Слишком смышленый дурачок

Глава 6

Несмотря на странные сны, утро выдалось чудесным. Немного смутили подпорченные кальсоны, но в голове тут же возникла мысль, что для моего возраста такое дело вполне себе житейское. А ещё в комнату проникали чудесные запахи наверняка вкусного завтрака. Я быстро оделся, нацепив портки без исподнего, заодно подумав, что нужно купить себе ещё много чего необходимого для жизни. К примеру, бритву, потому что юношеский пушок начал оформляться в неприятную редкую бородёнку. Цирюльник в банном комплексе предлагал побрить меня, но я тогда отмахнулся, и сделал это напрасно.

Наконец-то собравшись, осторожно вышел из спальни и направился в сторону кухни. Чудесные запахи, а ещё приглушенный бубнёж двух голосов вселяли определённые надежды. Мне очень хотелось, чтобы Агнессе Георгиевне стало лучше. Всё так сложилось, что я уже не мог относиться к ней как к незнакомому человеку. Даже дышать перестал, когда шагнул в кухню, и не сдержал улыбки, увидев женщину, подкладывавшую оладушки в тарелку Димы. Парень сидел за столом с совершенно идиотской улыбкой на лице. Женщина по-прежнему носила траур и была необычайна бледна, но ещё вчера её глаза были совершенно пустыми, а сейчас там хоть и отражалась печаль, но уже вместе с нежностью и любовью. Она даже позволила себе скупую улыбку, взъерошив волосы сына.

— Ну, мама, — продолжая лыбиться, совершенно по-детски заворчал парень и постарался пригладить испорченную причёску.

А затем они увидели меня. Я даже напрягся, внезапно подумав, что им может не понравиться моё вторжение в узкий семейный круг, но улыбка Агнессы Георгиевны стала чуть шире:

— Здравствуй, Степан. Присаживайся, будем завтракать.

Я смущённо занял прежнее место за столом и с непонятной дрожью замер. Матушка Димы, видя моё замешательство, подошла ближе и пододвинула ко мне блюдо с оладьями.

— Не стесняйся. Чувствуй себя как дома. — Затем она осеклась. Дима явно рассказал матери всё, что знал обо мне и моей прежней жизни. Женщина быстро справилась со смущением и твёрдо добавила: — Теперь ты дома, дорогой.

А затем погладила меня по голове. Я пытался как-то успокоиться, но куда там! Слёзы сами потекли из глаз, а попытка сдержать их вылилась в совсем уж детские всхлипывания. Никто и никогда не гладил меня по голове с такой нежностью и не называл так ласково. Я закрыл лицо ладонями. Расчувствовавшаяся женщина приобняла меня, но стало только хуже. Пришлось очень мягко высвобождаться из её объятий, чтобы сбежать из столовой. В панике запершись в ванной комнате, я умылся и посмотрел в зеркало. Успокоиться всё же удалось, но глаза по-прежнему были красными, а к лицу словно приклеилась совершенно тупая улыбка.

Неужели у меня теперь есть дом, а может, даже и семья? В смысле, нормальная семья, а не злобная тётка и садисты-кузены, правда, теперь уже в единственном экземпляре. Тут же вспомнились проблемы так хорошо отнёсшейся ко мне семьи, и моя улыбка из глупой стала какой-то хищной. Я даже сам испугался заворочавшейся в груди тёмной ярости. Возникла непробиваемая уверенность, что перегрызу глотку любому, кто попробует причинить им зло. И сейчас тот гнев на врагов приютившей меня семьи не казался греховным.

Ещё раз умывшись, вернулся в столовую и с порога сказал:

— Извините. Просто мне это как-то непривычно.

Затем решительно сел за стол и начал накладывать себе блинчиков. Агнесса Георгиевна сама налила мне чаю, а затем наконец-то присела, перестав смущать чрезмерной заботой. А дальше пошёл неспешный семейный разговор, от которого я просто млел. Обсуждали почти всё, включая Анастасию и наше деловое партнёрство. По поводу денежных дел женщина ничего не сказала. Было видно, что она классическая домохозяйка, хоть и с определённой долей мягкой властности. Увы, эту чудесную атмосферу испортил именно я, невзначай взглянув на настенные часы и поняв, что утренняя служба закончилась полчаса назад.

