляционизма?

— Угу, его самого. То есть со странами за Стеной не торгуем. А это значит…

— А, я понял, — Эйдзоку облегченно вздохнул. — Мы потеряем эксклюзивный источник товаров с Запада, а Рич больше не сможет наваривать барыш на наших шелках, посуде, опиатах и… ну, короче, чем он там еще спекулирует. Рич, я правильно понял?

— Правильно. — Дипломат схватился за голову. — Как-то так.

— …и если мы официально не порвем с ним всякие отношения на время войны, то это будет против всех традиций и правил, — Юдзиро треснул кулаком по столу. — Теперь тебе все ясно, Эй?

Эйдзоку подпер подбородок кулаком и задумался. Рич напрягся: если глава Дома Сёрито думал над какой-либо политической проблемой больше десяти секунд, то, значит, это была действительно сложная проблема. Даже крупнейшие и сильнейшие из Домов, самозабвенно играющие в военную экспансию, предпочитали не нарываться на Эйдзоку, уж слишком талантливым махинатором тот был.

На этот раз Эйдзоку Сёрито думал секунд пять. Затем лицо его разгладилось; сетка морщин в уголках глаз исчезла, а губы слабо задрожали.

Он поднял на Юдзиро хитрый взгляд, дернул своим острым и длинным носом, что периодически совался в дела даже самых отдаленных и незначительных Домов периферии и сказал:

— Хигаши и Окума.

Жао быстро моргнул пару раз. Для него имена этих двух Великих Домов, чьи земли лежали восточнее Сёрито, были просто набором звуков — он даже никогда там не был. Но вот для Юдзиро эти имена имели вес. Можно даже сказать, что они имели вес золота и аромат свежих отбивных: Дом Нобу давно точил зубы на Военный Союз Хигаши-Окума, и только боязнь не вытянуть эту войну сдерживала аппетиты Юдзиро. Боязнь, кстати, вполне обоснованная: армия Военного Союза была одной из сильнейших в Заоблачной Империи.

Глаза Юдзиро вспыхнули. Он непроизвольно облизнулся и быстро спросил:

— Союз или военная взаимопомощь?

— Помощь.

— А барыш?

— Пополам, плюс репарации.

— А земли?

— Мое — все, что западнее гор Син. Твое — все остальное.

— И перевал Кадзицу.

— Бери. Но для Сёрито — беспошлинная зона на веки вечные и право свободного прохода войск.

— Договорились.

Лицо Рича в течение этого короткого сумбурного разговора постепенно менялось. Поначалу дипломат смотрел на монархов с недоумением, затем — с сочувственным пониманием, а под конец — с живым интересом. Когда Эйдзоку достал откуда-то из штанов политическую карту Заоблачной и, высунув от возбуждения кончик языка, принялся водить по ней стилом, параллельно смакуя названия населенных пунктов и крепостей, дипломат осклабился и, прокашлявшись, спросил:

— Я так понимаю, почтенный Эйдзоку не хочет сворачивать военную кампанию. Он хочет направить ее в другое русло.

— Ага, — печально кивнула Хикару. — Эти два остолопа уже давно облизываются на Военный Союз, но нападать поодиночке им страшно.

— Вообще-то, нам и вдвоем страшно. — Юдзиро пожал плечами, не отрываясь от карты, которую изучал из-за плеча Эйдзоку. — Рич, а Рич — сколько огнестрелов ты можешь притащить и каких?

— М-м-м… — Рич поводил пальцем в воздухе, что-то прикидывая. — Пятьсот ружей. Месячный срок. Цена прежняя, но если заберете всю партию, то продам со скидкой. Двести револьверов — управлюсь за две недели. Пушки — двадцать штук; лафеты с колесами, легко передвигаются двумя лошадьми. За пару месяцев достану. Если заберете сразу всю партию — отдам вместе с каждой пушкой бесплатный ящик снарядов.

— И пороха!

— Он им не нужен. Точнее, он уже в гильзе. Пружинный механизм полуавтоматической подачи снаряда и специальный бинокулярный прицел. Это устаревшие орудия, списанные и подлежащие утилизации, но мои механики быстро доведут их до ума, и эти пушки прослужат вам еще очень долго.

— Сорок! Сорок пушек!

— Шестьдесят! Тридцать ему и тридцать — мне! Нет, нет так: двадцать ему и сорок мне! А вообще он и десятью обойдется…

— …Тысячу ружей! Слышишь, Рич?! Тысячу! И алхимические бомбы, если этот хмырь заберет мои пушки! Двадцать ящиков!

— …Поймите, Рич, паровые самоходки это замечательно, но не в горах же! У нас пересеченная местность. А вот саперное оборудование — штука, действительно, интересная. И колеса с резиновым покрытием — сильно, очень сильно! Покупаю!

— Крупный калибр? Помилуйте, да зачем он Вам! Да, такие есть, но их устанавливают на военных пароходах…

— …Ваша сталь — редкое дерьмо, Рич! Давайте так: я покупаю у Вас просто рамы с паровыми двигателями, а потом…

— …Могу продать дирижабль. Почти новый, еще не списанный. Заполняется теплородом; топливо — очищенный уголь или керосин. Два пулемета, увеличенная бомбовая нагрузка…

— …Дадим ему подданство и награду. За… э-э-э… особые заслуги перед Домом.

— Какие еще заслуги?

— Дубина ты, Ю. За снабжение, конечно. У твоей торговой гильдии есть особые награды?

— Ну да.

— Вот какую-нибудь и всучим.

— Могу еще попытаться достать танк…

…Они уже не думали о похищении наследницы и оскорблении величества. Они двигали по карте воображаемые войска, осаждали крепости, казнили непокорных и милостиво принимали капитуляцию. Они делили шкуру неубитого медведя и считали прибыли. Их глаза горели, пальцы плели в воздухе замысловатые кружева, словно «наматывая» какое-то сложное многоуровневое заклятье, и Жао подумал, что, в сущности, так оно и есть: владыки Домов и Рич делали сейчас то же самое, что и колдуны — визуализировали желаемые события, подкрепляя их своей волей и властью. История уже скрипела всеми сочленениями, натягивая незримую тетиву и готовясь снести головы ничего не подозревающим неудачникам.

Вот так просто и буднично решилось то, что Рич называл своей Большой Проблемой. Торговец-дипломат оказался обеспечен военными контрактами на ближайшие несколько лет, а владыки Домов, в полном соответствии с заповедью известного западного экономиста, превращали навоз в золото, а неудачу — в счастливую случайность. И все это происходило, так сказать, «на коленке», в огромном пустом шатре, где воняло прогорклой едой и несвежими подштанниками. Это впечатляло.

— … И вообще, — Юдзиро махнул рукой так, что чуть не перевернул стол, — шантажировать меня при помощи Ли — гиблое дело. Все равно она никогда не стала бы моей наследницей, потому что ее забирает к себе Хикару. Правильно я говорю?

— Верно, — устало кивнула Хозяйка Белой горы. — Это дело решенное.

— Вот как? — удивился Рич. — Тогда зачем вся эта затея с переговорами? Не проще было бы…

— Нет, не проще, — отрезал Эйдзоку. — Не проще, потому что мы с Ю лично попросили Великую Мать об этой встрече. У нас, как Вы, Рич, уже должны были понять, есть своей интерес.

— Нам нет резонов с Вами ссорится, Рич, — кивнул Юдзиро. — Нам необходимо военное преимущество, необходима экспансия, нам хотелось бы раз и навсегда объединить всю Заоблачную под одним флагом и властью одного человека. Реальной властью, а не фиктивной, как у Императора. Нельзя прожить тысячу лет втянув голову в панцирь, и дело тут не столько в нашем желании развиваться, сколько в необходимости этого. Была одна война с Западом, будет и вторая и третья. Если мы не объединимся, не соберем все свои силы в одном сильном кулаке, то нас просто сожрут. Это, друг мой, геополитические реалии и нам выпала сомнительная честь возглавить караван, прущий в будущее, вот и все.

— А почему «сомнительная»?

— Знаете, Рич, — Эйдзоку усмехнулся, — в Заоблачной есть такое проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». Или, если перевести точнее, «в эпоху интересных событий». Смысл ее в том…

— Не продолжайте. — Рич покачал головой. — Я отлично понимаю, в чем смысл. Да, Вы правы. Однозначно правы.

— А что же девочка? — вмешалась Хикару. — Когда я смогу ее получить?

— А, девочка… — Рич немного подумал. — Да хоть сейчас. Жаль, конечно, расставаться с такой приятной молодой особой, но, как говорится, договор дороже денег. Она в изоляционной камере и я…

— Но почему?

Жао так и не понял, как этот тихий голос, прошелестевший под сводами шатра, мог кто-то услышать. Но услышали его все.

Пять голов резко повернулись к входному клапану; пять пар глаз уставились на стоящую там девочку. Во взгляде Хикару были удивление и оторопь; Юдзиро и Эйдзоку смотрели на гостью с насмешливым облегчением, а Рич…

Взгляд хозяина не понравился Жао. В нем перемешивались страх и недоверие, но, что хуже всего, на лице дипломата пылали костры стыда. Это продолжалось всего мгновение; затем глаза Рича снова остекленели, но в этот миг наемник понял, что хозяин, похоже, сделал что-то очень нехорошее.

Нехорошее и опасное.

— Почему? — повторила Ли Нобу со слезами в голосе. — Я же… Я же помогла тебе. Ты же обещал, что не отдашь меня ей… Ты же обещал!

— О чем это она? — Юдзиро Нобу сделал грозную мину. — Ли! А ну марш сюда!

— По-моему, она чем-то очень расстроена, — заметил Эйдзоку. — Девочка, успокойся! Мы уже обо всем договорились с господином Ричем. Тебя никто не обидит.

…Жао, разумеется, было знакомо древнее поверье, согласно которому у каждого воина есть свой личный дух-охранитель, помогающий в трудных ситуациях и спасающий своего протеже от совсем уж глупой смерти. Наемник, конечно, не верил в эту сказку — на всех воинов никаких духов не напасешься, да и полезных советов от своего «духа» он не получал. Максимум, на который был способен его «внутренний голос» это намекнуть, что вот именно эта конкретная порция саке будет лишней или подсказать (как правило, ошибочно), под какой плошкой окажется фасолина базарного наперсточника.

Но Жао знал, что у него есть нечто другое, то, что Рич называл «сигнализацией в заднице» — некое устройство, которое, опираясь на жизненный опыт и незначительные, с первого взгляда, изменения окружающей обстановки подавало сигнал «пора сматывать удочки». Это был, своего рода, тревожный колокольчик в комнате охраны и сейчас этот «колокольчик» дребезжал, как сумасшедший.

