Смертельный лабиринт

Глава первая ТРУП НА ОБОЧИНЕ

До Нового, 2006 года оставались считаные часы. И поэтому Лида Бородулина, которой недавно, в самом начале декабря, исполнилось наконец четырнадцать лет, что определенно указывало на ее наступившую «взрослость», пусть пока только по паспорту, который она собиралась получать уже в новом году, торопилась.

Новогодний праздник ей впервые в жизни родители разрешили встречать у подруги детства, как с улыбкой сказал папа. То есть у Наташки, учившейся с ней в одном классе – девятом «А» – и проживавшей в том же доме, но этажом ниже. А Наташкины родители собирались отмечать событие в квартире Бородулиных, с которыми, как и их дочки, дружили больше десяти лет – с того светлого дня, когда одновременно получили трехкомнатные квартиры в многоэтажном доме на Снежной улице в Свиблове.

Девочкам было понятно, что родители, давая им разрешение «оторваться» на полную катушку, на самом деле не оставят их без своего внимания и опеки. Конечно, они станут приходить по очереди, поздравлять, желать там всякого, раздавать подарки, а сами действительно «оторвутся» в отсутствие детей. Но это все неважно в настоящий момент, потому что они разрешили пригласить и подруг из класса, кого могли отпустить на всю ночь родители, а главное, мальчиков – без них какой праздник!

Вот с такими мыслями, предвкушая стремительно приближающееся веселье, Лида приготовила себе новогоднее платье, на которое потратила немало выдумки, с тем чтобы прийти и сразу переодеться, после чего отправилась на ежедневную каторгу – выводить на снежок непослушного и своенравного Тузика – белого шпица, который определенно считал, что хозяева просто обязаны дважды в день предоставлять ему полную свободу. И в ожидании наступающего часа он уже заранее начинал лаять, вертеться у всех под ногами и постоянно бегать в переднюю, обнюхивая дверь, – наглядно демонстрировать, что он уже готов, он созрел для обязательного моциона, и пусть об этом никто не забывает. Ну да, забудешь тут!

Обычно Лида, когда вместе с ней выходила на вечернюю прогулку и Наташка – просто поболтать, на людей посмотреть, пофорсить новым пальто или красивой шапкой, – отпускала Тузика с поводка. И тот немедленно уносился куда-то между домами, в одному ему известном направлении. И вечером, особенно зимой, искать его было делом гиблым, он сам прибегал, выкинув набок красный язык и прерывисто дыша. Где и чем он занимался это время, Лида даже и не пыталась узнать – Наташка была та еще болтушка, и полчаса – сорок минут пролетали незаметно. Но сегодня Наташка была как бы за хозяйку, а Лида должна была подойти к ней ну хотя бы за полтора часа до Нового года, чтобы помочь расставить посуду, так как гости придут за час до курантов, чтобы проводить старый год, как положено. Вообще-то, по соображениям родителей, им положено услаждать себя всякими кока-колами, соками и сладкими напитками, но мальчики ведь обязательно принесут тайно бутылочку, а то и две, легкого вина. Да и без шампанского тоже наверняка не обойдется – праздник так праздник!

Предвкушая торжество и представляя, как она будет выглядеть в новом белом платье из тафты с блестками, словно невеста, Лида решила не рисковать с прогулкой и воли своенравному Тузику не давать. Потому что он убежит, а потом жди его, пока надумает вернуться. И сколько времени уйдет, неизвестно. Ничего, сегодня он побегает на поводке, не барин, все равно папа еще раз выйдет с ним среди ночи – раз в доме гости, да еще на большую часть ночи, Тузик никому не даст покоя.

На улице белоснежный песик, полностью сливающийся с «окружающей средой», только под фонарями выдававший себя собственной тенью, попытался было ринуться по накатанной дорожке, но поводок помешал. Он повизжал возмущенно, покрутился на месте, пытаясь выскользнуть из ошейника, однако ни одна попытка не удалась – Лида предусмотрительно надела поводок с двойными петлями – к ошейнику и через все тело под передними лапами – тут не разбежишься. Сообразив, что он привязан прочно, Тузик нехотя побежал по тротуару в сторону Лазоревого проезда, где был большой пустырь и за ним спуск к реке Яузе.

Народу на улице практически не было. Спешили редкие прохожие. Ну конечно, если до наступления полночи осталось что-нибудь два с небольшим часа, поневоле поторопишься. Машины тоже отсутствовали. Падал редкий снежок, и крупные снежинки мягко садились на рукава дубленой шубки, сверкая в свете фонарей. Красота! Жаль, что Наташка отказалась от вечерней прогулки, – совсем не холодно, но здорово, настоящая новогодняя ночь!

Тузик свернул со Снежной на Лазоревый и вдруг, фыркнув, заторопился, быстро перебирая лапами и до отказа натягивая поводок, и так уже выпущенный до конца. «Куда это его несет?» – подумала Лида, но шага не ускорила. Наверняка там, впереди, он учуял какую-нибудь сучку, до чего ж развратный этот пес! Ничего, обойдется... Сегодня не его день, не его праздник... Поскорее бы уж лапку поднял, что ли... И чего рвется?..

Между тем Тузик чуть ли не до звона натянул поводок и при этом начал как-то странно поскуливать, подвизгивая при этом. Никогда раньше не слышала таких звуков Лида. А тянул он в сторону стоящей впереди, у обочины тротуара, темной машины с включенными фарами. Левая передняя дверца у нее была открыта, но никакого движения вокруг не наблюдалось. Не было рядом людей. Впрочем, может быть, шофер просто распахнул дверь, чтобы покурить в ожидании пассажира? А вдруг в машине сидят бандиты, и они поджидают свою случайную жертву, чтобы схватить ее, запихнуть в багажник и увезти неведомо куда – для выкупа?! Только этого еще не хватало!

На всякий случай Лида свернула на боковую тропинку, протоптанную жильцами ближайшего дома для того, чтобы не обходить квартал, а срезать угол прямо к подъезду. Но Тузик не желал ей повиноваться, и пришлось его завернуть прямо-таки силой. Он подчинился, но скулежа своего странного не прекратил, а, напротив, стал взлаивать – протяжно, с подвывом. Совсем с ума сошел. Что его так тянуло к этой странной машине?

Он затянул-таки Лиду в сугроб, еле выбралась и решила немного Тузика наказать за непослушание. Подтянула за поводок и стала ему строго выговаривать. Он делал вид, что преданно смотрит ей в глаза, а сам косил в сторону машины. Наконец Лиде это надоело, и она постаралась вглядеться, что там, у машины, могло так заинтересовать – или испугать? – собачку? Но если боится, чего рвется туда? Никакой решительно логики!

Всмотрелась и поняла, что возле машины, прямо на тротуаре, лежало что-то темное, будто мешок выбросили с мусором. Такие мешки из черного пластика теперь многие соседи выносят прямо к мусорным контейнерам, а не выбрасывают всякую дрянь в мусоропровод. Наверное, и эти, что в машине, решили так сделать. Но зачем же посреди улицы? Короче говоря, нечего себе голову ломать вопросами, время идет, а Тузик даже не присел ни разу, разве порядок? И Лида силком потащила собачку по тропинке между деревьями.

Возле парадных дома, к которому она вышла, было все расчищено от снега, ярко светили лампы над козырьками подъездов, а у среднего взрослые и дети устанавливали настоящую, живую елку, собираясь украшать ее игрушками, мишурой и лампочками. Лида подошла поближе – посмотреть. И тут увидела участкового, который частенько наведывался в их двор. Его хорошо знали в округе и звали по-домашнему: дядей Сережей. Папа говорил, что он – неплохой мужик, потому и хулиганства в их дворе не наблюдается. Такое вот мнение. Лида немножко подумала и подошла к компании взрослых, которым участковый что-то рассказывал веселое, потому что те смеялись.

– Дядь Сережа, извините, – решилась наконец Лида.

– Чего тебе, девочка? – Тот обернулся.

– Понимаете, я с Тузиком гуляю... Я не из этого дома, а со Снежной...

– Ну и что у вас на Снежной? – улыбнулся участковый. – Уже встретили Новый год? Или только собираются? – Он хитро подмигнул ей. – Хороший песик, славный, как зовут? – Он погладил собачку, Тузик разрешил это сделать, даже не огрызнулся – вот же странность! Прямо одно к одному.

– Тузиком.

– Смотри-ка, славное имя! – засмеялся участковый и вместе с ним остальные, повернувшись к Лиде. – Ну и что твой Тузик натворил такого, что потребовало вмешательства милиции в новогоднюю ночь?

Народ веселился, высказывая различные предположения. Но Лиде было совсем не весело.

– Там, – она показала варежкой, – у обочины стоит странная машина. Фары горят, дверца настежь и какой-то мешок валяется. Обычно Тузик ни на какие машины внимания не обращает, а тут просто рвется с поводка и странно воет. Я испугалась и не подошла, – созналась Лида.

– И правильно сделала, умница девочка, – успокоил участковый. – Тебя как зовут?

– Лида Бородулина, я из дома три по Снежной, на седьмом этаже, квартира восемьдесят девять, второй подъезд.

– Знаю. Ну ладно, мужики, гуляйте, только из окон не выпадайте, а то случалось. С наступающим вас! Пойдем, Лида, поглядим, что там твой Тузик налаял.

Мужчины дружно попрощались с участковым и продолжили украшать елку, воткнутую в высокий сугроб.

Машина стояла на том же месте, и мешок по-прежнему лежал возле открытой дверцы. Приближаясь к машине, Тузик словно вспомнил свои обязанности и затянул заунывный вопль.

– Смотри-ка, – обратил внимание участковый, – чует собака...

