КОНРАД ФИАЛКОВСКИЙ

Человек с ореолом

— Да, это любопытно… Так вы, профессор, считаете, что ваша золотая клетка — это дырявый мешок и по саду вашей лаборатории, по саду, предназначенному для размышлений об искривляющемся пространстве; бродят подозрительные личности. — Полковник перестал ходить по кабинету и остановился у окна.

— Я сказал: неизвестные, — из-за своего стола профессор видел полковника на фоне далеких фиолетовых гор, освещенных вечерним солнцем.

— Безразлично: неизвестные значит подозрительные, — полковник еще немного постоял, потом подошел к выключателю и зажег свет. Только теперь профессор заметил, что верхняя пуговица полковничьего мундира расстегнута.

— Сначала я подумал было, что это новый помощник садовника.

— Исключено. Мои работники дисциплинированы. Они охраняют вас незаметно и никогда не позволили бы себе своим присутствием помешать вашим творческим размышлениям.

Профессор Трот опять почувствовал, как сильно он не любит полковника. Однако он спокойно ответил:

— Как обычно, вы правы, полковник. Это не был ни помощник садовника, ни садовник, ни один из ваших дородных дворников, ни кто-либо из персонала моей лаборатории.

— Простите, профессор, — Трот заметил, что полковник изучающе смотрит на него. — Насколько я помню, тогда был рассвет, серый рассвет. Вы вышли на террасу, а он стоял метрах в пятнадцати от вас около куста роз «Рамзес».

— Поражаюсь вашей памяти, полковник Хоган.

— Во всяком случае, вы не могли видеть его лица. Персонал лаборатории постоянно сменяется, вы не знаете этих людей.

— Сказать вам, почему я утверждаю, что это был человек извне?

— Это меня, пожалуй, заинтересовало бы, — улыбнулся полковник.

«Я скажу ему, скажу, хотя он мне все равно не поверит, но наконец-то оставит меня в покое», — подумал Трот и ему стало веселей, когда он представил себе озадаченную физиономию полковника.

— Видите ли, — сказал он очень тихо. — Ни у моих ассистентов, ни у ваших людей нет ореола.

— Простите, чего?

— Ореола.

— Не понимаю, — полковник совершенно растерялся.

— Ну чего-то вроде светящегося диска вокруг головы. Тонкой световой оболочки.

— Вы смеетесь, профессор.

«А сейчас он зол, в самом деле зол», — подумал Трот и это доставило ему явное удовольствие.

— Я, полковник, никогда не шучу, почти никогда. — Он глядел уже не на Хогана, а в окно на горы, которые серели в предвечерних сумерках.

— Это невозможно, профессор. У людей не бывает ореолов.

— Во всяком случае, у большинства людей, — поправил Трот и подумал, что теперь-то полковник наверняка выйдет из кабинета.

Однако Хоган не вышел. Он некоторое время стоял молча, потом приблизился к письменному столу и, глядя на профессора сверху, спросил:

— И что вы тогда сделали?

Трот на мгновение замялся.

— Крикнул: «Подождите минутку» — и пошел в лабораторию, чтобы взять со стола фотоаппарат.

— Да. Действительно. Это слышал один из моих… скажем так — наших сотрудников. И дальше что?

— Увы, ничего. Когда я вернулся с аппаратом, в саду уже никого не было.

Только теперь Трот заметил, что Хоган покраснел.

— В саду никого не было, профессор. Вы шутите. Замешательство… Рапорт начальству… — его голос делался все более глухим. — Лаборатория охраняется так, что все рассказанное вами исключено, абсолютно невозможно. Там никого не могло быть ни с ореолом, ни без ореола!

— Вы пытаетесь меня переубедить, полковник?

«Еще немного, и я смогу выкинуть его из кабинета», — подумал Трот.

— Но, профессор, подумайте: ореол! Это же ребячество. — Хоган сел в кресло, обхватив голову руками.

«Гладиатор, гладиатор, которому приказано думать», — Трот взглянул на Хогана бесстрастно, как на актера на телевизионном экране.

— Вы типичный рационалист двадцатого века, полковник Хоган, — сказал он. — Вы убеждены, что все, что оставалось выяснить на этом свете, уже выяснено, а остальное — сказки.

— Но, профессор…

— Да. Именно так. Но на таких людях, как вы, держится наша цивилизация, — добавил Трот тише, а потом еще долго неподвижно сидел за столом, когда шаги Хогана уже стихли в коридоре. И только тогда заметил, что в углу комнаты, у книжного шкафа, стоит человек с ореолом.


Лизи пришла, как обычно, в полдень.

Трот знал, что когда-нибудь она не придет, однако считал, что вероятность этого пока чрезвычайно мала. Он немного работал утром, и его стол был завален бумагами. Лизи собрала разбросанные по ковру обрывки вычислений и только тогда уселась напротив него. Она нажала клавиш радиоприемника, и когда кабинет наполнили звуки скрипок, тихо сказала:

— Похищены Топс и Мюлер.

— Откуда ты знаешь? — спросил он так же тихо.

— От человека Хогана.

— Думаешь, теперь моя очередь?

— Не исключено, — сказала она спокойно, совершенно спокойно, и Троту это не понравилось.

Игра скрипок становилась все громче. Он слушал их, вертя в пальцах карандаш.

— Размышляешь, был ли смысл начинать все это? — спросила она.

— Нет. Это уже пройденный этап. Решение принято. Я принял его, когда впервые говорил с тобой. Помнишь?

— Я думаю, да. Что касается новых формул, то я, как обычно, вложила их во второй том собрания сочинений Эйнштейна. Запомнишь?

— Да, конечно.

— Ты должен успеть. Это важнее всего. Эти формулы уже непосредственно ведут к синтезу антиматерии. Слышишь?

— Да.

— Ну и прекрасно, — улыбнулась она. — Когда ты их обработаешь, наше дело будет закончено.

— Наше дело… А ты уверена, Лизи, что это именно…, что это как раз то, чего мы хотели?

— Я тебя не понимаю. Откуда вдруг эти сомнения? Ты же знаешь, я тебе много раз говорила, что антиматерия — это ключ к подлинно современной технике.

— Конечно, но, например, Хоган… — Что Хоган?

— Он и антиматерия. Представляешь себе?

— Я тебя не совсем понимаю. Хорошо, пусть Хоган. Такой же, как и множество других. Даже более порядочный.

— Знаешь, Лизи, ты живешь здесь уже столько лет, и, несмотря на это, мне порой кажется, что ты приехала сегодня… — он осекся и начал внимательно слушать сообщение, сменившее скрипичный концерт

«А теперь передаем комментарии. Переданное сегодня утром сообщение об исчезновении в течение последних суток пяти физиков-атомников вызвало некоторое беспокойство. Иоахим Рид, рассматривая этот вопрос на страницах „Up and Down“, утверждает, что, несмотря на тщательные поиски, на след исчезнувших напасть не удалось. Особо сенсационно выглядит исчезновение доктора Топса. Ученый исчез во время работы из своего усиленно охраняемого кабинета. Один из сотрудников Топса, Доуэлл, который первым обнаружил его отсутствие, утверждает, что нашел на столе еще дымящуюся трубку и разбросанные записи. Когда через несколько минут он вернулся в кабинет с начальником охраны, ни трубки, ни бумаг уже не было…»

— Я это выключу, — сказала Лизи и нажала клавиш. — Пять человек, и все в один день. Это многовато. Видимо, они получили какие-то новые данные. — Она взглянула на Трота. — Не принимай этого близко к сердцу. В худшем случае на ежегодном съезде атомников в Торопе будут присутствовать одни пенсионеры. Я поеду туда в качестве… хм… твоей вдовы…

— Без глупых шуток, Лизи.

— Ты не любишь, когда тебе говорят правду. Это характерно для твоей эпохи.

— Не шути. Ты знаешь, что теперь моя очередь.

— Только когда передашь формулы. Помни об этом.

— А остальное неважно? Что будет дальше, тебя не интересует? — спросил он, зная определенно, что ее это действительно не интересует.

Она пожала плечами.

— Чего же ты хочешь, дорогой мой? За два года ты стал одним из крупнейших ученых континента. Пожалуй, это стоит того, чтобы… Ты не думаешь?

— Перестань!

— Во всяком случае, уложенный чемодан стоит у тебя в кабинете. Несколько сорочек, носки. Запонки тоже там. Я стараюсь быть хорошей женой, а ты этого не замечаешь. Теперь я не знаю, позволят ли тебе взять все это. Хотя, если Топсу разрешили взять трубку…

Трот смотрел на ее лицо, большие серые глаза и выступающие скулы. «Я должен сохранять спокойствие, — повторял он себе. — Теперь уже все равно ничего не изменишь».

— Боюсь, что у Топса будут хлопоты с табаком. Он ужасно любил хороший табак, — сказал Трот и, заметив, что Лизи изучающе смотрит на него, добавил: — Знаешь, я приглашу Хогана. Поговорим втроем на интересующие его темы.

— А ты не думаешь, что было бы лучше, если б эти формулы…

— Перестань. Всему свое время. Ты нетерпелива, как… обычная женщина.

Трот нажал клавиш видеофона.

— Соедините меня с полковником Хоганом, — сказал он.

— Я слушаю вас, профессор, — лицо Хогана заполнило весь экран.

— Как вам все это нравится?

— Вы обеспокоены, профессор?

— Обеспокоен? Чего ради! Однако я хотел бы увидеться с вами.

— Хорошо, профессор. Я иду, — экран погас.

— Сейчас он придет. Поболтаем, — Трот сказал это с некоторым удовлетворением.

— Может, передашь формулы через него? Это последний шанс.

— Ты заблуждаешься, Лизи. Они всеведущи.

— И систематичны, дьявольски систематичны. Пожалуй, это их самое характерное качество.

В дверях появился Хоган.

— Я пришел, профессор. О, миссис Лизи?!

— С тех пор как вы почти полностью изолировали моего мужа, мне приходится навещать его здесь.

— Я очень сожалею, но это необходимо для безопасности профессора.

— Да, разумеется. Только, боюсь, скоро вообще перестанете меня сюда впускать. Я никогда не казалась вам подозрительной?

Хоган улыбнулся, эта улыбка предназначалась Лизи. «У него атавистически развитые клыки», — подумал профессор.

— Откровенно говоря, — продолжал улыбаться Хоган, — ваше прошлое не очень ясно.

— Да что вы, полковник…

— Конечно, я неточно выразился. Просто ваше прошлое не имеет документального подтверждения. У вас меньше документов, чем у любого среднего гражданина. Но в нашем демократическом государстве это допустимо.

— Видишь, я говорил. В один прекрасный день тебя ко мне не пустят.

— Я шучу. Вы познакомились с профессором прежде, чем он стал таким ценным для нас. До некоторой степени это ставит вас вне сферы наших интересов.

— А может, — Лизи взглянула на Трота, — может быть, именно мне он обязан тем, что оказался в этой вашей сфере?

«Она смотрит на меня, как на дрессированную обезьяну», — подумал Трот и почувствовал удовлетворение от того, что случилось вечером — от второй встречи с человеком с ореолом.

— Конечно, вы вдохновляли профессора в его творчестве.

— В определенной степени да. Не так ли, профессор?

Теперь он уже знал, что поступил правильно. «Она никогда, никогда не принимала меня всерьез. Я всегда был для нее… древностью», — подумал он.

— Лизи, — сказал он, — у нас с полковником серьезный разговор.

— Я не мешаю. Надеюсь, мы увидимся завтра. Я обязательно приду. — Последнюю фразу она подчеркнула, и Трот понял, что Лизи уже не надеется застать его завтра в этом кабинете.

Она еще раз оглянулась и вышла.

— Я заинтересовался ореолами, — сказал Хоган.

— Вы? Да вы шутите, господин полковник.

— Я говорю серьезно. Не только вы, господин профессор, видели человека с ореолом.

— Так, значит, теперь вы мне верите?

