Следствие

4

— Ну-с, — произнёс Шеппард. Грегори положил перед ним исписанный листок.

— Я подготовил небольшую сводку, господин инспектор.

«9.40. Д. Хансел за завтраком умирает от разрыва сердца. Др. Адамс констатирует смерть.

14.00. Приезжает владелец похоронного бюро. Сестра Хансела отказывается дать костюм, владелец похоронного бюро забирает труп без одежды и в гробу перевозит в морг.

17.00. Констебль Аткинс становится на дежурство у морга. Труп лежит в гробу (открытом). Двери заперты на щеколду, в пробой воткнута щепка.

23.00. Дежурство принимает констебль Стикз. Открыв дверь, он заглядывает в морг. Никаких изменений. Начинает падать снег.

Примечание. Возможно, именно в этот момент, пока внимание Стикза отвлеклось, в морг проскользнула кошка.

3.00. Стикза сменяет Вильямс. Он не открывает дверь, а в присутствии Стикза светит в окно фонарём; Стикз подтверждает, что внутри ничего не изменилось, и затем возвращается в город.

5.25–5.35. Смидерз звонит на пост в Пикеринг и сообщает, что сбил на дороге полисмена.

5.50–6.00. «Скорая помощь» из Хэйка привозит доктора Адамса и коменданта. Она забирает Вильямса и уезжает. На шоссе в ста шестидесяти ярдах от морга стоит врезавшийся в дерево «бентли», который сбил Вильямса краем багажника или задним бампером. У Вильямса перелом основания черепа и трёх рёбер. Он без сознания. Комендант идёт к моргу и видит, что дверь полуоткрыта, примерно в метре от неё лежит на боку труп с поджатыми ногами и руками, одно окно разбито, стекло выдавлено изнутри, в снегу торчат осколки. В морге он обнаруживает кошку и забирает её с собой. Кошка, с самого начала проявлявшая беспокойство, издыхает по дороге в город.

Следы, обнаруженные возле морга:

1. Вокруг морга вытоптана круговая тропа, следы на ней соответствуют подошвам ботинок констебля Вильямса; следы отходят от тропы, ведут к разбитому окну, а затем на шоссе и обрываются у места катастрофы.

2. Следы коменданта — трудноразличимые, поскольку он ступал по следам Вильямса, чем незначительно затёр их рисунок.

3. Под разбитым окном барака отчётливый след босой ступни, идентифицированный как отпечаток левой ступни покойника. След обращён пальцами к стене, несколько повёрнут вовнутрь, глубокий, словно бы выдавленный под действием значительного веса.

4. От окна к дверям, огибая угол барака, ведут следы, подобные следам, которые оставляет человек, когда ползёт или двигается, опираясь на локти и колени; в снегу имеются явно выраженные вмятины, напоминающие углубления, выдавленные коленом. В двух таких следах на плотном снегу сохранились отпечатки, соответствующие негативному рисунку кожи колена (как если бы колено было обнажено).

5. В глубоком снегу между кустами в направлении ручья, находящегося в двадцати девяти ярдах от задней стены морга, обнаружены отдельные кошачьи следы, соответствующие по величине лапам подохшей кошки. Следы обрываются, словно кошка вспрыгнула на один из кустов.

6. На илистом дне ручья (наибольшая глубина вблизи морга один фут и четыре дюйма) в сорока трёх, сорока одном и тридцати восьми ярдах от морга обнаружены очень нечёткие, размытые и невозможные для идентификации следы человека, вероятно обутого. Невозможно точно определить время, когда они были оставлены; по мнению экспертов, от двух до шести дней назад.

Примечание 1. В следах, описанных в п. 4, и под окном обнаружены стружки, подобные тем, которыми устлан гроб.

Примечание 2. Следы, описанные в п. 4, заканчиваются там, где обнаружено тело (на расстоянии метра от дверей).

Примечание 3. Минимальное расстояние по прямой между тропой, вытоптанной констеблем Вильямсом, и ручьём составляет тринадцать ярдов. Весь этот участок густо зарос орешником. Разница уровней — пять футов (достаточно пологий склон, начинающийся сразу за моргом, и небольшой, порядка двух футов, обрыв у самой воды). Обломки камня, являющиеся отходами от надгробных плит, изготавливаемых в летний период, рассыпаны как по дну ручья, так и в кустарнике; их величина: от картофелины до человеческой головы, изредка чуть больше. Несколько камней торчат над снегом или на уровне его поверхности в развилинах ветвей орешника (там, где заросли особенно густые).

Состояние трупа. Кроме того, что представлено в протоколе осмотра тела, обращает на себя внимание следующий факт: окостенение конечностей, которое в предшествующие сутки констатировал владелец похоронного бюро, отсутствует. Поскольку за такой короткий промежуток времени оно не могло исчезнуть само (обычно это происходит через пятьдесят — семьдесят часов после смерти), надо полагать, что оно нарушено силой».

Шеппард поднял глаза на Грегори.

— Лейтенант, это точно — относительно окостенения?

— Да. Я консультировался у экспертов. Его можно нарушить силой, после чего оно либо возвращается снова, либо нет.

Шеппард отложил листок.

— И какие же выводы?

— Вас интересует моя версия?

— И она тоже.

— Преступник мог прокрасться в морг до начала дежурства Аткинса. Возможно, он спрятался в углу, за крышкой гроба, или замаскировался досками и верёвками, которые лежат у стены, в самом тёмном углу морга. Около пяти часов он вытащил тело из гроба и начал выдавливать стекло, оно лопнуло, и окно открылось. Вильямс услышал шум, подошёл и, увидев, что окно открыто, а стекло разбито, вынул револьвер. Тогда преступник вытолкнул труп в окно, но так, чтобы со стороны казалось, будто мертвец двигается сам. Вильямс потерял от страха голову и кинулся бежать. Когда он исчез, преступник вылез через окно, дотащил труп до двери, но тут, очевидно, его что-то испугало. Он бросил труп и скрылся.

— Когда это было?

— Примерно в полшестого, как раз начинало светать. По следам Вильямса он дошёл до зарослей, а потом, ступая по стволам и камням, застрявшим в развилках, и цепляясь за ветки, спустился в ручей и по его дну, перепрыгивая с камня на камень, пошёл в сторону железнодорожной станции.

— Это всё?

— Нет. Есть второй вариант. Преступник пришёл около четырёх, а может даже в пятом часу, по ручью. Стоя в воде, выждал, когда пройдёт Вильямс. Затем, ступая по веткам, добрался до тропки. Конечно, он должен был оставить следы, но они не сохранились, так как снег шёл ещё полтора часа и всё засыпал. Следуя на некотором расстоянии за Вильямсом по дорожке, которую тот протоптал, он дошёл до двери, открыл её, проник в морг, а дверь за собой прикрыл. Дальше он, очевидно, действовал, как и в первом варианте: вытащил тело из гроба, выдавил окно, привлёк этим внимание Вильямса, вытолкнул труп на улицу, а когда Вильямс убежал, дотащил тело до двери, закрыл её на щеколду и вернулся к ручью. Но направился не к станции, а к месту пересечения ручья с автострадой. Там его, наверно, ждала машина, на которой он и уехал.

