Смерть бродит вокруг

Морис Леблан
Смерть бродит вокруг

Обойдя кругом стену, огораживающую замок, Арсен Люпен вернулся туда, откуда пришел. Никакого пролома в стене нет; попасть в обширное имение де Мопертюи можно лишь через низенькую дверь, прочно запертую изнутри на засов, либо через главные ворота, возле которых находится сторожка.

— Ладно, — проговорил Люпен, — придется пойти на крайние меры.

Пробравшись в заросли, где стояла его мотоциклетка, он достал из-под седла шнур и направился к месту, замеченному им в ходе осмотра. Находилось оно вдалеке от дороги, на опушке, где высокие деревья, росшие в парке, свешивали ветви через стену.

Люпен привязал к концу шнура камень, забросил на толстую ветку, пригнул ее к себе и оседлал. Ветка выпрямилась и подняла его над землей. Он перелез через стену, соскользнул по стволу дерева и мягко приземлился в парке.

Стояла зима. Сквозь нагие ветви виднелся на пригорке небольшой замок де Мопертюи. Боясь, что его увидят, Люпен скрылся за группой пихт. Оттуда через бинокль он принялся рассматривать темный и мрачный фасад замка. Все окна были закрыты глухими ставнями. Дом казался необитаемым.

— Черт побери, — прошептал Люпен, — домик не из веселых. Доживать свой век я буду, пожалуй, не здесь.

Однако едва пробило три, дверь первого этажа отворилась, и на террасе появилась закутанная в черное манто тоненькая женская фигурка.

Минут десять женщина прохаживалась по террасе; к ней сразу слетелись птицы, и она бросала им крошки хлеба. Затем она спустилась по ступеням на лужайку перед замком и пошла по правой дорожке.

В бинокль Люпену хорошо было видно, как она идет в его сторону. Она была высока, белокура, грациозна и выглядела почти девочкой. Поглядывая на бледное декабрьское солнце, она шла быстрым шагом и от нечего делать ломала по пути на кустах сухие веточки.

Когда она прошла почти две трети отделявшего ее от Люпена расстояния, раздался яростный лай; громадный датский дог выскочил из будки и встал на задние лапы: дальше его не пускала цепь.

Девушка отошла немного в сторону и двинулась дальше, не обратив особого внимания на эпизод, который, по-видимому, повторялся ежедневно. Стоя на задних лапах, собака надсаживалась от яростного лая и почти задыхалась в своем ошейнике.

Пройдя несколько десятков шагов, девушка обернулась и, видимо, выйдя из терпения, махнула на пса рукой. Дог в ярости подскочил, бросился назад к конуре и вдруг, рванувшись, порвал цепь. В неописуемом ужасе девушка закричала. Собака летела стрелой, волоча за собой разорванную цепь.

Девушка со всех ног бросилась бежать, отчаянно взывая о помощи. Но собака в несколько прыжков догнала ее. Обессиленная девушка в страхе упала на землю. Пес был уже над ней, еще секунда — и он начал бы ее терзать. Но тут прогремел выстрел. Собака перекувырнулась, встала на ноги, заскребла лапами по земле и упала, завыв хриплым, сдавленным воем, который перешел постепенно в глухой тихий скулеж. Все было кончено.

— Сдохла, — сказал подбежавший с револьвером наготове Люпен.

Девушка встала — бледная, еще несколько не в себе. С удивлением разглядывая незнакомого человека, только что спасшего ей жизнь, она прошептала:

— Благодарю. Я очень испугалась. В самое время. Благодарю, сударь.

— Позвольте представиться, мадемуазель, — снял шляпу Люпен: — Жан Добрейль. Но потерпите секунду, прежде чем я вам все объясню… — Он наклонился над собакой, осмотрел порванную цепь и процедил сквозь зубы: — Так и есть. Так я и думал. Черт возьми, события развиваются стремительно. Я мог опоздать.

Вернувшись к девушке, он торопливо заговорил:

— Мадемуазель, нельзя терять ни минуты. Я попал к вам в парк довольно необычным образом. Мне не хочется, чтобы меня здесь застали, по причинам, которые касаются вас самым непосредственным образом. Как вы думаете, в замке слышали выстрел?

Девушка, казалось, справилась уже с волнением и ответила с твердостью, говорящей об отваге:

— Не думаю.

— Ваш отец в замке?

— Отец болен, он уже несколько месяцев не встает с постели. К тому же его спальня выходит на другую сторону.

