Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия

Глава I Что искал князь Игорь в половецкой степи?

Сам князь Игорь словами автора повести совершенно определенно заявляет: «Хощу бо, рече, копие приломити // конец поля Половецкого: // съ вами, русици хощу главу // свою приложити, а любо испити шоломом Дону». Понятно, что ни о каком завоевании «града Тмутаракана» он не помышляет. Однако Бояре Великого князя Киевского Святослава Всеволодовича при толковании его «мутного сна» настаивают именно на той целеустановке похода Игоря, что приведена в эпиграфе к настоящей главе нашего исследования. Спрашивается почему? Ведь совершенно очевидно, что теми силами и боевыми средствами, которыми располагал князь Игорь, задачу завоевания бывшего Тмутараканского княжества, которым владели предки «Ольгова гнезда», решить было невозможно. Для этого требовалось углубиться в половецкие владения («конец поля Половецкого»), неминуемо встретив сопротивление приазовских половецких племен, разгромить их, а затем штурмом взять укрепленный византийцами город. Неужели бояре этого не знали и докладывали Святославу надуманную ими версию о цели похода Игоря?

Что собой представлял этот город, расположенный на Таманском полуострове, на период Игорева похода в Половецкую степь? И почему автор повести неоднократно упоминает этот город, отрезанный на тот период от русских земель Половецким полем? Действительно, кроме выше приведенного фрагмента из речи бояр, Тмутаракань упоминается в «Слове» в следующих контекстах: «збися Дивъ, //кличетъ врѣху древа, // велитъ послушати земли незнаемѣ,// Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, иТебѣ, Тмутараканскый бълванъ», где автор повести утверждает, что в самом начале похода Игорева войска вся Половецкая степь, Приазовье, Причерноморье и Тамань уже осведомлены о движении русичей. Дважды упоминается этот город в ретроспективных отступлениях ко временам, когда предки князя Игоря владели землями Приазовья в составе Черниговского княжества: «Тъи бо Олегъ мечемъ крамолу коваше, и стрѣлы по земли сѣяше. // Ступает въ взлатъ стремень въ градѣ Тьмутороканѣ // той же звонъслыша давный великый Ярославъ сынъ Всеволодъ, // а Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Черниговѣ»; «Всеславъ князь людямъ судяше, княземъ града рядяше, // а самвъ ночь влъком рыскаше // изъ Кыева дорискаше до куръТмутараканя».

Как видим, автор «Слова» четырежды упоминает имя этого далекого города, рассказывает о событиях, происходивших в нем на протяжении почти целого двухсотлетия, хорошо знает родословную черниговских и тмутараканских князей, двое из которых упомянуты в «Зачине» «Слова о полку Игореве»: «…которыи дотечаше, // та преди песнь пояше // старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю предъ пълкы касожьскыми, // красному Романови Святъславличю».

«Храбрый Мстислав» – это сын Владимира Святославича («Крестителя») и брат Ярослава Мудрого. Поскольку после смерти Владимира Крестителя в удел Мстиславу достался далекий город Тмутаракань, стало быть, он уже входил в состав государства Киевская Русь, будучи завоеванным Святославом Игоревичем, разгромившим Хазарский Каганат.

«Красный Роман Святославлич» – внук Ярослава Мудрого, родной брат Олега Святославлича («Гориславлича»), то есть деда Игоря Святославича.

Исходя из этих посылов автора повести до средины 20-го столетия в ряде учебных пособий, адресованных прежде всего школьному учителю русской словесности, а также массовому читателю, цель похода Игоря Святославича определялась следующим образом: Князь Игорь поставил перед собой безумно смелую, где-то даже авантюрную задачу – с небольшими собственными силами вернуть в лоно великого Черниговского княжества Тмутаракань, когда-то подвластную его деду Олегу Святославичу («Гориславичу»). То есть он решается дойти до берегов Черного моря, закрытого для Руси Половецкими станами уже почти сто лет. Так считал, например, И. Г. Добродомов[28].

