Слуги и снег

ВТОРОЙ АКТ

Белая гостиная. За огромным окном (занавешенным в первом акте) залитые солнцем снежные просторы. Виден двор, могила бывшего хозяина, церковь, лес. БАЗИЛЬ снова в костюме для верховой езды, в высоких сапогах; в руках у него хлыст. Он сидит около ГРЮНДИХА, за столом, заваленным бумагами.

ГРЮНДИХ. Вы, вероятно, не разбираетесь в двойной бухгалтерии, сэр?

БАЗИЛЬ (думает о другом). Боюсь, что нет.

ГРЮНДИХ. Ну, зато Питер Джек разбирается, он вам все объяснит, не беспокойтесь. Тут вот у нас отчетность за прошлый год, все поделено по статьям дохода. Вот здесь домашнее хозяйство, в этой таблице. А здесь лесные угодья. Остальное, глядите, – рогатый скот…

БАЗИЛЬ. Значит, вы полагаете – это несерьезно?

ГРЮНДИХ. Совершенная ерунда, сэр. Эти крестьяне не только бесчестны, они вообще несусветные дикари. Особенно зимой. Жена с дочкой утверждают, будто зимой и я отсюда сам не свой возвращаюсь. Дразнят, ума, говорят, лишился. А эти крестьяне… Они сами порой не различают, где приврали, где нафантазировали. Скажут слово – за чистую монету принимают.

БАЗИЛЬ. Значит, вы думаете, слуги выдумали – про убийство?

ГРЮНДИХ. Несомненно. Очень в их духе. Жуткие проныры и эгоисты, во всем. свою выгоду ищут. Деньги хотят у вас выудить – вот что за этим стоит.

БАЗИЛЬ. Но это так не похоже на Питера Джека, на Ханса Джозефа, на отца Амброуза…

ГРЮНДИХ. Священник в этой шайке наихудший. Эти божьи слуги, деревенские священнички, вечно в обносках ходят, этакие честняги-скромняги. А в девяти случаях из десяти они местные вампиры, ростовщики, жертв своих сосут-потрошат почем зря.

БАЗИЛЬ. Не знаю, что и думать. Такое яркое, солнечное утро – все кажется дурным сном.

ГРЮНДИХ. Не волнуйтесь, сэр, все образуется и позабудется.

БАЗИЛЬ. Вы, вероятно, уедете теперь, раз погода поменялась.

ГРЮНДИХ. Да, да, сэр, сегодня же. Приятно, знаете ли, прокатиться на санях в такой день, – солнце освещает макушки деревьев, дорога блестит. Я, конечно, закутаюсь основательно.

БАЗИЛЬ. Все-таки не верится, что они вчера врали. Нет, на Питера Джека непохоже. Надо выяснить все – до конца.

ГРЮНДИХ. Этого решительно не следует делать, сэр. Не стоит перевозбуждать их. Я бы на вашем месте отступился.

БАЗИЛЬ. Но, допустим, этот ужас, это преступление действительно было!

ГРЮНДИХ. Допустим, сэр, допустим. От них все равно ответа не добиться. Нагородят с три короба, а мы разбирайся. Чушь несусветная, все сто крат преувеличено. Им главное – денег из вас побольше вытрясти. Послушайтесь моего совета, сэр, забудьте эту историю.

БАЗИЛЬ. Но я не могу!

ГРЮНДИХ. Знаете пословицу: "не буди лихо, пока оно тихо". Очень верно подмечено.

БАЗИЛЬ. Кроме того… после вчерашнего… Они теперь знают, что я узнал, и будут ждать какого-то поступка.

ГРЮНДИХ. А может, наоборот, сэр? Может, они ждут, чтоб вы пропустили все мимо ушей? Я, кстати, так бы и сделал. И если кто-нибудь из них наберется наглости и напомнит, разговор не поддерживайте. Скажите, что не знаете, о чем идет речь. Они поймут, что от вас ничего не добьешься, и тут же успокоятся.

Входит Ориана, одетая для прогулки.

БАЗИЛЬ. Ориана, господин Грюндих считает, что нам не стоит принимать происшедшее близко к сердцу. Он полагает, что слуги могли все это выдумать.

ГРЮНДИХ. Или преувеличить. Не волнуйтесь попусту. Это несусветные люди.

ОРИАНА. Я и сама пришла к такому выводу, господин Грюндих. И с Фредериком утром поговорила. Он очень спокойный, рассудительный человек, я с ним прямо душой отдыхаю. Короче, мы решили не обращать внимания.

БАЗИЛЬ. Вот и господин Грюндих советует.

ГРЮНДИХ. Совершенно верно, мадам. Слуги – нахалы и хамы.

ОРИАНА. Базиль, мне думается, зря ты с ними накоротке и даешь слишком много воли. Они распустились. Верно, господин Грюндих?

ГРЮНДИХ. Совершенно справедливо.

ОРИАНА. Надо держаться отстраненно. С какой стати посвящать их в свои мысли? Почему они смеют говорить с тобой как с равным? Немудрено, что их заносит.

ГРЮНДИХ. Совершенно согласен. В вашем положении надо быть поскрытнее.

ОРИАНА. Вот сейчас, Базиль, у тебя и в самом деле есть шанс утвердить свою власть. И не надо для этого отдавать на расправу цыгана, нет, – сейчас надо поступить более осмысленно, так, чтоб они прониклись уважением к тебе – раз и навсегда. Покажи, что их бред тебя ничуть не взволновал, что ты ничего не намерен делать, и хватит набиваться к ним в друзья. Они же вчера просто обнаглели!

БАЗИЛЬ. Но, допустим, отец и вправду убил Фрэнсиса Джеймса?

ОРИАНА. Я уверена, что нет. Да и нам-то что за дело?

ГРЮНДИХ. Ее милость абсолютно права.

БАЗИЛЬ. Ты на прогулку, Ориана?

ОРИАНА. Да. В такой чудный день не грех прокатиться. Я засиделась в четырех стенах – с самого приезда носа на улицу не высовывала. Я приказала заложить большие сани. Сейчас подадут.

Слышен звон бубенцов.

ГРЮНДИХ. Лучшая дорога – мимо мельницы и озера. Кучер знает. Озеро подо льдом изумительно красиво, камышинки торчат, замерзшие, розово так мерцают. И важно вышагивают водяные птицы.

ОРИАНА. Вы прямо поэт, господин Грюндих. Но сегодня утром и впрямь все кажется светлым и радостным. Какое счастье, что я на природе. Базиль, ты рад, что я рада?

БАЗИЛЬ. Да, дорогая, конечно!

ОРИАНА. Ну ладно, пока. Прислушайся к господину Грюндиху. Он в здешних нравах разбирается получше твоего. И плохого не посоветует.

В ы х о д и т.

БАЗИЛЬ. Хотел бы я знать, что делать.

ГРЮНДИХ. Сэр, извольте взглянуть еще в эти книги.

БАЗИЛЬ. Да, да, разумеется. А когда закончим, я пойду в людскую к слугам.

ГРЮНДИХ. Весьма неразумно, сэр, весьма. Ваш батюшка и дороги туда не знал.

БАЗИЛЬ. Да? В таком случае пойду непременно!

Л ю д с к а я.

Идет месса. Запах ладана. В тумане смутно различимо огромное множество людей, стоящих на коленях. Мощное, торжественное, мелодически простое песнопение. Едва виден отец АМБРОУЗ, он дирижирует.

Входит БАЗИЛЬ. Все мгновенно смолкают. Богослужение прекращается. Люди растворяются во тьме, за исключением отца АМБРОУЗА. ПИТЕРА ДЖЕКА и ХАНСА ДЖОЗЕФА.

БАЗИЛЬ. Простите. Я не знал, что идет месса. У меня и в мыслях не было вас прерывать… И все ушли, так сразу… Простите, Бога ради… я не…

АМБРОУЗ. Ничего страшного, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Питер Джек, могу я с тобой поговорить?

О с т а л ь н ы м.

Нет, нет, не уходите… То, что вы вчера сказали, – это серьезно?

ПИТЕР ДЖЕК. Что значит – серьезно?

БАЗИЛЬ. Ну, это действительно случилось? Это не вымысел? Не шутка?

ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ возмущенно молчат.

