Словарь русских фамилий

Флаг семьи

Привычное, обыкновенное кажется простым, естественным, не нуждающимся в объяснении. Сегодня у нас каждый получает фамилию при рождении, и большинство не может себе представить, что люди когда-то жили без фамилий. А фамилии возникли поздно; если мерить историческими масштабами, по-видимому, на севере Италии в X—XI вв., экономически наиболее развитой области Европы. Выдвигали и более ранние даты (например, VIII в.), но они не выдержали проверки — их авторы приняли за фамилии внешние наименования — либо родовые, либо, напротив, ненаследственные. Поэтому тщательной проверки ждут высказывания о фамилиях VI в. у грузин и IV в. у армян — необходимы доказательства, что они переходили по наследству, но означали не род, а семью.

Из Ломбардии через Пьемонт фамилия «пришла» в соседний Прованс (юго-восток Франции) (до альбигойских войн был в авангарде экономического и культурного развития), постепенно распространилась по всей Франции, «перешагнула» за Рейн и Ла-Манш. В 1066 г. ее из Нормандии (на севере Франции) норманны, завоевав Англию, перенесли туда. Правда, П. Рини пишет, что фамилии появлялись там до норманнов, но «они не были наследственны».

В Страсбурге уже к концу XIII в. все горожане имели фамилии; во Франкфурте-на-Майне в 1312 г. 66% бюргеров были бесфамильны, а в 1351 г. — только 34%; за 40 лет соотношение круто изменилось: ⅔ уже имели фамилии. С Рейна фамилии постепенно распространялись на север и восток. Но, как отметил Р. Фишер, «у немецких крестьян установление фамилий в XIV в. еще не завершилось», а по В. Флейшеру, оно продолжалось и в XIX в. Процесс становления фамилий в Англии, по П. Рини, закончился к 1400 г., но в Уэльсе «до Генриха VIII фамилий не было даже у дворян» — там, как и в Шотландии, фамилии продолжали формироваться в XVIII в. На рубеже XV—XVI вв. фамилии достигли Дании. В 1526 г. король приказал всем дворянам обзавестись фамилиями. Из Дании и Германии в том же столетии фамилии пришли к шведам.

В России становление фамилий началось поздно и растянулось на четыре столетия. И. А. Соболевский напрасно признавал фамилиями родовые именования бояр с XIV в. Как и княжеские титулы (Шуйские, Курбские и др.), они еще не были фамилиями, хотя те и другие послужили моделями для последующих фамилий, а некоторые из них действительно стали фамилиями. Характерен такой пример в боярской среде: в первой половине XIV в. боярин Андрей Иванович Кобыла имел трех сыновей: старший — Семен Жеребец, правнук которого записан как Игнатий Жеребец-Кобылин, родоначальник Жеребцовых; второй сын — Александр Елка Кобылин — от него пошли Кобылины; третий, младший сын — Федор Кошка, родоначальник Кошкиных, от которых вели родословную Романовы, будущая царская и императорская династия. Дробления боярских родов и в XVI в. продолжали формировать именования отделяющихся ветвей. Н. П. Лихачев предположил, что особенно часто отпочковывались роды, не имеющие старинных родословных. Например, Монастыревы всего за четыре поколения выделили три ветви с новыми именованиями — Блиновы, Циплетевы, Бурухины. Знатные же роды, кичась древностью своих родословий и стремясь обособиться от боковых ветвей, присоединяли вторую фамилию: Самарины стали Квашнины-Самарины, появились Вельяминовы-Зерновы, Дмитриевы-Мамоновы.

Настоящие фамилии у русских сформировались только с XVI в. Внедрение их в России XVI—XVII вв. стимулировано укреплением нового социального слоя, становящегося правящим, — помещичьего. На рубеже XVII—XVIII вв., когда дворянство уже господствовало и экономически, и политически (в 1678 г. 5% всех крестьянских дворов в Московском государстве принадлежали помещикам), Петр I смог потребовать фамилии от всех дворян. Большинство дворянских фамилий образованы из отчеств (от имен доцерковных или церковных), реже — по названиям владений (в подражание боярам или польской шляхте, связь с которой была теснейшей). Крайне неудачна формулировка В. К. Чичагова в его книге «Из истории русских имен, отчеств и фамилий»: «Процесс образования фамилий в русском литературном языке к началу XVIII в. закончился». К этому времени закончилась выработка новой формы именования, но она охватила меньшинство русских (дворяне, часть купцов и государственных крестьян), основная масса русских к этой дате фамилий еще не имела.