Однако за последние четыре десятилетия советские историки и словисты решительно отвергали доводы, выдвинутые И. Г. Добродумовым, на основании того, что поход северских князей, подвассальных великому князю Черниговскому Ярославу Всеволодовичу, был по своему характеру обычным набегом, имеющим цель пограбить приграничные половецкие поселения, захватить в плен беззащитных женщин и детей («…помчаша красныя девкы половецкыя…») и с трофеями вернуться восвояси. Так, известный словист М. Ф. Гетманец утверждает, что Игорь не мог ставить перед собой задачу выйти к Тмутаракани и берегам Черного моря, так как она была в то время неосуществима. В частности, он пишет: «… Небольшое русское войско в составе 6—8 тысяч человек не смогло бы преодолеть путь от Новгорода Северского до Тамани в полторы тысячи километров. Да и сам Игорь совершенно определенно говорит, что цель его похода – Дон: «Хощу, – рече, – копие приломити конець поля Половецкаго, с вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомъ Дону». Все события в «Слове» привязаны к Дону, который является своего рода центром изображенного в произведении географического пространства. В настоящее время считается установленным, что Дон в представлении автора «Слова» – это современная река Северский Донец.

О Тмутаракани и Черном море ничего не говорится и в летописных рассказах о походе. В Ипатьевской летописи, довольно подробно описывающей события, названы только Донец, Оскол, Сальница, Сюурлий, Каяла, Тор и безымянное озеро-море. В Лаврентьевской летописи фигурирует только Дон, и то не как место действия, а как заветная мечта воодушевленных первой удачей русских князей. Победив половцев, рассказывает летописец, князья решили: «А ноне пойдем по них за Дон и до конця изобьем их, оже ны будеть ту победа, идем по них у луку моря, а де же не ходили ни деди наши, а возмем до конця свою славу и честь». Как установлено исследователями, в этой летописи допущено множество неточностей, обстоятельства похода освещаются очень приблизительно и истолковываются в негативном по отношению к Игорю духе. Недоброжелательно относясь к Игорю, стремясь передать авантюризм замыслов князей, летописец все-таки не говорит о Тмутаракани, а ограничивается Доном и лукой моря.

Откуда все-таки взялась Тмутаракань?[29]

Слова бояр, толкующих сон Святослава, об истинной цели похода Игоря в Половецкую степь, Гетманец считает всего лишь догадкой, предположением, а посему «…они не могут быть основанием для заключения о цели похода»[30].

Кроме того, утверждает М. Ф. Гетманец: «…приведенное высказывание <бояр князя Святослава> содержит смысловое противоречие. Одно дело, когда Игорь говорит, что хочет «главу свою приложити, а любо испити шеломом Дону», то есть либо голову сложить, либо дойти до Дона, а другое – «поискати града Тмутаораканя, а любо испити шеломомь Дону»: попытаться завоевать Тмутаракань или дойти до Дона. Две цели, о которых говорят бояре, не исключат одна другую: если будет взята Тмутаракань, то и Дона войско достигнет, ибо эта река ближе и миновать ее невозможно.

«Поискати Тмутараканя» в данном случае – обычная гипербола, с помощью которой подчеркивается честолюбие и самонадеянность молодых князей»[31].

Тмутаракань XII столетия – это не «…самый скверный городишка из всех приморских городов России, где я (герой гениальной повести М. Ю. Лермонтова.– А.К.) там чутьчуть не умер с голода, да еще вдобавок меня хотели утопить…», какой виделась поэту Тамань в первой половине XIX века, а был это хорошо укрепленный город с развитой городской инфраструктурой, форпостом слабеющей Византии в Приазовье и Крыму. Город располагался по другую сторону Керченского пролива на Таманском полуострове, на месте античной Германассы. Историки полагают, что название свое город получил в средние века от хазар, сделавших его столицей Хазарского Каганата. Слово имеет тюркское происхождение «Таман-Тархан», что означает «город, правитель которого освобожден от взимания дани». Основным занятием жителей Тмутаракани, через которую шли пути, связывающие Европу с Кавказом, Закавказьем и Средней Азией, была посредническая торговля.

