Смерть леди Далгат. Исчезновение дочери Уинтера

От автора

Более двух с половиной лет я провел в комнате, где единственным источником света был компьютерный экран. По крайней мере, так мне это запомнилось. Закончив «Полый мир», я начал работать над тем, что задумывалось как трилогия под названием «Первая империя». Три книги превратились в пять, а два с половиной года пролетели незаметно.

Как только в сентябре 2013 года вышла «Роза и шип», читатели «Хроник Рийрии» принялись просить третью книгу. «Хроники», от которых не ждали ничего хорошего, поскольку приквелы – камень преткновения книгоиздательства, справились на удивление неплохо. Я прошу прощения у тех, кто с нетерпением ждал эту книгу. Наконец ожидание закончилось!

Если вы еще не знакомы с историями о Рийрии, смело можете начать с этого романа. Первые две хроники рассказывают о том, как познакомились Ройс и Адриан. Закончив ту историю, я смог посвятить эту книгу отдельному приключению. Если же вы хотите прочитать другие романы о Рийрии, подойти к этому вопросу можно с двух сторон.

Лично я предпочитаю читать в порядке выхода, но общался с теми, кто читал книги в хронологическом порядке, и они тоже остались довольны.

Если вам интересно, будет ли еще одна история о Ройсе и Адриане, мой ответ таков: не знаю[1]. Как уже говорил, я трепетно отношусь к этой паре и предпочту, чтобы они ушли пораньше, а не задержались слишком долго. Поэтому я не смогу сказать, будет ли что-либо еще, пока не выйдет очередная «Хроника». Если хотите попросить продолжение, напишите мне имейл. Даже если не хотите – все равно пишите. Я люблю общаться с людьми. Мой адрес: michael.sullivan.dc@gmail.com.

Одной из особенностей этого проекта была возможность представить миру работу начинающего писателя. Мы попросили всех прислать нам свои предложения. Я просмотрел сто семьдесят шесть заявок и отобрал пятнадцать отличных историй, из которых в итоге оставил три. Робин помогла мне определить победителя. Хотел бы я использовать их все – каждая была по-своему хороша. В современном пресыщенном книгоиздательском мире успех зачастую зависит от демонстрации. Мы с Робин надеемся, что вам понравится выбранная нами история. Если так, пожалуйста, ознакомьтесь с иными работами Т. С. Пауэлла и расскажите о них другим.

И напоследок. Если вам хочется больше узнать о процессе создания романа, я подготовил электронную книгу «Сотворение „Смерти леди Далгат“». Она бесплатная, просто напишите мне имейл на указанный выше адрес. Кого-то этот процесс может заинтересовать.

А теперь переверните страницу, щелкните по экрану или прибавьте звук. Старые друзья зовут вас с собой на поиски новых приключений.

Спасибо за потрясающую поддержку!

Глава первая Новая вывеска

Если бы кто-то спросил Ройса Мельборна, что он ненавидит больше всего в настоящий момент, он бы ответил: собак. Собаки и гномы возглавляли его список – и обладали множеством общих презренных качеств: приземистые, злобные и непростительно волосатые. С годами неприязнь Ройса к ним росла, и вот почему: и те, и другие причинили ему невероятно много огорчений и боли.

Сегодня ночью это была собака.

Поначалу он принял мохнатое существо на матрасе в спальне на третьем этаже за грызуна. Темная тварь с закрученным хвостом и плоским носом по размерам напоминала крупную канализационную крысу. Ройс гадал, каким образом крыса пробралась в столь роскошный дом, как поместье Хемли, когда существо поднялось. Они уставились друг на друга: Ройс в плаще с капюшоном, с дневником в руке, и шавка на четырех тоненьких лапках. Секундное замешательство позволило Ройсу осознать свою ошибку. Он отпрянул, догадываясь, что сейчас произойдет, что происходило всегда, и мелкая зверюга его не разочаровала.

Псина принялась гавкать. Это было не почтенное рычание или низкий лай, а пронзительное, высокое тявканье.

Определенно не крыса. Почему ты не крыса? С крысами у меня никогда проблем не было.

Ройс потянулся к кинжалу, но крысопсина отпрыгнула, цокая коготками по твердому дереву. Он надеялся, что она убежит. Даже если крошечное чудовище разбудит хозяина, то не сумеет объяснить, что незнакомец в капюшоне проник в будуар леди Мартел. Пробудившись от счастливого сна, хозяин может чем-нибудь швырнуть в тварь, чтобы та заткнулась. Но это была собака, и, подобно гномам, собаки никогда не поступали так, как хотел Ройс. Вместо того чтобы убежать, зверюга держалась на безопасном расстоянии, продолжая истерично тявкать.

Как столь крошечное создание умудряется создавать такой шум? Звук эхом отражался от мрамора и красного дерева, превращаясь в воющий сигнал тревоги. Ройс сделал единственное, что оставалось: выпрыгнул в окно. Он не планировал скрываться подобным образом – окно вообще не входило в его планы, – однако неподалеку рос тополь. Ройс схватился за толстую ветку, радуясь, что та не сломалась под его весом. Тем не менее, дерево содрогнулось и громко зашелестело в тишине темного двора. Коснувшись ногами земли, Ройс без особого удивления услышал:

– Не двигайся!

Он замер. К нему шел человек с самострелом – взведенным, заряженным и нацеленным Ройсу в грудь. Стражник выглядел неутешительно дееспособным; даже его форма была аккуратной. Все пуговицы застегнуты и блестят в лунном свете, складки остры, как бритва. Этот парень был честолюбцем или, хуже того, профессиональным солдатом, опустившимся до работы стражника.

– Держи руки так, чтобы я мог их видеть.

И не идиот.

За первым стражником появился второй. Прибежал, тяжело ступая, позвякивая ремнями и металлическими цепями. Выше первого, но хуже одет. Рукава куртки слишком короткие, в медных рядах пуговиц зияет прореха, на воротнике – темное пятно. В отличие от первого стражника, у второго не было самострела. Зато были три меча: короткий на левом бедре, чуть длиннее – на правом и огромный меч за спиной. Стражники Хемли таким оружием не пользовались, однако человек, державший Ройса на прицеле, не оглянулся на своего коллегу.

Обнажив самый короткий из мечей, второй стражник не обратил внимания на Ройса, а ткнул острием в затылок первого стражника.

– Опусти самострел! – велел Адриан.

Помедлив мгновение, стражник выпустил оружие. От удара о землю сработал спусковой рычаг, и болт прошуршал сквозь траву подстриженного газона. Где-то сзади продолжала тявкать крысопсина, хотя стены особняка приглушали звук. Теперь, когда напарник взял ситуацию под контроль, Ройс спрятал записную книжку за пояс и посмотрел на дом. Света не было. Аристократы крепко спали.

Обернувшись, он увидел, что Адриан по-прежнему держит меч у шеи дотошного стражника.

– Убей его, и пойдем отсюда.

Стражник напрягся.

– Нет, – возмущенно ответил Адриан, словно Ройс попросил его выкинуть бутылку доброго вина.

Ройс вздохнул:

– Не начинай. Почему мы вечно спорим об этом?

Бывший стрелок съежился и стиснул кулаки, по-прежнему ожидая удара, который окончит его жизнь.

– Все хорошо. Я не подниму тревоги.

Ройс много раз видел эту картину и решил, что парень неплохо держится. Не рыдает, не кричит, не умоляет. Ройс терпеть не мог, когда его жертвы падали на колени и хныкали, хотя должен был признать: убивать таких было проще.

– Заткнись, – приказал он и хмуро посмотрел на Адриана. – Прикончи его, и пошли. У нас нет времени на споры.

– Он бросил самострел, – возразил тот. – Убивать его нет необходимости.

Ройс покачал головой. Опять это слово – «необходимость». Адриан часто его использовал, словно для убийства требовалось оправдание.

– Он меня видел.

– И что? Ты человек в темном капюшоне. Сотни людей носят капюшоны.

– Можно мне сказать? – спросил стражник.

– Нет! – рявкнул Ройс.

– Да, – кивнул Адриан.

– У меня есть жена. – Голос стражника дрожал.

– У человека есть жена, – сочувственно произнес Адриан, не убирая меча от шеи пленника.

– И дети… трое.

– Борода Марибора, у него трое детей, – решительно сказал Адриан и убрал меч.

Стражник выдохнул. Почему-то он и Адриан считали, будто способность размножаться имела отношение к этой ситуации. Они заблуждались.

– А у меня есть лошадь, – провозгласил Ройс столь же праведным тоном. – На которой я уеду отсюда, как только ты убьешь этого несчастного ублюдка. Хватит пускать слюни. Это ты проявляешь жестокость, а не я. Покончи с этим.

– Я не собираюсь убивать его.

В глазах стражника забрезжила надежда, уголки его губ дернулись в улыбке облегчения. Он посмотрел на Ройса, ожидая подтверждения, знака, что действительно увидит новый рассвет.

Ройс услышал, как распахнулась дверь, и кто-то позвал:

– Ральф!

В доме зажглись огни. В семи окнах на четырех этажах замерцали свечи.

Может, им потребовалось столько времени, чтобы их зажечь.

– Я здесь! – завопил Ральф. – Грабители! Нужна помощь!

Ну разумеется, он не поднимет тревогу.

Это решило дело. Ройс потянулся к кинжалу. Не успел он коснуться рукояти, как Адриан оглушил Ральфа головкой меча. Стражник рухнул на траву рядом с разряженным самострелом. Неясно, что заставило Адриана ударить пленника: его крик или движение Ройса. Ройс хотел надеяться на первое, но опасался последнего.

– Давай убираться отсюда, – сказал Адриан, перешагивая через Ральфа и дергая Ройса за руку.

Это не я нас задерживал, подумал Ройс, однако не стал спорить. Где есть один самострел, отыщутся и другие. Самострелы не были низенькими или волосатыми, однако их тоже следовало включить в список. Ройс и Адриан пробежали в тени стены, обогнув цветущие розовые кусты, хотя Ройс не понимал, к чему трудиться. В облачении стражника Адриан гремел, как лошадь в упряжке.

Меленгарская провинция Галилин была мирной земледельческой областью, в которой не привыкли к воровству, и охрана в поместье лорда Хемли отличалась печальной неэффективностью. В ходе разведки Ройс заметил не менее шести стражников, прочесывавших территорию, однако этой ночью их оказалось всего трое: стражник у ворот, Ральф и псина.

– Ральф! – снова позвал кто-то. Голос был далеким, но разнесся по открытой лужайке.

Позади в темноте заплясали пять фонарей. Они двигались хаотично, сбитый с толку поисковый отряд напоминал пьяных светлячков.

– Аарон, разбуди всех!

– Выпустите Мистера Хиппла! – крикнул женский голос, в котором звучали мстительные нотки. – Он их найдет!

И все это на фоне непрерывного тявканья крысопсины – без сомнения, Мистера Хиппла.

У главных ворот никого не было. Очевидно, стражник умчался на крик Ральфа о помощи. Они беспрепятственно вышли, и Ройс подивился удаче Адриана: этот человек был ходячей кроличьей лапкой. Три года в Школе прагматизма Ройса почти не оставили царапин на идеалистической эмали его напарника. Будь Мистер Хиппл более крупным и агрессивным животным, им бы не удалось скрыться с такой легкостью. И хотя Адриану вполне было по силам прикончить любую собаку, Ройс сомневался, что он бы это сделал.

У нее есть щенки, Ройс! Трое!

Они добрались до густых зарослей, где оставили лошадей. Лошадь Адриана звали Танцорка, но Ройс не видел смысла давать лошадям имена. Пряча дневник в седельную сумку, он спросил:

– Сколько лет ты служил солдатом?

– В Аврине или в Калисе?

– Вообще.

– Пять, но последние два года были… не столь формальными.

– Пять лет? Ты сражался в армии пять лет? Повидал битвы?

– О да, и жестокие.

– Надо же!

– Злишься, что я не убил Ральфа?

Ройс прислушался. Ни звуков преследования, ни огней среди деревьев, ни даже тявканья маниакальной крысопсины, несущейся по следу. Ройс перекинул ногу через седло и вставил ступню в стремя.

– Думаешь?

– Послушай, я просто хотел выполнить хотя бы одну работенку, никого не убив.

Адриан стащил с себя куртку стражника и надел шерстяную рубашку и кожаную тунику, которые достал из седельной сумки.

– Зачем?

Адриан тряхнул головой:

– Забудь.

– Ты ведешь себя странно. Мы выполнили много заданий, никого не убив. В любом случае, все хорошо.

Ройс взялся за связанные вместе поводья.

– Что ты сказал?

– Хорошо. Все хорошо.

– Хорошо? – Адриан вскинул бровь.

Ройс кивнул:

– Ты оглох?

– Я просто… – Адриан озадаченно уставился на него, а потом спросил: – Ты собираешься вернуться?

Вор не ответил.

– Зачем?

Ройс развернул лошадь:

– Люблю все делать тщательно.

Адриан сел на Танцорку:

– Не будь ослом. В этом нет нужды. Ральф не представляет для нас угрозы.

Ройс пожал плечами:

– Ты не можешь этого знать. Тебе известно значение слова «тщательно»?

Адриан нахмурился:

– А тебе известно значение слова «осел»? Убивать Ральфа нет необходимости.

Опять это слово – «необходимость».

– Давай вернемся к этому позднее. Я не собираюсь убивать его сегодня ночью.

– Хорошо.

Адриан выдохнул. Они покинули заросли и выбрались на тропу, ведущую к дороге.

Они ехали бок о бок. Дождь начался прежде, чем они добрались до Королевской дороги. Уже рассвело, но солнце пряталось за тяжелыми тучами, и мир казался грязным пятном. К счастью, Адриан молчал. В каждой таверне спутник Ройса затевал беседу, вне зависимости от того, знал кого-то или нет. Он болтал с незнакомцами, словно со старыми друзьями. Хлопал их по спине, покупал выпивку и выслушивал захватывающие истории, например, о козле, который постоянно забирался в соседский сад.

Когда они вдвоем ехали по дороге, Адриан обсуждал деревья, коров, косогоры, облака, теплую или холодную погоду и состояние всего подряд, начиная от сапог (которым требовались новые подошвы) и заканчивая коротким мечом (рукояти которого пригодилась бы обмотка получше). Любая мелочь заслуживала комментария. Присутствие шмелей или их отсутствие было поводом для двадцатиминутной речи. Ройс никогда не отвечал – не хотел поощрять спутника, – однако Адриан продолжал разглагольствовать о своих пчелах, цветах и грязи, которая была еще одной излюбленной темой его рассуждений.

Невзирая на неистребимую любовь к беседам с самим собой, Адриан всегда притихал, когда шел дождь. Может, дождь нагонял на него тоску, или стук капель заглушал слова. В общем, в дождь Адриан Блэкуотер молчал, и потому Ройс любил непогоду. Почти всю дорогу домой ему везло. Весна в Меленгаре выдалась на удивление сырая.

Время от времени Ройс оглядывался по сторонам. Адриан ехал, опустив голову, его капюшон промок и обвис.

– Почему ты никогда не говоришь в дождь? – наконец спросил Ройс.

Адриан приподнял край капюшона большим пальцем:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты постоянно разговариваешь, но только не в дождь. Почему?

Адриан пожал плечами:

– Не знал, что тебе это мешает.

– Не мешает. Мне мешает твоя непрерывная болтовня.

Адриан выглянул наружу, по его скрытому мокрым капюшоном лицу блуждала слабая улыбка.

– Тебе ведь нравятся мои разговоры?

– Я же только что сказал…

– Да, но ты бы промолчал, если бы действительно любил тишину.

– Поверь мне, я действительно люблю тишину, – заявил Ройс.

– Ну-ну.

– Что означает твое «ну-ну»?

Адриан уже откровенно ухмылялся:

– Долгие месяцы мы путешествовали вместе, и я один вел все разговоры. Ты никогда не присоединялся к ним, хотя некоторые были весьма неплохи. Ни разу не произнес ни слова – но теперь, стоило мне замолчать, как ты сразу принялся болтать языком.

– Один-единственный вопрос – не болтовня.

– Однако ты проявил интерес. Потрясающе!

Ройс тряхнул головой:

– Я просто подумал, что с тобой что-то не так. И, очевидно, не ошибся.

Адриан продолжал ухмыляться с излишне дружелюбным удовлетворением, словно завоевал очко в воображаемом состязании. Ройс натянул капюшон, чтобы не видеть спутника.

Стряхивая воду и звеня сбруей, лошади брели по грязи, к которой изредка примешивался щебень.

– Все льет и льет? – произнес Адриан.

– Заткнись.

– Жена фермера в Олмстеде говорила, что это самая сырая весна за десять лет.

– Я перережу тебе глотку во сне. Обещаю.

– Она подавала суп в кружках, потому что ее муженек с Джейкобом – это ее ленивый пьяница-деверь – разбили хорошие керамические миски.

Ройс пнул лошадь и затрусил вперед.

Ройс и Адриан вернулись на Кривую улицу в Нижнем квартале Медфорда. Весна заканчивалась; в других частях света розовые лепестки цветущих деревьев сменялись зеленой листвой, и теплый ветерок разносил ароматы земли, а фермеры торопились завершить посев. На Кривой улице дождь, ливший четыре дня подряд, превратил один из ее концов в грязный пруд. Как обычно, вода захлестнула открытую сливную канаву, проходившую за домами. Канава, которую вежливо называли Общим Делом, влилась в бурлящее озеро, распространяя запах человеческих и животных экскрементов.

Дождь не прекращался. Ройс, Гвен и Адриан стояли на дощатом крыльце Медфордского дома и глядели поверх мутного пруда на новую вывеску над дверью таверны. На кованой скобе висела красивая лакированная табличка, на ней был изображен алый цветок с вьющимся стеблем с одним острым шипом. Вокруг цветка тянулась изящная надпись: «РОЗА И ШИП».

Вывеска казалась неуместной на обшарпанном строении с просевшей крышей из разномастной дранки и старых досок. Но несмотря на внешний вид, таверна и пивная стали заметно лучше. Год назад заведению, известному как «Гадкая голова», не требовалась вывеска для неграмотных посетителей. Запачканные стены и заляпанные навозом окна говорили сами за себя. Получив таверну, Гвен избавилась от грязи и навоза, однако настоящие изменения произошли внутри. Новая вывеска стала первым шагом к улучшениям снаружи.

– Очень красиво, – произнес Адриан.

– На солнце выглядит лучше. – Гвен скрестила руки, оценивающе изучая табличку. – Цветок удался на славу. Эмма сделала набросок, а Диксон помог раскрасить вывеску. Думаю, Розе бы понравилось. – Гвен посмотрела на темные тучи. – Надеюсь, она это видит… видит свою розу над старой дверью Гру.

– Уверен, что так и есть, – сказал Ройс.

Адриан уставился на него.

– Что? – рявкнул Ройс.

– С каких это пор ты уверовал в загробную жизнь?

– Ни с каких.

– Тогда почему ты сказал…

Ройс стукнул по перилам, разбрызгав скопившуюся на них дождевую воду.

– Видишь? – обратился он к Гвен. – Вот с чем мне приходится работать. Он делает замечания по поводу моего поведения. «Почему ты не улыбаешься? – говорит он. – Почему не помахал рукой тому ребенку? Ты умрешь, если будешь вежлив со старухой? Почему не можешь сказать ни одного доброго слова?» А теперь, попытавшись проявить немного такта, что я слышу? – Ройс вскинул ладони, словно представляя Адриана Гвен.

Адриан продолжил таращиться на него, но поджал губу, словно говоря: «Неужели?» Потом ответил:

– Ты ведешь себя прилично только из-за нее.

– Из-за меня? – спросила Гвен. Стоя между ними, она крутила головой, глядя то на одного, то на другого, невинная, будто капля росы. – При чем тут я?

Адриан закатил глаза, запрокинул голову и рассмеялся:

– Вы отличная парочка. В вашей компании я словно попадаю в общество незнакомцев – нет, не незнакомцев, противоположностей. Он превращается в джентльмена, а ты делаешь вид, будто совсем не знаешь мужчин.

Ройс и Гвен по-прежнему изображали непонимание.

Адриан усмехнулся:

– Ладно. Пусть отныне этот день будет Днем противоположностей. По этому поводу я собираюсь пересечь Море ароматов, чтобы выпить во Дворце изысканных блюд и чистых простыней.

– Эй! – Гвен с негодованием уперла руки в бедра.

– Да уж! – воскликнул Ройс. – И кто еще ведет себя грубо?

– Прекратите. Вы меня пугаете.

И Адриан ушел. Когда он скрылся в доме, Гвен сказала, не отрывая взгляда от гигантской пузырящейся лужи:

– Я по тебе скучала.

– Меня не было всего несколько дней, – ответил Ройс.

– Знаю. И все равно скучала. Я всегда скучаю. Иногда мне становится страшно – я боюсь, вдруг случится что-то плохое.

– Боишься?

Она пожала плечами:

– Тебя могут убить или схватить, а может, ты встретишь прекрасную женщину и никогда не вернешься.

– С чего тебе бояться? Ведь ты знаешь будущее, – пошутил Ройс. – Адриан сказал, однажды ты прочитала его ладонь.

Гвен не засмеялась.

– Я прочитала много ладоней, – ответила она, посмотрела на вывеску с одинокой цветущей розой, и ее лицо стало печальным.

Ройсу захотелось убить себя.

– Прости, я… я не имел в виду…

– Все в порядке.

Это была неправда. Мускулы Ройса напряглись, ладони сжались в кулаки, и он был рад, что Гвен на него не смотрит. Она видела его насквозь. Для всех остальных он был непроницаемой пятидесятифутовой стеной с острыми пиками по верху и рвом у основания; для Гвен он был незанавешенным окном со сломанной щеколдой.

– Но я действительно тревожусь, – продолжила она. – Ведь ты не сапожник и не каменщик.

– Не тревожься. Сейчас я не делаю ничего такого, о чем нужно тревожиться. Адриан за этим следит. Я возвращаю похищенную собственность, прекращаю междоусобицы… Ты знаешь, что мы помогли фермеру распахать поле?

– Альберт нашел вам работу с плугом?

– Нет, это Адриан. Фермер заболел, и его жена была в отчаянии. Они задолжали денег.

– И ты распахал поле?

Ройс усмехнулся.

– Значит, пахал Адриан, а ты смотрел?

– Я же говорю, он совершает ужасные поступки. – Он вздохнул. – Порой в них нет никакого смысла.

Гвен улыбнулась. Скорее всего она приняла бы сторону Адриана – как и большинство людей. Все считали, что добрые дела – это здорово, по крайней мере, на словах, и на лице Гвен читалось спокойное понимание, словно лишь вежливость заставляла ее молчать. Это не имело значения. Она ему улыбалась – и на мгновение дождь прекратился. На миг выглянуло солнце, и он никогда не был убийцей, а она – проституткой.

Ройс протянул руку, отчаянно желая прикоснуться к Гвен и сохранить это мгновение в ладонях, поцеловать ее улыбку, сделать чем-то большим, нежели мимолетное сияние, которое останется в воспоминаниях меркнущей искрой. Потом замер.

Гвен посмотрела на его руки, затем на лицо:

– Что такое?

Не разочарование ли слышится в ее голосе?

– Мы не одни, – сказал Ройс, кивнув на противоположную сторону улицы, где в тенях у кухонной двери двигались три сгорбленных силуэта. – Поговори со своим буфетчиком. Диксон выбрасывает объедки за дверь, и они привлекают мух.

Гвен оглянулась:

– Мух?

– Эльфов. Они роются в твоем мусоре.

Гвен прищурилась:

– О, я их даже не заметила. – Она махнула рукой. – Ничего страшного. Я велела Диксону отдавать им остатки еды. Надеюсь, он не бросает их прямо в грязь. Нужно поставить бочку или стол.

Морщась, Ройс следил за жалкими созданиями. Их тела прикрывали лохмотья. Насквозь промокшие эльфы напоминали обтянутые кожей скелеты. Кормить их, пусть из добрых побуждений, было жестоко. Гвен давала им ложную надежду. Лучше позволить эльфам умереть. Лучше для них – и для всех прочих.

Он посмотрел на Гвен:

– Ты понимаешь, что они вернутся? Ты никогда не избавишься от них.

Гвен толкнула его локтем и показала на Кривую улицу:

– Альберт пришел.

Окутанный туманной пеленой дождя, Альберт Уинслоу с отвращением приблизился к жуткому озеру. Он насквозь промок, новая шляпа без полей расплющилась, съехав на одну сторону лица. Плащ облепил тело. Виконт посмотрел на грязную лужу, затем перевел хмурый взгляд на Гвен и Ройса.

– Если теперь так будет всегда, почему бы тебе не сделать мостки, Гвен? – крикнул он.

– У меня нет разрешения для строительства на улице, – ответила она. – Или на Общем Деле. Тебе придется обсудить это с королем или хотя бы с купеческой гильдией Нижнего квартала.

Альберт посмотрел на вспененную лужу, поморщился и пошел вброд.

– Я хочу лошадь! – крикнул он небесам, когда вода достигла середины его голеней. – Во имя Марибора, я же виконт! Мне не пристало преодолевать канализацию лишь для того, чтобы сделать отчет.

– Мы не можем позволить себе трех лошадей, – заметил Ройс. – У нас едва хватает денег на корм для двух.

– Теперь можем. – Откинув плащ, Альберт продемонстрировал кошелек и встряхнул его. – Нам заплатили.

Шесть блестящих золотых монет с меленгарским соколом и двадцать серебряных с ним же лежали на столе в Темной комнате. Единственное помещение без окон, когда-то оно использовалось в качестве кухонной кладовки. Гвен превратила его в штаб-квартиру Рийрии, компании головорезов-наемников, включавшей Ройса и Адриана. Гвен добавила в комнату очаг для света и тепла и стол, на который Альберт опустошил кошель.

Ройс принес свечу. Все королевства и города-государства чеканили собственные монеты, но тенент являлся международной валютой и должен был иметь определенный вес – равный среднему весу яйца малиновки. Серебряный тенент весил столько же, сколько золотой, но был крупнее и толще, поскольку чеканился из более легкого металла. Так предполагалось – и, по большей части, так и было. Эти монеты казались подлинными.

– Кстати, вам удалось выйти сухими из воды. – Альберт встал у огня и стянул с себя мокрую шляпу. – Леди Мартел либо не знает, что ее дневник украли, либо слишком смущена, чтобы сообщить об этом. Полагаю, дело в последнем.

Альберт принялся выжимать шляпу на пол.

– Нет, нет, нет! – прикрикнула на него Гвен. – Давай сюда. И все остальное тоже снимай. Твои вещи нуждаются в стирке. Диксон, принеси, пожалуйста, одеяло.

Вскинув брови, Альберт посмотрел на Гвен, которая ждала, протянув руки. Затем вопросительно покосился на Ройса и Адриана. Те лишь ухмыльнулись.

– Альберт, ты действительно считаешь, будто у тебя есть нечто такое, чего я не видела? – поинтересовалась Гвен.

Нахмурившись, Альберт, откинул влажные волосы с лица и начал расстегивать дублет.

– В любом случае, как я говорил, лорд Хемли даже не приказал начать поиски. Если верить нашей заказчице, леди Константин, леди Мартел сообщила лишь об испуге посреди ночи, который оказался беспричинным.

– Беспричинным? – переспросил Ройс.

– Не уверен, что Ральф и Мистер Хиппл согласились бы с этим, – заметил Адриан.

– И чего же, по ее словам, они испугались? – осведомился Ройс.

Альберт скинул мокрую парчу, и Гвен взяла ее. Здоровяк-буфетчик вернулся с одеялом. Гвен забрала одеяло и вручила Диксону дублет.

– Пожалуйста, отдай это Эмме и попроси сделать все возможное.

– Скажи ей быть аккуратнее, – добавил Альберт. – Это дорогая вещь.

– Мы знаем, – напомнил ему Ройс.

– Эмма умеет обращаться с парчой, – заверила виконта Гвен, когда Диксон ушел. – А теперь давай избавимся от этих чулок и бриджей.

– Можно мне стул?

– После того как снимешь бриджи.

– Так о каком испуге упомянула леди Мартел? – спросил Ройс.

– О… – Усмехаясь, Альберт снял длинные чулки. – Она сказала, что в окно спальни проник енот, и ее собака залаяла. Один из стражников побежал на шум, но в темноте ударился головой о ветку тополя. И поднял тревогу, решив, что на него напали.

– Решив, что на него напали?

– Он сказал, что двое парней вломились в поместье и угрожали его убить. Леди Мартел заявила, что он бредит.

Ройс уселся перед огнем и сложил вместе кончики пальцев. Что же было в том дневнике, раз леди Мартел захотела избежать расследования?

Адриан рассмеялся.

– Что? – спросил Альберт, вручая Гвен второй чулок, который та взяла с отвращением.

– Леди Мартел только что спасла Ральфу жизнь, – объяснил Адриан.

– Неужели? А кто такой Ральф?

– Бредящий стражник. Ройс ждал, пока закончится дождь, чтобы нанести старине Ральфу визит.

Альберт хлопнул в ладоши:

– Значит, у нас есть повод для праздника!

– После того как снимешь бриджи. – Гвен нахмурилась.

– Ты так обращаешься со всеми клиентами? – спросил Альберт.

– Альберт, ты не клиент.

– Нет, я – виконт.

Повисла короткая пауза, а затем все рассмеялись.

– Ладно, ладно, вот, держи мои штаны! Забирай их. К чему мне штаны? Я уже и так лишился последней капли достоинства.

– К чему достоинство, когда есть деньги?

Ройс кинул ему стопку серебряных монет и золотой сверху. Альберт поймал их, словно жонглер. Он стоял голый перед огнем и с улыбкой разглядывал монеты.

– Я снова благороден!

– Завернись. – Гвен вручила ему одеяло. – Для одного дня мы повидали достаточно твоего благородства.

Она собрала оставшуюся одежду Альберта и вышла.

Альберт закутался в мягкое шерстяное одеяло и уселся на стул, как можно ближе к огню. Потирая монеты пальцами, сказал:

– Золото и серебро так красивы. Жаль, что придется с ними расстаться.

– Надолго их не хватит. – Ройс вздохнул и посмотрел на Альберта. – Учитывая частоту, с которой подворачивается работа, и незначительность сумм, положение становится трудным. Нам нужно нечто более доходное.

– Вообще-то у меня на примете есть еще одно дело. За него платят – только не падайте – двадцать золотых тенентов плюс расходы. Что хорошо, поскольку работать придется в южном Мараноне.

Ройс и Адриан выпрямились.

– Быстро, – заметил Адриан. – Обычно ты так не напрягаешься.

– Верно, но эта работа буквально свалилась нам в руки. – Капля воды скатилась по лицу виконта, и он замолчал, чтобы вытереть волосы уголком одеяла. – Кроме того, она кажется невероятно легкой.

– Не тебе судить, Альберт, – возразил Ройс.

– Но так и есть. Вам даже не придется ничего делать.

Ройс наклонился вперед, внимательно глядя на виконта.

– Кто платит двадцать золотых за безделье? Что это за работа?

– Судя по всему, кто-то пытается убить леди Нису Далгат.

– Мы не наемные телохранители.

– Телохранители у нее есть. Леди Далгат – графиня. Она станет правителем крошечной провинции на юго-западе Маранона, как только присягнет на верность королю Винсенту. Ее отец, граф Бидль Далгат, недавно скончался, и она – его единственный ребенок.

– Его убили? – спросил Ройс.

– Нет, он умер от старости. Настоящая развалина, ему было почти шестьдесят. Но кто-то точит зуб на его дочь. Как мне рассказали, за последний месяц на нее покушались трижды. После всех этих неудач они хотят профессионала. И тут в игру вступаете вы.

Альберт пристально посмотрел на Ройса.

– Я бы не назвал убийство графини бездельем. Кроме того, сам знаешь, что он думает насчет работы такого типа. – Ройс кивнул в сторону Адриана.

Альберт взмахнул рукой:

– Нет, ты меня не понял. Вас нанимают не для того, чтобы ее убить. Судя по слухам, для этого уже кого-то наняли.

Ройс покачал головой.

– Если у них нет проблем с деньгами, их наемник окажется убийцей из «Черного алмаза». У нас договор не лезть в дела друг друга.

– Я помню, – произнес Альберт. – Но от вас не требуется ловить убийцу. Вы должны оценить ситуацию и сообщить шерифу Ноксу, как бы вы сами организовали убийство леди Далгат, чтобы он смог предотвратить его.

– Почему мы?

Альберт улыбнулся:

– Я обмолвился, что ты был убийцей в «Черном алмазе».

Ройс нахмурился:

– В Мараноне всем плевать, чем ты занимался в других местах. Речь идет об аристократах. Мораль для них – понятие весьма растяжимое. Они будут рады человеку с опытом.

– Звучит… – начал Адриан и замолчал, подыскивая слово.

– Подозрительно, – предложил Ройс.

– Я думал сказать, «чудно», – ответил Адриан. – Странное задание. Может, именно шериф и желает ее смерти?

– Маловероятно. Не уверен, что он вообще об этом знает. Нас нанял не он.

– А кто? В смысле, кто нас нанял?

Альберт на мгновение замялся, потом ответил:

– Церковь Нифрона.

Глава вторая Художник

Стиснув кисть в руке, но сам этого не осознавая, Шервуд Стоу смотрел на леди Нису Далгат. Она стояла в десяти футах от него, положив одну руку на живот и опустив другую, держа перчатки для верховой езды, будто вот-вот умчится на охоту. Изумительная осанка, подбородок высоко вздернут, длинные жемчужные серьги висят абсолютно ровно. Волосы заплетены в косу, которая обвивает голову, словно королевская диадема. На леди Далгат было изысканное золотое платье из шелковой парчи, с широкими рукавами, на плечах – палантин с лисой, которая ухмылялась, будто тоже радовалась возможности находиться рядом со столь восхитительной женщиной. Царственный взгляд леди был нацелен в недоступные высоты, и Шервуд жалел лишь о том, что она смотрит не на него. В действительности она смотрела поверх его головы, на люстру, висевшую в ее личном кабинете.

По меркам замка Далгат комната была небольшой. В мыслях Шервуд называл ее «интимной», как будуар или гостиную, где ведут ухаживания. Однако к гостиным прилагались дуэньи, а в кабинете они находились вдвоем.

– Почему вы не смотрите на меня? – спросил Шервуд.

– Это необходимо? – ответила она, не отрывая взгляда от люстры. Губы леди Далгат застыли в равнодушной полуулыбке, как пристало государственному лицу. Обычно Шервуд ценил моделей, которые могли сохранять величавую позу, пока он писал, однако в ее случае это граничило с крайностью. Ниса не позировала – она пряталась.

– Скажем, это просьба.

– Просьба отклонена. – Слова были восхитительно нейтральными, как и ее губы, в них не чувствовалось ни тепла, предполагавшего дружелюбие, ни холода, означавшего недовольство.

Я даже не могу понять, дышит ли она.

Ниса была какой-то застывшей. Разумеется, именно этот образ она и хотела запечатлеть на портрете, однако Шервуда Стоу не интересовал портрет будущей графини Далгат. Его интересовала женщина. И хотя в обществе он ни разу не произносил ее имени, мысленно всегда называл ее Нисой – и никогда леди Далгат.

Род Далгатов был колоссом, монументом, знаменитой династией, покрытой пылью веков. Нисе едва исполнилось двадцать – Шервуд не знал, как давно, он не мог этого определить, поскольку ее тело обладало юной энергией, а вот глаза казались древними. Прекрасное, загадочное создание – но ее движения выдавали обман. Слишком изящные. Шервуд знал многих женщин – леди, принцесс, даже королев, – и ни одна не обладала и долей ее самообладания и элегантности. Ниса была кружащимся листком, подхваченным ветром, и, приземлившись на поверхность безмятежного озера, она бы не потревожила воду.

– Господин Стоу, разве у художников не принято подносить кисть к холсту, когда они пишут? – сказала леди Далгат люстре. – Вы простояли здесь двадцать минут, смешивая краски и держа воздетой эту палочку со щетинками, однако ни разу ею не воспользовались.

– Откуда вам знать? Вы ведь смотрите на люстру.

– Смотреть и видеть – разные вещи. Уж вам-то следует это понимать.

Шервуд кивнул и вновь добавил масло грецкого ореха к густеющей умбре. Его старый учитель, Ярдли, без сомнения, ворочался в своей могиле. Ярдли всегда настаивал на том, что работать нужно с яичной темперой, однако Шервуд предпочитал масло. Оно не только придавало его портретам полупрозрачную глубину, но и медленно сохло, тем самым позволяя ему делать… ну… что угодно.

– Совершенно верно, и поскольку вы тоже это знаете, следовательно, поймете причину моей медлительности и важность неспешности.

– Неспешность – неподходящее определение для вас, господин Стоу. Неспешна капля меда зимой. Она течет, пусть крайне неохотно, но течет. Вы, господин Стоу, – не брызги меда. Вы – скала.

