Слово о сыне

Свидание с родными местами

Трудно было привыкнуть к славе, которая обрушилась на Юру. Его фотографии, рассказы об эпизодах его жизни печатались в газетах, журналах, по радио сообщалось о его поездках, его делах. По правде сказать, я даже чуть робела от его популярности. Думаю, Алексей Иванович тоже, но вида он, конечно, не подавал. А мой холодок робости растапливала радость: вон чего Юра добился! Но это чувство я старалась скрыть. Не принято в нашем роду выхваляться, выставляться.

Из газет мы узнали, что Центральный Комитет Коммунистической партии Чехословакии пригласил Юру в их страну. Там он много выступал, встречался с руководителями партии и государства, рабочими, студентами, учеными, журналистами. Юре присвоили почетное звание Героя Социалистического Труда Чехословакии.

Юра прислал оттуда красочную открытку — поздравление с приближавшимся праздником. На 1 Мая он уже был в Москве, по телевизору мы увидели его на трибуне Мавзолея.

Следом пришло письмо от Марии. Оказывается, 2 мая Юра приехал к ним. Они его не ждали. Копали в огороде. В те дни у Марии находилась приехавшая из ГДР ее дочь Надюша с годовалым Юриком. Да и сын Володя был дома. Саши, Надиного мужа, которого Юра ласково величал «наш фотограф», к сожалению, не было. Вот и не осталось снимков того дня.

Вдруг у дома остановилась машина. Стукнула калитка, и Юрин голос:

— Гостей принимаете?

Юра! Тут же Володя сбегал к Ольге Тимофеевне, созвал всех: и ее, и Лиду с мужем Юрой, с сынишкой Витей, и Галку. Собрались все.

Мария понимала, что мне все хочется знать о сыне, описала все подробно. Даже что одет он был в новый костюм, серый габардиновый плащ, красивые черные ботинки. «Только мне показалось,— писала Мария,— что Юре не очень-то нравится ходить в гражданском, я ему, Нюша, даже об этом сказала, он согласился. Но выглядит-то, конечно, нарядно. Как всегда, веселый, шутит, всех чуть подначивает, заводит, но необидно».

Посидели за праздничным столом, поговорили, повспоминали, посмеялись. «Мне было так приятно, что я даже лучше себя стала чувствовать. Можно сказать, совсем поправилась»,— описывала сестра.

После обеда Юра пошел мыть посуду. Мария с Надюшей пытались его остановить, но он поразился: «Это почему же!» Так они с Надей все и прибрали.

Тут с улицы послышался какой-то шум. Оказывается, люди проведали, что сюда приехал Гагарин. Собрались к дому.

«Глянули мы, Нюша, в окно,— говорилось в письме,— огромная толпа. Все хлопают в ладоши, хором Юру приветствуют. Он руки кухонным полотенцем вытер, говорит: «Надо выйти». Пошел, да и нас пригласил. Вышли мы из калитки, смотрим — на дорогу выкатили большущий валун. Трибуну, стало быть, соорудили и просят, чтобы Юра на нее поднялся. Он встал, поблагодарил всех за теплоту, за поздравления».

«И что, Нюша, приятно, не забыл о нас. Сказал, что тут, в Клязьме, у сестер своей мамы провел он многие дни в годы учебы. Перечислил поименно всех родных, сказал, что семьи наши дружные, что дружба в жизни — помощник»,— закончила Мария свое письмо.

Через несколько дней газеты сообщили, что в США запущена космическая ракета с астронавтом Аленом Шепардом на борту. Дома обсуждали, что наш советский «Восток» облетел всю Землю, а не попросту совершил космический прыжок.

Побывал Юра в Болгарии, в стране, с давних пор родной каждому русскому человеку. Так бывают близки народы, издавна вместе боровшиеся с захватчиками. Там Юре вручили орден Георгия Димитрова и Золотую Звезду Героя Социалистического Труда Народной Республики Болгарии. Сын был первым иностранным гражданином, удостоенным этого высокого звания.