— На автостраде были какие-нибудь следы?

— Следов машин было много, но ничего определённого сказать нельзя. Это ведь только домыслы. Всё решат показания Вильямса. Если он заметил, что дверь была лишь прикрыта и в пробой не воткнута щепка, придётся принять второй вариант.

— Как он себя чувствует?

— Пока без сознания. Как будет дальше, трудно сказать. Врачи говорят, что дня через два-три всё станет ясно.

— Ну что ж… — задумчиво произнёс Шеппард. — Вам придётся как следует потрудиться над версией. А то ведь какая получается альтернатива? «Устрашившись его, стерегущие пришли в трепет…»[3] Грегори перевёл взгляд с лица инспектора на его руки, неподвижно лежащие на столе.

— Вы так полагаете? — медленно процедил он.

— Грегори, мне бы очень хотелось, чтобы вы не считали меня противником. Лучше представьте-ка себя на моём месте. Что, это очень смешно? — поинтересовался Шеппард, видя, что лейтенант улыбается.

— Нет. Просто мне кое-что вспомнилось. Я тоже… впрочем, не стоит об этом. Если бы я был на вашем месте, то думал бы точно так же, как сейчас. Невозможно пройти сквозь стену, если нет двери.

— Хорошо. Разберём первую версию. Преступник, говорите вы, прокрался в морг до одиннадцати, прежде чем началось первое дежурство. Вот план морга. Где здесь можно спрятаться?

— Тут в углу, за крышкой гроба, или в противоположном — за досками.

— Вы проводили эксперимент?

— Ну так, постольку-поскольку. За крышкой можно встать, но если посветить сбоку, то спрятавшегося сразу видно. Поэтому более правдоподобным мне кажется, что преступник укрылся за досками. Никто из констеблей тщательно не осматривал морг, они просто заглядывали в дверь.

— Хорошо. Чтобы вытолкнуть тело в окно, преступник должен был изменить его положение, тело ведь окостенело, не правда ли?

— Да. Очевидно, он это и сделал — в темноте. Потом выдавил стекло и опустил тело на землю.

— А каким образом он оставил след босой ступни трупа около стены?

— Ну, это было нетрудно.

— Ошибаетесь, это было очень трудно. Это нужно было сделать так, чтобы преступника не заметил Вильямс, который наблюдал за этой сценой, привлечённый звоном разбитых стёкол. Это, пожалуй, самый критический момент. Ясное дело, Вильямс не убежал бы, если бы заметил преступника. Он не побежал бы от человека, проделывающего какие-то манипуляции с трупом, так как именно этого человека он и ждал. Он или выстрелил бы, или попытался задержать его без применения оружия, но ни за что бы не побежал. Вы согласны со мной?

Глядя инспектору в глаза, Грегори молча кивнул. Шеппард продолжал:

— Если бы труп упал на снег, а преступник спрятался, скажем, присел под окном, так, чтобы его нельзя было увидеть с улицы, то и в этом случае Вильямс не кинулся бы бежать. С револьвером в руках он стал бы ждать, что будет дальше. Я думаю, он выбрал бы такую позицию, чтобы держать под наблюдением и дверь, и окно, если, конечно, решил бы не заходить в морг, что вполне вероятно. Но никак не побежал бы. С этим вы тоже, надеюсь, согласны?

Грегори опять кивнул.

— Такие же неувязки и во второй версии. Правдоподобно тут только предположение, что преступник не прятался за досками, а пробрался в морг ночью. И снег действительно мог засыпать его следы. Пошли дальше. Рассмотрим, как протекали события после бегства Вильямса. Преступник вылез из морга, дотащил труп до двери и ушёл по кустам, а затем по ручью. Для чего он волок тело по глубокому снегу? Вернее, не волок, а, как нам обоим прекрасно известно, производил с ним какие-то странные манипуляции, так что в результате остались следы, создающие впечатление, будто обнажённый человек полз на локтях и коленях. Верно?

— Да.

— Зачем он это делал?

— Ситуация сейчас куда хуже, чем во время нашей первой беседы… — начал Грегори, и голос его звучал доверительно, словно он делился каким-то секретом. — Этот человек действительно смог бы пробраться в морг, если бы заранее всё хорошенько рассчитал. Он мог идти следом за полисменом — падал снег, было темно, ветер заглушал шаги, мог войти в морг и там подождать минут сорок пять или даже час, пока снег не засыплет его следы. Но тут возникает… Я думал, что он хочет создать эффект, о котором вы говорили. Допустив, что этот человек хочет заставить полицию уверовать в воскрешение из мёртвых, я думал, что нашёл объяснение. Но теперь и это отпадает. Он дотащил труп до двери — и бросил. Да, его могло что-то испугать. Но зачем он оставлял эти следы на снегу? По трупу видно, что никакого воскрешения не было, и он должен был знать, что это станет ясно, и тем не менее бросил. И вот этого я не могу понять — ни в категориях уголовного преступления, ни в категориях психического расстройства.

— Возможно, его что-то спугнуло, вы только что сами говорили об этом. Он мог, например, услышать подъезжающую машину.

— Да, он мог даже увидеть её, но…

— Увидеть? Как?

— Когда сворачиваешь с автострады на Пикеринг, свет фар падает сверху — автострада лежит несколько выше — на кладбище и крышу морга. Я отметил это вчера ночью.

— Грегори, но ведь это очень важно! Это же объяснение: свет фар напугал его, и он бросил труп. Это был бы первый случай, когда он споткнулся и не довёл дело до конца. Бросил труп, так как решил, что едет полиция, и потерял голову от страха. Для вас это должно стать основой версии… или, по крайней мере, спасительной соломинкой!

— Да, спасительной соломинкой… — повторил Грегори, — но… я не смею ухватиться за неё. Человек, который перед операцией штудирует метеорологические бюллетени, который планирует свои действия так, чтобы выполнялась сложнейшая математическая формула, должен был бы знать, что при повороте лучи от фар очерчивают дугу и на секунду падают на кладбище.

— Ну, вы чересчур лестного мнения о нём.

— Да, лестного. Я просто-напросто не могу поверить, будто он испугался. Он не побоялся полисмена с револьвером, стоящего в нескольких шагах, и испугался света далёкой машины?

— Такое иногда бывает. Последняя капля, переполнившая чашу… Он не был готов к этому. Или его ослепило. Думаете, это невозможно? Грегори, вас этот человек восхищает, осторожней, ещё шаг и вы станете преклоняться перед ним!