– Жаль, я так люблю мед. Может, вы пересмотрите свою оценку?

– Скала, говорю я. Огромная гранитная глыба, недвижимая и непоколебимая в своем намерении не шевелиться.

– Неужели?

– А чем еще вы объясните два месяца ежедневных часовых сеансов? Итого шестьдесят часов. Я слышала, хорошие художники способны написать портрет за неделю.

– Верно, верно. – Шервуд постучал пальцем по подбородку, оставив пятнышко краски. – Полагаю, единственное объяснение заключается в том, что я не хороший художник.

Он закрыл бутылочку с маслом и поставил ее на полочку мольберта, где лежали запачканные тряпки и пузырьки с пигментами – некоторые из них стоили непозволительно дорого. «За морем» – или ультрамарин – ценился особенно высоко, поскольку камень, использовавшийся для приготовления темно-синей краски, привозили из-за океана, из той самой сказочной страны, откуда доставляли несравненное вино «Монтеморси». Стоимость этой краски в золоте в двадцать раз превосходила ее вес. К счастью, за исключением художников, об этом знали немногие, иначе его собратьев постоянно избивали бы и грабили.

– Вы это признаете?

– Разумеется, я не хороший художник. – Шервуд взял тряпку, сделанную из последней старой рубашки, и вытер масло, которое стекало по кисти на руки. Как бы он ни старался соблюдать аккуратность, его руки вечно притягивали краску и масло. – Я – лучший художник.

Леди Далгат выдохнула, и это был почти смешок. Одна изящная бровь скептически изогнулась.

– Вы самоуверенны.

Наконец какая-то реакция.

– Нет, я уверен в себе, а это разные вещи. Самоуверенность – неоправданная вера в себя. Уверенность – простое понимание собственных возможностей. Я не хвалюсь, будто я великий любовник – хотя мог бы им быть. В данном вопросе судить не мне. Это я оставляю женщинам.

На сей раз поднялись обе брови, и на лбу леди Далгат возникла крошечная морщинка.

– Однако мы обсуждали искусство, и в этом вопросе я – эксперт. Следовательно, вы можете поверить, когда я говорю, что художника лучше вам не найти, а говорю я это потому, что являюсь самым тонким судьей художественной ценности.

– Господин Стоу, не думаю, что могу доверять вам в вопросах искусства или каких-либо других. Ведь вы отказываетесь позволить мне взглянуть на свою работу. Вы никому не разрешаете хотя бы одним глазком увидеть ваш двухмесячный шедевр.

– Истина не создается по расписанию.

– Истина? Значит, вы пишете истину? Я-то считала, вы пишете меня.

– Да, вас, по крайней мере, пытаюсь, но вы мешаете процессу, отказывая в содействии.

– Что вы имеете в виду?

– Вы от меня прячетесь.

– Я… – Ее взгляд почти сместился. Он видел, как дрогнули зрачки. Прикусив нижнюю губу, она взяла себя в руки, и ее глаза застыли. Она подняла подбородок, едва заметно, возмущенно. – Я перед вами.

– Нет… вас тут нет. Передо мной – графиня Далгат, со всем ее изысканным благородством и пышными регалиями, но это не вы – на самом деле вы другая. Я хочу увидеть ту, что прячется внутри вас. Личность, которую вы скрываете ото всех, боясь, что они заметят…

Леди Далгат посмотрела на него. Не взглянула, не уставилась, а прожгла взглядом. Лишь на мгновение – но за это мгновение он увидел больше, чем за два месяца. Силу. Ярость. Бурю, заключенную в женском теле, под тонким слоем печали утраты и сожалений. Он увидел ее. Это зрелище потрясло Шервуда настолько, что он отступил на шаг.

– Мы закончили, – провозгласила леди Далгат, нарушив позу и сбросив лису. – И я не вижу смысла продолжать эту глупость. Я согласилась на портрет лишь потому, что так пожелал мой отец. Он мертв, а значит, портрет больше не нужен.

Она развернулась на левом каблуке и направилась к двери.

– В таком случае, увидимся завтра! – крикнул Шервуд ей вслед.

– Нет, не увидимся.

– Я буду здесь.

– А я нет.

Выходя, она захлопнула дубовую дверь, оставив Шервуда в одиночестве слушать затихающее эхо ее шагов.

Он не отрывал глаз от двери, которая ударилась о косяк и вновь открылась, позволив ему заметить отблеск исчезающего золотого платья.

Удивительно.

Секунду спустя Шервуд подобрал кисть и тряпку, которые уронил, сам того не заметив, и начал рисовать. Кисть носилась в воздухе, будто подхваченная вихрем, стремительно перемещаясь между палитрой и холстом. Шервуд так сосредоточился на работе, что заметил вошедшего в кабинет молодого человека, лишь когда тот заговорил.

– Что-то случилось?

Шервуд узнал синий сатиновый дублет прежде, чем увидел козлиную бородку, и сразу прикрыл картину. Закрепил сверху на раме мольберта ткань, которую использовал для этой цели. Незаконченные картины часто закрывали, чтобы уберечь от мошек, пыли и волосков, однако сейчас занавесь выполняла более важную задачу.

– Лорд Фокс, простите, я вас не заметил. Что вы сказали?

– Я спросил, не возникло ли проблем, – ответил Фокс, оглядывая кабинет с привычной смесью смущенной невинности и зловещего подозрения. – Я услышал громкий стук и увидел, как графиня выбежала в коридор. Могу я вам чем-нибудь помочь?

– В этом нет нужды. Сеанс выдался особенно хорошим, но он окончен. Я просто соберу вещи. Сегодня мы далеко продвинулись.

Фокс обошел мольберт и хмуро уставился на прикрытый портрет:

– Надеюсь, это не простыня?

– Вообще-то это моя ночная сорочка, точнее, то, что от нее осталось.

– А в чем же вы спите?

– Сейчас? Ни в чем. Обстоятельства вынудили.

– Хвала Новрону, уже почти лето. – Лорд Фокс взял бутылочку с ультрамарином и перебросил из руки в руку. Вряд ли он по чистой случайности выбрал именно этот пигмент. В отличие от других людей его круга, лорд Кристофер Фокс явно не был чужд миру искусства. – Почему вы до сих пор здесь, Шервуд?

Художник кивнул на прикрытую картину и улыбнулся. Показывать было легко, улыбаться – намного сложнее: Фокс продолжал подкидывать синюю бутылочку.

Лорд оглянулся и презрительно усмехнулся:

– Прошлым летом вы писали портрет моей тетушки Моби, на ее вилле в Суонвике.

– Да, я помню. Прекрасное место. Леди Суонвик была чрезвычайно мила и щедра.

Фокс кивнул:

– Ярдли написал ее портрет за два года до вас, и все же она настояла на том, чтобы вы, его ученик, также ее написали.

– Вообще-то это не редкость.

Фокс прервал игру с бутылочкой и ткнул большим пальцем в закрытую картину:

– Все ахнули, когда вы открыли ее портрет.

– И это тоже не удивительно.

– Увидев вашу работу, тетушка Моби расплакалась. И десять минут не могла успокоиться. Дядюшка Карл решил, что вы ее оскорбили.

– Граф Суонвик вызвал стражу.

– Я слышал, они схватили вас за руки и поволокли прочь, когда тетушка Моби обрела голос и остановила их. «Это я! – сказала она. – Такая, какая я есть на самом деле. Никто прежде не видел меня такой».

– Это тоже случается.

– Вы с ней спали? – Лорд подкинул бутылочку выше прежнего.

– Прошу прощения?

– Таким способом вам удалось произвести на нее впечатление? Заставить проявить подобную щедрость?

– Вы видели картину?

Фокс усмехнулся:

– Нет. Я всего лишь слышал историю. Тетушка Моби хранит портрет под замком в своей спальне, где, не сомневаюсь, предается мечтам о молодом художнике, что постиг ее столь глубоко. Не могу понять, почему нищий художник произвел такое впечатление на супругу графа.

– В этой истории есть смысл?

– Смысл в том, что ту картину, которая столь совершенно запечатлела тетушку Моби, что, возможно, склонила ее к супружеской измене, вы написали за пять дней. Поэтому я повторю свой вопрос: почему вы до сих пор здесь, Шервуд?

– Некоторые портреты писать сложнее других.

– А некоторых женщин сложнее соблазнить.

Шервуд поймал бутылочку в воздухе.

– Краски – не игрушки.

– Как и леди Далгат. – Мгновение Фокс смотрел на бутылочку в руке Шервуда, затем отвернулся. – Я полагал, вы просто пользуетесь добротой своего клиента. Тянете время, потому что у вас нет других заказов. Теперь я думаю, что проявил наивность. – Он снова покосился на укрытую тканью картину, словно это было лицо за вуалью, которое следило за ними. – Наверное, жизнь свободного художника полна трудностей и опасностей. Полагаю, для вас комната в замке, с собственной постелью и студией, – это значительный прогресс. Но вы кое-что забыли. Она благородна, а вы – нет. Это запрещено законами.

– Подобных законов не существует.

Шервуд опустил бутылочку с синим пигментом на мольберт и встал между ним и Фоксом.

Лорд нахмурился:

– А должны бы.

– Если уж говорить о том, что должно было бы быть, вам бы следовало родиться молочником из Келси, а не кузеном короля Винсента. Хотя это было бы ужасно несправедливо по отношению к коровам, о чем, не сомневаюсь, и думал Марибор, когда создал вас безземельным лордом.

Шервуд был чрезвычайно рад, что Фокс лишился его драгоценной бутылочки «За морем». Маранонский лорд без-определенного-места-жительства зарычал. Его плечи поднялись, будто шерсть на спине собаки. Прежде чем он успел открыть рот, чтобы выплюнуть какое-нибудь жуткое оскорбление, Шервуд опередил его:

– А почему вы до сих пор здесь? С похорон прошло больше месяца.

Он словно плеснул в огонь холодной воды. Фокс трижды моргнул, затем с ненавистью уставился на художника.

– Очевидно, вы были слишком поглощены своими глупыми попытками пробраться в постель ее светлости и не заметили, что кто-то пытается ее убить.

– При чем тут это?

– Я здесь, чтобы защитить ее.

– Неужели? – Шервуд вложил в это слово больше сарказма, чем собирался, однако лорд вывел его из себя. – Очевидно, вы не заметили, что у нее есть для этого опытные стражники. Или вы считаете, что единственной преградой, отделяющей леди Далгат от гибели, является страх, который испытывает убийца перед троюродным братом короля?

Это замечание не смирило ярость в глазах Фокса, но его взгляд вновь сместился к мольберту.

Шервуд знал, о чем думает лорд, и сделал еще один шаг вперед. Он не питал иллюзий, что возьмет верх над Фоксом в ссоре. Существовал закон, запрещавший бить аристократа, даже самого жалкого. Шервуд блефовал, но пытался использовать блеф как можно лучше: он распрямился во весь рост, став на дюйм выше Фокса, и ответил лорду не менее ядовитым взглядом, стиснутой челюстью и сжатыми кулаками.

В итоге Фокс предпочел просто плюнуть Шервуду на ногу и покинуть комнату.

Он тоже хлопнул дверью, но на сей раз она осталась закрытой.

Глава третья Маранон

Всю дорогу до Мегана погода была ужасной. Если только облака не преследовали их, как воображал Адриан, и весь северный Аврин страдал от подобного потопа, Кривой пруд должен был превратиться в озеро после еще трех дней непрерывного дождя, что поливал Ройса и Адриана по пути на юг. К утру четвертого дня синие небеса расчистились, и огромное южное солнце залило светом роскошные плавные холмы.

Большинство заданий Рийрия выполняла в Медфорде и его окрестностях, лишь изредка выбираясь на юг, в Уоррик. Хотя Адриан вырос менее чем в пятидесяти милях от границы, это было его первое путешествие в Маранон. Если считать полуостров Делгос рукавицей, Маранон был большим пальцем, причем зеленым. Необъятные бархатистые просторы цвета леса под луной тянулись к горизонту, изредка нарушаемые небольшими лиственными деревьями. Маранон славился своими лошадьми – лучшими в мире. Сначала Адриан подумал, что на лугах пасутся олени, но олени не собираются в стада по полтора десятка голов. И не гремят копытами, когда скачут по полям, меняя направление и кружа, словно стая скворцов.

– У них есть хозяин? Или можно забрать себе любую? – спросил Адриан.

Они с Ройсом ехали на шелудивых северных лошадях, которые хотя бы были чистыми, спасибо трехдневному дождю.

Ройс откинул капюшон и пытался высушить плащ на ветру, не снимая. Он посмотрел на скакунов, взлетавших на далекий холм.

– Да и нет. Они как олени на севере – на самом деле, как что бы то ни было где бы то ни было. У всего есть хозяин. Эти кони дикие, но все здесь принадлежит королю Винсенту.

Адриан поверил Ройсу. Несмотря на нелюбовь напарника к пустым разговорам, Адриан догадывался, что тот много путешествовал – по крайней мере, в Аврине. Он прекрасно знал густонаселенные окрестности крупных городов, таких как Колнора и Ратибор, которые изобиловали работой для вора и бывшего убийцы. Для Адриана поездка в Маранон была сродни отдыху. Перемена погоды лишь усиливала ощущение, что они решили немного расслабиться.

Привстав на стременах, Адриан оглядел зеленые просторы. Он увидел дорогу, далекие горы – и ни души. Ни города, ни деревни.

– Что помешает мне заарканить одну и увезти домой?

– Имеешь в виду, кроме самой лошади? – уточнил Ройс.

– Ну да.

– Вообще-то ничего. Если только тебя не поймают и не повесят.

Адриан усмехнулся, но Ройс не смотрел в его сторону.

– Большая часть наших поступков тянет на повешение.

– И что?

– То, что этот кажется не столь уж плохим. Я хочу сказать… – Адриан взглянул на редкие пушистые белоснежные облака, чьи тени бежали по холмам. – Это потрясающее место. Будто мы выбрались из сточной канавы – и попали в рай. Я никогда не видел столько оттенков зеленого. – Он посмотрел вниз. – Словно трава в Медфорде чем-то больна. Если нам приходится воровать, почему бы не зарабатывать на жизнь кражей лошадей? Вряд ли это сложнее, чем карабкаться по шпалерам и башням.

– Правда? Ты когда-нибудь пытался поймать дикую лошадь?

– Нет… а ты?

– Я тоже нет, но объясни мне, каким образом человек на лошади может поймать лошадь без всадника? Тем более маранонскую? Это край бесконечных пологих холмов, и ловушки здесь ставить негде. Даже если ты ее поймаешь, что дальше? Существует разница между дикой лошадью и необъезженной. Ты ведь это знаешь?

Адриан когда-то слышал нечто подобное, но прежде, до слов Ройса, об этом не вспоминал. Лошади, родившиеся на фермах, с детства привыкали к присутствию людей. Их могли не обучать, и им не приходилось терпеть человека на спине, но они все равно были относительно ручными.

– С тем же успехом можешь попробовать оседлать оленя.

– Это была просто идея, – сказал Адриан. – Как долго мы собираемся этим заниматься?

– Чем?

– Воровать.

Ройс рассмеялся:

– С тех пор как ты стал моим напарником, я почти перестал воровать. Как ни прискорбно. В хорошей краже есть своя красота. Мне ее не хватает.

– Мы украли тот дневник.

Ройс с жалостью посмотрел на него и печально покачал головой:

– Это не кража, а мелкое воровство. И теперь еще это. Сама мысль, чтобы предотвратить чье-то убийство, кажется…

– Грязной? – предположил Адриан.

Снова взгляд, на сей раз недоуменный.

– Нет. Она кажется неправильной, будто ходьба задом наперед. В теории все просто, а на практике – затруднительно. Я даже не знаю, чего от меня хотят. Должен ли я поговорить с этой женщиной, с живой мишенью? Обычно я не болтаю с почти покойниками.

Это была самая длинная речь Ройса, что он произнес в пути за три года. Недовольный тон объяснял, в чем дело. После неудачи с Коронной башней Ройс еще ни разу не оказывался так далеко от своей зоны комфорта. Профессиональный вор редко выходил из себя, но когда выходил, становился разговорчивым.

– Она аристократка, – продолжил Ройс. – Я не люблю аристократов. Они вечно зациклены на себе.

– Все дело в воспитании, – заметил Адриан со знанием дела.

Ему доводилось общаться с аристократами, но все они были калианцами, и он мог с тем же успехом утверждать, будто знает грызунов, потому что накормил несколько белок. Калианские аристократы ничуть не походили на авринских. Они были более легкомысленными и раскованными, менее напыщенными – и намного более опасными. Адриан думал, что большинство калианских аристократов понравились бы Ройсу, по крайней мере, пока не попытались бы обнять его. Адриан быстро усвоил, что Ройс Мельборн не любил обниматься.

– Именно, – кивнул Ройс. – А ведь это женщина – и к тому же маранонка.

– А что такого в маранонских женщинах?

– Помнишь бурю на Высокогорьях, рядом с Фэллон-Майр? В том месте, где ветра с Чедвика сталкиваются с ветрами с хребта?

– Да, – кивнул Адриан, припомнив ночь, которую они оба провели без сна.

– Маранонские женщины такие же. – Ройс презрительно махнул рукой на роскошную, прекрасную местность, тянувшуюся к горизонту. – Взгляни на эту землю. Приходится ли здесь людям трудиться в поте лица? Как по-твоему, тупятся ли мотыги о камни в этой почве? Приходится ли местным крестьянам трижды в неделю ложиться спать на пустой желудок? Да тут поместные крепостные живут лучше, чем Гвен. А теперь представь их аристократов. Я полагаю, эта женщина, Далгат, окажется хуже всех. Ты знаешь, что провинция Далгат – старейший феод в Аврине?

– Откуда же мне это знать? – улыбнулся Адриан, радуясь красноречию Ройса.

– Но так и есть, – раздраженно сказал тот, словно Адриан усомнился в его словах. – Если можно доверять Альберту в вопросах истории различных благородных семейств, Далгат появился одновременно с Новронской империей, и правящее здесь семейство может возрастом спорить с основоположниками Первой империи. Большинство аристократов берут в качестве имени название области, управление которой им поручают, но тут все наоборот. Провинция Далгат названа в честь ее основателей. С учетом этого, как ты думаешь, насколько привилегированной особой считает себя леди Далгат? И мне предлагается ее спасти?

– Вообще-то, на мой взгляд, их интересует, как бы ты ее убил.

Ройс зловеще ухмыльнулся:

– Полагаю, самое сложное будет удержаться от соблазна. В кои-то веки мне может пригодиться твое нашептывание прямо в ухо: не убивай, не убивай! – Ройс поднял голову к великолепному бескрайнему небу. – Я выберусь отсюда, только запятнанный голубой кровью.

Они были на развилке. Дорога налево загибалась к югу, а их путь уводил к горизонту, туда, где зеленые холмы сливались с зелеными горами.

Ройс надолго задумался, глядя на левую дорогу, и Адриан тоже на нее посмотрел. Прямая и ровная, она тянулась по краю зеленого хребта к более высоким скалистым горам, казавшимся голубыми в полуденном воздухе. Время шло, а Ройс все продолжал глядеть, и Адриан решил, что его напарник заблудился. Это было очень странно. За три года, что Адриан знал Ройса, тот ни разу не утратил чувства направления – ни в глухом лесу, ни в густом, как сметана, тумане, ни беззвездной ночью, ни даже в слепящую пургу. Но сейчас вор сидел на лошади, не отрывая глаз от длинной дороги на юг.

– Нам сюда? – наконец спросил Адриан.

Ройс вскинул голову, словно очнувшись:

– Что?

– По этой дороге мы попадем в Далгат?

– По этой? – Ройс покачал головой. – Нет… нет, не по этой. Она никуда не ведет.

Адриан снова посмотрел на широкий, наезженный тракт со следами колес и полукруглыми отпечатками подков.

– Неплохо наезжена для тупика.

Ройс усмехнулся, будто Адриан отпустил вульгарную шутку:

– Да, совсем неплохо.

Удерживая лошадь на месте, Ройс все глядел на широкую дорогу, словно не доверял ей. Он не объяснил, что его тревожит, и Адриан не стал спрашивать.

Когда они начали работать вместе, объединив свои таланты ради взаимной выгоды, Адриан предпринимал неоднократные, но безуспешные попытки открыть сундук с историей Ройса. Однако приподнять эту крышку смогли только смертельно опасные стычки и, как выяснилось, ожидание встречи с маранонскими аристократами. Куда бы ни вела южная дорога, от Ройса Адриан этого не узнает. Но в двух вещах он не сомневался: Ройс по ней ездил, и она куда-то вела.

Впрочем, их дорога тоже куда-то вела. Вверх.

После нескольких часов молчаливой езды дорога сузилась, превратившись в серпантин, который взбирался к тесному перевалу. За ним лежал другой мир, еще более красивый, чем тот, что остался позади. Цветущие луга и лиственные леса соседствовали с океаном, необъятной водной гладью, которая бухтами и заливами вдавалась в мощные скалы. Адриан предположил, что они оказались на западном краю Маранона, на берегу Шаронского моря. Он никогда раньше не видел его, однако издалека оно ничем не отличалось от восточных океанов. В этой маранонской глуши, где узкие дороги скорее напоминали тропки, было много деревьев и ручьев и больше водопадов.

Горы от моря отделяло не более десяти миль, и на них раскинулась тенистая долина, уютная и укромная, которая словно болтала пальцами ног в морской синеве, разбивавшейся белой пеной об острые скалы. Замок Далгат стоял на единственном мысу, что указывал на юг, будто искривленный палец. Построенный из скального камня, замок полностью сливался бы с крошащимся утесом, если бы не прямые углы башен и не бело-синие флаги.

– Миленько, – заметил Адриан.

Ройс показал на красные ягоды рядом с дорогой:

– Они тоже миленькие, но я бы не советовал их есть.

Вниз спустились быстро и в молчании. Когда они приблизились к долине и им начали попадаться фермы и путники, Ройс натянул капюшон. Дома были из плитняка, с аккуратными соломенными крышами. Многие имели несколько этажей – и все выглядели очень живописно. Местные жители были смуглее меленгарцев: черноволосые, со смуглой кожей и карими глазами. Упитанные и пышущие здоровьем, они предпочитали яркую одежду зеленого, оранжевого и желтого цветов, в отличие от Меленгара, где бедняки носили некрашеную шерсть, тускло-серую от грязи. Грязь была главной краской севера, однако юг купался в цветах.

Дружелюбные лица поворачивались к ним, когда они проезжали мимо. Ройс нигде не задерживался и не замедлял ход. Когда какой-то человек поприветствовал его с протяжным маранонским акцентом, вор пустил лошадь рысью. Адриан, напротив, улыбался и махал рукой в ответ, особенно симпатичным молодым женщинам.

– Нам следует переселиться сюда, – заметил он.

– Все наши связи – на севере. Там я знаю, что к чему, там у нас есть ресурсы и репутация. Здесь придется начинать с нуля и работать вслепую. Мы даже не знаем местных законов.

– Но тут мило.

Ройс оглянулся:

– Ты это уже говорил.

Адриан заметил очередную девушку, на сей раз – с подведенными глазами. Она улыбнулась.

– Становится все милее.

Они ехали по дороге сквозь пятнистые тени, под кваканье древесных лягушек. Вскоре оно сменилось стуком колес и разговорами: Ройс и Адриан добрались до скопления домов. За поворотом раскинулась деревня, со свечными лавками и сапожными мастерскими. Дома здесь щеголяли черепичными крышами со свесами и стеклянными окнами со ставнями. Старые фундаменты поросли мхом, густой плющ карабкался по трубам и наличникам. Заросшая травой тропа превратилась в мощенную камнем улицу, которая тянулась через деревню, хотя дорогу трудно было разглядеть из-за собравшихся на ней людей.

Мужчины и женщины толпились на деревенской площади, представлявшей собой открытый рынок, где купцы и лоточники могли выставлять на продажу пуговицы, медные чайники и свежий улов. Однако люди окружили большой котел, подвешенный над огнем. Из котла шел пар. Поначалу Адриан подумал, что они попали на праздник, и понадеялся, что их пригласят на общий пир, но едой не пахло. Вместо запаха еды он ощущал тошнотворное зловоние кипящей смолы. В толпе местных жителей несколько сердитых мужчин удерживали старика, чьи запястья были связаны за спиной. Пленника провели мимо четырех мешков с перьями к котлу со смолой.

– Нужно что-то сделать, – сказал Адриан.

Ройс приподнял капюшон, чтобы лучше видеть напарника.

– Зачем?

– Кипящая смола погубит старого человека.

– И?

– Если мы ничего не сделаем, они его убьют.

– Какое отношение это имеет к нам?

– Но ведь мы здесь.

– Неужели? Таков твой аргумент? Мы здесь? Вряд ли ты выиграл много споров. – Ройс огляделся. – Обрати внимание: мы не одни. В этом участвует вся деревня. Возможно, этот несчастный ублюдок – преступник. Отравитель детей, мучитель женщин, может, даже каннибал.

– Каннибал? – Адриан покачал головой. – Ну и мысли у тебя, честное слово. Это…

– Практично? Разумно?

– Жестоко. Ройс, взгляни на его сутану. Этот человек – священник.

Ройс нахмурился:

– Худшее из преступлений.

К ним начали поворачиваться головы. Люди указывали на двух конных незнакомцев, наблюдавших за происходящим. Наибольший интерес вызвали Адриан и его три меча. Собравшиеся притихли. Четверо крупных мужчин вышли из толпы и бесстрашно приблизились к путникам.

– Кто вы такие? – спросил самый крупный.

Спускавшиеся на плечи волосы не могли скрыть могучую шею, толщиной соперничавшую с головой. Мощная челюсть, широкий нос, глаза скрыты под нависшим лбом. Задиристо прищурившись, здоровяк размял огромные руки.

Адриан с улыбкой представился. Ройс поморщился.

– У нас нет причин не быть дружелюбными, – произнес Адриан, спешиваясь, и тихо добавил: – Какой в этом смысл? Мы не делаем ничего противозаконного.

– Пока, – прошептал Ройс.

Адриан шагнул вперед и протянул руку мужчинам. Ни один ее не принял.

– Ты рыцарь? – спросил человек с бычьей шеей.

– Я? – усмехнулся Адриан. – Нет.

– Небось, очередной бездомный лорд, явившийся за дармовыми харчами после похорон.

Произнесший это господин стоял справа от Бычьей Шеи и был немного ниже ростом. Ярко-оранжевая туника препятствовала его попыткам выглядеть угрожающе. Еще один из четверки, предпочитавший короткую стрижку, но не знавший, как она делается, кивнул.

– Может, они из церкви? Сереты и кураторы считают еретиком любого, кто не склонил колено у алтаря Новрона, – предположил мужчина, стоявший сзади.

– Кто бы вы ни были, – сказал Бычья Шея, – вам следовало захватить больше людей, если хотите помешать нам вывалять в перьях пастора Пейна.

Адриан опустил плечи.

– Вообще-то мы не…

– Нуждаемся в дополнительных людях, – перебил Ройс.

Адриан повернулся к нему:

– Не нуждаемся?

– Нет, – подтвердил тот. – А вот они – да. – Привстав на стременах, он помахал рукой мужчинам, державшим пастора Пейна. – Идите сюда. Вашим друзьям понадобится помощь.

– Э-э… Ройс? – спросил Адриан, когда еще пятеро мужчин протолкались вперед.

Не все они были здоровяками, и ни один размерами не мог сравниться с Бычьей Шеей и его оранжевым приятелем. У двоих в волосах серебрилась седина. Трое оказались молодыми, долговязыми и тощими, с красивыми, чистыми лицами. Ни у одного не было даже палки.

– Так вы хотите узнать, почему Адриан носит три меча? – обратился Ройс к толпе. Несколько человек кивнули, и он с ухмылкой повернулся к напарнику: – Расскажи.

Они и раньше проделывали этот фокус. Не всегда успешно.

Адриан скривил губы в приветливой улыбке и произнес, уделяя особое внимание возвышавшейся перед ним стене мускулов:

– В своих странствиях я заметил, что многие не хотят сражаться с человеком, вооруженным мечом, если только у них самих нет меча. Большинство добропорядочных людей – вроде вас – не имеют оружия. Поэтому я ношу с собой дополнительные мечи, на случай подобной ситуации. Таким образом я могу немного облегчить невыгодное положение своих противников в схватке.

Адриан обнажил висевшие на поясе клинки элегантным, плавным движением. Толпа отступила и хором ахнула.

– У вас есть выбор. – Он крутанул короткий меч на ладони. – Это короткий клинок, рабочая лошадка битвы, древнее, надежное оружие. Отлично подходит для близкого боя и часто используется вместе со щитом. Или… – Адриан крутанул более длинный клинок в другой руке. – Это полуторный меч, также называемый бастардом – полагаю, потому, что никто не знает, откуда он взялся. – Адриан усмехнулся, но никто его не поддержал. Он вздохнул. – Взглянув на рукоять, вы увидите, что здесь хватит места двум рукам, однако меч достаточно легкий, поэтому им можно работать и одной. Действительно хороший, разносторонний клинок.

Адриан с отточенной легкостью вернул оба меча в ножны. Затем протянул руку и достал из-за спины огромный меч.

Толпа снова ахнула и отступила перед массивным клинком еще на шаг.

– А это – спадон. – Держа меч одной рукой, Адриан нацелил его на собравшихся. – Сами видите, он большой. Скорее трех-с-половиной-ручный меч.

Он ухмыльнулся, но ему никто не ответил. Все следили за острием меча, словно за головой змеи.

– Очевидно, это двуручное оружие, причем не для слабых сердцем. Вы можете решить, что это отличный выбор, ведь он такой длинный, однако большинство не сможет даже замахнуться им, не говоря уже о том, чтобы повторить то, что делаю я. – Адриан взмахнул огромным мечом, описывая широкие арки, заставляя воздух петь, потом выпустил клинок и поймал другой рукой. – И пока вы будете пытаться поднять его, я заколю вас коротким мечом.

– Я видел, как он это делает, – солгал Ройс. – Обычно колет бедных придурков прямо в живот. Одним быстрым ударом. Такая рана убивает не сразу. И это больно. – Нахмурившись, он покачал головой. – Один несчастный кричал и стонал так долго, что собственная мать захотела удушить его подушкой.

Лица собравшихся побледнели. Ройс был опытным лжецом.

Бычья Шея нахмурил лоб, подобный горному уступу, а его верный друг в оранжевом отступил еще немного, отдавив ногу стоявшей позади женщине. Та вскрикнула и оттолкнула его обеими руками.

– И если вы надеетесь взять его скопом… – Ройс усмехнулся. В этом звуке не было ничего веселого. Адриан прежде не видел, чтобы Ройс смеялся от радости. Когда он смеялся, младенцы рыдали. – Должен упомянуть, что он способен убить десятки человек своим огромным мечом. Косит людей, как вы – пшеницу. Но, конечно, грязи и шума от него больше. Из пшеницы не хлещет кровь, а солома не кричит.

Глаза, по-прежнему прикованные к мечу, расширились. Адриан знал: они представляют, как он машет клинком в толпе, словно собирает урожай.

Ройс подался вперед, и кожа седла скрипнула. Он уже не смеялся, губы сжались в суровую, прямую линию.

– А теперь, когда вы познакомились с Адрианом, я тоже представлюсь. Я – тот, с кем лучше не связываться. – Ройс помолчал. – Отпустите священника, или я буду вынужден продемонстрировать, почему Адриан – меньшее из двух зол.

Стена мускулов отодвинулась назад, заставив остальных тоже отступить. Потом все кинулись врассыпную, скрываясь в дверях или переулках. Толпа рассеялась так быстро, что никто даже не позаботился развязать пастора Пейна; он остался стоять в ядовитых испарениях кипящего котла.

Кашляя, священник побрел к Ройсу и Адриану.

– Спасибо вам… спасибо, – прохрипел он, согнувшись пополам и пытаясь вдохнуть.

Старик был в круглой фетровой шапочке, из-под которой с обеих сторон торчали два клока белых волос. Под печальными глазами набрякли веки. Вдоль линии челюсти и на подбородке щетинилась белая борода, но верхняя губа и щеки были чисто выбриты. Сутана красновато-ржавого цвета была застегнута до самой шеи и спускалась почти до земли, скрывая ноги.

Прежде чем убрать огромный меч, Адриан перерезал веревку на запястьях священника.

– В чем причина всего этого?

Пастор Пейн закашлялся в ладони, затем вытер губы и глаза. Покачал головой, с отвращением глядя вслед убегающим местным жителям.

– Отсталые люди, язычники и еретики. Время обошло стороной эту часть света, и здешние обитатели – настоящие варвары.

– Это не ответ на вопрос.

Ройс спешился.

– Их возмущает мое присутствие. Нет, это не совсем верно. Их возмущает церковь Нифрона, которая слишком долго откладывала возвращение этих людей к вере в Новрона. Они погрязли в прошлом, и моя задача – вывести их к будущему.

Адриан повернулся к Ройсу:

– Я думал, это не наша проблема.

Тот пожал плечами:

– Похоже, наша.

Адриан окинул взглядом опустевшие улицы, мощенные, как он только что заметил, хорошим булыжником. Он по-прежнему слышал хлопанье дверей и шепот.

– Мы нажили множество врагов. Зачем?

Ройс взял свою лошадь под уздцы и показал на Пейна:

– Потому что мертвый клиент не платит. Пастор Пейн – наш заказчик.

– Кстати, Пейн пишется через «е», не через «э», – сообщил пастор, останавливаясь перед лачугой из покоробившихся досок и растрескавшихся камней, вероятно, единственным помещением в деревне, не покрытым плющом. Священник повернулся и внимательно оглядел Ройса и Адриана, потом вздохнул: – Полагаю, это неважно. Ни один из вас не знает грамоты. Я прав?

– Нет, – ответил Ройс.

– Неужели? – Пастор Пейн выпятил нижнюю губу. – Здесь читать и писать умеют только церковники. Я бы предположил, что… людям вашего сорта это ни к чему.

– Нашего сорта?

– Наемным убийцам, – объяснил Пейн. – Ведь именно этим вы занимаетесь, верно? Мне сообщили, что по крайней мере один из вас выполнял эту функцию в воровской гильдии «Черный алмаз». Это так?

– И по этой причине вы решили, что мы невежды? – поинтересовался Ройс.

Священник энергично закивал:

– Люди, проливающие кровь за деньги, всегда невежественны. – Он снова оглядел их. – Ну, или почти всегда.

– У невежества нет предрассудков, оно может поразить каждого, – заметил Ройс.

На лице Пейна отразилось недоумение, потом он улыбнулся и кивнул. Ройс посмотрел на Адриана, вскинув бровь. Тот пожал плечами.

– Добро пожаловать в мою церковь, – сказал пастор, показывая на покосившуюся хибару, что тяжело привалилась к искривленному стволу оливы.

– Это церковь? – удивился Адриан. – В Медфорде церковь… больше.

– В Медфорде нет церкви, – возразил старый пастор. – Медфорд может наслаждаться собором. Здесь же мы только начинаем. Уверяю, к следующему вашему визиту все изменится. Заходите. Я приготовлю вам что-нибудь поесть.

Окна – стеклянные или какие бы то ни было еще – в церкви отсутствовали, и ее освещали солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели между досками. Движения священника в крошечной каморке всколыхнули облака густой пыли. Осмотрев большие керамические горшки на полу и заглянув в маленькие горшочки на полках, он наконец нашел, что искал.

– Ага! – Пастор с улыбкой достал завернутый в ткань круг сыра. – Теперь, если только мне удастся… готов поклясться, где-то у меня была ежевика. Сам собирал. Простите, что ничего больше не могу предложить.

Адриан огляделся в поисках стула, но не увидел предмета, который мог бы выдержать его вес. Ройс замер в шаге от двери, держа руки под плащом.

– Вот вы где! – Пейн достал с темной полки корзинку ягод, улыбаясь, словно обнаружил золото в ручье. – Угощайтесь. Я знаю, где взять еще. – Пастор закинул две ягоды в рот и принялся жевать, довольно напевая себе под нос. – Чудесная еда, не правда ли? Зима в этом году будет суровой.

– Разве здесь не теплее?

– Верно, но местные люди похожи на ледышки. Летом я хотя бы могу себя прокормить. Зимой же мне вряд ли следует рассчитывать на щедрость своей паствы. – Он съел еще две ягоды, потом обструганной палочкой отрезал кусок сыра.

– Они определенно вас не любят, – сказал Ройс.

– Монахи настроили их против церкви.

– Монахи?

Пейн кивнул, жуя сыр. Проглотил его и показал на западную стену.

– Наверху есть старый монастырь. Стоит здесь с имперских времен и назван в честь нелепого куска ткани. – Он снова сглотнул. Увидел их недоуменные лица и махнул рукой. – Не имеет значения. Мои неприятности с монахами – не ваша проблема. Церковь о них позаботится. Вы здесь, чтобы предотвратить убийство.

– Нет, – возразил Ройс. – Лишь высказать профессиональное мнение.

