Заканчивалась неделя. Впереди — два дня отдыха. Казалось бы, радоваться только, а на душе лейтенанта Ветрова будто кошки скребли. Вместе с Тростником он все эти дни провел в бесполезных поисках преступников, которые совершили крупные кражи из квартир. Вот и сегодня ровно в полдень в милицию позвонила хозяйка дома по улице Слепянской и, задыхаясь от страха и волнения, сообщила, что трое неизвестных взломали замки на дверях и вошли в дом ее соседа Лускина. Последний вместе с женой и четырнадцатилетним сыном три дня назад уехал отдыхать к родственникам.
Оперативная машина доставила группу на место происшествия через десять минут, но преступников и след простыл. Пустили собаку. Вначале она взяла след и уверенно пошла в сторону проспекта, но дальше...
Воры, по всей вероятности, уехали на машине. Опрос соседей Лускина ничего не дал. Кроме Мышковской, которая звонила в милицию, преступников никто не видел. А из ее рассказа, если не считать того, что это были трое мужчин, ничего выяснить не удалось.
Ветров стоял посреди комнаты рядом с начальником отделения уголовного розыска Каменевым и размышлял: «Опять та же картина... Вещи в спешке разбросаны по всей квартире. Видимо, воры искали деньги и ценности. Взломы совершены в одно и то же время. И опять машина, и тот же прием. Значит, орудовала одна группа».
Каменев, будто угадав мысли Ветрова, со злостью сказал:
— Одни и те же... Смотри, сколько времени прошло, а мы никак не зацепимся!
Из соседней комнаты послышался голос следователя Харитонова:
— Никаких следов...
К Каменеву и Ветрову подошел эксперт оперативно-технического отдела Градов:
— В перчатках работали.
— Как запоры? — спросил Ветров.
— Да что запоры? Дерни рукой покрепче, и замок вместе с усиками выскочит из двери, — с горечью ответил Градов и, помолчав, добавил: — Добра вон сколько накопили, а купить хороший замок денег жалко!
— Кто же знал, что воры такие нахальные? — вмешалась в разговор пожилая женщина, приглашенная в качестве понятой. — Среди бела дня такое вытворяют.
Каменев усмехнулся:
— А где вы видели, чтобы воры не были нахальными?
В комнату из коридора вошел Харитонов. В руках он держал хозяйственную сумку, с которой обычно ходят в магазин или на рынок.
— Под крыльцом стояла...
В сумке оказались два шерстяных свитера, нейлоновая рубашка и завернутые в «Чырвоную змену» черные мужские туфли.
Харитонов развернул газету и сказал Каменеву:
— Смотрите, Ануфрий Адамович, здесь цифра «двадцать два».
В сумке еще оказалась бутылка из-под вина. Ветров взял ее за горлышко и осторожно поставил на стол, а затем, повернувшись к Градову, попросил:
— Ты поосторожней. Сейчас эта бутылка для нас вроде бы золотом наполнена.
В кухне на столе сотрудники обнаружили остатки пищи. Каменев мрачно пошутил:
— Так торопились на кражу, что даже пообедать решили на месте событий. Наверное, знали, что хозяев нет...
Вскоре появился Тростник. Он ездил за родственниками хозяев дома, которые хотя бы приблизительно могли сказать, что похищено.
Высокий и полный мужчина, брат хозяина квартиры, долго вертел в руках каждую вещь, обнаруженную в хозяйственной сумке, затем подозвал свою жену, приехавшую вместе с ним:
— Люся, по-моему, это вещи Андрея и Валентины?
Женщина подтвердила:
— Конечно! — и повернулась к Каменеву. — Вот этот свитер мы с мужем подарили в прошлом году хозяину на день рождения, а остальные вещи видели у них.
Каменев спросил:
— «Чырвоную змену» они выписывают?
Но родственники ответить не могли: они не знали, какие газеты выписывали Лускины. Брат хозяина хлопнул себя по лбу:
— Постойте, постойте! А не мог ли кражу совершить их сосед?
— Какой сосед? — спросил Каменев.
— Тот, который однажды к ним в дом залез.
Но супруга запротестовала:
— Да погоди ты, Ваня! Он же не в дом лез, а в сад. — И, повернувшись к Каменеву, пояснила: — В прошлом году хозяин пришел вечером домой и видит: кто-то в саду яблоки рвет. Он — туда. Ну и поймал парня. Лет шестнадцати.
— Ты говоришь «яблоки», «яблоки»! — перебил ее муж. — Если он в прошлом году за яблоками полез, то где гарантия, что в этом году за чем-то другим не полезет? Нет, товарищи, вы обязательно проверьте этого жулика.
— Если идти по пути проверки всех, кто за яблоками в чужие сады лазил, — улыбнулся Каменев, — то многих придется проверять. Сами в детстве, небось, в чужие сады заглядывали?
— Я? — мужчина смутился, а его жена засмеялась:
— Лазил, конечно, лазил. Да еще как! Меня заставлял, как, он выражался, «на шухере стоять». Вдруг хозяин с палкой выскочит.
Каменев приказал Ветрову взять список похищенного и ехать в отдел готовить ориентировки.
И вот он уже почти час вместе с помощником дежурного ориентировал все органы милиции.
Резко зазвонил телефон.
— Ветров слушает!
— Здравствуй, Игорь! Ну как, шашлык не отменяется?
Веселый голос Петьки Комарова, его давнишнего друга, сразу же напомнил, что сегодня пятница, что он собирался два дня пожить с друзьями в палатке возле озера. Все это рухнуло.
— Отменяется.
— Опять что-нибудь стряслось? Знаю, что уговаривать и расспрашивать бесполезно. Позвоню вечером в понедельник. Пока!
Да, задача не из легких. Преступники действуют нагло и расторопно. Несколько раз их совсем уж было заставали на месте кражи, и все же им удавалось исчезнуть. Взять хотя бы прошлую кражу. Воры проникли в один из домов по улице Издательской. Их заметил старик, сосед хозяев дома, и послал внука к телефону-автомату вызвать милицию. Через несколько минут машина оперативной группы мчалась к месту происшествия. Но надо же было так случиться: на пустыре напоролась на гвоздь. Пока меняли колесо, потеряли несколько минут. Именно за эти минуты воры успели скрыться.
Игорь невольно улыбнулся, когда вспомнил, как молоденький шофер-милиционер, узнав, что опоздали, со злостью несколько раз ударил ногой по колесу и потом кричал от боли — повредил палец. Ветров понимал, что никуда они не денутся, рано или поздно их схватят. Но он знал и то, что воры не пойманы и это может принести еще больше неприятностей многим людям.
Пришел Тростник.
— Все! Нашелся человек, который может опознать воров!
— Кто? — живо спросил Игорь.
— Понимаешь, как только ты ушел, Каменев направил меня к тому месту, где собака потеряла след. Это недалеко от магазина «Столичный». Я решил опросить продавцов, не видел ли кто-нибудь из них стоявшей машины. Нашел девять покупателей, которые могли видеть воров, но никто не заметил их. Побывал в филармонии — ничего! Опросил всех старушек во дворах ближайших домов — и опять пусто. И вот тогда я пошел в театральные кассы. Это рядом с филармонией. И что ты думаешь? Нашел! Распространителем билетов там работает Зина Белявская. Молоденькая. Симпатичная. И совсем неглупая девушка.
— Слушай! Давай короче. Для меня неважно сейчас, двадцать ей лет или семьдесят...
— Ого! Неважно. Увидишь — этого не скажешь... Так вот, идет она на работу. Было 11 часов 30 минут. Переходит проспект, а на нее «Москвич» серый прет. Еле увернулась. «Москвич» остановился напротив гастронома. Выходят из него трое мужчин и хохочут над Зиночкой. Ну, а она их отругала как следует и вошла в кассы. Один из этой тройки еще крикнул ей вслед: «Не злись, козочка, загляну к тебе как-нибудь, побеседуем!» Пока Белявская отчиталась, пока получила новые билеты, прошло минут сорок. Выходит к проспекту, смотрит, а к «Москвичу» мимо нее та же тройка чуть ли не бегом направляется. И у каждого в руках по чемодану. Удивилась Зина, что они чемоданы в багажник не сложили, а держат в руках. Быстро сели в машину и уехали. Девушка утверждает, что двоих легко опознает. Пригласил ее зайти к нам. Через часок явится. Ты предложи посмотреть фото «квартирников», а я организую перекрытие мест возможного появления этих типов. Каменев приказал тебе попробовать найти преступников с помощью Белявской. Надевай, друже, смокинг, бабочку и прогуляйся по ресторанам, кафе.
Тростник — выше среднего роста, круглолицый и почти всегда улыбающийся. На два года раньше Ветрова он окончил школу милиции и относился к своему сослуживцу покровительственно, как более опытный работник. Ветров и сам с интересом присматривался к работе Тростника, Каменева. Каменев, всегда спокойный, предельно выдержанный, был хорошим начальником и отличным товарищем. С ним легко работать даже тогда, когда сутками приходится глаз не смыкать. А такое в работе уголовного розыска бывает часто: случись преступление — и понятие о нормальном рабочем дне исчезает.
Подвижный и беспокойный, Ветров, в свою очередь, тоже нравился Каменеву и Тростнику. Их поражали его удивительная работоспособность, умение правильно оценить обстановку, видеть главное. Ветров мог днями и ночами находиться на работе. И если уж он выходил на след преступника, то, казалось, не было никакой силы, способной остановить его. В эти минуты он уходил в себя, и ничто, кроме относящегося к делу, его не интересовало. Зато каким веселым и остроумным он был в редкие минуты отдыха! Все свободное время, что оставалось у Ветрова от работы, уходило на учебу. Он заочно оканчивал юридический факультет.
Белявская, впервые попавшая в уголовный розыск, была несколько растеряна и не обратила внимания, что и Ветров тоже немного смутился. «Действительно симпатичная!» — подумал он. В кабинете Харитонова Игорь раскладывал перед Зиной альбомы.
— Вы, Зинаида Александровна, посмотрите галерею наших «подшефных», а вдруг кого-нибудь опознаете. Буду ждать вас у себя в кабинете. Если возникнут вопросы, обращайтесь к товарищу Харитонову. — Ветров кивнул на сидящего за соседним столом следователя, который оторвался от чтения бумаг и, улыбаясь, проговорил:
— Располагайтесь, пожалуйста, поудобнее. Чтобы просмотреть это, вам придется порядком посидеть.
Ветров вернулся к себе в кабинет. Тростник, проверяя пистолет, пошутил:
— Что? Увел побыстрее, чтобы всю правду о тебе не рассказал?
— Ладно уж! Какой шашлык сорвался!
Тростник помрачнел.
— А моя жена с сыном опять одни в деревню поедут. Ну ладно, я пошел. С Белявской куда думаешь пойти?
— На вокзал, затем в аэропорт. После просмотрим рестораны в этих районах.
— Ни пуха ни пера! Буду на рации...
Где-то около восьми часов вечера Ветров и Белявская ехали в милицейском «газике» на железнодорожный вокзал. Ехали молча. Ветров обдумывал план действий. Белявская, впервые попавшая в такую непривычную ситуацию, тоже думала, чем все это кончится. Шофер, которого попросили задержаться часок-другой на работе, не был расположен к беседе. Не доезжая квартал до вокзала, Ветров попросил шофера свернуть во двор мединститута и обратился к Зине:
— Отсюда пойдем пешком.
Ветров отпустил машину, и они, не торопясь, направились к вокзалу.
— Зинаида, давайте с вами договоримся. Во-первых, в интересах дела перейдем на «ты». А во-вторых, будем вести себя так, будто знакомы, по крайней мере, сто лет. И в-третьих, это уже личная просьба... Не смотрите на меня, как на ходячее каменное изваяние, если это у вас получится, конечно...
Белявская улыбнулась:
— Договорились. Только я как-то неловко себя чувствую.
— Почему?
— Впервые встретилась с работником уголовного розыска.
— Не так страшен черт, как его малюют.
Они пересекли площадь, вышли на перрон, затем направились в небольшой сквер, расположенный недалеко от вокзала. В сквере немного посидели на скамейке. Зина рассказала о некоторых подробностях своей жизни, а Ветров, слушая ее, следил за прохожими. Когда попадались люди, похожие на разыскиваемых, он мягко перебивал Зину и молча, глазами указывал на них. Вскоре Ветров и девушка зашли в ресторан и сели за свободный столик недалеко от входа.
Игорь спросил:
— Вы обедали сегодня?
— Да, покупала пирожки.
— Пирожки — это не еда. Будем обедать и ужинать одновременно.
В тот вечер они никого не встретили.
Новый рабочий день, как всегда, начался с пятиминутки. Дежурный по отделу, немолодой капитан с красными от бессонной ночи глазами, сообщил о происшествиях за сутки по району и городу. Ночь прошла, можно сказать, нормально.
Для Ветрова сообщения дежурного интереса не представляли, и он сразу же после пятиминутки направился к Каменеву в кабинет.
— Присаживайся, Игорь Николаевич. А я хотел было бежать к тебе. Сегодня опять придется работать с Белявской.
— Так это же вечером!
— Да, вечером. А днем займись-ка вот этим человеком, — и Каменев протянул Ветрову ориентировку.
— А-а, Драгун! Бежал из колонии и может появиться в нашем городе.
Каменев перебил его:
— Теперь тебе следует знать еще и то, что этот Драгун трижды судим за квартирные кражи. Поступили сообщения, что он уже прибыл в город. Здесь у него наиболее близкие люди — Бурова и Самохин. Последний тоже три раза был судим, и тоже за квартирные кражи. Займись ими. Передай Тростнику: пусть зайдет ко мне. Ему хочу дать дополнительно людей. Надо перекрыть все места возможного сбыта похищенного и появления преступников. А заодно пусть попытается установить, кому принадлежала газета. И еще, Игорь Николаевич... Ты, пожалуйста, лично проинструктируй наряды, заступающие на дежурство на рынке и автостанции.
— Хорошо, Ануфрий Адамович, — ответил Ветров, вышел из кабинета и направился в дежурную часть. Там наряды готовились заступать на дежурство.
Ветров тщательно проинструктировал их. Проверил, насколько они запомнили приметы Драгуна и других подозреваемых, наименование похищенных вещей, и только после этого направился к Буровой. Дом, где она жила, был в двадцати минутах хода, и лейтенант пошел пешком. На углу купил мороженое и, с удовольствием уплетая его, обдумывал план действий.
А вот и этот дом. Небольшой двухэтажный деревянный домишко. Таких в городе осталось много, их сносят в первую очередь. Игорь подошел к крайней двери и увидел на ней цифру два. Бурова жила в четвертой квартире. Ветров решил к Буровой сразу не заходить и постучал в дверь второй квартиры. Вышла старушка. Лейтенант поздоровался и, не представившись, спросил:
— Бабушка, скажите, пожалуйста, где здесь проживает одинокая молодая женщина, которую то ли Верой, то ли Ирой зовут.
Ветров понимал, что его вопрос о женщине, которой он даже имени не знает, звучит довольно странно. Но стоит ему сказать этой старушке, что ему нужна Ирина Бурова, как она тут же ткнет пальцем в сторону второго этажа и захлопнет дверь, чего он не хотел. Бывает, что люди, скучающие от одиночества, при случае могут и побеседовать с пришельцем.
— Говорите, Вера или Ира? — переспросила старушка. — А как она выглядит?
— Такая лет двадцати семи, двадцати восьми, одинокая... симпатичная... глаза веселые, — пытаясь напустить тумана, пояснил оперативник.
— В нашем доме только одна одинокая проживает. Это Ира, из четвертой квартиры. Да вот только не знаю, она ли вам нужна. — И старушка сомнительно покачала головой.
— Это почему же вы так думаете?
— Да вот смотрю на вас, вы такой чистенький, аккуратненький, а к ней обычно какие-то замызганные шастают.
— Она в самом деле одна живет?
— Числится одна — для видимости. У нее всегда кто-то есть, — недовольно проворчала старушка, — жить даже страшно. Я вечерами во двор боюсь выйти, может, бандиты к ней ходят, кто их знает.
— А сами вы знаете кого-нибудь из этих ходоков?
— А вы, мил человек, не из милиции случайно будете?
Ветров решил больше не таиться:
— Из милиции, бабушка, из милиции. Кто-то из соседей написал, что безобразничает она много. Вот я и хочу разобраться, в чем дело.
— А чего ж они не написали ее правильный адрес, фамилию, имя?
Старушка смотрела на Ветрова подозрительно.
— Говорите, что из милиции? А документ у вас есть?
— Конечно, бабушка!
— Покажь! — потребовала она.
Ветров достал из кармана пиджака удостоверение и протянул его старухе:
— Вот, пожалуйста.
— А ты, молодой человек, — окончательно перешла она на «ты», — почитай мне, что там написано.
Ветров развернул удостоверение и прочитал:
— Лейтенант Ветров Игорь Николаевич, состоит в должности инспектора уголовного розыска, — и протянул удостоверение старухе. — Вот посмотрите: печать, подпись начальника есть.
— Ладно уж. Верю. А документ свой спрячь. Все равно неграмотная. Входи, коль хочешь — поговорим.
Ветров вошел в небольшую и аккуратную комнатушку. Одного взгляда на обстановку было достаточно, чтобы сделать вывод: старушка жила одна.
«Это хорошо, — подумал лейтенант, — можно не торопясь расспросить хозяйку».
Он сел на предложенный стул.
— Не скучно вам одной тут жить?
— Да как тебе сказать? Дети у меня взрослые, свои семьи имеют, живут отдельно. К себе зовут жить, а я не хочу. Здесь я сама себе хозяйка.
Неожиданно старушка, взглянув в окно, воскликнула:
— Вот полюбуйся, идет, красавица!
Через тюлевую занавеску Ветров увидел, как наискось, через двор, к дому приближается женщина. Одета ярко: малиновая кофта, желтая юбка.
«Так вот она какая, эта Бурова», — подумал Ветров и спросил:
— Бабушка, у нее сейчас дома кто-нибудь из мужчин есть?
— Черт ее знает, кого она может у себя прятать. Два дня назад соседи из первой квартиры хотели в милицию звонить. Трам-тарарам устроила в квартире: крики, ругань, дрались какие-то мужики, потолок ходуном ходил.
— Вы никого не знаете из тех, кто к ней ходит?
— Не знаю я, сынок, не знаю. Одно могу сказать: нехороший человек и такие же нехорошие люди к ней шастают. Давно за нее пора взяться. Здоровая баба, а не работает. Спрашивается: за счет кого живет?
— Вы правы, бабушка. Будем что-нибудь предпринимать, — сказал Ветров и, попрощавшись, ушел.
Лейтенант решил зайти к Буровой и побеседовать с ней. Тем более что причина есть.
Он поднялся по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и постучал в дверь, на которой мелом была написана цифра «4». Ответа не последовало. Ветров опять постучал, за дверью тишина. Толкнул дверь — открыта. Вошел в полутемный и затхлый коридор, прошел его, отворил вторую дверь и оказался в большой комнате. Посередине стоял стол, покрытый зеленой скатертью. В углу на старом диване сидела Бурова. Она молча смотрела на незнакомца.
— Здравствуйте, вы будете Ирина Брониславовна?
— Я, а в чем дело?
— В скандалах, которые устраиваются в вашей квартире. Я из милиции. Вот мое удостоверение.
Но Бурова, даже не взглянув на документ, сделала удивленное лицо:
— Я никаких скандалов не устраиваю.
— А два дня назад, когда весь дом ходуном ходил, стекла содрогались от матерщины?
— А-а, два дня назад, — растягивая слова, проговорила хозяйка, — это я с мужем немного по душам поговорила, так для них, — показала она пальцем на пол, — это уже скандал. Что они — сами между собой не ссорятся, что ли?
— Кого вы имеете в виду?
— Да вот, соседей из первой квартиры. Чуть что, так сразу же в милицию бегут.
— Странно, странно. Говорите, что с мужем поссорились, а в тот день у вас было несколько мужчин. Кто они?
— Так я же говорю, муж...
— Вы же не замужем.
— Документы в загс подали, скоро распишемся.
— Как фамилия будущего мужа?
Бурова помялась немного, затем как-то неуверенно ответила: «Ревтовский».
— Кто еще был, когда, как вы говорите, слегка поссорились с вашим будущим супругом?
— Кто, кто? Не знаю. Какой-то товарищ мужа. Имени его даже не помню.
— Может, Самохин был?
— Самохин? Какой Самохин? Ах, Ленька! Так он же в больнице лежит.
— Что с ним?
— Говорят, аппендицит.
Ветров видел, что с этой женщиной говорить бесполезно, правды все равно не добьешься, вызовешь подозрение. Он предупредил, чтобы она скандалов больше не устраивала, и, сделав вид, будто он удовлетворен беседой, ушел.
Пешком прошел до райотдела и сразу же направился к Каменеву.
— Ануфрий Адамович, я проверил Самохина и Бурову. Бурова собирается выходить замуж за некоего Ревтовского. Они подали заявление в загс. Самого жениха, к сожалению, я не видел, но в этом нет никакой необходимости. Правда, поведение Буровой, когда я с ней разговаривал, мне не совсем понравилось. А вот Самохин начисто отпадает. Он уже неделю лежит в больнице. Ему вырезали аппендикс.
— Да, если так, то Самохин действительно отпадает, — задумчиво сказал Каменев и спросил: — О Драгуне ничего не слышно?
— Был ли он у Самохина или Буровой, пока не установил.
— Его фотографии все получили?
— Да.
Фото Драгуна нужно вручить внештатным сотрудникам и членам комсомольского оперативного отряда.
Тростник получил новую квартиру и в воскресный день пригласил друзей на новоселье.
Всем было весело. Каменев предложил тост за новоселов, затем Ветров под хохот присутствующих предложил выпить за каждую комнату в отдельности. Все шло хорошо. Для большинства гостей, сотрудников уголовного розыска, такие моменты были большой редкостью. Может, поэтому и настроение в этот вечер у каждого из них было прекрасным. Жена Тростника беспокоилась, не будет ли в квартире шумно от проходящих мимо дома трамваев. Сразу же посыпались шутки. Один из гостей с серьезным видом посоветовал Тростникам каждое утро смазывать трамвайные рельсы салом, другой — заложить окна, выходящие на улицу, кирпичами и сделать дневной свет в квартире.
Игорь обратил внимание на сидящую невдалеке от него девушку. Она была родственницей Тростника и пришла вместе с родителями. Ее большие голубые глаза весело смотрели на людей, и стоило Ветрову внимательно посмотреть на незнакомку, как Тростник наклонился к нему и чуть слышно сказал:
— Кстати, Надя не замужем.
— А ну тебя! — отмахнулся Ветров и покраснел.
Вскоре в квартире зазвучала музыка. Многие начали танцевать. Игорь пригласил голубоглазую девушку. Познакомившись, разговорились. Надя спросила:
— Скажите, не страшно работать в уголовном розыске?
— Что вы, нисколько!
В ту минуту Ветрову захотелось рассказать Наде что-нибудь героическое, но ничего толкового в голову не приходило, и он молча продолжал кружить девушку в вальсе.
Затем все снова пошли к столу. Тростник рассаживал гостей, и по его воле Игорь и Надежда «случайно» оказались рядом. Лейтенант уже перестал краснеть при каждом взгляде, брошенном на него девушкой. Да и разговор стал более непринужденным и свободным. У Игоря то ли от выпитого вина, то ли от того, что рядом с ним находится такая симпатичная и, самое главное, как ему казалось, все понимающая девушка, кружилась голова. Ему было хорошо, он был счастлив.
Надя как будто читала его мысли. Она наклонилась к нему и спросила:
— Игорь, вам часто приходится вот так проводить время?
— Как так? За столом?
— Нет, я имею в виду не работать, а быть предоставленным хотя бы на несколько часов самому себе? Ведь есть же у человека право иметь свое личное время, время на счастье.
Ветрову хотелось сказать, что счастье он находит в работе, что сегодня, увидев Надю, он чувствует себя вдвойне счастливым, что он счастлив потому, что рядом друзья, Тростник, Каменев. Но ответить он не успел. В прихожей раздался телефонный звонок. Тростник поднял трубку, а затем окликнул Ветрова:
— Игорь, ты говорил дежурному, что будешь у меня?
— Конечно.
— Ну так иди к телефону.
Ветров взял трубку.
Звонил дежурный по отделу:
— Игорь Николаевич, начальник отдела приказал разыскать вас. Дело в том, что в отдел пришла одна старушка и сообщает интересные сведения. Может, подъедете?
— Хорошо, скоро буду. — Ветров положил трубку и встретился с вопросительным взглядом Нади. Подошел и сел рядом: — С работы. Надо ехать. Кстати, о счастье. Известный ученый в области физики и квантовой математики академик Ландау создал свою формулу счастья. Он пришел к выводу, что тридцать процентов времени человек должен отдавать работе, тридцать — любви и тридцать — общению с людьми. Время, отведенное последнему, у меня истекло, теперь нужно думать о работе.
— А любовь? — шутливо спросила девушка, но тут же покраснела.