Вернулся он на Родину, поехали они с Валей в Оренбург, к ее родным, в военное училище, которое всего за три с половиной года до полета закончил сын.

Калужане пригласили Юру на закладку здания Государственного музея истории космонавтики. Представила, как Юре приятно было это приглашение: он еще в космическом полете решил побывать в Калуге — «колыбели теории межзвездных полетов», как он называл этот город, где жил и работал К. Э. Циолковский.

...Строительство нашего дома подходило к концу. Юра сообщил, что семнадцатого июня будет у нас.

Я всегда ждала-ожидала его приездов с нетерпением. Бывало, хожу-хожу, вдруг замечу — улыбаюсь вроде бы без причины. В чем дело? Вспомню: Юра написал, что скоро приедет,— вот почему сердце поет, а губы сами собой улыбаются.

А уж этот приезд и вовсе праздничным будет. Лето в разгаре, деревья стояли в густой темно-зеленой одежде, расцвели розы, что посадили мы у старого дома, да и у нового тоже. Сирень у крыльца, которую когда-то слабым кустиком принес Юра, опушилась, окрепла, славно зеленела.

Юру ждали к полудню. Прослышала я, что собирались его у въезда в город встретить и потом понести на руках. Беспокоило меня это. Считала я такую встречу чересчур пышной. Представляла, как Юре будет не по себе. Вот только не решалась кому-либо сказать. Ведь люди-то от полноты сердца старались!

А Юра всех перехитрил. Взял да и приехал раньше срока. Мы только-только прибрали со стола после завтрака, а тут глядим — машины у дома останавливаются, несколько черных «Волг».

Тут же соседи из домов повысыпали. Немного неудобно было, что нашу встречу наблюдает много народу, но жители Гжатска так искренне радовались Юриному приезду, что первоначальное замешательство прошло.

Юра вошел в старую избу, опустился на лавку у стола, взглядом обвел комнату:

— Хорошо дома!

Тут, слышим, еще машины подъехали. Входят секретарь райкома партии Николай Григорьевич Федоренко да другие товарищи:

— Что же вы, Юрий Алексеевич, раньше времени? — поздоровавшись, сказал Николай Григорьевич.— У нас же планы были...

Юра улыбнулся, отвечает:

— Не сердитесь. В план небольшую поправочку внесем. Необходимую. Но в дальнейшем обещаю быть дисциплинированным. Так какое второе действие?

Нет! На него невозможно было сердиться. Это я не просто как мать говорю. Многие отмечали его доброту да доброжелательность. И тут Николай Григорьевич понял, что Юра опередил их, потому что, видно, о встрече проведал да избежать такого хотел.

Мы все вышли, перешли дорогу. Тут на глазах Юры и тех, кто приехал с ним, нам с Алексеем Ивановичем вручили ключи от нового дома — дара Советского правительства. Как новоселы обошли мы квартиру: большая комната, спальня, кабинет.

— Это и для тебя, Юра! — сказал Алексей Иванович.

— Вот и славно! — похвалил Юра и обернулся к организаторам встречи с вопросом:

— Пошли?

Он вывел всех нас из дома и повел в парк имени Федора Федоровича Солнцева — нашего гжатчанина, погибшего под Баку в числе двадцати шести комиссаров.

...Много доставляли нам дети приятных минут. Сейчас, на старости лет, я мысленно перебираю их. Вспоминаю прежде всего те мгновения, когда вел нас Юра по улицам родного Гжатска, и люди приветствовали его. А улицы были украшены флагами, как в самый главный праздник.

В парке был митинг. Выступали вслед за Юрой многие. Смотрю — недалеко от трибуны Лев Михайлович Беспалов стоит, Юрин школьный учитель по физике, какие-то жесты делает. Слов его я не расслышала, а Юра разобрал, закивал:

— Обязательно приду! В школе обязательно буду! А как же?!