— Вполне возможно, — сухо произнёс Грегори. Он потянулся к листку, но, увидев, что рука дрожит, быстро убрал её под стол. — Возможно, вы и правы… — добавил он после секундного раздумья. — Я думаю, что… всё увиденное мною там было именно таким, каким и должно было быть, но, может, я и запутался. Только ведь Вильямс испугался не трупа, а того, что с ним творилось. А творилось с трупом нечто такое, что Вильямс впал в панику. Может, мы и узнаем, как всё было, только… что нам это даст?

— Остаётся ещё кошка, — пробормотал Шеппард, словно бы про себя.

Грегори поднял голову:

— Да. И должен сказать, что это мой единственный шанс.

— Как это понимать?

— Это проявление закономерности — общего для всех случаев, необъяснимого, но общего. Это ведь не хаос, нет. Тут есть какая-то цель, только она темна. Инспектор… я… хотя вы сказали… — Грегори никак не мог выразить свою мысль и оттого нервничал, горячился. — Мне кажется, единственное, что мы можем сделать, это ещё больше усилить контроль. Сделать так, чтобы не осталось ни единой щёлочки, в которую он мог бы проскользнуть. У него жёсткая система, и эта система должна обернуться против него. Сисс нам поможет, высчитает, где нужно ожидать следующего похищения.

— Сисс? — переспросил Шеппард и выдвинул ящик стола. — Я получил от него письмо. Он пишет, что больше не ожидает исчезновений.

— Не ожидает?! — Грегори остолбенело смотрел на Шеппарда. Тот молча кивнул.

— Он считает, что серия эта закончилась, прекратилась — либо очень надолго, либо навсегда.

— Он так считает? А доказательства?

— Он пишет, что это требует очень серьёзного обоснования, над которым он сейчас и работает. До завершения работы он предпочитает воздержаться от каких-либо объяснений. Ничего больше в письме нет.

— Ах так…

Грегори понемногу приходил в себя. Глубоко вздохнув, он сел прямо и задумчиво принялся рассматривать свои руки.

— Наверно, он знает больше нас, если… Он знаком со всеми материалами следствия?

— Да. Я пересылал ему их по его просьбе. Считаю, что мы обязаны это делать, поскольку он помог нам определить место…

— Да… Да, конечно, — пробормотал Грегори. — Это всё меняет. Остаётся только одно…

Грегори встал.

— Вы хотите говорить с Сиссом? — спросил Шеппард.

Грегори сделал неопределённый жест. Единственное, чего он хотел, как можно скорее закончить разговор, уйти из Ярда и побыть немножко одному. Шеппард встал из-за стола.

— Я не советовал бы вам торопиться, — тихо проговорил он, поднимая глаза на Грегори. — Во всяком случае, постарайтесь не обидеть его. Очень вас прошу.

Грегори, совершенно оторопевший, пятился к дверям. Он видел на лице Шеппарда выжидательное выражение и, сглотнув слюну, с трудом выдавил:

— Постараюсь. Правда, я ещё не решил, говорить ли с ним сегодня. Не знаю ещё. Мне надо…

И, не закончив, он вышел. В коридоре горело электричество. Время сегодня тянулось бесконечно. Грегори казалось, что со вчерашнего дня прошло никак не меньше недели. Он вошёл в лифт и поехал вниз. Но неожиданно нажал на кнопку и остановил лифт на втором этаже. Здесь размещались лаборатории. Мягкая ковровая дорожка заглушала шаги. Тусклые отражения ламп поблёскивали на латунных петлях и замках. Ярко сверкали старинные ручки, отполированные прикосновениями тысяч ладоней. Медленно, бездумно Грегори брёл по коридору. Из открытой двери долетало глухое бульканье, в глубине комнаты темнели накрытые чехлами спектрографы на штативах. Лаборант в халате возился у бунзеновской горелки. Следующая дверь тоже была распахнута настежь; белый, как пекарь, Томас расставлял на столе уродливые гипсовые отливки. Эта комната была похожа на мастерскую скульптора-абстракциониста. Бугристые глыбы гипса стояли на столе ровным рядом, а маленький техник, осторожно постукивая по форме деревянным молоточком, вынимал очередную. На полу стоял таз с каким-то полузатвердевшим раствором. Опершись о притолоку, Грегори наблюдал за Томасом.

— Ах, это вы? А я как раз закончил. Возьмёте их с собой? — Томас принялся перекладывать слепки, глядя на них не без профессионального удовлетворения. — Чистая работа, — пробормотал он под нос.

Грегори кивнул, взял с края белую глыбу, оказавшуюся неожиданно лёгкой, перевернул и с изумлением уставился на след босой ступни, длинной, узкой, с растопыренными пальцами.

— Нет, спасибо, пока не надо. — Грегори внезапно замолчал, положил слепок и вышел, провожаемый удивлённым взглядом Томаса, прекратившего даже расстёгивать заляпанный гипсом прорезиненный халат. Уже в коридоре Грегори остановился и бросил через плечо:

— Доктор здесь?

— Только что был. Но, может, уже ушёл, не знаю.

Грегори дошёл до конца коридора. Без стука отворил дверь. На столе возле занавешенного окна горели маленькие лампочки подсветки микроскопов. На полке поблёскивали пробирки и колбы с разноцветными растворами. Соренсена не было, за столом сидел молодой доктор Кинг и писал.

— Добрый вечер. Соренсена нет? — спросил Грегори и, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос: — Вы не в курсе, как там с кошкой? Соренсен сделал вскрытие?

— С кошкой? А, ясно, ясно!

Кинг поднялся.

— Да, я произвёл вскрытие. Соренсена нет. Ушёл. Ему некогда. — Тон, каким это было сказано, свидетельствовал, что к начальнику своему Кинг не испытывает тёплых чувств. — Она здесь. Хотите взглянуть?

Он толкнул маленькую дверцу в углу и зажёг свет. В узенькой каморке стоял только закапанный реактивами деревянный стол, весь в бурых и ржавых пятнах. Грегори заглянул в дверь, увидел распластанную на столе красноватую тушку и отшатнулся.

— Чего там смотреть, — сказал он. — Я в этом деле не понимаю. Скажите лучше, что вы нашли?

— В сущности, я ведь не ветеринар, — начал Кинг, чуть выпрямившись и машинально перебирая ручки и карандаши, торчащие из верхнего кармана пиджака.

— Да, конечно, я понимаю, но я специально торопил, потому что боялся, как бы это не затянулось. Ну, так отчего же она сдохла?

— От голода. Это же был живой скелет. А кроме того, наверно ещё от холода.

— То есть как?

Удивление Грегори почему-то рассердило Кинга.

— А вы чего ожидали? Яда? Нет. Можете мне поверить. Не стоит и проверять, напрасный труд. Я, конечно, сделал реакцию на мышьяк, и зря. Кишечник у неё вообще был пустой. А почему это вас так разочаровало?

— Да нет, что вы. Конечно, конечно. Вы правы, — бормотал Грегори, тупо уставившись на разложенные в раковине инструменты. Там, среди пинцетов, лежал скальпель, к его лезвию прилип клочок серой шерсти. — Простите. То есть благодарю вас. Спокойной ночи.

