Глава 9

Краевой прокурор надрывно кричал в телефон:

– Ты что, посоветоваться не мог?! Зачем пресс-конференцию созвал, чудило? Мне в Генеральной прокуратуре пообещали погоны снять, если мы этот политический скандал не потушим. Просто пожар получился.

– Странная у тебя реакция, товарищ Хоркин, очень странная. Прокурорским прослушки втыкают, а мы молчим и тушим. Может, в пожарные переквалифицироваться?

– Да в том-то и дело, что не молчим, а тут же журналистов зовем! Тяжело было мне позвонить, Иван Николаевич?

– Тяжело, честно, тяжело. У меня просто приступ ненависти случился, если бы не выплеснул все эмоции, инфаркт бы получил.

Хоркин знал, что Кочетов будет искать любые законные пути для доказательства, и если не получится это сделать с первого раза, то повторит десятый, только борьбу не прекратит, не из такого он «теста».

– Инфаркт, похоже, у меня будет.

– Прорвемся. Ты результаты проверки знаешь? Когда будем Вороткина привлекать?

– В том-то и дело, что знаю. Отпечатки пальцев там твоего сотрудника – старшего помощника прокурора Ивлева. Только без глупостей, Иван Николаевич, без глупостей…

Но Кочетов его уже не слушал и скомандовал секретарше:

– Пусть Ивлев зайдет.

– Слышал я, что ты, Виталя, увольняешься! – без обиняков начал прокурор.

– Это с чего вы взяли, Иван Николаевич! Какие-то очередные слухи о прокурорских.

– Нет, дорогой Виталя. После того как мне сообщили, что твои отпечатки пальцев у меня на столе, делать тебе здесь нечего, раз ты меня, сволочь, продал. За сколько тебя Вороткин купил, даже уточнять не буду. Надеюсь, ты не прогадал.

Кочетов всегда говорил правду, то и дело вспоминал Максима Горького – «правда плохо пахнет». Прямолобый правдоруб, он иногда оказывался в собственной ловушке, люди не любят честность, да и зачем рассказывать, что друзья безразличны, жена надоела, а работой совсем не хочется озадачиваться. Как показывает практика, лучше тот, кто поддакивает или разводит руками, а кто честен, в итоге оказывается для многих врагом.

– Иван Николаевич, можно я объясню…

– Не надо, а то могу спустить тебя с лестницы. Ты знаешь, что я человек горячий, а здесь третий этаж, кости переломаешь, мне потом больничный оплачивать.

Виталий Ивлев вышел от прокурора, он знал крутой нрав своего начальника, да и как объясняться с Иваном Николаевичем, он пока не придумал. Прослушку Ивлев не ставил, но видел, как ребята из отдела городской безопасности два месяца назад поздно вечером заходили в кабинет прокурора. Кочетов был тогда в командировке, а Ивлев задержался на работе. Уже после нежданных визитеров он зашел в кабинет прокурора, сразу все понял, но решил, что связываться не будет. У начальников свои разборки, а если туда сунуться, то вполне можно остаться без головы, впрочем, и сейчас ему предлагают уволиться.

– Придется действительно к Вороткину обращаться, он мне когда-то место юрисконсульта предлагал, а то ведь прокурор работать не даст, будет грызть и грызть.

Иван Николаевич Кочетов остро переживал предательство Ивлева, ведь он взял Виталю на работу сразу после института и доверял ему.

– Старый черт, так тебе и надо! Уши развесил, болтаешь почем зря, а тебя враг слушает, да еще свои сдают.

Кочетов был человеком без компромиссов и делил жизнь на черное и белое. Он был не способен идти на уступки и лавировать. Прокурор, привыкший выносить обвинения, считал, что компромисс оправдывает подлость в отношениях и закрывает глаза на многое.

– Ты упертый! – говорила жена и была права, потому что он умел либо любить, либо ненавидеть.

Сейчас Кочетов ненавидел Вороткина и думал, как и на чем его подловить. Результатов проверки деятельности администрации по госзакупкам еще не поступило, но он уже знал, что это будет поводом для новой проверки и, даст бог, возбуждения уголовного дела. С журналистами, конечно, он поторопился, получилось, что обвинил мэра, а сподлючил его сотрудник, но делать шаги назад не собирался. Он вспомнил большие серые наивные глаза молодой журналистки, которая просто смотрела ему в рот и кивала при каждой произнесенной им фразе.