— Вы были правы. Я сомневался. Но это у меня в некоторой степени профессиональное. Я изучил проблему. Об ореолах написано не очень много. В христианском искусстве они появились где-то в четвертом веке. А идея заимствована из буддизма. Вот, пожалуй, и все.

— У вас поразительные знания.

— Стараемся быть всесторонними.

— Да, я тоже над этим думал. Разумеется, по-любительски, без первоисточников. Перед вами у меня лишь то преимущество, что я видел человека с ореолом.

— И каковы же ваши выводы?

— На самых древних картинах ореол изображался в виде круга независимо от положения головы Вывод напрашивается сам.

Хоган внимательно взглянул на профессора. «Этот гладиатор не так глуп», — подумал Трот.

— Интересно, — теперь Хоган говорил медленно. — То, что ореол был у людей по меньшей мере необычных, — это факт, поэтому позже его считали непременным атрибутом святых.

— Вы правильно рассуждаете, Хоган, — похвалил профессор. — Я специально ввел вас в курс дела, чтобы вы лично могли во всем убедиться.

— Не понимаю. Уж не хотите ли вы сказать, профессор, что… — Хоган попятился к двери.

— Именно это я и хочу сказать. Вы знаете, и они об этом знают. Вам уже отсюда не выйти.

— Глупые шутки, профессор, — Хоган повернулся к двери, но там стоял невысокий человек, голова которого казалась несколько деформированной, он был в сером комбинезоне.

— Кто вы? — Хоган выхватил из кармана маленький черный револьвер. На ковер посыпались выхваченные вместе с ним предметы, какой-то блокнот и большой белый платок.

— Спрячь, Хоган, свою брызгалку, — сказал человечек. — Мне придется ее разбить, а случайно я могу отбрить тебе руку. Ну, быстро!

— Руки вверх, буду стрелять! — Хоган сказал это спокойно, и Трот подумал, что у полковника отличные нервы.

Небольшой человечек высунул из рукава что-то, что не было рукой. Его движение было быстрым, слишком быстрым для человека. Хоган даже не успел нажать спусковой крючок, как неведомая сила выбила у него из руки пистолет. Удар был такой силы, что Хоган покачнулся.

— Спокойно, Хоган. Без глупостей. Видишь, я совершеннее тебя.

— Вы отлично владеете современным языком, — сказал Трот.

— Я учился ему по вашим книгам. Скажи этому Хогану, что неожиданный прыжок к двери ему ничего не даст, так же как и попытки сбить меня с ног. Пусть поймет, что влип.

— Он прав, полковник, — Трот взглянул на Хогана, который спокойно массировал правую руку.

— Ты удивительно прыткий тип, — сказал человечек Хогану, — но гимнастика тебе не поможет. Улавливаешь?

— Как сюда проник этот уголовник? Как вы думаете, профессор?

— Нормально. Через пятое измерение, — тут же ответил человечек.

— О чем это он?

— Слушай, Трот, да этот тип в наших делах ни бум-бум.

— Полковник, он из будущего. Честное слово, я не думаю, чтобы вы были в силах что-нибудь сделать.

— Я позову людей.

— Пространство этой комнаты скользит во времени, тебе отсюда не смыться, — человечек сказал это с явным удовольствием.

— Я думаю, полковник, он прав. Только меня удивляет отсутствие ореола.

— Вам больше не о чем думать?

— Во всяком случае, это интересно…

— Ну, потопали, — человечек прервал профессора на полуслове. — Внимание. Раскрываю поле. Не двигаться.

Что-то звякнуло, словно разбивающийся стакан, и в дверях появилась Лизи.

— Андроид, стоп! Сотри память, — сказала Лизи, и человечек замер.

— Объявляю постоянную замкнутую программу. Я специализирован.

— Приказываю: сотри! — повторила она.

— Исполняю, — ответил человечек, и Трот услышал тихий шелест, напоминающий шум муравейника.

— Что ты сделала с ним? — спросил он.

— Ничего особенного. Стерла ему память. Это же автомат.

— Как… как вы это сделали?.. Вы… вы оттуда?

— Теперь вы уже знаете, полковник.

— Сейчас я… — Хоган подошел к двери.

— Вы отсюда не выйдете. Мы все еще скользим во времени. Ты еще не передал ему формулы? — серьезно взглянула она на Трота.

— Нет, — ответил Трот, мгновение помедлив.

— Отлично. Я вышлю его в будущее вместо тебя.

— Не понимаю.

— Я перепрограммирую автомат, и он заберет Хогана. Ты обязан интерпретировать свои формулы.

— Нет… я протестую… я не хочу. Я не дам себя забрать отсюда!

— Вы перенесетесь в будущее независимо от того, хотите этого или нет. В двадцать пятый век. К тому же в ваши обязанности входит защищать профессора, не щадя живота своего. А вы не умрете, вы будете жить. В будущем есть специальные резервации для людей из ранних эпох. Охота, конная езда. Никаких забот. Это совместные резервации для людей из первых двадцати веков.

— Я? Вместе с пещерными людьми?

— Вы родились в период, в котором люди нападали на своих сородичей. Тут я ничего не могу поделать. Впрочем, там не так плохо. Автоматы ликвидируют большинство конфликтов. Оставляют ровно столько, сколько необходимо, чтобы не нарушить атмосферы и колорита вашего времени, — Лизи доброжелательно улыбнулась.

И тут Хоган прыгнул. Прыгнул к Лизи, но андроид был проворнее. Удар сбил полковника с ног, и он повалился лицом на пушистый ковер.

— Слушай, Лизи. Какой во всем этом прок? В конце концов они меня все равно найдут.

— Не найдут. Ты откажешься от всякой деятельности. А если даже… Тогда антиматерия уже будет собственностью человечества. Ну и я… я останусь с тобой в этом времени.

Трот хотел что-то сказать, но Лизи его прервала.

— Потом. Сейчас я должна перепрограммировать андроида. — Она подошла к автомату и сильным рывком приоткрыла его серый панцирь. Андроид одним движением рук убрал панцирь и замер в неестественной позе.

— Ин-струк-ция семь-де-сят пять, — сказал он по слогам. — Транс-тем-по-ра-ция че-ло-ве-ка двад-ца-то-го ее-ка…

Трот смотрел на Лизи и на андроида. Неожиданно ему на голову обрушился сильный удар.

— Внимание, Лизи, — крикнул он, но Хоган был быстрее. Замерший автомат с раскрытым панцирем покатился к стене…

— Не шевелиться! — Хоган целился в них из своего маленького револьвера. Трот медленно поднялся. «От страха этот гладиатор готов нас застрелить», — подумал он и вдруг почувствовал, что ему это безразлично.

— К стене. Ты тоже, профессор. Слушай, девчонка, я не шучу. Мне терять нечего.

Лизи подошла к Троту.

— Как называется этот андроид? — спросил профессор.

— Молчать! — истерически крикнул Хоган. Лежащий у стены андроид монотонно бубнил:

— И-ден-ти-фи-ка-ция суб-ек-та в до-ба-воч-ной па-мя-ти. Про-странст-вен-ная ло-ка-ли-за-ция по ре-ше-нию ко-ор-ди-на-то-ра. Мой па-роль…

Тогда Хоган выстрелил в черное отверстие обнаженного андроида. Трот заметил, как оттуда посыпались маленькие блестящие кристаллики. Андроид стал бубнить.

— Ты повредил автомат! — воскликнула Лизи.

— Он хотел сообщить свой пароль, а это было тебе для чего-то необходимо, не так ли? Не двигаться!

— Примитив! — сказала Лизи.

Хоган, внимательно глядя на нее, начал пятиться к двери. Вдруг Трот заметил, что ногу Хогана, которую он отставил назад, пружинисто отбросило. Хоган закачался.

— Что это?! — закричал он, и Трот понял, что Хоган боится все больше.

— Сдвижение времени. Ну, и как тебе это нравится, полковник.

— Прекрати… сдвижение!

— И не подумаю.

— Не шути, а то…

— Застрелишь?

Хоган на мгновение задумался.

— Нет. Убью профессора.

«Он-таки убьет меня», — подумал Трот.

— Считаю до пяти. Раз… два…

— Подожди, я должна посмотреть, что с автоматом, — Лизи сделала шаг вперед.

— Стой! Сам посмотрю. Скажи, что надо сделать.

Лизи хотела ответить, но тут Трот чуть ли не физически ощутил высокий звук, напоминающий звук лопающегося стакана. Хоган крикнул и начал исчезать в белом охватывающем его коконе. Некоторое время были видны только его ноги, потом исчезли и они. Кокон вздрогнул несколько раз и замер.

— Ну, теперь-то ты видишь, Лизйоча, на что способны эти типы, — сказавший это человек стоял посреди кабинета. Высокий, в черном облегающем комбинезоне, вокруг его головы подобно ореолу светился прозрачный еле заметный шлем.

Лизи немного помолчала, потом спросила:

— Что ты с нами сделаешь?

— Сначала скажи, почему ты не носишь шлем? Ты же знаешь, что это недозволено. Хочешь умереть от одной из болезней этих веков?

— Не бойся, не умру. Ты хочешь забрать нас в XXV век?

— Да. Тебе это не сулит ничего приятного.

— Догадываюсь, но это не важно. Все равно, я права.

— Продолжаешь упорствовать, даже после опыта с Хоганом?

— Это единица. К тому же, ускорив ход цивилизации, можно уменьшить число подобных типов.

— Сомневаюсь. Передача им технологии получения антиматерии привела бы к значительным усложнениям. Ты историк-утопист, Лизйоча.

— Я хотела провести эксперимент в резервации, однако вы мне не позволили.

— Но это еще не повод, чтобы переноситься в прошлое и подсказывать физикам двадцатого века формулы, ведущие к синтезу антиматерии. Это трудно назвать глупостью. Это преступление, Лизйоча! К счастью, тебе это не удалось.

— Неправда. Формулы уже в их времени!

— Нет, Лизйоча! Они у меня, — человек с ореолом вынул из складок комбинезона несколько листков бумаги и показал Лизи. Трот знал, что это именно те листки.

— Откуда они у тебя? Откуда ты знал, где их искать?

— Просто некоторые люди двадцатого столетия разделяют наши взгляды на антиматерию.

— Трот! Не может быть, — Лизи взглянула на профессора.

— Да. Трот. Может, без тебя он не стал бы гением, но это настоящий ученый, отвечающий за свои открытия.

— Как ты мог? — теперь Лизи обращалась к профессору.

— Он меня убедил. Верь мне, Лизи, это небезопасно. Он сообщил мне простой способ создания снарядов из антиматерии. Ты говорила, что это невозможно.

— Их никто никогда не конструировал.

Трот хотел ответить, но человек с ореолом прервал его:

— К счастью, мы знаем, к чему это может привести.

— Неправда. Я не верю. Ты недооцениваешь людей.

— Ты не права, Лизйоча. Мы отдаем должное их трудолюбию и возможностям. Знаем, что через сто лет они сами получат антиматерию. Да… а что касается Хогана, то я переменил решение. Он будет помещен в резервацию доисторических людей, где легко свыкнется с условиями каменного века.

Витализация

Он пробуждался от глубокого сна, длившегося десятки лет, космического сна без сновидений, во время которого он преодолел световые годы пустоты. Он возвращался к жизни.

Сначала он увидел всплеск света, ярко горящую точку, потом различил склонившуюся над ним фигуру и наконец услышал голос:

— … Космогатор Гоер… Космогатор Гоер…

Он знал, что это говорит автомат, какой-то настойчивый автомат вроде того, который когда-то будил его на рассвете, чтобы он успел добраться зеленым виробусом на первую лекцию.

— Слышу… — сказал он, — но еще темно. Еще четверть часа, и я встану…

Автомат не ушел.

— Космогатор, зрительные центры твоего мозга еще работают не в полную силу. Это пройдет, зрение возвратится, как только окончится последний этап процесса витализации…

И тогда он вспомнил, что находится в космосе. Он попробовал приподняться, и витализационное кресло, почувствовав это едва уловимое движение, поддержало ему спину.