Грегори вышел в коридор и тотчас же вернулся. Кинг снова оторвался от бумаг.

— Простите, доктор. Кошка была молодая?

— Нет, старая, только маленькая. Такая порода.

Понимая, что ничего больше не узнает, Грегори тем не менее стоял в дверях и продолжал выспрашивать:

— А… а не может быть какой-нибудь другой причины смерти — какой-нибудь необычной?

— Простите, а какие, по-вашему, бывают «необычные» причины?

— Ну, там, какая-нибудь редкая болезнь… да нет, чего уж… Глупости я болтаю. Извините. — И, заметив в глазах Кинга насмешку, Грегори торопливо вышел. С чувством огромного облегчения он захлопнул дверь. В раздумье остановился и вдруг услышал, что Кинг насвистывает какой-то весёлый мотивчик.

«Похоже, это я развеселил его, — подумал Грегори. — Ну, с меня хватит!» И он решительно побежал вниз по лестнице.

В здании горело электричество, и потому казалось, что уже настала ночь, а на улице только-только начинало вечереть. Мостовые под южным ветром подсохли. Грегори неторопливо шагал, и вдруг поймал себя на том, что насвистывает тот же мотив, что и доктор Кинг. Это его разозлило. Чуть впереди шла стройная женщина. На спине её плаща было белое пятнышко. Нет, это оказался пух. Поравнявшись с ней, Грегори уже было поднёс руку к шляпе, собираясь сказать ей об этом, но почему-то промолчал, засунул руки в карманы и ускорил шаг. И только через несколько секунд до него дошло, почему он ничего ей не сказал. У женщины был противный острый нос.

«Господи, что за чушь!» — со злостью подумал он.

Грегори спустился в метро и сел в поезд, идущий на север. Стоя у окна, он просматривал газету, время от времени машинально бросая взгляд на названия станций, мелькающие за стеклом. На Вуден-хиллз он вышел. Поезд с грохотом умчался в туннель. Грегори зашёл в кабинку автомата и раскрыл телефонную книгу. Долго водил пальцем по колонке фамилий и наконец нашёл: «Сисс Харви, др. фил., м. и., Бриджуотер 876 951». Снял трубку, набрал номер. Ожидая ответа, прикрыл поплотнее дверь. С минуту раздавались длинные гудки, потом в трубке щёлкнуло, и женский голос произнёс:

— Слушаю.

— Можно доктора Сисса?

— Его нет. Кто говорит?

— Грегори из Скотленд-Ярда.

Короткая пауза, словно бы женщина на том конце провода колебалась. Он слышал её дыхание.

— Доктор Сисс будет минут через пятнадцать, — неуверенно произнесла собеседница.

— Через пятнадцать? — переспросил он.

— Вероятно. Передать, что вы звонили?

— Нет, благодарю вас. Возможно, я…

Не закончив, Грегори повесил трубку и уставился на свою ладонь, лежащую на телефонной книге. За стеклом замелькали огни: к перрону подошёл поезд. Не раздумывая, Грегори выскочил, бросил взгляд на светящуюся надпись под бетонным сводом, указывающую станцию назначения, и сел в последний вагон.

До Бриджуотера поезд шёл минут двадцать. Всё это время Грегори старался угадать, кем приходится Сиссу эта женщина. Сисс не женат. Тогда, может, мать? Нет, голос слишком молодой. Прислуга? Он пробовал восстановить в памяти звучание её голоса — грудного и в то же время звонкого, как будто от этого Бог знает что зависело. На самом-то деле он пытался отвлечься от мыслей о предстоящей беседе с Сиссом. Грегори не хотел этого разговора, более того, боялся — боялся, что порвётся последняя ниточка.

Из метро он вышел на большую шумную улицу; все первые этажи здесь были заняты магазинами, над домами висела эстакада железной дороги, по которой с грохотом проносились электрички. Сисс жил неподалёку, на пустынной тёмной улочке; только зелёная неоновая реклама фотопластикона одиноко горела на ней. Дом, в который вошёл Грегори, казался в полумраке бесформенной глыбой с нависающими над тротуаром выступами то ли карнизов, то ли балконов. Серо-зелёный отсвет рекламы, отражённый окнами дома напротив, чуть освещал подъезд, лестница же утопала в темноте. Грегори включил свет и пошёл наверх. Конечно же Сисс, логичный, самоуверенный, всласть поиздевается над ним. И он уйдёт от него, не только понимая, что потерпел поражение, но и уверовав в собственную непроходимую глупость. Доктор ни за что не упустит возможности продемонстрировать собеседнику своё превосходство. Собираясь нажать кнопку звонка, Грегори вдруг увидел, что дверь не заперта. Подумал: «Надо позвонить», — и легонько толкнул дверь. Она бесшумно растворилась. В сухом, жарком воздухе прихожей плавал слабый, еле уловимый запах пыльной тёплой кожи. И чуть попахивало погребом, чувствовался какой-то холодный, застойный душок, слегка отдающий тлением, склепом. Запах этот был здесь так неуместен, что Грегори, ослеплённый темнотой, остановился, недоверчиво втягивая ноздрями воздух, но тут заметил полоску света и ощупью двинулся к ней.

Он наткнулся на неплотно притворённую дверь: в комнате, заслонённая дверцей шкафа, стояла на полу настольная лампа. Огромная тень дрожала на потолке, раскачиваясь из стороны в сторону; казалось, будто какая-то уродливая птица поднимает попеременно то левое, то правое крыло.

Сзади, со стороны прихожей, очевидно в кухне, тихо, но пронзительно шипела газовая горелка, временами её шипение переходило в свист, да стучали капли, падая в металлическую раковину. И больше ни звука — хотя, нет, Грегори уловил хриплое дыхание того, кто был в комнате.

Комната была большая, квадратная, с угловым эркером; в эркере трёхстворчатое окно, занавешенное чёрными шторами, сейчас чуть раздвинутыми. По стенам стояли книги. Грегори сделал ещё шаг и увидел Сисса; тот сидел на полу возле письменного стола и перекладывал пухлые папки с бумагами. Здесь было ещё жарче, чем в прихожей; в сухом воздухе, свойственном квартирам с центральным отоплением, совершенно явственно ощущался противный затхлый запах.

Грегори долго стоял в дверях, не зная, как выбраться из этого неловкого положения. Сисс сидел к нему спиной и сосредоточенно разбирал папки, вытаскивая их из ящиков стола. Одни он отбирал, с других сдувал пыль, отгоняя её рукой и недовольно фыркая. На кухне всё так же шипел газ. Грегори подумал, что, наверное, там и находится женщина, с которой он разговаривал по телефону. Он сделал ещё шаг, пол скрипнул, но Сисс не обратил на это внимания. И тут, подчиняясь внезапному импульсу, Грегори поступил совершенно непонятно: громко постучал в дверцу шкафа.