Мышцы Жао напряглись в знакомой последовательности, чтобы тут же расслабиться, сбросить ненужное напряжение, переводя наемника в «боевой режим». Время, как обычно, притормозило, превращая секунды в минуты, позволяя спокойно обдумать каждое решение и оценить окружающую обстановку. Пальцы привычно сжали рукояти мечей, готовые в любой момент освободить свистящий вихрь смерти, но…

Но что, дьявол его забери, происходит?! Откуда взялось это тяжелое предчувствие надвигающейся опасности?

Вот Юдзиро Нобу: сложил руки на груди и хмурится — ох и влетит же наследнице за фокусы с дворцовым порталом! Рядом Эйдзоку: на лице монарха благожелательная улыбка человека, любящего счастливые развязки. Он доволен: все складывается как нельзя лучше.

А вот хозяин явно напряжен — в глазах чуть ли не испуг. И руки держит на уровне груди, сложив пальцы в знакомые колдовские мудры, готовый в любой момент швырнуть убийственное заклятье. Тоже что-то почувствовал? Да и Хикару тоже на взводе: губы плотно сжаты, тело напряжено, взгляд застыл на девочке у порога. Смотрит на нее так, будто в руках у Ли Нобу, как минимум, ядовитая змея. Или бомба с подожженным фитилем.

А девочка… А девочка плачет, спрятав лицо в ладони: плечи и все тело Ли сотрясает мелкая дрожь, а волосы наследницы Великого Дома красиво развеваются на ветру…

На ветру?!

Дальнейшие события развивались с чудовищной быстротой.

Девочка замерла, резко вскинула голову вверх, словно собираясь чихнуть, а затем ноги Ли Нобу оторвались от пола. Она поднялась в воздух — невысоко, всего-то на пару цуней, изогнулась дугой и… взорвалась.

Вернее, так поначалу показалось Жао. На самом деле воздух вокруг девочки вдруг резко сжался в тугой клубок, а затем с резким хлопком рванулся во все стороны сразу, поднимая с пола циновки, разбрасывая подушки, в клочья разрывая те, что оказались недостаточно прочными.

Но наемник уже действовал. Одним могучим прыжком Жао преодолел расстояние до стула Рича и повалил хозяина на пол, прихватив по дороге Юдзиро Нобу, который только успел удивленно хлопнуть глазами.

Вовремя. Полыхнул голубой свет, что-то глухо грохнуло, зашипело, и стулья Императоров-Драконов разлетелись пылающей щепой. Краем глаза Жао увидел Эйдзоку: монарху каким-то чудом удалось спрятаться под стол, от которого теперь остались только четыре ножки, красиво упавшие правильным крестом.

Хикару, которую первым порывом ветра швырнуло на пол, взмахнула рукой и Эйдзоку накрыл полупрозрачный купол, переливающийся всеми цветами радуги. Об защитный экран тут же разбилось очередное кресло — сила удара просто потрясала.

Рич схватил Юдзиро за воротник, резко рванул главу Дома к себе и в мгновение ока сотворил перед девочкой световую стену-гаситель. Жао не придумал ничего лучше, чем тут же за ней укрыться.

— Что происходит?! — заорал Юдзиро, размахивая руками, что в положении лежа выглядело довольно комично. — Что это за чертовщина?!

— Спонтанный выброс! — Хикару сморщилась от боли, когда одна из пролетавших щепок саданула ей в бровь, рассекая кожу. — Врожденные способности без контроля!

Жао похолодел от ужаса. Он знал, о чем идет речь — хозяин часто рассказывал ему истории из жизни великих колдунов и читал выкладки из учебников по Другим Искусствам. Спонтанный выброс — неконтролируемое хаотическое проявление колдовских способностей, обыкновенно случающийся у детей, еще не успевших пройти базовый курс по самоконтролю. Не колдовство, о нет — Магия в чистом виде, дикая, необузданная, на порядки мощнее всего, на что способны рядовые колдуны, но, к сожалению, полностью лишенная тормозов сила, единственной формой проявления которой являются все формы агрессии, начиная от битья посуды и заканчивая полным уничтожением крупных городов. Спонтанные выбросы случаются редко, но, как правило, их провоцирует резкий эмоциональный «взрыв» пополам с истовым желанием что-то изменить — здесь и сейчас.

«Интересно, а на что способна в этом состоянии одна из самых сильных колдуний в мире?», — подумал Жао. «Устоит ли против нее та же Хикару? Вряд ли, ой вряд ли… Такие „магические приступы“ внезапно начинаются, быстро набирают силу, достигают своего апогея через пару минут и резко заканчиваются, не причиняя человеку-источнику ни малейшего вреда. Но к тому времени когда у Ли Нобу это пройдет, нам всем придет кирдык, а девчонка очнется в центре дымящегося кратера. Здорово. Просто обалдеть, как здорово».

Вспышка. Грохот. Протуберанец голубого огня с оттяжкой хлестнул по щиту Хикару и тот лопнул, как перезрелая слива. Брызнули искры, заорал Эйдзоку, которого подняло в воздух и швырнуло в дальний конец шатра. Запахло горелым. Воздух налился удушливой тяжестью, свернулся в клубок и молотом опустился на Рича. Защитная стена, поставленная дипломатом, прогнулась, замигала и исчезла.

Хикару подняла руки и выкрикнула что-то непонятное. Ее тонкая фигурка исчезла в сполохах ледяного пламени, а в следующий миг Великая Мать метнула в Ли Нобу трещащее от распирающей его силы заклятье. Визуально это выглядело как сноп кристаллических игл, вылетевших из ладоней Хозяйки Белой горы и ударивших в висящую в воздухе девочку.

Куда там! Бушующая вокруг сила отразила направленное в центр своего естества заклинание легко и небрежно как разбушевавшийся выпивоха, отмахнувшийся от назойливой мухи. И не просто отразила — часть сияющих иголок, завизжав от внезапно влитой в них новой силы, развернулась и полетела обратно в Хикару.

Она выдержала атаку. Но Жао видел чего ей это стоило: из ноздрей старой женщины брызнула кровь; ее бросило на пол и придавило невидимым прессом, расплющивающим сложные колдовские завитки очередного заклинания, дробящим кости, выжигающим легкие, а главное — полностью блокирующим внешний приток эфира, тем самым превращая самую могущественную колдунью Заоблачной Империи в ветхую сломанную куклу.

Рич взревел медведем-шатуном, выкрикнул формулу и запустил в девчонку нечто напоминающее широкую огненную ленту. Лучше бы он этого не делал: заклятье обогнуло Ли Нобу по широкой дуге, «проглотило» энергетический заряд Дикой Силы и распавшись на несколько «лент» побольше рванулось к Ричу.

Его спас инстинкт — в последний момент дипломат понял, что такой удар ему не отразить и просто-напросто отпрыгнул в сторону. На том месте, где он только что стоял, расплескалась лужа горячего стекла; что-то глухо хлопнуло, завоняло палеными тряпками.

Шатер еще стоял, но на его стенах начали появляться несимметричной формы подпалины. Сизый дым ел глаза, драл горло, не давал дышать. Каркас из дерева и веревок уже не выдерживал, и становилось понято, что еще чуть-чуть и вспыхнувший купол накроет всю почетную делегацию пылающим занавесом.

Что гораздо хуже — начала трястись земля. Это не было похоже на простое землетрясение пару-тройку которых пришлось пережить Жао; мощые низкочастотные вибрации исходили, казалось, от всего вообще, словно окружающий мир превратился в какой-то сумасшедший колокол. И это странное биение, отдававшееся глухой болью где-то в самом центре человеческого естества, понемногу раскалывало реальность на части.

Рассыпались, брызнули во все стороны голубыми искрами канаты-растяжки под куполом шатра. Затем исчезла гравитация: весь дымящийся на полу мусор взлетел вверх и остался висеть в воздухе. Та же участь постигла и всех, кто находился внутри: Рич с Юдзиро, красиво вращаясь, взмыли к потолку; Эйдзоку и Хикаро, смешно дрыгая ногами, поплыли над полом в сторону выхода, а сам Жао просто повис на месте, беспомощно загребая воздух.

Раздался звук, точно хрустальный бокал разбили о камень, и перед носом у наемника появилась трещина. Тонкая глянцевито-черная нить рассекла воздух так как если бы это было хрупкое прозрачное стекло и побежала дальше кривым безумным зигзагом.

Это лопались по швам время и пространство, не выдерживая чудовищной, невероятной перегрузки и Жао понял, что сейчас произойдет. Давным-давно такого рода катастрофы красиво называли «прорывами Хаоса», но на самом деле перегруженный мировой эфир просто возвращался в свое изначальное состояние несуществования. Случались такие катаклизмы невероятно редко, но наемник не думал, что ему доведется рассказать своим внукам о том, как его угораздило стать свидетелем столь исключительного явления. Совсем скоро этот перевал, да и весь горный кряж станут достоянием истории, оставшись в этой реальности только на картах — впрочем, тоже ненадолго. Тысячи и тысячи ли выжженной, ошлакованной земли и оплавленного камня — вот и все что останется здесь, и еще долгие годы люди будут обходить эти места десятой дорогой: в местах эфирных разрывов любят селиться Другие, о которых лучше лишний раз не упоминать.

Жао закрыл глаза и приготовился умирать.

И поэтому он не увидел того, что случилось потом. Он не видел, как Хикару, рыдая от боли в изувеченных костях, пытается сотворить хоть какую-то защиту и терпит поражение за поражением — Дикая Сила полностью лишила ее колдовских способностей на ближайшие несколько часов. Он не видел, как Эйдзоку активировал амулет, который ему непонятно как удалось протащить на Совет вопреки всем правилам и контролю со стороны Великой Матери, создавая вокруг себя тонкую пленку «Нулевого Кокона» — идеального щита, способного выдержать одновременный взрыв десятка тысяч алхимических бомб. Он не видел, как Юдзиро лишился левого уха, когда пролетавший мимо осколок стекла чиркнул его по мочке.

И он не видел, как Франклин Рич, убийца и дипломат, сунул руку во внутренний кармин, извлекая на свет маленький тупоносый револьвер.

Выстрела никто не услышал.

Сила бушевавшая вокруг Ли Нобу с легкостью отражала любое заклятье, но оказалась неспособной остановить маленький быстрый кусочек свинца. Пуля ударила девочку чуть ниже левой груди и застряла на выходе остановленная тонким детским ребром тут же развороченным в мелкую костяную щепу. Брызнула кровь.

И тут же все закончилось — резко, одним махом, как по мановению волшебной палочки. Замерла ветряная мясорубка, разлетелись в стороны убийственные осколки мебели и стекла, погас голубой огонь. Стих бушующий под куполом шатра магический ураган Дикой Силы, что мгновение назад в приступе слепой ярости был готов уничтожить добрый кусок Заоблачной Империи, парочку незадачливых монархов, одну колдунью и немного по мелочи. Захлопнулись трещины на поверхности континуума, в клочья разлетелись пламенные протуберанцы.

