Случайная встреча

ПОСЛЕ ВАТЕРЛОО

Быстро летели месяцы. Дни были похожи один на другой. Меня затягивала монотонность их течения. Иногда, просыпаясь по утрам, я говорила себе: вот еще один день, неужели так будет всю жизнь? Мистер и миссис Баррингтон часто посещали Грассленд. Беспорядки, связанные с луддитами, несколько поутихли. Возможно, их отрезвили ужасные события того дня, когда был искалечен Эдвард, и два человека, виновные в этом, отправились на виселицу. На фабрике были установлены новые машины, и рабочие, видимо, смирились с неизбежным злом. Мистер Баррингтон иногда часами разговаривал с Эдвардом, и я видела, как заинтересованно светились глаза мужа, но потом взгляд его вновь становился беспомощным. Я часто думала — как, должно быть, тяжело Эдварду жить прикованным к постели.

Иногда это выливалось в раздражительность, а после Эдвард страдал от раскаяния. Да и не только от этого! Как бы мы ни старались, а счастливой семейной пары из нас не могло получиться.

Амарилис вновь была беременна. Когда я услышала об этом, меня охватило уныние. Я поздравляла ее и делала вид, что очень рада этому, но ничего не могла поделать с чувством зависти, хотя и презирала себя за это.

Теперь я понимала, что поступила опрометчиво: я могла бы оставаться другом Эдварда, посвящать ему большую часть своего времени, навещая его, играя с ним в шахматы и карты, но зачем я вышла за него замуж? Это был донкихотский жест, за которым обязательно должно было последовать разочарование. Мои родители пытались убедить меня в этом, но я, как обычно, была упряма и сделала все по-своему. Бывали дни, когда мне было явно не по себе. Я заглядывала в будущее и представляла, как я старею в этом доме, вставая по утрам и отправляясь на свои одинокие прогулки. Я видела себя сидящей возле Эдварда и разыгрывающей с ним бесконечные партии. И так всю жизнь. Я стану старой, сморщенной и дряхлой еще до того, как потеряю способность рожать.

Желание иметь ребенка стало моей навязчивой идеей. А теперь, когда Амарилис должна была родить второго, это желание стало сильным, как никогда.

Мать, конечно, предполагала, как я должна переживать. Я часто замечала, как она смотрит на меня — печально, а иногда даже испуганно. Она хорошо знала меня, возможно, даже лучше, чем я сама. Думаю, в глубине души она надеялась, что когда-нибудь моя решительность будет сломлена: я была женщиной, склонной к импульсивным поступкам, неспособной жить неполноценной жизнью.

Этой осенью она вместе с отцом нанесла визит во Францию и вернулась очень довольной. Они присутствовали на празднике сбора винограда, и как это было замечательно! Шарло и Луи-Шарль жили с семьями в небольшом замке, который, хотя и был разграблен во время революции, вполне годился для восстановления.

Луи-Шарль и Шарло всю жизнь жили как братья. Впрочем, они и были сводными братьями, поскольку Луи-Шарль был незаконнорожденным сыном первого мужа моей матери. Братьев связывали тесные узы, и то, что они вместе владели процветающими виноградниками, было удачным.

Моя мать с удовольствием описывала, как собирают виноград, давят его, разливают в бутылки, и какую радость доставляет удачное завершение всех трудов. Отец неохотно признал, что у мальчиков все получается удачно и что вина их просто превосходны.

Я видела, как он при этом посматривает на Джонатана и мысленно сравнивает. Он все еще относился к молодому человеку с подозрением. Отец никак не мог забыть тот давний эпизод и время от времени разражался громкими тирадами по поводу греховной страсти.

Я как-то попыталась укорить его:

— Очевидно, это один из тех немногих грехов, которые ты не совершал?

На что получила ответ, что у отца всегда хватало здравого смысла не рисковать ни единым акром земли.

— Уверенность — вот к чему я стремился всегда! — добавил он. — Я никогда не ставил свое будущее в зависимость от того, какой стороной упадет кость или как будут расположены карты в колоде!

Думаю, он беспокоился и за меня. Полагаю, они с матерью подолгу обсуждали этот вопрос в своей спальне.

Между тем жизнь продолжала идти своим чередом. Джонатан неплохо справлялся со своими обязанностями, избегая, по крайней мере, неприятностей. Я думаю, что его, и в самом деле, интересовали дела имения, но внешняя беззаботность, напускное равнодушие должны были раздражать моего отца. С его стороны временами следовали взрывы дурного настроения, которое, впрочем, мать привыкла гасить без особого труда.

Тамариск часто бывала в Эверсли, и между ней и Джонатаном завязалась своеобразная дружба. Как-то раз мать выразила некоторые опасения по этому поводу:

— Девочка еще слишком мала: девять ей исполнится только летом, но она не по годам взрослая. Впрочем, несомненно, ее чувства со временем ослабнут.

— Джонатан очень любит ее, — заметила я. — Она с ним будет в полной безопасности.

— Будем надеяться! Я не стала говорить об этом с твоим отцом: он очень критически настроен к Джонатану, и я не хочу усугублять это. Он может сделать какие угодно выводы!

— Ты слишком беспокоишься, — ответила я ей и добавила, — обо всем…

Была еще одна проблема, которая постоянно мучила меня. Это Питер.

Мне постоянно было не по себе в его обществе — с тех самых пор, как он объявил о своей помолвке с Амарилис; да и он, я чувствовала, был предельно осторожен со мной.

После объявления о помолвке мы ни разу не оставались с Питером наедине. Он всегда был занят — речь идет о его постоянных посещениях Лондона. Муж Амарилис, видимо, был процветающим бизнесменом, и его дела с ромом и сахаром шли прекрасно. Кроме того, у него было наверняка достаточно других деловых проектов. Питер продолжал арендовать Эндерби, что было идеальным решением: деньги клали в банк на имя Тамариск до наступления ее совершеннолетия, так что дом давал ей постоянный доход. А то, что Амарилис и Питер продолжали жить там, само собой, решало проблему владения домом. Меня все-таки интересовали его дела и мне хотелось взглянуть на склады. Я продолжала поражаться отсутствию интереса к делам у Амарилис, тем более, что в них были вложены и ее деньги. Пару раз я пыталась что-нибудь выяснить, но безуспешно. Все, что Амарилис могла мне сказать: дела процветают и обороты растут так быстро, что Питеру приходится все больше времени проводить в Лондоне.

Наконец, подвернулся случай, когда мы оказались с ним наедине. Я приехала из Грассленда в Эверсли и столкнулась с ним лицом к лицу. Мы поздоровались и просто не могли разойтись, не сказав больше ни слова. Питер заметил, что сегодня неплохое утро, и мы обменялись еще какими-то дежурными фразами. Затем он сказал:

— Встретить тебя одну, Джессика, очень трудно, вокруг все время люди.

— Полагаю, это неизбежно: у нас большая семья.

— Ты… счастлива? — Я была озадачена.

— Ну да, конечно… очень счастлива.

Он слегка нахмурился и бросил взгляд в сторону Грассленда.

— Я рад.

— А я слышала от Амарилис, что ты продолжаешь расширять дело, строишь новые склады и так далее. Насколько я понимаю, ты процветаешь?

— Она говорит с тобой о складах?

— Полагаю, в один прекрасный день ты сможешь с гордостью показать их ей.

Похоже, Питер насторожился.

— Ей это будет неинтересно: бизнес — занятие не для дам!

— А мне кажется, что это интересно любому, мне, например. И тем более Амарилис, поскольку у нее в это вложены деньги!

— Когда я попадаю сюда, я совсем забываю о делах!

— Значит, ты не относишься к тем, кого глубоко захватывает работа?

— Только пока я непосредственно занят ею.

— Полагаю, когда ты находишься в Лондоне, у тебя остается время для развлечений?

Он удивленно взглянул на меня.

— Я имею в виду клубы… и тому подобное! Джонатан говорил, что ты знаешь эти места. В конце концов, именно ты рекомендовал его в клуб «Фринтон».

— Ах, это…— он рассмеялся. — Неприятная история, правда? Если бы я только знал, что он сваляет такого дурака! Джонатан просто спросил меня, какие существуют клубы, и я упомянул этот. Я и не думал, что он решит сесть за игорный стол!

— Мне кажется, он получил хороший урок.

— Боюсь, твой отец не забыл об этом.

— Бедняга Джонатан! Бывает, отец действительно вспоминает об этом недобрым словом.

— Я понимаю его, а ты?

— Конечно, и Джонатан, думаю, будет молодцом. Мы все его очень любим!

— Очаровательный парень, разве что ему не хватает силы воли.

— Это был единственный случай! Не следует судить о человеке по одному поступку. А как дела у Амарилис?

— Очень хорошо.

— Скажешь ей, что я зайду завтра?

— Она будет рада.

Питер взял меня за руку и надолго задержал ее в своих ладонях. Я никак не могла понять выражения его глаз.

Я была рада распрощаться с ним, поскольку чувствовала себя неловко в его присутствии. Я предположила, что во всем виновато прошлое, ведь когда-то я считала, что почти влюблена в него. Питер был привлекателен, а некоторая загадочность придавала ему очарование. Тогда я была молода и романтична. Я задумывалась — сколько же девушек влюблялось вовсе не в этого человека, а просто потому, что подошло время и кто-то подвернулся под руку? «Влюбиться в собственную любовь» — так это называют, и, должно быть, это явление весьма распространено. Я была готова влюбиться именно в Питера Лэнсдона. Романтические обстоятельства нашего знакомства, интерес, проявленный ко мне, и то, что я приняла за начало ухаживаний… Словом, как большинство девушек, я была готова влюбиться.

Теперь у меня появилось много времени для размышлений, и я поняла, что на самом деле никогда не могла бы по-настоящему полюбить Питера Лэнсдона. Было в нем что-то, отталкивавшее меня, какой-то элемент скрытности. Возможно, кого-то это заинтриговало, но у меня оставался в душе только неприятный осадок. Возможно, я сравнивала его с Эдвардом — настолько открытым, искренним, честным, что по сравнению с ним все остальные мужчины казались лицемерами.

На следующий день я навестила Амарилис. Внешние признаки беременности уже стали заметны. Она должна была родить в августе, а Елене сейчас было уже девять месяцев.

— Как поживаешь, плодоносящая лоза? — спросила я. Она поцеловала меня и сказала, что в последнее время стала чувствовать себя лучше.

— Тяжелее всего три первых месяца, — она.

— Тебе, конечно, видней, — сказала я. — Похоже, ты приобретешь большой опыт в этих делах!

— Что ж, следует мириться с некоторыми неприятными ощущениями, зато как чудесно, когда ребенок появляется на свет!

Она задумчиво поглядела на меня:

— Я часто думаю о тебе…

— Ну, теперь у тебя появятся более интересные темы для размышлений!

— Я… немножко беспокоюсь.

— За меня?

