Слимп

Глава 6 Сообщество Лиц, Имеющих Массу Проблем

Семён шёл по направлению к городу; джинн бегал вокруг Семёна Владимировича как приблудная собачонка, преданно заглядывая ему в глаза. И одновременно изливал Семёну душу, витиевато и многословно. Как умел.

— ...И тогда звёзды сказали мне, о султан моего сердца, что в наш недостойный мир скоро явятся два великих умельца, два виртуоза воровского дела, кои познакомятся со мной при трагических для меня обстоятельствах и смутят после своими деяниями умы людские, и сотрясут основы города Баддур. И придёт тогда конец правлению великого шаха Карамана, будь проклят он от пяток до кончика макушки!.. Два умельца, большой и малый. Причём один будет на другом, а вместе они едины — так сказали звёзды, чем повергли меня в великое замешательство. И находясь в том тягостном недоумении, поведал я неосторожно шаху всё, что узнал от звёзд, не облачив жестокую правду в одеяния недомолвок и иносказаний. И вскричал тогда в гневе грозный Караман: «Лгут твои звёзды! И ты лжец, поганый и недостойный!». И ещё сказал неправый шах: «Коли такие они великие, что шепчут о тех ворах светила небесные, и раз предсказано тебе с ворами теми встретиться — так пусть для начала выкрадут они тебя из темницы стеклянной, заклятьем моим опечатанной; силу и молодость твою пусть выкрадут из сокровищницы моей, ифритом лютым охраняемой! А там видно будет», — после чего трижды хлопнул в ладони и заточил меня в мерзкий сосуд, слугами учтиво поднесённый. И приказал тем слугам закопать бутыль со мной где-нибудь подальше от города. И стал я тем, чем стал, — закончил свою печальную повесть джинн, на ходу промакивая глаза рукавом халата. — Одно лишь меня радует: то, что сбылась первая часть предсказанного звёздами — я на свободе.

— Сокровищница — это хорошо, — одобрительно сказал Мар, — люблю сокровищницы. А вот лютый ифрит — это плохо. Не люблю я ифритов.

— А ты их часто встречал? — Семён козырьком приложил ладонь ко лбу, пристально всмотрелся вдаль. — Похоже, лес заканчивается: впереди что-то вроде бухты виднеется. Значит, скоро будет город.

— Не встречал я ифритов никогда. Но всё равно их не люблю, — упрямо повторил медальон. — Охранник он и есть охранник, как его не обзывай. Тем более лютый. Ну её к чертям, ту сокровищницу! Обойдёмся и без сотрясений основ славного города. Тихо-мирно бомбанём какой-нибудь сейф с заклинаниями и свалим в местечко поспокойнее, без ифритов. На Перекрёсток. В тот дом, с пентаграммой и со связью. Интересное место... Мафусаил, у вас сейфы сложные?

— Нет у нас никаких сейфов, о неразумная железяка, — сухо ответил джинн, — не ведаю я о столь дивных местах для хранения заклинаний. Ибо настоящие заклинания творятся не записанными на бумаге словами, а движением рук, пальцев, глаз и бровей. И тайным напряжением пупка.

— Как так, — не поверил Семён, — да я целую книжку разговорных заклинаний недавно в руках держал! Ни о каких пупках там вроде не упоминалось. Правда, я её толком не смотрел... да и пользоваться теми заклинаниями нельзя — они все первичные. Без необходимых мер защиты.

— Вот! — назидательно поднял палец Мафусаил. — Потому словоговорение и стало повсеместно магией недозволенного толка. Ибо от слов говорящих лишь одни беды происходят. Сказано в преданиях, что была когда-то великая битва между небесными богами: богами чародейного слова и богами волшебства тела. И погибли в муках боги слова, страхом необычайным объятые, в страхе том напоследок наш мир породив. И увидели это боги тела, и сошли тогда они в тот несчастный мир и научили жителей его неразумных основам магии жестов и поз. И после оставили их в покое, уйдя в свою небесную высь.

— Слимперские штучки, — презрительно заметил Мар. — Колдовство немытых рук и грязных ногтей. Убожество.

— А насчёт защиты от первичных заклинаний, — продолжил джинн, удачно не расслышав сказанное медальоном, — то встречал я одного мага-отступника, знавшего универсальное слово защиты. Которое добавляется к таким заклинаниям, делая их безопасными и доступными для повсеместного использования. Даже для вовсе неискушённых в магии. Особое слово! Я о нём услышал, когда того словесника-иноверца в шахской пыточной от ереси перевоспитывали.

— Какое слово? — хором воскликнули Семён и Мар.

— Не помню, — расстроенно ответил джинн. — Оно мне и не нужно было, то слово запоминать. Ересь и вред!

— Жаль, — коротко сказал Семён. — Очень жаль. А найти того словесника можно?

— Нельзя, — с сожалением покачал головой Мафусаил. — Ибо прах его был скормлен свиньям в назидание остальным. А свиньи заколоты и скормлены псам. А псы...