АМБРОУЗ. (помолчав). Это правда.

БАЗИЛЬ. Простите, что я снова об этом… Но надо, надо разобраться. Я сначала думал – открытое расследование, в присутствии всех слуг, как подобает. Но потом я все взвесил и понял, что ты, Питер, прав, – сделанного не воротишь, и благоразумнее не будоражить людей. Однако ситуация требует все же некого разрешения, и, думаю, лучше уладить дело в уком кругу, оно касается меня и близких покойного… то есть тебя, Питер, Ханса Джозефа, Максима и Марины.

ПИТЕР ДЖЕК. Что вы задумали, ваша милость?

БАЗИЛЬ. Ну, единственный способ хоть как-то возместить вам ущерб – это, насколько я понимаю, способ материальный. Так сказать, финансовый. Я понимаю, что оценивать человеческую жизнь… нельзя, она бесценна, но все, что есть у меня, – деньги, земли, блага, – все ваше… как бы символическая расплата…

ПИТЕР ДЖЕК мотает головой – с ужасом и отвращением.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость… И не думай, что я деньгами возьму за жизнь единственного сына.

ПИТЕР ДЖЕК. Все не так, сэр. Это – бесполезно.

БАЗИЛЬ. Ну а как? Помогите же мне, друзья, подскажите… Я хочу поступить по справедливости. И не хочу пускать, так сказать, по воле волн. Святой отец, скажите же что-нибудь.

АМБРОУЗ. Скажу, что прошлое надо простить и позабыть.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Простить? Ну уж нет. Прошлое для нас слишком живо, так и стучит в сердце.

АМБРОУЗ. По-твоему, нет силы превыше силы? Нет власти превыше власти? Вдумайся – и окажется, что высшая власть и сила все-таки в прощении. Ты же глубокий старик. И если надеешься спастись пред судом создателя нашего – позабудь о мести. А остальные последуют твоему примеру.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Не надеюсь я спастись. Я справедливости добиться – и то не надеюсь. Когда-то я молился Богу, но он вместе со мной старел, одряхлел вконец и умер – прежде меня. И я скоро в землю лягу, возле церкви, на кладбище, и ничего, окромя мешка с костями, от меня не останется. Я помню, как кричал сын…

БАЗИЛЬ. Пожалуйста, прошу вас. Давайте мы, четверо, образуем нечто вроде комитета, возьмем это дело в свои руки и не будем предавать огласке.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Все знают. Все ждут возмездия.

БАЗИЛЬ. Ты имеешь в виду… как бы публичную расплату? Но если иначе нельзя, я… с удовольствием… как вы полагаете, святой отец, может, мне наложить на себя епитимью – работать, допустим, какой-то срок наравне со слугами, на тяжелых работах? Дико, конечно, но все говорят о расплате, а чем и как расплатиться, я не знаю…

ПИТЕР ДЖЕК. Расплата одна.

ХАНС ДЖОЗЕФ. И не вздумай, ваша милость. Ты тут господин, не пристало тебе. Людей только огорчишь, подумают – насмехаешься ты над ними.

БАЗИЛЬ. Так что же я должен сделать? Что ни предложу, вы все отвергаете. Может, ничего и не надо? Я же ни в чем не виноват. Меня тут и не было, когда это произошло.

АМБРОУЗ. Ханс Джозеф, ты же знаешь, что отец его милости помешался рассудком.

БАЗИЛЬ. Да-да, он был сумасшедшим! Таких людей нельзя обвинять.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Это не безумие. Боль есть боль. Кровь есть кровь.

АМБРОУЗ. Тогда виноваты мы. Мы же были здесь, рядом.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Его милость – наш господин, наш глава.

БАЗИЛЬ. Так почему же вы не слушаетесь меня?

ХАНС ДЖОЗЕФ. Кто во главе – на том и вина. Таков закон, он для всех един, и для его милости тоже.

БАЗИЛЬ. Ханс Джозеф, что ты хочешь сделать? Ты же нянчил меня, учил рыбу ловить.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Не знаю, ваша милость. Вы спрашиваете, я отвечаю.

БАЗИЛЬ. Какой-то бред… кошмарный сон…

ПИТЕР ДЖЕК. Дело-то, ваша милость, не только в Хансе Джозефе, не только в покойном Фрэнсисе. Тут у каждого накопилось. Почитай, каждый носит в душе смертную обиду, живет с незаживающей раной, и все обиды и раны вопиют о мести. Смерть Фрэнсиса Джеймса для нас вроде символа… А еще все тут жили в страхе, стыдились друг друга и ненавидели. Нами помыкали, вынуждали к позорным, стыдным поступкам. Это тоже не забывается. Мы себе простить не можем, себе и друг другу, и ему, и вам. Лучше, наверно, было бы, чтоб вы вовсе ничего не узнали или, узнавши, заткнули нам рот и вины на себя не брали. А вы растревожились – вроде как слабинку дали, а слабый, он, знаете, – всегда виноват. Походи вы на отца, люди подчинились бы вам без раздумий, а так они принялись точить себе души – прошлое клясть да вспоминать. Уж не пугайтесь, ваша милость, но вы у нас теперь вроде изгоя, здешний закон вас не хранит.

БАЗИЛЬ. Изгой в собственном доме!

ПИТЕР ДЖЕК. Люди тут простые, ваша милость, им по сердцу идея кровной мести. Они будут вам кланяться, слушаться вас, даже любить, но это не остановит одного из них от…

БАЗИЛЬ. Убийства?

ПИТЕР ДЖЕК. И его никто не осудит. Наоборот. Впрочем, есть еще выход, еще не все потеряно…

БАЗИЛЬ. Что ты советуешь?

ПИТЕР ДЖЕК. Сегодня уезжает господин Грюндих. Поезжайте с ним.

С п а л ь н я.

Яркий снежный свет. ФРЕДЕРИК помогает Ориане снять шубу и сапоги. ХАНС ДЖОЗЕФ стоит на коленях. МИКИ затаился в углу.

ХАНС ДЖОЗЕФ. Ваша милость, нету! Нету перца, хоть плачь. Ну не могу же я его родить, в самом деле.

ОРИАНА. Плохо искал. Не может в целом доме не быть перца. Я сама поищу.

Берет со стола связку ключей.

Найду – пеняй на себя!

ХАНС ДЖОЗЕФ выходит, пятясь и кланяясь.

ФРЕДЕРИК. Мадам хорошо покаталась?

ОРИАНА. Чудесно! Озеро на солнце переливается. Снег на ветках искрится.

ФРЕДЕРИК. Точно в сказке, мадам.

ОРИАНА. Уф, я наглоталась свежего морозного воздуха и ужасно устала.

ФРЕДЕРИК. Мадам желает переодеть платье?

ОРИАНА. Да, пожалуй. Фредерик, из вас вышла отличная камеристка.

ФРЕДЕРИК помогает ей снять платье и надеть другое, застегивает сзади. МИКИ выглядывает из-за кровати.

Ой, кто там? Да это мальчишка! Что, интересно, ты тут делаешь?

МИКИ. Сами говорили, я всегда при вас буду.

ОРИАНА. Ничего подобного я не говорила. Ты должен ждать, пока за тобой пошлют. Ты слуга, а не, член семьи. Ну, беги скорей.

ФРЕДЕРИК провожает Мики до двери.

ФРЕДЕРИК (неслышно для Орианы). Убирайся. Нечего тут подслушивать да подглядывать. Поди прочь! Чтоб духу твоего тут не было.

Дает Мики пинка.

ОРИАНА. Несчастный мальчик. И, похоже, не очень-то смышленый. Спасибо, Фредерик. И что бы я без вас делала? От вас исходит… какой-то домашний уют.

ФРЕДЕРИК. Очень рад, что мадам так считает. Я ходил в подвал, порылся в чемоданах и нашел то, что вы просили.

ОРИАНА. Нашли! Давайте сюда.

ФРЕДЕРИК протягивает Ориане пистолет.

Отлично. Я же помню, что захватила – на всякий случай. Заряжен? Да. Хозяину ни слова, Фредерик. Он был бы недоволен.

ФРЕДЕРИК. Надеюсь, мадам теперь будет спать спокойно.