Последней вернулась гравитация: все, что находилось в Шатре Совета, одним махом рухнуло на пол. Тут же раздались стоны и ругань: Эйдзоку каким-то образом умудрился приземлиться прямо на Хикару, едва не довершив начатое эфирной бурей, а Юдзиро шмякнулся задом как раз в кучу битого стекла и теперь орал благим матом, вытаскивая из ягодиц осколки.

И только Жао уходящая в никуда Сила поставила на ноги аккуратно, почти нежно. Наемник даже не заметил, как его ноги коснулись пола и открыл глаза только тогда, когда понял, что энергия, грозившая раздавить его в лепешку, развеялась без следа.

Он открыл глаза.

Вокруг него тлели разбросанные по полу обломки дерева, дымились стены шатра, где-то за спиной Жао стонали в темноте раненые люди, но наемник не смотрел по сторонам. Его взгляд был прикован к тонкой белой фигурке, лежавшей на полу у входа. Ли Нобу — бывшая наследница Великого Дома Нобу и несостоявшаяся Великая Мать скорчилась среди разодранных в клочья подушек и на груди девочки быстро расплывалась большая красная клякса.

Наемник повернул голову и посмотрел на Рича.

Рич улыбался.

Красный цвет. Затем зеленый. Опять красный. Разноцветные вспышки, похожие на те, что появляются в темноте за закрытыми веками, если перед этим долго смотреть на солнце. Легкое потрескивание, как перед раскатом грома.

Реальность понемногу возвращалась, застывая вокруг Фигаро подобно свежей штукатурке на стенах. Следователь поморщился и принялся массировать виски — голова болела просто жутко. Обычное дело: увлекся, засмотрелся, потерял над собой контроль, и в результате его личность оказалась временно вытеснена информационным потоком кристалла-проектора. Тут уж ничего не поделаешь — высокая психическая чувствительность. В детстве он тоже долго не мог заснуть, наслушавшись страшных сказок.

— Сигарету?

Это был Логос. Презиратор сочувственно смотрел на Фигаро, протягивая ему пачку «Альянса» — довольно-таки мерзких сигарет, которые делали в западных провинциях королевства по французской лицензии. Следователь не любил французские сигареты — они все были слишком легкими и всегда пахли женскими духами.

— Нет, спасибо… А, вообще, давайте. Черт, голова-то как болит…

— Это скоро пройдет.

— Да я знаю… Пожалуй, мне стоит спуститься к Френну, пропустить стаканчик-другой.

— Боюсь, не выйдет, — презиратор покачал головой. — Запасы спиртного в местной столовой подошли к концу, а в винном погребе — немцы. Они настраивают свою аппаратуру и в качестве меры предосторожности запечатали все двери.

— Ну, тогда я просто прогуляюсь в город.

— Опять-таки не получится. Выход за пределы купола — только по спецпропускам. Вам я такой выхлопотать не смог, потому что в этом проекте Вы просто консультант.

— То есть, — Фигаро кисло усмехнулся, — мне придется сидеть тут до самой развязки?

— Да, — кивнул презратор. — И, знаете, я Вам по-черному завидую, Фигаро. Это не та работа, которой должен заниматься нормальный человек.

— Но лиса… — Следователь провел рукой по лицу, словно пытался смахнуть невидимую паутинку. — Вы ее не потянете. Никто не потянет.

— Да, — просто кивнул презиратор. — Кровавый Грех, убийство сильнейшей колдуньи, родовое проклятие и Па-Фу, вызванная архимагом всей Заоблачной Империи — не думаю, что у нас получится ее остановить. И не думаю, что у наших гостей тоже что-то выйдет. Вряд ли кто-либо на всем белом свете вообще сможет дать отпор этой лисе.

— И что теперь? Отдадите ей Рича?

— Нет, — Логос тяжело вздохнул. — Не отдадим. Теперь все это дело вышло из-под нашего контроля.

— Не понимаю. — Следователь взял у презиратора сигарету и прикурил от его пальца.

— Пока Вы сидели тут в трансе, я получил служебную записку из Министерства Обороны. Теперь они здесь главные.

— Что?! — следователь поперхнулся дымом. — Неужели Рич настолько важен для военных?

— Рич им вообще побоку. Просто для них это уникальнейший случай испытать свои новые разработки на Другой такой беспрецедентной мощи.

— Как и для немцев?

— Фигаро, Вы не знаете наших военных колдунов. Немцы по сравнению с ними — дети. Это банда, у которой вообще нет никаких принципов, зато есть заклятья массового уничтожения… Хотя стоп. Это уже пошла сверхсекретная информация, за разглашение которой мне оторвут голову — и не в переносном смысле. Да и знать такие вещи Вам не обязательно. Главное, что через несколько часов здесь разразится ад.

— А город?!

— Эвакуация в самом разгаре. Но это уже не Ваша забота — опять-таки завидую.

Некоторое время следователь просто молча курил, потирая виски. Вид у Фигаро был нездоровый и презиратор даже мельком пожалел его: лицо вытянутое, кожа бледная, как пергамент да еще, похоже, мигрень. Что поделаешь — нервы.

— И что мне теперь делать? — Фигаро желчно фыркнул. — Просиживать штаны в Инквизитории до особого распоряжения? Написать завещание? Присоединиться к ударной группе? Напиться? А, да — напиться не получится.

— Пока что просто будьте готовы. — Презиратор встал, отряхнул брюки и махнул рукой в сторону центрального корпуса Инквизитория. — И находитесь где-нибудь поблизости, чтобы, в случае чего, я смог бы найти Вас быстро.

— Быть готовым к чему, позвольте спросить?

— Ко всему, Фигаро, — Логос ослепительно улыбнулся. — Ко всему.

Вечерело.

Солнце медленно спускалось к горизонту; его свет постепенно приобретал густой медовый оттенок, напоминающий о лете, сонном гудении пчел и вязком аромате до краев наполненных сот. Купол, накрывший Инквизиторий, забавным образом искажал формы, и повисшее среди легких облачков светило казалось тяжелым шаром литого золота, который некий гигант, преисполненный лихого молодецкого куража, зашвырнул шутки ради в небеса.

Фигаро выдохнул табачный дым, отшвырнул окурок и глубоко вздохнул. Посчитал про себя до десяти. Потом еще раз. Изо всех сил пнул парковую скамейку. Шапка мокрого снега свалилась с широкой деревянной спинки, открывая облупившуюся желтую краску и вырезанную перочинным ножом надпись «Френн мудак» на разбухшей от влаги доске.

— Черт!

Жирная ворона, громко хлопая крыльями, сорвалась с верхушки клена, возмущенно заорала и попыталась перелететь через забор, но врезалась в купол, и очумело дрыгая лапками, бухнулась в лужу. Где-то во дворе что-то затрещало, полыхнуло алым огнем; в воздухе запахло электричеством и колдовством.

— Черт! Дьявол! Дерьмо!

Следователь опять пнул скамейку, но избиение ни в чем не повинного садового декора не принесло должного облегчения. Фигаро злился.

Он злился на Френна, на Логоса, на лису, на Рича, но больше всего — на самого себя. Делом зарвавшегося дипломата занялись военные, а это означало что очень скоро здесь, в Нижнем Тудыме, распахнутся ворота преисподней. Все это было понятно и до некоторой степени логично, вот только следователь, при всем желании, не мог заставить себя воспринимать происходящее серьезно.

Фигаро знал, что обладает не в меру развитой интуицией — это замечали еще преподаватели в университете. Вот только такое «понимание задницей» не имело юридической силы. Невозможно доказать что-либо основываясь лишь на том, что «я нутром чую!», особенно если тебе уже за сорок и ты следователь ДДД, а не какой-нибудь оракул-синоптик.

Нельзя было просто подойти к Френну с Логосом и сказать: «сворачивайте операцию». Нельзя было заявить «лиса не опасна» и тем самым повернуть вспять тот кошмар, что молодчики из Министерства Обороны готовились выплеснуть на город.

Ничего нельзя было изменить.

Или можно?

Фигаро схватился за голову, когда очередная вспышка боли пронзила виски ржавым напильником. Он был уверен — черт! — он знал, что Па-Фу не представляет угрозы для города; да что там — он был уверен, что лиса не опасна даже для Рича, но объяснить, почему это так следователь не мог. Все это не выходило за пределы смутных догадок и мгновенных озарений, строясь, главным образом, на его ощущениях.

Но что, собственно, он чувствовал?

…Как и все мужчины его возраста, которым в свое время не удалось отмазаться от армии, в молодости Фигаро перепало сомнительное удовольствие поучаствовать в войне с Рейхом. Некоторое время ему везло: колдунов его квалификации не посылали на передовую, но потом самоходки Рейха подкатили к столице и ситуация, как выразились Их Величества, «запахла жареным». На самом деле «ситуация» к тому времени уже смердела терриконами трупов и тем, что успело натечь в штаны союзников, но, в конце концов, до «прогрессивной Европы» дошло: если не вмешаться сейчас, то «потом» уже не будет — канцлер Гейгер с большим удовольствием сожрет «восточный пирог» не сразу, а аккуратными кусочками. Тем не менее, пару недель Фигаро таки пришлось провести в окопах, ползая по оторванным конечностям и налаживая беспроволочную связь, так что прелестей войны ему хватило на всю оставшуюся жизнь.

Он помнил, как это бывает: первые лучи солнца осторожно трогают влажную траву изувеченной снарядами и гусеницами танков равнины. Тогда от рыхлой земли поднимается туман, который пахнет травой и грибами. Не кровью и машинным маслом, как, по логике вещей и должно быть, а именно травой и грибами — незабываемый запах. Свежий и сонный как октябрьское утро в деревне, когда поля уже пусты и черны, а над рекой стоит мистическая сизая дымка — этот запах всегда нравился Фигаро.

Чуть позже к влажному запаху полей примешивается бодрящий аромат угля и сосновых дров — это готовится незамысловатый солдатский завтрак. Лязгают печные заслонки полевых кухонь — самых лучших полевых кухонь в мире, если верить королевской пропаганде, к быстро светлеющему небу поднимаются вертикальные столбы сизого дыма, а в окопах начинают шевелиться темно-коричневые фигурки. Все только коричневое и черное: солдатская форма, земля, трубы штабных землянок, закопченные коробки паровых танков, мокрые от росы дула дальнобойных орудий и даже «сосиска» дирижабля-наблюдателя в небе черна, как кусок угля.

Скребут ложки по тарелкам, а то и просто по внутренней поверхности касок; тихо ржут лошади — почти вся королевская кавалерия полегла под пулеметным огнем или была перемолота бронемашинами Рейха, поэтому оставшийся гужевой транспорт берегут, как зеницу ока и используют только в снабжении и при почтовых пересылках. Звенит инструмент механиков, снующих вокруг разбитых танков — немецкие машины оказались куда крепче и, что самое обидное, гораздо более маневренными. Да, королевские паротанки огромны и величественны, но медлительны и неуклюжи, а вот танки Рейха — быстры и проворны. Но главное: проклятые немцы додумались сделать орудийные башни своих «Панзеров» подвижными и теперь гусеничные крепости — гордость Королевства — уныло скособочившись, скучают у ремонтных палаток.