— Достаточно, — оборвал джинна Семён. — Круто тут у вас с инакомыслящими... с иначе колдующими обходятся. Недружелюбно.

— На том и стоим, — гордо кивнул Мафусаил. — Но все ваши проблемы можно с лёгкостью уладить! Стоит лишь вернуть мне из шахской сокровищницы былую силу и молодость, как память моя сразу же восстановится. И я с радостью помогу вам своим волшебным умением, о блистательные воры! Тем более, что я и так должен своему освободителю одно желание — по закону второй, более ранней клятвы.

— А почему не три? — немедленно влез в разговор медальон. — Как правило, обещают три желания, а не одно. Я слышал сказки о джиннах! Меня не проведёшь.

— Раньше надо было меня освобождать, о хитроумная железяка, — усмехнулся джинн. — После первой клятвы. До второй.

— Собственно говоря, — прервал их спор Семён, — не очень-то нам то чародейное слово и нужно было. Нужно, но не очень. Нам бы из вашего мира выбраться, и ладно. Вернуться туда, откуда мы сюда попали. Это можно устроить?

— Разумеется, о владелец говорящего железа, — кивнул Мафусаил. — Можно или изучить волшебство тела, на что уйдёт лет двадцать, и вернуться самому, без посторонней помощи. Или помочь бедному джинну в его беде. За что бедный джинн обязуется выполнить одно ваше сокровенное желание. То есть отправить вас назад.

— Так или иначе, а всё идёт к тому, что придётся нам лезть в шахский дворец, — задумчиво сказал Семён. — Магию движения ни я, ни ты, Мар, не потянем.

— Я бы потянул, — возразил медальон, — да у меня ни рук, ни бровей нету. Ни тем более тайного пупка. А какая ж магия, да без дырочки на пузе!

— Никакой, — подтвердил джинн. — В магии тела насчитывается сто пятьдесят два основных движения, не считая трёхсот шести вспомогательных поз — из них двадцать пять настолько срамных, что я и говорить о них не стану, дабы не пачкать свои уста и ваш чуткий слух такими недостойными словами. И везде обязателен пупок! Это ключевая часть заклинания действием.

— А вот и город, — Семён остановился, уперев руки в бока. — Красив, ничего не скажешь. Как на картинке.

Великий город Баддур раскинулся сразу за широкой синей бухтой, ступеньками поднимаясь от неё по пологой длинной горе. Белые здания с серебряными крышами прятались среди прохладной зелени; узенькие улицы змеились между ними, ответвляясь лабиринтами ещё более узких переулков. Две высокие каменные стены отделяли город от подступающего к нему леса, с одной и другой стороны горы: возле дальней стены расположился причал.

В бухте стояло несколько больших одномачтовых кораблей со спущенными парусами; маленькая вёсельная лодочка медленно шла от одного из кораблей к далёкому причалу.

На самом верху горы красовалась высокая серебряная башня, ослепительно сияющая под жарким послеполуденным солнцем. Башня была удивительно похожа на космическую ракету — такую, какой её рисуют в комиксах, — и настолько, что Семён невольно затаил дыхание, ожидая услышать далёкий гром работающих двигателей. Но услышал лишь слабый лай собак да скрипучие крики вездесущих чаек.

— Ослепнуть можно, — Семён протёр глаза, — вам что, серебро девать некуда?

— Иначе никак нельзя, — джинн мельком глянул в небо, — это необходимая защита от заоблачных шайтанов. Шайтаны те летают в круглых небесных повозках и за нами тайком подглядывают. И днём и ночью. Особенно ночью. И коли не убережёшься да зазеваешься, так и украсть могут в рабство. Запросто! Или разума лишить во сне. А серебро их надёжно отпугивает. Не могут они заглядывать в такие дома, где крыши серебром покрыты. Боятся, наверное.

— Чужие, — сразу догадался Мар. — Эти могут, в рабство-то. Только зачем им рабы? Не понимаю. Хм, интересно, а при чём здесь серебро? Может, оно как-то чего-то отражает... чем-то там на них воздействует... Никогда не слышал о такой взаимосвязи, — озадачился медальон.

— Обычно серебряными пулями оборотней убивают, — рассеянно сказал Семён, придирчиво оглядывая себя: маскировочный костюм стал белым просторным халатом, белыми шароварами и чёрными туфлями с загнутыми носками. На голове у Семёна появилась пышная чалма, тоже белая. — Но то оборотней... Ну как, Мафусаил, нормально я смотрюсь?

— Вполне, достопочтенный, — подтвердил джинн. — Только лучше бы тебе победнее выглядеть. И погрязнее. Там заплатка, здесь дырка... И тогда городская стража у ворот не будет домогаться от тебя денег. Ибо одинокий незнакомец, да ещё богато одетый, может стать жертвой их неуёмной алчности.