– Что чует, дядь Сережа? – чувствуя на спине противные мурашки, спросила тихо Лида.

– Что он чует, я сейчас узнаю, а ты постой-ка тут, незачем тебе это видеть, девочка, да еще перед Новым годом.

И дядя Сережа, прямо шагая по неглубокому сугробу, направился к машине. Вот подошел, нагнулся, что-то поделал руками, выпрямился и огляделся. Достал из кармана телефонную трубку и стал куда-то звонить. Потом сунул ее обратно, в карман, и крикнул Лиде:

– Девочка, обогни машину, – он показал руками, – и подойди с той стороны, я кое-что спросить у тебя хочу. Только Тузика своего подбери, не надо, чтоб он тут бегал.

Лида, вслед за рванувшим Тузиком, побежала по тропинке к тротуару, где и взяла собачку на короткий поводок. Приблизилась к машине, дергая Тузика, который так и рвался к тому мешку. Участковый обошел машину, приблизился. Наклонился и потрепал Тузика по голове и острым ушкам:

– Молодец, собачка, умница... Скажи мне, Лида, ты, когда шла, кого-нибудь около машины или неподалеку не заметила? Я понимаю, что всех в округе знать ты не можешь. Но, может, кто-то показался странным? Бежал там, оглядывался, вообще торопился, идя тебе навстречу, лицо отворачивал, нет? Машины, может, отъезжающие?

Лида стала думать вслух. Людей-то она видела, и все они торопились, что также объяснимо. Куда шли, в каком направлении? В основном к домам – от метро «Ботанический сад». Может, шли и от автобусной остановки, но самого автобуса она не видела.

– Перестань, Тузик! – одернула она собаку, которая так и рвалась к тому мешку. – А еще я видела... Или нет? Показалось?.. Вон оттуда, от Лазоревого, куда мы с Тузиком и направлялись, и пошли бы, если бы не этот его противный вой, повернула туда, к метро, машина. Единственная, кстати, которую видела, кроме этой. Мы уже полчаса гуляем – и ни одной больше не было.

– Какая машина? Примерно как хоть выглядела?

– А как наша «Нива».

– Точно? Не показалось?

– Да нет, я поэтому и не обратила внимания. Если б иномарка какая-нибудь...

– Ну спасибо тебе, Лида, хоть что-то имеем. Значит, полчаса назад?

– Около того. А что произошло, дядь Сережа?

– Ладно, скажу, только ты не бери в голову, а ступай-ка себе домой и празднуй Новый год. Если потребуется что-то уточнить, к вам зайдут, ладно? Только ты скажи родителям, чтоб не волновались зря.

– А из-за чего волноваться, дядь Сережа? – любопытствовала Лида.

Тот вздохнул и нехотя ответил:

– Вот видишь, кому праздник, а кому самая работа... Человека, похоже, убили.

– Как убили? – испугалась Лида, но сразу почувствовала какой-то странный, гнетущий интерес к этому жуткому событию. – Застрелили?

– А почему ты так решила? – с ходу среагировал участковый. – Слышала что-нибудь? Хлопок там громкий, нет?

– Нет, я ничего не слышала. И никого возле этой машины тоже не видела. Иначе бы запомнила. А кто он, убитый?

– Вот сейчас подъедут те, кому это надо знать, и разберутся. А ты близко к машине не подходи, можешь нечаянно следы затоптать. Снег-то свежий, хорошо заметно. Ну иди, хорошо тебе встретить праздник, привет родителям.

Ничего не оставалось, как уходить. Лида взглянула на часики и ужаснулась – время-то как несется! Уже без четверти одиннадцать! Сейчас гости придут, а она все с этим Тузиком не развяжется! Одеться же еще надо, причесаться... Платье новое...

Лида буквально поволокла Тузика, упиравшегося всеми лапами и отчаянно отбрыкивавшегося из-за того, что его лишали столь важного для него зрелища.

– С Новым годом, дядя Сережа! – крикнула она и помчалась домой. Ну будет теперь что рассказать! Жаль только, что нельзя было подойти к трупу поближе, участковый не разрешил, но все равно – это событие на сегодня из ряда вон!..

Дежурить в новогоднюю ночь – это, без всяких преувеличений, садизм в чистом его виде. Или мазохизм – черт его душу знает. А может, и то, и другое вместе. Так думал дежурный по отделу внутренних дел «Свиблово» майор милиции Перфильев, принимая за час с небольшим до полуночи телефонный звонок участкового уполномоченного района «Старое Свиблово» капитана Рогаткина. Вот же беспокойный мужик! Добрые люди уже рюмки наливают, провожая две тысячи пятый год под что-нибудь вкусненькое с хренком, чтоб тот не обижался и зла не таил, а Сергею Захаровичу, вишь ты, труп выпал! Вот же невезение! А что делать? Хоть ребят, дежуривших сегодня, и жалко, а надо давать команду на выезд. «Скорую» Рогаткин уже сам вызвал. Только там не доктор, поди, нужен, а медбрат с носилками и труповозка. Ну что ж, однако, пусть посмотрят... Надо же, не повезло кому-то...

От Игарского проезда до Снежной улицы, где произошло убийство, ходьбы-то пятнадцать минут, а на машине и того меньше, да и транспорта на дорогах сейчас практически нет. Так что если ребятки быстро обернутся, еще и проводить успеют – по крохотулечке, для блезиру, не больше.

Но это так казалось сердобольному Перфильеву, пославшему дежурную бригаду на выезд, даже и не предполагая, какой шум поднимется, когда будет установлена личность потерпевшего и он сам же станет звонить дежурному по городу. Потому что по прибытии на место группа обнаружила там уже вызванную ранее «скорую». И молодая врачиха, которой бы сейчас в парадном платье возглавлять праздничный стол, стояла возле трупа молодого мужчины, лежавшего в скорченном виде на правом боку – как выпал из машины, и не видела для себя никакой работы. Лечащему врачу вообще делать было нечего, только патологоанатому, да и то не здесь, а в морге. И озабоченный участковый, стоя рядом с ней, оправдывался тем, что подумал, будто пострадавшему еще можно помочь. Он же не переворачивал лежавшего на тротуаре человека, а только пощупал пульс на шее. Сперва показалось, что есть, потом – вроде нет. Он же не врач!

И когда подъехал микроавтобус «Газель» с дежурной группой, доктор высказала свои соображения, назвала адрес, по которому надо везти тело, пожелала вновь прибывшим удачи в Новом году, села в автомобиль и укатила в больницу, где дежурившие в сегодняшнюю ночь врачи, медсестры и нянечки наверняка уже накрыли небольшую «полянку». Счастливая!..

«Газель» развернули таким образом, чтобы она своими фарами могла хорошо осветить место происшествия. Врач, надо отдать ей должное, поступила грамотно, возможных следов не затоптала. Тут иначе обстояло дело. Оставленные, вероятно, убийцами следы были ими же, скорее всего, тщательно разметены, непонятно только чем: никакого веника рядом не было. Но кое-что найти еще было возможно. И эксперт-криминалист немедленно этим делом занялся. А судмедэксперт взялся за осмотр трупа.

Из карманов покойного были извлечены фактически пустой бумажник, удостоверение, какие-то сложенные вчетверо документы, а из брючного кармана несколько небрежно смятых стодолларовых купюр. Все это руководитель группы разложил на столике в «Газели» и принялся изучать. Ни паспорта, ни телефона не обнаружили. Оперативник же завел разговор с участковым, обнаружившим труп здесь, на обочине.

Поначалу дело казалось рутинным, как при всяком выезде «на труп». Судебный медик нашел два огнестрельных ранения головы потерпевшего, причем одно было касательным и особого вреда нанести не могло, зато другое оказалось несовместимым с жизнью. Первая пуля задела висок, но лишь содрала кожу, и, вероятно, искать ее надо будет где-то под обивкой салона машины – снаружи корпуса выходного отверстия не нашли.

– Скорее всего, – заметил судебный медик, – при первом выстреле голова молодого человека откачнулась в правую сторону и назад, а вторая пуля вошла ему в голову над височной костью, застряв в черепе. Выходного отверстия не нахожу. Эта рана и оказалась смертельной для него.

Стреляли, по его убеждению, с близкого расстояния, но и не дальше трех метров.

– Следовательно, – подсказал он эксперту-криминалисту, – следы убийцы надо искать именно на таком расстоянии.

Они ручным уже фонарем осветили предполагаемое место, где находился убийца, и действительно обнаружили в невысоком сугробе вдоль тротуара два следа, напоминавших те, что оставляют женские сапоги на средних каблуках. Проверили еще раз и увидели, что следы эти начались еще на проезжей части дороги, а потом продолжились за машиной и снова исчезли на проезжей части. Можно было предположить также, что женщина не стояла здесь в ожидании своей жертвы, а просто шла мимо и, увидев лежавший труп, обогнула его, зайдя даже в сугроб, и поспешила дальше.

Принялись за участкового, который уверял, с чужих слов, со слов случайной свидетельницы, девочки из соседнего дома, которая тут прогуливалась с собачкой, что здесь никто, по ее утверждениям, не проходил. Правда, никаких собачьих следов с этой стороны машины обнаружить не удалось. Но, опять же, откуда ей, этой девочке, было знать, сколько времени тут простояла машина? Одним словом, нужна девочка.

Участковый Рогаткин предложил вызвать ее для уточнения завтра, все-таки Новый год через минуту-другую, но следователь, которому этот выезд был, что называется, серпом по одному болезненному месту, оказался формалистом.

– Ты знаешь, где она живет, вот и приглашай немедленно.

Ох и разозлил же он Рогаткина!