На первый взгляд все спокойно, но скрытое, подспудное напряжение уже сжимается, подобно виткам гигантской пружины, готовой привести в движение сумасшедшую музыкальную шкатулку войны. Скоро, совсем скоро завизжат пули, снаряды стальным дождем начнут утюжить блиндажи и окопы, небо прорежут хвосты шаровых молний, а над полем поплывут облака зеленого колдовского тумана, от которого не спасают даже защитные маски с угольными фильтрами-коробками. Все это чувствуют, каждым нервом, каждой клеточкой тела — незримый молот, готовый упасть на голову в любую секунду. Сон мигом слетает даже с самых ленивых часовых; в голове разливается холодная аммиачная свежесть, что, подобно шампанскому, ударяет в нос сотнями маленьких пузырьков.

Это — затишье перед бурей.

Так вот сейчас Фигаро не чувствовал ничего подобного. Злость? Да, конечно — он злился на себя и свою интуицию, которая, подобно сторожевой собаке, чуяла вора, но была не в состоянии объяснить, где именно тот спрятался. Еще следователь, разумеется, чувствовал голод — с самого утра он не ел ничего, что мог бы назвать полноценной пищей (для Фигаро это было смерти подобно). Ну и еще страдал от жары: заклятье климат-контроля окончательно превратило территорию Инквизитория в одну большую парилку.

Вот только было кое-что еще.

Покой.

Следователь яростно потряс головой, пытаясь прийти в себя, но, как ни странно, это привело к прямо противоположному результату. Фигаро вдруг подумал что инквизиторский сад, укрытый остатками мокрого снега, выглядит очень красиво: тонкие черные ветви переплетались, точно острые росчерки туши на синеве необычайно близкого небосклона, складываясь в буквы незнакомого языка, на котором природа, быть может, записывает свои простые секреты. Солнце отражалось в миллионах капелек талой воды, повисших на ветвях и когда ветер легонько перебирал их капли вспыхивали как россыпь волшебных кристаллов.

Что-то происходило с облаками в небе. Не то, чтобы они как-то изменились — это были те же самые облака, которые Фигаро видел бессчетное множество раз, но теперь они словно обрели запредельную четкость и резкость. Заходящее солнце золотило их пушистые бока, и можно было различить тысячи оттенков золотого и белого, органично переплетающихся с чернильной синевой теней в складках белых облачных мантий. А формы! Следователь никогда не видел облаков таких причудливых форм: золотая карета с коронами на крыше, парящая чайка, пузатый, пышущий паром самовар, девушка в шляпке с вуалью.

Кирпичи, из которых было сложено здание Инквизитория, пошли рябью, потемнели и вдруг открылись, словно шуфлядки старого шкафа, битком набитые воспоминаниями — все-таки это было очень старое здание.

«А ведь раньше это была городская ратуша», подумал Фигаро. «Но откуда я это знаю? Где-то когда-то прочел и забыл где и когда? Быть того не может».

Мир вокруг менялся. Он становился глубже, объемнее, с каждой секундой открывая все новые и новые грани повседневной реальности. То есть, сам по себе он остался прежним, просто вдруг стало ясно, зачем в небе горят звезды и почему ветер колышет траву под окном.

Фигаро остановился у маленького флигеля и принюхался. Цветы? Бред. Откуда в ноябре цветы? Он опустил голову и изумленно уставился на… да, так и есть: под крыльцом, у самого бордюра, из земли поднимались несколько голубых венчиков. Следователь никогда не видел ничего подобного: цветы напоминали подснежники, но были раза в три выше, а их тоненькие лепестки оканчивались черной траурной полосой.

Фигаро готов был дать голову на отсечение, что пару часов назад никаких цветов здесь не было.

Он огляделся по сторонам. Откуда-то долетел запах горячего шашлыка; заорал петух в сарае. В маленькой беседке у самой ограды два немецких колдуна-инженера, вместо того чтобы заниматься настройкой эфирных дросселей, пытались прижать парочку французских ведьм. Француженки хихикали и ненатурально отбивались. В глубине двора мелькнула троица подвыпивших инквизиторов; в небе хлопнуло, и зеленая ракета алхимического фейерверка прочертила над городом изящный зигзаг. На крыше Инквизитория некий колдун в трико играл на банджо.

Короче говоря, все происходящее постепенно переходило из категории «сумасшедший дом» в категорию «цирк шапито». И Фигаро понятия не имел, радоваться этому факту или приступать к плану «Б», то бишь дежурной панике.

Вот только паниковать не хотелось. Ни капельки. Не хотелось также забивать голову всякой ерундой вроде «долга» и «национальной безопасности». Фигаро подумал, что ему сейчас вполне хватило бы тарелки горячего супа, чая с булочками и кресла-качалки, в котором можно сидеть на крыльце Инквизитория, дымить трубкой и просто глазеть по сторонам. Ему пришла в голову фраза «созерцать величие Вселенной», но следователь тут же сообразил, что если отбросить лишний пафос, то смысл будет тот же, что и у «глазеть по сторонам».

…В центре двора колдуны уже успели соорудить шаткую металлическую конструкцию, похожую на телеграфный столб опутанный проволокой и утыканный ярко светящимися кристаллами-накопителями, и теперь суетились вокруг нее, комично размахивая руками и выкрикивая формулы. Фигаро расхохотался — эта компания напомнила ему пьяных студиозусов, наклюкавшихся до такой степени, что они решили отметить Рождество в конце осени, соорудив «елку» из подвернувшегося под руку металлического мусора.

Чуть в стороне следователь заметил Логоса; презиратор, похожий то ли на потерявшего бороду Морозного Деда, то ли на приобщенного к цивилизации шахтного гнома, стоял на перевернутом деревянном ящике с наклейкой «Королевская Тушенка, сорт первый» и дирижировал всем колдовским бедламом. Физиономия презиратора раскраснелась, глаза блестели и Фигаро подумал, что дело тут не только в хлестких порывах ветра — то холодного, то горячего. Судя по всему, Логосу удалось договориться с немцами, засевшими в винном погребе.

— Здравствуйте, презиратор! — следователь шутливо поклонился, слегка приподняв шляпу над головой.

— М-м-м? А, Фигаро… Добрый вечер… Но мы же только что с Вами виделись, нет? Хэнк! Хэнк, черт тебя подери!! Держи напряжение стабильным, а то мы опять потеряем картинку! Наши немецкие коллеги вряд ли будут этому рады… — Презиратор вздохнул и повернулся к следователю. — Вы извините, я просто сейчас немного занят… А, блин. Ну, хорошо: очень занят, ужас как занят. До начала операции осталось — всего ничего, и очень скоро… А, зачем я Вам это рассказываю. Вы и так в курсе.

— Да, Вы мне рассказывали… Простите, Логос — а где Рич?

— На городской площади, с военными. Нам с ребятами досталась самая сволочная работа: защищать его от возможных угроз, причем, скотина, защищать дистанционно и скрытно.

— «Угрозы» это Па-Фу?

— Да нет, причем тут лиса… Мы должны защитить его от предполагаемой отдачи заклятий — немецкого и министерского. При этом мы не знаем даже приблизительной колдовской «карты» того, что будет применяться, не говоря уже об эфирных сигнатурах. Маньяки, уроды… — Логос скривился и сплюнул в грязь.

— Ага… — Следователь немного подумал. — Логос, у меня к Вам вопрос. Очень важный. — Он дождался, пока взгляд презиратора перестал рыскать по сторонам и, наконец, остановился на Фигаро. — Да, спасибо… Где продолжение записи?

— Записи? — Логос недоуменно наморщил лоб.

— Да, записи. Записи с кристалла-транслятора. Того, который Вы притащили из Обсер…

— Стоп! Я понял. — Логос выставил вперед раскрытые ладони и сделал страшные глаза. — Не надо подробностей. Нет никакого продолжения.

— Это что, все?

— Запись? Ну да, конечно. А что Вам еще надо?

— А что случилось потом? Ну, после того как Рич убил девочку?

— Потом? — Логос пожал плечами. — Да я, вообще-то, больше и не записывал.

— Но почему?

— А зачем? Все и так ясно. К тому же запись идет в реальном времени, а времени-то как раз у меня и не было.

— Логос, — в голосе следователя было лишь бесконечное терпение, — скажите, пожалуйста, почему Вы решили, что лису вызвала эта колдунья? Ну, которая Хикару?

— Ха! — воскликнул презиратор, — да у кого бы еще хватило на это сил? Плюс кровавый грех, плюс похищение ребенка, да еще куча всего по мелочи… нет, Па-Фу мог вызвать только профи. Колдун высочайшего класса.

— А у самого Рича Вы спрашивали, что случилось потом, и когда именно колдунья призвала лису?

— У Рича? Нет, конечно. Да и когда б я успел? А теперь это и вовсе невозможно — он у военных.

Интуиция Фигаро, которую он всегда представлял себе огромной черной собакой, дремлющей среди темных болот подсознания, подняла голову и тихо рыкнула.

— А как с ним можно связаться?

— Фигаро! — Логос раздраженно тряхнул головой. — Заканчивайте! Сейчас уже, без малого, половина пятого! У нас времени осталось — всего ничего. Менее чем через сорок минут этот город исчезнет с лица земли, а вместе с ним и Па-Фу. Все, дело закрыто, бумаги подшиты, папки отправляются на самые дальние полки.

— Вот так вот просто уничтожите город, в котором живут ни в чем не повинные люди?

— Они получат новые дома. В Верхнем Тудыме. Черт, Фигаро, ну чего Вы от меня хотите! — вдруг взорвался Логос. — Вы думаете, я получаю от происходящего удовольствие? Думаете, что мне нравится испытывать новые разрушительные заклятья массового уничтожения? Тогда Вы глубоко ошибаетесь. Но я не могу ничего сделать. Понятно?! Ни-че-го! Ситуация давно вышла из-под нашего контроля и теперь мы можем только скрещивать пальцы и надеяться, что нас не зацепит — военные колдуны часто ошибаются в расчетах.

Презиратор опустил голову и замолчал, чтобы отдышатся. Выглядел Логос несчастным и Фигаро мельком пожалел презиратора: не каждый день высокие чины Ордена Строго Призрения получали по носу, да еще столь безыскусно.

Стоп.

Ордена Строго Призрения.

Минутку.

— Логос! — Фигаро вскинулся. — Кто официально заведует всем этим бардаком с лисой?

— Военные. Но техническая часть на мне. А зачем…

— То есть Вы, в принципе, можете приостановить операцию?

