– Так, милые дамы! Завтра едем на переборку картофеля в подшефный колхоз, – входя в цех по пошиву легкой одежды, громко провозгласил директор местной швейной фабрики Энска Ляпунов Игорь Васильевич. – Не едут только больные и беременные. Таковые имеются в нашем коллективе? – он обвел смешливым взглядом всех работниц, особо задержав его на молоденькой швее Татьяне Пилипчук. Не смотря на свой предпенсионный возраст и наличие довольно большой семьи, Игорь Васильевич не лишал себя возможности поухаживать за красивыми девушками.
– А что это вы так на меня смотрите? Я похожа на больную? – весело спросила девушка, показывая милые ямочки на пухлых румяных щеках.
– Он боится, что ты беременная! – под общий хохот заявила заведующая цехом Марина Суетина, крупная черноволосая женщина с большими мужскими руками.
– Тьфу на вас! – смеясь вместе со всеми, шутливо сплюнул Ляпунов. – Язычки у вас, дамы, что бритвы! Имейте в виду, что это распоряжение Райкома. На базе заканчивается картофель, а овощехранилище в колхозе завалено им. Так что, к восьми, без опоздания! – с напускной строгостью добавил он.
– Мы, что же, одни будем заниматься переборкой? – подала голос одна из швей.
– Не волнуйтесь, мужчины с автобазы будут помогать нам, засыпать в мешки и грузить, – жестом успокоил директор женщин и подмигнул, в очередной раз посмотрев на Татьяну.
– Ну, девки, держись! – подхватила общее веселье ещё одна женщина, – если у нас на сегодняшний день нет беременных, то, товарищ директор, в понедельник будут! – под очередной взрыв смеха добавила она.
Ляпунов замахал руками и выбежал из цеха.
Суббота выдалась дождливой и холодной. На дворе стоял октябрь. Приближающаяся зима давала знать о себе сырыми тяжелыми туманами по утрам, серебристым инеем на пожухлой траве и, пролетающими изредка, снежинками, вплетенными в тонкие косы затяжных моросящих дождей.
Автобусы с шефами из города следовали по грунтовой дороге, пролегающей то по лесополосе, то по открытому полю. Ехали весело, с песнями, хохотали, когда машины подкидывало на ухабах. Даже предстоящая нелегкая работа и плохая погода не снижали веселого настроения. Не так часто доводилось многим вырваться хоть на день из привычного, в чем-то опостылевшего быта. Молодежь же рассчитывала на новые знакомства.
Работа в овощехранилище шла споро. За шутками, анекдотами не заметили, как подошел обед. На мешках с картошкой раскинули импровизированный стол с нехитрой снедью. Две женщины-колхозницы принесли огромную корзину с деревенской едой. Яйца, сало, домашний хлеб – всё было свежим, вкусно пахнущим. Сладковатое молоко привезли в большом бидоне прямо с фермы, черпали специальным узким ковшом и разливали в кружки. Молодежь, перезнакомившись, сгрудилась шумной компанией, разговаривали громко, смеялись. Люди постарше вели неспешные разговоры о своих делах, о семье, ценах на продукты, дружно хвалили деревенские подношения. После такого обеда все с утроенной энергией взялись за работу.
В шесть часов, когда уже были отправлены полные грузовики с картофелем на овощебазу в город, все разошлись по своим машинам. Игорь Васильевич внимательно оглядел салон автобуса, в котором сидели работницы фабрики:
– Ну, что милые дамы? Все в сборе? Едем домой?
– Нет ещё Риммы Богдановой! – крикнула с заднего сиденья Дуся Морошкина, её напарница.
– И где же она? В домик за углом побежала? – нетерпеливо спросил Ляпунов. – Крикните, чтобы поторопилась. Ехать пора! И, давайте, быстрей! – добавил вслед, проскочившей мимо него, Дусе.
Женщины в автобусе уже начали выражать недовольство отсутствием подруг. Прошло минут десять, когда вернулась, совершенно промокшая под осенним моросящим дождем, Морошкина и, стуча от холода зубами, сказала:
– Я её нигде не нашла.
– Что значит «не нашла»? – вытаращил на нее и без того круглые глаза Ляпунов. – Она, что, иголка, затерявшаяся в стоге сена? Ты когда её видела в последний раз? А? – видно было, что директор буквально начинал закипать: время шло, суббота заканчивалась, всем не терпелось попасть поскорее домой, тем более, что после такого утомительного дня наваливалась усталость – хотелось отдохнуть. – Вы ведь на переборке сидели рядом? Когда и куда она пошла?
– Да откуда же мне знать? – уже, сама раздражаясь, огрызнулась Дуся. – Я ей не нянька. После обеда она ушла от меня. Слова не сказала. Я думала, что просто перешла на другое место. Может быть, поближе к кому другому. Мужиков-то вон сколько было!
– Ну, Дуська, ты даешь! – осадила её Марина Суетина. – А ещё подруга называешься! Уж чего не скажешь про Римму, так это то, что может на кого-то заглядываться.