Пока джинн произносил свою тираду, Семён опять преобразился: сейчас он выглядел как близкий родственник самого Мафусаила. Такой же ободранный и гадкий. Как помойный кот.

— Очень хорошо, — одобрил джинн. — Остановиться можно будет у меня дома, о чародей воровских одежд. Дом, конечно, у меня тоже отобрали, не удивлюсь, если в нём кто-то уже проживает, но есть одна никому не известная пристройка к нему, с большой комнатой и отдельным выходом на соседнюю улицу. В тупик. И ключ там же спрятан, в тайничке.

— А зачем такая пристройка нужна? — Семён с интересом покосился на джинна. — Для астрологических занятий? Или для отработки двадцати пяти неприличных поз?

— Не скажу, — заупрямился Мафусаил. — Оно тебе и не нужно знать, поверь мне! Тайна сия настолько ужасна, что даже я содрогаюсь, вспоминая о существовании той комнаты. Пойдём скорей в город, о пытливый знаток отмычек, пойдём, — и, закруглив тем самым разговор о загадочной пристройке, потащил Семёна следом за собой, привычно ухватив его за рукав.

Баддур лишь издали выглядел тихим и спокойным городом — со стороны, обращённой к океану. Путники вошли в славный Баддур с другой его стороны, обойдя вдоль стены пологую гору и раскинувшиеся на ней дома с серебряными крышами: там, за горой, и был настоящий город — шумный и пыльный. Живой.

Как пояснил джинн, возле бухты обитали только шахские придворные, шахские наложницы и богатые, достойные уважения представители купеческого сословия. В серебряной башне проживал сам шах, сто колючек ему в пальцы и калёное шило в пуп, а под башней находилась та самая сокровищница, куда славному вору по имени Семён и надлежало заглянуть в ближайшее время.

Городские ворота были распахнуты настежь. Перед воротами стоял вьючный караван из непривычных для Семёна животных — нечто среднее между верблюдами и ослами; четверо дюжих стражников были заняты выколачиванием въездной мзды из несговорчивого старшего караванщика и потому совершенно не обратили внимания на двух нищих, торопливо проковылявших мимо них к воротам.

Баддур сразу ошеломил Семёна громким шумом, криками, пёстрыми красками, толкотнёй и суетой. И запахами. Было такое впечатление, что сразу за воротами начинался базар без конца и края — место, где торговали всем сразу: и тканями, и скотом, и посудой, и едой.

Дымились над мангалами румяные шашлыки; то там, то тут высились горы дынь — или каких других плодов, но очень похожих на дыни; был виноград в высоких плетёных корзинах, над которыми вились осы; протяжно кричали разносчики холодной воды, предлагая утолить жажду; на разные голоса вопили менялы, обещая самый выгодный обмен денег; в теньке, под полосатыми матерчатыми навесами, сидели толстые продавцы вина, молча и услужливо разливая вино в оловянные стаканчики — их товар в рекламе не нуждался.

Продавцы тканей, продавцы зелени, продавцы табака, продавцы фруктов, продавцы ножей, продавцы сладостей... У Семёна голова пошла кругом. И ещё он почувствовал, что сильно проголодался. Да что там проголодался — жрать хотелось до невозможности! Последний раз он ел чёрти когда, и вообще в другом мире.

— Минутку, — Семён полез в карман и нащупал там золотой кругляш, которым он недавно орудовал вместо совка. — Мафусаил, пошли пообедаем. Я угощаю, — и показал джинну монету. Джинн испуганно огляделся по сторонам — не заметил ли кто блеска золота? — и, привстав на цыпочки, торопливо зашептал Семёну в ухо:

— Не вздумай предлагать такую монету уличным продавцам! Тебя сразу обвинят в том, что ты её у кого-то украл. И позовут стражу! Сам подумай — откуда у бедных нищих может быть золото? Не надо зря рисковать, о неразумный любитель вкусной еды, и лучше отдай опасное богатство мне, подальше от соблазна.

— Бери, — великодушно разрешил Семён, небрежно суя монету в руку джинну, — у меня таких ещё много. Не обеднею. Но есть-то всё равно хочется.

— Будет тебе еда, — торжественно пообещал Мафусаил, пряча золотой за щёку, — фкоро буфет. — Щека у джинна заметно опухла; от монеты у Мафусаила явно испортилась дикция.

— Так фернее, — пояснил джинн, — иф кафмана мофут укфасть. Изо фта — нет.

— Теперь у него полный комплект старческих недомоганий, — безмятежно сказал Мар. — Глухой, шепелявый и без памяти. Можно и в утиль сдавать. В приют для престарелых джиннов.

Мафусаил зло сверкнул на медальон глазами, но промолчал — говорить ему сейчас действительно было трудно. Махнув рукой в сторону, джинн потянул Семёна за собой, лавируя среди горланящих продавцов, повозок и торговых шатров. Семён на ходу проверил, на месте ли кошелёк и листик с заклинаниями — всё было надёжно спрятано во внутренних нагрудных карманах. Было бы очень обидно, если бы его, вора с прикрытием, обворовал какой-нибудь мелкий рыночный воришка. Обидно и невосполнимо.