– Больше с журналистами не встречаюсь, интервью не даю. А Вороткин не посмеет сказать, что это клевета. Ему все равно недолго осталось вихляться на мэрском кресле.

Еще три месяца назад, когда скандал только-только назревал, умные люди предлагали ему встречу с мэром под коньячок. Иван отказался, не мог он себя пересилить и тянуть коньяк за одним столом с Вороткиным:

– Себя уже не переделать!

Последние месяцы он втайне от всех ждал перевода в столицу. В свое время он хорошо поработал по «узбекскому делу» в составе столичной следственной группы и даже получил благодарность и подарок, часы с гравировкой, от министра. Часы давно сломались, но Кочетов хранил их в рабочем столе, на приглашения переехать на работу в столицу, которые он периодически получал от министерских, долго отказывался, но в последний разговор, что состоялся три месяца назад в командировке, согласился. Уж очень надоел ему этот маленький городок, тесно тут настоящему профессионалу, дела мелкие, пакостные, а труда затрачивается немерено.

Бросать все надо к черту, работу здешнюю и Вороткина. Но побежденным Кочетов отсюда не уйдет, догрызет этого негодяя. Тратить свое время на Ивлева он не будет, сделает подарок предателю Витале, пойдет на тот самый компромисс, который не признает, но на который решился, чтобы дальше не погружаться в клубок хитросплетений.

Его предавали и раньше, первая жена, красавица курса Эля, в которую он влюбился сразу и бесповоротно. Девушка была необыкновенно хороша собой, тоненькая, как березка, с серыми глазами и длинной косой.

– У тебя простоквашные глаза, – сказал он Эле в самом начале знакомства.

– Почему простоквашные? Белые, что ли, как у сваренной рыбы?

– Простоквашные, потому что светлые, нежные, глубокие, в них можно утонуть.

– Болтун, какой, Иван, ты болтун.

Она звала его строго и серьезно – Иван, и никак больше, ни тебе Ванечки, Ванюшки. И он сразу вспомнил эти ее глаза, у журналистки, которая приходила к нему, глаза были похожи на Элькины.

Они поженились на пятом курсе: Иван больше не мог пережить, что они должны расставаться на какое-то время, он хотел, чтобы они были вместе раз и навсегда, днем и ночью, в радости и в горе. Только так и не иначе, и Эля ему это обещала. Он устроился на работу сторожем, чтобы содержать семью, засыпал на лекциях, но был самым счастливым человеком, потому что Эля была рядом. Их одноместная кровать в двенадцатиметровой комнате общежития казалась ему верхом совершенства, потому что молодая жена спала у него на плече и он слышал ее дыхание. Как он любил Эльку, просто до невозможности!

В тот вечер на дежурстве у него разболелся зуб, и случайно забежал его сменщик, которого удалось уболтать остаться вместо Ивана до утра. Кочетов вернулся домой и увидел, что в коридоре Элю обнимает их сосед, а она смеется – весело и задорно. У Ивана словно помутилось в голове, он ударил ее по лицу и выбежал из общежития. Институт он бросил и ушел в армию, а когда вернулся, то Эля уже уехала по распределению. Развели их быстро, но острая душевная боль осталась и все время саднила, как старая рана.

Иван окончил юридический, вгрызался в работу, нагружал себя так, что организм скрипел и сопротивлялся. Женился он поздно и только потому, что его нынешняя жена сама проявила инициативу, а он не стал противиться и подумал, что так ему станет легче и он сможет забыть девчонку-березку с простоквашными глазами. Легче стало совсем немного, но вот парадокс – Элька не забывалась. Может, зря он тогда, не разобравшись, разрушил, растоптал? Может, надо было спросить, выслушать да вдарить по соседу, чтоб не смел трогать его жену. Но тогда ему показалось, что Эле нравились прикосновения чужого мужчины. Где-то Иван прочитал, что компромисс – это искусство разделить пирог таким образом, чтобы каждый думал, что ему достался самый вкусный и большой кусок. А если совсем не хочется есть, что тогда?

Загрузка...