Часть вторая

Где-то в Красноярском крае. Десять лет спустя


Колония общего режима, расположенная в глуши Хазаровского района, взбунтовалась 22 сентября. Дозрело и прорвало – с мощным выбросом отрицательной энергии. На зоне бунт, над нами чайки реют! Даже старожилы не могли припомнить чего-то подобного в этих скорбных стенах. Повод был банальный – как на броненосце «Потемкин»: тухлая еда. Реальные причины залегали гораздо глубже. Зона относилась к разряду «красных» или «козлиных» – на замкнутой территории площадью несколько гектаров главенствовал режим. Жесткий, суровый, не позволяющий блатным не то что развернуться, но даже вспомнить, что у них имеются в этой жизни какие-то права. Активисты и персонал безжалостно давили любые позывы к свободомыслию и попытки жить по понятиям. Двери карцеров всегда были открыты для блатарей. Над ворами издевались, не считали за людей, создавали невыносимые условия для обитания. Могли часами строем гонять по плацу, как каких-то «духов»-новобранцев. «Кумовья» из оперчасти копали под каждого, знали наизусть все слабые стороны заключенных и умели ими ловко манипулировать. За малейшую провинность – карцер. За попытку взбунтоваться, качнуть права – жестокое избиение. «Суки», науськанные администрацией, наваливались толпой, учиняли «темную», и провинившийся зэк потом неделю харкал кровью и глотал таблетки от головной боли. Сучьи отряды регулярно проводили облавы и рейды в «блатных» бараках, изымали все, что формально считалось запрещенным, подвергали зэков бесконечным унижениям, получая от этого колоссальное удовольствие. Вот и вчера не успели замордованные зэки закрыть глаза, как нагрянула ватага из козлиной секции с красными повязками. Шмон великий – повальный обыск. Изымали все, попутно унижали и отпускали затрещины, вскрывали потаенные нычки, глумились по полной программе, а потом ушли, довольно похохатывая, оставив после себя вселенский разгром. Зэки скрипели зубами, зализывали раны, проклиная «барина» – майора Долгопятова, начальника колонии. Падла высшего разряда, целиком и полностью отмороженная.

Терпение лопнуло. Взбунтовалась ярко выраженная серость. Вначале было слово. Неприличное. Потом кому-то дали в морду. И понеслась гулять волна по блатным баракам, забродило болото, пошла коллективная вонь – сила корпоративного духа. На баррикады, блин! Взметнулся лес заточек и шаберов – все не конфискуете, суки! Выплеснулась из бараков разъяренная лавина в серых бушлатах, пошла куролесить по зоне. Избивали контролеров, не успевших смыться, заперли бедолаг в карцере, чтобы не мешались. Показывали неприличные жесты часовым на вышках, которые остолбенело наблюдали за происходящим. Помчалась толпа, вооруженная железками, на бараки с козлиными секциями, активисты орали от страха, пытались оказать сопротивление, но их буквально смели. Били, вымещая зло, калечили, пускали «кагор». Впечатление стихийности происходящего было налицо, а так ли это на самом деле, не стоит ли за происходящим некий изворотливый ум – никого пока не волновало. Начальника колонии, имевшего в этот день законный выходной, истошный телефонный звонок вытряхнул из постели. Он поразился, мол, какой, к лешему, бунт? У вас что там, грибы на завтрак?! Срочно вызвал ОМОН, помчался на работу. А там такой «день десантника»… Зона бурлила, взрывалась. Никогда блатные не представляли какой-то силы – разобщенные, униженные, а тут вдруг выяснилось, что это не так. Несколько сотен заключенных, истекающих адреналином, правили бал. На какое-то время зона перешла под их полный контроль. Бараки, мастерские, клуб, подсобные строения… Корчились в пыли истекающие кровью «козлиные» тела. Уцелевшие активисты бежали в котельную, набились в нее под завязку, заперлись и пока не представляли реальной угрозы – слишком были деморализованы. А вокруг зоны уже кипели события. Из поселка Засино прибыла «тревожная» рота внутренних войск, заняла позицию у запертых ворот, через которые летели кирпичи, бутылки с зажигательной смесью. Вертолет барражировал над территорией. Из райцентра, расположенного на востоке, спешили грузовики с ОМОНом. Разворачивалась спецоперация «Вулкан-3» – пресечение массовых беспорядков в местах лишения свободы. Было приказано немедленно оцепить зону, чтобы мышь не проскочила.

