Слушай, смотри, люби

Глава 5

Чем больше Темпера ломала голову над тем, что ей делать, тем больше приходила в смятение.

У нее было такое ощущение, что все вокруг разлетелось на мелкие кусочки, которые никак не удается собрать в единое целое.

Любой шаг, какой она могла сделать, был опасен, а всего опаснее было бездействие.

Не будь в замке графа, подделка еще долго могла бы оставаться незамеченной.

Многие видят то, что они ожидают увидеть, и герцогу картина была настолько хорошо знакома, что даже он мог вполне удовольствоваться тем, что она висит на своем обычном месте, и не стал бы особенно к ней присматриваться.

Но Темпера была уверена, что, гостя в замке, граф рано или поздно осмотрит все картины и начнет обсуждать их с герцогом. Так всегда поступали знатоки, вроде ее отца.

Даже если они видели картину сотни раз, они снова останавливаются перед ней, чтобы осмотреть и заново оценить, и как часто говорил отец, послушать, что она им скажет.

«Надо что-то делать», — твердила себе Темпера. Вопрос был только в том — что именно?

Она сидела в тени оливкового дерева, невидящими глазами глядя на лежавшую перед ней долину, не сознавая ничего, кроме собственной растерянности.

Она не замечала окружающей ее красоты, не слышала жужжания пчел, не ощущала аромата растений.

Раздавшийся рядом с ней насмешливый голос заставил ее вздрогнуть.

— Я мог бы показать вам места, где можно спрятаться и получше.

Она взглянула на герцога широко раскрытыми глазами, и он показался ей еще выше ростом и величественнее.

Темпера не могла не почувствовать, что всем своим существом ощущала его присутствие.

— Что случилось? Почему у вас такой встревоженный вид? — спросил он.

Она отвернулась, удивившись, что он заметил ее состояние. Сердце ее почему-то забилось сильнее.

Он сел с ней рядом среди цветов.

— Вы чем-то расстроены? — спросил он.

В его голосе прозвучала еще незнакомая ей завлекающая нотка.

— Нет… нет… ничего, — пробормотала она.

Темпера понимала, как должно быть досадно человеку услышать такой бессмысленный ответ, когда очевидно, что что-то не так.

— Это неправда, то, что я вам сказала, — быстро добавила она, — но я не могу ничего рассказать вашей светлости.

— Но почему? — спросил он. — И почему вы здесь прячетесь?

Она не отвечала, и он с улыбкой добавил:

— Если вы пытаетесь спрятаться от меня, могу вас заверить, что это невозможно. Ребенком я жил здесь месяцами, и мне знаком каждый утолок, где меня не могли отыскать ни няня, ни гувернеры.

Темпера вздохнула.

Ей так хотелось расспросить его про его детство, услышать его бархатный голос, приковывавший ее внимание к каждому произносимому им слову.

Но вспомнив свои обстоятельства и то, что ей никак нельзя сидеть рядом с ним, она сказала:

— Если ланч уже закончился, ваша светлость, мне пора возвращаться в замок. Ее милость…

— Вы опоздали, — перебил ее герцог. — Ее милость не нуждается в ваших заботах. Она поехала кататься с графом в его автомобиле.

— О нет! — невольно вырвалось у Темперы.

Она пришла в ужас от известия, что леди Ротли оказалась наедине с графом, но, к счастью, герцог истолковал ее испуг по-другому:

— Не стоит беспокоиться о безопасности ее милости, — сказал он. — Уверяю вас, граф — опытный водитель, и его машина — одна из самых современных и безопасных моделей.

«Безнадежно даже пытаться помешать мачехе делать то, чего делать никак нельзя, — подумала Темпера. — Как она может быть настолько безрассудной, чтобы поехать одной с графом и дать повод сплетникам судачить о них?»

— Ну не надо так беспокоиться, — продолжал уговаривать герцог. — Я уверен, хотя воспитание и не позволяет мне спросить об этом, что леди Ротли старше вас и вполне способна о себе позаботиться.

— Ее милость очень… импульсивна, — сказала Темпера, тщательно подбирая слова. — Она такая добрая и… мягкая, что просто не способна отказать, когда ее о чем-то просят.