— А прислуга?

— Все они тоже живут и работают на той стороне. Сюда никто не ходит, только я иногда гуляю.

— Стало быть, возможно, что меня никто не видел, тем более что мы стоим за деревьями.

— Возможно.

— Могу я говорить с вами откровенно?

— Разумеется, но я не понимаю…

— Сейчас поймете. Если позволите, я буду краток. Значит, так. Четыре дня назад мадемуазель Жанна Дарсье…

— Это я, — улыбнувшись, перебила девушка.

— Мадемуазель Жанна Дарсье, — продолжал Люпен, — написала письмо подруге по имени Марселина, которая живет в Версале…

— Откуда вы знаете? — изумилась девушка. — Я ведь, не дописав, порвала письмо.

— И бросила клочки на обочину дороги, ведущей к Вандомскому замку.

— Правда. Я гуляла.

— Эти клочки подобрали и на следующий день передали мне.

— Значит, вы прочли, — несколько раздраженно произнесла Жанна Дарсье.

— Да, я совершил эту бестактность и не жалею, потому что могу вас спасти.

— Спасти? От чего?

— От смерти.

Последние два слова Люпен произнес с нажимом. Девушка вздрогнула.

— Но мне не угрожает смерть.

— Угрожает, мадемуазель. В конце октября, когда вы в обычное время сидели на террасе и читали, с карниза сорвался камень и, пролетев в нескольких сантиметрах, едва вас не убил.

— Случайность.

— В один прекрасный ноябрьский вечер вы шли по огороду. Светила луна. Раздался выстрел, и пуля просвистела у вас возле уха.

— Во всяком случае… Я подумала…

— Наконец на прошлой неделе деревянный мостик, перекинутый через реку в парке в двух метрах от водопада, подломился под вами. Только чудом вам удалось зацепиться за какой-то корень.

— Все так, — с трудом улыбнулась Жанна Дарсье, — но в том, о чем я писала Марселине, я вижу лишь цепь совпадений, случайностей…

— Нет и еще раз нет, мадемуазель. Можно допустить одну случайность такого рода. Две — тоже, хотя… Но мы не имеем никакого права предположить, что случай трижды одинаково подшутил над вами, причем всякий раз при обстоятельствах весьма необычных. Именно поэтому я позволил себе прийти вам на помощь. А поскольку моя помощь не будет действенной, если не останется в тайне, то я без колебаний проник сюда… скажем, не через дверь. В самое время, как вы сказали. Враг снова показал когти.

— Как! Неужели вы думаете?.. Нет, это невозможно, не верю.

Люпен поднял цепь и показал ее девушке.

— Взгляните на последнее звено. Его, вне всякого сомнения, подпилили. Иначе такая крепкая цепь не порвалась бы. Видны даже следы напильника.

Жанна побледнела; ужас исказил ее хорошенькое лицо.

— Но кто же ненавидит меня до такой степени? — пробормотала она. — Это ужасно. Я никому не сделала зла. И тем не менее вы правы. Более того… — понизила голос девушка, — более того, я боюсь, не угрожает ли такая же опасность отцу.

— Он тоже подвергался нападениям?

— Нет, он ведь не выходит из спальни. У него какая-то необъяснимая болезнь! Он совсем обессилел, не может даже ходить. Страдает от приступов удушья, словно сердце у него останавливается. Боже, какой ужас!

Люпен почувствовал, какую огромную власть он приобретает над ней в такой момент, и сказал:

— Ничего не бойтесь, мадемуазель. Если вы будете подчиняться мне во всем, в успехе я не сомневаюсь.

— Да, да, конечно, но все это так ужасно…

— Доверьтесь мне, прошу вас. И соблаговолите меня выслушать. Мне нужны кое-какие сведения.

Люпен принялся задавать вопросы; девушка торопливо отвечала.

— Этого пса никогда не спускали с цепи?

— Никогда.

— Кто его кормит?

— Сторож. Он всегда приносит ему еду под вечер.

— Значит, он мог приблизиться к нему, не боясь, что зверь его искусает?

— Да, он единственный — пес был очень злой.

— Этого человека вы не подозреваете?

— Батиста? О, нет! Никогда!

— А кого вы могли бы подозревать?

— Никого. Слуги нам очень преданы. Они меня любят.

— В замке у вас есть друзья?

— Нет.

— Брат?

— Нет.

— Значит, защитить вас может лишь отец?