– Ну раз ты такой настырный, капитан, – веско сказал Сергей Захарович, – ступай сам и ищи по квартирам, подходящее время нашел, людям настроение портить. Вон он, дом ее, а в какой квартире живет, не знаю. Лидой зовут, устраивает? Валяй, обходи все квартиры, там тебя тепло встретят!

Сам капитан милиции, Рогаткин не терпел дурацкого формализма. Сказала же девочка, что никого рядом не видела, чего ему еще? Надо, чтоб увидела?

Кажется, его злость подействовала на следователя.

– Ладно, – сказал тот недовольно, – завтра сам уточни и пришли ее ко мне на Игарский. Если малолетка, пусть с родителем пожалует... Ну чего, вызываем труповозку?

– А кого хоть замочили? – поинтересовался оперативник.

– В ксиве написано: Морозов Леонид Борисович, сотрудник РТВ, тележурналист. Это чего означает? Который по «ящику», что ли, вещает?

– Как ты сказал? – насторожился Рогаткин.

– Да Морозов же, – поморщился следователь. – Этих Морозовых как собак!..

– Леонид Морозов, говоришь? – повторил участковый. – Телик тебе, капитан, надо смотреть иногда, тогда б ты знал, кто он. Это же «Честный репортаж»! Что, не в курсе? Ну ты даешь! Народ рассуждает так, что его после каждого репортажа запросто могли бы «замочить». Он таких людишек за задницу берет, что ой-е-ей! Такой криминал вскрывает! Поэтому, если не хочешь больших неприятностей на свою шею, звони-ка поживей в «город».

– Считаешь, надо? – забеспокоился наконец следователь. – А интересно, как он тут оказался? Что, живет поблизости?

– Так это ты и выясняй, – с насмешкой посоветовал участковый. – Прямо завтра с утра и начинай бегать. А я не знаю, где он живет. Я его тут не видел ни разу, иначе б узнал... Ну ладно, ребята, если я вам больше не нужен, я пошел. Мой опорный в седьмом доме, если что, заезжайте. А я схожу за порядком пригляжу...

И он ушел, а бригада осталась ожидать труповозку. Следователь же принялся названивать дежурному, чтобы поделиться с ним «приятной» новостью. Но дежурный долго не отвечал. Посмотрев на свои часы, следователь чертыхнулся: именно сейчас часы на Спасской башне Кремля били свои положенные двенадцать ударов, а вся страна стояла с полными бокалами в руках, ожидая двенадцатого удара, чтобы хором заорать на весь белый свет: «Ур-ра-а-а!!!».

А группа стояла как в воду опущенная.

– Слышь, Евсеич, – обратился следователь к судмедэксперту, – у тебя там, часом, не завалялось капель по пятьдесят?

– Полагаешь, надо? – спросил тот.

– А мы что, не люди?

– Правильно, – поддержал оперативник. – А ты, Колька, дома тяпнешь, – сказал он водителю.

– А у меня, мужики, пара бутербродов с колбасой от ужина осталась, – заявил криминалист. – Так ведь и не съел, словно душа чуяла, что еще пригодятся. Ломайте пополам.

– Давай, мужики, с Новым годом, – печально произнес тост следователь, – и чтоб «глухарей» поменьше.

– А зарплаты – побольше, – в тон ему добавил оперативник, принимая от следователя стаканчик со своей мизерной порцией спирта. – Надо же, не повезло парню... И когда? В самый Новый год.

– Значит, крепко его кто-то не любил, – заметил судмедэксперт, завершая круг после криминалиста, выпившего молча. – Что ж, земля ему пухом, а нам, так уж и быть, во здравие...

Старший следователь Управления по расследованию бандитизма и убийств Московской городской прокуратуры, советник юстиции Сергей Климов, которому выпало дежурить первого января, был уверен: как он пройдет, этот день, таким будет и весь год. И если день окажется сволочным, значит, и в наступившем году нечего мечтать ни о следующем звании, ни о прибавке, естественно, к зарплате. И отправился на службу – трезвый и хмурый, ибо встретил праздник не у себя дома, а в кругу своей немногочисленной родни, толком даже и не выпив. Он же знал, да и все вокруг знали, что с утра ему на работу. А теперь, в полупустом вагоне метро, он с закипающей в нем злостью наблюдал за немногочисленными нарядными пассажирами, как правило парами, которые неторопливо и устало возвращались из веселых компаний к себе домой, чтобы сперва отоспаться, а потом, к обеду, хорошенько опохмелиться. У них у всех... ну у большинства, впереди были целых десять свободных дней! Гуляй – не хочу!

А вот внешность Сергея Никитовича являлась полной противоположностью его мрачному характеру. Если кто помнил известное репинское полотно, где пьяные запорожцы пишут хамское письмо турецкому султану, тот не мог не обратить внимания на фигуру черноусого казака в черной папахе, сидящего за столом – слева от зрителя. Так вот, Климов, несмотря на то что был чистокровным донским казаком, определенно смахивал на того запорожца – и удивленным своим видом, как бы навсегда приклеенным к нему, и пышными вислыми усами. Папахи только не носил – чего нет, того нет. Короче говоря, внешность запоминающаяся, колоритная, иначе и великий Репин не стал бы помещать подобный типаж в центре картины.

Поэтому, видимо, и некоторые культурно воспитанные граждане малость остолбеневали при виде Климова – он им определенно кого-то знакомого напоминал, а вот кого, догадывались редкие из них. Самому Климову давно надоела эта «похожесть», и он бы изменил свой внешний имидж, но было жаль усов с пышными подусниками, такие долго и тщательно надо растить.

Ну, короче говоря, свое послепраздничное тяжелое настроение сердитого завистника и брюзгливого старика, хотя лет ему было отнюдь не так много, всего к сорока годам подходил, он и принес к себе в кабинет, пытаясь угадать, что ему пошлет-таки судьба – удачу или?..

А оказалось, что судьба уже «позаботилась» о нем, и еще со вчерашнего вечера его ожидал, что называется, новоиспеченный труп. Плохо начинать год с покойника, тут двух мнений быть не могло. Дежурный ГУВД по городу, которому доложил об убийстве известного телевизионного журналиста и произведенных предварительных оперативных действиях руководитель дежурной бригады ОВД «Свиблово», поставил в известность о происшествии коллегу из Мосгорпрокуратуры, а тот, зная, кто его сменит, оставил сообщение из сводки ночных происшествий Сергею Никитовичу Климову. Предпринимать какие-то действия новогодней ночью было в высшей степени бессмысленно – это понимали все причастные к этому делу, раз по горячим следам ничего выявить не удалось. Даже о самом журналисте узнали подробности только под утро, когда удалось дозвониться до дежурного на телецентре.

В общем, если представить себе лесенку, по которой шла информация о происшествии, то она выглядела так: от участкового уполномоченного – к дежурному ОВД «Свиблово», от руководителя оперативно-следственной бригады – к дежурному по ГУВД, а дальше известие пошло по двум направлениям – на телевидение и в Мосгорпрокуратуру. И те, и другие вышли на последнюю инстанцию – к дежурному Генеральной рокуратуры. Ну а дальше волны покатились к руководству той и другой организаций, а встретились они, то есть пересеклись, наложившись одна на другую, у помощника главы кремлевской администрации. У последнего, разумеется, не было с утра иных неотложных забот, кроме как немедленно начать заниматься изучением важнейшей проблемы очередного наступившего года, другими словами, выяснять вопрос: почему застрелили ведущего телевизионного деятеля, чьи репортажи всегда вызывали негативную реакцию общества в отношении собственной же демократической власти? Это и в самом деле черт знает что, если вдуматься! Продолжают убивать совесть России!.. Мало им?.. И начнутся перечисления погибших глашатаев, дела по которым до сих пор так и не завершены. Значит, кому докладывать? Главе администрации? А может, сразу самому президенту? В принципе происшествие того стоит – опять ведь всколыхнутся все средства массовой информации, начнутся гневные протесты, широковещательные заявления для печати, митинги возмущенных коллег...

А как же иначе? Ведь такой всем гражданам России шикарный новогодний отпуск Государственная дума преподнесла! Чем же им сейчас еще заниматься, когда других дел нет? Конечно, протестовать и обвинять! А там, следом, и европейские правозащитники свое веское слово скажут! Опять, мол, в России «глашатаев свободы и демократии» убивают! Доколе?! И вообще, стоит ли принимать страну, не сумевшую еще освободиться от оков тоталитаризма, во Всемирную торговую организацию? Ну а как вся эта очередная международная свистопляска начнется, как только прилетят «первые ласточки», тут и президент захочет успокоить общественное мнение. Выступит специально либо воспользуется случаем, например приездом кого-нибудь из важных зарубежных коллег, чтобы сообщить гражданам свободной и демократической России о том, что расследование трагического происшествия взято им под личный контроль...

Размечтался Климов в ожидании дальнейших указаний для себя лично. Ясно же, что на уровне Бабушкинского отдела внутренних дел это трагическое происшествие никто не оставит. А если расследование передадут ему, то здесь тоже могут маячить два варианта последствий. Либо он с этим делом выйдет на куда более высокий уровень, где он станет заметным, где о нем заговорят наконец, либо же сломает себе шею, и останется убийство «глухим висяком», как уже стали ими уголовные дела, возбужденные по убийствам Листьева, Холодова и других журналистов. И не только у нас, но и в бывших братских республиках, ставших суверенными странами... Нужен только очередной повод, чтоб сразу всех вспомнили.

И пока он сидел в ожидании этих указаний, судьба в лице руководителя канала РТВ, Геннадия Васильевича Сапова, в буквальном смысле ошарашенного трагической вестью, соединила его с московским прокурором, меньше всего ожидавшим подобного рода происшествий в то время, когда он с большим удовольствием завтракал в окружении собственной семьи. И то, что его оторвали от этого приятного занятия, он воспринял крайне негативно, что и собрался было уже высказать позвонившему.

