Смерть приходит по английски

Ладно, пока все отложим, мы ведь всегда и надолго друзья. Я езжу в Москве на машине, подаренной тобою! Достигнут консенсус: встретить и прожить вдвоем быстро приближающуюся старость. Для автора еще и новый импульс признания, для героя — решение последней тайны жизни. Вечное и повседневное, ходить, обнявшись, рука об руку. Одинокий герой, разогнавший во имя мнимого творчества всю родню, последнее время часто думает о смерти. Чужие руки, прикасающиеся к остывшему телу, гроб и цветы по скромному, почти казенному бюджету, покрывало из синтетики. Архивы и незаконченные рукописи, по весу сданные в макулатуру. Самое дорогое, оставленное покойным, это не рукописи и авторское право, а трехкомнатная, почти в центре квартира. Чтобы продать — ее надо скорее освободить. Цена макулатуры известна: 4 рубля за килограмм.

А здесь некий даже почетный и честолюбивый выход. Автор согласен за своего героя. В международном праве есть даже понятие «отложенный брак». Мы пока только все это ненадолго отложим, ну, скажем, на год, мне надо все привести в порядок. Русский герой на рандеву всегда слабак. Впрочем, герой, скажем к его чести, тогда подумал о собственном возрасте и своей последней кардиограмме в частной московской клинике. Пробный год, чтобы не навязываться и не быть вечным должником...

Ни жизнь, ни смерть нельзя откладывать надолго. Он уже почти готов, он чувствует муку одиночества в своей столице, где вечно перекладывают плитку на бульварах. А та другая, ради которой только и стоило жить, она простит, она все прощает. Они обе умели терпеть и прощать. И вдруг известие, роковое и неожиданное, как цунами: никто его больше не ждет. Она не дождалась, они теперь обе ждут его, и героя, и автора, за линией жизни и горизонта. Автор всегда предупреждал своих студентов, что самое вульгарное — заканчивать роман, когда не знаешь, чем его закончить, смертью персонажа. Но это теория, проклятая жизнь распоряжается по-своему. Судьба, по обыкновению, выбивает самых добрых, щедрых и бескорыстных. Теперь уже ему мучительное испытание: до собственной смерти любить их обеих. И какая, впрочем, ты, автор, сука... Что значит сердце и кардиограмма, почему не поехал на похороны?! Смерть, не предупреждая, приходит по-английски. Вот теперь сиди один в захламленной исписанными бумагами квартире и страдай!

10

К огромному учебнику Натальи Александровны Бонк теперь автор прикасается редко. Говорят, сама Наталья Александровна болеет, она немножко старше и автора, и героя. Лежит она, конечно, в своей квартире где-то у Патриарших прудов, в квартире, в которой и родилась. А где еще жить коренной москвичке? Это счастье — доживать век там, где родился. Но это привилегия долгой и спокойной родословной. У вас разве никто не сидел? Разве вас не раскулачивали во время революции? Автор помнит в этой квартире роскошную картину, так называемого «малого классика» Петровичева, которую автор сразу опознал по выставкам и репродукциям. Какие прекрасные, просто волшебные алые, до крика, розы, не вянущие уже второе столетье! У автора с Натальей Александровной дружеские отношения. Герой, по совету автора, теперь увлечен так называемым методом Ильи Франка. Здесь какой-нибудь классический увлекательный текст печатается сразу на двух языках, с объяснениями и грамматики, и произношения на родном. Считается, что так быстрее происходит освоение иностранного языка. Не быстрее, чем утекает жизнь. А чем еще заниматься герою в одинокой квартире, полной наполовину непрочитанных книг? Ну, хорошо, герой даже готов мыть посуду, изредка подметать пол и собирать с прохоженного паркета грязные носки, методично направляя их в сторону стиральной машины в ванной. Хорошо бы еще и не читать. Любое чтение указывает на близкий конец. Но не читать наш герой не может, это привычка, похожая на привычку злостного курильщика, только еще сильнее и держит крепче.

Илья Франк — автор никогда не видел этого ловкого, поймавшего социальный момент изобретателя — сейчас предлагает герою роман Герберта Уэллса «Война миров». Сколько нового можно узнать из этой книги и об англичанах, и, главное, об особенностях английской литературы, которой так упорно и дурно подражает нынешняя отечественная! Правда, и в Англии много пишущей профессуры, но наша как-то пишет очень ядрено, создавая такое ощущение, что плохо переводит с английского. И в Англии, кажется, нет серии «ЖЗЛ», которую можно хорошо окучивать, вставляя бесконечные цитаты. Как трудно было раньше, каждую цитату надо было отыскать, выписать на карточку в библиотеке и только потом внести ее в собственный текст. Теперь все проще, компьютер все готов сделать за тебя, только кликни. А может быть, цитаты для многостаночников, переходящих от одного замечательного человека к другому замечательному человеку, подыскивают филологические жены творцов биографий? Но бог с ними, с женами, поживите немножко с родным языком!