Пестроту официальных именований до фамилий можно показать по Писцовой книге Ярославля 1671 г. В ней переписаны 3081 мужчина, элементов именования больше десяти. Основные: личное имя, как правило, в уничижительной форме, с суффиксом ‑к(а) (трое указаны без имени); занятие; место прежнего жительства; отчество от канонического (т. е. церковного) или иного имени отца в форме притяжательного имени прилагательного; имя отца в форме родительного падежа; занятие отца — также в одной из этих двух форм; для духовенства — по названию церкви; единичные — по имени матери, по яркой физической примете. Сочетания этих обозначений образуют множество комбинаций, из них в Писцовой книге использованы 33, все они с подсчетом частоты каждой приведены в моей книге «Имя и общество». Здесь достаточно ограничиться несколькими: терешка васильев сын пирожник, федька андреев сын гнида, васка сапожник, ивашка вологжанин, пронка нерехчанинов (т. е. отец его из Нерехты), богородицкий поп, горбун нищий. Фамилий еще нет (дворяне описи не подлежали), но видны источники, из которых позднее возникнут фамилии.

У купцов единичные фамилии известны еще с XVI в., но только у крупнейших, например у Строгановых, их так и звали — «именитое купечество». Перепись 1722 г. даже по богатейшей Кадашёвской слободе Москвы показала 12% бесфамильных купцов, по другим частям Москвы — еще больше. В XVIII в. доля бесфамильных не убывала, так как купечество пополняли выходцы из ремесленников и крестьян. По ревизии 1816 г. (ревизиями называли переписи всего податного населения), в первых 11 слободах Москвы из 2292 купеческих семей 571 записана без фамилий, т. е. почти 25%. В документах переписи постоянны записи: «прозвищем Сорокованова позволено именоваться 1812 года июля 5 дня»; «фамилиею Серебряков позволено именоваться 1814 года генваря 17 дня». Нередко к имени и отчеству другим почерком позже приписано: «получил фамилию Шапошников 1816 года июля 10 дня».

Когда фамилии стали отчетливой категорией, социально признанной, последующее формирование их протекало уже не стихийно, а осознанно, по сложившимся типам и моделям фамилий, но употребление их специфично. Вот несколько видов русских фамилий, созданных так. У аристократов России конца XVIII в. вошло в обычай дарить своим внебрачным детям, так сказать, кусок собственной фамилии: Пнин из Репнин, Лицын из Голицын, Умянцев из Румянцев и т. п. Тогда же, но в огромном масштабе начата фабрикация фамилий духовенству, расцветшая в следующем столетии. Ведь негоже духовному пастырю именоваться Собакин или Свиньин. Установили строгий порядок: в духовную семинарию, готовящую священников, перед выпуском приезжал епархиальный архиерей и раздавал фамилии по своему усмотрению, чаще всего — по названию церкви, в которой служил отец семинариста: Архангельский, Троицкий, Вознесенский, Никольский, Богородицкий и пр., включая неуклюжие Крестовоздвиженский, Всехскорбященский, Духосошественский (все — от церковных праздников), или из названия села, в котором церковь расположена. Так, в Казанской епархии оказались священники с фамилиями от мусульманских имен; другие получили фамилию, как бы украшающую (по драгоценным камням — Алмазов, Аметистов; по цветам — Гиацинтов, Розанов; по птицам — Лебедев, Голубев). Архиерей, имея классическое образование, черпал фамилии из древнегреческого и латинского языков. Так возникли Беневоленские (или русская калька — Добровольские), из античной истории и мифологии (появилось множество священников, названных в честь языческих деятелей — Гераклитов, Диогенов — и даже языческих божеств — Минервин, Палладин, Купидонов и т. п.). За нелучшее поведение даны фамилии Геростратов, Авессаломов. Семинаристы сложили остроумную формулу получаемых фамилий:

Духовенство было многочисленным и плодовитым, его потомки составили заметную часть населения (в частности, так называемые разночинцы, многие из которых вошли в ряды интеллигенции). Поэтому фамилии этого происхождения нередки и сегодня.

Постепенно фамилии распространялись на ремесленников и другой городской люд. В документах картина была пестрой: можно встретить их у горожан уже в середине XVI в., немало все еще было бесфамильных горожан в середине XIX в., например в ревизской сказке (книга переписи) мещан города Шацка 1858 г.