— Да, но я говорила, в каком он состоянии.

— Вы рассказывали ему о покушениях?

— Да, и жалею об этом. Наш врач, старик Геру, запретил его волновать.

— А ваша мать?

— Я ее не помню. Она умерла шестнадцать лет назад — ровно шестнадцать.

— Сколько вам тогда было?

— Чуть меньше пяти.

— Вы жили здесь?

— Нет, в Париже. Отец купил этот замок на следующий год.

— Хорошо, мадемуазель, благодарю вас, — проговорил Люпен, помолчав несколько секунд. — Пока этих сведений мне достаточно. Да и оставаться дольше вместе было бы неосмотрительно.

— Но ведь сторож скоро найдет труп собаки? А кто ее убил?

— Вы, мадемуазель, вы — защищаясь от нападения.

— Но я не ношу с собой оружия.

— Придется им поверить, что носите, — улыбаясь ответил Люпен. — Вы же застрелили пса, и только вы и могли это сделать. Впрочем, пусть думают что угодно. Главное, чтобы никто не заподозрил меня, когда я приду в замок.

— В замок? Вы хотите сюда прийти?

— Еще не знаю как, но приду. Сегодня же вечером. Повторяю: не беспокойтесь, я отвечаю за все.

Жанна, покоренная его волей, уверенностью и чистосердечием, посмотрела на него и просто сказала:

— Я спокойна.

— Все будет хорошо. До вечера, мадемуазель.

— До вечера.

Девушка ушла. Люпен, следивший за ней, пока она не скрылась за углом замка, пробормотал:

— Милое созданье! Будет жаль, если с ней приключится беда. По счастью, храбрец Арсен начеку!

Не особенно заботясь, что его могут увидеть, но все же чутко прислушиваясь, он обошел все закоулки парка, отыскал низенькую дверь, замеченную им снаружи и ведущую в огород, отодвинул засов, забрал ключ и, пройдя вдоль стены, добрался до дерева, по которому перелезал через стену. Через две минуты он уже садился на мотоциклетку.

Деревушка Мопертюи располагалась по соседству с замком. Люпен навел справки и узнал, что доктор Геру живет рядом с церковью.

Он позвонил, прошел в приемную и представился как Поль Добрейль, проживающий на улице Сюрен в Париже и присланный по поручению уголовной полиции; посему все, о чем он будет говорить, должно оставаться в тайне. Узнав из разорванного письма о происшествиях, которые угрожали жизни м-ль Дарсье, он явился на помощь девушке.

Доктор Геру, старый деревенский врач, крестный Жанны, услышав рассказ Люпена, тотчас же согласился, что происшествия неопровержимо свидетельствуют о злом умысле. Чрезвычайно взволнованный, он гостеприимно предложил Люпену остаться обедать.

Мужчины долго беседовали. Когда наступил вечер, они вместе отправились в замок.

Доктор поднялся в спальню больного, расположенную на втором этаже, и попросил разрешения пригласить своего молодого коллегу, которому он собирается вскорости передать свою практику, поскольку желает уйти на покой.

Войдя, Люпен увидел Жанну Дарсье, сидящую у изголовья отца. Она сдержала удивление и, повинуясь знаку доктора, вышла.

Врачебный осмотр происходил в присутствии Люпена. Лицо у г-на Дарсье было измождено страданиями, глаза лихорадочно блестели. В этот день он особенно жаловался на сердце. После того как врач его выслушал, больной принялся с заметной тревогой задавать вопросы о своем здоровье; казалось, каждый ответ приносит ему облегчение. Затем он заговорил о Жанне, полный убеждения, что его обманывают и что с дочерью происходили и другие несчастные случаи, о которых он не знает. Несмотря на то, что доктор все отрицал, больной выказывал беспокойство. Он желал, чтобы обо всем сообщили в полицию и чтобы та начала расследование.

Потихоньку его возбуждение стало утихать, и он задремал.

В коридоре Люпен остановил врача.

— Ну, доктор, что вы все-таки об этом думаете? Не полагаете ли вы, что болезнь господина Дарсье может быть вызвана внешней причиной?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, предположим, некто хочет избавиться и от отца и от дочери.

Доктор Геру, казалось, был поражен таким предположением.

— В самом деле. В самом деле. Его болезнь протекает порой весьма необычно! У него почти полностью парализованы ноги, но это ведь заключительная стадия… — Доктор немного подумал и тихо продолжал: — Значит, яд… Но какой? К тому же я не вижу симптомов отравления. Хотя, надо думать… Что вы делаете? Что случилось?