Но зэки не дремали. Взбудораженные, впавшие в неистовство, пока еще не отдающие отчета своим поступкам, они подперли ворота грузовиком, занимали позиции на стенах, крышах бараков. Неслись в эфир из отобранных телефонов воззвания к помощи родным, адвокатам, друзьям на воле – помогите, поддержите, янычары лютуют и беспредел творят! Просили, чтобы не замяли это дело, не создали информационный вакуум вокруг событий в колонии. Пусть весь мир знает, как обращаются с бесправными российскими заключенными!

– Братва, из шайтан-трубы шмаляют! – истошно завопил какой-то зэк, слетая со стены.

И вот уже разразилась пальба из гранатометов, омоновцы швыряли через стену дымовые, световые гранаты. Зэки, толпящиеся под воротами, затыкали глаза, уши, метались, натыкаясь друг на друга, кашляли в дыму. А на прорыв уже вставали крепко сбитые мужчины в полной амуниции, с пластиковыми забралами на шлемах, забирались по веревкам на стены, готовились подорвать ворота.

– Мочи астронавтов, братва!!! – ревели зэки с отчаянием обреченных.

И никто не видел, как из-за склада с цементом на западной стороне огороженной территории выбрались четыре фигуры в серых бушлатах, кирзовых сапогах, в натянутых на уши форменных шапках. Они по одному перебежали пустырь, украшенный застывшей бетономешалкой, ввалились в пустой деревообрабатывающий цех.

– Гы-гы, наше вам с кисточкой… – хохотнул жилистый, сравнительно молодой зэк с белесым шрамом, повторяющим изгиб скулы. – Прикольно барнаулят пацаны. А мы тут, понимаешь, тю-тю…

– Не говори гоп, Полосатый, мы еще никуда не ушли! – просипел плечистый, плотно сложенный субъект с кирпичным лицом и неласковым взором. Он поедал глазами полумрак, в котором проступало станочное оборудование, складированные доски, деревянная тара.

– Так пошли, Кот, чего мы тут зависли? – шипел сиделец со шрамом, нетерпеливо газуя. – Эти космонавты сейчас прорвутся, дождемся, что «портал» закроется…

– Не баламуть, Полосатый, – отрезал плечистый и хмуро покосился на двух других, застывших в ожидании.

Один из зэков был откровенно толстоват, что, впрочем, не сказывалось на его мобильности. Мясистый, с рыхлыми щеками, он размеренно дышал, выражая всем видом невозмутимость и сдержанность. Другой нервничал – молодой, гладкий, весь какой-то вылизанный, до неприличия лощеный, насколько это возможно в данном месте и в данной компании. Впрочем, последние несколько дней он не брился – на щеках и подбородке топорщился рыжеватый пушок, отнюдь не придающий ему мужественности.

– Килька, Тюлень, вы готовы? – проворчал зэк с погонялом Кот. – Учтите, сладкой жизни не обещаю. Будет хреново, но если кто-то из вас хоть раз вякнет…

– Да, да, Кот, я готов… – отчаянно моргая, закивал молодой. Он дрожал от волнения, гладкая физиономия лоснилась от пота.