— Я понимаю, что Эдвард очень милый человек, но жизнь… Моя мать говорит…

— Хватит об этом. Со мной все в порядке. Я живу той жизнью, которую избрала сама! Вчера я виделась с Питером.

— Да? — она бросила на меня быстрый взгляд.

— Мы немножко поболтали.

— Он рассказывал мне. Джессика…

Я почувствовала, что она собирается произнести очередную тираду с извинениями, поскольку ей было все еще не по себе из-за брака с Питером. Она думала, как и многие другие, что он интересовался мной, и я была уверена в том, что его предложение застало ее врасплох. Я была уже по горло сыта переживаниями из-за того, что именно я чувствую, и их беспокойством по поводу того, что вышла замуж за инвалида. Я перевела разговор на другую тему:

— Полагаю, Питер очень рад, что у вас будет еще ребенок?

— О да, он хочет мальчика!

— Мужчины всегда хотят мальчиков! Просто удивляюсь, почему они сразу не выбрасывают новорожденных девочек на улицу и не дают им замерзнуть до смерти? Ах, эти никому не нужные бедняжки!

— Джессика, перестань молоть чепуху! Он обожает Елену, как и все мы. Сама мысль о том, что он смог бы причинить ей какой-то вред…— она передернула плечами.

— Да меня просто раздражают эти навязчивые мысли о мальчиках! Мой отец точно такой же, а если припомнить, что он всегда предпочитал женское общество… мужскому, то просто хочется смеяться!

— Ну, ты всегда очень серьезно относилась к таким вещам! Эдвард тоже серьезный человек. Мне кажется, у вас с ним хорошие отношения.

— Мы понимаем друг друга. А ты с Питером?.. Очень уж вы не похожи!

— Влечение противоположностей!

— Понимаю…— глядя в ее искреннее открытое лицо, я чувствовала, что дело действительно в этом.

Это произошло позже, когда я была в комнате Эдварда, а Джеймс подбрасывал дрова в камин. Начинал дуть холодный ветер.

— Этого следовало ожидать, — сказал Эдвард. — На дворе еще март, и зима еще не раз напомнит о себе до наступления настоящей весны.

Дрова занялись, и Джеймс повернулся ко мне.

— Не достать ли вам шахматную доску? — спросил он. — Вчера вы не доиграли интересную партию!

Эдвард обрадовался:

— Думаю, дорогая, я здорово прижал тебя! Я сделал бы мат в два хода, если бы…

— Если бы! — сказал Джеймс В этом-то и дело! Миссис Баррингтон всегда отчаянно дерется, попав в сложное положение.

— Думаю, ты прав, — согласился Эдвард. — Сколько раз я уже предвкушал близкую победу, которая, казалось, была у меня в руках, но в последний момент Джессике всегда удавалось перехитрить меня.

— Спасибо тебе, Джеймс, — ответила я. — Я рада, что вы оба признаете, что у меня несгибаемая натура.

Джеймс установил столик и поставил на него шахматную доску.

— Ну вот, — сказал он, — все точно так, как было в разгар вашей страшной битвы!

Мы сосредоточились на шахматах, а Джеймс, понаблюдав некоторое время за нами, вышел.

Минут через десять он просто ворвался в комнату, и было ясно, что у него какие-то ошеломляющие новости.

— В чем дело? — воскликнул Эдвард.

— Мистер Джонатан только что приехал из Эверсли с важным сообщением. Сейчас он поднимется к вам. Наполеон бежал с Эльбы!

Итак, эйфория последних месяцев пропала в один миг. Исчезнувший было страх вновь вселился в нас. Льву удалось бежать из клетки! Он вновь готовился к прыжку все только и говорили об этом побеге, спрашивая, что же теперь будет? Неужели все начнется сначала? Неужели мы вновь будем втянуты в войну?

Больше всех была обеспокоена моя мать. Визит в Бургундию был еще свеж в ее памяти. Она строила планы приглашения Шарло с семьей к нам и нашей поездки летом в Бургундию. А теперь этот мерзавец сбежал и готовился начать все сначала.

Мы с Эдвардом часто бывали в Эверсли. Говорили здесь много, но все о Наполеоне и том, какое в связи с этим ожидает нас будущее.

Дэвид смотрел на события спокойнее других. У моего отца был холерический темперамент, а его ненависть к французам не позволяла ему рассуждать хладнокровно. Джонатан вообще довольно равнодушно относился к этим событиям. Питера больше всего заботило, каким образом все это отразится на его делах. Так что с наибольшим вниманием я прислушивалась именно к Дэвиду. Часто после обеда мы подолгу засиживались за столом, пускаясь в долгие разговоры. Дэвид сказал:

— Наполеон — идол для Франции, и временное поражение не может изменить этого факта! Французы никогда не относились к королю благосклонно, и того, что после возвращения своего героя они свергнут короля, следовало ожидать!

— Я слышал, вся Франция приветствует возвращение Наполеона! — воскликнул отец. — Дураки! Они что, хотят войны? Жаждут новых завоеваний?

— Ну разумеется, — заметил Джонатан. — Кто же откажется от новых завоеваний?

— Они не приносят ничего хорошего народу, — продолжал отец. — Французы радуются тому, что восстановили свою непобедимую армию! Им нравится думать, что вся Европа под властью Наполеона!

— Ну да, он же делал королей и правителей из членов своей семьи, — добавила мать. — Причем независимо от их достоинств!

— Это, конечно, слабость, — согласился Дэвид. — Причем именно та, к которой склонно большинство людей. Но давайте смотреть в лицо фактам: реставрация Бурбонов была непопулярна, Людовик настроил против себя армию, назначив на высокие посты эмигрантов, которые совсем недавно дрались рука об руку с союзниками против Франции.

— Они дрались за восстановление монархии! — горячо вмешался отец.

— И против Франции! — заметил Дэвид. — Теперь Наполеон появился в качестве освободителя страны, и армия объединилась вокруг него!

— И теперь, — недовольная мать, — начнется сначала?

— Я слышал, — сказал Питер, — что он разжирел, а свои победы он зачастую одерживал благодаря своей физической форме.

— Он ведь эпилептик, правда? — спросила Клодина.

— Говорят, что в молодости у него бывали припадки, — ответил Дэвид, — но это не помешало ему стать одной из самых выдающихся личностей Европы. Что бы вы о нем ни думали, это следует признать!

— У нас найдется достойный соперник ему! — заявил отец. — услышать бы, что предпринимает наш герцог?

— Удачно, что он оказался на месте именно в этот момент! — добавил Дэвид.

— Да, — согласился отец. — Этот идиот Ливерпуль собирался послать его в Америку. Слава Богу, герцог отказался: возможно, он предвидел, что случится нечто подобное. Во всяком случае, он не пожелал надолго отлучаться из Англии, пока жив Наполеон, пусть даже в ссылке.

— И что теперь? — спросила Амарилис. Муж улыбнулся ей:

— Поживем — увидим.

Дальше события разворачивались так. Веллингтон принял на себя командование армией и в начале апреля отправился в Бельгию. Силы Наполеона росли с каждым днем. Он был объявлен освободителем Франции. Людовик бежал в Гент, и на улицах Парижа народ плясал от радости: к ним вернулся герой-завоеватель!

Каждый день мы просыпались с неприятным ожиданием. В прошлом Наполеон одержал так много побед, что стал легендой, а с легендами трудно бороться. Но у нас был могущественный герцог, и для нас он тоже был героем. Мы считали его таким же непобедимым, каким французы считали своего Наполеона.

Сейчас герцог находился во Фландрии, где должен был соединиться с войсками Блюхера и нашими прусскими союзниками. Напряжение росло.

— На этот раз, — говорили люди, — надо окончательно покончить со «стариной Бони».

В течение всего мая положение было неопределенным. Наполеон делал все возможное, чтобы не допустить соединения войск Веллингтона и Блюхера.

Настал июнь, дни стояли жаркие и душные. Наполеон победил пруссаков при Линьи, и новость об этом не воодушевила нас. Наша тревога несколько уменьшилась, когда мы узнали, что прусская армия сумела сохранить свой личный состав. Веллингтон находился в деревушке Ватерлоо, откуда, по словам моего отца, мог наблюдать за Брюсселем, ожидая прибытия армии Блюхера.

Мы знали, как важна была грядущая битва. Она решала судьбу Европы: или наполеоновская империя, или наше будущее благосостояние и безопасность. У Франции был Наполеон. Но не следовало забывать, — повторял нам отец, — что у нас — Веллингтон. Вот так мы ожидали великой битвы — незабываемого события нашей истории.

Я навсегда запомню тот день, когда пришло известие о победе Веллингтона при Ватерлоо, покончившей с Наполеоном раз и навсегда. С этих пор мы могли спать спокойно.

Что за дни были после той исторической битвы! Повсюду царила радость: праздничные костры, танцы на улицах… Ватерлоо! Это слово вписано золотыми буквами в историю нашей страны, а человек, сделавший эту победу возможной, стал национальным героем. Я вспоминала, как народ вез его карету от Вестминстерского моста до Гамильтонплейс. Это ничто в сравнении с тем, какой прием ожидал его теперь.

Веллингтон был могущественным герцогом, великим сыном Англии, спасителем, освободившим Европу от тирана. Ему пели хвалу и в роскошных поместьях, и в бедных хижинах. На обеденных столах разыгрывали эту великую битву, и наша семья не была исключением. Сколько раз я видела перечницы, солонки и столовую посуду, изображавшие поле под Ватерлоо. «Вот здесь Наполеон, а вот здесь Веллингтон… Наполеон решил прикончить англичан до того, как подоспеет Блюхер. Веллингтон решил держаться до последнего… вот здесь, пока они не подойдут. И уж какие атаки им пришлось выдерживать! Ну, а во второй половине дня появились пруссаки. Вот отсюда они подходили. Для Наполеона это означало конец. Наполеон бежит в Париж. Ему конец! Конец мечты…»

Никогда, никогда нельзя допустить, чтобы это повторилось. С Наполеоном следовало покончить навсегда. Войны, начатые им, должны закончиться.

— Да здравствует мир! — кричали все. — Слава победителю! Боже, благослови герцога!

Это был чудесный день в истории Англии.

В стране царила радость. Везде устраивали балы. Мы тоже устроили бал в Эверсли, пригласив всю округу и друзей отца.

Наполеон пытался бежать из Франции, но, убедившись, что это невозможно, сдался капитану Мейтленду в Рошфоре примерно через месяц после поражения при Ватерлоо. На этот раз он был сослан на остров Святой Елены. С ним было кончено.

А празднества продолжались. Это позже люди будут подсчитывать гигантские потери, вызванные войной, и жаловаться на налоги, которыми придется расплачиваться за нее. Но пока идет война, все принимают это как должное, и только по окончании ее люди начинают роптать. Но пока никто не хотел думать ни о чем, охваченный эйфорией победы. Все желали повеселиться от души.

Мы отправились в Лондон, получив приглашение на бал, который устраивали Инскипы. Они были знакомыми моего отца, а лорд Инскип был весьма заметной и влиятельной фигурой. Этот бал обещал быть одним из самых блестящих событий сезона.