— Отец Никодим! — выпалил я, и все тут же тревожно засуетились.

К счастью, внешнюю дверь мы успели открыть вовремя — священник вошёл в неё через десять минут после этого и сразу развил бурную деятельность. Два часа он освящал дом, начиная с чердака и заканчивая подвалом, в котором всё ещё находились залитые водой полусгоревшие, полусгнившие книги. Теперь я понял, откуда несло лёгким запахом гари и затхлости. Увиденное священнику совершенно не понравилось, и он строго посмотрел на Диму как на нынешнего главу семейства.

— Почему не прибрано? В доме, как и в душе человека, всё должно быть чисто.

— Никто из уборщиков нашего района не согласился на эту работу. Похоже, Калашников запретил им это, — вяло попытался оправдаться Дима.

— А сами что? — хмуро посмотрев на нас обоих, спросил отец Никодим. — Два здоровенных лба. Или вам невместно ручки марать?

Мне стало стыдно. Ведь действительно, тут работы куда меньше, чем при разгрузке «Селезня». Грязи, конечно, много, но давно ли я вырядился в чистенький костюмчик? В трактире тётушка заставляла оттирать куда более мерзкие вещи. Даже вспоминать не хочется.

— Простите, батюшка, не подумал, — повинно склонил голову я, а Дима опять покраснел, посчитав это дополнительным упрёком.

Ещё раз исповедав Агнессу Георгиевну и раздражённо отказавшись от предложенных денег, священник собрался уходить, но я вспомнил о словах Анастасии, которые входили в конфликт с наставлениями священника.

— Батюшка, у меня возникла небольшая проблема, и я не знаю, как поступить.

— В чём дело, Степан? — напрягся отец Никодим.

— Мне нужно получить статус ушкуйника, а для этого взять справку у Захара Андроновича о том, что я полноценно участвовал в походе. Но вы запретили мне ходить в порт.

Отец Никодим строго посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Диму с тётей Агнессой. Они всё поняли правильно и тут же ушли на второй этаж.

— Ты уверен, что тебе нужен этот статус? — спросил он и, увидев мой решительный кивок, добавил скорее самому себе: — Ну уж коли не передумал якшаться с язычниками, то оружие точно понадобится. Не для того Господь даровал тебе жизнь, чтобы её отобрала какая-нибудь нечистая тварь. Но помни, что убийство человека — это страшный грех, даже во спасение своей жизни. Я бы сам забрал у Захара эту справку, но боюсь, просто так он её не даст. Как бы вообще не погнал тебя из ватаги. Так что тебе придётся надавить именем той ведьмы. Насколько я знаю, с неё он имеет свой основной прибыток.

И тут я всё-таки не удержался:

— Батюшка, вы же знаете, что она не ведьма.

От вспыхнувшего в глазах священника огня стало жутковато, но он всё же взял себя в руки и тихо, но проникновенно сказал:

— Это ничего не меняет. Да, от ведуний зла куда меньше, но все они отринули Господа и отдали души свои в лапы нечистых демонов. Помни об этом постоянно.

Вспышка ярости священника прошла, и он снова стал привычным для меня батюшкой. Только после этого мне удалось нормально вздохнуть.

— Ладно, собирайся, поймаем пролётку и поедем в порт, а затем я уже сам зайду к нашему околоточному надзирателю, чтобы он составил протокол с моих слов о порче тётушкой твоих документов. Без этого подьячие городского приказа тебе всю душу вымотают. Собирайся, чего стоишь?

В ответ я лишь развёл руками, показывая, что мне собраться как тому нищему из пословицы. Несмотря на обилие в центре города мобилей, тут хватало и конных извозчиков. Одного из них мы и наняли, чтобы добраться до порта. Захар Андронович обычно весь день проводил на ушкуе, так что там мы его, скорее всего, и найдём.

Ездить по-барски на пролётках — это вам не в трамвае с пересадками ползти, так что до порта мы добрались необычайно быстро. И что самое главное, ни у вокзала, ни по пути к частным причалам нас никто не заметил благодаря предусмотрительно поднятому пологу пролётки. Теперь я понял, почему отец Никодим решил использовать такой дорогой транспорт. У причала, где обычно в ожидании нового похода отстаивался «Селезень», никого не было. Я даже подумал, что капитан где-то в другом месте, но, как только подъехали, из рубки вышел дядька Захар.