– Кот, не тащи дохляка по асфальту… – поморщился рыхлый Тюлень. – Пошли уже…

Кот прислушался. В восточной части зоны гремело настоящее сражение. Отрывисто гавкали автоматы, бурлила и гомонила человеческая масса. Трещали ворота, прогремели несколько взрывов. Пора. Делать в цехе, в общем-то, было нечего. Цепочка беглецов обогнула стационарный распилочный станок и втянулась в коридор с помещением для охраны. В этот час здесь никого не было, все служивые разбежались – событие уникальное, в этих стенах постоянно толкутся и отдыхают работники охраны. Все шло по плану. Узкая дверь в глубине помещения между топчанами, тесный коридор, лестница вниз, царство котлов, канализационных труб, пронзительный запах сырости и цемента. Ремонт канализации еще не завершили, прервали неделю назад в связи с недостатком финансирования, и старый коллектор временно заморозили. А для нужд цеха использовался резервный, менее мощный по пропускной способности. Два удара ломом, и разрушилась кирпичная кладка, взору возбужденных зэков предстала обросшая плесенью труба диаметром не меньше полуметра. Вот она, пахучая тропинка к свободе, не обманули «вольные каменщики», ковырявшиеся в подвале…

– Куда поперед батьки? – ухмыльнулся Кот, хватая за шиворот разогнавшегося Полосатого. Он оттащил его, разочарованно пыхтящего, полез первым. – Килька – за мной, потом Тюлень. А ты, Полосатый, будешь в заднице, на шухере, и не трындеть!

Они ползли по зловонной трубе, надрывно дышали, изнывали от нетерпения. Темнота царила кромешная, воздуха практически не было.

– Кот, долго еще? – сипел Тюлень, испытывающий вполне понятные неудобства. Дыхание срывалось, сиплый кашель рвался из груди.

– Заткнись, Тюлень… – хрипел ползущий в авангарде Кот. – Сколько надо, столько и будешь, сука, ползти…

– Тюлень, че за ноги хватаешь? – возмущался тоненьким голоском Килька. – Я на буксире тебя тащить должен?

– Э, в натуре, чо за хрень? – вдруг возмутился замыкающий процессию Полосатый. – Слышь, братва, за мной, кажется, кто-то увязался. Вроде за ноги хватают…

– С дуба рухнул, Полосатый? – заржал Тюлень. – Рановато еще для глюков.

– Да не, в натуре, братаны… – Полосатый норовил изогнуться. – Ползет какой-то фуфел, в задницу дышит. Щас я его пяткой… Вот сука, увернулся… Слышь, Кот, я не шизую… – Полосатый уже всерьез нервничал. – Тут реально кто-то есть! Дышит, зараза, помалкивает…

– Да кто там может быть? – забеспокоился Кот и невольно пополз быстрее. – Кабы вертухаи, чего бы они там молчали и пыхтели?

– А я знаю, Кот, что это за кекс? Подпись неразборчива, млин… Слушай, мне тут реально как-то шухерно, давайте по-пырому…

Волнение замыкающего передалось всей компании. Отдувался Тюлень, двигая коленями, заохал разогнавшийся Килька, которому «бригадир» засадил пяткой в лоб. Впереди уже мерцала вертикальная шахта, выложенная кирпичами, что-то вроде трубосборника, куда сходились трубы разного диаметра. Тоннель в этом месте был разобран, и компания могла передохнуть, отдышаться. Кот выбрался в шахту первым, зафиксировав в дальней стене продолжение нужной трубы, а над головой, метрах в восьми, стальную решетку, выломать которую смог бы только бульдозер. Виднелось пасмурное сентябрьское небо, зону оглашали отдаленные крики, грохот – еще не стихли разборки. В колодце сохранялась незначительная видимость, нужды в фонаре не было. Кот привалился к стене, закрыв спиной трубу, сунул руку под бушлат, нащупав рукоятку ножа. Вывалился Килька, скорчился под стальной скобой, со страхом уставился на кряхтящего Тюленя, который выбирался с такой натугой, словно был поршнем в гидравлическом цилиндре. Четвертым вылупился психованный Полосатый, скакнул к стене, выхватил заточку из сапога.