По такому случаю, нужны были особые платья, и моя мать заявила, что тут мы не можем довериться нашей швее, надо обратиться к кому-нибудь из придворных портних. Поэтому мы выехали в Лондон заблаговременно, поскольку обстоятельства требовали очень тщательной подготовки.

Амарилис с нами не поехала, так как ее состояние не позволяло путешествовать, Клодина тоже предпочла остаться дома. Естественно, не поехал и Дэвид. В конце концов, он не слишком интересовался лондонскими делами моего отца. Отправились мои родители, я и Джонатан.

Мы с матерью были очень заняты, делая покупки и посещая портных. У меня никогда в жизни еще не было подобного платья: из шифона цвета пламени, сильно приталенное, а юбка спадала к полу водопадом оборок. Плечи были слегка приоткрыты, и мать заявила, что к такому платью нужна высокая прическа с золотыми украшениями. На шее у меня должно было быть золотое ожерелье, а в ушах золотые серьги.

Камеристка моей матери проводила с нами долгие часы, подбирая соответствующие прически и подгоняя платья по фигуре. К тому же следовало тщательно подобрать все аксессуары. Мать выглядела просто красавицей в платье ее любимого переливчато-голубого цвета. Джонатан был изысканно небрежен, а мой отец держался весьма достойно и солидно, но я заметила, что его волосы стали совсем седыми. Это тревожило меня, было неприятно сознавать, что даже он не вечен.

Но, конечно, в праздничный день было не до подобных размышлений. В своем экипаже мы подъехали к особняку Инскипов, который был расположен поблизости от парка. Лорд и леди Инскип оказали нам радушный прием. Когда мы смешались с блестящей толпой гостей, оказалось вдруг, что наши платья ничем особым не выделяются.

В большом зале были танцы, и я кружилась в паре с Джонатаном. Мои родители тоже танцевали. По окончании одного из танцев к нам подошел молодой человек. Он знал Джонатана, который представил нас друг другу, и следующий танец я танцевала уже с ним.

Последовали котильон и кадриль. Мы вели легкую непринужденную беседу: трудно говорить о чем-нибудь серьезном, кружась в танце.

Как раз после кадрили я осмотрелась и вдруг заметила, что ко мне направляется какой-то мужчина. Мне показалось, что я где-то встречала его. Он был высоким и таким стройным, что казался еще выше, чем был на самом деле. У него были темные волосы, живые карие глаза, а в лице что-то, говорящее о его интересе к жизни, которую он, похоже, считает чем-то вроде веселой шутки. Меня несколько удивило, как я могла заметить столь многое, едва бросив на него взгляд. Должно быть, я все-таки видела его где-то раньше?

Он, похоже, заметил мой заинтересованный взгляд.

— Полагаю, мы с вами уже встречались? — Мужчина стоял возле меня и улыбался.

— Вы не припоминаете меня?

— Я… я не уверена…

— Это было давно… Не хотите ли потанцевать?

— Да, — согласилась я.

Он взял меня за руку, и меня охватило волнение. Он был очень похож на… нет, конечно! Это было просто невероятно!

— Когда я увидел вас, вспомнил былые годы… очень давние годы! Кажется, мы уже встречались с вами?

— У меня такое же чувство. Вы живете в Лондоне?

— Да, у меня здесь дом… небольшой домик. Вообще, я живу в Корнуолле.

— Тогда, я думаю, что мы с вами незнакомы. Но вы очень похожи на человека, которого я знала давно, еще ребенком. Он был цыганом.

Я заметила, как у него опустились уголки губ.

— Не бойтесь, рассказывайте! Он ведь был дурным человеком, не так ли? С таким не следует знаться благовоспитанной юной леди? И я похож на него?

— Немного.

— Давно это было?

— Девять лет назад.

— Вы так точно помните?

— Да, помню.

— Скажите, а чем я отличаюсь от него?

— У вас более смуглая кожа.

— Это австралийский загар. — Мое сердце бешено заколотилось.

— Вы были в Австралии?

— Я недавно вернулся оттуда: живу в Англии около полугода. Вы тоже изменились… больше, чем я. В конце концов, вы были тогда ребенком, а я уже взрослым. Но девять лет — это, конечно, большой срок даже для мужчины, особенно такие девять лет, как я провел там!

— Не может быть… Что за странное совпадение!

— Рано или поздно мы должны были встретиться! Я все равно собирался заехать в ваши края и узнать, что произошло там за эти годы.

— Вы, действительно, цыган Джейк?

— Сознаюсь в этом!

— Вас отправили на каторгу…

— На семь лет!

— И теперь вы свободны? — Он кивнул.

— Никогда не забуду об одном: сейчас я бы не был здесь, если бы не некая юная леди!

— Значит, вы знаете, что я не предавала вас?

— Никогда и не думал об этом! Может быть, только в момент, когда вышел из того дома и увидел людей позади вас.

— Я страшно терзалась, а потом заставила своего отца помочь вам!

— Если бы не это, мне пришел бы конец!

— Не могу передать вам, как я обрадовалась, узнав, что удалось спасти вам жизнь! Здесь трудно разговаривать, а мне хотелось бы узнать о вас гораздо больше.

— Здесь есть сад. Мы можем незаметно ускользнуть и найти там тихий уголок. Мне нужно многое рассказать вам!

Он взял меня под руку, мы вышли из зала и спустились по лестнице.

Сад Инскипов выходил в парк, и отсюда открывался вид на него. Силуэты деревьев смутно вырисовывались на фоне ночного неба, звезды ярко сверкали, и в свете луны переливались серебром. Была великолепная ночь, но вряд ли я осознавала ее красоту. Единственное, что я чувствовала: со мной был этот человек!

Где-то в глубине сада сидели парочки, но они были далеко от нас. Мы сели рядом.

— Никак не могу поверить в то, что вы — цыган Джейк!

— Все это в прошлом. Сказать вам, каким образом цыган Джейк сумел добиться приглашения на столь изысканный бал? Я теперь состоятельный человек, сэр Джейк Кадорсон, для друзей просто Джейк. Цыгана больше не существует!

— Но в последний раз у меня были сведения, что вас отправили на каторгу в Австралию?

— Да, семилетняя каторга! Этот срок закончился два года назад. Теперь я свободный человек.

— Значит, вы вернулись в Англию?

— Поначалу я не собирался делать этого. Я нанялся на службу к скотоводу в Новом Южном Уэльсе, в нескольких милях к северу от Сиднея. Это был неплохой человек, честно и справедливо относившийся к тем, кто хорошо работал. Я был рад предоставившейся возможности трудиться. Мне хотелось о многом забыть, поэтому я с усердием работал. Вскоре мы подружились с хозяином. Когда закончился срок, он выделил мне приличный кусок земли. Я занимался овцеводством и за год преуспел в этом. В новой стране все проще, и единственное, о чем нужно беспокоиться — это различные болезни и сюрпризы природы. Иногда она бывает жестокой, уверяю вас, но я воспринимал это как вызов. Мне это даже нравилось!

— Но вы решили все-таки вернуться? — Он внимательно посмотрел на меня.

— Странная штука! Вы знаете, я покинул дом, чтобы странствовать с цыганами. Я никогда не был в хороших отношениях со своим братом. Он значительно старше меня. Брат был очень серьезным человеком… человеком без мечты. Но это, собственно, мое личное мнение. Когда все это произошло со мной, он был рад умыть руки и избавиться от меня. Имение нашей семьи находится в Южном Корнуолле. А когда брат умер, все, включая титул, перешло ко мне! Вот видите, какой сложный путь я прошел!

— В конце концов, все кончилось хорошо.

— А как у вас?

— Я замужем.

Он помолчал, а потом сказал:

— Я предполагал, что так и будет. Ваш муж тоже здесь?

— Нет, я здесь с родителями. Вновь молчание.

— Мой муж — инвалид, — произнесла я. — Он был искалечен во время волнений луддитов…

— Мне… очень жаль…

Его манера поведения изменилась. Я холодно произнесла:

— Думаю, должна еще сообщить вам о том, что у вас есть дочь!

Он удивленно посмотрел на меня:

— Да, конечно, Долли! Бедная Долли!

— Действительно, бедная Долли! Она умерла сразу же после того, как родила вашего ребенка.

— Как?

— Конечно, вы и не помните все эти мелочи! Это было всего лишь одним из ваших небольших… приключений! Вы помните праздничный костер? День Трафальгара?

— Как все это было давно!

— Девять лет!

— Этого не может быть!

— Это так, уверяю вас! Ваша дочь живет у меня.

— Это просто невероятно!

— Конечно же, вы забыли об этом. Удивительно, не правда ли? Некоторые быстро забывают происшедшее с ними, а для других это имеет весьма серьезные последствия. Им чаще всего и приходится расплачиваться.

— Вы говорите — дочь?

— Ее зовут Тамариск! Это весьма своенравный непослушный ребенок, чего, впрочем, следовало ожидать.

— Вы вдруг стали враждебны! Всего лишь несколько минут назад…

— Враждебна? Ну что вы, я всего лишь излагаю факты! Бабушка Долли, когда узнала, что внучке предстоит стать матерью, была так потрясена, что умерла с горя. Некоторые принимают такие вещи близко к сердцу: у нее была похожая история и с другой внучкой. Долли приютила моя тетушка Софи, но бедняжка умерла вскоре после рождения ребенка. Тетушка вырастила девочку, а та в «благодарность» убежала с цыганами. Вы помните Ли?

— Ли? Конечно, помню Ли.

— Это потому, что из-за Ли вы чуть не расстались с жизнью?

— Такие вещи не забываются! Бедняжка Долли… и этот ребенок!

— Девочка вернулась к нам, устав от кочевого образа жизни. Ей хотелось спать в теплой постели и жить в комфорте. Но к тому времени, когда Тамариск вернулась, тетушка тоже умерла, поскольку ее сердце было разбито. Вот видите, какая цепь несчастий может тянуться за играми вокруг костра!

Джейк прикрыл глаза, и мне вдруг стало жаль его. Должно быть, он много страдал в жизни. Уже более мягко я продолжала:

— Тамариск теперь живет с нами. Не думаю, что ей вновь захочется бродяжничать.

— Я должен видеть ребенка!

— Она в Грассленде. Вы помните его? Там был дом Долли.

— Дом, в котором я прятался, перед тем, как меня схватили?

— Да, — ответила я.

— Теперь я живу в Грассленде, — продолжала я. — Это мой дом! Он был куплен семьей моего мужа до того, как он стал инвалидом.

— Да, как много всего произошло за эти годы! — произнес Джейк. — Я должен видеть этого ребенка! Интересно, что девочка подумает обо мне? Возможно, мне следует забрать ее к себе, в Корнуолл?