Компьютер вовсе не зло, как полагает автор. Герой, естественно, более современный и при сладком и медленном чтении по методу продвинутого Ильи Франка постоянно пользуется новейшей техникой. Что может быть удобнее словаря английского языка, который расположился на его планшете, с озвучкой самых заковыристых по правописанию английских слов! И какой музыкой звучат иногда самые простенькие из них! Но, боже мой, какое иногда немыслимое количество значений и вариаций! Это начинает рушить у автора и его героя ощущение безусловного первенства русского языка над всеми другими языками мира.

Недавно герой привез с дачи и расставил в десятом или одиннадцатом, недавно купленном по интернету книжном шкафу многотомное репринтное собрание сочинений Льва Толстого, подаренное ему щедрым издателем на семидесятилетие. Это идет некое соревнование с неизбежным: герой поклялся себе за неделю осваивать по тому и, значит, оставаться в своей квартире без цветов, венков и слез друзей до тех пор, пока все не прочтет. Это как медленное изучение языка, гарантирующее относительное бессмертие. Еще герой, который, конечно, как и автор, немножко пописывает, хотел бы собрать кое-какой материал о старости. Он полагает, что отдельные детали, конечно, смогут кому-нибудь из молодых львов пригодиться.

Например, о еде и жадности по отношению к пище. Наесться про запас, как известно, невозможно. Что же ты, крохобор, постоянно что-то жуешь? Что ты складываешь, будто завтра тебя ожидает долгая, как ледниковый период, бескормица, запасаешься разной едой? Холодильник набит, как беличье гнездо. По сколько раз ты обнюхиваешь каждый залежавшийся и не съеденный вовремя кусочек колбасы, перед тем как выкинуть его в мусорное ведро? Более объективный, чем герой, автор все-таки предполагает, что подобная шейлоковщина у героя идет еще с войны. От воспоминаний голодного пионерского детства!

А спонтанная забывчивость отдельных слов! Автор уже давно, заметив за героем это трагическое свойство, научил его быстренько подыскивать подходящий по смыслу аналог. Не следует мучиться, если во время лекции не можешь вспомнить мудреное слово «психоанализ»! Есть выражение «учение Фрейда». На фрейдистской кушетке мы все равны. Смело комбинируй и заменяй.

Примет стремительно и неожиданно спустившейся, как десантник в полном обмундировании, старости — тьма. Надо только жестко уметь наблюдать. Впрочем, в отличие от сентиментального героя, автор достаточно, в соответствии с суровым временем Путина и Чубайса, безжалостен. Предъявить? Пожалуйста!

Это стремление — н а в с я к и й с л у ч а й — держаться за поручни или перила, спускаясь по лестнице. Мысль о шейке бедра после восьмидесяти ни на минуту не отпускает, никого! А таинственный анализ на ПСА, который каждый мужчина должен сдавать в лабораторию! Как же старость боится десятиминутного, напрягаясь, стояния над писсуаром, перед тем как выкатится жалкая струйка! Чего же здесь говорить о давлении, сахаре в крови, понижении слуха, о внимании к очкам, ортопедическим стелькам и жадности к тратам налички?.. Для кого копим, кому достанутся сбережения?

Это пленительная способность наблюдать и приписывать все худшее и опасное у автора своему герою. Иногда автор думает, что даже смерть случится не с автором, а с персонажем. В конце концов, литература бессмертна.

Тяжелые раздумья в конце жизни неизбежны. Автор долго размышлял над следующей повестью под трагическим названием «Жизнь без детей». А что бы выросло в такой темной гуще наследования? Герой так не любит своего автора! Так ли уж сладко видеть, как твое продолжение с детских лет не спит без феназепама. Но есть и другие вполне обоснованные тревоги. Ну что же, тогда будем том за томом читать Толстого. Литература, конечно, не любит цифр, но томов все-таки восемьдесят два! Пока коллекционируем в планшете незнакомые английские слова. Все-таки электроника — это хорошее изобретение. Когда пуста, будто в ней никто и не жил, квартира, то по-английски тебе отвечает планшет. Отвечает почти живым женским голосом. А когда этих слов достаточно накопится, можно будет перевести на русский хорошую и подробную книжку об «эвтаназии», которая, как известно, запрещена у нас в России. Здесь государство каждому подыщет свой соответствующий выход, в том числе и автору.