Смерть на Параде Победы

1

Георгий выстрелил через семь секунд после того, как махнул рукой Алексей. Усовершенствованный «Панцеркнакке-3», попав в окошко водительской дверцы первого из трех автомобилей, легко пробил восьмисантиметровое, особой прочности стекло и взорвался в салоне.

Коротко полыхнуло пламя, тяжелый автомобиль невысоко подбросило в воздух (не было бы на нем брони, так в сторону бы улетел) и развернуло поперек дороги. Водитель второго автомобиля среагировал мгновенно – ас из асов, другого на такую машину не посадили бы. По всем законам физики, ему полагалось таранить подбитый автомобиль, потому что на такой скорости да при такой массе за две-три секунды сделать ничего нельзя, но он все же сделал – крутанул на полном ходу руль, пытаясь объехать препятствие. Но не объехал, потому что объехать не смог бы никакой ас. Второй «паккард» ударил первый не передом, а правым боком. И тут же получил заряд в лобовое стекло…

Ознакомив подчиненных с планом акции, Алексей предложил им высказаться. В абвере свои порядки. При железной субординации (не железной у немцев не бывает, на том до сих пор и держатся) каждый может сказать дельное и это дельное будет услышано. Абвер – не гестапо, где положено вытягиваться в струнку и орать: «Jawohl, mein Führer!»[1] Абвер – это абвер, и этим все сказано.

– Почему не сразу во вторую машину? – спросил Георгий. – Зачем в первую? Он едет во второй, верно?

– А охранников можно снять потом, – пробасил Павел.

– Если они не удерут! – хохотнул, осмелев, Иван.

– Кто даст гарантию, что машины не меняются местами? – Алексей обвел всех потяжелевшим взглядом. – Кто-то может дать гарантию?

– Тот, кто боится опасности, будет сидеть в средней машине… – Георгий не возражал и не спорил, а просто думал вслух.

– Если бы поступки Объекта были бы столь легко предсказуемы, – голос Алексея зазвенел от сдерживаемой ярости, – то я бы сейчас ходил по Москве в форме, а не в этом вонючем тряпье!..

Вонючее тряпье было добротным ватником, немного поношенным, немного замасленным (как и положено рабочему человеку), но совсем не вонючим.

– Первый выстрел – в первую машину, второй во вторую, третий – в последнюю! – продолжал Алексей. – Георгий стреляет, Остап страхует, а Константин, Иван и Николай дают им возможность обстрелять машины. На моей памяти никогда еще не было такой простой задачи. Три крупные цели, по одному попаданию в каждую цель – и можно возвращаться домой!..

«Домой» больно кольнуло внутри. «Где теперь мой дом? – подумал Константин. – Где вообще мой дом? Там, где родился? Тогда я дома, ну – почти дома. Или там, где пригодился? Но там уже дома нет. Не считать же домом комнату в казарме…»

– Наша задача проста – каждая из трех машин должна получить в салон по заряду! – повторил Алексей и, в нарушение всех правил, предписывающих во вражеском тылу говорить только по-русски и называть друг друга только русскими псевдонимами, скомандовал, понизив голос до шепота: – Rührt Euch!..[2]

Второй автомобиль взрывом развернуло так, что третий врезался ему прямо в середину, слева. Третий «паккард» получил два заряда – Остапу тоже захотелось выстрелить хотя бы разочек. Понятное желание, даром что ли тренировался столько времени.

Константин переглянулся с Алексеем и понял, что тому тоже не нравится легкость, с которой удалось выполнить задание. Слишком уж гладко все получилось – подъехали со стороны пригорода, выстрелами из бесшумных пистолетов сняли охрану, полежали пару минут на обочине, дождались, подбили… Сейчас подъедет Павел, отъехавший на километр назад, и заберет их. Обычный на вид сто первый «ЗИС» стараниями Павла и Николая превращен в наземный самолет без крыльев. Их никто не догонит, а для тех, кто попробует встать поперек дороги, у Георгия с Остапом хватит «панцеркнакке», у Георгия осталось семь зарядов, а у Остапа – девять…

Из подбитых автомобилей валил густой черный дым. По цепочке рвануло трижды и блеснули три сполоха пламени – взорвались бензобаки. Никто не пытался выйти наружу, да и некому было выходить. Константин зябко поежился, представляя, каково там, в салоне, после попадания «панцеркнакке». Адский ад…

Послышался шум приближающегося автомобиля.

– Получилось! – заорал Иван, вскакивая на ноги и потрясая в воздухе автоматом. – Б… буду, получилось!

Боковым зрением Константин увидел, как Алексей поднимает свой автомат, и подумал, что Иван заслуживает пули. Сволочь, уголовник, отребье, да еще и дисциплина хромает. Такое дерьмо незачем тащить обратно. В рейхе своего дерьма хватает, хоть лопатой греби.

Георгий тоже вскочил, и еще в движении (он все делал легко, сноровисто) успел вставить в ствол новый патрон. Теперь и до Константина, расслабившегося на мгновение, дошло, что приближающаяся машина шумит как-то не так, странным двойным звуком.

То и впрямь был двойной звук, потому что со стороны, противоположной Москве, приближались сразу два автомобиля – «свой» «ЗИС», если можно считать своим украденный автомобиль, и чужой грузовик (такие здесь называли «полуторками»), кузов которого был набит солдатами. «ЗИС» солдаты не обстреливали и остановить его не пытались, не иначе, как приняли за чекистский. Логично – он же едет к месту событий, а не прочь от него.