— Я очень люблю свою работу и поэтому шестьдесят процентов отдаю ей, — ответил Игорь и вдруг совсем простодушно спросил: — Надя... я... смогу вас разыскать?
— А я ничего не совершила, никого не убила. Зачем меня разыскивать?
Ветров смутился:
— Я не в этом смысле... просто хотел, если, конечно, вы не возражаете, снова увидеть вас.
Девушка еще больше покраснела и назвала номер домашнего телефона.
Лейтенант сел в трамвай. Через четверть часа он входил в комнату дежурного по отделу. Ответственный дежурный протянул лист исписанной бумаги и кивнул в сторону сидящей на стуле пожилой женщины:
— Вот заявительница.
Ветров пригласил старушку пройти с ним. В кабинете она не спеша начала рассказывать:
— Я всегда хожу в гастроном «Сказка». Это удобно. Он находится рядом с моим домом. Сегодня пришла туда сразу же после обеда. Купила колбасу, хлеб, полкило свинины, — старушка задумалась, вспоминая, что еще она купила, а Ветров, хотя и понимал, что эти подробности ни к чему, перебивать не стал. Пусть человек рассказывает все по порядку. Тогда можно будет быстрее уловить главное. Старушка вспомнила и продолжала: — Да, еще купила пачку соли и одну селедочку. Потом подошла к винно-водочному отделу, купить спички, пару бутылок напитка. Ну вот, значит, подошла к этой Софке.
— Какой Софке? — спросил Ветров.
— Продавщица этого отдела. Вы разве не знаете?
— Нет, не всех еще продавщиц винно-водочных отделов знаю, — улыбнулся Ветров, — продолжайте, пожалуйста.
— Софку вся округа знает. Пьяницам «чернила»... извиняюсь, вино по блату продает... За дополнительную плату, конечно. Ловкая дамочка! Обмануть любого покупателя может. За ней следи да следи. Так вот, подхожу, значит, к ее отделу. Там только двое молодых мужчин стоят. Смотрю — один с сумкой в руках заходит за прилавок, и Софка, наклонясь к сумке, начала что-то рассматривать. Я в этот момент уже у прилавка стояла и все видела. Софка достала из сумки хрустальную вазу и тихо спросила мужчину: «Сколько?» Что он там такое ответил — не разобралась. Как раз в этот момент, понимаете, слышу какой-то шорох в сумке. Глядь — кошелька на месте нет. Будто корова языком слизала. А возле меня стоял только один из этих мужчин. Больше никого. Кто взял? Конечно, думаю, только он. Смотрю, значит, на него: такой чистенький, такой аккуратненький, в фас похож на одного киноартиста, в профиль — на другого, а на самом деле — вор. Вот я и говорю: «А ну, друг ситный, отдавай кошелек, а то худо будет!» Смотрит он невинными глазами и удивляется: «Какой кошелек?» Я ему: «Если сию же минуту не отдашь, такой шум подниму, что ты и до дверей не добежишь, схватят — и в милицию!» Тут Софка прекратила стекляшки рассматривать и говорит этому типу: «Слушай, отдай кошелек и не выступай здесь. Ты что? Хочешь, чтобы у меня неприятности на работе были?» И что вы думаете? Достает этот ворюга кошелек мой, швыряет на прилавок да как матюгнется! Господи, такого и не слыхала никогда. Говорит: «Сейчас как рыпну... отлетишь на...» — старушка наморщила лоб, — вот только не вспомню, на сколько метров отлечу...
— Ну это не столь важно, — успокоил ее Ветров. — Что дальше было?
— Что дальше, говорите? А ничего дальше не было. Забрала свой кошелек и не стала покупать ни напитка, ни спичек. Вышла из магазина, а они там и остались. А вот когда немного успокоилась, решила в милицию пойти, на всякий случай эту историю рассказать.
— Правильно сделали, спасибо вам. — Ветров достал бланк протокола допроса свидетеля и записал показания старушки. В ее рассказе самым интересным было то, что в поле зрения попала Софа, что к ней приносили хрусталь. Ведь у Лускиных хрусталь тоже был похищен.
Старушка ушла, а Ветров все еще сидел за столом. «Хорошо, что много не пил, — размышлял он, — от тех нескольких рюмок сухого забалдеть не успел. Надо действовать. Кто эта Софа? Скажет ли она, кто эти загадочные продавцы хрусталя?»
Лейтенант поднял трубку и позвонил дежурному:
— Посмотрите, кто из участковых инспекторов обслуживает гастроном «Сказка»?
— Старший лейтенант Канин.
— Когда он будет в отделе?
— Он уже ушел на участок. Будет звонить, что передать?
— Пусть мне позвонит в кабинет.
Ветров решил сначала поговорить с участковым Каниным, а затем действовать...
Рано утром следующего дня Ветрову вместе с Тростником пришлось выехать на задание. В городе появился рецидивист, сбежавший из Вильнюса после совершения преступления. Работникам уголовного розыска стало известно, что ночью он скрывался в одном из подвалов. Задержать его было поручено Тростнику и Ветрову. В помощь им дали двух милиционеров и проводника с собакой.
Все прошло удачно. Не успел преступник приподняться с пола, как ему уже горячо дышал в лицо огромный пес. Тростник и Ветров стояли рядом. Игорь быстро ощупал карманы онемевшего от неожиданности преступника и достал самодельный однозарядный пистолет и финку.
Только около двенадцати Игорь вошел к себе в кабинет. На столе резко звонил телефон. Он поднял трубку: «Ветров слушает». Прозвучал взволнованный голос Белявской:
— Игорь, пожалуйста, быстрее. Они в кафе «Мороженое». Пьют шампанское.
— Жди нас у кафе, едем.
Ветров бросился в дежурную комнату, и через минуту милицейский «газик» мчался к кафе.
Белявская ждала их за углом. Увидев выходившего из машины Ветрова, быстро подошла к нему:
— Я зашла выпить кофе. Гляжу — за столом сидят двое мужчин и девушка. Сначала я не обратила на них особого внимания, а когда присмотрелась, вижу, что один из мужчин тот, которого я заметила тогда.
Когда зашли в зал кафе, Зина остановилась в растерянности. За столом, где сидели мужчины, осталась только девушка.
— Ушли, — расстроилась Зина.
Ветров повернулся к своим сотрудникам:
— Возьмите Зинаиду Александровну и на машине проскочите по ближайшим улицам, может, встретите, — повернувшись к Зине, спросил: — С этой девушкой сидели?
— Да, с этой.
— Хорошо, езжайте, а я поговорю с ней.
Зина вместе с тремя сотрудниками вышла из кафе. Лейтенант встал у двери, ожидая девушку, которая уже рассчитывалась с официанткой. Когда она была у выхода, Ветров подошел к ней:
— Извините, девушка. Попрошу вас на минутку в кабинет директора.
В кабинете директора кафе сидел средних лет мужчина.
Ветров предъявил удостоверение.
— Позвольте нам переговорить в вашем кабинете?
— Да-да, пожалуйста. — Он встал и вышел.
Ветров предложил девушке сесть, потом взял кресло директора и сел рядом с ней.
— Я инспектор уголовного розыска Ветров. А вы кто? — Лейтенант заметил, что девушка испугалась, и улыбнулся. — Вы не беспокойтесь. Есть всего лишь небольшая просьба.
— Жукова Лариса Сергеевна. А в чем дело?
— Скажите, Лариса Сергеевна, с кем вы пришли сюда — в кафе?
— Я? Пришла одна. У меня сейчас свободный урок, а школа рядом. Вот и заглянула перекусить.
Игорь понял, что Жукова говорит правду, и решил не тратить время на осторожные вопросы. Он начал прямо:
— Дело в том, Лариса Сергеевна, что нас очень интересуют те двое мужчин, которые сидели с вами недавно за одним столом.
Жукова уже успокоилась и поняла, что здесь что-то серьезное.
— Да, действительно они сидели со мной за одним столом. Но я их, честное слово, не знаю и видела впервые.
— Обрисуйте их, — попросил Ветров.
— Ой, вы знаете, я не запомнила их. Вот разве что у одного голос хриплый, да еще на руке какое-то слово наколото.
— Не заметили какое?
— Нет, но татуировка сделана на правой руке, это я точно помню.
— Вы слышали, о чем они говорили?
— Они были пьяны. Заказали бутылку шампанского и два бутерброда. Тот, который с татуировкой, все успокаивал своего друга. Он говорил, что «зайчишки» наколку какую-то сделали. И все вспоминали Хаверню или Хавнеру.
— Хаверу, — подсказал Ветров.
— Да-да, Хаверу. Говорит, будет все в порядке. Хозяин вместе с женой и, как я поняла, с дочерью Людой в пятницу уезжают на свадьбу. Эти «зайчики» все и сделают. Только тот, которому он рассказывал, должен колесами помочь. — Жукова замолчала, вспоминая услышанное, потом продолжила рассказ: — Второй сомневался, боялся, что в случае чего «зайчишки» расколются. Но этот, с татуировкой, успокаивал его, говорил, что они же ничего о нас не знают, а цифры ты поменяешь. Говорили они еще о чем-то, но я не расслышала. Выпили шампанское, рассчитались и ушли...
В кабинет вошел один из сотрудников. По его виду Ветров понял, что ничего утешительного нет. Он повернулся к Жуковой и сказал:
— Лариса Сергеевна, вы узнали бы этих мужчин?
— Вообще-то да, наверное, узнала бы...
— Ну что ж, завтра после работы зайдите, пожалуйста, к нам в отдел милиции, в девятый кабинет.
— Хорошо, зайду.
Жукова встала и, кивнув на прощание головой, вышла из кабинета.
Ветров поднял трубку телефона и позвонил. В трубке послышался голос начальника уголовного розыска.
— Каменев слушает.
— Ануфрий Адамович, опоздали мы. Это действительно были они. С ними за одним столом сидела женщина. Она учительница. Слышала, что они вели разговор о готовящейся краже.
— Она их хорошо заметила?
— Говорит, что, наверное, узнать сможет. У одного из них на правой руке татуировка, — и Ветров сообщил приметы преступников.
— Хорошо. Я сейчас сориентирую наших. Вы же прокатитесь на машине, авось и встретите.
Ветров положил на аппарат трубку и направился к выходу. В дверях он столкнулся с директором, поблагодарил его и, попрощавшись, вышел из кафе.
Белявская вместе с сотрудниками стояла у машины. Вскоре машина улицу за улицей объезжала близлежащие кварталы. Но преступников нигде не было. Далеко уйти они не могли, значит, остается предполагать одно: уехали на машине. «Место бойкое, — подумал Ветров, — и такси на каждом шагу хватает». Скрепя сердце он прекратил поиск. По дороге подвезли Белявскую к ее дому и возвратились в отдел милиции.
Тростник держал в руках газету «Чырвоная змена», на которой кто-то написал цифру «22». Ему было поручено установить, кому принадлежала газета и кто оставил следы пальцев рук на бутылке. Как выяснилось, обнаруженные в сумке вещи были лишь маленькой частью похищенного. То, что преступники забрали с собой из квартиры пустую бутылку, объяснялось просто: не хотели оставлять вещь с отпечатками своих пальцев. А вот то, что сумка с вещами, газетой и бутылкой была оставлена под крыльцом, было загадочным. Что это — забывчивость, проявленная в спешке, или, может, хитрый ход преступников? Уж не намеренно ли наводят они уголовный розыск на ложный след? В таком случае время играет на них. Но, как бы там ни было, необходимо искать и хозяина газеты и человека, державшего в руках бутылку. Пусть это даже уловка преступников. Каменев прав, обратив внимание на то обстоятельство, что на бутылке оставлены следы только одним человеком. Следовательно, встает вопрос — или их оставил продавец, или кто-то преднамеренно удалил все следы с бутылки, а затем нанес на нее только один. Тогда все ясно — это «забота» об уголовном розыске.
С чего начинать? Если следы на бутылке оставил преступник, ранее судимый, то дело решится очень просто. Еще утром он дал задание в оперативно-технический отдел дешифровать отпечатки и проверить их по дактокартотеке. Необходимо пока сосредоточить внимание на газете.
То, что подписчик живет в городе, не вызывало сомнения: цифры на газетах обычно пишут только городские почтальоны. Но что они обозначают — номер дома, квартиры? В городе несколько десятков почтовых отделений и сотни почтальонов. А сколько домов, сколько квартир под. этим номером?! Чтобы установить хозяина газеты, Каменев дал только трое суток. Тростник тяжело вздохнул, взял ручку и склонился над бумагой.
Дверь кабинета резко распахнулась. Вошел участковый инспектор Канин. Он быстро проговорил:
— Я позвонил дежурному. Он сказал, что ты ищешь меня. Решил не звонить, а приехать, — и только после этого он поздоровался. — Привет, что случилось?
— Здравствуй, Николай Иванович. Разговор есть. Присаживайся.
Канин — высокого роста, подтянутый. У него большие карие глаза и черные, как смоль, волосы.
Ветров не зря искал его. Старший лейтенант уже более пяти лет обслуживал свой участок и знал всех, кем мог интересоваться уголовный розыск.
Ветров спросил:
— Ты всех продавцов знаешь в гастрономе «Сказка»?
— Конечно. А кто тебя интересует?
— Есть там в винно-водочном отделе...
— Уж не Софка ли? — перебил Канин.
— Она. Что ты знаешь о ней?
— Вертлявая баба. Живет одна в отдельной квартире. Мужчин как перчатки меняет, да и в магазине за ней только смотри да смотри. Я на нее дважды протоколы составлял за нарушение правил торговли спиртными напитками.
— Ты не слышал, чтобы к ней вещи или драгоценности приносили?
— Почему не слышал? В прошлом месяце об этом рапорт писал. К Судниковскому попал. Да, видно, понапрасну. Мало того, что по существу не разобрался, так еще и обругал меня: мол, чепуху пишу, отрываю его от серьезных, более важных дел.
— О чем ты писал?
— Понимаешь, граждане подсказали: Софа у разных забулдыжек золотые изделия, хрусталь, меха скупает. Но у меня же нет такой возможности, как у вас. Вот и написал на свою голову рапорт.
— А где сейчас твой рапорт?
— Я же сказал, у Судниковского.
— Слушай, Николай, сходи-ка ты к Судниковскому. Он сегодня как раз дежурит. Забери рапорт.
Канин вышел из кабинета и минут через десять вернулся.
— Вот моя бумага. Судниковский ее под сукно положил.
Ветров внимательно прочитал рапорт и спросил:
— Николай Иванович, а кто еще хорошо знает эту Софу?
Канин улыбнулся:
— Знаешь у трамвайного кольца погребок?
— Это где пивом торгуют? Конечно, знаю.
— Спроси любого завсегдатая, он тебе все расскажет. Только, конечно, не говори, кто ты. Они с нашим братом не очень делятся.
— Да, может, ты и прав, — задумчиво проговорил Ветров и решительно встал со стула: — Иду к погребку.
— Я не нужен?
— Пока нет. Ведь они тебя хорошо знают. Лучше постарайся побольше об этой продавщице выяснить. Может, узнаешь, кто ей вещи носит.
Ветров коротко сообщил участковому инспектору о рассказе старушки. Вскоре они вместе вышли из здания районного отдела и разошлись каждый по своим делам.
Лейтенант трамваем доехал до конечной остановки и через пустырь направился к крайнему пятиэтажному дому, где в полуподвальном помещении находилась пивная...
У погребка стояла толпа любителей пива. Одни, устроившись за высокими столиками, ели воблу, запивая пивом, другие, уже подвыпившие, оживленно беседовали между собой. Много времени Ветрову не понадобилось, чтобы определить, кто пришел сюда просто выпить кружку пива, а кто как в дом родной явился. Эти-то и были предметом внимания лейтенанта.
Игорь спустился в погребок, заказал себе кружку пива и вышел обратно. Только пристроился он недалеко от одной подозрительной группы громко разговаривающих молодых мужчин, как чуть не поперхнулся: мимо него, как ни в чем не бывало, проходил участковый инспектор Канин.
«Чего его черти носят! — недовольно подумал Ветров. — Мы же договорились, что ему приходить сегодня сюда не надо».
А Канин, не обращая внимания на Ветрова, прошел за угол дома. Игорь Николаевич заметил, как беспокойно следят за участковым инспектором любители спиртного.
«Ну чего он пришел? — думал лейтенант. — Нет, здесь что-то не так. Наверняка хочет переговорить».
Игорь допил пиво, поставил кружку на стол и не спеша направился в сторону, куда ушел Канин. Повернул за угол и увидел участкового. Тот сразу же двинулся дальше. Ветров — за ним. Завернули за следующий угол, перешли дорогу и попали во двор большого здания, где размещалось студенческое общежитие. Здесь и начали разговор.
— Ты, Игорь Николаевич, извини, что я приперся. Но, понимаешь, наверное, у меня склероз. Забыл совсем рассказать тебе об одном человеке. По дороге вспомнил и решил разыскать тебя, вот и приехал. Есть такой Сергейчик Владислав, пьянчужка, работает в каких-то ремонтных мастерских, всегда крутится у этой пивнушки. И сейчас я его там видел. Этот Сергейчик раньше был в хороших отношениях с Софой. Часто ночевал у нее. Потом у них все разладилось. Я его знаю хорошо. Если ты согласишься, предлагаю такой план.
Они прошли в глубь двора и сели на скамейку.
Минут через двадцать Ветров снова появился у погребка. На него никто не обратил внимания. Спустившись в погребок, лейтенант взял вторую кружку пива и устроился за одним из столиков, где стояли трое мужчин. Один из них — в сиреневой тенниске. Это и был Сергейчик. Мужчины продолжали громко болтать. Ветров понял, что они хорошо знают друг друга и ведут разговор о своих друзьях. Послышались жалобы на то, что как плохо на следующий день идти на работу, что нет денег для более существенной выпивки.
В этот момент и появился Канин. Он по-хозяйски прошелся вдоль столиков.
— А, Сергейчик! Как всегда, здесь. Смотри, наберешься, а завтра на работу забудешь пойти.
— Что вы, Николай Иванович. На работу обязательно пойду. Вот встретил друзей, решили по кружке пива выпить.
Канин посмотрел на его друзей и сказал:
— А, Батюта, Ефремов! Так, так, так. Тоже, как всегда, здесь. Вы работаете?
— Конечно, Николай Иванович.
Канин взглянул на Ветрова:
— А это кто?
— Просто товарищ. Подошел к столику пивка попить, — ответил Сергейчик.
— Чей товарищ? Твой?
— Да нет же, Николай Иванович. Мы его знать не знаем. Только что к нашему столику подошел.
— Ясно. Ну вот что, Ефремов и Батюта, допивайте свое пиво и пройдемте со мной в опорный пункт. Надо с вами побеседовать, — и, повернувшись к Сергейчику, сказал: — Как твоя Софа поживает? Давно виделся?
— Мы с ней разошлись как в море корабли. К ней даже не захожу.
— Что, другую нашел?
— Конечно, женился. Я в законном браке, Николай Иванович, не был. С нынешней женой живу по совместительству.
Все захихикали.
— Смотри, доживешься! — предупредил Канин и обратился к Батюте и Ефремову: — Ну как, допили пиво? Пошли.
Канин повернулся и пошел. За ним поплелись друзья Сергейчика.
Ветров спросил:
— Чего он так?
— Да ну его... — Сергейчик грязно выругался. — Прицепился. Знаешь, как они к нашему брату относятся. Попробуй слово скажи, так сразу протокол, пятнадцать суток да и на лечение загнать могут. Кому охота?
— Не говори. Ну что, еще по одной? Я плачу.
— Не возражаю, можно.
Игорь достал рубль и протянул его своему новому знакомому:
— На, возьми, а я место покараулю.
Пока Сергейчик спускался в погребок, Игорь стоял и думал: «Черт возьми это пиво. Живот может лопнуть. Ничего себе работенка! Пей, когда не хочешь. С кем захочешь — не выпьешь».
Вскоре Сергейчик принес два бокала пива.
— Что он о Софке спрашивал? Кстати, это та, которая в гастрономе работает?
— Она, стерва. Участковый знает, что я с ней раньше дружил, вот и спрашивает.
— А чего ты с ней разошелся? Баба вроде бы ничего, да и выпить каждый день можно.
— Ну ее... — Сергейчик опять матюкнулся. — Жадная, как теща. Выпить и то жалеет. Меня в чернорабочего превратила. Ей только гроши давай, и все тут!
— Я знаю ее со слов кореша одного. Хотел кое-что толкнуть, да послушал тебя и теперь не знаю, что делать. Наверняка копейки предложит.
— Что у тебя есть?
— Кое-что из золотишка, хрусталя.
— Не связывайся с этой бабой. У нее дома этого добра завались, и все за бесценок скупила. Пойдем лучше к скупочному магазину, там запросто продадим.
— Нет, это опасно.
— Брось ты, опасно! С ней связываться опасно. Поверь мне: весной один кент шубу ей приволок. Наверное, с тыщу стоит, так она ему двадцатьпятку в зубы и говорит: «Двигай, пока цел, а то позову своих хлопцев-молодцов: ноги переломают».
— А какие хлопцы?
— Да никаких нет. Просто на пушку взяла мужика. Видит, что спер шубу. Вот и припугнула.
— Слушай, где она золото держит?
— Прячет в квартире. Я как-то хотел выяснить, но где там! Так прячет, что днем с огнем никто не найдет.
— Говорят, будто если кто к ней что принесет, вскоре в милиции оказывается?
— Неправда!
Ветров видел: опьяневший Сергейчик может сболтнуть что хочешь, и рискнул на следующий шаг:
— Ты говоришь, неправда? Витьку Кота знаешь?
Сергейчик задумался. А Ветров, не давая ему опомниться, продолжал:
— Кот ей продал два кольца, а назавтра его за мягкое место — и в каталажку.
На самом деле никакого Кота Ветров и не знал, и о таком не слышал. Но расчет был верный: собеседник, подогретый несколькими кружками пива, стараясь доказать обратное, назовет кого-либо из тех, кто продавал Софе ценности. Так оно и получилось.
Сергейчик возмутился:
— Ты это брось! С твоим Котом совпадение какое-то получилось! Ты спроси хотя бы у Сашки Рыжова, или у Верки Толстой, или у Тольки Сашко — они, наверное, по десятку раз ей сбывали и золотишко, и хрусталь, и шмотки кое-какие. Они же на свободе!
— Ну Тольку Сашко и Сашку Рыжова я знаю, те любую хату поставить могут, а вот чтобы Верка Толстая — этого не знал. Что ни говори — молодец баба!
— Да, Верка посмелее любого мужика. Она мне позавчера предложила хату у Софки поставить. Но я только пьяница, — самокритично сказал о себе Сергейчик, — а не ворюга. Посоветовал ей с Толькой или Сашкой побалакать. Да что там балакать! Я же Верку хорошо знаю. Она сама на любую кражу пойдет и без помощи мужика обойдется.
Сергейчик неожиданно сменил тему разговора:
— Слушай, у тебя золотишко?
— Я же тебе говорил: есть золотишко, хрусталь. А что?
— Пойдем, что-нибудь загоним. Хотя бы бутылочку «чернил» возьмем, а?
Ветров понимал, что на сегодня сведений, которые он получил от Сергейчика, хватит. Надо было как-то отцепиться от него, и лейтенант сказал:
— Не могу сегодня. Найду тебя здесь в следующий раз.
Ветров сидел в кабинете Каменева и докладывал ему, что удалось выяснить:
— Я считаю, Ануфрнй Адамович, что Толстая, Сашко и Рыжов могут пойти на кражу из квартиры Софки.
— Что ты думаешь предпринять? — спросил Каменев.
— Думаю, что проверить Рыжова следует поручить Мазурину. Рыжов проживает на его участке, и Мазурину — карты в руки. Что касается Сашко, то им пусть займется Канин, а вот Толстую надо мне самому взять под контроль. Если они решат пойти на кражу из квартиры Софы, то Толстая примет самое активное участие.
— Так ты за то, чтобы они совершили кражу?
— Нет. Кражу не допустим. Но, задержав их при попытке, развяжем им языки, и они вынуждены будут выложить все, что знают о хозяйке квартиры.
Каменев на минуту задумался и согласился:
— Хорошо, давай! Достань фотографии Сашко и Рыжова и скажи Харитонову, чтобы предъявил на опознание старушке, которая рассказала о Софе, да, вот что еще: пожалуй, не лишним будет показать фото Жуковой и Белявской. Не опознают ли кого-либо из тех, которых они встречали.
Ветров улыбнулся и достал из внутреннего кармана пиджака три фотографии:
— Я знал, что предложите мне это сделать, и фото уже достал.
— Молодец! Не зря же с тобой вожусь: все схватываешь на лету. А что думаешь делать со своим собутыльником?
— С каким собутыльником? — удивленно спросил Ветров.
— С тем, с которым бочку пива выпил.
— А-а, с Сергейчиком! — рассмеялся Ветров. — Думаю, что Канин найдет на него управу. Пива действительно много выпил. Живот едва не лопнул.
— Я, между прочим, доложу начальнику отдела. Попрошу поручить отделению службы усилить контроль за районом, где расположена эта пивнушка.
