Рустам
– Нин, просто посмотри по бумажкам, сделала Кудряшкина аборт или нет! – теряю я терпение.
Приехал в ту клинику, куда года два назад возил Кудряшкину для решения проблемы. Если бы я только знал, чем мне ее аборт обернется в будущем…
Врачиха как назло медленно щелкает мышью, потом роется в папках.
– Нету инфы, Руся… – растерянно отвечает она. – Я сейчас до Ульянки, узистки схожу, мы же с ней вместе в деле были, расспрошу, куда-чего.
– Погоди, я с тобой пойду! – решительно поднимаюсь я.
Через полминуты мы входим в затемненный кабинет. Ульяна что-то сосредоточенно пишет в бумагах.
– Уль, ты помнишь девку с двойней, что Рустам привозил на чистку?
– Еще бы! – усмехается узистка, – Я на Кипре тогда по полной зажгла на эти деньги… А что-то случилось? – настороженно смотрит она на нас.
– Она точно сделала аборт?! – не в силах я больше сдерживаться.
– Конечно, – отвечает Уля, – Нин, ты же ей таблетос выдала, мы ее в процедурной заперли.
– И что потом? Она выпила? Аборт был?! – меня крайне бесит тупость обеих врачих.
– Наверно. – сглатывает Уля. – Ну конечно, выпила, мы ж ее по полной программе напугали!
– А что должно было произойти, после того как она выпила? Ребенок должен был, кхм… выйти? – продолжаю допытываться я.
– Ну, не сразу, через некоторое время, но да, все должно было выйти с месячными.
– А есть такая вероятность, что она не выпила эту таблетку?!
– Слушай, Рустам, в рот мы ей не заглядывали, в трусы, впрочем, тоже. – отрезает Нина. – Мы свою часть договора выполнили – напугали внематочной и дали таблетку. Только идиотка на ее месте, зная, что ей грозит разрыв маточной трубы, не выпила бы таблетос.
– Так что, Русь, – вторит Нине Уля, – Выпила она сто процентов, и домой свалила. А раз к нам не обратилась больше, значит аборт произошел без последствий.
– Вот черт!!! – в сердцах бью по Ульяниному столу. – Ну может, хоть один крохотный шанс есть, что она все же родила?!
– А тебе зачем? – испуганно интересуется Нина. – Деточек понянчить захотелось?
– Не твое собачье дело! – рявкаю на докторицу.
– Рустам, вообще шанс есть, – сообщает мне Ульяна. – Дева была очень расстроена и подавлена внематочной. Видно было, что она хотела этих детей…
Блин. Как-то мерзко на душе становится от этого. Одно дело, когда девушка не хочет сохранять беременность, и идет на аборт добровольно, а другое, вот так, когда ее вынуждают… Кудряшкиной наверно было неприятно осознавать, что другого выхода не будет. У них же, у баб материнский инстинкт развит… а еще аборт – стресс для их нервов.
М-да… очень нехорошо тогда вышло. А сейчас так вообще – писец полный!
***
– Короче, пап, живчики у меня не того самого. Не живые.
– В смысле? – хмурится батя.
– Какая-то зооспермия у меня неподвижная, – краснея сообщаю отцу результат анализа, – в общем, в ближайшее время от меня никто не залетит.
На папу смотреть страшно. Словно он мне втащить по зубам собрался. Надо срочно смягчить ситуацию:
– А вот по той девушке, что была от меня беременной, вроде есть какие-то просветы.
– Какие?! – рычит батя, насупившись.
– Нет стопроцентного подтверждения аборта. В клинике его не зафиксировали. Ей просто дали таблетку. При докторе она не пила.
– Дома небось выпила. – обламывает меня папа.
– А может и нет! В таком случае, наше наследство спасено!
– Короче, Рустам – ищи ее! Где хочешь ищи! Из-под земли достань и призови к ответу. Если она оставила детей – тебе крупно, просто невероятно повезло. Если нет – то ты самый последний идиот, самолично просравший наследство. У меня все. Пошел вон отсюда!
***
– На заочку? – комкает мое заявление в руках проректор. – Почему решила пойти на заочку? Это же – последний курс. Отучись уж как-нибудь на очном, потерпи, ну глупо же столько учиться на очке и в конце все испортить…
– Мне нужна работа. – честно признаю я. – Детей-то кормить надо, да и себя, и родители там ждут от меня очередных переводов.
– Так совмещай. – остается Павел Викторович непреклонным.
– Вы представьте, и работа, и учеба, и два ребенка полуторогодовалых… и я одна. Как вы себе это представляете?
Павел Викторович снимает очки, его выражение лица смягчается.
– А как у вас с Вениамином?
Странные вопросы, однако проректор задает.
– В каком смысле?
– В прямом. Не подружились ли вы? Может сблизились?
– Нет, конечно! – заверяю я проректора. – Я на Веню никаких видов и планов не имею. Так что вам переживать не за что!
– Эм… – мягко усмехается профессор, – я и не думал переживать. Даже был бы рад, если бы вы с Веней…
Смотрю ошарашенно на проректора. Он что, решил своего сына пристроить?!
– Не смотри так на меня, Кудряшкина. Это раньше я думал, что плохая идея вас сблизить по-настоящему, думал негоже на Веника чужих детей вешать.
Вспыхиваю. С тех пор как родила, остро переношу любое негативное высказывание в сторону двойняшек.
– А сейчас, спустя два года решил: ты – не самый плохой вариант для Вени: умная, целеустремленная, работящая, с квартирой, – подмигивает мне по-хитрому, – а то, что дети… ну и что? Еще одного, общего, родишь Венику и заживете настоящей семьей. Ведь уже расписаны, чего мыкаться по разным людям?
– Нет, спасибо! – тут же отвергаю я эту бредовую идею. – Веника еще самого воспитывать и воспитывать. У меня и так двое, чтобы еще одного, третьего ребенка, великовозрастного себе на шею вешать.
– А ты подумай об этом с другой стороны, – не унимается Павел Викторович, – воспитаешь мужа под себя. С чистого листа, как говорится, начнешь.
– Я не люблю его. И не хочу воспитывать взрослых мужиков. Мне моих сыновей хватает.
– Поверь мне, – гнет свою линию проректор, – любовь – это вообще десятое дело в семейном счастье. Сегодня не любишь, а завтра жить без него не сможешь…
– Нет. Перестаньте. Сразу говорю, чтобы потом обид не было. С Веней все остается в рамках договора.
– Не руби с плеча, Кудряшкина! Я вам деньгами этот год подсоблю, чтобы обучение хорошо закончили. Тебе работать не надо будет, подумай об этом. А заявление твое пока подержу, вдруг передумаешь?