Мне он явно был не рад, но в присутствии батюшки гнать не решился, хотя и не сдержал раздражения:

— Чего явился?

Я решил начать с более простого:

— Хочу узнать, когда в следующий раз пойдём в Крачай. А ещё мне нужна справка об участии в походе, чтобы получить статус ушкуйника.

— Какой статус? — всё же не выдержал капитан даже под строгим взглядом священника. — Какой с тебя ушкуйник? Я не потерплю в команде бесноватого.

И тут вмешался отец Никодим:

— Ты почто хулу напрасную возводишь на православного?

— А разве не бесноватый? — не унимался капитан, которому явно не хотелось за меня отвечать.

— Нет, — жёстко ответил священник. — Я лично проверил его.

— Проверили? А разве вы бесогон?

Зря он это сказал. От одеревеневшей в какой-то хищной гримасе лица отца Никодима стало муторно даже мне, что уж говорить о капитане, которому и предназначался гневный взгляд священника и его скрипучие слова:

— Ты хорошо подумал, сын мой, перед тем как это сказать?

— Простите, отче. Действительно, не подумал. Грешен. — Капитан даже покаянно склонил голову, затем поднял взгляд и всё же продолжил гнуть свою линию: — Но люди говорят разное. И как прикажете мне после этого оставить его в ватажке даже простым грузчиком, не то что полноценным ушкуйником.

— То твоя воля, — вернул себе благообразный вид священник. От этих его метаморфоз я скоро заикаться начну. — Ты — капитан, тебе и решать.

Похоже, они сошлись в своём нежелании видеть меня ушкуйником, но меня такой расклад совершенно не устраивал.

— Виринее это не понравится, — осторожно, но достаточно громко сказал я.

— Уболтаю как-то. Баба всё же, — самонадеянно вскинул голову капитан.

— Не уболтаете, — жёстче заявил я и прямо посмотрел в глаза капитану. — Я ей очень нужен, и, если не передадите от меня записку, что добровольно отказываюсь иметь с ней дела, вам придётся туго. А я писать такое не собираюсь.

Капитан с какой-то беспомощностью перевёл взгляд на священника и сказал, словно прося у него поддержки:

— И вы хотите сказать, что он не бесноватый? Раньше же был дурак дураком, а сейчас вон как поумнел и охамел.

Священнику тоже не понравились мои слова, но он всё равно заявил таким тоном, будто читал проповедь:

— Человек своего ума имеет с маково зёрнышко, и лишь Господь способен даровать нам, сирым и убогим, разумение по воле своей и тому, кто достоин милости Божьей. Не нам о том судить.

Эти слова явно добили сомневающегося человека, в котором жадность боролась со страхом перед реакцией общества на странного дурачка в его подчинении. Молча махнув рукой, он ушёл в рубку, а мы сочли это приглашением и двинулись следом. Внутри за небольшим столом капитан быстро оформил какой-то документ и заверил его сначала подписью, а затем и печатью, которую достал из маленького сейфа. Затем передал мне бумагу и недовольно проворчал:

— Выходим через пять дней, в среду. Будь на месте в семь утра, иначе уйдём без тебя, и плевать, что скажет ведьма.

На этом он счёл разговор законченными и даже отвернулся к окну. Я очень обрадовался тому, что дело сладилось, но радость моя продлилась не так уж долго. Когда мы вышли из рубки, стало понятно, что извозчик куда-то подевался, а к трапу от складов уже подтянулась небольшая толпа человек в тридцать, и, вполне возможно, вскоре она станет куда больше. Отец Никодим решительно отодвинул меня в сторону и спустился по трапу первым.

— Почто собрались, люд православный? — громко спросил он, окидывая собравшихся биндюжников строгим взглядом.

— Бесноватого убить, — послышался крик из задних рядов.

Я, даже находясь выше толпы, не смог определить, кто именно это сказал.

— Да с чего вы взяли, что тут есть бесноватый? — грозно вопрошал священник, но, увы, его строгость тут не сработала.

Толпа оказалась зверем, который был не по зубам отцу Никодиму даже в его гневной ипостаси.

