Часть вторая НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Дитя, боящееся тьмы,

Иль зрелый муж, прозренья

света избегая,

Кто большего достоин

сожаленья?

М. Фрихил

Глава 4

Утро в Старой Пустоши поразило Анну размеренностью и спокойствием.

Она проснулась в полной тишине и даже долгое время не могла сообразить, где находится.

Будильник был единственным напоминанием о прежней жизни. Он трезвонил, пытаясь заставить проснуться весь дом, — весело и настойчиво.

Анна поднялась с кровати, пытаясь найти ногами шлепанцы.

«Мы уже целую неделю в Старой Пустоши, — напомнила она себе. — И хотя многое тут меня удивляет, я начинаю привыкать. Человек ведь привыкает ко всему, не так ли?»

За эту неделю Анна устроилась на работу в местную больницу и сделала первое открытие.

В городе никто особенно не болеет. Несмотря на то что основной процент населения составляют люди старше сорока лет, они на удивление здоровы. Больше всего Анну удивлял цвет их лиц — настолько розовый, что иногда Анне хотелось заставить их хоть немного побледнеть, чтобы местные аборигены стали выглядеть более-менее нормальными.

Если такой ненормально здоровый цвет лица и непременные улыбки, будто приклеенные к лицам намертво, можно было отнести на счет необыкновенного воздуха, чистого и прозрачного, то второе открытие, сделанное Анной, обескуражило ее.

В Старой Пустоши было очень мало детей. А моложе трех лет вообще никого не было. В то же время Анна нередко находила в больнице забытые кем-то погремушки, а однажды ей даже встретились памперсы. Памперсы были почти новенькие, так что подозревать их в принадлежности детям более старшего возраста было глупо.

Третье открытие Анне тоже не понравилось — за всю неделю, пока они здесь были, в Старую Пустошь НИКТО НЕ ПРИЕХАЛ! Более того, никто отсюда и не уезжал. Даже на один день.

Когда же Кирилл попытался намекнуть Ариадне, что им хотелось бы съездить в город, навестить мать, та немного странно улыбнулась и сказала, что всю неделю она очень занята, а кроме нее, никто до автобусной станции подвезти не может. Возможно, в конце следующей недели она что-нибудь придумает…

Вообще Анна находила Ариадну единственным нормальным человеком в Старой Пустоши. Ее сослуживцы напоминали живых манекенов — передвигаясь по больнице, они продолжали хранить на лицах свои непроницаемые улыбки и на Аннины вопросы только вежливо отвечали односложными «да-нет», стараясь избегать более откровенных и полных разговоров. Хотя и Ариадна ей не нравилась, потому что она подозревала, что Кирилл слишком увлечен этой белокурой девицей с внешностью Боттичеллиевой Венеры.

Кирилл не работал, поскольку Ариадна еще не встретилась с его работодателем, но ему почему-то уже выплатили аванс, и теперь они стали окончательно напоминать себе новых русских, у которых количество денег и удобств резко превышает разумную необходимость.

Дети…

Они беспокоили Анну больше всего. Душка начала ходить в школу и, кажется, умудрилась подружиться там с какой-то девочкой, которая, впрочем, Анне совсем не нравилась. Что-то в личике Миры было хищное, лисье, и это придавало ее глазам ускользающее и лживое выражение. Но по крайней мере, можно было порадоваться тому, что Душка не одинока в этом таком чужом месте.

Вот Павлик…

О, как беспокоил Анну Павлик!

Павлик очень изменился, иногда погружаясь в молчаливую задумчивость, и начал бояться спать по ночам один, да и в основном он сидел дома один, пока не придет Душка.

Хорошо, что соседи — пара довольно милых старичков — сами вызвались посидеть с Павликом. Теперь Анна была спокойна за него, хотя ей казалось, что мальчик становится все бледнее и бледнее и пугается малейшего шороха, прижимая к себе любимого медвежонка.

Все это Анна перебирала в уме, стоя в ванной перед зеркалом.

— Но в конце-то концов, я всегда могу отсюда уехать, — повторила она в очередной раз утреннюю «мантру». — Я могу забрать детей и уехать, когда мне станет совсем невмоготу.

Она постаралась улыбнуться. От собственной вымученной гримасы ее чуть было не стошнило.

Впрочем, последнее время ее вообще тошнило от улыбок.

Она переела их, как сладостей.

Анна положила зубную щетку на место, приблизила лицо к зеркалу и прошептала:

— К тому же, моя дорогая, мне почему-то кажется, что никуда вы отсюда не уедете. Никуда и никогда. И ты всю жизнь будешь сидеть в этом «райском местечке», тебя будет тошнить, ты будешь мечтать об отъезде до тех пор, пока… — Она вздохнула и скорчила гримасу. — Пока сама не научишься так же бессмысленно улыбаться!

О, лучше бы она этого не делала!

За ее спиной явно послышался короткий сухой смешок. Как скрип обламываемой ветки…

Дурное предчувствие опять кольнуло сердце. На одно мгновение, как предупреждение, из зеркала снова выглянула женщина с глазами убийцы.

— Нет, — пробормотала Анна. — Этого не будет. Уж с собственной-то Вампиреллой я всегда смогу справиться!

И — почему-то подумала, что она обманывает себя. Ей только кажется, что сможет справиться.

Последнее время ей приходили в голову странные мысли, слишком часто, слишком настойчиво. И почему-то она стала любить странные стихи. Она прятала свой интерес к ним особенно тщательно от детей, но отчего-то, оставшись одна, все чаще и чаще доставала старый черный томик Эдгара По и — начинала читать одно и то же стихотворение.

Вот за демонами следом,

Тем путем, что им лишь ведом,

Где, воссев на черный трон,

Идол Ночь вершит закон, —

Я прибрел сюда бесцельно

С некой Фулы запредельной, —

За кругом земель, за хором планет,

Где ни мрак, ни свет и где времени нет.

И почему-то ей начинало казаться, что эти стихи — про нее и про Пустошь, и ей становилось стыдно и страшно, особенно когда она думала о детях, как будто их она тоже вовлекла в опасное приключение, и теперь — по воле демонов, следом за которыми они пришли сюда, — им всем угрожает опасность…

Когда она доходила до строфы: «По реке, струящей вдаль / Свой вечный ропот и печаль… / По расселинам и в чащах… / В дебрях, змеями кишащих… / На трясине, где Вампир правит пир», ей становилось страшно, хотелось плакать и вернуться туда, в город, когда-то бывший для нее страшным и постылым местом, и она закрывала книгу, пытаясь справиться с собой и этим страхом, пожирающим душу, — тогда она пробовала вспомнить лицо своего погибшего сына, но у нее ничего, ничего не получалось. И чем дальше, тем реже и труднее вспоминался ее Миша. Как будто между их душами кто-то возводил преграду из тумана, в котором она уже почти не могла различить черт его лица…

Ей все чаще хотелось, чтобы Кирилл сказал ей: «Ну, ты убедилась в том, что эта Пустошь не самое лучшее место на земле, и, может быть, вернемся домой?» — и она бы обрадованно согласилась, назвала бы себя идиоткой и призналась бы, что отчаянно скучает по дому, городу, площадке, которую можно увидеть из окна, и даже по Ведьме, но Кирилл никогда не скажет ей этого.

Ему здесь нравится.

Он никогда этого не скажет, а она, Анна, никогда не наберется сил признаться, что благодаря ей, ее желанию убежать от воспоминаний и собственной боли, за демонами следом, они оказались в западне.

Ни-ког-да…

* * *

Душка открыла глаза и улыбнулась.

Ночью ей снилась бабушка. Они вместе «шалили» — так у бабушки называлось распитие кофе с вкусными чипсами.

Душка очень хорошо запомнила сон, потому что он был ХОРОШИМ. Обычно-то сны были плохие, какие-то мрачные, где Душка всю дорогу блуждала по темным переулкам, пытаясь найти выход. Душка старалась быстренько забыть их, чтобы не испортить себе настроение. Настроение Душка почитала самым важным составляющим своей жизни на этот день — с хорошим можно преодолеть любую трудность, а плохое помешает тебе перепрыгнуть через самый маленький ручей, рождая в фантазии целое море горя. Поэтому за настроением надлежало следить.

Встав с постели, она поежилась — слишком велик был контраст теплого одеяла и прохладного воздуха.

Взглянув в окно, Душка увидела, что снег уже осмелел и покрыл все пространство дворика. Деревья стояли заснеженные, покрытые инеем, как на рождественских открытках, которые раньше посылала им бабушка.

— Как красиво! — выдохнула Душка и, переполненная восторгом, бросилась в соседнюю комнату с криком: — Павлик! Взгляни же!

Влетев в его комнату, она остановилась.

Мальчик лежал на кровати, уставившись в потолок с таким безнадежным и горьким выражением глаз, что Душкино сердечко упало. Все праздничное настроение, подаренное ей чьей-то доброй рукой, разом испарилось.

— Павлик, — позвала она братишку, тихо присаживаясь на край кровати.

Казалось, он ее не слышит, погруженный в собственные мысли. Последнее время он напоминал Душке маленького старичка, — таким печальным казался его вид.

— Эй. — Она осторожно дотронулась до его руки, удивившись тому, что Павликова ладошка такая ХОЛОДНАЯ и почти безжизненная.

Он очнулся и посмотрел на нее. Душке совсем не понравился его взгляд.

— Что с тобой, малыш?

— Ничего, — пожал он плечами, равнодушно переводя глаза с Душкиного лица на стену. — Все нормально.

Его голос был тусклым.

— Там снег, — сообщила Душка. — Кажется, мы сможем играть в снежки уже совсем скоро. Может быть, уже сегодня!

Он кивнул и вежливо ответил:

— Хорошо. Будем играть в снежки…

«Ну, это уж ни в какие рамки не лезет», — подумала Душка, чувствуя, как в душе появляется и растет ком глухого раздражения этаким равнодушием.

— Тебе это не нравится? — спросила она злым голосом.

Он вздрогнул, поймав эту неизвестно откуда появившуюся злость.

Испуганно поднял на нее глаза. Его губы теперь дрожали, а по щеке медленно сползла слезинка.

Душка не на шутку перепугалась. «Какая же я дура», — подумала она, прикусив губу. Сейчас ей было так стыдно и больно, потому что малыш плакал из-за нее. Это она, Душка, перепугала его. Это она, несдержанная дуреха, осмелилась наорать на него, причинить ему боль, напугала — какая же она мерзкая! Ведь она же обещала быть ему защитой, а вместо этого…

— Что с тобой, малыш?

Ее рука потянулась к его кудрявой головке. Он съежился, с ужасом глядя на Душкину руку, как будто она напоминала ему что-то ужасное, но — что?

С удивлением Душка посмотрела на собственную руку и почти испугалась.

Нет, это какой-то дикий бред!

— Не надо… Пожалуйста, не надо! — прошептал малыш, отодвигаясь к стене. — Я больше не буду просыпаться не вовремя! Не наказывай меня!

Душка поняла, что напомнила ее рука.

Змею.

Но ведь она учила мальчика никогда не бояться змей! Почему же сейчас он так кричал? Тем более что…

— Павлик, — ласково сказала она. — Это же я, Душка. А это — всего лишь моя рука. Ты чего-то боишься?

Он все еще дрожал, смотря на нее расширившимися глазами, в которых, казалось, сейчас существовали только белки.