Джинн вытащил Семёна из толчеи и поволок его дальше, в сторону кривобоких саманных домиков, отгороженных от рынка низкими глинобитными заборчиками. Нырнув в узкий переулок между домами, Мафусаил поспешно зашагал вверх по поднимающейся в горку дороге, то и дело оглядываясь назад.

— Есть у меня подозрение, о мой быстроногий спутник, что за нами кто-то следит, — вынув монету изо рта, с тревогой сообщил Мафусаил и в очередной раз оглянулся назад. — Блеск золота порой поопаснее жадного стражника будет! — и спрятал монету в складках своей чалмы.

— Не переживай, — Семён ободряюще похлопал старика по спине, — пробьёмся. Правда, Мар?

— Возможно, — уклончиво ответил медальон. — Проблема лишь в том, как именно пробьёмся. И чем пробиваться будем. Видишь впереди двоих? По-моему, у них в руках дубинки. Или кистени, не разберу...

— Сзади тоже двое, — севшим голосом доложил Мафусаил. — И тоже с дубинами. Ой-ой...

Демонстративно поигрывая тяжёлыми дубинками и нагло улыбаясь, два крепких молодца в лохмотьях поджидали Семёна и джинна возле очередного поворота узкой улочки. Сзади подбегали ещё двое, для устрашения громко ругаясь и размахивая на бегу увесистыми палками.

— Деньги! — громко сказал один из встречных молодцов и с ухмылкой протянул вперёд руку. — Гони монету, сволочь, пока тебя не прибили. Давай-давай, — и нетерпеливо поманил джинна пальцем.

— Какую монету? — очень натурально возмутился Мафусаил, тряся бородой от страха. — Сам посуди — откуда у нищего странника может быть золото?

— Вот ты и проговорился, — заметил второй молодец, перехватил дубинку из руки в руку и лениво спросил напарника:

— Может, пришибить их для начала? До смерти. А потом и поговорим.

— Рашик, там кого-то на улице убивать собрались, — донёсся из-за глиняного забора испуганный женский голос, — Рашик! Зови стражу!

— Уймись, женщина, — недовольно ответил невидимый Рашик, — не лезь в мужские дела. Сами разберутся, — и голоса тут же стихли.

— Настоящий мужчина, — одобрительно кивнул в сторону забора молодец с протянутой рукой. — Уважаю. — И хмуро глянул на странников. — Ну, долго я ещё буду ждать?

— Ситуация выходит из-под контроля, — шепнул Мар. — Что делать будем? Может, отдадите монету? Хрен с ней, у нас ещё есть.

— Эти одной монетой не откупятся, — быстро шепнул Семён. — Заклинание невидимости у тебя ещё работает?

— Чуть-чуть работает, — так же быстро ответил медальон.

— Тогда начинай мерцать, — еле слышно приказал Семён, — так, чтобы я то виден был, то не виден, — и шагнул вперёд, небрежно оттолкнув джинна к забору.

— Дети порока! — взревел Семён, поднимая к небу руки. — Как вы смеете нападать на моего раба! Именем царя шайтанов, за такую провинность объявляю и вас своими невольниками! Ко мне, моя круглая небесная повозка! Ко мне! Сегодня ты повезёшь не одного, а сразу пятерых рабов — то-то будет радости в моих садах ужаса! — и раскатисто захохотал прямо в рожи опешившим разбойникам.

Одновременно с этим маскировочный костюм лихорадочно стал преображаться, превращаясь то в саван смерти, то в бинты мумии, то в медицинский халат, заляпанный кровью — Семён спешно придумывал себе одёжку пострашнее; наконец костюм успокоился, превратившись в ушастый бетманский наряд. Семён позволил себе лишь несколько отступлений от классического кинообраза — отказался от ненужного плаща и организовал у себя на груди и на спине по выпуклому кровавому глазу. И тут включилось мерцание.

Добры молодцы взвыли от ужаса — и те, что были спереди, и те, что подбежали сзади. А когда оба глаза, на спине и груди, медленно моргнули... Дубинки остались лежать на земле. А добры молодцы пропали, только пыль осталась висеть на дорогой.

— Рашик, Рашик, — истошно запричитал женский голос за забором, — что с тобой? Почему ты упал? Рашик, зачем ты подглядывал в щелку?! Ой, Рашик, Рашик...

— Вперёд, — Семён подхватил обмякшего джинна под руку и как ни в чём не бывало пошёл дальше, на ходу превращаясь из кровавого шайтана в безобидного нищего.

— Это было круто, — с восторгом сказал Мар, — давно я так не веселился! Это, знаешь, будет похлеще, чем когда один из моих хозяев изображал овцу — мы тогда из пещеры циклопа выбирались... Ты знаешь, кто такие циклопы?