— Где мы? — спросил он.

— Твой космолет достиг системы Регула.

— Регула? Значит, мы у цели? — Он уже помнил все: отлет с Земли, желтый песок дюн за терропланом, беззвучную суматоху висящего в пустоте космодрома, ослепительное пламя из дюз и Солнце, которое осталось за кормой, постепенно превращаясь в желтую звезду.

— Включи экран. Я хочу видеть…

Автомат выполнил приказ. На экране разбушевалось белое атомное пламя.

— Ты первый человек, увидевший Регул вблизи, — сказал автомат.

Гоер знал об этом. Он хотел встать, подойти ближе к экрану, но не мог…

— Помоги мне, — бросил он автомату. — Долго ли я еще буду таким… — он хотел сказать «беспомощным», но подумал, что это было бы неуместно в разговоре с автоматом.

— Это естественно. Все процессы в твоем организме протекают как положено. Я подключен к центру, контролирующему ход витализации.

Гоер знал, что автомат не лжет, не может лгать.

— Сколько времени длился анабиоз? — спросил он.

— На Земле прошло больше ста лет.

— Сто лет… — такой срок по сути дела ставил его вне времени. Он не знал, контролирует ли автомат и его чувства, но предполагал, что это возможно, поэтому не стал больше думать о времени.

— Все ли системы космолета работают нормально? — это был первый вопрос, который должен был задать космогатор.

— В данный момент все в порядке, — автомат на секунду как бы замялся. — Были мелкие аварии, а из серьезных — утечка нейтронов на тридцать втором году локального времени полета.

— Порядок, — сказал Гоер и только теперь понял, что не знает этого автомата… — Ты… ты… Унинав…? — спросил он.

— Не совсем. У меня только часть его памяти и некоторые исполнительные системы. Я новый Унинав, с элементами того, которого ты знал.

— Это значит, что тот демонтирован?

— Да.

— Почему? Что случилось?

— Авария.

— Говори ясней. Характер и время аварии.

На этот раз автомат ответил сразу же, словно читая наизусть навечно записанное в его памяти.

— Механическое повреждение управляющей части мозга на тридцать пятом году локального времени полета.

— Что с ним случилось?

— У меня нет полной информации. В моей памяти записано, что броневой шлюз третьего внутреннего отсека космолета замкнулся за ним.

— Что там делал этот интеллектронный обломок?

— Не знаю. Но ты меня обидел.

Гоер понял, что случилось нечто серьезное. К горлу подступил комок, как тогда, когда перед отлетом он обращался к людям мира по видеотронии.

— Обидел? Тебя, автомат?!

— Ты называешь его интеллектронным обломком, а ведь во мне заложена его частица.

— Насколько мне известно, ощущение, о котором ты говоришь, не было предусмотрено конструкторами в псевдопсихике моих автоматов.

— И все-таки я это чувствую.

— Подожди, а что же входит в тебя, кроме узлов Унинава?

— Системы двух андроидальных автоматов и новые элементы.

— …Двух андроидальных автоматов? Что с ними случилось?

— Они были повреждены.

— Каким образом? Ну говори! Я тебе приказываю!

— Они были разрезаны горелками дезинтеграторов…

— Что? Кто это сделал? Отвечай! — Гоер заметил, что кричит, только тогда, когда услышал ровный, монотонный ответ автомата:

— Автоматы по ремонту панциря.

— Каким образом? — теперь он говорил уже спокойно, словно речь шла о мелком повреждении, случившемся на Земле, где достаточно людей, чтобы справиться даже с серьезной аварией автоматов.

— По приказу Автокора, внутреннего автокоординатора космолета.

— Соедини меня с ним на фонии, — приказал Гоер.

— Мне кажется…

— Не имеет значения, что тебе кажется, — прервал космогатор. — Выполняй приказ.

Послышался гул, хаотично изменяющий свое напряжение, сквозь него пробивался короткий прерывистый писк. И Гоер понял.

— Я только хотел сказать, что, мне кажется, такая связь не имеет смысла, так как Автокор демонтирован.

— Почему ты не сказал этого сразу? Кто его демонтировал?

— Автоматы по ремонту панциря.

— По чьему приказу?

— По моему.

— Так ты, ты уже существовал?..

— Да.

— …А зачем ты дал им такой приказ?

— Велика была вероятность уничтожения систем управления реактором космолета.

— Не понимаю. Объясни.

— Автокор уничтожил много автоматов. Количество не было мне сообщено. Однако я мог начать действовать только в том случае, если бы он поставил под угрозу срыва цель полета. Повреждение реактора явилось бы такой опасностью…

Гоер уже понимал, что все, проделанное Унинавом, было действиями автомата с псевдопсихикой, сложность которой достаточно высока. Автокор — автомат, координировавший все, что делалось внутри космолета, был уничтожен. «Автоматы по ремонту панциря…», как окрестил их Унинав, были небольшими сплюснутыми конусами, из которых вырывалось жало атомного пламени. Но Автокор, знавший все, что происходит внутри космолета, не должен был допустить своей гибели.

— Но почему же Автокор не уничтожил тебя?

— Он не знал о моем существовании. Унинав необходим для достижения цели полета, и регенерационные автоматы самостоятельно воспроизводят его без всяких внешних приказаний.

Теперь Гоер понимал, как мало он знает. Он боялся спросить напрямик о том, что было самым важным… о самом космолете.

— А космолет, после всего, что случилось, космолет цел?

— Он не поврежден.

Автомат не лгал. Он не мог лгать, и Гоер подумал, что все могло кончиться гораздо хуже, а он сам сейчас мог бы быть метеоритом, кусочком материи, мчащимся сквозь пустоту в рое осколков, которые некогда были космолетом. А автоматы… с автоматами он справится, он, Гоер, кибернетик и космогатор, первый человек в системе Регула.

— После возвращения поговорю с кибернетиками, проектировавшими эти автоматы…

— Не поговоришь. Их уже не будет в живых.

— Да, ты прав. Ты довольно всесторонен для Унинава, — добавил он минуту погодя.

— Я не типовой Унинав. Более точно было бы сказать, что я частично специализированная система со способностью к самоусовершенствованию.

— А знаешь ли ты, что было причиной этой… массовой дезинтеграции автоматов?

— Нейтронная утечка. Это случилось на тридцать втором году локального времени полета. Кристаллическая память Автокора подверглась облучению, в результате чего возникли устойчивые нарушения. Он начал выдавать автоматам противоречивые приказы, а если они не выполняли хотя бы одного из них, демонтировал их, как бесполезные.

— Это значит, что сейчас, когда он демонтирован, весь космолет ведешь ты?

— Да.

Гоер понимал, что вести космолет среди звезд и координировать работу всех его автоматов не по силам одному, пусть даже и не обыкновенному, Унинаву. Однако вслух он этого не сказал.

— На обратном пути к Солнцу придется репродуцировать автоматы…

— Обратного пути не будет.

— Что… что ты сказал?

— Космолет не вернется на Землю.

— Ты лжешь! — вырвалось у Гоера, но, крикнув это, он уже знал, что автомат сказал правду. Ведь эта глыба металла и кристаллов, с которой он говорил и спорил, была автоматом.

— Я не лгу. Я автомат.

— Только обычные автоматы не лгут… я знаю, это закон… Но ты какой-то странный автомат…

— Мое поколение автоматов не может отступить от этого закона. Единственное, что я могу сделать, это не говорить всей правды…

— Но на этот раз ты сказал?

— Сказал. Ты не вернешься на Землю.

— Почему, объясни, почему?

— Невозможно изменить направление полета. Израсходовано горючее.

— Израсходовано? Когда?

— Когда старый Унинав уже не существовал, а меня еще не было…

— Это сделал Автокор?!

— Да.

— Но почему не витализовали меня? Я повернул бы к Земле… Довел бы весь этот… разладившийся кибернетический лом… — Гоер вдруг умолк, потом совершенно другим тоном спросил: — А кто выпрямил траекторию и нацелил космолет на Регул?

— Я.

— Ты знал, что топлива на возвращение не хватит?

— Знал.

Гоер встал, сделал несколько неуверенных шагов и потянулся за дезинтегратором.

— Космогатор, этого требовала моя программа. Я обязан был нацелить космолет на Регул, — автомат не мог изменить высоту голоса, но говорил все быстрее, — космогатор, я единственный исправный автомат космолета… Подожди… не…

Он замолчал в тот момент, когда Гоер нажал спусковой крючок. Оболочка автомата лопнула и края разреза разгорелись ослепительно белым огнем. Гоер ослабил нажим пальца только тогда, когда пол за спиной автомата стал коричневым и задымился.

— Ты знал, ты знал, что я не вернусь, — повторял он и, покачиваясь, прошел в диспетчерскую космолета.

Ему казалось, что он покинул диспетчерскую только вчера. Он знал здесь каждый экран, каждый клавиш. Автоматы, почувствовав его присутствие, подключили диспетчерскую к информационной сети космолета, и ряды серых экранов посветлели, замигали контрольные лампочки. Началось так хорошо знакомое ему неуловимое беззвучное движение. Прикоснувшись к клавишам, он ощутил их холод и какую-то непривычную шероховатость. Эта была пыль, осевшая в стерильном, влажном и фильтрованном воздухе за десятилетия полета. Из диспетчерской космолетом управлял только он, человек. Все автоматы были включены непосредственно в сеть управления, их металлические отростки никогда не прикасались к клавишам.

Он включил систему малого вычислителя, чтобы определить положение космолета. Серый экран прибора разгорелся. Зеленая стрелка метнулась к белому диску Ре-гула, едва не коснулась его и, обогнув, перешла на другую сторону экрана.

— Вероятность входа в протуберанец девяносто семь и две десятых процента, — сказал автомат.

— …и космолет превратится в пар… — продолжил про себя Гоер.

Но автомат услышал его:

— Повторить?

— Не повторять! Молчать! — крикнул он, а потом уже спокойно добавил: — Автомат-передатчик!

— Сообщение с направленных антенн передано, — доложил автомат.

— Ну, значит, на Земле узнают, как я погиб, через семьдесят девять лет. Именно столько времени идет отсюда радиосигнал до Земли, — подумал Гоер и решил, что вряд ли потомки без труда отыщут в хрониках его имя.

— Включить внешний экран, — сказал он автоматам, — я хочу заглянуть в это пекло…

— Не понимаю.

— Это не имеет значения. Включи экран.

— С фильтрами?

— Без фильтров. Я хочу видеть звезду такой, какова она в действительности: огромная, белая. Когда-то меня учили, что у нее спектральный класс В-5.

— Ты ошибаешься, В-8.

Это был другой автомат с тем стандартом голоса, который присущ автоматам, приспособленным для долгих разговоров с человеком.

— Еще один автомат? Сообщи свои данные.

— Нет, это все еще я, Унинав.

— Но ведь я тебя уничтожил… — удивился Гоер.

— Ты уничтожил только андроид, с которым я временно был соединен.

— А ты? Где ты?

— Я тебе этого не скажу, разве что ты выдашь такой приказ.

— Нет, не надо. Хорошо, что ты цел. У меня нет объективных причин уничтожать тебя…

— Я тоже так считаю.

— В конце концов довести космолет до Регула- твоя задача. Ты так запрограммирован… Впрочем, это уже не имеет значения. Вскоре мы начнем испаряться. Ты проверил вычисления?

— Да. Они точны.

— Значит, нет шансов на спасение?

Ответа не последовало.

— Почему ты не отвечаешь?

— Потому что не могу решить, шанс ли это.

— Что?

— Через несколько часов космолет пройдет примерно в тридцати миллионах километров от седьмой планеты.

— Понимаю. Опиши ее.

— На поверхности соединения кремния. Вода отсутствует. Ускорение силы тяжести в полтора раза больше, чем на Земле. В атмосфере азот и благородные газы. Кислорода нет. Скорость вращения около ста шестидесяти дней. Температура поверхности от ста восьмидесяти до минус ста градусов по Цельсию.