Очень уважал Юра своего учителя, в книге «Дорога в космос» писал о нем: «Кто знает, не встреть я его, и, может быть, не был бы космонавтом. Это так важно — с детства определить свой дальнейший жизненный путь и идти по нему, не сворачивая в сторону. Лев Михайлович привил мне любовь к физике и точным наукам, познакомил с творчеством К. Э. Циолковского».

После митинга в парке мы пошли домой. Подходим к дому, а там еще одна машина стоит. Юра говорит:

— Ну вот, все в сборе!

— Кто все? — спрашиваю.

— Сейчас увидишь! — А сам улыбается: понимаю — сюрприз приготовил.

Так оно и было. Накануне Юра попросил отправить машину в Клязьму за всеми родными, а им написал письмецо. Ту записочку-приглашение Надя мне вместе с остальными Юриными письмами передала. Я ее сейчас нередко перечитываю. Коротенькая она, написана в то время, когда сына отовсюду приглашали на различные встречи. Мог бы он закружиться, позабыть своих. Но нет. В записочке все родные поименованы, никто не забыт:

«Здравствуйте, т. Маруся, т. Оля, Саша, Надя, Вова, Галя! С горячим приветом к вам Гагарины. Только сегодня решилось, что завтра еду в Гжатск. Лиде звонил, но ее на работе не застал. Если можете, выезжайте в Гжатск, эта машина прислана за вами. Я уезжаю туда раньше, буду ждать вас там. Можете заехать за Юрой и Лидой. Получилось все очень быстро и поэтому такая спешка. Очень жду вас в Гжатске. До свидания. С приветом Юра, Валя, Леночка и Галочка Гагарины. 16.06.61 г.».

Подошли все к дому, тут Саша и говорит:

— Товарищи! Предлагаю всем сфотографироваться.

Кто-то из организаторов стал торопить: время! Но Юра возразил, что у нас издавна так повелось — важные события запечатлевать. Стали фотографироваться разными группами: то Юра с родителями, то Юра и «три сестры», как нас назвал Саша, то Юра с семьями братьев, с племянниками. Под конец все мои дети. Зою Юра поставил рядом с собой. Я отошла в сторонку, залюбовалась ими: хорошие все-таки у нас с Алешей ребята выросли, дочка пригожая...

Вечером обновили новый дом. За праздничным столом собралась вся наша семья: Зоя с Димой, их дети Тамара и Юра, Валентин с Марией и девочками Людой, Галей, Валей, Борис с Азой. Вот главе стола Юра посадил нас с отцом:

— Новоселам — почетное место!

Новоселье было веселое, лучезарное. Вечером по радио передавали Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении многих рабочих, конструкторов, ученых, руководящих инженерно-технических работников за успешное осуществление первого в мире космического полета. Сто два человека стали Героями Социалистического Труда, семь из них — дважды, а шесть тысяч девятьсот двадцать четыре человека награждены были орденами и медалями Советского Союза.

Я слушала Указ, и мне открылась грандиозность труда, результатом которого был первый полет в космос. Сколько же людей трудилось, коли одних награжденных более семи тысяч!

Юра поднялся очень торжественный и предложил тост:

— За выдающихся ученых, за умнейших инженеров, за самоотверженно трудившихся советских рабочих, за испытателей техники, за всех-всех, кто готовил дерзкий полет, кто доверил мне плод своего ума и труда, своих мечтаний.

Все за столом последовали Юриному примеру и встали.

По телефону Юра связался с редакцией газеты «Правда», попросил передать от своего имени, от имени родителей и земляков сердечные поздравления всем награжденным.

Утром он «попросился» на рыбалку, пошутил, что все-таки имеет право на отдых. Я-то думаю, что дело было не в этом. Просто хотел он показать приехавшим с ним из города наши смоленские места, которые очень любил.

В школу Юра пошел на другой день. Вначале подошел он к старенькому двухэтажному дому на Советской, где располагались их классы в послевоенное время, постоял, посмотрел, затем повернул к новой школе.

