Глава 3 Родные пенаты

– Встречай, мать, гостя! – обнимая сына, молвил слегка полный мужчина шестидесяти трёх лет с бакенбардами, густыми седыми усами и заметной проплешиной. Пантелей Архипович Ардашев был одет в длинный коричневый шлафрок с атласными отворотами поверх нательной рубахи. Под полами виднелись загнутые носы восточных чувяк.

– Климушка! – взмахнула руками Ольга Ивановна Ардашева, женщина пятидесяти восьми лет в белом чепце и длинном сером платье простого покроя. Её открытое и доброе лицо ещё сохранило остатки былой красоты. – А что ж ты телеграмму не прислал? Мы бы подготовились. А то вот горничную на базар отправили. Но ничего, я и сама на стол накрою.

– Не хотел вас беспокоить, – целуя родителей, ответил Клим. – Хоромы, вижу, вы знатные отгрохали! Молодцы!

– Да уж старались!

Неожиданно к Климу подбежал щенок тёмно-коричневого окраса с белым пятнышком на лбу и, остановившись в нерешительности, вдруг трижды протявкал.

– А это что за бутуз?

– Ты же знаешь нашего отца – доброе сердце. Возвращался после заседания думы и подобрал где-то этого брошенку. Он почти умирал. Клещи заели. Вылечили, отмыли, откормили. Назвали Громом. Двор без него теперь не двор.

Клим поманил щенка. Тот с опаской приблизился. Ардашев почесал его за ухом, и пёс потёрся мордочкой о ногу гостя.

– Признал! – обрадовалась мать.

– Можешь считать, что Гром принял тебя в нашу семью, – добавил старший Ардашев.

– Какие новости? Рассказывайте.

– Родитель твой имение в Медвеженском уезде продал купцу Дёмину, – горько вздохнула матушка.

– Да зачем оно мне? А в Ставрополе интересные дела намечаются. Завод собираются строить по производству земледельческих орудий. Я стал одним из пайщиков. И кое-что осталось на чёрный день.

– Ох и рисковый у тебя отец, – покачала головой Ольга Ивановна.

– Да что же мы стоим? Пройдём в дом, сынок. Посмотришь хоть какую комнату мы тебе приготовили. Вернее, даже не комнату, а кабинет!

Не успел Клим вступить за порог, как перед ним возник долговязый молодой человек с длинными редкими волосами, жиденькими усами и такой же бородкой. На правой стороне носа, чуть выше кончика, точно муха, взгромоздилась чёрная бородавка. Незнакомец был одет в серый подрясник и совершенно бос. Он протянул руку и сказал:

– Позвольте рекомендоваться – Ферапонт Благонравов.

– Клим! – ответил на рукопожатие гость.

– Ферапонт у нас обретается, в твоей комнате. Вторую кровать мы туда уже занесли. Вместе вам веселее будет, – сообщил отец. – Ты же не против?

– Нет, – выговорил Клим, сожалея в душе, что делить комнату придётся с незнакомцем, который напоминает дьячка. И эта мимолетная грусть, промелькнувшая на его лице, не скрылась от внимания молодого человека в церковном одеянии, который робко заметил:

– А может, лучше я съеду?

– Я тебе съеду! – погрозив пальцем, выговорил Пантелей Архипович. – Ни в коем случае! А кого я буду в шахматы обыгрывать?

– Сына.

– Ага, – почесав нос, недовольно буркнул старший Ардашев, – обыграешь его… Помнится, последний раз я ему ставил мат, когда он учился в пятом классе.

– Сынок, мы тебе не успели написать, – начала объяснять Ольга Ивановна, – Его преподобие, настоятель Успенского храма, был у нас на новоселье и пожаловался, что Ферапонтушке жить негде. Родитель твой предложил поселить его у себя без оплаты, но с одним условием: Ферапонт обязан играть с ним в шахматы, когда тот его попросит. Таков уговор. Азартными играми увлекаться ему вера не позволяет, а в шахматы – пожалуйста. Только выяснилось, что Ферапонт никогда шахмат не видел. Но отец от своего не отступил, учит его сим премудростям, а правильнее сказать – мучает.

– Ну уж ты краски, матушка, не сгущай. Нисколько я его не принуждаю. Он парень смышлёный. Духовную семинарию окончил с отличием и древнюю игру освоил быстро. Будет жить у нас, пока не обвенчается. Только после этого отец Афанасий имеет право рукоположить его в диаконы. Но вот загвоздка – достойной невесты у него на примете нет. Поэтому он и служит пока псаломщиком в Успенском храме и вполне успешно сражается со мной на шестидесяти четырёх клетках.

