Мирьям
Я почти на физическом уровне чувствую, как вся кровь отхлынула от лица.
Резко поворачиваюсь к Динаре Исаевне, словно мазохистка впитываю, как губка, каждое неосторожно брошенное женщиной слово.
Где - то глубоко внутри, клокочет и поднимается самая настоящая паника. На лбу выступил холодный пот, будто маленькие прозрачные бисеринки. Это же не может быть правдой?! Бред! Это ошибка!
– Да, я скоро стану бабушкой, – сияя темно – карими глазами, Дарина Исаевна смеётся приятным переливчатым, словно колокольчик смехом. — Оль, не могу перед словами, как я рада!
Но я уже ничего не слышу, в ушах будто наяву звучит громкий оглушающий похоронный марш. Между прочим исполнение, которого, повиртуознее даже, чем у самого Фредерика Шопена.
Мечты срываются, летят куда-то в пропасть и разбиваются в дребезги под моими ногами на мелкие острые окровавленные осколки. Все кончено.
Максут не бросит эту белобрысую дрянь, которая наверняка забеременела специально. Я уверенна, что так и было. Коварная ведьма охомутала своими лживыми сказками моего Максута! Заморочила голову! Уголки губ скорбно опускаются, когда я понимаю, что Садулаев останется с Макаровой. Он не из тех, кто может бросить своего ребёнка.
Мне бесконечно обидно за себя, когда вижу, то, как моя мама благосклонно улыбаясь, расспрашивает Динару Исаевну о состоянии здоровья Ангелины Макаровой.
В груди жжет от предательства. Ведь все эти дни, я поддерживала ее, как могла, а она…
— Помню, когда была в положении Мирой, испытывала непреодолимую слабость к темному горькому шоколаду, - смеётся мама, с улыбкой качая головой, — вот тогда то, Руслан и предложил назвать дочку Мирьям – горькая.
Суставы пальцев пронзает острая боль. Я опускаю взгляд и только сейчас замечаю, как крепко сжала в ладони серебряную вилку, которая до этого лежала рядом с моей пустой тарелкой. Ком тошноты необратимо подкатывает к горлу. И правда горькая. Судьба - моя горькая.
- Извините, я выйду, - сама удивляюсь тому, как спокойно произнесла эти слова, даже не дрогнув в голосе. Несколько пар глаз обращаются в мою сторону. С губ мамы медленно сползает улыбка и вдоль лба появляется продольная морщинка. А я ведь предупреждала ее, что нельзя пропускать ни одной процедуры филлеров по графику. Боже, о чем я только думаю?! У Максима будет ребенок, а значит он спал с этой…целовал ее, ласкал. Перед тем как выскочить из-за стола, у меня вырывается громкий всхлип. Такой жалкий, что, не смея поднимать глаз, я несусь мимо Давида, нечаянно задевая ногой стул. Отлично! Теперь будет синяк.
Но боль в ноге, совершенно не идет ни в какое сравнение с тем, что я чувствую на душе…Только меня не сломить. Я уже давно знаю, что такое боль. Сначала тебе кажется, что ты ее просто не в силах вынести, а наделе привыкаешь ко всему. Даже к пожару в груди, пламя, которого танцуя и извиваясь, раз за разом лижет истосковавшееся сердце. Сколько раз Катька говорила, что я люблю не Максима, а само чувство влюбленности, но я не согласна! Ведь судя такой логике, моим объектом обожания, мог бы стать любой…Тот же Давид.
Смахиваю поспешно соленые слезы с щек и быстро поднимаюсь по крутой мраморной лестнице вверх. Еще не хватало, чтобы меня в таком состоянии увидел кто-нибудь из прислуги. Мирьям Юсупова должна при любом жизненном раскладе выглядеть на высоте.
На втором этаже, растерянно замираю у двери гостевой спальни. Воспоминания о проведённой ночи с Давидом, обрушиваются на меня, словно безжалостный кулак боксера.
Как он тогда сказал мне перед тем, как я, выскочив в коридор, напоследок кинула хлесткое «ненавижу»?
« Беги, трусиха! Только вот от своих желаний далеко не убежишь, Мирьям. Ты моя!».
Переступаю несмело порог спальни и непроизвольно сразу же отыскиваю глазами большую двуспальную кровать. При свете дня, все кажется совсем другим, будто ничего и не было ночью между мной и Давидом Садулаевым.
Но стоит присесть на светло-бежевое покрывало, как моих чувствительных рецепторов, касается еле ощутимый дух аромата кедра. Перед глазами сразу же появляется образ Давида, но я без сожаления откидываю его прочь.
Хочу все забыть! Это была самая дикая и не простительная ошибка в моей жизни…Вытяну вперед покалеченную ногу, принимаюсь с пристрастием разглядывать бордовую припухлость на коже ниже колена.
Легкий скрип двери, заставил меня вздрогнуть от неожиданности и поспешно опустить пониже подол легкого платья цвета словной- кости..
Упрямо смотрю в сторону окна, пока не ощущаю, едва ощутимое касание мужской ладони по своим распущенным темным обликом волосам.
Ласка настолько невесомая, что на мгновение, я даже задумываюсь о том, что мне это причудилось..
Ноздри трепещут, когда ощущаю рядом уже более выраженный аромат кедра и лимона. Я поднимаю голову и смотря снизу вверх на подошедшего ко мне вплотную Давида.
- Где болит? – хриплый голос брюнета, звучит мягко и сочувственно.
Крепкие пальцы обхватывают властно мой подбородок и мне ничего не остается, как посмотреть прямо в агатовые глаза. Мне так плохо, что почти не стыдно, что мужчина сейчас увидит, мои вот - вот готовые пролиться слезы. Большой палец нежно ласкает округлый дрожащий подбородок, и я решаюсь ответить.
- Там, где никому не видно. – тихо шепчу, ощущая, как тут же по щеке начинает медленно ползти крупная, словно прозрачный кристаллик слеза.
Я вижу, как на скулах Давида перекатываются желваки. Он медленно проводит по моей чувствительной кожи щеки пальцем, смахивая соленую слезу прочь.
- Мирьям…
- Почему, Давид? – спрашиваю прерывающимся от чувств голосом, - почему любовь забыла про меня?
Садулаев смотрит в мои глаза прямо, как -то по-мужски уверенно.
- Ты просто не хочешь ее замечать, Мирьям. – низкий баритон Давида ласкает слух. – Любовь рядом ,только протяни руку.