У государственных крестьян, особенно на Севере, где не было крепостного права, фамилии, возможно, появились еще в XVII в. — известны Артемьевы и Хлызовы в Яранском у., но все-таки примеры единичны. Тщательно изучив источники с Северной Двины, Г. Я. Симина решительно утверждает: «Письменно памятники Пинежья свидетельствуют, что фамилии там сложились в XVIII в.» как второе отчество (из второго, нецерковного, имени отца).

Крепостным крестьянам фамилия не полагалась. На вопрос: «Чьи вы?» — отвечали: «Мы оболенские», «Мы репьевы», т. е. крепостные Оболенских, Репьевых. Уличные фамилии существовали у многих, но, нигде не записанные, они как стихийно возникали, так и стихийно изменялись и исчезали. Нередко семья носила сразу несколько разных уличных фамилий.

Историков и неисториков неизменно обманывает трехчленное русское крестьянское именование середины XIX в., которое им кажется фамилией. Безусловно нет! Это второе отчество или скользящее дедичество. Стандартный пример: в 1834 г. в с. Троицкий Сунгур Сызранского у. Симбирской губ. числится государственный крестьянин Иван Захаров Маркелов. Все принимают Маркелов за фамилию. Но в переписи 1897 г. его сын записан как Степан Иванов Захаров. Маркелов — это еще не фамилия, а скользящее дедичество.

Нелегко обнаружить момент возникновения крестьянской фамилии. В противоположность аристократическим генеалогиям, по которым произведены сотни исследований, крестьянских родословных не сберегали, и теперь лишь немногие из них можно восстановить. Для этого необходимо, чтобы уцелели достаточно полные материалы нескольких переписей по одной и той же местности, но и в этом случае трудно установить тождество семьи. Все же удалось проследить несколько семей почти за два столетия; в немногих случаях посчастливилось найти исток фамилии. В дер. Раевка Звенигородского у. Московской губ. записаны в 1840 г. Осип, Антон, Трофим, Филипп Назаровы с женами и детьми, им дополнительно проставлена фамилия Гавриловы; в ревизии 1834 г. они еще бесфамильны. В 1816 г. был еще жив их отец Назар Яковлев, а его отец Яков Иванов родился в 1746 г. от Ивана Гаврилова (отчество!), которому в 1747 г. показано 30 лет. Следовательно, фамилия возникла у правнуков Гаврилы во второй половине XVIII в. и жила, не признанная документами, до 1840 г.

Как шатки были внедокументальные фамилии, показывает такой пример, отнюдь не исключительный. Всероссийская перепись 1897 г. застала в с. Монастырский Сунгур Сызранского у. Симбирской губ. Алексея Григорьева Севастьянова и Степана Дмитриевича Тудакова. Поиск истоков их фамилий обнаружил по ревизским сказкам 1816, 1834, 1858 гг. такие неожиданные зигзаги: Севастьян Петров Тудаков был рожден в 1776 г., его сын — Григорий Севастьянов, сын которого и стал Алексеем Григорьевым Севастьяновым: у Ивана Федорова Осьминина (рожденного в XVIII в.) сын — Дмитрий Иванов, сын которого — Степан Дмитриевич Тудаков. Вот какая произошла удивительная рокировка: каким-то образом прямой потомок Тудаков превратился в Севастьянова, а Осьминин — в Тудакова. Настолько зыбки были фамилии. Заведующая Костромским архивом загса А. С. Амберова сообщила, что одна ветвь семьи ее предков в с. Шувалово Костромской губ. получила фамилию Ивановы по деду, а другая по бабушке — Маринины. Происходило широкое «отпочкование» крестьянских фамилий, напоминающее сходный процесс у бояр XVI—XVII вв., — явление, характерное для процесса становления фамилий как категории именования.

Падение в 1861 г. крепостного права принудило в числе прочих реформ «офамилить» население страны. На дореформенные канцелярии, знаменитые полной неспособностью разобраться в делах, обрушилась непомерная задача — дать фамилии десяткам миллионов «освобожденных». Конечно, решали ее спустя рукава. Способов было три.

1. Превращали в фамилию отчество или дедичество. В ведомости рекрутов, призванных в армию по Покровскому у. Владимирской губ. в 1889 г., все записаны еще без фамилий — Петр Федоров, Андрей Александров, а рядом далее лежит список признанных годными — это те же лица, но они уже «в строю», все с фамилиями, тут же образованными из отчеств: Федоров Петр Федоров, Александров Андрей Александров.

2. Во многих местностях всем подряд записывали фамилию бывшего владельца, особенно в вотчинах крупнейших магнатов. Так целыми селами и получали фамилии Репьев, Пушкарев. У тульских и орловских колхозников можно встретить аристократические фамилии Трубецкой, Оболенский, Нарышкин.