Но когда он, после кратких традиционных поздравлений, услышал об убийстве, и не кого-нибудь там, а того самого Леонида Морозова, который не раз доводил прокурора до бешенства своими риторическими вопросами в адрес городской прокуратуры и лично господина прокурора, мгновенно возникшее было облегчение сменилось глухой тревогой – ведь теперь дышать не дадут! На голову сядут, советами сверху замучат...

Еще подумал, пока гендиректор РТВ в ожидании «высокой» резолюции «висел» на проводе: а может, попробовать перекинуть? Мелькнула такая мысль, показавшаяся не самой бесплодной в данный момент.

– Я в принципе уже в курсе, сводки ГУВД по городу и так далее. Понимаете?

Гендиректор подтвердил свое понимание.

– Но происшествие случилось в середине ночи, и на месте уже побывала опергруппа во главе со следователем, – продолжал прокурор. – Поэтому нам необходимо какое-то время, чтобы разобраться с этим печальным событием с целью возбуждения уголовного дела по факту смерти известного журналиста. И, во-первых, ответить для себя на главный вопрос: что это было? Заказное убийство, связанное со служебной деятельностью указанного лица, или чья-то месть, к примеру на бытовой почве? Зависть к удачливому журналисту? Оскорбленный муж, например? Это – живая жизнь, в ней всякое случается. Может быть также и масса иных версий происшедшего, которые, скажу вам откровенно, насчитываются в нашей работе иной раз десятками, если не больше, при аналогичных убийствах. И все они потребуют, разумеется, самой тщательной проверки. Потому что придется опросить огромное количество людей.

– Нет, ни о каких бытовых версиях здесь не может быть и речи, Прохор Петрович, – раздраженно настаивал Сапов. – Причину мы видим именно и только в профессиональной деятельности Морозова. Он успел многим основательно потрепать нервы, проще говоря, насолить, ибо постоянно поднимал острейшие современные проблемы, которые мало кто хотел бы видеть обнародованными. Впрочем, не вам мне это говорить, уж вы-то тоже, я знаю, вполне могли иметь к нему претензии по собственному ведомству.

Со стороны гендиректора какого-то там телевизионного канала это был уже неприличный, даже непозволительный выпад, который мог привести к нехорошим выводам, будто Московская городская прокуратура, раскритикованная в отдельных материалах тележурналиста, была заинтересована в его физическом устранении. Этак ведь и черт знает до чего можно дойти! Следовало дать отповедь!.. Но, подумав, прокурор решил не реагировать никак, мог же он не расслышать бормотание явно не совсем еще протрезвевшего «телевизионного чиновника», неизвестно как сумевшего дозвониться к нему домой? Вполне мог.

– Я понял вашу мысль, – сухо ответил прокурор. – Будьте любезны оставить ваши координаты у дежурного прокуратуры, и вас известят о наших дальнейших действиях. Всего вам хорошего в Новом году.

Трубка была положена, но настроение не улучшилось. Еще поразмышляв, прокурор раскрыл свою телефонную книжку и нашел фамилию первого помощника генерального прокурора. Набрал его домашний номер. Почти сразу услышал ответ:

– Турецкий слушает.

Прокурор поздоровался, поздравил с праздником, пожелал здоровья домашним и услышал в ответ те же самые пожелания. Заговорил о деле. Точнее, проинформировал, полагая, как он оговорился, что дело это не рядовое и средства массовой информации с шеи теперь, конечно, не слезут. Турецкий согласился, но спросил, что, собственно, хотел бы услышать прокурор? Кто проводил предварительное расследование, уже ясно. Он согласен с прокурором, что ОВД, вероятно, не тот уровень, на котором должны расследоваться подобные преступления, но Мосгорпрокуратура, в которой всегда были отличные кадры профессионалов, по его мнению, вполне сможет справиться с этой ответственной задачей. Если, конечно, как это нередко случается, ходоки из телевидения не доберутся до «верхних этажей», что также не исключено, и тогда наверняка вынуждена будет вмешаться и Генеральная прокуратура. А пока надо работать. Во всяком случае, генеральному прокурору он обязательно доложит, что городская прокуратура с ходу, несмотря на праздничные настроения, включилась в расследование. Это хороший тон, даже если проявит интерес кто-то из кремлевской администрации, что не исключено, можно быть спокойными по поводу их реакции.

– Работайте, – дружески посоветовал на прощание Александр Борисович Турецкий, вовсе и не подозревавший, что через короткое время ему будет официально предложено лично возглавить расследование дерзкого заказного убийства, снова, в который уже раз, связанного с профессиональной деятельностью честного и порядочного тележурналиста. А пока Турецкий вернулся к столу, решив, что новость может малость и обождать. Хотя бы до тех пор, пока он, его жена Ирина и дочь Нина не закончат праздничный завтрак. Они и так уже волчицами смотрели на него, пока он держал телефонную трубку и маялся, слушая этого осторожного зануду – московского прокурора. Но, как говорится, положение обязывает. А Косте Меркулову, заместителю генерального прокурора по следствию, он, разумеется, позвонит, но позже, надо же и ему позавтракать, зачем же портить аппетит человеку, который уехал вместе с супругой от Турецких только в начале пятого часа утра? Да и то уходили неохотно, и только по той причине, что Слава Грязнов, заместитель начальника Первого департамента МВД, обещал их подвезти прямо к подъезду. Но на пятый этаж, что немедленно выдвинул в качестве условия для своего отъезда Костя, поднимать их в своей машине, естественно, отказался. Лифт есть, ничего, не баре, ножками, ножками!.. Гости хохотали, хозяева были довольны – Новый год встретили по высшему разряду и, главное, в кругу самых близких и дорогих людей. Ну и как же после этого можно было звонить тому же Косте ни свет ни заря? Пусть отдохнет, наберется сил, придет в себя, наконец. Все равно «городу» заниматься, пусть не перекладывают свой груз на чужие плечи!..

Таким вот образом «вопрос» добрался до одной из верхних ступеней и вернулся вниз. Климов, ожидавший решения по поводу своих сомнений, получил от прокурора конкретное указание – отставить в сторону все незавершенные и незакрытые дела и приниматься за новое. Можно включить в состав своей следственно-оперативной бригады тех свибловских, которые уже проводили предварительное дознание. До очередного указания, которое может последовать. Короче, не надо терять времени, его за прошедшую ночь и так много уже упущено.

Хотел бы знать Климов, или, может быть, кто-то подсказал бы ему, что ли, что конкретно лично он «упустил» за прошедшую ночь? Но советчика или подсказчика «под рукой» не было, и подполковник юстиции снял трубку, чтобы звонить в ОВД «Свиблово» и «обрадовать» тамошних ребят своей новостью. Только этого им и не хватало, поскольку они наверняка уже разъехались по домам после ночного дежурства – если не отмечать с опозданием, то хотя бы отоспаться. А самому Климову предстояло ознакомиться с добытыми свидетельскими показаниями, протоколом осмотра места убийства, заключениями экспертов, которые те успели сделать, а также с первоначальными версиями, которые уже выдвинули по факту убийства свибловские ребята. Значит, надо, чтобы сюда, к нему, доставили все материалы, изучить их и, скорее всего, выехать на место происшествия, а затем наведаться по месту жительства и на службу покойного журналиста. И он стал писать постановление на проведение обыска в квартире покойного и в его служебном кабинете, где бы таковой ни находился.

Новогоднее утро, точнее, уже начало дня, шел двенадцатый час, было прекрасным – тихим и солнечным. Снег искрился, за ночь его нападало немало, и он лег ровным пушистым ковром, который, словно рассыпанный пух, вздымали проезжавшие мимо автомобили.

Осмотр места убийства производили ночью, при фонарях и свете фар милицейского микроавтобуса. А теперь никаких следов уже не наблюдалось. Тем не менее Климов, с помощью участкового уполномоченного Рогаткина, отыскал единственную свидетельницу, которая к их приходу в дом номер три на Снежной улице сладко спала, и во сне ее ловко переплетались веселые события прошедшей в бесконечных танцах и флиртах новогодней ночи и сладкие мысли о том, что ее одноклассник Володька явно выказывал ей предпочтение перед жутко, оказывается, честолюбивой Наташкой, которая под конец праздника даже стала немного дуться на нее, Лиду, якобы стремившуюся увести у нее кавалера. «Ну придумает же!» – улыбалась в полусне Лида, чувствуя себя необыкновенно счастливой.

Но ничто не вечно, и уж тем более счастливый сон. Ее разбудила мама и сказала неприветливым каким-то тоном, что на лестничной площадке ее зачем-то ждут два милиционера. Интересно, что она успела натворить, пока родители думали, что у детей все в порядке?

Вопрос был непонятный – какие милиционеры? Но, лениво одеваясь – «Никуда эти дяди не уйдут, подождут» – и беспрестанно зевая, вспомнила девочка, что произошло вечером на улице, когда она выгуливала Тузика. Наверное, пришли расспрашивать еще раз, как сказал вчера дядя Сережа, участковый. Ну конечно, в своей компании она всем про жуткое убийство рассказала, а вот родителям забыла, да и времени утром на разговоры не было – так спать хотелось.

Дядя Сережа в форме и незнакомец в обычной одежде долго вытирали мокрые ботинки в прихожей, а потом Лидин папа пригласил их на кухню. Там уже во весь рот зевала Лида. Родители были, конечно, немножко в шоке оттого, что она им ничего не рассказала, но быстро успокоились, когда Лида стала повторять почти дословно все то, что вчера говорила дяде Сереже.