Лев Михайлович рассказал мне потом о встрече. Сын вошел в школу, как положено, снял фуражку. Молоденькая учительница обратилась к нему:

— Юрий Алексеевич!..

Хотела продолжить, но Юра очень мягко ее поправил:

— В этих стенах я не Юрий Алексеевич, а как был — Юра, Юрка.

Обошел он все классы, посидел за партами, с интересом послушал учителей, расспросил об их жизни, рассказал о себе. Потом Юра в школьном дворе посадил лиственницу, напомнил: «Мы каждый год сажали, восстанавливали изуродованные фашистами леса. Пусть это дерево растет в знак мирной победы советского народа».

В книге записей, которая была приготовлена к этому дню, записал: «Очень рад побывать в родной школе. Сердечное спасибо всем преподавателям за их труд, который они вложили, воспитывая и обучая меня. Желаю всему педагогическому коллективу самых больших успехов в воспитании и обучении нового поколения советских людей».

В Клушино поехали на нескольких машинах. Юре хотелось, чтобы все вместе мы побывали в дорогих нам местах. Ехали. Сияющими глазами смотрел он вокруг, приговаривал:

— Хорошо-то как! Красиво у нас на Смоленщине!

В своей книге он так написал об этой встрече с родными местами: «И вот они, милые моему сердцу раздольные края. Глубокая и прохладная река Гжать, опушенная метелками камыша, рощи и перелески, полевые дороги среди цветущей ржи и льна, смугло-золотые вальдшнепы и цоканье соловьев. Все как в детстве. Только добавились высоковольтные линии электропередачи, да больше стало на дорогах машин, да еще, пожалуй, масса новых домов».

В деревне нас уже ожидали. Сколько же народу собралось! У каждого дома останавливался Юра, потому что людям хотелось поговорить с ним, а ему — порасспросить односельчан.

У большого дома в центре деревни окликнула его старая женщина, лукаво на него поглядела:

— Ну, Юрушка, бога-то там не видел?

— Не видел! — Юра эдак головой качнул.

А она ему:

— А меня-то небось не помнишь!

Все вокруг затихли, а Юра нагнулся к ней, отвечает:

— Да как же могу я вас, Вера Дмитриевна, забыть? Часто с благодарностью вспоминаю. Не только я — уверен, что и другие школьники сорок третьего.

Это была та самая Клюквина, в доме которой на третий день по освобождению стала заниматься школа.

Услышала Вера Дмитриевна Юрины слова и прослезилась. Глаза платком утирает, приговаривает:

— Спасибо, Юрушка, уважил!

Спустились мы на наш край. Остановились на том месте, где дом наш когда-то был. Юра и говорит:

— Мам! Пройдем к землянке.

Землянка-то тогда, конечно, обвалилась, яма от нее осталась — примета. Подошли мы. Сколько мыслей пронеслось в голове! О войне, о горестях, о мире, о победах. Юра меня понял, обнял, говорит:

— Ну теперь-то все хорошо!

— Хорошо, Юра!

...Время нашей встречи подходило к концу. Теперь у Юры дни были расписаны. В этом расписании встречались названия других стран, о которых мы раньше только в газетах, книгах читали, в кино их видели.

Юра успокоил:

— Бывать буду часто.

Обещать-то он обещал приезжать, но я опасалась, что трудно Юре будет это сделать, раз так много у него разъездов. Но опасения были напрасными. Юра понимал, что нам будет очень не хватать его, да и сам скучал. Едва выдавался свободный день — являлся погостить. Хотя не так часто, как ему и нам хотелось.

А вот писем его мне стало недоставать. Телефонный разговор отзвучал — нет его. Письмо же можно читать-перечитывать...

...Сейчас часто читаю Юрины книги, статьи. Встречаются там упоминания о доме, детстве, семье, родителях — они как привет из далекого далека, от родного моего мальчика.