— Я вижу, хоть вы и очень дипломатичны, стараясь уклониться от прямых оценок, что вы не одобряете графа Винченцо Караваджио.

— Не в моем положении одобрять или не одобрять, ваша светлость. Но я боюсь, что итальянцам свойственно красноречие. Для них это не более чем проявление хороших манер, а англичане порой истолковывают это неправильно.

— Откуда вам это известно? — удивился герцог. — Не могу поверить, что в вашем возрасте и при той жизни, какую вы ведете, вы могли бы свести хоть какое-то знакомство с итальянцами.

Темпера с опозданием поняла, что совершила очередную оплошность.

Она хотела дать герцогу понять, что мачеха неопытна и наивна, но своими словами скорее ухудшила, чем приукрасила, ситуацию.

Герцог смотрел на ее профиль, рисовавшийся на фоне окружавших долину скал. Молчание нарушал только шум небольшого водопада.

— Я не был здесь много лет, — заговорил снова герцог непринужденным тоном, — и вам, может быть, полезно будет узнать, что неподалеку отсюда есть пещера, которую никто из моих гувернеров так и не обнаружил.

Темпера чувствовала, что он ее дразнит, и этого уж никак нельзя было позволять.

— Я ни от кого не прячусь, ваша светлость, — сказала она, — и мне кажется, что мне уже пора вернуться в замок, а вам… не следует быть здесь вместе со мной.

— Кто мне будет указывать, что мне следует или не следует делать? — возразил он. — Я сам себе хозяин.

— Да… да, конечно, — поспешно согласилась Темпера, — но если кто-нибудь нас здесь увидит, он сочтет это очень… странным.

— Полагаю, очень маловероятно, чтобы нас кто-нибудь здесь увидел, потому-то вы и пришли сюда.

— Я никак не могла ожидать, что ваша светлость… последует за мной.

— Я знаю, — сказал он, — но вы же могли предположить, что я захочу поблагодарить вас за подарок? Ведь это подарок, не так ли?

На секунду замявшись, Темпера отвечала:

— Если… вашей светлости угодно… принять его.

— Да, разумеется, и могу сказать, не впадая в итальянское красноречие, что нахожу у вас незаурядный талант и исключительное чувство света.

Темпера почувствовала, как краска заливает лицо.

— Ваша светлость… очень добры, — проговорила она, запинаясь.

— И я уже знаю ответ на заданный мною вопрос, — продолжал он. — Дело в том что у вас есть проблема, которой вы не хотите со мной поделиться.

Темпера слегка развела руками.

Как она могла дать ему понять, что, не говоря уже о полной невозможности для нее делиться с ним своими проблемами, ему не следовало бы сидеть здесь рядом с ней, в то время как мачеха развлекается с графом, который окончательно ее скомпрометирует.

— Многие обращались ко мне со своими проблемами, — мягко продолжал герцог, — я могу без ложной скромности сказать, что редко так бывало, чтобы я был не в состоянии помочь или хотя бы дать необходимый совет. Мне бы хотелось, чтобы вы мне доверились.

— Это невозможно! Совершенно… невозможно! — горячо возразила Темпера, чувствуя, что ей трудно устоять против его просительного тона. — Ваша светлость должны меня простить. Я знаю, вы думаете, что я глупо веду себя, но с моей проблемой могу справиться только я сама.

— Вы уверены? — спросил герцог.

Словно повинуясь его воле, она взглянула на него, и так как они сидели рядом, их глаза встретились.

Время, казалось, остановилось, ей стало трудно дышать.

У нее было такое ощущение, что их только двое на всем свете, и в то же время Темпера остро чувствовала лежавшую между ними пропасть, на дне которой были ее мачеха, ее собственное ложное положение и, что хуже всего, подделка вместо его картины.

— Скажите же мне, в чем дело? — произнес он с мольбой в голосе.

Какое-то мгновение Темпера была готова во всем признаться. Она чувствовала, хотя он даже не шевельнулся, что его руки тянутся к ней. Достаточно было бы одного ее легкого движения, и она оказалась бы в его объятиях.