3. Если оказывалась под рукой одна из уличных фамилий, записывали ее (подчас искаженно, на слух), иногда придумывали наспех.

У многих крестьянских семей фамилии оставались неустойчивыми, в документах очень часта двуфамильность: перепись 1897 г. зарегистрировала в с. Борла Сенгилеевского у. Симбирской губ. Силантьевых, они же Мавровы; Красниковых, они же Труновы; Калашниковых — Афанасьевы; Кулаковых — Карповы и т. д. Таких семей насчитывается 15; есть даже трехфамильные — Липатовы, они же Авакумовы, они же Харитоновы. В метрической книге церкви с. Труслейка Карсунского у. Симбирской губ. за 1908 г. почти каждый крестьянин записан с двумя фамилиями: Баканов, он же Герасимов; Степашин, он же Баканов; Платонов, он же Нехорошев; Андревнин, он же Савельев и т. д. В исповедальных ведомостях, например сел Богданино и Ближняя Борисовка Калужской губ., за 1913 г. нередко встречаются двуфамильные. Картина та же, что и полустолетием раньше в купеческих семьях Ельца и Шацка и др. Наличие параллельной неофициальной фамилии у польских крестьян отметила М. Каминьская.

Царскому правительству так и не удалось добиться, чтобы фамилии охватили всех. Возникали и новые категории бесфамильных.

1. Велико было число незаконнорожденных — внебрачных и подкидышей. Один пример: Херсонская губернская земская управа 13 марта 1913 г. жаловалась в высшие инстанции, что не в силах содержать 1700 подкидышей, с фамилией их пристроить («в качестве детской рабочей силы») очень трудно, а бесфамильных вовсе «немыслимо». А сколько их было по всем 108 областям и губерниям!

2. Невозможно сосчитать количество беглых и прочих, скрывавших свою фамилию. В полиции обозначали «не помнящий родства» (отсюда многочисленные сибирские носители фамилий Непомнящий, Непомнящих, Бесфамильных).

3. Перепись 1897 г. застала немало бесфамильных и среди крестьян. Например, в Меленковском у. Владимирской губ. на многих листах десятки крестьян записаны с пометой «без фамилии». Чрезвычайно часта двуфамильность, т. е. в сущности, неустойчивость фамилии. В 1910 г. в с. Семеновское Белевского у. Тульской губ. жили Демкины, они же Ионовы; Тарасовы, они же Меркуловы и т. п.

4. Не знали фамилий целые народы — всей северной Сибири и Дальнего Востока. А. В. Смоляк рассказывает, как нанайцам, 8‑тысячному народу рыбаков и охотников в низовьях Амура, трижды записывали фамилии: в 1897 г. (нанайцы были неграмотны, и им не было никакого дела до того, как их записывали), перед первой мировой войной (с тем же результатом), в 1926 г. (все они по-прежнему к этому году оказались без фамилий). У крупнейших народов Средней Азии до 30‑х гг. нашего столетия фамилии имело только меньшинство.

В каждой стране становление фамилий проходило многие этапы, причем разными путями и в разное время. Каждый из этих этапов по отдельности известен в антропонимической литературе, но пока еще нет работы, в которой они были бы сведены воедино.

1. Распространение фамилий, разумеется, не охватывало сразу всю территорию страны. Оно зависело от уровня социально-экономического развития; фамилии появляются раньше в районах наиболее развитых или теснее связанных с теми странами, где она установилась прежде.

2. Фамилия социальна. Она возникает в определенных социальных слоях, обслуживая их интересы. Более того, в сословном строе она стала сословной привилегией, и правящие слои сопротивлялись ее распространению в народных «низах». Только создание крупных централизованных государств со сложным полицейским, налоговым, административным и прочими аппаратами принудило «офамилить» все население. Однако и тогда привилегированные слои тормозили это. В Японии до так называемой революции Мэйдзи (1867) право носить фамилии принадлежало только господствующим сословиям. В России большинство помещиков имели фамилии к началу XVIII в., а миллионы их крепостных и в середине XIX в. оставались бесфамильными.

3. В одном социальном слое не все семьи сразу приобретали фамилию. В среде московского купечества еще при Иване Грозном некоторые уже носили фамилию, но и через 250 лет далеко не все московские купцы ее имели. По переписи 1816 г., в Кадашевской слободе 381 купеческая семья была с фамилиями, а 84 — без фамилий, в Семеновской слободе у 269 семей были фамилии, у 110 — не было.