И тут появился пятый – темная лошадка, не предусмотренная сценарием. В таком же бушлате, в стоптанных кирзовых сапогах, он выполз из трубы и привалился к ней, не делая агрессивных движений. Ладно сбитый, не рослый, но и не шпендик. Щетина отливала свинцом, глаза лучились изумрудным блеском. Он молчал, исподлобья разглядывая остолбеневшую компанию. Полосатый что-то прорычал, метнулся, занося заточку, но тот не шевелился, словно не чувствовал нависшей опасности. Полосатый растерялся, решил повременить с ударом, что-то фыркнул, отполз к стене.

– А это что за Василий Алибабаевич? – нарушил тревожное молчание Тюлень. Новоприбывший усмехнулся, давая понять, что знаком с советскими комедиями.

– Не вкурил… – сглотнул Полосатый. – Чо за пассажир такой?

– Он не наш, он в натуре не наш… – заегозил Килька. – Полосатый, замочи его, чего он тут…

– А ну ша! – прорычал Кот и смерил незнакомца сложным взглядом. – Ну, давай, мил-человек, бухти, кто такой, какими судьбами, кто еще за тобой тянется…

– Больше никого, – бесцветно улыбнулся зэк. – Не бойтесь, мужики, не зашухарили вашу малину. Только я. От поезда отстал – вот и не местный.

Он не лез на рожон, но держался с достоинством, знал себе цену.

– Вроде не из нашей кошары… – всмотрелся в незнакомца Полосатый. – И не похоже, что из Абвера. Нема там таких… Но что-то бухтит этот фуфел не по тексту, братва, тухлый он какой-то.

– В компанию примете? – простодушно осведомился зеленоглазый зэк. – Глядишь, и пригодимся друг другу. Платов моя фамилия. Вадим Платов. Четвертый отряд.

– Ну, точно, – проворчал Тюлень. – То-то я смотрю, рожа знакомая. Из корчаков он, пацаны, мужицкая секция, имеется там такой фраер. Из тех, которых труд облагораживает.

– Ага, весь такой благородный, – фыркнул Полосатый. – Чо, брателло, облагородился, теперь можно и в бега?

– Будут пирожки – будут и дружки, Плата? – язвительно спросил Кот, пожирая глазами нового человека в компании. – А ты, я погляжу, не промах? Знал, что когти рвать будем, хитро на хвост упал. На готовенькое потянуло, дружбан? А вот если мы в натуре щас тебя замочим, как ты к этому отнесешься? На хрена ты нам сдался, нам что, головняка не хватает? Чем докажешь, что от тебя не только морока?

– В деле хочешь проверить? – усмехнулся Вадим. – Послушай, Кот, – его лицо приобрело серьезность, покрылось тенью, – я знаю, ты мужик серьезный, авторитетный, если что-то делаешь, то звякалом не гремишь и понтами не лязгаешь. Я – без подлости, зуб даю. Плата не козел, может постоять за себя и окружающих – вот он вспомнит, – кивнул он на Тюленя, – если память напряжет. А то, что понятий ваших блатных не признаю и в компании вашей в куличики не играю… Скажи, оно тебе сейчас очень важно? Тебе бойцы нужны или родные по духу блатари? Еще раз говорю – поможем друг другу, а как уйдем с кичи, окажемся в безопасном месте – так разойдемся краями, вполне довольные друг другом. Принимай решение, Кот, не тяни, двигать надо.

– Он, кстати, прав, – проворчал Тюлень. – Ничего худого за этого паренька не скажу. Это он по ходу отвалтузил Пельменя и Лохидзе, когда они какого-то мозгляка из корчаков пристроились опустить. Две недели потом недоумки кровью мочились, а этот ловкач недельку на кичме посидел, и хоть бы хны.

– Вот я и говорю, тухлый он какой-то, – процедил Полосатый, вертя заточку между пальцами.

– Господи, Кот, да пусть идет с нами… – с бабьей жеманностью заныл Килька и заткнулся, не выдержав испепеляющего взгляда.

– Ладно, не время терки чинить, – проворчал Кот. – Потом разберемся. Полосатый, следи за этим фраером. Если что, ты знаешь, что делать.