– А ты, что, хорошо её знаешь? – вступила было в перепалку с ней Морошкина, но директор прикрикнул на обоих и сказал:
– Разборки все потом! Искать надо! Кто-нибудь из вас знает, нет ли здесь у неё знакомых, родни какой дальней, в конце концов? – в голосе Ляпунова уже сквозила тревога: несмотря на то, что Богданова работала не так давно на их предприятии, отличалась она строгостью и дисциплинированностью. Во всех вопросах была принципиальна и бескомпромиссна, за что была выбрана в женсовет.
– А может быть она случайно села в автобус с мужчинами? Там ведь были и две работницы автобазы. Вдруг это её знакомые? – робко предположила Тамара Халитова, симпатичная татарочка с монгольскими глазами.
И, невзирая почти на абсурдность такого предположения, все, тем не менее, подхватили эту мысль. Уж очень не хотелось выходить в дождь и слякоть из теплого автобуса. Шофер тоже проявил нетерпение и поддержал женщин. Ляпунов, немного поколебавшись, на всякий случай спросил у Морошкиной:
– А в хранилище ты сейчас заглянула?
– Да я его обошла вдоль и поперёк! Спрятаться там негде, сами всё видели. Вокруг на улице тоже никого и ничего. Пустое поле и два закрытых на замки сарая. Я даже их подергала! – нервно ответила женщина. Она сама начинала злиться на Римму, хотя с трудом представляла, как та, ничего не сказав, могла вот так просто уйти.
– Ну вот, я же говорю, что с автобазовскими уехала. Поспешила и никого не предупредила, – повеселевшим голосом сказала Халитова.
В конце концов, сообща, решили ехать домой.
Поздно вечером, когда Игорь Васильевич, разомлевший от горячей ванны и нескольких рюмок коньяка, сидел у новенького телевизора «Север», чем в то время мало кто мог похвастать, и смотрел музыкальную передачу, в дверь его квартиры позвонили.
– Кто там, Лариса? – крикнул он жене, услыхав, что та пошла открывать.
– Выйди, это к тебе! – голос её был озабоченным, и Ляпунов вдруг почувствовал, как у него гулко забилось сердце.
Беспокойство его оказалось не напрасным: в дверном проеме ярко освещенного коридора он увидел фигуру мужчины на протезе – это был муж Риммы, Александр Богданов. Уже на ватных ногах Ляпунов подошел к двери и, стараясь не выдать своего волнения, напряженно улыбнувшись, поздоровался и спросил:
– Чем обязан столь позднему визиту? – почувствовав, как фальшиво прозвучал его вопрос, не менее фальшиво закашлялся.
– Игорь Васильевич, вы извините меня, – не заметив смятения в голосе Ляпунова, пробормотал смущенно Богданов. – Я не знаю, где моя жена. Она до сей поры не вернулась домой. Может быть, вы знаете, куда она пошла, приехав из колхоза? – он помял старенькую кепку в руках. – Я ходил к её подруге, Дусе Морошкиной, но та ушла с мужем на вечерний сеанс в кино. Других я, к сожалению, не знаю, поэтому, вот, к вам решил придти. Извините, – волнуясь, мужчина переступал с ноги на ногу, вернее, на протез, и тот стучал гулко по дощатому полу подъезда. В такт ему билось и сердце самого Ляпунова – у него вдруг поплыло все перед глазами, он едва успел схватиться за косяк.
– Что с вами? – озабоченно кинулся к нему Богданов.
– Нет-нет, всё в порядке, – хозяин постарался улыбнуться, но вышло это криво, – вы пройдите в квартиру, – хриплость в его голосе внезапно передала обеспокоенность Александру – он поспешно вошел и, захлопнув дверь, заикаясь, тихо спросил:
– Что с Риммой? Она в больнице? Почему мне ничего не сказали?
– Нет-нет, просто я не знаю, где она! – Ляпунов нервно потер подбородок. – Понимаете, обратно она с нами не ехала…, вернее…, может быть, ехала…, но не с нами… – совсем запутавшись, он вдруг визгливо закричал: – Я не знаю, где она! Не знаю! Поверьте, не знаю!
На крик выбежала из комнаты Лариса. Увидев красного от возбуждения мужа, она накинулась на Богданова:
– Что вы ему сказали? Уходите немедленно! Вы видите, что ему плохо?! – она принялась выталкивать мужчину, который в тот момент не мог произнести ни слова, но Игорь Васильевич грубовато крикнул на жену, чтобы она ушла, а сам стал лихорадочно одеваться:
– Нам с вами надо немедленно идти в милицию. Я, в самом деле, не знаю, где ваша жена. Я виноват… Мне надо было самому сразу же придти к вам, а я смалодушничал, надеясь, что она уехала с другим автобусом. Как я мог?.. Тряпка! Слюнтяй! Домой поскорее захотелось! – выкрикивая все это, Ляпунов едва смог одеться: то ноги в брючины не попадали, то руки запутывались в рукавах.
Всё это время Богданов не произнес ни слова, только синюшная бледность постепенно заливала его, вмиг постаревшее, лицо.