— Могу. — Глаза презиратора внимательно изучали лицо Фигаро; Логос явно напрягся, хотя и старался не подавать виду. — Могу, но для этого мне понадобится по-настоящему веская причина.

— А если я докажу Вам, что лиса не представляет угрозы? Никакой? Ни для города, ни для Рича?

Логос молчал. Он молчал долгую, очень долгую минуту и его лицо не выражало абсолютно ничего, как у профессионального игрока в покер. Затем он сказал:

— Знаете, Фигаро, я родился в таком же точно засраном городишке. Не в Нижнем Тудыме, нет, но в очень похожем на него — такие города все схожи в чем-то главном. Я сбежал в столицу при первой же возможности, поступил в Университет Других Наук, и ни секунды не жалел о своем выборе. Ни единой секунды. Но если бы какой-нибудь генерал Жопа вздумал взорвать мой старый дом, то я, пожалуй, размазал бы его по стене. Я не хочу уничтожать ваш город. Так что если у Вас есть предложения…

— Это не мой город. Но предложения у меня есть, ага. Только мне понадобится Ваша помощь.

— Какого рода? — Фигаро произнес свою последнюю фразу настолько заговорщицким тоном, что презиратор не смог не улыбнутся. — Вломиться в королевскую кунсткамеру? Выкрасть из Пещер Драконов-Бюрократов последний Меч Всех Теней? Добыть Вам пива с воблой?

— Меч не нужен. Хотя от пива с воблой я бы не отказался. — Следователь облизнулся. — Мне нужно чтобы кто-нибудь связался с Ричем и выяснил, кто именно вызвал Па-Фу. Пусть расскажет все, что знает. И быстро.

Фигаро в очередной раз понял, почему Логоса завербовали в Орден: он думал не более трех секунд. Затем презиратор повернулся к бригаде колдунов, орудовавших вокруг непонятного сверкающего устройства, и крикнул:

— Хэнк! Смени меня!

Потом Логос взмахнул рукой, начертал в воздухе круг и что-то прошептал. Вокруг презиратора вспыхнул бледный свет, мгновенно сложившийся в обруч, который завертелся, почернел… а в следующую секунду Логос исчез в жерле блиц-портала.

Следователь посмотрел на часы.

Он глубоко вдохнул прохладный воздух, с удовольствием затянулся терпким дымком из старой прокуренной трубки, потянулся, точно довольный кот и посмотрел на восток. Там, за кронами заснеженных деревьев и закопченными крышами Развала высилась Часовая башня. С такого ракурса Фигаро не мог видеть бледно светящийся алхимическим огнем циферблат, но все равно совершенно точно мог сказать, который час: без пятнадцати пять. Все его чувства достигли запредельной остроты.

Мир продолжал меняться. Вокруг постепенно становилось все тише и тише, все волшебнее и необычней. В душе у следователя воцарился покой, почти столь же полный и всеобъемлющий, как и тогда, в далеких горах Син, которые — теперь он знал это точно — были самыми настоящими.

Что-то упало ему на руку — почти невесомое прикосновение ладони призрака — и следователь посмотрел вниз. На запястье лежал маленький бледно-розовый лепесток, хрупкий мазок застывшего светлого пламени.

Фигаро поднял голову и огляделся.

Вишни.

Все вишневые деревья, что росли вдоль ограды Инквизитория, теперь превратились в подобие пушистых белых облаков, спустившихся на землю. Не одно дерево, не два — вообще все, одним махом.

Следователь выпустил изо рта колечко дыма и засмеялся.

Солнце оранжевым шаром нависло над горизонтом — закат. Где-то во дворах совсем по-весеннему орали коты. Ветер пах грозой и цветами.

Фигаро смеялся.

Цвели вишни.

Их было трое.

То есть, конечно же, их было больше: по Большой Жестянке взад-вперед сновали десятки колдунов, но этих было трое — высокий стройный блондин в элегантном черном плаще с воротником-стойкой, который превращал своего хозяина в стильное подобие графа Дракулы, невзрачный коротышка в лоснящейся черной шубе и старик с окладистой бородкой, облаченный в клетчатый костюм-тройку.

— Холодно, — буркнул коротышка. — Лахесис, добавь жару.

Блондин едва заметно шевельнул рукой в черной перчатке, и над троицей вспыхнул купол климат-контроля. Старик в клетчатом костюме посмотрел на небо и цокнул языком.

— Ай-ай-ай, Клото, твоя команда опять филонит. Заканчивай накачку, а не то выбьемся из графика.

— Ха! — коротышка задрал нос. — Зато мои люди уже закончили эвакуацию второстепенного персонала.

— А и верно, — в голосе блондина звенел лед. — Атропос, ты отдал своей команде распоряжения насчет эвакуации?

Клетчатый старикашка поморщился и покачал ладонью в воздухе.

— За кого ты меня принимаешь? Мои люди в безопасности.

— А горожане?

— Горожанами занимается городской голова и инквизиторы из «чрезвычайки». Наша забота — заклинание.

— Отто, ты уже решил, где будет эпицентр?

— Никаких имен, — старик нахмурился. — Клото, тебя же предупреждали.

— Да чушь это все, — фыркнул коротышка. — Глупо ведь: все и так знают, кто мы такие. Зачем вся эта конспирация?

— Именно пренебрежение стандартными процедурами чаще всего приводит к катастрофам, — процедил блондин. — Тебе ли не знать?

— Значит так, — вмешался старик, — повторим еще раз. Мы с Лахесисом занимаемся заклятьем, а Клото выдергивает этого Рича через блиц. Главное не ошибиться: задержка между активацией нашего заклинания и открытием портала не должна превышать одной секунды. В противном случае королевский дипломат испарится вместе с половиной города.

— Тебя это действительно беспокоит? — блондин улыбнулся, продемонстрировав безупречные зубы — результат упорного труда целой бригады колдунов-стоматологов. — Дипломатов у нас много.

— У вас вообще никаких дипломатов нет, — коротышка надулся. — Вам бы только стрелять и взрывать. Поэтому-то меня сюда и вызвали — я, как оказалось, лучший специалист по блиц-логистике во всем королевстве.

— Ладно вам! — старик примирительно поднял руки. — Не ссорьтесь! Я понимаю, что мы все немного на взводе, но это не повод сходить с ума. Так или иначе, меньше чем через полчаса все закончится, и мы отправимся пить пунш к господину Ванстоуну… А, черт, простите.

— Атропос! — блондин укоризненно посмотрел на старика. — Ну как так можно! Вас же просили…

— Господа! — вмешался коротышка, — а не могли бы вы объяснить мне, непосвященному, что это за заклятье такое, что из-за него приходится эвакуировать целый город? «Пожар»? Или вы собираетесь вызвать что-то вроде метеоритного дождя?

— Конечно, можем и объяснить, — блондин оскалился. — Только помните, что это попадает под графу «разглашение сверхсекретной информации», а также, наверняка, будет считаться угрозой национальной безопасности…

— …И никто, кроме нас, все равно никогда об этом не узнает, — старик пренебрежительно махнул рукой. — Лахесис, не пугайте человека. И прекратите строить из себя надменного ублюдка — у Вас это начинает слишком хорошо получаться.

— Да я чего… — блондин смутился. — Я ничего. Просто эти, из министерства, уже выпили всю мою кровь. Вот что я сейчас делаю в этом городишке?! Я должен сейчас сидеть у Атропоса и пить скотч. В тепле! А что до твоего вопроса, Клото… Ты знаешь, что такое атомы?

— Такие маленькие шарики? — коротышка свел большой и указательный пальцы на руке вместе, показывая нечто маленькое. — Из которых состоит все вокруг?

— Эм-м-м… Да, где-то так. В общем, эти маленькие шарики состоят из еще более мелких шариков, и так, судя по всему, до бесконечности. Наше заклинание разрушает связи между атомными частичками, запуская процесс превращения тяжелых металлов в легкие. При этом выделяется очень много энергии — ну, типа, большой «бабах». Понятно?

— Если честно, не очень, — признался коротышка. — А вы уже испытывали этот ваш «бабах»?

— Ну-у-у… Не в таких масштабах, конечно… Но суть от этого не меняться.

— Да ладно тебе юлить, Лахесис, — старик в клетчатом пиджаке противно хихикнул. — Вся эта катавасия — просто повод для полевых испытаний. Ну, знаешь: подсчитать разрушения, вычислить пороховой эквивалент…

— Минуточку! — воскликнул коротышка, размахивая рукавами. — А как же Другая, спасение дипломата?

— Другой занимаются немцы. А мы просто работаем под прикрытием, — блондин сочувственно посмотрел на коротышку. — Клото, ты, похоже, ничего не понимаешь в конспирации. Если мы проведем испытания на секретном полигоне, то завтра же об этом узнают все военные разведки — у нас в министерстве шпион на шпионе. А если взлетит на воздух этот городишко, то все можно будет свалить на Другую. Колдовство — вообще забавная штука; с ее помощью можно объяснить все что угодно.

— А… А почему бы просто не провести в министерстве чистку?

— Ну, вот еще, придумал! — протянул старик. — Кого чистить, если все шпионы — двойные агенты? Им ведь тоже семью кормить нужно. А если поднять их дела, то это будет равносильно массовому суициду, потому что, если по закону, половину министерства придется повесить за измену Родине.

— Да и то, — подмигнул блондин, — будто ты, Клото, сам без греха? Если под тебя копнуть то, думаю, можно найти много интересного.

— Ой, да… — коротышка сразу погрустнел. — И то правда. Лучше уж в эти дела не лезть — сложно все как-то…

— Так, господа! Не расслабляемся! — старик резко хлопнул в ладоши. — Лахесис, запускайте цикл. Клото, готовьте экспресс-порталы. И проверяйте все внимательно, я не собираюсь поджариться тут заживо! Работаем, друзья, работаем! Готовность — пятнадцать минут.

— Фигаро! Фигаро, где Вы, черт возьми?! Ах, дьявол!

Презиратор Логос, появившийся из окна блиц-портала, пораженно замер, задрав голову и открыв рот от изумления. Весь двор Инквизитория был белым — это облетал целыми облаками вишневый цвет.

Потом он заметил Фигаро. Широко улыбаясь, следователь шел ему навстречу, перебросив свое пальто через руку и аккуратно обходя большие лужи подсыхающей грязи. Презиратора поразило выражение лица Фигаро: все мышцы полностью расслаблены, в глазах — абсолютный, всеобъемлющий покой.

— Фигаро! Что все это значит?!

— Это не я, — следователь засмеялся. — Похоже, это наша подруга Па-Фу. Красиво, да? Впрочем, ближе к делу: Вы видели Рича?

— Нет. — Презиратор отрицательно покачал головой. — До Рича не добраться. Точнее, добраться-то до него можно, но для этого мне пришлось бы подписать хренову тучу бумаг, а времени у нас нет. Я пошел несколько иным путем: передал шар-проектор из Обсерватора своему старому другу из Ордена и тот сделал кросс-тест, сравнив эфирные сигнатуры Хикару и нашей лисы. Так вот — они совершенно разные.