В этот момент мужчины беседовали у двери в небольшую столовую второго этажа, где Жанна, пользуясь тем, что к отцу пришел врач, решила поужинать. Люпен, наблюдавший за ней через открытую дверь, увидел, что она поднесла чашку к губам и сделала несколько глотков. Он стремглав бросился к ней и схватил ее за руку.

— Что это вы пьете?

— Как что? — не понимая, переспросила девушка. — Чай.

— А почему вы сморщились, как от чего-то неприятного?

— Не знаю. Мне показалось…

— Что показалось?

— Вроде он какой-то горьковатый. Но это из-за лекарства, которое я в него налила.

— Какого лекарства?

— Я за едой всегда принимаю капли. Вы же сами прописали, верно, доктор?

— Да, — подтвердил врач, — но ведь это лекарство безвкусное. Вам это прекрасно известно, Жанна, вы принимаете его уже две недели, и только сегодня…

— И правда, — проговорила девушка, — у этих какой-то привкус… Ой, во рту горит!

Доктор Геру отпил глоток из чашки, тут же сплюнул и воскликнул:

— Именно так! Ошибки быть не может!

Люпен осмотрел флакон с лекарством и спросил:

— Где стоит этот флакон днем?

Но Жанна ответить не смогла. Побледнев как смерть, она поднесла руку к груди, глаза ее расширились; было ясно, что она испытывает невыносимую боль.

— Мне плохо, — едва выдавила она.

Двое мужчин быстро перенесли ее в спальню и уложили на кровать.

— Ей нужно дать рвотное, — сказал Люпен.

— Откройте шкаф, — приказал доктор. — Там аптечка… Нашли? Достаньте маленький пузырек. Да, этот. И теплой воды, побыстрее! Она на чайном подносе.

На звонок прибежала горничная Жанны. Люпен объяснил ей, что у м-ль Дарсье приступ неизвестной болезни.

Поспешно вернувшись в столовую, он осмотрел буфет и стенные шкафы, спустился в кухню под предлогом, что врач поручил ему проверить, как готовится еда для г-на Дарсье. Не вызвав никаких подозрений, он поговорил с кухаркой, слугой и сторожем Батистом, который тоже обедал в замке. Поднявшись наверх, он отыскал доктора.

— Ну как?

— Спит.

— Опасности нет?

— Нет. По счастью, она выпила лишь несколько глотков. Но вы уже во второй раз спасаете ей сегодня жизнь. Анализ содержимого флакона докажет это.

— Анализ ни к чему, доктор. Попытка отравления бесспорна.

— Но кто?

— Не знаю. Мерзавец, который устроил это, знает привычки обитателей замка. Он ходит где угодно, гуляет по парку, подпиливает собачью цепь, отравляет пищу, короче, передвигается и действует с тою же свободой, что и та или, точнее, те, кого он хочет отправить на тот свет.

— Вы считаете, что угроза нависла и над господином Дарсье?

— Безусловно.

— Значит, кто-то из слуг? Но это невероятно. Вы как полагаете?

— Никак не полагаю. Я ничего не знаю. Могу сказать только одно: положение серьезное, нужно опасаться самого худшего. Смерть рядом, доктор, она упрямо кружит по замку и в скором времени настигнет тех, кого преследует.

— Что же делать?

— Будем начеку. Сделаем вид, что нас беспокоит здоровье господина Дарсье, и ляжем сегодня в этой гостиной. Спальни отца и дочери рядом. В случае чего услышим.

В распоряжении у Люпена и доктора было лишь одно кресло, и они договорились, что будут спать по очереди.

На самом же деле Люпен не проспал и трех часов. В середине ночи, ничего не сказав сотоварищу, он покинул комнату, тщательно осмотрел весь замок и вышел через главные ворота.

В девять он приехал на мотоциклете в Париж. Два друга, которым он позвонил по дороге, уже ждали его. Все трое провели день в разысканиях, которые замыслил Люпен.

В шесть Люпен выехал из Парижа и, наверное, ни разу еще, судя по его позднейшему рассказу, не рисковал с такой безрассудностью жизнью, как в этот туманный декабрьский вечер, когда он мчался на безумной скорости, а свет фары его мотоциклетки едва пробивался сквозь мрак.