— Так вон же он стоит — Стёпка-дурачок, — крикнул ещё кто-то, и толпа заурчала, словно разбуженный зимой медведь, и двинулась к трапу.

Отец Никодим что-то крикнул и, раскинув руки в стороны, словно чёрная птица, преградил им путь, но тут толпу прорвало бешенством, словно летнюю грозовую тучу дождём. От направленной на меня ненависти душу сковал страх, напрочь выбивая мысли из головы. Хотелось сбежать и забиться в самую глубину такого знакомого и безопасного трюма, но тут же в голову ударила волна ярости. Я! Не! Хочу! Быть! Тупым!!! Всё, что мешает моим мыслям двигаться пусть порой и хаотично, но свободно, начало вызывать во мне прямо звериную злость.

Сначала ярость помогла, и мыслить стало легче, но затем её пелена стала туманить голову не хуже страха и вожделения. Осознав это, я быстро успокоился и только после этого заметил, что сжал кулаки и даже шагнул вперёд по трапу, к сдерживающему толпу священнику. Дела у него были плохи, и кто-то наглый даже посмел толкнуть батюшку в грудь. Пока только слегка, но, похоже, дальше будет хуже.

Внезапно по ушам ударил хлёсткий звук ружейного выстрела. Все тут же замолчали и уставились на ушкуй. Я тоже повернулся и увидел, что возле рубки с ружьём, пока ещё смотрящим стволом вверх, стоит дядька Захар:

— Совсем страх потеряли, работяги?! Забыли, с кем дело имеете?! Это мой ушкуй и мой ватажник! Пошли вон!

На этом красноречие капитана иссякло. Мало того, я прямо кожей чувствовал, что он не так уверен в себе, как хочет показать. Похоже, толпа тоже это почуяла. Биндюжники снова загомонили. Они сейчас были похожи на базарную тётку, которая перестала кричать, только чтобы вдохнуть побольше воздуха для ещё более громких воплей. И всё же отец Никодим воспользовался шансом, который дал ему капитан:

— Молчать! Прокляну, нехристи! Бесноватых ищете?! Так не туда смотрите. Вокруг оглянитесь. Вы же в зверьё превратились! Готовы на людей кидаться, аки псы бешеные. Бесноватые и есть! — Разъярённый до крайней степени батюшка, похоже, попал в нужную болевую точку. Толпа притихла, но кое-кто не хотел успокаиваться:

— Но он же детей покусал. Пускай бесогоны его испытают.

— Бесогоны? — переспросил отец Никодим голосом, наполненным ядом, непривычным для благостного даже во гневе священника. — Хорошо! Заодно скорбные братья и вас испытают, ведь то, что я вижу перед собой, очень похоже на массовую одержимость, а такое уже сатанинской сектой попахивает.

Всё. Шах и мат. Кстати, нужно попросить Диму научить меня играть в шахматы. Термины знаю, а как двигать фигуры, понятия не имею, и такая половинчатость дико бесит. За те пару секунд, пока я думал о древней игре, толпа вдруг растеряла единство, и каждый подумал о себе. Похоже, мысли эти были невесёлыми, так что биндюжники как-то разом вспомнили о более важных делах и начали расходиться.

Странное зрелище. Словно все вдруг забыли, зачем вообще пришли сюда, и озирались с некоторым недоумением. Неужели догадка отца Никодима насчёт массовой одержимости верна? Мысли в голове, радуя меня своей шустростью, суетно забегали и всё же привели к выводу, что вряд ли тут дело в мистике. Люди и без всяких бесов ещё то зверьё. Уж это я хорошо знал, даже когда был дурачком.

Буквально через десяток секунд толпа словно растворилась, причём так быстро, что на месте остался только замешкавшийся паренёк, в котором я с удивлением узнал Данилу. Не меньше меня удивился и капитан.

— Так это ты их привёл?

Данила ожёг меня ненавидящим взглядом и ощерился, как дворовый кот:

— А чего этот бесноватый на ушкуй полез? Вдруг бы кинулся на тебя.

Он явно не собирался раскаиваться в своём поступке, и я понял, что моя карьера ушкуйника лёгкой точно не будет.