— Что значит…

— Хикару не вызывала лису. Это совершенно точно. Хотя, по-моему, для Вас это не новость.

— Логос, — Фигаро аккуратно взял презиратора за галстук, — мне надо знать, что случилось сразу после того, как Рич убил девочку. Это очень важно.

— Фигаро, — презиратор так сильно стиснул зубы, что на щеках взбухли желваки, — это невозможно. Даже если бы у меня был свободный доступ к Обсерватору — настройка прибора занимает почти час. Да еще сам сеанс. А Рич — даже если мы каким-то чудом до него доберемся — либо скажет правду, либо нет.

— Но…

— Фигаро, уходим. Менее чем через пятнадцать минут этот город исчезнет. Вы сделали все что могли. Теперь никакое колдовство нам уже не поможет. Только чудо.

— Твою мать! — следователь застыл на месте как вкопанный и с размаху ударил себя ладонью по лбу. — Ешкин кот! Какой же я баран!

— Что-то случилось, Фигаро?

— Еще бы! — глаза следователя пылали задорным огнем; он едва не подпрыгивал на месте. — Случилось, черт возьми! Логос, мне нужно еще десять минут.

— Фигаро…

— Десять минут!

— Я… — презиратор беспомощно огляделся по сторонам, словно ища поддержки, но вокруг к этому времени уже не осталось никого. Двор Инквизитория был похож на цирковую сцену, откуда сбежали все клоуны и дрессированные козлы, едва почуяв запах надвигающегося пожара. Только отработанные кристаллы-накопители валявшиеся в грязи, да резкий запах пережженного эфира, оставшийся после каскадных заклятий напоминали о творившейся здесь недавней бурной деятельности.

«Ну да», — подумал презиратор. «Клоуны и дрессированные козлы. Все верно».

— Ладно, Фигаро, — вздохнул Логос. — Пусть будет так. Даю Вам десять минут. Я буду ждать Вас во дворе с настроенным блиц-порталом. Если Вы не появитесь вовремя… ну, мир Вашему праху.

Тишина.

Тусклый мигающий свет газовых рожков и пустые темные коридоры.

Есть места и вещи, которые действуют на психику удручающе, почти оглушительно. Внезапно отключившийся фонтан. Пустой пожарный участок. Мертвый, заброшенный завод. Опустевшие, выброшенные оболочки, трупы, в которых еще совсем недавно теплилась жизнь, тишина, где, кажется, вечно слышны отголоски былой суеты, старой жизни.

Таким был городской Инквизиторий за несколько минут до заката: пустым, заброшенным, одиноким. Открытые настежь двери кабинетов, темные закоулки бесконечных коридоров, развилки и тупики, тускло блестевшие в полумраке дверные таблички, и — никого. Ни одной живой души.

«Интересно, — подумал следователь, холодея от ужаса, — и кто откроет мне камеру, если они все разбежались?»

Но опасения Фигаро оказались напрасны: в замке камеры строгой изоляции торчал ключ. Благословив безвестного ротозея, следователь взялся за головку ключа — красивый серебряный шарик с витиеватым узором — и повернул его против часовой стрелки. Замок легонько щелкнул; дверь открылась.

…Лиса посмотрела ему в глаза и улыбнулась, и на этот раз следователь выдержал ее взгляд. «Странно, — подумал он, — и почему в прошлый раз меня так поразила ее чуждость? Да и какая, к черту, чуждость?! Никогда не видел существа человечнее…»

Она все поняла. Ему даже не пришлось объяснять, что у него нет времени даже на объяснения. Что-то щелкнуло у следователя в голове и мир вокруг замер. Время послушно приостановило свой бег, освобождая их от условностей — век? Минута? Не важно.

«Здравствуй, следователь ДДД Фигаро. Очень приятно снова тебя увидеть».

«Мне тоже очень приятно».

«Ты хочешь о чем-то меня попросить?»

«Ты сама знаешь, о чем. Я хочу узнать. Ты мне поможешь?»

«Конечно. Почему нет?»

Вспышка. Рывок. Бросок напряжения, вышвырнувший сознание следователя вовне с пугающей легкостью. Свет.

…Жао поднял голову и посмотрел на небо. Бледная солнечная синева была пуста и чиста, только далеко на востоке вдоль горизонта протянулась тонкая ниточка легких перистых облаков. Завтра к утру пойдет снег.

«Когда-то люди запада думали, что в этих облаках живет Бог», — подумал он. «Но потом пришли всезнающие колдуны и рассказали, что Бога там нет — только азот, кислород да чуток других газов, и так до самых Внешних Сфер, где плавают звезды и планеты. В этом западные мудрецы похожи на наших, ранее считавших, что Бог живет в людях, в каждом человеке. Я знаю, как умерла эта теория. У нее просто не было шансов».

…Больше всего наемника поразило то, как быстро замяли инцидент с Ли Нобу. «Безутешный отец» даже не пытался оторвать Ричу голову, лишь сдержано поблагодарил за спасение своей шкуры. Эйдзоку — тот вообще похлопал Рича по плечу и назвал его «самым отважным и находчивым сукиным сыном, которого он когда-либо видел». Даже Хикару в конце концов согласилась что застрелить девочку было единственным выходом — Дикая Сила просто-напросто отбила бы любое заклятье.

«Они довольны. Они рады что остались живы; они уже успокоились и вновь заключают сделки, подписывают договора, думают о государственных интересах, ну и о своих, конечно. Статист сошел со сцены и о нем все сразу забыли. Девочка была даже не пешкой в чужой партии; оказывается, партию вполне можно было разыграть и без нее. И как только это выяснилось, ее просто смели со стола».

«Придет время и Рич поступит с тобой точно так же», — прошептал внутренний голос.

Плевать. Он — наемник, воин. Если хозяин решит им пожертвовать, он без колебаний примет его решение.

«Да, это так. Но воин умирает в бою. А жертвы Рича, те, кого он предает, погибают в кабинетных войнах, заваленные горами официальных бумаг, утонувшие в реках чернил, затерявшиеся между гроссбухов и архивных полок».

Плевать. Честь воина важнее всего.

«Честь?», — ухмыльнулся внутренний голос. «Ну-ну».

Жао закрыл глаза, медленно повторил про себя короткий стих— мантру, но и это не принесло должного успокоения. Ум его по-прежнему напоминал перестук капель дождя за окном — бессвязный, беспокойный. Наемник тяжело вздохнул и поплелся обратно к шатру.

Не дойдя до цели каких-то пару десятков шагов он замер. Глаза Жао расширились от изумления, сердце встрепенулось испуганным голубем и он пораженно уставился туда, где у входа в шатер на тонкой полоске белой ткани лежало тело девочки.

Точнее, лежало раньше.

Смятый белый шелк. Пятна крови на снегу. И больше ничего.

Он молнией метнулся к смертному одру Ли Нобу, упал на колени, коснулся дрожащими пальцами окровавленной ткани. Кровь уже застыла на холоде… Ага, вот и следы!

Не девочки — конечно же, не девочки, что за глупость! — гораздо больше. Следы взрослого человека обутого в бесформенные меховые сапоги. Носок вдавлен сильнее, чем пятка… понятно. Один человек нес другого на руках. Идти ему было тяжело, след неверный, «ломающийся». Человек часто оступался и шел очень медленно. Значит… Значит, уйти далеко он не мог.

По следу! Скорее!

Цепочка следов тянется к лагерю. Тот, кто несет тело девочки, слабеет, сбивается с шага. Не очень-то он силен! И заметно припадает на левую ногу. След ведет к палатке Рича… странно. Что за дьявол?!

— Хо Ши?! Какого?!

Старик стоял у входа в палатку и молча смотрел на наемника. Губы Хо Ши терялись в густой бороде, но по глазам было видно, что он улыбается.

— Ши! Что это за дела?! Это ты утащил тело Ли Нобу?! — наемник задыхался; сердце, казалось, сейчас выскочит из груди.

Старик медленно кивнул, и в этом жесте было столько достоинства и величия, что Жао окончательно растерялся. Он просто стоял, смотрел на старого колдуна, хлопая глазами, и понятия не имел что ему сказать.

Догадка — внезапная, обжигающая как раскаленная сталь, пронзила его сознание. Наемник задохнулся от изумления и ужаса.

— Ты… Ты… воскресил ее?!

— Я? Воскресил? — старик захихикал. — Спасибо, конечно, что считаешь меня настолько крутым колдуном, но… Я не бог, Жао. Я просто временно вдохнул в нее жизнь, дал ей последние пятнадцать минут. Это все, на что я способен.

— Но… зачем?

— Потому что я не хочу, чтобы эта история так закончилась. Сильные мира сего что-то решают, головы невинных летят с эшафотов, реки крови льются ради общего блага… Война за мир, Жао. Это как оргия за девственность. Так пусть же хоть раз все будет по-другому.

— Я не понимаю, — в голосе наемника сквозило отчаяние.

— Жао, ты хоть представляешь себе, что значит — видеть будущее? Да еще, мать бы его так, видеть вероятное будущее? Которое еще не факт, что произойдет? Когда в каждой из этих возможностей — сплошная кровь и ложь? Не знаешь? Тебе крупно повезло, воин.

— Где девочка?

— В палатке. Беседует.

— С кем?!

— С той, кого я призвал. Войди и узнаешь.

…Он увидел. И не поверил своим глазам.

Девочка висела в воздухе в центре палатки, как раз над столом Рича. По ее телу струился голубой свет, похожий на десятки маленьких ручейков, берущих свое начало из пустоты и в пустоту же уходящих. И она была жива: глаза Ли Нобу не отрываясь смотрели на существо, стоявшее напротив.

Огонь и голубой свет. Шепот, шорохи, слабое электрическое потрескивание. Гром над горами.

«Ты просишь о справедливости. Я готова помочь тебе».

«Правда?!»

«Правда».

И тогда наемник, наконец, понял, КТО ИМЕННО находится перед ним. Он хрипло вдохнул воздух сквозь плотно сжатые губы и медленно опустился на колени.

«Поразительно, — подумал он, — я и не представлял, что Хо Ши способен вызвать Другую такой силы. Но как я должен поступить? Клятва обязывает меня защитить хозяина любой ценой. Но я не выстою, просто не выдержу…»

«Как ты хочешь наказать того, кто тебя обидел?» — спросил свет.

Жао закрыл глаза. Прислушался к своим чувствам — все хорошо. Он спокоен. Смерть — часть жизни и не ему выбирать, когда она перечеркнет его судьбу, но хорошо, все-таки, что ему предстоит пасть в бою. И с каким противником! Умереть в сражении с Па-Фу, это ведь все равно, что быть сраженным драконом!

Его пальцы легонько, почти нежно обхватили рукоять катаны. Лезвие с легким шелестом вылетело на свободу, тускло блеснуло в свете неземных огней.