И снова они ползли по заброшенной трубе. Уход из зоны был действительно неплохо продуман. Ответвление от тоннеля, горизонтальная шахта квадратного профиля, под ногами хлюпала жижа, но здесь уже можно было подняться. Они брели по щиколотку в зловонной жиже. Впереди уже что-то мерцало, разливался тусклый свет. В былые времена нечистоты из трубы сливались в овраг, по дну которого бежала речка. Она и сейчас бежала – мутная, шириной в метр, испускающая гнилостный дух. Но из трубы уже давно ничего не выливалось.

Люди попадали в овраг, сдавленно выражаясь. Оступился Килька, чуть не покатился в воду, но Вадим схватил его за шиворот, швырнул обратно – уберег котенка от утопления. Ухмыльнулся Кот, наблюдавший за этой сценой. Затем вся бригада кралась по склону оврага, залегла за обрывом. Всех трясло от возбуждения. Зона была как на ладони. Задворки, «задняя дверь». Завалившиеся хибары за пределами запретной территории, ржавеющая автомобильная техника, с которой давно сняли все полезное. В двух шагах – кладбище колонии: мшелые кресты, могильные холмики, заросшие бурьяном. Здесь, как правило, погребали тех, кто не имел родственников, либо тех, кого родня отказывалась забирать…

За хибарами виднелся забор, опутанный колючей проволокой, фрагмент запретки. Торчала, как минарет, караульная вышка с часовым. Служивый отвернулся, глазел на зону, там по-прежнему протекали события, вопили люди, отрывисто гавкали выстрелы. Мятеж еще не подавили. Клубился дым – примерно в тех краях, где находилось здание администрации. Все обернулись как по команде. За спиной, на западе – спасительная, глухая, растянувшаяся на многие версты чаща, прорезаемая лишь проселочной дорогой на севере. Махнуть через «переплюйку», взобраться на противоположный склон оврага – и шустро в тайгу. Каких-то полтораста метров, и хрен найдут! Если часовой, конечно, не обернется…

– Шмырь стоит, падла… – скрипнув зубами, процедил Тюлень.

– Замочить бы цирика, – размечтался Полосатый. – И готовая дырявая аллея.

– Может, не оглянется? – жалобно размечтался Килька.

– Оглянется, зараза, – скривившись, вымолвил Тюлень. – Как пить дать оглянется. Будем тут торчать – ни хрена не оглянется. А как рванем – так сразу оглянется. Закон подлости называется.

Вадим украдкой покосился на Кота. Главарь сосредоточенно размышлял, грызя какой-то корешок. Он колебался, то косился через плечо на тайгу, то гипнотизировал спину военнослужащего.

– Пошли, – на выдохе бросил Кот, смерив Вадима неласковым взглядом. – Прорвемся. Да не спать мне тут, шевелите колесами.

И первым скатился к речушке, перемахнул через нее и стал карабкаться на противоположный склон.

Заключенные неслись по лугу так, словно за ними гнались голодные львы. Полосатый, закусив губу, гнал страусиными прыжками, то и дело оборачивался. Кот сосредоточенно сопел, он был в отличной физической форме. Отдувался и хватался за бок полноватый Тюлень, физиономия багровела, тряслись щеки, но ноги работали. Прыгал, как козлик, Килька и стонал при этом, словно ему шприц в задницу засовывали. Вадим бежал, не оборачиваясь, берег дыхание. Но случился конфуз, нога у Кильки провалилась в кочку, он покатился, как полено, издавая жалобные причитания. Бегущий следом Кот отвесил ему смачного пинка – молодой подпрыгнул, выпучив глаза, помчался дальше, набирая обороты, и первым ввалился в лес…

– Вот гаденыш, лидировал с большим отрывом… – ворчал на бегу Тюлень. – Да неужто мы ушли, так-растак… А ну, поднажали!