Древнейшее описание Тмутаракани, как крепости Таматарха, сделано в середине Х века Константином Багрянородным в его сочинении «Об управлении империей». Арабский географ XII века аль-Идриси пишет о «Матархе» как о большом, владеющем обширными землями, процветающем городе, на ярмарки которого собираются люди как из ближних, так и из самых дальних стран. Раскопки показали, что город имел квартальную планировку и мощеные улицы. Русские князья завладели им, очевидно, после разгрома Хазарии (965). В 988 при разделе князем Владимиром городов междусвоими сыновьями Тмутаракань досталась Мстиславу, упомянутому в «Слове» («…храброму Мстиславу, // иже зарезаРедедю предъ пълкы касожьскыми…»). На месте города сохранился фундамент церкви, построенной князем Мстиславом в 1023 году в честь победы над предводителем касогов (такименовались аланы – предки нынешних осетин) Редедей.

Тюркское название «Таман-Тархан» превратилось в византийских источниках VIII века в «Таматарха», а после завоевания Тамани Святославом Игоревичем в «Тъмуторокань» («Тмутарокань», «Тмутаракань»).

Доставшийся в наследство черниговским князьям город был типичным причерноморским портом с хорошо развитой архитектурой. Судя по сохранившимся фундаментам зданий, можно считать, что планировка города была уличной: дома соединялись в кварталы, разделялись узкими переулками, мощеными обломками керамики и щебнем.

В X—XI веках в городе правили многие русские князьяизгои, и даже не по одному разу. Среди многочисленных исторических лиц, упоминаемых в «Слове» и непосредственно связанных с Тмутараканью, привлекает внимание фигура последнего тмутаратьмутараканского князя Олега (в крещении – Михаила) Святославича – деда князя Игоря. Интерес к этому человеку проявляли и его современники, и автор «Слова»[32]. Дело в том, что Олег стал родоначальником целой династии князей, прозванных «Ольговичами», именно за Олегом закрепилось нелестное прозвище «Гориславич», данное автором «Слова». Имя Олега встречается в произведении неоднократно: «…были плъци Олговы, Ольга Святьславлича. // Тъи бо Олегъ мечемъ крамолу коваше, и стрѣлы по земли сѣяше».

Первое упоминание об Олеге находится в «Истории Российской» В. Н. Татищева, когда он получил от отца Святослава Ярославича в держание Ростовскую землю (1073 год)[33].

Олег Святославич оказался в горниле развернувшихся после смерти Ярослава Мудрого междоусобных войн его многочисленных наследников, что привело в итоге к распаду Киевской Руси как государственного образования. В 1077 году, воспользовавшись смертью Святослава Ярославича, его брат Всеволод захватил киевский престол. Другой брат, Изяслав Ярославич, не согласился с таким решением, считая, что великокняжеский престол должен принадлежать ему по старшинству. Пока братья воевали между собой, в Чернигове восемь дней княжил Борис Вячеславович, но затем бежал в Тмутаракань. В июле Изяслав, «створиста миръ» с Всеволодом, получает Киев, а Всеволод Ярославич захватывает Чернигов.

Чтобы правильно оценить эти события, необходим небольшой исторический экскурс. Черниговский престол появился в результате борьбы двух братьев: Ярослава Владимировича Мудрого и Мстислава Владимировича Тмутараканского. После смерти Мстислава в 1036 году Ярослав становится «единовластцем Русской земли», черниговский престол попросту ликвидируется[34].

Ярослав Мудрый завещал Чернигов своему сыну, Святославу Ярославичу[35], который княжил в городе с 1054 по 22 марта 1073 года, когда он вместе с Всеволодом выгнал Изяслава и занял киевский престол. Чернигов до смерти Святослава, т. е. до 27 декабря 1076 года, оставался за ним и должен был перейти во владение его сына – Олега Святославича. Но этого не произошло. Всеволод Ярославич вместе со своим сыном Владимиром Мономахом нарушают завещание Ярослава Мудрого. Черниговский престол захватывает Всеволод, Олег поселяется, а скорее, его насильно поселяют у дяди. Все это делается для того, чтобы Олег был под присмотром, чтобы не дать ему возможности выступить против Всеволода.