— Нет, — выдавил он из себя. — Бояться нехорошо. Ты говорила мне, что страх — самая большая гадость на свете. Хуже смерти, да?

— Вот видишь, ты и сам это понимаешь. Теперь ты узнал меня?

— Да.

Он улыбнулся.

«Слава богу, — подумала Душка, пытаясь заставить себя почувствовать облегчение, внушить себе, что с малышом все в порядке. Но тревога отчего-то никуда не собиралась уходить, будто незваный гость расположившись в сердце, как в любимом хозяйском кресле. — Надо что-то придумать. Может быть, стоит просто отпроситься из школы пораньше, забрать его и провести с ним немного времени? Поиграть, почитать книжки. Мы ведь такие все занятые, а мальчик одинок и страдает от этого одиночества».

То, что она придумала, ей понравилось.

— Давай я сегодня никуда не пойду, — предложила она. — Скажу маме, что у меня разболелся зуб и я никак уж не могу идти в школу. Или нет — лучше голова. А то с зубом она отправит меня к дантисту.

Он обрадовался даже больше, чем она ожидала. Подпрыгнул на кровати и радостно посмотрел на нее:

— Это правда?

— Конечно, — кивнула Душка. — Я и сама не хочу в эту дурацкую школу. Сейчас справлюсь с технической стороной вопроса, и мы начнем думать, чем бы нам заняться сегодня.

Потрепав его по голове, она отправилась к матери, осуществлять «техническую сторону».

* * *

— Хорошо, — неожиданно быстро согласилась мать. — Раз у тебя болит голова и ты остаешься дома, мы можем не беспокоить сегодня старичков Амировых, да? Павлушка останется с тобой.

Душка кивнула с чересчур поспешной готовностью. Анна поняла, что у девочки с головой все в порядке. Не болит у нее голова, и она просто хочет остаться. Причем остаться именно из-за Павлика. Значит, и она тревожится за него, так же как и Анна?

Надо будет выяснить это.

Она уже собралась спросить об этом, вызвав Душку на откровенный разговор, но в это время послышались шаги, и на кухне появился заспанный и небритый Кирилл.

Буркнув «доброе утро», он полез в холодильник и достал оттуда банку с пивом.

— Мы с тобой потом поговорим.

Анна выпроводила девочку с кухни и остановилась перед Кириллом, который не обращал на ее свирепый взгляд никакого внимания, продолжая поглощать пиво.

— Прелестно, — первой не выдержала Анна этой паузы. — Ты пьешь с утра, как заправский алкоголик?

Кирилл ничего не ответил, неопределенно пожав плечами.

— Если уж ты сидишь дома и не ходишь на работу, почему мы периодически отправляем Павлика к соседям? Сиди уж тогда с ребенком, — продолжала Анна.

— Им нравится сидеть с ним, — пробурчал Кирилл. — Они утверждают, что Павлик возвращает им молодость.

— А мне плевать! Малыш совсем растерялся в этом новом месте, а мы ему не спешим помочь, спихивая на руки двух неизвестных стариков!

— Почему неизвестных? Они же наши соседи… Кстати, ты всю жизнь мечтала о таких. Кто в городе плакался, что тебе надоели беспокойные молодые панки, живущие на нашей площадке? Кто кричал, что ты отдала бы полжизни за пару мирных стариков?

Анна поперхнулась обидой. Лучше бы он не напоминал ей о городе.

— Сейчас я бы полжизни отдала за то, чтобы вернуться, — пробормотала она. — По крайней мере, оставшуюся половину я бы прожила спокойно.

— Тебя сюда никто не тащил, — заметил Кирилл. — Это ты настаивала на нашем переезде…

За окном просигналила машина.

— Ну вот. Мне некогда.

Кирилл поднялся.

— А ты говоришь, я бездельничаю. За мной приехали.

Он накинул на плечи джинсовую куртку.

— Пока. — Махнув рукой, он скрылся за дверью.

«Раньше он всегда целовал меня на прощание», — подумала Анна, провожая его взглядом. И с удивлением отметила, что эта мысль была абсолютно лишена эмоциональной окраски. Ей было все равно.

Просто — констатация факта. Не более того. Раньше ей было бы больно. Теперь — никаких чувств, одно равнодушие, все больше и больше заполняющее душу. «Или то место, где она когда-то была», — усмехнулась Анна.

Она остановилась у кухонного окна, выходящего во двор, и опять же совершенно равнодушно отметила, что Кирилл сел в красный джип.

Тонированные стекла скрывали от Анниных глаз происходящее в машине, но Анна и так знала, что сейчас сделал Кирилл.

Поцеловал ту, что сидела на водительском сиденье. Ариадну.

И что самое страшное, Анну это нисколько не волновало!

Она просто вздохнула, дотронувшись до стекла.

«Если бы я была другой, я бы сказала, что Старая Пустошь просто разрушает нас, — грустно подумала она вслед отъехавшему джипу. — Она вытягивает все хорошее, все, что нам таковым казалось. Теперь…»

Она не досказала фразу, инстинктивно прячась от нее. Но мозг договорил за нее: «То, что нам таковым казалось. Здесь просто иная система ценностей».

* * *

За несколько километров от Старой Пустоши в однокомнатной квартире старого многоквартирного дома в этот же самый час проснулся Игорь.

Всю ночь его мучили кошмары — снилось черт знает что, и это непонятное и смутное напрямую было связано с Ритой.

Еще неделю назад все казалось ему простым и ясным — сейчас Игорь сядет в автобус, доедет до места, именуемого Старой Пустошью, и потом, найдя там Риту, убедит ее вернуться.

Каждый день, который он посвящал обдумыванию правильности своего грядущего поступка, сам этот поступок отодвигал все дальше и дальше.

К концу подобных размышлений Игорь приходил к выводу, что ничего уже в его жизни исправить нельзя, поэтому не стоит на заведомый провал тратить свои силы. Уж лучше все-таки попробовать найти выход в городе.

Каждый вечер заканчивался одним и тем же — Игорь выходил на улицу купить сигарет, встречал старых знакомых, и они пили снова. Потом, уже утром, Игорь находил у себя в кровати обнаженную девицу, пахнущую дешевыми духами, а под столом батарею бутылок. Жизнь, естественно, тут же приобретала зловеще-безнадежный синеватый оттенок, и Игорь хватался за голову. Он возносил Богу покаянную молитву, но приходил вечер, и все начиналось сначала.

Как будто сама жизнь заставляла его согласиться на решительный шаг в сторону Пустоши.

Сегодняшнее утро, к счастью, оказалось свободным от ненужных Игорю находок, и он спокойно налил себе кофе, глядя в окно, где снег уже собирался занять свое главное в зиме место и небо было серым, унылым, безжалостно нависшим над Игоревой головой в явном стремлении немедленно обрушиться на него.

Тоскливо мерцал в углу огонек непонятно как сохранившейся от прежней жизни лампады. Лик Божий сегодня показался Игорю особенно печальным.

— Так Ты считаешь, что мне необходимо тащиться в эту самую Глушь?

Бог, как всегда, промолчал, явно ожидая, что Игорь сам поймет, чего Он хочет от него.

Игорь подумал и решил, что, если уж в этой жизни так туго с яркими впечатлениями, надо все-таки съездить.

— Если она меня выгонит, я хотя бы развеюсь.

Он сказал это в пустоту, непонятно кому — скорее всего, самому себе.

— Знаешь ли, как мы решим? — задумчиво обратился он к Богу. — Если я сейчас найду денег на билет, я поеду в эту Твою Срань. А если нет — уж не обессудь. Ничего не выйдет. Такова, значит, наша с Тобой судьба…

В почти пустой пачке чудом осталась одна сигарета.

— Вот и первая удача, — обрадовался Игорь, вытряхивая несчастную отшельницу из пачки, — может, не последняя?

Он закурил. Поднялся.

Если в этом доме были бы деньги, то они могли сохраниться только в одном месте.

Он подошел к платяному шкафу.

Распахнул дверцу. Висящая там теплая куртка напомнила о Рите.

— Твоя куртка похожа на альпинистскую…

— А она такая и есть. Я ж многогранная личность, как тебе должно быть известно…»

Он усмехнулся воспоминаниям. Какие-то вы стали ненормально розовые, подумал он. Не знаешь, чего хочется больше — блевать или плакать от умиления.

Кстати, куртка, судя по смене климатических условий, нам понадобится, решил он.

Он достал ее из шкафа.

В кармане что-то было. Сунув туда руку, он опешил.

Нет, он рассчитывал найти там десятку-другую.

Но сейчас в его руке лежала «пятихатка». Откуда она там взялась?

Он ошарашенно посмотрел на икону.

— Иногда я совершенно не могу Тебя понять, — пробормотал он.

И вздрогнул.

Ему показалось, что губы Господа тронула едва заметная улыбка.

— Да, наверное, и не стоит пытаться, — пробормотал он, всматриваясь в лик. — Только голову сломаешь. Лучше уж действовать не задумываясь… Подчиняясь Твоей воле. Как ангелы-хранители идут постоянно за нами, так и мы должны идти кому-то на помощь. Но — Ты уверен, что я смогу ей помочь, Рите? И что ей действительно нужна моя помощь?

Он, конечно, не дождался ответа. Махнул рукой и, едва усмехнувшись, проворчал:

— Ну ладно, ладно… Я уже иду. Надо так надо… Не Рите, так еще кому-нибудь пригожусь!

* * *

Полумрак комнаты расслаблял Кирилла не хуже Ариадны, которая сейчас лежала рядом, обнаженная, блаженно вытянувшись на атласных простынях.

Он провел пальцем по ее идеальной спине.

Она мурлыкнула, как кошка, и перевернулась. Теперь смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых, придавая им странное и немного пугающее выражение, отражалось пламя свечей.

— Ты обещала мне, что на этой неделе я выйду на работу, — сказал Кирилл.

Она усмехнулась, причем Кирилл был готов поклясться, что при этом она подумала: «Ты уже на работе. Я ведь плачу тебе, не так ли?»

Мысль эта обидела его несказанно. Он почти поднялся, но Ариадна мягко опустила его назад.

— Не стоит подслушивать чужие мысли, — усмехнулась она опять.

— Не стоит думать подобные глупости, — проворчал Кирилл.

— Я перестала тебя устраивать?

— Нет. Наоборот. Если бы не…

Он не договорил. Вспоминать в такие минуты о Душке — какая низость!

Краска прилила к щекам.

— Если бы не твоя дочь, — закончила за него Ариадна. — Прелестная девочка с рыжими кудряшками. А сынишку ты не любишь?

«Люблю», — хотелось сказать ему, но он с удивлением и ужасом почувствовал, что теперь, после Ариадниных слов, он почти перестал любить Павлика. Как будто она внушила ему это.

Он поднял на нее глаза.

Она насмешливо улыбалась, глаза ее были холодными.

— Ладно, мне скучно без музыки.

Она легко поднялась и включила магнитофон.

Кирилл был готов поклясться, что знает эту музыку. Но раньше это пела женщина. Что-то про «сладкие грезы».

А теперь…

Приглушенный и хриплый голос пародировал эту песню, превращая немного печальную, но красивую мелодию в зловещую. Как будто злой волей своей певец решил превратить свет в тень.

Он недоуменно взглянул на Ариадну — неужели ЭТО может ей нравиться?

Она блаженствовала. Ее прекрасное тело двигалось в кошачьей пластике танца, отвечая музыке с такой страстью, с какой она только что отдавалась ему.