— Знаю, — отмахнулся Семён. — А как звали того твоего хозяина? Не Одиссей ли?

— Зачморой его звали, — пренебрежительно ответил медальон. — Кличка такая. Имени у него не было, не заслужил. А Одиссей... М-м, что-то знакомое... Не помню. Вроде слышал где-то, а где — не помню. А что, важная шишка?

— Да уж поважнее твоего Зачморы. — Семён потрусил джинна за плечо. — Мафусаил, очнись!

— Не забирай меня, о красноокий шайтан, — взмолился джинн, не открывая глаз, — ибо слаб я и стар, чтобы быть твоим рабом.

— Да, в этот раз ты был убедителен, — согласился Мар, — в этот раз лицедейство у тебя получилось. И что важно — без моей придумки! С моргающими глазами, так это вообще... Ха-ха! Вот как рождаются нездоровые слухи и начинается сотрясение основ города — с хорошо организованного обмана. Профессионально сделанного. Добротно. Что ж, лиха беда начало, — медальон помолчал. — Знаешь, — сказал Мар, — я думаю, что тебе надо внимательно ознакомиться с пророчеством этого слабонервного астролога. Больно уж всё совпадает. И освобождение из бутылки с нашим дальнейшим знакомством. И сотрясение основ: во всяком случае ребят с дубинками и неведомого Рашика ты уже потряс. На всю оставшуюся жизнь. Через час весь город будет гудеть... Знаю я эти отсталые миры, у них сплетни разлетаются быстрей птиц. — Медальон коротко хохотнул. — Быть большой буче, — счастливо сказал он. — Быть! Зуб даю, — но не уточнил, чей именно.

Дом с пристройкой находился в элитном районе, где проживали шахские придворные и купцы, возле бухты. Чтобы избежать лишних расспросов со стороны патрулирующих район стражников, Семён в одном из пустых переулков придал себе вид богатого торговца: плотный белый халат с золотой оторочкой, белые шаровары и белая чалма, чёрные туфли — тот самый набор, который в своё время забраковал Мафусаил. В этом районе такой наряд оказался как нельзя кстати — стражники равнодушно проходили мимо идущего по своим делам важного купца и семенящего рядом с ним стариком-слугой.

В торце глухого тупика, изогнутого и заваленного мусором, была крепкая дубовая дверь, грязная и почти не видимая на фоне такой же грязной стены. Поковырявшись в мусоре, Мафусаил вытащил из-под какой-то помятой кастрюли большой ржавый ключ с затейливой бородкой.

— Не поверите, скольких усилий стоило мне привести этот чистенький закоулок в такой безобразный вид, — пожаловался джинн, вставляя ключ в замочную скважину. — Пришлось мусор самому понемногу приносить, из бедных кварталов. Зато никто сюда и носа не суёт — если случайно и забредут, так сразу же и уходят. Свалка, одно слово, — и с усилием провернул ключ.

Замок издал неожиданно мелодичный звук и обшарпанная дверь слегка приоткрылась.

— Ну ты и конспиратор, — восхитился Семён. — Дверь, небось, тоже грязью специально мазал? Для маскировки.

— Само собой, — буркнул джинн и, пропустив Семёна впереди себя, вошёл следом за ним и запер за собой дверь. Семён с изумлением огляделся.

Пристройка была хороша. Настолько хороша, что называть её безликим словом «пристройка» было оскорбительно по отношению к такой хоромине: над головой был высокий лепной потолок с неяркими матовыми лампами, утопленными в причудливой лепнине; необъятный зал тянулся куда-то вдаль, задрапированный вдоль и поперёк разноцветными шелками; высокие зеркала по стенам, изящные столики и кушетки где ни попадя, и — далеко в глубине, еле видимая сквозь тонкие шелка, громадная кровать, укрытая от посторонних глаз опущенным серебристым пологом.

— Траходром, — со знанием дела сказал Мар. — Место любовных утех. Ай да джинн, ай да астролог! Ай да звездочёт.

— Да, в таком местечке и на ум не придёт звёзды считать, — охотно согласился с медальоном Семён. — А кто же, если не секрет, бывал здесь? Какие-нибудь астрологини? Предсказательницы судеб?

— Увы мне, — закручинился Мафусаил, — что теперь скрывать! Прелюбодеяние и разврат творились в этой обители греха... Здесь, в этом гнезде порока, прекрасные шахские наложницы тайно любили меня, — джинн протёр глаза бородой и трубно высморкался в полу грязного халата, — а я любил их. Всех! Ну, не сразу, конечно, откуда столько сил, а по очереди и в разные дни, — джинн с презрением посмотрел в сторону далёкой кровати. — Горе мне, горе! Как я мог? Нет чтобы отдаваться таинствам звёзд, изучать движение светил, преумножать свою мудрость...

— Тебе, Мафусаил, здорово повезло, что ты на предсказании погорел, а не на тайных свиданиях, — поспешил утешить джинна Семён. — Представляешь, что было бы, если б шах-государь тебя в таком месте да со своими наложницами застукал?!