ОРИАНА. Да, с ним я чувствую себя увереннее. На самом-то деле все ерунда. Ложная тревога. Просто слугам взбрело в голову невесть что. Господин Грюндих предполагает, что они вообще все выдумали, с начала до конца.

ФРЕДЕРИК. Я же говорил, мадам.

ОРИАНА. И если мы не придадим значения их басням, страхи развеются как дым. Ой? Что это?

ФРЕДЕРИК. Снежная глыба упала с крыши, мадам.

ОРИАНА. Нервы ни к черту. Разложите столик, Фредерик, сыграем в карты.

Он раскладывает ломберный столик. Садятся играть.

Скажите, эти снобы – слуги – все еще гнушаются вашим обществом?

ФРЕДЕРИК. Да, мадам.

ОРИАНА. Не расстраивайтесь. Ваше место не в людской, а здесь, со мной… с нами. Вы видели цыгана?

ФРЕДЕРИК. Да, мадам.

ОРИАНА. Что он говорит?

ФРЕДЕРИК. Стонет.

ОРИАНА. Сам виноват, попал в беду по собственной дурости. Слабак. Пожалуй, я все же не сделаю его своим приближенным.

ФРЕДЕРИК. Рад слышать, мадам.

ОРИАНА. Почему это вы рады, Фредерик?

ФРЕДЕРИК (помолчав и бросив взгляд на Ориану). Мадам снова выиграла.

ОРИАНА. Фредерик, вы скучаете по Аннабелле?

ФРЕДЕРИК. Нет, мадам. Я рад, что Аннабеллы здесь нет.

ОРИАНА. Вот как? Почему же вы рады, Фредерик?

Тянется через стол за картами. ФРЕДЕРИК накрывает ее ладонь своей.

Вы сжали мою руку. Как вас понимать, Фредерик?

ФРЕДЕРИК. Мадам все прекрасно понимает.

ОРИАНА. Уберите руку.

ФРЕДЕРИК. Мадам знает, почему я приехал в это ужасное место.

ОРИАНА. Да, Фредерик, знаю. Ну, прошу вас, уберите руку.

Он медленно поднимает вялую, безвольную руку Орианы, целует ее, бережно опускает. Они смотрят друг на друга в упор. Входит Базиль – слишком поздно, заметить ему нечего.

БАЗИЛЬ. Ориана, ты уже вернулась? Мне надо поговорить с тобой. Фредерик, оставьте нас, пожалуйста.

ФРЕДЕРИК выходит.

Я с ними разговаривал, там, в людской.

ОРИАНА. Базиль, с ними не надо разговаривать!

БАЗИЛЬ. Но как же иначе? Считать, будто ничего не случилось? Я так не могу. И знаешь, опасность куда серьезней, чем мы предполагали. И в то же время все как-то нереально, прямо не верится.

ОРИАНА. Опасность? В чем опасность?

БАЗИЛЬ. Они не шутят, Ориана. Он и вправду убил. И знаешь, эти люди угрожают, они опасны.

ОРИАНА. Напрасно ты их слушаешь. И зачем мы только сюда приехали! Вспомни, я умоляла тебя не ехать. Они убьют нас – втихую, никто и концов не найдет. Тут все с ума посходили, в этом странном доме, среди вечной тьмы, вечных снегов… Базиль, нам надо немедленно уехать.

БАЗИЛЬ. И Питер Джек советует уехать.

ОРИАНА. Значит, решено.

БАЗИЛЬ. Ориана, это немыслимо!

ОРИАНА. Пойду уложу вещи, самое необходимое. Сегодня едет господин Грюндих, мы успеем вместе с ним.

БАЗИЛЬ. Нет, Ориана, если я сбегу, я перестану себя уважать.

ОРИАНА. Прикажешь умирать из-за твоей гордости?

БАЗИЛЬ. Пойми, это больше чем гордость. Всю жизнь я предчувствовал, что мне уготовано испытание, искус. Помнишь, я говорил тебе… Теперь этот час пробил.

ОРИАНА. О себе не думаешь, хоть меня пожалей. Господи, был бы тут мой брат, генерал! Ну, пусть Грюндих хотя бы предупредит полицию.

БАЗИЛЬ. Не могу я вмешивать полицию! Это мои слуги. Если я намерен тут жить, стать тут своим, я обязан пройти испытание. Сам! Мне кажется, я его выдержу.

ОРИАНА. На мой взгляд, Базиль, надо ехать. Скоро опять завьюжит, занесет дороги, и мы окажемся в ловушке.

Постучав, входит ГРЮНДИХ.

О, господин Грюндих, я так напугана. Убедите мужа, что нам тоже надо уехать.

БАЗИЛЬ. Боюсь, господин Грюндих, что ситуация несколько серьезней, чем вы предполагали.

ГРЮНДИХ. Не волнуйтесь…

БАЗИЛЬ. Я предельно спокоен.

ГРЮНДИХ. Здешние люди – совершенные дети. Покричат, пошумят – и тут же забудут.

ОРИАНА. Жаль, что вы нас покидаете, господин ГРЮНДИХ. Вы такой здравомыслящий, нормальный – среди этого безумия…

ГРЮНДИХ. Я как раз зашел проститься. Сани уже у дверей. Жена с дочкой заждались. Думают, подзадержался из-за вкусных угощений, брюхо набивал. Ой, задразнят они меня!

ОРИАНА. Так что скажете, ехать нам или нет?

ГРЮНДИХ. Я не смею давать советы вашей милости, не мое это дело…

ОРИАНА. Ладно, ладно, хотя лишнее слово вас ни к чему не обязывает. Но сами вы, как я полагаю, спешите смыться.

БАЗИЛЬ. Ориана, не говори глупости. Господин Грюндих давно собирался домой, к семье. Послушай, раз тебе тревожно, поезжай с господином Грюндихом. Я уверен, что он подождет полчаса, пока ты соберешь вещи. Я должен остаться, но тебе-то вовсе не обязательно.

ОРИАНА (помолчав). Нет. Я не могу уехать и бросить тебя здесь. Если ты останешься, я тоже останусь.

БАЗИЛЬ. Спасибо. Спасибо, дорогая. Что ж, до свидания, господин ГРЮНДИХ. Счастливого пути. Кланяйтесь вашей жене и дочке.

ГРЮНДИХ (кланяясь). До свидания, не тревожьтесь, до свидания…

В ы х о д и т.

Спустя мгновение звенят бубенцы – все тише и тише. БАЗИЛЬ пытается обнять Ориану, но она уклоняется от объятий. Слушают затихающий вдали звон.

Б у ф е т.

ПАТРИС лежит униженный, избитый. Тихо стонет. Входит МИКИ с письмом. ПАТРИС приподнимает голову – он жадно ждет новостей.

МИКИ. Нет, не от нее. Опять твое письмо обратно прислала.

ПАТРИС. Она – с ним.

МИКИ. Да.

ПАТРИС стонет.

Патрис, тебе больно?

ПАТРИС. По цыганским обычаям нельзя желать себе смерти, а то бы пожелал. Все хорошо, Мики, не волнуйся.

МИКИ. Патрис…

ПАТРИС. Что?

МИКИ. Потемнело-то как.

ПАТРИС. Да.

МИКИ. Небо все темно-бурое. Прямо конец света.

ПАТРИС. Метель будет.

МИКИ. Патрис…

ПАТРИС. Что?

МИКИ. Воняет.

ПАТРИС. Крыса дохлая под половицей…

МИКИ. Холодно.

ПАТРИС. Холодно.

МИКИ. Патрис, мне страшно.

Входит Максим.

МАКСИМ. Ну что, цыган, хорошо тебе?

ПАТРИС не отвечает.

Почувствовал на собственной шкуре? Знаешь теперь, каково тут всем приходится? Думал в стороне остаться? Чтоб мы под ярмом стонали, а ты посвистывал? Шалишь, хитрован. Не бывает в этой жизни посторонних. Хочешь, чтоб не засосало, – борись; не можешь – убирайся подобру-поздорову.

П а у з а.

Послушай, цыган, она не вернется. После такого женщины не возвращаются. Так уж они устроены.

ПАТРИС. Заткнись, а?

МАКСИМ. Хорошенький у тебя видок был – ужом извивался, все коленки протер: "Умоляю, ваша милость, умоляю, ваша милость"…

ПАТРИС. Уйди.