— Не рай, — сказал Гоер.

— Кроме того, планета проявляет значительную активность в широком диапазоне электромагнитных волн… — дополнил автомат.

— Не понимаю.

— Это трудно объяснить.

— Проверь наблюдения!

— Уже проверил. Все точно.

«Большая активность»… — Гоер подумал, что до сих пор по активности на первом месте была Земля.

— Ничего особенного, просто обитатели Регула высылают в космос радиоволны.

— Это можно считать одной из гипотез, — согласился автомат. — Я ожидаю твоего решения, — добавил он.

— Приготовь ракету ближнего радиуса. Я лечу на эту планету.

Унинав помолчал, потом спросил:

— Космогатор, ты уверен, что принял оптимальное решение?

— Ты, автомат, обыкновенный автомат, хочешь оценить мое решение?

— Ты человек. И сделаешь как хочешь. То, что говорю я, не имеет особого значения. Хочешь, чтобы я продолжил?

— Говори.

— После высадки на планету ты сможешь прожить еще не больше полутора месяцев. Потом умрешь.

— Довольно типичный конец. Ты не сказал ничего нового.

— Это будет длиться долго, космогатор.

— Не понимаю, почему тебя это так волнует. Ведь лечу я, а не ты.

— Ты ошибаешься. Я должен лететь с тобой. В твоем космолете уже нет автоматов, которые могли бы управлять ракетой ближнего радиуса действия.

— Не может быть…

— Это факт, космогатор.

Гоер подумал, что, собственно, ничего не знает ни о космолете, ни о его автоматах, что космолетом управляет не он, а автомат, Унинав, замкнутый где-то внутри корабля за броневыми переборками.

— Хорошо, полетишь вместе со мной, — сказал он наконец.

— Там песчаные бури. Я вижу рыжие смерчи пыли, тучи длиной в несколько сотен километров. Они засыплют ракету прежде, чем ты откроешь шлюзы. Кроме того, слой пыли, покрывающей планету, местами может доходить до нескольких сотен метров. Ракета утонет в ней.

— Не пугай меня, автомат…

Гоер подумал, что все равно в этом нет никакого смысла. Он ничем не рискует. Испариться с космолетом или утонуть в пыли, погибнуть, не коснувшись ногой ни одной планеты… Смерть в космосе — нормальная штука.

— Во всяком случае, прежде чем умереть, я проведу изучение этой планеты, насколько будет возможно… Так обязан поступить космонавт.

— Обязан, если может передать на Землю полученную информацию…

— Ты споришь со мной, автомат. Кибернетики этого не предусматривали. Ты не хочешь лететь со мной?

— Я полечу. Я автомат и не решаю.

— Но не хочешь?

— Это не то слово. Я не могу не хотеть. Но когда ты умрешь, я останусь и долго еще буду жить в засыпанной ракете, больше четырехсот лет… пока хватит аккумуляторов…

— И ты боишься одиночества…

— Я буду бездействовать, а псевдопсихика автомата к этому не приспособлена.

— Забавно. Но, конечно, я верю тебе. Я мог бы, высадившись на планету, уничтожить тебя, дезинтегрировать.

— Это было бы решением проблемы.

Гоер на минуту задумался.

— Нет, это невозможно, — сказал он, — После нас прилетят другие, и если тебя найдут… ты будешь знать… ты будешь все помнить. Ты должен сохраниться и ждать, несмотря ни на что, хотя вероятность того, что тебя найдут на этой планете, почти равна нулю. Ты согласен со мной?

— Когда стартует ракета? — прервал автомат.

— Высчитай это. Полет должен продолжаться как можно короче…

Гоер хотел еще что-то добавить, но вдруг что-то щелкнуло и под аккомпанемент писков раздался голос:

— Говорит Авто… говорит Авто… говорит Автокор…

— Унинав, что случилось?

— Заговорил Автокор.

— Но я же его не вызывал…

— Ты вызывал его раньше. Теперь он ответил.

Вслед за писками послышался гул, наконец эти звуки слились в один пронзительный свист.

— Автокор, молчать! — Гоер произнес свое приказание тихо, но автомат услышал его и замолк.

— И часто он так?

— Давно я его не слышал, — в ответе Унинава Гоер уловил какой-то новый оттенок, но тут же подумал, что ошибся — автоматы не меняют интонации.

— Интересно, почему он вдруг отозвался. Впрочем, бог с ним, у меня другие заботы. Ракета готова?

— Ждет.

В этот момент в диспетчерской без вызова появился андроид, он подошел к Гоеру и остановился в двух шагах от него. Когда андроид поднял свою специализированную конечность, Гоер увидел, что это дезинтегратор… Дезинтегратор был направлен прямо на него.

— Выйди! Выйди немедленно! — крикнул он, но андроид не шевельнулся.

Гоер встал из-за пульта и пошел, прижимаясь к стене. Автомат двинулся следом.

— Стой!

Автомат продолжал идти. Тогда Гоер остановился. Автомат тоже замер и направил на него дюзу дезинтегратора. Тут Гоер испугался. Ему хотелось броситься на пол и втиснуться между пультами, но он знал, что андроид быстрее его. Тогда он подумал об Унинаве.

— Унинав, почему ты не выполнил приказ? Объясни! Слышишь?

— Это автомат, подчиняющийся только Автокору и входящий в аварийную систему.

— Задержи его!

— Не могу. Он подчиняется только Автокору.

— Но Автокор не существует!

— Уже существует. Минуту назад я включил питание и запустил его.

— Но ведь он поврежден, он все уничтожает!

— Цель полета достигнута. Теперь Автокор не может этому помешать. А в этом была причина, по которой я его демонтировал.

— Но зачем ты его запустил?

— Ты этого не запрещал.

— Но ведь он… — Гоер замолчал. Он понял.

Он медленно сел и тогда андроид сделал шаг к нему и снова остановился, направляя дезинтегратор в его сторону.

— Так ты хочешь, чтобы Автокор уничтожил автоматы, тебя, космолет? Выключи его! Выключи немедленно! Я приказываю!

— Не могу. Он уже уничтожил мои эффекторные автоматы.

— Исправь их.

— Ремонтные системы выведены из строя.

— Лжешь!

— Автоматы не лгут.

— Автокор реагирует на приказы извне?

— Нет.

— Я проверю. Автокор! Останови все автоматы. Останови! Я приказываю! — Гоер встал и, глядя на андроид, сделал шаг назад. Андроид двинулся следом за ним. Унинав сказал правду.

— Почему он идет за мной, Унинав?

— Он получил приказ уничтожить тебя. Но каждый из нас, даже этот примитивный автомат, имеет систему, не допускающую дезинтеграции человека. Если бы ты был автоматом, то уже не существовал бы. Будучи человеком — ты в безопасности.

— Но он идет… идет за мной.

— Приказ не отменен. Предохранитель не запрещает ему приближаться к тебе.

Гоер остановился. Он чувствовал, что уже сыт по горло этими автоматами, автокорами и унинавами, что он уничтожит их или переделает, и тогда это снова будет космолет, а не гроб с разладившимися электронными кретинами.

— Я возьму дезинтегратор и уничтожу Автокор, — сказал он.

— Ты не успеешь, — тут же ответил Унинав. — Управление реактором повреждено и взрыв наступит в ближайшие несколько минут.

— Так что же мне делать?

— Ты еще можешь улететь на ракете.

— Л ты? Перенеси себя в нее. Я приказываю!

— Сейчас андроиды режут стены моего помещения. Это потребует еще некоторого времени. Стены толстые. Я мог бы помочь тебе стартовать. Но ты приказал. Я открываю шлюзы помещения.

— Стой! Останься! Без тебя мне не вылететь.

— Иди в ракету. Скорее…

Гоер схватил дезинтегратор и прыжками помчался вдоль коридора в глубь космолета, к шлюзам, туда, где была ракета. Он бежал мимо автоматов, режущих горелками панцирь, перескакивал через полыхающие вишневым жаром плиты раскроенных стен, оставляя позади обгоревшие, неподвижные автоматы. Неотступно он слышал за собой топот андроида. Но вот за одним из поворотов маленький специализированный конический автомат, пропустив Гоера, огнем своего дезинтегратора пополам перерезал андроида. В воздухе стоял дым и запах горящей изоляции. В глубине космолета то и дело что-то взрывалось и по коридору проносились потоки горячего воздуха. Наконец, он миновал последний излом коридора. Перед ним был шлюз. Ракета ждала его с раскрытым люком. Гоер захлопнул его и услышал голос Унинава.

— Ты готов, космогатор?

— Готов, — ответил он. И тут же почувствовал легкий толчок в спину и тихий свист и увидел на экране звезды,

— Внимание, космогатор, — голос Унинава был так же четок.

— Скорость ракеты 312 километров в секунду относительно планеты. Ты идешь по касательной. Момент запуска тормозных двигателей записан на твоем мнемотроне. Желаю успеха.

— Я понял.

Неожиданно в наушниках загудело.

— Что с тобой? Ты поврежден?

— Нет.

— Так что же с тобой?

— Я смеюсь, — ответил автомат после долгого молчания.

— Не понимаю.

— Так можно сказать, применяя слова, употребляемые человеком.

— Теперь я понял. Прием окончен!

Время тянулось страшно медленно, хотя это были первые минуты после старта. Звезды горели ярким ровным светом, а в углу экрана ясной точкой висела цель его полета. Он знал, что без автомата посадка будет очень трудной, и вовсе не был уверен, что доберется до поверхности планеты. «Если ошибусь при подходе, сгорю, словно метеорит», — подумал он и попытался вспомнить, чему его учили в юности в Академии космонавтики при пилотировании малых ракет. Но оказалось, что почти все он забыл. Неожиданно заговорил Унинав. Его голос заглушали космические помехи.

— Космогатор Гоер, космогатор Гоер…

— Что тебе?

— Я поймал направленные на космолет сигналы с планеты На планете люди…

— Ты поврежден… ты бредишь…

— Я сообщил им траекторию твоей ракеты. Они подтвердили прием.

— Ты бредишь. В системе Регула нет людей. Мы — первая экспедиция…

Но тут он услышал новый сильный голос. Голос человека.

— Это неправда, космогатор Гоер. Мы ждали твой космолет.

Трансформаторий

Он шел на посадку на незнакомую планету, не обозначенную ни на одной карте космоса. Вспучиваясь, приближалась, пока, наконец, не заполнила весь лобовой экран ее однообразная грязно-коричневая поверхность с резко обозначенной линией терминатора, отделявшей дневное полушарие от ночного. Он подходил к планете с ночной стороны, и огромный белый шар Регула со сполохами протуберанцев постепенно скрывался за ней, краснея сквозь ее атмосферу. Скоро красная заря поблекла, и ракета вошла в конус тени.

Его вели голоса, человеческие голоса, пришедшие из космоса, голоса, которых он никак не ожидал.

— Внимание, Эпси, ракета Гоера вошла в конус тени. Ты ее видишь?

— Конечно. Я держу ее на третьем ультрадете.

— Держи точнее. Не знаю, приходилось ли им пилотировать в таких условиях.

— Все в порядке, Тод. Он выходит на эллиптическую орбиту. Как самочувствие, Гоер?

Они обращались непосредственно к нему. Это нарушало инструкцию. Однако он ответил, как всегда. Иначе он не умел.

— Говорит Гоер. Все в порядке. Готов к включению тормозных двигателей. Перехожу на спираль. Как слышите? Прием.

— Прекрасно слышим. Ты что, волнуешься?

Горизонт посветлел. Ракета выходила из тени. Но сигнала на включение двигателей все не было.

— Выхожу из тени, — наконец сказал он. — Дайте сигнал торможения. Прием.

— Не понимаю, почему он не тормозит? — спросил один из них.

— Ждет какого-то сигнала.

— А может, он нас не слышит?

Гоеру показалось, что они смеются над ним, космогатором, который погубил свой космолет, наверное испаряющийся сейчас в атомном жаре Регула.