— Какой бесноватый? Его же батюшка привёл! — заорал капитан, явно выплёскивая накопившееся напряжение. — Пошёл вон, жабий ты огузок! — Затем дядька Захар посмотрел на меня. — Всё, хватит с тебя и справки. Плевать мне, что скажет ведьма, лучше буду возить зерно из Карпова. Не приходи сюда больше.

А вот это мне совсем не нравится. Нужно что-то делать. Появилась уверенность, что если капитан сейчас вернётся в рубку, то больше я Виринею не увижу, и такая перспектива меня почему-то очень сильно опечалила. Так что я выпалил едва зародившуюся, толком необдуманную идею:

— Один поход — и я договорюсь с Виринеей, чтобы вам и меня возить не пришлось, и доход не потеряли. Даже больше станете зарабатывать.

Последнее ляпнул сгоряча, можно сказать, от отчаяния. И всё же жадность ушкуйника оказалась сильнее страха. Он с минуту думал и, словно пересиливая себя, прогудел:

— Ладно. Один поход. Подберу тебя с лодки у Лебяжьей косы. Не сможешь туда добраться, значит, не судьба.

Где находится эта коса и как мне раздобыть лодку, он, конечно же, пояснять не собирался. Да и отец Никодим уже тянул меня за рукав, намекая, что нам пора уходить.

К счастью, на этом неприятности, по крайней мере на территории портовых складов, закончились. Похоже, слова батюшки сильно напугали даже кичащихся своей дурной лихостью ушкуйников, и мы пусть и пешком, но всё же без проблем добрались до речного вокзала. Там я сел на трамвай, а отец Никодим зашагал в направлении своего храма, благо было недалеко.

За всё это время он даже не попытался отговорить меня от рискованной затеи. Был задумчив и лишь под конец ещё раз пообещал нынче же с почтовым посыльным прислать справку от околоточного надзирателя по поводу уничтоженных тётушкой документов.

Мне тоже было о чём подумать. К примеру, о том, как вести дела с Виринеей. В принципе, можно будет использовать капитана как посредника. Ему и знать не нужно, что будет находиться в перевозимых посылках. Но при этом я ощущал дикое разочарование, что лично не смогу посещать ведунью. Почему-то очень хотелось понаблюдать за жизнью язычников, при этом даже мысли не было, чтобы отринуть Господа и поменять веру. Просто сказывалась тяга ко всему необычному и… как же это слово, вроде только что мелькало. Во! Исследовательский зуд не давал покоя. К тому же вспоминались слова ведуньи о том, что в видении я спас её от какой-то большой беды. И как мне это сделать, находясь в городе? Идея, как решить эту проблему, уже была, но пока она казалась совершенно невыполнимой. Тут нужно посоветоваться кое с кем, а это станет возможным, только если удастся добраться до непонятной Лебяжьей косы, а затем попасть на ушкуй.

Сразу в библиотеку я не поехал, а направился по указанному Настей адресу, где находилось фотоателье. Там очень обходительный старик-фотограф сделал снимок на документы. Мне даже выдали неплохой пиджак по размеру и странную конструкцию под названием манишка, имитировавшую рубашку с галстуком. Получив две деньги, мастер пообещал сделать всё уже к завтрашнему утру. Затем мой путь лежал к уже знакомому банному комплексу, правда, не с целью понежиться в тёплом бассейне. Меня интересовал магазин готового платья. Наверняка можно было бы найти подобное место куда ближе, но цены в центре наверняка будут посерьёзнее. Да и как-то проще мне в знакомом месте. На более серьёзную одежду денег по-прежнему не было, но вот купить мелочи для удобства повседневной жизни всё же следовало. Продавец оказался тем самым, и он меня даже узнал. Ну, или сделал вид, желая порадовать клиента. Взяв пару исподних рубашек, я задумался при выборе нижней части белья. Почему-то внимание привлекли не знакомые с детства кальсоны, а новомодные трусы. Их я и купил. Затем пришёл черед принадлежностей для бритья, и на этом деньги у меня почти закончились. Остались лишь десять серебряных монет и пригоршня медных копеек, так сказать, на всякий случай. Всё равно скоро получу наследство, сколько бы там ни было. А на жильё и даже пропитание тратиться не придётся. Я, конечно, понимаю, что объедать приютившую меня семью не очень хорошо, но уже знаю, что сделать, чтобы не мучила совесть. Для этого и был потрачен последний серебристый кругляш из перешедших в руки продавца. За него я получил чистый, но потрёпанный комплект из куртки и портков. В таких любили расхаживать биндюжники. Больше всего меня порадовали мои же старые ботинки, вычищенные и отремонтированные. Даже не жалко было выкупить их в десять раз дороже, чем продал.