— Не представляю, — мрачно ответил джинн. — Шах большой выдумщик насчёт пыток и медленного умерщвления неугодных. Всё! Никогда больше такого не повторится. Никогда! Наука и звёзды — вот мой удел, вот занятие, достойное пылкой любви. А не плотские утехи.

— Это он сейчас так говорит, — шепнул Мар. — Посмотрим, что он запоёт, когда помолодеет, — и мелко затрясся на цепочке в приступе беззвучного смеха.

— Кстати, о предсказаниях, — Семён присел на кушетку. — Дай посмотреть твой свиток. Может, чего интересного прочитаю. А ты пока сообрази насчёт еды как обещал, хорошо? Прямо мутит от голода, надо же.

— С радостью, о великий знаток грамоты, — Мафусаил достал из-за пазухи пергаментную трубку и с полупоклоном вручил её Семёну Владимировичу. — Я искренне надеюсь, что мои слабые попытки приподнять незримую завесу далёкого будущего стоят тех усилий, кои...

— Жрать давай! — рявкнул Семён и стукнул кулаком по столику.

— Есть! — по-военному коротко отчеканил джинн и спешно умчался в глубь зала, лишь занавески колыхнулись от ветра.

— С ним только так, — сердито проворчал Семён, разворачивая свиток. — Ну-ка, что тут про нас говорится? — и углубился в чтение.

Пока Мафусаил сервировал стол вяленым мясом, сухими лепёшками и невесть откуда взятыми свежими фруктами и кувшином холодной воды, Семён изучал предсказания.

Предсказаний было много. Лет на триста вперёд, а то и больше: чёткой хронологии, естественно, не было никакой. Где-то в самом конце свитка Семён нашёл и телеграфно короткое сообщение о нём самом, о Семёне Владимировиче: ничего нового, о чём бы им тогда не рассказал джинн, в том предсказании не имелось. Все остальные пророчества были настолько туманны и насыщены столь непонятными намёками и ссылками, что читать их было просто бессмысленно. Всё равно ничего не было понятно.

Семён отложил пергамент и вплотную занялся мясом и лепёшками, запивая их холодной водой. Пока он ел, джинн успел где-то выкупаться, коротко подстричь бороду и переодеться во всё новое. В таком виде он выглядел куда как благообразнее, хотя одежда ему была заметно великовата; отмытый и подстриженный джинн здорово смахивал на постаревшего Шона Коннери. Как брат-близнец.

— Скажи, Мафусаил, а звёзды тебе случаем не намекнули, как мы сможем пробраться в шахскую сокровищницу? — Семён с аппетитом захрустел яблоком. — Или, может, ты у них сегодня ночью поспрашиваешь? Я вижу, ты с небесными светилами накоротке — вон сколько пророчеств наклепал! И что, все-все сбудутся?

— Сомневаюсь, — джинн отщипнул кусочек лепёшки. — Сомневаюсь, что звёзды помогут мне в столь пустяковом для них деле, как проникновение во всякие там сокровищницы. Нет им до людских сокровищ никакого дела! А насчёт долгосрочных предсказаний... Насчёт них я тоже сомневаюсь. В их правдивости. Звёзды порой бывают весьма лживы... Но долг астролога заставил меня записать всё, что я узрел в небесах, дополнив предсказания обязательными в таком случае туманными намёками и расплывчатыми предположениями.

— А зачем они нужны, эти намёки и предположения? Туманные. — Семён с удовольствием запил яблоко холодной водой и вытер рот салфеткой.

— Как же иначе? — удивился джинн. — Предсказания вещь деликатная. Нельзя в них ничего говорить откровенно и в лоб! Тем более с указанием конкретных дат. Опасно это. Что далеко ходить, три недели тому назад... А, ладно. Что случилось, то случилось. Так вот, о любознательный повелитель карманов, знай же — чем больше тумана и непонятностей в пророчестве, тем больше шансов, что такое долгосрочное предсказание окажется верным, даже если оно изначально ошибочно или попросту выдумано. Когда-нибудь, но верным! Пусть даже и через сотни лет. Когда случайно, хоть немного, хоть чуть-чуть, оно совпадёт с каким-нибудь важным событием, о котором астролог, по правде говоря, и понятия не имел — потомки обязательно растолкуют его расплывчатое пророчество так, как этого не смог бы сделать и сам предсказатель. Достаточно одного такого совпадения и всё: имя твоё обессмертится на века. Как гения и провидца. А у меня таких предсказаний сотни! Хоть одно, но сработает... Я так думаю.

— Так он в гении метит, — догадался медальон, — в веках наш дедушка прославиться хочет! Вот это размах, вот это амбиции, — позавидовал Мар. — Молодец. А я-то думал, что он недотёпа. А он ух какой оказывается! Всё, я тебя уважаю. Хочешь ты того или нет.

— Я не против, — скромно ответил джинн. — Уважай.