МАКСИМ. Жаль мне тебя… Только я не затем пришел, чтоб над тобой смеяться. Честно. Мы вот сейчас с Мики учиться будем.

МИКИ. Не буду я учиться! Никогда, никогда, никогда!

МАКСИМ. Но-но, Мики, потише. Иди-ка сюда. Где твоя книжка? Ага, вот она… Начни вот здесь.

МИКИ отталкивает книгу.

Ты что же, не хочешь про тигра читать?

МИКИ рвет книгу. МАКСИМ хватает его за запястье. МИКИ рыдает.

Ладно. Оставайся неучем.

Слышен вой ветра.

Опять снег пошел. Вот она, твоя свобода, цыган. Отупение, невежество, голод, холод и вечное рабство… Спокойной ночи.

Л ю д с к а я.

МАРИНА и ПИТЕР ДЖЕК.

ПИТЕР ДЖЕК. Ты правда не хотела читать письмо?

МАРИНА. Не хотела.

ПИТЕР ДЖЕК. Марина, ты уверена?..

МАРИНА. Да хватит же! С ним все кончено. Что же мне на настоящих мужиков-то не везет?!

ПИТЕР ДЖЕК. Прости…

МАРИНА. За что?..

ПИТЕР ДЖЕК. Так ты больше не хочешь с цыганом убежать?

МАРИНА. Я вообще больше ничего не хочу.

ПИТЕР ДЖЕК. Ты уверена?..

МАРИНА. Я стала дурная. Может, из-за старика все. Он такой был злой, а я… он ведь любил меня… из-за этого столько напастей на нас свалилось…

ПИТЕР ДЖЕК. Все здесь варились в одном котле. Вот поженимся и заживем тихо-тихо, все у нас будет как у людей, все хорошо… Верно, Марина? Хорошая моя…

МАРИНА. У меня никогда ничего не будет как у людей, и хорошо мне не будет. С тех пор как десять лет мне стукнуло, ни один мужик мимо не прошел, каждый облапать норовит.

ПИТЕР ДЖЕК. Марина…

МАРИНА. Слышишь, как ветер воет. Страшно мне что-то, и сердце будто дрожит. Питер, ты веришь, что я не подговаривала старика? Он сам убил. Я ничего не знала.

ПИТЕР ДЖЕК. Конечно, не знала.

МАРИНА. А некоторые думают… Одному Богу известно, что они думают. Ханс Джозеф иногда так страшно со мной говорит. И глядит страшно – точь-в-точь как старый хозяин.

ПИТЕР ДЖЕК. Да уж, хозяин тут много налепил – по образу и подобию.

МАРИНА. А ты на него ничуть не похож.

ПИТЕР ДЖЕК. Любимая моя…

МАРИНА. Снег прямо стеной валит. Никогда такого не видела. Весь мир этот снег похоронит.

ПИТЕР ДЖЕК. Мы ведь поженимся?

МАРИНА. Меня всегда будет тянуть на волю…

ПИТЕР ДЖЕК. Мы поженимся.

МАРИНА. Когда-нибудь я все-таки убегу. С тобой хорошо, покойно. Я всю жизнь тут прожила… И его милость я люблю, очень люблю. Но… Ох, Питер, я за него так боюсь.

ПИТЕР ДЖЕК. Я тоже.

МАРИНА. Ты уверен, что его не тронут?

ПИТЕР ДЖЕК. Не знаю.

МАРИНА. А ты не можешь его как-нибудь защитить?

ПИТЕР ДЖЕК. Да как защитить-то?

МАРИНА. Не повезло мне, не встретился мне в жизни настоящий мужчина!..

ПИТЕР ДЖЕК. Марина!

МАРИНА. Убегу! Все равно убегу!

Белая гостиная.

БАЗИЛЬ и ПИТЕР ДЖЕК. БАЗИЛЬ в костюме для верховой езды, в высоких сапогах, с хлыстом.

БАЗИЛЬ. Не понимаю.

ПИТЕР ДЖЕК. Давайте снова объясню.

БАЗИЛЬ. Но это бредовая идея.

ПИТЕР ДЖЕК. Это утверждение своей власти. Все так и поймут. А признают за вами власть – вы станете, как отец ваш был, неприкасаемым.

БАЗИЛЬ. Значит, стану отцом. Ну уж нет. И вообще, это смахивает на черную магию.

ПИТЕР ДЖЕК. Она тут и нужна. На колдовство никто не посягнет. Живем-то мы в колдовском мире…

БАЗИЛЬ. Но это аморально. Марина отвергнет твою идею с негодованием.

ПИТЕР ДЖЕК. Не думаю, ваша милость. На то и традиция, что все ее понимают и принимают. Здесь у нас по-настоящему реально только то, что из прежних времен пришло, а новое приживается плохо. Вы тут тоже человек новый, потому и оказались в опасности. А отец ваш хранил обычаи предков. Всех девушек в имении сам выдавал замуж, со всеми проводил первую ночь.

БАЗИЛЬ. Я слышал подобное про деда… Не знал, что и отец… позволял себе… В старину во многих частях света господа лишали невест невинности в первую брачную ночь. Но здесь! В наше время! Как же люди стерпели?

ПИТЕР ДЖЕК. Вам покажется странным, но вашего отца тут не только боялись и ненавидели. Им восхищались, любили его… Люди ценят все великое…

БАЗИЛЬ. Да уж. Спаси их Господь… Но, Питер, давай-ка проясним еще раз. Ты предлагаешь, что в день твоей свадьбы… когда ты женишься на Марине… она проведет ночь… со мной?..

ПИТЕР ДЖЕК. Да, ваша милость.

БАЗИЛЬ. И об этом все узнают?

ПИТЕР ДЖЕК. А в этом доме все все знают. И если вы выдадите ее замуж как подобает, как ваш батюшка выдавал, тогда все…

БАЗИЛЬ (с безумным смехом). Боже! А ты-то как вытерпишь? И зачем?

ПИТЕР ДЖЕК. Я же советовал вам уехать. Только знал, что не послушаетесь.

БАЗИЛЬ. Все равно, спасибо за совет.

ПИТЕР ДЖЕК. Здесь вы в опасности, и продлится это не день и не два. Обиды не уходят в песок, они в душе таятся, копятся. Вы признали за отцом вину и тем самым уронили себя, слабину свою слугам показали. А волки, как почуют кровь, сразу пускаются в погоню. Слабина – тот же запах крови. Вам тут опасно жить, добродетели погубят.

БАЗИЛЬ. Зато меня спасут пороки, так надо понимать? Да не могу я относиться к этому как к традиции. Это разврат. Если я проведу с Мариной ночь, я…

ПИТЕР ДЖЕК. Тут-то самое главное и кроется. Марина среди нас – человек особенный. Из-за отца вашего. За ней сила и власть. От нее часть власти к вам перейдет. Всяко, конечно, бывает, и недолюбливают ее за эти дела, но и уважают, даже боятся. Великая шлюха – великая сила. Она у нас тут вроде богини.

БАЗИЛЬ. А я, получается, стану богом, если выдам ее замуж как ты предлагаешь?

ПИТЕР ДЖЕК. Верно.

БАЗИЛЬ. Но люди-то как воспримут? Ханс Джозеф?

ПИТЕР ДЖЕК. Все воспримут одинаково. Ханс Джозеф поймет, что это знак, что трогать вас нельзя. Священным станете.

БАЗИЛЬ. Так ты полагаешь, опасность велика?

ПИТЕР ДЖЕК. Да. По крайней мере до весны. Когда снег сходит, в душе меньше безумия. А сейчас я боюсь за вас каждую минуту. У нас же тут полгода над вашим отцом суд вершился – со смерти его и до вашего приезда. Теперь жертва нужна – приговор исполнять.

БАЗИЛЬ. Я не хочу умирать за отца. Но то, что ты, именно ты, предлагаешь…

ПИТЕР ДЖЕК. Марина вас любит.

Базиль.. Лишь потому, что я… Но это же еще хуже! Верно? Признаюсь, и меня влечет к ней. Но тебе-то каково? Ведь это… настоящая ночь, не просто так?

ПИТЕР ДЖЕК. Конечно, настоящая. Что до меня… Я ведь Марину всю жизнь люблю. И всю жизнь она причиняла мне великую боль. И женой когда станет, все равно мне всегда будет через нее страдание. Люди-то не меняются. Я справлюсь, не привыкать. Я только смерти стерпеть не смогу.