– Верно. Что ж, идти в замок сейчас нет смысла. Скоро стемнеет. Вы можете переночевать тут, а утром я представлю вас Ноксу. Хью – главный шериф этой провинции. Вы будете работать с ним. Я также представлю вас лорду Кристоферу Фоксу. В последнее время он оказал немалую помощь церкви и леди Далгат. Чудесный молодой человек, кузен короля Винсента. Именно он предложил побеседовать с виконтом Аланом Уин-что-то-там. Который порекомендовал вас.

– Альбертом Уинслоу.

– Да, именно с ним. – Пастор Пейн уселся на свернутый сноп соломы, и Адриан невольно задумался, не переночевать ли под открытым небом. – Он близкий друг епископа Парнелла с севера. Епископ привез меня сюда, когда приехал провести последние обряды над усопшим графом. Затем отбыл на весенний конклав в Эрванон. Епископ встретился с виконтом Уинслоу, а тот прислал вас.

– Что вы можете рассказать нам о леди Далгат? – спросил Ройс.

Пейн вытер губы:

– Она единственная дочь – единственное дитя – лорда Бидля Далгата, покойного графа Далгата. Она молода, полагаю, ей двадцать два года. Очень хороша собой. Пошла в мать, которая скончалась при родах. Бидль больше не женился. Он был сентиментальным человеком. Эмоциональным. Слабым, как говорит епископ Парнелл. Позволил провинции погрязнуть в беззаконии, свидетельством чему является нынешняя скромная демонстрация. Вы можете представить, что произойдет, если медфордские крестьяне притащат священника на главную площадь, чтобы окунуть в смолу и вывалять в перьях? Король Амрат украсит Королевскую дорогу пиками с их головами.

– Вы много знаете про Медфорд, – заметил Адриан.

– Я учился в Шериданском университете. Свободные дни мы часто проводили в Медфорде.

– Мир тесен. Мы знаем профессора Аркадиуса из Шеридана. Он…

– Давайте вернемся к леди Далгат! – перебил Ройс.

– Итак… – Священник забарабанил пальцами по подбородку. – Она нравится людям. Можно даже сказать, ее любят… полагаю, все.

– Очевидно, нет. – Ройс было прислонился к дверному проему, но вовремя одумался и снова выпрямился. – Когда начались нападения?

– Через несколько недель после похорон Бидля. По крайней мере, я так слышал. Точно сказать трудно. Мы знаем лишь о тех попытках, которые заметили. Нокс расскажет вам больше.

Лицо Ройса было кислым. Обычно Альберт имел дело с клиентами, которые хотели заполучить некий предмет. Адриан и Ройс несколько дней следили за домом, отмечая посетителей и стражу – если таковая имелась – и устанавливая, когда и в каких окнах гаснет свет. Лишь в исключительных случаях они проверяли дом изнутри. Если требовались планы этажей или другие детали, Альберт наносил семейству визит. Адриан знал, что Ройс редко общался с людьми, особенно со священниками, аристократами и, несомненно, главными шерифами. Последний представитель закона, с которым он побеседовал, был зверски убит, а его труп украсил фонтан на Дворянской площади Медфорда. Адриан сомневался, что пастору Пейну известно о причастности Ройса к тому случаю. Иначе он бы не представлял его всем подряд.

Глава четвертая «За морем»

На следующее утро Шервуд, как обычно, вошел в кабинет. Через три недели после его появления в замке прислуга перестала обращать на него внимание. Они и прежде не знали, что с ним делать. Художник – редкий гость в замках, даже в больших. В Далгате Шервуд был загадкой.

Он не стремился провоцировать сплетни, однако с удовольствием прислушивался к перешептываниям, которые породила его противоречивая натура. Водил компанию с аристократами, но одевался, как слуга. Был дружелюбным, легко заводил разговор без малейших признаков заносчивости – но рассказывал истории об интригах при дворах великих королей.

В хорошие дни Шервуд оставался в своей комнате. По утрам после ночного дождя предпринимал долгие прогулки, в основном вдоль берега. Прислуга не догадывалась, что он ищет охру, которая лучше выделялась на скалах во влажную погоду, и что улитки, из которых он готовил «Имперский пурпур», в изобилии встречались после дождя. Возможно, слуги считали его полоумным. Удивительно, но благодаря его странностям они приняли Шервуда.

Когда он собирался в Далгат, все в Мегане предупреждали, что люди, каких ему предстоит встретить, «немного того». В итоге Шервуд чувствовал себя как дома и стал членом «замковой семьи». А поскольку его имени не предшествовал титул и он не требовал особого отношения, слуги считали его чем-то большим, нежели предмет мебели. Все, за исключением одной. Горничной Нисы, Риссы Лин. Шервуд знал ее имя, поскольку госпожа несколько раз произносила его во время сеансов.

Рисса Лин, не забудь подготовить мое синее платье на вторую половину дня.

Рисса Лин, когда я закончу, меня должна ждать горячая ванна.

Нет, Рисса Лин, не закрывай портьеры. Ему нужен свет.

За два месяца Шервуд ни разу не слышал, чтобы Рисса Лин сказала в ответ что-либо, кроме: «Да, миледи». Но она проявляла внимательность. Рисса Лин наблюдала за госпожой и за Шервудом. Этим утром она снова пристально следила за ним, когда он вносил мольберт в кабинет. Она стояла у подножия лестницы, а когда он оглянулся, покраснела и скрылась.

Шервуд поместил мольберт на привычном месте; сделанные углем отметки на полу указывали, где должна располагаться каждая из трех ножек. Таким способом он мог обеспечить одинаковый ракурс изо дня в день. Выдерживать одинаковое освещение было сложнее; именно поэтому сеансы проводились ежедневно в одно и то же время. Шервуд подошел к окну, раздвинул и подвязал портьеры. Ему повезло: небо было безоблачным. Но смена времен года мешала работе. Следовало попросить графиню начинать пораньше. А теперь она может вообще не прийти.

Он не видел Нису с тех самых пор, как она вчера захлопнула дверь. В этом не было ничего странного. Обычно они встречались только на сеансах, и он всегда приходил первым.

Шервуд снял куртку и повесил сзади на мольберт. Закатал рукава и достал палитру, чтобы развести краски. Он пользовался ею, не желая тратить пигменты впустую, но за ночь краски загустевали. Шервуд предпочитал, чтобы они имели консистенцию сливочного крема. Он начисто вытер кисти и расположил их аккуратными рядами, от самой большой к самой маленькой. Его любимая кисть нуждалась в ремонте. Щетина распушилась, в ней скапливалась краска. Ярдли всегда говорил, что Шервуд способен убить любую хорошую кисть.

Шервуду было десять лет, когда он поступил в ученики к Ярдли, и тот стал для него не просто наставником. Старый перфекционист с неприятным смехом и отвратительной привычкой постоянно сплевывать был Шервуду ближе, чем родные отец и мать, рудокоп и его жена. Помимо рисования портретов, отыскивания и перетирания пигментов и ухода за кистями, Ярдли научил Шервуда рыбачить, свистеть, танцевать, ориентироваться в придворной жизни и защищаться при помощи кулаков и клинка. Где Ярдли научился сражаться на мечах, осталось загадкой, но старик знал, что делает, и хорошо обучил Шервуда. Одинокий художник на пустой дороге – слишком соблазнительная мишень, и мастерство Шервуда не раз подвергалось испытанию.

Закончив с приготовлениями, Шервуд уселся на табурет.

В комнате было тихо, только из открытого окна доносился шум моря, мягкий и приглушенный, далекое вечное сражение между волнами и скалами. Чайка дважды крикнула и затихла. Ветер колыхал портьеры и перекатывал пергаменты, лежавшие на письменном столе, перед которым обычно стояла Ниса.

Вытянутый прямоугольник солнечного света скользил по полу, пересекая стол и взбираясь по стенным панелям. Шервуд умел определять время по пути лучей и каждое утро следил за ним взглядом художника. Он работал над фоном картины, лишь когда леди Далгат не было в комнате, но несколько недель назад закончил все, что не имело отношения к Нисе.

Свет достиг края каменного очага, и Шервуд понял: она опаздывает. Он похлопал рукой по ножке табурета, словно благодаря за хорошую работу. Пусть в этом не было его заслуги, табурет остался в кабинете. Графиня не приказала убрать его.

Это уже что-то… верно?

Свет перемещался по первому камню очага – тому самому, с цветом которого у Шервуда возникли проблемы, поскольку у него закончился гематит, – и он начал осознавать, что леди Далгат сдержала слово. Шервуд ей не поверил. Они всего лишь немного повздорили. Люди не…

Он почувствовал, как сердце пропустило удар, а грудь сдавило. Он не мог вдохнуть.

Я всего лишь художник. Я для нее ничто.

Шервуд попытался сглотнуть и едва не подавился собственной слюной.

Я никогда раньше не терял модель, подумал он, будто это имело значение. Никогда не лишался возможности закончить картину.

Шервуд смотрел на пустоту перед письменным столом, на отметки, которые нарисовал на полу, чтобы Ниса знала, где встать.

Словно она мертва. Эта мысль обрушилась на него. А если так и есть?

Он покачал головой.

Нет, в замке воцарился бы хаос. Она просто не идет. Не идет, потому что не…

Знакомый шорох парчового платья возвестил о ее появлении. Леди Далгат вошла в кабинет, словно Шервуда в нем не было. Встала на привычное место, развернувшись на левом каблуке. Накинула на шею лису, схватила перчатки для верховой езды и устремила взгляд к люстре.

– Подбородок вверх, совсем немного, – тихо произнес Шервуд.

Она безмолвно приподняла голову.

За дверью кабинета, которую Ниса оставила открытой, мажордом Уэллс говорил кому-то:

– Сейчас она занята. Но… хорошо, я спрошу. Полагаю, она сможет вас принять. Подождите здесь.

Что означало: она тратит время впустую с этим ужасным художником, как всегда по утрам.

Уэллс не враждовал с Шервудом – к счастью для последнего, поскольку мажордом управлял замком и при желании мог осложнить жизнь гостя. Однако, как и многие люди его положения, считал художников никчемными.

Леди Далгат позволила себе взглянуть на Шервуда. Тот улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Его сердце подпрыгнуло, и он сделал глубокий вдох. Шервуд настолько утратил самообладание, что едва успел закрыть картину тканью, прежде чем Торберт Уэллс вошел в кабинет.

– Миледи, – сказал мажордом, останавливаясь в дверях и отвешивая поклон.

Торберт Уэллс был полным мужчиной, питавшим слабость к дорогим поясам, каких не мог увидеть ни он сам, ни его собеседники. Живот мажордома также заслонял его обувь, например, изысканные туфли из мягкой кожи, которые он надел сегодня утром. Уэллс редко надевал одну и ту же пару дважды в неделю. У него было столько обуви, что однажды Шервуд спросил лакея, пытался ли тот когда-либо подсунуть Уэллсу туфли из разных пар, чтобы посмотреть, заметит ли он это. Подобные шутки обеспечили Шервуду доступ в кухню по ночам и порцию ячменного виски из спрятанной под полом бутыли.

– Шериф Нокс привел к вам неких джентльменов, – сообщил Уэллс.

– Джентльменов? – переспросила графиня.

– Э-э… да, по поводу недавних неприятностей.

Уэллс не мог произнести слово «убийство». Даже когда речь шла о перепелах к обеду, он говорил: «О птицах позаботятся», – словно перепела разделяли его любовь к поясам и туфлям и должны были занять достойное место за столом.

Графиня вновь посмотрела на Шервуда, и тот не сомневался, что она просит о… возможно, не позволении, но понимании. Его сердце подскочило к горлу, словно хотело стать свидетелем этого выдающегося мгновения.

– Очень хорошо, пригласите их, – произнесла леди Далгат с подобающим раздражением, которое свидетельствовало о том, что это вторжение, нарушившее их уединение, ее не обрадовало.

Снова поклонившись, Уэллс впустил в кабинет троих мужчин.

Шервуд узнал шерифа Нокса, хотя прежде не имел повода с ним пообщаться. Однако он нередко видел шерифа в замке, особенно в последнее время, и Хью Нокс принадлежал к людям, которых трудно не заметить: обычно при встрече с ними возникает желание перейти на противоположную сторону улицы. Грубый, с подозрительным взглядом, он стягивал светлые волосы в «хвост» и носил красную перевязь, которая пересекала грудь и охватывала пояс. Эта перевязь, обшитая золотом, была отличительным знаком его должности. Он не был уроженцем Далгата – об этом свидетельствовал цвет его волос и щетины. Прищур глаз и презрительная ухмылка довершали картину. Этот человек был не из благородных. Он носил две сабли и стальные наплечники поверх толстого кожаного гамбезона длиной три четверти. Сегодня шериф выглядел усталым – и неудивительно, с учетом недавних неприятностей. Человек, отвечавший за соблюдение законов и безопасность графини, не мог сладко спать.

Шерифа сопровождали двое мужчин, оба не маранонцы.

Один был высоким, с приветливой улыбкой и расслабленной походкой, словно ему предстояла встреча со знакомым буфетчиком, а не графиней. Его одежда была из потертой кожи, пряжки на трех ремнях потускнели – Торберт Уэллс не притронулся бы ни к одному из них, даже под страхом лишиться штанов, – через плечо был небрежно перекинут длинный плащ. Он превзошел Нокса, вооружившись тремя мечами. Клинок за его спиной, судя по размерам, годился для рубки деревьев. Другой мужчина, на несколько дюймов ниже первого, вполне мог оказаться женщиной. Он скрывался в глубинах темного плаща с поднятым капюшоном, пряча руки в складках. Виднелись только острый нос, тонкие губы и бледный подбородок.

– Ваша светлость. – Нокс опустился на одно колено, поднялся и представил своих спутников: – Это Ройс Мельборн и Адриан Блэкуотер из Меленгара. Их рекомендовали виконт Уинслоу из Колноры и епископ Парнелл.

– Рекомендовали для чего? – осведомилась графиня, склонив голову набок, изучая мужчин.

Нокс замялся и покосился на Уэллса и Шервуда.

– Возможно, мы могли бы поговорить наедине?

– Это тайна? – спросила она.

– В некотором роде, миледи.

– Они здесь для того, чтобы меня защитить?

– Нет, – ответил человек с капюшоном, не снизойдя до вежливого тона или обращения «миледи».

Графиня вскинула голову и посмотрела на него, не скрывая раздражения:

– Тогда зачем вы явились?

– Нас наняли, чтобы найти лучшие способы убить вас.

Шервуд уронил свою любимую кисть, щетина которой нуждалась в замене. Уэллс зажал мясистой ладонью рот, его крупные щеки надулись и покраснели. Нокс зажмурился, поднял голову к потолку и открыл рот, но промолчал.

Леди Далгат скрестила руки под лисьей головой и вскинула изящную бровь:

– Неужели? И сколько вам за это заплатят? Адриан, если не ошибаюсь?

Капюшон качнулся из стороны в сторону.

– Меня зовут Ройс, и эти сведения останутся между мной и моим заказчиком.

На сей раз даже Нокс прикрыл лицо рукой.

– Прошу прощения, – вмешался высокий мужчина с мечами. – Миледи, я Адриан. – Он изящно поклонился. – Надеюсь, вы простите моего напарника. Он не привык общаться с… людьми, э-э, такими как вы. Понимаете, нас попросили оценить меры безопасности, чтобы узнать, есть ли способы их усилить. Ройс – специалист по поиску слабых мест, особенно в том, что касается покушений на убийство.

Услышав слово «убийство», мажордом отпрянул.

– То есть вы считаете, что моя жизнь в опасности? Поэтому вы здесь?

– А вы так не считаете? – спросил Ройс.

– В общем, нет. – Леди Далгат выдохнула и развернулась на левом каблуке к ним спиной. Сделала три шага к окну, остановилась, вновь развернулась на том же каблуке, чтобы посмотреть на них. – Иначе я бы не впустила человека с тремя мечами и еще одного в капюшоне в свой личный кабинет.

Ройс пожал плечами:

– Я подумал, вы просто…

– Ройс! – рявкнул Адриан. И более мягким тоном продолжил: – Мой друг очень устал после долгого путешествия. Если никто не пытается причинить вам вред, нам незачем здесь находиться. Но поскольку мы проделали долгий путь и рассчитывали на плату, надеюсь, вы предоставите нам возможность хотя бы осмотреть Далгат. Никто из нас прежде не был в Мараноне. Ваш уголок поистине прекрасен.

Леди Далгат не отрывала взгляда от Ройса.

– Снимите капюшон, – приказала она.

Адриан положил руку на плечо напарника и что-то прошептал ему.

– Какие-то проблемы? – осведомилась графиня.

– Я здесь, чтобы работать, – ответил Ройс. – А не чтобы вас развлекать.

– Вы явились в мой замок без приглашения, без соблюдения приличий и правил хорошего тона. Предпочтете развлекать меня в темнице?

Ройс усмехнулся.

– Предпочтете, чтобы я…

Шервуд не знал, почему так поступил. Может, потому, что не хотел слышать слов, которыми наверняка закончилась бы эта фраза. Он схватил ближайшую бутылочку с пигментом и швырнул в мужчину. Художник стоял сбоку и позади посетителей. Он не видел глаз человека в капюшоне и знал, что Мельборн тоже его не видит. Бутылочка была маленькой, но тяжелой благодаря толстому стеклу – прекрасный предмет для бросания, совсем как гладкий речной камушек. Бросок оказался метким. Бутылочка должна была врезаться мужчине в голову – однако этого не произошло. Тонкая рука взметнулась из-под темного плаща и схватила бутылочку в полете. Затем капюшон повернулся, и Шервуд ощутил себя мышью, привлекшей внимание ястреба.

Высокий мужчина снова вмешался:

– Может, нам отложить эту встречу до другого раза?

Лицо Уэллса стало почти багровым:

– Полагаю, вы правы. Мне изначально не следовало ее допускать. Господа, прошу вас.

Он замахал на них руками, и широкие рукава захлопали.

Леди Далгат промолчала, но продолжала смотреть на человека в капюшоне, пока он и остальные не покинули кабинет.

Лишь тогда Шервуд посмотрел на мольберт. И с ужасом понял, что швырнул бутылочку «За морем».

Глава пятая Замок Далгат

Замок Далгат представлял собой три простые башни на краю скалы. Невысокая каменная стена защищала замок спереди, а сзади был отвесный обрыв над морем. Доступная разве что чайкам, скала не располагала к роскоши. Фундамент замка занимал большую часть места, и оставшийся клочок двора был неосмотрительно отдан во власть неуправляемых кустов азалии, которые на удивление пышно разрослись вдоль каменной стены. Здесь, среди розовых и пурпурных цветов, Ройс, Адриан и Нокс обнаружили пастора Пейна.

– Как все прошло? – спросил он.

– Паршиво, – ответил Адриан.

– Чего и следовало ожидать, – добавил Ройс, потрясая кулаком с по-прежнему зажатой в нем бутылочкой пигмента. Он не собирался угрожать пастору, просто был раздражен.

Пастор отступил, его округлившиеся глаза стали похожи на гусиные яйца.

– Может, вам следовало пойти с нами, – заметил шериф Нокс. – Почему вы этого не сделали?

– Я бы не назвал леди Далгат верной сторонницей церкви Нифрона. С самого прибытия я стараюсь держаться на безопасном расстоянии. Возникли проблемы?

– Все в порядке, – ответил шериф Нокс. Он был спокоен, но на его лице застыло кислое выражение. Он повернулся к Ройсу и спросил: – Ведь вам для этого не требуется ее содействие?

Если бы не дурное настроение, Ройс рассмеялся бы, услышав подобную глупость.

– Наверное, вы удивитесь, шериф, но те, кого я собираюсь убить, никогда не оказывают мне содействия.

Воцарилась тишина. Все уставились на Ройса. Даже Адриан вскинул брови. Ройс закатил глаза:

– Я не имел в виду… А, забудьте. – Он повернулся к Пейну. – Послушайте, вы заплатите мне больше, если я действительно убью ее?

Пастор отступил еще глубже в кусты, прячась в цветах.

– Нет… конечно, нет!

Ройс посмотрел на остальных.

– Ну вот… видите? – Вспомнив взгляд молодой женщины, угрожавшей посадить его в тюрьму, он уточнил у пастора: – Вы уверены?

– Вы здесь, чтобы защитить графиню Далгат! – воскликнул Нокс, окатив Ройса брызгами слюны на слове «защитить».

– Следовало сказать это ей. – Ройс наклонился к Адриану. – Что я тебе говорил насчет избалованных аристократов, точнее, избалованных аристократок? Может, нам следует забыть об этом деле?

– В таком случае, не сомневаюсь, что церковь не станет оплачивать ваши услуги, в том числе дорожные расходы, – вмешался Пейн. – Если вам не нужно взаимодействовать с дамой, почему бы не последовать моему примеру и не держаться на расстоянии? Что напомнило мне вот о чем… – Он с тревогой покосился на вход в замок. – Я свою миссию выполнил и больше ничем вам помочь не могу. Мне пора.

Пейн отрывисто поклонился, слабо улыбнулся и ушел.

Когда пастор покинул двор замка, Адриан повернулся к Ноксу.

– Осмотреться не повредит, верно? – Он стоял ближе к Ройсу, чем обычно, и жизнерадостно улыбался. – Почему бы вам не рассказать о неудачных покушениях? Что именно произошло? Почему вы решили, будто жизнь графини в опасности?

– Я вам покажу.

Нокс жестом пригласил их следовать за ним.

Они поднялись по каменным ступеням к одному из задних парапетов. Ройс оценил его длину. Ни стражи, ни часовых. Внизу во дворе не было ни души. Наклонив голову, Ройс осмотрел многочисленные окна, крошечные черные дыры на поверхности высоких башен. Я мог бы войти сюда среди бела дня в полном рабочем облачении – и меня никто бы не заметил.

– Вот. – Нокс показал на отсутствующий зубец.

Ройс обратил внимание на царапины и выбоины, оставленные ломом. Перегнувшись за край, увидел прямо под собой дорогу, которая тянулась вдоль стены. Квадратная двухфутовая каменная глыба лежала в зеленой траве, куда скатилась после падения.

– Разминулась с госпожой на считаные дюймы, – сообщил Нокс.

Дав Ройсу возможность осмотреться более внимательно, он повел их обратно на лужайку.

– В какое время суток? – спросил Ройс.

– Прошу прощения?

Ройс закатил глаза:

– В какое время дня огромный кусок скалы едва не раздавил прекрасную даму?

– Около полудня.

– И никто ничего не заметил? – уточнил Адриан.

Нокс покачал головой и развел руками:

– Сами видите, замок Далгат – не самое населенное место.

– И не самое защищенное, – вкрадчиво добавил Ройс.

– Сегодня вы явно в настроении заводить друзей. – Шериф облизнул губы. – Знаете, я сказал епископу, что не нуждаюсь в чужаках, которые будут указывать мне, как выполнять мою работу. Далгат – не Колнора. Здесь нет таких, как вы. Это мирная провинция.

– Правда? Тогда почему я здесь?

– Честно говоря, не знаю.

– Надо полагать, список того, чего вы не знаете, у вас весьма длинный.

Нокс попытался толкнуть Ройса, но тот шагнул назад и в сторону, и шериф упал плашмя.

– Ах ты сукин сын…

Он поднялся, и его взгляд не предвещал ничего хорошего.

Адриан тоже все понял и попытался перехватить Нокса. Он часто так делал – путался под ногами, – однако на сей раз Ройс не возражал. Он провел четыре дня в пути и проехал сто двадцать пять миль не для того, чтобы убить провинциального шерифа. Ройс сомневался, что Адриану удастся загасить вспыхнувшее пламя, поэтому переложил бутылочку с пигментом в левую руку и потянулся под плащ к рукояти своего кинжала Альверстоуна.

– Шериф Нокс! – позвал человек, вышедший из парадных дверей замка, и быстро зашагал к ним. – Почему бы вам не представить меня своим новым друзьям?

Нокс яростно отряхнул травинки с одежды, скаля зубы на Ройса.

– Хью, прошу вас! – крикнул человек, переходя на рысь. – Не будьте грубым. Это неподобающий способ заводить знакомство.

Шериф сделал вдох, потом другой.

– Это лорд Кристофер Фокс, троюродный брат короля Винсента.

– Здравствуйте, господа! – радостно воскликнул лорд. Он хлопнул в ладоши и потер руки, словно человек, собирающийся хорошенько потрудиться. – Наверное, вы Ройс Мельборн. – Лорд протянул руку, потом быстро отдернул ее и поднял палец. – Э-э, нет, полагаю, вы не любитель рукопожатий. Это хорошо. Мастера должны заботиться о своих инструментах. – Фокс повернулся к Адриану. – Но вы – совсем другое дело. Господин Адриан Блэкуотер, верно? – Его рука вновь устремилась вперед, и когда Адриан принял ее, лорд Фокс дважды крепко сжал его ладонь, после чего хлопнул Адриана по плечу. – Отличный меч! Спадон, полагаю? Древность. Сейчас редко такие увидишь. Мой друг сэр Гилберт – он старший рыцарь моего кузена Винсента – никогда ими не пользуется. Говорит, они вышли из моды много веков назад… еще когда рыцари действительно сражались в войнах!

Фокс громко рассмеялся собственной шутке.

Его никто не поддержал, но либо лорд не заметил, либо его это не волновало.

– Ах, Хью, эти двое – еще тот ломоть острого сыра, да? Прошу, позвольте мне устроить им экскурсию. Уверен, вас ждут более важные дела, не так ли? – В последних трех словах не было веселья, они звучали как приказ.

– Разумеется, ваша светлость.

На прощание Нокс смерил Ройса мрачным взглядом, поправил портупею и зашагал к главным воротам.

– Хью – парень эмоциональный, – негромко заметил Фокс. – Откуда-то из Уоррика, если память мне не изменяет. Не сомневаюсь, у него кровавое прошлое. Думаю, он здесь скрывается.

Ройс смотрел Ноксу вслед, пока тот не скрылся из виду.

– Итак, именно вас епископ Парнелл выбрал для того, чтобы должным образом спланировать убийство леди Далгат. – Фокс усмехнулся и подмигнул.

Ройс не мог понять, дурак он или гений. Лорд проявлял признаки и того, и другого. Ни один из вариантов Ройса не радовал, однако за свою жизнь он чувствовал себя непринужденно лишь в обществе четырех человек. В число которых не входил хорошо одетый подмигивающий аристократ с громким голосом. Ройсу никто никогда не подмигивал. Факт, что этот мужчина с черной козлиной бородкой и подвижными руками решил ему подмигнуть, представлял собой загадку, достойную дальнейшего изучения.

– Все в порядке, – сообщил им Фокс, разводя руки с растопыренными пальцами. – Я знаю, что происходит. На самом деле, это потрясающе, как в пословице: клин клином вышибают. Я слышал, что вы двое имеете представление о том, как вести себя, когда обстановка накаляется. – Он придвинулся ближе и, понизив голос, добавил: – Ходят слухи, что на севере убит известный аристократ. Полагаю, вам об этом кое-что известно.

– Слухам нельзя доверять, – произнес Ройс.

– Разумеется, нет. – Фокс покосился на главные ворота. – Однако сомневаюсь, будто наш шериф знает об этом происшествии или понимает, что, возможно, обязан мне жизнью. Насколько я помню, тот покойный аристократ был верховным констеблем. Ноксу следует быть более осторожным. Тому, кто купил яд, не стоит забывать про перчатки. Изысканный и опасный инструмент заслуживает уважения. Вы согласны?

– Полностью, – кивнул Ройс. – И раз уж вы об этом упомянули, я вроде бы припоминаю какие-то слухи. Это случилось в Медфорде?

– Да, именно там.

– Понимаю ваше беспокойство насчет шерифа, но если говорить начистоту… убитый был не только верховным констеблем. Он также являлся кузеном короля.

Лорд Фокс провел их в конюшню замка Далгат, которая располагалась за поврежденной стеной, дальше по дороге, где земля была достаточно ровной для лошадей. Здание больше напоминало красивый сельский дом, с окнами, разделенными на двенадцать секций, и мозаичным кирпичным полом. Здесь было чище, чем на Кривой улице, даже чище, чем в «Розе и шипе», несмотря на усердия Гвен. Внутри не пахло конюшней. Ни следа навоза, ни стебелька соломы. С высокого потолка свисали люстры, дверные проемы украшала лепнина. Лошади стояли в стойлах из мореного дуба с черными железными дверцами. На каждой лошади красовалась своя попона, и перед каждым стойлом имелся большой, изящно сделанный ларь.

– Симпатичная конюшня, – заметил Адриан, задрав голову к шпунтовому потолку.

– Приемлемая, – ответил Фокс, выпятив нижнюю губу. – В Далгате нет ресурсов, талантов и склонностей, чтобы всерьез заниматься лошадьми. Полагаю, вы хотели пошутить, Адриан, но в Мараноне это вряд ли может произвести впечатление.

Лорд Фокс прошагал вдоль длинного ряда дверец и остановился перед стойлом с лошадью в шерстяной попоне. Большие черные глаза увидели Фокса, и белая голова просунулась в отверстие в решетке, сделанное специально для этой цели. Лорд заворковал и зачмокал, почесывая лошади шею.

– Это Безупречная, она принадлежит мне.

Фокс залез в небольшую сумочку на поясе и положил на ладонь кубик сахара. Лошадь взяла угощение и громко шлепнула губами, демонстрируя удовольствие.

– Зачем мы здесь? – спросил Ройс.

Раздражение мелькнуло на лице Фокса, но тут же сменилось теплой улыбкой.

– Не любите лошадей?

– Я предпочитаю ездить, а не ходить пешком, но женщины мне нравятся больше.

– Ха! Неплохо сказано. Тем не менее, хорошая лошадь – это благословение Новрона. – Лорд ласково потрепал Безупречную по шее. – Никто не понимает нашу любовь, – прошептал он достаточно громко, чтобы его услышали, и отвернулся.

Фокс переместился к соседнему стойлу, которое занимала черная как смоль лошадь под белоснежной бархатной попоной. Животные казались такими совершенными и обладали столь ровным окрасом, что Ройс заподозрил, не красят ли их напыщенные местные обитатели специально. Даже копыта вороной лошади были абсолютно черными. Фокс наклонился и открыл ларь. Внутри обнаружились подставка с седлом, сложенная попона, узда и повод. Седло было двухцветным, из выделанной кожи с вышитым замшевым сиденьем и начищенными латунными пряжками. Эта роскошь, а также две передние луки свидетельствовали о том, что седло дамское, хотя Ройс не сомневался: седло лорда Фокса окажется не менее вычурным.

– Это Дерби, кобыла леди Далгат. И это, – Фокс поднял дамское седло, – также принадлежит ее светлости. – Он продемонстрировал его Ройсу и Адриану.

– Очень мило, – сказал Адриан.

Фокс усмехнулся:

– Взгляните на подпругу.

Ройс наклонил голову, чтобы изучить свисавшую вниз тканую полосу. В отличие от двойных D-образных колец, к которым они с Адрианом привязывали кожаные ремни, на этом седле имелись пряжки, скрытые крылом. Подпруга была из белой шерсти.

– Очень мило, – повторил Адриан.

– Оно новое, – заметил Ройс.

Лорд ухмыльнулся:

– Острый глаз.

Фокс бросил седло, закрыл ларь и направился к дальней стене, где стояла открытая бочка. Из нее он достал подпругу, почти такую же, но потертую и покрытую пятнами пота. Ройс взял ее и осмотрел края – сначала четкие и ровные, затем разлохмаченные, в том месте, где шерстяная полоска порвалась. Адриан выжидающе глядел на него.

– Кто-то прорезал ее до середины. Дальше она порвалась сама во время езды.

Фокс кивнул:

– Когда это случилось, леди Далгат переходила с трехтактного кентера на четырехтактный галоп. Она сильно ушиблась. К счастью, не прыгала, хотя готовилась к прыжку. Подпруга порвалась, когда леди Далгат готовилась к Далгатским розовым скачкам с препятствиями.

Фокс забрал у Ройса подпругу и бросил в бочку.

– Итого два, – сказал Адриан. – Как ее пытались убить в третий раз?

– Яд, – произнес Ройс.

Адриан и Фокс изумленно посмотрели на него.

– Откуда вы знаете? – спросил Фокс.

– До настоящего момента я не знал, но это казалось логичным, учитывая азалии во дворе.

– Эти розовые цветы ядовиты? – обиженно воскликнул Фокс, словно Ройс растоптал его детскую веру. – Они такие красивые!

– И опасные. Когда я работал на «Алмаз», было обычной практикой посылать букет азалий в черной вазе в качестве предупреждения другим гильдиям, которые могли посягать на нашу территорию.

– Следует немедленно избавиться от них!

– Не тревожьтесь. По-настоящему они опасны разве что собакам и детям. Многие цветы ядовиты – хризантема, ландыш, гортензия, наперстянка, глициния. Съешьте их – и заболеете, но вряд ли умрете. Чтобы кого-то прикончить, нужен болиголов: восемь листьев – и вы покойник. Прекрасно подойдет аконит: он всасывается через кожу и не оставляет следов. Или белладонна: достаточно одного листа или десяти ягодок. Женщины-убийцы предпочитают ее, потому что она всегда у них под рукой. Можно заварить чай из листьев и избавиться от назойливого муженька. Разумеется, лучше всего мышьяк, но отыскать его почти невозможно, а приготовить вытяжку непросто.

– В таком случае, почему вы решили, что леди Далгат пытались отравить? – поинтересовался Фокс.

– Вы имеете дело с любителем. Сбросить каменную глыбу и перерезать подпругу – жалкая, халтурная работа. Я даже не назвал бы убийцу новичком. Это идиот-неумеха. Многие слышали, что азалии ядовиты. Если ты придурок, но хочешь кого-то угробить, трудно устоять перед этими красивыми цветочками. Полагаю, недавно графине было плохо?

Фокс кивнул:

– Мы завтракали, и она пожаловалась на жжение во рту. Леди Далгат ела выпечку, потом у нее изо рта потекла слюна, и ее вырвало. Отвратительно.

– Она завела дегустатора? – спросил Ройс.

– Да.

– С чего вы решили, что этот беспомощный несостоявшийся убийца сдался и нанял профессионала?

– Преимущественно из-за слухов. Кроме того, уже давно ничего не происходило. Я плохо разбираюсь в подобном, но, полагаю, требуется время, чтобы найти подходящего человека, привезти его сюда и составить план. Вот почему я рад, что вы приехали. А как бы вы подошли к убийству графини Далгат?

Ройс покачал головой:

– Не знаю. Пока. Вы не ошиблись насчет тщательного планирования. Нельзя торопиться, если хочешь все сделать правильно.

– Когда вы узнаете?

– Мне нужно присмотреться к этому месту, изучить привычки леди Далгат, выявить ее слабости и уязвимые места. Хороший убийца – как хороший портной. Занимается подгонкой по фигуре.

– Значит, на это уйдет время. – В голосе Фокса прозвучало разочарование.

– Как вы и сказали, в противном случае она была бы уже мертва, так что я бы не жаловался. Время поджимает, и мне пора взяться за работу. – Ройс повернулся к Адриану: – Сможешь подыскать нам комнату в деревне, пока я осматриваюсь?

– Вы можете поселиться в замке, – предложил Фокс. – Здесь есть свободные комнаты, и я наверняка смогу убедить Уэллса, что вы нам нужны.

Ройс покачал головой:

– Я бы предпочел независимость и взгляд со стороны. Но это навело меня на мысль. Нам нужно алиби, чтобы оправдать наше пребывание тут.

Адриан огляделся:

– Как насчет торговцев лошадьми или объездчиков? Чего-нибудь такого?

Фокс покачал головой:

– Лошади – наша религия. Мирянину не обмануть истинно верующего.

– Кроме того, мы должны иметь возможность наблюдать и задавать вопросы, не привлекая внимания, – добавил Ройс.

– Может, Пейн скажет, что вы дьяконы церкви?

– Местные жители видели, как я махаю мечами, – возразил Адриан. – А кто не видел, уже слышал эту историю. Один парень решил, что мы сереты, потому что помогаем пастору Пейну. Вероятно, это сработает?

– Мечами? Помогаете Пейну? О чем вы говорите? – удивился Фокс.

– Когда мы приехали, горожане собирались облить его смолой и вывалять в перьях. Поскольку он наш клиент, я решил вмешаться, – объяснил Ройс.

Фокс кивнул:

– Местные жители не слишком любят церковь, хотя теперь ситуация изменится, ведь епископ Парнелл создает миссию. Я бы не советовал притворяться серетами. Военная ветвь церкви состоит из фанатиков, которым лучше не переходить дорогу. Однако это подсказало мне идею. Как насчет…

– Чего?

– Мы можем использовать это происшествие в своих целях. Вы увидели, что совершается преступление, и предотвратили его. Мы сделаем вас шерифами.

– Ч-что? – не поверил своим ушам Ройс.

– Да, так и поступим. Я поговорю с Ноксом.