Но закон подлости все же сработал как часы. Остальные не успели добежать до леса, как с вышки прогремела автоматная очередь. Что-то надоумило охранника обернуться, и далеко внизу он разглядел бегущие по лугу фигуры. Пули засвистели над головой. Он сменил магазин – снова разразился возмущенной очередью. Пули сбивали ветки с осин, трясли желтеющую листву. Взвизгнул Полосатый, обнаружив продырявленный бушлат, грянул с разгона животом на кочку.

– Спалили, суки… – хрипел Кот, вбегая в лес. – А ну, не тормозить, пошли, пошли…

Страх подгонял. Зэки прыгали по кочкам, топтали мелкие кустарники. Иллюзий не было – сигнал о побеге уже дошел по адресу, скоро предпримут надлежащие меры. Чаща, прилегающая к зоне, была сравнительно проходимой. Осинник, смешанный с березняком, поваленные деревья, покатые косогоры, низины, заросшие жухлой крапивой. Они прорвались через одну из таких низин, исколов о крапиву открытые участки тела, растянулись по холму, испещренному буераками и островками сваляной травы. Люди задыхались, заплетались ноги. Тюлень обнял осинку, тяжело дышал, плевался. Рухнул Килька, но не остановился, продолжал бежать на четвереньках, оттопырив костлявый зад. Выносливый Кот пыхтел, как локомотив, упорно осваивая подъем. Свалился Полосатый, он дышал, как загнанная собака, свесив язык.

– Плата, а ну стой… – прохрипел он, обнаружив пробегающего рядом Вадима. – Палку дай, сука, помоги подняться.

– Я похож на казачка? – удивился Вадим, невольно притормаживая. Он с усмешкой смотрел, как тужится беглый вор, хватается за живот.

– Кишки болят… – пожаловался Полосатый. Напрягся, вздулся шрам на скуле, меняя цвет нижней половины лица, и стало понятно, откуда взялась такая кличка.

– Ладно, держи. – Вадим поднял с земли относительно не искривленную жердину, сунул зэку, помог ему подняться, сделать первые шаги.

Поднявшись на пригорок, они обнаружили разреженный сосняк, по которому можно было пронестись со свистом. Да вот незадача, проселочная дорога, что была на севере, теперь оказалась рядом, метрах в тридцати по правую руку. Она прорезала сосняк, уносилась на запад. Рычал мотор, от зоны шла большая грузовая машина. Пока ее закрывали кусты, но этот рев уже становился все ближе.

– Ну, вилы… – зашипел Полосатый, округляя глаза.

Заскулил от страха Килька, дергаясь в припадочном танце.

– Вперед, братва, вперед… – сипел перекошенный Кот. – Какая ни есть, а воля. Балдейте, сейчас и ту отнимут…

Они помчались дальше, даже Полосатый забыл о своих продырявленных кишках. Группа людей скатилась в пологую низину, оккупированную вездесущей крапивой, залегли. Как вовремя, черт возьми! По дороге уже прыгал затянутый брезентом «Урал», рычал, как взбесившийся мастодонт. Прокатил немного вперед, остановился. Действительно, с чего они взяли, что погоня потопает пешим порядком? Отвалился задний борт, посыпались солдаты в утепленном серо-зеленом камуфляже. Выгрузились пятеро – трое рядовых, сержант и младший офицер с пушком усов под носом. Он что-то крикнул, махнул рукой, машина, надсадно рыча, запылила дальше. Прикрепить обратно борт никто не удосужился, он болтался, пронзительно завывал. В машине находился кто-то еще. В целом логично, никто не знает, как далеко ушли зэки. Следующую группу выбросят через двести метров, затем через пятьсот… Солдаты сняли с плеч «АК-74», вторглись в сосняк, растянулись цепью. Словно чувствовали, что здесь им что-то обломится. По-видимому, это были контрактники, не такие уж юные, безусые и не подготовленные. Они умело блокировали участок леса, вот уже топали рядом с низиной. Забавно, похоже, именно в ней они собрались устроить засаду…