Ветров пошутил:
— Правильно! Сам в этом убедился. Нормальному человеку вроде и попить пивка не дадут.
Игорь Николаевич хоть и проверил Самохина и Бурову, но все равно испытывал какое-то беспокойство. И сейчас на совещании у начальника уголовного розыска города, где речь шла о нераскрытых квартирных кражах, это беспокойство не покидало его.
Говорил начальник уголовного розыска города Севидов. Этот еще сравнительно молодой полковник был всегда в курсе всех событий и умел выдвигать замысловатые версии по нераскрытым преступлениям и почти никогда в них не ошибался. Вот и сейчас сотрудники слушали Севидова внимательно.
Неожиданно Игорь услышал знакомую фамилию «Ревтов». Это Севидов остановился на краже из квартиры Ревтова. «Кроме денег и ценностей, — продолжал Севидов, — преступники похитили паспорт Ревтова. Не попытаются ли они использовать этот документ?..»
Дальше Ветров не слушал... В голове стояла лишь одна фамилия: «Ревтов... Ревтов... А что, если...»
Игорь с трудом дождался конца совещания и чуть ли не бегом бросился к машине.
— В загс, — коротко бросил он шоферу.
Жарко. Солнце обжигает густую зелень садов, землю. По улице задумчиво бредет человек. Это участковый инспектор лейтенант Мазурин. Настроение у него — хуже некуда. Вчера подал рапорт на отпуск, а сегодня начальник отдела приказал включиться в работу. Необходимо раскрыть серию краж из квартир. Что это значит? Отпуск откладывается на неопределенное время. Начальник так и сказал: «Пока не задержим преступников».
«А когда их задержим?» — думал Мазурин, стараясь прижиматься ближе к заборам, там можно было укрыться, хоть какая-то тень.
Рыжова лейтенант знал хорошо. Ранее он уже был судим за кражу из квартиры. Когда возвратился домой после отбытия наказания, казалось, что взялся за ум. Начал работать. Вот только пить не прекратил. Тянула старая компания. Потом бросил работу. Было ясно, что, если его не остановить, дело добром не кончится. Мазурин много раз беседовал с Рыжовым, бывал у него дома, разговаривал с родителями, но те беспомощно разводили руками. Мазурин задумался и не заметил, как низко нависшая ветвь вишни сильно ударила по глазу.
— У, черт возьми! — чуть слышно выругался участковый и перешел на другую сторону улицы, где стояла водоколонка. Холодной водой промыл глаз, сполоснул лицо. Постоял немного, выжидая, пока пройдет боль в глазу.
Мазурин на первый взгляд ничем не выделялся. Высокий, костлявый, он говорил приглушенным спокойным голосом. Но друзья по работе знали этого человека как хорошего спортсмена. Второй год подряд он был чемпионом города по боксу, хорошо владел приемами самбо, стометровку пробегал за двенадцать секунд. Отмечались его исполнительность, собранность. Еще не было случая, чтобы лейтенант не выполнил в срок служебное задание или заволокитил какой-нибудь служебный материал.
И вот сейчас недовольный, что сорвался отпуск, Мазурин шел медленно по этой солнечной, безмятежно спокойной улице. Лейтенант обдумывал план действий. Не пойдешь же прямо к Рыжову и не спросишь, будет ли он совершать кражу из квартиры. Нет, надо что-то другое придумать. И лейтенант придумал. Недалеко от Рыжова жил Михаил Анкуда, неплохой парень. Мазурин как-то встречался с ним в штабе добровольной народной дружины. Анкуда с товарищами по работе пришел туда дежурить. Мазурин пошел с ним проверять своих подконтрольных. Вместе они провели весь вечер и о многом поговорили. Мазурину понравился этот симпатичный и рассудительный парень. Он с сожалением говорил в тот вечер о Рыжове, который топит свою судьбу в стакане водки.
И вот сейчас участковый инспектор решил поговорить с Анкудой. Но дома ли он? Лейтенант прошел мимо деревянного особняка, где жил Рыжов. Мельком бросил взгляд во двор. Пусто. У сарая, в тени, высунув длинный розовый язык, лежала лохматая собака. Ей было скучно и, должно быть, жарко. У забора на боку, вытянув ноги, лежал поросенок. Его тоже угнетал зной. Мазурин спокойным шагом прошел дальше. А вот и дом, где с родителями проживал Анкуда. Мазурин оглянулся — никого, толкнул калитку. Навстречу выскочил щенок, с любопытством взглянул на вошедшего, тявкнул и на всякий случай спрятался под крыльцо. Не успел Мазурин подойти к дверям дома, как они распахнулись и на крыльцо вышел Анкуда. Увидев участкового, улыбнулся:
— Петр Андреевич! Здравствуйте! Вас в гражданской одежде и не узнать.
— Здравствуйте, Михаил Федорович! Я, признаться, хотел покупаться съездить, считал, что с сегодняшнего дня начальство отпуск разрешит. Но не вышло. Получил новое задание. А вы, наверное, во вторую смену работаете, раз дома?
— Да, через час пойду. Проходите в дом, — пригласил он гостя.
— Спасибо. Я ненадолго. Если не возражаете, в тенек пройдем. Хочу кое-что спросить.
— Пожалуйста, пожалуйста.
Они прошли в сад и сели под яблоней на шаткую деревянную скамеечку.
— Михаил Федорович, я хотел поговорить о Рыжове. Как он сейчас себя ведет?
Лицо Анкуды помрачнело.
— Плохо ведет. Особенно в последнее время. Работу бросил, пить стал чаще. Мать Рыжова рассказывала, что он опять за старое принялся. В прежнюю компанию возвратился. Дома часто не ночует. Я уже сам думал к вам обратиться. Надо что-то делать. Я его позавчера встретил, думал поговорить с ним. Так где там! Покрыл меня матерщиной и говорит: я, мол, сам знаю, как жить на свете, не учи ученого! И хлопнул калиткой. Мать его жалко, совсем извелась старушка.
— Не замечали, кто с ним в компании?
— Как звать — не знаю. Видел одну молодую женщину с испитым лицом и двух, лет под тридцать, мужчин. Однажды вместе с Сашкой по нашей улице шли.
— Что соседи о нем говорят? Не жалуются?
— Соседи? — переспросил Анкуда. — Вы можете поговорить с дедом Леонтием. Знаете его? Рядом с Рыжовым живет.
— Конечно, знаю. А почему именно с ним?
— Смышленый он, — улыбнулся Анкуда. — Не думайте, если ему за восемьдесят, так уж ничего и не смыслит.
— Да нет же! Деда Леонтия хорошо знаю. Интересный старик. Часто про гражданскую рассказывал. У него даже шашка хранится. За храбрость получил. В Отечественную дед с собой в партизаны брал ее.
— Точно. Мне тоже об этом говорил он, — рассмеялся Анкуда и серьезным тоном добавил: — И вам кое-что сообщит. Только скажите ему, что я посоветовал встретиться с ним. Дед мне вчера душу изливал, но думаю, что вам лучше из первых уст это услышать.
Мазурин не стал настаивать на том, чтобы хозяин передал ему, что слышал от деда Леонтия.
— Ну что же, — сказал лейтенант, вставая, — пойду к старику. А вам, Михаил Федорович, спасибо. Если что заметите, прошу дать сигнал мне. Сами видите, куда человек катится.
— Конечно, обязательно найду вас.
Через несколько минут Мазурин был уже во дворе деда Леонтия. Тот возился у сарая.
Поражали необычный вид старика, его взъерошенные седые волосы, костлявое оголенное тело, рваные брюки. Увидев лейтенанта, он зачем-то натянул на голову большую, видавшую виды соломенную шляпу и, прищурившись, молча смотрел на гостя.
Мазурин поздоровался:
— Здравствуйте, дед Леонтий! Что, не узнали?
— А-а, это ты. В такой одежде не узнал. Здравствуй!
Лейтенант не без удивления заметил, что старик, невзирая на тридцатиградусную жару, занимался довольно трудной работой. Он аккуратно складывал дрова под навес сарая.
— Кто вам дрова колет? — поинтересовался лейтенант.
— Сам колю, сам складываю, а придет пора, сам и сожгу. Кроме меня, мужчин в доме нет, — старик показал на большую чурку. — Садись. В ногах правды нет.
Сам дед Леонтий тяжело присел на травку у забора.
Мазурин хорошо знал, что старик не любит сразу говорить о делах, и не спешил начинать разговор о цели своего визита. Спросил:
— Не боитесь тело сжечь на таком солнце?
— Моя кожа всякое терпела и не сгорела. Это вы, молодые, всего боитесь. Когда солнце светит — вам жарко, когда снег лежит — холодно. Во время моей молодости, бывало, в лаптях в тридцатиградусный мороз за десятки верст ходили. И ничего — здоровыми были. Помню, как во время гражданской... — тут дед пустился в длинные воспоминания. Лейтенант терпеливо выжидал. Окончился рассказ о гражданской войне — начался об Отечественной.
Прошло не менее часа, пока старик выговорился и наконец умолк.
— Да, дедушка, досталось вам, — задумчиво произнес Мазурин. — Ну а теперь как живется?
— Хм-м, живется. Теперь, дай бог, живется. Жратвы по горло, хошь иди в кино, хошь телевизор гляди, а вы, молодые, — на танцульки.
— Кто на танцульки, а кто в водке тонет, как ваш сосед Рыжов. Кстати, как он сейчас? Не шумит?
— Это Сашка-то? Да, с этого хлопца толку не будет, — безнадежно махнул рукой дед Леонтий. — Почти каждый день пьяный. И смотри ты, ни милиции, ни матери родной, ни соседей не стесняется. Плевать он хотел на всех. Работу бросил, и никто ничего...
— Дедушка, я недавно Анкуду видел, так он говорил мне, что вы ему кое-что о Рыжове рассказывали. Меня этот человек очень интересует. Сами говорите, что с ним ухо надо востро держать.
— Да, человек он непутевый. А Мишке я рассказал вот что: на прошлой неделе я грядки полол, вот с той стороны сарая. Сел на травку возле забора. Сижу, значит, отдыхаю. Вдруг слышу — по ту сторону забора люди разговаривают. Меня, знаешь, в последние годы, глаза подводить начали, а слух хороший: узнал голос Сашки. Он разговаривал с женщиной и мужчиной. Этот мужчина — голос у него хриплый — толкует: есть, мол, возможность поживиться за счет сороки какой-то. А Сашка спрашивает: «Эта, которая в магазине работает?» Женщина подтвердила: «Да, говорит, у Софки, курвы этой длинноногой». Затем мужчина сказал, что когда она будет на работе, то можно взломать дверь и в ее квартиру войти, а там добра всякого видимо-невидимо.
Правда, Сашка засомневался. Боялся, что попадутся. В общем, думали они, думали и решили пока кражу не делать, а разведать, в какие дни, в какое время эта Софка на работе бывает, ходит ли на обед, не живет ли у нее кто-нибудь. Словом, договорились понаблюдать за Софкой, встали и пошли.
— Мужчину этого и женщину видели?
Дед Леонтий хитро прищурился:
— Ты что думаешь, я случайно в партизанском отряде разведчиком был? Конечно, видел. Вышел на улицу, а напротив дома Рыжова колонка стоит. Подошел к этой колонке с ведром и стал дежурить. Вскоре из калитки выходит Сашка, а с ним — эти двое. Вот и разглядел их.
— Как же они выглядят?
— Как? Обыкновенно. Девка или баба, кто ее там знает, роста небольшого, с белой гривой — волосами, значит. В черном платье. А мужик, тьфу ты, название только одно — мужик! Маленький, плюгавенький, соплей перешибить можно.
— Как он выглядит?
— Так я же говорю — плюгавик, и все тут.
— Волосы какие?
— А, волосы? Без волос он. Голова голая, как колено.
— Дедушка Леонтий, как он был одет?
— Плохо одет. Срам один. Наверное, мужиком себя считает, а штаны все в заплатах. Не знаю, что в таких обносках нынешняя молодежь находит, напялят на задницы, красуются.
«Джинсы дед критикует», — подумал Мазурин и задал ему следующий вопрос:
— Дедушка, а рубашка на нем была?
— Конечно. В полоску, с короткими рукавами.
— Еще кто-нибудь к Сашке ходит?
— Черт его знает. Я не слежу за ним каждую минуту. То, что узнал, сразу же Мишке и рассказал. Хлопец он справный, знал, что тебя найдет. Мне, старику, тяжело ходить, а Мишка молодой да и человек толковый. Вот я и рассказал ему.
Мазурин поблагодарил деда Леонтия и распрощался с ним. А когда вышел на улицу, подумал: «Действительно, на ловца и зверь бежит...»
Ветров подошел к Наде в тот момент, когда она смотрела в другую сторону.
— Здравствуйте, Надя!
Девушка, вздрогнув, резко повернулась.
— Ой, Игорь! Вы так неожиданно появились. Здравствуйте!
— Я, кажется, не опоздал?
— Нет. Это папа попутно подбросил. Вот и получилось, что минут на пять раньше пришла. Я вообще против всяких опозданий. Ожидала вас с одной стороны, а вы, как волшебник, — с другой. Впрочем, я забываю, с кем имею дело.
Весело болтая, они пошли в сторону озера. Было жарко, и Надя с удовольствием согласилась покататься на лодке. Подошли к лодочной станции и приуныли. Свободных лодок не оказалось.
— На что я надеялся? — огорченно вздохнул Игорь. — Выходной день. В такую жару каждому охота взять лодку. Что же делать?
— Не переживайте. По парку погуляем. Там тенек.
Но Игорь представлял себе совсем другую картину. Что может быть лучше, чем прогулка на лодке с симпатичной девушкой! Он решительно сказал:
— Надя, вы стойте здесь и ждите. Я сейчас.
Он быстро зашагал к зданию, где размещался штаб добровольной народной дружины. В помещении было сумрачно и прохладно. Здесь оказались старший лейтенант милиции, участковый инспектор и две девушки-дружинницы. Ветров предъявил удостоверение старшему лейтенанту, попросил его выйти на минуту из помещения. Участковый молча надел фуражку и вслед за Ветровым вышел на крыльцо. Игорь извинился и попросил:
— Понимаешь, очень надо достать лодку, помоги, а?
— Что, сердечный вопрос? — улыбнулся старший лейтенант и добавил: — Ты, дорогой, сегодня уже третий. Стыдно мне к дежурной обращаться. Ну да ладно, пошли. Скажу, что и тебе на операцию надо.
Они направились к лодочной станции. Надя точно выполняла наказ Игоря и стояла на том же месте. Когда прошли мимо, участковый спросил:
— Это и есть второй участник оперативной группы?
— Ага.
— Ничего, красивая.
Участковый подошел к дежурной, полной пожилой женщине:
— Извини, Платоновна. Надо еще одному нашему товарищу лодку.
— Больно много операций сегодня. Если дело так пойдет, то к вечеру только друг друга ловить будете: посетителей не останется.
— Не сердись, Платоновна. У товарища серьезное дело, дай лодку из резерва, и конец беседе.
— Что с вами, милицией, поделаешь. Сколько он будет кататься?
Ветров ответил:
— Часа два, бабушка, не больше.
Старушка первый раз за все время разговора улыбнулась:
— Плати, внучек, в кассу рубль. Бери вон ту — двухвесельную, под пятым номером.
Вскоре молодые люди сели в лодку. Надя сидела на корме, Игорь не спеша греб. Девушка, улыбнувшись, заметила:
— Я и не подозревала, что вы можете проявить такую находчивость.
— Что поделаешь! Ситуация подчас так складывается, что сам удивляться начинаешь.
И Ветрову опять, как в тот вечер у Тростника, захотелось рассказать Наде что-то необычное, где он, Ветров, выглядел бы этаким молодцом. Но не мог ничего придумать и молча смотрел на девушку. Надя делала вид, что не замечает его взгляда. Наклонившись к борту лодки, она опустила руку в воду:
— Какая теплая!
— Может, искупаемся?
— Ой, боюсь! Здесь глубоко.
Ветров предложил:
— Давайте к тому острову подплывем, там мелководье.
Игорь приналег на весла, и вскоре нос лодки уткнулся в берег. Островок опоясывала песчаная отмель. В прозрачной воде отражалась вся бездонная голубизна неба. Молодые люди, быстро раздевшись, бросились в воду.
Отплыв от берега несколько десятков метров, Ветров огляделся. Остров только с первого взгляда казался безлюдным. На самом деле то тут, то там, под тенью кустарников, группками и в одиночку располагались люди. Игорь крикнул:
— Надя, плывите сюда!
Но девушка дальше пяти-шести метров от берега отплывать боялась. Игорь повернул обратно. Неожиданно его обогнала четырехвесельная шлюпка. В ней сидели двое мужчин и две женщины. Одну из них Ветров узнал. Это была Бурова. Шлюпка тем временем причалила к острову. Компания, прихватив две хозяйственные сумки, расположилась на траве недалеко от лодки, на которой приплыли Игорь и Надя. Ветров начал было опасаться, как бы Бурова не узнала его. «Впрочем, вряд ли, — тут же успокоил он сам себя. — Видела меня только один раз, и сейчас, когда на мне из всей одежды лишь плавки, ничто не напоминает ей лейтенанта Ветрова. Интересно, кто же это еще с ней? Один, наверное, жених. Как его? Да, Ревтовский! А второй? Не Драгун ли?» Ветров мысленно представил, как выглядит на фото Драгун. Получалось, что здесь его не было. Лейтенант еще более замедлил движение, стараясь как можно внимательней рассмотреть компанию Буровой. Вдруг ее соседка приподнялась, чтобы подтащить поближе к себе увесистую сумку с провизией. «Так это же Софка Плетень!» — догадался Ветров.
Ноги почувствовали дно, и Игорь, сделав несколько шагов, остановился. Надя была рядом. От внимательного взгляда девушки не ускользнула перемена в настроении Игоря. Она спросила:
— Вас заинтересовала эта компания?
— Очень. Вы не возражаете, если и мы побудем здесь немного?
— Давайте, — шепотом ответила Надя и первой направилась к берегу.
Они устроились на зеленой лужайке. Здесь, в стороне от городского шума, казалось, что где-то далеко-далеко остались беспокойные будни оперативника. На небольшом островке стояли тишина и покой. Лежа на траве, Ветров, во всяком случае, пытался убедить себя, что ему хорошо. Но лирически настроенного молодого человека, Игоря Ветрова, уже успел сменить инспектор уголовного розыска лейтенант Ветров. Девушка это видела, все понимала и сейчас желала только одного — помочь Игорю. Она мельком взглянула на компанию — пьют.
Ветров тоже украдкой поглядывал в сторону компании и тоже подумал: «Пьют! В такую жару!»
Сколько Ветров ни всматривался в лица мужчин, опознать кого-либо не мог. Лейтенант пожалел, что не взял с собой фотографии Драгуна. Но так или иначе надо воспользоваться моментом. Игорь пододвинулся поближе к Наде и чуть слышно сказал:
— Надюша, не обижайтесь на меня. Служба есть служба. Меня очень интересуют эти типы.
Надя сделала шутливо-подозрительное лицо:
— В том числе и дамы?
— Ага, то есть нет, — смутился Игорь, — в первую очередь мужчины.
— Что нам надо делать?
— Сидеть, наблюдать и слушать. Вы на всякий случай должны прикрывать меня. Не исключено, что кто-либо из них знает меня.
Надя молча передвинулась на другое место, и Игорь оказался скрытым от глаз четверки, сидящей поблизости от них. А взаимоотношения в компании приобретали совсем откровенный характер. Жара и спиртное сделали свое дело. Четверка уже не обращала никакого внимания ни на Игоря, ни на Надю. Один из мужчин схватил Бурову за ноги и с громким смехом потащил ее по траве. Бурова визжала:
— Витька! Пусти! Очумел!
«Витька? — вспомнил Ветров. — Не Самохин ли? Но он в больнице. Странно. Кто же тогда второй? Может, это и есть жених Буровой? Подождем, что дальше будет. Главное, Бурова не должна меня опознать».
В этот момент Плетень вскочила на ноги и, налетев на Витьку сзади, опрокинула его на спину. Затем обе с визгом пронеслись мимо Игоря и Нади и бросились в воду. Витька возвратился к импровизированному столу, поднял рядом лежащие брюки, достал из кармана карты и начал их раздавать.
Ветров понимал, что дальнейшее пребывание рядом с этой компанией нежелательно. Бурова в любой момент может опознать его. Надеяться, что они выболтают какие-нибудь интересные сведения, тоже бесполезно. Не такие уж они дураки, чтобы трепаться о своих делах при посторонних.
Игорь выждал, пока Софка и Бурова возвратятся к своему месту, и тихо сказал:
— Надюша, пошли к лодке.
Вскоре он молча греб к причалу. Молчала и девушка. Они сдали лодку и не торопясь пошли по аллее.
Надя спросила:
— Вы этих людей в чем-то подозреваете?
Ветров молча кивнул головой.
Девушка, о чем-то раздумывая, тихо проговорила:
— Неприятные типы. Откуда они появляются? Не знаю, как вы, юристы, считаете, но лично мне кажется, что многое зависит от воспитания людей. Червоточина, проникшая в душу человека, постепенно разъедает его и приводит к тому, что этот человек смотрит на жизнь другими, не нашими глазами. Подлость он начинает возводить в ранг добродетели, чужое горе — для него радость.
Ветров рассмеялся, взял девушку под руку:
— Так-так, уже и в философию бросились. Давайте о чем-нибудь другом. Расскажите, как вы съездили в Ленинград?
— Откуда вы знаете, что я была в Ленинграде? — удивленно спросила девушка.
— Я все знаю, — ответил Ветров и для убедительности напыжился. Молодые люди заразительно засмеялись.
— В Ленинграде мне действительно очень понравилось. Лучше экскурсии и не придумать. Были мы в Петродворце, на крейсере «Аврора», в Эрмитаже. Мне кажется, что из Эрмитажа вообще можно сутками не выходить. Особенно понравилась «Даная». Вот вы, Игорь, что знаете об этой картине?
— Я? — удивился Игорь. — Знаю, что картина такая есть, — авторитетно заявил он. — Как войдешь, сразу налево...
— Ух, какие у вас познания! — рассмеялась девушка. — Но если уж говорить, с какой стороны она висит, то не слева, а справа.
— Это смотря с какой стороны войдешь, — не сдавался Игорь.
— Послушайте. Я расскажу о Данае. Однажды, давным-давно, оракул предсказал аргосскому царю Акрисию, что он погибнет от рук своего внука. Испугался царь и приказал поместить свою единственную дочь в медную башню. А в девушку был сильно влюблен властитель Олимпа Зевс. И вот однажды влюбленный нашел способ увидеть свою возлюбленную. Он проник к ней в виде золотого дождя. Этот миф и вдохновил Рембрандта на создание «Данаи».
Девушка замолчала, и Ветров спросил:
— Скажите, а ваш папа верит предсказаниям оракулов?
— Во-первых, у него нет оракулов, во-вторых, почему вы спрашиваете об этом?
— Потому что я не умею превращаться в золотой дождь.
И они снова рассмеялись.
Наконец Тростнику повезло. Во-первых, как ему пояснили в отделе доставки главпочтамта, цифры, написанные на газете, обозначают номер дома. К такому способу прибегают почтальоны, чтобы легче и быстрее доставлять газеты подписчикам. Домов под номером двадцать два, в которых живут подписчики «Чырвонай змены», сравнительно немного. Необходимо было объехать шестьдесят девять почтовых отделений.
Но ему это не понадобилось.
Тростник толкнул дверь с надписью «Начальник» и оказался в маленькой комнате. За столом сидела пожилая женщина и что-то писала. Она положила ручку на стол, поверх очков посмотрела на вошедшего.
Тростник поздоровался:
— Здравствуйте, я из уголовного розыска. Вот удостоверение.
Женщина внимательно посмотрела на цифры, написанные на газете, которую принес с собой Тростник, и сказала:
— Похоже, что Люба Доронина писала. Подожди минутку, я сейчас.
Она вышла из кабинета. Тростник, затаив дыхание, ждал. Начальник отделения привела с собой молоденькую девушку. Взяла со стола газету и протянула ей:
— Это ты писала?
Девушка несколько секунд внимательно рассматривала цифру и, почему-то покраснев, ответила:
— Я. А что случилось?
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Тростник. — Я ищу человека, который выписывает эту газету. Может, помните, кто в этом доме живет?
Девушка на мгновение задумалась.
— Фамилию точно не помню, кажется, Лобановы. Знаю, что там живут муж и жена и, по-моему, еще квартирант.
— А газету кто выписывает?
— У них раньше жил на квартире парень, вот только фамилию забыла, он и выписывал эту газету. Месяца три назад встретил меня на улице. Сказал, что получил квартиру. Интересовался, как перевести газету на новый адрес. Я все растолковала, но все остается по-прежнему. Значит, у парня или времени нет, или просто решил не заниматься этим вопросом.
Тростник записал адрес, на который выписывается «Чырвоная змена», поблагодарил начальника отделения, девушку-почтальона и ушел.