– Если бы успешно, – вздохнул Ферапонт. – Вы, Пантелей Архипович, без ферзя со мной играете, а я даже вничью ни одной партии с вами не свёл.

– Будет тебе, друг мой, прибедняться! – махнул рукой отец и вновь обратился к Климу: – Давеча я дал ему решить шахматную задачку – «Бегство Наполеона из Москвы в Париж», которую наш русский мастер Александр Дмитриевич Петров продемонстрировал петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу в 1824 году.

– Мат в 14 ходов? Поле b1 символизирует Москву, h8 – Париж. Чёрный король, если я не ошибаюсь – Наполеон, а белый – Александр I? – спросил Клим.

– Ты её ещё помнишь?

– Белые кони это казаки Платова, диагональ h1 – a8 – река Березина, так?

– Точно! Так вот он уже на шестом ходу и «пленил» французского императора!

– А надо было на четырнадцатом, – улыбнулся Клим. – В том-то и смысл задачки. Петров, тем самым, намекнул Милорадовичу, что захватить Наполеона в плен можно было ещё при переправе через Березину по диагонали h1 – a8.

– Ох и память у тебя, сынок! Дай бог каждому! – похлопывая Клима по плечу, выговорил отец. – Ну хватит стоять в передней. Давайте за стол. А я в погреб, за кизиловой настойкой. Прошлогодняя. Самолично делал. Пока матушка на стол соберёт, мы по рюмашке и опрокинем.

– Я, достопочтенный Пантелей Архипович, пожалуй, водицы изопью, или чаю, если есть, – усаживаясь на свободный стул, чуть слышно вымолвил псаломщик.

– Ферапонт – ты же ещё не диакон и жить пока можешь, как любой мирянин. Ну зачем ты себя мучишь, а? – сокрушаясь, изрёк старший Ардашев. – Ведь даже Иисус на свадьбе в Кане Галилейской обратил воду в вино.

– Так ведь Спаситель сотворил чудо сие, дабы «явить славу Свою», и тогда «уверовали в Него ученики Его».

– Как знаешь, Ферапонтушка, как знаешь. Водица в питьевом ведре. Ты уж тогда сам себе её и принеси. Не сочти за труд, – вздохнул хозяин дома и вышел.

Ферапонт остался в комнате.

– Что нового в Ставрополе? – осведомился Клим.

– А что в нашем захолустье может быть нового? Ничего! Пыль, провинция, покой погостный, процветает повальное пьянство, полицейский произвол, пожары – полный перечень произошедшего за последние полмесяца.

– Экий вы искусник речи, Ферапонт! Пятнадцать слов подряд, и все начинаются на букву «п».

– Как это вам удалось сосчитать? Пожалуй, я и повторить уже не смогу. – Глядя в пол, псаломщик сосредоточено произнёс: – Пыль, провинция, пожары, повальное пьянство полицейских…

Ардашев улыбнулся и поправил:

– Вы сказали: «пыль, провинция, покой погостный, процветает повальное пьянство, полицейский произвол, пожары – полный перечень произошедшего за последние полмесяца»…

– У вас незаурядное внимание и прекрасная память, Клим Пантелеевич.

– Не больше, чем у всех. Однако просьба: зовите меня просто Клим. Ведь мы, как я понимаю, ровесники.

– Извольте, – кивнул псаломщик.

Послышались шаги и в дверях показался Пантелей Архипович. В руках он держал графин с багрово-красной жидкостью и две рюмки; наполнив их и не обращая внимания на псаломщика, он изрёк:

– За твой приезд, сынок!

– И за ваш новый дом!

– За наш! Он ведь тебе достанется. Мы с матерью не вечны.

– Нет уж! Тогда выпьем за ваше с матушкой долголетие.

– А это будет второй тост, – усмехнулся Пантелей Архипович и опустошил рюмку. Его примеру последовал и Клим.

Промокнув губы носовым платком, отец вновь наполнил до краёв рюмки и осведомился:

– О чём же вы беседовали, пока меня не было?

– Ферапонт жаловался на безмятежность провинции. Скучно ему.

– Скучно? Так он же из дому не выходит! Всё книжки с библиотеки таскает и в беседке сидит. А как стемнеет, лампу зажигает. Так всю жизнь в псаломщиках и проходит.

– Это почему? – недоверчиво вопросил Ферапонт.