Жить при дворе дяди было, видимо, нелегко, и неожиданно для всех на следующий год «беже Олегъ, сынъ Святославль, Тмутараканю от Всеволода, месяца априля 10»[36]. В Тмутаракани в это время правил его брат Роман, о котором также упоминает «Слово». Боян пел песнь «…красному Романови Святъславличю».

Военной силы Олег практически не имел никакой; понимая это, он входит в союз с половцами и объединенными силами, вместе с Борисом Вячеславовичем, своим двоюродным братом, идет к Чернигову. Летописец осуждающе сообщает об этом факте: «…приведе Олегъ и Борисъ поганыя на Русьскую землю, и поидоста на Всеволода с половци»[37]. Уже в августе 1078 года на реке Сожице они разбивают Всеволода Ярославича и занимают Чернигов. «Олегъ же и Борисъ придоста Чернигову, мняще одолѣвше, // а земле Русъськѣй много зло створяще, // проливаше кровь хрестьяньску»[38].

Видимо, под влиянием летописных повестей в современной литературе о «Слове» («Словистике») сложился отрицательный образ Олега Святославича. Выдающийся «словист» А. Н. Робинсон верно подметил эту несправедливость: «Односторонне отрицательно оценивая деятельность Олега Святославича и идеализируя Владимира Мономаха, исследователи нередко ссылаются на союзы Олега (да и всех Ольговичей) с половцами»[39]. Что это за союзы?

Действительно, отношения с половцами у многих русских князей были родственными. Сам Олег Святославич был женат дважды. Его первой женой была гречанка Феофания, второй брак был заключен, вероятно, в начале 90-х годов с половчанкой, дочерью хана Осулка. Все герои «Слова» внуки этой половчанки.

В 1107 году Владимир Мономах со своими двоюродными братьями Олегом («Гориславичем») и Давидом Святославичами отправились к половцам. Владимир женил своего сына Юрия (Долгорукого) на дочери хана Аепы (сына Осеня), Олег женил своего сына Святослава (отца Игоря) на дочери другого хана Аепы (сына Гиргеня). То есть в жилах героев «Слова» более чем наполовину текла половецкая кровь.

Об этом же говорит и внешний облик Буй тура Всеволода, восстановленный по черепу из гробницы советским антропологом М. М. Герасимовым (1907—1970 годы); на нас смотрит лицо явно не «славянской национальности».

Нередко случалось, что Олег и Святослав Олегович в борьбе с Мономахом и его сыновьями обращались за помощью к половцам – своим шурьям и уям (дядьям по матери)[40]. К такой же помощи не раз обращался и сам Мономах. Летописец, сторонник Мономаха, осуждал Олега за приведение половцев на Русскую землю, а такие же действия Владимира Мономаха считал в порядке вещей.

Об отсутствии серьезного русско-половецкого антагонизма во второй половине XII века пишет в своей статье «Автор «Слова о полку Игореве» и его эпоха» упомянутый выше словист А. Н. Робинсон (1986 год): «…появилась возможность выгодного участия разных ханов в качестве союзников тех или иных русских князей в их взаимных войнах, ханы и князья становились необходимыми друг другу как в войнах, так и в союзах. Все более укреплялось кровное родство ряда князей и ханов, а также их дружин и местного населения обеих сторон»[41]. То есть шел нормальный процесс взаимной ассимиляции этносов на границах их соприкосновения в течение столетий (т. н. «пассионарность» по Л. Н. Гумилеву).

Автор «Слова» явно симпатизирует союзу князя Игоря с ханом Кончаком, заочно помолвивших своих детей, спасаясь в одной лодке после страшного разгрома половецких войск под командованием хана Кончака в союзе с войском Новгород-Северского князя Игоря летом 1181 года. К моменту похода Игоря в Половецкую степь этот союз укрепился уже тем, что настала пора женитьбы 15-летнего Владимира Игоревича на дочери хана Кончака Свободе Кончаковне (после крещения – Настасья).