На улице, немного поразмыслив, он решил не терять времени и сразу же узнать, кто проживает по этому адресу. Через полчаса Тростник был недалеко от дома номер двадцать два.
Владимир понимал, что заходить в дом сразу нельзя, поэтому направился в соседний. Открыв калитку, он вошел во двор и тут же натолкнулся на пожилую женщину, которая стирала белье.
— Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, вам квартиранты не нужны?
Женщина, не отрываясь от работы, поздоровалась с гостем. Но, услышав вопрос, выпрямилась и, не вынимая рук из стоявшего на деревянной скамье таза, ответила вопросом на вопрос:
— Одинокий или семейный?
По тону вопроса Владимир понял, что хозяйка не против принять на квартиру одинокого человека, а это не входило в его планы, и он вынужден был ответить:
— Женат. С женой и сыном. Нам бы комнату снять, а то пока очередь на квартиру подойдет, жить негде.
Однако хозяйку подобный вариант не устраивал:
— Одинокого еще бы взяла, а семью не могу, так что извините.
— Может, соседи комнату сдают? Дом подходящий, — и Тростник кивнул на жилье Лобанова.
— Дом-то немалый, — со вздохом ответила хозяйка, — да вот хозяева вряд ли вам подойдут.
— Что, скандальные?
— Пьют много, потому и скандалят. Да и они семейных не возьмут. Детей своих не имеют, а чужих не любят. Живут вдвоем. Четыре комнаты. Одну занимает квартирант. Этот нравится хозяевам: вместе пьянствуют. Вчера ко мне хозяйка приходила, Лизой ее зовут. Просила денег одолжить. Говорила, что одинокого мужчину хотели бы взять на квартиру. Так что не стоит и заходить к ним. Пройдите в конец улицы. Может, там найдете что-либо подходящее.
Тростник извинился, вышел на улицу и направился в райотдел. Каменев был у себя, разговаривал с Ветровым. Увидев Тростника, прервал беседу и спросил:
— Ну как? Выяснил?
— Конечно.
И Тростник коротко рассказал о Лобанове.
Каменев задумался:
— Что делать? Допрашивать Лобанова, не выяснив, что это за тип, нельзя.
Ветров вспомнил рассказ Нади о Данае и предложил:
— Что, если сделать так, как однажды поступил Зевс?
Каменев и Тростник удивленно уставились на лейтенанта. Ветров с улыбкой продолжил:
— Только для этого кто-то из нас должен превратиться в золотой дождь.
— Ты что?.. Того? — удивился Тростник, выразительно покручивая указательным пальцем у виска.
— Ты сам того! — отпарировал Игорь. — Послушайте!
И он начал излагать свой план.
Заведующая загсом, пожилая женщина с обильной сединой в волосах, протянула Игорю Николаевичу несколько листов.
— Вот, пожалуйста! Эти бланки заполнили Бурова и Ревтовский.
Игорь достал ручку, блокнот, присел у стола. Через несколько минут он возвратил бумаги и уехал в отдел. Там его уже ждала Белявская. Ветров забежал в оружейную комнату, сунул в карман пистолет и вышел к Зине.
— Хочу, чтобы ты посмотрела сегодня на одного человека.
Зина улыбнулась:
— Симпатичный?
— Это уж как тебе покажется, как оценишь, — в тон ей ответил Игорь.
Они ехали к дому Буровой. Ветрову не давало покоя одно предположение. И вот теперь необходимо было вместе с Белявской заняться серьезным делом. Недалеко от дома, где проживала Бурова, Игорь остановил машину, начал осматриваться. Он дотронулся до руки Белявской:
— Видишь двухэтажный дом?
Зина посмотрела в ту сторону, куда показал Игорь, и увидела деревянный двухэтажный особнячок с одним входом.
— Да...
— Минут через пять заходи в этот подъезд, буду тебя там ждать.
Игорь не торопясь вылез из машины. Через несколько минут он уже разговаривал со старушкой сторожихой, и она открыла одну из комнат. Игорь взглянул в окно, удовлетворенно хмыкнул. Домик Буровой, вход в него были как на ладони. Он спустился вниз, встретил Зину и вместе с ней снова поднялся в комнату.
— Наша задача очень простая, — сказал он, — сидеть и смотреть на мужчин, которые входят и выходят из этого дома.
Зина согласно кивнула головой, села на стул, начала смотреть в окно.
Прошел час, второй. Стало смеркаться. За это время в дом Буровой вошел только один мужчина, но Зина его не опознала. Когда совсем стемнело, Ветров и Белявская вышли из своей засады. Они пешком направились в сторону милиции.
Андрей Семенович Лобанов работал на инструментальном заводе, а его жена Елизавета Михайловна — уборщицей в школе. Детей у них не было. Это обстоятельство, видимо, и наложило отпечаток на характеры супругов. С соседями они почти не вступали в контакты, особенно Андрей Семенович. Дело в том, что хозяин часто выпивал, нередко скандалил с женой. Квартиранты, как правило, у них долго не задерживались. Но вот последний жилец, видно, и не думал уходить. Это был одинокий мужчина лет тридцати, высокий, костлявый. Работал он на какой-то базе грузчиком. Григорий Казимирович Лешковский — так его звали — был замкнутым, неразговорчивым человеком. Дружбу водил только с хозяином, с которым частенько выпивал.
Однажды, когда чета Лобановых была дома, в квартиру вошел незнакомый мужчина — невысокого роста, светло-русый, на вид лет тридцати или чуть больше этого. Глядя голубыми глазами на хозяев, он спросил, не нужен ли им квартирант. О себе он сказал, что работает слесарем на тракторном заводе, в общежитии жить не хочет.
Хозяевам нежданный гость понравился, и в доме стало два квартиранта.
Новичок оказался разговорчивым, веселым человеком, знал много анекдотов, да и выпить, если приглашали, не отказывался. Правда, пил в меру. И хозяева дома, должно быть, очень удивились бы, увидев, как квартирант, придя к себе в комнату, тут же принимался есть сливочное масло и принимать какие-то таблетки.
Каменев, направляя своего сотрудника под видом квартиранта на задание, казалось, предусмотрел все. Но он не учел лишь одного: для капитана милиции Головлева, хорошего спортсмена и трезвенника, водка была сущим наказанием. Однако что поделаешь?! Приказ есть приказ, и Головлев пил, проклиная все на свете.
Через два дня он передал пустую бутылку из-под водки с отпечатками пальцев хозяина. Но на следующий день был огорчен, узнав, что следы пальцев, обнаруженных на месте происшествия, оставлены не его хозяином. Уж больно Лобанов не нравился Головлеву: пьяница, скандалист. Равнодушный ко всему, кроме собственного благополучия. Стоило этому типу выпить, как он тут же принимался ругать и свое начальство и товарищей по работе. Лобанов обижался на всех и вся. Но если человек еще отказывался и выпить с ним, то уж немедленно заносился в список врагов. Как-то Лобанов пришел с работы особенно злой. Головлев, сидя в своей комнате, слышал, как тот за рюмкой изливал душу Лешковскому.
— Понимаешь, — гремел он, — ультиматум предъявляют мне: брось пить, будет худо. А что они сделают мне? Соли на хвост насыплют, что ли? Прогулов нет. Норму выполняю. Подумаешь, выпиваю! Что я — жен их луплю? А если и влуплю по шее, так своей же!
— Не говори, Андрей Семенович, — сочувствовал Лешковский, — жизнь такая стала. Вот возьми меня. Имею среднее образование, а работаю грузчиком. Почему, спрашивается? Потому, что здесь я сам себе хозяин. Хочу — перенесу десять, хочу — двадцать ящиков. Хочу — работаю трезвым, есть желание — выпью. Что мне можно сделать? Ничего. Какой дурак на такую работу пойдет? Все в начальство метят. Ученые! У нас главное, чтобы на работу вышел. Так что бросай свой завод. Переходи к нам.
Головлев, слушая разглагольствования этих пьянчуг, вдруг уловил нечто такое, что заставило его насторожиться. Понизив голос, Лобанов начал говорить о каких-то вещах. Но сколько ни прислушивался капитан, разобрать, о чем идет речь, не мог. «Может, выйти и присоединиться к ним? — подумал он. — Нет, не стоит. Наверняка разговор прекратится». Сегодня, кроме всего прочего, перед Головлевым стояла задача: добыть бутылку из-под водки, из которой пили Лобанов и Лешковский. На ней наверняка останутся следы пальцев Лешковского. Это удалось сделать без особого труда. Опьяневшие друзья уснули прямо за столом. Головлев спокойно взял со стола пустую бутылку, поставил на ее место точно такую же, вышел из дому и неторопливой походкой направился в сторону улицы Горького. Даже опытному наблюдателю вряд ли удалось бы заметить, как Головлев передал небольшой сверток женщине возле троллейбусной остановки.
Через некоторое время новый квартирант сделал еще одно немаловажное открытие: изредка к хозяйке в отсутствие мужа приходил какой-то мужчина. Тогда они закрывались в комнате. Иногда, обычно по выходным дням, Елизавета Михайловна спаивала своего благоверного до беспамятства, а сама исчезала на целый день.
Головлев попытался проследить, куда она отправляется. И выяснил, что Лобанова встречается все с одним и тем же мужчиной. Сегодня они снова сели в пригородный автобус. Все стало ясно: измена мужу. Но этот человек мог знать многое о Лобанове. И Головлев приложил немало усилий, чтобы узнать его фамилию. Им оказался некий Деснов.
Головлев известил обо всем Ветрова, и тот решил поговорить с Десновым сам.
Назавтра на совещании оперативной группы было много споров: отпечатки на бутылке, переданной Голавлевым, были такими же, как и на бутылке, обнаруженной на месте происшествия. Мнения выступавших разделились. Одни настаивали на немедленном задержании Лешковского, другие, среди которых были Ветров и Тростник, считали, что торопиться нельзя. Необходимо тщательно разобраться.
Слово взял уже немолодой капитан Судниковский. Ветров не любил этого сотрудника. Странная у него манера разговаривать с людьми, особенно с задержанными. Его высокомерию, казалось, нет никакого предела. А как он иногда допрашивал правонарушителей, добиваясь правдивых показаний от них, по его собственному выражению, «путем психологического давления». Правда, это редко приносило результат.
Руководители отделов, особенно Каменев, много раз беседовали с Судниковским. Но это на него пока мало действовало. Когда-то он работал в исправительно-трудовой колонии, а после окончания высшей школы милиции настоял, чтобы его направили в уголовный розыск. Высокого роста, с одутловатыми щеками, всегда аккуратно одетый, подтянутый, при первом знакомстве капитан вызывал расположение собеседника. Но, пожалуй, нигде так, как в уголовном розыске, не познается душа и характер человека. Однажды Ветров случайно присутствовал при разговоре с задержанным подростком. Тот подозревался в краже радиоприемников из автомашины. Резкий, самодовольный тон так и не позволил Судниковскому вызвать задержанного на откровенный разговор. Стоило Ветрову взять этого паренька в свой кабинет, повести с ним разговор по-человечески, как вся правда раскрылась в полной мере.
Вот и сейчас выступление Судниковского было вроде бы логичным, правильным. Но лишь по форме. А по существу?
— Посмотрите, товарищи, — говорил он, — какая эта по счету нераскрытая кража? А мы сидим здесь с вами да гадаем — задерживать Лешковского или нет. Нам не дано право выбора. Лешковский — преступник. Об этом свидетельствуют отпечатки пальцев. Кстати, сообщал сегодня эксперт оперативно-технического отдела Тредов, что дактокарта Лешковского, что хранится в министерстве, также утвердительно ответила на вопрос, чьи отпечатки оставлены на бутылке. Мировая криминалистическая практика не знает случая, чтобы следы пальцев рук двух разных людей были идентичны. Поэтому я предлагаю немедленно задержать Лешковского и водворить его в КПЗ.
Судниковский сел. После столь категорического выступления наступило неловкое молчание. Затем заговорил Каменев:
— Слушая капитана Судниковского, я вспомнил исследование, которое породил на свет один социолог. Он установил, что пятьдесят процентов из числа лиц, состоящих в браке, — мужчины... — Выждав, пока утихнет смех, Каменев продолжал: — Нет, товарищи, идти по пути, который предлагает Судниковский, мы не можем. Не имеем морального права. Тот факт, что на бутылке, найденной на месте происшествия, отпечатки Лешковского, это еще не доказательство. Во-первых, нам неизвестно, как бутылка там оказалась. Во-вторых, пока непонятно, почему на ней отпечатки пальцев только одного человека. А где отпечатки продавца? В-третьих, разве не оглушает вас то обстоятельство, что преступники, которые раньше не оставляли ни одного следа, вдруг дарят нам и газету, и бутылку? И, наконец, в-четвертых... Как показала проверка, и Лешковский и Лобанов в дни краж находились на работе. Поэтому говорить о Лешковском как о преступнике мы не имеем права. На этого человека, несомненно, следует обратить внимание и тщательно проверить его. Вот почему и направлен туда Головлев.
Совещание продолжалось.
Вскоре Ветров выяснил, где работает Деснов, и направился на завод, где намеревался встретиться с ним. Игорь Николаевич заметил одну странную особенность: стоило ему у кого-либо спросить о Деснове, как собеседник тут же начинал улыбаться. Беседуя с командиром добровольной народной дружины завода, он опять увидел улыбку.
Ветров спросил:
— Скажите, почему, когда я интересуюсь этим человеком, все улыбаются?
— Видите ли, в нашем коллективе его называют «Несчастливчиком».
— Это почему же?
— Ему не везет в любви.
— В чем, в чем?
— В любви, говорю. Присядьте, пожалуйста. Если вас интересует, расскажу, — командир дружины пододвинул Ветрову стул. — Деснов работает в конструкторском бюро. Начальник группы. Женат. Дочери исполнилось чуть более двадцати лет. Замужем. Живет с мужем отдельно от родителей. Иван Иванович страстный охотник. Любит с ружьишком побродить. Впрочем, и молоденьких женщин не обходит стороной. Вот за последнее увлечение он и получил кличку «Несчастливчик».
В прошлом году у нас появилась молоденькая чертежница. Ее муж — молодой специалист, работает в шестом цехе. На Ивана Ивановича жалко было даже смотреть. Как он увивался! Мимо не мог пройти. Хоть до локотка, но дотронется. Каждый взгляд ее пытался поймать. В свои пятьдесят два года в семнадцатилетнего юнца превратился. Ну, а все сотрудники видели и смеялись. Над Светланой шутили: «Пожалей, мол, человека! Разрыв сердца может получить». Осенью уехала жена Ивана Ивановича в санаторий. Тут он перешел в решительное наступление. Прицепился в Светлане: «Приди в гости! Приди хоть на часок!» Такого натиска она, конечно, не выдержала. Согласилась в выходной день заглянуть в его жилище.
В субботу Иван Иванович приготовил шикарный обед и стал ждать. Слышит — звонок. Счастливый, взволнованный, бросился он в прихожую. Открыл, дверь и... оцепенел: в дверях стоит красавица Светлана, а из-за ее спины выглядывает мужчина. Разумеется, супруг Светланы. Сами понимаете, праздничная трапеза скорее была похожа на тризну. К тому же чертежница рассказала своим подружкам. И покатилась молва! Но это ничуть не остановило любвеобильного Ивана Ивановича. В том же году он снова потерпел фиаско. Я уже говорил, что он любит охоту, а еще больше женщин... Кто-то однажды сообщил об этом его жене. Та, конечно, узелок на память завязала. Ждет, когда неверный супруг начнет в лес собираться. И дождалась. Перед самой «охотой», тайком от мужа, вынула из чехла ружье, вложила туда кирпич, зонтик и металлическую трубку от пылесоса. Поздно вечером «охотник» возвратился домой. Для пущей важности сделал вид, что он много ходил, утомился, начал рассказывать, как он в кабана да в зайца палил, но, увы, — не повезло: промазал.
Выслушала жена и говорит: «Милый, давай ружье почистим, заржаветь может после такой пальбы». — «Ты права, дорогая, — отвечает меланхолично Иван Иванович. — Давай почистим».
Он открыл чехол и, сами понимаете, вытащил уже известные нам вещицы — кирпич, трубку от пылесоса, зонтик. Жена — мокрой тряпкой по спине: «Вот тебе три раза за кабанчика! Вот тебе два раза за зайчика!» Вдобавок и трубку от пылесоса на нем погнула. Назавтра супруга в конструкторское бюро прибежала: «Муж, дескать, на больничном листке». Вот и зовут теперь Деснова Несчастливчиком.
— Да, ничего не скажешь, — рассмеялся Ветров. — Действительно, не везет человеку! А как работает?
— По работе претензий нет. Специалист он грамотный, знающий, опытный.
— Вы не проведете к нему?
— Можно. Пойдемте.
Они прошли через чистый двор и оказались у большого, из стекла и бетона здания. Поднялись на второй этаж. Вскоре Ветров уже знакомился с Десновым. Тот очень удивился, что к нему пришел сотрудник уголовного розыска.
— В чем дело? Что случилось?
— Надо с вами побеседовать. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?
— Сейчас?
— Да.
— Тогда подождите минуту. Отпущу людей. У нас маленькое совещание.
Ветров слегка смутился. Его приход нарушил планы людей. Лейтенант остановил Деснова:
— Подождите, Иван Иванович. Вот адрес отдела милиции. Приходите после работы, там и побеседуем.
Деснов не возражал.
Игорь Николаевич вышел из здания и снова столкнулся с командиром дружины. Ветров знал его хорошо. Сергей Емельянович был активным дружинником, давно сотрудничал с милицией. Вот и сейчас он решил дождаться Ветрова: «А вдруг оперативнику потребуется помощь».
День уже заканчивался. Ветров все еще ждал Деснова в своем кабинете. Только-только он успел коротко сообщить Каменеву об этом человеке, как тот несмело постучал в дверь и вошел.
Игорь Николаевич спросил:
— Вы знакомы с Лобановой?
— С Лобановой? — переспросил Иван Иванович, и лицо его залилось густой краской. — С какой Лобановой?
— Елизаветой Лобановой. Ну не тяните, Иван Иванович, мне ведь хорошо известно, что вы знакомы. Дома у нее бываете, иногда за город выезжаете. Это, конечно, ваше личное дело. Меня интересует другое.
Деснов опустил голову и тихо проговорил:
— Да, я знаю Елизавету. Мы... действительно... дружим. — Но тут его будто прорвало: — А, собственно, что здесь плохого? Не понимаю! Ну, встречаются два человека, желают поговорить об общих интересах. Что же здесь криминального?! Почему вы этим заинтересовались? Неужели друзьям нельзя встретиться?
Ветров понимал, что Деснов пытается за этой словесной бравадой скрыть свое смущение, и перебил его:
— Не надо возмущаться, Иван Иванович. Я не собираюсь в чем-то упрекать вас. Не буду даже спрашивать, знают ли о вашей невинной дружбе сам Лобанов, ваша жена. Меня интересует совершенно другое. Но прежде чем перейти к этому, хочу убедиться, можно ли надеяться, что разговор наш так и останется между нами.
Деснов понял, что речь пойдет не о зонтике и не о металлической трубке от пылесоса, поэтому ответил:
— Ясно. Разговор мужской. Значит — могила. Никому — ни слова.
— Ну вот и прекрасно. Скажите, что вы знаете о супругах Лобановых?
Деснов с минуту помолчал.
— Я знаком только с Лизой. Познакомились случайно, в начале этого года. Понравились друг другу и вот... начали встречаться. Жизнь у нее нелегкая. Муж — пьяница. Часто бьет ее. Встретилась с культурным человеком. Естественно, потянулась к нему.
— Это вы себя имеете в виду? — спросил Ветров, а сам подумал: «Ничего не скажешь! Очень своеобразное понятие о культуре».
— Да, себя, — не то с обидой, не то с гордостью ответил Деснов. — Или вы думаете, что я способен напиться, как старый извозчик, или женщину бить? Даже на мужчину не позволю руку поднять.
— А с мужем Лобановой знакомы?
— Нет, не знаком.
— Что она рассказывала о нем?
Деснов задумался.
— Говорила, что пьет, дерется.
— Может, вещи какие-нибудь домой приносит или с подозрительными людьми общается?
— О вещах не говорила. Разве что из дому уносит и пропивает... Да, относительно друзей тоже что-то говорила, — Деснов наморщил лоб, стараясь что-то вспомнить. — А-а, вот что! Лиза сказала, что ей не нравятся друзья мужа. Иногда ночью приходят к нему, особенно один... У него своя машина. О нем Лиза очень плохо отзывается.
— Не называла его имени?
— Нет.
— О ком еще из друзей Лобанова говорила?
— Упоминала еще каких-то двух-трех, но, честное слово, не запомнил, просто неинтересно было.
Больше от Деснова Ветров ничего не добился и отпустил его.
В кабинете сидели Тростник и Каменев. Вошли Ветров и Белявская. Тростник протянул Игорю листок бумаги.
— Ты просил дать справку о Ревтовском? Такой в городе не значится. И еще: вот справка о паспорте потерпевшего Ревтова, — сказал Тростник и тут же тихо спросил: — Зачем тебе это?
Игорь, не отвечая, взял справку, сел за стол, достал блокнот с записями, которые он сделал в загсе, и углубился в чтение.
Каменев, пригласив Зину сесть, спросил:
— Что? Пока мимо?
Зина улыбнулась.
— Пока мимо.
Игорь тоже улыбнулся и удовлетворенно откинулся на спинку стула:
— Нет, не мимо!
Потом быстро встал:
— Ануфрий Адамович, разрешите на час отлучиться.
Каменев с иронией взглянул на лейтенанта:
— Ишь ты, секретничает. Прямо так и сказал бы, что Зинаиду Александровну нужно домой провести. Ладно, иди. Буду в отделе. Работы много. Потом потолкуем.
Ветров на машине подвез Белявскую к дому, попрощавшись с ней, коротко бросил шоферу: «В клинику» — и что-то веселое замурлыкал себе под нос.
Номер паспорта, похищенного у Ревтова, был таким же, как и номер паспорта Ревтовского. А Ветрову чутье оперативника уже подсказывало, что и с Самохиным не все в порядке. Об этом же говорило то обстоятельство, что сколько Ветров ни старался увидеть его, так и не смог.
В больнице ему сказали: «Самохин сегодня выписался». Лейтенант поехал к нему домой, но там никого не было. В отдел пришлось возвратиться ни с чем.
В кабинете Каменева сидел Севидов. Ветров поздоровался. Севидов, очевидно, знал, что Ветров ухватился за цепочку, ведущую к квартирным кражам.
— Великий молчальник, поделись с нами секретом.
Каменев засмеялся:
— Этот секрет, товарищ полковник, он как клад хранит.
Севидов, поддерживая шутку, сказал:
— У грузин есть мудрая пословица: «Бесполезны все науки, коль творим не то, что надо. Посуди, какая польза от закопанного клада?» Так что, Игорь Николаевич, не держи закопанным свой клад.
— Владимир Михайлович, я ничего не прячу.
Он присел и сообщил, что ему удалось выяснить.
— Да, это серьезно. И с Самохиным тоже интересно, — и, повернувшись к Каменеву, Севидов добавил: — Необходимо проверить версию и относительно Самохина. Когда у Буровой и Ревтовского намечена регистрация брака?
— В последнюю среду месяца, — ответил Ветров.
Полковник немного помолчал. Затем, глядя в окно, одновременно обращаясь к Каменеву и Ветрову, сказал:
— Если верить Жуковой, — а не верить ей нет никаких оснований, — следует ожидать очередной кражи. Нам во что бы то ни стало необходимо установить эту квартиру. Думаю, что нужно организовать засаду. Далее. Срочно надо установить, кто жених Буровой. Хотя уже и сейчас можно сделать предположение, что это не иначе как Драгун. Если же так, то смело можно сделать вывод, что без Самохина он не обойдется. Но Самохин 10 дней лежал в больнице, а за это время была совершена еще одна кража. В общем, Ануфрий Адамович, я считаю, что квартирой пусть займется Тростник, а Ветрову необходимо разобраться с загадкой Драгун — Самохин — Ревтовский — Бурова. Выйдете на Драгуна, Игорь Николаевич, — не берите. Если Драгун и Ревтовский одно и то же лицо, значит, он, по крайней мере до среды, никуда не денется. Он наверняка прикрывается этим паспортом. После же регистрации брака хочет перейти на фамилию жены и таким образом легализоваться. Вы показывали Белявской фото Драгуна и Самохина?
— Самохина не показывали. Он ведь в больнице лежал. Алиби налицо. А Драгуна не опознала.
— Будьте осторожны. Здесь промаха допустить нельзя, — посоветовал Севидов.
Он подробно расспросил о группе Рыжова и дал необходимое указание. После этого Севидов попросил Каменева держать его в курсе всех событий и уехал.
На следующий день, в пятницу утром, Тростник и его шесть помощников тщательно обследовали гаражи во дворах. Они искали хозяина «Волги», отца Люды, который собирался вечером выехать на свадьбу.