— Что такое? — Сисс поднял взлохмаченную голову и повернулся к двери.

— Добрый вечер и… прошу меня извинить, — чуть громче, чем следовало бы, произнёс Грегори. — Не знаю, помните ли вы меня, я — Грегори из Скотленд-Ярда. Мы встречались на совещании у инспектора Шеппарда… Входная дверь была открыта, и я…

— Да. Помню. Что вам угодно?

Сисс с видимым усилием поднялся, отпихнул ногой ближайшую стопку папок, сел на стол и вытер платком руки.

— Я веду следствие… занимаюсь этой серией. — Грегори с трудом подыскивал слова. — Инспектор Шеппард познакомил меня с вашим письмом. Вы пишете, что подобных случаев больше… не предвидится. В связи с этим я и пришёл…

— Да. Но я написал, что обоснования смогу представить только через некоторое время. Я работаю в одиночку и не знаю…

Сисс не договорил, умолк. Это было не похоже на него. Сунув руки в карманы, он прошёл, ступая на прямых, негнущихся ногах, мимо Грегори. Подошёл к окну, резко повернулся, неожиданно уселся на батарею, обнял руками колени и уставился на лампу. Какое-то время оба молчали.

— Впрочем, это неважно, — вдруг произнёс Сисс. — В моих планах произошли изменения, весьма существенные изменения.

Грегори стоял в пальто и внимательно слушал, хотя понимал, что Сисс разговаривает не с ним, он говорит сам с собой.

— Я побывал у врача. Уже давно я чувствую себя неважно. Производительность моя упала. На основании среднего, выведенного из продолжительности жизни моих родителей и дедов, я полагал, что у меня в запасе лет тридцать пять. Однако я не учёл влияния интенсивной работы мозга на сердечно-сосудистую систему. Мне осталось… куда меньше. И это меняет дело. Не знаю ещё…

Сисс опять прервал на полуслове и вскочил так резко, словно намеревался выбежать из комнаты и оставить Грегори в одиночестве, чему тот нисколько бы не удивился. Грегори не представлял, как реагировать на эту исповедь; правдивость её не вызывала сомнений. В сдержанности, в сухости тона, так не сочетавшегося с лихорадочными, порывистыми движениями Сисса — он срывался с места, пробегал несколько шагов и вдруг опускался, садился, точно спугнутая усталая муха, в бесстрастности повествования было что-то, вызывающее жалость. Сисс не вышел из комнаты — уселся на низкий диванчик, стоящий возле стены. Над его птичьей головкой с растрёпанными, торчащими в разные стороны космами седеющих волос темнела большая репродукция «Сумасшедшей» Клее. [4] — У меня был составлен план на ближайшие два десятилетия. Третье оставалось резервным. Теперь придётся всё менять. Я вынужден пересмотреть планы — исключить всё второстепенное, компилятивное. Я не желаю оставлять незавершённых работ!

Грегори молчал.

— Не знаю, буду ли я продолжать вашу работу. Теперь проблема становится тривиальной — остаётся подгонять гипотезы. А это не по мне. Неинтересно. Обработка статистических данных займёт несколько недель, а без вычислительных машин, может, даже и месяцев.

— Наши люди… — начал было Грегори, но Сисс прервал его:

— Ваши люди для меня абсолютно бесполезны, это не сыск, а научная работа. — Сисс вскочил. — Что вам нужно? Объяснение? Хорошо, я вам объясню. — Он взглянул на часы. — Я и так собирался сделать перерыв. Эта проблема не имеет ничего общего с криминалистикой. Здесь нет ни преступления, ни преступников, равно нет и состава преступления, как в случае, когда человека убивает метеорит.

— Вы хотите сказать, что тут действовали силы природы? — спросил Грегори и сразу же пожалел об этом. Ведь он решил молчать и дать выговориться Сиссу.

— Прошу не прерывать меня! Для дискуссий у меня нет времени. Вы знаете, что это такое — «силы природы»? Я лично не знаю. Проблема является чисто методологической, а криминалистическая её оболочка меня больше не интересует. Да и вообще никогда не интересовала.

Не переставая говорить, он подошёл к выключателю, зажёг верхний свет и взглянул на Грегори. На его тонких губах заиграла улыбка.

— Прошу взглянуть, — указал он на раскрытый шкаф. Грегори подошёл и увидел карту Англии, покрытую сыпью мелких красных точек. Частота крапинок и интенсивность окраски была неравномерной: города окружали кроваво-красные кольца, а справа внизу, у побережья Канала, было бледно-розовое пятно величиной с ладонь.

— Проблема эта не по вашему разумению, а потому и объяснение вам, очевидно, ничего не даст, но другого-то нет, — всё так же холодно улыбаясь, сказал Сисс. — Это место, самое светлое, вам знакомо?

— Да, это графство Норфолк, район, где исчезали трупы.

— Нет, эта карта представляет распределение заболеваемости раком в Англии на протяжении последних девятнадцати лет. Местность, где заболеваемость самая низкая, на тридцать процентов меньше средней, определена по данным пятидесятилетнего ряда и совпадает с районом, в котором исчезают трупы. Иначе говоря, тут налицо обратная зависимость, уравнение которой мне удалось вывести. Приводить его я не буду, поскольку для вас оно будет пустым звуком.

В том, как Сисс улыбался, одними губами, в самой его улыбке было снисходительное презрение.

— Учёный обязан относиться к фактам с максимальным уважением, — продолжал он. — Я, с вашего позволения, тоже шёл от фактов. Трупы исчезают. Каким образом? Помогает ли им кто-нибудь? Да, если вы как полицейский жаждете именно такой формулировки. Им помогает тот, по чьей воле на десять миллионов моллюсков с правосторонними раковинами встречается один с левосторонней. То есть фактор статистической закономерности. Моей задачей было вскрыть взаимосвязь этого явления с другими. Наука всегда занималась только этим и ничем другим заниматься не будет — до скончания века. Воскрешение? Отнюдь! Это слишком сильно сказано. Я вовсе не утверждаю, что трупы оживали, что сердца у них начинали биться, мозг — мыслить, а свернувшаяся кровь снова бежала по жилам. Другое дело, если бы вы спросили у меня, не двигались ли эти тела, не меняли ли они своего положения в пространстве? Тогда бы я ответил утвердительно. Но это все факты. А вот объяснение.

Сисс подошёл к карте, поднял руку. Он говорил быстро, энергично, голос его звучал уверенно, временами даже торжествующе.