– А потому что, сидя на печи, невесту не найдёшь! Девки, под твоим окном табунами не ходят. Одна надежда на Клима. Может, хоть он подыщет тебе какую-нибудь прелестницу. А то так и останешься бобылём.

В передней послышался женский голос.

– Никак Климушка приехал?

– Угадала, Глафира, угадала! – громко отозвался старший Ардашев. – Иди к нам, любимчик твой заявился!

В залу вошла женщина, уже разменявшая шестой десяток. Она всплеснула руками.

– Почитай год не виделись! Возмужали, настоящим барином стали!

Клим в обе щёки расцеловал горничную.

– Да какой я барин, тётя Глаша? Студент, да и только! И почему на «вы» ко мне обращаетесь?

– Отвыкла я, родной, отвыкла, – вытирая платочком слезу, вымолвила женщина. – А вы тоже хороши – тётей меня кличете. Мы же никакие не родственники.

– Не тётя ты ему, Глафира, а вторая мать. Помню, в семьдесят втором году, когда я в Ставропольском гарнизоне службу начинал, на Пасху в Казанском соборе, этот пятилетний сорванец выскочил к алтарю, стал рядом с архиереем, высунул язык и рожки показал прихожанам. Разве не собирался я его тогда высечь? А что ты сказала мне? – Горничная улыбнулась и, смолчав, опустила глаза. – Ударите малыша ремнём, барин, и до конца жизни жалеть будете, а у Климушки об этом случае воспоминание горькое останется. Простите его, Христом Богом прошу! А жалование моё за последний месяц себе оставьте. Считайте, что это мой недогляд. А ежели всё-таки обидите мальчонку – уйду от вас… Я сдержался тогда, тебя послушал. Но весь город судачил, что у поручика Ардашева бесёнок в семье завёлся.

– Молодая тогда я была, Пантелей Архипович, да смелая.

– Как здоровье, тётя Глаша? – спросил Клим.

– Ничего, помаленьку, – женщина вытерла слезу. – Даст Господь, я и сынишку вашего понянчить успею али доченьку. Как за вами пострелёнком смотрела, так и за ними пригляжу.

– А я вам подарок привёз. Подождите, только вещи разберу.

Ардашев поднял чемодан и собрался уже выйти в другую комнату, но его остановил отец:

– Подарки потом. Глафира, помоги Олюшке на стол накрыть. Уж больно она долго на кухне возится. Мы без закуски с сыном скоро в «медведя»[10] играть начнём, под стол свалимся и прослывём в глазах Ферапонта грешниками.

Горничная кивнула поспешно удалилась.

– Покаяния да молитва избавят вас от гиены огненной, и бесы лукавые отступят, – пролепетал выпускник семинарии и перекрестился.

Пантелей Архипович махнул рукой и сказал:

– Никакого сладу с ним нету. У него скоро, как у ангела небесного, крылышки на спине прорастут. Ну, давай, сынок, по новой… За тебя!

– За вас, батюшка! И за матушку!

– Не возражаю, – изрёк отец и, опустошив рюмку, спросил: – Как тебе кизиловая?

– Нектар.

– Вот и я так считаю, а отец Афанасий уверяет, что кислинки в ней многовато. А как кизилу быть без кислинки? Это ж не чихирь какой-нибудь, а настойка.

Пантелей Архипович откинулся на спинку стула и спросил:

– Так о чём вы с будущим диаконом беседовали, пока меня не было?

– Ферапонт жаловался на провинциальную глушь, полицейский произвол и повальное пьянство.

– А в некоторых местах и того хуже. Недавно в здешней газете писали, что Владикавказский полицмейстер получил назначение в Санкт-Петербург. По такому случаю он собрал коллег в ресторане. К концу вечера стражи порядка порядочно нафлаконились и передрались между собой. Хозяин заведения вызвал двух городовых, чтобы они навели порядок. А те, увидев своих начальников с разбитыми физиями и пьяными вдрабадан, пожали плечами и ушли. В Ставрополе, слава богу, до такого ещё не докатились. А что касается провинциальной глуши, то это, действительно, так. Уже одно то, что населённые пункты Ставропольской губернии и двух областей – Терской и Кубанской – разделены между собой громадными расстояниями, доходящими между городами до двухсот-трёхсот вёрст, заставляет население жить по преимуществу своею собственной жизнью, вне всякой зависимости от соседнего, иногда значительного по числу населения, пункта. Это же тебе не Англия, какая-нибудь, где всю страну от края до края можно за сутки на поезде пересечь. У нас – степные просторы, которым мы, к сожалению, никак ума не можем дать. Даже чугунку к городу никак не проложат. Нет ни спичечной фабрики, ни крахмального завода, а ведь по количеству потребляемых спичек, производимого хлеба и картофеля мы занимаем самое почётное место на Северном Кавказе. А знаешь почему в губернии полностью отсутствует промышленность?