Когда он заговорил снова, его голос опять был спокойным, ровным голосом пилота, вызывающего станцию наведения.

— Я — Гоер. Слышу вас хорошо. Жду сигнала. Прием.

— Какого сигнала?

— Повторяю: дайте сигнал торможения.

— Не понимаю. Просто возьми да включи тормозные двигатели.

— Когда?

— Когда хочешь!

Ничего не понимая, он немного помолчал, а потом, плюнув на инструкцию, сказал:

— Я же не могу сесть вслепую. Без наводки мне не найти космодрома.

Его собеседники минуту молчали

— О чем ты беспокоишься? — удивился Тод. — Ведь мы поймаем твою ракету буметоном.

— Чем поймаете?

— Буметоном. Не знаешь, что такое буметон?

— Не знаю.

— Как ему объяснить, Эпси?

— Это такой подвижный космодром для приема ракет из нижних слоев атмосферы, — сказал Эпси.

— Хорошо, но как ваш буметон меня найдет?

— Пусть тебя это не волнует. Найдет. В наше время…

— Ваше время?

— Ну да. Надеюсь, ты не думаешь, что развитие человечества остановилось после твоего отлета…

— Ну, техника, конечно, ушла вперед.

— Поэтому входи в атмосферу, а об остальном не думай.

Гоер нажал рычаг рулей. Его тут же вдавило в кресло. Горизонт планеты, имевший теперь вид беловатой, отчетливо закругляющейся дуги, в которой исчезали звезды, переместился, исчез с лобового экрана и вынырнул на экране, помещенном над головой Гоера. Ракета нацелилась на диск планеты. Потом он услышал высокий вибрирующий свист и увидел голубое прозрачное пламя, текущее от носа вдоль обшивки. Изображение планеты на экранах задрожало, помутнело и расплылось. Ракета вошла в плотные слои атмосферы. Гоер слышал четкое тикание отмеряющего высоту альтиметра, стрелка его медленно двигалась к нулю. «А если не успеют», — подумал он.

— Я — Гоер. Осталось пятьдесят километров до поверхности, — наконец сказал он.

— Знаем, — тут же послышалось в ответ.

— Я не вижу вашего… космодрома. — Ты уже в нем, Гоер.

— Не шути, осталось тридцать километров.

— Эпси, слышишь? Он нам не верит.

— Не требуй от него слишком многого, Тод.

— Перестаньте шутить, ведь еще немного и я врежусь в скалы или нырну в океан.

— А он нетерпелив, Эпси.

— Это свойственно людям того времени. Я только что узнал это из мнемотрона… Ну, хорошо, сверни поле, Тод.

Тиканье альтиметра неожиданно прекратилось. Стрелка на мгновение словно бы в нерешительности заколебалась и упала. Гоер не почувствовал ни малейшей перегрузки, обычно сопутствующей торможению.

— Что случилось? — спросил он. — На альтиметре нуль.

— Все в порядке. Ты на месте.

— Но ведь не было торможения…

— Ты садился на буметоне, — ответил Эпси, как будто это слово уже все объясняло.

Гоер немного помолчал. «Опять смеются надо мной», — подумал он со злостью.

— Так что же мне теперь делать?

— Открыть люк и выйти.

— В океан?

— Ты в буметоне.

— Послушайте, люди, поймите же: этот ваш буметон или другое устройство мне не знакомы. Я всего лишь отставший в развитии космонавт, который много лет просидел в металлической банке в космосе.

И тут он услышал шум голосов. Кто-то звал его по имени, какой-то бас рассуждал о его космолете, басу вторил целый хор высоких и низких голосов. Вдруг все стихло.

— Открывай люк, — услышал он голос Тода.

— Что… что это было? — спросил он.

— Ничего особенного. Они хотели тебя услышать и прорвались в канал.

— Кто?

— Ну, все. Открой, наконец, люк. Не понимаю, чего ты ждешь?

Гоер защелкнул шлем скафандра и оперся руками о зажимы шлюза. Он колебался. «В конце концов я ничем не рискую», — подумал он и открыл зажимы. Дверцы шлюза беззвучно раздвинулись, не слышно было даже свиста воздуха. Он выглянул в открытый люк. Было абсолютно темно, чернее, чем в знакомой ему извечной тьме космоса.

— Слушайте, где я? Вы меня слышите? Где я… — все громче кричал он.

— В буме… — начал было Тод, но Эпси прервал его на полуслове.

— Ты на космодроме.

— Но тут ничего нет. Тьма! — крикнул Гоер и тут же увидел, что снаружи мгла рассеивается. Ракета стояла на чем-то светящемся и со всех сторон была окружена мягким фиолетовым мерцанием.

— Теперь светло, Гоер?

Он ответил не сразу, но Эпси ждал.

— Да, уже светло, — сказал Гоер.

— Этот цвет тебе нравится?

— Ну, если он нравится вам…

— Хм… это не совсем так, но в конце концов не важно. Выходи из ракеты.

Он вышел, соскользнув по скобам люка, и оказался на эластичной, прогибающейся поверхности: «Похоже на мокрый луг», — подумал он. Неожиданно пришла мысль, что впервые на этой планете он вспомнил Землю.

— Я вышел, — решительно сказал он. — То, на чем я стою, прогибается. Оно выдержит мой вес?

— Не бойся. Ты стоишь на силовом поле. Оно эластично, но гораздо прочнее любого материала, который ты знал на Земле.

— Куда мне идти?

— Мы тебя примем, но к тебе никто не выйдет.

— Почему?

— Будем считать, что таковы наши обычаи.

— Странно. Многое изменилось с того момента, как я покинул Землю, и, похоже, не к лучшему.

— Ну, об этом судить еще слишком рано. Пока можешь снять шлем. Мы приготовили тебе земную атмосферу.

— То есть как — мне?

— Ну, просто синтезировали ее по самым лучшим земным образцам. Специально для тебя.

— А вы?

— Нам это ни к чему, — сказал Эпси и замолчал.

Гоеру почудилось, что в голосе Эпси прозвучали какие-то особые нотки.

— Как это ни к чему?

— Он этого не поймет, Эпси, — вмешался Тод.

Гоер не стал раздумывать над услышанным. «Все это кажется совершенно нереальным, — подумал он, — и уж, действительно, фантастически сложным, чтобы понять сразу».

— Я снимаю шлем, — громко сказал он и тут же почувствовал запах соснового бора. В этом запахе было что-то еще. Некоторое время он не мог понять, что именно, но потом вспомнил, что так пахнет воздух над разбивающимся о замшелые валуны горным потоком. Он несколько раз глубоко вдохнул. Видимо, его услышали, потому что Тод спросил:

— Хорошая работа, а?

— Я предпочитаю воздух без запаха, — сказал Гоер. — Тот воздух, что мы оставили на Земле, не для космонавтов. Вернусь на Землю, буду дышать им, а не вернусь… Нет, я предпочитаю без запаха.

— Хорошо, — сказал Эпси. — Переносим тебя в кабину твоего космолета.

В тот же момент ракету охватила фиолетовая мгла, контуры корабля затуманились и пропали. А когда лиловое свечение исчезло, Гоер увидел, что находится в кабине космолета. Это, действительно, была кабина его космолета. В автолекторе были видны сведения о Регуле, которые он прослушивал, прежде чем покинуть космолет.

— Но космолет сгорел! — громко крикнул он. — Сгорел в атомном излучении Регула. Я не мог изменить траекторию полета и покинул корабль… Слышишь, Эпси, он сгорел… Как я могу находиться внутри космолета, которого нет…

— Ты в его копии, в точной копии, ограниченной несколькими помещениями. В некотором смысле мы были внутри него, прежде чем он сгорел, и получили информацию, необходимую для его воссоздания. Ведь должен же ты где-нибудь жить на этой планете. Это было наиболее простое и самое удобное решение. Разумеется, мы и сами могли бы что-нибудь придумать, но, боюсь, наделали бы при этом массу ошибок. Мы плохие знатоки твоего времени.

— Так это не космолет?

— Нет. Взгляни на экраны. Они серые и в них не видно звезд.

— Да. Звезд нет.

— Мы, разумеется, могли бы воссоздать твой космолет со всеми подробностями, имитировать работу двигателей и движение звезд на экранах, но ведь не в этом дело. Твой полет окончен. Твоего космолета не существует. Ты на планете, кружащей вокруг Регула, а это искусственная среда, твоя среда, в которой тебе легче всего будет привыкнуть к условиям новой человеческой цивилизации, нашей цивилизации.

— Ты думаешь, он что-нибудь понял, Эпси? — спросил Тод.

Эпси не ответил. Гоер не понимал, но в этот момент он ни за что не признался бы в этом. Он смотрел на знакомую обстановку, на постель, небольшую видеограмму над ней, на которой был изображен он сам, стоящий у ракеты. Видеограмма была сделана, когда он вернулся из первого полета вокруг Луны. Все здесь было таким, как там, в космолете. Некоторое время он стоял неподвижно, потом вышел в диспетчерскую. Воспроизведенный во всех подробностях пульт управления был мертвым. Не горела даже контрольная лампочка, которая светилась всегда с момента запуска космолета и до того мгновения, пока он, направленный в диск Солнца, не испарится в его кипящих газах. Он взглянул на экраны — все матово-серые, даже те, в которых обычно видны трюмы и реактор. Гоер подошел к двери, которая вела к главному входу, он хотел открыть ее, но дверь не подавалась.

— Там нет ничего, — сказал Эпси. — Остальные секторы космолета мы не воспроизводили.

— Да, сделано идеально. Сколько же потребовалось информации с космолета, чтобы воспроизвести все с такой точностью? — Гоер стоял перед дверью и смотрел на ее блестящую серую поверхность.

— Это свободно умещается в границах наших возможностей.

Гоер мгновение молчал, потом медленно, не поворачиваясь и не изменяя голоса, спросил.

— Скажи, Эпси, кто вы в действительности?

— Люди.

— Люди? Но ведь невозможно, чтобы за то небольшое время, пока я был в анабиозе, вы настолько ушли вперед!

— Это неважно, Гоер.

— Не верю, не верю! Слышите! Вы не люди. Вы меня обманываете.

— Тогда кто же мы по-твоему?

— Жители этой проклятой коричневой планеты. Я разгадал вашу уловку! Разгадал! — кричал он, слыша эхо собственного голоса под потолком диспетчерской.

— Этого следовало ожидать, Эпси, — сказал Тод.

Эпси немного помолчал.

— Ты не прав, Гоер, — сказал он наконец. — Попробую тебя убедить.

— Тут слов недостаточно.

— Ты слишком самоуверен, Гоер. Ты думаешь, чужая цивилизация стала бы убеждать тебя в чем-нибудь?

— Не знаю. Вероятно, это зависело бы от того, зачем я им нужен.

— Логично, — сказал Тод.

— Попробуем иначе, — согласился Эпси.

— Подожди. Он убедится сам.

— И все-таки я попробую. Почему ты думаешь, что встреча с чужой цивилизацией на этой планете более вероятна, чем встреча с людьми?

— Ваша техника — не человеческая техника.

— Ответь на вопрос.

— Хорошо. Я считаю, что возможна и встреча с людьми. Но это были бы люди, а не голоса.

— Как это понять?

— Обычно. Не знаю, что б я дал, чтобы меня встретил нормальный космонавт в скафандре и на нормальной маленькой ракете переправил на базу, на настоящую базу — белый купол, впрессованный в скалы.

— Буметон все это упрощает, — сказал Тод.

— Но это же не посадка. Это — ничто! Для вас космонавт — не более чем белковая посылка, которую следует доставить по нужному адресу.

— Ты преувеличиваешь.

— Нисколько.

— А база? Зачем тебе база? — вмешался Эпси. — Ведь то, что мы приготовили для тебя, удобнее. Ты знаешь здесь каждый уголок.

— Но это клетка… понимаете, клетка…

— А твой космолет в пустоте — не клетка?

— Нет. Я мог им управлять, мог, наконец, выйти наружу и улететь в космос.