Когда наконец-то ввалился в читальный зал с целым мешком всяких вещей, то наткнулся на немного удивлённый, но вполне благостный взгляд Димы. В библиотеке было спокойно, в смысле, не видно ни читателей, ни наглых хулиганов, так что можно спокойно приступать ко второй части моего плана на день. Для этого нужно переодеться.

Любопытство друга всё же взяло верх над вежливой сдержанностью, когда он увидел меня в купленной одежде.

— Ну и куда ты собрался в таком виде? — спросил Дима, окидывая меня с ног до головы немного шокированным взглядом. — На паперть милостыню просить? Ты меня прости за резкость, но и раньше твоя одежда была не очень, а сейчас…

— А сейчас, — не дал я договорить заскучавшему в одиночестве товарищу, — в этом шикарном фраке я отправлюсь в подвал.

— О-о, — растерянно протянул Дима и тут же спохватился: — Я тоже…

— Ты продолжишь сидеть, где сидел, — снова не позволил я ему развить мысль. — Как любит говорить мой капитан, каждый должен заниматься своим делом и тогда на ушкуе будет порядок.

У меня даже мысли не было привлекать к уборке Диму, потому что видел его лицо, когда мы с отцом Никодимом спускались в подвал. Там была такая смесь шока, брезгливости и беспомощности, что подвергать подобному испытанию своего друга, воспитанного в совершенно других условиях, я не собирался. Меня же ни копоть на стенах, ни чёрная грязь под ногами совершенно не смущали. Да, работы много, но чувство, что я смогу хоть как-то отплатить за доброту приютившей меня семье, делало задачу даже приятной. Так что к сбору остатков некогда ценной партии книг я приступил в бодром настроении, даже насвистывая приятный мотивчик.

Первый раз меня прервал голос Димы, приглашавший на обед. Оставив грязные ботинки на верхних ступенях каменной лестницы, я босиком взбежал на второй этаж и заперся в ванной комнате, где помылся и переоделся. Так что за стол явился весь из себя благообразный и немного благоухающий мыльно-цветочными ароматами. Агнесса Георгиевна на этот раз приготовила удивительно вкусный суп с фрикадельками, а на второе был пирог с овощами и мясом под названием мусака. Я и раньше думал, что хозяйка этого дома вкусно готовит, но, скорее всего, сравнивал с едой из тётушкиного трактира. Сейчас же, полностью оправившись, Агнесса Георгиевна показала, какая она на самом деле искусница. Такое наверняка и в лучших ресторациях не подадут. Или мне просто действительно не с чем сравнивать? Да и не так уж это важно. Главное, что удовольствие я получил неземное.

Тётя Агнес — как она попросила себя называть — одинакова умилительно смотрела на нас, что ещё больше роднило меня с этими людьми. Так что после обеда и короткого отдыха за чтением новой книги я с прежним энтузиазмом взялся за работу. Правда, возникла проблема заполненного мусорного ящика у чёрного хода дома. Оказалось, что его уже пару дней не вывозят. Ну, ничего, завтра встану пораньше и решу этот вопрос. Дима пояснил, что старик, обычно забиравший мусор на своей телеге, отказался делать свою работу. Пусть он теперь попробует помешать мне сделать это самому.

Второй раз от работы меня снова отвлёк Дима:

— Стёпа, там почтовый посыльный принёс пакет от некоего Никодима Зернова. Это же наш батюшка?

Я порылся в памяти и таки вспомнил, как как-то называл священника именно так.

— Да, это он. Сейчас поднимусь, — сказал я и тут же задумался. В принципе, на сегодня можно было и закончить, потому что мусорный ящик полон, как и несколько мешков рядом с ним, да и выходить к посыльному в таком виде негоже, к тому же он мог меня знать в лицо, а новое место жительства всё же лучше держать в секрете. — Прими письмо сам.