Уж не в свадебный ли поход отправились «четыре Солнца» из «Ольгова хороброго гнезда» весной 1185 года? Так, например, А. Л. Никитин в статье «Поход Игоря: поэзия и реальность» высказывает мнение, что поход 1185 года вообще не замышлялся как военный. На основании того, что Игорь впоследствии женил все-таки своего сына на дочери хана Кончака, он считает, что поход на самом деле был элементом свадебного обряда, а описание в «Слове» первого боя войск Игоря с половцами, окончившегося легкой победой, «…в исторической реальности соответствует обыкновенной инсценировке умыкания невесты»[42]. На следующий же день на пирующих совершенно неожиданно напали другие, враждебные хану Кончаку половцы под предводительством хана Гзака. Подоспевший к концу битвы хан Кончак («сват» Игоря) спасает Игоря, взяв его на поруки. Таким образом, утверждает Никитин, получается, что в «Слове» мы видим сюжет «в то время широко распространенный в куртуазной литературе»[43].

Версия весьма интересная, но не слишком ли громоздок «свадебный» кортеж в составе 6—8 тыс. отборных войск, состоящий из княжеских дружин 4 князей, подвассальных великому черниговскому князю Ярославу Всеволодовичу, который от своих щедрот «многовоевых» выделил целый кавалерийский полк обрусевших степняков-ковуев под воительством боярина Ольстина Олексича?

К этому вопросу мы вернемся несколько ниже, а пока обратимся к событиям, происходившим в Чернигове в 1078 году, которые так ярко описаны в «Слове о полку Игореве». Правление Олега Святославича и его двоюродного брата Бориса Вячеславовича, захвативших в августе 1078 года Чернигов после битвы на реке Сижице, было недолгим. Осенью этого же года к Чернигову подошли со своими дружинами и ополчением два сына Ярослава Мудрого Изяслав и Всеволод, а также их сыновья Ярополк и Владимир Мономах. «Халифы на час» соправители Черниговского княжества Олег и Борис, находившиеся в походах, поспешили на выручку, и 3-го октября 1078 года у села на Нежатиной ниве состоялась одна из самых кровавых битв в истории междоусобных войн потомков Ярослава Мудрого. Битве на Нежатиной Ниве посвящен обширный фрагмент в «Слове о полку Игореве», в котором прямо или косвенно упоминаются все основные участники битвы: Олег Святославич и Борис Вячеславич с одной стороны, Всеволод Ярославич, Владимир Мономах и не названный по имени убитый Изяслав Ярославич, с другой. Тело убитого князя Изяслава по тексту «Слова» и вопреки летописи везет в Киев не Ярополк, а другой его сын – Святополк Изяславич. Вот этот фрагмент повести: «…Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше // и стрелы по земли сеяше. // Ступаетъ въ златъ стремень въ граде Тмутаракане, // той же звонъ слыша давний великий Ярославъ, // а сынъ Всеволожь Владимиръ, // по вся утра уши закладаше въ Чернигове. Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе // и на Канину зелену пополому постла // за обиду Олгову // храбра и млада князя. // Съ тоя же Каялы Святополъкь полелея отца своего // между угорьскими иноходьци // ко святой Софии къ Киеву».

Олег Святославич хотел уклониться от битвы со своими дядьями и двоюродными братьями и сказал якобы Борису Вячеславичу: «Не пойдем против них, не можем мы протвостоять четырем князьям, но пошлем лучше с просьбой о мире к дядьям своим». Но Борис был непреклонен: «Ты готови зри, азъ имъ противенъ всѣмъ» («Смотри, я готов и стану против всех»)[44]. Летописец дважды подчеркивает хвастовство Бориса Вячеславича, за что тот и был сражен в начале битвы: «Первоя убиша Бориса, сына Вячеславля, похвалившагося вельми»[45]. Следующий пал старший сын Ярослава Мудрого, великий киевский князь Изяслав: «Изяславу же стоящу в пеших, и внезапну приехав един, удари и копьем на плече. Тако убоен бысть Изяслав, сын Ярославль»[46].