Присмотревшись, Кирилл понял, что он ошибся.

Нет, не кошачьей была ее пластика. Кошки двигаются грациозно, но им не хватает того странного, загадочного и молчаливого в движениях, что присуще совсем другой пластике.

Змеиной.

Кирилл почувствовал рядом с самым сердцем холодное и липкое прикосновение страха. Сейчас ему хотелось снова оказаться в уюте своей квартиры. В НОРМАЛЬНОМ уюте.

Но ее руки уже легли ему на плечи. Ее глаза таинственно мерцали прямо перед его лицом. И довод плоти, что был сильнее других доводов, поверг в прах все мысли, подчиняя себе всего Кирилла.

* * *

Павлик носился по квартире, совершенно забыв о прежних дурных настроениях.

— Я — Бэтмен! — кричал он, немного запыхавшись от игр.

Душка, изображающая, естественно, Женщину-кошку, носилась вместе с ним, словно забыв, что она уже большая девочка.

Сейчас все тревоги и опасения, казалось, растаяли в воздухе.

Пролетая мимо кровати, юный «Бэтмен» нечаянно зацепился ногой за покрывало и упал, таща за собой на пол ворох постели.

Душка упала рядом, и они теперь барахтались в этой куче, смеясь и визжа от восторга.

— А-вария! — кричал, задыхаясь от смеха, Павлик. — У нас случилась авария!

— Надо выбираться, — сказала Душка. — Негоже нам с тобой тут застрять, когда столько народу нуждается в нашей бесценной помощи… Преступные элементы разгуливают по городам, множатся повсюду, как грибы после дождя, а мы валяемся среди этих простынок!

Павлик попытался встать, но снова свалился с таким серьезным выражением лица, что Душка не сдержалась от нового приступа хохота.

В это время в дверь позвонили.

— Кто бы это мог быть? — спросила Душка и пошла открывать.

Павлик стоял за ее спиной, когда она отодвинула задвижку и распахнула дверь.

На пороге стояли те самые «божьи одуванчики», которые регулярно забирали к себе Павлика после школы.

Они улыбались и покачивали седыми головками, что делало их еще более похожими на одуванчики, вот-вот готовые облететь от порыва ветра. Душка не сдержалась и фыркнула.

— Здравствуй, детка, — проговорила старушка. — А где наш маленький дружок?

— А я заболела, — радостно сообщила Душка, нимало не стараясь выглядеть больной. — И Павлика оставили со мной.

— Какая жалость! — Старуха прицокнула языком. — Мы так без него скучаем, так скучаем… И когда же ты собираешься выздороветь?

В глазах старухи не было никакого выражения. Душка вдруг почувствовала непреодолимое желание показать ей язык. Или сообщить, что она НИКОГДА не выздоровеет. Но она знала, что ее детское хамство никаких эмоций не вызовет. Они будут все так же покачивать головами, как китайские болванчики, и смотреть на нее бессмысленно-приветливыми глазами.

— Как Бог решит, — пожала Душка плечами, опять использовав любимое бабушкино выражение.

И с удивлением отметила, что оба старикана дернулись, и на одно мгновение на их лицах появилась и исчезла злость.

«Странно», — подумала Душка. Ведь она же им ответила вполне вежливо — почему это они так скривились, будто она засыпала им в нос сухой горчицы?

Стариканы некоторое время пребывали в молчании, разглядывая Душку с явным неодобрением, и девочка уже почти потеряла всякую надежду, что они наконец-то уйдут, исчезнут, испарятся — все, что угодно!

Наконец пауза была прервана очередной порцией причмокиваний и цоканья, и старик, похожий на лысого и безбородого гнома, прошамкал:

— Что ж… Нам очень жаль, что ты заболела. Нам очень-очень жаль.

Он похож на заевший проигрыватель, решила Душка. Интересно, сколько раз еще он повторит, что ему жаль?

Они явно медлили с уходом, как бы ожидая чего-то, и Душка решила их поторопить.

— Извините, но мне надо учить уроки, — сообщила она, широко улыбаясь.

Кажется, теперь им надо понять, что их дальнейшее пребывание в ее обществе совсем не обязательно.

Они тяжко вздохнули и попрощались.

Душка с облегчением закрыла за ними дверь и сказала:

— Ну, бедный мой братец, теперь я понимаю, как тяжела твоя жизнь! Эти зануды отравят ее кому угодно.

Она представила себе, как умильно кружат они вокруг Павлика и, чего доброго, старательно пересказывают ему свои идиотские жизни. И ей так жаль стало мальчика, что она твердо решила что-нибудь придумать, чтобы он ходил туда пореже.

Она посмотрела в сторону лестницы, на верхней ступеньке которой стоял Павлик, и вздрогнула. Он стоял, прикусив нижнюю губу, и смотрел на дверь с таким ужасом, что Душке передался этот его животный страх.

Она даже оглянулась. Но никого там уже не было.

Однако малыш весь снова дрожал, как утром…

И, черт побери, это было связано именно со старыми занудами, или Душка ничего не понимает в этой жизни!

* * *

— Вообще-то тут тихо. Совершенно непонятно, зачем мы тут нужны.

Анна прислушалась. Две медсестры вполголоса разговаривали, куря в уголке.

— Может быть, стоит попроситься на станцию переливания крови? — спросила вторая, белокурая девушка с маленьким шрамом возле губы, таким незаметным и словно переходящим в морщинку. Такие появляются от улыбки. Вот и сейчас Анне показалось, что девушка эта просто всегда улыбается.

— Попросись… Я что-то совсем не хочу на эту дурацкую станцию.

Вторая, напротив, была черноволосой и немного хмурой.

— Если честно, я вообще не знаю, какого черта мы сюда приволоклись… Не сиделось нам в городе.

— Тебе тут что, не нравится?

Вопрос был задан почти шепотом. Черноволосая уже собралась ответить, но, поймав на себе пристальный взгляд Анны, явно смутилась и проговорила нарочито громко:

— Да нет. Замечательное место. Как воплощение мечты…

С этими словами она резко потушила сигарету и пошла к лестнице, ведущей в манипуляционную.

Анна посмотрела ей вслед с некоторым удивлением. Эту девушку она видела и раньше, и та ничем не выказывала недовольства. Напротив, с ее лица не сходила улыбка! Что это? Лицемерная попытка убедить окружающих в том, что это окружающее благоденствие ей не нравится? Или она, как и Анна, боится признаться а этом даже себе самой?

Боится признаться в том, что она… боится?

Найти ответа Анна не могла, поэтому она попыталась заговорить с блондиночкой.

— А вы давно здесь?

— В Старой Пустоши? Нет. Около месяца.

Девушка приветливо улыбалась ей НАСТОЯЩЕЙ улыбкой. Анна призналась себе в том, что эта милая блондиночка нравится ей.

— А я только неделю…

Анна едва заметно вздохнула. Ей-то самой казалось, что она жила здесь всегда. Она уже успела устать жить здесь.

— Привыкнете, — успокаивающе сказала девушка. — Мне тоже сначала тут не очень нравилось.

— Не нравилось? — Анна не поверила своим ушам.

— Ну да… Знаете, когда ты попадаешь в комнату, где даже торшер поставлен именно в то место, в какое ты бы его поставила, и цвет холодильника точно совпадает с желаемым, становится немного не по себе. Сразу кажется, что кто-то…

Она прервала сама себя и оглянулась. Анне показалось, что она чего-то испугалась. Во всяком случае, она предпочла замолчать.

— А сейчас? — вскинула на нее глаза Анна. — Сейчас вам тут уже нравится?

— Сейчас?

Девушка задумалась на одно мгновение, не больше, и серьезно произнесла:

— Не знаю. Но я уже привыкла… Ко всему рано или поздно привыкаешь. Даже к Старой Пустоши.

С этими словами она взглянула на часики и, попросив прощения, резко пошла прочь.

Вслед за своей темноволосой подругой.

Но у Анны стало легче на сердце. Не то чтобы она обрадовалась тому, что эта девушка здесь страдала. Нет! Но она думала почти так же, как Анна. Она боялась того же, чего неосознанно боялась Анна, старающаяся спрятать свой страх в самую глубину души, чтобы не позволить ему разрушать себя.

Дело было не в этом!

Теперь она знала, что в манипуляционном кабинете работают две девушки, которые, как и она, умеют не улыбаться, когда им этого не хочется.

* * *

Отведя Павлика наверх, Душка уселась перед ним на корточки и тихо сказала:

— Они ушли. Не бойся.

Он смотрел мимо нее, совсем не по-детски, немного нахмурившись.

— Павлик! — позвала Душка, теребя его за плечо. — Пожалуйста, выйди из того места, где ты сейчас! Вспомни, что говорила нам бабушка — бояться совершенно не обязательно! Надо просто вспомнить о приятном! И обязательно найдешь дорогу домой из самого темного места…

Он не реагировал. Просто сидел, положив руки на колени, и дрожал.

Душка задохнулась своим бессилием и, уже потеряв всякую надежду, вспомнила: «Бадхетт!» Он наверняка его вернет.

Вскочив с коленок, Душка бросилась в угол и, найдя Бадхетта, притащила его за мохнатую лапу к Павлику.

— Вот, посмотри же! Кто к нам пришел?

Подражая голосу смешного Винни-Пуха, Душка проговорила:

— Это я, я пришел к тебе. Есть ли у тебя горшочек меда?

Павлик не реагировал. «Будто его вообще тут не было, — с ужасом подумала Душка, почти отдаваясь панике. — Будто кто-то высосал из него душу!»

— Почему ты не играешь со мной? — пыталась она продолжить игру, сама понимая, насколько это нелепо и неуместно. Сейчас малышу был нужен не Бадхетт.

Но кто?

Мысль пришла неожиданно — спасительная и немного страшноватая. «А вдруг я не сумею, — в отчаянии подумала Душка. — Вдруг у меня не получится?»

Тем не менее она закрыла глаза и начала УХОДИТЬ. Она шла по лесной дорожке, вдаль, вокруг нее пели птицы, а деревья казались врагами. Во всяком случае, они хранили загадочное и отторгающее молчание — не хотим мы с тобой знаться, глупая девчонка! Душка не обращала на них внимания, твердо зная, что ей необходимо проделать весь путь до конца.

Она ведь еще не умела просто крикнуть на такое расстояние: «Бабушка!»

Поэтому она все шла и шла, потом ехала на автобусе и уже подходила к двери, почти бегом, преодолев все это мысленное расстояние куда быстрее, чем это получилось бы у нее наяву.

— Ба-буш-ка!

«Я должна увидеть ее лицо, так она меня учила», — подумала Душка, пытаясь сохраниться в том же состоянии.

И когда наконец-то она увидела, что бабушка поворачивается к ней, немного грустная и озабоченная, с вечной «беломориной» в зубах, она опять крикнула:

— Бабушка, милая! Сделай что-нибудь! Павлику кто-то угрожает, но я не могу понять кто! Помоги нам, бабушка! Пожалуйста!

* * *

Кирилл уже оделся, когда Ариадна появилась в дверях снова.

Одетая в ярко-голубое платье, она была так великолепна, что Кирилл почувствовал опять, как бешено колотится сердце, и кровь снова и снова звала его стать «древним», не знающим еще слова «грех».

Она улыбалась, с легким оттенком превосходства и снисходительности.

— Деньги, — напомнила она ему, взглядом указывая на тумбочку.

Он почувствовал себя так, как если бы его ударили.