Перед Головлевым стояла задача сблизиться с Лешковским, разобраться, что он за человек, и, пожалуй, самое главное — выяснить, причастен ли он к преступлениям. То, что Лешковский пьяница, было ясно. Но замечалось нечто такое, что заставляло Головлева внимательнее присматриваться к нему. Однажды Головлев в разговоре с Григорием спросил:
— Почему бобылем ходишь, не женишься?
Лешковский как-то странно взглянул на собеседника и, не отвечая, наполнил стакан. Водку он выпил залпом, взял вилку, потянулся к соленому огурцу, глухо проговорил:
— Спрашиваешь, почему не женюсь? Да я теперь до гроба жениться не смогу...
Потом рассказал о себе.
Детство Григория было несладким. Отец оставил мать, когда мальчику было семь лет. Мать не выдержала и запила. Опустилась так, что ее лишили родительских прав. Григорию навсегда запомнились детдомовские годы. Когда ему исполнилось пятнадцать, ушел и поступил в техническое училище. Но вскоре Григорий написал заявление и ушел оттуда. Поступил учеником слесаря на завод. Ученические месяцы прошли незаметно. И вот Григорий стоит недалеко от кассы с первой получкой рабочего человека. Боже, как он счастлив! Некоторые рабочие, словно понимая его состояние, подходят и поздравляют.
Подошел и поздравил председатель завкома. Правда, Григория слегка кольнул его будничный, суховато-служебный тон. Так и сквозило между слов профсоюзного начальника: «Поздравляю тебя для порядка, не до тебя сейчас». Но это все мелочи. Теперь он, Григорий Лешковский, настоящий рабочий! Григорий впервые держал в руках такую большую сумму. Он готов был сейчас поделиться с кем-нибудь этими деньгами, купить подарок. Ведь деньги его — что захочет, то и сделает с ними.
Неожиданно к подростку подошли двое: Завальный и Приходько. Поздравили с первой получкой, пожали руку. Не нравились они Григорию (за короткое время на заводе он успел заметить, что эти парни не слишком-то считаются с коллективом). Но в тот день он не мог не ответить им благодарностью. И когда они предложили «замочить» первую получку, согласился.
Пили в столовой, недалеко от завода. Приходько из-под полы достал бутылку, второпях разлил, — и все тут же опорожнили стаканы. Григорий пьянел быстро, а когда появилась вторая бутылка, ничего уже не соображал.
Вышли на улицу, когда уже начало темнеть. Навстречу шел, попыхивая сигаретой, парень. Приходько остановил его и попросил закурить. Когда парень повернулся спиной к Григорию и Завальному, Завальный неожиданно ударил его кулаком в голову. Тот упал, но сразу же вскочил и стал спиной к стенке. Завальный повернулся к Лешковскому: «Ну что стоишь, Гриша! Не видишь — наших бьют!» И если у Григория еще хватило разума разобраться, кто кого бьет, то остановить себя он уже не смог и бросился с кулаками на парня. Сколько продолжалась драка, он не помнил.
Очнулся только на следующее утра в милиции. На следствии брал все на себя. Парень, которого избили, не мог помочь следствию — в темноте не разобрал, кто его бил. А Григорий из ложного чувства товарищества не решился сказать правду. Его арестовали. Суд остался в памяти на всю жизнь. И не только потому, что осудили его, Григория, а потому, что он впервые столкнулся с человеческой подлостью. Недавние собутыльники, особенно Завальный, с благородным гневом клеймили Лешковского. Григорий слушал их и не верил своим ушам. Получалось, что не Завальный первый ударил парня, а он, Григорий, не Завальный призывал бить человека, а наоборот. В душе Григория все переворачивалось. С одной стороны, ему хотелось вскочить и рассказать всю правду. Всю! И про то, как он был счастлив, почувствовав себя полноправным членом коллектива, и про то, как ему хотелось тогда немножко человеческого тепла, и про то, что вовсе не думал пить... С другой стороны, все еще оставалась надежда на некое чудо: а вдруг Приходько и Завальный встанут и скажут, что они оклеветали человека и теперь поняли, какие они подлецы.
Приговор суда Григорий выслушал, как во сне. Затем колония. У него нашлись силы закончить там десять классов. Выйдя на свободу, быстро нашел работу, встретил девушку. Скоро была сыграна свадьба. Григорий любил жену, работу. Все складывалось хорошо. Жена родила сына. Казалось, Григорий был счастлив, но его угнетало что-то смутное, тревожное. Долго не мог он понять, что это такое. Лишь позже разобрался — поведение жены.
Работа Григория была связана с частыми разъездами. Несколько раз приезжал он из командировки раньше обычного, но жены дома не заставал. Сын, как правило, в это время находился у ее родителей. Объяснения супруги были путаны и сбивчивы. Но Григорий не хотел думать об измене. И вот однажды...
Накануне Григорий возвратился из очередной поездки. Была суббота. В воскресенье вся семья отправилась в парк. Довольные, они возвращались домой. Вспомнили, что нужно купить хлеба и еще кое-какие мелочи. Григорий пошел в магазин, а жена с малышом — домой. Мужа в тот вечер она ждала долго, но так и не дождалась. Случилось, что в магазине Григорий встретил старого знакомого Владимира Дергая. Поздоровались, спросили друг друга о жизни. И вдруг Дергай бухнул прямо:
— Ты бы, парень, за своей леди получше присмотрел. А то стоит ей тебя проводить, как тут же бежит Кольку-музыканта встречать.
Все поплыло перед глазами Григория. Он слышал, что жена еще до знакомства с ним встречалась с этим Колькой. Так, значит, не обманывало его чутье! Лешковскому хотелось куда-то бежать, что-то бить, крошить, кричать. А перед глазами — улыбающееся лицо Дергая. Что было дальше, Григорий вспоминал, как в каком-то кошмарном сне. Он бил это лицо сначала кулаками, а когда Дергай оказался на полу — ногами. Его пытались удержать, но он вырывался и снова бил. Даже в дежурной комнате милиции Григорий никак не мог успокоиться.
На следующий день Лешковский был арестован. Затем суд, колония. Жена писала, спрашивала, что случилось. Но даже на суде Лешковский не сказал, за что избил Дергая. На письма жены отвечал односложно, объясняя все случайным стечением обстоятельств. В колонии он хорошо трудился, все заработанные деньги отправлял семье, решил спокойно во всем разобраться, а потом уж принимать решение. Медленно тянулись годы наказания. Но Григорий работал, терпеливо ждал. Наконец, свобода. Можно и домой. Правда, жене он писал, что возвратится через месяц. Так надо было.
И вот он в родном городе. Пока добрался домой, стемнело. В окнах квартиры света не было. Значит, жена еще не пришла. Стал ждать. Правда, Григорий мог пойти к ее родителям, хотелось поскорее увидеть сына, ведь он наверняка там. Но не пошел. Годы переживаний научили его сдержанности. Нет, не зря он задумал проверить жену. Сейчас самый раз. Не может же она в рабочий день сидеть допоздна у родителей. Григорий ждал. Все меньше и меньше оставалось прохожих на улице. Гасли огни в окнах. Город постепенно успокаивался. Он прижался спиной к шероховатой, чуть теплой стене строящегося здания. Вдали, со стороны проспекта, показалась пара. Нет, рассмотреть, кто идет, Григорий пока еще не мог. А пара приближалась. Вот она завернула во двор. Теперь уже не оставалось никаких сомнений: шла жена в сопровождении мужчины. Через несколько минут в окнах его квартиры вспыхнул свет.
Первым желанием Лешковского было пойти за ними следом. Но он снова сдержался и вошел в строящееся здание. На ощупь, придерживаясь руками за стену, начал потихоньку подниматься по лестнице. На третьем этаже подошел к проему окна, глянул и чуть не вскрикнул: в его квартире, посреди ярко освещенной комнаты, жена целовалась с мужчиной. То был Колька-музыкант.
Григорий стремительно спустился вниз, пересек улицу, вошел в подъезд, поднялся на третий этаж, остановился у двери своей квартиры, нажал на кнопку звонка. Сколько прошло времени, Григорий не знал. Но вот за дверью послышались легкие шаги, приглушенные голоса. Резко щелкнул замок, и из прихожей упал на площадку свет. Не сознавая, что он делает, Григорий шагнул через порог. Увидел расширенные от ужаса глаза жены, Кольки. Слышал ее невнятный лепет: «Колька пришел взять какую-то книгу». Блуждающий взгляд Лешковского скользнул по стенкам, задержался на еще не убранном диване. Григорий машинально подошел к шкафу, зачем-то открыл его, потом резко повернулся и, не сказав ни слова, вышел из квартиры. Теперь уже навсегда...
Первые дни на свободе для Лешковского показались тяжким сном. Он бесцельно бродил по городу, ночевал в парке Челюскинцев прямо на танцевальной веранде. Лишь только наступало утро, уходил в город и опять бродил, бродил. Изредка ему попадались знакомые, но Григорий или избегал их или старался побыстрее расстаться. Прошла неделя. Как быть дальше? Григорий впервые задумался над своей судьбой. Сколько напрасно потрачено лет! С чего сейчас начинать? Ни жилья, ни работы. Небольшой запас денег, полученный в день освобождения, таял быстро. Нужно было что-то предпринимать. «Во-первых, — думал Григорий, — следует взять себя в руки, во-вторых, как можно быстрее найти работу и, в-третьих, решить вопрос, где жить. Что ж — начну все с самого начала. Молодость еще не прошла. Есть среднее образование, специальность. Только не раскисать!»
Григорий пошел на завод, где работал раньше. У входа в отдел кадров висело объявление: требовались рабочие, в том число слесари. Лешковский зашел к начальнику. Это был уже не тот человек, который когда-то принимал Григория на работу. Перед ним сидел незнакомый мужчина лет сорока пяти, с большой залысиной, в очках. Он читал какую-то бумагу и мельком взглянул на вошедшего.
— Специальность?
— Слесарь второго разряда.
— Где до этого работал?
— Когда-то на вашем заводе, здесь и разряд присвоили.
— Так почему же ушел от нас?
Григорий молчал. Язык не поворачивался сказать: в связи с арестом. Да и начальнику стоило только взять в руки документы, которые Григорий положил перед ним на стол, и все будет ясно. Но начальник документов не брал. Он еще раз флегматично взглянул на Григория и, видимо, по-своему расценив его молчание, проговорил:
— Что, совесть заела? Назад решил возвратиться? Ладно, мы не злопамятны. На, заполни анкету, напиши заявление, а вот по этому направлению пройди медкомиссию и приходи — включим в приказ. Может, есть дружки, которые слесарят? Зови, примем.
— Нет таких, — ответил Лешковский, выходя из кабинета.
Он сразу же направился в заводскую поликлинику. Но обойти всех врачей за один день ему не удалось. Только к вечеру следующего дня Григорий держал в руках медицинское заключение, где говорилось, что он, Лешковский, по состоянию здоровья годен к работе на заводе.
Назавтра, прямо с утра, Григорий был в отделе кадров. Он поздоровался с начальником, положил перед ним документы. Тот, не отвечая на приветствие, не приглашая сесть, взял в руки справки и бросил:
— Порядок! Сегодня же включим в приказ, — но вдруг брови кадровика поползли вверх: — Так ты что — из тюрьмы?
— Да, отсидел. Теперь все позади. Не беспокойтесь, работать буду как следует. В колонию, честно скажу, попал по дурости, но такое больше не случится.
Начальник отдела кадров молчал. Прошла тягостная минута, вторая. Наконец он, отводя в сторону глаза, обратился к Григорию:
— Знаете, молодой человек, взять вас не можем.
— Почему? — глухо спросил Григорий. — Есть же положение... вы не имеете права отказывать в приеме на работу ранее судимым.
Начальник немного стушевался.
— Да нет, нет, не из-за этого. Просто я забыл совсем, что мы уже набрали слесарей.
Григорий насквозь видел этого человека. И, делая вид, что не понял мотива отказа, сказал:
— Так возьмите на любую работу. Могу чернорабочим...
— Сегодня прием закончен. Нам больше никто не нужен.
— Вы что же — всем откажете, кто сидит в коридоре?
Начальник, постепенно приходя в себя, с еле скрываемым раздражением ответил:
— В общем, не вам беспокоиться о сидящих в коридоре. Вам ответили, и, будьте добры, не мешайте работать.
Григорий вышел из кабинета. Чувство растерянности охватило его, как и тогда, после суда. Он долго брел, сам не зная куда. Что сейчас делать? Воровать? Нет, надо успокоиться, надо немедленно искать работу. Так и оказался Лешковский на одной из баз, где стал работать грузчиком. Постепенно втянулся в этот нелегкий труд и решил, что больше ему ничего и не надо...
Злоключения Лешковского взволновали Головлева. Капитан сидел молча и думал: «Да, действительно хлебнул лиха человек...»
Мысли оперативного работника снова возвратились к службе. В искренности Лешковского он теперь нисколько не сомневался. Но как тогда быть с найденной бутылкой со следами пальцев Григория, обнаруженными на ней? Как понимать разговор Лобанова с Лешковским? О каких вещах упоминалось в этом разговоре?
Толстая вышла из подъезда, быстро перешла дорогу и остановилась у автобусной остановки. Был час «пик». Многие люди ехали после работы домой, и Ветров, не опасаясь быть замеченным, легко затерялся среди них на автобусной остановке.
Подошел «Икарус» второго маршрута. Толстая бросилась к дверям. Ветров — за ней.
В автобусной толчее Игорь протиснулся поближе к этой женщине и теперь мог исподволь, но более пристально наблюдать за ней. Слегка одутловатое лицо Толстой, видимо, когда-то красивое, хранило следы частых попоек. Этого не смог скрыть даже толстый слой косметики. Ярко намазанные помадой губы, светло выкрашенные, кое-как причесанные волосы еще больше подчеркивали ее образ жизни.
Ветров уже успел накопить немало сведений о Толстой. Была замужем. Однако супруг уличил ее в неверности. Дело закончилось бракоразводным процессом. Не очень-то огорчаясь подобным обстоятельством, она нашла второго мужа, но и тот не смог долго терпеть ее «художеств». Трудиться не хотела. За последние три года по настоянию участкового инспектора трижды устраивалась на работу, а через неделю-другую бросала и снова бралась за привычное занятие. Старики родители скрепя сердце пытались как-то вразумить ее. Однако все оставалось по-прежнему.
Когда «Икарус» выехал на проспект, Толстая начала продвигаться к выходу. В салоне были три двери. Ветров подошел к средней. На остановке Толстая, ничего не подозревая, вышла из автобуса и, перейдя дорогу, направилась во двор небольшого двухэтажного здания. Ветров, соблюдая осторожность, двинулся следом.
Во дворе Толстую ожидал какой-то мужчина. Лейтенант мгновенно сопоставил его внешность с приметами Сашко. Не оставалось никаких сомнений: приметы, которые Ветров получил вчера от Мазурина, полностью подтверждали, что Толстая встретилась с Сашко. Да-да, с этим самым маленьким, плюгавым человечком, как называл его дед Леонтий.
Посередине двора стояла беседка. Туда и прошла Толстая в сопровождении Сашко. Ветров в некотором отдалении от них присел на небольшую скамеечку. Большие кусты сирени не позволяли видеть его из беседки. Однако где же Канин? Игорь знал, что Николаю поручено заниматься Сашко. Значит, старший лейтенант должен находиться где-то рядом. Но где?
Игорь внимательно осмотрелся, прикидывая, в каком месте скрывается Канин. Но тот еще раньше приблизился к лейтенанту сзади:
— Что головой вертишь, словно она на шарнирах?
Ветров от неожиданности вздрогнул:
— Ух ты, черт! Испугал. Привет! Давно твой здесь торчит?
— Минут тридцать. Я сразу понял, что у него здесь свидание. Смотрю, а ты во двор Толстую вводишь. Ну, думаю, ясно.
— Так уж и ввел? Она сама меня сюда привела. Как думаешь, о чем они говорят?
— Кто их знает! Не о любви, конечно. Им сейчас только Рыжова не хватает.
В этот момент Толстая и Сашко вышли из беседки и направились на улицу.
Ветров и Канин, соблюдая приличную дистанцию, двинулись следом. Минут через двадцать они оказались у дома, где жил Рыжов. Толстая и ее спутник вошли во двор, а работники милиции прошагали мимо. Ветров тихонько проговорил:
— Узнаешь, если Рыжов дома, то где-то здесь должен быть и Мазурин. Он скорее всего у деда Леонтия. Ты посмотри за калиткой, а я проверю.
Лейтенант направился к дому деда Леонтия и во дворе увидел Мазурина. Он помогал старику складывать дрова. Ветров поздоровался, спросил у Мазурина:
— Где Рыжов?
— По ту сторону забора храпит, за сараем.
— К нему пришли Толстая и Сашко.
— Великолепно! — обрадовался Мазурин. — Сейчас мы услышим, о чем пойдет разговор. Можно, дедушка?
— Распоряжаешься здесь, как хозяин, да еще и спрашиваешь! — Дед помолчал, потом добавил: — Раз нужно, значит можно. Только подождите, я сам сначала гляну.
И старик пошел за сарай. Мазурин коротко объяснил Ветрову:
— Там за сараем у деда и Рыжова общий забор. С той стороны, в теньке, Рыжов устроил себе лежку и сейчас изволит отдыхать. Слышишь храп? Друзья сейчас его разбудят. Беседу послушаем.
— Ай, ай, товарищ Мазурин! Нехорошо, нехорошо чужие разговоры подслушивать, — пошутил Ветров. — Об этом, помню, еще в школе говорилось.
— Да что вы, что вы, товарищ Ветров? — поддержал шутку Мазурин. — Разве это чужие разговоры? Сами понимаете, что сейчас все эти люди не такие уж чужие. Просто задачи у нас и у них разные. Так что, извините, нет тут никакого греха.
— Идите, хлопцы. Только поосторожней. Они уже там, — подошел дед Леонтий.
Когда Ветров и Мазурин приблизились к глухому дощатому забору, то отчетливо услышали разговор. Толстая и Сашко уговаривали Рыжова заняться квартирой Софы в пятницу, вечером.
— Понимаешь, — говорила Толстая, — Софа в пятницу будет работать во вторую смену. Я это точно узнала. А мы сделаем дело и мотанем за город на выходные дни. Софка придет домой, считай, ночью и, если мы будем аккуратно действовать, то на пропажу даже внимания не обратит. Пока очухается, мы уже все загоним.
— А ключи? — спросил Рыжов.
— Не беспокойся, это за мной, — уверенно ответил Сашко и добавил: — Мне кажется, что Софка даже и в милицию не побежит сообщать. Она же, стерва, знает, какие у нее вещи.
— Не подумает она на нас? — буркнул Рыжов.
— Железно, нет, — заверил Сашко. — Мы же ей недавно хрусталец сплавили. Она чувствует хорошее отношение к себе.
Ветров сразу же вспомнил рассказ старушки об инциденте у прилавка.
«Интересно, — подумал лейтенант, — где они брали этот хрусталь?»
Однако из дальнейшего разговора пьянчуг ответа на этот вопрос не последовало. Но и добытых сведений было достаточно.
Ветров с Мазуриным подошли к дежурившему на улице Канину, Игорь сказал:
— Значит, времени осталось у нас до пятницы. Это хорошо. Сможем более основательно подготовиться. Сделаем так: вы продолжаете наблюдать за Толстой и Сашко, я поехал в райотдел. Надо срочно кое-какие шаги предпринимать...
— А если они разойдутся в разные стороны? — спросил Мазурин.
— Ну и пусть. Ты смотри за Толстой, а ты, Николай, — за Сашко. Уверен, что Рыжов, после беседы, вряд ли пойдет с ними.
— Здравствуйте! — Старушка остановилась у дверей. — Это вы меня вызывали?
Следователь Харитонов отложил ручку:
— Здравствуйте, Анна Макаровна. Проходите, присаживайтесь.
Пока старушка устраивалась на скрипучем шатком стуле, Харитонов в душе бранил старшину отдела: «Черт бы его побрал, сколько раз просил, чтобы пару хороших стульев поставил. Стыдно человека приглашать садиться». Следователь позвонил Ветрову:
— Игорь, пригласи, пожалуйста, двух понятых и заходите ко мне, предъявим фотографии.
Харитонов взял чистый бланк протокола предъявления фотографии на опознание, начал его заполнять. Появился Ветров, прихватив с собой два стула. За ним вошли в кабинет парень и девушка. Они робко поздоровались и остановились.
— Вы не очень торопитесь? — спросил Харитонов. Те не успели ответить, как Ветров пояснил: — Они в паспортном отделении в очереди на прописку стояли. Пообещал, что их потом без очереди отпустят.
— Тогда все в порядке. Присаживайтесь, пожалуйста, а я вам объясню, в чем дело. Вас пригласили присутствовать здесь, когда я предъявлю гражданке, — Харитонов взглянул на Анну Макаровну, — на опознание несколько фотографий.
Скоро следователь закончил все формальности, попросил старушку просмотреть фотографии.
Среди нескольких снимков лежала фотография Сашко. Старушка, ткнув пальцем в эту фотографию, уверенно заявила:
— Вот этот человек вытащил у меня кошелек с деньгами, а когда я потребовала вернуть, начал ругаться, затем отдал кошелек. Деньги тоже.
В следующей партии фотографий Харитонов предъявил старушке фото Рыжова. Однако его она не опознала.
Харитонов положил на стол еще серию снимков. На фотографию Драгуна она не обратила внимания, но ткнула пальцем в ту, с которой смотрел Самохин:
— Этот показывал Софке хрустальную посуду.
Харитонов и Ветров молча переглянулись. Это было открытием. Оказывается, группы Самохина и Рыжова связаны между собой!
Харитонов оформил необходимые документы, допросил старушку, которая даже не представляла, какую огромную помощь оказала органам милиции.
Вскоре Харитонов и Ветров остались одни.
— Что скажешь, сыщик? — весело поинтересовался следователь.
— Пока скажу одно: хорошо, что мы догадались предъявить фото Самохина.
— А что сейчас будем делать? — спросил Харитонов.
— Думаю, надо в первую очередь распутать узел с продавщицей. Необходимо поговорить с бывшим мужем этой Софы, а также выяснить, в какой связи Сашко и Самохин состоят. Все надо сделать до вторжения воров в квартиру продавщицы.
— Ты считаешь, что следует выждать, пока они совершат кражу?
— Нет, кражу совершить не дадим, но и готовиться к ней мешать не будем. Я думаю, Леонид, есть смысл допросить моего «собутыльника» — Сергейчика. По-моему, он может кое-что сообщить.
Они согласовали еще некоторые свои действия, и Ветров поехал на завод, где работал бывший муж Софы Плетень.
Время близилось к окончанию работы. Чтобы не опоздать, лейтенант попросил у дежурного машину. Вскоре состоялась встреча с Плетенем. Это был низкого роста, худощавый, с черными кудрями человек. Он испуганно смотрел на оперативника, долго не мог понять, что от него требуется. Ветров, видя растерянное состояние Плетеня, не спешил переходить к делу. Он спросил:
— Роман Аркадьевич, как у вас со временем?
— У меня? — удивился Плетень и быстро ответил:
— Я свободен.
— Тогда давайте пройдемся по свежему воздуху, а заодно поговорим.
— Пожалуйста, согласен поговорить.
Они вошли в большой парк. Когда-то здесь был глухой лес. Огромные сосны, несмотря на жару, сохраняли относительную свежесть.
Ветров видел, что Плетень немного успокоился, и начал разговор:
— Роман Аркадьевич, что вы можете сказать о своей бывшей супруге?
— Что она натворила?
— Нужно разобраться в ее поведении.
— Пожалуйста, но должен вас предупредить, что я уже два года не живу с ней и почти полгода ее не видел.
— Роман Аркадьевич! Понимаю: вам неприятна эта тема. Но, извините, придется ее коснуться. Скажите, что привело к разводу?
Плетень некоторое время шел молча.
— Конечно, неприятно об этом говорить, но если вам нужно, то я скажу. Понимаете, с первых дней совместной жизни она постоянно обманывала, изменяла, короче говоря, жила двойной жизнью. Одна жизнь — это я, вторая — ее любовник, а еще тряпки, скупка золота, хрусталя, связи с какими-то темными типами, а то просто с жуликами, проходимцами. Пробовал говорить с ней, убеждать, просить. Но безрезультатно. Жадность ее не имеет предела. Кажется, что за тряпку, золотую безделушку она бы родную мать не пожалела. Вспоминаю, как мы однажды к ее родной младшей сестре на день рождения отправились. Она пошла раньше, а я после работы забежал в ювелирный магазин, купил за двадцать три рубля маленькие сережки.
Когда Софа увидела, что я вручил сестре этот подарок, то даже позеленела от злости. Едва драться не полезла. Дома все кричала, как я мог такую сумму потратить на какую-то соплячку. Пробовал объяснить, что это не соплячка, а ее родная сестра, которой исполнилось двадцать два года. Но где там! Софа и слышать не хотела. Да что тут говорить! Невозможный человек. Погрязла в стяжательстве, обмане, отгородилась от всего мира.
— Из-за этого и разошлись?