— Исследовать можно только те явления и процессы, в структуре которых проявляется закономерность. В данном случае такая закономерность была. Следовало вскрыть связь этого явления с другими, что мне и удалось. Таков нормальный ход действий в науке. Почему камни падают вниз? Потому что действует гравитация. Что такое гравитация? Этого мы не знаем, но законы, по которым она действует, установить можем. Камни всегда падают вниз, и все к этому привыкли. Явление не перестаёт оставаться непонятным, но становится привычным. Если бы трупы людей и животных имели обыкновение удаляться от места кончины, если бы так было всегда, полиция не заинтересовалась бы происшествиями в графстве Норфолк. Моей задачей было определить место этой серии явлений, редких, необычных и потому привлекающих внимание, среди явлений изученных, известных и давно существующих. Настолько давно, что они перестали возбуждать удивление прохожих и интерес полиции. Таковым явлением оказалась раковая болезнь. В моём распоряжении были церковные книги всех приходов этого района и статистика смертности за последние пятьдесят лет. Известные трудности тут, конечно, были, поскольку полвека назад врачи ещё не умели определять рак столь же безошибочно, как сейчас. Однако мне всё же удалось получить данные по смертности от рака, каковые я и нанёс на карту, а результат вот он — перед вами.

Погасив верхний свет, Сисс вернулся к столу. Только теперь Грегори понял, откуда идёт этот скверный запах. В углу за шкафом стояли длинные низкие ящики, набитые потемневшими от старости томами в заплесневелых вспучившихся переплётах.

— Короче, дело обстоит таким образом. Рак подчиняется определённому циклическому закону. С конца девятнадцатого века наблюдается рост заболеваемости раком. Всё больше и больше людей болеют и умирают от него. В исследуемом районе графство Норфолк представляет собой остров относительно низкой заболеваемости. То есть она там удерживалась примерно на одном и том же уровне на протяжении последних тридцати лет, в то время как по соседству неуклонно росла. Когда разница в частоте заболеваний на этом «острове» и вокруг него достигла определённой величины, начали исчезать трупы. Центром, то есть местом первого исчезновения, является не геометрический центр «острова», а точка, где заболеваемость была минимальной. Отсюда явление распространялось волнообразно — с постоянной скоростью, в зависимости от температуры и так далее. Я об этом уже говорил, и вы, надеюсь, ещё не забыли. В последнем случае явление достигло границы «острова». Формула, выведенная мною на основании численных данных о заболеваемости раком, исключает возможность дальнейшего исчезновения трупов вне территории «острова». На основании этого я и написал Шеппарду.

Сисс замолчал, отвернулся и медленно поднял с пола лампу. Некоторое время он держал её в руках, словно не понимая, что с ней делать дальше, и наконец поставил на стол.

— И только на этом вы и основываетесь? — вполголоса спросил Грегори, стараясь выражаться как можно осмотрительней.

— Нет. Не только. — Сисс скрестил руки на груди. — В то время как в предыдущих случаях трупы исчезали, если можно так выразиться, насовсем, то есть удалялись на неопределённое расстояние и в неизвестном направлении, в последний раз перемещение тела было относительно незначительным. Почему? Да потому, что этот случай произошёл у границы «острова». Это помогло мне уточнить один из коэффициентов моей формулы, ведь заболеваемость на территории «острова» переходит в заболеваемость в смежных районах не скачкообразно, а постепенно.

Сисс вновь замолчал, и до слуха Грегори опять донеслось шипение газовой горелки.

— М-да, — внезапно промычал Грегори. — А какова же, по-вашему, причина исчезновений? Причина этих самых перемещений?

Сисс с насмешкой взглянул на детектива и чуть заметно улыбнулся.

— Послушайте, я ведь вам всё уже сообщил. Не уподобляйтесь, ради Бога, ребёнку, который, ознакомившись со схемой радиоприёмника и уравнением Максвелла, спрашивает: «Ага, а почему этот ящик разговаривает?» Ведь ни вам, ни вашему начальству не приходит в голову мысль возбудить дело против того, кто является причиной рака. Не правда ли? И вы, кажется, не разыскиваете ещё виновных в эпидемиях азиатского гриппа?

Грегори стиснул зубы и велел себе сохранять спокойствие.

— Хорошо, — сказал он, — по-своему вы правы. Значит, само по себе воскрешение, то есть, простите, передвижение, перемещение, бегство мертвецов, на основании этого объяснения вы считаете вполне понятным, очевидным и не заслуживающим дальнейшего внимания?

— Вы что, за идиота меня принимаете? — странно спокойно произнёс Сисс, усаживаясь на батарею. — Конечно же здесь бездна материала для изучения — биохимикам, физиологам, биологам, но не полиции. Другое дело, что исследования могут затянуться лет на пятьдесят и не дать никаких результатов, как, скажем, те же исследования рака. Чёткие и недвусмысленные результаты можно получить только в моей области — в статистике. Опять же как и при исследовании рака. Что же касается нашей проблемы, то тут возникнет множество противоречивых гипотез. Появятся и такие, которые придутся по вкусу толпе и дадут пищу для измышлений бульварной прессе. Феномен этот свяжут с пришельцами из космоса, с летающими тарелками, да мало ли ещё с чем! Но мне-то что за дело до всего этого?

— А какое место в вашем статистическом толковании занимают… дохлые животные, которых находили вблизи мест исчезновения? — поинтересовался Грегори, делая вид, что не замечает гневных ноток в голосе Сисса.

— Вас интересует и это? Ах, да… — протянул Сисс. Он сидел, обняв колено худыми руками. — Математически я это не исследовал. Самым простым и самым примитивным объяснением было бы признание этих животных переносчиками фактора, приводящего трупы в движение. Можно предположить, что это особый биологический agens [5], скажем, тот, который вызывает рак. И вот это «нечто», этот возбудитель рака, в определённых условиях может превратиться в наш «фактор». А мелкие домашние животные переносят его. Такую роль, например, играют крысы при эпидемиях чумы.

— Что-то вроде бактерий? — тихо подсказал Грегори. Он стоял, держась за дверцу шкафа, и, наморщив лоб, слушал Сисса, но смотрел не на него, а на его огромную тень.

— Этого я не говорил. Не знаю. Тут я вообще ничего не знаю. Это гипотеза на глиняных ногах. Hipotheses non fingo [6]. А я не выдвигаю и вообще терпеть не могу гипотез. Будь у меня время, я, возможно, занялся бы этой проблемой.

— Ладно, пусть не бактерии, но всё равно это, как вы изволили выразиться, некий биологический фактор. Может, простейшие, а? Простейшие, но наделённые интеллектом. Высоким интеллектом. А также предусмотрительностью, делающей их весьма похожими на людей.

— Мне кажется, вы первый собираетесь заработать на этой истории, наклёвывается неплохая сенсация — мыслящие микробы… — В голосе Сисса дрожала уже не насмешка, а злость.