— Если дело только за этим, мы сделаем тебе выход. Ты сможешь разгуливать по планете в скафандре, у тебя будет ракетка для разведочных полетов. Хочешь?

Гоер не ответил. Он смотрел на матовые экраны диспетчерской, вернее, ее копии, потом спросил:

— Скажите, что вы собираетесь со мной делать?

— Ты увидишь все что захочешь, разумеется, в определенных разумных пределах.

— Зачем я вам нужен?

— Не понимаю.

— Ну, вам, чуждым существам с иной структурой.

— Увы, он не верит, что мы люди, Тод, — сказал Эпси.

— И не знаю, сумеешь ли ты его убедить.

— Вы можете убедить меня — придите ко мне.

Они не ответили, и Гоер повторил немного громче:

— Придите ко мне, слышите?

— Ты увидишь нас на экране, — первым отозвался Эпси. — Смотри, это я.

Загорелся большой лобовой экран, и Гоер увидел на нем высокого мужчину в странной переливающейся одежде, медленно прогуливающегося вдоль ряда пальм. Вдали, за желтым пляжем, пенилось море.

— Но это Земля!

— Да, Земля.

— Понимаю. Сначала ты показал себя там на Земле, а теперь ты придешь сюда, в диспетчерскую, я увижу твое лицо и буду знать, что ты человек, что ты был на Земле. Так, да?

— Не совсем. Я не приду к тебе в диспетчерскую ни сейчас, ни завтра, никогда. Никто к тебе не придет.

— Почему?

— Думаю, ты не поверишь. Нет ничего такого, что могло бы к тебе прийти.

— Не понимаю… ничего не понимаю. Или я уже не могу мыслить логично, как человек… Анабиоз… Ничего не понимаю.

— Успокойся, Гоер. Попробую тебе объяснить.

— Минутку, — перебил его Тод. — Он должен и меня тоже увидеть на экране.

— В данный момент это несущественно, — не дал ему докончить Эпси.

— Для меня — существенно, Эпси. Он — человек. Я хотел бы, чтобы кто-нибудь сказал, что видел меня…

— Можешь рассматривать себя с помощью трансинформаторов.

— Это разные вещи, Эпси.

— Передай себя психоанализаторам. Они убедят тебя, что ты действительно существуешь.

— Я не сомневаюсь, просто…

— Не прерывай. Сейчас мы занимаемся Гоером. Итак, Гоер, ты хотел знать…

— Да. Хочу знать.

Гоер прошел к пульту управления и сел в кресло космогатора. Он смотрел на экран. Пальмы кончились, и море становилось все ближе. Мужчина шел прямо к волнам.

— Итак, Гоер, примерно через сто двадцать лет после твоего отлета — мы это проверили — человечество технически осуществило перемещение во времени…

— В чем?

— Во времени. Разумеется, в прошлое. Можно было перенестись во вчерашний день, в прошлый месяц, прошедший год, на сто, тысячу лет назад.

— Значит, это все-таки возможно?

— В твое время очень немногие верили в это. Начались путешествия во времени. Гораздо хуже обстояло дело с пространством. Скорость света ограничивала возможности перемещения человека с помощью космолетов. Кроме того, космонавт не может сотни лет находиться в анабиозе. Таким образом, способ передвижения, которым пользовался ты, не имел больших перспектив. Как ты помнишь, рассчитывали даже, сколько звезд может исследовать человек в зависимости от максимальной продолжительности состояния анабиоза.

— Да, конечно…

— Это тоже было преодолено. Человечество научилось пересылать колоссальное количество информации со скоростью света в виде пучка электромагнитных волн.

— Ну и что?

— Таким образом стало возможным пересылать всю информацию, касающуюся индивидуальности человека.

— Индивидуальности?

— Да. Всю информацию, которая в сумме дает тебя: твои воспоминания, привычки, стремления.

— И это возможно?

— Технически трудно, но выполнимо. Там, на Земле, из мозга человека экстрагируется информация и высылается в виде пучка электромагнитных колебаний в космос.

— И тогда человек перестает существовать? — спросил Гоер.

Эпси не ответил. Гоер смотрел на экран. Человек дошел до плотного, смоченного пеной прибоя слоя песка, на котором оставались следы его ступней.

— Нет, — Эпси говорил как бы с трудом, — не перестает. Он перемещается в космосе в виде неизменного пучка волн. Время для него не существует.

— А волны дойдут до трансформатория, — добавил Тод.

— До чего?

— До преобразовательной станции. Ты на одной из таких станций.

— Здесь собраны приборы, в которых информация может продержаться любое время. Эти приборы аккумулируют информацию, запоминают ее… и человек начинает мыслить. Его индивидуальность хранится в трансформатории столько, сколько нужно.

— Так ты — индивидуальность?

— Нет, Гоер, — твердо сказал Эпси, — мы люди, люди, понимаешь? А содержится ли наше сознание в белковой структуре или это импульсы в кристаллической сети — несущественно.

— Но вас нет.

— Ну и что? Мы видим с помощью рецепторов автоматов, управляем автоматами, которые исполняют любой наш приказ, можем изучать планеты, открывать новые солнца, добраться до самых удаленных туманностей…

— Нет, это слишком неправдоподобно… Не верю. Впрочем, если это даже и правда… — Гоер на мгновение заколебался, — то что с того?

— Потом мы возвращаемся на Землю, — немедленно ответил Эпси. — Возвращаемся на Землю и получается, что наша личность уже модулирована информацией, полученной из космоса, мы помним все, что видели, помним результаты исследований…

— Ты еще не сказал ему основного, Эпси. Ты не сказал о согласованности времени…

— Сейчас скажу. Видишь ли, Гоер, такое изучение космоса немногого стоило, если бы мы возвращались на Землю через десятки или сотни лет к другим, непонятным для нас временам.

— А разве есть иной выход?

— Временне перемещение в прошлое.

— Не понимаю.

— Вначале на планеты, расположенные вокруг солнечной системы, мы отправляем трансформатории с помощью обычных космолетов, предварительно отбрасывая их во времени на несколько тысяч лет назад. Потом, если расстояние какой-либо звезды составляет от Земли, скажем, десять световых лет, мы сами отступаем во времени на двадцать лет, излучаемся в виде пучка волн к этой звезде, проводим там исследования и возвращаемся точно в свое время.

— Я понимаю, таким образом можно было бы изучать самые удаленные галактики. Но я знаю, что это неправда… Вы меня не обманете.

— Такая пересылка возможна, если использовать промежуточные ретрансляционные трансформатории. Иначе волна информации — под действием помех — дойдет до конечного трансформатория через десятки лет с колоссальными искажениями…

— Так вы…

— Мы направляемся к звездам, отстоящим от Земли на сотни световых лет. Трансформатории на Регуле — для нас только пересадочная станция. Никто из нас еще не возвращается на Землю. На обратном пути мы появимся здесь через сто, а то и больше лет.

Гоер поднял голову и опять увидел экран.

На экране в зеленом саркофаге лежал человек — тот самый, что до этого шел к морю. Глаза у него были закрыты, а над ним склонились слабо покачивающиеся странные устройства. Дальше за ним горел розовый отсвет, время от времени наливающийся ярким красным светом. Гоер заметил, что эти изменения ритмичны.

— Ты смотришь на экран? — спросил Эпси.

— Да. Там тело в саркофаге, а над ним автоматы…

— Это мое тело, Гоер, в анабиозе. Ты видишь подготовку к эмиссии личности е космос. Это несущественные подробности, — добавил Эпси, и экраны посерели.

Гоер встал и принялся ходить вдоль экранов. Вдруг он услышал голоса.

— Смотри, настоящий человек, здесь, на Регуле!

— Еще один фантом, созданный в трансформатории. Не верьте, это фантом. Прибор обманывает нас! — голос был пронзительный.

— Человек, настоящий человек, — продолжал первый голос.

— Двигается, ходит. Он может сам пошевелить рукой…

— Видите, таким способом тоже можно преодолевать космос!

Вдруг голоса умолкли.

— Они хотели тебя увидеть, — сказал Тод. — Они видят или видеотронию или автоматы. Для них ты — развлечение.

— А кто они?

— Личности, исследующие космос.

И тогда Гоер неожиданно остановился.

— Довольно, довольно… — прошептал он. — Не обманывайте меня… Я начинаю понимать. — Он попятился, так что его спина коснулась экрана. — Понимаю, вы держите меня в клетке и изучаете, изучаете человека. Не обманывайте меня… вы, космические создания!

— Мы люди! — Эпси крикнул это с каким-то отчаянием.

— Не лги. Покажи лицо, свое лицо…

— Откуда ты знаешь, что у космических созданий есть лица? — вдруг спросил Тод.

Гоер, пораженный этим, на мгновение замолчал, потом уже не совсем уверенно сказал:

— Ну, так придите сюда.

— Ты знаешь, что мы не можем.

— Не можете? Вы, копирующие космолеты, не можете скопировать человека?! Придите сюда в виде копий, идеальных копий. А может, это как раз я должен стать образцом, матрицей для размножения и теперь…

— Что ты еще надумал?

— Просто я сейчас прохожу испытательные исследования. А потом вы будете копировать сотни, тысячи таких, как я, и высылать на Землю…

Гоер замолчал. Эпси не отвечал, словно ожидая, что Гоер скажет еще что-нибудь.

— Включи биотроны, Тод, — наконец произнес он.

Гоер услышал высокий тонкий звук, нему показалось, что его издают стенки копии космолета. Он хотел сказать что-то еще, но не успел.

— Этот архивный космонавт уже выключен, — сказал Тод. — Отличная копия. Единственная в своем роде. Только ее надо бы немного перестроить.

— Нет, Тод. Этого мы не сделаем. Это человек — настоящий человек, идеально воссозданный по оригиналу, который сгорел в атмосфере. Мы не можем этого сделать, ведь мы — люди.

Его первое лицо

Силовое поле, замыкающее коридор, раскрылось, и Гоер поднялся на небольшую прямоугольную площадку, висящую среди спиралей какого-то причудливого сооружения. Он чувствовал, как площадка под тяжестью его тела слегка прогибается, но лишь спустя некоторое время понял, что стоит на силовом поле. Вокруг, в огромном холле, куполообразный потолок которого он угадал там, где спирали исчезали в темноте, он не заметил ничего, что нарушало бы однообразие спиральных конструкций. Снизу струился голубоватый свет. Выглянув за край площадки, Гоер увидел основания спиралей, растворяющиеся в голубоватой дымке. Неожиданно одна из ближайших спиралей задрожала, превращаясь в блестящий цилиндр, он услышал шум, тихий, почти на границе восприятия, потом спираль лопнула и возле площадки появилась небольшая ракета. Она не походила на ракеты, с которыми он имел дело на Земле, но ее удлиненные обводы свидетельствовали о том, что она предназначена для полетов в атмосферах планет. Вход был открыт. В тот момент, когда он собирался войти в шлюз, на его плечо опустилась чья-то рука.

— Я войду первым, — сказал стоявший позади мужчина, — кресло пилота впереди, а я пилот. Внутри с трудом можно протиснуться, — объяснил он, и Гоер увидел его спину, широкую спину космонавта в блестящем скафандре, исчезающую в отверстии входа. Гоер вошел следом и занял кресло позади кресла пилота. Тот уже сидел, и через его плечо Гоер смотрел на немногочисленные светящиеся указатели приборов, разбросанные по темному прямоугольнику пульта управления.

— Мы летим на Таранту, — сказал пилот.

— Вторую планету системы?

— Да.

— Долго лететь? В кабине не очень-то удобно, — добавил Гоер, чтобы хоть как-то оправдать любопытство.

— Учитывается только время полета в атмосфере. Через космос мы идем на сверхскорости. Время почти останавливается, и ты даже не заметишь, когда мы достигнем планеты.

— Релятивистское замедление времени?

— Да. К тому же мы разгоняем и тормозим ракету гравитационным полем, поэтому ускорений ты тоже не почувствуешь.