– Капитала не хватает? – предположил Клим.

– Его-то, как раз-таки предостаточно. Рабочих рук нет. Им неоткуда взяться в крестьянской губернии. Свободный работник может появиться либо благодаря отхожим промыслам, либо из-за безземелья. Но у нас крестьянин начинает трудиться в поле с 15 марта, а заканчивает к 15 октября, а потом ещё и занимается обмолотом зерна. У него просто нет времени для работы на стороне даже за хорошие деньги. Землицы хватает всем. Безземельных крестьян нет, а значит, и некому податься в рабочие. Всё население губернии занимается земледелием и скотоводством, и потому благосостояние жителей целиком зависит от цен на хлеб, мясо, кожи и шерсть… Тишь, благодать, но Ставрополь похож на большую деревню. От того и скучно-с. Цирк шапито на ярмарках или паноптикум – самое желанное развлечение. Горожанину ещё можно сходить в библиотеку и театр. Есть у нас общественное собрание, есть и дворянское. Имеются трактиры, рюмочные рестораны.

– Вот я и говорю: одно лишь пьянство, нет ни картинной галереи, ни музея, – с грустью заметил псаломщик.

– Ну не скажи, Ферапонтушка, не скажи, – с сомнением качнул головой старший Ардашев. Тут вот в газетах написали, что на днях состоятся выступления некоего мастера гипнотизма, возвратившегося из гастролей во Франции и имевшего там большой успех. Он вполне легко угадывает мысли людей. Некий господин Вельдман. Ясное дело – плут и шарлатан, но посмотреть на него надобно, хотя бы для того, чтобы понять, как мошенничает этот штукмейстер[11].

– Вельдман? – подняв брови, удивился Клим.

– Да, а что?

– Из Невинки я ехал в компании с вашим строителем Дубицким, какой-то барышней и господином Вельдманом, Осипом Ильичом. Вполне приятный в общении человек. На проходимца совсем не похож.

Старший Ардашев покряхтел недовольно, взял с комода газету и, протянув сыну, сказал:

– Дубицкий, понятное дело, жаден, как и все подрядчики, но я к нему привык. Он умеет слушать и главное – поддакивать. Никогда не спорит. Семьи у него нет. Не сложилось. Вот и приглашаю его к себе просто посидеть и попить чаю. – Отец улыбнулся и уточнил: – Но без настойки чай не пьётся. А что касается приезжего лукавца, то в правом нижнем углу второй страницы всё про него сказано. Прочти.

– «Мы получили из Владикавказа сведения о том, что 15 дня сего месяца в Ставрополь прибудет известный показами мантеизма[12] не только в России, но и за границей, особенно во Франции и Швейцарии господин О. И. Вельдман, который даст в помещении театра несколько сеансов угадывания чужих мыслей, а именно: 16, 17, 18, 19 и 20 июля. Им же будут демонстрироваться опыты гипнотизма, выражающиеся в форме анестезии, каталепсии, тетаноза (столбняка), различные иллюзии и галлюцинации чувств и постгипнотические явления. Здешней читающей публике приходилось немало видеть в столичных и тифлисских газетах всякого рода сообщений о подобных представлениях. Нет сомнения, что многие горожане пожелают воспользоваться впервые представившимся случаем увидеть это выступление в действительности», – зачитал Клим.

– А вот здесь, я с вами соглашусь, Пантелеймон Архипович, – выговорил Ферапонт. – Не может простой человек подменить собой Господа. Не может. Только Всевышнему известны мысли наши, как греховные, так и благие.

Хлопнув в ладоши, старший Ардашев рассмеялся и вымолвил:

– Вот тебе и раз! Агнец наш невинный бальзам на мою грешную душу пролил! За это надобно тяпнуть.

– Погодите-те тяпать! Опьянеете раньше положенного, – выговорила хозяйка с подносом в руках. – Мы уже почти всё приготовили. Утка с яблоками будет чуть позже.

