Смерть Иисуса

Глава 8

В приюте его больше всего изумляет школа. Зачем доктор Фабриканте держит отдельную школу, когда запросто мог бы отправлять своих подопечных учиться в обычные? В приюте не больше двухсот детей. Нет смысла и привлекать учителей вести уроки, если учеников так мало, некоторым всего пять лет, а некоторые почти доросли до самостоятельной жизни, – то есть нет смысла, если Фабриканте не желает своим сиротам образования, радикально отличного от того, какое предлагают государственные школы. Арройо назвал Фабриканте противником книжного обучения. А если он окажется и противником «Дон Кихота»? Согласится ли Давид на подготовку к жизни без приключений – к жизни сантехника?

Без всяких вестей из приюта проходят недели. Наконец, доведенная до отчаяния его бездействием, Инес стучит в дверь.

– Все это слишком затянулось, – объявляет она. – Я еду в приют за Давидом. Ты со мной или против меня?

– С тобой, как всегда, – отвечает он.

– Тогда поехали.

Подсказать им некому, и школьные классы они ищут довольно долго, а расположены они – как в конце концов выясняется – в отдельно стоящем здании, вдоль длинного прохода под открытым небом. В каком классе занимается Давид? Он, Симон, стучит в первую попавшуюся дверь, входит. Учительница, молодая женщина, умолкает на полуслове и вперяется в них.

– Да? – произносит она.

Среди опрятно и тихо сидящих детей Давида нет.

– Приношу извинения, – говорит он. – Ошибся дверью.

Они стучат во вторую дверь, входят вроде бы в мастерскую – здесь длинные лавки вместо парт, а по стенам развешаны инструменты для работы по дереву. Дети – сплошь мальчики – отрываются от своих заданий и глядят на вторгшихся посторонних. Вперед выступает человек в комбинезоне – очевидно, учитель.

– Позвольте узнать, вы по какому делу? – спрашивает он.

– Простите, что помешали. Мы ищем мальчика по имени Давид, он недавно у вас.

– Мы его родители, – говорит Инес. – Мы приехали забрать его домой.

– Это «Лас Манос», сеньора, – отзывается учитель. – Тут ни у кого нет родителей.

– Давиду не место в «Лас Манос», – говорит Инес. – Ему место дома, с нами. Скажите мне, где я могу его найти.

Учитель пожимает плечами и поворачивается к ним спиной.

– Он в классе у сеньоры Габриэлы, – подает голос кто-то из детей. – Последний кабинет по этой стороне.

– Спасибо, – говорит Инес.

На этот раз дверь открывает Инес, опередив его, Симона. Давида они видят сразу – он посередине первого ряда, одет в темно-синюю блузу, как и все остальные дети. Никакого удивления он, увидев их, не выказывает.

– Пойдем, Давид, – говорит Инес. – Пора попрощаться с этим местом. Пора домой.

Давид качает головой. По классу пробегает шепоток.

Заговаривает учительница, сеньора Габриэла, – женщина средних лет.

– Прошу вас немедленно покинуть мой класс, – говорит она. – Если вы не уйдете, мне придется вызвать директора.

– Вызывайте своего директора, – говорит Инес. – Я желаю сказать ему в лицо, что́ я о нем думаю. Идем, Давид!

– Нет, – говорит мальчик.

– Объясни мне, Давид, кто эти люди? – спрашивает сеньора Габриэла.

– Я их не знаю, – говорит мальчик.

– Это чушь, – говорит Инес. – Мы его родители. Делай, что тебе говорят, Давид. Снимай эту уродливую форму и идем.

Мальчик не шевелится. Инес хватает его за руку и вздергивает на ноги.

Он с яростью вырывается.

– Не трогайте меня, женщина! – кричит он, пылая гневом.

– Не смей так со мной разговаривать! – говорит Инес. – Я твоя мать!

– Нет! Я не ваш ребенок! Я ничей ребенок! Я сирота!

Встревает сеньора Габриэла.

– Сеньора, сеньора, хватит! Прошу вас, немедленно уходите. От вас и так уже много беспорядка. Давид, сядь, возьми себя в руки. Дети, вернитесь на свои места.

Больше тут ничего не добьешься.

– Идем, Инес, – шепчет он, Симон, и выводит ее из класса.

После их бесславной попытки забрать мальчика Инес объявляет, что она больше не желает иметь ничего общего с ними обоими – и с Давидом, и с Симоном.

– Отныне я буду вести собственную жизнь.

Он молча склоняет голову и удаляется.

Проходит время. И вот как-то рано поутру в дверь к нему, Симону, стучат. Это Инес.

– Мне позвонили из приюта. Что-то стряслось с Давидом. Он в лазарете. Хотят, чтобы мы его забрали. Ты со мной? Если нет, я поеду одна.

– Я с тобой.

Лазарет расположен вдали от основных зданий. Они заходят и обнаруживают, что Давид сидит в кресле-каталке у двери, полностью одетый, на коленях у него рюкзак, сам он бледен и напряжен. Инес целует его в лоб, Давид принимает этот поцелуй отрешенно. Он, Симон, пытается обнять его, но мальчик отмахивается.