Грегори, делая вид, что не замечает этого, шёл на него и говорил, говорил — возбуждённо и торопливо, словно его вдруг осенило:

— В центре «острова» низкой заболеваемости фактор действовал вполне сознательно, совсем как разумное существо, но там он ещё не обладал необходимым опытом. Он, к примеру, не знал, что мертвецу — как бы это выразиться — неудобно появляться голым среди людей, что это может привести к некоторым затруднениям и неприятностям. Приводя, так сказать, в движение следующего покойника, он позаботился о какой-никакой одежде. Он заставил мертвеца отгрызть занавеску, которая прикрыла непристойную даже после смерти наготу. Потом он научился читать, иначе как бы он стал штудировать метеорологические бюллетени? Но свет его могучего интеллекта пригас из-за чрезмерного приближения к границе района низкой заболеваемости. Единственное, что он там сумел, — это заставить окостеневшего покойничка проделать несколько нескоординированных движений, что-то вроде жутковатой гимнастики, да подняться, да игриво выглянуть в окно морга…

— Откуда вам всё это известно? Уж не присутствовали ли вы при этом? — спросил Сисс, не поднимая головы.

— Нет, не присутствовал. Но я представляю, что может испугать английского констебля. Пляска трупов. В его угасающем сознании, видно, промелькнуло воспоминание о Гольбейне [7] и о средневековых проказах скелетов.

— В чьём?

Голос Сисса невозможно было узнать.

— Как это «в чьём»? — удивился Грегори. — В сознании статистически доказанного биологического фактора, если пользоваться вашей терминологией.

Сисс встал. Грегори подошёл к нему почти вплотную. Они стояли лицом к лицу, и Грегори видел только глаза Сисса, какие-то выцветшие, с сузившимися зрачками. Так они и стояли несколько секунд, потом Грегори отступил назад и расхохотался. Смех прозвучал непринуждённо и мог обмануть своей естественностью. Сисс смотрел, смотрел на лейтенанта, вдруг лицо его судорожно исказилось, и он тоже рассмеялся. Но тотчас же замолчал. Молча прошёл он к столу, уселся в кресло, откинулся всем корпусом назад и долго барабанил пальцами по краю столешницы, ни слова не говоря.

— Вы думаете, что это я, — наконец произнёс он. — Верно?

Грегори был буквально ошарашен такой прямотой, даже растерялся. Длинный, нескладный, он молча стоял и отчаянно пытался сообразить, как вести себя при таком повороте беседы.

— Выходит, вы считаете меня не идиотом, как я склонен был недавно предположить, а сумасшедшим. И следовательно, мне грозит либо арест, либо принудительное обследование в психиатрической лечебнице. Обе эти возможности меня не устраивают, особенно теперь, при нынешнем состоянии здоровья. Впрочем, мне всегда было жаль терять время. Да, я сделал большую ошибку, позволив Шеппарду втянуть меня в сотрудничество с вами. Глупо. Что я должен сделать, чтобы убедить вас в ошибочности вашей гипотезы?

— Вы сегодня были у врача? — тихо спросил Грегори, подходя к столу.

— Да. У профессора Бона. Принимает с четырёх до шести. О визите я договорился по телефону неделю назад.

— Существует понятие врачебной тайны, и…

— Я позвоню профессору и попрошу сообщить вам всё, что он сказал мне. Дальше?

— Это ваша машина стоит во дворе?

— Не знаю. У меня серый «крайслер». Во дворе часто стоят машины, там гараж для жильцов дома.

— Я хотел бы… — начал Грегори, но тут зазвонил телефон. Сисс снял трубку и наклонился к аппарату.

— Сисс у телефона, — произнёс он. Трубка возбуждённо забормотала. — Что? — переспросил Сисс и вдруг закричал: — Где? Где?

Потом он уже только слушал. Грегори медленно подошёл к столу и как бы невзначай взглянул на часы. Было без пяти девять.

— Да. Хорошо. — Сисс закончил разговор и уже клал трубку на рычаг, но снова поднёс её к уху и добавил: — Да, здесь мистер Грегори, я ему передам, — бросил трубку, встал и подошёл к карте. Грегори шёл за ним следом.

— Найден труп, похоже, один из исчезнувших, — сообщил Сисс безразлично и словно бы думая о другом. Потом поставил на карте крестик вблизи границы «острова». — В Беверли-Корт спустили воду из водохранилища, на дне обнаружен труп мужчины.

— Кто звонил? — поинтересовался Грегори.

— Что? Не знаю. Не запомнил. Он назвал фамилию, да я не обратил внимания. Наверно, кто-нибудь от вас, из Скотленд-Ярда. Сержант какой-нибудь… Так, в общем-то, всё правильно. Постепенно их будут находить, хотя…

Сисс умолк. Грегори стоял над ним, чуть сбоку, и пристально смотрел ему в лицо. Более того, вслушивался в ритм его дыхания.

— Вы думаете, они все… вернутся? — задал он наконец вопрос.

Сисс поднял на него глаза и резко выпрямился. Дышал он с хрипом, на щеках у него выступил лихорадочный румянец.

— Не знаю. Вообще-то, это возможно и даже весьма вероятно. Если это случится, серия замкнётся, закончится, а с нею — и всё прочее. Да, поздновато я спохватился. Фотоаппарат, снимающий в инфракрасных лучах, мог бы сделать снимки настолько однозначные, что меня минули бы… смехотворные подозрения.

— А Беверли-Корт вытекает из вашего уравнения? Я хочу сказать, можно ли по нему определить места, где объявятся трупы? — спросил Грегори.

— Вопрос поставлен некорректно, — ответил Сисс. — Места, в которых будут обнаружены тела, то есть в которых прекратится их движение или, если угодно, перемещение, я определить не могу. Единственное, что можно — приблизительно вычислить время с момента исчезновения тела до момента затухания явления. Но грубо приблизительно. Позже всего будут обнаружены тела, исчезнувшие первыми. Можете объяснить это тем, что «фактор» наделил их наибольшим запасом движительной энергии, в то время как на границе «острова» он был уже ослаблен и мог вызвать только нескоординированные движения. Хотя вы ведь считаете, что всё это бред. Или ложь, что, впрочем, одно и то же. А сейчас не могли бы вы оставить меня? У меня масса дел. — И Сисс указал на ящики с заплесневелыми томами.

Грегори кивнул:

— Сейчас ухожу. Ещё только один вопрос: вы ездили к врачу на своей машине?

— Нет. В метро. И так же возвращался. У меня к вам тоже вопрос: каковы ваши намерения относительно меня? Меня интересует только одно: как можно дольше работать без помех. Надеюсь, это понятно?

Грегори, застёгивая пальто, которое вдруг показалось ему страшно тяжёлым, точно сшитым из свинцовых листов, сделал глубокий вдох и опять ощутил слабый запах гнили.

— Мои намерения? Никаких намерений у меня нет. И хочу обратить ваше внимание на то, что я не высказывал ни подозрений, ни обвинений в ваш адрес — ни единым словом.