— Она будет рада узнать, что у нее есть отец. — Некоторое время Джейк молчал, а затем проговорил с чувством:

— Простите меня, я просто ошеломлен! Сидя здесь, внутренне я прожил целые годы! С тех пор, как я вернулся в Англию, мне все время хотелось съездить и посмотреть на вас. Как все это глупо! Я обманывал себя, думая, будто встречу вас такой же девочкой, какой вы были девять лет назад, как будто ничего не изменилось…

— Вы женаты?

Он покачал головой:

— Я всегда чувствовал, что мне следует вернуться в Англию.

Мы услышали, как в доме прозвучал колокол.

— Похоже, подают ужин, — сказала я.

Все уже шли из сада, остались только мы вдвоем.

— До чего здесь красиво, правда? — спросил он. — Просто не могу передать, как я мечтал о доме, находясь там!

Джейк встал, подал мне руку, и я встала вслед за ним.

— Я постоянно твердил себе: я вернусь, проеду верхом по всей стране, навещу те места, где мы останавливались, странствуя в кибитках, а потом обязательно побываю в Эверсли. Я хорошо его запомнил: это уютный уголок Англии! Кажется, его называют «Английским садом».

— Да, потому что яблоки, вишни и сливы там растут лучше, чем где бы то ни было в стране.

— Эверсли, Грассленд и девочка с темными выразительными глазами, с характером, похожим на мой, готовая драться за то, что она считает правым делом! Знаете, вы были самым очаровательным ребенком, которого я видел в своей жизни!

— А Долли? — не удержалась я.

— В ней было что-то трагическое! Жизнь круто обошлась с ней.

— Вы хотели сказать — люди, а не жизнь?

— Я был легкомысленным, беспечным…

— Вы предали ее!

— Я предал себя.

— Что это значит?

— То, что я ни о чем не думал в тот момент! Мы танцевали вокруг праздничного костра, Долли жаждала быть любимой… пусть даже мимолетно…

— Понимаю: она была удостоена лишь вашего мимолетного внимания!

— Да вы же понимаете, что все это не так!

— Но вы смогли удостоить ее своим вниманием лишь ненадолго? Не так ли?

— Отчего вы вдруг рассердились?

— Я ненавижу это отношение к женщинам — как будто они созданы лишь для того, чтобы время от времени удовлетворять желания мужчин! Будто игрушки, которые можно взять, поиграть и выбросить!

— Вы говорите какие-то прописные истины!

— Но именно они очень точно отражают суть вещей!

— Не думаю. Тем более с Долли дела обстояли совсем не так! Вы же знаете, я ее ни к чему не принуждал…

— Думаю, нам пора ужинать! — прервала я Джейка. Он взял мою руку и сжал ее.

— Это был такой волнующий вечер! Встретить вас… вот так! Я собирался приехать к вам через несколько дней. В этот раз мне впервые удалось выбраться в Лондон. Мой брат был старым приятелем лорда Инскипа, так что я, естественно, был приглашен на бал.

— А они знают, что вы отбыли несколько лет… в заключении?

— В Австралии? Да, но это не в счет. Людей высылают в Австралию за политические убеждения: это совсем не то, что отсидеть срок в здешней тюрьме. Уверяю вас, я не собираюсь скрывать свое прошлое: люди должны воспринимать меня таким, какой я есть!

Мы пошли в столовую. Я была в замешательстве, поскольку эта встреча застала меня врасплох! Должно пройти какое-то время, прежде чем я сумею поверить в то, что Джейк вернулся. Я вдруг поняла, что в течение этих девяти лет очень часто думала о нем. Он постоянно вторгался в мои мысли. Теперь же, когда Джейк вернулся, встреча с ним смущала меня более чем когда бы то ни было.

Я увидела родителей, сидевших за одним из столов и, оставив его, поспешила присоединиться к ним. Мать спросила:

— Что это за благородный господин, с которым ты вошла? Вы были с ним в саду?

— Да, в зале слишком жарко.

— Кто он?

— Некий сэр Джейк…

— Отец припоминает этого господина, где-то он с ним встречался…

Лосось был превосходен, впрочем, пирожки тоже; подавали шампанское… Я ела и пила без особого аппетита, так как была взволнована.

Потом я вновь заметила Джейка. Он сидел за столом Инскипов, оживленно что-то рассказывал, и его соседи, похоже, веселились. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся.

— Весьма привлекательный! — сказала мать, проследив за моим взглядом. — Похоже, он посматривает на тебя?

— Уверена, что он посматривает на многих!

— Он флиртовал с тобой? — спросила мать. — В его внешности есть что-то авантюрное.

— Вряд ли.

— Но он интересный человек?

— О да, очень!

Она вздохнула, видимо, опять подумала о том, что я поспешила со своим браком.

После ужина Джейк пригласил меня на танец. Я встала, пытаясь сделать безразличное лицо, хотя на самом деле мне было очень приятно. Мы присоединились к танцующим.

— Я должен повидать свою дочь!

— Возможно, будет лучше, если ее привезут в Лондон?

— Вы привезете ее?

— Скорее всего, это сделает моя мать, или ее гувернантка. А может и Ли.

— Ли!

— Да, она живет с нами. Вернувшись из своих странствий с цыганами, Тамариск привела ее с собой, и с тех пор девушка у нас.

— Ли…— произнес Джейк, и я почувствовала неуместный укол ревности. Это уже должно было послужить для меня предупреждением. Я была замужней женщиной; он был когда-то странствующим цыганом, заключенным, соблазнителем невинной девушки, человеком, способным на убийство. Почему же я должна ревновать его к Ли? Почему я должна чувствовать себя такой взволнованной рядом с ним? Почему я считаю, что этот бал, может статься, самое важное событие в моей жизни? Из-за него? Мне следовало быть поосмотрительней!

— Лучше, если вы привезете ее!

— Мне не хотелось бы слишком часто оставлять своего мужа!

— А он настолько болен, что не может путешествовать?

— Да.

Я пыталась представить Джейка в Грассленде в качестве гостя нашего дома. Это очень смущало бы меня, сложилась бы весьма пикантная ситуация. Я представляла, как буду объяснять Тамариск: «У тебя есть отец, он только что появился. Вот он!» А Эдвард? Что подумал бы Эдвард об этом человеке? Он был очень проницателен, особенно если дело касалось меня. Эдвард сознавал, какую жертву я принесла, выйдя за него замуж, и постоянно говорил, что мне не следовало этого делать. Я же постоянно называла сотни причин, по которым мне как раз следовало поступить так, а не иначе. Я любила Эдварда, любила даже больше, чем тогда, когда выходила за него замуж. Мое восхищение мужем росло постоянно, я привыкла к жизни с ним и до сегодняшнего вечера толком не осознавала, от чего мне пришлось отказаться, выйдя за Эдварда замуж.

Я попыталась представить себя свободной. Предположим, я бы не выходила замуж за Эдварда, а сегодня встретилась с Джейком… После всех этих долгих лет мы могли быть вместе!

Я была сердита на жизнь, на себя, на человека, который совершенно неожиданно вновь вторгся в мою жизнь. Он столь легко говорил о своих отношениях с бедняжкой Долли, что я заставляла себя видеть его в совершенно определенном свете. Я вспомнила, как Долли танцевала вокруг праздничного костра, как сидела на кухне в Грассленде, когда Джейк пел и играл на гитаре. Долли обожала его, Долли любила его, для Долли была желанна эта вспышка страсти! Это был единственный случай в ее жизни, когда она ощущала себя любимой и желанной… В результате родилась Тамариск. Долли жаждала этого ребенка! Воспоминания, одно за другим, всплывали в моей памяти. А как Долли говорила о своем будущем ребенке! Она ни о чем не жалела, так почему Джейк должен был жалеть об этом? По крайней мере, он внес в ее жизнь новые краски, доставил радость, которой Долли не знала раньше. Если все это имело для Джейка меньшее значение, разве была в этом его вина?

— Давно вы замужем? — спросил Джейк.

— Почти два года.

— Значит, если бы я вернулся…

Он умолк. Я понимала, что он хотел сказать: если бы он вернулся раньше, то мог бы предотвратить мой брак! Это было признанием: он чувствовал ко мне такое же влечение, как и я к нему! Я вдруг поняла, что счастлива. Но это длилось лишь мгновение. Мысли вернули меня на землю, к мужу.

— Я была помолвлена с ним. Он пострадал… очень серьезно… на своей фабрике. Я не имела права взять назад свое обещание…— я заколебалась, — и не хотела делать этого, — добавила я, почти оправдываясь. — Он хороший человек… очень хороший!

— Понимаю. Могу ли я приехать в Грассленд и повидать свою дочь?

— Да, конечно.

Мы продолжали танцевать.

— А вы не слишком изменились! Думаю, могли бы вновь совершить те же чудеса, которые совершили тогда… ради меня.

— Я очень жалела вас. Вы не были преступником, вы спасли Ли.

— Возможно, вы вновь пожалеете меня? — Я попыталась весело улыбнуться:

— Сомневаюсь, что теперь вы в этом нуждаетесь, сэр Джейк!

— Всякое может случиться, и тогда вы будете… поступите так же, как тогда?

Танец кончился. Моя мать сидела возле леди Инскип. Джейк проводил меня к ней, поклонился, и леди Инскип представила его матери. Мать выразила удовольствие этим знакомством. Обменявшись с ней парой фраз, Джейк отошел.

— Очаровательный человек! — сказала леди Инскип. — Его брат был близким другом нашей семьи. Он умер. А Джейк Кадорсон получил в наследство весьма крупное поместье. Надеюсь видеться с ним почаще, если, конечно, он будет приезжать из Корнуолла. У него очень крупное поместье, а кроме того, очаровательный домик в Лондоне, возле Парклейн. Джейк Кадорсон редко бывает в нем.

— Мне кажется, я где-то встречалась с этим господином? — сказала мать.

— Он весьма привлекателен! Мне придется взять его под свое крыло. Понимаю, этот господин будет лакомым кусочком для всех невест в Лондоне. У него очень романтическое прошлое, и он не пытается скрывать его. Да и зачем? Оно скорее говорит в его пользу. Когда-то Джейк Кадорсон убил человека, пытавшегося изнасиловать девушку, и его хотели повесить. Кончилось тем, что он отбыл семь лет в Австралии.

— О…— проговорила мать. — я вспомнила…

— В свое время это наделало шуму в Ноттингеме… или где-то там. Джейк был осужден и отправился на семь лет на каторгу, а теперь он вернулся, став одним из самых завидных женихов в этом городе!

Мать озабоченно взглянула на меня. Возможно, она заметила блеск в моих глазах.

Когда мы вернулись домой, она зашла в мою комнату и завела один из ставших привычными разговоров, сразу «взяв быка за рога».

— Ты поняла, кто этот человек?

— Да. Цыган Джейк!

— Правильно! Я как раз пыталась припомнить его имя. Ты много танцевала с ним!

— О да!

— Он вспоминал о прошлом?

— Да, в основном. Кстати, я рассказала ему про Тамариск!

— Господи, ну конечно же! Ведь он ее отец, если Долли говорила правду!