— В гравитационном поле все тела падают одинаково.

— Вот именно. Этот закон открыт на Земле в твою эпоху.

— На несколько столетий раньше.

— Сейчас, когда мы научились перемещаться во времени на много веков в любую сторону, это не имеет значения…

— Ты думаешь?

— Конечно, Гоер. Я родился через несколько сотен лет после тебя… ну и что? Мы летим вместе в одной неудобной ракете.

— Однако вы иные, вы — люди из будущего. Пожалуй, так следует вас называть.

— Не знаю… возможно. В конце концов наш мир отличается о г. вашего.

— Силовые поля, перемещение во времени, трансмиссия психики…

— Не только этим…

— А чем еще?

— Неважно. Выходим из сверхскорости. Перед нами Таранта.

Гоер взглянул на экран, где на глазах вырастал зеленоватый диск планеты. Во время своих прежних полетов он видел много разных планет, но никогда не приближался к ним с такой огромной скоростью.

— Собственно, зачем мы туда летим? — спросил он.

— Тебе не сказали?

— Нет. Просто спросили, хочу ли я лететь.

— Автоматы обнаружили кое-что интересное. Их сообщения были туманны.

— Туманны… Сообщения ваших автоматов? Но ведь они не способны к туманным сообщениям. Их информация — предел точности.

— Это тем более странно.

— И поэтому летим мы?

— Да. Впервые за много лет на планету летят люди.

— Вы считаете Таранту неинтересной планетой?

— Совсем наоборот. Ее тщательно изучают наши автоматы. Просто сейчас не принято посылать людей на исследование планет, садиться на них, прогуливаться в скафандрах по их поверхности и вообще проделывать все то, что, как я слышал, больше всего привлекало древних космонавтов.

— Ну, привлекало… это, пожалуй, преувеличение, — сказал Гоер и вспомнил, как когда-то, еще будучи юным пилотом, он медленно утопал в болоте осваиваемой в то время Венеры, как грязь заливала стекло его шлема и по скафандру бегали паукообразные насекомые с головоломными латинскими названиями.

— Обычно автоматами управляют с корабля, вращающегося вокруг исследуемой планеты по замкнутой орбите, — сказал пилот.

— Однако на этот раз полетели мы с тобой.

— Тем хуже для нас.

— Вначале я думал, что вы хотите подыскать мне какое-нибудь занятие… и придумали полет на Таранту.

— Мы нашли бы для тебя другое дело или — еще проще — погрузили бы в анабиоз. Такой полет требует большого внимания.

— Тогда зачем же меня послали? Я совершенно не знаком ни с вашими автоматами, ни с методами исследований…

— Для этого здесь я, — сказал пилот.

— Зачем же тогда я?

— Лететь должны два человека. Так лучше.

— Но это еще не объясняет, почему вторым оказался именно я.

— Просто ты был уже готов. Ты был единственным готовым человеком…

— Не понимаю, — Гоер приподнялся в кресле, чтобы увидеть лицо пилота, но это ему не удалось — пилот смотрел на экран. — Не понимаю, — повторил он.

— Это не имеет значения. Меня предупредили.

— О чем?

— Что ты не будешь понимать. Это не мешает.

— Не мешает чему?

— Изучать Таранту. Они правы, — добавил пилот, поясняя: — Они всегда правы. Это, вероятно, имеет значение при разведывательных работах.

— Но я хочу знать… просто знать.

— Зачем? Тебе это ни к чему.

— То есть как, ни к чему? Я хочу знать — это естественно. Я не хочу действовать вслепую, не понимая, что делаю. Я не автомат.

— Я не совсем улавливаю, о чем ты… Ты человек, ну и что?

Гоер подумал, что пилот над ним смеется, и замолчал. Он глубже погрузился в кресло и ждал. Пилот нажал клавиш на пульте управления, и диск планеты, перестав увеличиваться на экране, начал медленно вращаться. Гоер понимал, что созданное двигателем гравитационное поле, в сотни тысяч раз более сильное, чем земное, мгновенно остановило движение ракеты к планете. Он знал об этом, но не мог поверить.

— Еще далеко? — спросил он.

— Входим в атмосферу, — сказал пилот. — Я должен приблизительно найти то место. Это не так просто.

— Ты не знаешь координат?

— Не совсем точно. Вернувшиеся с Таранты автоматы были не в порядке.

— Не работали?

— Хуже. Работали плохо. Их память была повреждена, частично стерта…

— Почему?

— Именно это нам предстоит выяснить.

— Так как же мы найдем нужное место?

— У нас есть приближенные координаты… Кроме того, может, какой-нибудь из автоматов еще работает.

— Они остались там?

— Почти все.

— И мы их заберем?

— Зачем? Этот кибернетический хлам? Пусть остаются. Мы посмотрим, что там случилось.

Зелень планеты исчезла с экрана, и они вошли в атмосферу, пробивая тонкий слой белых облаков. Облака расступились в сотне метров перед ними. Гоер знал, что это силовое поле разрывает их, создавая туннель, в который падает ракета. Наконец они увидели поверхность. Пилот потянул какой-то рычаг, и ракета неподвижно повисла в воздухе.

— Атмосфера под нами. Конец полета, — сказал он.

— Почему мы не падаем?

— Мы уравновесили гравитацию планеты. Наш двигатель работает. Взгляни на облака, которые обходят нас широким кольцом.

— А серая поверхность под нами — это равнина?

— Океан.

— И мы должны на него опуститься?

— Нет. Нам надо отыскать остров.

— Это, пожалуй, нетрудно. Если есть координаты.

— Передвигающийся остров.

— Как это — передвигающийся?

— Это не единственное удивительное свойство Таранты, — сказал пилот. Он сделал поворот вместе с креслом, и небольшой, до сих пор не освещенный экран, расположенный на уровне его головы, загорелся голубоватым светом. В его левом углу пульсировала светлая точка.

— Видишь. Нас вызывает какой-то автомат, — сказал пилот.

Ракета закачалась в силовом поле собственного двигателя, потом начала падать. Пилот повел ее над самой водой, так что Гоер видел огромные коричневые волны, перекатывавшиеся в нескольких десятках метров под ними. Потом пилот поставил ракету так, что искорка на экране оказалась в центре. Гоер не почувствовал никакого ускорения, только гребни волн расплылись в грязно-коричневую плоскость.

— Летим к острову. Сейчас его увидишь, — сказал пилот.

— Почему так низко, над самой водой?

— Чтобы долететь.

— Не понимаю.

— Одна из разведочных ракет летела выше и не долетела. Ее остатки мы потом нашли в океане.

— Что с ней случилось?

— Неожиданно прекратила передачу сигналов. Вероятно, взорвалась в атмосфере.

— С нами тоже может произойти что-либо подобное?

— Да.

— Мы летим одни, на одной ракете?

— Ты боишься?

— Нет. Только, думается, мы напрасно так поступаем. Ведь мы рискуем собственной жизнью.

— Но ведь это не имеет значения.

— Ты так думаешь?

— Конечно. А ты, Гоер, по-прежнему чудишь. Меня предупреждали, но я не думал, что это будет так выглядеть. Вы, люди из прошлого, принципиально отличаетесь от нас.

Гоер хотел что-то ответить, но увидел остров. Его овальный край немного выступал из воды.

— Вот и остров, видишь. Он напоминает полупогруженного кита.

— Искусственное сооружение. Это сообщили автоматы.

— Садимся на острове?

— Нет. Нельзя повторять ошибки автоматов. Мы повиснем рядом, над самой водой и по силовому полю переберемся на него.

— По силовому полю?

— Так будет безопаснее.

Пилот перевел рычаги, и ракета подошла к острову.

— Включаю силовое поле, — сказал пилот.

Поверхность воды стала матовой и застыла, образуя полосу, соединяющую ракету с островом.

— Ты создал полосу неподвижной воды, которую не заливают волны.

— Обычное силовое поле. Ну, можно спускаться.

— Прямо на воду?

— Конечно.

Они защелкнули шлемы скафандров. Люк ракеты открылся Гоер первым переступил порог. Он на мгновение заколебался, потом соскочил прямо на воду, которая слегка прогнулась, словно хорошо пружинящий матрац.

— Действительно, я стою на этом.

— Это силовое поле, — заметил пилот. — А ты — иррационально осторожен. В конце концов, какая разница, создано ли поле в пустоте, воздухе или воде?

— Вероятно, ты прав.

— Даже наверняка.

— Ну, ладно, пошли, — прервал Гоер.

Они прошли по полосе воды и оказались на островке. Его поверхность была темной и шершавой, словно камень.

— Какой-то странный камень.

— Похоже на тероник, — согласился пилот. — Впрочем, не знаю, автоматы не сообщили результатов анализа.

— Тероник? Что это?

— Не знаешь? Вещество, выдерживающее тысячи градусов и высокое давление.

— Откуда мне знать? Я ничего не знаю. Я не понимаю, зачем меня сюда послали. Ведь по сравнению с вами — я из далекого прошлого.

— Спокойно, Гоер. Они знали, что делали.

— Я в этом не уверен.

Пилот не ответил. Он медленно шел к центральной части острова. Гоер двинулся следом.

— В центре острова… — сказал пилот, и вдруг его голос, переносимый радиоволнами в шлем Гоера, превратился в гудение и скрип.

— Что случилось?

В шлеме раздавался скрежет, и Гоер не мог разобрать слов, но именно тогда он заметил, как вспыхнул на шлеме красный индикатор.

— Осторожно! Радиация! Отойди отсюда! — крикнул Гоер и отскочил на несколько шагов в сторону. Пилот наклонился над чем-то, что на поверхности острова выглядело как более темное пятно. Потом подошел к Гоеру.

— Это автомат, — сказал пилот, — один из наших автоматов, разбитый и впрессованный в поверхность острова.

Гоеру показалось, что за стеклом скафандра он увидел что-то вроде улыбки на лице пилота.

— Ты не любишь радиации, Гоер?

— Точнее, лучевой болезни. Когда-то, еще на Земле, я прошел через это.

— Да, в твое время, когда вы жили всего несколько десятков лет, это было существенно.

— А теперь?

— Теперь?.. Пошли дальше. По сообщению автоматов в центре острова есть ход, по которому можно попасть внутрь.

— Ход? Так, значит, остров — работа разумных существ? Это не гипотеза, а факт?

— Разумеется. Ты думаешь, в противном случае мы были бы здесь?

— Но ты не говорил…

— Я получил такую инструкцию. Я должен был тебе сказать об этом только на острове, что и делаю.

— Они мне не верят. Почему?

— Видимо, есть причины. Видишь ли, они подозревают… Впрочем, ты сам все увидишь, когда мы спустимся внутрь острова. Вот и ход.

— Спустимся? Одни? Без всякой гарантии, без автоматов?

— Присутствие автоматов было бы нецелесообразно… может быть, даже небезопасно.

— …Наших автоматов?

— Да. К такому выводу пришли системы, принимающие решение.

— Интересно, — сказал Гоер и решил, что больше не будет ни о чем спрашивать.

— Я спущусь первым, — сказал пилот.

Из небольшого рюкзака он достал моток не очень длинного шнура.

— Хочешь укрепить линь и спуститься по нему внутрь… внутрь острова?

— Да.

— Другими средствами ваша техника не располагает?

— Мы должны применять самые простые способы.

— Это тоже одно из распоряжений вашего совета, принимающего решения?

— Систем, принимающих решения, хотел ты сказать. Эти системы — автоматы.

— И это их решение?

— Да. И их указаний мы будем придерживаться. Они решают гораздо лучше и более оптимально, чем человеческие коллективы, выполнявшие эти функции в твое время. Они просто выносят решения на основании реальных предпосылок, — пилот говорил это, медленно спускаясь в глубь колодца. Гоер наклонился над отверстием и увидел скобы.

— Смотри, здесь скобы, — сказал он. — Можно спуститься без линя.

— Мы спустимся по линю. Такова инструкция.

— Но…

— Не спорь, Гоер.