Незнакомый молодой дядька с пышными черными усами внимательно слушал ее, а участковый, тоже позевывая, поглядывал в окно, словно ему было неинтересно и он слушает исключительно из вежливости. Потом Лида ответила на совсем простые вопросы незнакомца, после чего гости поднялись, извинились, пожелали хорошего Нового года и ушли, потому что ничего нового она им рассказать не могла.

Папа совсем не рассердился, мама просто пожала плечами – для них тоже ничего интересного в Лидином рассказе не нашлось. И девочка отправилась досыпать, досматривать сон, чтобы узнать, чем же кончится ее конфликт с Наташкой, который вчера ничем так и не закончился...

Климов не был формалистом. Он понимал, что свибловской дежурной бригаде надо выспаться хотя бы немного, поэтому не стал их собирать у себя в кабинете. Ему сейчас для лучшей ориентировки на местности вполне хватало участкового Рогаткина, который знал людей, проживавших в нескольких ближайших кварталах. Но журналиста Морозова, да к тому же «широко известного», он не знал, не было в соседних домах такого.

Климов достал свои записи и уточнил: журналист жил на улице Чичерина, и ему в кадрах на телевидении сказали, что это в «Свиблово». Но Рогаткин возразил, что говорить они могут любую чепуху, а вот улица Чичерина относится к Бабушкинскому ОВД, другими словами, это не его, Рогаткина, район, и у соседей лично ему делать нечего. И так уже Новый год испорчен.

– А чего ж у вас-то обнаружили? – задал совсем уже глупый, по мнению участкового, вопрос следователь.

– А ему, может, так удобнее было ехать к себе домой, – парировал Рогаткин. – А если б нашли его на Красной площади, чего б вы делали? В Кремле бы народ опрашивали?

Но Климов игнорировал неуместный вопрос и спросил только, как ему удобнее проехать на Чичерина? И кстати, как туда обычно ездят?

– А вот так и ездят, как им удобнее... По Снежной – до метро, а там Енисейская пересекает Чичерина.

Объясняясь со строптивым участковым, Климов уже сожалел, что не вызвал кого-нибудь из той бригады – какая-никакая, а помощь была бы. А теперь придется искать помощников в соседнем ОВД.

– А где у них расположен отдел внутренних дел?

– На Енисейской же, рядом с метро, по-моему, двадцать третий дом. Да там покажут.

– Ехать удобнее... – проворчал Климов по поводу объяснения участкового. – Это как же понимать? Значит, он остановился, или его остановили, он открыл дверь, и его застрелили, так выходит? Два выстрела, и никто не слышал? Бред какой-то, сами подумайте. Вам это разве не приходило в голову? Вы ж там все недалеко, фактически рядом были! И никто ничего не видел, никто двух – подумайте: двух! – выстрелов не слышал? Уши, что ли, от праздничного настроения всем позакладывало?

– Вот интересный случай! – будто даже обрадовался Рогаткин возможности уличить следователя в несообразительности. – Подумайте головой, в какое время это было, ну? Подсказываю: до Нового года час или чуть больше. Во всех дворах мальчишки, да и взрослые дураки тоже, петарды рвут, фейерверки запускают! Даже бездомные собаки, которые уже ко всему привыкли, и те грохота не выдерживают! А вы про какие-то выстрелы...

– Да, вы, пожалуй, правы, не сообразил, – извинился Климов. – Ну ладно, спасибо и на этом. А ваших, свибловских, мне приказано включить в следственно-оперативную бригаду, так что торг насчет того, кому какой район ближе, здесь неуместен. Благодарю вас, свободны. Хорошо вам отдохнуть в Новом году.

И вот только теперь Рогаткин почувствовал нечто вроде укола совести. Человек же не виноват, что на него в это утро убийство повесили. И опять же, он – на «вы», уважительно. Нехорошо получается, потому как что ни говори, а коллеги. Наверное, надо бы помочь, как говорится, здесь-то он вроде у себя, хозяин...

– Ладно, я вот чего подумал. Давайте-ка я вас провожу, чтоб вы не плутали в наших переулках. Мне обратно недалеко, автобусом пяток остановок, доберусь.

В ОВД «Бабушкинский» Климова встретил дежурный майор, видно только что приступивший к дежурству, и вид он по этой причине имел кислый. Ему бы кваску с хреном, да похолоднее, либо рассольчику огуречного, с чесночком. Впрочем, сошел бы и от квашеной капусты – из бочки. Про пиво и думать ни-ни! И вот все эти мысли легко прочитал на лице майора капитан Рогаткин, человек опытный в житейских делах. А с мужчиной, у которого на лице и в душе полный раздрай, говорить о серьезных вещах, таких как убийство и, соответственно, оперативно-следственные мероприятия в этой связи, тем более обсуждать их – это значит просто не понимать сути самой жизни. Ему показалось, что и Климов, как тот полицейский доберман, готов немедленно взять след и бежать по нему без остановки, куда бы тот ни привел. Но только все это красиво в американском кино про полицейских, а у нас так не бывает. Если не взяли преступника по горячим следам, ничего не попишешь, приготовься к бесконечной рутине, которая не так уж и редко заканчивается очередным «глухарем» и втыком от начальства. Которое то же самое схлопочет, но только от более высокого начальства. Ну а тем, «высоким», тоже достанется свое. Потому к делу надо относиться без спешки.

Рогаткин не хотел вмешиваться в не имеющее к нему прямого отношения расследование, но почему не подсказать? Впервой, что ли?

– Вы извините, товарищ подполковник, – обратился он к Климову, видя, что дежурный еще с трудом врубается в ситуацию. – Я б на вашем месте не терял времени, а посетил бы квартиру этого Морозова. Новый год все-таки, человек к себе домой мчался. И не приехал. Там же небось невесть что творится!

– Да, я так и думаю сделать. – Климов пожал плечами.

– Ну раз так, тогда я пошел.

– Нет, ну погодите! Если у вас есть какие-то дельные мысли, почему не высказать?

– Да это не мысли, а так... Вот смотрите. Новый, стало быть, год. Человек мчится домой. Это если домой – тоже надо знать. И вдруг останавливается почти у дома. Ну не совсем почти, но недалеко, вы сами видели – на машине меньше десяти минут. И это при интенсивном уличном транспорте. А ночью какой транспорт? Значит, остановился. Почему? Кто его остановил, когда человек торопится? Там, между прочим, я говорил, возле места, где лежал труп, в снегу были следы женских сапожек. И она стояла, наверное, не одну минуту, то есть не проходила мимо, а именно стояла. Может, ждала. И может, именно его. Не знаю. Но он остановился, открыл дверь, после чего был убит двумя выстрелами в голову, верно? Причем одна пуля прошла почти по касательной, а вторая угодила точно в висок. А если учесть, что ночь, там темно – девочка-свидетельница даже и не поняла, что человек лежит, она мне про мешок говорила, который на тротуар выбросили, вот, – то я бы сказал, что стрелял профессионал. В женских сапожках? Много вы таких видели?

– Интересно, – заметил Климов. – И что же вы сами по этому поводу можете мне подсказать? Я, честно говоря, буду очень вам, Сергей Захарович, признателен за любую дельную подсказку.

– Хорошо, подсказываю. Я, правда, уже говорил той бригаде, не знаю, записали или нет, читать мне было недосуг, да и они торопились – Новый же год был на носу! А сказал я им следующее. Вот женщина. Скажем, вам, когда вы сильно торопитесь домой по известной причине, захочется остановить свою машину из-за какой-то совершенно незнакомой вам женщины?

– А почему нет? – ответил Климов.

Дежурный майор, тяжело поводя головой из стороны в сторону, старался сосредоточиться.

– Ну если вы – вежливый человек... Если женщина молодая и красивая... И не какая-нибудь там путана, верно? На кой вам путана, если вы к себе домой мчитесь? К семье и детям? И Новый год на носу?

– Это ж еще надо знать, есть ли у него семья и дети? – внес наконец и свою лепту дежурный.

– Верно, и я об этом. – Рогаткин удовлетворенно кивнул. – Но есть еще деталь. При предварительном и, как оказалось, первом и последнем осмотре места убийства было зафиксировано, что следы на тротуаре были не затоптаны, а как бы сметены. А за ночь нападало достаточно свежего снега. Зачем той же путане нужно уничтожать следы? Причем не все, а только на тротуаре? В сугробе-то они остались. Правда, и их тоже засыпало, я показывал. Странная получается у нас путана, да?

– Ну-ну? – уже заинтересованно поторопил Климов.

– Я так полагаю, что не баба или там девка его остановила. А тот, кто потом стрелял и следы замел за собой.

– А зачем была нужна женщина? – недоуменно спросил Климов.

– А я еще и сам не знаю. Я про мужика думаю. И опять же возвращаюсь к своей мысли. Ночь. Сейчас, ну через час, Новый год. Парочка опаздывает на праздник – реально?

– Вполне! – веско подтвердил майор.

– Пытаются остановить машину. Никто не останавливается. Да к тому же и машин очень мало. Девочка говорила, что всего одну и приметила – кстати, «Ниву», которая отъехала от Лазоревого проезда, когда «мешок» уже лежал на земле. Значит, нет машин. А наш сердобольный, стало быть, телевизионный журналист остановился, чтобы спросить, что надо, и подвезти, лишнюю сотню срубить, да? А у него этих сотенных, может, полный бумажник был? Да не «может», а на самом деле наверняка был. Там, из его брючного кармана, несколько сотенных, американских, достали! Так на кой ему «деревянная» российская? И тем не менее остановился, да?

– Получается так, – уже задумчиво произнес Климов, с уважением глядя на участкового – смотри-ка, простак простачком, а шарики шурупят! – И к чему вы клоните?