Впрочем, так все и было. Она же била его постоянно, пытаясь унизить, заставить в очередной раз почувствовать себя никчемным уродцем, невесть почему выбранным ей для совершенно неизвестных ему целей.

Из кухни доносилась совершенно идиотская, навязчивая песня. «Ты в ритме танца, тебе некуда деваться», — без устали тараторил какой-то мужик одну и ту же фразу, как будто хотел запрограммировать его, Кирилла, что ему действительно некуда бежать. Некуда деться!

Он — в ритме танца. Неведомого ему, но явно ритуального, пахнущего костром языческих капищ, первородным грехом и сгоревшей кожицей змеи.

Он в ритме танца, который танцует Ариадна, пленительная, коварная, заманивающая его в ловушку, и черт его побери — как он сможет оттуда выбраться?

И — хочет ли он выбираться оттуда?

Она склонилась над ним, изящно выгнув спину. Язычок медленно облизывал губы, а в глазах сверкали отсветы того, древнего костра, в котором собиралась сгореть вся его прежняя жизнь.

— Пожалуйста, — проговорила она капризным голосом, немного растягивая слова, — будь хорошим мальчиком, ладно?

Он хотел сказать ей, что ему, в сущности, наплевать на нее, хотелось послать ее ко всем чертям, прямо в ад, из которого она, похоже, неизвестно как смогла выбраться, но вместо этого он улыбнулся и кивнул.

Как хороший мальчик.

Ну просто ОЧЕНЬ хороший мальчик!


— Душка?

Она подняла с кресла свое грузное тело. Сейчас услышанный голосок казался ей миражом, но она знала — это совсем не так.

Она звала ее.

Старуха даже умудрилась расслышать фразу «Помоги нам, бабушка!».

— Что-то там происходит, — произнесла она, глядя на распятие, висевшее над ее кроватью. — Если бы я была глупой атеисткой, я бы, конечно, постаралась успокоить себя тем, что мне просто померещилось. Но так как Ты миловал меня от такой участи, я все-таки рискну поверить в то, что Душка звала меня на помощь. А это значит, что надо думать, что нам надо делать.

Были бы у нее здоровые ноги, она бы пошла на автобусную остановку, доехала бы до Гиблого Болота и там что-нибудь придумала. Но ее ноги вряд ли будут такими милыми, что позволят ей уйти далеко. Скорее всего, у нее ничего не получится.

Оставался еще один способ.

Тряхнуть стариной.

— Но Ты запретил мне это делать, — посмотрела она в сторону распятия. — Хотя… Может быть, ради моих ребятишек стоит рискнуть?

Она подошла к телефону и набрала номер.

Сначала ответом ей были долгие гудки, но потом трубку все-таки сняли.

Глухой голос сказал:

— Я слушаю.

— Это я, — сказала старуха. — Ты мне нужен. Пожалуйста, приезжай.

После этого она повесила трубку и судорожно вздохнула. Потом опять подняла глаза на распятие и тихонечко спросила:

— Ты меня простишь?


Собрав в сумку все, что Игорь считал необходимым (а в разряд необходимого входили самые неожиданные вещи, как то: Евангелие, блок сигарет, зажигалка, теплый свитер и почему-то детская игрушка, которую Игорь любил уже двадцать пять лет, а именно совсем старая собака-сенбернар, плюшевая и с оторванным ухом), он немного подумал и засунул туда еще и охотничий нож.

Теперь он был полностью экипирован.

Присев на кровать, он закурил и подмигнул собственному изображению.

— Не знаю уж, куда мы отправляемся, ну да такова, видно, воля Божья.

Он посмотрел на икону и собрался уже задуть лампаду, но передумал.

Ничего не случится. Пусть горит, пока его не будет. Он терпеть не мог, когда в его доме НИКОГО не было.

К тому же Игорь рассчитывал скоро вернуться.

Он перекрестил порог и вышел навстречу холодному ветру, бросившему ему в лицо пригоршню мелкого колючего снега.

Автобусная остановка была совсем близко.


День начал уже окрашиваться голубым цветом сумерек, а Душка все сидела рядом с молчащим братом, пытаясь понять, что же произошло с ним.

— Они… плохие, — наконец вымолвил он одними губами. Обернувшись к сестре, мальчик смотрел на нее. В его огромных глазах, ставших из синих почти черными, Душка уловила упрек: «Вы бросаете меня. Вы живете своей жизнью, бросая меня на этих непонятных стариков».

— Почему они плохие?

— Не знаю.

Мальчик тихо вздохнул. Получилось у него это как-то уж чересчур по-взрослому — я знаю, что завтра я умру от рака, но что же с этим поделать?

— Они делают тебе больно?

Он замотал головой:

— Нет, нет! Но…

Он замолчал и прикусил нижнюю губу. Душка терпеливо ждала ответа.

— …они делают мне СТРАШНО!

Он взмахнул рукой, как бы пытаясь разрубить собственный маленький мир, наполненный одиночеством и страхом, найти выход оттуда, и, когда рука бессильно упала на колени, словно ее маленький хозяин понял бессмысленность и тщету собственных потуг, продолжал почти шепотом:

— Например, они после обеда обязательно укладывают меня спать. И мне снятся какие-то ужасные сны. Например, как мама становится вампиром и набрасывается на тебя. Или вот еще был сон — папа совершенно голый стоял на поляне, а в груди у него торчало лезвие ножа, на рукоятке которого была змея. Он стоял и улыбался, а изо рта у него хлестала… — Он вздрогнул и зажмурился. Потом все-таки собрался и продолжал: — Кровь и гной… Это так отвратительно все и страшно, Душка! — Он поднял на нее глаза, полные мольбы: — Можно, я буду приходить после школы домой? Можно, да? Я лучше посижу один! Честное слово, я совсем не боюсь сидеть дома один! Но по крайней мере, я не стану СПАТЬ ПОСЛЕ ОБЕДА!

Она почувствовала, как его страх начал передаваться ей. Прикрыв глаза, она как бы повторила в воображении Павликовы сны и почувствовала приступ злости.

«Бабушка, — тихонько позвала она, — ты же обещала приходить ко мне, когда будет нужна помощь. Где же ты? Или ты обманула меня, как все взрослые, и никаких ВХОЖДЕНИЙ ЗА ГРАНЬ не существует? И значит, мы совершенно одиноки и беспомощны? Кто угодно может пугать моего братишку страшными снами?»

Осознание бессилия ворвалось в ее душу, почти полностью парализуя волю, вызывая к жизни колючие и злые слезы.

И вдруг мысль, ясная и четкая, пронзила ее, наполняя силой, — если допустить, что эти дурацкие сны навеваются малышу, то почему бы тогда не поверить во ВХОЖДЕНИЕ?!

Почему хотя бы не попробовать самой сделать что-то подобное?

Раз уж никто не может им помочь, то она сама попробует понять, что тут происходит, и, если это у нее получится, тогда она попробует справиться!

* * *

Он ехал в насквозь промерзшем автобусе и смотрел на запотевшие стекла, на которых уже проступала изморозь.

Обычно ты привыкаешь к тому, что в автобусе холодно. Обычно даже становится теплее…

Но сейчас все было совершенно не так. Сейчас чем дальше он отъезжал от города, тем сильнее становился холод.

Игорь закутался поглубже в теплую альпинистскую куртку, которая раньше могла согреть его даже в сорокаградусный мороз.

Теперь она почти не спасала.

«Такое чувство, что я проваливаюсь в могильную яму и меня уже начинают засыпать землицей, а я еще слышу все это, и мне ужасно неприятно, — мрачно усмехнулся он. — Наверное, это связано с переходом в новую жизнь!»

* * *

Звонок раздался внезапно.

Старуха встала, поморщившись от резкой судорожной боли. Человек, стоящий на пороге, был высок и сухощав. Седые волосы были коротко пострижены, а большие спокойные глаза смотрели с легким оттенком насмешки.

— Ты решила вернуться? — спросил он, проходя в комнату.

— Нет, — покачала она головой.

— Тогда зачем?

Он обернулся. В это время его взгляд уперся в «горку». При виде фигурок, выставленных лицом к стене, он едва заметно поморщился.

— Мне нужна помощь, — тихо сказала старуха. — Мне надо узнать что-нибудь об одном месте. Ты это сможешь?

— Я могу многое, — усмехнулся он. — Могу и не это… Твоя просьба только просьба? Или…

Она знала, ЧТО он имеет в виду.

Приказа было бы достаточно, чтобы смести с лица земли многие города. ЕЕ приказа.

И еще она знала одно — именно этого от нее и ждут.

— Просьба, — сказала она. — Только узнать, что за место эта самая Старая Пустошь.

Он еле уловимо приподнял бровь — удивление его не было наигранным.

— Как? — переспросил он. — Старая Пустошь?

Она кивнула.

— Почему тебя туда понесло? Это запретное место.

Она испуганно подняла на него глаза:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего. Ты и сама прекрасно знаешь о «запретных зонах». Я бы не рекомендовал соваться туда простым смертным, поклоняющимся… — Он вздохнул, посмотрев на распятие. — Поклоняющимся Назарею.

— Что может там произойти с простыми людьми?

Старуха чувствовала, как напряжение охватывает ее, грозя достичь своей высшей точки, за которой следует взрыв.

— Не знаю. Но уж точно ничего хорошего там не происходит, — усмехнулся он. — Ты хочешь, чтобы я узнал все об этом месте?

— Не только, — покачала головой старуха. — Я хочу, чтобы ты вытащил оттуда моих детей.

Он удивленно посмотрел на нее, но промолчал. Лишь, уже поднявшись, насмешливо поинтересовался:

— А Он? — Кивком показал на распятие. — Он не может им помочь?

Старуха окинула его гневным взглядом:

— Я просила тебя. В память о…

На какое-то мгновение ей стало больно дышать — воспоминания, подумала она, знаете ли, бывает такая любовь, о которой лучше никогда не вспоминать… Она кажется сладкой на вкус, но спустя много лет она душит. Лучше не вспоминать.

— О нашей любви… — закончила она, отвернувшись.

Он понял ее — усмехнувшись, наклонил голову, взял в свою ладонь ее морщинистую руку, прижал к своей щеке и коснулся губами.

Она вытерпела это, хотя глаза полыхнули огнем, и больше всего ей сейчас хотелось быстрее отнять руку, избавиться от прикосновений его губ — и ужасных воспоминаний, которые закончат настигать ее только в тот день, когда жизнь покинет ее.

«Отвратительный, как доктор Фаустус».

Он снова едва заметно улыбнулся, выпуская ее руку, отошел к окну, долго смотрел туда, в темнеющее пространство.

— Я не отказываю, — наконец ответил ее гость. — Но — одна услуга. Так сказать, за ту услугу, которую я окажу тебе.

Он подошел к «горке» и задумчиво посмотрел на три фигурки.

— Ты отдашь мне эти фигурки. Потом, когда твои дети вернутся домой. Пойдет?

Она бы никогда ему их не отдала!

Она напряглась, подалась вперед.

«Правду говорят — те, кто продал душу дьяволу, уже не способны на человеческие чувства — они становятся актерами, изображающими чувства, но никогда уже не могут испытывать ничего, кроме самых низменных, самых отвратительных!»

— Они должны быть у меня, — процедила старуха сквозь зубы.

— А твои дети должны быть в Старой Пустоши, — холодно улыбнулся гость. — Оставляем все на своих местах? Или…

— Я подумаю, — сказала женщина. — Сначала узнай все про это место.