— Не только. Она работает в магазине. Там много всякого народу переворачивается. Вот она и начала потихоньку с разными типами встречаться. Прихожу я это однажды с работы пораньше: приболел немного. Открываю дверь и, что вы думаете, застаю ее в постели с каким-то забулдыжкой. Правда, когда я ушел от нее, этого забулдыжку, как мне друзья говорили, она домой окончательно перетащила, но и он не выдержал, сбежал от такой жены.
— Роман Аркадьевич, что вы знаете об этом человеке?
— О каком?
— Да об этом забулдыжке, как вы говорите.
— Знаете, он меня совершенно не интересовал.
— Вот вы говорите, что она скупала ценные вещи, была связана с какими-то темными личностями. Вы кого-нибудь из них знаете?
— Фамилий не знаю, но в лицо кое-кого мог бы опознать.
— Роман Аркадьевич, вы не возражаете, если мы покажем вам несколько фотографий?
— Пожалуйста, но когда?
— Сегодня, сейчас.
— Согласен.
Был час «пик». Пропустив на остановке битком набитые автобусы и трамваи, они направились в районный отдел милиции пешком.
Харитонов находился у себя. Быстро были подготовлены необходимые материалы. Плетень просмотрел предъявленную ему серию фотографий. Он опознал Сергейчика, Самохина и Сашко:
— Эти чаще других приходили к Софе. Вот, — Плетень взял со стола снимок Самохина, — вот где страшный тип! Те двое, — показал он рукой на фотографии Сашко и Сергейчика — просто пьянчужки. А вот с этим лучше не встречаться. Чувствуется, настоящий бандит!
— Что они приносили? — спросил Харитонов.
— Этот бандит, — Плетень показал на фото Самохина, — чаще всего приносил хрусталь, золотишко. А эти два, как правило, вместе с ним приходили и разные вещи предлагали. Но она редко покупала. Ей золото подавай! Тут она ни перед чем не остановится.
— Скажите, а куда она сбывала все это?
— Многое дома можете найти. Кое-что хранит у соседки-старушки из тридцать восьмой квартиры. Старушка живет одна. Вот Софа к ней и подкатилась. Есть у нее еще подруга. На редкость разбитная мадам. У той тоже кое-что найдется. Кстати, эта подруга один раз заявлялась к нам домой вот с этим типом, — Плетень указал на фотографию Самохина.
Работники милиции оживились. Ветров спросил:
— Расскажите о ней. Кто она, фамилия, имя?
— О ней почти ничего не знаю. Впрочем, помню, как Софа говорила, что она замуж собирается.
— Где она живет?
— Не знаю.
— Фамилию, имя не слышали?
— Нет, не слышал. Хотя, подождите... — Плетень на какой-то момент задумался, потом добавил: — По-моему, Ирой зовут. Софа звала ее Иркой. Это точно.
Ветров подумал: «Кажется, речь о Буровой идет». Лейтенант тут же сказал об этом Харитонову. Тот сразу же начал готовить фотографии на опознание.
«Молодец Каменев! — подумал Ветров. — Предвидел, что фото Буровой тоже понадобится».
Плетень тотчас же узнал среди трех предъявленных фотографий изображение Буровой: — Вот она! Это Ира, сразу узнал...
Ветров взглянул на фотографию и ахнул: «Самохин! Да-да, это он!» Краткий текст на обратной стороне снимка, собственноручная подпись Самохина теперь уже не оставляли никаких сомнений. Однако непонятно другое: Ветров знал, что владелец фотографии в настоящий момент лежит в больнице. Во всяком случае он должен был находиться там. «Но ведь на озере... — лейтенант вспомнил Надю, прогулку на лодке, купание, уютный зеленый островок. — Тогда на озере этого же человека мы видели в шумной, основательно подгулявшей компании в полном здравии и совершенно невредимым».
Ветров решил не мешкать, доложил Каменеву о своих догадках. Тот разрешил воспользоваться служебной машиной, и через двадцать минут лейтенант был в больнице. Он быстро отыскал лечащего врача.
— Поступил к нам Самохин в тяжелом состоянии, — начал вспоминать доктор. — Дежурный врач Вичканова быстро определила, что у него аппендицит в запущенной форме. Его тут же подготовили к операции. К счастью, все обошлось благополучно. Буквально через два дня он начал просить, чтобы я выписал его из больницы. И так каждый день. Еле выдержали предписанный в таких случаях срок.
— Скажите, к нему приходил кто-нибудь?
— Да, приходили девушка и парень. Приносили передачу. Посидят обычно не более пяти минут и уходят.
— Вы бы узнали эту девушку или парня?
— Конечно.
Игорь Николаевич достал из кармана десяток фотографий женщин и мужчин. В этой же пачке оказались снимки Самохина и Буровой. Врач брал со стола по одному отпечатку, каждый внимательно просматривал. Он взял в руки фото Буровой, немного задержал на нем взгляд.
— Эта. Эта барышня как раз и приходила к Самохину.
В это время Игорь положил в общую пачку снимок Драгуна, которого доктору еще предстояло опознать. Отложив в сторону изображение Буровой, лечащий врач начал просматривать остальные фотографии. Через минуту Ветров был ошарашен. Врач держал в руках фотографию Самохина и, протягивая ее Ветрову, сказал:
— Этот тоже мне знаком. Самохина посещал с этой подругой, — кивнул он на фото Буровой.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет-нет. Ошибка исключается. У меня прекрасная зрительная память.
Не успел Игорь прийти в себя, как врач протянул фото Драгуна:
— А вот и сам Самохин.
Посоветовавшись с Каменевым, Ветров решил, что продавщицу Софью Плетень надо пригласить в отдел, допросить и обыскать ее квартиру. При таком расчете предполагалось, во-первых, изъять похищенные у граждан драгоценности. Во-вторых, Рыжов, Сашко и Толстая, узнав, что Плетень задержана и у нее реквизировали краденые вещи, откажутся от своих намерений. Пригласить Плетень в райотдел намечалось после того, как она закончит работу. Поручалось это инспектору уголовного розыска Попову. Попов был уже знаком с продавщицей по фотографии. Он вошел в магазин, убедился, что Плетень на месте, за прилавком, вышел на улицу и стал ждать. Вскоре она прошмыгнула мимо одетого в штатский костюм инспектора, не обратив на него никакого внимания.
Попов догнал ее:
— Добрый день! Хотел поговорить.
Пристально взглянув на него, Плетень сказала:
— Сразу же предупреждаю: беру только золото и хрусталь. Цену устанавливаю сама. Что у тебя?
— Извините, на сей раз торг не состоится. Вы ошиблись в клиенте, — Попов показал служебное удостоверение. — Прошу пройти в отдел милиции.
Допрос вели Ветров и следователь Харитонов. Плетень, вытаращив глаза и сделав удивленно-оскорбленное лицо, кричала:
— Какие вещи? Какие ценности?! Я ничего не покупала. Честное слово!
Харитонов, как всегда, сидел невозмутимо. Он спокойно смотрел на преступницу:
— Успокойтесь, гражданка Плетень. Кричать в этом кабинете не надо. У нас хороший слух, а вот вы голос надорвать можете. То, что вы скупали у различных лиц — знакомых и незнакомых — золотые изделия, хрустальную посуду, носильные вещи, ковры, не подлежит никакому сомнению. Доказать это ничего не стоит. Достаточно пойти к вам, произвести обыск, и все станет на свои места.
— У меня нет ничего! — решительно заявила Плетень. — Вот вам крест! — она перекрестилась. Это было так неожиданно, что Харитонов и Ветров рассмеялись.
Следователь положил перед ней несколько фотографий, среди которых были снимки Буровой, Самохина и Толстой:
— Посмотрите, кого-нибудь знаете?
Плетень взяла в руки фотографии, подержала их несколько секунд и бросила на стол.
— Никого не знаю.
— Неправда! — спокойно сказал Харитонов. — Ирина Бурова ваша подруга. Вот показания вашего бывшего супруга. — Харитонов положил перед Плетень протокол допроса. — Здесь он рассказывает о вашей дружбе с Толстой.
— Неправда это! Неправда! — истерично выкрикнула Плетень. — Он просто наговаривает на меня. Злой, что бросила его, и все тут.
— Это не совсем так, — возразил Ветров. — Ведь на развод подал он, а не вы. Не понимаю, почему вы все отрицаете? Уж если говорить о Буровой, так я могу напомнить, что всего лишь несколько дней назад вы вместе с Буровой и двумя мужчинами на озере купались, отдыхали на острове.
— Ничего не знаю! — упрямо твердила Плетень.
Харитонов допросил Плетень, затем вместе с Ветровым, Мазуриным и Поповым, взяв с собой задержанную, отправились на обыск. Когда оперативные работники вошли в квартиру Софьи Плетень, они не смогли сдержать удивления: не жилье — музей! Десятки хрустальных ваз и вазочек, лодок, ладей, корзинок стояли везде, где только можно было поставить. Харитонов спросил у хозяйки:
— Вы что, решили выставку в квартире организовать?
— Какую выставку?! Каждая вещь — часть моего здоровья, надорванного честным трудом.
Харитонов не стал обращать внимания на фальшивые заверения Плетень, записал анкетные сведения приглашенных понятых и вместе с Ветровым приступил к обыску. Работы было много. Драгоценности оказались припрятанными довольно надежно. В ножках стола удалось обнаружить шесть десятирублевых золотых монет. В банке от растворимого кофе оказалось двадцать шесть золотых колец и перстней. Из небольшого мешочка с крупой Ветров извлек восемнадцать пар различных серег.
— Н-да! — протянул пожилой сосед Плетень, приглашенный в качестве понятого. — Ваша жадность, дорогая соседка, давно известна. Однако увидеть подобное я и во сне не предполагал.
— Все купила! Все честно заработала! — как автомат, твердила Плетень.
А в этот момент Ветров, внимание которого привлекла двойная доска кухонного стола, с помощью Мазурина поднял верхнюю крышку, и все ахнули: плоскость стола была полностью занята плотно прижатыми друг к другу, невысокими стопками сторублевых купюр.
— Настоящая сберкасса! — присвистнул Мазурин.
Начали считать. Оказалось ровно двадцать тысяч. Плетень и здесь пыталась убеждать соседей, что эти деньги она зарабатывала в поте лица.
— Что же вы в сберкассе не храните, а между досок прячете? — спросил сосед.
— Может, я не верю сберкассе? — с вызовом бросила Плетень и замолчала.
В квартиру вошел Попов и, наклонившись к Ветрову, тихо сказал:
— Игорь Николаевич! Соседки Плетень дома нет.
— Где она?
— Говорят, вчера вечером уехала в деревню к родственникам. А вот в какую деревню — никто не знает.
— Кто эти родственники?
— Тоже никто не знает. Может, у нее спросим? — кивнул Попов на Плетень.
— Нельзя. Видишь, она и так все отрицает, а мы ей дадим понять, что знаем, где хранятся остальные ценности.
Вскоре работники милиции, оформив необходимые документы, вместе с Плетень приехали в райотдел.
Харитонов приступил к тщательному допросу, требуя от Плетень пояснений по каждому реквизированному предмету.
Ветров вместе с Каниным, Мазуриным и Поповым начали готовить ценности к предъявлению потерпевшим на опознание. Таких людей оказалось достаточно много, и каждого надо было найти, пригласить в райотдел.
Как и ожидали работники милиции, большинство изъятых золотых изделий, хрусталь и другие ценные вещи потерпевшие сразу опознали.
— Что теперь скажете? — спросил Харитонов, обращаясь к Плетень. — Или опять будете врать?
— Буду! — истерично выкрикнула Плетень и спохватилась: — Нет, не буду. Я не врала. Я правду говорила. Купила. У кого — не знаю.
Харитонов попросил ее подождать в коридоре, а сам по телефону коротко доложил обстановку Каменеву. Через пару минут тот пришел в кабинет следователя. Начали советоваться. Харитонов и Ветров считали, что говорить с Плетень о ее соседке, а также о Самохине, Буровой и других ее компаньонах нецелесообразно: пока они все не будут задержаны, доказать вину Плетень невозможно.
— Ей можно вменить в вину только приобретение имущества, добытого заведомо преступным путем, — говорил Харитонов, — или недонесение о преступлении, или, наконец, дачу ложных показаний. Поэтому я предлагаю пока ограничиться тем, что ей сказано. Необходимо сделать вид, что она больше нас не интересует.
— Правильно, — поддержал Ветров. — Когда возвратится из деревни соседка Плетень, изымем остальные похищенные ценности. А пока предлагаю сосредоточить внимание на розыске Драгуна. Следует как можно быстрее установить этих «зайчиков» и хозяина «Волги», которого они собираются обворовать, а также собрать доказательства вины каждого преступника из этой группы.
Никто из присутствующих не возражал против предлагаемого плана, и Каменев дал «добро»...
На следующий день утром Каменев, Головлев, Ветров и Тростник сидели в кабинете начальника уголовного розыска города. Сюда же зашел начальник управления внутренних дел города Романов. Всем было известно, что Севидов не спал всю прошлую ночь. Вчера в 15 часов в управление поступило тревожное сообщение: на почтовое отделение, расположенное в одном из микрорайонов на окраине города, совершено вооруженное нападение. Преступники, угрожая ножом работнице отделения, нанесли ей несколько ударов по голове, связали руки и, забрав крупную сумму денег, скрылись. Для раскрытия преступления была создана оперативная группа, которую возглавил полковник Севидов. Нападение действительно ошеломляло своей необычностью, чрезвычайной дерзостью. Однако, чтобы разобраться в нем, опергруппе Севидова понадобилось менее суток.
Романов, который специально зашел к начальнику уголовного розыска, чтобы выяснить все обстоятельства происшествия, сказал:
— Теперь пора и за дело взяться. Видишь, орлы в полет торопятся, — он кивнул в сторону Каменева и его подчиненных.
Каменев встал и начал докладывать, но Романов сразу же перебил:
— Вы сидите, сидите, Ануфрий Адамович! Мы ведь не на собрании. Здесь посидеть, подумать надо.
Каменев, несколько смущенный присутствием начальника управления, сел и, как-то сразу преодолев робость, начал рассказывать, как протекает работа по раскрытию квартирных краж. План сводился к следующему: Головлеву, который продолжал играть роль квартиранта, предстояло выяснить, как оказались на обнаруженной бутылке следы пальцев Лешковского. Если это уловка преступников, то ключ к разгадке можно найти через Лешковского. Если же окажется, что Лешковский причастен к кражам, то присутствие Головлева поможет установить его друзей и местонахождение похищенного.
Каменев помолчал, обдумывая что-то, затем, посматривая то на Романова, то на Севидова, продолжал:
— Мы хотим помочь Головлеву быстрее закончить проверку Лешковского. Рассчитываем на то, что последний очень хорошо расположен к нашему сотруднику, откровенен и часто обращается к нему за советами. Поэтому мы решили пригласить Лешковского, поговорить с ним.
— С участием Головлева? — спросил Романов.
— Нет, без него. Если Лешковский в беседе с нами начнет изворачиваться, ловчить, то с Головлевым разоткровенничается обязательно. Даже если он и причастен к преступлениям, то от Головлева не ускользнут его дальнейшие действия.
Каменев сделал паузу.
Романов заметил:
— Да, тут есть смысл. Помимо всего, Головлев поможет нам еще и перепроверить этого человека. Приглашайте Лешковского. Только не переборщите с фактами. Но о том, что отпечатки его пальцев обнаружены на бутылке, найденной на месте происшествия, скажите обязательно. Пусть объяснит.
Романов замолчал. Каменев понял это как предложение продолжать доклад. Он доложил о дальнейших действиях Ветрова, Тростника и попросил оказать помощь необходимой техникой.
Толстая, Сашко и Рыжов сидели в парке на траве и совещались. Случилось так, что работники милиции опередили их и обыскали Софкину квартиру. Рыжов зло бросил Толстой:
— Дура! Не отговори нас тогда, так мы уже давно «сделали» бы эту хату и забыли. Старухи соседки испугались! Чего ее бояться. Дали бы по чердаку, и дух из бабы вон.
— Такой куш упустили! — огорченно махнул рукой Сашко. — А деньги сейчас вот так нужны, — он провел ребром руки по горлу.
Рыжов чуть поостыл и, не стесняясь женщины, грубо выругался и сказал:
— Самохина вчера встречал. Говорю, дай «наколку», а он мне — тоже друг называется: «Пока не могу». Какой-то его кореш приехал — из колонии рванул. Самохин теперь с ним и еще с какими-то пацанами дружбу водит. Ну ничего! Придется воды попить из колодца — вот тогда и припомню ему.
— А кто из колонии рванул? — спросил Сашко.
— Да ты должен знать — Драгун. Помнишь, мы с ним однажды на Типографской хату «сделали». Тогда контора сцапала его.
— Конечно, помню. Он тогда все на себя взял, железный кореш.
— Так это же Виктор, — протянула Толстая. — Я хорошо знаю его. Может, с ним встретиться и поговорить?
— Нет. На поклон не пойду! — заявил Рыжов. — Надо что-то другое придумать.
— Мальчики! — воскликнула Толстая. — А у меня идея.
— Какая может быть у тебя идея? — угрюмо проворчал Рыжов. — Уже один раз с этой Софкой выдвинула идею. Старухи испугалась.
— Вот о старухе и хочу рассказать. Сергейчика Владика знаете?
— Конечно, знаем! — отозвался Рыжов. — Да кто его не знает. Иди к пивнушке — всегда там...
— Так вот, — перебила его Толстая, — раньше он за этой Софкой ударял. Думал, на руках понесет, кормить, поить будет. Рассказывал, что Софка много всякого добра у соседки, у этой старухи, прячет. Вот я и предлагаю поживиться у бабки.
— Не брешешь? — оживился Рыжов.
— Ей-богу — не брешу.
— Ну, тогда эта идея подходит, — потер руки Рыжов. — Ах ты, бабуся! Ах ты, одуванчик! Решено — пошли к ней.
Они тут же направились к дому Плетень.
Но их, как и работников милиции, ждало разочарование: старушки дома не оказалось, а «инструмента», с помощью которого можно было открыть дверь, при себе не было.
Сашко внимательно осмотрел дверь и покачал головой:
— Замок иностранный какой-то, ключ не подберешь.
— Фомкой откроем, — небрежно бросил Рыжов, направляясь к выходу.
Они решили подготовить нужный «инструмент» и прийти сюда снова. Но когда немного поостыли, пришли к выводу, что не стоит рисковать: шум, когда станут открывать дверь, может привлечь внимание жильцов подъезда. Договорились ждать хозяйку. А когда появится, рассуждали они, свяжем и заберем все, что понравится. Но вскоре и эта мысль была отброшена. Зачем, мол, подвергать себя опасности: поймают — срок не за кражу, а за разбой.
Постепенно они разработали новый план действий. Это было необычное предприятие, и они втроем направились в универмаг...
Судниковскому было поручено выяснить, где находится соседка Плетень, а если не удастся сделать это, ждать возвращения старушки домой. Попутно капитану вменялось в обязанность не позволять обеим женщинам войти в контакт и изъять похищенные ценности, хранящиеся у соседки Плетень. Но у Судниковского на все было свое мнение, к сожалению, чаще всего ошибочное. Каменев сказал, чтобы он посетил соседей Плетень и выяснил, где может находиться старушка. В душе Судниковский никак не мог согласиться с мнением начальства. Как же, мол, так: ему, блистательному офицеру, способному вершить более значительные дела, вдруг поручают такую простую задачу! Да с ней может справиться любой желторотый юнец! Однако делать нечего — надо выполнять приказ.
Капитан, чертыхаясь, вошел в подъезд, поднялся на третий этаж. Здесь, в тридцать седьмой квартире, проживала Плетень, а в тридцать восьмой — разыскиваемая старушка. Он позвонил в тридцать девятую. Дверь открыла молодая симпатичная женщина.
— Здравствуйте! Разрешите войти?
— Входите, — последовал ответ.
Судниковский вошел и без всяких предисловий, не обращая внимания на хозяйку, начал осматривать жилище. Удивленная столь бесцеремонным поведением незнакомого мужчины, хозяйка сухо спросила:
— Что вам угодно?
— Сейчас скажу, — небрежно бросил Судниковский. Не спрашивая разрешения, он сел на стоящий у стола стул и только тогда заявил: — Я из уголовного розыска. Надо с вами поговорить. Только предупреждаю: не вздумайте лгать.
— Почему вы считаете, что я должна непременно лгать? Это, во-первых, а во-вторых, не кажется ли вам, что такое дерзкое поведение совершенно непозволительно в чужой квартире.
Судниковский, привыкший повелевать, ставить собеседника в неловкое положение, попал в него сам и сидел молча.
Наконец к нему вернулось самообладание, и он пробормотал:
— Я хотел поговорить о вашей соседке.
Но хозяйка была обижена и резко ответила:
— А не лучше ли вам с ней самой поговорить?
Контакт был безнадежно утрачен. Судниковскому ничего не оставалось, как подняться и уйти. Обескураженный, он несколько минут простоял в подъезде и только после этого окончательно пришел в себя. «Тоже мне — принцесса! На козе не подъедешь! — думал капитан о хозяйке. — Не хочешь исполнить гражданский долг, и не надо. Без тебя как-нибудь обойдусь». В голове оперативника мелькнула мысль: «А может, зайти в сороковую квартиру, там поговорить?» Но и это соображение тут же было отвергнуто. «Ну их, прицепились с этой старухой!» — подумал он, выходя из подъезда. А ведь стоило Судниковскому заглянуть в сороковую квартиру, как все прояснилось бы: соседка Софьи Плетень в это время находилась не за горами. Не обратил он внимания и на женщину, с которой едва не столкнулся, выходя из подъезда. А обязан был, поскольку в его кармане лежала фотография Толстой. Именно она и проскользнула в подъезд с той же целью, что и Судниковский. Только преступница Толстая проявила больше настойчивости, чем оперативник Судниковский, который в этот момент спокойно шел по улице с сознанием исполненного долга.
Толстая позвонила в сороковую квартиру, в ту самую квартиру, куда так и не зашел Судниковский. Дверь открыла пожилая дама. Толстая поздоровалась, вежливо спросила:
— Вы не знаете, где хозяйка из тридцать восьмой квартиры? Это моя родственница. Прихожу уже четвертый раз, а ее все нет. Я уже волноваться начала.
— Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Татьяна Николаевна ездила в деревню, а когда возвратилась, Анна Андреевна — вы же, видимо, знаете ее — просит: «Сестрица, поживи недельки две в нашей квартире. Всей семьей на Нарочь отправляемся».
— А почему Татьяна Николаевна должна жить у них эти две недели?
— Так у них же целый зверинец: собака, кот, попугай, две канарейки. За ними уход да уход нужен. Вот Татьяна Николаевна и пошла к ним, а мне адрес оставила. Вам-то он, наверное, не нужен, раз вы родственница?
— Да-да, конечно, — поспешно ответила Толстая, но вдруг спохватилась: — Ой, простите! О какой тете Анне вы говорите? У нас их три.
— Я говорю о той, которая на бульваре Шевченко живет. Вот — посмотрите, я плохо вижу — здесь написано.
Женщина протянула Толстой бумажку.
— А-а, эта тетя Аня! Как же, как же — хорошо знаю. Ну, спасибо, извините, до свидания!
Толстая вышла из подъезда и повернула за угол дома. Там ее ждали Рыжов и Сашко. Оба внимательно выслушали сообщение о Татьяне Николаевне.
— Что делать будем? — спросил Рыжов.
— Придется ждать, пока эта старая карга домой прикостыляет, — сказал Сашко.
Только к вечеру Тростник смог установить хозяина «Волги». Им оказался инженер Байдачный. Байдачный был приглашен в отдел. Каменев, убедившись, что перед ним именно тот человек, которого искали сотрудники милиции, спросил:
— Скажите, не собираетесь ли вы на свадьбу?
Байдачный удивленно взглянул на Каменева.
— Да, вместе с женой, дочерью и двумя ее друзьями готовимся поехать в деревню. Племянница замуж выходит.
— А что за друзья дочери?
— Хорошие ребята. Пусть молодежь повеселится.
Байдачный вызывал доверие. Каменев завел с ним деловой разговор, предупредив, что об этом никто не должен знать. Байдачный обещал молчать и ушел.
Каменев, круто отчитав Судниковского, позвонил Ветрову и Тростнику:
— Зайдите оба ко мне.
В коридоре они столкнулись с капитаном, пунцовые щеки, взъерошенный вид которого говорили сами за себя. Судниковский обиженно проворчал:
— Где это видано, чтобы из-за какой-то старухи шум поднимать! Нет у него жалости к сотрудникам. Не хочет меня понимать шеф. Ох как не хочет!
— Ошибаешься, капитан. Не то слово — не хочет. Не может он понять тебя, — прервал его Тростник. — Я тоже не могу. И он, — кивнул головой в сторону Ветрова, — и он не может.
— Мало тебе всыпали, — поддержал Ветров Тростника. — Уходил бы из милиции. Случайный ты здесь человек. Угробил дело, а еще возмущаешься. Тебя за одно это надо гнать грязной метлой из уголовного розыска.
— Бросьте учить! Лучше вас знаю, как работать. Кстати, не забывайте, что я старше вас по званию, — взорвался Судниковский.