— Долли не стала бы лгать! Он действительно отец девочки, она похожа на него.

— Надо же, кто бы мог в это поверить?

— Он не скрывает своего прошлого. Леди Инскип тоже упоминала об этом, верно?

— Ну да, это придает ему некий романтический ореол! Человек, который жил, как цыган, совершил убийство ради спасения чести женщины и за это пробыл семь лет на каторге… Леди Инскип права: все это романтично — особенно в сочетании с титулом и богатством!

— Да, — согласилась я, — должно быть, женщины за ним увиваются. У него богатый выбор!

— Судя по всему, у него хорошие манеры: ничего не осталось от странствующего цыгана!

— Мне Джейк показался почти таким же, как раньше.

— Конечно, тебе удалось пообщаться с ним! Ага, вот и твой отец, он догадался, где я могу находиться. Ты прав, мы здесь сплетничаем!

— Какое облегчение, когда, наконец, все приходит к концу, — сказал отец, усаживаясь на стул. — Вы были самыми красивыми женщинами на балу!

— Не преувеличивай! — сказала мать. — Там были, гораздо более блестящие дамы, чем мы!

— А я и не говорил про блеск, я говорил про красоту!

— Дикон, а ты видел, кто там был?

— Половина высшего света Лондона, полагаю.

— Ты не заметил ничего особенного?

— Я смотрел только на своих красавиц — жену и дочь!

— Дикон, ты уже слишком стар для того, чтобы впадать в такую сентиментальность! Я хотела спросить, не приметил ли ты молодого человека, постоянно танцевавшего с Джессикой?

— Смуглого?

— Ну да! Ты не заметил ничего особенного?

— Приятный на вид, хорошо воспитанный человек…

— Дикон, ты невнимателен: этого человека мы знали когда-то. Ты помнишь цыгана Джейка?

— О, Господи! Не могу поверить в это!

— Это правда, — сказала я, — Он узнал меня.

— Нам рассказала о нем леди Инскип! — воскликнула мать.

— А что он делал на балу?

— Джейк был приглашен туда, — ответила я, — причем в качестве почетного гостя!

— Его представила мне сама леди Инскип! — вставила мать.

— Он получил в наследство состояние и титул, вот почему вернулся домой из Австралии. Его поместье расположено в Корнуолле, но у него есть и дом в Лондоне.

— Ну конечно, вы уже выяснили все детали!

— Разве это не романтично? — воскликнула мать.

— Это, несомненно, романтичная фигура!

— Джейк приедет в Грассленд, — сказала я. — Это удивило родителей.

— Он имеет право видеть свою дочь!

— Тамариск, — пояснила мать.

— Ему бы лучше помалкивать об этом, — заметил отец.

— Похоже, он не собирается помалкивать. Он хочет видеть свою дочь!

— Так значит, он остановится в Грассленде? — спросила мать. — Или ты предпочитаешь, чтобы мы приняли . его в Эверсли?

— Почему? — спросила я.

— Просто я подумала, что тебе будет так удобней? — быстро ответила мать.

— Тамариск живет в Грассленде. Джейк захочет быть там, где находится дочь!

— Вот именно, — сказал отец.

— Надеюсь, вы не будете слишком много болтать о том, что он отбыл срок? — спросила я.

— А какая разница? Он отбыл наказание, и с этим покончено!

— У него есть дочь, — напомнила мать.

— У многих мужчин есть дочери.

— Незаконные? — поинтересовалась мать. Отец пропустил это мимо ушей.

— Пусть приезжает: возможно, он снимет с тебя, Джессика, эту обузу, — он зевнул. — Ну, пойдем. Теперь я уже не большой охотник до этих балов за полночь. Спокойной ночи, дочка, приятных сновидений.

Мать нежно поцеловала меня. А у меня было такое чувство, будто она поняла, какое впечатление на меня произвела встреча с цыганом Джейком.

На следующее утро Джейк пришел к нам в дом и спросил меня. Я приняла его в гостиной, обрадованная и в то же время неуверенная в себе.

— Добрый день! — сказал он, взяв обе мои руки и улыбаясь. — Надеюсь, вы простите мне столь ранний визит? Вчера мы расстались, не обговорив подробностей.

— Подробностей? — спросила я.

— Вы были любезны согласиться на мой визит в Грассленд, чтобы я повидался с дочерью!

— Да, конечно. Думаю, лучше будет посоветоваться с моей матерью. Когда вам удобно?

— Как можно скорее! Узнав неожиданно о том, что у меня есть дочь, я почувствовал, что мне не терпится познакомиться с ней! Я хотел бы пригласить вас позавтракать со мной: я знаю здесь пару неплохих мест.

Я заколебалась, а он продолжил:

— Мне нужно так много узнать о моей дочери!

— Конечно, я понимаю.

Я чувствовала себя глупо, неловко, сильно желая пойти с ним и одновременно понимая, что не следует проявлять излишней сговорчивости. А почему бы и нет? Ведь я была замужней женщиной, значит, имела определенные привилегии и свободы. Отказаться отправиться с ним вдвоем — значило бы намекнуть на то, что я подозреваю его в недобрых намерениях. Или это действительно так и есть! Почувствовав мою нерешительность, Джейк продолжал:

— А как насчет того, чтобы прокатиться по реке? Есть великолепные рестораны на набережных: мы могли сидеть где-нибудь в саду и смотреть на лодки. Мне это очень нравится!

Я сказала, что буду готова через десять минут, и зашла в комнату матери. Но ее горничная сообщила, что она только что ушла с отцом. Я обрадовалась, что мне не нужно объясняться с ней, набросила плащ и спустилась вниз.

Джейк был очень элегантен в темно-синем сюртуке, светлом жилете и высоких сапогах. В своих снах я всегда видела его в коричневых штанах и в оранжевой рубашке. Даже тогда в таборе у него был свой собственный стиль: он всегда был личностью, выделявшейся в любом окружении. Я начинала чувствовать беспричинную радость, если не считать причиной того, что я была в его обществе.

Джейк взял меня под руку, и мы пошли вдоль по улицам, ведущим к реке. Стояло чудесное утро: грело солнце, а город был все еще пронизан радостью великой победы. Похоже, все вокруг были счастливы.

— Я так рад, что встретил вас! — сказал Джейк, сжав мою руку. — Конечно, в любом случае я отыскал бы вас. Надо же, как все сложилось! — не переставал удивляться он. — Отправляясь на бал к Инскипам, я и не представлял, какой сюрприз он мне готовит!

— Сюрпризы всегда приятны.

— Вы знаете, я часто мечтал о чем-нибудь подобном — прогуливаться по лондонским улицам с прекрасной дамой, причем, как ни странно, с вполне определенной прекрасной дамой. И вот все свершилось! Мысленно я представлял это сотни раз! Может быть, это ясновидение?

— Конечно, нет! Оказавшись в Лондоне, вы наверняка легко нашли бы прекрасную даму для совместных прогулок! Должно быть, находясь за границей, вы тосковали по дому?

— Мечтал о таком вот дне!

— Несомненно, день обещает быть прекрасным. Мне кажется, как бы далеко ни забирался человек, он никогда не сможет забыть родную землю.

— Там всегда тоскуют по родине. — Джейк взглянул на меня:

— К тому у меня же были особые причины…

— Вы были заключенным и знали, что сможете пройтись по лондонским улицам, лишь став свободным человеком?

— Не только поэтому…

Мы подошли к реке. Джейк нанял лодку и помог мне сесть в нее. Затем он взял в руки весла, и мы поплыли вдоль берега, мимо Тауэра и других знакомых зданий. Река была заполнена лодками с радостными, смеющимися людьми. Откуда-то доносились звуки скрипок.

— Поближе к Гринвичу станет спокойней, — сказал он. — собираюсь отвезти вас в «Белый олень». Когда-то я бывал там, и мне очень нравилось. Конечно, я был молод! Как вы думаете, разумно ли возвращаться в места, напоминающие о юности?

— Вряд ли: они прекрасны в воспоминаниях, а когда видишь их в реальности, часто разочаровываешься!

— А мне почему-то кажется, что сегодня «Белый олень» будет для меня привлекательным, как никогда!

— Не возлагайте на это слишком больших надежд: бывает жаль, когда они не сбываются.

— Со мной этого не произойдет!

— Вы искушаете судьбу.

— Я всегда искушал судьбу! Вы знаете, у меня складывается впечатление, что судьба любит, когда ее искушают!

— Не думаю, что это распространенное мнение.

— А я никогда не был сторонником распространенных мнений, я всегда был индивидуалистом!

— Именно поэтому вы покинули дом и жили с цыганами. Вы долго пробыли с ними?

— Около двух лет.

— Довольно долго.

— Это было чем-то вроде вызова! Цыгане разбили табор на нашей земле, а у нас с братом как раз произошла очередная ссора. Они были частью нашей повседневной жизни. Брат бросил мне: «Ты ничуть не лучше этих цыган! Тебя устроила бы жизнь-скитание, бесцельная, ни к чему не ведущая…» А я с вызовом ответил: «Возможно, ты и прав, по крайней мере, они живут естественно!» И я ушел к цыганам. Конечно, это было глупо, но тогда мне было восемнадцать, а в этом возрасте человек способен делать глупости!

— Да, — согласилась я,

— Только не вы!

— Вы меня не знаете!

Джейк подогнал лодку к какой-то лестнице, и мы вышли на берег.

— Здесь есть ресторанчик, — сказал он, — прямо на берегу реки! Там сад. Будем сидеть за столом и наблюдать за рекой. Именно таким мне и запомнилось это место!

Мы поднялись по отлогому склону и выбрали себе место. Миловидная девушка в чепце и в открытом платье подошла к нам, чтобы принять заказ. В меню были рыба во фритюре, холодная говядина и пирог с голубями, а также эль, домашний сидр и настоящее французское вино.

— Любопытно, не то ли это бургундское, которое делает Шарло? — заметила я. — Это мой сводный брат, который живет во Франции.

— Давайте выпьем вина за здоровье вашего брата!

Мы решили заказать холодную говядину, которую подавали с горячей картошкой. Еда была простой, но вкусной. Я рассказала Джейку о виноградниках Шарло и о том, что теперь, когда война закончилась, можно будет время от времени ездить друг к другу в гости.

Джейк внимательно выслушал меня, а затем сказал:

— Как приятно сидеть здесь с вами!

Я слегка покраснела и сделала вид, что поглощена говядиной.

— Мне хотелось бы рассказать вам о том, что я пережил. Знаете, ведь я никогда никому не рассказывал этих подробностей!

— Не причинят ли вам боль воспоминания, которые вы предпочли бы забыть?

— Когда-то я уже говорил вам, что мне придется учиться забывать. Вы можете представить, как я чувствовал себя в зале суда?

— Трудно представить то, чего с тобой никогда не случалось, но думаю, это должно быть ужасно!

— Надеюсь, вам никогда не придется оказаться так близко к смерти, как довелось мне!

— Всем нам когда-нибудь придется оказаться рядом со смертью.