— Хорошо, — кивнул он. — До завтра.

И, легко поклонившись, вышел за дверь, впустив на мгновение холодный воздух и запах страха.

Она отвернулась к стене, сжала кулаки.

С ненавистью посмотрела туда, на проклятые фигурки.

— Я ненавижу вас, — прошептали ее губы. — Боже, как я вас ненавижу…

Глава 5

«…под пальцами чувствуя холод змеиной кожи уробора, держа эту книгу, чьей главой являешься и ты сам, тот, кто это читает, тот, кто ищет себя, тот, кто отправился в путь за собой, но при этом не понял, что он и сам — кусающий свой хвост, не знающий ни своего начала, ни своего конца…»

«Иногда все происходит настолько странным образом, что начинаешь чувствовать себя не в своей тарелке. Вроде как взяли тебя, как восьмимесячного мальца, и, поставив в ходунки, потащили неумолимой взрослой ручищей, требуя, чтобы ты наконец-то научился ходить. А если тебе нравилось лежать в промокших памперсах, спокойненько посасывая палец?»

Так думал Игорь, нахмурившись и разглядывая еле видные за запотевшим стеклом деревья. У деревьев настроение тоже было никудышное — или он просто нахально переносил на них свое негативное восприятие окружающей действительности, а вот только мрачноватым ему все казалось.

Наконец автобус остановился.

— Конечная, — объявил водитель.

Игорь подпрыгнул.

Все выходили из автобуса, а Игорь, остановившись возле водителя, с плохо скрываемым бешенством спросил:

— Я же покупал билет до Старой Пустоши! Почему вы не остановились?

— У Старой Пустоши автобус никогда не останавливается, — недоуменно ответил старый водитель. — Не понимаю, как вам не сказали этого в кассе. Зачем? Вы охотник?

— Черт возьми, — процедил Игорь. — А что, вы останавливаете там только охотникам?

— Просто там обычно выходят охотники. Или те, кто желает попасть на пикник. Поэтому все остановки там делаются летом, в выходные. Но вам-то в такой холод зачем гулять по лесу?

— По какому лесу? Там же есть маленький поселок…

Водитель странно посмотрел на него. Как на сумасшедшего.

— Ах да… Поселок. Если хотите, я подвезу вас на обратном пути. Завтра. Сегодня мои рейсы закончены. И вы… — Он опять взглянул на Игоря, как на психа, и пробормотал: — Поищете ваш поселок.

— Вы хотите сказать, что там ничего нет?

— Наверное… Во всяком случае, я там никогда никакого поселка не видел, — сказал водитель. — Но если вам кажется, что он там был, попробуйте. Многие его ищут. Может, он и впрямь там есть?

Странные речи водителя никак не повлияли на Игоря — только разбудили в нем дух противоречия. Раз уж он настаивает, этот осел, что там нет никакого поселка, значит, он обязательно должен попытаться проникнуть туда. Нет так нет, убедится и поедет назад.

— Здесь можно найти машину? — хмуро спросил он.

— Можно. Но никто туда не поедет. Вы можете попытаться добраться туда пешком. На это место, где все пытаются найти ваше Эльдорадо…

Игорь разозлился окончательно. Спрыгнув на землю с подножки, он со всего размаху хлопнул дверцей.

— Так вас завтра подвезти? — спросил не обративший внимания на его ярость водитель.

— Доберусь сам, — процедил Игорь и отправился к пустой станционной будке.

Там никого не было.

Игорь уселся на лавку и достал сигарету.

— Ну и что мы будем делать? — спросил он себя. — Ничего, пойдем по лесу. В конце концов, не заметить поселение я не смогу, так?

Он не отказался бы от помощи, но раз уж так получилось, не сидеть же ему тут до завтрашнего утра?

Какая-то собака ткнулась носом в его спину.

Игорь обернулся и не поверил своим глазам.

На него грустными глазами смотрел сенбернар. А рядом с собакой стоял подросток. Рыжеволосый, с синими глазами. Одетый совершенно не по сезону — в легкую джинсовую безрукавку. В майку с «Лед Зеппелин». Обычный хайрастенький мальчуган.

За одним но. Маленький, но потрясающий.

Во-первых, пацан явно не мерз.

А во-вторых, Игорь уже видел его в городе.

— Пойдемте, — тихо сказал парень, глядя поверх Игоревой головы. — Я покажу дорогу, пока у меня еще есть время…

* * *

Кирилл сидел в кресле, тупо уставясь в телевизор.

«Я выбираю здравый смысл», — сообщила с экрана какая-то смазливая девица (кажется, поп-звездочка. Из тех, что вспыхивают ровно на сутки, чтобы потом навеки погрязнуть в духовном убожестве постоянных тусовок, подумал Кирилл). Девица торжественно продемонстрировала похожую на конфетку упаковочку презерватива.

Кирилл усмехнулся.

Девица сменилась женщиной с бульонными кубиками.

Кирилл услышал, как хлопнула входная дверь. «Анна», — подумал он, удивляясь тому, что его начала раздражать собственная жена. Да и дети тоже. Все раздражало Кирилла так, что он был готов взорваться, сам раздолбать этот домик, взорвать к чертовой матери весь этот мир, лишь бы ему НЕ МЕШАЛИ.

Он поставил полупустую банку на стол. Теперь он не мог существовать без пива. Анна называла это «пивной наркотической зависимостью». «Теперь весь твой душевный мир зависит от этой пивной баночки», — говорила она.

«Да и пускай, — усмехнулся Кирилл. — Значит, таков мой душевный мир. Убогий, как эта полусмятая банка».

— Кирилл? Ты дома?

— Нет, — проворчал он едва слышно. — Меня нет. Есть только физическая оболочка, да и та принадлежит теперь ведьме с чарующим голосом.

Он прикрыл глаза. Сделаем вид, что мы спим. Тогда нас не станут беспокоить.

Дверь скрипнула.

Чтобы его сон выглядел натуральнее, правдивее, он всхрапнул.

Дверь так же тихо закрылась. Кирилл усмехнулся. Можно быть спокойным — некоторое время его не будут тревожить. Он ведь теперь «работает». Он приносит деньги и устает как собака. Он, черт побери, заслуживает отдыха. Кирилл хихикнул, вспомнив про свою «работу».

Жеребец-производитель. Ответственный за Ариаднино потомство.

Если у нее родится змееныш, он станет отцом змеи. Какой бред — просто наркотическая смурь! Кирилл, спокойный в прошлом парень, нормальный, как дерево, растущее в поле, станет отцом «уроборосика»!

«А ведь Анька была права насчет моей матери, — зло подумал Кирилл. — Дерево начинает болеть, если у него, черт побери, гнилые корни».

Его корни, благодаря матери, подвержены гниению.

Ее детские увлечения магией сыграли решающую роль в становлении психики маленького ребенка.

Теперь ребенок, верящий в колдовство, проснулся. Нравится это Кириллу или нет, а только ничего не исправишь.

— Не исправишь, — сказал Кирилл, рассматривая банку.

На экране популярная певичка, обтянутое платье которой делало ее тонкую фигуру змеиной, улыбнулась. Кириллу показалось, что она смотрит прямо на него. Ее лицо стало похожим на Ариаднино.

Теперь он был уверен — это Ариадна в роли певицы совершенно с другим именем (Кирилл его и не помнил, знал только, что она чья-то там дочь) смотрит с экрана. Это она призывает его к себе, маня легкими движениями длинных и пластичных рук.

Ее глаза приближались, ее улыбка становилась все шире. Все больше напоминала оскал змеи…

Кирилл не выдержал.

— Уйди, — захрипел он. — Пожалуйста, уйди!

Она все приближалась, явно намереваясь выйти из этого «магического ящика». Она…

Рука ее плавно коснулась Кирилловой щеки.

— Милый мальчик, не будь таким жестоким, — выдохнула она прямо ему в лицо.

Кирилл был готов закричать.

— Уйди, — снова попросил он.

Он закрыл глаза. Она рассмеялась — тихо, почти едва, и Кирилл, почувствовав ветерок движения рядом, боялся открыть глаза.

Он знал, что она уходит.

Наконец он решился открыть их.

Певица все пела, там, на экране, мелькали ее руки, и Кирилл не смог сдержаться.

Схватив пустую банку и смяв ее, он швырнул ее прямо в экран.

На одно мгновение там снова появилась Ариадна. Она мягко погрозила пальцем и укоризненно покачала головой.

— He надо быть дурным мальчиком, — проговорила она.

После этого экран погас.


— Ты не хочешь пойти со мной в библиотеку?

Душка взглянула на часы. Конечно, мама и папа уже были дома, поэтому за Павлика опасаться не стоило.

Уже несколько дней малыш сидел дома один. Он повеселел, хотя поначалу вел себя настороженно, утверждая, что несносные стариканы разгуливают под окнами и приглашают его к себе.

Мама сначала пыталась протестовать, но сдалась. Тем более что она сама видела, что с малышом не все в порядке.

Теперь он возвращался из школы, пытаясь миновать уютный домик с застывшими розами и парой старичков как можно быстрее. Забегал в дом и только там, заперев дверь на задвижку, спокойно дожидался Душку.


— Уже поздно, — ответила она Мире.

Девочки сидели на лавке в небольшом саду.

Из дома Миры доносились бормотание телевизора и голоса Мириных родителей.

— Мне кажется, что тут нет слова «поздно», — задумчиво сказала Мира. — Сколько здесь уже живу, а ничего не могу понять. Твои родители ссорятся?

Душка задумалась и ответила:

— Да. Кажется, они просто перестали друг друга любить. Хотя и делают вид, что это не так.

— Знаешь, тут вообще нормальный взрослый только один, — поделилась своим наблюдением с Душкой Мира. — Библиотекарь. По крайней мере, он не улыбается так по-идиотски. И еще у него там всякие книжки есть. Интересные.

— А твои родители… они давно ругаются друг с другом?

— С тех пор, как умерла Маринка, — сказала Мира.

— Маринка? — удивилась Душка. — Кто это?

— Моя младшая сестренка. Мама очень хочет уехать отсюда. А папа уже не хочет. Он говорит, что тут теперь Маринкина душа. Но мне кажется, это только отговорка. На самом деле ему тут стало нравиться… — Она усмехнулась.

Душка поняла, что Мира больше не хочет говорить о своих родителях.

— А от чего…

Душка не договорила. Мира посмотрела на нее так странно, что Душка поняла без лишних слов — Мира не скажет ей, почему умерла ее младшая сестра. Не потому, что она не хочет об этом сказать, а потому, что некто запрещает ей говорить об этом вообще.

— Ну, мы идем? — Мира поднялась со скамейки. — А то окончательно стемнеет.

— Пойдем, — вздохнула Душка, и они пошли вдоль аккуратной до невыносимости улочки туда, где виднелось здание городской библиотеки.

* * *

Анна наслаждалась жалкими крохами покоя. Сейчас ей не мешали это делать ни ее вечно недовольный и полупьяный муж, ни даже мысли. Она постаралась их изгнать — нет ничего. Есть только чашка кофе. Есть сигарета. Есть уютная музыка, льющаяся из приемника.

Она устало провела рукой по лбу, убирая выбившуюся прядку. В висящем напротив зеркале она видела лицо, лишь отдаленно напоминающее ее прежнее лицо.