Когда Ветров и Тростник вошли в кабинет Каменева, тот угрюмо смотрел в окно.
— Ничего, Ануфрий Адамович, поправим дело.
— Я и не сомневаюсь. Но стыд-то, стыд какой? Расскажи людям — не поверят. Ну, ладно, — махнул рукой Каменев. — К черту этого Судниковского. Перейдем к главному. Ты, Игорь Николаевич, езжай к потерпевшей, выясни подробнее, как все случилось. Я уверен, тут поработала компания Рыжова. Допроси старушку, предъяви ей фото Рыжова, Толстой и Сашко на опознание. Интересно, как они нашли ее? А затем вместе с Мазуриным займитесь этой группой. Думаю, что вам надо встретиться с дедом Леонтием. Ты, Володя, занимайся квартирой Байдачного. Как бы мы и там не опоздали.
Вскоре оперативники покинули кабинет и тут же разошлись.
Ветров направился к дому, где проживали Софья Плетень и злосчастная хранительница ее ценностей. «Да, не сунься сюда Судниковский, — думал лейтенант, — все было бы хорошо. Хотя он и прозевал приезд старушки, ситуация складывалась вполне удовлетворительно: не повидавшись с Плетень, она перебралась к своим родственникам».
Ветров вошел в подъезд и нажал кнопку тридцать восьмой квартиры. Тишина. Позвонил еще раз. За дверями послышались шаги. Женский голос спросил:
— Кто там?
— Милиция, откройте, пожалуйста!
Ветров услышал, как звякнула цепочка, затем один за другим щелкнули замки, и дверь открылась. У порога стояла хозяйка. Ей было на вид лет шестьдесят — шестьдесят пять. Глаза ее смотрели тревожно, настороженно. Лейтенант предъявил удостоверение:
— Инспектор уголовного розыска Ветров. Я по вашему телефонному звонку.
— Да, да, входите, пожалуйста.
Хозяйка, впустив Ветрова в прихожую, неожиданно расплакалась, громко запричитала:
— Обворовали. Все забрали. Ничегошеньки не оставили. И мое забрали, и чужое. Антихристы, жулики, а не художники.
— Успокойтесь, пожалуйста. Давайте поговорим спокойно. Начнем с того, как вы оказались у своих родственников.
Хозяйка несколько успокоилась, начала рассказывать:
— Через час после моего приезда из деревни ко мне пришла двоюродная сестра Аня. Она с мужем уезжала на две недели в отпуск, а дома оставались их собака, кошка, певчие птички и попугай — они очень любят животных. Вот сестра и говорит: «Таня, ты ведь живешь одна, и ничего с тобой не случится, если переберешься недельки на две в нашу квартиру, за животными присмотришь, цветы польешь». У них очень много цветов. Я и согласилась. Перешла к ним, стала хозяйничать. И вот надо же такому случиться! Однажды днем слышу звонок. Открываю. Смотрю: стоят двое молодых симпатичных мужчин и женщина с ними. Входят и говорят, что они художники-абструкталисты, абструкциалисты...
— Абстракционисты, — подсказал Ветров.
— Да, да, верно! Абстракционисты! — вспомнила хозяйка и продолжала: — Пришли, говорят, чтобы нарисовать портрет домохозяйки. А я, дура, поверила, совершенно не подумала, почему именно меня надо рисовать, как мой адрес нашли. Посадили меня на кухне у плиты, дали в руки черпак и крышку от кастрюли и говорят: «Сиди, бабуся, и не шевелись, позируй». Я, разумеется, сижу. Один из них взял фанерку, положил на нее лист бумаги и давай рисовать, а второй все приговаривает: «Сиди ровненько, бабуся, не шевелись, смотри веселее, твой портрет на выставку пойдет, вся страна любоваться будет!» Сижу я и не вижу, что женщина вышла из кухни и давай там в комнате вещи делить: лучшее себе, худшее хозяевам. В шкафу, между бельем, триста пятьдесят рублей нашла, в серванте, в хрустальном бокале, лежали два золотых кольца и кулон — тоже забрала. И только теперь я поняла, дура старая, что искала она ключи от моей квартиры, потому что аж карманы в плаще вывернула, а потом входит на кухню и говорит: «Бабушка, у вас сумка есть?» — «Есть», — отвечаю. «Где она, я подам. Надо ее рядом с вами на табурет поставить, чтобы было композиторно»... или как там... я уже забыла.
— Композиционно, — поправил Ветров.
— Да, да, композиционно! — вспомнила старушка и продолжала: — Я говорю: «Возьми, дочка, сумку. Она в комнате, за диваном». И опять не обратила внимания, как долго несла она сумку. Оказывается, — это я только сегодня догадалась, — она в сумке ключи искала и забрала их. А вот деньги, шлюха пакостная, не тронула. Боялась, что быстро обнаружу пропажу. В общем, рисовали они меня, рисовали, а затем встали и говорят: «На сегодня хватит». На прощание дали лист бумаги с какой-то мазней, объяснили, что это наброски портрета, и предупредили, чтобы я хранила лист до следующего их прихода.
— Когда они обещали снова прийти?
— Через неделю. Но я прожила там больше. Хозяева приехали только вчера, часов в двенадцать дня. Пропажу обнаружили к вечеру. А про ключи я узнала, когда домой сегодня пришла.
— А как дверь открыли?
— К сестре на такси съездила. Там запасные ключи хранились. Быстренько возвратилась от сестры, вошла в свою квартиру и глазам собственным не верю: погром! Сами видите. Я почти ничего не трогала.
Ветров действительно видел, что в квартире устроен полный кавардак: одежда, постельные принадлежности разбросаны на полу, мебель сдвинута с места. Лейтенант спросил:
— Наши товарищи осмотр сделали?
— Да, да. Сразу же приехали после моего звонка. Все записали, сфотографировали. Как вы думаете, замки в дверях нужно поменять?
— Думаю, будет не лишним, хотя уверен, что воров мы скоро найдем. Что они взяли?
— Ой, все! Буквально все, супостаты, забрали: три ковра, мою шубу и шубу приятельницы.
— Какой приятельницы?
Старушка замялась:
— Понимаете... Знакомой одной...
— Какой знакомой, как ее фамилия?
Татьяне Николаевне деваться было некуда. Она, очевидно, махнула рукой на предупреждения Плетень: та строго-настрого наказывала ни перед кем не распространяться, что квартира, по существу, превращена в камеру хранения. Встреча с лейтенантом вселяла в старуху надежду — наконец-то можно будет отделаться от ненасытной соседки. Хозяйка сказала:
— Рядом, в тридцать седьмой квартире, живет одинокая молодая женщина. Дома бывает редко, боится, что воры залезут. Вот и попросила, чтобы я кое-что взяла на хранение.
— Что же вы хранили?
Старушка привела огромный перечень вещей. Ветров понял, что при обыске у Плетень изъята только небольшая часть похищенных и награбленных ценностей. Теперь все это оказалось в руках преступников. Надо было действовать быстро и решительно.
Ветров подошел к телефону и позвонил в отдел. Ему нужен был Харитонов. К счастью, следователь оказался на месте. Ветров быстро объяснил ему ситуацию, попросил предъявить старушке на опознание фото Рыжова, Сашко, Толстой. Харитонов пообещал скоро приехать.
Ветров положил трубку и спросил:
— Где ваш портрет?
— Какой портрет? — не поняла старушка.
— Который они рисовали.
— А, этот, — сказала старушка и встала со стула, — сейчас.
Она принесла из кухни большой лист бумаги. Ветров рассматривал непонятную мазню, нагромождение каких-то колесиков, палочек, крестиков, кружочков. Затем возвратил «картину» хозяйке.
— Похоже, ничего не скажешь.
— Что, похоже?
Ветров смутился и пояснил:
— Этот абстрактный рисунок, по-моему, действительно похож на портрет.
Затем он попросил старушку подождать приезда Харитонова, а сам направился дальше. Теперь Ветров не сомневался, что кража — дело рук Толстой и ее дружков. Сейчас важно не дать им продать краденое.
День клонился к вечеру, и лейтенант быстро шел по улице. А вот и дом Рыжова. Ветров мельком оглядел двор — никого, и пошел к калитке деда Леонтия.
Обычно дед находился во дворе, но сейчас его не было видно. Ветров толкнул дверь тамбура — открыто. Вошел. После яркого солнца помещение показалось лейтенанту сумрачным. Он постоял несколько секунд на месте, пока глаза привыкли к полутьме, затем подошел к следующей двери, потянул ее на себя, перешагнул через высокий порог.
Дед сидел за столом, а напротив... Мазурин.
«Молодец Каменев, — подумал Ветров, — уже успел Мазурина сюда направить», — и, поздоровавшись, пошутил над Мазуриным:
— Чутье у тебя, Петр Андреевич, как у сыщика. Я только подумал о тебе, а ты уж тут как туг, — и, повернувшись к хозяину, спросил: — Как себя чувствуете, дедушка?
Дед пошамкал губами, не спеша ответил:
— Сегодня хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра. А ты, соколик, проходи и садись, в ногах-то правды нет.
Ветров присел на деревянную скамейку возле стола, молча взглянул на Мазурина. Тот понял, что интересует оперативного работника:
— Вот дедушка говорит, что вчера они весь вечер пьянствовали в огороде. После этого Толстая и Сашко ушли, а Рыжов завалился спать прямо под деревом. Утром, часов в одиннадцать, они снова встретились и почти весь день продолжали попойку. Только минут сорок, как Толстая и Сашко ушли, а Рыжов вошел в сарай и до сего времени так и не выходил оттуда.
— Может, вышел?
— Да нет, мы бы увидели, — возразил дед. — Дверь в сарай одна, вот посмотри в окно, у нас как на ладони. Поэтому и сидим здесь, а не на солнышке.
Ветров взглянул в окно и убедился, что позиция для наблюдения действительно выбрана удачно. С ярко освещенного солнцем двора заметить что-либо в неосвещенной квартире было невозможно, зато сарай, где сейчас находился Рыжов, просматривался хорошо.
— Ну что ж, — сказал лейтенант, — тогда и я становлюсь наблюдателем, а заодно отдохну немножко в прохладной комнате.
Ветров попытался втянуть деда Леонтия в разговор, но тот сегодня что-то не был расположен к беседе и, насупившись, сидел за столом, глядя в окно.
Минут через тридцать из сарая вышел Рыжов. Он подошел к калитке, внимательно осмотрел улицу, потом вошел в дом и вынес оттуда большой чемодан и огромный узел. Быстро перетащил все это в сарай и снова направился в дом. Через минуту он опять появился во дворе, волоча на плечах два больших узла. Когда Рыжов в третий раз появился во дворе, то в руках держал свернутый в трубу ковер. По тому, как удерживал он эту ношу, Ветров понял, что в свертке был не один ковер. Очевидно, к Рыжову попали все три ковра из квартиры соседки Плетень.
— Ну, что же, — удовлетворенно пристукнул ладонью по столу Ветров, — думаю, что вопрос, где искать похищенное, совершенно ясен. Сделаем так: ты, Петр Андреевич, — он обратился к Мазурину, — иди к автомату, позвони Каменеву. Попроси, чтобы прислал человека три в помощь и чтобы они захватили постановление на производство обыска. Дождемся, когда соберутся все трое, и будем брать.
Мазурин молча направился к двери, а Ветров остался продолжать наблюдение.
Прошло не меньше часа, пока приехали сотрудники милиции, но ждать пришлось еще долго. Только поздно вечером к Рыжову пришли Сашко и Толстая. Они втроем вошли в сарай. И только тогда оперативная группа направилась к ним. Остальное, как говорится, было делом техники...
А в кабинете Ветрова Тростник со следователем Харитоновым беседовали с Жуковой. На столе в папке среди других снимков лежали фотографии Самохина и Драгуна. Решено было предъявить фото этих людей на опознание учительнице. Жукова, немножко волнуясь, начала внимательно просматривать фотоснимки. Вдруг руки ее задрожали. Она протянула следователю одну фотокарточку.
— Этот сидел со мной за одним столиком. Он и уговаривал своего друга оказать «зайчикам» помощь колесами.
Тростник посмотрел на фото и удовлетворенно хмыкнул. Это было фото Самохина. В кабинет заглянул помощник дежурного.
— Товарищ Тростник, к Каменеву.
Тростник встал и направился к Каменеву. Он знал, что разговор пойдет о засаде.
А Ветров, между тем, сидел в кабинете, обдумывая план дальнейших действий. «Получилось, что их восемь: кто же известен? — рассуждал он. — Драгун, Самохин, Рыжов, Сашко, Толстая... Непонятно, кто владелец автомашины. Не знаем мы и этих “зайчиков”. Если принять во внимание рассказ Жуковой, можно сделать вывод, что “зайчики” — молодые люди, а молодежь, известное дело, требует особого внимания». Лейтенант думал, как изобличить этих «зайчиков», как помочь им выбраться на правильный жизненный путь. Потом мысли Ветрова возвратились к Тростнику: «Что там?» Игорь представил, как в эту минуту его товарищ, другие работники милиции, брат хозяина сидят в квартире и напряженно ждут.
Головлев сидел в своей комнате. Вот-вот должен появиться Лешковский, который сегодня был вызван в отдел милиции. Капитан вдруг почувствовал, что сильно волнуется. А как не волноваться, если сейчас придет человек и сразу станет ясно, свой он или чужой. Наконец послышался голос Лешковского. Он поздоровался с хозяйкой и, громко стуча тяжелыми башмаками по деревянному полу коридора, вошел в дом.
Головлев не торопился выходить из комнаты. «Пусть успокоится мой сосед, — думал капитан, — и тогда может сам излить душу». Лешковский действительно вскоре заглянул в комнату Головлева, который сделал вид, что углубился в чтение.
— Можно?
Головлев оторвался от книги:
— А, Гриша! Входи, входи...
— Спасибо, я на минутку.
Лешковский нерешительно топтался у дверей.
— Мне хотелось бы поговорить с тобой. Если не возражаешь, то пойдем на улицу.
— А что возражать? Я и сам хотел прогуляться, — ответил Головлев. — Пошли подышим...
Они вышли на улицу. Вечерело. Солнце опускалось за горизонт, мягко освещая буйно цветущие сады. Долго шли молча. Лешковский наконец заговорил:
— Не знаю почему, но когда понадобилось с кем-то посоветоваться, сразу подумал о тебе. Понимаешь, какая петрушка вышла. Вызывают сегодня в милицию и будто молотком по голове: «Так, мол, и так, дорогой гражданин, совершена кража из квартиры. На месте происшествия нашли бутылку из-под вина, а на ней отпечатки пальцев вашей правой руки. Так что сознавайтесь...» — и суют мне под нос акт криминалистической экспертизы, где черным по белому подтверждается, что отпечатки пальцев на этой бутылке оставил гражданин Лешковский. Понимаешь, ей-богу, как молотком по голове. Я ведь и близко к этой хате не подходил. Даже яблок ни разу не воровал, не то что по квартирам лазить. Допрашивают меня, а я так ошарашен, что и сказать ничего толком не могу. В общем, ничего от меня не добились. Злость разобрала. Думал, что подстроили всю эту химию с актами и хотят на меня кражу списать. Но присмотрелся — вроде нет, ведут себя вежливо, больше спрашивают, где я мог держать эту бутылку. А я хоть убей, ничего вспомнить не могу. Говорят, иди да хорошенько подумай. Вот шел домой и думал, думал, думал... И что ты скажешь? Кажется, придумал, вернее вспомнил... Понимаешь, как-то вечером гулял я по Севастопольскому скверу. Подходят ко мне двое, попросили прикурить. Закурили, завели беседу. По разговору понял, кореши недавно откинулись после срока.
Предложили выпить в честь знакомства. Сбросились по два рубля. Один из них, имени уже не помню, сходил на Волгоградскую в гастроном, принес три бутылки вина. А я, знаешь, совсем не пью эти «чернила». Привык как-то если пить, то водку. Выпили, окосел я, а они предлагают еще. Отдал свой последний червонец, купили они опять несколько бутылок этой гари. Я так и свалился в этом сквере. Проснулся ночью от дождя, лежу на траве, мокрый весь, грязный. Попытался вспомнить, где я, что со мной случилось — не могу. Встал, голова кругом идет. Смотрю — пиджака нет, часы с руки сняли. Дошло наконец, что эти кореши обтяпали меня. Споили, часы забрали, пиджак стянули. Правда, в пиджаке, кроме газеты, ничего не было... Еле домой добрался... — Лешковский немного помолчал. — Вот и кажется мне, что бутылка та, из которой мы пили тогда... Кореши — сволочи. Наверное, специально подбросили на хату, которую «сделали». Рассчитали, гады, тонко! Милиция быстро установит, кому принадлежат отпечатки, и меня — в каталажку. Вот отпечатки — это стопроцентное доказательство. А потом кто поверит моим объяснениям! Слава богу, что в милиции не дураки: вызвали меня, допросили, поговорили, отпустили. Их на мякине не проведешь!
Головлев спросил:
— В милиции об этом рассказал?
— Да нет, говорю же тебе. Это я только потом вспомнил.
— С ними больше не встречался?
— В том-то и дело, что встречался. Причем совсем недавно. Как-то к хозяину приезжает на «Москвиче» его друг Федор. Пошли они в огород шептаться о чем-то. Я вышел на улицу, думал в кино пойти, глядь, а в машине один из тех двух корешей сидит. Посмотрел на меня и отвернулся. Не узнал, сволочь! Я хотел было подойти и вытряхнуть из его поганой душонки часы и пиджак, но передумал. Раз приехал к хозяину, значит, знакомы они. Не стал я входить в конфликт, решил не торопиться, разобраться во всем. Несколько дней спустя хозяин по пьянке ляпнул, что они приезжали за какими-то вещами, которые хранились в нашем доме, и отвезли их к Федору.
— Фамилию Федора не знаешь?
— Куда там! Паспорт у него не требовал. Да мне это и не надо. Знаю, где он живет. Как-то шли мы с хозяином мимо Болотной станции. Говорит, подожди минутку, и пошел в небольшой домишко. Вскоре вернулся оттуда с Федором. Тот был в майке, в тапочках на босую ногу. Значит, живет он там, факт... — Лешковский замолчал.
— И что ты думаешь делать? — спросил Головлев.
— Черт его знает. С одной стороны, впутываться в эту историю не хотелось бы, а с другой — надо объясниться в милиции. Ведь следы-то мои найдены в той хате, да и подонков этих проучить не мешало бы.
— Что здесь думать! Если ты решил жить по-новому, то зачем тебе брать на душу грех и врать в милиции. Ты ж видишь, какие это люди. Втоптать человека в грязь, подставить под удар им как плюнуть. Сойдет с тобой, следующую жертву наметят. Словом, вот тебе мой совет: иди в милицию и расскажи все.
— Пожалуй, ты прав. Пойду, обязательно пойду завтра и все расскажу...
Ждать преступника и каждую секунду быть готовым встретить его — это испытание. Испытание воли, мужества. Тростник и лейтенант Мазурин примостились на диване. Чтобы успокоиться, решили сыграть в шахматы. Рядом в кресле в напряженной позе сидел брат хозяина квартиры. В другой комнате пристроились еще два милиционера. Для встречи все было подготовлено. Участники оперативной группы договорились, что если преступники войдут в дверь, то они беспрепятственно могут проходить в зал, если же залезут в помещение через окно (а это не исключалось, поскольку квартира расположена на первом этаже), то тоже не следует спешить. Во-первых, воров надо было брать без шума. Во-вторых, сразу же после этого требовалось задержать и водителя машины, на которой они приедут.
Сколько уже было засад вроде этой! Тростник не спеша двигал фигуры, вспоминал, как ему лет пять назад впервые пришлось участвовать в одной операции. Тогда он только что окончил среднюю школу милиции и вместе с опытным оперативным уполномоченным уголовного розыска Поповым распутывал туго завязанный узел по делу о краже мотоциклов. Удалось установить место в лесу, где хранились похищенные машины. Было принято решение организовать засаду. Оперативные работники, умело маскируясь, сменяя друг друга, дни и ночи выжидали преступников. Тростнику дважды выпадала очередь сидеть в дозоре днем, и он чувствовал себя вполне уверенно. Но однажды ему пришлось дежурить в глухую полночь. Вместе с ним заняли позицию в кустах еще два оперативника — старший лейтенант Янович и лейтенант Голубович. И надо же было так случиться, что Голубович неожиданно заболел — приступ аппендицита. По рации попытались вызвать машину и попросить дать замену заболевшему. Но, как говорится, беда ходит не одна: рация, до этого безотказно работавшая, вышла из строя. Что делать? Сниматься с засады и всем направляться к шоссе? А вдруг появятся преступники! Решили, что в засаде остается Тростник, а Янович проведет больного к шоссе, на попутной машине доставит в город, возвратится оттуда с другим оперативником и новой рацией. Тростник остался один.
Вскоре налетел порывистый ветер, зашумел листвой, закачались верхушки деревьев, началась гроза. Лейтенант, укутавшись в плащ-палатку, которая не спасала от ливня, вглядывался в ночную темноту. Изредка ее разрезали ослепительные вспышки молнии, и тогда Тростнику казалось, что к нему приближаются полусогнутые фигуры. Сколько ни напрягал он слух, ничего уловить не мог: дождь и гром заглушали все. Лейтенант поминутно оглядывался, ожидая нападения. Он не знал, как ему поступить, если появятся преступники, и молил судьбу, чтобы они не пришли. Да, это был страх, порожденный одиночеством и неопытностью, а когда, уже к самому утру, прибыла помощь, Тростник моментально уснул, прямо на мокрой траве.
...Стемнело. Свет включать нельзя. Надо ждать.
В субботу, в семь утра, Ветров был уже на работе. Спросил у дежурного, нет ли сообщений от Тростника.
— Молчит, — односложно ответил уже немолодой капитан.
«Сидеть ему еще день», — подумал Ветров, поднимаясь к себе в кабинет на второй этаж.
Не успел он открыть дверь, как его окликнул дежурный:
— Товарищ Ветров, вас к телефону!
Игорь снова направился в дежурную часть и взял лежавшую на столе трубку:
— Ветров слушает!
Докладывал инспектор уголовного розыска Королек. Он вел наблюдение за домом, где жила Бурова. В течение ночи все было спокойно. Бурова из дома не выходила. И только теперь к ней вошли трое мужчин. Двое из них — Драгун и Самохин, третий незнакомый.
Ветров, заметив, что в дежурную часть зашел Каменев, попросил Королька прерваться с докладом на минуту, коротко сообщил об услышанном своему начальнику.
Ануфрий Адамович взял трубку, дал указание инспектору продолжать наблюдение, держать связь с отделом по рации и повернулся к Ветрову:
— Бери людей. Смени группу Королька. Задерживать Драгуна пока не нужно. До среды никуда не денется. Ваша задача — выяснить, кто среди них третий. Может, они выведут и к этим «зайчикам». Это дало бы нам возможность предотвратить кражу. Будьте осторожны. При любых ситуациях Самохин и Драгун видеть вас не должны.
А Тростник все ждал. Вот уже и субботний день на исходе, а их все нет. Правда, днем кто-то позвонил по телефону, но трубку не поднимали: могли позвонить воры с целью перепроверки. Бездействие угнетало. Они уже сыграли десятки шахматных партий. Тростник убеждался, что длительное ожидание притупляет бдительность. Вот почему, когда стемнело, он собрал всех сотрудников в одной комнате и сказал:
— Если придут, то только сегодня ночью. Действовать придется в темноте, поэтому давайте еще раз прорепетируем наши действия. Я становлюсь у входной двери — она открывается внутрь квартиры, — и когда гости войдут, окажусь в укрытии. Таким образом можно отрезать им путь обратно. Мазурин становится в зале между сервантом и окном, за эту темную штору. Ваша задача, — Тростник повернулся к двум милиционерам, — перекрыть пути отступления, если они проникнут через окно. Пропускайте их к нам. При любой ситуации действовать только по моему сигналу.
Брат хозяина, высокий мужчина средних лет, спросил:
— А мне что делать?
Тростник видел, что он боится, и поэтому сказал:
— Ваша помощь понадобится, когда их задержим. А до этого момента будете находиться в спальне. Вам ведь непривычно это дело. Так что отдыхайте.
После такого обстоятельного инструктажа Тростник вышел в прихожую, вывернул в электросчетчике пробки. Заметив удивленный взгляд Мазурина, пояснил:
— А вдруг свет включат — и мы как на ладони.
Все снова разошлись по местам.
Тростник поднес к глазам часы. Светящиеся стрелки показывали: до полуночи десять минут.
Вдруг резко зазвонил телефон. Нервы у всех напряглись до предела. Телефон звякнул еще четырежды и замолчал. Тростник чуть слышно сказал Мазурину:
— Похоже — проверка.