Округу огласил разухабистый индейский вопль в исполнении Полосатого, и озверевшие зэки, которым уже нечего было терять, бросились врукопашную. Расстояние минимальное, огнестрельное оружие применить затруднительно. Солдаты впали в секундный ступор – его и хватило, чтобы завладеть инициативой. Бились кулаками, палками. Вадим вооружился сучковатой корягой, подброшенной «провидением». Пятился перепуганный офицер, щеточка усов от волнения встала дыбом, растопорщилась, как зубная щетка, он передергивал затвор. Западло офицеру биться на кулаках. Вадим швырнул корягу, угодил в живот, служивого согнуло пополам, а когда он разогнулся, в живот уже летел бронебойный кулак. И с минимальной задержкой второй – в челюсть. Парня унесло, как будто метеоритом огрело… А вокруг происходило что-то жуткое, непотребное. Месились жестко, брызгаясь кровью, кипя от бешенства. У солдат вырывали автоматы, лупили чем попало. Даже Килька впал в азарт. Плохо представляя, что такое кулачный бой, он с истошным визгом налетел на ошеломленного бойца, едва не уселся ему на шею, оба покатились в крапиву. У Полосатого был пониженный порог жалости к людям. Он хохотал, хлеща своего соперника по лицу – боеспособной единицей оказался блатарь. Вывел того из равновесия, сбил с толку, внезапно оказался сбоку, подпрыгнул, и «калмычка» на сладкое – рубящий удар ребром ладони по шее. Тюлень с громким криком уже выбивал дух из своего спарринг-партнера – держал его за шиворот обеими руками, давил массой и колотил затылком по земле. Последовал тяжелый удар чугунной «кувалдой», злобно ощерился Кот, а его противник с раздробленной челюстью повалился навзничь, раскинув руки. Кот размял кулаки, он не видел, как из низины вырастает еще один солдат с разбитой в кровь губой. У бойца бессмысленно блуждали глаза, мгновение назад он разделался с Килькой, отправив того в нокдаун. Но вместо того чтобы бежать, решил продолжить поиск приключений. Он поднял лежащий без дела автомат, передернул затвор, прицелился в Кота и рухнул без сознания, получив от Вадима корягой по кепке.

Кот повернулся. Кустистые брови изумленно поползли вверх.

– Удружил, Плата… – пробормотал он недоверчиво. – Не ожидал…

– Так вышло, – огрызнулся Вадим. – Не бери в голову, Кот.

– Да я и не беру… – уголовник придирчиво обозрел подтянутую личность своего спасителя. – Удобная штука, да? – кивнул он на корягу, с которой Вадим не думал расставаться.

– Почти профессиональная, – буркнул Вадим и подался к Полосатому, которого потянуло на самодеятельность. Его противник кряхтел от боли, держался за отбитую шею и тоскливо смотрел, как уголовник, сидящий на нем верхом, с подлой ухмылкой достает заточку, чтобы вонзить в горло.

– Чо, кентуха, балабас? – промурлыкал он. – Обломчик, стало быть, небольшой?

– Румпель убери, – проворчал Вадим, нагибаясь над ними обоими. – И кесаря тоже. – Полосатый машинально отстранился. Просвистел кулак, и молодой контрактник забылся беспробудным сном.

– Эй, Плата, чо за фигня? – разочарованно протянул Полосатый. – Чего ты лезешь, в натуре?

– Без трупов, господа, – пояснил Вадим. – Тормоза включай, Полосатый, и башкой начинай думать. Завалить вояку – то же, что завалить мента. Хочешь, чтобы все волки Красноярского края на тебя охотились?

– Кот, а чего он тут распоряжается? – обиженно надулся Полосатый. – Скажи, Кот, он чо тут, самый крутой? Может, покалякать с этим Кирюхой?

– Да нет, парнишка прав, – пробурчал Тюлень, слезая со своего обездвиженного противника. – За трупешники нас по головке не погладят. А чо, и так нормально, – он обозрел поле побоища и плотоядно оскалился. – Размялись, все такое. Пусть солдаты немного поспят, как говорится.

Загрузка...