Запавшие глаза и похудевшие щеки. Даже волосы стали жидкими — что-то нет в ней той розовощекой живости соседских старичков…

— Черт возьми, у вас даже воздух не такой уж замечательный, — пробормотала она, с ненавистью глядя на темнеющий вдали лес. Сейчас он казался ей живым, таинственным и угрожающим.

Не то чтобы она ожидала, что из-за кустов вот-вот появятся банальные и смешные «живые мертвецы» из Павликовых дурацких фильмов — нет! Это было бы еще ничего, подумала она, совсем не страшно.

Нет, она боялась чего-то другого.

Самих этих деревьев, которые явно ПОДСЛУШИВАЛИ ее мысли, улавливая даже самые смутные и неясные их движения. Ей казалось, что в их замерших сейчас кронах таится такой же подвох, как и в угрожающем шелесте листьев под порывами ветра.

«А что мы будем делать с этими ребятами, поселившимися в доме с красной черепицей?» — спрашивал дуб, нависший над тополем. «Заманим их в ловушку и позабавимся», — усмехался в ответ тополь, сразу ставший зловещим.

— Ты сходишь с ума или деградируешь, — улыбнулась Анна своему отражению. — Лучше займись уборкой. Сама видишь, что в кухне бог знает что творится.

Присмотревшись, она обратила внимание на то, что внизу, рядом с плинтусами, кто-то из детей развлекался обычным своим дельцем — стремился попортить обои.

— Ах, маленькие негодники, — усмехнулась Анна и, намочив тряпку, наклонилась, чтобы вытереть то, что они там намазали.

Сначала ее удивил цвет.

Это было написано не ручкой!

Она выпрямилась и выдохнула:

— Что за чертовщина?

Анна прекрасно знала, как выглядит запекшаяся кровь.

Это было написано кровью!

— Они что, совсем заигрались в детские страшилки? — пробормотала Анна, снова опускаясь на корточки.

Буквы были корявыми и мелкими. Ей пришлось изрядно поднапрячься, чтобы прочесть написанное.

«Никогда не разговаривай с собой».

Анна не могла отделаться от ощущения, что фраза закончена не была. Что кто-то или что-то помешало автору закончить эту странную формулу, похожую на предсмертную просьбу, на заклинание.

— Никогда не разговаривай с собой, — шепотом повторила Анна и оглянулась вокруг.

Словно тихий вздох пролетел по комнате.

— А дальше? — тихо спросила Анна.

Сейчас ей казалось, что она не одна в комнате. Кто-то еще находился рядом, и, что самое странное, Анна совершенно не боялась этого невидимого существа.

Наоборот.

Ей хотелось, чтобы это невидимое существо оставалось с ней подольше. Что она нуждается в обществе автора этих строчек точно так же, как и он нуждается в ее, Аннином, обществе.

Она перестала чувствовать себя одинокой, потому что…

Она вздохнула. Понимание показалось ей похожим на резкий удар в солнечное сплетение.

— Не дай им сделать из себя Служительницу, — раздался тихий шепот. Как шелест листьев…

Анна резко оглянулась.

— Слу-жи-тель-ни-цу? Кого? Чего?

— Не дай, не дай им сделать этого с собой!

Сейчас голос показался Анне испуганным и исчезающим. Но тем не менее она немного успокоилась. Все ее дурные настроения почти прошли.

Она перестала чувствовать себя одинокой, потому что поняла — еще кто-то боится за нее и за ее детей. И несмотря на то, что он невидим, он рядом. И постарается ей помочь!

«Ты все придумываешь, — устало сказал ей внутренний голос. — Никто вам не сможет помочь. Вы сами не хотите помочь себе, взглянуть правде в глаза…»

— В чем она, правда? — едва слышно спросила Анна. — В чем?

Она знала, что ответа не получит. Она и не хотела знать этот ответ.

Загадочные слова, которые она прочитала в книге, найденной однажды там, в больнице.

«…Мир возник от союза огня и льда. На севере находится царство льда и тумана, это окраина Мидгарда, и отсюда совсем близко к богам. На севере очень холодно, а внизу — на юге — жарко, там царит огонь. Там живут огненные великаны, которые дают миру энергию огня и в конце времени разрушат его все тем же огнем. Весь Мидгард омывается всемирным океаном. В нем обитает гигантское чудовище, змей Мидгарда, опоясывающий своим телом весь мир и кусающий себя за хвост. Этого змея иногда еще называют германским Уробором…»

И она вспомнила, что на дверях больницы и везде, в самых неожиданных местах, ей встречался этот самый Уробор — змея, кусающая себя за хвост. Она даже спрашивала, что это означает. И Ариадна ответила ей, что это — символ.

— Стилизованный символ Уробора, выполненный в виде шестиугольника — бензольного кольца, символизирующего химическую компоненту, в понимании современного представления о взаимосвязи химии и природы, химии и человека, его здоровья. Наш Уробор символизирует взаимосвязь всего сущего и химии. В современном мире к химической компоненте следует подходить очень ответственно. Иначе, согласуясь с цикличностью и всеобщей взаимосвязанностью в природе, химия будет больно и коварно бить по человеку, нападая с неожиданных сторон. К сожалению, в нашей стране мы все больше и больше это видим.

Иногда она говорила долго и непонятно, эта Ариадна. И тогда, в такие моменты, Анне начинало казаться, что это не она — кто-то говорит за нее мерным голосом.

«И за меня тоже так начнут говорить, — подумала она. — Или уже говорят? Кто? Этот ужасный змей, кусающий сам себя?»

— Образ глупого человека, который сам попадает в ловушку, «за демонами следом».

Она пробормотала это едва слышно и все-таки вздрогнула, оглядываясь — последнее время ее почти не оставлял страх быть… подслушанной.

* * *

Начинало темнеть, и Игорь с ужасом понял, что ему придется провести в лесу еще одну ночь.

— Если кому рассказать, на какие я иду подвиги ради тебя, Ритка, боюсь, меня поднимут на смех… Это будто и не я, а какой-то идиотский «последний романтик». Брожу по лесу, ищу какую-то неизвестную Пустошь, как пустыню. Иногда мне мерещится мальчик с собакой, который не разговаривает со мной, — поведение нетактичное, даже если он и пришелец. Может, этот парень вообще инопланетянин и заманивает меня на полигон? Меня упрут на фиг и будут анализировать… И что самое поганое, я даже не могу вернуться, потому что из ослиного упрямства забрел слишком далеко от входа, и теперь мне остается только одно — все-таки найти выход, найти тебя и малышку!

Он начал разводить костер. Из промокшего от снега валежника. Занятие выходило тяжелое и занудное, но Игорь все-таки умудрился добиться слабенького огня и присел на корточки, грея озябшие руки.

Теперь у него снова отросла борода, а волосы он подвязал шейным платком, отчего стал похож на бродячего хиппи в бандане.

— Единственным плюсом в путешествии невесть куда можно считать то, что я уже вечность не пью. Поскольку в этой местности не предусмотрены бары, — усмехнулся он. — И куда подевался парень, черт его дери? Мог бы появляться хоть время от времени…

Деревья прошептали неясную угрозу, и Игорь не замедлил откликнуться — ругаться ведь тоже как разговаривать:

— Да вот сейчас прямо испугаюсь вас! Шепчите что угодно и сколько угодно! Десант не сдается! Вам не повезло, ребята, вы встретились с самым упрямым типом на этой планете! Могли бы подыскать для опытов более нормальное существо! Которое начало бы метаться, просить пощады, а то выбрали меня… Ваша беда в том, что я, к вашему горькому сожалению, абсолютно не способен относиться к жизни серьезно!

Он закурил, радуясь, что догадался затариться целым блоком. Впрочем, через некоторое время они кончатся, эти вонючки. И тогда, если он к тому времени не обнаружит Старую Пустошь, он будет вынужден бросить курить, а это в его планы не входило!

— Может быть, это был скрытый промысл Господень? Ну, не хочет раб Божий Игорь по своей воле отучиться от дурного! Значит, засунем его в этот сраный лес, из которого явно нет выхода, и пусть бросает! Пока не бросит, из лесу не выйдет! Такой вот расклад, «товарисчи», как говаривал людоед Момбасса, дожевывая ногу верного соратника по партии!

Где-то на верхних нотах простонала выпь, но Игорь только отмахнулся:

— Заткнись, родная! Мне настолько тошно, что даже ты не сможешь ухудшить своими воплями мое положение!

Он рассмеялся.

Смех отозвался в лесу эхом, деформировав звук до неузнаваемости.

Будто несколько бесов на разные лады, издеваясь, передразнили его из многих лесных уголков.

Может быть, это напугало бы кого угодно, но не Игоря. Игорь только усмехнулся и продолжал спокойно смотреть на красноватый огонек костра, изредка подкидывая туда подсушенные ветки хвороста. «Да знаю я, что вы есть, — подумал он. — Как комары. Не больше. Но я знаю еще одну вещь, которой меня научили долгие годы службы в храме, — не стоит обращать на вас внимания. Именно это вам не нравится больше всего. Когда на вас просто не реагируют. Вы лишаетесь тогда своей любимой игры, своей детской кашки, без которой не можете существовать. Страха».

Он посмотрел в небо, постепенно окрашивающееся синим цветом.

— Я прав, Господи? — улыбнулся он. — А ежели я прав, значит, мы доберемся до этого дурного места под названием Старая Пустошь и украдем оттуда Ритку, как рыцарь прекрасную даму.

«Если, конечно, эта самая Пустошь существует в природе и если Ритка находится именно там, потому что вполне может оказаться, что я совсем и не прав, — подумал он. — Но утро вечера мудренее. Поэтому переживем-ка ночь, чтобы посмотреть, что решил преподнести нам новый день…»

* * *

— Вот уж невезуха так невезуха. — Мира пнула ногой запертую дверь.

Белый листок, прикрепленный к окошку, оповещал, что библиотека закрыта.

— Он уехал. Он один отсюда уезжает. И приезжает снова, — задумчиво и печально проговорила девочка, и ее лисья мордашка стала забавной и печальной, как у плюшевой игрушки.

— А почему ты так расстраиваешься? — удивилась Душка. — Ну, уехал. Ведь приедет же.

— Тебе этого не понять, — проговорила Мира. — Он единственный, с кем я могу говорить о Маринке. И вообще о том, что со мной будет.

— А ты знаешь, что с тобой будет? — спросила Душка.

— Знаю, — мрачно проговорила Мира. — Это все знают, но боятся поверить. Разве у тебя никогда не бывает видений будущего?

Душка задумалась. Наверное, да. Наверное, такие видения у нее появляются. Но ведь и мама, и папа говорят, что это всего лишь фантазии…

— Не знаю, — честно ответила она. — Я не помню их.

— Потому что ты БОИШЬСЯ их запомнить, — мрачно сказала Мира, разглядывая обломанный ноготь на большом пальце, — просто дрейфишь посмотреть своей Смерти в глаза.

— Неправда, — возразила Душка. — Вообще бабушка говорила, что о нашем будущем дано знать только Господу Богу. Людям этого знать не надо.

— Это ты так считаешь и твоя бабушка. А они считают иначе…

— Кто это — они?

Мира замешкалась.

— Они, — просто повторила она. — Ты еще пока не их. Не до конца их. Но очень скоро ты станешь такой же разумной, как они. Ты перестанешь быть ребенком. Станешь серой тенью…

— Знаешь, — Мира отчего-то стала раздражать Душку. И она заговорила резко, может быть, даже чересчур резко, — с тобой ужасно скучно и глупо. С Павликом куда интереснее, хотя он и младше тебя. Так что не в возрасте дело, а в уме.