БАЗИЛЬ. Смерти?

ПИТЕР ДЖЕК. Смерть – если Марина уйдет, если потеряю ее, если не буду знать, где искать. Она уже чуть не сбежала с цыганом. Она ведь бунтарка, кипучая душа. Мне не удержать, не уберечь ее – одному.

БАЗИЛЬ. И тебе нужна моя помощь. Чтобы я стал вроде привязи.

ПИТЕР ДЖЕК. Да. Тогда она останется – с нами – навсегда.

БАЗИЛЬ. Нет. Питер… Как стерпишь ты – быть обязанным мне?..

ПИТЕР ДЖЕК. Почему нет? Не только Марину, но и вас я люблю с самого детства. Вины на вас нет, и вы наш господин. Вы не прелюбодеяние совершите, а великое таинство – раскаяние, отдадите себя во власть вдовы убиенного.

БАЗИЛЬ. Ничего себе раскаяние.

ПИТЕР ДЖЕК. Вас я ненавидеть за это не стану.

БАЗИЛЬ. Тебе кажется. За такое и убить запросто можно. Ты когда-нибудь спал с женщиной?

ПИТЕР ДЖЕК. Нет.

БАЗИЛЬ. Чертовщина какая-то. Я боюсь. Уповать на колдовские силы – сущая отсталость. Да и опасно это.

ПИТЕР ДЖЕК. А как иначе править людьми? К тому же колдовские силы становятся иногда просто силой духа.

БАЗИЛЬ. Гм… Интересно только, что скажет моя жена.

С п а л ь н я.

ОРИАНА и ФРЕДЕРИК играют в карты.

ОРИАНА. Взятка ваша.

ФРЕДЕРИК. Вы все же позволите мне говорить.

ОРИАНА. Не знаю способа не позволить.

ФРЕДЕРИК. Я люблю вас.

ОРИАНА. А вот эта взятка моя.

ФРЕДЕРИК. Мы здесь вдвоем, мужчина и женщина, затерянные в снегах.

ОРИАНА. Вы прозевали. Следите за игрой.

ФРЕДЕРИК. Это не игра. Мы здесь вдвоем, просто мужчина, просто женщина, мы не играем, мы боремся.

ОРИАНА. Почему?

ФРЕДЕРИК. Потому что встреча двух живых существ всегда противоборство. Одна душа борется, чтобы быть понятой, а другая… На самом деле люди встречаются очень редко. Они отворачиваются, отводят глаза, избегают друг друга… Но в любви – возможно, только в любви – происходит истинная встреча. И она всегда – противоборство. Вот и сейчас мы – боремся…

ОРИАНА. Фредерик, да вы идеалист.

ФРЕДЕРИК. Взгляните же на меня.

ОРИАНА (тасует карты, не поднимая глаз). Начитались книжек, любовных романчиков.

ФРЕДЕРИК. Какой из меня идеалист? Я родился в трущобах, я вырос среди грязи и гадости – вы бы тут же в обморок грохнулись, вздумай я пересказать все, что слышал и видел. Но природа наградила меня умом, а он уберег – я не пошел грабить, не спятил с ума. Я настоящий, закаленный жизнью человек. Быть может, самый настоящий и самый крепкий из всех, кого вы встречали в жизни. Люди вашего круга мягкие, податливые, изнеженные роскошью, праздностью, пустыми мечтаниями. Они пустышки. А я настоящий; быть может, не самый лучший, но – настоящий.

ОРИАНА. Вы очень занятная личность, Фредерик. Я всегда чувствовала, что для камердинера вы чересчур умны.

Игра идет своим чередом, через пень-колоду: ФРЕДЕРИК смотрит на Ориану, ОРИАНА – в свои карты.

ФРЕДЕРИК. Ничего вы не чувствовали. Вы вообще смотрели сквозь меня. Подумаешь – камердинер. Но я не слуга. Я притворялся слугой, как некоторые притворяются господами. Мы ведь знаем, чего от нас ждут. Притворяемся, разыгрываем шарады. Но пусть между нами отныне не будет притворства. Прошу вас, Ориана.

ОРИАНА. Вы не должны называть меня по имени.

Наконец смотрит на него.

Карты откладываются в сторону.

ФРЕДЕРИК. Чем провинилось имя? А, имя волнует – у вас заалели щеки. Значит, я могу заставить вас краснеть. Видите! Будьте же и вы настоящей, станьте настоящей рядом со мной. Откройте в себе себя!

ОРИАНА. Возможно…

ФРЕДЕРИК. Ориана! Ориана…

ОРИАНА. Вы не должны…

ФРЕДЕРИК. Почему? Мы вдвоем, нам никто не указ. Ну же, довольно притворства. Дайте руку. Вы однажды позволили, вы не противились…

Берет ее за руку.

ОРИАНА. Надо было противиться.

ФРЕДЕРИК. Вы не могли. Ваша рука отвечала мне, она призналась, что я вам нравлюсь.

ОРИАНА. В таком случае руке известно больше, чем мне самой.

ФРЕДЕРИК. Рука – умница, ей за это поцелуй. Ориана, мы здесь вместе, мы в заточении. И дом отвергает нас обоих.

ОРИАНА (завороженно). Да…

ФРЕДЕРИК. Забудьте, что вы держите за руку камердинера. Это не так. Ну, посмотрите на меня. Посмотрите – по-настоящему.

Ведет Ориану к кушетке. Отпускает ее руку. Они глядят друг на друга в упор.

ОРИАНА. Это безумие.

ФРЕДЕРИК. Нет, это истина. С непривычки она кажется странной. Довольно грезить, Ориана. Вы росли, вы выходили замуж в сладкой грезе. Вы всегда жили в тисках приличий и условностей, и жизнь от этого казалась пресной и скучной. В ней не было неожиданностей. Даже здесь вы поспешили спрятаться, забиться в свой уголок грез. Но здесь вместе с вами оказался и я.

ОРИАНА. Фредерик, прошу вас…

ФРЕДЕРИК. Вы напуганы. Это хорошо – я застал вас врасплох, вы оживаете. Испробуйте вкус настоящей жизни, Ориана. Испробуйте. Ну… Вот так…

Нежно целует ее.

ОРИАНА. Фредерик, вы меня… поразили…

ФРЕДЕРИК. Я оживил вас. Это немного больно.

ОРИАНА. Да.

ФРЕДЕРИК. И прекрасно.

ОРИАНА. Да.

ФРЕДЕРИК. Иди же ко мне.

Притягивает ее к себе. Страстный поцелуй.

Входит БАЗИЛЬ, одетый как в предыдущей сцене. Держит МИКИ за плечо. ФРЕДЕРИК и ОРИАНА отскакивают друг от друга. БАЗИЛЬ отталкивает Мики в сторону. БАЗИЛЬ ошеломлен, хватается за голову и тут же бросается на Фредерика. Сбивает его с ног и бьет хлыстом. ФРЕДЕРИК не сопротивляется.

БАЗИЛЬ (вне себя от гнева). Поди – прочь – вон – вон!!!

ФРЕДЕРИК отползает в сторону, вскакивает и убегает.

Я не поверил мальчишке, я не мог поверить…

ОРИАНА. Так тебя Мики привел? Очень мило с его стороны. И что же он сказал?

БАЗИЛЬ. Сказал, что Фредерик снимал с тебя платье.

ОРИАНА. Камердинер помогал мне раздеваться.

БАЗИЛЬ. А сейчас что он делал?

ОРИАНА. Я удивляю тебя, Базиль. Этакая неожиданность.

БАЗИЛЬ. Ориана, Ориана, не говори таким тоном…

ОРИАНА. А ты не волнуйся так сильно.

БАЗИЛЬ. А что я должен делать, застав тебя в объятиях слуги?

ОРИАНА. Он не слуга. Он – Фредерик.

БАЗИЛЬ. Я его уволю, я…

ОРИАНА. Ты примитивен, ничем не лучше здешних мужланов. Ты оскорбляешь меня. И вообще, никогда тебе не прощу!

БАЗИЛЬ. Чего не простишь?

ОРИАНА. Что привез меня сюда, в это ужасное, ужасное место, против моей воли.