– Я не стану на него работать, – заявил Ройс.

– В определенном смысле, вы уже на него работаете, – возразил Фокс. – Но, похоже, вы ему не понравились. Ничего страшного. Вот что я предлагаю. Я скажу, что вы двое – особые королевские констебли, присланные лично королем для расследования покушения на жизнь леди Далгат. В этом есть смысл. Винсент должен приехать сюда в ближайшие дни – осмотреть феод, принять клятву верности леди Далгат и продлить присягу. Разумеется, он бы отправил собственных людей, чтобы позаботиться о безопасности, хотя бы своей, если не ее. Да… – Фокс усмехнулся. – Два королевских констебля. У вас будет право ходить куда вздумается и допрашивать кого угодно.

– Как мы это докажем?

– Я поручусь за вас и поговорю с Уэллсом и Ноксом. Объясню, что это поможет защитить леди Далгат, и они должны поддержать меня, если кто-нибудь спросит. При необходимости я могу быть убедительным. Мы составим официальные на вид бумаги с подписью Винсента. Почти никто здесь не умеет читать, но если бумага будет выглядеть внушительно и если мы с Уэллсом и Ноксом подтвердим вашу историю, все поверят.

– Констебли? – пробормотал себе под нос Ройс.

Ему доводилось играть разные роли: лавочников, торговцев, солдат, сборщиков налогов. Однажды он даже изображал палача – эта роль ему особенно удалась. Но он и не предополагал, что когда-нибудь притворится королевским должностным лицом, следящим за соблюдением закона. Сама эта идея тревожила его, словно просьба отведать человечины.

– И это очень к месту, – заявил Фокс и раскинул руки, напоминая, где они находятся. Адриан и Ройс не поняли, и он объяснил: – Слово «констебль» появилось в имперские времена и обозначало офицера, отвечавшего за лошадей. Будто знак Новрона!

Ройс согласился с ним. Только он не был уверен в том, что именно предвещает этот знак.

Глава шестая Дом и спальня

Направляясь в одиночестве обратно в лощину Брекен, Адриан пришел к выводу: с деревней что-то не в порядке. Ощущение было призрачным и отстраненным, словно первое холодное дуновение, ничего конкретного, ничего, на что можно было бы указать пальцем, только общее ощущение неправильности. Увидев симпатичные ягоды у дороги, он вспомнил слова Ройса о том, что они ядовиты. Напал ли он на след – или просто ведет себя как Ройс? За последние два года Адриан неоднократно наблюдал Ройса, который вел себя как Ройс, и привык к его неповторимой смеси паранойи с цинизмом. Если кто-то предлагал помощь, это считалось оскорблением или уловкой. Если кто-то нуждался в помощи, это был обман или уловка. Почти все воспринималось как некая уловка, за исключением открытого использования, и Ройс почему-то называл его честностью.

Видеть в людях и в окружающем мире только худшее было ловушкой, в которую легко угодить. Адриан сражался вместе с солдатами, придерживавшимися схожей точки зрения. Эти люди считали зло и добродетель наивными, детскими понятиями. По их мнению, в убийстве не было ничего особенного; ты убивал, когда тебя принуждали к этому обстоятельства.

Ужасная жизнь. Что хорошего в мире, зачем жить, если щедрость и доброта – лишь мифы?

Подобно всем остальным, Ройс видел то, что хотел видеть. Адриан хотел видеть доброту и верил, что ему от этого только лучше.

Кто откажется от мира, в котором больше света?

Адриан ехал вдоль невысокой стены, которая скорее украшала, чем защищала один из многочисленных каменных фермерских домов. Фермеры всегда строили из того, что подворачивалось под руку, а у подножия старых гор поля, наверное, напоминали каменоломни. Будучи сыном кузнеца, Адриан никогда не надрывал спину на пашне в Хинтиндаре, но знал многих, кто этим занимался. Они приходили к его отцу с искореженными плугами, разбитыми мотыгами и встревоженными лицами. Камни были не меньшим проклятием фермеров, чем погода.

«Хорошо растут только сорняки да камни» – эту поговорку часто повторяли в его родной деревне, когда весна одаривала их очередным урожаем того и другого. И с каждым годом стены вокруг полей становились все выше и длиннее. Когда-то Адриан боялся, что они его не выпустят.

Обратив внимание на стену, вдоль которой он ехал, он удивился ее незначительной высоте. На него вновь обрушилось ощущение неправильности: все в деревне казалось странным, неуместным. Не просто неуместным – искаженным.

Приблизившись к двум дубам, отмечавшим южную границу деревни, Адриан отметил, что они напоминают пару колонн при входе. Но эти колонны были покрыты темной корой и скрывались под кронами, что отбрасывали густую, раскидистую тень. Низина – лощина, – в которой расположилось поселение, казалась скоплением листьев в начале ущелья, где единственная дорога из внешнего мира входила в долину Далгат.

Из внешнего мира. Он уже думал о «здесь» и «снаружи», словно находился в ином месте, вдали от всего, вдали от нормы. Второй раз оказавшись в лощине Брекен, Адриан решил, что плющ был не просто симпатичным украшением, а скрывавшим все под собой одеялом. Стук копыт Танцорки по камням эхом отдавался в низине.

Все возвращается эхом. Звуки отражались от стен ущелья. Даже звук не может выбраться.

Оказавшись возле шаткой лачуги пастора Пейна, Адриан увидел старика: тот отрывал расшатавшиеся доски и складывал их шаткой стопкой.

– Эй! – позвал Адриан. – Вы можете посоветовать постоялый двор? Я хочу снять комнату нам с Ройсом.

– В этой деревне ни одного нет. По крайней мере, ни одного, который я мог бы посоветовать. Лучше всего обратиться к Фассбиндеру.

– А кто он?

– Фассбиндер – мыловар, в прошлом году он потерял двоих сыновей. Первую ночь я провел у него, однако потом епископ Парнелл договорился об этом, – пастор показал на лачугу, – великолепном жилище. Он уверяет меня, будто весь край станет завидовать новой церкви.

Адриан представил Ройса за ужином с Фассбиндером и его женой. Его не обрадовала перспектива долгих вечеров в неуютном молчании.

– А как насчет таверны с комнатами?

– Есть еще «Колдуэллский дом», но, как я уже говорил, я бы не советовал там останавливаться.

– Почему? Там блохи?

– Хуже. Он стоит у реки, возле площади, на которой мы познакомились. – Пейн вытянул руку и ткнул костлявым пальцем в сторону центра деревни, где старые дубы и плющ росли особенно густо. – Обитель греха и пьянства.

– Значит, они продают пиво?

В ответ пастор раздраженно усмехнулся. Адриан принял это за подтверждение.

– Я не приближаюсь к реке. На той стороне нет Господа. Это дурная сторона.

– А что там?

Адриан вскинул голову. По дальнему краю деревни тянулся овраг, где, очевидно, и текла река. За крышами и фронтонами виднелись только деревья и склон холма.

– Ничего… ничего достойного внимания.

Обычно Адриан с трудом понимал священников – им всегда удавалось создавать впечатление отстраненной осведомленности, которое весьма мешало, если тебе требовалось оценить достоверность полученной информации.

– Фассбиндер живет там, – сообщил Пейн, показав на недавно засеянные поля к югу.

– Спасибо.

Адриан слез с лошади, решив пройти оставшуюся часть деревни пешком. Он полагал, что Танцорка оценит его намерение.

Солнце сияло в небесах, стоял очередной чудесный, теплый маранонский день, но людей на улицах было мало. Пара мальчишек и собака гоняли овец на лугу выше по ущелью, женщина набирала воду в главном колодце, но больше Адриан никого не видел. Две двери захлопнулись при его приближении, ставни почти на всех выходивших на улицу домах были закрыты.

Понадеявшись, что пастор за ним не следит, он свернул под горку, к реке.

В этот день работал деревенский рынок. Небольшой, продуваемый ветрами, с прилавками и тележками, с которых торговали солью, специями, изделиями из кожи, свечами, медными котелками и латунными пуговицами. Адриан без труда нашел «Колдуэллский дом». Здание стояло на углу «ЭТОЙ СТОРОНЫ» и «ТОЙ СТОРОНЫ». Указатель сбивал с толку, ведь это был перекресток пяти дорог, две из которых, правда, больше напоминали тропинки. Одна вела к уединенному дому, окруженному деревьями, а другая тянулась к тому, что, очевидно, являлось «Колдуэллским домом» и, вероятно, самым большим строением в деревне.

Здание было высоким, четырехэтажным, если считать три мансарды и пять фронтонов, явно достроенных позднее. Оно тоже было из плитняка и толстых брусьев. Плющ окутывал дом, придавая ему сходство с живым растением с дверями и двумя дымящими трубами. Вывеска у входа отсутствовала, однако дверь была открыта, а на крыльце сидели трое мужчин и курили длинные черные трубки. Они внимательно, без улыбки осмотрели Адриана.

– Прошу прощения, это таверна? – Никто не ответил, и он добавил: – Ну, знаете, гостиница, постоялый двор, трактир?

Молчаливые взгляды.

– Место, где люди могут снять комнату, чтобы переночевать?

Мужчины выпустили из трубок клубы дыма и ушли в дом.

Не желая отказываться от возможности выпить кружку доброго – или хотя бы приемлемого – пива, Адриан привязал Танцорку к столбику крыльца и потрепал лошадь по шее.

– Постой здесь, а я разузнаю, удастся ли добыть что-нибудь и для тебя.

Он обогнул перила и поднялся на крыльцо.

– Не обращай на них внимания, – раздался голос. Мгновение спустя из полумрака в глубине дома, сквозь обрамленный плющом дверной проем, вышла молодая женщина.

Рыжие волосы… копна рыжих волос.

Разделенные пробором посередине, пылающие пряди падали на обнаженные плечи женщины, спускаясь до пояса. Невысокая и опасно красивая, она была в платье, элегантном по фасону, но не по исполнению. Черный фетр, стянутый кожаной шнуровкой, приподнимал грудь, а рукава были из грубой шерсти. Боковые вставки – из замши, манжеты и подол – из сшитых вместе кусков мешковины. Лишенное изысканности, лоскутное платье выглядело смелой попыткой нищенки подражать гардеробу благородной дамы. Однако в отличие от целомудренного аристократического одеяния это творение из шерсти и кожи жадно стискивало женское тело, натягивая неровные стежки.

– Не обращать? – переспросил Адриан, пытаясь смотреть ей в лицо, хотя, с учетом приветливой улыбки женщины, эта альтернатива была не столь уж неприятной.

– Нет. – Она подняла руки, собрала волосы и откинула за спину, словно сеть. – Ты один из тех, кто помешал вывалять пастора в перьях, верно? – Женщина не стала дожидаться ответа. – Кое-кто затаил на вас обиду.

– Но не ты?

– Меня там не было. Я только слышала об этом. В маленьких деревнях слухи разносятся быстро. Тебя мучает жажда?

– Да, но сейчас я ищу комнату и стойло для лошади. Так это таверна?

– «Колдуэллский дом» может быть чем угодно, по твоему желанию.

Она подмигнула. Ее возраст было трудно определить. Платье свидетельствовало о молодости, но уверенный тон заставил Адриана подумать, что она на пару лет старше него.

– Ты здесь… работаешь?

– Что? Шлюхой?

В ее голосе не слышалось обиды, и она не сделала ударения на слове «шлюха». Просто небрежный вопрос, словно они обсуждали лимонад или засуху.

Адриан действительно думал о проститутках, но после ответа женщины решил отступить.

– Наверное, прислугой?

Это тоже могло быть оскорблением. Вдруг она хозяйка заведения, как Гвен?

– Я артист. – Женщина подпрыгнула, вскинув руки, и элегантно закружилась в вихре развевающихся юбок. – Меня зовут Додж. – Она дернула себя за волосы. – Скарлетт Додж. Фантазия у матушки была как у восьмилетней девчонки с пятнистым щенком.

Он усмехнулся:

– Приятно познакомиться, Пятныш. Я Адриан.

– Взаимно. – Она сделала изящный реверанс. – Значит, ты с севера?

– Только что из Меленгара.

Ее глаза засияли, улыбка стала еще более соблазнительной.

– Подумать только. Я из Уоррика. Точнее, из Колноры. Хотя ты уже наверняка догадался, что я не местная, по моей изысканной манере выражаться. – Она хихикнула. – И моей чудесной коже, – Додж вытянула покрытую веснушками руку и потерла ее, – что цветом напоминает брюхо дохлой рыбы в знойный день. – Она снова закружилась, повернулась к нему спиной, но выставила назад ладонь с приглашающе согнутым пальцем. – Идем, Адриан из Меленгара. Я позволю тебе угостить меня выпивкой, и мы сможем усладить слух друг друга рассказами о наших приключениях в чужеземных странах.

Адриан оглянулся на Танцорку:

– Я скоро. Обещаю.

Внутри «Колдуэллский дом» оказался именно таким, как надеялся Адриан. Над головой тянулись тяжелые отесанные балки, с них свисала люстра из колеса телеги. Повсюду были оловянные кружки, удочки, забытые куртки, мешки, связки чеснока и – кое-где – паутина. На центральном столбе кто-то вырезал инициалы: «В. А.». Другие инициалы, слова и царапины украшали шесть круглых столов и изогнутую стойку, за которой высились три бочки; на одной было написано «ПИВО», на другой – «ЭЛЬ», на третьей – «ВИСКИ». «РЫБА – ХОРОШО, НО ДЖИЛЛ – ЛУЧШЕ», – гласила надпись на доске.

В главном зале было девять посетителей. Трое мужчин с крыльца переместились в бар, еще четверо сидели за столом в центре, а двое стояли у дальней стены, с пивными кружками в руках. Один помахал Скарлетт, и та улыбнулась.

– Эй, Бретт, когда ты вернулся?

– Сегодня утром, – ответил Бретт. Его собеседник прислонился спиной к столбу с инициалами и уперся в него согнутой ногой.

Скарлетт подбежала к Бретту и обняла его – вежливо, по-дружески. Без поцелуев. У Бретта были черные волосы и темные глаза уроженца Маранона, так что он не мог приходиться ей братом. Однако не выглядел ни мужем, ни любовником. Это было хорошо. Адриан узнал в мужчинах за столом Бычью Шею и компанию. Это было плохо. Они сидели, ссутулившись над кружками, положив локти на стол и сдвинув головы. К счастью, ни один не посмотрел на Адриана, а тот, в свою очередь, старался не глядеть на них. Словно лишившаяся рулевого лодка, Адриан медленно дрейфовал в сторону бара, за которым мужчина с короткой бородкой и закатанными рукавами вытирал руки полотенцем. Похоже, он тоже не заметил Адриана, потому что, как и остальные, смотрел на Скарлетт.

– Выпей с нами, – проворковала она Бретту.

Ее не-брат покачал головой:

– Мне нужно разгрузить телегу, милая.

Скарлетт игриво толкнула его и надулась.

– А как насчет тебя, Ларманд? – спросила она мужчину у столба.

– Прости, Додж, но Бретту нужна грубая сила. – Он согнул руку, демонстрируя мускулы.

– Тогда при чем здесь ты? – При этих словах посетители засмеялись. – Ну, как знаешь.

Она упорхнула к Адриану и встала перед мужчиной за стойкой. Положив руку Адриану на плечо, сказала:

– Вэг, он возьмет два виски и две пены.

– Точно?

– Да, – кивнул Адриан. – Почему нет?

– Джилл! – крикнул мужчина с полотенцем, и в дверном проеме возник мальчик. – Принеси Скарлетт бутылку из погреба.

Адриан озадаченно показал на бочку с надписью «ВИСКИ».

– Я решила, что ты не какой-то жадный ублюдок, – объяснила Скарлетт. Джилл спустился по лестнице слева от них и открыл маленькую дверцу висевшим на шее ключом. – Вэг знает, что мне нравится.

Пока Джилл бегал за бутылкой, Вэг зажал в руке две оловянные кружки и подставил под кран пивной бочки.

– Вагнер Дрейтон, – представился он и протянул свободную руку.

– Адриан Блэкуотер.

Адриан ответил на рукопожатие и в награду получил пиво.

Лишь поистине великодушная или отчаявшаяся женщина сочла бы Вагнера привлекательным. Его лицо испещряли бесчисленные оспины и глубокие морщины. Последние пересекали лоб и бороздили щеки. Борода скорее всего была попыткой прикрыться. Короткая, но клочковатая и неприглядная. Вагнер улыбался.

Скарлетт пододвинула к стойке два деревянных барных стула с высокой спинкой.

– Пожалей свои ножищи.

Она похлопала по одному стулу и запрыгнула на соседний, устроив пятки на подножке, тянувшейся вдоль основания стойки.

Адриан снял спадон и поставил рядом с собой. Сел и поднял кружку:

– За приятное знакомство!

Скарлетт ударила по его кружке с такой силой, что полетела пена.

Пиво оказалось хорошим – добрым, насыщенным и невыдохшимся.

– Так чем ты занимаешься, Скарлетт? – спросил Адриан, надеясь узнать больше об этой женщине, которая с легкостью раздавала объятия, одевалась, словно принцесса-оборванка, и требовала только лучший виски.

– Я же сказала. Я артист.

– Покажи ему, – предложил Вагнер, взял три стеклянных стопки и кинул ей.

Скарлетт с легкостью поймала их и принялась жонглировать, подкидывая стопки все выше и выше. Она встала, переместилась на открытое пространство и начала ловить стопки за спиной. Продолжая жонглировать, на мгновение коснулась каждой стопкой лба, а затем – Адриан не понял, что произошло – у нее в руках осталось всего две стопки. Потом одна. Она вернулась к своему стулу, и последняя стопка будто растворилась в воздухе.

– Впечатляет. – Он зааплодировал.

– Спасибо.

Скарлетт поклонилась и запрыгнула на стул.

Джилл вернулся с темной бутылкой, на ходу отряхивая с нее солому. Мальчик вручил бутылку Вагнеру.

– Стаканы, дорогая. – Вагнер улыбнулся Скарлетт, а та протянула руку к голове Адриана и вытащила стопку из-за его уха. Поставила на стойку и потянулась за другой. К тому моменту как она извлекла третью стопку, Вагнер уже наполнил первые две янтарной жидкостью.

– Один из лучших ржаных виски во всем Мараноне, – сообщил он, закрывая бутылку пробкой.

Скарлетт подняла свой стакан и понюхала. Мечтательно закрыла глаза и соблазнительно улыбнулась.

– Обожаю его.

– Вот почему я храню виски под замком в погребе. – Вагнер ткнул в нее пальцем и одновременно постучал себя по носу.

– За что выпьем теперь? – спросила Скарлетт.

– За жонглирующих любительниц виски, – предложил Адриан.

Она ухмыльнулась, и они чокнулись, на сей раз аккуратнее. Скарлетт одним глотком опустошила стакан. Адриан последовал ее примеру.

– Должен признать, я не ожидал столь теплого приема после того, как мы с моим другом вмешались в ваши дела.

– А где твой друг?

– Скоро подойдет. Послал меня вперед найти комнату. Кстати, о комнате. Вагнер?

– Да, сэр? – Уродливые губы буфетчика растянулись в ослепительной улыбке.

– Могу я снять комнату с двумя кроватями и стойло для моей лошади?

– Разумеется. Лошадь стоит перед крыльцом, верно?

– Ага.

– Джилл! – крикнул Вагнер. Мальчик мгновенно возник рядом, и Адриан начал понимать, почему Джилл – лучший. – Позаботься о его лошади.

– Скажи, мы с моим напарником – единственные новые люди в деревне? К вам никто больше не приезжал? – обратился Адриан к Вагнеру.

– Вряд ли, – ответил тот. – А что? У тебя здесь встреча с кем-то?

– У меня? Нет. Просто поддерживаю беседу. И раз уж я об этом вспомнил, в чем проблема с пастором Пейном? Что он натворил, чтобы заслужить смолу?

Вагнер покачал головой:

– Ничего. Дело не в нем – а в том, что он пытается нам всучить. Мы не нуждаемся в церкви Нифрона.

Скрестив ноги, Скарлетт вежливо улыбнулась:

– У Далгата свои старинные традиции, еще с имперских дней. До сих пор церковь нами не интересовалась. Орден монахов Марибора был основан в Пустоши Брекен.

– Подожди, – с недоумением остановил ее Адриан. Виски ударил ему в голову сильнее, чем он ожидал. – Я думал, это лощина Брекен.

– Так и есть, – кивнул Вагнер и показал куда-то за барную стойку, словно он мог определить направление. Алкоголь на пустой желудок, вместе с извилистыми деревенскими дорожками, окончательно сбили Адриана с толку. – Пустошь Брекен – это старый монастырь на холме, сразу за деревней.

– Да, Пейн упоминал какой-то монастырь, но не слишком лестно о нем отзывался.

– На севере два ордена терпят друг друга, но здесь… – Скарлетт покачала головой. – Как и сказал Вэг, мы не собираемся покупать то, что они всучивают.

– А именно? – поинтересовался Адриан.

Она презрительно махнула рукой:

– Чушь насчет Новрона и его наследников. Дай им волю, и мы вернемся к империи, и все будут кланяться одному человеку. Нам нравится нынешнее положение вещей. Особенно сейчас, когда править будет леди Далгат. Не пойми меня неправильно, старик граф был неплохим человеком. Но леди Далгат – особенная.

Скарлетт протянула стопку, и Вагнер наполнил ее.

– За пределами нашего уголка Элана все меняется, – продолжила она. – Но здесь люди привязаны к своим традициям. Ходят слухи, что другие провинции Маранона переметнулись от монархистов к имперцам. Совсем недавно это сделал Суонвик.

Адриан кивнул, и комната перед его глазами поплыла. Он посмотрел на свою кружку и увидел, что пиво почти не тронуто. Он действительно давно ничего не ел, но весил не настолько мало, чтобы одна-единственная стопка…

И я потею. Что-то не так.

Адриан оглядел комнату и заметил, что четверо мужчин поднялись из-за стола. Те двое, что спешили разгрузить телегу, переместились к двери, но не торопились уходить. Они уже смотрели не на Скарлетт, а на него.

– Что ты подсыпала в выпивку? – тихо спросил он.

– Не волнуйся, – ответила она. – Ты не умрешь, но мы собираемся закончить то, чему ты помешал. Вот только на сей раз тебя вымажут смолой и вываляют в перьях вместе с ублюдком Пейном. Когда увидишь епископа Парнелла, передай ему, что нам не нужна церковь Нифрона, и всех, кого он сюда пришлет, ждет такой же прием.

Адриан вскочил и обнажил мечи, но комната кружилась, руки отказывались подчиняться, ладони онемели.

Может, она угостила меня азалиями?

Бычья Шея ринулся к нему, и Адриан дико взмахнул мечом.

– Оставьте его, – велела Скарлетт. – Скоро он отключится.

Адриана охватил гнев, но годы тренировок помогли с ним справиться. Он пытался думать, однако мысли кружились вместе с комнатой, и время было на исходе. Он хотел попытаться добежать до лошади, но Джилл наверняка увел Танцорку. Мальчишка уже вернулся, а Бретт с Лармандом охраняли дверь.

Выхода нет.

Яд действовал, и поле зрения Адриана сужалось. Он покачивался, стараясь не упасть.

Что скажет Ройс, когда узнает? Что он сделает?

Адриан сочувственно покосился на Скарлетт. Она не желала причинить ему серьезного вреда: просто хотела, чтобы он уехал. Но Ройс – другое дело, и Скарлетт понятия не имела, на что он способен. От этой отрезвляющей мысли его сознание на мгновение прояснилось, и он снова увидел надпись:

«РЫБА – ХОРОШО, НО ДЖИЛЛ – ЛУЧШЕ».

Мальчик стоял возле лестницы в погреб и наблюдал за ним, как и все остальные, дожидаясь, пока он упадет. Адриан бросил мечи. Сейчас они ему не помогут: сейчас ему поможет только Джилл. Шатаясь, Адриан схватил паренька. Услышал крики за спиной, но они его не интересовали. Он сосредоточился на одной вещи: ключе, что висел на шее Джилла. Адриан дернул, и цепочка порвалась, причинив мальчишке боль. Наверное, он вскрикнул, но Адриан не мог об этом тревожиться. В глазах у него потемнело, и он почти скатился по ступенькам. К счастью, Джилл не потрудился запереть дверь погреба. Адриан ввалился в комнатушку, забитую снопами соломы, захлопнул дверь и трясущимися руками попытался вставить ключ в замок. Если только ему удастся запереться внутри, он…

Рыба – хорошо, но Джилл – лучше всех, отдохни, и ждет тебя успех.

Слова бессмысленно перекатывались у него в голове. Потом начали путаться.

Рыба ждет тебя, но Джилл… отдохни лучше всех, успех.

Пот с Адриана катился градом, он лег на прохладный каменный пол и прижался к нему лицом.

Рыба Джилл… отдохни лучше всех… ждет тебя… как хорошо…

Ройс изучал замок Далгат. Никто не подвергал сомнению его право здесь находиться; никто даже не заметил, как он осматривал ворота, окна и стены. Отсутствие стражи наводило на печальные мысли, как и сам замок. Грубо отесанные камни не были скреплены известковым раствором; их покрывал лишайник, мох и плющ. Это место буквально смердело старостью. Одна из башен в южном углу обрушилась, но никто не потрудился восстановить ее. Она так и осталась лежать грудой камней, о которой все позабыли, судя по толстым корням выросших на ней деревьев.

Заброшенное место. Эти слова не выходили у Ройса из головы, пока он кружил по замку. Красивое.

Большинство людей вряд ли согласились бы с ним – и уж точно не Адриан. Однако Ройс видел красоту в открытой всем ветрам скале и вечной битве, которую она вела с морем. Обнаженный, но сильный, мыс дерзко отказывался сдаваться, и Ройсу это нравилось. Он понятия не имел, зачем кому-то пришло в голову построить тут замок. В стратегическом смысле он бесполезен. Вокруг на многие мили не было ничего значимого; Далгату нечего было защищать.

Вдоль берега проходили морские пути, однако замок Далгат располагался ближе к материковой части Маранона, чем печально известная Цель Манна, где погибали корабли. Ее назвали в честь капитана Сайласа Манна, который обнаружил опасный риф, наскочив на него и отправившись на дно со всей командой. Согласно более распространенной и красивой легенде, название возникло благодаря молитвам тонущих моряков, спрашивавших Марибора о жизненном предназначении. Вероломная, опасная преграда защищала побережье, и в замке не было нужды. Еще одна причина, делавшая его бессмысленным.

Каменный пик, на котором стоял замок, – почти вертикальная базальтовая глыба – идеально подходил для оборонительных целей, однако замку Далгат в том не было никакой выгоды. Ворота в передней стене больше напоминали садовую калитку. Из простой древесины с железными скобами, высотой не более десяти футов. Их мог перелезть любой мальчишка с ящиком для фруктов. Впрочем, этой теории вряд ли грозила проверка, поскольку ворота никогда не закрывали, не говоря уже о том, чтобы запереть их.

Тем лучше, решил Ройс, с учетом того, что ни одна из башен не предназначалась для обороны. В замке Далгат отсутствовали бойницы, барбаканы[2] и куртины[3], и не было ни одной «дыры-убийцы»[4]. Даже зубчатые укрепления выглядели так, словно их возвели для красоты, а не для защиты. Либо строители не думали про оборону – что странно, если вспомнить, на какой уединенный насест они взгромоздили замок, – либо ничего не знали о крепостях.

Когда солнце утонуло в море, Ройс целеустремленно зашагал вдоль парапета, воображая себя убийцей, заключившим контракт на жизнь графини. В некотором смысле он жалел, что это не так. Это была бы простейшая работа. Сторожка отсутствует, ворота нараспашку – и почти ни одного стражника. Охранники крошечного поместья Хемли – Ральф и Мистер Хиппл – казались более серьезной и компетентной стражей. Солнце зашло, но двор замка остался темным. Никто не попытался зажечь лампу или факел. И плющ! Старые укоренившиеся побеги были повсюду, и толстые стебли служили отличной лестницей.

Ройс без малейшего труда добрался до башни и проник через открытое окно – он с трудом сдержал смех – в спальню леди Далгат. Стены комнаты покрывали темные дубовые панели, здесь был небольшой очаг и роскошная кровать с красным бархатным балдахином и шелковыми простынями. Четыре отдельных гардероба, туалетный столик, умывальный столик, три сундука из дерева и латуни, вращающееся зеркало в полный рост, усыпанный ракушками стол, полки с книгами, портрет пожилого мужчины в черно-зеленом костюме, два кресла (одно – с мягкой скамеечкой) и толстые свечи, на три четверти оплывшие.

Графини в комнате не было. Ройс и не ожидал увидеть ее. Если бы это было настоящее задание, он бы дождался ночи и проскользнул бы сюда, когда она спала. Потом, зажав ей рот ладонью – чтобы не дергалась и не кричала, – перерезал бы графине горло. Красные покрывала скрыли бы кровь. Осталось бы темное пятно, но его вполне можно было бы принять за пролитую воду. Он укрыл бы графиню до подбородка, чтобы спрятать рану.

Когда Ройс не хотел оставить особенное послание, он предпочитал аккуратность. Он бы смыл кровь в умывальнике, если бы запачкался, что редко, но случалось. Приведя все в порядок, незамеченным спустился бы по плющу, прошел бы по пустынному парапету и вышел бы через никем не охраняемые, всегда распахнутые ворота.

Чудо, что она до сих пор жива.

Услышав шаги, Ройс скользнул между двумя гардеробами. Дверь в комнату открылась, и вошла Ниса Далгат, прикрывая огонек свечи ладонью. Она поставила свечу, закрыла дверь и остановилась. Топнула левой ногой, крутанулась, словно детский волчок.

– Что вы здесь делаете? – спросила она, но не глядя на него, а изучая комнату.

Ройс помедлил. Он всегда умел прятаться. В темноте никто его не увидел бы. Единственным источником света в комнате была свеча, которая вряд ли могла его выдать. Ройса также удивил тон графини. Слишком расслабленный, слишком спокойный. Обнаружив его в своих личных покоях, избалованная девчонка закатила бы истерику, как Мистер Хиппл. Разумеется, ее вопрос не звучал равнодушно: в нем слышалось раздражение.

Секунду царило молчание. Графиня выдохнула и скрестила руки, словно это что-то значило. Перенесла вес сначала на левое бедро, затем на правое.

– Вы собираетесь отвечать?

Теперь она смотрела прямо на него, нахмурившись.

Как ей удается меня видеть?

Не было смысла притворяться, будто его здесь нет.

– Свою работу, – сказал Ройс.

– Ваша работа заставила вас прокрасться в мою спальню?

– Я не ожидал застать вас.

– Где же еще мне находиться ночью?

– Я…

– И зачем вообще вы здесь? Вы копались в моей одежде?

Она снова крутанулась на левой пятке, шагнула к гардеробу и распахнула дверцы, заставив Ройса отступить.

– С чего мне копаться в вашей одежде?

– Не имею понятия. Но больше тут ничего нет, так что чем же еще вы могли заниматься в моей комнате?

– Меня наняли, чтобы установить, каким способом вас может попытаться убить профессионал.

– Полагаете, спрятаться в моем гардеробе – хорошая тактика?

– Я не прятался в вашем гардеробе.

– Очень на это надеюсь. – Леди Далгат захлопнула дверцы.

Странная девица.

Аристократы всегда были странными. Они не могли вести себя как нормальные люди. Раньше Ройс верил, что они принадлежат к другому виду и действительно отличаются от людей благодаря голубой крови, о которой вечно твердят. Они кичились своим превосходством, однако факты всегда убеждали Ройса в обратном. Аристократы были лишены инстинкта самосохранения, свойственного любому живому существу. Считая себя особенными, они не замечали опасностей и удивлялись, когда это приводило к катастрофе. Леди Далгат являла собой блистательный пример.

На мгновение Ройс было подумал, что у нее все-таки есть зачатки разума: она взяла свечу. Он ждал, что графиня убежит, но она подняла свечу и подошла ближе.

– Снимите капюшон, – велела она.

– Не начинайте снова. И сразу скажу: в вашей темнице меня не будет.

Ее глаза сузились, губы изогнулись в улыбке – не приветливой, а насмешливой и любопытной.

– Вы так уверены в себе. Ваша проблема в том, что вы просто не можете представить, будто молодая женщина способна представлять угрозу. – Она опустила свечу, смирившись – как Ройс надеялся – с тем, что капюшон не сдвинется с места. – Мне очень хорошо знаком этот вид заносчивости. Полагаться на свое превосходство весьма опасно.

– Когда меня наняли, я удивился, с чего кому-то понадобилось вас убивать. Теперь я понял. По правде сказать, странно, что желающие не выстроились в очередь.

Леди Далгат рассмеялась, едва не задув свечу. Подошла к одному из столов и поставила ее.

– Я не шучу, – продолжил Ройс. – Хорошие новости – по крайней мере, для меня – заключаются в том, что мне не нужно защитить вас, найти убийцу или хотя бы выяснить, кто его нанял. Это дело Нокса. Учитывая, какая в замке охрана и – как я уже говорил – тот факт, что это может быть кто угодно, шерифу я не завидую. Он обречен на провал. Если еще этого не сделали, позаботьтесь о последней воле и завещании, и как можно скорее. Так другим хотя бы не придется убирать за вами.

– Интересно, кто ваши родители, – произнесла леди Далгат.

– Что?

– Ваши родители. Кто они?

– Ненависть и разочарование. А ваши?

Она улыбнулась ему все той же невозмутимой улыбкой, словно находила его забавным.

– Знаете, – заявил Ройс, – большинство молодых леди испугались бы до смерти, обнаружив в своей комнате кого-то вроде меня.

– Знаете, большинство людей испугались бы до смерти, если бы их поймали без приглашения в комнате графини, однако… – Она шагнула вперед. – Вы ведь не человек, верно?

Ройс отшатнулся. Он сам не знал, почему. Перед ним стояла невысокая, стройная, изящная женщина. И хотя ее платье с высоким воротником и длинными рукавами не было откровенным, оно подчеркивало женственную хрупкость графини.

– Ваш напарник знает? – спросила она.

– О чем?

– Кто вы такой.

– А кто я?

Она снова улыбнулась.

– Это что, игра в догадки? – раздраженно спросил Ройс.

– Я только… – Графиня замолчала, ее глаза расширились. – Вы не знаете. – Она сложила руки и коснулась кончиками пальцев улыбающихся губ. – Вы понятия не имеете, верно? – Оглядев его с ног до головы, она кивнула. – Вы хорошо это скрываете, и вы молоды. Первый век, я права?

– Вы очень странная девушка.

– А как насчет вас? – Она хихикнула, и в этом звуке было что-то пугающее. – Ни один человек не смог бы поймать бутылочку с краской, которую кинул Шервуд. Вы ее даже не видели. Вы ее услышали. И скорость, которую продемонстрировали, недоступна простому человеку. – Графиня повернулась и задула свечу. – Я едва вижу вас, однако вы без труда видите меня. Проникающего в окно звездного света достаточно, чтобы вы смогли различить цвет моих глаз.

Это был не вопрос, и она говорила уверенно.

– Холод и жара почти не тревожат вас в отличие от вашего друга, однако лед, снег и корабли… Ах, корабли! Вы никогда не выходите в море.

Ройс радовался погашенной свече, но не был уверен, что графиня его не видит. Казалось, она видит его слишком хорошо, и он не знал, в чем причина.

– Нет, господин Ройс Мельборн, ненависть и разочарование не были вашими родителями, – заметила леди Далгат, и в свете звезд, озарявшем ее бледное лицо, он действительно мог различить, что у нее карие глаза. – По крайней мере один из ваших родителей был тем, кого люди называют эльфами. Я думаю, вам сле…

Глава седьмая Игра в «десять пальцев»

Ройс никогда не любил этикет. Явиться незваным в спальню леди Далгат было невежливо; уйти, не дослушав ее слов, – еще хуже. Лишь на полпути к лощине Брекен он задумался, почему вообще так поступил.

Она его потрясла. Это было единственное объяснение. Вздорная благородная девчонка так напугала его, что он сбежал. Сбежал. Его обратила в бегство молодая женщина со странными взглядами на жизнь. Пока он возвращался в деревню, у него в голове крутилось одно слово: Невозможно. Иногда к нему добавлялся цветистый эпитет или комментарий: Эта сучка спятила. Но по большей части Ройс скрипел зубами, тяжело дышал через нос и стискивал в кулаках поводья, заставляя кожу жалобно скрипеть. Единственным утешением было то, что Адриан не слышал заявления леди Далгат.

По крайней мере один из ваших родителей был тем, кого люди называют эльфами.

К эльфам относились как к тараканам, болотной тине или хлебной плесени. Когда-то, очень давно, они были рабами Первой империи. После ее падения эльфы освободились, но идти им было некуда. С тех пор рабы, превратившиеся в попрошаек, селились в худших городских районах. Безмозглые, словно привлеченные огнем мотыльки, они ютились в выгребных ямах, тянули руки и выклянчивали объедки. И каждый день целовали грязные ноги тех, кто на них плевал.