Она повернулась, чтобы вернуться к дому, и тут ей в спину, как кинжал, ударили злые и холодные слова:

— Дни твоего драгоценного Павлика сочтены…

Душка вздрогнула. Медленно обернувшись, она почувствовала растерянность.

Глаза Миры были совсем не злыми. Нет, она не собиралась сделать Душке больно своим дурацким предсказанием!

Она смотрела на Душку очень грустно, как взрослый, знающий нечто такое, о чем еще не догадывается ребенок.

— Неправда! — горячо проговорила Душка. — Я не верю тебе!

— Я тоже не верила, — устало сказала Мира. — Когда Маринки не стало. Маленькие дети не возвращаются…

Сказав так, она повернулась и пошла вдаль по улице, оставив Душку совсем одну перед странностью и безжалостностью своей недосказанной мысли.

* * *

Он закрыл глаза.

Завладеть статуэтками…

Ради этого он рискнет поиграть в эту игру.

Потому что старуха и сама не ведает, что все в ее руках. Улыбка растянула его губы, превращая лицо в странную, жуткую маску.

Старая Пустошь…

Он рассмеялся. Попытаться переиграть Великого Игрока? Если он сможет это сделать, он поднимется на еще одну ступень в иерархии, которую придумал Великий Игрок.

Жаль, что никому не дано увидеть его истинного лица, как не дано увидеть собственное истинное лицо.

Зеркала всегда лгут, готовые выдать желаемое за действительное. Они учатся у зеркал так же беспардонно лгать, играя с людьми в прятки.

Машина остановилась возле его дома. Выйдя, он поднялся к себе и зажег свет. Электрический свет ударил по глазам, ослепляя. Лишая мир таинственной сути.

Он резко щелкнул выключателем, погружая комнату назад, во мрак, потом, чиркнув спичкой, зажег три свечи.

Зеркало в старинной раме осветилось, начиная свое вранье о нем.

Закрыв глаза, он пробормотал что-то непонятное.

— Vulgus vult decipi — ergo decipiator!

Толпа хочет быть обманутой — так обманывай…

Произнеся это вслух, он заставил себя почувствовать, как переступает через порог разума. Освобождаясь от цепей рассудка, он вышел в пустоту — сначала дрожа от темноты и холода, но постепенно привыкая к этому состоянию.

Для того чтобы узнать тайну, ему довольно часто приходилось переступать сей «порог», и он почти привык к этому.

Зато теперь он знал, как выглядит Смерть, и уже не боялся ее. Он начал погружаться в темноту, как погружаются в сон. Через несколько мгновений его разум полностью отключился, и он почувствовал, как летит над землей подобно птице. Внизу простирался темный лес, казавшийся ему воплощением Великой Магии, а еще через некоторое время он увидел странную поляну.

Огромная, она своей формой напоминала абрис свернувшейся в кольцо огромной Змеи.

И оттуда исходило странное свечение, притягивающее к себе его душу.

Он попытался сопротивляться, но разрушительные волны уже достигли его мозга.

Резкая боль, вспыхнув, заставила его закричать. С ужасом он понял, что падает. Конвульсивными движениями скрючившихся пальцев он попытался уцепиться за воздух.

Земля приближалась, на этот раз неся ему настоящую Смерть…

* * *

Постояв еще немного, Душка пожала плечами и уже собралась уходить, как вдруг, повернувшись, столкнулась с высоким мужчиной, рассматривающим ее с интересом. В его больших серых глазах присутствовал явный интерес к ней, и Душке он показался весьма симпатичным — последнее время ею никто особо не интересовался. Душка даже начинала привыкать к тому, что она живет внутри самой себя, как в огромном стеклянном шаре. Ее мысли плавали там, неспешно возвращаясь к ней, не соприкасаясь с другими мыслями, и ей начинало даже казаться, что она уже все-все знает, и незачем идти дальше, пытаясь понять окружающий мир, потому что она и так все знает, и на самом деле весь мир просто ее собственный стеклянный шар.

И еще ей иногда казалось, что и окружающие ее люди живут точно в таких же невидимых стеклянных шарах, им кажется, что они свободны и знают все наперед, как и Душка, только в глазах их застыли боль и непонимание, но так как их глаза прикрыты едва видимой пленкой равнодушия, кажется, что они счастливы.

А этот мужчина был немного другим. Не то чтобы он вызывал симпатию. Нет… Душка назвала бы это вспыхнувшее чувство иначе.

Интерес.

— Ты ко мне? — спросил мужчина приятным низким голосом.

— Мы с моей подругой хотели в библиотеку, но она ушла, — сказала Душка. — Понимаете, библиотека оказалась закрытой, и Мира решила, что это последний удар в ее сегодняшней жизни…

— А, ты приходила вместе с моей Мирой. — Мужчина улыбнулся. — Ты ведь ее новая подружка, с таким странным именем?

— Это не имя, а прозвище, — сообщила Душка. — Вообще-то меня звать Дашей.

— Мне больше нравится Душка. — Он протянул ей руку. — Меня зовут Юлиан. Давай обойдемся без отчества — оно у меня совершенно не подходит к имени. Если тебя интересует библиотека, пошли, посмотрим мои книги…

Он открыл дверь.

«Меня куда больше интересуете вы», — подумала Душка и поняла, что он уловил ее мысль, но постарался скрыть это от нее.

Его высокая фигура скрылась в коридоре, и на мгновение показалась рука, приглашающая Душку проследовать за ним.

Она вошла, робко оглядываясь, и остановилась, присвистнув от восхищения.

Такого великолепия она еще не видела!

Вся стена была закрыта стеллажами, и на каждой из полок томились в ожидании такие книжки, что у девочки захватило дух.

Но главным чудом было не это!

Прямо с потолка свисал огромный стеклянный шар, о котором Душка мечтала с тех самых пор, как увидела его в какой-то американской сказке.

Шар был огромный, с точной копией Старой Пустоши, и внутри него кружился снег, такой красивый и искрящийся, что Душке он показался настоящим.

— Какое чудо! — воскликнула девочка, подходя к шару и восторженно наблюдая за медленным кружением снежинок над маленькими домами — точными копиями домиков, в которых жили они.

— Все как на самом деле, да? — тихо спросил хозяин этого чудесного шара и засмеялся. — Великий мастер сделал это. Жаль, что его уже нет в живых…

— Я мечтала о таком, только маленьком, — призналась Душка, не в силах оторвать глаз от этого великолепия.

— Думаю, это не проблема. Что-нибудь придумаем. А пока позвольте предложить вам чаю, моя маленькая леди.

Он странно говорил — немного насмешливо, снисходительно, как с маленькой, но Душка не чувствовала обиды. Наоборот, она теперь понимала Миру. В этом городке только странный библиотекарь Юлиан был нормальным и естественным.

Она еще не могла понять, почему он такой в этом царстве надетых масок, но уже почти понимала, что в нем так привлекает.

Отсутствие страха.

Даже ее мать, бесстрашная женщина, теперь вздрагивала и оглядывалась. Отец стал совершенно другим и не обращал на них с Павликом никакого внимания. А сам Павлик…

Сейчас Душка подумала о братишке почти с ненавистью. Именно он взваливал на ее плечи тяжелое бремя ответственности за себя. Душкины плечи просто трещали от этого. Если ее хотя бы спросили, хочется ли ей за кого-нибудь отвечать? В конце концов, может быть, ей самой хочется, чтобы о ней заботились, как о маленькой? Не такая уж она и большая, в самом деле…

Разве Павлик намного ее младше? Тогда почему ему позволяется быть маленьким и слабым, а ей — нет?!

И только этот симпатичный дядька относился к Душке как к нормальной девочке — с мягкой снисходительностью.

Он просто позволял Душке немного расслабиться, и она была благодарна ему за эту краткую передышку.

* * *

Павлик устал сидеть один и делать вид, что он играет. Прислушиваясь к голосам, иногда резко звучащим в гостиной, он понял, что Душки еще нет дома.

Только мама и папа.

Папа куда-то собирался, и мама не хотела, чтобы он уходил. Поэтому она кричала. А Павлик не любил, когда мама начинает кричать.

Он притаился в уголке.

— Отвяжись! — прокричал внизу отец. — Я сойду с ума в твоем обществе!

Павлик съежился. Раньше они мечтали побыть одни, с горечью подумал он. Но сейчас это «раньше» отодвинулось. Этого самого «раньше» почти не было видно за серым и страшным «сегодня». «Раньше у тебя был брат, мать, отец, сестра и большущая собака, — подумал Павлик, дергая Бадхетта за лапу. — А теперь у тебя только сестра и этот бессловесный мишка. Который все равно помочь тебе ничем не собирается».

Он посмотрел в добрую плюшевую физиономию почти с ненавистью. И, размахнувшись, кинул несчастного медвежонка в угол.

— Я тебя ненавижу! — кричала внизу мать. — Я тебя не хочу больше видеть!

После этого она заплакала.

— Я тебя не-на-ви-жу, — прошептал малыш, глядя на Бадхетта. — Я тебя ОЧЕНЬ ненавижу!

И, обняв колени руками, мрачно уставился в окно, за которым был виден голубоватый свет в окнах стариков Амировых.

* * *

В доме напротив двое стариков посмотрели друг на друга. До этого они сидели, сложив руки на коленях, и напоминали восковые фигуры из Музея мадам Тюссо.

— Скоро? — с надеждой спросил старик.

— Скоро, — прошелестела старуха, нервно улыбнувшись. — Кажется, скоро…

* * *

В библиотеке горел свет настольной лампы, освещая огромный шар, похожий на маленький воздушный мир. Душка не могла оторвать от него глаз и улыбалась, наблюдая, как медленно кружится снег, словно настоящий, и так тихо и спокойно было на душе, все забывалось, растворялось там, в этих медленно кружащих белых хлопьях.

— И я иногда не знаю, что со мной происходит, но я будто раздваиваюсь, — говорила Душка, удивляясь немного тому, что она так откровенна с этим незнакомым человеком. Более того, ей приятно говорить с ним. Она как будто забыла про то, что ее ждут дома. Сейчас дом казался ей ненужной иллюзией — реальным был только вот этот шар со снегом, этот человек с мудрыми глазами, обилие книг — старинных, с тисненными золотом обложками, многие книги были на других языках и оттого казались Душке значительными и загадочными, — и странный чай с привкусом травы, с каждым глотком которого все больше и больше успокаивалась и словно засыпала Душкина тревожная душа.

Он кивнул.

— Со мной такое было. Это не страшно. Вот, посмотри.

Он встал и подошел к книжному шкафу. Достал оттуда странную маску — у нее было два лица. Одну сторону растягивали в усмешке губы, а вторая плакала.

— Знаешь, что это такое?

— Да, — кивнула Душка. — Я видела такую на театре в городе.

— Правильно, — улыбнулся ее странный собеседник. — Это Двуликий Янус. Самое верное древнее изображение нашей Души. Посмотри — добро и зло. Они соседствуют, одно усмехаясь, а другое — плача о нас. Поэтому человечку так тяжело жить в подлунном мире. Он рвется на две части и не понимает, как ему сделать свою жизнь более простой и понятной. Как объединить две части этой маски в одно целое — в собственное лицо…

— Ну, это не сложно, — рассмеялась девочка. — Надо просто выбрать одну из сторон. Желательно…

Она осеклась. Еще недавно она точно знала, какую сторону души следует избрать. Но сейчас все стало сложнее.