У ворот, пока еще открытых, он спрыгнул с седла, во весь дух помчался к замку и, перепрыгивая через несколько ступенек, взлетел на второй этаж.

В малом зале никого не было. Не раздумывая, без стука он вошел в комнату Жанны.

— Ах, вы здесь, — со вздохом облегчения сказал он, видя, что Жанна и доктор сидят рядышком и беседуют.

— Ну? Какие новости? — спросил доктор, встревоженный тем, что человек, которого он привык видеть спокойным и хладнокровным, так взволнован.

— Никаких, ничего нового. А у вас?

— То же самое. Мы только что от господина Дарсье. Он с аппетитом поел, и вообще день у него прошел хорошо. Ну а к Жанне, как сами видите, уже вернулся ее прелестный румянец.

— В таком случае нам необходимо уйти.

— Уйти? Нет, это невозможно! — возразила девушка.

— Так надо! — воскликнул Люпен, топнув ногой с неподдельной яростью.

Правда, он тут же овладел собой, извинился, а потом минуты на три-четыре погрузился в молчание; доктор и Жанна не осмелились нарушить его. Наконец Люпен сказал девушке:

— Завтра утром, мадемуазель, вы на неделю-другую уедете отсюда. Я отвезу вас к вашей версальской подруге, с которой вы переписываетесь. Очень прошу вас сегодня все подготовить к поездке и не скрывать этого. Предупредите прислугу. А доктор возьмет на себя известить об этом господина Дарсье и даст ему понять, со всеми возможными предосторожностями, что поездка необходима ради вашей безопасности. Впрочем, он сам присоединится к вам, как только ему позволит состояние здоровья. Договорились?

— Да, — ответила девушка, совершенно покоренная его спокойным и властным тоном.

— В таком случае собирайтесь, но не выходите из своей комнаты.

— Но как же ночью? — с испугом спросила Жанна.

— Не бойтесь. В случае малейшей опасности мы с доктором будем рядом с вами. Дверь открывайте, только если трижды негромко постучат.

Жанна сейчас же позвонила горничной. Доктор отправился к г-ну Дарсье, а Люпен попросил принести ему в малый зал чего-нибудь перекусить.

— Все улажено, — минут через двадцать сообщил доктор. — Господин Дарсье даже не очень противился. Он и сам считает, что Жанне лучше уехать отсюда.

Доктор и Люпен вышли из замка. У ворот Люпен подозвал сторожа:

— Можете закрывать, голубчик. Ежели мы понадобимся господину Дарсье, пусть он немедля пришлет за нами.

На церкви в Мопертюи пробило десять. Темные тучи, сквозь которые лишь изредка проглядывала на миг луна, висели над равниной.

Доктор и Люпен прошли шагов сто. Они были уже у самой деревни, как вдруг Люпен схватил своего спутника за руку.

— Стойте!

— Что такое? — воскликнул доктор.

— А то, что, если я правильно рассчитал, — выделяя каждое слово, отвечал Люпен, — если я верно понимаю это дело, сегодня ночью мадемуазель Дарсье собираются убить.

— Да как же так? — испуганно пробормотал доктор. — Почему же мы тогда ушли?

— Чтобы преступник, который в темноте следит за каждым нашим шагом, не изменил свой план и пошел на убийство не тогда, когда решил он, а когда установил я.

— Значит, мы возвращаемся в замок?

— Разумеется, но по отдельности.

— Тогда пошли прямо сейчас.

— Выслушайте меня, доктор, — наставительно произнес Люпен, — и не будем терять время на ненужные разговоры. Прежде всего необходимо избавиться от слежки. Поэтому идите прямо к себе и выйдите через несколько минут, когда убедитесь, что за вами никто не следит. Пройдите вдоль ограды замка по левой стороне до калитки в огород. Вот вам ключ. Когда часы на церкви пробьют одиннадцать, осторожно откройте ее и идите прямиком к террасе на задах замка. Пятое окно легко открыть. Вам нужно всего лишь перебраться на балкон. Когда будете в комнате мадемуазель Дарсье, заприте дверь на задвижку и сидите тихо. Запомните, чтобы ни произошло, вы оба должны молчать и не шевелиться. Я заметил, что мадемуазель Дарсье оставляет приоткрытым окно в туалетной комнате, да?

— Да, я приучил ее к этому.

— Вот в это окно и залезут.

— А вы?

— Я тоже войду через него.

— И вам известно, кто этот негодяй?

