Словно птица

Глава 5

Когда мы возвращаемся домой, мама уже поджидает нас в дверях. Она переводит взгляд с моего лица на папино и обратно.

– У тебя снова болело, да? – Она хватает папу за плечи и не дает ему войти, пока он не посмотрит ей в глаза.

– Вроде того, – бормочет папа. – Но ты не о том беспокоишься. Лебеди врезались в электрические провода над заповедником.

Мама ведет его на кухню, не обращая внимания на его слова.

– Это случилось уже второй раз, да? – Она бросает на меня взгляд и понижает голос. – Тебе немедленно нужно к врачу.

– Да-да, конечно. – Папа отмахивается от нее и идет к Джеку, который сидит перед телевизором.

Тот двигается на диване, чтобы пустить папу, а папа сразу начинает рассказывать ему про лебедей.

– Электрические провода? – уточняет Джек. – И никаких предупреждающих знаков?

Папа качает головой:

– У птиц не было шансов.

Он плюхается на диван рядом с Джеком, и кажется, что из него сразу уходят все силы. Он становится мягким, как диван. Мама подходит ко мне, и я понимаю, что все еще стою в дверях; она берет мое лицо в руки; пальцы у нее холодные.

– Все в порядке, милая? – спрашивает она.

И с тревогой смотрит на меня. Я стараюсь сложить губы в улыбку, чтобы успокоить ее. Не обо мне ей нужно волноваться.

– Все хорошо, – говорю я.

Но еще мне хочется сказать, что у папы дела не очень, что в заповеднике он выглядел очень больным, однако мама уже прижимает меня к своему мягкому свитеру и запускает пальцы мне в волосы.

– Хочешь пиццу?

Я морщусь, когда мамины пальцы застревают в спутанных волосах. Она достает из сумки расческу и пытается меня причесать. Я уворачиваюсь, поднимаюсь наверх и снимаю заляпанные грязью штаны. Снова спустившись на первый этаж, я вижу, что папа тоже переоделся. Он опять сидит на диване, но уже в пижамных штанах. Я сажусь на пол и прислоняюсь к его ноге. Папа все еще говорит о лебедях, пытается вычислить, куда могла улететь остальная стая.

– Может, они развернулись обратно к северу? – предполагает Джек.

Папе в это не верится.

– В окрестностях есть и другие озера, – говорит он. – За фабриками и позади больницы. Лебеди все еще где-то поблизости.

– Ты это чувствуешь, да? – усмехается Джек.

Он всегда подшучивает над тем, что утверждает папа: якобы у него с лебедями есть какая-то духовная связь.

– Да! – усмехается папа. – Я бы почувствовал, если бы они улетели куда-то далеко, это точно!

Джек давится от смеха, папа тоже хихикает.

– Что? – спрашивает он, все еще улыбаясь. – Правда!

Мне на ум приходит та молодая серая самочка, которая кружила над болотом совсем одна. Интересно, папа почувствовал бы, если бы она улетела? Кто-нибудь вообще почувствовал бы это? Я перевожу взгляд на папу.

– А можно завтра после школы мы снова поедем высматривать лебедей? – спрашиваю я. – Может быть, стоит вернуться в заповедник?

Папа кивает. Но в дверях тут же появляется мама.

– Сначала к врачу, – рыкает она.

Папа примирительно поднимает руки и подмигивает мне.

– Прости, птенчик, – говорит он. – Скоро поедем.

Я снова отворачиваюсь к телевизору, прислоняюсь головой к папиной коленке. Даже приятно слышать, как он снова называет меня моим детским прозвищем. Он сто лет уже так не говорил. Так он начал называть меня, когда я только родилась и у меня еще даже не было имени. Он сказал тогда, что я похожа на птенчика, выпавшего из гнезда. Когда я слышу это прозвище, то снова чувствую себя маленькой и беззащитной.

Джек убавляет звук в телевизоре (идет какой-то сериал про больницу), чтобы поговорить с папой. Я замечаю, что брюки у него испачканы: наверное, утром играл в футбол. В прошлые выходные брат разрешил мне и Саскии пойти вместе с ним. Кажется, он абсолютно не переживал по этому поводу, хотя там собрались все его приятели. Иногда он бывает очень добрым. А может быть, ему просто стало жаль меня, ведь он знал, что Саския уезжает. Или мама попросила его взять нас с собой.

В сериале начинается сцена с операцией, и я отворачиваюсь от экрана. Лучше подумаю о том, как играла с братом в футбол; как Кроуви, друг Джека, передал мне мяч. Мне казалось тогда, что я могу бежать с ним вечно. Через все поле, под радостные крики Саскии, наблюдающей с кромки. И так до самой луны. Вот как я чувствую себя сейчас – как будто бегу. Перед глазами у меня стоят мертвые лебеди. А если бежать, можно как-то избавиться от этих образов. Чем быстрее бежишь, тем сложнее мыслям застрять в голове.

Папа принимается рассказывать Джеку, как лебеди врезались в провода. Брату интересна каждая деталь: какой был запах, какие кости были сломаны у лебедя, насколько холодной была вода. От этого разговора мне становится нехорошо. Я стараюсь не слушать, что говорит папа, стараюсь сильнее прижаться ухом к его пижамным штанам.

Потом звонит телефон. Мама берет трубку, и я чувствую, как папина нога напрягается.

– Мне жаль, что так вышло, Мартин, – говорит мама. – Сейчас я им передам.

Прежде чем войти в гостиную, она задерживается на несколько секунд. Я уже знаю, что собирается сказать мама. Вижу морщинку у нее на лбу: она старается придумать, как лучше нам об этом сообщить.

– Лебедь, да? – спрашиваю я.

Она молча кивает. Чувствую, как у меня за спиной вздыхает папа и откидывается головой на подушки дивана.

– Нужно было везти в нормальную клинику, – бормочет он.