– Да я еще толком и сам не знаю, – сознался Рогаткин. – Но мысля имеется... Мне думается, что баба в тех сапожках была ни при чем. Или наоборот, как раз причем. Но главным там был мужик, который потом следы смел. А про сугроб просто забыл либо не обратил внимания. То есть каждый божий день ему «мочить» заказанных клиентов не приходилось. Хотя могут быть и другие варианты. Тем не менее следите за мыслью? Он остановил ночью машину. И у нашего журналиста была причина остановиться. Вопрос: какая? Вот вам задачка на сообразительность. Думайте, а я выйду покурю пока.

Рогаткин сказать-то сказал, даже сигарету достал с зажигалкой, но на крыльцо не вышел – все стоял и смотрел, как подполковник и майор решают его задачку. Нет, не решили. И тут настал момент его торжества. Они посмотрели на него с виноватым видом. Точнее, виноватым себя чувствовал Климов, майору все было по барабану. Но – тоже любопытно.

– Объясняю! – взмахнул сигаретой Рогаткин. – Из всех случаев там мог быть только один, а в остальных журналист проехал бы мимо.

– Ну не томи, капитан, – недовольно пробурчал дежурный.

– Его мог остановить только милиционер. В форме и с жезлом! – торжественно сказал Рогаткин.

– Ну ты и додумался. – Майор даже фыркнул пренебрежительно. – Нашел виноватого!

– Погодите! – Климов тоже поднял руку. – Капитан прав. И я бы остановился, если бы мне приказали прижаться к обочине. Слушайте, вы молодец! Как дошли?

– Да я еще со вчерашнего думал... – как-то застенчиво признался Рогаткин. – Поставил себя на место покойного, смотрю, ничего не сходится. Тогда сделал наоборот, и получилось. Потому что я в форме! Пусть только попробует не остановиться! Он у меня праздник встретит в первом же «обезьяннике», вот как! Или, по вашему мнению, бывают другие варианты?

– А что тогда там делала женщина? – спросил Климов.

– А она могла как раз и быть той самой заказчицей. Или сообщницей.

– Верно, либо наоборот. – Климов задумчиво кивнул. – Ей, к примеру, остановили машину, а она всадила пулю.

– Две, – напомнил Рогаткин.

– Верно, но одну она промазала. Она дальше стояла от машины, вы сами говорили.

– Говорил. А мужик, стоящий почти вплотную к остановившейся машине, не промазал бы.

– Ну и загадочку вы загадали, Сергей Захарович!

– Не без того, – усмехнулся Рогаткин. – Специально к Новому году приготовил, Сергей Никитович. А может, женские следы вообще не имеют никакого отношения...

Оба засмеялись, хотя видимого повода для шуток не было. Но просто наступил момент некоего облегчения, когда кажется, что появилась наконец хоть малая, но ниточка, за которую можно потянуть. А уж что вытащишь – это, как говорится, дай Бог, чтоб повезло. Но стало ясно Климову, что из всех выкладок участкового вырисовывается уже, что ни говори, первая версия. И работать придется в тесном окружении лиц, близких покойному.

Постановление о проведении обыска лежало у Климова в кармане, адрес покойного ему был известен. Дело было за помощниками. И тут уже сумел наконец оценить важность вопроса дежурный майор милиции Сватков. Он выделил в распоряжение Климова дежурную же следственно-оперативную бригаду Бабушкинского ОВД, забивавшую от нечего делать «козла». Чем так сидеть, пусть хоть каким-нибудь делом займутся. Тем более что в первый день Нового года тяжких преступлений на памяти майора еще не случалось – мелочовка больше: бытовые драки по пьяному делу, поджоги от неосторожного обращения с огнем, травмы от некачественных китайских фейерверков...

Одним словом, и часа не прошло с момента появления Климова в ОВД, как бригада погрузилась в желтую с синей полосой «Газель» и двинулась на улицу Чичерина, к дому номер 17, в котором на третьем этаже, в квартире 72, проживал известный тележурналист Леонид Морозов.

Во дворе дома было полно народа – и малышни, и взрослых, которые сразу окружили милицейский автомобиль. Всем было интересно, зачем приехала милиция. Неужели так и не прошел праздник без скандала? А у кого? И когда спросили про журналиста Морозова из семьдесят второй квартиры, никто его, оказалось, толком и не знал. И даже не подозревал, что в их доме, прямо вот так, в простой двухкомнатной квартире, обитал известный человек, которого каждый день показывали на экране телевизора, – ну надо же? Естественно, неизвестно было и с кем он жил. Но когда Климов разъяснил причину приезда милицейской бригады, охотников стать понятыми при обыске нашлось немало – а чем еще заниматься в такой день, когда голова только начала отходить от ночных «посиделок»? Короче говоря, двое мужчин из того же подъезда, которые предложили свои кандидатуры первыми, и были официально приглашены участвовать в следственном мероприятии.

Первой, кого они встретили, войдя в подъезд, была консьержка. Звали ее Маргаритой Николаевной Легостаевой. И, узнав, с какой целью появилась здесь оперативная группа милиции, – ей было все едино, что милиция, что прокуратура! – она пришла в неописуемый ужас. Схватилась обеими руками за свою реденькую седую голову и, глядя остановившимися глазами на представителя власти, буквально онемела. Ее спрашивают, а она молчит. Ее трогают за локоть, а она только вздрагивает, как от удара током. Странная женщина.

Впрочем, возможно, здесь сыграли роль сразу два фактора. Первый, разумеется, ночное убийство жильца, которого она как раз знала и даже гордилась своим знакомством. Всем знакомым рассказывала, как сам Морозов здоровался с ней за ручку, с праздниками поздравлял, а она за это смотрела по телевизору все его репортажи и поражалась его «гражданской смелости». Она потом так и сказала на допросе, особо выделив эти слова. Так что для нее смерть известного ей человека оказалась, конечно, своего рода ударом.

А вторым фактором, вероятно, могла быть эффектная внешность старшего следователя Климова. Если Маргарита Николаевна относила себя к культурной части населения, она вполне могла признать в нем кого-то знакомого и затем мучиться загадкой – на кого похож. Так, случается, ночами не могут заснуть любители разгадывать кроссворды, не припоминающие нужное слово и по этой причине готовые перебудить своими вопросами всех близких и знакомых. Возможно, консьержка Легостаева была из этой категории людей.

Она смотрела выпучив глаза на Климова и только непонимающе качала головой. Вывел ее из этого ступора жилец, согласившийся быть понятым, Игорь Васильевич Колбасов.

– Эй, Николавна, проснись! – Он потряс ее за плечо. – К тебе с делом. – И добавил уже Климову: – Вот такие у нас сторожа! А потом народ интересуется по телику, почему участились квартирные кражи? А?

Но консьержка пришла-таки в себя и довольно внятно сумела объяснить только один факт, о котором вспомнила:

– Вчера, часов в одиннадцать...

– Вечера? – тут же сделал «стойку» Климов.

– Утра, – поморщившись по поводу невежливого собеседника, перебившего ее, неохотно продолжала вспоминать Маргарита Николаевна, – к Морозову приходила молодая дама.

– Дама? – удивился Климов. – А как выглядела? И почему вы решили, что она обязательно дама? Ну молодая – понятно.

– А потому что это была не девица, – отрезала консьержка. – И обручального кольца у нее на правой руке не было. Как и на левой – значит, и не разведена. Но она была молода и прекрасна.

– Вы лицо ее запомнили, конечно?

– Нет! – гордо ответила консьержка. – Я не имею обыкновения запоминать лица дам, которые навещают молодых и обаятельных мужчин. У них всегда найдется повод не афишировать своего присутствия, и это полагается знать приличному человеку.

Вот так, получил Климов выговор.

– Но может быть, вы хоть что-то запомнили еще? В чем была одета? Высокая, низкая, толстая, стройная? И почему просто красивая? Красота бывает разной, между прочим, – съязвил Климов.

– Какая бывает красота, молодой человек, – сухо возразила консьержка, – мне знать лучше, я старше вас, пожалуй, вдвое. И я, например, сразу вижу: красив человек или нет. Как идет, как спинку держит, как голову поворачивает, как здоровается, просто кивая или протягивая руку...

– Вы, наверное, в театре служили? – с усталым вздохом догадался Климов.

– До пенсии, в обязательном порядке.

– М-да, с вами ясно... Но вы хоть какие-нибудь характерные черточки запомнили? Вас же в театре, поди, этому учили? Ну когда образ создавали? Или как это у вас называлось?..

– Я работала билетером, молодой человек. И ваши образы меня совершенно не интересуют. Я повторяю, дама была молода, красива, очень стройна и правильно держала спинку. Этого вам мало? Увы... большего я вам...

– И часто она тут появлялась?

– Я работаю относительно недавно, полгода и – через день. На моей памяти ее не было. Впервые увидела. Спросите Таисию Прокопьевну из шестидесятой квартиры, она собачку выгуливает, может быть, она видела... Но если хотите знать мое мнение, то я полагаю, что приход дамы к молодому человеку в одиннадцать поутру не может иметь никакого отношения к убийству... ах, боже мой!.. которое, по вашим словами, произошло через двенадцать часов. Абсурд какой-то!

– Ну касаемо того, как держать правильно спинку, тут я с вами не спорю, а насчет убийства позвольте не согласиться. У нас не театр, а уголовное преступление... А если мы вам, к примеру, покажем эту даму, вы ее узнаете?

– Какие могут быть сомнения! Разумеется.

– Хорошо, спасибо. Будем иметь в виду... А в своей квартире Морозов проживал один?