После гибели Бориса Вячеславича, понимая что дальнейшее сопротивление бесполезно, Олег с остатками дружины бежал в Тмутаракань, где в это время княжил его брат Роман Святославич («Красный»). Последствия битвы на Нежатиной Ниве были таковы, как сказано в ПВЛ: «Всеволод же сел в Киеве, на столе отца своего и брата своего, приняв власть над всей Русской землей. И посадил сына своего Владимира <Мономаха> в Чернигове, а Ярополка во Владимире, придав ему еще и Туров»[47].

В Тмутаракани в это время события развивались следующим образом. Решив отомстить теперь уже великому Киевскому князю Всеволоду (своему дяде) за позор, учиненный Олегу, Роман Святославич, заключив союз с половцами, двинулся к Киеву (1079 год). Однако выступивший против него Всеволод Ярославич сумел подкупить половцев, которые при отступлении войска «красного Романови Святъславличю» предательски убили его 2-го августа 1079 года под Переяславлем. Летописец отмечает: «И доселе еще лежат кости его там, сына Святослава, внука Ярослава. А Олега хазары, захватив, отправили за море к Царьграду. Всеволод же посадил в Тмутаракань посадником Ратибора»[48].

О каких хазарах пишет летописец, не понятно, поскольку их со времен Святослава Игоревича ни в Тмутаракани, ни в ее окрестностях не было и в помине. Советский историк Г. Г. Литаврин высказал предположение, что термин «козаре» обозначал резидентов секретной службы Константинополя, которые специализировались на захвате знатных лиц. Между византийским двором и Всеволодом Ярославичем существовало якобы соглашение, по которому Олег Святославич был захвачен этими агентами и сослан в Византию[49]. Тмутаракань при посаднике Ратиборе за отсутствием твердой власти со стороны князей Рюриковичей стала яблоком раздора и легкой добычей так называемых «князей-изгоев», то есть Рюриковичей, не получивших уделов для своего «кормления». Одним из таких «изгоев» был Володарь Ростиславич – сын отравленного в 1066 году князя Ростислава Владимировича, который некоторое время княжил в Тмутаракани. Володарь Ростиславич вместе с другим князем-изгоем Давыдом Игоревичем свергли Ратибора и стали тандемом править Тмутараканским княжеством вплоть до возвращения Олега Святославича из изгнания.

Историю Тмутаракани XI—XII веков необходимо рассматривать и в аспекте связей двух крупнейших государств восточного христианского мира – Руси и Византии. В середине XI века Херсонес, центр византийских связей с Причерноморьем и Древнерусским государством, приходит в упадок. Византийская империя, находясь в не менее трудном положении (борьба с турками-сельджуками), обратила свои взоры на богатую и многообещающую Тмутаракань. Для выхода на богатую нефтью Тмутаракань и был использован в качестве «разменной монеты» плененный в 1079 году Олег Святославич по распоряжению правившего тогда в Византии Никифора III Вотаниата. После смерти последнего в царствование вступил Алексей I Комнин (1081—1118 годы), совершивший государственный переворот. Он узнает от приближенных, что на Острове Родос в течение двух лет и двух зим проживает русский князь Олег, которого он решил использовать в своих далеко идущих планах.

Угроза империи со стороны турок была столь очевидна, что Алексею I приходится лихорадочно искать пути к ее спасению. Главное военное могущество Византии, наводившее в течение веков страх и ужас на соседей, – «греческий огонь» – постепенно исчезает. Источники нефти – основы «греческого огня», находившиеся в Малой Азии, – оказываются в руках турок, и вот здесь-то внимание императора привлекает Тмутаракань, единственно свободный для Византии нефтеносный район. Узнав, что Тмутаракань ушла из рук Всеволода Ярославича, Алексей I вспоминает о знатном пленнике. Олег оказывается в Константинополе, где вскоре венчается с Феофанией Музалон и становится послушным орудием в руках императора, исполнителем его воли.