И тогда девочка начала говорить.

Жао слушал ее, не веря своим ушам. А когда дослушал приговор до конца, опустил меч и принялся хохотать.

Наемник смеялся, смеялся по настоящему, от души, и холодные едкие, словно щелок, слезы текли по его щекам.

Презиратор Логос посмотрел на небо.

Купол над Инквизиторием недавно развеялся, и теперь наверху была только вечерняя синева, по которой плыли легкие белые облачка, подкрашенные последними лучами заходящего солнца. Безмятежная картинка, но Логос понимал, что безмятежность эта кажущаяся.

Он физически ощущал возрастающее давление: над ним словно повис многопудовый молот, грозивший рухнуть в любую секунду. Мгновения стали длинными, тягучими, как сахарная патока, и каждое из них могло стать последним.

«Только бы эти придурки не запустили свой карманный апокалипсис раньше времени», — подумал Логс. «С них же станется. Сдохну тут ни за хрен собачий…»

Где-то за рекой часы на башне пробили пять раз. Презиратор с трудом проглотил вставший поперек горла комок и потянулся за брелоком-активатором, на котором «висел» его дежурный блиц-портал. Брелок был горячим и слабо пульсировал.

«Минута. Дам ему минуту, а потом…»

Парадная дверь Инквизитория открылась.

Логос затаил дыхание.

— Фигаро! Фигаро, вашу мать, наконец-то!

Размахивая руками, младший следователь Департамента Других Дел Фигаро буквально скатился с лестницы. Котелок сорвался с его головы и шлепнулся в лужу, полы плаща развевались за спиной подобно крыльям не в меру упитанного нетопыря.

— Логос!! Логос! Прерывайте операцию!

— Что?!.. Вы уверены?! — презиратор поперхнулся.

— ДА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! Немедленно свяжитесь с военными!

— Фигаро, — Логос трясущимися руками схватился за карманы пиджака, — Вы поминаете, что если это ошибка… Если Вы сорвете операцию… Нас сожрут с дерьмом.

— Отменяйте! А я пока расскажу Вам все. Понимаете, лиса — это девочка, Ли Нобу. Маленькая колдунья. Когда Рич всадил ей пулю в сердце…

— Пора. — Старик в клетчатом костюме посмотрел на часы. — Клото, ты готов?

— Всегда готов, — буркнул коротышка, к тому времени уже выбравшийся из шубы, под которой оказалась простая белая рубашка и штаны на подтяжках. — Начинаю обратный отчет. До открытия порталов осталось двадцать… девятнадцать… восемнадцать…

Что-то внезапно зазвенело — противный, настырный звук, напоминающий о будильниках и новомодных зубных сверлах с пружинным приводом. Блондин в плаще недоуменно поднял брови и взглянул на коротышку.

— Это у тебя?

— Нет, по-моему, это у Атропоса. Эй, Альберт, ответь!

— Это экстренная линия. Кому, блин, неймется?! — старик ругнулся и, сунув руку в карман, достал на свет божий кристалл-ретранслятор. Кристалл звенел и светился.

— Да, я слушаю! — он поднес кристалл к уху. — Да, это я. А кто же еще — Император-Дракон? Что?! Это шутка?!

— Что случилось? — блондин вопросительно посмотрел на старика, но тот лишь отмахнулся.

— Нет! Нет!! Мне плевать, кто Вы и какую должность занимаете! Назовите код отмены!

— …десять… девять… восемь…

— Да? Да… Все верно. Код принят. Отбой, — он оторвал кристалл от уха и провел над ним рукой. Тот сразу же погас. Старик покачал головой, на его лице отчетливо читалась смесь недоумения и раздражения.

— Отбой! — он махнул рукой и сделал странный жест, словно опустил невидимый рычаг.

— Что?! — блондин ошарашено посмотрел на старика, силясь понять, что именно тот имел в виду.

— Отбой, говорю! Глуши заклятье! — он с силой потер виски и зажмурился. — Операция прервана. О-о-о, дьявол! Вернусь домой — напьюсь, как никогда еще не напивался. Кретины, идиоты, гуси в погонах! Да хватит тебе считать, Клото! Разошелся, понимаешь…

Франклин Рич достал из нагрудного кармана массивные золотые часы с вензелем на крышке и при свете маленького колдовского огонька посмотрел на циферблат. Тонкие усики стрелок показали три минуты шестого.

Закат.

Он развязал шнуровку и небрежным движением плеч скинул шубу в снег. Снял шапку и аккуратно поставил ее рядом с шубой.

Сабля вылетела из ножен легко, практически мгновенно. Не всякий заметил бы неуловимое движение кисти дипломата-убийцы, но стоявший рядом с Ричем старый инквизитор — в прошлом дуэлянт и лихой рубака — заметил и одобрительно хмыкнул в усы.

На площади остались только пятеро: сам дипломат и четверка инквизиторов из спецотряда — все, как на подбор, боевые колдуны с отличиями. Улицы города опустели, не светились окна в домах, не хлопали двери, ни единого звука не доносилось из кривых переулков и улочек. Можно было подумать, что во всем городе не осталось ни одной живой души.

Дипломат даже не представлял, насколько это близко к истине.

Последний закатный луч скользнул по шпилю Часовой башни и погас.

Рич обернулся.

По площади шла девушка.

Ледяной ветер развевал ее угольно-черные волосы, резко контрастирующие с белизной легкого платьица, а семь белых лисьих хвостов стелились позади пушистой фатой. Босые ноги, казалось, едва касались сугробов и там, где она проходила, из-под снега поднимались цветы.

Девушка, улыбаясь, шла прямо к Ричу.

Инквизиторы отреагировали мгновенно: одновременный резкий взмах четырех рук и перед лисой вспыхнула стена желтого света, словно сотканная из застывших солнечных лучей. «Золотой Бастион», высшая школа сопромага.

Другая приблизилась к стене и прошла сквозь нее, не замедляя шага.

Колдовские пасы. Скрежет насилуемого эфира. Вой, резкий запах озона. Инквизиторы собрали все свои силы, совместными усилиями придали им форму и влили в одно сверхмощное заклинание. «Молот Тора», один из самых сильных известных кинетиков.

Снег перед лисой с жутким хлопком взвился вверх, на глазах спрессовываясь в блестящую стеклоподобную массу — молекулярная структура воды не выдержала такого надругательства. Невидимый пресс ударил Другую и… разлетелся вдребезги. Эфир, ворчливо шипя, возвращался в исходное состояние покоя.

Инквизиторы в отчаянии переглянулись, выхватили из ножен палаши и ринулись в атаку.

Лиса усмехнулась и махнула в их сторону рукой. Сноп золотых искр ударил инквизиторам прямо в лица, и те повалились в снег.

«Спеклись», — отрешенно подумал Рич, но тут же понял, что ошибся: горе-вояки уже поднимались на ноги. Их руки, все еще сжимавшие оружие, безвольно повисли, на лицах сияли обалделые улыбки, а в глазах не было ничего, кроме полного, абсолютного, ничем не замутненного счастья.

Краем глаза он заметил, как в двадцати шагах за спиной Па-Фу открылся блиц-портал и из него на снег шагнули двое мужчин: коренастый франт во всем сером и низенький толстячок с безразмерным саквояжем в руке. Но времени уже не оставалось: лиса была совсем рядом.

Он крепче сжал рукоять сабли и приготовился умереть с достоинством.

…Логос рванулся к лисе, но Фигаро успел схватить его за рукав и резко дернул назад.

— Даже не вздумайте!

— Но…

— Просто смотрите.

— Но она же…

— Это личное, Логос. Это личное.

«Франклин Рич, торговец, дипломат и убийца. Ты знаешь, зачем я пришла к тебе?»

Шепот, шорох. Нежное прикосновение весеннего ветра к коже. Влажный бархат ночного неба.

«Нет».

Улыбка. Зелень глаз, в которых смешалось все: смех, слезы, обещание запредельного счастья и прямая, безыскусная детская мудрость.

«Ты знаешь кто я, Франклин Рич?»

«Я… Да. Ты — Другая. Па-Фу. Возмездие».

Запах. Запах молодой девичьей кожи, запах утренней росы на полевых травах, запах радуг и глубоких синих озер.

«Возможно. Но раньше ты знал меня под другим именем».

Свет. Нестерпимый свет. Лицо девочки, лицо Другой, лицо девочки, и опять и опять и так по кругу, до бесконечности.

«Это… Этого не может быть! Ты…»

Она рассмеялась — легко и беззаботно. Так могли бы смеяться дети, не постигай они так рано всей несправедливости жизни. Так могли бы смеяться ангелы, если бы они существовали.

Так смеялась Другая/девочка по имени Ли/Па-Фу, Клинок Возмездия.

«Франклин Рич, готов ли ты узнать свой приговор?»

— Хватит, — выдохнул Рич. На его перекошенном лице блестели крупные капли пота, рука сжимавшая саблю дрожала. — Хватит. Я готов. Иди сюда, и покончим с этим. Твое последнее слово?

«Франклин Рич, я люблю тебя»

Фигаро увидел, как это случилось.

Другая протянула к Ричу руки, а в следующий миг с дипломатом что-то случилось. Его лицо как будто треснуло, открывая такие глубины души, о существовании которых Рич, наверное, даже не подозревал.

«Забыл, — подумал следователь. — Господи, да он же забыл самого себя. Забыл давным-давно».

Свет. Чистый свет, ничего больше. Лиса — да какая, к черту, лиса! — вспыхнула как факел и этот яростный свет в одно мгновение дотла выжег всю темноту, робко взглянувшую на него из глаз королевского дипломата.

Свет был как крик, как удар. Рич зашатался и упал на колени; сабля выпала из его руки и исчезла в снегу.

Тонкая девичья рука легко коснулась его лица.

«Я люблю тебя, Франклин Рич, дипломат и убийца».

«Я тоже люблю тебя… Ли. Больше всего на свете. И всегда буду любить».

А потом свет погас.

— Нет! Нет, пожалуйста, нет! Не-е-е-ет!!

Другая исчезала. Она таяла, испарялась, превращалась в дым, в ничто, в легкое облачко гаснувших на ветру искр. И исчезая Другая Ли Нобу смотрела на Рича, прямо ему в глаза. Но этот последний взгляд следователь уже не видел.

Он отвернулся.

— Что это?! Что происходит?! — Логос, дико вращая глазами, вцепился Фигаро в плечо. — Что все это значит?!

— Все в порядке, — прошептал следователь. — Вы помните, я Вам говорил: исполнив приговор Па-Фу возвращается на свой план.

— Вы хотите сказать…

— Все кончено, Логос. Она возвращается домой.

— Гос-с-споди, да откуда же их столько, — поморщился Фигаро. — Это не шатб комитета по кризисным ситуациям, а проходной двор! Логос! Где мой кофе, задери Вас вампир?!