— Да, когда человек старый и все происходит естественно, это неизбежно. А когда другие решают, что тебе пора покинуть этот мир! Тогда я лежал в своей камере и постоянно думал. Я спрашивал себя, где я буду в это время через год? Буду ли я в этом мире или погружусь в небытие?

— Не нужно об этом…

— Я все-таки расскажу вам об этом и больше никогда не буду вспоминать! Потом я оказался в зале суда. Я был уверен, что меня приговорят к смерти! Быть повешенным — это так позорно, так недостойно! Ни один человек не должен подвергаться такому унижению! Именно это меня и беспокоило: унижение, а не страх потерять жизнь: жизнью я рисковал довольно часто.

— Вы должны выбросить это из головы!

— Хорошо, давайте я вернусь к тому моменту, когда понял, что останусь жив. До тех пор я не понимал, насколько прекрасна жизнь! Жить… пусть даже, как раб… семь лет каторги на незнакомой земле… Но тогда я обрадовался! Как я сказал — жизнь прекрасна!

— Расскажите мне об Австралии, — попросила я.

— Никогда не забуду, как впервые увидел гавань Сиднея! На время всего путешествия нас задраили в трюме, мы даже не знали — день стоит или ночь? Ужасными были дни, когда наш корабль швыряло на волнах, словно щепку. Люди болели, некоторые умирали. Море было прекрасно, но мы его видели лишь во время прогулок — один час в сутки. Мы все были связаны одной веревкой: воры, разбойники, убийцы, браконьеры. Были и такие, кто украл всего лишь носовой платок или не одобрял власти. Нас держали вместе: тех, кто приговорен к семи годам, четырнадцати и к пожизненной каторге. Бывали моменты, что греха таить, когда мне хотелось, чтобы ваш отец не заступался за меня, поскольку был уверен — лучше висеть в петле, чем жить в этом аду!

Я протянула руку через стол и слегка прикоснулась к его руке. Он немедленно откликнулся, крепко пожав мою руку. Я сказала:

— Мне очень жаль! Как мне хотелось тогда помочь вам бежать из Грассленда!

— Если бы это удалось, до конца дней своих я находился бы в розыске! А сейчас я свободный человек, я отбыл свое наказание! Мне повезло: я мог бы оказаться среди каторжников, прикованных друг к другу цепью.

Я содрогнулась.

— Попробуйте представить: на работе за ними следит вооруженная охрана, с ног у них никогда не снимают цепей. И так они живут — в связке с сотней других несчастных! Но зачем я рассказываю вам все это? Ведь я хотел, чтобы этот день был счастливым!

— Я думаю, вам нужно рассказать об этом… хотя бы раз. Освободитесь от этого груза и никогда больше не вспоминайте об этом!

— Я не встречал таких людей, которым бы хотел все рассказать. С вами все по-другому: вы были моим другом… с того самого дня, когда застали меня в том доме.

— Как все это несправедливо: вы убили человека, который заслужил это, спасли честь девушки, а за вами еще охотились, называли преступником!

— Теперь, позвольте, я расскажу вам о том, как мне повезло! По прибытии нас вывели на палубу, и нашим глазам предстала прекрасная гавань. Не знаю, как описать ее… Маленькая бухточка, песчаные пляжи, а за ними — кружево кустарника! Все это было так прекрасно, что занимался дух… Жаркое солнце, воздух, наполненный ароматами, великолепные птицы — какаду, попугаи… потрясающих расцветок! Должно быть, многое изменилось с тех пор, как в этих местах побывал Кук. Появились постройки — небольшие домишки поселенцев. Низкие холмы, лощины и кусты, которые иногда растут у самого края прибоя… Просидев несколько месяцев в тесном трюме, оказываешься ослепленным этой неожиданно открывшейся взгляду красотой, глубоко вдыхаешь этот волшебный воздух и чувствуешь — до чего все-таки прекрасно жить!

Пришлось еще в течение нескольких дней оставаться на борту корабля — ждать людей, которые должны были стать нашими хозяевами на срок приговора. В газетах появилось объявление о прибытии новой партии заключенных. Нас выводили на палубу, выстраивали и нас выбирали предполагаемые владельцы. Должен сказать, что это был один из самых унизительных моментов в моей жизни: к нам относились, словно к скоту! Я вновь расстраиваю вас, а ведь хотел рассказать о том, как мне повезло. Меня выбрал скотовод, у которого была небольшая ферма в нескольких милях от Нового Южного Уэльса. Он оказался неплохим человеком. Ему был нужен хороший работник, а я был молод и силен, и срок был всего семилетний, а это значило, что я не был закоренелым преступником.

Джо Кливер выбрал меня, и с этого момента я вновь начал напоминать человеческое существо, хотя жизнь моя была нелегкой. Только тогда я понял, насколько легко прожил двадцать лет своей жизни. К работе отвращения у меня не было, я даже любил ее. Я получил одеяло и спал в хижине вместе с двумя другими работниками.. Там же мы готовили еду и кипятили воду в жестянках. Восемь фунтов мяса, десять фунтов муки в неделю и кварта молока в день — таким был наш рацион, а трудились мы с восхода до заката. Это была тяжелая жизнь, но она начала мне нравиться. Джо Кливер приметил меня, потому что я показал ему приемы работы, которые приносили хорошие результаты. Через год я уже спал в доме, и хозяин часто советовался со мной.

Я кивнула, хорошо представляя себе все это: Джейка можно было выделить где угодно!

— Шли месяцы, годы, прошло семь лет, и я стал свободным человеком! Джо не хотел расставаться со мной: он выделил мне участок земли и оказал кое-какую помощь. Сначала я обзавелся несколькими овцами, потом у меня появилось их много. Джо сказал, что из меня получится удачливый скотовод: не успею оглянуться, как обзаведусь собственным приличным хозяйством. Потом пришли новости из дома: умер брат, и я унаследовал семейное имение и титул!

— И вы бросили все, что у вас было, и возвратились домой? И не вернетесь больше в Австралию?

— Возможно, когда-нибудь и вернусь. Вам хотелось бы увидеть те края?

— Меня всегда интересовали новые места!

— Там постоянно все меняется. Я видел, как изменилось это место за проведенные там годы. Джо часто брал меня с собой в Сидней. Он говорил, что я умею торговаться, а ему это никогда не удавалось. Видимо, я был более красноречив, а может, более настойчив? Мы с Джо стали добрыми друзьями. Да, так о чем я?.. Ах, да, про то, как растет город! Там, где совсем, недавно были тропы, появляются настоящие улицы… Там много природных богатств… Да, я был бы не прочь вернуться туда!

— А что стало с землей, которой вы владели?

— Я передал управление ею другому человеку, так что мне все равно придется вернуться туда.

— Но не остаться?

— Нет, мой дом — в Англии, в Корнуолле! Вы знаете Корнуолл?

Я покачала головой.

— Вам там понравилось бы! Корнуолл отличается от остальной Англии: он ближе к природе. И не только это: у корнуолльцев полно суеверий, в этих краях есть нечто сказочное! Вы, столь практичная и здравомыслящая, относитесь, наверное, к этому скептически?

— Боюсь, я не такая здравомыслящая, как это может показаться.

— Я в этом уверен!

— Как вы можете быть в чем-то уверены? Вы меня почти не знаете! Вы познакомились со мной, когда я была еще ребенком, и с тех пор до вчерашнего вечера мы не виделись.

— С первого момента нашей встречи я не переставал думать о вас!

Я рассмеялась:

— Полагаю, это просто галантность: мужчины считают, что постоянно должны говорить женщинам нечто подобное.

— Это правда! — Джейк. — знаете, когда я был заперт в этом ужасном трюме, мне помогали подавить свою бессильную ярость на судьбу лишь воспоминания о маленькой девочке с чистым взглядом, которая была такой искренней, такой открытой. Девочка, которая спасла мне жизнь! Забыть того, кто спас твою жизнь, невозможно!

— Вы преувеличиваете, не я спасала вашу жизнь, это мой отец сделал все, что мог!

— Но на этом настояли вы! Пэнфолд рассказал мне обо всем, когда приходил в порт попрощаться со мной перед отплытием.

— Я чувствовала себя виноватой…

— Потому что за вами следили, когда вы шли в тот дом? Да, вы поддерживали меня все дни того ужасного путешествия. И потом, когда я жил в хижине, я вспоминал вас. Частенько я говорил себе: в один прекрасный день я стану свободным, вернусь и разыщу Джессику! К тому времени она будет взрослой…

— А вы никогда не думали о Долли?

— Изредка. Бедняжка Долли!

— А я полагала, что именно она должна была присутствовать в ваших мыслях!

— Долли? Она появилась… и исчезла. Думаю, она отнеслась ко мне точно так же.

— Неужели вы думаете, что такая девушка, как Долли, способна завести интрижку, получить удовольствие, а потом перестать думать об этом? У Долли не было мужчины ни до вас, ни после! Долли не была женщиной легкого поведения, которую можно использовать и бросить!

— Так уж случилось! Долли все прекрасно понимала. Она знала, что я не останусь с ней.

— Мне это трудно понять!

— Конечно, если бы не ребенок, это и в самом деле осталось мимолетным развлечением!

— Не думаю, что Долли относилась к этому так же… Впрочем, она ведь была представительницей того пола, который создан только для того, чтобы ублажать пол противоположный!

Джейк улыбнулся.

— С каким жаром вы защищаете женщин! Вы именно такая, какой я ожидал вас увидеть! Но никогда не думал, что вернусь и застану вас… замужем!

— Почему бы и нет? Я давно уже не ребенок, скоро мне исполнится двадцать один год.

— Семь лет, восемь лет — это большой отрезок жизни! Расскажите мне о вашем браке. Вы счастливы?

— Счастлива!

— Но не вполне?

— Почему вы так думаете?

— Я чувствую это!

— Я не представляю себе более милого мужа!

— Вы рассказали мне о нем очень мало. С ним произошел несчастный случай: это все, что я знаю.

— До этого несчастного случая я была помолвлена с ним.

— Вы были очень влюблены?

Я заколебалась: стоит ли быть совершенно откровенной?

— Конечно, нет! — заключил Джейк. — Тогда почему вы вышли за него замуж?

— Амарилис объявила о помолвке, и я решила, что мне пора сделать то же самое. Все хотели, чтобы я вышла замуж за Эдварда, и его семья, и моя…

— Он богат, полагаю? Из хорошей семьи? — с иронией спросил он.

— Не слишком богат, но состоятелен и имеет свое дело в Ноттингеме… Это добрые приличные люди, моя семья полюбила их. Кстати, если бы не вы, то мы никогда не познакомились бы с ним!

Он удивленно посмотрел на меня.

— Это случилось, когда мы ехали в Ноттингем… Тогда вы должны были предстать перед судом. Тогда мы с семьей моего мужа и познакомились. Наши семьи подружились, и, когда Долли умерла, Баррингтоны купили Грассленд. Так они стали нашими соседями…

— Значит, вы совершили помолвку, потому что так поступила Амарилис?