С нечеловеческим усилием она отвернулась; волшебство нарушилось, причинив ей почти физическую боль.

Она порывисто поднялась на ноги.

— Я должна возвращаться… ваша светлость, — сказала она. Голос ее звучал по-детски испуганно. — Я умоляю вашу светлость не говорить со мной… не приближаться ко мне. Я… я не могу объяснить, но этого не должно больше быть.

Герцог не тронулся с места. Она взглянула в его прекрасное лицо. Солнечный луч, проникающий сквозь листья оливы, золотил его волосы.

Со звуком, похожим на рыдание, она повернулась и устремилась по извилистой дорожке обратно в замок.

Войдя к себе в комнату, где ей показалось жарко и душно, Темпера рухнула на постель.

— Почему? Почему? Почему он вызывает у меня такие чувства? — спрашивала она себя.

Она знала ответ, но в то же время не осмеливалась прислушаться к своему сердцу, говорившему ей то, что рассудок отвергал как невозможное.

Вернувшись из поездки с графом, леди Ротли сияла, как бриллиант в солнечных лучах.

С тех пор как она полюбила, лицо ее стало еще красивее, и, глядя на нее, Темпера недоумевала, как можно устоять против такого обаяния.

— Тебя не было, Темпера, когда граф пригласил меня покататься с ним, — весело сказала она — Но я нашла жакет, чтобы надеть на платье, а леди Барнард очень любезно одолжила мне шифоновый шарф на шляпу.

Она бросила вещи на кровать и подошла к Темпере, в восторге продолжая:

— Это было чудесно! Мы мчались со скоростью по меньшей мере пятнадцать миль в час! И граф обещал покатать меня на своем новом гоночном автомобиле, у которого скорость тридцать миль в час! Подумай только, Темпера! Просто невозможно вообразить такую скорость!

— Ты не имела права уезжать с графом — Темпера буквально выдавила из себя эти слова.

— Никто больше меня не приглашал, — возразила леди Ротли. — К тому же мне хотелось поехать. Это было замечательно, Темпера, — я никогда еще не была так счастлива!

— Матушка, будь же наконец благоразумна, прошу тебя. Я знаю твои чувства к этому человеку. Предположим, ты примешь его предложение, а через пять лет, а может быть, и раньше, ты ему наскучишь… и что тогда?

— Не знаю, — отвечала леди Ротли. — Мне все равно! Я люблю его, Темпера! Когда он рядом, я просто не замечаю никого вокруг — они для меня просто не существуют!

— А герцог?

— Можешь не верить, но если герцог сделает мне предложение, я ему откажу.

— Я не хочу тебе верить, — сказала Темпера — Если он сделает тебе предложение, ты его примешь.

— Нет! Ни за что! — воскликнула леди Ротли, стукнув кулаком по туалетному столику. — Мне нужен только Винченцо, а все остальные — просто пустая трата времени!

— Тебя пригласили остаться еще на неделю, — холодно проговорила Темпера — Потом нам придется вернуться в Лондон. Ты спрашивала графа, какие у него планы?

— Нет!

— Он не говорил, что приедет в Лондон? — продолжала настаивать Темпера.

— Нет!

— А как ты думаешь, может он это предложить?

Леди Ротли закрыла лицо руками.

— Не мучай меня, Темпера! Я знаю, что ты хочешь сказать. Я не так глупа чтобы этого не понимать! Но как я могу не быть с ним, если представляется случай? Сидеть с ним рядом в автомобиле — это райское наслаждение! О боже, откуда у меня такие чувства? Что мне делать?

Обе молчали. Темпера устало опустилась на стул.

— У меня нет ответа на этот вопрос, матушка.

На самом деле, сказала она себе позднее, у нее ни на какие вопросы нет ответа.

Все было слишком сложно, слишком запутанно, и даже сейчас, когда она разговаривала с мачехой, ее терзала мысль, что внизу висит фальшивый ван Эйк, ожидая, пока его обнаружат.

Из рассказов отца ей было известно, что итальянцы проявляют неслыханную гордость и строгость, когда речь заходит о чести семьи.