– Вообще-то один, но у него постоянно бывали люди. Ночевали даже. Разные, много. В том числе и женщины.

– Ничего себе... – покачал головой Климов. – Ну пойдем. – Он кивнул тем, кто был с ним.

Поднялись на третий этаж. Стали звонить в квартиру, но никто не отозвался. Было высказано предположение, что если кто и есть тут, то, возможно, еще спит. Но и на стук в дверь никто не отозвался. Зато вышли из своих квартир соседи по лестничной площадке и стали смотреть. Но и они ничего не знали и с Морозовым фактически были незнакомы. Он рано уезжал и поздно приезжал. Компании вроде бывали. Вот и все сведения.

Наконец дверь открылась, но не та, которая была нужна, а этажом ниже. И раздраженный женский голос прокричал:

– Эй, чего шумите-то? Надоели уже! Вчерась полночи тыркались, опять начали? Я терпеть больше не стану, сейчас милицию вызову! Ну никакой совести у людей! Даже в праздник от них покою нет! Чтоб вы все там!..

И, словно помогая своей хозяйке расправиться с нежелательными «гостями», оттуда же раздался громкий, почти пронзительный, заливистый собачий лай. После чего дверь захлопнулась так громко, что показалось, будто даже качнулись перила лестницы. Ну силища у тетки!

Выслушав «речь», Климов удивленно покачал головой, хмыкнул и попросил оперативника разыскать местную жилконтору, чтобы вызвать оттуда представителя, если таковой найдется, и слесаря. Он понимал, конечно, что именно сейчас, в это время дня, и найти, и разыскать, и привести – дело почти тухлое, но ведь надо же! Либо придется вскрывать собственными силами и составлять соответствующий протокол. Впрочем, протокол в любом случае придется составлять. Добавив «подождите», Климов отправился вниз. Слышно было, как в той квартире, где лаяла собака, громко прозвенел звонок.

Дверь распахнулась так, что, стой Климов поближе, ему наверняка бы расшибло нос. Он отступил еще на шаг от высунувшей голову пожилой женщины с яростно горящими глазами и сказал извиняющимся тоном:

– Вы хотели видеть милицию, гражданка? Она здесь. Я – следователь прокуратуры, вот мое удостоверение.

Тетка внимательно прочитала, что там было написано, потом сравнила фотографию с оригиналом и смягчилась.

– Это – другой разговор. Заходите, товарищ милиционер. – Ей, видать, было все едино, – что милиция, что прокуратура. – Заходите, не бойтесь, я вам все изложу в лучшем виде! Султан, фу! Свой! Не бойтесь, он не укусит...

Целых полчаса переминалась с ноги на ногу прибывшая бригада. Понятые сели на ступеньки и закурили. А Климов в это время терпеливо выслушивал рассказ гражданки Таисии Прокопьевны Твердолобовой – бывают же такие фамилии! – о ее мучениях в новогоднюю ночь.

А все началось незадолго до боя кремлевских курантов.

Ну то, что в такие праздники люди ведут себя странно, это – не секрет. И шумят, и орут, и музыку на полную мощность включают, ни о ком, кроме себя, не думая, и пляшут так, что с дорогой в свое время хрустальной люстры «Каскад» висюльки срываются и падают на пол – хорошо, не разбиваются, новых-то днем с огнем не сыщешь! Чего только не творят! А тут решили даже мебель двигать! Поди, для танцев освобождали место. Будто днем нельзя было об этом подумать! Словом, бедный Султан, и без того напуганный полуночной пальбой со всех сторон, вовсе под кровать забрался и даже от свежей магазинной котлеты отказался, а такого отродясь не бывало с ним...

– И долго они там двигали? – попытался уточнить Климов, пытаясь одновременно отвлечь Таисию Прокопьевну от страданий ее явно беспородного пса рыжего окраса.

– Так ведь... – чуточку растерялась женщина, – пока не прекратили. Я им ручкой швабры стала в потолок стучать. И вон по трубе. – Она показала трубу отопления в углу комнаты. – Громко, а ничего не сделалось. То у них там падало что-то на пол, то опять двигали. Совсем замучилась. Даже Новый год чуть было из-за них не проворонила. Ну а как куранты пробили, вроде у них там стало успокаиваться. А после и вовсе стихло. Ближе к часу ночи. Но уж какой сон после такого шабаша-то? Вот и пила таблетки, только под утро и заснула, а тут – на тебе! Снова началось! Поневоле взорвешься... И собачкины нервы тоже надо бы пожалеть, живая ведь тварь! Ей-то за что мучения?

В общем, с этим вопросом стало ясно. Климов, чтобы сгладить как-то плохое впечатление у тетки, сказал ей о причине приезда милиции и добавил, что ее свидетельства могут оказаться при расследовании убийства очень важными. Он позже зайдет и запишет их в протокол. Тетка, естественно, обрадовалась – хоть какая-то общественная деятельность.

Значит, стихло только через час после наступления Нового года... А почему, собственно, был этот шум? Гости ожидали припозднившегося хозяина? Семья нервничала и по этой причине меняла местами столы и кровати? Чушь! Хозяин был уже два часа как мертв. Но знать об этом, как предположил тот умница участковый, по идее, могли разве что сами убийцы... Любопытный вывод напрашивается.

Осталось немногое – вскрыть квартиру, но только законным путем, и проверить свои догадки.

Опер вернулся и сказал, что помещение ЖЭКа по естественным причинам закрыто. Придется начинать поиск начальства через собственную милицию, короче, надо звонить дежурному. Не любивший ненужной тягомотины, Климов предложил свой вариант. Но для этого надо было найти слесаря, что, опять же, могло оказаться делом нелегким. Выручили понятые.

– Это чего, Сашку, что ли, позвать? А можно. Только он сегодня без этого дела, – мужчина весело показал двумя широко расставленными пальцами, большим и мизинцем, известную всем русским мужикам меру жидкости, – не пойдет. Ни-ни, и говорить не о чем! В обычный день – еще куда ни шло, а нынче? Да сам Бог велел!

– Нет, ежели поставить, – как-то задумчиво заявил второй понятой, – так могу и я за инструментом сбегать. А делов тут на пару раз плюнуть. Вскрыть, потом закрыть – это мы понимаем, чтоб все по закону. Опечатать, опять же. Отчего ж? Можно, ежели на то ваша воля будет...

– Лучше, чтоб официальное лицо, конечно, но ведь и зря под дверью стоять – тоже не дело. Праздник же у людей... – тоже задумчиво заметил Климов и мысленно прикинул, сколько у него в кошельке наличных денег. Выходило так, что и на бутылку должно было хватить, и самому на обед остаться. Зря мало из дому захватил, но ведь и не рассчитывал на такой случай... Лучше б, разумеется, слесаря. Но тот не захочет идти, заупрямится. Правда, есть и милиция, прикажет, пусть попробует ослушаться... Или самим? Вот дилемма, мать ее!..

Народ стоял в ожидании его решения, и всем было начхать на то, что следователю было впору мчаться домой за деньгами. Да что, в конце концов?

– Ладно, – махнул Климов рукой, как отрубил, – идите за инструментом. Протокол о вскрытии в чрезвычайных обстоятельствах напишем...

Дверь была вскрыта действительно в течение десяти минут, из которых восемь слесарь-понятой изучал дверной замок и советовался с соседом.

Первое, что поразило вошедшего в квартиру Климова, так это полнейший разгром ее. То есть надо было сильно постараться, чтобы привести в такой беспорядок две комнаты. Книжные полки валялись на полу, книги, выпавшие из них, были раскрыты так, словно в них что-то искали. Ящики у письменного стола тоже выброшены на пол вместе со всем их содержимым. В бельевом шкафу царил разгром – белье и одежда вывалены на пол, карманы в одежде вывернуты наружу – и там искали. Но что? Телефонная трубка валялась на полу. Только на кухне был еще относительный порядок – шкафчики открыты настежь, но посуда и продукты оставались на своих местах.

«Да, – сказал себе Климов, представивший, как он станет составлять описание жилища потерпевшего, – тут не позавидуешь... Однако надо действовать, чего время тянуть?..»

– Прошу понятых присесть и не мешать работать, а группе предлагаю приступить к обыску.

И добавил уже мысленно самому себе: «А что мы, собственно, хотим найти? Ладно, будем пока действовать методом тыка, а я позвоню-ка на его работу. Пусть приедет кто-нибудь из тех, кто его близко знал. Может, хоть какой-то след отыщется?»

Вздохнув, Климов поднял с пола телефонную трубку, проверил – она работала, и он стал набирать один за другим номера студии в Останкино, где работал Морозов. Это был нелегкий труд. Но ему удалось узнать, что одним из ближайших друзей Леонида был оператор телевидения, работавший с ним практически постоянно, – Пашкин Виктор Егорович. Но его сегодня на студии нет, а давать домашние телефонные номера сотрудников у них не принято. Стало быть, надо было снова звонить директору РТВ Сапову, чтобы тот распорядился, и неизвестно, захочет ли еще этот Пашкин ехать и принимать участие в обыске квартиры своего товарища.

Но, видно, сегодня Господь Бог был на стороне следователя. Сапов понял нужду с полуслова. Сказал, что сегодня он сам подъехать никак не может, а вот если перенести на завтра, тогда... Нет, надо сегодня и обязательно сейчас. Сапов не стал звонить на студию, а нашел у себя телефон Пашкина и попросил только передать оператору его личную просьбу – помочь следствию. Для Виктора, человека четкого и обязательного, будет его слова вполне достаточно.

Это ж надо! Вот что такое корпоративная солидарность!