Отчего-то вспомнилось, как Иван сказал про «ЗИС»: «Какой-то фраер двадцать семь косарей заплатил, а мы с Кольшей даром взяли!». Была у Константина такая особенность – в ответственные моменты лезла в голову всякая белиберда, отвлекала. Это, наверное, от привычки много думать. Плохая привычка.

Алексей с Константином готовили операцию несколько дней. Выбрали место для засады на Можайском шоссе, в двух километрах от поворота к резиденции. Хорошее, удобное место, почти не охраняемое – всего-то семерых чекистов положить пришлось. Сначала хотели напасть в городе, где проще отходить, но быстро поняли, что в городе ничего не получится. Сидя в доме на набережной[3] легко фантазировать, придумывая отходы по крышам или подземной системе подвалов. Поди-ка поднимись на эту крышу или спустись в подвал, сразу же узнаешь почем фунт лиха. За городом проще – как увидишь, что чекисты выходят на шоссе, отсчитывай положенные минуты и начинай акцию. Машина едет к Москве, убирая по пути охрану правительственной трассы из бесшумного оружия (Георгий и Остап – стрелки от Бога), затем высаживает группу, а сама отъезжает немного назад, чтобы не вспугнуть кортеж. Константин с Николаем в чекистской форме встают по обеим сторонам шоссе, остальные ложатся на землю и ждут. Алексей долго возился с расчетами – скорость движения автомобилей, расстояние до них от места засады, углы стрельбы, время для отхода… Кажется, времени для отхода уже нет. Что ж, сначала было гладко, теперь станет жарко. Главное, что задание уже выполнено.

Георгий повел стволом, целясь, а с полуторки на ходу уже спрыгивали солдаты. Они же и первыми начали стрелять. Стреляли скупыми, короткими очередями, как стреляют хладнокровные, бывалые вояки. Георгий успел выстрелить и тут же упал. Полуторка подпрыгнула высоко в воздух, перевернулась, выбрасывая тех, кто не успел выпрыгнуть, и загорелась. Иван, Константин, Остап и Николай начали стрелять в ответ. Видимость была плохой, но дым с одной стороны мешал, а с другой помогал.

Алексей, пригибаясь, подбежал к Георгию, упал возле него, потрогал рукой, а затем прижал ствол своего ППШ к голове Георгия и выстрелил.

Николаю везло – в него чекисты не стреляли, видимо, все еще продолжали считать своим. «ЗИС» развернулся, остановился рядом с Алексеем, приглашающе раскрыл обе задние дверцы. Не дожидаясь команды, потому что если все спланировано заранее, то команды не требуются, члены группы начали по одному забираться в салон. Алексей сел последним. От машины и из нее уже не стреляли, чтобы не провоцировать вспышками ответный огонь, который мог бы повредить «ЗИС». Только когда уже невероятно быстро, набирая скорость, проезжали мимо лежащих на земле чекистов, Иван высунулся из окна чуть ли не по пояс и полоснул длинной очередью.

– Суки легавые! – крикнул он, уже вернувшись на свое место. – Получай!

Алексей, сидевший слева от Константина, брезгливо поморщился. Константин увидел в руках командира гранатомет Георгия. Подумал – молодец, и в горячке боя не забыл прихватить секретное оружие, чтобы оно не досталось врагам. Подумал и только тогда вспомнил, осознал, что случилось с Георгием, Мишкой Звягиным, единственным и настоящим другом, человеком из той, прошлой, счастливой жизни, в которой ему довелось прожить почти десять лет, а Мишке всего шесть. И теперь Мишки уже нет. Его убил командир. Правильно сделал, если и попадать в руки врагу, то только мертвым. Так всем спокойнее и лучше, и нам, и ему.

– Артерию пробило, – негромко сказал командир.

Какую именно артерию, Константин уточнять не стал, да и если бы захотел, не успел, потому что Павел крикнул:

– Перети!

С русским языком у Павла, коренного рижского немца, было плохо, а с финским хорошо, поэтому по документам он был карелом. Павел Иоганович Прокконен, пролетарий в седьмом колене, «рабочая косточка», как говорят товарищи.

Впереди, навстречу, на огромной скорости шли две черные легковые машины.

– Тормози! – скомандовал Алексей. – Остап, дай один заряд! Первая моя, вторая твоя!

Павел затормозил плавно, спокойно, так, что никого из пассажиров вперед не кинуло, и пригнулся, давая возможность выстрелить Остапу, делившему с Иваном переднее сиденье. Оба заряда попали в цель. Так же спокойно Павел тронул с места.

«Мишки больше нет! – стучало в висках у Константина. – Мишки больше нет! Почему не Иван и не Николай, почему Мишка?»

Заученно-механически, не отдавая себе отчета в поступках, но в то же время делая все правильно, он вышел из машины, когда та остановилась, переоделся в заранее припасенную штатскую одежду – пиджак, старые, довоенные еще, галифе с выцветшим кантом, ватник, и вместе с Павлом пошел через лесок к железнодорожному переезду.

– Теперь все будет хорошо, – по-немецки сказал Павел. – Мы отрубили голову чудовища и…

– Надо еще свои головы унести! – по-русски оборвал его Константин. – А потом уже говорить «хорошо»!

– Та, надо, – перешел на русский Павел и заискивающе добавил: – Не кавари «гоп» пока не перепрыгал.

Под ногами отвратительно чавкала оттаявшая апрельская земля, в которой не ощущалось ничего родного. А в двадцать седьмом, кажется, ощущалось, не так остро, как в восемнадцатом, но все же… «Глупости! – одернул себя Константин. – Земля – это почва, просто почва. Чернозем, суглинок, солонцы…»