Ройс ошибся во время того ночного спора, кто хуже, гномы или собаки. Вне всяких сомнений, ему следовало упомянуть эльфов. Просто они находились так низко в его списке, что обычно он про них не вспоминал.

Я едва вижу вас, однако вы без труда видите меня. Проникающего в окно звездного света достаточно, чтобы вы смогли различить цвет моих глаз.

Она была права, хотя не знала этого. Строителям ведомы лучшие способы разрушить здание, а Ройс гордился своим умением разбивать фальшь. Он насквозь видел обман, лесть и фальшивые улыбки. Мыслил логически, и когда что-то не сходилось, знал: в основании кроются песчинки лжи. Но на сей раз все имело смысл, все сходилось. Просто он не хотел признавать истину.

Ройс не помнил своих родителей. Ему сказали, что его бросили младенцем в сточной канаве Ратибора. Другие дети издевались над ним, дразнили эльфом. Он был маленьким и тощим и, без сомнения, обездоленным. В детстве он им верил. Когда повзрослел, понял, что дети ошибались. Эльф – самая презрительная кличка, которую они смогли придумать.

За прошедшие с тех пор десятилетия Ройс повидал столько бесчеловечности, что смирился с тем, что его бросили, как с чем-то обычным, еще одним элементом в закономерном порядке вещей. Вопрос был не в том, как могла мать бросить меня в сточной канаве, а в том, почему не всех детей бросают в грязи? Просто кому-то везло. Его представление о жизни основывалось на вере в жестокость мира, но, сбежав из спальни леди Далгат, он почувствовал, что эта вера пошатнулась. Если она права, это многое объясняет. Ройс по-прежнему не сомневался в бессердечности жизни, однако, может, жестокость распределялась более закономерно. Его бросили не потому, что мир жесток; его бросили потому, что он эльф.

Когда он добрался до лачуги Пейна, священник уловил его настроение и не стал приглашать вора к себе, а вместо этого направил его в «Колдуэллский дом», добавив, что пытался предостеречь Адриана, однако тот все равно туда пошел.

Следуя указаниям Пейна, Ройс отыскал нужный дом, однако не увидел вывески, лишь увитое плющом крыльцо. Возле открытой двери стояли трое мужчин и смотрели, как он спешивается.

– Это «Колдуэллский дом»?

Они проигнорировали его вопрос.

Ройс запрыгнул через перила на крыльцо, и мужчины разбежались.

– Не обращай на них внимания, – произнесла молодая женщина, выходя из темных глубин покрытого плющом дома.

Ройс повернулся к ней, и лицо под копной рыжих волос смертельно побледнело. Глаза и рот женщины широко распахнулись, она взмахнула руками, словно маленькими белыми флагами.

– Чтоб меня! – воскликнула она.

– Нет, спасибо, – ответил Ройс. – Я не в настроении, а ты не в моем вкусе.

Женщина попятилась, спотыкаясь. Реакция ее была странной, но ужас в глазах насторожил Ройса, и он остановился. Ройс помнил ее по дням в «Черном алмазе», пусть только лицо. Ее звали Шпат, и она была вором низшего сорта, рядовым армии «Алмаза», трудившимся в команде в одном из не самых благоприятных районов Колноры. Ройс помнил, что она работала вместе с парнем по прозвищу Блеск, который привлекал толпу фокусами и жонглированием. Разумеется, истинная ловкость рук демонстрировалась за сценой.

Неудивительно, что она испугалась, если вспомнить небольшую войну, которую он объявил гильдии пару лет назад, однако страх на ее лице был свежим. Ройс ожидал удивления, даже ужаса, но Шпат выглядела так, словно ожидала его визита. Она буквально излучала чувство вины, и Ройс последовал за ней в таверну.

Адриан…

Быстро оглядевшись, Ройс не увидел напарника. Возможно, тот удалился в комнату, которую снял для них, но это казалось маловероятным, учитывая наличие бара. Адриану следовало бы сидеть с кружкой и заигрывать с симпатичной…

– Где он? – спросил Ройс.

Шпат продолжала пятиться, но медленно. Сообразительная. Всем известно, что от хищника нельзя бежать, это спровоцирует нападение.

Ройс насчитал в баре еще восемь человек. Знакомая четверка, желавшая вывалять пастора в перьях, сидела за столом, изо всех сил стараясь казаться невидимой, но бросая встревоженные взгляды в его сторону. Еще двое прислонились к столбу, наблюдая. Буфетчик и мальчишка, который, очевидно, работал в таверне, тоже проявляли откровенный интерес.

– Я не знала, что это ты. Клянусь Марибором, я понятия не имела. Если бы знала…

– Продолжай, – сказал Ройс, следуя за ней в зал. – Если бы ты знала… что?

Она поняла свою ошибку и закрыла рот.

– Додж! – позвал один из мужчин у столба.

Еще двое со скрипом отодвинули стулья от стола. Что-то пошло не так. Они поняли, что пьеса разыгрывается не по сценарию. Ройс метнулся вперед, зажал рыжие волосы в кулаке и дернул Шпат назад, подставив ей подножку. Мужчины за столом вскочили, стоявшие у столба двинулись к Ройсу.

– Стоять! – приказал он, прижимая лезвие Альверстоуна к шее женщины. – Все сядьте на место. Полагаю, она не единственная, кто может рассказать мне то, что я желаю знать. Если в ее шее появится дополнительная дыра, вы станете сговорчивее.

– Ах ты мелкий… – начал один из мужчин.

– Сядьте! – взвизгнула Шпат. – Он не блефует! Он это сделает!

Все замерли. Первым пошевелился Ройс. Он подтащил женщину за волосы к открытой двери, захлопнул ее и закрыл засов.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь никто не уйдет, пока мы не поболтаем.

Мужчины продолжали стоять.

– Сядьте, идиоты! Он не станет просить дважды! – крикнула Шпат.

Все сели.

– Вот и хорошо. – Ройс запрокинул голову женщины, чтобы заглянуть ей в лицо. – Раз уж ты так гордишься ловкостью своих рук, мы сыграем в «Десять пальцев».

Она заскулила.

– А, ты помнишь, как в нее играть. Это хорошо. Я не собирался объяснять правила. – Он подтащил ее к столу. – Шевелись, я не из терпеливых.

Шпат положила трясущуюся руку ладонью на стол.

– Растопырь пальцы. Ты ведь не хочешь случайно лишиться сразу двух?

– Что за… – начал мужчина в оранжевой тунике.

– Заткнись! – взвизгнула она. – Просто заткнись! И не двигайся. Пожалуйста, ради любви Марибора, не шевелитесь!

У нее в глазах были слезы, и неровный стол подрагивал. Ножки издавали неприятный, глухой стук: бух, бух, бух.

Ройс поставил острие Альверстоуна между мизинцем и безымянным пальцем на правой руке Додж.

– Первый вопрос: где Адриан?

– В погребе, вон там. – Зная правила, она показала головой.

Ройс поднял кинжал и опустил между безымянным пальцем и средним.

– Второй: он жив?

– Да, просто спит.

– Везучая, везучая леди.

Он поставил кинжал между средним и указательным пальцами, которые дрожали так сильно, что она могла порезаться. Это не составляло труда – Альверстоун был суровым клинком.

– Третий: почему он в погребе?

– Заперся, когда понял, что я отравила его.

– Отравила?

На мгновение Шпат перестала дышать. Когда вновь начала, ее дыхание больше напоминало всхлипы.

– Четвертый: почему он еще там?

– У него единственный ключ, а я была карманницей, не взломщиком. У меня нет навыков. Мы решили, что ты скоро появишься, и не хотели, чтобы ты застал нас за выбиванием двери. Но я не знала, что это будешь ты.

– Пятый: когда я тебя отпущу, ты сбежишь?

– Нет.

– Другую руку, – приказал Ройс, отодвигая первую. На столе осталось влажное пятно пота. Додж робко положила на него левую руку. Ройс поставил острие Альверстоуна рядом с ее мизинцем и повернул кинжал, чтобы тот впился в древесину.

– Шестой: почему нет?

– От тебя не убежишь.

– Хорошо играешь. – Ройс ухмыльнулся, потом внезапно застучал кинжалом, вгоняя острие между ее пальцами. Шпат содрогнулась, подпрыгнула, испуганно пискнула. Но ладонь на столе не сдвинулась.

– Седьмой: Адриану удалось снять комнату, прежде чем ты его отравила?

– Д-да.

Он вытащил кинжал из стола.

– Вставай, – велел он Шпат, позволяя ей подняться. – Я собираюсь открыть ту дверь. Пока я этим занимаюсь, ты объяснишь своим друзьям, почему им следует быть примерными мальчиками.

Ройс бесшумно пересек зал. На двери в погреб был примитивный двухштырьковый замок – он больше времени потратил на то, чтобы достать отмычки, чем на то, чтобы с ним справиться. Внутри Ройс увидел распростертого на полу Адриана.

– Скажи своим могучим друзьям отнести его в комнату.

Кивнув, Шпат жестом велела Бычьей Шее пошевеливаться.

– Да ладно, Додж, – возразил тот. – Этот парень тощий, как цыпленок.

– Делай, как он говорит, Брук, – строго ответила она.

– Нас восемь человек. Не понимаю, с чего мы должны ему подчиняться?

Шпат покосилась на Ройса.

– Прошу прощения, – сказала она, подошла к бару и схватила нож. Затем направилась к Бруку и молча вогнала лезвие ему в бедро. Он с криком согнулся, держась за ногу, и упал на пол, задев стул.

– А. Это. Ты. Понимаешь? – крикнула Шпат, склонившись над ним и тыча пальцем в нож в его бедре.

– Зачем ты это сделала? – спросил буфетчик.

– Очевидно, он ей нравится, – объяснил Ройс.

Шпат вытащила нож, распрямилась и смахнула тыльной стороной ладони слезы.

– Отнесите Адриана наверх. Сейчас же!

С грохотом попадали стулья: мужчины вскочили и ринулись в погреб.

Ройс присматривал за ними, пока они несли Адриана.

– И хорошенько укройте его, ребята.

– Да, ради Марибора, не причиняйте ему вреда. – Шпат положила нож на стол и снова вскинула руки. – Вихрь, клянусь, я не знала. Не видела, как вы приехали. Услышала, что двое парней помешали вымазать Пейна смолой, и решила, что церковь прислала громил, чтобы присматривали за ним. До меня доходили слухи о наемном убийце, но если бы я знала, что ты…

– Поздравляю с удачной игрой в «Десять пальцев». У тебя хорошо получается. Неудивительно, что все твои по-прежнему при тебе.

Ройс смотрел за процессией, которая без происшествий подняла Адриана по лестнице. Мужчины словно несли гроб на похоронах.

– Адриан обрадуется, что спас тебе жизнь, запершись в погребе, – сказал Ройс Шпат. – Он в этом отношении странный.

Глава восьмая Глаз бури

Кристофер Фокс повесил фонарь на латунный крюк в потолке конюшни. Разбуженные светом мухи состязались в глупости с мотыльками, атакуя стекло, огорченные невозможностью сгореть заживо. Нокс возражал против фонаря, но Кристофер не собирался вести дела в темноте.

Никто не счел бы достойной внимания беседу мажордома, главного шерифа, пастора Пейна и кузена короля в освещенной конюшне, даже поздно ночью. Но если бы их застали без света – где угодно, – это вызвало бы подозрения.

– Ну? Что вы думаете? – обратился Кристофер к мажордому Уэллсу.

Торберт Уэллс стоял, скрестив руки, его и без того длинное лицо вытянулось больше обычного.

– Мне по-прежнему не по себе.

– Какие еще гарантии вам нужны? – спросил Пейн. – За нами церковь, а перед вами – кузен короля.

– Все это кажется таким… я не знаю… странным, – ответил Уэллс.

– Все деяния церкви праведны. Мы судим, что хорошо, а что плохо, – заверил пастор.

Уэллс посмотрел на Пейна, с отвращением хмуря лоб.

– Не следует считать меня глупым лишь потому, что я родился в Далгате.

– Нет, разумеется, нет, но…

– Никто не считает вас глупым, – вмешался Кристофер. – В противном случае мы бы не стали привлекать вас. Но вы амбициозны. Скромному, довольному жизнью сыну рыбака не стать мажордомом замка. Мы ценим ваши достижения, однако в вас нет благородной крови, а значит, ваш потенциал исчерпан. Здесь, в Далгате, вы достигли потолка. Выше в этой заводи вам уже не подняться. Тут веками ничего не менялось – и не изменится, если продолжится род Далгатов.

Непрерывный стук, жужжание и шелест пикирующих на фонарь мух нервировали Кристофера, напоминая о более гнусных насекомых. Когда ему было шесть лет, на него напали два шмеля. Не ужалили, но заставили прятаться за розовым кустом. Он очень испугался. Наступила ночь, а Кристофер по-прежнему отказывался выходить, боясь, что шмели затаились в темноте. Когда брат наконец притащил его домой, отец избил Кристофера за трусость. Унижение и последовавшие насмешки подвигли его научиться владеть мечом и щитом. Он неплохо выступал на состязаниях при дворе, но от пчелиного жужжания у него по спине по-прежнему бежали мурашки.

Кристофер нервно покосился на фонарь.

Это мухи! сказал он себе, но скрестил руки, чтобы спрятать дрожь.

Не лучшее вступление к историческому моменту.

Он утешал себя тем, что эти мгновения запомнятся совершенно иначе. Многие важнейшие события имели место в неподобающей обстановке, однако воспоминания их корректировали. Действительно ли Новрон стоял на вершине знаменитого холма, бросая вызов летучим чудовищам? Действительно ли он впоследствии произнес убедительную речь о свободе и смелости? Обнял ли патриарх Гленморгана, и опустился ли наместник на колени, с готовностью принимая низший титул? Кристофер не верил, что борьба за власть может быть столь любезной.

Когда люди будут говорить о том, как безземельный Кристофер Фокс стал графом Далгат, никто не вспомнит, что все началось в конюшне. Этой ночи нет места в будущем. – Я был верен Бидлю, графу Далгат.

– Не сомневаюсь. Однако Бидль мертв. Вы считаете, будто Нисе Далгат придутся по ноге отцовские сапоги?

Уэллс вздохнул:

– Она меня не слушает… не слушает никого. Думает, что сама все знает.

– Если поддержите меня, Уэллс, вместе мы изменим Далгат, – посулил Кристофер. – Сделаем его могущественнее. Здесь таятся нетронутые богатства. Я введу налоги, созову армию, а Нокс будет тренировать солдат. Влияние церкви Нифрона возрастет. Она поможет расширить границы Далгата, и мне потребуются верные лорды. Вы получите собственный замок.

– Я не стану ее убивать, – заявил Уэллс.

– Никто вас и не просит.

– Вы понятия не имеете, что придумают эти убийцы. – Уэллс ткнул в Кристофера толстым пальцем. – Что, если они предложат подкупить мажордома, чтобы зарезать девчонку? Сразу говорю, я на это не соглашусь.

– Мы не станем требовать от вас этого.

Кристофер подозревал, что мажордома беспокоит опасность быть пойманным, а вовсе не пролитая кровь.

– Я им не доверяю, – заявил Нокс. Он прислонился к стойлу, скрестив руки.

Кристофер готов был заколоть шерифа. Они собрались здесь, чтобы уговорить Уэллса присоединиться к ним, и сейчас было не время высказывать сомнения. Придется все делать самому.

– Что ж, это естественно. Они головорезы, убийцы и воры. Если бы им можно было доверять, нам стоило бы встревожиться.

– Один из них, здоровяк, мне знаком, – не унимался шериф. – Я его уже видел. Не помню, где.

– И что?

Нокс нахмурился.

– Послушайте, сколько времени им потребуется?

Голос шерифа и его лицо источали неодобрение, однако это было привычное состояние для Нокса. Он был бандитом, солдатом с севера, которого нанял граф, желавший обзавестись суровым, беспристрастным шерифом. Нокс действительно оказался беспристрастным – ко всему, кроме денег. Он питал сильную страсть к золотым тенентам.

– Откуда мне знать? – сказал Кристофер. – Думаете, я постоянно занимаюсь подобными вещами?

– Будь я проклят, если знаю, чем вы занимаетесь.

– Вот в этом мы с вами и различаемся, – сообщил Кристофер. – Потому что я прекрасно знаю, чем именно занимаетесь вы, Нокс. Абсолютно ничем. Из вас шериф, как из солнечных часов.

Кристофер понятия не имел, что это означает, но его мать часто так говорила. Это все, что ты сделал за день, Крис? Из тебя подносчик дров, как из солнечных часов. Я попросила тебя упаковать мои платья. Из тебя лакей, как из солнечных часов.

Он так и не понял, что мать имела против солнечных часов. Они никому не причиняли неприятностей, были тихими, не путались под ногами и выполняли свою работу в любую погоду. Мать просто не видела их ценности. Что касалось отца, того не беспокоили солнечные часы – только собственный сын.

Кристофер сомневался, что Ноксу известны недостатки солнечных часов, однако шериф понял его. Недовольство на лице Нокса сменилось презрением, и он пробормотал что-то оскорбительное себе под нос, неразборчиво, но выразительно.

Этот человек был жестоким головорезом. В каждом главном шерифе есть немного бешенства, и сейчас Нокс проверял Кристофера. Либо тот заставит его смириться с уздой, либо они поменяются ролями. Требовалось показать Уэллсу, кто главный. Кроме того, Нокс чувствовал себя слишком расслабленно в присутствии Кристофера. Опасный бандит или нет, существовали нормы, границы, которые следовало поддерживать. Сейчас придется работать с дикарем, однако впоследствии Нокс вполне может оказаться оппортунистом, а амбициозные люди часто прибегают к глупостям вроде шантажа.

Брось ворону труп – и он захочет еще один, подумал Кристофер. Нокс похож на пчелу и должен знать свое место.

Он собрался с духом. Весело рассмеявшись, начал отворачиваться, затем стремительным движением прижал шерифа к воротцам – те, лязгнув, напугали Дерби – и обнажил меч.

Нокс наблюдал с отвисшей челюстью, как Кристофер просовывает острие меча под кожаный ворот гамбезона.

– Если только вы не собираетесь в скором будущем покинуть Далгат, я бы на вашем месте следил за своим языком. Я кузен короля. Возможно, это не слишком помогло мне в Мегане, но я все же могу убить вас и наплевать на последствия. Мы поняли друг друга?

Нокс помедлил. Он не был бы тем, кем считал его Кристофер, если бы не проявил характер. Однако шериф также не был дураком. Выждав несколько секунд, он кивнул.

– Вот и хорошо.

Кристофер убрал меч, с огромным удовольствием отметив небольшой разрез на кожаном вороте Нокса. Теперь этот разрез станет напоминанием им обоим.

Кристофер спрятал меч в ножны, делая вид, будто ничуть не встревожен, а его сердце не колотится как бешеное. Он сделал крупную ставку и выиграл. Не время демонстрировать озабоченность.

– Могу я задать вопрос? – спросил Уэллс.

Неуверенность в голосе мажордома обрадовала Кристофера. Он заявил о себе, и теперь к нему проявляли должное уважение.

– Разумеется, мажордом. Что вы хотите знать?

– Как насчет художника?

– Шервуда Стоу? А что?

– Они с леди Далгат встречаются каждое утро несколько месяцев, а у него… репутация, верно? Что, если этот Шервуд… ну, сами знаете…

Кристофер был заинтригован Уэллсом. Человек, пробившийся на пост мажордома, проявлял крайнюю щепетильность во множестве вопросов. Если бы епископ Парнелл не настаивал, что им нужен свой человек в замке, дабы замести следы, Кристофер никогда бы о нем не подумал.

– Чтобы родился ребенок, требуется девять месяцев, даже если он ее сами-знаете-что. Я терпелив, но не настолько.

– Однако будущие матери склонны к затворничеству. – Уэллс заламывал руки. – Они не выходят на улицу. Сидят в своих покоях под неусыпным надзором хлопотливых повитух. Это может помешать убийству. Если нанятые вами головорезы решат, что здесь неплохо, то не станут торопиться. Ведь вы оплачиваете им все расходы, верно?

– Я им ничего не оплачиваю, – заявил Кристофер. – Как только они сообщат нам то, что мы хотим знать, отправлю их в Манзант.

– Что? – вскинул голову Нокс. – Почему просто не убить их?

Кристофер усмехнулся:

– Убийство – пустая трата ресурсов. Амброуз Мур платит хорошие деньги за…

– Но живые люди болтают! – перебил шериф.

– Именно, – с ужасом согласился Уэллс. – А если с ними захочет поговорить король…

– Вы считаете, что Винсент отправится на соляной рудник, чтобы поболтать с двумя убийцами? – Терпение Кристофера подходило к концу, и он с трудом скрывал раздражение.

– Нет, – признал Уэллс, – но что, если он пошлет туда констеблей или они сбегут?

– Из Манзанта невозможно убежать, – ответил Кристофер.

– А констебли? Не уверен, что готов так рисковать, – скривившись, пробормотал Уэллс.

– Никто не станет беседовать с покойниками, – заявил Нокс. – Никогда.

– Послушайте. – Кристофер вздохнул. Он ненавидел глупцов и трусов – они не понимали, что достичь величия можно лишь смелыми шагами. – Я уже обо всем договорился.

Нокс напрягся.

– Так отмените договоренность. Нам нужны трупы, на которые можно свалить убийство, а не живые болтуны.

– Как мы объясним появление двух трупов до смерти Нисы? – спросил Кристофер. – Мертвецам нелегко совершить преступление. Или вы хотите сказать, что нужно убить ее первой? Тут есть свои проблемы. Во-первых, выполнив работу, они сразу захотят получить плату – которой у меня, кстати, нет. Во-вторых, не станут тут задерживаться. Придется выследить их и молиться, что они не успеют ничего никому сказать. А согласно моему плану, мы возьмем их, как только они обеспечат нас информацией. Никому не нужно знать, когда они попали в Манзант. Важно лишь то, что их арестовали и подвергли заслуженному наказанию еще до начала официального расследования. Кроме того, трупы разлагаются быстро, особенно в этом климате, а значит, вам придется убить их после смерти Нисы.

– Предоставьте мне решать, когда, где и как умрут эти двое. Я с этим справлюсь! – рявкнул Нокс.

Уэллс кивал.

– Я долгие годы наблюдал за Ноксом и доверяю ему в таких вопросах. Не буду спорить с вами, лорд Фокс, однако если мое мнение что-то для вас значит, я бы предпочел мертвых воров, а не запертых.

Кристофер провел рукой по лицу и снова вздохнул.

– Ладно, ладно, хорошо. Сделаем по-вашему.

– А Шервуд? – спросил Уэллс.

Кристофер успокаивающим жестом вскинул ладонь.

– Поверьте мне, у Стоу с Нисой не заладилось.

– Другие благородные дамы поддались…

– Дело не в том, что она благородна, а он – нет. Стоу человек, а она – Новрон знает кто, холодная, как иней на замерзшем озере. Так что он не делает успехов и вряд ли сделает. Но если вас это успокоит, я могу поразмыслить насчет Шервуда Бесконечного Холста и позаботиться о том, чтобы все устроилось лучшим образом.

Мажордом глубоко вздохнул, облизнул губы, переводя взгляд с одного на другого.

Настало время закинуть крючок.

– Понимаете, вы уже доказали свою значимость, а люди с подобным потенциалом способны на великие свершения. Итак, мажордом, что скажете? Вступите ли вы в наши ряды? Пожелаете ли возвыситься и расширить свои горизонты?

Кристофер пристально посмотрел на Уэллса. Как и все прочие. Взгляд мажордома заметался. Фокс положил ладонь на рукоять меча, ненавязчиво напоминая Уэллсу, что тот уже погряз слишком глубоко. Разумеется, это не соответствовало действительности. Пока это было лишь слово Кристофера против слова Уэллса, однако небольшое представление с Ноксом должно было дать плоды.

– Ну хорошо, – кивнул Уэллс. – Что именно мне полагается сделать?

– Пока ничего. Подождем, что скажут консультанты.

– А Шервуд?

Кристофер лишь улыбнулся.

Шервуд положил в рот бисквит. Придерживая его зубами, переместил картину в левую руку, а правой открыл дверь кабинета. Новое чудесное маранонское утро залило солнечными лучами пол, письменный стол и стену. В утреннем и вечернем освещении было что-то магическое. Шервуд любил рассветы и закаты. Если верить сказкам, именно в эти переходные мгновения, время, не принадлежавшее ни дню, ни ночи, распахивались двери между миром людей и миром волшебства. В эти зачарованные минуты происходили восхитительные и ужасные вещи. Шервуд спокойно относился к суевериям, мифам и легендам, однако признавал магию переходных моментов. Свет всегда казался более золотистым, заставляя предметы отбрасывать глубокие тени, и все вокруг расцвечивалось красками. Это утро должно было быть чудесным, но вместо чудес Шервуда ждал кошмар.

Он не сразу понял, что перед ним. Нечто странное, неестественно изломанное лежало на полу в середине комнаты. Как обычно, Шервуд пришел раньше. Неизменно пунктуальная леди Далгат прибудет только через полчаса. Он собирался закончить завтрак, разводя краски. Времени на подготовку было немного. Шервуд залежался в постели, страдая от легкого приступа депрессии. Его часто обуревали мрачные чувства. Обычно они быстро рассеивались, капризные, как погода. Но иногда налетал ураган, и мир вокруг темнел, скрытый бурными дождевыми струями.

В такие моменты гибель в потоках виделась неизбежной – и зачастую желанной. То, что вчера казалось нормальным, во время депрессивного урагана становилось невыносимым, а воспоминания о счастье забывались, словно иллюзия. Он был никчемностью, его работы – убожеством, жизнь – жалкой ошибкой, и, очевидно, от его смерти Элан только выиграет. Подобные приступы возникали без предупреждения и причины, но это не означало, что их нельзя было спровоцировать. Этим утром Шервуд попал под легкий дождик – однако предмет, лежавший на полу личного кабинета графини, вполне мог вызвать полноценную бурю.

На миг ему показалось, будто перед ним человек, ужасно изувеченный, переломанный труп. Потом он понял: это не плоть и кость, а расщепленное дерево. Шервуд смотрел на свой мольберт, превратившийся в памятник беспричинной злобе. Но хуже всего были краски. Разбитые бутылочки оставили яркие всполохи на стенах и стеклянные осколки на полу. Желто-охряная звезда вспыхнула возле окна, словно второе солнце; брызги киновари напоминали капли крови; умбра пыльцой усыпала деревянный пол.

Шервуд всегда оставлял инструменты в кабинете. Этой комнатой никто не пользовался, и ее закрывали. Не было смысла уносить все в свою комнату и каждое утро возвращать назад. Прежде он оставлял здесь и холст, однако когда портрет леди Далгат начал обретать черты, у него развилась паранойя. Он никому не мог позволить увидеть незаконченную картину. А может, и законченную.

Прошлым вечером Шервуд забрал ее с собой, поставил у кровати и всю ночь вдыхал масляные пары. Его депрессия отметила этот поступок как особенно глупый. Однако теперь он так не думал: депрессию не интересовали жалкие крохи, когда ее ждал роскошный банкет.

Мольберт принадлежал Ярдли, который унаследовал его от своего учителя, а тот, вероятно, получил мольберт от наставника. Неизвестно, сколько ему было лет, вероятно, не менее сотни. И каждый его дюйм был покрыт краской. В некоторых местах скопились целые слои, отложения минувших десятилетий. Удерживавший поперечину винт давно треснул, как и сама поперечина и задняя ножка. Из-за этого рама постоянно дрожала, а подставку не удавалось закрепить с достаточной, по мнению Шервуда, надежностью, особенно когда на ней стояла бутылочка с ультрамарином. Много раз он проклинал этот мольберт и хотел заказать новый.

Но увидев его на полу, разломанным на мелкие кусочки с зазубренными щепками, Шервуд почувствовал дурноту. На этом мольберте он делал первые попытки рисовать. С его помощью научился смотреть на мир под правильным углом. Везде носил его с собой, спал с ним на кораблях и в зимних, заснеженных горах. Этот мольберт стоял у стены, когда он ложился в постель с дамами различной степени благородства, и ему он нашептывал свои страхи, когда возвращался домой пьяным.

Почти столь же трагичной утратой были пигменты. Семьдесят пять или даже сто золотых тенентов расплескались по стенам кабинета. Но синего пятна здесь не было – Шервуд собственноручно выкинул бутылочку «За морем». Он надеялся отыскать того человека – Ройса Мельборна – и попросить вернуть бутылочку. Если у Мельборна есть мозги, он скажет, что ничего об этом не знает, но головорезы редко понимали ценность красок. Одна та бутылочка стоила больше, чем двенадцать мольбертов и все краски, разбрызганные по стенам.

Шервуд чувствовал, как собирается буря, глядя на свои кисти, тоже изуродованные. Каждая была сломана пополам, некоторые лишились щетины или были раздавлены с такой силой, что треснула обойма. Картина не пострадала, но какой в том прок, если теперь он никогда ее не закончит?

– Что случилось?

Обернувшись, Шервуд увидел в дверном проеме леди Далгат.

Сколько я здесь простоял?

Он не мог говорить и лишь указал на катастрофу, качая головой.

– Кто это сделал? – Ее голос стал громче, в нем прозвучала тревога. – Вы видели? Вы находились здесь?

Шервуд продолжал качать головой. К глазам подступили слезы, он боялся, что заплачет. Кровь прилила к лицу, зрение помутилось. Он быстро моргнул, пытаясь успокоиться.

– Эй! Стивен! – крикнула леди Далгат, выглянув в коридор. – Беги за шерифом. Потом скажи всем в замке собраться в Большом зале. Ты меня понял? Всем и каждому! – Ее голос был сердитым, яростным.

Шервуд взял латунный подсвечник и наклонился, чтобы собрать хоть немного пигмента.

– Я не понимаю, зачем кому-то понадобилось это делать. – Его голос дрожал, язык заплетался. Ему было безразлично. – Я бы понял кражу, но… я хочу сказать, это стоит много денег. Зачем уничтожать? Чем я это заслужил?

– Я все восстановлю, – произнесла леди Далгат.

– Вы не сможете. Время, деньги – это…

Он не знал, какова цена. Думать о масштабах потери все равно что спрашивать, как далеко до небес.

– Не имеет значения. Вы мой гость, и я считаю это своей оплошностью. Я за нее отвечаю, и я все исправлю. – Леди Далгат шагнула вперед, и под ее туфлей хрустнуло стекло. Она замерла и в ужасе огляделась. – Картина, она… – Графиня увидела прикрытый холст возле ножки стола, и ее плечи расслабились. – Они ее не тронули?

– Картины здесь не было. Прошлым вечером я забрал ее к себе в комнату.

Она ободряюще улыбнулась:

– Это уже что-то, верно?

– Да… это что-то.

Леди Далгат не отрывала взгляда от картины. Шервуд не мог помешать ей смотреть. Оставалось лишь поднять ткань. Он был уверен, что она так и поступит, но через мгновение в кабинет вошли шериф Нокс и мажордом Уэллс.

– Я хочу знать, кто это сделал, – заявила леди Далгат.

Нокс задумчиво огляделся и наконец сосредоточился на двери.

– Это может оказаться нелегко.

– Почему?

– Нет запора. Сюда мог войти кто угодно.

– Значит, это мог быть кто угодно из замка, – добавил Уэллс.

– Не только из замка, – заметил Нокс. – Вообще кто угодно мог явиться сюда прошлой ночью. Я убрал Трома и Фревина с ворот, чтобы охранять вашу спальню. На стене не хватает людей. Вы должны позволить мне нанять новых стражников. Хватит прятать голову в песок. Ваша жизнь в опасности.

– Тот, кто сделал это, не пытался меня убить.

– Но кто-то пытается.

– Далгату не нужна постоянная армия. Это замкнутое сообщество, и я не позволю вам – и кому-либо еще – уничтожить его.

– Я всего лишь прошу несколько стражников, чтобы защитить вас!

– Мне не нужна защита. Мне необходимо знать, кто это сделал. Выясните. Давайте! – Она повернулась к мажордому. – Я приказала слугам собраться. Проследите за тем, чтобы пришли… все. У меня к ним небольшой разговор. Хочу, чтобы этот вопрос был решен, и решен сегодня.

– Как пожелаете, миледи.

Когда они ушли, леди Далгат закрыла дверь и приблизилась к Шервуду, который по-прежнему собирал пигменты. Она взяла с полки пустую декоративную кружку и принялась помогать ему.

– Мне очень жаль, что это случилось, Шервуд.

Он замер и поднял голову:

– Вы знаете мое имя?

– Конечно, знаю.

– Вы никогда прежде не произносили его.

Леди Далгат пожала плечами:

– Это имеет значение?

– Для меня – да.

Она с любопытством посмотрела на него, нахмурив лоб, сведя изящные брови. Шервуд снова увидел мир в ее глазах, картинку за окном, призрачную тень, словно сквозь заиндевевшее стекло.

Всю свою жизнь он пытался проникнуть сквозь завесу, которой люди окружали себя. Они скрывали свою истинную сущность за одеждами: трусливые – за бравадой, храбрые – за покорностью, заботливые – за равнодушием, грешные – за благочестием. Шервуд соскребал внешний лоск, чтобы докопаться до скелета. Эти глубоко погребенные тайны придавали искренность его работам. Понимая – видя – то, что было недоступно другим, он вкладывал в картины непреложную истину, которая делала его портреты столь живыми. У каждого имелись секреты, зачастую простые и незамысловатые.

Уэллс казался почти голым. Этот человек страдал от чревоугодия. Нокс в душе был диким зверем. Другое дело – Фокс. Нечто холодное таилось в его груди и пульсировало, а не билось. Шервуд сомневался, что Фокс справляет малую нужду каждый день, как все люди.

Ниса Далгат была совсем иной. Он никогда не встречал таких женщин. Конечно, у нее тоже был секрет, но она спрятала его в недоступных глубинах, под грязью и щебнем, под сланцем и несокрушимой скалой. Шервуд мог видеть лишь промельки теней в окнах ее глаз, маленькие ладони, прижатые к стеклу, одинокую душу, запертую в пустом доме.

И теперь, глядя, как леди Далгат встревоженно смотрит на него, он понял, что облака разошлись. Он стоял в глазу бури. Вокруг бушевал шторм, но он находился в безопасности. Стоял с ней, озаренный единственным солнечным лучом, и все было хорошо.

Набожные люди говорят о моментах божественного озарения, о благодати, когда боги, которым они поклоняются, забывают о повседневных делах, чтобы протянуть палец и коснуться своих последователей. Так менялись жизни, рождались пророки, возникали и гибли нации. В это мгновение Шервуду показалось, будто на него снизошла благодать, она потрясла его до глубины души и еще глубже. Какое-то время он думал, что влюблен в Нису Далгат, но слово «любовь» было слишком мелким, чтобы вместить все его чувства. Матери любили детей. Мужья любили жен. Чувство, которое испытывал Шервуд, больше напоминало благоговение. Среди битого стекла и потеков краски родился пророк, и хотя народы не содрогнулись, им бы следовало это сделать.

Глава девятая Похищение мечей

Адриана разбудили пение птиц и прохладный ветерок. Окно было открыто, тонкие занавески колыхались. Больше в комнате ничего не двигалось. Он лежал на чем-то мягком, под головой была подушка. Откуда-то издалека доносился приглушенный звон стаканов, голоса, смех и скрип стульев по деревянному полу.

Похоже на таверну.

Эта мысль возникла в голове под легкий шелест ветерка и свистящие трели дрозда… а потом он вспомнил.

Адриан сел, ожидая приступа мерзкой головной боли, как утром после особенно крупной попойки. Думал, что голова будет раскалываться, глаза слипнутся и не пожелают открываться. Однако он чувствовал себя нормально, даже хорошо. Во рту словно нашел место последнего упокоения скончавшийся бурундук, но в остальном все было в порядке.

Адриан понятия не имел, где находится. Он не только ожидал сурового похмелья, но и рассчитывал увидеть иную сцену – при условии, что вообще сможет видеть.

Он действительно лежал на кровати – на приличной, чистой кровати с толстым матрасом, мягким одеялом, льняными простынями и пуховой подушкой. Комната была очень милой. Большие темные балки поддерживали потолок. На полу красовался коврик. Занавески обрамляли единственное окно, в которое лились яркие солнечные лучи, падавшие на стол и жесткое кресло. В кресле сидела знакомая тень.

– Они меня отравили, – сказал Адриан. – Она… она меня отравила.

– Я знаю, – кивнул Ройс. Он смотрел в окно, вниз.

Адриан принялся ощупывать себя: ничего не болит, ни порезов, ни синяков. Ни смолы с перьями. Он был в своей одежде и сапогах, пропал только плащ. Нет, не пропал, а лежал в изножье постели.

Адриан взглянул на свои руки и вспомнил, как возился с ключом.