Кивнув на прощание, Грегори вышел в тёмную прихожую. В полумраке бледным пятном мелькнуло женское лицо и тотчас исчезло — хлопнула кухонная дверь. Грегори отыскал выход, ещё раз взглянул на светящийся циферблат часов и пошёл вниз по лестнице. Из подъезда он повернул во двор, где стоял длинный серый автомобиль. Медленно обошёл вокруг него, но при слабом свете, падающем из флигеля, ничего подозрительного не обнаружил. Дверцы машины были заперты, внутри темно, и только на никелированном бампере в такт шагам Грегори перемещалась цепочка огоньков — крохотных отражений окон дома. Грегори приложил руку к капоту, он был холодный. Правда, это ни о чём не говорило, а до радиатора добраться было трудно. Чтобы просунуть ладонь между хромированными пластинами, похожими на мясистые губы какого-то морского чудовища, пришлось нагнуться. Внезапно раздался лёгкий шум; Грегори вздрогнул и выпрямился. В окне второго этажа он увидел Сисса. И сразу же решил, что можно и не осматривать машину: поведение Сисса подтверждает подозрения. Но тут же у него возникло такое чувство, точно его поймали на чём-то постыдном, и чувство это не проходило, росло, так как, наблюдая за Сиссом, он понял, что тот и не собирался следить за ним. Учёный просто стоял у открытого окна, а потом медленно и неловко уселся с ногами на подоконник и усталым жестом подпёр голову рукой. Поза эта до такой степени не сочеталась с тем образом Сисса, который сложился у Грегори, что он растерянно, на цыпочках начал отступать в тень и нечаянно задел ногой кусок жести. Жесть загремела. Сисс взглянул во двор. Грегори точно кипятком окатило, он замер и стоял, не зная, куда деваться. Правда, он надеялся, что учёный его не заметит, но тот упорно продолжал смотреть вниз, и Грегори, хоть и не видел выражения его лица, почти физически ощущал на себе презрительный взгляд.

Не смея даже думать о дальнейшем обследовании машины, он втянул голову в плечи и как оплёванный поплёлся со двора.

Но уже около метро он успокоился настолько, что почувствовал в себе способность трезво оценить этот неприятный инцидент во дворе — неприятный в том смысле, что вывел его из равновесия. Грегори был почти уверен, что во второй половине дня видел в городе машину Сисса. Кто сидел за рулём, он не заметил, но отлично помнил характерную вмятину на заднем крыле, очевидно, след недавнего столкновения. Занятый своими мыслями, Грегори тогда не обратил внимания на эту встречу, но теперь, после заявления Сисса, что он ездил к врачу в метро, она приобретала значение. Уверенность в том, что Сисс солгал, помогла бы ему — это он чётко сознавал — преодолеть неуверенность и уважение, испытываемое к учёному. Более того, она убила бы чувство жалости, охватившее его во время этого неудачного визита. А сейчас он опять ничего не знал: даже убеждение в том, что он видел эту машину, держалось на зыбком «вроде бы», лишавшем его всякого веса. Единственное утешение — то, что он открыл несоответствие между словами и поступками Сисса: выпроваживая его, доктор ссылался на необходимость работать, а сам рассиживал на подоконнике. Но в то же время Грегори хорошо помнил позу Сисса, его поникшую фигуру и опущенную голову, и то, как он с чувством смертельной усталости привалился к раме. А что, если эта усталость была вызвана их словесным поединком и он, следователь, из-за дурацкого благородства не воспользовался ею, не использовал минутной слабости противника, ушёл, может быть, как раз тогда, когда решающие слова готовы были сорваться с уст?

Загнав себя этими мыслями в лабиринт любых возможностей, Грегори, бессильно злой, хотел теперь только одного: поскорей добраться до дома и занести все «данные» в свой толстый блокнот.

Когда он вышел из метро, было без нескольких минут одиннадцать. У поворота перед самым домом мистера и миссис Феншо в нише стены был пост слепого нищего, подкарауливавшего здесь вместе со своим облезлым, страшным псом прохожих. У слепца была губная гармошка, в которую он дул только тогда, когда кто-нибудь проходил мимо; при этом он даже не пытался притвориться, будто наигрывает какую-то мелодию; звуки гармошки служили просто сигналом. О том, что этот человек стар, можно было догадаться скорее по его одежде, чем по физиономии, заросшей густой щетиной неопределённого цвета. В любое время суток, выходя ли чуть свет из дому, возвращаясь ли поздней ночью, Грегори видел его на том же самом месте — как вечный, непреходящий укор. Нищий был неизменной деталью уличного пейзажа, точно так же, как ниша старой стены, в которой он сидел, и Грегори даже в голову не приходило, что, молча мирясь с его присутствием, он соучаствует в нарушении закона. Ведь Грегори был полицейским, а закон запрещал нищенство.

И хотя Грегори никогда не думал об этом человеке, одетом в жуткие лохмотья и к тому же, наверно, омерзительно грязном, но тем не менее тот занимал какое-то место в его памяти и даже вызывал какие-то эмоции, так как перед нишей Грегори всегда ускорял шаг. Нищим он не подавал, но вовсе не потому, что делать это запрещали его принципы или характер службы. Он и сам не знал почему; похоже, тут в игру вступало нечто вроде стыда. Но в этот раз, уже миновав пост старого побирушки, Грегори (при свете далёкого фонаря он заметил только сидящую на страже собаку, ей он частенько сочувствовал) неожиданно для себя повернул назад и, держа двумя пальцами выловленную из кармана монету, подошёл к тёмной норе. И тут случилось одно из тех мелких происшествий, о которых никогда никому не рассказывают, а если вспоминают, то лишь с чувством жгучего стыда. Грегори, уверенный, что нищий протянет руку, несколько раз ткнул монетой в темноту, но натыкался только на отвратительные засаленные лохмотья; старик отнюдь не торопился принять подаяние, неуклюже и медлительно он поднёс к губам гармошку и принялся извлекать из неё какие-то ужасающие немелодичные звуки. Охваченный омерзением, уже не пытаясь отыскать кармана в отрепьях, укрывавших скрюченное тело, Грегори вслепую опустил монету и сделал первый шаг, как вдруг что-то зазвенело у его ноги и в слабом свете фонаря блеснул катившийся за ним медяк, тот самый, который он сунул нищему. Грегори машинально нагнулся, поднял его и швырнул в тёмную расщелину стены. Раздался хриплый, сдавленный стон. Близкий к отчаянию, Грегори двинулся размашистым шагом, словно убегая. Гадкое это происшествие, занявшее никак не более минуты, привело его в совершенно дурацкое, лихорадочное возбуждение, от которого он отошёл только у самого дома, заметив в своём окошке свет. Без обычных предосторожностей он взбежал по лестнице на второй этаж и с бьющимся сердцем остановился возле своей комнаты. С минуту, прислушиваясь, постоял у двери — было тихо. Взглянул на часы — они показывали четверть двенадцатого — и открыл дверь. У застеклённого выхода на терассу за его столом сидел Шеппард. При виде Грегори он оторвался от книги и произнёс:

— Добрый вечер, лейтенант. Очень хорошо, что вы наконец пришли.