Люпен ответил после некоторого колебания:

— Нет. Не знаю. Впрочем, сегодня мы это узнаем. А вас я прошу сохранять хладнокровие. Ни звука, ни движения, что бы ни произошло.

— Обещаю.

— Этого мало, доктор. Я прошу дать мне слово.

— Даю слово.

Доктор ушел. А Люпен поднялся на ближайший пригорок и стал наблюдать за окнами второго и третьего этажей. Большинство было освещено.

Ждать пришлось довольно долго. Одно за другим окна погасли. Тогда Люпен свернул направо, в сторону, противоположную той, куда должен был идти доктор, и, пробравшись вдоль стены, оказался возле группы деревьев, около которых он в прошлый раз спрятал мотоциклетку.

Пробило одиннадцать. Люпен прикинул, сколько времени нужно доктору, чтобы пройти через огород и проникнуть в замок.

— С одним все в порядке, — пробормотал он. — Теперь Люпен, пора действовать тебе. Противник не замедлит разыграть свой последний козырь, и тебе, черт побери, надо быть там.

Люпен воспользовался тем же методом, что и в прошлый раз: подтянул ветку и залез на стену, откуда можно было перебраться на дерево.

Он прислушался. Ему показалось, будто под чьей-то ногой шуршит сухая листва. Действительно, метрах в тридцати он заметил какую-то тень.

«Проклятие, — подумал Люпен. — Я влип. Этот сукин сын выследил меня».

Сквозь тучи проглянула луна. И Люпен ясно увидел, как человек внизу вскинул руку. Люпен решил спрыгнуть на землю и повернулся. Но тут он почувствовал удар в грудь, услышал звук выстрела, в бешенстве выругался и, словно труп, задевая за ветки, свалился с дерева.

В это время доктор Геру, следуя указаниям Арсена Люпена, влез в пятое окно и ощупью поднялся на второй этаж. Добравшись до комнаты Жанны, он трижды постучал, его впустили, и он тотчас же запер дверь на задвижку.

— Ложись в кровать, — шепнул он девушке, так и не переодевшейся для сна. — Все должно выглядеть так, будто ты спешишь. Бр-р, а тут не жарко. Окно туалетной комнаты открыто?

— Да. Закрыть?

— Нет, нет, оставь. В него влезут.

— Влезут? — испуганно переспросила Жанна.

— Да, обязательно.

— Но кого же вы подозреваете?

— Не знаю. Думаю, кто-то прячется в замке или в парке.

— Я боюсь.

— Не бойся. Человек, который тебя защищает, похоже, знает свое дело и действует наверняка. Сейчас он должен сидеть в засаде где-то во дворе.

Доктор погасил ночник, подошел к окну и чуть приподнял занавеску. Узкий карниз второго этажа позволял ему видеть только дальнюю часть двора, и он вернулся и уселся около кровати.

Томительно тянулись минуты, и каждая казалась Жанне и доктору бесконечно долгой. В деревне пробили часы, но оба они, прислушиваясь к ночным шорохам, вряд ли даже заметили их звон. Они вслушивались, вслушивались, и нервы у них были напряжены до крайности.

— Слышишь? — выдохнул доктор.

— Да, — шепнула Жанна и села на кровати.

— Ложись, — через секунду приказал доктор. — Он влез…

За окном на карнизе что-то скрипнуло. Потом послышались какие-то непонятные звуки. У доктора и Жанны возникло ощущение, что окно открылось шире: оттуда сильней потянуло холодным воздухом.

И вдруг они почувствовали: в комнате кто-то есть.

Доктор, рука которого все-таки немножко дрожала, сжал револьвер. Но тем не менее он даже не шелохнулся, помня данный ему приказ и боясь нарушить его.

В комнате было темно, хоть глаз выколи. Ни доктор, ни девушка не видели, где их враг. Но они чувствовали его присутствие. Они слышали каждое его движение, слышали, как он мягко ступает по ковру, и ничуть не сомневались, что он уже в комнате.

Враг остановился. В этом они были уверены. Он замер шагах в пяти от кровати, может, в нерешительности, может, стараясь приучить глаза к темноте.

Жанну, руку которой держал доктор, била мелкая дрожь; кожа была ледяная и в испарине.

В правой руке доктор судорожно сжимал пистолет, держа палец на спусковом крючке. Несмотря на данное слово, он решил выстрелить наугад, если убийца приблизится к самой кровати.