Если из-за картины возникнет скандал, в котором окажется замешана мачеха, все ее шансы на будущее не только с герцогом, но и с графом, будут потеряны.

«Едва станет известно о подделке, первым делом заподозрят меня», — подумала Темпера. И она так и останется под подозрением, пока не сможет оправдаться, а это будет непросто.

К тому времени, как она сможет открыть свое настоящее имя и предъявить обвинения лорду Юстасу, заголовки газет уже будут вовсю кричать об обмане, который затеяли они с мачехой, не говоря уже о том, что леди Ротли так бедна, что не может позволить себе нанять настоящую горничную.

К этому могут примешать даже отца, оказавшегося неспособным обеспечить вдову и дочь.

Это будет что-то вроде камнепада в горах, когда один маленький камешек толкает другой, и все они летят вниз, один за другим, пока не обрушится весь горный склон.

«Я должна ее спасти», — сказала себе Темпера, не видя при этом никакого способа это сделать, как ни старалась она что-то придумать.

Мачеха встала из-за туалетного столика и начала раздеваться.

— Отдохну-ка я, пожалуй, пока можно, — сказала она. — Мы сегодня опять, наверно, вернемся поздно.

— А почему? Куда вы собираетесь?

— Мы ужинаем в Монте-Карло у русского великого князя Бориса. Он устраивает грандиозный праздник в Отель-де-Пари. А потом, вероятно, будут танцы, а после этого мы поедем в казино.

— Тогда тебе лучше надеть белое платье, — машинально отозвалась Темпера.

Когда она говорила, мозг ее был занят другим; мысль вертелась вокруг одной и той же темы, так и не найдя выхода.

— Да, белое будет очень эффектно, — согласилась леди Ротли, зевая и потягиваясь. — Я хочу спать, Темпера, а когда проснусь, не будем больше спорить, что правильно, а что нет.

— Хорошо, — ласково согласилась Темпера. — Я ни слова больше не скажу. Будь только красива и счастлива.

Леди Ротли улеглась в постель, и Темпера задернула шторы.

«Как долго продлится это счастье?» — подумалось ей.

Темпера шла по коридору к себе.

В замке было тихо. Она знала, что все гости отдыхают, и ей захотелось спуститься вниз, чтобы еще раз взглянуть на «Мадонну в храме» и убедиться, не ошиблась ли она.

Но наверняка кто-нибудь мог ей там встретиться, да и в любом случае это было излишне.

Утром, взяв картину в руки, она уже убедилась, что это подделка, и ее уверенность была непоколебима.

«Может быть, лучше сказать герцогу правду, прежде чем он сам об этом узнает?» — подумала она.

И вдруг ей стало совершенно ясно, что она должна сделать!

Не нужно ничего говорить ни герцогу, никому другому!

Просто нужно поменять подделку на оригинал, украденный лордом Юстасом.

Как только ей пришло это в голову, она поняла, что таким образом решились бы все проблемы — ее тревоги, ее опасения быть обнаруженной и — что самое главное, — герцог не лишился бы своей картины.

Она беспокоилась не только о себе и о мачехе — она беспокоилась и о нем.

Темпера могла представить, что сама бы чувствовала в подобных обстоятельствах, как мучительно было бы лишиться чего-то, столь для нее дорогого.

Сердце у нее забилось. Теперь, когда туман неопределенности рассеялся, она отчетливо увидела все, как при свете дня.

Если она немедленно не сделает какие-то шаги, лорд Юстас успеет сбыть картину.

Темпера пыталась сообразить, что бы она стала делать на его месте. Она присела на кровать и закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь сосредоточиться.

Итак, он заменил оригинал подделкой. Проделав это, он отнес ван Эйка наверх, в свою спальню. Там он спрятал его в надежное место, где картину никто не обнаружит, пока он гостит в замке.

«Даже завладев оригиналом, он не решится сразу покинуть замок», — догадалась она.

Если пропажу обнаружат, такой поступок мог бы навлечь на него подозрения.

«Нет, — решила Темпера, — он будет вести себя нормально и естественно и не уедет из замка раньше времени».

А потом ему придет телеграмма, срочно вызывающая его в Англию, или, всего вероятнее, он просто уедет в конце недели погостить у друзей по соседству. Вот тогда-то он и захватит с собой картину.

А пока картина еще здесь, в его спальне, Темпере предстоит ее вернуть.

Одно она знала наверняка: лорд Юстас плохо разбирается в живописи.

Подделка была неплохая, и если бы он увидел ее в раме на стене, вряд ли заподозрил бы, что тут что-то не так.

А вот кто-нибудь другой, например, граф, ее отец, и, может быть, герцог, без всяких проверок определили бы, что это не подлинный ван Эйк.

Темпера была уверена, что лорда Юстаса и ему подобных привлекало в картине только одно: сумма, которую можно за нее получить.

Она подозревала, что у него уже был наготове покупатель, быть может, торговец картинами или богатый американец, один из тех, кто всегда готов приобрести старых мастеров для своей частной коллекции, не задавая вопросов, откуда они берутся.

«Надо пробраться к нему в комнату, — сказала себе Темпера, — найти, где он спрятал картину, взять ее и положить на ее место подделку».

Она понимала, что осуществить это будет нелегко. Если ее застукают, когда она станет менять картины, ее обвинят в краже, как бы она ни старалась оправдаться.

Никто не поверит, что она, дочь знаменитого отца, разбирающаяся в живописи, да еще и проникшая в замок под видом камеристки, не преступница.

— Но мне придется пойти на такой риск, — сказала Темпера вслух.

Первым делом следовало выбрать подходящий момент, чтобы обыскать спальню лорда Юстаса.

К счастью для нее, у лорда Юстаса, в отличие от других джентльменов, не было с собой личного камердинера.

Темпера слышала, как мисс Бриггс и мисс Смит обсуждали мужскую прислугу, и если у лорда Холкомба и сэра Уильяма были свои камердинеры, лорда Юстаса обслуживал один из лакеев.

Учитывая это обстоятельство, она могла точно определить момент, когда можно будет обыскать комнату лорда Юстаса.

Когда герцог и его гости ужинали дома, ужин для прислуги подавали до того, как в столовой сервируют стол для господ. Когда же господа ужинали где-нибудь еще, прислуга садилась за стол, как только они уезжали.

Это устраивало повара, который был рад иметь свободный вечер при каждом удобном случае, и Темпера знала, что едва экипажи отъедут от подъезда, как вся мужская прислуга устремится в свою столовую и усядется за сытный ужин.

Вот тут-то она и проскользнет в башню и постарается найти украденного ван Эйка.

Оставалось еще полчаса до того, как пора будет одевать мачеху перед отъездом.

Тем временем Темпера изо всех сил старалась представить себе, где бы лорд Юстас мог спрятать картину.

Он поступил разумно, похитив миниатюру. Холст размером десять на восемь с половиной дюймов легко спрятать. И тут она вспомнила рассказ отца об ужасной краже в одной из галерей в Риме.

Похитители вырезали из рам несколько полотен и вынесли их из галереи. Следующей их задачей было незаметно вывезти картины из города.

Сэр Фрэнсис рассказал ей о разных способах, которыми пользуются воры.

— Полиция знала кое-что о приемах этих мошенников, они обыскивали багаж всех пассажиров поездов в поисках сундуков с двойным дном и пакетов, где могли уместиться свернутые в трубку полотна.

Темпера слушала с интересом.

— У одного была трость, внутри которой можно было скрыть плотно свернутое полотно. Другой сильно хромал, поскольку его нога была обтянута холстом от колена до щиколотки.

Темпера засмеялась.

— Их всех поймали, папа?

— Думаю, почти всех, — отвечал сэр Фрэнсис. — Но труднее всего оказалось обнаружить украденное полотно, которое человек прикрепил прямо к голой спине. И еще одно, которое другой человек спрятал в своем цилиндре. — Он с улыбкой добавил: — Ему бы удался этот трюк, но один из полицейских заметил, что, когда этого типа остановила какая-то дама, чтобы спросить дорогу, он не приподнял цилиндр. — Сэр Фрэнсис засмеялся. — Столь неучтивый поступок обошелся ему в десять тысяч фунтов — столько стоила картина, — и в семь лет тюрьмы!

«Надо заглянуть в цилиндр лорда Юстаса», — подумала Темпера.

Он мог засунуть полотно еще и под ковер или спрятать за другой картиной, висевшей у него в комнате, до тех пор, пока он остается в замке.

— Опытный вор, — говорил сэр Фрэнсис, — редко пользуется шкатулками с замком — это слишком явно, а бриллианты легче всего спрятать в книжном переплете.

Лорд Юстас похитил не бриллианты. Но «Мадонна в храме» была такой маленькой, что ее можно было спрятать в сложенной газете или засунуть в рамку с фотографией.

Темпера мысленно составила список всех мест, которые следовало обыскать, и ее беспокоила только то, хватит ли времени на поиски, пока прислуга сидит за ужином.

— Ты что-то слишком задумчива, дорогая, — сказала леди Ротли, когда Темпера ее причесывала.

— Стараюсь сделать тебя еще красивее, матушка.

— Вечер будет чудесный, — мечтательно произнесла леди Ротли. — Я в этом уверена.

Проспав час, она вышла из депрессии и теперь просто сияла в предвкушении развлечений.

Темпера почти завидовала ей. В своем белом платье она казалась спустившейся с неба на облаке.

— Сегодня ты всех затмишь, матушка! — воскликнула Темпера, подумав при этом не окажется ли нынешний вечер последним, какой мачехе суждено посетить.

Быть может, завтра или послезавтра им придется с позором бежать в Англию, чтобы укрыться в доме на Керзон-стрит.

А что они станут делать дальше?

Но Темпера тут же решительно сказала себе, что такого случиться не должно. Она должна спасти их обеих, и странным образом, у нее было чувство, что отец помогает ей и направляет ее.

Ей казалось, что он стоит рядом. Когда мачеха спустилась вниз и Темпера готовилась услышать шум отъезжающих экипажей, она начала молиться, как не молилась никогда раньше.

— Помоги мне, папа, не дай мне ошибиться. Подскажи, где спрятана картина, — проговорила она вслух.

Темпера так любила «Мадонну в храме», что была почти уверена: ей удастся ощутить исходящие от нее флюиды, так что не придется тратить время на бесплодные поиски.

Однако она ужасно нервничала, пальцы у нее похолодели, ее била дрожь.

Даже в комнате мачехи до нее долетали голоса и смех из гостиной. Они, наверно, решили выпить по бокалу шампанского перед отъездом.

Перед глазами Темперы стояла матушка, изысканная, прекрасная, в белом платье, и ревниво следящая за ней своими зелеными глазами леди Холкомб.

Леди Барнард, наверно, как всегда, мила и приветлива, а граф не спускает с мачехи своих темных выразительных глаз и уже, вероятно, начал говорить ей изысканные комплименты, которые звучат в его устах так искренне.

А что делает в это время герцог?

Этот вопрос огненными буквами вспыхнул в ее сознании. Тоже восхищается мачехой, соперничая с графом ради ее улыбки и взгляда голубых глаз?

Где-то глубоко в груди Темпера ощутила острую боль, как от удара кинжалом.

«Я ревную! — честно призналась она себе. — Нельзя быть настолько глупой, чтобы ревновать к мачехе!»

Она могла видеть себя в зеркале, свое скромное черное платье, бледное лицо в обрамлении темных волос.

Кому придет в голову смотреть на нее, когда рядом с ней мачеха сияет, как солнце… золотое и великолепное, как изображал его Тернер?

Ей казалось, что она все еще слышит голос герцога, и хотя она пыталась приписать это своему воображению, боль не проходила.

Она заставила себя думать о том, что ей предстояло сделать. Ради него, а не только ради себя и мачехи.

Как можно допустить, чтобы он утратил что-то, столь для него дорогое? Как может картина, говорившая с ним на ему одному понятном языке, попасть в чужие руки, достаться кому-то, для кого важна ее стоимость, а не красота?

— Я верну ее! Это мой долг! — прошептала Темпера.

Голоса снизу доносились уже не так громко. Она подошла к двери и осторожно открыла ее.

Она не ошиблась.

Гости вышли в холл. Дамы кутались в накидки, мужчины надевали плащи на атласной подкладке.

Темпера услышала голос герцога, который обращался к гостям:

— Сэр Уильям, вы с супругой поедете в первом экипаже, и, пожалуйста, захватите с собой лорда Юстаса. А вам, граф, я хочу доставить особое удовольствие. Вы будете сопровождать леди Ротли, и прихватите с собой по дороге Лиллингтонов. Я обещал подвезти их с их виллы в Эзе.

— С огромным удовольствием, — отвечал граф.

«Как может герцог отправлять мачеху одну с графом, пусть и в недолгую поездку», — с негодованием подумала Темпера.

Но она знала, что мачеха будет только счастлива, а о чувствах графа тоже догадаться было несложно.

— А мы с вами, Джордж, — продолжал герцог, обращаясь к лорду Холкомбу, — будем сопровождать вашу очаровательную супругу.

Темпера предположила, что леди Холкомб в восторге от перспективы ехать с герцогом и будет считать, что ей в какой-то мере удалось обойти соперницу.

Все общество, болтая и смеясь, направилось к выходу. Через несколько минут первый экипаж отъехал. А за ним и второй. Третий был уже у подъезда.

— Спокойной ночи, Бэйтс, — сказал герцог дворецкому.

— Спокойной ночи, милорд.

Лакеи захлопнули дверцы, и Темпера услышала шорох колес по гравию аллеи.

Лакеи вернулись в холл.

— Сначала поужинаем, — провозгласил Бэйтс торжественным тоном, — а потом уж уберем со стола.

— Я надеялся, что вы так и распорядитесь, мистер Бэйтс, — сказал один из лакеев. — Я уже порядком проголодался!

Кто-то еще пошутил по поводу жадности некоторых, а затем звук их шагов и голосов замер в коридоре, который вел в кухню.

Темпера только этого и дожидалась.

Она знала, что мисс Бриггс и мисс Смит всегда ужинают в это же время и они не станут любопытствовать насчет ее отсутствия, потому что она часто опаздывала и без нее им было удобнее сплетничать.

Она закрыла дверь в комнату мачехи и поспешила к лестнице, ведущей в башню.

Глянув вниз, в холл, чтобы убедиться, что там никого нет, она проворно взбежала по лестнице в спальню лорда Юстаса.

Там было три окна, откуда, как уверял герцог, открывался самый лучший вид. Но Темперу сейчас никакие виды не интересовали.

Комната была тщательно убрана после отъезда лорда Юстаса, и Темпера сообразила: искать в комоде или гардеробе, куда лакей, исполнявший при лорде роль камердинера, имел доступ, было бы пустой тратой времени.

У лорда Юстаса было с собой мало личных вещей. И не было среди них фотографии в рамке, как надеялась Темпера, а коробочка для запонок и кожаный футляр от бритвенного прибора не могли вместить даже миниатюру.

Быстрым взглядом она окинула щетки из слоновой кости. Кроме них, на умывальнике ничего больше не было.

Торопливо пролистала несколько книг на столике у кровати, но тут же поняла, что они не принадлежат лорду Юстасу, так как на них стоял экслибрис герцога.

Может, он сделал тайник за картиной? — и Темпера тщательно осмотрела каждую. Было бы легко подсунуть ван Эйка сзади за раму, но там ничего не оказалось.

Темпера присмотрелась к ковру, но обнаружила, что он накрепко прибит к полу плинтусом, а покрывающие его дорожки каждое утро вытряхивают добросовестные горничные-француженки.

Ею начал овладевать страх.

А что, если все ее планы не сработают и она не найдет картину? А может быть, лорд Юстас уже вынес ее отсюда?

И тут она вспомнила рассказ отца о грабителе, спрятавшем картину в цилиндре.

Темпера открыла гардероб.

В углу, вместе с длинным рядом до блеска начищенных ботинок, стояли две коробки, в каких мужчины возят, путешествуя, свои шляпы.

Обе коробки, как и можно было ожидать, были от Локка, с Сент-Джеймс-стрит. Из коричневой кожи, с ручками наверху и монограммой лорда Юстаса.

Темпера достала одну, поставила на стул и развязала ремни.

Внутри оказался цилиндр, который лорд Юстас надевал днем Темпера достала его и, заглянув внутрь, сразу поняла, что в нем ничего нет. Она положила его на место и открыла вторую коробку.

Как она и ожидала, коробка была пуста, так как лорд Юстас надел свой вечерний цилиндр. Разочарованная, Темпера уже хотела было закрыть коробку и вернуть на место, как вдруг ее осенило.

Изнутри коробки были отделаны атласом. А под ним можно без труда спрятать полотно ван Эйка.

Она тщательно ощупала коробку изнутри. Подкладка везде плотно прилегала к коже.

Но эта мысль настолько завладела ею, что она снова открыла первую коробку. Вынув цилиндр, она снова прощупала подкладку.

Сначала она было опять разочаровалась, но потом заметила, что подкладка не пришита, как во второй коробке, а приклеена.

От волнения сердце у нее, казалось, остановилось.

Она оттянула подкладку и, просунув пальцы между подкладкой и кожей, нащупала что-то.

Извлечь это было делом нескольких секунд.

Темпера не могла сдержать радостного возгласа. Держа полотно в руках, она изумленно уставилась на него.

Это была не «Мадонна в храме» ван Эйка, которую она ожидала увидеть, а «Портрет молодой девушки» Петруса Кристуса.

Она положила полотно на стул и продолжила исследование коробки.

Три минуты спустя перед ней был не только портрет работы Петруса Кристуса, но и «Мадонна в храме» ван Эйка, и «Святой Георгий и Дракон» Рафаэля.

Все три картины были маленькие, спрятать их не составляло труда.

Темпера перевела дух.

Такой добычи она не ожидала. При этом она устало подумала, что ей понадобится куда больше времени, чтобы заменить оригиналы подделками, чтобы лорд Юстас ни о чем не догадался.

Только бы теперь изыскать возможность попасть в кабинет герцога, пока компания еще не вернулась из Монте-Карло!

Она понимала, что придется ждать, пока вся прислуга не уляжется спать, а еще не попасться на глаза дежурному лакею, в чьи обязанности входило дожидаться возвращения господ.

Это будет трудно, подумалось ей.

Но она была так счастлива, обнаружив то, что искала, что все предстоящие трудности, казалось, уже не имели никакого значения.

Она положила цилиндр лорда Юстаса обратно, застегнула ремни и поставила коробку на место, в угол гардероба. Закрыв дверцы, взяла картины со стула, куда она их положила.

Взглянув на «Мадонну в храме», она вновь испытала восторг при виде этого совершенства. Даже в сгущающихся сумерках картина, казалось, излучала какое-то сияние, которое не могла передать никакая копия.

— Я тебя спасла, — прошептала Темпера. — Я спасла тебя потому, что была уверена, на то была твоя воля. Это ты рассказала мне, что произошло. Никакая подделка не может говорить со мной так, как ты.

Спрятав полотна под мышкой, чтобы никто из тех, с кем она могла встретиться в коридоре, их не увидел, она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Она ступила на площадку слишком взволнованная, чтобы думать о чем-либо, кроме своей победы.

Подумать только, она оказалась не хуже любого полицейского и, уж, во всяком случае, ее первый шаг увенчался успехом.

И вдруг совершенно неожиданно она увидела внизу трех человек.

Темпера застыла на месте, придерживая под рукой картины.

Она увидела, что герцог смотрит на нее, и поняла, что он и лорд Холкомб поддерживают едва стоящую на ногах леди Холкомб.

Оба обнимали ее, а лорд Холкомб свободной рукой открывал дверь спальни, находившейся как раз напротив лестницы.

Темпера стояла неподвижно, как статуя.

Изумленное выражение, появившееся на лице герцога, когда он ее увидел, внезапно сменилось совершенно иным.

В нем было столько отвращения и презрения, что ей показалось, будто он ее ударил.

Она стояла, не сводя с него глаз и не в состоянии шевельнуться. Он отвернулся, помогая леди Холкомб войти в спальню.