– Мне… мне удалось запереть дверь?

– Да, удалось. – Ройс закинул обутые ноги на стол. – Пришлось вскрыть замок, чтобы вытащить тебя.

Он снял капюшон, продемонстрировав смущенное лицо.

– Что?

Ройс пожал плечами.

– Ты впечатлен, да? Тем, что я догадался запереться.

– Я был бы впечатлен сильнее, если бы ты не позволил смазливой девчонке отравить себя.

– Смазливой девчонке… Откуда ты знаешь? И как ты меня нашел?

Адриан осторожно поднялся, но чувство равновесия было в норме. Чем бы она его ни угостила, яд оказался безобидней ржаного виски.

Ройс не ответил.

Тебе известно значение слова «тщательно»? Желудок Адриана перевернулся.

– О нет, Ройс, ты же не…

Тот поднял бровь, помолчал, задумчиво глядя в пол. Его лицо снова выражало озадаченность. Он покачал головой:

– Нет.

– Даже женщину?

– Я ее знаю. Она из «Алмаза», и не дура. Не настолько глупа, чтобы жаждать мести. Была вполне готова к сотрудничеству.

– Неужели?

Адриан подумал, не сон ли это. А может, он умер? Ему следовало валяться на пустынной дороге за деревней, в ожогах от смолы и перьях, а не очнуться в уютной комнате.

Ройс спас меня, но никого не убил? Очевидно, мир забыл законы жизни.

Заметив на комоде умывальный таз, Адриан подошел к нему и плеснул в лицо водой, затем вытерся сложенным полотенцем. Повернулся, ощупал бока.

– Где мои мечи?

– Понятия не имею. А где ты их оставил?

– Что значит – где я их оставил? Я…

Я их бросил. А до этого снял спадон. Они лежали возле стойки.

– Ты заметил, что их нет? – спросил Адриан.

Ройс кивнул.

– Но не подумал вернуть их?

Ройс нахмурился:

– Почему я должен делать всю работу? Отлить ты без посторонней помощи тоже не можешь?

Адриан швырнул в него полотенце. Ройс пригнулся, и полотенце вылетело в окно.

– Сколько времени? – Адриан взял плащ и перекинул через плечо.

– Середина утра. Ты хорошо отдохнул. Мы пропустили завтрак.

– Прости, но я должен вернуть свои вещи.

Ройс поднялся. Адриан остановил его:

– Нет… сиди здесь. Теперь моя очередь.

Спускаясь по лестнице, Адриан заметил, что зал изменился. Утренний свет лился в распахнутые окна и двери вместе с ветерком, выгонявшим спертый воздух. Первым Адриан увидел Джилла. Паренек в грязном фартуке торопливо убирал со столов, на которых после завтрака остались тарелки и кружки. Адриан опасался, что люди, забравшие мечи, давно скрылись, и потому обрадовался, заметив Бычью Шею и его оранжевого приятеля за тем же столом, что и прошлым вечером.

Вагнер тоже находился на прежнем месте за стойкой, с полотенцем на плече. Он первым увидел Адриана. По лицу буфетчика скользнула тревога, и он покосился на стол Бычьей Шеи, словно желая убедиться, что они тоже заметили Адриана. Адриан узнал еще двоих за другим столом. Не мужчины, подпиравшие столб – не Бретт с Лармандом, – но эти люди тоже здесь были. Скарлетт отсутствовала.

В том, чтобы спать допоздна, имелись свои преимущества. Посетителей было мало. Приличные люди пришли и ушли. Помимо тех, с кем Адриан хотел поговорить, лишь за одним столом сидели сторонние наблюдатели. Небольшая семья возле двери доедала кашу. Мальчик поднес миску к губам, и отец с матерью ругали его за дурные манеры. Девочка с косичками устроилась на слишком большом для нее стуле и болтала ногами.

Адриан миновал Бычью Шею и компанию и направился к бару. Вагнер притворился, будто не видит его.

– Я хочу вернуть свои мечи.

– О каких мечах речь, приятель? – Вагнер улыбнулся и стащил полотенце с плеча, чтобы вытереть сухие руки, а может, обмотать костяшки.

Адриан улыбнулся в ответ. Он надеялся на такой расклад. Обычно он не искал мести, но ему не нравилось, когда его считали идиотом.

Кроме того, драка заканчивается, когда один из противников падает на пол. Эта драка не закончилась. Она даже не началась, но к этому все шло.

– Вот как? – Адриан повернулся и зашагал к семейству у двери. Достал серебряный тенент и бросил на стол. – Этот завтрак и следующий – за мой счет.

Мужчина уставился на него, посмотрел на жену и детей и спросил:

– С чего бы это?

– С того, что я собираюсь попросить вас забрать семью и уйти. Немедленно.

Мужчина прищурился и снова покосился на свое семейство:

– Повторю вопрос: с чего бы?

– С того, что вас не было здесь прошлой ночью, когда меня отравили и обокрали.

На лице мужчины не отразилось потрясения, на которое рассчитывал Адриан. Когда мужчина наклонился и посмотрел на Бычью Шею, Адриан понял, что этот парень вовсе не безгрешен. Адриан говорил достаточно громко, чтобы слышали все присутствующие, и Бычья Шея с оранжевым приятелем ухмылялись. Мать детей уже поднялась из-за стола. Схватила монету и, не дожидаясь супруга, вывела детишек за дверь.

Адриан подождал.

– Думаю, я задержусь, – сообщил ему отец. Его глаза блестели от предвкушения.

Адриан кивнул, закрыл главную дверь «Колдуэллского дома» и задвинул засов. Повернувшись к залу, увидел, что Бычья Шея и его приятель поднялись.

– Ты, в оранжевом, – сказал Адриан. – Как тебя зовут?

Тот поправил ремень и передернул плечами, демонстративно разминая мышцы.

– Обычно меня зовут Скверные-Новости-для-Проклятых-Чужаков. – Он рассмеялся. Бычья Шея тоже рассмеялся. Остальные улыбнулись. – Однако ты можешь для краткости звать меня Клем. Говорю это для того, чтобы ты знал, кто тебя завалил.

– Ага, – кивнул Адриан. – Что ж, Клем, лучше тебе снять эту симпатичную тунику. Оранжевый плохо сочетается с красным, а пятна крови трудно вывести.

Клем снова рассмеялся. В его смехе не было веселья, только жестокость.

– Не волнуйся, думаю, я смогу не запачкаться в твоей крови.

– Никаких мечей, – заявил Бычья Шея, ударив кулаком по ладони. – И никаких мерзких дружков. – Он покосился на лестницу, желая убедиться, что это соответствует действительности. – И никакой женщины, которая защитила бы тебя.

Женщина, которая меня защитила? А разве не она меня отравила?

Адриан не знал, что произошло после того, как он отключился. Бычья Шея упомянул мерзкого дружка, но если бы в игру вступил Альверстоун, здесь были бы лужи крови и груда тел.

– У тебя серьезные проблемы, о да, это я тебе точно говорю! – Бычья Шея энергично закивал. – Мы тебя в порошок сотрем, приятель. Не сомневайся. Замесим из тебя тесто. Раскатаем по полу.

– Эй, ребята, не хотите выйти наружу? – крикнул Вагнер.

– Я бы предпочел вообще этого не делать, – ответил Адриан. – Просто верните мои мечи, и мы все сможем позавтракать.

– Завтрак закончился, дубина, – провозгласил Бычья Шея. Он хрустел костяшками и ухмылялся во весь рот.

Не обращая на него внимания, Адриан выжидающе посмотрел на Вагнера.

– Ничего не знаю ни о каких мечах, мистер.

– Думаю, ты вспомнишь, когда сломается парочка этих симпатичных столиков.

Адриан вышел на середину комнаты, выбрав самое неудачное для обороны место. Он ненавидел начинать драки и полагал, что на сей раз ему этого делать не придется. Выставив себя легкой мишенью, он все равно что кинул кусок мяса голодным псам. Эти люди захотели избить его до полусмерти, как только он появился.

Бычья Шея первым кинулся к Адриану, оттолкнув Клема ради чести нанести первый удар. Адриан не собирался мешать Бычьей Шее, хотя ничего не имел против него лично. В жизни Адриана было много таких Шей – крупных, шумных, требовательных мужчин, полагавших, что размер и громкость сами по себе достойны уважения. Некоторые умели драться, но большинство не потрудились этому научиться, поскольку считали, что для победы достаточно превосходить противника габаритами.

Бычья Шея относился к последней категории. Он не владел оружием и, вероятно, предпочитал кулаки и захваты. Адриан решил сделать из него показательный пример не потому, что не одобрял его манеру махать кулаками, а из-за того, что Шея выглядел так, будто ему не повредят хорошие побои. Лучший способ заставить людей изменить точку зрения – первым делом сломать самые крупные кости.

Бычья Шея сделал три неуклюжих шага, занес огромный левый кулак для удара. Левша. Адриан сразу понял это по привычке Бычьей Шеи стоять, выставив левую ногу вперед. Теперь он в этом убедился, поскольку удар не был подначкой или уловкой. Здоровяк вложил в него всю силу, желая сразу покончить с противником.

Адриан повернулся боком и левой рукой отвел удар от лица. Схватил запястье Бычьей Шеи и немного повернул, чтобы поднять локоть. Затем уперся правой рукой и дернул предплечье противника назад. Щелк! Адриан услышал и почувствовал, как рассоединился сустав. Бычья Шея с оглушительным воплем повалился вперед. Адриан отступил, и его противник врезался в стол, на котором стояла каша. Миски взлетели в воздух, деревянные ножки подломились, и стол рухнул вместе с Бычьей Шеей.

Клем шагнул вперед, и Адриан отодвинулся.

– Подожди! – Он вскинул ладони и показал на обломки. – Не хочешь взять одну из этих ножек? Получится отличная дубинка.

Клем остановился. Посмотрел на пол, где Бычья Шея катался по разлитой каше, скуля и сжимая вывихнутую руку. Адриан надеялся, что Клем задумается над страданиями друга, и это заставит его – и всех прочих – изменить свое мнение. Но этого не произошло. Хотя Клем воспользовался советом Адриана и поднял сломанную ножку стола.

Первый удар прошел мимо, но Адриан все равно отступил на шаг. Второй, обратный замах, оказался точнее, и Адриан пригнулся, сделав еще шаг назад. Потом еще один. К тому времени как они достигли дубового столба, возле которого прошлой ночью беседовали Бретт и его друг, Клем начал уставать. Махать ножкой со всей силы оказалось утомительно, на лбу мужчины в оранжевой тунике блестел пот.

Адриан дождался следующего удара, но на сей раз шагнул вперед и направил руку противника. Разумеется, громкий треск при соприкосновении со столбом издала рука Клема, а не ножка стола. Вскрикнув, Клем уронил дубинку и прижал руку к груди. Помимо прочего, он ободрал костяшки о столб. На красивой тунике остались два небольших кровавых пятна.

Адриан полагал, что на этом дело закончится, однако державшийся подальше от драки отец открыл дверь, и в зал вошли Бретт и еще двое мужчин. Очевидно, жена была ничуть не лучше мужа. Все трое кинулись на Адриана, широко раскинув руки. Адриан шагнул за столб и все испортил. Он также подобрал ножку стола.

Бретт свернул вправо, семейный мужчина – влево. Третий не знал, что делать, и просто замер перед столбом. Они не видели, как Адриан подобрал ножку стола, и Бретт не замечал ее, пока Адриан не стукнул его по лбу. Рот Бретта широко раскрылся, голова откинулась назад, ноги подогнулись. Отец двух детей собирался схватить Адриана за предплечья сзади, но тот стоял слишком близко к столбу. Это не имело значения. Адриан ударил ножкой стола назад, попав мужчине обломанным концом в живот. Острые щепки проткнули рубашку. Папаша выдохнул, сложился пополам и рухнул.

Вагнер вышел из-за стойки, чтобы присоединиться к веселью, а Клем очухался и был готов ко второй попытке. Адриан обогнул столб и переместился в середину зала, где на полу завывал Бычья Шея, перекатываясь с боку на бок, задрав колени. Адриан поднял еще одну отломанную ножку стола.

Оставшиеся трое мужчин – Джилл не принимал участия в схватке и наблюдал за ней с лестницы в погреб – направились к Адриану, на сей раз медленнее, и рассредоточились, стараясь окружить его. Вагнер обмотал костяшки полотенцем, и троица двинулась вперед, размахивая кулаками и раскрытыми ладонями с растопыренными пальцами. Может, они пытались его схватить – Адриан не знал, – но это странное зрелище скорее напоминало детскую игру. Никто из них не умел драться.

Они отравили меня. Ограбили. Чуть не убили.

Последнее вряд ли соответствовало действительности, но ему нужно было как-то убедить себя в этом. Адриану начинало казаться, что он бьет детей. В схватках с опытными солдатами он мог просчитать удары. Эти люди вели себя непоследовательно и глупо. Дрались настолько неумело, что он мог случайно убить кого-нибудь. Хорошо, что у него не было мечей, иначе эти идиоты вполне могли напороться на них.

Адриан стукнул Бретта по вытянутому запястью. Тот взвыл и отступил. Решив, что у него появился шанс, и не заметив, что теперь у Адриана две дубинки в двух здоровых руках, Клем ринулся вперед. Вторая ножка стола ударила его в переносицу. Хлынула кровь. Адриан замахнулся на Вагнера, тот успел отпрыгнуть, но споткнулся и упал на очередной стол, повредив его.

– Остановитесь! – В дверном проеме стояла Скарлетт Додж, в прежнем лоскутном платье, смотревшемся неуместно в лучах утреннего солнца. В руках она держала три знакомых меча. – Проклятие, Бретт! Я велела задержать его, а не драться с ним.

Скарлетт бросила мечи на пол, и те звякнули о камень.

– Эй! – крикнул Адриан.

– Что? Ты бросал на пол моих друзей!

– Эти мечи стоят больше, – произнес Ройс, выходя из тени у подножия лестницы, – капюшон поднят, руки сложены на груди. Никто не видел, как он спустился. Все, кто сохранил способность двигаться, отпрянули.

– Ройс, я же велел тебе сидеть наверху! – воскликнул Адриан.

– Ты слишком долго возился. Мне стало скучно.

– Что ты делаешь? – спросил Вагнер у Скарлетт, поднимаясь. – Обрезать коту когти, помнишь?

– Да, это было прошлой ночью, прежде чем я поняла, что этому коту не нужны когти, чтобы убить вас.

– Мы его почти сделали, Додж, – заявил Папаша, который так и стоял согнувшись и массировал живот. – Он начал уставать.

– Он выспался лучше вас, уж поверьте.

– Я бы предпочел напиться и страдать от похмелья. Не хочешь объяснить, что произошло прошлой ночью? – спросил Адриан.

– Не особо.

– Боюсь, мы вынуждены настаивать, – сказал Ройс и медленно зашагал через разгромленный зал. – Мисс Додж, верно?

– Проклятый Марибор, уж точно не миссис.

– Следи за языком, девочка! – рявкнул Вагнер. – Не богохульствуй.

– Прости, но он будит во мне все худшее.

– Полагаю, мисс Додж следует с нами прогуляться, – сообщил Ройс.

– Она никуда с вами не пойдет! – заявил Бычья Шея, по-прежнему валявшийся на полу и нянчивший раненую руку.

– Боюсь, пойдет, – возразил Ройс. Достал сложенный пергамент и продемонстрировал Скарлетт. – Ты умеешь читать?

Она потрясенно уставилась на пергамент.

– Вы… вы… – Скарлетт утратила дар речи.

– Королевские констебли, – закончил за нее Ройс. – Хранители спокойствия.

– Это невозможно. Ты был в «Алмазе», спаси Марибор!

– Думаешь, я это состряпал прошлой ночью?

– Конечно, почему нет?

– Спроси шерифа Нокса или мажордома Уэллса. Можешь даже поговорить с лордом Фоксом – кузеном короля. Он должен распознать настоящую королевскую подпись.

– Мне плевать, кем вы себя называете, – прорычал Вагнер. – Она никуда с вами не пойдет!

– Все в порядке, Вэг, – сказала Скарлетт.

– Нет.

– Да.

– Эти двое – не королевские констебли.

Скарлетт вздохнула:

– Если это правда, они могут убить меня именем короля, и шериф Нокс купит им выпить. А если нет, они все равно могут убить меня и скрыться. Если бы они хотели моей смерти, ты бы уже выбирал мне гроб.

Пока она говорила, Адриан убрал мечи в ножны и закинул спадон за спину.

– Кстати, как именно ты собираешься остановить их? – Скарлетт показала на Адриана. – Он избил вас всех двумя ножками от стола. Как думаешь, на что он способен с этим? И не забудь, что я вчера рассказала тебе про него. – Она показала на Ройса.

– Потому я и тревожусь, – ответил буфетчик.

– Не стоит о ней тревожиться, – сказал ему Ройс. – Судя по жителям этой деревни, которых я видел, у мисс Додж максимальные шансы выжить.

Скарлетт повела их к двери. Помедлив, Адриан оглянулся на Клема, заливавшего кровью свою тунику.

– Холодная вода, – произнес Адриан. – Только не горячая. Уж поверь, от горячей пятно въестся, и ей конец. – Он покачал головой. – Какая жалость. Отличная была туника.

Они зашагали по мощеной улице под горку, в сторону реки. В лучах утреннего солнца ослепительно сверкало двухэтажное беленое здание с каменным фундаментом и большим водяным колесом. Оно медленно, со скрипом вращалось.

– Ройс, ты голоден? – поинтересовался Адриан.

– Немного, – произнес тот. Он шагал позади, и Адриану приходилось оборачиваться.

– Вчера я остался без ужина.

Адриан посмотрел на Скарлетт.

– Что?

– Ты знаешь деревню. Куда мы можем пойти? – спросил Адриан.

– Мы? – Она нервно усмехнулась и покосилась на Ройса, прежде чем ответить. – Прошлой ночью я тебя отравила, а сегодня ты хочешь со мной пообедать?

– Конечно. Просто не делай так больше. Если сделаешь, – Адриан кивнул на Ройса, – он скорее всего тебя убьет.

– Скорее всего? – уточнил Ройс.

– Так где мы можем пообедать? – воскликнул Адриан.

– М-м… – Скарлетт задумалась.

– Какое-нибудь уединенное место, – добавил Ройс. – Не люблю толпу.

– Он не шутит, – заметил Адриан. – И, по мнению Ройса, двое – уже толпа.

– Мы можем пойти ко мне. У меня есть кусок свинины и яйца. Могу их приготовить.

– Чудесно, – улыбнулся Адриан.

– Он всегда такой? – обратилась Скарлетт к Ройсу.

Тот кивнул:

– Раздражает, не правда ли?

Скарлетт Додж жила в увитом плющом небольшом каменном домике с земляным полом, желтой соломенной крышей и ярко-красной дверью. По обеим сторонам виднелись две трубы, но все остальное скрывал вездесущий плющ. Внутри было две комнаты: опрятная кухня и неприбранная спальня. Одеяла, простыни, нижнее белье, юбки, алый плащ и красные перчатки валялись на застланном камышом полу. Спальня выглядела так, словно здесь разыгралась схватка, более жестокая, чем в «Колдуэллском доме». В углу стояла прислоненная к стене прялка. Спускавшаяся с приводного колеса нить опутывала бобину внушительным комом. Рядом лежала опрокинутая корзина с непряденой шерстью, напоминавшей пену, выплеснутую из пивной бочки.

А вот в кухне все сияло. Дрова были аккуратно сложены возле огня, рядом стояли шесть медных котелков. Ни на одном не было ни пятнышка копоти. На трех рядах полок расположились керамические и деревянные миски, рассортированные по виду и по размеру. Гордо красовались тарелки и кружки, опрятные связки трав свисали со стропил, острые ножи торчали из опорной балки возле чистого стола.

Скарлетт помедлила, оглядывая свое жилище со смущенной гримасой, затем пожала плечами:

– Я люблю готовить.

В очаге тлели угли. Она подложила дров, раздула огонь мехами и направилась к бочке. Сняв крышку, достала кусок свинины. Шлепнула его на стол, выдернула из балки нож и принялась резать.

– Итак? – произнес Адриан, усаживаясь на один из двух имевшихся в доме табуретов.

Ройс не стал садиться. Он расхаживал туда-сюда, изучая дом.

– Итак, что? – спросила Скарлетт, умело срезая жир.

Она хорошо обращалась с ножом: легко придерживала лезвие пальцем и работала всей кромкой. Адриан не был мясником, но узнал человека, привычного к острым предметам. Скарлетт тоже не была мясником, однако вполне могла бы заниматься этой работой.

– Почему ты испортила порцию великолепного ржаного виски, который мог обеспечить нам обоим бессонную ночь?

Скарлетт помолчала. Улыбнулась, тряхнула головой, чтобы спрятать улыбку.

– Тебя сложно ненавидеть.

– Неужели? – усмехнулся Ройс. – Забавно. У меня противоположная проблема.

– Ты что-то говорила про нас, про церковь и епископа Парнелла, – продолжил Адриан.

– Ну да, возможно, я ошиблась. Это было до того, как я увидела… Ройса, верно?

– Рад знакомству, – кивнул тот. – Додж?

– Скарлетт Додж.

– Скарлетт? Что, правда? Ничего лучше тебе в голову не пришло?

Она нахмурилась:

– Эй, это мое настоящее имя. Большое спасибо.

Ройс пожал плечами.

Адриан поставил одну ногу на поперечину табурета, а другую – на пол. Хотел постучать, но решил, что это бесполезно, и сказал:

– Не могли бы мы вернуться к теме разговора?

– Какой именно? – поинтересовалась Скарлетт.

– Ты меня слушала? Мы обсуждали, почему ты меня отравила.

– Ах, это. – Она пренебрежительно махнула рукой. – Я ошиблась. Думала, вас наняли охранять пастора Пей-до-Дна. Я понятия не имела, что… – Она повернулась к Ройсу, ее глаза стали серьезными. – Сколько они вам предложили?

– Сколько предложил кто и за что? – осведомился тот.

– Сколько предложила церковь за убийство леди Далгат? Если я предложу большую цену за то, чтобы вы уехали, согласитесь?

– Ты настолько богата?

– Нет, но я организую сбор денег. Если каждый поучаствует – а они поучаствуют…

– Мы здесь не для того, чтобы убить Нису Далгат, – вмешался Адриан.

Скарлетт закатила глаза.

– Мы здесь не за этим.

Не обращая на него внимания, она спросила Ройса:

– Что скажешь?

– Давай разберемся. Ты заплатишь нам за то, чтобы мы не убивали леди Далгат. – Ройс кивнул. – Да, полагаю, это мне по силам. Если ты сможешь…

– Ройс! – Адриан стукнул по столу.

– Что?

– Прекрати.

– Она собирается заплатить нам за то, чтобы мы не убили леди Далгат. Это легкие деньги.

– Это нечестно.

Ройс скрестил руки на груди и уставился на Адриана.

– Подожди… – Скарлетт переводила взгляд с одного на другого. – Вы действительно не планируете убивать ее?

Ройс нахмурился:

– Вечно ты все портишь. – Он повернулся к Скарлетт. – До последней минуты я считал, что ты в этом замешана. Зачем еще члену «Черного алмаза» скрываться в лощине Брекен?

Она покачала головой:

– Я не скрываюсь… ну, не совсем, и я не член «Черного алмаза»… уже нет.

– Вольный художник?

– Я завязала.

Ройс скептически посмотрел на нее. Скарлетт выглядела смущенной.

– Если вы здесь не для того, чтобы убить ее, то… Я не понимаю. Зачем вы тут?

– Нас наняли, чтобы помочь ее защитить, – объяснил Адриан.

– Ха! – Скарлетт расхохоталась. Выложила полоски свинины на сковороду, подвесила ее на закопченной цепи над огнем и сунула в очаг небольшое полено. – Кто именно вас нанял?

– Церковь Нифрона.

– Ага! – Она повернулась к Адриану с таким видом, словно хотела сказать: «Я же говорила!»

– Что – ага? – спросил Адриан.

– Церковь использует вас, чтобы убить ее.

– Церковь не убивает людей, – возразил он. – Священники жгут благовония, собирают десятину и бормочут на забытых языках, а не заключают контракты на убийство высокопоставленных аристократов.

Скарлетт с Ройсом переглянулись и покачали головами. Ройс ткнул пальцем в сторону Адриана:

– Видишь, с чем мне приходится работать?

– Прелестно, – ответила Скарлетт.

– Послушайте, – продолжил Адриан, уверенный, что они не понимают. – На жизнь леди Далгат несколько раз покушались, и теперь все утверждают, что за дело взялся профессионал. Но леди Далгат не хочет признавать, что существует проблема. Церковь опасается за ее благополучие и потому наняла нас в качестве консультантов. Ройс – специалист по убийствам.

– И не говори, – пробормотала Скарлетт.

– Вот почему выбрали нас. Он знает, как делаются такие вещи.

– Он очень милый, – сообщила Скарлетт Ройсу, с изумлением качая головой.

– Почему в это так трудно поверить? – спросил Адриан.

– Он серьезно? В этом есть хоть крупица правды? – поинтересовалась она у Ройса, разбивая яйцо на сковороду, где жарилась свинина.

– Да. Почти все.

– В этом нет ничего сложного. – Адриан вытянул руки, чтобы легче было объяснять. – Ройс ознакомится с ситуацией и сообщит, как профессионал подошел бы к убийству леди Далгат, после чего они…

– Поступят именно так, как он скажет, – закончила Скарлетт.

– Что? – смешался Адриан. – Нет!

– Если ты действительно говоришь правду – а я начинаю верить, что так и есть, – именно это они и сделают, – произнесла Скарлетт.

Адриан покачал головой, поднялся с табурета и уперся ногами в пол.

– Вы оба такие недоверчивые. Смотрите на черно-белую корову – и видите серую. Нет! Вы подозреваете заговор с целью отравить фермеров молоком!

– Или, – улыбнулась Скарлетт, – мы смотрим на заговор и видим заговор.

– Если церковь хочет избавиться от леди Далгат, почему бы просто не нанять нас? – спросил Адриан.

– Согласна, это кажется более логичным, но речь идет о церкви. Они любят все усложнять. Ты видел их соборы? – Она разбила еще одно яйцо. – Предположим, они так и поступили, и леди Далгат погибла. По-твоему, король пожмет плечами и скажет: «Ну и ладно»? Нет. Он пришлет настоящих констеблей.

Скарлетт посыпала яйца перцем.

– Они не хотят рисковать. Пытаются раскинуть свои щупальца по всему Маранону – и у них это чертовски хорошо получается. Поэтому как они поступят? Найдут парочку посторонних головорезов и заманят их сюда. Сами совершат экзекуцию, после чего обвинят в ней чужаков. Ведь всем известно, что они убийцы. И убийство было именно таким, как они описывали. Итак, у них есть козлы отпущения, которых казнят до прибытия королевских констеблей. Ничего расследовать не нужно, поскольку правосудие уже свершилось. И лучше всего то, что вы не состоите ни в какой гильдии, верно? – Она посмотрела на Ройса, и тот кивнул. – То есть им не нужно тревожиться о последствиях. Госпожа мертва. Преступники казнены. Король удовлетворен. Правосудие восторжествовало. Все довольны.

Скарлетт перевернула мясо деревянной лопаточкой. Домик наполнился дивным ароматом жареной свинины. Адриан не знал, имеет ли запах еды к этому отношение, но начинал соглашаться с точкой зрения Скарлетт. Он повернулся к Ройсу:

– Может, в этом что-то есть.

Ройс забрел в спальню. Он держал в руке красную перчатку и молча разглядывал ее.

– Ройс!

Тот уронил перчатку на кровать:

– Что?

У него был слух, как у летучей мыши. Он мог в буквальном смысле подслушать завтрашние события. Бросив перчатку, Ройс заинтересовался корзиной с камышом.

– Ты знал? – спросил Адриан.

Ройс пожал плечами:

– Догадывался. Нанимать убийцу-консультанта немного странно, ты не находишь?

– Тогда почему мы здесь?

– Двадцать золотых тенентов и расходы. Сундуки опустели. Нам требовалась работа. Мы либо соглашались на эту, либо брались за настоящее воровство, а я знаю, как ты к нему относишься.

– Двадцать? Золотом? – У Скарлетт отвисла челюсть. – Проклятие, хорошо, что мне не нужно перебивать цену.

– Да, но мы не сможем потратить их, если нас убьют.

– Я не позволю себя подставить.

– И что нам теперь делать?

– То же, что и прежде. Ничего не изменилось.

– Правда?

– Конечно. Нам все еще нужны деньги, а мисс Додж может ошибаться – по крайней мере, насчет того, что нас подставят. Но даже если она права, они платят нам за то, чтобы услышать, как бы я выполнил это работу. Именно это я и собираюсь им рассказать. При желании они примут мой план, но даже лучшие члены «Алмаза» не в состоянии повторить мои методы. Шансы преуспеть у них столь же высоки, как шанс ограбить Коронную башню.

Раскладывавшая мясо и яичницу по тарелкам Скарлетт изумленно обернулась:

– Это был ты?

– Фигура речи, – ответил Ройс.

– О… ну да, конечно.

– Прежде чем сказать им что-либо, я хочу узнать как можно больше о том, что здесь творится. – Он смерил Скарлетт хмурым взглядом. – Зачем бывший член «Алмаза» желает организовать сбор денег, а также почему местные жители готовы скинуться ради спасения своей графини.

– Леди Далгат – особенная. – Скарлетт поставила тарелки на стол.

– Да, ты это упоминала, но в чем именно особенная? – спросил Адриан.

– Далгаты всегда хорошо обращались со своими подданными. Они действительно о нас заботятся.

– Не хочу оскорбить твое скромное жилище, – произнес Ройс, – однако вчера мы с Адрианом были в господской конюшне. Она намного лучше этого дома. Похоже, графиня больше заботится о лошадях, чем о подданных.

Покачав головой, Скарлетт достала из ящика и положила на стол буханку черного хлеба.

– Это не так. В Далгате живет несколько тысяч человек, в десятках сел и рыбацких деревушек. Далгаты не могут обеспечить нас всех. Никто бы не сумел. Она делает все, что в ее силах, как и ее отец.

– Что именно?

– Позволяет нам покупать, продавать и торговать без непосильных налогов. Защищает нас справедливыми законами, которые соблюдаются. – Скарлетт перевернула ведро и поставила возле стола. – И…

– Что?

– Она исцеляет людей.

Скарлетт опустилась на ведро и склонила голову.

– То есть как – исцеляет людей? – поинтересовался Ройс.

Не поднимая головы, Скарлетт что-то шептала себе под нос. Ройс посмотрел на Адриана:

– Что она делает?

– Наверное, молится.

– Ты шутишь? – Ройс закатил глаза и хлопнул ладонью по столу. – Как она исцеляет людей?

Скарлетт подняла указательный палец, прося его подождать. Ройс не отрывал от нее мрачного взгляда, но она на него не смотрела. Адриан воспользовался паузой в разговоре, чтобы придвинуться к столу. Тарелка перед ним исходила паром. Кусок свинины в дюйм толщиной был хрустяще-поджаристым, почти черным по краям, яйца сочились темным жиром. Адриан взял ломоть хлеба, достал кинжал и, придерживая хлебом мясо, отрезал кусочек. Положил в рот, и на его лице появилось блаженное выражение.

– Отлично, – сказал он Ройсу, двигая челюстями.

– Пожалуй, я подожду, вдруг ты отключишься или начнешь харкать кровью.

– К тому времени все остынет.

– Это не самое страшное.

Скарлетт подняла голову, открыла глаза и тоже отломила себе кусок хлеба.

– Теперь мы можем поговорить? – спросил Ройс. Он так и не сел, однако поставил ногу на табурет.

– Конечно… если вы не возражаете, чтобы я говорила с набитым ртом.

– Тогда расскажи мне, каким образом леди Далгат исцеляет людей.

– Ездит по деревням, совсем как раньше – Мэдди Олдкорн.

– А она кто?

– Мэдди была… не знаю, настоящей легендой. Старушка жила в одиночестве в лесу возле Пустоши Брекен. Говорят, она передала свой дар Нисе Далгат перед смертью.

– Какой дар?

Скарлетт положила в рот кусочек свинины и принялась жевать. Ее губы блестели от жира.

– Дар исцеления. Старая Мэдди им славилась. Лихорадка, оспа, «черный кашель», кровавые язвы… Она могла исцелить все, причем мановением руки. Была святой прислужницей Марибора.

– На севере Старую Мэдди сожгли бы за ведьмовство, – заметил Ройс.

Скарлетт ткнула в него куском хлеба:

– Именно. И церковь Нифрона лично сложила бы костер, заявив, что свернувшие с пути Новрона обратились к злу. Здесь мы молимся Марибору, и он дарит нам свое благословение за стойкость нашей веры.

Адриан потрогал яичницу, желая убедиться, что она не слишком горячая. Вкус был насыщенным и мягким, с приятной копченой ноткой благодаря свинине.

– О каких благословениях речь?

– Ну, здесь никогда не идут дожди… по крайней мере, днем. И зимы мягкие. Я нигде таких не видела.

Ройс усмехнулся:

– Ты ведь понимаешь, что это юг? Существует такое явление, как климат. Никогда не слышала?

Скарлетт отмахнулась от него:

– А благословение Мэдди? Как ты это объяснишь? Или хорошая погода гонит прочь болезни? Разумеется, люди реже простужаются, когда тепло, но я говорю о тех, кто заболел вчера, а сегодня уже поправился.

– Если это правда, меня бы больше заинтересовала сама женщина, а не какой-то бог, который ни разу на моей памяти и пальцем не шевельнул, чтобы кому-нибудь помочь. Откуда взялась Мэдди, и как она получила свой так называемый дар?

– Никто не знает… разве что Августин. Мэдди была странной пташкой. Помогла сотням людей, но дружелюбия в ней не было ни капли. – Скарлетт помолчала, а потом снова ткнула в Ройса коркой хлеба. – Знаешь, она была вроде тебя, только спасала жизни.

– Кто такой Августин? – Адриан облизал пальцы. – На случай, если мы захотим с ним побеседовать.

– Августин Джилкрест – настоятель Пустоши Брекен.

– Это он приказал облить пастора Пейна смолой и вывалять в перьях?

Скарлетт взмахнула куском хлеба, и Адриан не сразу сообразил, что это ответ «нет».

– Он монах Марибора. Церковь Нифрона враждует с монахами, но монахи не враждуют с церковью. А может, и враждуют, но никогда ничего не делают по этому поводу. Их девиз – живи и дай жить другим.

– Может, они передумают, если церковь Нифрона действительно захочет обосноваться здесь, – заметил Ройс.

– Нет, нет… это невозможно, они… – Скарлетт прожевала мясо, проглотила и замерла, по-прежнему подыскивая слова. – Не знаю, как объяснить. Полагаю, вам нужно с ними встретиться. Однако настоятель и его монахи не имеют к этому отношения.

– Нам следует поговорить с ним. – Адриан продолжал облизывать пальцы.

– Вот и займись этим. – Ройс снял ногу с табурета и смерил взглядом свою тарелку с едой. – Я плохо схожусь с религиозными типами. Кроме того, мне нужно вернуться в замок и еще немного осмотреться.

– Кстати, еда отменная. – Адриан кивнул на тарелку.

– Спасибо! – откликнулась Скарлетт.

– Тебе еще не стало дурно? – осведомился Ройс.

– Не-а.

Ройс поскреб подбородок, вздохнул, опустился на табурет и придвинул к себе тарелку. Попробовал свинину и кивнул:

– Очень неплохо.

– Спасибо, – повторила Скарлетт, но Адриан не понял, искренне или с сарказмом.

– Где находится монастырь? – спросил он.

– Она тебя отведет, – ответил Ройс.

– Эй, притормози! – Скарлетт уронила нож и хлеб и вскинула руки. – Завтрак – это одно, но у меня своя жизнь.

– Пока мы здесь, ты работаешь на нас. Считай это расплатой за то, что ты сотворила прошлой ночью с Адрианом.

– Ты не можешь так поступить!

Ройс улыбнулся и достал из сумки свернутый пергамент:

– Аморальный убийца с предписанием. Я – твой худший кошмар. Может, сделаешь это ради своего короля? Кстати, давай сразу внесем ясность. – Он ткнул острием Альверстоуна в Адриана. – Если пострадает хоть один палец на его ноге, первым делом я займусь тобой.

Они закончили завтрак, после чего Ройс и Адриан вышли на улицу, а Скарлетт занялась уборкой. Был полдень, тени уменьшились, воздух благоухал магнолиями. Возле домика Скарлетт не было двора, и ступени вели прямо к мощеной улице.

– Значит, ты хочешь снова разделиться?

Адриан не был уверен, что это хорошая идея, с учетом вчерашних событий.

– Вот. – Ройс вручил ему еще один свернутый пергамент. – У тебя есть оружие, мандат и проводник. Даже ты должен справиться.

