Смерть приятелям, или Запоздалая расплата

1

Циркуляр Департамента полиции № 10270

4 сентября 1904 г.

Совершенно секретно

Лично

Начальникам охранных и сыскных отделений

Недавно один из офицеров корпуса жандармов был поставлен в ложное положение недобросовестным лицом, сообщавшим ему подкрепляемые доставлением документов сведения о подготовлении преступления. Последствием доставления этих сведений было задержание и заключение под стражу лиц, совершенно неповинных во взводимых на них преступлениях.

Произведённым одним из чинов департамента полиции расследованием установлено, что сведения сказанному офицеру были доставлены лицом крайне предосудительного поведения и притом известным с этой стороны некоторым офицерам корпуса, а документы подделаны. Офицер был введён в заблуждение, главным образом, тем, что лицо это имело удостоверения и рекомендации офицеров корпуса, данные ему тогда, когда оно доставляло этим офицерам сведения, а равно и тем, что сообщало наряду с вымышленными, как обнаружено расследованием, и действительно верные сведения.

По докладе результатов расследования господину товарищу министра внутренних дел сенатору Дурново, Его Превосходительство, принимая во внимание, что неосведомлённость офицеров корпуса о тех сотрудниках, кои устранены от службы по политической или нравственной неблагонадёжности, может иметь весьма печальные последствия при возможном предложении услуг не знающему такого сотрудника офицеру, изволил приказать, чтобы начальники охранных отделений и начальники сыскных отделений обо всех сотрудниках, кои будут устранены от службы по политической или нравственной неблагонадёжности, представляли мотивированные донесения директору департамента полиции, а всем начальникам сказанных отделений совершенно секретно сообщали о состоявшемся устранении каждого такого лица от службы.

Вместе с сим, принимая во внимание, что выдача офицерами корпуса или сыскными агентами секретному сотруднику на руки каких бы то ни было удостоверений или рекомендаций может повлечь за собою, не говоря уже о злоупотреблениях, гибель сотрудника, департамент полиции предлагает никаких удостоверений, определяющих служебное положение секретного сотрудника, а равно и рекомендаций никогда сотрудникам на руки не выдавать.

Скрепил: За директора Зуев.

За заведующего особым отделом Трутков.

Владимир Гаврилович прочитал циркуляр и отложил в сторону. Такие приходили с определённой регулярностью. Хотелось спросить у начальника Департамента полиции: кого они набирают на службу? Проверяют ли этих людей, или всё идёт по старинке, когда протекция играет ключевую роль? И разве можно выдавать какие бы то ни было бумаги секретным агентам? Или в следующий раз они сподобятся снабжать охранной грамотой от самого Императора? Не государство, а чёрт знает что…

Здесь дел невпроворот, каждый день преподносит новые сюрпризы. Грабежи, драки, поножовщина, а то и кровавые преступления. Народ изменился с началом двадцатого века – кажется, что перешёл незримую черту, после которой начал считать, что можно всё. Обещанный конец света четыре года тому, вопреки предсказаниям множества кликуш, не наступил, но что произошло с населением? Непонятно, и… жутко.

То ли ещё будет.

Владимир Гаврилович отложил в сторону циркуляр. О таком документе можно забыть. Слава богу, все сотрудники сыскной полиции перед взятием на службу предстают перед начальником и только после беседы удостаиваются, а может, и нет, принятия на столь ответственную должность.

Взял со стола следующий документ. Но вновь вернулся к отложенному.

2

– Разрешите? – спросил дозволения войти в кабинет начальника чиновник для поручений Кунцевич, подтянутый господин лет сорока, с грустными и проницательными глазами.

– Мечислав Николаевич, проходите, – Владимир Гаврилович измученно улыбнулся после прочитанных бумаг.

– Вы просили доложить по делу Щекатуровой и Поляковой, – полицейский открыл папку и положил перед начальником документ. Филиппов поднял удивлённый взгляд.

– С месяц тому из Нижнего Новгорода пришёл запрос на задержание двух проституток, подозреваемых в убийстве, – напомнил Кунцевич.

Владимир Гаврилович встряхнул головой, словно вспоминая что-то или отгоняя назойливые фразы циркуляра № 10270.

– Из номеров некой Васильевой пропал купец Матвеев, – начал рассказывать Мечислав Николаевич. – Его тело было найдено в городском парке Нижнего Новгорода. Когда в полиции начали разбираться, то оказалось, что его видели в последний раз в компании двух молодых женщин – Елизаветы Щекатуровой и Любови Поляковой, которые уехали из города, согласно собранным предварительным сведениям, в столицу. Мы девиц задержали. Вот их показания, – Кунцевич достал из папки несколько бумаг.

Филиппов поморщился.

– Что они поведали? – Он положил руку поверх допросных листов. – Давайте покороче.