Женитьба на Феофании была не простым актом. Брак со знатной гречанкой доставил Олегу Святославичу неплохое приданое. Род Музалонов занимал видное положение среди господствующего класса гражданской знати Византийской империи. Из 16 семей, чьи социальные функции были связаны с церковью, Музалоны были среди первых. Из их рода, например, был константинопольский патриарх Николай IV (1147—1151), в их семьях были также крупные литераторы[50].

В 1083 году Олег и Феофания, видимо при поддержке военных сил Византийской империи, возвращаются Тмутаракань. «Приде Олегъ из Грекъ Тмутараканю; и я Давыда и Володаря Ростиславича и сѣде Тмутаракани. И исѣче козары, иже бѣша свѣтницы на убьенье брата его и на самого, а Давыда и Володаря пусти»[51]. То есть: «В год 6591 (1083) пришел Олег из Греческой земли к Тмутаракани, и схватил Давыда и Володаря Ростиславича, и сел в Тмутаракани. И иссек хазар, которые советовали убить брата его и его самого, а Давыда и Володаря отпустил». То есть, заняв Тмутараканский престол, Олег Святославич в первую очередь расправился с «козарами», выдавшими его Византии.

С возвращением Олега в Тмутаракань началось и поступление нефти в империю для военных нужд. Необходимо еще раз подчеркнуть ту большую значимость, которую имела Тмутаракань для Византии как нефтеносный район. На это обращал внимание еще Константин Багрянородный: «Должно знать, что вне крепости Таматарха имеются многочисленные источники, дающие нефть. Следует знать, что в Зихии, у места Паги, находящегося в районе Папагии, в котором живут зихи, имеется девять источников, дающих нефть, но масло девяти источников не одинакового цвета: одно из них красное, другое – желтое, третье – черноватое.

Да будет известно, что в Зихии, в месте по названию Папаги, близ которого находится деревня, именуемая Сапакси, что значит «пыль», есть фонтан, выбрасывающий нефть.

Должно знать, что там есть и другой фонтан, дающий нефть, в деревне по названию Хамух… Отстоят же эти места от моря на один день пути без смены коня»[52].

Изучив данные результатов археологических раскопок, проводившихся в Таманском и Керченском регионах во второй половине ХХ столетия, В. А. Захаров констатирует, что:

«Тарой для перевозки нефти служили так называемые черносмоленые кувшины, в большом количестве находимые при раскопках Тмутараканского городища. Химический анализ смолистого вещества, которым покрыты внутренние стенки этих сосудов, показал, что это остатки нефти таманского и керченского происхождения. Количество черносмоленых сосудов огромно. Только во время раскопок 1983 года было обнаружено свыше 30 тыс. фрагментов. Примерно такое же количество было найдено и в 1984 году. Впервые черносмоленые кувшины встречаются в слоях IX века и составляют лишь незначительную часть массового керамического материала. Наибольшее же количество их падает на слои X– XII веков, т. е. на период тмутараканского времени и период владения городом Византией, в слоях XIII века их уже нет»[53].

«Греческий» или «живой» огонь не давал покоя не только Византии, знали о нем и на Руси, знали и половцы, и те и другие хотели им владеть. Так, в Ипатьевской летописи есть сообщение под 1184 годом: «Бяше бо обрѣлъ (Кончак) мужа такового, бесурменина, иже стрѣляше живым огньмь: бяху же у них луци тузи самострѣлнии, едва 8 мужь можащетъ напрящи… Кончакъ же то видивъ, занѣ утече чересъ дорогу, и мьншицю его яша, и оного бесурменина яша, у него же бяшетъ живыи огонь».[54] В том же году этого «бесурменина» Владимир Глебович Переяславский взял в плен и привел к Святославу в Киев.