— Ну, что-то вроде этого… А потом с Эдвардом произошел этот ужасный случай! Мой муж был таким храбрым, таким чудесным! Он хотел освободить меня от данного ему слова, но я не согласилась!

— Это жизнь не для вас, — промолвил Джейк.

— Это жизнь, которую я выбрала!

— Вы рождены не для того, чтобы быть монахиней: вы эмоциональны и полны жизни!

— А вы были рождены для того, чтобы стать рабом? Что Вы имели в виду, говоря, что я рождена не для этого? Мы все рождены для того, что нам предназначено судьбой!

— Я не мог предотвратить того, что произошло со мной. Неужели я мог стоять в стороне и смотреть, как истязают Ли?

— А я могла нарушить обещание и бросить Эдварда только потому, что он стал инвалидом?

— Вы сделали просто благородный жест! Что за идея — связать себя на всю жизнь с инвалидом?

— А вы? Чуть не погибнуть, отправиться на семь лет на каторгу ради какой-то девчонки?

— Вы хотите сказать, что мы оба?…

— Не знаю. Я могу лишь сказать, что сделала то, что была обязана сделать, и, полагаю, то же самое относится к вам!

Он взял мою руку и пожал ее.

— Какой серьезный настрой у нашей встречи! Я-то думал, что она доставит нам удовольствие, будет весело, когда мы встретимся спустя долгие годы. Следовало бы больше радоваться кашей встрече. — Он наполнил мой стакан бургундским и поднял свой. — Давайте веселиться!

Грустное настроение исчезло, и Джейк сразу же стал похож на того смеющегося цыгана, которого я знала много лет назад.

Он стал рассказывать о своем поместье в Корнуолле и так живо описывал его, что я прекрасно представила картину — особняк из старого серого камня, с крепостными башнями, с длинной галереей, где, естественно, водятся привидения. Ни один дом в Корнуолле не может называться старинным, если в нем нет привидений. «Мы ведь живем неподалеку от мавров, да и море у нас рядом. Надеюсь, вы когда-нибудь навестите меня?»

Мне хотелось верить в то, что это когда-нибудь случится. Так действовал на меня Джейк. Он заставлял меня погрузиться в мир, где все возможно. Я вновь становилась юной и беззаботной и могла на время забыть, что обременена долгом и ответственностью. Я видела себя прогуливающейся по этому дому и восхищавшейся длинной галереей, башней со шпилем. Мысленно я видела часовню, большой холл и сад, полный азалий, рододендронов и гортензий — розовых, синих и белых. Джейк был хорошим рассказчиком и описывал все так живо и красочно, что мне захотелось увидеть все это своими глазами.

Я вернулась к реальности, осознав, что прошло довольно много времени. Моя семья начнет беспокоиться, следует собираться домой.

Не спеша мы возвратились к лодке, и на обратном пути я ощущала легкую грусть. Я позволила себе погрузиться в мечты, а расставшись с ними, осознала, как никогда сильно, что мое замужество с Эдвардом было поспешным и необдуманным. Я глядела на Джейка, сидящего за веслами, улыбавшегося мне многозначительной улыбкой. С его лица исчезла та печаль, с которой он рассказывал мне о своих скитаниях… Я была в сильном замешательстве: мне не хотелось расставаться с ним, хотелось постоянно ощущать радость, которую он излучал. Она была тем более удивительной, если принять во внимание страдания, пережитые Джейком за долгие годы каторги. Их особенно тяжело переносить такому человеку, как Джейк.

В минуты, проведенные на реке, я говорила себе: «Должно быть, я влюбляюсь?» Я думала, что этого никогда не произойдет со мной, но это произошло… слишком поздно!

Мы выбрались из лодки и пошли к нашему дому. Сейчас, видимо, было около трех часов дня. Я была несколько раздражена и расстроена, совсем забыв о том, что обо мне могут беспокоиться.

Мы вышли на Пиккадилли. Должно быть, я бессознательно ускорила шаг, так как Джейк спросил:

— Вы, наверное, спешите?

— Я и не думала, что уже так поздно!

— Давайте свернем сюда: так мы сократим путь.

В этот момент я заметила ее и мгновенно узнала. Это была та самая девушка, которая когда-то притворялась слепой. Сейчас она выглядела совсем по-иному! И уж, несомненно, была зрячей! На девушке была дорогая, но весьма крикливая одежда: щеки ярко нарумянены, а остальное лицо набелено; глаза, которые когда-то выглядели столь трогательно незрячими, были густо обведены краской. Она перешла через дорогу и вошла в дом.

— Что это за место? — спросила я Джейка.

— Клуб «Фринтон», — ответил он.

— «Фринтон!» Я слышала о нем: именно здесь Джонатан проиграл когда-то большую сумму. Что это за заведение?

— По-моему, у него весьма дурная репутация!

Все это было очень странно. Что девушка делала в этом клубе? Что-то следовало предпринять, но я не знала, что именно.

— А вы знаете, кто им владеет?

— Говорят, мадам де Ларж.

— Я слышала о ней.

— У нее несколько таких клубов. Говорят, что там творятся какие-то темные делишки. Клуб посещают проститутки и молодые шалопаи — а возможно, и не только молодые. У них больше денег, чем здравого смысла! Таких мест довольно много в Лондоне. Владелицей их считается мадам де Ларж, но я слышал, что это всего лишь подставное лицо, за которым стоит какая-то организация.

— А зачем нужна анонимность?

— Это весьма непристойный бизнес! Меня не удивило, если бы оказалось, что реальными владельцами этих клубов являются какие-нибудь «столпы общества»!

Я была потрясена: после стольких лет вдруг встретить ту самую девушку, которая когда-то преследовала меня в ночных кошмарах. Это просто обескураживало.

Когда я рассказала об этом своим родителям, то отец заметил:

— Это явно беспутная женщина, многие из них посещают эти клубы! Мы ничего не сумеем добиться даже если отыщем ее: все случилось слишком давно!

— Существует некая женщина, якобы являющаяся владелицей этого клуба, — мадам де Ларж.

— Думаю, это подставное лицо!

— Я была потрясена, увидев эту девушку! Я бы узнала ее где угодно, хотя сейчас она разодета, да и лицо у нее стало иным!

— Будем надеяться, что она вернулась к своей основной профессии, — буркнул отец, — и больше не делает попыток способствовать похищению невинных девушек!

— А я считаю, что мы должны что-то предпринять! — настаивала мать.

Отец обратился ко мне:

— Только не пытайся выслеживать ее, если вы вновь встретитесь!

Мою мать больше интересовал Джейк Кадорсон.

— Я беспокоилась, не зная, где ты! — сказала она с легким упреком.

— Я заходила к тебе, чтобы сообщить, что ухожу с Джейком, но не застала. Он хочет приехать к нам повидать Тамариск, а я не знаю, как поведет себя девочка, когда ей неожиданно представят отца.

— Она — непредсказуемый ребенок! — согласилась мать.

— Думаю, — произнесла я, — нужно подготовить ее, а потом, когда она освоится с мыслью, что у нее есть отец, я приглашу Джейка.

— Мы примем его в Эверсли.

— А почему? Тамариск живет в Грассленде. Мать несколько растерялась:

— Я думала…

Проницательная во всем, что касалось меня, мать заметила, что мои чувства к этому человеку несколько глубже, чем хотелось бы ей.

— В свое время я приглашу его, — спокойно ответила я.

Джейк пришел на следующий день, и отец предложил ему пообедать с нами. Гость охотно принял приглашение. Было очевидно, что он нравится моим родителям. Джейк испытывал особую благодарность к моему отцу, и за обедом они обсуждали тот суд и положение, в котором оказалась страна после разорительной и длительной войны, которая еще не завершилась.

— Почти двадцать лет тянулась война! — заметил отец. — Сейчас у народа, конечно, веселое настроение, все поют, прославляют великого герцога, но посмотрим, что будет, когда увеличат налоги? Это уже совсем другое дело!

— Вы ожидаете волнений? — спросил Джонатан.

— Думаю, что роптать, по крайней мере, будут, — отец повернулся к Джейку. — А как обстоят дела в Корнуолле?

— Ничуть не лучше, чем в остальной стране, — ответил Джейк. — Ко всему прочему, и народ там живет значительно бедней!

— Мы прекрасно знаем, на что способна толпа, — заметила мать. — Муж Джессики стал ее жертвой!

— Пожалуй, нам лучше разъезжаться по своим поместьям, — заявил отец. — Там мы сумеем утихомирить местные бури. А вот городские жители всегда страдают больше всех!

— Помимо бедности, которую усугубила война, народ имеет и другие претензии, — заявил Джейк. — Он требует своего представительства в парламенте и всеобщего избирательного права!

— Но для этого еще не подошло время, — отец. — Неужели мы хотим, чтобы всякий Том, Дик или Гарри, который едва умеет читать и писать, занимался законотворчеством?

— Они вовсе не желают заниматься законотворчеством, — вставила я, — Они всего лишь хотят иметь в парламенте людей, которые представляли бы их интересы.

— Вздор! — воскликнул отец. — Народу нужно просвещение! Он сначала должен понять, что к чему, научиться идти в ногу со временем!

— Именно это народ и пытается делать! — настаивала я.

— Моя дочь страшно любит спорить, — бросил отец Джейку. — Попробуйте заговорить на любую тему, И тут же она начинает доказывать обратное!

— Так интересней жить! — ответил Джейк.

Я была рада, что он понравился родителям, и так легко вошел в наше общество. После того как Джейк попрощался с нами, отец заметил:

— Интересный человек! Любопытно принимать за своим столом бывшего каторжника, Лотти?

— А мне показалось, что он гораздо более интересный собеседник, чем многие наши знакомые!

— Такой жизненный опыт, безусловно, накладывает свой отпечаток. Я рад, что, в конце концов, все уладилось: если бы такого человека повесили, было бы трагедией. Тогда он оказался в этом положении только из-за того, что спас молодую девушку от пьяной скотины. Глупый юный идиот!

— Почему глупый? — спросила я. — То же самое сделал бы и ты в молодости!

— Моя милая дочь, ты удивляешь меня. Я никогда не делал ничего, что не шло бы мне на пользу!

— Ну почему ты всегда стараешься изобразить себя хуже, чем есть на самом деле? Ты и так не без недостатков!

Мы улыбнулись друг другу. Я была очень довольна, что всем понравился Джейк Кадорсон.

Я не думала, что это произойдет так скоро!

Мы должны были выехать из Лондона в конце недели. Договорились, что Джейк приедет в Грассленд через неделю после нашего возвращения туда: нужно было время подготовить Тамариск к новости о том, что у нее есть отец. Джейк говорил, что ему хочется узнать как можно больше о Тамариск, и признался, что очень волнуется перед встречей с ней.

Это произошло во второй половине дня во вторник. Я собиралась пройтись по лавкам и сделать некоторые покупки. Выходя из дома, я столкнулась с Джейком. Наверное, он поджидал меня.