— Я его выпил, — презиратор виновато потупился. — Сейчас закажу еще… Эй! Эй! Господа! Прошу всех, кто не имеет отношения к Ордену Строго Призрения немедленно покинуть помещение! Это уже переходит всякие границы!.. Что?! Да плевал я на права прессы! Сейчас как жахну «Снежком»! И мне за это ничего не будет!

— Полегче, полегче! Тут еще инквизиторы с бумагами…

— Хватит! — простонал презиратор. — С меня довольно! Пусть этим занимаются мои секретари, а завтра я подпишу все, что нужно. Фигаро, пойдем в подсобку, хоть перекусим спокойно!

— Дельная мысль, — кивнул следователь. — Перекусить не помешает. Только что значит, «перекусить»? Я хочу полноценной жрачки и стакан виски. По-моему, я это заслужил.

— Идем, идем. Будет Вам жрачка.

Они сидели в здании городской почты, которое с легкой руки Логоса было временно переименовано в штаб комитета по кризисным ситуациям. Собственно кризис уже миновал, но, как совершенно справедливо заметил презиратор, «чем громче король чихнет, тем резвее стража зачешется». Бумажной работы предстояло столько, что по сравнению с этими бюрократическими раскопками возвращение спешно эвакуированных жителей города обратно в свои дома казалось просто детской забавой.

— А что с Ричем?

Вместо ответа Логос кивнул в дальний угол приемной, где укрывшись за стойкой сидел королевский дипломат. В руках Рич сжимал чашку с горячим чаем; голова «виновника торжества» была низко опущена, а из закрытых глаз ручьями текли слезы.

— Фигаро, Вы думаете, с ним все будет в порядке?

— Откуда я знаю? — следователь развел руками. — Я плохой советчик в сердечных делах. Но, думаю, с ним все будет в порядке. Возможно даже лучше чем раньше.

— Не понимаю. — Логос задумчиво потер подбородок. — Она что, каким-то образом… внедрила в него любовь к себе?

— Нет. Просто убрала все, что стояло на пути этой любви.

— Все равно не понимаю. Я метафизик, а не лирик, — лицо Логоса посветлело. — Но, все-таки, здорово, что все закончилось хорошо. Город цел, Рич жив, обошлось без массовых смертоубийств и разрушений. Недовольны только военные.

— Ну еще бы!

— Но недовольны они весьма абстрактно. Я бы сказал, облически. Никаких официальных требований рубить головы, рвать и карать — только устное замечание… Я вот думаю: может, это тоже подарок от лисы?

— Все может быть, — следователь, улыбнувшись, кивнул.

— И все равно не могу понять, что ею двигало. Если это возмездие, то какое-то странное.

— Любовь, Логос. Только любовь. Ничего больше.

Фигаро внимательно следил, как темно-коричневая струя ароматного чая плещет ему в чашку, закручивая в ее фарфоровом бутоне маленький пенный водоворот. Чай пах медом и сушеными розовыми лепестками.

Следователь покосился на стол, где на подносе высилась огромная гора пирожков с мясом — только что из духовки. Нет, не было и не будет в мире вещи более вкусной, чем горячие пирожки с мясом и луком — если, конечно, они только что из духовки, а не вульгарным образом разогреты на паровой бане.

Фигаро потянул руку и схватил пирожок. Пирожок был мягким, словно ангельское перо и горячим, точно недра Ада. Следователь зажмурился, открыл рот…

— Фигаро, стучат!

— О нет! Только не это! Меня нет дома!

Тетушка Марта упорхнула, оставив после себя аромат парного молока и корицы.

Фигаро обожал корицу.

Он воровато осмотрелся вокруг, вздохнул и вонзил в пирожок зубы. Бесподобно. Божественно. Экстаз.

На лестнице послышались шаги — легкие туфли с аккуратными подковками. «Серебро», — догадался Фигаро. «Что за франт ломится, на ночь глядя? И чего им всем не спится? Тихий городок, ага».

Дверь открылась и на порог кухни тетушки Марты шагнул…

— Матик?! — следователь едва не выплюнул чай. — Что Вы здесь делаете?!

Городской голова выглядел усталым. Усталым и потасканным, как будто старый банкир и мошенник провел несколько дней на лесозаготовках, куда его упекли за мелкое хулиганство в привокзальной пивнушке. Полы его зеленого сюртука обтрепались, туфли промокли, а тонкий серебристый шарф висел на шее как дохлый уж. Фигаро подумал, что Матик похож на Дуремара из старой сказки про плотника-колдуна: такой же длинный, смешной и нескладный.

— Здравствуйте, Фигаро, — Матик присел на табурет и закинул ногу за ногу. — Как жизнь?

— Что случилось, Матик? — следователь отхлебнул чаю и принялся степенно дожевывать пирожок. — Триста Демонов выбрались из Спартанской Ямы? На кладбище осенний слет гулей? У Вас в шкафу вампир?

— Нет-нет, Фигаро. Все в порядке. Я, собственно, неофициально. Вроде как. Поэтому предлагаю сразу покончить с официальной частью… Спасибо, тетушка Марта, чай будет очень кстати.

Он вздохнул, потер лоб и принялся излагать в своеобычной манере площадного политика:

— Фигаро! Для начала мне хотелось бы выразить Вам благодарность за спасение моего города от полного разрушения… Хм-м-м… Да… разрушения, мать его…

— Откуда Вы узнали? Эта информация засекречена.

— От Логоса, откуда же еще.

— Ого! — следователь поднял брови. — Вы водите знакомства с высокими чинами Ордена Строгого Призрения?

— Нет, — Матик самодовольно ухмыльнулся, — только с Логосом. Короче, я узнал достаточно, чтобы понять: именно Вам Нижний Тудым обязан, так сказать, продолжением своего существования. Вы подарили городу новую жизнь.

— Громко сказано, Матик.

— Тем не менее… Короче: от лица городской администрации я благодарю Вас и дарю Вам дом в городской черте, а именно — на Большой Жестянке.

— Ого! На центральной улице?!

— Именно. Также Вы назначены официальным представителем Департамента Других Дел в Нижнем Тудыме.

— Твою мать… — Фигаро схватился за голову. — Всю жизнь мечтал.

— …однако, поскольку на подобные должности могут назначаться только чиновники не ниже пятого класса, то Вы, автоматически, становитесь старшим следователем с окладом двадцать тысяч империалов в год. Поздравляю.

— Из младших следователей — в старшие? — Фигаро не поверил собственным ушам. — А такое вообще возможно?

— Если ты знаком с тонкостями королевской бюрократии, то возможно и не такое. Это куда круче любого колдовства, Фигаро. Вам не понять.

— И слава всем силам на небе и на земле, что не понять, — следователь старомодно перекрестился. — С меня хватит Других и чокнутых колдунов.

— В общем, как-то так… — Матик допил чай, отряхнул брюки и встал. — Теперь мне пришла пора откланяться. Я…

— Даже и не думайте! — взвилась тетушка Марта. — Сейчас у нас будет ужин! Немедленно за стол! А я пока достану из погреба праздничной наливки. Я тоже должна господину Фигаро, ведь он спас и мой дом тоже.

— Тетушка Марта, — Матик виновато развел руками, — я бы и с радостью, но…

— Никаких «но»! И я не желаю слышать ни о каких «неотложных делах»! Вы городской голова или курсистка, которой надо быть дома к полуночи, а не то ее взгреет папаша?

— М-м-м…

— Чистая! Фильтрованная через древесный уголь! На ореховых перепонках!

— Э-э-э…

— А в духовке — рулет! С чесноком!

— Я… — Матик беспомощно оглянулся, ища поддержки, но Фигаро притворился, будто занят пирожками.

— А, ладно, — Матик махнул рукой. — Если только минут на десять.

— …А потом она такая говорит: «что, Фигаро?! Этот ненормальный?! За какие такие дела ему повышение, если он со скрипом получил диплом? Разве что за раскрываемость, она у него высокая…»

— …на четвертом курсе. Надо было создать клетку для Другого низкого уровня, например, для домового или инкубуса. Клетку-то я создал, но вот квазиматематика… Не силен я в точных науках. Прогадил расчет и в итоге засадил в силовой куб старшего лаборанта. Скандал был, жуть! То есть, понимаете, для того чтобы его оттуда вытащить нужны мои расчеты, а какие расчеты, если я от балды делал? Короче, сидел он там почти сутки, но проблема даже не в этом — просто, пардон, в туалет-то сходить…

— …Берете куриные крылышки, маринуете и ставите в прохладное место на сутки. Можно и на больше. Потом берете панировочные сухари, смешиваете их с карри, ароматными травками, соли туда по вкусу…

Часы на башне засипели, прокашлялись и натужно пробили два раза. За окнами перемигивались холодные осенние звезды, да ветер гнал поземку, завывая в слуховом окне. Вдали мерцали городские огни — горожане возвращались в родные дома.

На столе громоздились горы посуды, испускал ароматный чесночный пар свиной рулет. Две пустые бутыли с наливкой уже отправились под лавку, и теперь на столе красовался графин с крепленым домашним вином, по запотевшим стеклянным стенкам которого стекали капли влаги.

«Вино после водки», — подумал Фигаро. «Ох, и плохо же мне будет с утра… Но о таких вещах лучше не думать. Так устроена жизнь — за все обязательно надо платить. Тут философия в том, чтобы уметь с благодарностью выплачивать долги».

— Вот только Ричу не повезло, — Матик задумчиво покрутил в пальцах пустой стакан. — Влюбился, а любовь-то — фьють! Врагу не пожелаешь.

— Ничего, — тетушка Марта уперла руки в бока, — влюбляться полезно. И потом: она ведь не умерла, так, Фигаро?

— Нет, — следователь плеснул себе еще вина. — Просто вернулась домой.

— А где у нее дом?

— Понятия не имею. Но, думаю, что везде.

— То есть, они еще встретятся? Рано или поздно?

— Не сомневаюсь, — Фигаро улыбнулся. — Понятия не имею, почему так, но, почему-то не сомневаюсь в этом ни капельки.

— Ах, до чего же я люблю хорошие концовки! — тетушка Марта всплеснула руками. — Фигаро, я знаю, — Вы мастер рассказывать всякие истории. Расскажите еще какую-нибудь. Только не про вампира.

— Ну, тетушка Марта! — следователь улыбнулся, — я знаю мало таких историй. В смысле, таких, которые бы хорошо заканчивались.

— Тогда придумайте что-нибудь! Про вампира же придумали!

— Ну-у-у, тетя Марта! Про вампира — чистая правда!

— Ага, правда, конечно! Наврали и не краснеете!

— Ну ладно, ладно, — следователь махнул рукой. Давайте расскажу про то, как я бился с драконом.

— Врете.

— Ничуть. В общем, так: давным-давно, в одном далеком северном городке, в пещере у самого моря жил дракон…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.

11.11.2013 г.