4. Фиксация фамилии в документах очень отстает от ее появления. Например, упомянутая фамилия Гаврилов в дер. Раевка Звенигородского у., впервые документированная в 1840 г., — та же семья в предыдущих переписях записана без фамилии. Откуда же фамилия? Только за 100 лет до того, в документе 1747 г., обнаружен 30‑летний Иван Гаврилов — это отчество стало «уличной» фамилией, которая 100 лет переходила из поколения в поколение, недопускаемая в официальных документах.

5. Законодательные акты, делающие фамилию обязательной, всюду поздние: в Баварии — 1677 г., в Австрии — 1776 г., в Пруссии — 1794 г.; во Франции только Кодекс Наполеона объявил фамилию обязательной, т. е. первое проникновение фамилии в документы — это одно дело, а государственное установление обязательности фамилий — это другое.

Вся эта сложность делает трудносопоставимыми даты становления фамилий: по одной стране можно установить десяток дат — и каждая будет верной, но только в определенном контексте всего процесса.

Но главная трудность даже не в этом. Именование становилось фамилией постепенно. Становление фамилий означает не создание новых форм, а изменение функций существующих именований (отчеств, прозвищ и др.). Таков основной путь возникновения фамилий. В перспективе времени трудно заметить, когда отчество, прозвище или иное именование превратилось в фамилию. Обычно это совершалось незаметно и для носителей имени, и для окружающих. Но еще легче принять теперь за фамилию давнее именование, еще не бывшее фамилией, — ошибка, не редкая даже в научных работах, а вне их слишком частая. Учитель из Крыма прислал в Академию наук возмущенное письмо, гневно требуя наказать за клевету авторов, печатающих, будто у русских в древности не было фамилий: «а как же Илья Муромец, Алеша Попович?» Увы, он не одинок: у речного вокзала в Горьком, столице волжского пароходства, на огромном стенде объявлены приход и отправление теплоходов И. Муромец, А. Невский. Дошло до того, что на печатных страницах встречаем: А. Македонский, А. Навои. Ленинградская вечерняя газета с грустью пошутила, что, пожалуй, увидим «памятник П. Первому».

Чтобы отличать фамилию от иных видов именований, необходимо четкое и единое определение ее. В большинстве работ о возникновении фамилий отсутствует само определение фамилии. Может быть, из-за трудности отличить ее от прозвища, от отчества и других антропонимических именований? Кажущееся совершенно ясным часто оказывается самым коварным. Возможность высказывания: «это были уже фамилии, но еще не наследственные» — показывает, что в понимании «что такое фамилия?» нет ни четкости, ни единства. У разных исследователей, как и в разных источниках, один термин может иметь разные значения, и, наоборот, одно явление может обозначать разные термины (например, в России до XIX в. фамилию в современном смысле слова обозначали термином прозвище, а слово фамилия значило «семья»). Это еще полбеды, а беда — не замечать этого. При произвольном понимании спорных терминов вообще никакая наука не возможна.

Справедливо наблюдение М. Каминьской, что нет видимых признаков, которые позволили бы различать, где имеем дело с фамилией, а где с прозвищем. Но тут же исследовательница предлагает такой критерий: «Различаются они, однако, тем, что слово, служащее фамилией, утратило свое первоначальное значение, напротив, в прозвище по большей части это значение еще ощутимо». Это неверно и для фамилий и для прозвищ, не говоря уж о том, что степень этимологической прозрачности весьма зыбка и неопределенна; если взять только бесспорные, каждый приведет множество «прозрачных» фамилий (Кузнецов, Орлов, Иванов), но пусть он вспомнит прозвища своих одноклассников или учителей и попробует объяснить какого-нибудь Тюляя или Бака.

Может быть, признавать именование фамилией только с момента официального санкционирования? Но это как раз переносит на прошлое отношения современные. Исторически закон (писаный и неписаный) не создавал фамилий, он лишь закреплял за ней юридическую силу. Закон утверждал сложившуюся антропонимическую ситуацию, а не формировал ее.

В основу различения фамилий и прозвищ кладут ее устойчивость. Но это определение не годится. Прозвище нередко сопровождало человека всю жизнь, не став фамилией. Например, четыре фамилии женщины, трижды выходившей замуж, не превращаются в прозвища.

При разработке Кодекса законов о браке и семье возникла необходимость научно определить термин фамилия. Главное управление загса СССР обратилось к группе ономастики Института этнографии АН СССР. В результате обсуждения принято такое определение фамилии: наследственное имя семьи, устойчивое не менее как в трех поколениях.