А тот сделал еще один шаг и опять остановился. О, как чудовищна эта тишина, эта безысходность, этот мрак, в котором люди ожесточенно выслеживают друг друга!

Но кто скрывается в ночной темноте? Кто этот человек? Что за свирепая ненависть побуждает его напасть на молодую девушку, и какую страшную цель преследует он?

И хотя Жанна и доктор были испуганны, думали они лишь об одном: узнать правду, увидеть обличье врага.

А тот сделал еще шаг и застыл. Им чудилось: его черный силуэт вырисовывается в темноте, он медленно поднимает руку.

Прошла минута, вторая.

Внезапно где-то справа от этого человека раздался сухой треск. Вспыхнул свет и, направленный на стоящего резко озарил его лицо.

Жанна душераздирающе вскрикнула. Она увидела поднятый над нею кинжал в руке… своего отца!

И почти в тот же миг, когда вспыхнул свет, прогремел выстрел. Доктор нажал на спусковой крючок.

— Не смейте стрелять, черт вас возьми! — заорал Люпен.

Он схватил доктора в охапку, а тот бормотал:

— Вы видели? Видели? Слышите? Он убегает.

— Ну и пускай. Это самое лучшее, что он может сделать.

Люпен вновь нажал на кнопку электрического фонарика, выбежал в туалетную комнату, убедился, что убийца бежал, и, спокойно возвратясь к столу, зажег лампу.

Жанна, белая как полотно, лежала без сознания на кровати. Доктор, съежившись в кресле, выдавливал из себя какие-то нечленораздельные звуки.

— Ну, ну, придите в себя, — усмехнулся Люпен. — Он убежал, можно не беспокоиться.

— Ее отец, ее отец… — простонал старик врач.

— Доктор, мадемуазель Дарсье в обмороке. Прошу вас, займитесь ею.

Произнеся это, Люпен вышел в туалетную комнату и вылез на карниз. К нему была приставлена лестница. Люпен быстро спустился по ней. Пройдя шагов двадцать вдоль стены, он нащупал перекладину веревочной лестницы и взобрался в комнату г-на Дарсье. Она была пуста.

— Превосходно, — пробормотал Люпен. — Клиент счел, что дело худо, и смылся. Счастливого пути! Дверь, конечно, забаррикадирована? Точно. Значит, наш больной, облапошивший добряка доктора, восстал в полном здравии, привязал к балкону веревочную лестницу и приготовился завершить свои делишки. Неплохо, господин Дарсье.

Отперев дверь, Люпен вернулся к комнате Жанны. Вышедший оттуда доктор отвел его в маленький зал.

— Она спит, не тревожьте ее. Потрясение было слишком сильным, и необходимо время, чтобы она пришла в себя.

Люпен налил из графина стакан воды и выпил. Потом сел и спокойно сообщил:

— Завтра все пройдет.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что завтра все пройдет.

— Почему?

— Во-первых, потому, что, как мне кажется, мадемуазель Дарсье не испытывает к своему отцу слишком горячих чувств.

— Ну и что? Да вы только подумайте: отец хотел убить свою дочь! Отец, который в течение нескольких месяцев четыре, нет, пять, шесть раз покушался на ее жизнь! Разве это не удар даже для человека с менее чувствительной душой, чем у Жанны? Какое ужасное воспоминание!

— Она забудет.

— Такое не забывается.

— Забудет, доктор, по одной простой причине…

— По какой же?

— Она вовсе не дочь господина Дарсье.

— Что?

— Повторяю, она не дочь этого негодяя.

— Да вы что! Господин Дарсье…

— Господин Дарсье — ее отчим. Ее отец, настоящий отец, умер, когда она родилась. Мать Жанны вышла замуж за кузена своего мужа, который носил ту же фамилию, и в тот же год умерла. Жанна осталась на руках господина Дарсье. Он сперва увез ее за границу, а потом купил этот замок и, поскольку здесь никто его не знал, выдал девочку за свою дочку. Жанна и сама не знает тайну своего рождения.

Ошеломленный доктор пробормотал:

— Это точно?

— Я провел целый день в парижских мэриях. Навел справки по книгам записи актов гражданского состояния, расспросил двух нотариусов, видел все документы. Никаких сомнений быть не может.