Гоер пожал плечами, схватил линь и спустя минуту уже стоял на дне колодца рядом с пилотом. Отсюда расходились три коридора, достаточно высокие, чтобы можно было идти, не наклоняя голову.

— Ну, сенсаций здесь нет, — сказал Гоер, когда они зажгли рефлекторы.

— Но есть радиация.

Пилот был прав. В шлеме опять горел огонек индикатора.

— Излучают стены?

— Нет, вон тот лом, — сказал пилот и осветил кучу искореженного металла, лежащего в нескольких метрах от устья коридора. И тут Гоер увидел хвататель, часть автомата. Его, вероятно, сильным ударом оторвали от корпуса — металлическая кисть была превращена в лепешку.

В этот момент Гоер услышал шаги. Это были тяжелые шаги, доносившиеся из глубины одного из коридоров.

— Там… там… видишь… — Гоер осветил движущуюся массу в глубине коридора. Она медленно приближалась, касаясь стен чем-то напоминающим гибкие подвижные щупальца.

— У нас нет даже дезинтегратора, — сказал пилот, — не разрешили… почему не разрешили? — проговорил он зло.

— Возвращаемся наверх?

— Не успеем. Автоматы проворнее нас и то не успели.

Они прижались к стене колодца и ждали. Сначала из коридора высунулись щупальца и скользнули по их скафандрам, потом показался корпус. Два ряда мощных хватателей, прижатых к груди, слегка дрожали, ударяясь о панцирь.

— Это… это охранный автомат… — сказал Гоер и еще сильнее прижался к стене.

— Что ты сказал?

— Это охранный автомат.

— Ты уверен?

— На моем космолете были такие же… может, менее совершенные…

— Наше счастье, — сказал пилот и решительным движением отвел в сторону коснувшееся его щупальце.

— Что… что ты делаешь?

— Пошли дальше.

— А это… этот автомат?

— Видишь, он ничего с нами не сделал. Автоматы, даже охранные, не дезинтегрируют людей.

— Ты думаешь, это земной автомат?

— Не думаю. У меня есть тому доказательства. Я прикоснулся к нему, а он не напал.

Гоер немного помолчал, потом спросил:

— Ты считаешь, что это земной автомат?

— Не я. Системы, принимающие решение.

— И поэтому сюда прилетели мы — люди?

— Да. Одни люди, без автоматов. Автоматы подвергались бы нападению, а случайно могло достаться и нам.

— Понимаю, — сказал Гоер. — Но почему ты мне не сказал?

— Инструкция. Инструкция, которой я обязан придерживаться.

— Но зачем?

— Ты узнал этот автомат.

— Я?

— Конечно. Я никогда не видел подобных. Это модель, которой несколько сотен лет. Их форму не помнят даже наши мнемотроны.

— Так для этого нужен я, человек, возраст которого исчисляется веками?

— Браво, Гоер. Ты делаешь успехи.

— Но ты мог бы мне сказать…

— Я не мог тебе ничего навязывать.

— Ну да… Древний человек исполнил свою роль. Теперь ты отошлешь меня на слом?

— Не морочь мне голову. Надо осмотреть зонд.

— Зонд?

— Я так думаю. В твое время человечество посылало зонды ко всем звездам, расположенным неподалеку от солнечной системы. На них не было экипажей, потому что они шли со сверхскоростью. В то время системы подсветового привода были еще очень примитивны и ни один человек не выдержал бы таких ускорений…

Они прошли до конца коридора, оканчивающегося шлюзом.

— Видишь, архаический входной шлюз, — сказал пилот.

Шлюз раскрылся, как только управляющие автоматы почувствовали присутствие людей.

— В ваше время достаточно было быть человеком и перед тобой открывались любые шлюзы. Наши автоматы не смогли бы сюда добраться, — сказал пилот. — Если бы у нас были только автоматы, нам пришлось бы расколоть корабль пополам, чтобы проникнуть внутрь.

— А сейчас?

— Что сейчас?

— Разве недостаточно быть человеком?

— Достаточно. Только у человека столько обличий, что автоматы не всегда его распознают. В ваше время у человека была одна форма и эта форма была единственная во всем космосе.

Гоер взглянул на шкафы со скафандрами, расположенные вдоль стен, и окончательно убедился, что находится в земном корабле.

— Где-то тут должен быть подъемник, соединяющий шлюзы со штурманской, — сказал он, — так, вот он…

Когда он подошел, дверь автоматически раскрылась. Они вошли внутрь, и кабина подъемника с шумом съехала в глубь корабля.

Штурманская была небольшая, как во всех автоматических зондах, в которых человек находится лишь до тех пор, пока не выведет космолет из плоскости солнечной системы.

— Ты думаешь, корабль поврежден? — спросил пилот.

— Не знаю. Сейчас проверю. Затребую программу контроля полета, — сказал Гоер и нажал клавиши на пульте управления.

Загорелись огоньки, и в центре пульта зажегся большой рубиновый глаз, потом бесстрастный голос произнес:

— Разрыв покрытия в районе шестнадцатой и семнадцатой камер, повреждена автоматическая защита.

— Ты что-нибудь понял?

— То же, что и ты. Надо спуститься туда и проверить… если ты не получил других указаний от своих автоматов, принимающих решения.

— Ты хотел сказать, систем. Нет, внутри корабля нам предоставлена полная свобода действий. Если хочешь, можно возвращаться. Вероятно, мы прилетим сюда еще раз с соответствующими автоматами, обезопасим этого автоматического цербера… и поднимем зонд в пустоту. Там будет гораздо проще осмотреть космолет.

— Сначала все равно придется заделать отверстие. Я космонавт старой выучки и предпочитаю знать, что случилось с космолетом, коль уж я здесь.

— А может…..

— Ты сказал, что решение принадлежит нам. Пошли.

— Как хочешь.

Они спустились на шестнадцатый горизонт и по узкому коридору прошли к шлюзам переборок.

Подъемник, выполняя заложенную в него программу, с тихим шипением вернулся к штурманской.

— Мы на месте. Думаю, на семнадцатый уровень отдельного хода нет, — сказал Гоер.

— Вероятно, нет, — согласился пилот. — Почему автоматы, не открывают шлюз?

— Ты забываешь, что там повреждена оболочка корабля. В таком случае автоматы блокируют шлюзы.

— Что же нам делать?

— Откроем их вручную.

— А это возможно?

— Только изнутри.

— Ты много знаешь об этих космолетах.

— Это моя специальность Я — космонавт.

Гоер рванул рычаг, спрятанный в нише у дверей. Шлюз раскрылся. В людей ударила струя воздуха, бурно покидающего закрытые до сих пор камеры. Где-то в глубине слышался шум воды.

— Пробоина должна быть широкой, — сказал пилот. — Закрой шлюзы, а то затопим корабль.

Гоер не ответил. Он стоял неподвижно, вслушиваясь в потрескивания, идущие из динамика.

— Слушай, — сказал он наконец, — там… кто-то зовет на помощь. Сигнал автоматического вызова помощи… Слышишь?

— Обычные разряды…

— Слушай внимательно. Теперь слышишь?

— Обман слуха. Закрывай шлюзы, Гоер.

— Нет. Я слышу ясно. Кто бы это мог быть?

— Наверно, автомат.

— Ну что ж, даже в ваше время решение принадлежит человеку.

— Что ты собираешься делать?

— Спуститься туда.

— Зачем? Ведь корабль прилетел с Земли. Ничто… никто не пережил бы такого полета без анабиоза… Это автомат.

— И все-таки я спущусь.

— Останься.

— Не могу. Это призыв о помощи.

— Стой. Ты рассуждаешь, как древний человек. Я тебе объясню…

— Потом. Останься снаружи и отблокируй шлюзы, если их захлопнут автоматы.

— Но Гоер…

Гоер не слушал. Он прошел шлюзы и, включив фонарь, побежал по спускающемуся вниз коридору. Он слышал шум воды, врывающейся внутрь корабля. Сигналы гудели громче. Потом коридор кончился, и он увидел трюм. Вода была всего в нескольких метрах ниже. На ее поверхности освещенные снопом света плавали какие-то баллоны и бутылки. И вдруг он увидел скафандр, неподвижное человеческое тело в скафандре. Хватаясь руками за расчалки, крепящие груз, он спустился к поверхности воды, нырнул, оттолкнулся от стены и поплыл к человеку в скафандре.

Выйти из воды, несмотря на груз, было нетрудно, потому что вода уже поднялась до уровня входа в коридор. Потом он тащил человека в скафандре по коридору вверх. Наконец Гоер переступил порог шлюза и услышал характерный щелчок его сомкнувшихся створок. Тогда он взглянул через стекло шлема в лицо человека и почувствовал легкое головокружение. Это было его собственное мертвое лицо.


— Мне неприятно, Гоер, что все так получилось, — лицо Оркса смотрело на Гоера с экрана. — Тебя следовало предупредить, но мы не думали, что все может так кончиться.

Гоер не ответил. Он сидел в своей кабине и, казалось, не интересовался объяснениями Оркса — разглядывать собственное лицо после смерти не очень приятно.

— Да, мы должны были тебя предупредить. — Я тоже так думаю.

— Но мы не знали, как ты это воспримешь.

— А как вы расцениваете это теперь?

— Самым лучшим образом. Мы определенно недооценивали тебя. Вообще, я думаю, мы недооценивали людей прошлого… В принципе все очень просто. Ты ведь знаешь, что мы храним в мнемотронах информацию, равносильную личности и форме любого из нас… Мы не синтезируем на основании этой информации людей только потому, что нам удобнее путешествовать через космос в виде электромагнитных волн. Но, ты должен понять, бывают особые случаи…

— Например, я.

— Ты тоже. Тебя мы сохраняем в классическом виде, как…

— Как своего рода достопримечательность?

— Ты преувеличиваешь. Впрочем, не в этом дело. Когда мы обнаружили этот корабль-зонд, то выслали туда автоматы и тебя, предыдущего тебя, потому что в современном виде ты вторично синтезирован по образцу, хранящемуся в наших мнемотронах.

— И что?..

— И никто не вернулся. Ты знаешь, каким образом были разбиты автоматы. Мы предполагали, что твоя ракета была уничтожена излучателем зонда прежде, чем успела сесть на Таранту. Теперь мы знаем, что ее уничтожил автомат, выбросив остатки в океан тогда, когда ты, первый ты, был уже внутри зонда.

— Следовательно, вы предполагали, что я погиб еще до того, как проник в зонд?

— Да. Потом мы синтезировали тебя вторично, дали тебе пилота и послали на зонд без автоматов, зная, что ваши автоматы никогда не дезинтегрируют людей.

— Да, в этом отношении они безотказны.

— Хорошая, старая работа.

— И вы не думали, что на зонде я найду самого себя?

— Я вообще не понимаю, как это могло случиться.

— Зато я понимаю, — сказал Гоер и улыбнулся Орксу. — Это очень просто. Каждый раз, когда мое первое, а затем и второе воплощение оказывались на корабле, я делал одно и то же: выяснял причины повреждения оболочки. Только в первый раз, когда, открыв шлюзы, я вошел внутрь, они автоматически закрылись за мной, так как ворвавшаяся в разгерметизированное помещение вода добралась до сигнальных приборов. Открыть шлюзы можно было только снаружи.

— А когда ты был с пилотом, то опять спустился на поврежденный горизонт?

— Да.

— Удивительная настойчивость.

— Рефлекс каждого космонавта. Кстати, у зонда есть еще и воздушные утечки. Воздух внутри загрязнен.

— Я знаю. Мы откачаем его, прежде чем поднимем корабль в пустоту.

— Скажи мне еще, — Гоер предупредил прощальный жест Оркса, — почему… почему вы повторно послали меня лишь тогда… лишь спустя восемь дней?

— Просто нам нужно было время, чтобы тебя синтезировать. Тебя и пилота. Это сложный процесс, Гоер. Нам на это необходимо восемь дней, ровно восемь дней.

Загрузка...