— Хорошо, — кивнул Дима и убежал.

До послания священника я добрался только минут через пятнадцать, приведя себя в нормальный вид. Дима, конечно же, не стал вскрывать большой конверт и дожидался меня. Содержимое откровенно порадовало. Там, кроме справки от околоточного надзирателя и записки от самого священника, имелся чуть меньший конверт с бумажными обрывками. Из послания отца Никодима стало понятно, что явившийся в трактир околоточный застращал тётушку наказанием за порчу документов. Он обещал ей такую княжью виру, что для покрытия её не хватит и продажи трактира. Так что грозит моей родственнице работа в какой-нибудь из боярских шахт. А это, по сути, временное рабство, причём в местах, где вокруг маленького христианского поселения на многие сотни вёрст сплошная нехристь и нечисть. Это в прибрежных боярских землях почти тишь и благодать, хотя и там хватает опасностей, как я успел убедиться лично. На месторождениях полезных руд боярские вотчинники живут как на непрекращающейся войне и помереть могут в любой момент. Возвращаются немногие. По крайней мере, если верить людской молве.

В общем, испугалась тётушка и отдала испорченные документы, которые, к счастью, не додумалась сжечь в печке. Что делать с этими обрывками, я не знал, как и мой друг, но явившаяся после закрытия библиотеки Анастасия была полна идей, причём не только по данному поводу.

— Это нам очень поможет, — радостно заявила она, увидев клочки бумаги. — Нужно наклеить их на лист в правильном порядке, чтобы всё выглядело читаемо.

Она тут же погнала Диму за клеем, а мне предоставила чистый лист нужного размера из своей папки. Паспорт отца был сделан из жёсткого картона, и тётушка лишь оторвала друг от друга две половинки. Меня слегка царапнули командные нотки в голосе девушки и то, с какой покорностью ей подчинялся мой друг, но отреагировал я на это лишь доброй и открытой улыбкой. Как и надеялся, это заставило девушку смутиться, и дальше она вела себя мило и мягко.

После подготовки документов к завтрашнему походу в город мы снова вернулись к обсуждению совместного бизнеса. Настя не хотела ждать, пока мы получим первую партию книг, и предложила выкупить у других торговцев по паре экземпляров самых модных бульварных романов из новинок:

— Всё равно на первое заседание клуба придёт не так уж много дам. В крайнем случае пусть делают заказ. Точно! Мы ведь можем браться за доставку редких экземпляров по особой цене! — Оригинальность идеи вызвала бурный восторг Насти, который не испортило даже ворчанье Димы:

— А бывают редкие бульварные романы?

— Даже не представляешь насколько, — с полной уверенностью в своих словах заявила девушка. — И платить за право первой в городе прочитать новую книгу того же Германа Готтса много кто выложит кругленькую сумму. Нужно только придумать, как это организовать.

Мне было жаль портить ей настроение, но я всё же напомнил о проблеме с хулиганами. Мои разошедшиеся в творческом порыве товарищи об этом как-то подзабыли:

— Я не уверен, что, пока не решим дело с назойливым купцом и его подсылами, стоит подвергать женщин таким нервным потрясениям.

Удивительно, но Анастасию это предупреждение совершенно не смутило. Мало того, она загадочно улыбнулась и заявила:

— Не беспокойся, проблем точно не будет. Я тебе обещаю.

Как мы ни пытались, но выудить из девушки подробности её тайного плана так и не получилось. Она отбивалась изо всех сил. Поняв тщетность своих попыток, мы перешли к другим деталям плана. Наш весёлый и очень приятный спор прервала тётя Агнес, позвав на ужин. Настя попыталась сбежать, но у Диминой мамы житейского опыта было куда больше, и выпускать гостью из своих цепких ручек она не собиралась. Так что и вечер прошёл не менее приятно.

В этот раз Настя ушла, не дожидаясь сумерек, в сопровождении Димы, вызвавшегося проводить её до дома. Тем более тут было недалеко. Я же, взяв парочку книг, ушёл в свою комнату. Утренние приключения и усталость от не самой лёгкой работы не дали засидеться за чтением допоздна, так что уснул рано, едва заставив себя раздеться и лечь в постель, а не прямо за столом лицом на книге.