— Ну вылитый Нострадамус, — зевая сказал Семён. — Тотальный провидец. Теперь я понимаю, как делаются великие предсказания. Жулики вы, господа астрологи. Никому верить нельзя, — зевнул ещё раз и растянулся на кушетке. — Устал я что-то. Пожалуй, посплю немного.

— Отдыхай, о непревзойдённый специалист по замкам, — согласно покивал Мафусаил. — Сегодня ночью нам предстоит нелёгкая работа! А я пока схожу к шахской башне, посмотрю, что да как. Думаю, в таком обличии меня никто в тех краях не признает, — поклонился и ушёл, тихонько заперев входную дверь снаружи. И Семён немедленно уснул.

Проснулся Семён оттого, что ему кое-куда приспичило. Так как джинн забыл объяснить Семёну Владимировичу, где именно находятся столь важные удобства, пришлось Семёну искать их самому. Заодно он полностью ознакомился с безразмерной пристройкой и убедился, что она, в общем-то, действительно невелика, а дополнительное пространство в ней было создано всё той же магией: комната попросту была повторена много раз, о чём ясно говорили видимые только Семёну дымчатые перегородки пространственных состыковок.

Кроме удобств обнаружился и небольшой комнатный садик с карликовыми фруктовыми деревьями и журчащим между ними ручьём — джинн, судя по ухоженности садика, был ещё и эстетом-садоводом; Семён с трудом удержался от того, чтобы вырезать на стволе ветвистой яблоньки какую-нибудь необычную памятную надпись. Матерную.

— Что за школьные дела! — отругал он самого себя и пошёл к выходу. — А куда это наш знатный мичуринец запропастился? — раздражённо спросил он у закрытой входной двери. — Что-то слишком долго его нету. Уж не опознал ли кто его? Шахские наложницы, например. И мучают сейчас беднягу, по старой памяти, — развеселившись от такого предположения, Семён пропустил момент, когда дверной замок мелодично тренькнул.

Дверь распахнулась и вошёл джинн. Вид у Мафусаила был растрёпанный и крайне озадаченный. Словно он только что отстоял длинную скандальную очередь в пивнухе, а долгожданное пиво взяло и закончилось у него прямо перед носом. Совсем.

— Что случилось? — встревожился Семён, напуганный горестным выражением лица джинна. — Опознали? Всё пропало?

— Золото, — дребезжащим голосом произнёс Мафусаил, протягивая Семёну Владимировичу очень знакомую монету. И трагически замолчал, как будто этим словом было сказано всё.

— Действительно, золото, — согласился Семён, взял тяжёлый кругляш и недоумённо повертел его в руках. — Ну и что?

— Это неправильное золото, — убеждённо сказал джинн. — И делают его в неправильном мире. В шайтанском.

— Чего это он нашими деньгами недоволен? — возмутился Мар. — Семён, я понял — это местный заговор против нашего богатства. Нас третируют!

— Попрошу внятных объяснений, — потребовал Семён, не обращая внимания на опрометчивое заявление медальона. — Почему неправильное? Как это понимать?

— Его не существует, — понизив голос и зачем-то оглядываясь по сторонам, произнёс джинн. — Оно как бы есть, но его как бы и нету. Я только что заходил к Абдулле-меняле, есть тут один... меняет туда-сюда... Так он через золотомерное стекло стал монету проверять, как положено. На предмет наведённой порчи, сглаза и прочего колдовства. Бывает, знаете, камушек в дорогую монету превратят или кусок свинца заклинанием облагородят... Глянул он в стёклышко — и всё, сразу отказался от размена. Шайтанское, кричит, у тебя золото. Нету его! Потому что стекло ни монеты, ни чего другого вместо неё не увидело. Вообще. Стражников хотел позвать!

— Позвал? — встрепенулся Мар.

— Не успел, — огорчённо ответил Мафусаил. — Я его тем стеклом по голове стукнул. Тяжёлое стекло, на подставке... Хороший человек был Абдулла, всегда мне денег занимал. А так — сволочь сволочью. Ростовщик.

— Интересное кино получается, — Семён раздражённо швырнул на столик злополучную монету, — золото, которого у меня навалом, элементарной проверки не выдерживает. Специальное стекло его не видит! Чёрт-те что, а не богатство. Хлам. Фальшивка.

— Не скажи, — запротестовал медальон. — Мало ли чего там ихнее стекло не углядело... Разобраться сначала надо, а уж после ругаться. Не зря же Хранилища существуют, не зря же их столько лет ищут! Не будут в таких местах всякую фальшивку держать. Смысла нету. Может, оно особое, то золото. Хитрое. С секретом.

— Хитрое оно там, или не хитрое, а хлеба на него не купишь, — пожал плечами Семён. — Во всяком случае там, где есть золотомерные стёклышки.

— Но не у всех же они имеются, — резонно заметил Мар. — В крайнем случае будем покупать хлеб у слепых продавцов. Или у косоглазых. Выкрутимся как-нибудь.