БАЗИЛЬ. Я это слышу не впервые. Но при чем тут камердинер?

ОРИАНА. Очень даже при чем! Уходи, хватит меня унижать.

БАЗИЛЬ. Мне показалось, ты сама себя унижаешь! Да, кстати, я хотел сказать что-то важное… Ладно, потом… О боже, боже, что же это… Ориана! Прости меня!

ОРИАНА. Ты жалок. И "прости" твое – жалкое. Ненавижу и презираю!

БАЗИЛЬ. Ориана!..

ОРИАНА. Уходи. Пожалуйста, уходи.

БАЗИЛЬ выходит. МИКИ, затаившийся возле кровати, делает рывок к двери, но ОРИАНА его перехватывает.

Зачем ты это сделал? Зачем наплел чего не было?

МИКИ (вырываясь). Ничего я не наплел. Чистую правду сказал.

ОРИАНА. Зачем?

МИКИ. Сами говорили, меня любить будете, а сами…

Вырывается, убегает. ОРИАНА плачет навзрыд.

Белая гостиная. БАЗИЛЬ в парадном костюме. Поправляет галстук. ПИТЕР ДЖЕК вводит Марину.

ПИТЕР ДЖЕК. Вот она, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Питер, останься здесь и…

ПИТЕР ДЖЕК. Нет-нет, вам лучше поговорить один на один.

М а р и н е.

Не робей.

В ы х о д и т.

БАЗИЛЬ и МАРИНА очень смущены.

БАЗИЛЬ. Марина, я полагаю, Питер Джек посвятил тебя в свою… довольно-таки неожиданную задумку?

МАРИНА. Да, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Я хочу всячески подчеркнуть… Марина… что этот план… осуществим… только если на то будет твоя добрая воля. И если ты сомневаешься…

МАРИНА. Нет, ваша милость, не сомневаюсь.

БАЗИЛЬ. И ты… не…

МАРИНА. Да нет, я очень рада… то есть я очень хочу помочь, сделаю все как скажете.

БАЗИЛЬ. Тут ведь совершенно особое дело, Марина… никакой господин не вправе требовать такого от служанки.

МАРИНА. Я – ваша.

БАЗИЛЬ. Мне думается, Марина, следует отнестись к этому крайне серьезно. То есть понять… мы не просто мужчина и женщина… которым предстоит… то, что предстоит… по взаимному влечению. Ты ведь понимаешь?

МАРИНА (едва слышно). Да.

БАЗИЛЬ. Это как бы жертва… мы, так сказать, приносим себя в жертву… во имя всеобщего блага. Понимаешь?

МАРИНА (широко раскрыв глаза). Да, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Питер считает… и, хорошенько все обдумав, я не мог с ним не согласиться… что этот достаточно странный гм… способ… ладно, договорились же – предельно откровенно… то, что я проведу с тобой первую брачную ночь… и… гм… все, что с этим сопряжено…

МАРИНА. Я понимаю, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Так вот, это восстановит в глазах слуг мой авторитет, который пошатнулся из-за поступков отца.

МАРИНА. Да, ваша милость.

БАЗИЛЬ. То, что мы совершим, не будет… единением плоти.

МАРИНА. Да, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Это будет волшебство – нет, даже больше. Знаешь, волшебство, или, если угодно, колдовство, дает иногда величайшую власть над чужими душами. В эту ночь… мы все примиримся с прошлым, зарубцуются душевные раны, это великая ночь, и мы должны быть ее достойны…

МАРИНА. Да, ваша милость.

БАЗИЛЬ. Возможно, странно почитать это обязанностью, священным долгом, но мы с тобой должны думать именно так.

МАРИНА. Хорошо.

БАЗИЛЬ. Иначе мы…

МАРИНА. Да, хорошо.

БАЗИЛЬ. Вот, собственно, что я и хотел сказать тебе…

МАРИНА. Спасибо, ваша милость.

П а у з а А может, мы еще раз встретимся… ну… перед этим…

БАЗИЛЬ. Да, да, конечно, разумеется, нам непременно надо еще поболтать, а то мы… чересчур зажаты, точно боимся друг друга. Но ведь мы старинные друзья, верно?

Хочет взять ее за руку, но тут же смущенно отходит.

Да, ты права, Марина, нам надо увидеться еще раз. А пока, что ж, на сегодня все. Я рад, что ты… Спасибо, Марина.

МАРИНА уходит. БАЗИЛЬ растерянно потирает виски.

Спальня. БАЗИЛЬ и ОРИАНА.

ОРИАНА. Неслыханно! Абсурдно!

БАЗИЛЬ. Ориана, вся эта история абсурдна – с начала и до конца.

ОРИАНА. Значит, завтра Марина венчается с Питером Джеком, а ночь с ней проведешь ты!

БАЗИЛЬ. Это старая традиция…

ОРИАНА. Как же, слышали. Но, Базиль, ты либо безмерно наивен, либо просто спятил, либо…

БАЗИЛЬ. Ориана, я же все объяснил. Нам грозит опасность, самая настоящая, невыдуманная. Меня здесь не приняли. Люди, ненавидевшие отца, хотят, чтобы я расплатился за его грехи. Если ничего не предпринять, если – как выразился Питер Джек – не сделаться неприкасаемым…

ОРИАНА. Касаний завтра ночью будет даже в избытке, если я правильно понимаю.

БАЗИЛЬ. Ориана, надеюсь, ты не думаешь…

ОРИАНА. Что ты уступаешь собственной похоти? О нет, я уверена, что мотивы у тебя самые разумные и высокие.

БАЗИЛЬ. Ориана, ты же мудрая женщина. Не на каждую жену можно рассчитывать в такой ситуации. А ты… я уверен, ты поймешь.

ОРИАНА. Нет, вы только подумайте! Интересно, что скажет о здешних забавах мой братец – генерал?

БАЗИЛЬ. С какой стати он об этом узнает?

ОРИАНА. Непременно расскажу ему.

БАЗИЛЬ. Я рад, что ты так спокойна и рассудительна.

ОРИАНА. Похоже, мы оба питаем сердечную слабость к слугам.

БАЗИЛЬ. Ориана, я же все объяснил!

ОРИАНА. А говорят: "лучше потерять жизнь, чем честь". Красиво сказано, но нам, похоже, не подходит. Я, кстати, тоже больше дорожу жизнью.

БАЗИЛЬ. Ориана, пойми…

ОРИАНА. Твоя Марина из тех обольстительных пышечек, которые ловят всех мужчин подряд, и все клюют на эту удочку – неведомо почему. Нет, Базиль, священнодействия не получится. Будь честен хотя бы с самим собой. Я понимаю, что это очень важно, что твои простаки воспримут все именно так, как задумал этот хитрец, ПИТЕР ДЖЕК. Но никакого волшебства этой ночью не будет. Питер Джек, видимо, считает, что полжены иметь лучше, чем не иметь ее вовсе.

БАЗИЛЬ. Он действительно признался, что рассчитывает удержать Марину с моей помощью.

ОРИАНА. Вот видишь! И, наверное, он с радостью ждет, чтобы ваши… гм… отношения упрочились, а не ограничились одной ночью.

БАЗИЛЬ. Ориана! Об этом и речи нет!

ОРИАНА. Неужели? А ведь все к тому идет.

БАЗИЛЬ. Нет! Я же…

ОРИАНА. Может, Питер Джек сам не способен справиться?

БАЗИЛЬ. Ориана!

ОРИАНА. Ты же всю жизнь хотел шлюху!

БАЗИЛЬ. Но, послушай, я…

ОРИАНА. Все, Базиль, попробовали равный брак – хватит. Ничего у нас не вышло. Со служанкой тебе будет лучше. Толстуха стряпуха с игривым нравом и без единой извилины – вот твой идеал. Ты ведь, когда женился, надеялся на счастье, но я тебе счастья не дала.

БАЗИЛЬ. Ты тоже несчастлива, Ориана. Я тоже не смог дать тебе счастья. Да я и не нужен был тебе – никогда.

ОРИАНА. Да. Наша беда давняя. И глубокая. Но сейчас – дело не во мне. Ты мстишь отцу – вот что происходит на самом деле. Отец умер, а ты получил его любовницу. Он лежит в холодной могиле, а ты развлекаешься с Мариной в теплой постели. Какой триумф!