Пашкин был потрясен новостью и долго молчал. А потом сказал, что, разумеется, немедленно подъедет. И никаких просьб со стороны Генки – он имел в виду Сапова – не надо... Он и прибыл примерно полтора часа спустя. Ехал из Тропарева, через всю Москву. А водилы будто забыли, что сегодня Новый год, полдороги в пробках простоял, и чего им всем надо?..

Пашкина, между прочим, просто огорошил вид квартиры Леонида. Морозов, по его словам, был педантичным аккуратистом. Все вещи, каждая книжка, да что там книги, каждая бумажка в ящике письменного стола лежала исключительно на своем месте. Леня мог на ощупь, с закрытыми глазами, достать, например, из ящика нужный конверт с документами, безошибочно выбрав его из двух десятков аналогичных. И вдруг такой разгром! Да его бы, бедного, инфаркт свалил бы! Какое счастье, что Ленька этого не видит!

Вот так ляпнул Пашкин и жутко смутился – именно ляп...

Стали выяснять, что он мог, или должен был, хранить у себя дома? Может быть, очень важные документы, сверхсекретное что-то? Зря же не стали бы всю квартиру с ног на голову переворачивать! Значит, искали что-то... А что конкретно? Вот тут Пашкин должен был подумать, а ему в данной ситуации просто никакие мысли в голову не лезли. И его тоже понять можно было.

Кроме того, имелось и еще одно важное обстоятельство, которое мешало Виктору Егоровичу установить наличие пропаж в квартире. Он был в последний раз у Лени где-то с полгода назад, а за это время здесь многое могло измениться. Нет, что-то он, разумеется, знает и подскажет, но надо бы пригласить того, кто был у Леонида недавно, причем не просто в гости заскочил, а приходил по делу.

А сам он что мог сказать? Ну, во-первых, нету компьютера. У Морозова был «Пентиум-4» со всеми необходимыми прибамбасами, монитор с плоским экраном, а здесь никакой техники вообще не видно. Значит, воры унесли. На книжной полке, что валяется на полу, он хранил диски и дискеты, некоторые рабочие файлы и, что самое главное, свои записные книжки, которые цены не имели! Это же были, по сути, его рабочие дневники, записи его бесед с героями будущих телевизионных репортажей, письма с разоблачениями, просьбами, заявлениями людей, обращавшихся за помощью к известному тележурналисту. То есть вся его творческая жизнь. И ничего этого среди разбросанных книг не было.

Какой вывод напрашивался в первую очередь? А такой, что причиной для убийства Морозова вполне могла явиться его профессиональная деятельность. Искали же здесь что-то? И, видимо, второпях не нашли. После чего решили забрать все, что могло бы нести хоть какую-то информацию, чтобы разобраться неспешно и внимательно, а главное, не привлекая к себе внимания посторонних. Ведь стучали же какие-то сумасшедшие и снизу, в пол, и по трубам. Могли и в самом деле милицию вызвать. Хотя в новогодний праздник народ к шуму относится снисходительно. Но – всякое бывает. Короче говоря, собрали все записные книжки, забрали с собой компьютер и смылись. Правда, «Пентиум», монитор, клавиатура и прочее, вместе взятое, – вещь громоздкая. Значит, возможно, здесь действовали несколько человек. И выносили быстро, иначе их могли бы заметить случайные жильцы, прохожие. Ну кто под Новый год с крупными узлами ходит? Только жулики, очищающие квартиры. А чтоб сделать свой уход незаметным, воры могли воспользоваться машиной, которую наверняка подогнали совсем близко к подъезду. Через двор на улицу тоже ведь не потащишь!

Получается, что кто-то из местных мог заметить чужую машину, стоящую, опять же, на чужом месте. В подобных дворах обычно места для личного автотранспорта бывают раз и навсегда определены как бы негласно – где в первый раз поставил, то место не занимать!

Опросить всех соседей? Не видел ли кто накануне боя кремлевских курантов какого-нибудь наглеца у подъезда? А что, вполне...

Одна беда только: опрашивать сейчас жителей каждой квартиры – это в буквальном смысле потерять массу драгоценного времени. Во-первых, народ находится в состоянии глубокого похмелья либо уже опохмелился и ничего толкового не скажет. А во-вторых, если отложить обход квартир на завтра, то можно опоздать: сейчас еще факт может быть свежим, а завтра о нем каждый забудет: два дня сугубого застолья – это серьезное испытание и для мозгов. А впереди – еще неделя гулянки! Ужас!.. Так что делать?

И Климов решил заканчивать с протоколом здесь, в квартире, а оперативника отправить пока по этажам. Судебному медику делать было нечего, и его отпустили, но вот эксперта-криминалиста Сергей Никитович Климов попросил снять максимум возможных отпечатков пальцах с полированных полок, ящиков стола, дверных ручек – они могут впоследствии пригодиться. А преступники наверняка работали без перчаток, когда листали бумаги в поисках нужных им. В общем, какая-никакая, а улика.

У самого же Пашкина была только одна версия случившегося – именно профессиональная деятельность Лени, чем он и подтвердил предположение Климова. Никакой завистью коллег и никакой ревностью чьего-то обманутого супруга здесь даже и не пахло, не такой человек был Леня, чтобы размениваться на подобные мелочи. Он был прежде всего профессионалом, а значит, тут и надо копать. Да хоть бы и в последнем его репортаже, который он готовил. О чем репортаж?

– Спросите у главного – его идея, ему и карты в руки.

– Но ваш директор заявил, что оператором у Морозова были обычно вы. Неужели вам неизвестно, о чем шла речь в последнем репортаже?

Климов заметил, что у Пашкина как-то сразу закрылся рот, отвечать у него пропала охота. Попробовал отделаться общими словами:

– Да в принципе известно, коли должен был снимать... Ну об элитных ресторанах. О владельцах и контингенте этих заведений. Но съемок еще не было. А сценарного плана я в руках не держал.

Потом, помолчав, он добавил, что в этой теме мало кто хотел светиться. Но Леонид всю предварительную подготовку проводил обычно сам, поэтому, если кто-то из тех, кому этот репортаж мог встать поперек горла, узнал, тогда конечно... А лично у Пашкина нет охоты повторить судьбу Леонида. Поэтому извините. Все вопросы – к главному.

Ну нет так нет, завтра пойдем к главному. И Климов отпустил Пашкина, поскольку тот ничего важного больше сказать не мог. Или не желал. Но к последнему всегда можно было вернуться.

Весь этот день у Климова фактически ушел на неблагодарное и ничего существенно не давшее расследованию дело. Опер, кого ни опрашивал, решительно ничего не выяснил. Народ загодя уселся за столы, включил телевизоры и послал все проблемы подальше. А останавливался ли кто-нибудь чужой у их подъезда, никого не колыхало – праздник же! К людям же гости заруливают! Такой день! Точнее, ночь... Иначе было бы просто глупо, какие же могут быть подозрения?.. Словом, пустой номер. Да Сергей Никитович и сам это понимал, а попросил человека поспрашивать соседей исключительно для порядка. Надо, значит, надо.

А здесь вообще можно было заканчивать. До тех пор, пока не найдется свидетель, побывавший у Морозова относительно недавно и помнящий, где что стояло и лежало. Иначе все розыски становились попросту бессмысленными. Надо было ехать на телестудию. И Климов отпустил бригаду, поблагодарив за помощь. А сам решил еще раз встретиться с консьержкой.

Маргарита Николаевна все еще не отошла от утреннего «удара» и всем приходящим в дом, не говоря уже об уходящих, рассказывала о том, что прямо в Новый год, рядом, можно сказать, с домом убили известнейшего журналиста, с которым она, Маргарита Николаевна, была лично знакома. Обаятельнейший молодой человек, всегда первым здоровался!

Появление Климова смутило консьержку. И не зря. Старший следователь строго спросил ее, не отлучалась ли она с дежурства как раз незадолго до Нового года?

Легостаева ответила, что, разумеется, нет. Это не положено, а дисциплина для нее – святое дело. Еще в театре... Но Климов бессердечно перебил ее воспоминания прямо на взлете:

– Если это так, как вы утверждаете, то каким же образом в квартире Морозова могли примерно за час до наступления Нового года, а только к часу ночи успокоившись, производить громкий шум, от которого страдали все соседи? И все это при том, что сам Морозов в это время уже лежал мертвый возле своей машины? Кто мог пройти незаметно? Кто вышвыривал на пол полки с книгами и переворачивал стулья? В течение, прошу заметить, двух часов! А затем «незаметно» выйти из дома с целым мешком похищенных вещей, я вас спрашиваю? И вы утверждаете после этого, что сидели на месте, никуда не отлучаясь? Позвольте вам не поверить!

Начальник был в гневе, поняла консьержка, и если то, о чем он говорит, все правда, ее, Легостаеву, завтра же попрут с этого места. Единственная надежда на то, что охотников не наберется сидеть тут. Но премии к Новому году уже не видать, это ясно. Ну а когда начальство разъярено, один путь – подставлять повинную голову. Ее, как известно, топор не сечет...

– Увы, я должна сознаться, что нарушила установленный режим. Но ведь кто бы мог подумать, сами представьте! Всего и отлучилась-то на два часика. Перед самым Новым годом, чтоб все-таки в семье... Вы уж помилуйте, что поделаешь, виновата...

– Ладно, это ваши дела, с начальством своим сами разбирайтесь, я про вас докладывать не собираюсь. Тем более – Новый год, сам понимаю... До свиданья.

Он хотел было сразу отправиться на телестудию, в Останкино, благо все тут находилось фактически рядом, но, поразмыслив, а главное, посмотрев на время, понял, что там если кто и есть, то сторожа да дежурные, поскольку у всех тех, для кого праздники – самые напряженные будни, даже и у них рабочий день заканчивался. Значит, с утра – по новой...