— Ну? — Он улыбался, забавляясь ее замешательством. — Какую же из сторон выбрать ЖЕЛАТЕЛЬНО?

— Я пока еще не знаю, — призналась Душка. — Знала раньше, но теперь все изменилось. Теперь в этом городке все стало таким сложным, что я стараюсь не думать о всяких там смыслах жизни.

И она нахмурилась, потому что ей показалось, что этими словами она немножечко предала бабушку, Павлика и Мишку с Арантой.

— Не знаю, — едва слышно прошептала она, чувствуя, как против ее воли на глазах появляются слезы.

Он кивнул, едва улыбнулся и сказал:

— Вот и большинство людей так же. Не знает, что выбрать. И — не знает, что же в конечном итоге окажется добром, а что злом… Так и получается, что люди всю жизнь обречены искать ответ на этот вопрос и ощущать себя несчастными даже тогда, когда они счастливы. Это ведь несправедливо, правда?

Она ничего не ответила. Ей вспомнилось, как бабушка сказала как-то: «Счастье идущего в пути», и ей очень захотелось ответить так же, но почему-то она угадала, что ее приятный собеседник ждет совсем другого ответа и — расстроится, а ей совсем не хотелось его огорчать!

— Я еще не знаю, — тихонечко сказала она, выбирая из двух вариантов средний, чтобы никого не огорчить. — Наверное, я скоро пойму это, но пока… Нет. Пока я этого не понимаю.

И улыбнулась ему, почему-то понимая, что он догадался о тщательно спрятанном ею ответе.


Игорь шел по какой-то странной местности — вокруг него был густой лес, но безжизненный, застывший, успокоившийся навеки.

Он дошел до узкой высохшей речки — такие называются «старицами», вспомнил он, и почему-то ему показалось, что от ромашек на берегу, полувысохших, безжизненных, пахло сладковатым ладаном, как в песенке: «От ромашек цветов пахнет ладаном из ада», и в самом деле ему казалось, что это место напоминает ад, который изо всех сил пытается выглядеть раем, но у него не получается.

Было немного неуютно, он огляделся вокруг, пытаясь понять, где он находится, или увидеть хотя бы одно живое существо, но откуда-то он знал, что все его попытки — напрасны. Мир вокруг словно застыл, как на картине, и картина была написана очень хорошо, но дыхания-то не было…

Он даже подумал, что как-то тихо и незаметно для себя умер и теперь оказался в вечности…

Нет, вокруг было тихо, живописно, красиво, и эта старица, и мостик — старинный, с какой-то надписью… Игорь подошел поближе, присмотрелся. Надпись была полустерта, покрыта пылью — «вековой», усмехнулся он, протянул ладонь, чтобы стереть этот «мертвый слой», освободить крупные, выбитые буквы, и почему-то отдернул руку.

Там, внизу, у самого основания, он увидел барельеф — змея, кусающаяся свой хвост. Почему-то ему сначала показалось, что эта змея — живая, что она смотрит на него, пытаясь загипнотизировать, но он тут же пришел в себя, рассмеялся, сказав себе — ну да, вот до чего могут довести людей глупые фантазии и мертвая, слишком мертвая, тишина.

Да, слишком тихо было вокруг, только где-то далеко отвечала на безмолвный вопрос о сроках жизни кукушка. Речка тоже была застывшей и мертвой. Да и кукушка напоминала механическую, потому что куковала мерно и непрестанно.

Он подошел к мосту и присел на корточки, чтобы лучше видеть надпись.

Она была почти вся покрыта грязью, буквы истерлись, но ему удалось разобрать слова.

— Мост был построен в 1765 году, — прошептал он. — Старенький совсем… Говорят, эта дорога ведет в…

Он замолчал, потому что даже шепот показался ему громким в этой пустоте и тишине, и ему послышался тихий женский голос, похожий на Ритий:

— Эта дорога ведет в ад…

Он оглянулся, вздрогнув, потом рассмеялся.

«Бог знает какие мысли могут прийти в таком гнилом месте», — сказал он себе.

— В Старую Пустошь, — едва слышно проговорил он. — Всего лишь.

И провел рукой по лбу — что с ним сегодня? Конечно, глупо думать, что напряжение последних дней пройдет бесследно. Конечно, он перенервничал. И устал… Вот ему и мерещится…

— Ну вот, а мы туда и собирались, — рассмеялся он, пытаясь смехом прогнать из души страх. — А внизу что написано?

Там было написано непонятно, но он сумел прочитать и эти слова.

Ему почему-то не хотелось произносить их вслух. Как будто, если они вырвутся на волю, они перестанут быть только словами, станут реальными, обретут смысл, которого Игорь пока не видел, но уже почувствовал, что именно в нем таится грозное предупреждение.

«Когда мухи съедают душу, они принимаются за тело…» Бред какой-то!

Где-то в глубине леса продолжала куковать кукушка. Судя по ее предсказаниям, он должен был жить вечно.

Он приблизил лицо к цветам… Да, этот запах действительно был — немного приторный, сладковатый запах ладана, но не такой, как в церкви. И уж совсем не такой, как у ромашек. Этот ладан пахнул так, как пахло в комнате, где лежало тело его бабушки. Он тогда был совсем маленький, но ему запомнился этот странный запах, навсегда связавшийся в его воображении со смертью…

Эти ромашки пахли именно таким запахом. Он отпрянул, часть цветов от резкого движения осталась в его ладонях, Игорь отбросил их.

Надо было двигаться. Куда угодно. Ему начало казаться, что, когда он стоит на месте, он становится частицей этой ужасной, томительной вечности.

Вдалеке был виден храм без купола, скорее развалины, — он зашагал туда.

«В конце концов, наличие здесь церкви, пусть и полуразрушенной, говорит о том, что, может быть, все не так и страшно», — подумал он.

Он почти успокоился, даже начал насвистывать мелодию «Алабамы» — ай телл ю, ви маст дай. «Ну да, конечно, песенка прямо в тему», — подумалось ему, и он рассмеялся.

Храм стоял на пригорке. Поселок же расположился немного дальше, на равнине. Когда он подошел ближе и остановился, стало заметно, что стены храма обветшали и заросли. Темные пятна и трещины испещрили стены. А вокруг — и внутри — росли ромашки. Их было так много — целые ромашковые луга, и Игорь откуда-то знал, что ромашки эти тоже пахнут ладаном. Но почему-то сейчас это не настораживало его, словно он уже привыкал к этому запаху. Как и к вечной кукушке.

Он вошел внутрь. Сердце сжала холодная руки тоски. Стены храма были обезображены. Кое-где остались фрески, но у всех святых были выколоты глаза. Словно кто-то не хотел, чтоб они смотрели. Кто-то хотел, чтоб они ослепли…

Он остановился перед одной из фресок — женщина держала на руках ребенка, а над ними… Он почему-то догадался, что раньше над их головами была радуга, нимб. Но эту радугу кто-то уничтожил, точно так же, как уничтожал глаза.

И в то же время Игоря не покидало ощущение, что все это — осталось, что они на него смотрят…

Он поднял голову. Там, где раньше был купол, теперь зияла дыра. И прямо над его головой сейчас было огромное белое облако, похожее на крылья ангела. И еще одно — немного дальше, похожее на огромную белую собаку или волка.

— Господи, как жаль, — прошептал Игорь. — Зачем они так поступили с этой красотой?

«…пепел на Пустоши падет к праху, мрак поглотит сущее…»

Слова пришли откуда-то изнутри, он даже не помнил, откуда взялась эта чужая мысль, цитата.

Пожал плечами. Вышел из этого храма и удивился, что теперь вокруг стало темно, так темно, словно на это место упала ночь, в то время как другие места на этой земле пока еще окружены светом, но эта тьма расползается уже, как огромная черная дыра, стараясь поглотить своей утробой все больше и больше пространства, подчинить себе все новые и новые территории…

«…пепел на Пустоши падет к праху, мрак поглотит сущее…»

Он невольно вздрогнул, прищурился, пытаясь рассмотреть дорогу, но видел только яркую неоновую табличку, на которой было написано огромными буквами: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СТАРУЮ ПУСТОШЬ!» И — чуть ниже, по-английски: «WELCOME ТО ETERNAL EMPTINESS!»

У него вдруг резко заболели глаза, закружилась голова, он пошатнулся, и…


Ему все еще казалось, что он там. Голова продолжала кружиться.

Лес наполнился голосами.

Игорь проснулся оттого, что ясно услышал их — смеющиеся и тихие. Детские голоса наполняли лес, как будто по нему забегали стаи маленьких эльфов.

— Не догонишь, не догонишь, не догонишь… — дразнил звонкий голосок, удаляющийся со смехом, похожим на звон колокольчиков.

— Сашка, прекрати. — Голосок девочки звучал обиженно. Малышка явно не выговаривала букву «р».

— Надо торопиться…

Этот голос прозвучал над самым ухом и принадлежал подростку.

Игорь открыл глаза. Голоса исчезли.

Прямо перед ним стоял тот самый парнишка со станции, а рядом сидел сенбернар, не сводя с Игоря умных и печальных глаз.

— Куда?

— В Старую Пустошь. Вставай, у нас остается очень мало времени…

Мальчик свистом подозвал собаку, и они пошли в глубь леса.

«Да пошли бы вы подальше», — подумал Игорь, но, почувствовав, что не может сопротивляться, встал, накинул на плечо свою сумку и двинулся за ними.

Его сон все не выходил из головы, хотя он был рад, что это только сон.

Или — нет?

* * *

Бабушка спустилась вниз, услышав шорох в гостиной.

Холод встретил ее, заставляя поежиться.

Она включила свет и вздрогнула.

Фигурки снова стояли лицом к комнате, но это было еще не самое страшное!

Змей, который раньше спокойно спал в руках женщины, теперь сполз к ее ногам и, повернув голову, смотрел на бабушку!

Более того, он УСМЕХАЛСЯ!

Ей даже показалось, что маленький язычок с раздвоенным концом на мгновение выглянул из черной пасти и так же быстро спрятался назад.

Сомнений не было — ее бывший товарищ не смог справиться!

Что же это за Старая Пустошь? И почему она так связана с этими зловещими маленькими посланцами ада, воплощенными рукой мастера-язычника?

— Чертовы отродья, — проворчала она. — Чертовы отродья…

Подойдя поближе, она схватила фигурку женщины и, размахнувшись, бросила ее в горящий камин. За ней полетели фигурки толстячка и эбонитового юноши.

Огонь вспыхнул, и старухе послышались крики.

В криках было столько боли и ярости, что она закрыла уши руками, стараясь не слышать этих полузвериных воплей, загородиться от них.

— Я покончила с вами, — пробормотала она. — И теперь нам всем станет легче…

Она пыталась успокоить себя. Но неотступно преследовавшая мысль, что она только начала игру, которая неизвестно чем закончится, потому что НЕЛЬЗЯ было швырять фигурку просто так в огонь, — эта мысль не давала ей долго заснуть, а когда ей все-таки удалось отключиться, перед глазами сразу встала Женщина со Змеем, и толстячок, и эбонитовый юноша. Все они смотрели на старуху и улыбались, как бы говоря ей: «А поиграй-ка с нами еще, чтобы посмотреть, кто из нас сильнее! Поиграй-ка с нами в НАШУ игру!»

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги