Смертельный эксперимент

ГЛАВА 31

Питер сделал несколько телефонных звонков, чтобы передать новости, полученные из Глазго, затем снова присоединился к Саркару. Саркар переместил Амбротоса в резервный банк памяти, сделав его фоновым процессом, и вызвал в рабочий блок памяти Духа, посмертного двойника. Питер склонился к микрофону.

— Мне бы хотелось задать тебе один вопрос, — сказал он.

— Несомненно, самый главный вопрос, — перебил двойник. — На что это похоже — быть мертвым?

— Совершенно верно.

Из динамика послышался голос Духа:

— Это как... — Но затем голос затих.

Питер наклонился вперед в нетерпеливом ожидании:

— Да?

— Это все равно что быть трубкозубом.

Питер слегка опешил:

— Как же это может быть похоже на жизнь трубкозуба?

— Или, может быть, муравьедом, — добавил двойник. — Я себя не вижу, но знаю, что у меня очень длинный язык.

— Перевоплощение... — задумчиво произнес Саркар, покачав головой. — Моих друзей-индуистов это порадует. Но должен заметить, Питер, я надеялся, что тебя ожидает нечто более приятное, чем перевоплощение в трубкозуба.

— Я проголодался, — нагло заявил голос из динамика. — Не найдется ли у кого-нибудь из вас немного муравьев?

— Я этому не верю, — проворчал Питер.

— Ха! — откликнулся динамик. — Я видел, как ты заглянул сюда на минутку.

— Нет, — возразил Питер. — Ты не мог меня видеть.

— Ну, — неохотно согласился голос, — тогда, значит, это был Саркар.

— Кончай заливать, — возмутился Саркар.

— Ты просто нас дразнишь, — поддержал Питер.

— Каков отец, таков и сын, — ответил двойник.

— Ты что-то слишком много шутишь, — сказал Питер в микрофон.

— Смерть очень забавна, — продолжал Дух. — Нет, скорее это жизнь очень забавна. Нелепа, сказать по правде. Все это — сплошная нелепость.

— Забавна? — переспросил Саркар. — Я думал, смех — это физиологическая реакция.

— Хохот — возможно, хотя я пришел к выводу, что это скорее социальное, чем биологическое явление, но способность находить что-то смешным не биологична. Я знаю, что, когда Питер смотрит по телевизору комедии, он почти никогда не смеется вслух, но это вовсе не значит, что ему не смешно.

— Пожалуй, — согласился Питер.

— По правде сказать, я теперь точно знаю, что такое юмор: это реакция на внезапное образование неожиданных нейронных сетей.

— Не дошло, — сказал Питер.

— Вот именно. «Не дошло». Люди говорят в точности одно и то же, когда они не понимают чего-то серьезного и когда они не понимают шуток: мы интуитивно чувствуем, что не хватает какого-то соединения. Это соединение является нейронной сетью. — Загробный двойник продолжал без единой запинки. — Смех — даже если это всего лишь внутренний смех, кстати, единственно возможный для меня сейчас, так как и сторона у меня теперь только одна, внутренняя, — это реакция, сопровождающаяся образованием в мозгу новых соединений. Но при этом наблюдается очень сильное возбуждение синапсов. Так они никогда прежде не возбуждались или в крайнем случае делали это очень редко. Когда вы слышите новую шутку, вам смешно, и вы даже можете рассмеяться, услышав ее во второй или в третий раз, но любая шутка рано или поздно приедается. Вы ведь знаете старую шутку: «Зачем цыпленок перешел через дорогу?» Мы все смеялись над ней в детстве, а вот взрослым она совсем не кажется смешной, и это различие в нашей реакции связано вовсе не с тем, что в самой этой шутке есть что-то детское — на самом деле это не так, — она, напротив, весьма изощренная. Все дело в том, что соответствующая нейронная сеть теперь уже прочно установлена.

— Какая нейронная сеть? — спросил Питер.

— Та, которая связывает наши представления о домашней птице, которую мы обычно считаем глупой и пассивной, и наши представления о целеустремленности и личной инициативе. Вот что смешно в этой шутке: идея, будто цыпленок мог перейти через дорогу потому, что он сам этого захотел, потому что ему, возможно, стало любопытно, что там, на той стороне; это новая идея, и образование новой сети взаимодействующих нейронов, выражающей эту идею, и вызывает то мгновенное нарушение мыслительных процессов, которое мы называем смехом.

— Я не уверен, что могу с этим согласиться, — сказал Питер.

— Я бы пожал плечами, если бы мог. Хорошо, постараюсь это доказать. Знаешь, что заказывает мистер Спок, когда заходит в интендантство Звездного Флота? — Здесь двойник впервые сделал паузу, как заправский комик. — Один «Вулкан», только, пожалуйста, не с расплавленной системой управления.

— Очень неплохо, — одобрил Питер, улыбнувшись.

— Спасибо. Разумеется, я только что это придумал, не мог же я рассказать тебе анекдот, который мы оба уже знаем. А теперь подумай: что, если бы я рассказал этот анекдот немножко по-другому, начав, к примеру, так: «Ты когда-нибудь слышал о «Вулкане» с расплавленной системой управления?» Так вот...

— Это бы все испортило.

— Вот именно! Та часть твоего мозга, где содержатся мысли о «Вулкане» с расплавленной системой управления, была бы заранее активирована, и в конце рассказа не возникла бы неожиданная ассоциация между мыслями о еде, например, о мороженом, и бомбардировщиках «Вулкан». Обычно они не связаны между собой. А ведь именно это новое соединение и вызвало смех.

— Но мы редко смеемся вслух, когда остаемся одни, — заметил Саркар.

— Совершенно верно. Мне кажется, смех в обществе служит совсем другой цели, чем внутренний смех. Видишь ли, неожиданные соединения могут доставлять удовольствие, но они могут также и огорчать — мозг начинает тревожиться, все ли с ним в порядке, — так что когда рядом есть другие люди, он посылает им свой сигнал, и если этот сигнал возвращается, то мозг успокаивается; если же нет, то мозг озабочен — может, со мной что-то не так? Вот почему люди столь серьезны, когда говорят: «Ты что, не понял?» Им отчаянно хочется разъяснить шутку, и они сильно расстраиваются, когда другой человек не находит ее смешной. Именно поэтому в комедиях положений, предназначенных для показа по телевидению, приходится заранее записывать на пленку звуки хохота в определенных местах. Это делается не для того, чтобы подсказать нам, где мы должны смеяться, а чтобы заверить нас, что мы действительно смеемся там, где надо, что смеяться здесь нормально. Звуковая дорожка с записью хохота не может сделать глупое шоу хоть чуточку смешнее, но она помогает получить максимум удовольствия от смешной комедии, позволяя нам расслабиться.

— Но какое это может иметь отношение к загробной жизни? — спросил Питер.

— Самое прямое. Поиск новых ассоциаций — вот все, что мне осталось. С юных лет я каждые несколько минут думал о сексе, но теперь я не только не чувствую полового влечения, а даже не понимаю, почему был настолько всем этим озабочен. У меня также были навязчивые мысли о еде, я вечно гадал, что буду есть в следующий раз, но и это меня теперь нисколько не волнует. Единственное, что мне осталось, это искать новые связи. Единственное мое теперешнее достояние — это юмор.

— Но у многих людей почти нет чувства юмора, — заметил Саркар.

— Я теперь могу представить себе ад, — не слушая его, продолжал Дух, — только как необходимость проводить вечность, не имея возможности находить целый океан новых ассоциаций, не видя вещи в новом свете, не хихикая над абсурдностью экономики, религии, науки, искусства. Все это очень, очень смешно, стоит только хорошенько вдуматься.

— Но... но что насчет Бога?

— Бога нет, — весьма категорично заявил Дух, — по крайней мере такого, каким его описывают в воскресной школе, но, разумеется, не нужно умирать, чтобы в этом убедиться: зная, что миллионы детей в Африке умирают от голода, что двести тысяч человек погибли при Великом калифорнийском землетрясении, что повсюду людей пытают, насилуют и убивают, нетрудно сделать вывод, что никто не заботится о каждом из нас в отдельности.

— Значит, всего лишь к этому и сводится жизнь после смерти? К юмору?

— Не вижу в этом ничего плохого, — произнес Дух. — Ни боли, ни страдания, ни желаний. Только множество восхитительных новых ассоциаций. Много смеха.

Род Черчилл набрал волшебный номер и услышал, как его телефон издал знакомую серию нот.

— Спасибо, что позвонили в «Фуд Фуд», — ответил женский голос на другом конце провода. — Могу я принять ваш заказ?

Род вспомнил былые времена, когда «Фуд Фуд» и ее прародитель-пиццерия всегда начинали с того, что спрашивали номер вашего телефона, так как именно по этому номеру они индексировали записи в своей базе данных. Но с появлением автоматического определителя номера записи с адресом заказчика и его предыдущими заказами появлялись на экране оператора по приему заказов в тот момент, когда он отвечал на звонок.

— Пожалуйста, — сказал Род. — Я бы хотел получить то же самое, что и в прошлую среду.

— Ростбиф средней поджаристости, с нежирной подливкой, печеный картофель, овощное рагу и яблочный пай. Правильно, сэр?

— Да, — ответил Род. Перед тем как начать заказывать у них ужин, он тщательно просмотрел по сети список ингредиентов, используемых в «Фуд Фуд», выбирая только такие блюда, которые были совместимы с принимаемым им лекарством.

— Нет проблем, сэр, — сказала приемщица. — Что-нибудь еще будете брать?

— Нет, спасибо, это все.

— Всего с вас 72 доллара 50 центов. Платить будете наличными или по кредитной карточке?

— По моей карточке «Виза», пожалуйста.

— Номер карточки?

Род знал, что она видит этот номер перед собой на экране, а проверка является просто мерой предосторожности. Он продиктовал цифры и, не дожидаясь следующего вопроса, сообщил срок действия карточки.

— Хорошо, сэр. Сейчас 6:18. Ваш ужин будет доставлен не позднее чем через полчаса, в противном случае вы получите его бесплатно. Спасибо, что позвонили в «Фуд Фуд».

Питер и Саркар сидели в буфете «Зеркального отражения». Питер потягивал из банки диетическую колу; Саркар пил настоящую колу — только когда им с Питером приходилось пользоваться одним кувшином, Саркар довольствовался низкокалорийными напитками.

— Много смеха, — задумчиво произнес Саркар. — Какое странное определение смерти. — Пауза. — Может, нам лучше отныне называть его «Бренность», а не «Дух» — в конце концов, он теперь юморист.

Питер улыбнулся.

— А ты заметил, как он разговаривает?

— Кто? Дух?

— Да.

— Я не заметил ничего необычного, — пожал плечами Саркар.

— Он очень многословен.

— Ха, Питер, тогда у меня есть для тебя новость. Ты тоже.

Питер хмыкнул.

— Я имею в виду, он говорит невероятно длинными фразами. Очень сложными, с массой придаточных предложений и причастных оборотов.

— Да, действительно.

— Ты когда-нибудь беседовал с ним раньше?

— Да.

— Мы можем получить тексты этих бесед?

— Конечно. — Они прихватили с собой напитки и вернулись в лабораторию. Саркар нажал нужные клавиши, и принтер выплюнул несколько десятков тоненьких страничек.

Питер взглянул на текст.

— У тебя есть программа грамматического контроля?

— У нас есть кое-что получше: Вычитчик, одна из наших экспертных систем.

— Ты можешь пропустить через нее этот текст?

Саркар ввел в компьютер несколько команд.

Анализ реплик Духа из различных бесед появился на экране.

— Поразительно, — изумился Саркар. Он показал на одну из цифр. — Если отбросить простые междометия, Дух в среднем использовал тридцать два слова в каждом предложении, а в некоторых местах ухитрялся составить предложения более чем из трехсот слов в каждом. Нормальная средняя цифра составляет всего около десятка слов в одном предложении.

— Может твой Вычитчик выправить все эти протоколы?

— Конечно.

— Ну так прямо сейчас и займись этим.

Саркар ввел еще несколько команд.

— Невероятно, — воскликнул он, как только результаты появились на экране. — Здесь почти нечего было править. Дух полностью справляется с синтаксисом своих длиннющих предложений и никогда не теряет нить разговора.

— Потрясающе, — восхищенно сказал Питер. — Это может быть какой-нибудь программный глюк?

Саркар провел ладонью по волосам.

— Ты видел, чтобы Контроль или Амбротос делали что-нибудь подобное?

— Нет.

— Тогда я бы сказал, что это не глюк, а скорее всего побочный эффект внесенных нами изменений. Дух — это имитация жизни после смерти, бестелесного интеллекта. Я думаю, что этот эффект может быть следствием удаления некоторых связей между нейронными сетями, посредством которого и была создана такая модель.

— О Боже! — воскликнул Питер. — Ну конечно же! Для других двойников ты по-прежнему имитировал дыхание. Но у Духа нет тела, поэтому ему, когда он разговаривает, не приходится останавливаться, чтобы вздохнуть. Дыхательные паузы, возможно, и заставляют людей выражаться короткими фразами.

— Интересная мысль, — согласился Саркар. — Пожалуй, избавившись от необходимости дышать, можно было бы в одном предложении выразить более сложную мысль. Но от этого ведь не поумнеешь. Важно не как ты говоришь, а как ты думаешь.

— Это верно, но, хм, я заметил, что Дух склонен выражаться несколько уклончиво.

— Я тоже обратил на это внимание, — подтвердил Саркар. — Ну и что?

— А что, если это не уклончивость? Что, если он — мне даже страшно подумать, — что, если он просто говорит нечто превосходящее наше понимание? Что, если не только его манера говорить, но и сами его мысли сложнее моих собственных?

Саркар подумал.

— Ну, в работе физического мозга нет ничего похожего на дыхательные паузы, кроме... кроме...

— Кроме чего?

— Видишь ли, нейроны могут испускать импульсы лишь кратковременно, — пояснил Саркар. — Нейронная сеть может оставаться возбужденной только в течение ограниченного периода времени.

— Это, конечно, самое фундаментальное ограничение человеческого разума.

— Нет, это фундаментальное ограничение человеческого мозга — точнее, ограничение электрохимического процесса, посредством которого работает мозг. Конструкция мозга не рассчитана на то, чтобы удерживать какую-либо мысль неизменной в течение долгого времени. Я уверен, ты сам это чувствовал, например: тебе приходит в голову некая блестящая мысль, которую хотелось бы сохранить, но к тому времени, когда ты соберешься ее записать, она куда-то улетучивается. Оказывается, она уже просто угасла в твоем мозгу.

— Но Дух мыслит не с помощью мозга, — возразил Питер. — Он — просто освобожденный разум, душа. Это чистая программа, работа которой свободна от аппаратных ограничений. Никаких пауз для дыхания. Никаких нейронных сетей, угасающих прежде, чем он успеет разобраться с ними. Он в состоянии построить такое длинное предложение или развить такую сложную мысль, какую только захочет.

Изумленный Саркар медленно покачал головой.

— Вот как сознание может работать вечно после смерти, — продолжил Питер. — Нельзя же ограничиться только установлением простых связей, вроде шуток о цыпленке, перешедшем через дорогу. В конце концов все новые сопоставления одних лишь А и В исчерпаются довольно быстро. А вот Дух может сопоставить одновременно все буквы от А до Z плюс к тому же все буквы от альфы до омеги, плюс от алефа до тав, пока во всех этих сложных комбинациях не появится некая новая восхитительная, смешная ассоциация.

— Невероятно, — воскликнул Саркар. — Это значит...

— Это значит, — подхватил Питер, — что загробная жизнь может быть полна шуток, но шуток таких сложных, тонких и нетривиальных, что нам с тобой их никогда не понять. — Он помолчал. — По крайней мере пока мы не умрем.

Саркар изумленно свистнул, но затем выражение его лица изменилось:

— Кстати, раз мы уж заговорили о смерти: мне необходимо срочно отправляться домой, не то Рахима меня убьет. Сегодня моя очередь готовить обед.

Питер взглянул на часы.

— Черт возьми. Я опаздываю на встречу с Кэти — мы собирались пообедать в городе.

Саркар засмеялся.

— Что тут смешного?

— Потом поймешь, — сказал Саркар. — Когда-нибудь.