БАЗИЛЬ. Ориана, ты совершенно не права!

ОРИАНА. Господи, почему мне не достался в мужья настоящий сильный мужчина? Вроде брата… или твоего отца…

БАЗИЛЬ (помолчав). Прости меня, Ориана. У каждого из нас свои беды. Но ты моя жена и я тебя люблю. Ты ведь могла уехать с Грюндихом, но – осталась. Осталась со мной! И я…

ОРИАНА. Дура была, что не уехала. Раз переспав с ней, ты уже не сможешь остановиться.

БАЗИЛЬ. Клянусь…

ОРИАНА. Уйди, Базиль, пожалуйста, уйди. Видишь, я абсолютно спокойна. Я принимаю твой план. Он мне не нравится, но смысл в нем есть. Я очень разумная, необыкновенно разумная, я вообще – необыкновенная женщина. А теперь иди, готовься, к своей свадьбе.

БАЗИЛЬ. Ориана, ты ведь понимаешь…

ОРИАНА. Да.

БАЗИЛЬ. И это – ничего? Да?..

ОРИАНА. Да, да, конечно, все хорошо.

БАЗИЛЬ выходит. Становится ясно, что Ориана и вправду очень расстроена. Мгновение спустя появляется ФРЕДЕРИК.

ФРЕДЕРИК. Я все слышал.

ОРИАНА. Как вы посмели?!

ФРЕДЕРИК. Ну и идейка. Как язык-то повернулся? Я бы на твоем месте…

ОРИАНА. Не говорите со мной в таком развязном тоне.

ФРЕДЕРИК. Ориана…

ОРИАНА. Простите меня, Фредерик. Я очень глупая женщина. Но чары ваши если и были, то развеялись. Да, я принимала ваши ухаживания, и меня это забавляло, оттого что вы – камердинер. Вы называли меня по имени, и меня это тоже забавляло, оттого что вы – камердинер. Иногда весело нарушать запреты. Но больше за этим ничего не было. Не было встречи двух людей, она вам примечталась. Мы с вами встретиться не можем. Мы друг для друга госпожа и слуга – пока земля стоит.

ФРЕДЕРИК. Послушайте, Ориана…

ОРИАНА. Вы призывали отбросить условности, однако, стоило появиться мужу, поджали хвост как жалкая собачонка. Вам стало стыдно! Вы позволили ему отхлестать себя и ползали на карачках, словно и в самом деле виноваты. Ни себя не смогли защитить, ни меня. Условности сразили вас наповал. И я вам этого поражения не прощу. Я оскорблена, унижена впервые в жизни, и все – из-за вас. Из-за вас у меня связаны руки и я не могу избежать этого нового унижения, этого кошмара.

ФРЕДЕРИК. Послушайте, Ориана. Я не так уж умен и не так уж удачлив. Возможно, мой поступок нелеп. Но я говорил искренне, от чистого сердца, для меня это была отнюдь не забава. Думаете, легко носить маску смиренного слуги рядом с той, которую любишь? Взгляните же на человека, на мужчину, который снял маску! Неужели не видите разницы между притворством и истиной? Да, я потерпел поражение. Я не герой – поражение было неизбежно. Но рисковал я ради вас. Простите меня. И не отвергайте. У меня нет в этом доме ничего и никого, кроме вас.

ОРИАНА. В таком случае в этом доме у вас нет ничего. Вы сами не понимаете, что наделали. Вы разрушили мою душу, мою жизнь… Я не могу вас видеть. Уходите.

ФРЕДЕРИК. Ориана, умоляю вас!..

ОРИАНА. Уходите. И никогда не приближайтесь ко мне, слышите – никогда!

ФРЕДЕРИК выходит. ОРИАНА достает пистолет. Проверяет, заряжен ли он. Подносит к виску. Опускает руку, кладет пистолет. Снова берет его в руки.

Входит отец АМБРОУЗ. Забирает у нее пистолет.

АМБРОУЗ. Не надо.

ОРИАНА. Почему вы здесь?

АМБРОУЗ. Я ищу Мики.

ОРИАНА. Тут его нет. Зато теперь вы наверняка скажете, что вас привел сюда Бог.

АМБРОУЗ. Не скажу.

ОРИАНА. Отчего же?

АМБРОУЗ. Оттого что Бога нет, дитя мое. А сюда я вошел случайно. Почему вы решились?

ОРИАНА. От позора. От отчаяния. Мой муж… с этой женщиной…

АМБРОУЗ. Я знаю.

ОРИАНА. А меня он застал с камердинером.

АМБРОУЗ. Я знаю.

ОРИАНА. Так стыдно. Я сама себе жалка, противна. Жить не хочется.

АМБРОУЗ. Все это мне знакомо.

ОРИАНА. И все это надо разрубить. Разом.

АМБРОУЗ. Да-да. Человек всегда жаждет избыть свое унижение – любой ценой, даже унизив другого.

ОРИАНА. Вы-то откуда знаете?

АМБРОУЗ. Каждый несет свою ношу, дитя мое. Но ноша греха давит куда больше, чем ноша страдания. Быть униженным легче, чем унижать – любого, даже себя.

ОРИАНА. Разве я не вправе распорядиться собой как хочу?

АМБРОУЗ. Целясь в себя, попадешь в других. Страдание надо перемогать молча. И не передавить его ближнему. Иначе мир не спасти. Такова Его воля.

Указывает на распятие.

ОРИАНА. Мне показалось, вы не верите?

АМБРОУЗ. В Него – верю.

ОРИАНА. Значит, муж будет унижать меня, а я. должна терпеть?

АМБРОУЗ. Да, дитя мое.

ОРИАНА. Так вот, я – терпеть не стану. Вы – фарисей. Убирайтесь, и его заодно прихватите!

АМБРОУЗ снимает со стены распятие и уходит с ним. На стене остается крестообразная отметина. ОРИАНА поднимает лежащий на столе пистолет. Неожиданно замечает след от распятия – крест на стене. Смотрит на него долго и пристально.

Белая гостиная. БАЗИЛЬ и МАРИНА страстно обнимаются.

БАЗИЛЬ. Прости. Такого со мной никогда еще не было. Я точно во сне, но – в то же время – все вокруг отчетливо, огромно, реальней, чем наяву. Я знаю тебя так давно, всю жизнь. Ты была всегда. Без тебя мир невозможен. Как странно. Смотрю на твое лицо, а вижу мамино… Память каким-то чудным образом сплела воедино тебя и мою любимую, незабвенную маму… Ты тоже была тогда ребенком. А она умерла такой молодой. Тебе словно бы передалась вся ее нежность, словно ты тоже можешь оградить, уберечь…

МАРИНА. Я так и не смогла ни оградить тебя, ни уберечь…

БАЗИЛЬ. Но ты старалась, я знаю.

МАРИНА. Я любила тебя всю жизнь, с самого начала.

БАЗИЛЬ. И я. Возле тебя я становлюсь самим собой, я свободен, уверен. Все как-то просто, ясно.

МАРИНА. Да, да. Неужели я правда обнимаю тебя? Я столько мечтала, но не верила, что это будет, что это возможно.

БАЗИЛЬ. Мне так удивительно хорошо – о-о… В тебе мое счастье… Оно ускользало, я не знал, где его искать, но теперь понял.

МАРИНА. Тогда ты будешь, будешь счастлив! Ведь я – твоя. Базиль, неужели – правда? Ведь это настоящее? Это не забава, не обман?

БАЗИЛЬ. Нет же, нет!

МАРИНА. Ты не исчезнешь? Ты будешь со мной? Я не вынесу, если такое счастье – только на миг.

БАЗИЛЬ. Нет, мы открыли друг друга, у нас впереди не миг, а целая жизнь… Знаешь, вот говорю с тобой – и будто впервые слышу свой голос.

МАРИНА. А твоя жена… что она думает?

БАЗИЛЬ. Она согласилась. Она знает, что это необходимо. Она не враг нам. О, она умнейшая, понимающая женщина.

МАРИНА. Любая женщина умеет притворяться. Особенно если ненавидит. О, как она, должно быть, меня ненавидит.

БАЗИЛЬ. Ты не права.