В томительном тревожном ожидании прошел примерно час. В подъезде уже давно наступила полная тишина. Снова настойчиво зазвонил телефон. «Это точно они», — подумал Владимир и, осторожно ступая, прошел к милиционерам. Те были спокойны и начеку. Прошло еще минут десять. Обостренный слух Тростника уловил осторожные шаги в подъезде: кто-то крадучись приближался к дверям квартиры. Затаив дыхание, он слышал, как легкие шаги замерли с той стороны двери. Кто-то затаенно стоял и слушал. Окажись посторонний наблюдатель случайно здесь, рядом, он бы увидел, как два человека, стоя друг против друга, перед дверью, затаив дыхание, слушают, стараясь предугадать, что их ждет. Звякнули ключи. Тростник бесшумно сделал шаг в угол, чтобы не помешать открыться двери и тем самым не выдать преждевременно себя. Вот уже ключ вставлен в замочную скважину. Мертвая тишина. «Опять слушают», — подумал Владимир. Подождал. У него мелькнула озорная мысль: «Тяжело все-таки вору! Потеет, бедняга. А нервы как треплет! Ничего, ничего, потерпи, голубчик, мы сейчас поможем тебе пережить побыстрее волнующий момент». Тростник тихо достал пистолет, спустил предохранитель, а в двери послышался легкий металлический щелчок. Через секунду — второй. Все, замок открыт. Медленно открывается дверь. На полу появилась сначала узенькая, затем более широкая полоска света. Показался человек. Он встал у порога, прислушался. Рядом с ним выросла вторая фигура. Оба шагнули в прихожую. Послышался голос одного из вошедших:
— Запри дверь, зажги свет.
Один из преступников прикрыл плотно дверь, начал шарить руками по стене. Нащупал выключатель, послышался щелчок, но свет не загорелся. Тростник услышал, как тот же голос грязно выругался и добавил:
— «Башни» на машину нашли, а на лампочку не хватило. Давай начнем с этой комнаты.
Еле заметная в темноте человеческая фигура начала передвигаться в комнату, где находился Мазурин.
Тростник сделал два шага ко второму вору, включил фонарик и негромко скомандовал: «Руки вверх!» Одновременно вспыхнул фонарь в руке Мазурина. Милиционеры в одно мгновение оказались рядом с преступниками.
Второй вор, глядя расширенными от ужаса глазами на фонарь Тростника, успел только вскрикнуть «Мама!» — и медленно опустился на пол: от страха потерял сознание.
Дальше оперативная группа действовала быстро и четко. Когда воры немного опомнились, на своих запястьях увидели металлические наручники. Тростник спокойно распорядился:
— Мазурин и Стенин остаются с задержанными, а вы — за мной, — обратился он к Горбуше.
Не выходя из подъезда, Тростник осторожно выглянул во двор. Метрах в тридцати стояла автомашина.
— Вы идите вдоль стены, сядьте в машину сзади, а я — к шоферу.
Горбуша, молодой, совсем недавно демобилизованный из армии парень, крадучись, продвигался вдоль стены. Тростник, убедившись, что водитель ничего не видит, вышел из подъезда. Придерживаясь теневой стороны, он направился к машине. Выждал, пока его напарник оказался у задней дверцы, подбежал к машине, рванул дверцу водителя:
— Спокойно, уголовный розыск!
Водитель, который было задремал, ожидая своих пассажиров, резко, как бы защищаясь от удара, взмахнул руками, но Горбуша уже был на заднем сиденье, на всякий случай положил на плечо водителя руку:
— Спокойно, спокойно, гражданин!
Не успел Тростник разобраться с документами водителя, как во двор, ослепляя глаза, въехали две милицейские машины. «Мазурин вызвал», — подумал Владимир.
Утро воскресного дня застало оперативную группу в кабинете Каменева.
Совещание вел Романов.
— Операция прошла успешно, — говорил он. — К сожалению, не оказалось третьего преступника, причем одного из главных. У него испортилась машина. Видимо, он остался, чтобы или отремонтировать, или отбуксировать ее. В общем-то, кража задумана неглупо...
Людмила — единственный ребенок у родителей. Это наложило определенный отпечаток на ее характер. Несмотря на свои девятнадцать лет, она не раз меняла работу. Родители еле уговорили ее закончить школу. Болезненно воспринимая любую критику, девушка считала себя вполне взрослой, хотела жить, как ей заблагорассудится. Особое пристрастие она питала к посещению танцевальной веранды в парке имени Челюскинцев. Там Люда была своим человеком.
Как-то вечером ее пригласил на танец белобрысый, довольно развязный парень. Познакомились, разговорились. Весь вечер танцевали. Жорж, как назвал себя новый приятель Людмилы, в этот же вечер представил ее своему другу Варлену. Оба молодых человека считали, что учиться или работать — слишком банально. Правда, Варлен после окончания школы приехал в город, поступил в институт, но дальше первого курса учеба не пошла. За неуспеваемость был отчислен из института. Он поступил на завод, поселился в заводском общежитии. Однако вскоре понял, что и работа — занятие не для него. Стал совершать прогулы, устраивать пьяные оргии. Однажды соседи по комнате, такие же, как и Варлен, молодые парни, потребовали, чтобы он прекратил пьянствовать, начал серьезно работать. Тем не менее голос разума не возымел никакого воздействия. Варлен повесил лозунг над кроватью: «Трудно жить не работая, но я не боюсь трудностей». На следующий день напился до безобразия и хотел устроить драку. Уволили с работы, выселили из общежития. После этого Варлен скитался где попало, жил только за счет родителей, которые по-прежнему считали, что их чадо успешно занимается в институте, и продолжали присылать ему немалые деньги.
Жорж Хоровец даже и не пытался поступить учиться или работать. Он постоянно вертелся около гостиниц, где проживали иностранцы. Скупал заграничные вещи, выгодно перепродавал их. Это приносило кое-какую прибыль.
Как-то в теплый день Жорж лежал на пляже, слушал легкие мелодии, что доносились из стоявшего у его головы заграничного приемника. Под музыку он незаметно задремал. Спохватился только тогда, когда стало непривычно тихо. Некоторое время парень продолжал лежать, обдумывая, кто же его разбудил? Наконец догадался, вскочил на ноги. С его приемником, поблескивающим никелем, какой-то человек уже приближался к кустарнику. Жорж быстро натянул брюки и бросился вдогонку, быстро настиг своего обидчика. Только хозяин протянул руку к своему заграничному чуду, как в свободной руке незнакомца мелькнула финка.
— Спокойно, кореш!
Голос у незнакомца был хриплый. И ноги, и фигура, и татуировка на руке, сжимавшей нож, говорили, что дело приходится иметь с человеком, который прошел огонь и воду. Жорж даже сам удивился своей смелости. Может, она появилась от сознания превосходства в беге. Ведь этого человека ему удалось догнать очень легко. А возможно, и оттого, что незнакомец сжимал в руке рукоятку самодельной финки, а в кармане Жоржа лежал отличный заграничный нож с кнопкой. Рука непроизвольно оказалась в кармане. И когда незнакомец, желая испугать хозяина приемника, сделал шаг к нему, Жорж выхватил нож, нажал кнопку. Лезвие с лязгом выскочило из рукоятки. Нет, Жорж и не думал пускать в ход холодное оружие, ему этого делать никогда не приходилось. Но решительные действия в эту минуту сыграли свою роль. Незнакомец, помедлив мгновение, поставил приемник на траву и бросил: «На, забери свой ящик! Подумаешь, и пошутить нельзя!» Он повернулся и пошел прочь. Жорж забрал приемник, направился на свое место. Полежал еще с часок на пляже, оделся и зашагал к автобусной остановке. Людей было много. Когда подошел автобус, Жорж, энергично действуя локтями, протиснулся в салон. На заднем сиденье имелось еще одно свободное место. С ходу плюхнувшись на него, Жорж повернул голову налево: смотрит — рядом с ним сидит все тот же незнакомец.
Он сразу обратил внимание на Жоржа.
— А, кореш! Включай свою бандуру. Послушаем, пока до города доедем.
Жорж, не отвечая, щелкнул регулятором, из приемника полилась музыка. Несмотря на обиду, Жорж почему-то чувствовал симпатию к этому, старше его лет на десять-двенадцать, человеку. Незаметно разговорились.
В городе на площади Калинина вышли вместе.
— Что, замочим знакомство? — предложил попутчик.
У Жоржа мелькнула мысль: «Может, не связываться? Впрочем, ерунда. Один со мной не справится!»
Они двинулись в гастроном, взяли пол-литра водки и бутылку вина, кусок колбасы, хлеба, пошли в парк.
Жорж, подогретый спиртным, поведал Самохину (а это был он) о себе все. Самохина заинтересовал пижонистый юнец. О себе же ничего определенного не сказал: знал, что такой сосунок при первой же встрече с работниками уголовного розыска может расколоться.
Через несколько дней Жорж познакомил Самохина с Варленом. В свою очередь Самохин представил им сбежавшего из тюрьмы Драгуна.
Шло время. Жорж и Варлен не заметили, как попали под влияние махровых выжиг. Драгун решил, что молодых тунеядцев можно уже приучать к «делу». Вскоре такой случай представился.
Четверка сидела на берегу Комсомольского озера.
Вечерело. Драгун обратил внимание на двух девушек-студенток, которые еще с обеда расположились метрах в десяти, читали учебники, изредка входили в воду и, смеясь, обливали друг друга водой. На берегу оставались их одежда, две сумки. Драгун видел, как в одну из них девушка положила часы. Он повернулся к Жоржу и Варлену:
— «Зайчики», — хотите иметь «башни»?
Осоловевшие Жорж и Варлен согласно закивали головами.
Драгун кивнул в сторону девушек:
— В той сумке, белой, с двумя ручками, лежат «башни», и часы, и, может, кое-что еще.
Жоржа и Варлена уговаривать долго не пришлось. Варлен бултыхнулся в воду и подплыл к девушкам. Он начал о чем-то спрашивать их, а Жорж сделал вид, что прохаживается по берегу. Проходя мимо травки, где разбросали свои вещи девушки, он незаметно нагнулся и взял сумку. Варлен поплыл на противоположный берег. Драгун и Самохин ушли вслед за Жоржем. Все встретились в парке недалеко от озера. Высыпали содержимое сумки на траву: кошелек, четыре рубля, дамские часики «Заря», студенческий билет и множество других мелких предметов, которые можно найти в сумке, пожалуй, каждой девушки.
Из сухих веток сложили костер, бросили в него все, кроме денег и часов, и ушли. По дороге Драгун весело сказал:
— Молодцы ребята! Сдали экзамен на пятерку. Теперь можно заняться и более серьезным делом.
Жорж и его друг были польщены. Скажи им сейчас Драгун и Самохин: «Убейте!» — не стали бы ждать второй команды, первый встречный человек мог стать жертвой случая...
Жорж и Варлен познакомились с Людой, когда у того и другого на совести было по нескольку преступлений. Не случайно Жорж, отвечая на вопрос Людмилы, почему они не работают, со смехом бросил любимое выражение Варлена: «Трудно жить не работая, но мы не боимся трудностей!»
Когда друзья побывали в гостях у Людмилы, то сразу прикинули: «В этой квартире есть что взять!» С того момента преступное стремление ни на один день не оставляло их. Воспользовавшись удобным случаем, Жорж отпечатал на пластилине ключ от квартиры. И вот долгожданный момент наступил. Люда с родителями отправлялась на свадьбу в деревню. Жорж и Варлен попросились прокатиться с ними. В деревню приехали в пятницу. В веселой компании прогуляли весь вечер. Ночевали в сарае. В субботу гулянье продолжалось. Для ночлега избрали сеновал. Но это только для видимости. С трудом дождались, пока все стихнет в деревне. Тихонько вышли из сарая и огородами — к шоссе. Там их уже ожидал на «Москвиче» Федор — друг Самохина и Драгуна. Молодых людей нисколько не встревожило то обстоятельство, что они до сего времени не знали даже фамилий своих новых друзей.
После совершения кражи предполагалось спрятать похищенное, а к утру возвратиться в деревню. Сам хозяин, в случае необходимости, подтвердил бы их алиби. По дороге не повезло: «Москвич» испортился, и Федор остался один. Варлен и Жорж добрались до города на попутной машине, взяли такси, поехали к Люде домой. Почему в квартире оказались работники уголовного розыска, оба вора никак не могли понять. Для них это был гром с ясного неба.
Вскоре работникам милиции стало ясно, что ни Жорж, ни Варлен не знают своих новых «друзей». Но приметы подсказывали, что двое из трех — Драгун и Самохин. Во вторник подтвердилось, что Варлен принимал участие в краже из квартиры Лускина. Его сразу же опознала Белявская. Это была уже серьезная зацепка, которая, быть может, сыграет весьма важную роль.
Ветров сидел в кабинете, задумчиво чертил на листке бумаги замысловатые фигурки. Взяв на себя ответственность, он добился, чтобы Драгуна и Самохина никто не задерживал до среды. Ведь пока не было сведений, где хранятся похищенные вещи и кто водитель «Москвича». Правда, Варлен и Жорж запомнили номер машины, но сотрудники госавтоинспекции сообщили, что эти номерные знаки похитили неизвестные лица еще год назад у другого владельца «Москвича». Мысли лейтенанта опять сосредоточились на краже из квартиры.
Лускина обворовали Самохин, Варлен и хозяин «Москвича». Драгун в это время лежал в больнице под фамилией Самохина. Если удастся заставить сказать правду Варлена Сучкова, то можно будет выйти на похищенные вещи. Но Сучков пока молчал. Сейчас его привезут из КПЗ. Ветрову предстоит убедить парня сказать правду.
В кабинет вошел помощник дежурного и коротко доложил:
— Доставлен Сучков.
Через несколько минут ввели Варлена. Он молча остановился против стола, уставился глазами в пол.
— Садитесь, Сучков.
Варлен сел на стул, придвинутый к столу.
Ветров выдержал некоторую паузу:
— Не будем терять времени попусту. Не хочу вас уговаривать. Известно, что вы и ваши друзья обворовали квартиру по улице Слепянской. Доказать это ничего не стоит. Но мне бы хотелось, Варлен, чтобы вы подумали о своей дальнейшей судьбе и сами пришли к правильному выводу. Думаю, нет никакой надобности сомневаться, что мы разберемся во всем без вас. Но повторяю: прежде чем решать вашу судьбу, хочется знать, можно ли еще надеяться, что вы найдете в себе силы встать на правильный путь.
В душе Варлена боролись два чувства. С одной стороны, он понимал, что врать теперь нет смысла. Этот молодой оперативник знает о нем почти все. Но, с другой, можно и за нос поводить кое-кого. Но к чему это приведет? Какая последует расплата за содеянное? Еще в камере предварительного заключения его не покидало чувство отчаяния, душевной раздвоенности. Перед мысленным взором Варлена, как в калейдоскопе, мелькали отдельные эпизоды из прошлой жизни, родители, школа. Впервые сделал он горький вывод: не по той дороге пошел. Возможно, когда-то были у него и веселые минуты, иногда под хмельком чувствовал себя вполне счастливым, преуспевающим человеком. Он мог проводить время как хотел, с кем хотел. Однако Варлен уже начинал понимать всю никчемность подобной жизни. Правда, при встрече с Жоржем или своими новыми друзьями тревожные сомнения опять оставались позади.
Первое же столкновение с работниками милиции убедило Варлена в том, что к прошлому возврата больше не будет. Он сейчас решал, как повести себя дальше на допросе. В воображении всплыли злые физиономии тех, чьих настоящих фамилий он не знал. Какие все-таки страшные типы — злобные, глаза холодные, смотрят прямо в душу: молчи! Варлен представил по очереди каждого из них. Интересно, как бы они повели себя перед этим спокойным, улыбчивым оперативником. Нет, против такого оружия у них не найдется! Варлен тряхнул головой. «Все скажу, все, что знаю», — мелькнуло в его сознании.
И он, взглянув на лейтенанта, начал сбивчиво рассказывать...
Каменев сидел в раздумье. Только что ушел Лешковский, который рассказал все, что ему было известно. Дом, где проживает Федор, Лешковский показал работникам милиции. Теперь уже ясно, что там, в сквере, были Самохин и Драгун. Они не только выпили за счет Григория, но и похитили его пиджак, часы, на месте происшествия оставили «подарок» для милиции: бутылку, которую держал Лешковский, газету «Чырвоная змена». Расчет был прост: схватят человека — пусть доказывает, что он не верблюд. Если и догадается, при каких обстоятельствах остались отпечатки пальцев на бутылке и как бутылка и газета оказались на месте преступления, то ему, ранее судимому, никто не поверит.
В кабинет вошел Ветров. Словно продолжая ранее начатый разговор, он спросил:
— Интересно, почему на бутылке только следы Лешковского?
— Думается, что это еще один факт, свидетельствующий, что Лешковский сказал правду. Наверное, Самохин и Драгун предварительно стерли с бутылки все следы, сунули ее в руку уснувшему Лешковскому, а затем со всеми предосторожностями прихватили ее с собой. Что он живет на квартире Лобанова, они, конечно, знать не могли. Подумайте с Тростником над планом завершения операции и завтра утром представьте на утверждение, — Каменев лукаво посмотрел на Ветрова и, улыбнувшись, добавил: — Надо помочь Тростнику побыстрее уйти в отпуск.
В кабинете Севидова сидели Каменев, Ветров и Тростник. Полковник негромко говорил:
— Итак, в кафе были Самохин и водитель по имени Федор. Значит, у нас эта группа выступала в таком составе...
Ветров не сдержал улыбки. Севидов был заядлым волейболистом, и слово «состав» невольно напомнило об этом лейтенанту.
Севидов же повторил:
— Выступали они в таком составе: Самохин, Сучков, Хоровец, шофер по имени Федор — это одна группа. Вторая — Рыжов, Сашко и Толстая. Все они связаны между собой, но вместе ни в одном преступлении не участвовали. Хоровец и Сучков уже изолированы, задержаны Рыжов, Сашко и Толстая. Правда, у нас есть еще Бурова, которая, если верить Сучкову и Хоровцу, знает, где хранятся остальные похищенные ценности. Свадьба послезавтра. Брать будем всех одновременно. По-моему, сделать это лучше всего прямо в загсе. Но до этого можно попытаться установить Федора. За Буровой продолжаем наблюдение. Контроль осуществляется и за Самохиным. В поле зрения пока не попали Драгун и Федор. Командовать операцией придется вам, Ануфрий Адамович. Если нужна помощь людьми, техникой — берите сколько необходимо. Было бы неплохо установить, где спрятаны похищенные вещи. Мне кажется, что заняться этим необходимо Ветрову и Тростнику, поскольку надеяться на быстрое признание Драгуна и Самохина не приходится.
Ночь особенно хороша здесь, на окраине Минска, в районе Болотной станции. Кругом опытные поля, ветерок разносит приятный запах свежескошенного сена.
Ветров и Тростник лежат в высокой траве, ведут наблюдение за небольшим деревянным домом недалеко от березовой рощи. Чуть слышно попискивает карманная радиостанция. Связь поддерживается в основном с двумя группами, расположенными в разных направлениях от домика. Тростник, убедившись, что Ветров внимательно с помощью прибора ночного видения следит за домом, перевернулся на спину и полушепотом сказал:
— Тихо, как в деревне. Слушай, Ветров, давай махнем работать на село. Там ведь часто приходится лежать так. Представь себе: лежим с тобой где-нибудь у амбара, ждем, когда придут эти самые... Тепло, вольготно...
— А ты вообрази эту же картину в зимнюю пору, — усмехнулся Ветров, не отрывая глаз от дома. — И вообще — мечтатель ты, Тростник. Лучше поломай голову, что с угонщиками сделать. За эту неделю уже три мотоцикла... Покатаются и бросят. А между прочим, как правило, пьяные ездят. Тут и до несчастья недалеко.
— Да, эти угонщики в печенках сидят. Правда, кое-что я уже установил. Есть на примете один типчик. Наверняка его работа. Им начну вплотную заниматься... Давай я посмотрю.
Он взял из рук Ветрова прибор, устроился поудобней. В радиостанции послышался голос лейтенанта Миронова. Он сообщил, что к дому, со стороны улицы Горького, подошел «Москвич». Из него вышли Бурова и неизвестный мужчина. Они вошли в дом. Миронов спрашивал, что делать.
Ветров взял микрофон и коротко бросил:
— Пока наблюдайте! — и, повернувшись к Тростнику, спросил: — Как ты думаешь, чего хочет невеста?
— Наверное, принарядиться. Ведь в этом домике сейчас целый склад. Шутка ли сказать, здесь лежат вещи, можно сказать, из всех квартир, обворованных этой группой. Так что невесте есть во что облачиться.
Опять послышался голос Миронова:
— Бурова и неизвестный выносят из дому вещи и складывают в автомашину. Что делать?
Ветров чертыхнулся:
— Сволочи! Хотят краденое увезти.
Они поднялись и, стараясь не шуметь, направились к дому. В темном дворе еле угадывался силуэт машины. Остановившись у сарая, они начали наблюдать. Вдруг открылась дверь, и яркая полоса света залила небольшой двор. Ветров и Тростник прижались к стене деревянного сарая. Из дома гуськом, неся что-то в руках, вышли трое. Впереди четко обозначились силуэты мужчин, последней шла женщина. Когда она спускалась с крыльца, держа перед собой большой сверток, завернутый в белую простыню или скатерть, то на мгновение повернулась боком к свету, глядя себе под ноги. Ветров узнал Бурову. Они положили ношу в машину. До оперативников донесся разговор. Бурова торопливо сказала:
— Поместится ли все? Смотрите, уже почти полная машина, а погрузили меньше половины.
Ее перебил грубый мужской голос:
— Как хотите, но увозите все. И так по ночам не сплю. Каждый шорох ловлю. Сделал для вас доброе дело, так и вы не будьте свиньями.
«Хозяин дома», — догадались Игорь и Владимир.
Заговорил третий:
— Не беспокойся! Все заберем. В багажник еще много войдет.
Они повернулись и вошли в дом. Во дворе опять стало темно и тихо. Тростник, приблизясь к Ветрову, чуть слышно спросил:
— Что будем делать?
Игорь, помедлив секунду, ответил:
— Нельзя брать, завтра свадьба, и если Бурова не возвратится вовремя, то Драгуна и Самохина не видеть нам как своих ушей. И еще: это наверняка тот «Москвич», который нам нужен. Вот только кто за рулем — неизвестно. — Он помолчал несколько мгновений и вдруг, что-то решив, спросил: — Нож есть?
Тростник полез в карман и протянул Ветрову складной нож. Игорь раскрыл шило и бесшумно двинулся к машине. Через минуту Тростник услышал шум выходившего из шины воздуха. Игорь перешел к заднему колесу и проделал ту же операцию. Затем вплотную приблизился к багажнику, наклонился и, напрягая зрение, посмотрел номер машины, после чего быстро двинулся к сараю. Оперативные работники еще успели обогнуть угол сарая, когда из дома опять вышли те же люди. Ветров попросил Тростника собрать остальные группы, а сам пошел на прежнее место, где они только что лежали. Через несколько минут все были в сборе. Ветров сдержанно, приглушая голос, заговорил:
— Задерживать их сейчас нет смысла, иначе потеряем Драгуна, местонахождение которого неизвестно. Я вынужден был проколоть два колеса, чтобы они провозились до утра.
— А это не покажется им подозрительным? — спросил Миронов.
— Думаю, не покажется. Я проколол только оба правых колеса, вроде бы наехали они на один и тот же гвоздь. Ведь важно, чтобы похищенное не исчезло. А днем вряд ли они рискнут ехать. Если и поедут, то за ними легко вести наблюдение. Сейчас здесь останется группа Миронова. Связь будет поддерживать с отделом и машиной, которая находится недалеко. Ваша задача — вести наблюдение, и только. Никаких мер не принимать. Главное: продержаться до завтра, а завтра — все будет кончено.
И каждый верил этому.
Все шло как обычно. В загс приходили и уходили молодожены. Звучали поздравительные речи, вылетали пробки из бутылок с шампанским. Слышались смех, веселые возбужденные голоса.
Минут без десяти пять у здания загса остановилась легковая автомашина. Из нее вышли пятеро. Четверо мужчин и одна женщина. Невеста была, как и все невесты, в белом. Наблюдательный человек, увидев эту компанию, сразу обратил бы внимание, что в ее настроении нет обычных в таких случаях торжественности, счастливой растерянности. Наоборот, все пятеро выглядели угрюмыми, настороженными. Они прошли в помещение. В большом светлом зале к невесте, жениху и сопровождающим их лицам подошла приветливая работница загса, пригласила всех в кабинет заведующей. Почему-то вслед за ними вошли еще три других молодых человека. Пока ничего не понимающий Драгун удивленно уставился на сидевшего за столом незнакомца. Он точно помнил, что место заведующей загсом должна была занимать пожилая обаятельная женщина, а здесь на вошедших весело смотрел молодой мужчина. В кабинете стояли и улыбались какие-то молодые парни. И вдруг Драгуну, его компаньонам стало все ясно: «Милиция!» Жених оглянулся на дверь. Но и там, опершись на косяки, стояли люди. Они тоже улыбались. Ветров, который сидел за столом, по-озорному подмигнув Драгуну и Буровой, спросил:
— Что, Драгун, горько? Правда, извините нас, молодые! Шампанского и цветов не будет...