— Но все это никак не объясняет преступление, серию преступлений…

— Конечно, — заметил Люпен, — но в самом начале, когда я впутался в это дело, одна фраза мадемуазель Дарсье натолкнула меня, в каком направлении нужно вести поиски. Она сказала: «Мне еще не исполнилось пяти, когда умерла мама. Это было шестнадцать лет назад». Значит, мадемуазель Дарсье должно исполниться двадцать один год, то есть она станет совершеннолетней. И я сразу увидел в этом одну крайне важную деталь. Когда человек достигает совершеннолетия, ему должны дать отчет относительно его финансового положения. А как обстояли дела с состоянием мадемуазель Дарсье, прямой наследницы своей матери? Разумеется, я в тот момент и не подумал об ее отце. К тому же господин Дарсье притворялся немощным, лежачим, больным…

— Он действительно болен, — прервал Люпена доктор.

— Все это выводило его из-под подозрения, да и притом я считал его самого объектом покушений. Но нет ли среди их родственников кого-то, кто был бы заинтересован в их смерти? Поездка в Париж открыла мне глаза. Мадемуазель Дарсье унаследовала от матери огромное состояние, которым распоряжался ее отчим. В следующем месяце в Париже у нотариуса должен состояться семейный совет. Правда выйдет наружу, и для господина Дарсье это будет крах.

— Но разве он ничего не накопил?

— Накопил, но потерпел большие убытки в результате неудачных спекуляций.

— Ну, Жанна, в конце концов, лишила бы его права распоряжаться своим состоянием.

— Вам, доктор, неизвестна одна деталь, которую я узнал из того самого разорванного письма. Мадемуазель Дарсье любит брата своей версальской подруги Марселины, а господин Дарсье был против этого брака — теперь вы понимаете причину, — и она ждала совершеннолетия, чтобы выйти замуж.

— Да, — согласился доктор, — да, это крах.

— Вот именно, крах. Единственное спасение, которое ему оставалось, смерть падчерицы, и тогда он становится ее прямым наследником.

— Несомненно, но при условии, что его не заподозрят.

— Разумеется, и именно поэтому он подстроил серию несчастных случаев, чтобы смерть выглядела случайной. И поэтому же я, желая ускорить ход событий, попросил вас известить господина Дарсье о предстоящем отъезде Жанны. Теперь уже мнимому больному некогда было бродить по парку или по коридорам, чтобы подготовиться к нанесению давно задуманного удара. Нет, ему нужно было действовать прямо сейчас, без подготовки, решительно, с помощью оружия. Я не сомневался, что он пойдет на это. Так оно и оказалось.

— Так что же, он ни о чем не подозревал?

— Меня он подозревал. Он предвидел, что я вернусь этой ночью, и подстерег у того самого места, где я уже перелезал через стену.

— Ну и…

— Ну я и получил пулю в грудь, — со смехом сообщил Люпен. — Верней, мой бумажник получил пулю. Полюбуйтесь на дырку в нем. Я, словно мертвый, свалился с дерева. А господин Дарсье, решив, что избавился от единственного противника, направился к замку. Я следил, как часа два он бродил вокруг. Потом, решившись, взял из каретного сарая лестницу и приставил ее к окну. Мне оставалось только последовать за ним.

Доктор с недоумением спросил:

— Но вы же могли схватить его раньше. Почему вы дали ему залезть в комнату? Это было слишком тяжелое испытание для Жанны, да и бессмысленное…

— Это было необходимо. Иначе мадемуазель Дарсье ни за что бы не поверила. Она должна была увидеть лицо убийцы. Когда она проснется, вы объясните ей ситуацию. Она скоро оправится.

— А господин Дарсье?..

— Объясните его исчезновение, как вам будет угодно. Внезапный отъезд. Приступ безумия… Его некоторое время поищут. Можете быть уверены: о нем вы больше никогда не услышите.

— Да, пожалуй, вы правы, — кивнул доктор. — Вы провели это дело с поразительной ловкостью, и Жанна обязана вам жизнью. Она сама поблагодарит вас. А не могу ли я что-нибудь сделать для вас? Вы упомянули, что по роду своей деятельности связаны с уголовной полицией. Вы позволите мне написать письмо, отметить ваши действия, вашу смелость?

— Разумеется! — расхохотался Люпен. — Подобное письмо мне было бы очень кстати. Знаете что, напишите моему непосредственному начальнику главному инспектору Ганимару. Он будет в восторге, узнав, что его подчиненный Поль Добрейль с улицы Сюрен вновь отличился в шумном деле. Только под его началом я принимал участие в деле, о котором вы, наверное, слышали, деле о красном шарфе. Добрейший господин Ганимар будет так рад!