МАРИНА. И потом, что "необходимо"? Ведь у нас с тобой все вышло всерьез. Она не…

БАЗИЛЬ. Она согласилась. И мы никому не делаем зла. Наоборот. Оттого, что мы вместе, наступит наконец примирение, зарубцуются старые раны… МАРИНА.

МАРИНА. Я так счастлива служить тебе.

БАЗИЛЬ. Ты не слуга! Хватит этих вековечных масок – господа и слуги.

МАРИНА. О, если бы… если бы жизнь сложилась иначе… Но мы ведь не расстанемся, правда?

БАЗИЛЬ. Конечно, нет.

МАРИНА. И мы будем еще встречаться – так встречаться?

БАЗИЛЬ. Да.

МАРИНА. Не только завтра ночью?

БАЗИЛЬ. Много ночей…

МАРИНА. Я стану хорошей женой Питеру Джеку, я сделаю его счастливым, но любить буду тебя, тебя одного – во веки веков.

БАЗИЛЬ. Да, Марина, да…

МАРИНА. И мы будем вместе.

БАЗИЛЬ. Да, да…

МАРИНА. И будем хоть немного счастливы…

БАЗИЛЬ. Да, Марина, мы будем счастливы!

МАРИНА. Знаешь, даже если только завтра, только одна ночь… Я все равно буду счастлива – жить с тобой в одном доме, видеть – хоть краешком глаза…

БАЗИЛЬ. Не бойся. Мы рождены друг для друга. Нам суждено быть вместе. Я постараюсь, чтобы ты забыла эти страшные, черные годы.

МАРИНА. Да, страшные… и все же… для меня это… иначе… Я любила его.

БАЗИЛЬ. Любила моего отца?

МАРИНА. Тебе это больно?

БАЗИЛЬ. Мне – странно.

МАРИНА. Хорошо бы ты сходил на могилу. Ведь не был еще? Никто ни цветочка, ни веточки зеленой не положил – с самых похорон. А сама я боялась…

БАЗИЛЬ. Схожу как-нибудь.

МАРИНА. Пойдем сейчас? Базиль, пойдем вместе? Со мной? Мне почему-то очень хочется, чтобы ты простил ему… Это и будет примирение с прошлым. Так рубцуются раны… Пойдем!

БАЗИЛЬ. Я не могу простить.

МАРИНА. Пойдем на могилу, прошу тебя.

БАЗИЛЬ. Нет. Потом сходим, после нашей свадьбы. То есть – после твоей свадьбы. Ох, Марина, какой бред!

Буфетная. Через сцену идет Фредерик – в шубе, меховой шапке, сапогах. Появляется Патрис и хватает его за рукав.

ПАТРИС. Куда ты намылился, слуга?

ФРЕДЕРИК. Ухожу.

ПАТРИС. Куда?

ФРЕДЕРИК. На все четыре стороны. Отсюда ухожу. Отпусти.

ПАТРИС. Вы только послушайте! "Ухожу", говорит. "Отсюда".

Слышен рев снежной бури, ветер рвет ставни, стучит в двери.

ФРЕДЕРИК. Отпусти!

ПАТРИС. Пожалуйста.

Не отпускает.

Допустим, вышел ты за вот эту дверь. А дальше?

ФРЕДЕРИК. Дойду до деревни. Заблудиться тут негде, дорога одна. Деньги у меня есть. В деревне найму лошадь.

ПАТРИС. До деревни топать и топать. Дорогу занесло. Сугробы вокруг в два твоих роста. Ты через пять минут заплутаешь. А знаешь, каково в снегу да на ветру умирать?

ФРЕДЕРИК. Отпусти, цыган!

ПАТРИС. Снег аж в рот забивается, дышать нечем, лицо дубеет, ноги свинцом наливаются, шага не ступить – словно весь мир к подошве пристал. И вот ты падаешь на колени, зверем ползешь, а снег валит, засыпает спину, и вот ты уже в снеговой пещере, ты ложишься, сворачиваешься клубочком, закрываешь лицо руками, стихает вой ветра, тебя клонит в сон, и уже не холодно, все теплее, теплее, и мысли такие чудные, а потом и мыслей нет, и ветер совсем стихает, а потом тебя находят – обледенелого, замерзшего в камень.

ФРЕДЕРИК. Хватит!

ПАТРИС. Замерзший весит втрое против живого. Кровь-то в жилах в лед превращается…

ФРЕДЕРИК. Не могу я здесь оставаться.

ПАТРИС. Да знаю я, знаю. Мы с тобой друзья по несчастью. Женщина никогда не прощает мужчину, если его другой унизит. Им это как нож острый. Они тебе руки не протянут. Презирают побежденных. Странный народ эти женщины. Может, и не стоят они наших слез. Колдовская штука – власть. И с женщиной так же: вроде не звал, не манил – она твоя, а чуть дрогнул, – ее уж и след простыл.

Во время этих рассуждении ПАТРИС усаживает Фредерика, стягивает с него сапоги. ФРЕДЕРИК начинает плакать.

Вот и славно. Поплачь вволю. Не тянешь ты на героя. Не в характере. Куда лучше украдкой наблюдать за высшими мира сего. Верно говорю?

ФРЕДЕРИК (плача). Зачем я только сюда приехал.

ПАТРИС сбрасывает свои туфли и надевает сапоги Фредерика.

Ты что?

ПАТРИС. Могу я, с вашего позволения, и шубу позаимствовать? Шапку?

ФРЕДЕРИК (снимает и отдает ему шубу и шапку). Куда ты собрался?

ПАТРИС. Ухожу.

ФРЕДЕРИК. А как же… снег?

ПАТРИС. Я-то пройду сквозь снег. Ты не прошел бы, а я пройду. Он у меня под ногами стает. По морю аки по суху.

ФРЕДЕРИК. Ты не вернешься?

ПАТРИС. Нет. Навсегда ухожу. Она завтра замуж выходит. Я уж давно собрался, сапог вот только не было. Спасибо тебе. И цыганское благословение. Удачу тебе принесет.

Рисует над Фредериком в воздухе круг.

ФРЕДЕРИК. А мне-то что делать? Никому я не нужен.

Патрис Дотяни тут до весны. Хочешь – в буфете живи. Считай – я тебе завещал. Тут не очень-то удобно, но до костей не промерзнешь, да и тихо стало – крыс потравили, не шуршат.

ФРЕДЕРИК. Да, хорошо. А весной я тоже уйду, к морю, на юг.

ПАТРИС. Вот и славно. Правильно надумал. Что ж, прощай, брат.

Пожимают друг другу руки. ПАТРИС выходит. Слышно, как открывается дверь – ветер сразу взвывает громче. Потом дверь захлопывается, звуки бури отступают. ФРЕДЕРИК осматривает буфет. Приноравливается, как бы залезть и лечь поудобнее. Входит МИКИ.

МИКИ. А где Патрис?

ФРЕДЕРИК. Ушел.

МИКИ. Куда?

ФРЕДЕРИК. Совсем ушел. Навсегда. Только сейчас вышел.

МИКИ выбегает. Снова открывается дверь – взвывает буря, дверь хлопает. ФРЕДЕРИК устраивается в буфете, свет медленно гаснет, а мы тем временем слышим голос Мики.

МИКИ. Патрис, подожди! Патрис, подожди меня!

Из тьмы проступают силуэты надгробного камня, церкви, деревьев. Голос Мики слышен сначала громче, но потом его перекрывает рев и вой разбушевавшейся стихии.

Патрис! Подожди! Не бросай меня! Возьми меня с собой! Патрис! Патрис! Подожди!

Белая гостиная. МАРИНА, точно принцесса, в свадебном платье и в венце. Ни на миг не отходит от Базиля, крепко держится за его руку. На церемонии присутствуют также отец АМБРОУЗ, ОРИАНА, ПИТЕР ДЖЕК и ХАНС ДЖОЗЕФ.

АМБРОУЗ. Признаешь ли ты этого человека мужем своим перед Богом? Готова ли жить с ним согласно заповедям господним? Готова ли повиноваться, служить ему, беречь его имя и честь? Готова ли пройти с ним рука об руку по жизни в болезни и во здравии, в нужде и в благоденствии – до гробовой доски?

МАРИНА. Да.

АМБРОУЗ. Кто выдает замуж эту женщину?