— Мне кажется, мы так давно не виделись! — Я изумленно взглянула на него:

— Это было лишь вчера!

— Я сказал, мне так кажется…— продолжал:

— Я хочу поговорить с вами, мне нужно так много вам сказать!

— У вас есть еще, что сказать? Мне казалось, мы обо всем переговорили!

— Нет! Давайте найдем где-нибудь тихий уголок. Кстати, вы еще не видели мой городской дом! Это довольно близко отсюда.

— Я отправлялась за покупками…

— А они не могут подождать?

— Да, пожалуй, могут, собственно говоря, речь идет о мелочах.

— Мне хотелось бы показать вам свой дом! Конечно, по сравнению с вашим он покажется маленьким. Мой брат использовал его как холостяцкую квартиру, а уж он был самым убежденным холостяком из всех, кого я знаю!

Джейк взял меня за руку, и мне захотелось танцевать прямо здесь, на улице.

Дом был расположен в тихом переулке, где стоял целый ряд таких же домов с небольшими садиками.

— Он очарователен! — похвалила я.

— Да, у моего брата был хороший вкус, и он любил жить с комфортом.

— А кто присматривает за домом? У вас есть слуги?

— Здесь есть нечто вроде подвальчика, где живут мистер и миссис Эверс. Они, как сами говорят, «отрабатывают жилье», и это устраивает обе стороны. Муж за всем присматривает, а миссис Эверс прекрасно готовит. Главное достоинство этой семейной пары — они ни во что не вмешиваются: этому их научил мой брат. Они появляются только по моему зову. Во всех остальных случаях прячутся в своих подвальных апартаментах.

— Как вам повезло! Я часто думаю, что слуги нас просто угнетают: они замечают все, что мы делаем, сплетничают об этом, часто добавляя выдуманные пикантные подробности.

— Я свободен от подобной слежки. Это действительно очень удобно!

Он отпер дверь ключом, и мы вошли в холл. Там были высокие напольные часы и дубовый буфет, на котором стоял большой блестящий бронзовый сосуд. Тишина нарушалась только тиканьем часов. Мне подумлось: «Я не должна была приходить сюда!»

Джейк повернулся ко мне:

— Для меня это волшебные минуты! Видеть вас здесь, в этом доме!

— Мне не терпится осмотреть его.

— Здесь — столовая и кухня, на втором этаже — гостиная и кабинет, а дальше — две спальни. Вот видите, дом невелик, но вполне удовлетворяет мои нужды.

— А кроме него у вас есть еще поместье в Корнуолле? Насколько я понимаю, большую часть времени вы проводите там?

Он провел меня в гостиную с большими окнами от пола до потолка. Светло-зеленые шторы были вышиты золотом, а обивка мебели выдержана в темно-зеленых тонах. Вся обстановка была очень элегантной.

— Позвольте, я помогу вам снять плащ, — предложил Джейк и, сделав это, бросил его на спинку кресла. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза, и вдруг неожиданно он обнял меня и поцеловал.

В первый момент я даже не сопротивлялась, забыв обо всем. Я испытывала такое ощущение, какого мне не доводилось чувствовать никогда. Затем я высвободилась, стараясь вести себя так, будто ничего не произошло, но это было всего лишь притворство.

— Нет смысла делать вид, что между нами ничего не существует, не так ли? — спросил Джейк.

— Разве? — резко спросила я.

— Разве этого не было с самого начала? Вы были еще ребенком, но я сразу почувствовал влечение к вам! Конечно, тогда это казалось забавным: маленькая девочка и мужчина, бросивший все, чтобы странствовать с цыганами! Вы помните?

— Смутно! Вы сидели под деревом, на вас была оранжевая рубашка, а в руках — гитара… Вы и сейчас играете на ней?

— Время от времени… Тогда я играл роль — роль цыгана!

— У вас в ушах были золотые кольца…

— Да, пришлось и об этом подумать! Увидев вас, я сразу понял, что никогда не встречал ничего похожего. И тогда я подумал: «Мне не следовало знакомиться с ней таким образом! Это должно бы произойти на балу, и она должна еще вырасти. Ей должно быть лет семнадцать, это был бы ее первый бал, и свой первый танец она танцевала бы со мной!» И тогда я понял, что наделал, отвергнув прежний образ жизни, отказавшись от своего происхождения, от всего… ради каприза!

— Я не верю в это!

— Клянусь, это чистая правда!

— Но тогда вы не вернулись к себе домой!

— Но вы же знаете эту юношескую гордость! Человек предпринимает какой-то шаг и потом отказывается признать, что сделал это просто по глупости! Я продолжал вести тот же образ жизни, но не мог забыть вас… А потом… Вы знаете, что случилось. А вы явились, чтобы спасти меня! Разве это не доказывает, что мы созданы друг для друга?

— Я не слишком разбираюсь в таких вещах. Но думаю, что мы сами делаем свою собственную судьбу!

Джейк медленно произнес:

— Теперь, когда я нашел вас, не хочу больше упускать!

— Уверена, что вы будете бывать у нас. Ведь вы — отец Тамариск. Вы хотите видеть ее, да и она, вероятно, привяжется к вам.

— Я думал вовсе не об этом… Я люблю вас! И всегда любил! Постоянно думал о вас, находясь на этом ужасном корабле и позже, в своей хижине. Я привык по ночам выходить наружу и глядеть на звезды, воображая, что вы тоже глядите на них. Хотя их рисунок отличается от того, который видел я: мы находились на противоположных концах света. А нам следовало всегда быть вместе!

— Думаю, мне пора идти! Давайте быстро осмотрим дом, и я пойду!

Джейк встал, взял меня за руки и прижал к себе. Секунду мы стояли так. Я почувствовала, что меня охватывает слабость. Я не знала, что это может означать, но восприняла как своего рода предупреждение: мне следовало как можно быстрее покинуть этот дом!

Мы поднялись по лестнице, Джейк шел впереди.

— Дом небольшой, как я уже говорил, но очень удобный!

Мы добрались до лестничной площадки, и он открыл какую-то дверь. Это была спальня с кроватью под пологом. Полог был сделан из зеленого бархата, который хорошо сочетался со шторами, да и ковер тоже был выдержан в зеленых тонах.

— Судя по всему, ваш брат любил зеленый цвет?

— Да, похоже. А вам нравится?

— Очаровательно! Так свежо… Покажите мне следующую комнату, а то мне пора идти!

Но Джейк обнял меня и посадил на кровать.

— Что же вы делаете со своей жизнью? — Я принужденно засмеялась.

— Полагаю, — ответила я, — то же самое, что большинство: просто живу!

— Вы живете неполноценной жизнью, Джессика, вы отгородились от реальности!

— Моя жизнь достаточно реальна!

— Но вы лишь существуете! Зачем вы сделали это? — Я повернулась к нему и довольно сердито бросила:

— Я была вынуждена сделать это! Зачем вы покинули свой дом и стали цыганом? Почему вы убили человека ради спасения девушки, чуть не потеряв при этом свою жизнь?

— Да, мы совершаем иногда такие поступки. Но разве, сделав это, мы должны потом вечно страдать?

— Вы не должны, вам удалось пережить все ваши несчастья! Никогда не забуду, как вы выглядели на балу у Инскипов! Кто бы мог подумать!

— Никто не обязан вечно расплачиваться за свою ошибку! Вы не имеете права отрезать себя от мира! Вы не должны бесполезно увядать!

— Я вовсе не увядаю, а живу весьма полноценной жизнью!

— Теперь, когда я нашел вас, неужели вы думаете, что отпущу?

Я была потрясена: мне хотелось слушать его! Мне следовало уйти, но я не могла, более того, мне хотелось остаться! Я ответила:

— Я сама, как говорится, «стелила постель», и теперь сама должна спать в ней!

Джейк покачал головой:

— Вы и я должны найти счастье вместе!

— Но как это может быть?

Он привлек меня к себе и стал целовать.

«Нет», — говорила мне совесть, но какой-то голос шептал: «Оставайся! Почему бы и нет? Кому это повредит?» Повредит! Ведь я была замужем за Эдвардом! «Эдвард ни о чем не узнает».

Это было сигналом опасности. На самом деле, я внушала себе, что Эдвард не должен ничего узнать. Я сознавала, что делаю плохо, но ничего не могла с собой поделать. В этот момент я сознавала, что готова поддаться искушению.

Джейк продолжал целовать меня.

— Это должно произойти! — шептал он. Я не пыталась освободиться.

— Пожалуйста, Джессика, я мечтал об этом столько лет! Это поддерживало меня, помогало выжить! Однажды я найду ее — повторял я себе, и больше никогда не отпущу!

Я любила Джейка! Как это отличалось от тех чувств, которые я когда-то питала к Питеру Лэнсдону! Меня ошеломляло безудержное желание быть с этим человеком, и я понимала, что никогда не буду счастлива без него.

— Я знаю, ты любишь меня!

— Не могу, не имею права!

— Нельзя говорить, что не можешь, если ты любишь!

— Джейк! — взмолилась я. — Джейк, я обязана помнить о своем долге! До сих пор я не понимала, какую ужасную ошибку совершила, но она сделана, и это моя ошибка! Я обязана жить с ней!

Пока я произносила эти слова, он начал спускать платье с моих плеч. Я чувствовала, что не в силах сопротивляться.

Итак, это произошло! Я была ошеломлена и взбудоражена случившимся. Мне казалось, что это сон, но Джейк был здесь, рядом со мной. Я понимала, что люблю его, любила всегда и буду любить.

Джейк нежно поцеловал меня;

— Не грусти. Это должно было произойти: ты не могла продолжать жить так, если я рядом с тобой. Ты не должна бояться!

Я могла лишь ответить:

— Я совершила… по отношению к Эдварду…

— Эдвард понял бы! Я покачала головой:

— Он не должен узнать об этом!

— И не узнает.

— Я предпочла бы умереть! Ведь он такой хороший! Этот несчастный случай… и с таким человеком! Я обязана заботиться о нем всю оставшуюся жизнь!

— Не всегда дела будут обстоять так. Нам надо подумать, что делать.

— Мы больше не должны встречаться!

— Об этом не может быть и речи!

— Я знаю, что жены бывают неверны своим мужьям, а мужья — женам, но это не имеет никакого отношения ко мне! Речь идет не о каком-то муже и о какой-то жене: это Эдвард и я!

— Моя милая Джессика, ты живешь не в монастыре! Жизнь дается для того, чтобы наслаждаться ею! И это наше свидание не станет последним. Зная, что на самом деле представляет собой твой брак, никто не посмеет осудить тебя за это!

— Я сама себя осуждаю!

— Я сумею переубедить тебя.

Он вновь обнял меня, и мы опять стали заниматься любовью… на этот раз неторопливо, нежно. Я и не пыталась сопротивляться.

Я понимала, что с этого момента наступил перелом в моей жизни. Знала я и то, что я не смогу сопротивляться этому. Я собиралась обречь себя на двойную жизнь.