– Ладно, повременим, – пожал плечами старший Ардашев. – Сколько с тобой матушка живу, столько уста твои твердят одно – не напивайся! Значит, не пьяней. А теперь из твоей фразы «раньше положенного» следует, что всё-таки пьянеть можно, но в положенное время. Вот и ответь мне, голубушка: в котором часу это самое золотое времечко наступает?

– Отстань ты, баламут, – махнув рукой, с улыбкой вымолвила Ольга Ивановна и вышла на кухню.

– Между тем замечу, – продолжал Пантелей Архипович, – что ваш попутчик Вельдман не идёт ни в какое сравнение с Даниэлем Хьюмом, шотландцем, принявшим православие. Он скончался три года тому назад и похоронен по православному обряду в Париже. Так вот, этот самый Хьюм не только обладал даром ясновидения, но и запросто летал по небу на глазах десятков людей. Говорят, и наш покойный государь император Александр II тоже был свидетелем левитации, когда Хьюм, сидевший на стуле, вдруг оторвался от него на аршин, принял горизонтальное положение и вылетел в окно третьего этажа и потом снова влетел обратно. Но в отличие от Вельдмана он никогда не брал денег за демонстрацию своих изумительных способностей и слыл глубоко верующим человеком, не хуже нашего Ферапонта.

– Буду исключительно вам признателен, уважаемый Пантелеймон Архипович, если вы изволите не сравнивать меня с каким-то англичашкой, – пробубнил будущий диакон. – Не чета он мне.

– Во-первых, он шотландец, а во-вторых, он уже почил…

– А мне всё едино! У бесовского племени нет ни веры, ни национальности, ни памяти к нему быть не может.

– Так он же крещёный!

– И что? Был сначала нормальным человеком, его и крестили, а потом дьяволу душу продал.

– Пренесносный ты человек, Ферапонт, – покачал головой хозяин дома. – Несчастная твоя жена будет. Мне её уже жалко. Ты же всех измучишь заповедями Христовыми. Сухарь ты, вот ты кто! И не гневи меня больше, а то я с горя ещё одну рюмку махну! Понял?

– Чего уж тут не понять? Вам лишь бы повод найти отравить себя новой порцией зелья… Лучше бы на охоту сходили, или рыбалку. От этого сон улучшиться, грудная жаба не будет беспокоить и сплин уйдёт. Не бережёте вы себя, Ваше высокоблагородие.

– Надо же, какие псалмы он запел! А? Точно матушке нашей вторит. Эх, чувствую, сынок, доведут меня эти блаженные до Успенского кладбища раньше времени и никакой бромистый калий от них не спасёт… Но давай оставим наших моралистов в стороне, потому как стол уже накрыт. Буйство чревоугодия! Адыгейский сыр пустил слезу, розовая ветчина с корнишонами ждёт-не дождётся наших вилок, паштет из куропаток пора намазывать на хлеб и заодно вкусить холодной телятины с хреном да колбаски домашней! Салат из свежих овощей приготовлен так, как я люблю – помидоры и огурцы нарезаны крупно, политы маслом, а чеснок с горьким перцем не забыты и обласканы крупной солью! Даже лимонад с мятой и лимоном! Блаженство рая! Прошу садиться.

Но не успели присутствующие заправить за ворот салфетки, как раздался звон дверного колокольчика.

– Принесла кого-то нелёгкая, – прокряхтел Пантелей Архипович и направился в переднюю. Вернувшись через минуту, он сказал:

– Мальчишка прибежал от отца Афанасия. На словах передал, что квартиранта нашего ждут в доме доктора Целипоткина. Срочно надобно отпевать несчастного Оскара Самуиловича, литию заупокойную служить… Ну да ты не расстраивайся, Ферапонтушка. Утка с печёными яблоками от тебя никуда не убежит, а к настойке ты равнодушен.

– «Не будь между упивающимися вином, между пресыщающимися мясом: потому что пьяница и пресыщающийся обеднеют, и сонливость оденет в рубище», – процитировал Библию псаломщик и с гордым видом направился к выходу.

– Отец, вы простите меня, но я составлю Ферапонту компанию, – поднимаясь, обмолвился Клим.

Пантелей Архипович в недоумении протёр глаза и застыл на месте.

Матушка, увидев сына в передней, осведомилась:

– Куда же ты, сынок?

– Я ненадолго. Хочу взглянуть на отпевание доктора. Получаса не пройдёт, как я вернусь.

Когда входная дверь хлопнула, старший Ардашев вздохнул и наполнил рюмку кизиловой настойкой.

Загрузка...