– Я тревожусь не за себя. Это ты отправляешься в львиное логово. Если церковь пытается нас подставить, значит, в этом замешаны Пейн, Нокс и Фокс – и кто знает, сколько еще людей. Следовательно, все ставки против тебя.

– А когда было иначе? Со мной все будет в порядке.

Адриан в этом сомневался. Ройс напоминал закрытую книгу, которую обмотали цепью, заперли в сундук и выбросили в море. Однако Адриан начинал чувствовать перемены в его настроении, едва уловимые сдвиги, словно в направлении ветра. Он понятия не имел, надвигается шторм или отступает. Но знал: что-то выбило Ройса из колеи.

– Что случилось с тобой прошлой ночью, пока я вел себя глупо? – поинтересовался он.

Ройс провел ладонью по лицу:

– Я тоже проявил себя не лучшим образом. Нанес неожиданный визит в спальню дамы. Она меня застукала.

– Тебя? Каким образом?

– До сих пор не могу сообразить. Отчасти поэтому я и хочу вернуться.

Ройсу вообще не нравились привилегированные аристократы, однако было в его лице нечто такое, чего Адриан не понимал. Судя по всему, Ройс по какой-то причине решил возненавидеть леди Далгат. Адриан решил отступить.

– Ладно, пока ты будешь подкрадываться к леди Далгат, я осмотрю монастырь. Что именно мне искать?

– Не знаю. – Ройс огляделся. На противоположной стороне улицы под старым дубом стояла двухколесная телега, сквозь спицы которой проросли цветы. Скарлетт Додж жила на милой тенистой улице, что следовала изгибам невысоких холмов, видневшихся между крышами. – Есть в этом месте нечто странное.

– Ты имеешь в виду вездесущий плющ? – уточнил Адриан. – Или то, что весна не приносит новых камней?

– Что?

– Камни. Ну, знаешь, на полях.

– О чем ты?

– Каждую весну фермеры очищают поля от камней, которые появляются зимой. Мороз заставляет их подниматься на поверхность, и они губят ножи плуга. Фермеры выкапывают камни и складывают из них стены, если они не требуются для строительства домов или колодцев. Вчера я проехал мимо десятка ферм – ты тоже должен был видеть их. Им несколько веков, однако каменные стены здесь низкие и служат исключительно для украшения.

– Мягкие зимы. Морозов не бывает.

– Вероятно. А как насчет отсутствия дождей? И с каких это пор простые люди так любят своих правителей?

– Значит, ты все-таки слушал.

– Я не так глуп, как ты думаешь.

– Ты понятия не имеешь, что я думаю о твоей глупости, и честно говоря, у нас нет времени на этот разговор.

Адриан нахмурился.

– Встретимся вечером в комнате в «Колдуэллском доме», – сказал Ройс. – Я могу припоздниться, так что не жди меня. И больше не поворачивайся к ней спиной.

– К Скарлетт?

Ройс закатил глаза, вздохнул и поморщился:

– Она не симпатичная служанка. И не милая девушка.

– А мне она показалась милой.

– Разумеется. Она работала в «Алмазе». Прозвище Шпат, и миловидность – часть ее образа. Симпатичная и безобидная, танцует, поет…

– Еще и поет? – улыбнулся Адриан.

– Конечно, и показывает магические фокусы. Ее любимый – заставлять чужие монеты исчезать. Скарлетт не невинна. Она опасна, если повернуться к ней спиной, так что не поворачивайся.

Адриан вспомнил, как умело Скарлетт разделала свинину.

– И держись подальше от пастора, – добавил Ройс. – Похоже, он все-таки лгал.

– Насчет чего?

– Насчет своей безобидности.

Глава десятая Призрак во дворе

Все слуги замка собрались в Большом зале: два дворецких, четыре горничные, два садовника, две уборщицы, три повара, молочник, четыре судомойки, кузнец, травник, винодел, красильщик, портной, скорняк, торговец тканями, модистка, писец, четыре конюха, их подручный, дровосек, дегустатор, шериф, мажордом, сборщик налогов, казначей, смотрительница гардероба, ее помощница и пристав с шестью людьми. Леди Далгат обратилась к ним и велела, чтобы человек или люди, причастные к уничтожению красок и мольберта Шервуда, вышли вперед.

Никто не вышел.

Шервуд не удивился, но его тронули эмоции в голосе леди Далгат, когда та высказывала свое требование. Она была рассержена. Возможно, гневалась, что его вещи пострадали под ее крышей. Она испытывала стыд, потому что не смогла защитить своего гостя. Однако Шервуд позволил себе слабую надежду, будто ее резкость была вызвана тем, что он ей нравился. В конце концов, леди Далгат назвала его по имени. Не слишком убедительный аргумент, но сейчас Шервуд чувствовал себя особенно уязвимым и вцепился в эту мысль, словно муравей в листочек в разгар потопа.

Утрата красок, палитры, кистей и мольберта явилась для него смертельным ударом. Их нельзя было заменить. Набор собрали поколения знаменитых мастеров, и он был совершенным. Каждый из этих художников не переносил отсутствия лучших пигментов и постоянно экономил, чтобы расширить коллекцию своих цветов. Кто-то добавил одну-другую кисть; вкладом Шервуда стало масло грецкого ореха. После его смерти набор достался бы ученику; Шервуд просто не знал, кто это будет. Но теперь передавать было нечего.

Он подсчитал, что даже если проведет остаток жизни, рисуя портреты всех существующих аристократов, ему все равно не удастся восполнить потерю. Лишившись инструментов, он даже не сможет прокормить себя. Но хуже всего было глубочайшее разочарование: он не закончит портрет Нисы. Шервуд так этого желал. Ему требовалось увидеть все, что скрывала завеса, все, что можно было выявить, лишь медленно, кропотливо снимая слой за слоем.

Ощущая порывы ураганного ветра, Шервуд покинул собрание и сел на каменного дракона, украшавшего парадный зал. Замок Далгат славился своими скульптурами.

По крайней мере, должен был бы славиться, подумал Шервуд.

Значительная часть замка была сделана из камня, причем столь искусно, что ходили слухи, будто прежде здесь располагалась крепость гномов. Шервуд так не думал. Он побывал в руинах Линден-Лотт и древней столице гномов, видел их мастерскую точность, которой не было равных. Творческая красота Далгата была иной.

Гномы предпочитали массивность и практичность и имели склонность к геометрическим узорам. Статуи и рельефы замка Далгат были причудливыми и потрясающе правдоподобными. Дракон, на лапе которого сидел Шервуд, свернулся клубком, закрыв глаза, словно спящая собака. И такие украшения были повсюду. У основания западной башни, стоявшей на самом краю источенной морем скалы, имелись когтистые лапы, которые редко кто видел. С каменных перил лестницы на пятый этаж – где располагались личные покои, куда допускались лишь избранные – свисал изящный плющ, почти неотличимый от настоящего. В углу кухонной кладовки пряталась каменная выдра, игравшая сосновой шишкой, а на стене во дворе перед общим колодцем красовался барельеф с косяком рыб. Шервуд провел здесь два месяца, но по-прежнему находил новые сокровища. Он не смог выяснить, кто подарил замку эти тайные богатства. Очевидно, никто не помнил.

Что мне делать? Эта мысль билась в его голове с тех пор, как ее предшественницы – Почему я? и Этого не может быть – утомились и затихли. Ее отталкивали еще две: Я умру от голода и Моя жизнь кончена.

Сидя на драконьей лапе, Шервуд ощутил тяжесть утраты, и ему на глаза навернулись слезы. Губы сморщились, будто туго затянутый сквалыгой кошелек. И в этот самый момент в замок вошел лорд Фокс. Шервуд не предполагал, что день может стать еще хуже, однако ураган его неудач не исчерпал себя. Фокс заметил Шервуда и направился к нему.

– Стоу, я только что узнал, – сказал он, качая головой с сочувствием, таким фальшивым, что Шервуду послышался смех. – Какая досада. Что вы собираетесь делать? Ведь у вас нет запасных материалов?

– Не знаю.

– Не знаете, что будете делать, или не знаете, есть ли у вас материалы?

– Пожалуйста, оставьте меня в покое. – Шервуд вытер глаза, размазав слезы по щекам.

– Вы всерьез плачете над пролитой краской? – Фокс поставил ногу на мощный драконий коготь и наклонился вперед. – Каждый день гибнут люди. Дети умирают от голода на оживленных улицах, женщин насилуют, мужчин рубят в бессмысленных войнах глупых правителей. Мир полон несправедливых страданий, а вы хныкаете над краской? Да вы просто сопливый педераст.

– Надо полагать, у лорда есть более достойные занятия?

– Разумеется, но я люблю проявлять щедрость к угнетенным. Полагаю, у вас нет денег – художники известны своей беспечностью. Я думал предложить вам помощь. Сегодня утром я приобрел лошадь и хочу отправить ее в Меган. Мне нужен курьер, а вам – деньги. Я заплачу вам за доставку лошади в ее новым дом. Полагаю, ее светлость захочет обеспечить вас приемлемой пищей и необходимыми материалами, с учетом ее вины в случившемся.

– Она этого не делала.

– Но она этого и не предотвратила, однако это не важно. Важно то, что сегодня – ваш счастливый день, Стоу. Сразу за катастрофой следует удача. Лошадь в конюшне, гнедая Элоиза. Вместе с седлом и упряжью. Можете собрать вещи и к полудню быть на пути в Меган. Я заплачу вам за поездку пять серебряных тенентов, потому что у меня прилив щедрости, а у вас – несчастье. В общем, кончайте хлюпать и собирайтесь. – Фокс хлопнул в ладоши и ухмыльнулся, его глаза сияли, словно он только что сообщил Шервуду радостные для них обоих новости.

– Прошу прощения, – произнес Шервуд, поднялся, повернулся спиной к лорду Фоксу и двинулся прочь.

Шервуд понятия не имел, куда идет. Не думая – будучи не в состоянии думать, – он выбрал самый очевидный путь и шел на свет, проникавший в парадные двери замка, вместо того чтобы углубиться внутрь, где можно было заблудиться в лабиринтах коридоров и комнат. Он просто хотел скрыться. Шервуд знал, что лорд Фокс следит за ним, чувствовал впившийся ему в спину взгляд.

Он вышел через большие двери на каменное крыльцо. Замок Далгат был построен неправильно. Шервуд побывал в большинстве крепостей Аврина и даже в нескольких в Тренте и западном Калисе. Ни одна не была похожа на Далгат. Различие крылось не только в замысловатых украшениях. Например, крыльцо: в замках их не бывает. Замки строят для обороны и окружают куртинами с башнями. Во всех других крепостях имелся один мощный вход с тремя грозными преградами – подъемным мостом, крепкими воротами и решеткой. И ров, или хотя бы канава.

В замке Далгат, напротив, было широкое крыльцо с колоннами, которые поддерживали крышу, защищавшую от летнего солнца. Это был не столько замок, сколько славное загородное поместье. Хотя бы за это Шервуд любил его – и Нису Далгат.

Оказавшись на крыльце, он быстро свернул направо, чтобы укрыться от глаз Фокса. Отсюда Шервуд мог видеть весь двор. Тень восточной башни делила его на темную и светлую половины, и та, что находилась на солнце, по контрасту казалась ослепительной. Шервуду некуда было идти, он лишь желал очутиться подальше от Фокса. Сделал три шага и молча замер на крыльце, остро ощущая, как бесцельно свисают по бокам руки, каким тяжелым стало тело и сухим – рот, и как все это малозначимо. Депрессия приближалась; темные облака кружили над головой, надвигались, готовились задушить его. И тут он заметил движение – по крайней мере, ему так показалось.

Как и его руки, глаза не знали, чем себя занять. Шервуд бессмысленно смотрел перед собой, потому что сейчас даже попытка изменить направление взгляда казалась невыносимой. Если бы он шел или просто оглядывался, как обычно делают люди, то никогда бы не заметил движения. Уловив легкое смещение света и тени возле колодца, он не сразу понял, что этого не может быть. Там никого не было, и ничто не колыхалось на ветру, поскольку стояло безветрие.

Облако? Или птичья тень?

Шервуд спустился с крыльца и поднял голову. Небо было чистым.

Все… все в Большом зале. Тогда кто – или что – прячется возле колодца?

Это «или что» удивило Шервуда. Обычно он не верил в чудеса. Он провел слишком много ночей в компании придворных артистов. Менестрели, поэты и сказители приняли его в свое общество и поведали настоящие истории, что скрывались за сказками об отваге и волшебстве. Совсем юным Шервуд узнал, как устроен мир: загадки создавались преднамеренно, и если что-то казалось слишком фантастическим, чтобы быть правдой, это была ложь. Но кроме него, во дворе никого не было, и он вышел только секунду назад. Тень, шевельнувшаяся в углу двора, не походила на человека. Всего лишь тень, однако движение было странным, слишком быстрым, и…

Ведь она двинулась вверх, а не поперек?

Шервуд не слышал ни звука. В тишине пустого двора, в безветрие, Шервуд услышал бы, как падает лист, но царило безмолвие. Кто или что прячется у колодца?

Вопрос оставался, и Шервуд понял, что ураган – с его кошмарными удушающими облаками – на время отступил. Странное отклонение чудесным образом успокоило шторм. Не отрывая взгляда от загадочного места, Шервуд спустился по лестнице и двинулся через двор.

Вместе со странным чувством, что он увидел нечто аномальное, его преследовало не менее сильное ощущение, что эта аномалия не была доброй. С каждым шагом Шервуд все больше убеждался в двух вещах: в том, что это создание злобное, и в том, что оно до сих пор там. Еще вчера он бы вернулся в замок, однако сегодня ощущал себя если не храбрым, то неуязвимым. Как насквозь промокший человек, застигнутый летней грозой.

Хуже, чем есть, оно уже не сделает.

Колодец располагался в нише, с трех сторон окруженной стенами. Шервуд не сомневался: что-то прячется в этом тесном пространстве, скрытом от его взгляда. Он пересек двор и подошел к колодцу, но увидел лишь прекрасный каменный барельеф с рыбами и ворот, немного напоминавший корабельный штурвал.

– Сэр!

Шервуд подпрыгнул.

– Мистер Стоу!

Рисса Лин шла к нему через двор, с пустыми ведрами в руках.

Наверное, он смотрелся странно, когда подкрадывался к колодцу и таращился на него. Выражение лица Риссы Лин подтвердило опасения Шервуда. Она даже озабоченно покосилась на колодец, а потом оглянулась.

– Э-э… леди Далгат завершила собрание? – спросил Шервуд, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

– Да, сэр.

– Никто не признался?

– Нет, сэр.

– Я и не думал, что они признаются.

– Я тоже, сэр.

Шервуд кивнул и выдавил улыбку, очевидно, жутковатую, судя по тому, как поморщилась в ответ Рисса Лин.

– Прошу прощения. Вы пришли за водой. Не буду вам мешать. – Кивнув, он зашагал к замку.

– Сэр!

Шервуд остановился и посмотрел на Риссу Лин, озаренную лучами солнца. Она по-прежнему морщилась, но не из-за него. Служанка выглядела напуганной.

– Что такое?

– Я знаю, кто сломал ваши вещи, – прошептала Рисса Лин, и ее взгляд метнулся к дверям замка. Потом она развернулась, приблизилась к колодцу, поставила ведра и потянулась к вороту.

– Давайте я вам помогу, – предложил Шервуд и кинулся к колесу.

– Спасибо, сэр. Вы слишком добры, сэр, – громко произнесла Рисса Лин. Когда он начал крутить ворот, она тихо добавила: – Меня разбудил шум, ужасный треск. Я часто сплю в бельевой кладовке. Чтобы не выходить во двор в темноте. – Она опасливо покосилась на старые стены. – Никому нет до этого дела, потому что, кроме меня, туда никто не ходит. Я находилась за соседней дверью и услышала треск. Не знаю, о чем я думала… я имею в виду, когда пошла туда. Звуки были такие, словно в замок ворвалось чудовище: удары, звон бьющегося стекла, скрип, кряхтение, а за всем этим – бормотание, словно кто-то разговаривал сам с собой. Удивляюсь, как мне хватило смелости заглянуть в щелочку.

– Что вы увидели?

Шервуд уже убедил себя, что призрачная тень возле колодца была каким-то древним призраком или демоном, который уничтожил его мольберт и краски. Ответ Риссы Лин разочаровал и опечалил его.

– Это был лорд Фокс, сэр. – Она перелила воду из колодезного ведра в одно из своих. – Он был в кабинете, изо всех сил трудился над вашей подставкой для картины. Тяжелая работа, надо полагать. Нелегко сломать.

– Он вас заметил?

– Нет, сэр. Я только заглянула, а когда увидела, кто это, сразу помчалась обратно в кладовку. Люди считают его щеголем, но… он меня пугает.

Шервуд отпустил колесо, уронив ведро обратно в колодец:

– Меня тоже.

Рисса Лин впервые искренне улыбнулась:

– Нехорошо с его стороны так поступать с таким… ну, добрым человеком, как вы.

– Спасибо, Рисса Лин. – Шервуд вновь принялся вращать колесо. – Ты сказала леди Далгат?

Ее улыбка погасла, лицо снова стало испуганным:

– Нет, сэр.

– Но почему? Она ведь просила…

– Она просила виноватого выйти вперед. Его светлости там не было. А если бы и был, он бы не вышел.

– Но ты могла бы рассказать, что видела его.

Она покачала головой. У Риссы Лин были кудрявые волосы, которые еще долго трепетали, словно листья на кусте.

– Он узнает, да и кто мне поверит? Он просто станет все отрицать, и тогда меня обвинят во лжи, хотя я буду говорить правду.

Она прикусила губу, и Шервуд понял. Он не просто так сказал, что боится Фокса. Как и все амбициозные люди, Фокс обладал свирепой агрессивностью. Лорд без раздумий уничтожит или запугает человека, которого сочтет ниже себя.

Шервуд ухватил колодезное ведро и наполнил второе ведро Риссы Лин.

– Вы все равно могли бы рассказать леди Далгат с глазу на глаз. Поговорить с ней, как сейчас со мной. Только вы и она будете знать, что вы сказали.

Кудряшки задрожали снова.

– Я и ее светлость… мы… я с ней не разговариваю.

– Но ведь вы ее служанка?

Когда Шервуд испытывал интерес к благородной даме, обычно он действовал через служанку. Служанки являлись прямым путем к сердцу леди – или хотя бы к ее постели. Аристократки четко разграничивали слуг и дворянство, однако личные служанки часто становились исключением и иногда были близки своим дамам, как сестры. Поэтому, в частности, Шервуд всегда здоровался с Риссой Лин. И даже приносил ей полевые цветы и красивые ракушки с прогулок на берег.

Рисса Лин кивнула, но в ее глазах сквозил прежний испуг.

Она боится не Фокса. Она боится леди Далгат.

– В чем дело? – Шервуд поставил ведро на край колодца.

– Ни в чем, сэр. Спасибо за помощь, сэр. Пожалуйста, никому не сообщайте, что это я видела его светлость, сэр. Я сказала вам лишь потому, что… Мне нужно идти, сэр.

Она подхватила ведра и поспешила прочь, расплескивая воду на ходу.

Шервуд стоял в колодезной нише, глядя, как Рисса Лин исчезает в темных глубинах замка. За ней тянулся прерывистый мокрый след.

– Она что-то скрывает, – раздался тихий голос у него над ухом.

Шервуд подскочил, отпрянул, поскользнулся и упал на декоративный бордюр вокруг основания колодца. Над ним возник человек в длинном черном плаще с поднятым капюшоном.

– Я хочу задать тебе несколько вопросов.

Когда Шервуд немного успокоился, и к нему вернулась способность дышать, он понял, что знает этого человека. Это был один из двоих мужчин, что встречались с Нисой прошлым утром.

– Как жаль, что я не хочу на них отвечать. – Шервуд поднялся. – Уходите.

– Твои желания меня не интересуют.

Ройс Мельборн – по крайней мере, Шервуд думал, что его зовут так – угрожающе сунул руку под плащ. Шервуд уже приготовился пуститься в бегство, когда рука вынырнула из-под плаща. Он ждал кинжала. Увиденное заставило его замереть. Человек в плаще держал стеклянную бутылочку «За морем».

– Я думал… я полагал, вы ее уничтожили. Или выбросили. – Шервуд протянул ладонь. – Верните ее.

– Нет, – ответил Мельборн. – Ты сам мне ее отдал.

– Я бросил в вас ею.

– Отдал, бросил – какая разница?

– Разница есть. – Шервуд потянулся к бутылочке, но Мельборн отдернул руку.

– Ты так считаешь? В таком случае, кинув ею в меня, ты совершил нападение на констебля. А это серьезное преступление.

– Вы не констебль.

– У меня есть документ. Хочешь взглянуть?

– Вы забыли, что я присутствовал при вашей встрече с леди Далгат? Я знаю, что вы не констебль. И ваш документ – фальшивка.

– Получить ответы я могу и без всякого документа. У меня есть более эффективные способы извлекать информацию. Предлагаю пойти в твою комнату, где мы сможем побеседовать наедине.

– Нет!

Ройс улыбнулся и высоко подкинул бутылочку с пигментом. Вращаясь, она сверкнула на солнце. Затем полетела вниз, и Шервуд ахнул. Он ожидал, что на камне у их ног расцветет ослепительно-голубое пятно, но Мельборн поймал бутылочку.

– Значит, не хочешь поговорить? – спросил он и сделал вид, будто собирается снова подкинуть краску.

– Не надо! Вы не знаете, что творите!

– Знаю.

– Вы хотя бы понимаете, что у вас в руках?

– Это? – Мельборн оглядел бутылочку, крутя ее из стороны в сторону. – Ультрамарин, широко известный как «За морем», пигмент, который получают, измельчая в порошок полудрагоценный камень лазурит. Идеально подходит для окрашивания ткани или приготовления темперы с яичным желтком для живописи.

На мгновение Шервуд лишился дара речи.

– Вообще-то я использую масло.

– Какое?

– Грецкого ореха.

– Попробуй льняное семя.

– Откуда вы все это знаете?

– Когда-то этим занимался.

– Вы были художником?

Мельборн покачал головой.

– Противозаконный импорт. «За морем» – один из эксклюзивных товаров, ввозимых торговой компанией «Вандон». Проще говоря, контрабанда. Эта штука идет по сотне золотых тенентов за унцию. Сколько здесь? – Мельборн поднес бутылочку к уху и потряс. – Две унции? Две с половиной?

– Три. Если только вы ничего не высыпали.

– Нет, все на месте. – Мельборн принялся перекидывать бутылочку из руки в руку. – Уверен, что не хочешь пригласить меня к себе на чай с печеньем?

– У меня нет ни чая, ни печенья, но… – При каждом броске желудок Шервуда болезненно вздрагивал. – Хотите сказать, что вернете ее мне, если я буду сотрудничать?

– Именно так.

– Ладно.

– И кое-что еще.

Шервуд съежился, понимая, что это великолепное предложение не может быть правдой.

– Что?

– Я хочу, чтобы ты извинился за то, что бросил ею в меня. Это было не слишком вежливо.

– Извините.

– Ну вот, разве тебе не полегчало?

Мельборн обошел его и зашагал через двор к замку.

Шервуд осознал, что темные тучи немного отступили. Эта бутылочка – если он ее получит – спасет его карьеру, а может, и жизнь. Какой бы отвратительной ни казалась эта идея, он продаст пигмент в Мегане, а на вырученные деньги возместит хотя бы часть утраченного. Этого хватит, чтобы снова получить возможность писать. Конечно, без драгоценного синего пигмента он не сможет брать заказы у аристократов, но купцам тоже нравятся портреты.

Глядя, как развевается плащ за спиной Мельборна и как тот проскальзывает в тени на крыльце, Шервуд вспомнил о существе возле колодца. Существе, которое было не совсем человеком. Он нашел своего призрака.

Глава одиннадцатая Пустошь Брекен

Скарлетт Додж провела Адриана по тропе, обвивавшей холм с лысой макушкой. Они находились в нескольких милях от деревни, на дальней стороне реки – на «дурной стороне», как выразился пастор Пейн. Адриан не видел в ней ничего дурного.

Возле мельницы, где вращалось большое водяное колесо, они перешли живописный арочный каменный мост. Внизу бурлила река, глубокие зеленые воды пенились среди выбеленных солнцем камней. На дальнем берегу возвышалась небольшая гора. Река пробила в ней брешь, обнажив богатую железом породу. Здесь не было ни домов, ни мельниц, ни возделанных полей, и дорога тянулась только вверх. Пересекавшие тропу корни деревьев были отполированы до блеска. Выступавшие на поверхность камни казались гладкими, словно мрамор.

Вначале тропу окружали тополя и густые заросли боярышника. По мере подъема им на смену явились березы и можжевельник. Еще выше они попали в мир елей, осин и сосен, и тропа стала шире. «Дурная» сторона реки была чарующей, почти волшебной. Мох и лишайник покрывали камни, размерами соперничавшие с двухэтажным домом. Их словно бросили и забыли небрежные великаны.

– Здесь красиво, – заметил Адриан.

– Да, – кивнула Скарлетт, взбираясь по тропе с упорством горной козы.

– Некоторые скалы похожи на лица, – произнес Адриан. Подобные комментарии раздражали Ройса, и он ждал от Скарлетт схожей реакции.

Но она кивнула и улыбнулась:

– Ты знаешь, что раньше люди верили, будто такие камни – живые? И деревья… Они верили, что у всего есть духи. Люди поклонялись речным богам, солнцу, луне и четырем ветрам.

– И в это верят монахи? В то, что духи повсюду?

– Нет, но так считали наши предки. Много веков назад, задолго до империи, люди жили в разрозненных деревушках вроде лощины Брекен, и у каждого был свой собственный бог. Люди поклонялись его или ее статуе и даже брали их с собой в битву. Тогда существовали сотни духов и демонов. Однако все изменилось, и перемены начались здесь.

– Что же произошло? – спросил Адриан, но Скарлетт умчалась вперед и скрылась за скалой.

Догнав ее, он обнаружил, что они достигли вершины. Перед ними раскинулся открытый каменистый склон, заросший осокой, гречихой и незабудками. Адриан стоял выше границы деревьев, а мир остался внизу. Ему показалось, будто он видит вечность. Сине-зеленые гребни поросших лесом холмов тянулись на юг, к голубым скалистым горам, за которыми возвышались белоснежные пики. Между двумя хребтами висело облако, словно застрявшее семечко молочая. Деревня далеко внизу была мазком краски, а река – сверкающей лентой среди зелени. На востоке, почти у них под ногами, блестели серебристые морские волны. Но больше всего Адриана поразило чистое синее небо, готовое поглотить его.

– Надо же!

Скарлетт остановилась и с улыбкой наблюдала за ним.

– Потрясающе, правда? – сказала она. – Словно оказался на краю мира и прозрел.

На склоне, что образовывал голую макушку небольшой горы, располагалось древнее каменное строение. Массивные, грубо отесанные плиты не были скреплены раствором. Их углы были стертыми и скругленными, и хотя плющ здесь не рос, каждую плиту украшал изумрудный мох и золотистый лишайник.

– Добро пожаловать в Пустошь Брекен! – воскликнула Скарлетт.

Августин Джилкрест выглядел как монах, старый и сморщенный, с лицом, носившим следы беспощадного солнца, ветра и жестоких прихотей богов. Но в его глазах была голубизна бесконечного неба. Судя по длинной белой бороде, он не брился десятилетиями, а судя по гнезду взъерошенных волос, торчавших во все стороны из-под кошмарной обвисшей шляпы, зеркала священнослужитель тоже давно не встречал.

При виде Скарлетт настоятель Пустоши Брекен вскрикнул от радости, крепко обнял гостью и трижды поцеловал в щеку. Она с легкостью ответила на объятие, словно они являлись членами семьи.

– Хорошо, что ты заглянула. Давайте присядем в тени. Уж я-то знаю, как долго сюда добираться.

Они зашли в монастырь, в садик, окруженный колоннадой. В середине бил источник, вода стекала в естественный пруд. Вокруг располагались аккуратные грядки с овощами и травами и цветочные клумбы. По краю тянулись дорожки и стояли каменные скамьи.

Монах подвел их к одной из скамей, стоявшей в тени старой, искривленной остистой сосны, и жестом пригласил сесть.

– Как чудесно снова тебя видеть. – Он ослепительно улыбнулся Скарлетт. – Тебе нужно почаще нас навещать. – Его взгляд переместился к Адриану. – А кто этот молодой человек? – спросил монах, вскинув брови.

– Это Адриан Блэкуотер, любопытный странник с севера, – объяснила Скарлетт. Ее лицо раскраснелось, но причиной тому могла быть долгая дорога.

– Вопрос в том, что именно разбудило в нем любопытство?

– Вообще-то, – ответил липкий от пота Адриан, не в силах отвести глаза от журчащей воды, – я хотел бы знать, найдется ли у вас что-нибудь попить.

Настоятель протянул руку к булькающему источнику:

– Для этого он здесь и есть, так же как воздух, которым ты дышишь. Хвала Марибору.

Скарлетт приблизилась к пруду, наклонилась и принялась пить, словно олень на прогалине. Затем выпрямилась, утирая рот:

– Лучше не найдешь.

Адриан последовал ее примеру. Вода была холодная, чистая, совершенная. Когда он отошел от пруда, уровень в нем понизился почти на полдюйма. Освежившись и восстановив силы, Адриан набрал полную грудь свежего воздуха и вздохнул.

– Хорошо, правда? – улыбнулась Скарлетт.

– Я мог бы здесь поселиться, – ответил Адриан.

– Если хочешь – селись, – сказал ему Августин. – Мы принимаем любого, кто желает жить в святости.

– Неужели? – Помимо настоятеля, Адриан встретил всего двух монахов – точнее, людей такой же неопрятной наружности. – Надо полагать, в последнее время желающих было немного?

– Мы далековато забрались, – произнес Августин.

– Здесь очень красиво, – заметил Адриан. – Везде. Даже внизу в деревне. Вся долина прекрасна.

– Верно, Далгат – райский уголок на краю земли. – Настоятель подмигнул Скарлетт.

– Столько природной красоты в одном месте, и все же…

– Что? – спросил настоятель.

– Просто это кажется неестественным. Есть здесь нечто странное.

Настоятель и Скарлетт переглянулись.

– Ты хочешь знать причину?

Адриан не любил проповедей. В его родной поместной деревушке не было церкви. Священник Нифрона приезжал несколько раз в год. Справлял свадьбы, благословлял умерших и жатву, но преимущественно ел и пил с лордом Болдуином. Никого из Хинтиндара нельзя было назвать набожным, а отец Адриана открыто презирал церковь.

Годы, проведенные в армии, не говоря уже о Калисе, не изменили равнодушия Адриана к религии. Он полагал, что в ней есть своя польза: она облегчала страдания, дарила надежду и время от времени помогала тем, от кого все отвернулись. Но Адриан никогда не понимал слепого поклонения верующих.

Дьяконы, священники и епископы были обычными людьми, склонными к добрым и дурным поступкам, как и все прочие. С точки зрения Адриана, разница была лишь в одном: святоши любили говорить. Солдаты, купцы, даже аристократы предпочитали действовать. Набожные люди предпочитали разглагольствовать, и чем дольше, тем лучше.

Однако сегодня Адриан утомился от долгого подъема и был не прочь присесть, чтобы выслушать историю. И не важно, что она вряд ли окажется интересной.

– Ладно. – Он выбрал каменную плиту и устроился поудобнее.

Августин улыбнулся ему и встал. Поднял голову к небесам, сделал глубокий вдох.

– Давным-давно, – начал он, – наши люди пришли в эту долину и решили поселиться здесь. Но их мечты обернулись кошмаром, поскольку этим местом правил злой демон старого мира, монстр, способный сровнять с землей горы, погасить солнце и обрушить на землю гром и молнии. Тропы заросли колючим терновником, почва стала бесплодной, а вода, – Августин показал на журчащий источник, – обернулась ядом. Это был проклятый край, жуткая, отвратительная земля тьмы и смерти… пока не пришел Бран.

При звуках этого имени Скарлетт улыбнулась, словно ребенок, услышавший любимую сказку и желавший поделиться ею, пережить все заново вместе с тем, кому она в новинку.

Августин отвлекся на двух монахов, которые вошли в сад.

– Присоединяйтесь! – Настоятель махнул им рукой.

Монахи – один молодой, другой средних лет – безмолвно подошли и сели на землю. На их лицах тоже было жадное, радостное предвкушение.

Наверное, здесь очень скучно, подумал Адриан.

– Следует сказать, – продолжил Августин, – что Бран был учеником Брина, легендарного героя древности. Когда Брину едва сравнялось четырнадцать, его родителей убила армия мародеров-великанов, таких больших, что они использовали деревья в качестве зубочисток. Брин прикончил их всех голыми руками. Но это не единственный его подвиг. Он выкрал секрет металла у короля гномов, который в те дни правил в древнем городе Ните. – Настоятель показал на юго-запад, и Адриан повернулся в ту сторону, однако увидел лишь укрытую облаками горную гряду, протянувшуюся вдоль границы с Делгосом, словно шипастый позвоночник.

– Короля гномов звали Гронбах, и его сердце было таким черным, что кровоточило чернилами. Он был хуже любого демона Файер.

– Я слышал про этого гнома, – сказал Адриан. – В детских песенках. Мерзкое создание, он обещает девочкам сокровище, а потом обманывает их. Запирает бедное дитя в каменной темнице, но девочка – обычно принцесса – убегает при помощи хитрого трюка или магии.

Августин кивнул:

– Что демонстрирует пути возникновения подобных сказок. Это неточное описание реального события, в котором участвовали могучий Брин и злобный Гронбах. Однако оставим эту историю для другого раза. Я всего лишь хотел подготовить сцену и сообщить, что приключения Брина гремели на весь мир. Благодаря Брину у нас появились клинки вроде тех, что носишь ты.

Все уставились на мечи Адриана и закивали. Адриан вежливо улыбнулся и порадовался, что настоятель решил сократить рассказ, иначе этот визит мог затянуться надолго.

– Многие легенды повествуют о подвигах Брина. Говорят, он убил последнего дракона, придумал письменность и сражался рядом с Новроном в решающей битве во время Великой эльфийской войны. Он даже спас первому императору жизнь. Однако величайшее его деяние заключалось в том, что он привел отряд героев в подземный мир – в царство самой смерти. Этот поход изменил все. Истории Брана о приключениях его учителя поведали нам об истинных богах. Тебе известно, что в прежние времена люди поклонялись каждому дереву и листку?

– Я ему говорила, – ответила Скарлетт.

– Хорошо, – сказал настоятель, хотя его лицо свидетельствовало об обратном. – Что ж… – Он запнулся, пытаясь вспомнить, где остановился. – Именно от Брана, основателя Братства Марибора, мы знаем о Файер и о том, что есть пять богов. Эребус – отец всего, Феррол – отец эльфов. Дроум создал гномов, и, разумеется, Марибор создал людей. Что до растений и животных, это работа Мюриэль.

– А как насчет Новрона? Церковь Нифрона почитает сына Марибора как своего бога. Монахи Марибора этого не делают?

Скарлетт поморщилась, однако настоятель лишь терпеливо улыбнулся, словно вразумляя глупое дитя.

– Мы – хранители истины. Мы не вмешиваемся в верования других.

Наверное, монахи, как и аристократы, в совершенстве владели искусством запутывания собеседника. Адриан заметил, что Джилкрест не ответил на вопрос, но не стал проявлять неучтивую настойчивость.

– Хотя достижения Брина необъятны, самое главное заключается в знании, что каждый может искупить свою вину, сколь бы ужасным ни было его прошлое.

– Судя по всему, он был отличным парнем, – заметил Адриан. – Но какое отношение это имеет к Далгату?

Настоятель широко улыбнулся, в его глазах вспыхнул огонек:

– Через несколько лет после Эльфийской войны, когда империя была еще молода, а ее столица Персепликвис только строилась, Бран услышал о невзгодах обитателей этой долины. Поэтому Бран Святой, ученик Брина Великолепного, пришел им на помощь. Он стоял на этом самом месте, на земле, где теперь находится наш монастырь. На этом холме он встретил демона Далгата, сразился с ним и одолел его. В своей мудрости Бран не убил врага, но заставил раскаяться в прегрешениях. И обязал демона исправить все зло, что тот причинил жителям долины. Потом, утомленный своими деяниями, Бран снял накидку и прилег отдохнуть. Затем помолился Марибору, чтобы тот благословил долину. За одну ночь все изменилось. Воды очистились, терновник превратился в плющ, а погода стала идеальной.

– Ты веришь во все это? – спросил Адриан у Скарлетт.

– Я прожила тут пять лет, – ответила она. – Ни разу не было ни засухи, ни урагана, ни голода.

– Это ничего не доказывает.

– Зимы теплые и всегда потрясающе красивые. Словно снег падает исключительно ради красоты. Сам видишь, какое здесь все пышное. Повсюду плющ, и тут много растений, которые обычно растут южнее. У нас есть апельсины, а на побережье – пальмы. Урожайные сезоны невероятно долгие, и почва не истощается, как бы часто фермеры ее ни засевали. Они даже не придерживаются севооборота. Сажают что хотят и где хотят.