— Слепой продавец, — с сомнением покачал головой джинн, — это как безногий скороход, о хитромудрая железяка. Не бывает таких! Во всяком случае я не встречал ни тех, ни других.

— На концентратах проживём, — буркнул Семён. — На пищевых заклинаниях. По-походному, стало быть.

— Кстати, о походных условиях, — спохватился Мар. — Ничего не получится. У меня полный пробел на эту тему! Заклинания еды тоже закончились, понимаешь. Я ведь тебе говорил...

— Что там в городе? — поспешил сменить неприятную тему Семён. — Всё спокойно? Народных волнений по поводу явления шайтанов не было?

— Никаких проблем, — заверил джинн. — Особых волнений уже нет, всё под контролем шахской стражи. Рынок разогнали, когда горожане полсотни нищих прирезали, тех, в которых свидетели-бандиты узнали переодетых шайтанов. Нас, то есть. Да сгорело десятка два домов. Да пару купеческих кораблей, что в бухте стояли, под шумок разграбили и на дно пустили. А так — всё тихо и мирно. Уже.

— Вот народ поразвлекался! — восхитился Мар. — Корабли, и те не пожалели. Да, большая буча — вещь серьёзная... А что там насчёт шахской башни?

— Всё нормально, — успокоил Мафусаил Семёна, хотя вопрос задал медальон. — Тайный лаз остался там же, где и был... А я что, не говорил вам про него? Нет? — обеспокоился джинн. Семён отрицательно помотал головой. — Значит, как-то к слову не пришлось. Обычным образом в шахскую башню нам никак не пробраться, о специалисты по скрытым перемещениям, а вот через мой ход, пожалуй, будет можно. Наверное.

— Откуда он взялся-то? — поинтересовался любознательный Мар. — Крысы, что ли, его прогрызли? Тайные ходы в стратегические объекты специально не делают! Себе дороже станет. Особенно ежели там сокровищница. Султаншах не позволил бы.

— Разумеется, не позволил бы, — вздохнул Мафусаил. — Но Гюзель, она такая... такая пылкая! Такая непредсказуемая! А шах её из башни никуда не отпускает. И я, в нарушении всех устоев, самолично... — джинн, заикаясь от смущения, постепенно перешёл на шёпот, — подло воспользовавшись доверенным мне знанием... нагло обманув сторожевых духов... посмел создать магический лаз. О позор мне! О стыд!

— Наш человек, — убеждённо сказал медальон. — С задатками. Так ты что, прямо в башне, у шаха под носом — того? Только не ври, что это ты делал в шахской спальне, да ещё и на его кровати. Всё равно не поверю.

— Именно так! — джинн в тоске заломил руки. — Неискупимы мои прегрешения. И случившееся со мной я считаю лишь малым наказанием за всё то, что сделал я, предавшись постыдному зову своей необузданной плоти и неукротимой похоти! Увы мне, увы.

— Просто половой гигант какой-то, — пробормотал Семён, с невольным уважением глядя на тщедушного старика. — А ты не врёшь?

— Перед лицом смерти не лгут, — торжественно ответил Мафусаил, строго глядя на Семёна. — Если мы не проникнем в сокровищницу, то дни мои будут сочтены. И очень скоро. И лгать мне в этом случае недостойно, о пытливый укротитель ифритов.

— Ифрит! — всполошился Мар. — Про ифрита я ведь и забыл! Что с ним делать? Что?

— Пройдём через магический ход, а там видно будет, что, — рассудительно сказал Семён. — Там посмотрим.

— Эх, где наша не пропадала, — разухабисто решил медальон. — В том смысле, что в местных ходах этого уж точно не случалось: никакая наша здесь ещё не пропадала. Пошли, что ли?

— Пошли, — согласился Семён. — Прямо сейчас. Чего тянуть-то.

— Только я вас очень прошу, — взмолился Мафусаил, — будьте осторожны. Крайне осторожны! И молчите в любом случае. Даже если нас поймают. Даже если у нас ничего и не получится. Чтобы стража ход не обнаружила!

— Это почему? — снисходительно поинтересовался Семён. — Сам, что ли, после за своей молодостью пойдёшь? Если мы засыплемся. Если ты живой останешься.

— Вот именно. — Джинн страстно облизал губы. — Если жив останусь, то Гюзель я обязательно навещу. Напоследок.

— А врал, что старенький, — изумлённо сказал медальон, — что зарёкся навеки. Ох ты, — и засмеялся так, что заходил ходуном на цепочке.

Семён подумал и присоединился к нему.

— Не понимаю причин столь неуместного веселья, — сухо сказал Мафусаил, раздражённо тыкая ключом в дверной замок. — Я только поцеловать её хотел напоследок, — и с силой крутанул ключ.

— А как же, — просипел Мар, — я и не сомневался. Именно что поцеловать. Не более, — и заржал крайне неприличным образом.