Таким образом, Олег Святославич стал наместником византийского императора в нефтеносных районах Причерноморья, что подтверждается также известной печатью князя, в легенде которой перечислены эти районы: «Господи, помоги Михаилу, архонту Матрахи, Зихии и всей Хазарии»[55].

Вторичное появление Олега в Тмутаракани носило иной, нежели это было прежде, характер. Если в 1079 году он даже не был соправителем своего брата Романа, то в 1083 году это уже самостоятельный князь, противопоставивший себя коалиции русских князей. Свидетельств тому немало. Прежде всего, это наличие печатей как самого Олега Святославича, так и его жены Феофании, со столь же громкой титулатурой: «Господи, помоги рабе твоей Феофано, архонтисе Росии, Музалониссе»[56].

Очень символичен и тот факт, что Олег именует себя и свою жену «архонтом» и «архонтисой». В данном случае титул «архонт» имеет не только значение «наместник», «обладатель власти», здесь греческое «архон» соответствует хазарскому «каган», или в Киевской Руси «великий князь»[57]. В данной связи любопытно, что предки Олега – его отец Святослав Ярославич (бывший князь Тмутараканский) и дед Ярослав Мудрый – кроме того, что они были великие князья киевские, имели еще и титул кагана. Да и сам Олег именовался, вероятно, «каганом». Подтверждение этому мы видим в «Слове», где Олег имеет титул кагана: «Рекъ Боянь и ходы на [Ходына] Святъславля пѣснотворца старого времени Ярославля, Ольгова коганя хоти…»[58]. По мнению А. П. Новосельцева, к концу XI – началу XII века титул «каган» был уже архаичен, лишь «на задворках “империи Рюриковичей” в Тмутаракани этот титул мог известное время сохраняться»[59].

Внимание многих исследователей уже давно привлекают географические названия, перечисленные на легендах печатей Олега и Феофании. Так, Олег владеет не только Тмутараканью, но и сопредельными территориями – Зихией и всей Хазарией, – т. е. довольно обширной областью, охватывающей Предкавказье (бассейн реки Кубань), Причерноморье и Приазовье. В титуле Феофании спор вызывало географическое название «Росия». Некоторые авторы видели в этом указание на принадлежность к Киевской Руси. Однако В. Л. Янин считает, что владельцем печати могло быть только лицо, «обладающее реальной властью, но каких-либо территориальных указаний этот титул в себе не содержит, кроме самого общего указания на Русь»[60].

То есть в титуле Феофании нет никакой двусмысленности, кроме того, что он просто указывает, что жена Олега Святославича получила город Росию в свое владение, возможно, по брачному договору. «Передача византийской аристократке номинальной власти над частью Тмутараканского княжества могла быть компенсацией за оказанную помощь»[61].

Росия, как и Тмутаракань, имела для Византии особое значение и в XII веке находилась под властью империи. Об этом свидетельствует тот факт, что в хрисовуле императора Мануила I Комнина 1169 года Матраха и Росия исключались из территории, где генуэзским купцам разрешалось торговать. «Да смогут генуэзские корабли спокойно торговать во всех областях нашего владычества, за исключением Руссии (России, Русии) и Матрахи (Матрики), если только моим величеством не будет дано на это специального разрешения»[62].

Итак, титул «архонтиса Росии» имеет исключительно тмутараканскую принадлежность и указывает на владение городом Росия. Но где он находился? Арабский путешественник середины XII века аль-Идриси указывает: «От города Матраха до города ар-Русийа 7 миль. Между жителями Матрахи и жителями Русийи постоянная война»[63].

Все исследователи почему-то полагают, что город Росия находится на противоположной от материка стороне, и локализуют его на месте нынешней Керчи. Однако Идриси прямо указывает, что Росия располагается на берегу большой реки, которая соответствует Кубани: «От города ар-Русийа, что на большой реке, текущей к нему с гор Кукайа»[64]. Б. А. Рыбаков отождествляет горы Кукайа со Среднерусской возвышенностью, отсюда и река, текущая с этих гор, по его мнению, Дон или Северский Донец.