– И все равно это не…

– Пять лет, Адриан! Я провела здесь пять лет – и за это время дождь лишь однажды начался среди бела дня. Отсюда видны ураганы, которые опустошают другие районы Маранона. Бури, что разбивают корабли о скалы – или темные тучи, полные дождя и града, – до нас не доходят. Либо поворачивают в сторону, либо рассасываются. Сразу за пределами этой долины бывает ужасно жарко и смертельно холодно, но здесь, в этом месте, всегда солнечно, тепло… идеально.

Монахи согласно кивнули.

– Фрукты вызревают, растения не болеют, урожаи обильны. Это действительно благословенный край, Адриан. Благодаря усилиям исправившегося демона или любви Марибора, а может, и тому, и другому. Изредка бывают несчастные случаи или болезни, но для этого у нас была Мэдди Олдкорн, а теперь – госпожа Далгат. Августин может рассказать тебе. Он находился там, когда это случилось.

Настоятель сделался задумчивым, его жизнелюбие подернулось печалью, и он впервые показался Адриану старым.

– Ее светлость участвовала в скачках с препятствиями и упала, причем неудачно. Из глаз и ушей сочилась кровь. – Он покачал головой, поморщившись. У Адриана имелись свои жуткие воспоминания, и он знал, что настоятель вновь переживает те события. – Она была при смерти, когда ее принесли в замок и уложили на постель. Позвали Мэдди. Та всегда была колючей, как розовый шип, и неприятной, как пчелиный укус, однако сердце у нее было могучее, как у скаковой лошади, и она готова была прийти на помощь в любой час. Готова была погибнуть ради финишной черты. Большинство считает, что та ночь доконала ее. Мэдди спасла Нису Далгат и потратила на это все свои силы. Старуха спасла девушку, но заплатила за это жизнью. Мы похоронили ее на холме в деревне, и люди приносят туда цветы.

– После этого госпожа Далгат начала исцелять? – спросил Адриан.

Августин кивнул:

– Очевидно, Мэдди подарила ей не только жизнь. Может, она знала, что умирает, и хотела передать свой дар. Вскоре госпожа Далгат начала исцелять больных, как Мэдди.

– Как она это делает?

Августин воздел руки к небу:

– На ней благословение нашего Господа, и он ее слушает.

– Но ведь вы настоятель. Разве не к вам должен прислушиваться ваш Господь?

– Марибор сам выбирает, через кого действовать. У него свои причины. В том, что мы их не понимаем, – наша вина, не его.

Этот разговор больше напоминал рассуждения, которые Адриан привык слышать от священников. За долгую жизнь Августину следовало смириться со скептицизмом. Адриан полагал, что настоятелю часто доводилось с ним сталкиваться: убеждать людей доверить свои души чему-то, что нужно принимать на веру, – непростая задача. Очевидно, на его лице отразилось сомнение, поскольку он так и не освоил искусное равнодушие Ройса.

Августин поднялся и хлопнул в старые, мягкие ладоши. Звук получился негромкий, однако глаза настоятеля возбужденно сияли.

– Идите со мной!

Он провел их через неф церкви. Два монаха, наверное, знали, куда он направляется, потому что сняли со стены пару факелов и зажгли их от жаровни, стоявшей возле входа. Церковь представляла собой большое помещение с алтарем на возвышении и кафедрой. Стены и потолок украшала роспись, однако в тусклом свете Адриан не мог разглядеть деталей. Монах средних лет взял Августина под руку, когда они подошли к ступеням, ведущим вниз, в глубины скалы. Добравшись до двери, настоятель толкнул ее. За дверью луч света падал сквозь пробитое в потолке косое окно на пьедестал, представлявший собой искусно высеченную скульптурную группу из четырех коленопреклоненных человек с поднятыми руками. Они держали золотой сундук, сверкавший на солнце.

Настоятель поднял крышку и продемонстрировал содержимое сундука: кусок ткани. Материал в черно-сине-зеленую клетку казался простой накидкой или небольшим одеялом. Он был старым, выцветшим, рваным и сильно обтрепавшимся по краям. Ткань была аккуратно разложена по всей длине и подвернута, как гобелен.

– После битвы с демоном, – сказал Августин, глядя на золотой сундук, благоговейно сложив перед собой руки, – Бран Возлюбленный снял свою накидку. Утром он не стал брать ее с собой. Это единственная истинная вещь, доказательство моих слов. Мы верим, что накидку – кусок ткани, что вы видите перед собой – подарил Брану Брин. Если так, она должна быть старше Империи Новрона, намного старше церкви Нифрона и даже старше Персепликвиса. Это Накидка Брина.

В темном гроте, рядом с золотым сундуком в странных каменных руках, омываемым ослепительными, чистыми лучами солнца, Адриан действительно ощутил благоговение. От некоего таинственного присутствия у него по коже побежали мурашки. Он видел перед собой старое одеяло в сундуке, но чувствовал близость вечности, окна в иной мир, невозможной складки реальности – следа бога.

Несколько минут все молчали. Стояли, завороженные простой шерстяной тряпкой, словно мысленно общались с ней, с самими собой и с Марибором. Не произнеся ни слова, настоятель закрыл сундук и нарушил чары. Затем вывел их обратно, в светлый, мирный двор.

Снаружи ярко светило солнце. Все снова стало нормальным. Однако никто по-прежнему не разговаривал, и Адриан вновь напился из пруда. На сей раз он плеснул воды в лицо и огляделся.

Возможно ли, что какой-то древний герой действительно сражался с демоном старого мира и одолел его на вершине этой горы? Может ли эта долина действительно быть благословенной?

Адриан представил, как пересказывает Ройсу эту историю, и вновь ощутил почву под ногами. Наверное, это отразилось на его лице, поскольку настоятель Джилкрест ободряюще потрепал его по плечу и сказал:

– Не нужно тревожиться, сын мой, если ты не веришь в Марибора и благословения, которые он дарит. Верить в него необязательно. Главное, что он верит в тебя.

Глава двенадцатая Госпожа Далгат

Комната, которую отвели Шервуду Стоу, располагалась на третьем этаже южной башни и была не столь уютной, как жилище Ройса и Адриана в «Колдуэллском доме». Тесная, темная, с крошечным окошком, выходящим на море. Три каменные стены придавали ей сходство с тюремной камерой. Во время своих исследований Ройс видел более приличные комнаты, которые пустовали. Вероятно, они были заняты, когда прибыл Шервуд, или их берегли для короля и его свиты. А может, человек, выделивший Шервуду эту комнату, хотел, чтобы он поскорее уехал.

Художника снабдили кроватью, но хотя близился вечер, никто не позаботился сменить белье. Обломки камней с желтой охрой и красноватым железом валялись на столике в углу, среди них лежал крошечный молоточек и металлический напильник. Отпечатки молотка на столешнице свидетельствовали о том, что Шервуд проявлял к своему жилищу такое же уважение, какое тот, кто поселил его здесь, проявил к художнику. Пол возле ночного горшка был усыпан куриными костями. Чуть-чуть не попал, решил Ройс. Судя по отвратительному запаху, царившему в комнате, о горшке Шервуда заботились не лучше, чем о постели.

– Ко мне никто не приходит, – произнес Шервуд со смесью раздражения и смущения. Подобрал кости, подошел к окну и отправил их вместе с содержимым горшка в море. Обернулся, и на его лице отразилось потрясение.

Ройс умел быстро ориентироваться в ситуации. Некоторые люди – большинство людей – ничего не замечали вокруг. Как им удавалось прожить дольше недели, было для Ройса такой же загадкой, как наличие крыльев у индейки. В его профессии неожиданность равнялась смерти, поэтому застать его врасплох было непросто. Увидев ошарашенное лицо Шервуда, Ройс решил, что кто-то спрятался в углу комнаты. Прокляв свою глупость и ожидая худшего, он стремительно развернулся, протянув руку за кинжалом. В углу обнаружились только мольберт и подставка для красок. Словно позабыв о Ройсе, Шервуд приблизился к мольберту. Потрогал треногу, провел ладонями по забрызганному красками дереву.

– Невозможно.

– В чем дело?

Художник развязал скатанную парусиновую сумку. Она развернулась и повисла на мольберте. Это было нечто вроде футляра. Не менее двух десятков кистей аккуратно лежали в своих кармашках.

– Они все здесь.

Шервуд поднял крышку подставки и ахнул. Отпрянул, будто увидел змею. Протянул руку и робко коснулся каждой бутылочки с пигментами. Взял испачканную красками палитру и уставился на нее.

– Это… это… – пробормотал он, качая головой. – Это та же палитра. Краска, она… Я не понимаю.

– Твой мольберт, твои краски, твоя комната – чего тут непонятного?

– Их больше нет, точнее, их не было. Прошлой ночью лорд Фокс пробрался в кабинет и все уничтожил. Разломал мольберт, а бутылочки с пигментами разбил о стены и пол. А она… – Шервуд поднял палитру. – Она была сломана пополам. Но теперь все они тут – и ни следа, ни пятнышка.

– Ни пятнышка? Я вижу сколы и царапины, и эта штука залита краской.

– Да! – Шервуд развернулся, держа перед собой палитру, словно крошечный щит. – Я знаю каждую отметину, каждую каплю краски. Это не замена и не копия. Это мой старый мольберт, мои старые краски. – Его глаза расширились. Он вновь осмотрел пигменты. – «За морем»… здесь нет.

– Он у меня. – Ройс протянул бутылочку.

– Да. – Шервуд взял ее и поставил на место. – Это лишено смысла.

– Подумаешь об этом позднее. Не забудь, у меня есть вопросы.

Шервуд посмотрел на Ройса с безумной улыбкой.

– Конечно. Как пожелаете. Что вы хотите знать?

– Расскажи мне о леди Далгат. Какая она? Какие у нее привычки? Интересы? Ее…

– Ее волосы не черные.

– Вообще-то меня больше интересует…

– Люди этого не замечают, – продолжил Шервуд, серьезно глядя на Ройса. – Заметили бы, если бы проявили внимательность, если бы присмотрелись получше, но они этого не делают. Каждый настолько сосредоточен на себе, что у него нет времени взглянуть на других и по-настоящему увидеть их.

Ройс подумал, что Шервуд напоминает капризный кран, который поначалу пыхтит и плюется бесполезной грязной водой. Но если качнуть как следует, начинает работать. Он решил поддержать разговор:

– Так какого цвета ее волосы?

– Каштановые.

– А мне кажется, черные.

– Я называю такой цвет «мягким черным», но на самом деле это очень темный каштановый. Это можно заметить, когда леди Далгат стоит у окна в солнечный день. Свет проходит через отдельные пряди и создает вокруг нее золотистый ореол. И глаза у нее не карие. В них есть золото и даже немного зелени.

– Я не собираюсь писать ее портрет.

– Но это то, как я знаю ее. То, как понимаю. У нее не черные волосы и не карие глаза, как у всех прочих, потому что она не похожа на других. Она ни на кого не похожа. Это слышно в ее голосе. Растягивает гласные, путает ударения, словно она из другой страны. Однако я побывал везде – и никогда не слышал ничего подобного. Просто взглянув на нее, можно заметить разницу. Ей всего двадцать два года, но душа у нее старая. Эта не молодая душа видна в ее не карих глазах. Она проявляется в ее походке и поступках. Каждый шаг, каждое движение полно абсолютной уверенности. Она бесстрашно командует своим телом. Уверенностью сочится ее голос и приказы, которые она отдает слугам. Твердая и сильная, но добрая и сострадательная, она мудра не по годам. И отважна! – Шервуд усмехнулся, словно Ройс упрекнул леди Далгат в трусости.

– Однажды я видел, как она вмешалась в драку двух солдат. У одного был разбит нос, и он обнажил меч. Лицо другого побагровело от ярости, и он злобно рычал. Все остальные – крупные мужчины, некоторые с оружием – попятились. Она подошла прямо к драчунам и отвесила пощечину сначала одному, потом другому. Я не мог поверить своим глазам. Полагаю, не я один. Леди Далгат проделала то же самое с непокорной лошадью.

– Отвесила пощечину?

Шервуд снова усмехнулся. Его настроение определенно улучшилось по сравнению с их первой встречей.

– Нет, но… в общем, лошадь вставала на дыбы и брыкалась, а Ниса – то есть леди Далгат – действовала без колебаний. Она положила руку на шею животному. И лошадь расслабилась, сразу успокоилась.

Художник продолжал смотреть на мольберт. Затем моргнул и рассмеялся. Смущенная улыбка скользнула по его губам.

Ройс молчал, выжидая, не скажет ли Шервуд что-нибудь еще. Когда уже решил, что тот закончил, художник заговорил снова.

– Она печальна, – произнес он. – Думаю, одинока.

– У нее только что умер отец.

– Дело не в этом. Я приехал до его смерти. Тогда леди Далгат тоже была грустной. На самом деле, она хорошо перенесла смерть отца, очень стойко. Однако ее преследуют сожаления. Вот что я чаще всего в ней замечаю. Она обращается с ними, как… вы со своим плащом. Прячется за ними. Вот почему ее так трудно разглядеть.

Шервуд говорил о Нисе Далгат с восторгом, причиной которого могла быть только увлеченность, сильная и недавняя. Очевидно, теперь он заявит, что эта дама обладает проницательностью, не свойственной простым смертным, и все же…

Холод и жара почти не тревожат вас, в отличие от вашего друга, однако лед, снег и корабли… ах, корабли!

Если бы она добавила собак и гномов к списку вещей, которых он избегал, Ройс решил бы, что она его знает. И ее замечание о воде… Ройс умел плавать, иногда у него не было выбора, но он избегал озер, рек и океана. Терпеть не мог отсутствия твердой почвы под ногами. Лодки и пристани были еще хуже. Они нарушали его чувство равновесия и вызывали тошноту. Ройс никогда никому об этом не рассказывал. Только дурак болтает о своих слабостях. Ниса Далгат узнала о них, просто взглянув на него.

Он заметил прикрытую тканью картину за столом:

– Это ее портрет?

– Да.

– Можно посмотреть?

– Нет.

– Почему?

– Он не закончен.

Ройс хотел все равно взглянуть, но он повидал множество портретов, обычно дородных мужчин и бледных женщин, в залах богатых аристократов. Его это не настолько интересовало. Он выяснил многое. Шервуд не представлял угрозы для леди Далгат – он был в нее влюблен. Ройс подозревал это с того момента, когда художник швырнул в него баснословно дорогим синим пигментом, чтобы защитить графиню. Теперь он не сомневался. Покончив со своими делами, Ройс без колебаний оставил художника наедине с загадкой мольберта. Однако его не покидала мысль, что следовало взглянуть на портрет.

Влезть по плющу второй раз оказалось еще легче.

Леди Далгат находилась в своей спальне. Ройс заметил свет, прежде чем начал подъем, и не стал прятаться. Тем не менее, шансы увидеть или услышать его приближение были невелики. Практика и опыт сделали скрытность привычкой. Кошек – даже тех, что не охотятся – сложно заметить.

Она не спала.

Приподняв голову над подоконником, Ройс увидел, что Ниса Далгат сидит спиной к нему за письменным столиком. Она была в новом платье. Белое, соскользнувшее с плеча, оно подчеркивало гладкую смуглую кожу. И что бы там ни говорил Шервуд, волосы у нее были черные.

Он внимательно оглядел графиню.

При первой встрече с леди Далгат он не увидел женщину. А увидел скопление предположений, которые сплел по пути в Маранон. На сей раз взглянул по-настоящему – и обнаружил красавицу. Стройную, высокую, комфортно чувствующую себя в собственном теле – Шервуд не ошибся насчет осанки и уверенности. Леди Далгат просто сидела за столом – но сидела прямо, скрестив лодыжки. Писала пером, и движение ее кистей и предплечий…

– Вы явились убить меня? – спросила она, не оборачиваясь.

Ройс проскользнул в окно и уселся на подоконник, свесив ногу над свернутым ковром, который покрывал половину пола.

– Нет. Почему вы так решили?

Леди Далгат отложила перо и повернулась к нему, опершись рукой о спинку кресла. Длинные волосы закрывали один глаз и падали на плечо. За ее спиной уютно мерцала свеча.

– Потому что никто не нанимает убийцу, чтобы всего лишь спланировать убийство. Кто нанял вас, чтобы убить меня? Епископ Парнелл или лорд Фокс?

Она знает!

– Вообще-то они действительно наняли меня, но лишь для того, чтобы предоставить им план.

– Который они приведут в исполнение?

Ройс пожал плечами:

– Возможно.

То, насколько он ошибся в этой аристократке, потрясало основы мироздания. Он и прежде ошибался, но почти всегда переоценивал своих противников. На сей раз счел жертву беззаботным, нерадивым, рассеянным ребенком – и спутал лису с курицей.

– Раз уж вам известно, кто замышляет ваше убийство, почему вы не приняли меры?

– Господин Мельборн, верно? Править королевством не означает иметь неограниченную власть. Возьмем, к примеру, церковь Новрона, главного инициатора моей кончины. Убрать кого-либо из священников не в моей власти. Они – не мои подданные. Только король может издать такой запрет, а он не будет этого делать. И потому я здесь, в прямом смысле с убийцей на подоконнике.

– Однако, судя по всему, вы нисколько не напуганы.

Леди Далгат повела плечами, стряхивая волосы.

– Вы только что сказали, что не собираетесь убивать меня.

– И вы поверили слову убийцы?

– Может, я просто не боюсь смерти.

– Смерти боятся все.

– Сказал палач. Однако вы сделали ее своей работой.

– Она была моей работой в прошлом, – уточнил Ройс и удивился, зачем он это сказал. Для нее это не имело значения и для него тоже не должно было иметь. – Кроме того, люди не боятся смерти как таковой, они боятся своей смерти.

– Значит, вы больше не убийца?

– Я больше не убиваю сам.

– А, – кивнула она. – Теперь вы просто консультируете других.

– Это необычный заказ.

– Вне всяких сомнений. – Леди Далгат откинула волосы с лица и внимательно посмотрела на Ройса. – И как бы вы меня убили?

Она провоцировала его, пыталась вывести из равновесия. Ей очень нравилось нападать и наблюдать, как он отступает.

– Я бы перерезал вам горло во сне.

– Вы бы пробрались сюда, пока я лежала бы в постели, застали бы меня врасплох, но… прошлой ночью ничего не получилось. Как и этой.

– Я не слишком старался.

– Ну конечно, обычно у вас все получается благодаря… вашему особому секрету.

– Давайте не будем к этому возвращаться.

– Почему нет? Вы боитесь узнать о себе что-то новое?

– Благодарю, я и так неплохо себя знаю.

– Нет, не знаете. – Ниса поднялась. Ее лицо оставалось в тени, но ярко-белое платье почти сияло. – Вы считаете себя человеком, но вы лучше, чем человек.

– Лучше? Прошлой ночью вы назвали меня эльфом.

– Вы эльф.

– И вы считаете, что это лучше? Там, откуда я родом, это самое страшное оскорбление.

– Там, откуда родом я, это высшая похвала.

Ройс наклонился вперед и уставился на нее:

– Я не заметил, чтобы в Мараноне питали особую любовь к эльфам. По правде сказать, я ни одного здесь не видел.

Леди Далгат прикусила губу и отвернулась.

Очко в мою пользу.

Ройс понимал, что так потрясло Шервуда. Обаяние леди Далгат не оставило равнодушным даже его. К тому же она немного напоминала Гвен ДеЛэнси: статной фигурой, темными глазами и темными волосами. Ройс уже понял, что судит о красоте женщин по тому, насколько они напоминают Гвен, однако в привлекательности Нисы Далгат крылось что-то еще. Она была моложе Гвен, и кожа у нее была светлее, однако обеих окутывал дурманящий аромат тайны. В мире обыденной предсказуемости они представляли собой пленительные загадки – как дождь в лучах солнца рождает радугу.

– Если вы явились не для того, чтобы убить меня, зачем вам понадобился плющ? Надеялись застать меня за переодеванием?

Ройс закатил глаза.

– Простите, но я никогда не встречала убийцу. Откуда мне знать, чем вы занимаетесь? Однако если вы не собирались подглядывать, то что же?

– Пытался понять, зачем кому-то понадобилась ваша смерть.

– Нет, дело не в этом. Вы решаете, достойна ли я жить. Пытаетесь определить, стоит ли моя смерть предложенных за нее денег. Когда мы впервые встретились, эта проблема вас не терзала, однако прошлая ночь заронила вам в душу сомнения. И теперь… вы в неопределенности. На подоконнике, так сказать.

– Я смотрю, метафоры – ваш конек.

Леди Далгат сделала пол-оборота на левом каблуке и направилась к постели. Шервуд не ошибся насчет ее движений. Она не шла, а скользила, и этот разворот на пятке напоминал элегантный танцевальный пируэт. Драматичности ее движениям добавляло платье, сшитое из чего-то блестящего, возможно, сатина. Оно отражало свет свечи и луны и мерцало, словно волны на тихом ночном пруду.

«Призрачно». Это слово приходило на ум. Леди Далгат села на кровать и снова скрестила лодыжки, сложив руки на коленях и выпрямившись, словно позируя.

Может, так и есть. Она пытается соблазнить меня, таращится своими большими глазами в тщетной надежде остаться в живых. Не успев закончить мысль, Ройс понял, что неправ. Нужно перестать думать о ней как о простом человеке. Она лиса, а не курица.

– Поскольку вы застряли на подоконнике, – с усмешкой сказала она, – я попробую защититься и убедить вас проявить милосердие.

– Валяйте.

Леди Далгат прищурилась:

– Прошу прощения… что?

– Давайте, излагайте.

Секунду Ниса смотрела на Ройса, потом обеими руками закинула волосы за уши. Выпрямилась и спросила:

– Вам известно, что Далгат – старейшее из семейств Аврина, чье правление не прерывалось?

– Этим меня не переубедишь. Я не знаток традиций.

– На кону моя жизнь. Будьте снисходительны.

Ройс пожал плечами и в ожидании длинного рассказа устроился на окне поудобнее. Прислонился спиной к раме, поднял ноги и уперся ими в противоположный край.

– Давайте поглядим. – Леди Далгат постучала пальцами по подбородку и запрокинула голову к потолку, словно пытаясь заметить нечто маленькое или очень далекое. – Около трех тысяч лет назад, когда закончилась Великая война и возникла Империя Новрона…

– Нам необходимо возвращаться в такую даль? – перебил Ройс. – Серьезно?

Она не обратила на него внимания.

– До войны никто не забирался так далеко на запад. После войны все хлынули сюда. Люди искали плодородные земли, и Маранон прекрасно для этого подходил. Меган, столица Маранона, – это имя известного клана тех времен. Они пришли сюда первыми и забрали лучшие поля. Те, что явились позднее, двинулись дальше на запад. Как вы можете видеть, эта долина примыкает к океану, то есть здесь поселились опоздавшие и презираемые – изгои. Их предводителем был человек по имени Дал. Он был таким бедным, что едва не умер от голода, и таким худым, что люди прозвали его Гадким. Это происходило примерно в то время, когда закладывались первые камни Персепликвиса. Гадкий Дал привел жалкую банду из сотни членов клана Меган в эту долину, которая оказалась прекрасной и богатой.

– И все они жили долго и счастливо, – добавил Ройс.

– Вовсе нет. Гадкий Дал и его последователи не просто так стали изгоями – они были идиотами.

Ройс усмехнулся.

– Они понятия не имели, как осваивать земли. Когда принесенные с собой запасы исчерпались, они оказались на грани гибели. В те времена – а это было до смерти Новрона, до расцвета его культа – люди поклонялись духам, которые, как они верили, обитали вокруг: в деревьях, камнях, медведях… В отчаянии Дал и его умирающий народ начали молить духов природы о спасении. Возможно, Дал сомневался, что в этом есть какой-то смысл, но он не знал, что в долине действительно обитал дух, и дух его услышал. За ночь все изменилось, и с тех самых пор дух-хранитель присматривает за домом Далгат.

– Хотите сказать, поэтому вы столь спокойны? Вас защищает волшебный хранитель?

– Полагаю, можно выразиться и так.

Ройс поверил в ее искренность. Аристократы и богатые торговцы часто верили в привидения и удачливые талисманы. Когда-то он знал торговца шелком, который не сомневался, что его девятнадцатилетняя собака по-прежнему жива. Он опускался на одно колено и гладил воздух, причмокивая. Самым странным было то, что его жена, умершая в тот же год, что и собака, никогда не навещала мужа. Дух-хранитель не удивил Ройса, и он воспринял бы эту историю как очередное свидетельство самонадеянной глупости, вот только…

Лиса, не курица.

– Ну хорошо, это объясняет вашу расслабленность. Но не объясняет, почему все хотят убить вас.

– Несколько лет назад нам нанесла визит церковь Нифрона. Пять главных епископов объезжали провинции, проповедуя благородным семействам важность восстановления веры в Новрона. Они явились сюда, и им не понравилось, что граф Далгат не проявил сочувствия к их желанию восстановить старую империю.

Граф Далгат? Она говорит о собственном отце.

– Они хотели гарантий, что когда придет время, он принесет присягу выбранному ими императору. Мы здесь не поклоняемся Новрону. Даже когда входили в империю, наша вера не была искренней. У этой крошечной долины свои традиции – старинные традиции, – и мы им верны. Старик Бидль сказал, что не будет с ними сотрудничать.

Старик Бидль?

– Граф стал проблемой, камнем на дороге. Большим, недвижимым камнем. К сожалению, в отличие от камней его жизнь была не столь продолжительной. Когда он умер, не оставив наследника мужского пола – только хрупкую, юную, неопытную девицу, – церковь ухватилась за эту возможность. – Леди Далгат покачала головой и вздохнула. – Но, увы, графиня оказалась не сговорчивее графа. И потому они нашли более покладистую личность. Лорд Фокс позволит им дергать за веревочки, в то время как сам будет считать, будто держит ситуацию под контролем. Так глупо. Сейчас сцена готова к заключительному акту маленькой драмы под названием «Смерть последней из Далгатов».

– И это вас совершенно не пугает, потому что вы под защитой волшебного лесного духа этой долины?

– Вы специалист по убийствам, так что судите сами. Они совершили три попытки. Насколько сложно убить хрупкую юную девицу?

Что-то в ее голосе – уверенность, а не заносчивость – насторожило Ройса, будто вой оленя или рычание кролика.

– Занимательная история, но вы меня не убедили. Я не любитель церкви и аристократов. Мне безразлично, кто правит. Жизнь низшего сословия останется прежней. Я принял решение и расскажу им, как бы я вас убил. Хочу, чтобы вы об этом знали.

– Заботливо с вашей стороны!

– Разумеется, если избавиться от плюща и отправить стражника патрулировать двор, моя задача сильно усложнится. А если вы станете запирать дверь и поставите в коридоре еще одного стражника, желающим лишить вас жизни сильно не повезет.

– А вы не слишком изобретательный убийца. Я думала, есть более хитрые способы, чем влезть в окно.

– Простые планы – самые лучшие. Каждая лишняя деталь может привести к провалу. Кроме того… – Ройс пожал плечами. – Эта работа не слишком мотивирует. Я здесь ради оплаты. Лишь она имеет значение.

– Правда? – спросила Ниса Далгат, поднимаясь.

Она встала перед ним, перенеся вес тела на одну ногу, свесив руки по бокам. Ее глаза казались глазами хищника. Ройс напрягся. Этот взгляд был угрожающим.

Она думает вытолкнуть меня из окна? Нет, в ее глазах нет жестокости – только призыв.

Ему доводилось видеть такие глаза прежде, обычно у проституток. На лицах девочек Гвен часто возникало подобное выражение, но ни одна из них ни разу не смотрела на него так. Они нацеливали свое оружие на шумных пьяниц, что разбрасывали деньги серебряными фонтанами. На Ройса никто никогда так не смотрел.

Ниса встретилась с ним взглядом и улыбнулась, округлив мягкие щеки.

– По-моему, вас мучает любопытство, – произнесла она.

– По поводу чего?

Леди Далгат не шелохнулась и не моргнула.

– Определенно по поводу меня, но еще больше – по поводу вас самих. Я вижу сомнение в ваших глазах. Вы не хотите верить моим словам, но от истины не скроешься. Ваша проблема в том, что вы всю жизнь прожили во лжи. Какой у вас был выбор? Все считают эльфов грязными, никчемными, ленивыми, тупыми паразитами. В мире, где нет другого мнения, нельзя ожидать объективности. Вы должны спросить себя не о том, как можете быть одним из них, а о том, как могли считать себя обычным человеком.

– Что дочери графа известно об эльфах?

– Я много читаю, – ответила она, потом отвела взгляд и рассмеялась.

Затем крутанулась, запрокинув голову, в вихре белой ткани. Девочки Гвен тоже так делали. Может, у Нисы плохо получалось, или Ройс ошибся в ее намерениях, потому что поступок был неловким, полным разочарования и досады. В это мгновение ее защита ослабла, и он впервые почувствовал, что видит перед собой Нису Далгат, женщину, что скрывалась за маской. Дама на это не рассчитывала, однако эта секунда помогла ей добиться желаемого. От истины действительно не скроешься. Ройс решил, что Ниса Далгат нравится ему – или хотя бы не вызывает неприязни. Она была интересной.

Леди Далгат шагнула к нему.

– Мне пора. – Ройс повернулся и перебросил ноги на ту сторону подоконника. – И не забудьте про плющ. От него нужно избавиться.

– Но мне нравится плющ!

– Он снова отрастет.

– А вы? Как вы станете навещать меня, если я его срежу?

– Я не стану. Прощайте, леди Далгат.

Глава тринадцатая Фокс и негодяи

Дорога вниз оказалась быстрее, как часто и бывает. Тем не менее, наступила ночь, когда Адриан и Скарлетт Додж вышли на ту часть тропы, где обрыв заканчивался обычным склоном, и можно было идти бок о бок. Лучи луны в третьей четверти проникали сквозь листву, разливая серебристые озерца. Свет озарял путников, шагавших сквозь лунные лужицы, и Адриан косился на Скарлетт. Поначалу он решил, что она ничего не замечает. По-прежнему играя роль проводника, Скарлетт смотрела на тропу, но потом он заметил ее улыбку и понял, что попался. Он также сообразил, что она не против.

– Как ты оказалась в Далгате? В лощине Брекен? – спросил Адриан.

– Какое тебе дело? – Ее голос звучал резко и холодно.

Он удивился, затем вспомнил, что удивляться нечему. Ройс буквально приставил нож к ее горлу.

– Послушай, мы скверно начали. Ты отравила меня, а Ройс угрожал тебя убить. Суть в том, что мы не те, за кого ты нас приняла, а я понятия не имею, кто ты.

– Будет лучше, если все так и останется. Ты не согласен?

– Нет… не согласен.

Скарлетт посмотрела на него, недоуменно прищурившись, ее лицо было залито лунным светом. Он начал узнавать это выражение – так она предлагала отправиться к черту, по крайней мере, ему.

– Но я скажу, что я думаю: не доверять незнакомцам легко. Ничего не зная об их прошлом, ты не можешь понять их мотивы, а потому делаешь свои выводы, обычно неправильные. Например, я весьма симпатичный парень, хотя ты, наверное, считаешь иначе.

– Ага. Я считаю тебя идиотом.

Адриан улыбнулся:

– Потому что ты меня не знаешь. Когда узнаешь, поймешь, что я всего лишь придурок.

Она рассмеялась, явно того не желая, отчего ему было еще приятнее услышать ее смех.

– Вот видишь, ты не можешь передо мной устоять. Я как пес, который приносит мячик к твоим ногам.

– Адриан, – устало произнесла Скарлетт, качая головой, – я поняла. Тебя влечет ко мне. Ты пытаешься понравиться мне, но через несколько дней ты уедешь, а мы с Вагнером… вроде как вместе.

– С Вагнером? Буфетчиком? Этим стариком?

– Он владелец «Колдуэллского дома», и очень милый.

Выпятив нижнюю губу, Адриан медленно кивнул.

– Что?

– Мне кажется, он немного староват для тебя.

– Это относится к большинству мужчин. Мальчишки обычно ленивы или мечтательны, вечно ищут, но никогда не находят, потому что понятия не имеют, чего хотят. – Скарлетт пристально посмотрела ему в лицо. – Люди вроде Вагнера уже выросли из фантазий. Он понимает, каков мир, и обращает это себе на пользу.

– Угу.

Адриан смотрел прямо перед собой, но почувствовал ее взгляд.

– Что это значит?

– Ничего.

– Вагнер добр ко мне.

– Вероятно, он отличный парень… когда не травит людей.

– Это сделала я – и я тебя не травила. Я опоила тебя. Если бы использовала яд, ты был бы мертв.

Адриан поправил перевязь короткого меча, которая натирала бедро. Полуторный меч всегда висел низко, но короткий клинок Адриан носил выше, когда ездил верхом, чтобы тот не касался ноги.

– Знаешь, я ведь не предлагал тебе выйти за меня замуж. Просто было любопытно, каким образом женщина из Колноры попала сюда. Мне это показалось немного странным.

Они продолжили путь в молчании. Разделились, чтобы обойти боярышник, который Адриан, к своему удивлению, запомнил, когда они поднимались. Точно так же, как попавшийся им раньше камень.

Почему одни вещи я запоминаю, а другие – нет? Почему боярышник и камень, а не поваленный ствол и не изгиб тропы?

Подобные беседы он часто вел с Ройсом, доводя того до белого каления. Однако невежливо путешествовать вместе с кем-то и не обращать на спутника внимания, и потому легкий разговор ни о чем казался уместным. Чем раздражаться из-за тишины, Адриан предпочел…

– В Колноре у меня были неприятности, – произнесла Скарлетт.

Адриан не осмелился даже взглянуть на нее. Сделал вид, будто ее вообще здесь нет.

– Ройс сказал правду. Я действительно была в «Черном алмазе».

Адриан молчал, не желая подтолкнуть ее к обсуждению Ройса. Через секунду она продолжила:

– Я родилась в семье фермера и сбежала в большой город, поскольку была талантлива и хотела выступать в театре. Мне было всего четырнадцать лет, и я не знала, что женщин не берут в актеры. Меня высмеяли и велели идти домой. Я не могла так поступить. Видела, как моя мать умирает от безмолвного отчаяния. Каждую ночь она плакала, пока не засыпала. Я не хотела этого – не хотела стать такой.

Я пела и танцевала на улицах. Людям нравилось, и они бросали медяки в мою шляпу. Я думала, что теперь у меня есть будущее, и была счастлива. Ничего не знала о гильдии менестрелей и человеческой жестокости. Как я уже говорила, мне было всего четырнадцать лет.

Адриан украдкой покосился на нее и заметил, что Скарлетт смотрит в темноту. Ее лицо казалось жестким и уязвленным.

– Я была глупой маленькой девочкой! – презрительно бросила она, словно видела прежнюю себя внутренним взором, и это зрелище вызывало у нее отвращение. – Гильдии было плевать на мою молодость и наивность. Их волновало лишь то, что я отнимаю у них доход. Меня поколотили до крови и разбили мне губу. Мои глаза так заплыли, что несколько дней я ничего не видела. Мне сломали левую руку и средний палец. – Скарлетт подняла палец, словно желая продемонстрировать кольцо. – Так и остался немного кривым. – Поморщившись, она сжала руку в кулак. – Однако дело ограничилось этим, а ведь могло быть хуже. Если «Черный алмаз» обнаруживал, что ты промышляешь на их территории, тебя убивали, а не бросали избитым блевать в канаве. Видишь ли, члены Гильдии менестрелей гордятся тем, что они профессионалы, а не хищники и бандиты. Это была работа, а не удовольствие. Избить до полусмерти глупую девчонку являлось частью их работы. Не знаю, что бы стало со мной после этого, если бы не Чейз. Домой я бы не вернулась, так что, наверное, пришлось бы умереть.

– Кто такой Чейз?

– Он был артистом – фокусником и актером.

– Одним из тех, кто… состоял в гильдии?

– Нет, и поначалу меня это тоже удивляло, поскольку Чейз выступал по всему городу, где пожелает. Никто его не трогал. Оказалось, они не осмеливались. Он состоял в другой гильдии – в «Черном алмазе». – Скарлетт посмотрела на Адриана с горькой улыбкой. – Его выступления собирали толпы. Все пытались проследить за его руками, когда он творил магию. А тем временем карманники творили собственную магию. «Ввести в заблуждение – вот самое главное», – всегда говорил он. Чейз вытащил меня из той канавы и отмыл. Дал мне еду и ночлег. Позволил петь и плясать на его представлениях и научил меня обчищать карманы и творить магию. Для него не было разницы. Он включил меня в свои выступления и переименовал в Додж – Скарлетт Додж, рыжеволосую волшебницу. Также оплатил мое членство в «Алмазе». Чейз был хорошим человеком. Он спас мне жизнь.