– Что с тобой стряслось? – спрашивает Инес.

Мальчик молчит.

Возникает медсестра.

– Добрый день, вы, надо полагать, опекуны Давида, о которых он столько говорит. Я сестра Луиса. Давиду пришлось нелегко, но он был молодцом, правда, Давид?

Мальчик не обращает на нее внимания.

– Что тут происходит? – спрашивает Инес. – Почему меня не уведомили?

Не успевает сестра Луиса ответить, встревает мальчик.

– Я хочу ехать. Поехали?

Инес сердито шагает впереди, они с сестрой Луисой катят мальчика по территории, мимо любопытствующей детворы.

– До свидания, Давид! – говорит кто-то.

Инес открывает дверь машины. Он, Симон, и сестра Луиса поднимают мальчика и кладут на заднее сиденье. Он поддается, как поломанная игрушка.

Он, Симон, обращается к сестре Луисе:

– И это все? Ни слова объяснения? Давида отправляют домой, потому что он вам не годится – вашему заведению? Или вы рассчитываете, что мы его вылечим и привезем обратно? Что с ним случилось? Почему он не может ходить?

– Весь лазарет на мне, помощников у меня нет, – говорит сестра Луиса. – Давид – славный юноша, он скоро поправится, но ему нужна особая забота, а у меня на это нет времени.

– А ваш директор, ваш доктор Фабриканте, осведомлен – или вы избавляетесь от Давида по собственной инициативе, потому что у вас нет времени с ним возиться? Спрошу еще раз: что с ним стряслось?

– Я упал, – говорит мальчик с заднего сиденья. – Мы играли в футбол, и я упал. Вот и все.

– Ты сломал себе что-то?

– Нет, – отвечает мальчик. – Поехали, а?

– Его осматривал врач, – говорит сестра Луиса. – Дважды. У Давида общее воспаление суставов. Врач сделал ему укол, чтобы пригасить воспаление, но укол не подействовал.

– То есть вот, значит, что в вашем приюте творится с детьми, – говорит Инес. – У этой болезни, от которой ему делали укол, есть название?

– Это не болезнь, это воспаление суставов, – говорит сестра Луиса. – Воспаления у детей – вещь нередкая, когда они растут.

– Чушь, – говорит Инес. – Ни разу не слышала о ребенке, который растет так быстро, что ходить своими ногами не может. То, что вы с ним сделали, – позор.

Сестра Луиса пожимает плечами. Холодно, и ей хочется вернуться в уютный лазарет.

– Прощай, Давид, – говорит она и машет ему в окно.

Дети из приюта с любопытством стягиваются к ним, машут им вслед.

– А теперь выкладывай, Давид, – говорит Инес. – Начни с самого начала. Расскажи, что случилось.

– Нечего рассказывать. Посреди игры я упал и не смог встать, они уложили меня в лазарет. Думали, я сломал ногу, но пришел врач и сказал, что не сломано.

– Тебе было больно?

– Нет. Больно по ночам.

– А дальше? Скажи, что было дальше.

Встревает он, Симон.

– Хватит пока, Инес. Завтра отвезем его к врачу – настоящему врачу, получим настоящий диагноз. Станет ясно, что делать дальше. А пока, мой мальчик, слов нет, до чего мы с твоей матерью счастливы, что ты возвращаешься домой. Начнется новая глава в книге твоей жизни. Кто выиграл в том матче?

– Никто. Они забили гол, хороший, мы забили гол, тоже хороший, – и забили гол не очень хороший.

– В футболе все голы засчитываются, хорошие они или плохие. Хороший гол плюс плохой гол – это два гола, значит, вы выиграли.

– Я сказал «и». Я сказал, мы забили хороший гол и мы забили плохой гол. «И» – это не то же самое, что «плюс».

Они подъезжают к своему многоквартирнику. Невзирая на боль в спине, он, Симон, вынужден нести мальчика наверх, как мешок с картошкой.

За вечер понемногу складывается более полная история. Еще до той роковой игры, как выясняется, уже поступали тревожные сигналы: у Давида время от времени внезапно отказывали ноги и он падал на землю, словно его сшибало великанской рукой. Миг спустя жизненная сила возвращалась и Давид вставал.

Снаружи это выглядело так, будто он просто спотыкается о свои же ноги. А затем настал день, когда он упал, но сила в ноги не вернулась. Он лежал на поле, беспомощный, словно жук, пока не притащили носилки и не унесли Давида прочь. С того дня он застрял в лазарете, пропускал уроки.

Еда в лазарете была ужасная: по утрам вареная крупа, вечером гренок с супом. Все в лазарете на дух не выносили эту еду и рвались на выписку.

Ноги у него болели все время. Сестра Луиса заставляла его делать упражнения, чтобы укрепить ноги, но упражнения не помогали.

Хуже всего болело по ночам. Иногда от боли не мог спать.