– Всё, как обычно. Вначале наши искательницы приключений отрицали, что вообще когда-либо были в Нижнем, но потом сознались. Приехали в город на заработки. Как вы знаете, в ярмарочную столицу стекаются женщины с жёлтыми билетами. Там они познакомились с Иваном и Петром, крестьянами Тверской губернии, двадцати восьми годов и тридцати лет. В один из дней они выпивали с купцом Матвеевым, к ним присоединились Иван и Пётр. Под надуманным предлогом наши молодцы выставили девиц из номера, а когда те вернулись, то купца не застали. Крестьяне им поведали, что Матвеев, оставив деньги, ушёл. Но наши шустрые девицы оказались глазастыми и обратили внимание, что пустой чемодан, который принёс Иван для сбора в поездку в Камышин, стал больно уж тяжёлым. На вопрос Поляковой, не купца ли спрятали в чемодане, Иван подскочил к ней, схватил за горло и сказал, что если они будут рассказывать такие глупости, то он задушит обеих. Затем Иван и Пётр вынесли чемодан, а на другое утро девицам встретился Иван, который дал им десять рублей и сказал, чтобы они обе немедленно уезжали из Нижнего Новгорода, или он из них дух выпустит. Девицы испугались и выехали в тот же день.

– Так и кончают жизнь блудливые купцы, – подытожил отчёт чиновника для поручений Филиппов. – Отправляйте девиц в Нижний, пусть там доводят дело до суда.

– Хорошо.

3

Не успела закрыться за Кунцевичем дверь, как раздался дробный звук. С утра заступил дежурным чиновником Николай Семёнович Власков. Сорокалетний мужчина среднего роста с усталыми голубыми глазами, смотревшими на собеседника с едва заметным прищуром, словно оценивали или выискивали в словах крупинки неправды. До мая месяца занимался в основном кражами и грабежами. Владимир Гаврилович усмотрел во Власкове сыскного агента, способного заниматься и более тяжкими преступлениями. Стараниями начальника сыскного отделения Николай Семёнович наконец переступил через чин губернского секретаря, который на нём висел, казалось, несъёмной гирей до самой отставки.

– Владимир Гаврилович, телефонировали из Третьего участка Литейной части о возможно совершённом убийстве.

Брови Филиппова поползли помимо воли вверх.

– Как это? – и, заикаясь, повторил, – «возможно, совершённом»?

– В доме номер четырнадцать по Гродненскому переулку во втором этаже появился нехороший дух, словно либо умер человек, либо сдохла животина. Вот они и просят вас прибыть.

– Что ж они сами не могут хозяев квартиры найти или вскрыть дверь на предмет подтверждения смерти?

– Не решаются.

– С каких это пор полиция стала вести себя, словно девица на выданье? – возмутился начальник сыскного отделения, теребя густые усы.

– В участке в должность заступил новый пристав, вот и не решается…

– Понятно, – тяжело вздохнул Филиппов. – Николай Семёнович, будьте любезны пригласить ко мне господина Кунцевича, если он не отлучился из отделения.

– Хорошо. Будут ли ещё распоряжения?

– Да, вызовите нашего врача, фотографа, ну, всё как полагается при выезде на место совершения преступления.

– Вы полагаете… – но Николай Семёнович сразу же умолк, поняв, что сказал лишнего. – Тотчас же телефонирую господам Стеценко и…

– Гродненский переулок – это Литейная часть, а значит, – Владимир Гаврилович нахмурил лоб и почесал ус, – относится к одиннадцатому участку, где судебным следователем состоит господин Веложинский, если не ошибаюсь.

– Совершенно верно.

– Телефонируйте и ему. Если, конечно, из участка не сообщили о предполагаемом… убийстве. Да, и вызовите эксперта.

В нормативных документах ещё с начала прошлого века эксперта по старинке именовали «сведущим человеком», хотя давно стало расхожим слово «эксперт» – от латинского expertus, что означало «опытный».

– Брончинского?

– Да, именно, Константина Всеволодовича. И фотографа Рогалова, – напомнил Филиппов.

4

У ворот дома Владимира Гавриловича встретил самолично участковый пристав штабс-капитан Дейтрих, всего три месяца тому вступивший в должность. Высокий, худощавый, с длинным вытянутым лицом, которое не красила, а скорее делала похожей на конскую морду острая бородка.

– Здравия желаю! – Андрей Фёдорович вскинул руку к околышу фирменной фуражки.

– Здравствуйте, – Филиппов, в свою очередь, приподнял правой рукой шляпу. – Ну, что тут у вас стряслось? – вроде бы его голос звучал равнодушно, но едва заметные нотки раздражения проскальзывали в каждом слове.

– Здесь такая напасть, – начал штабс-капитан и, сам не замечая, почесал бородку, – дни в последнее время стоят не по-осеннему жаркие, вот и учуяли соседи неприятный запах, исходящий из квартиры, которую занимает некий господин Власов. Тем более что его не видели уже несколько дней. Оповестили хозяина дома, а он, в свою очередь, поднял на ноги нас.

– Значит, запах… То есть вы дверь не вскрывали?

Пристав отрицательно покачал головой.

– Кто ещё проживал в квартире?

– Служанка его, – Дейтрих повернул голову к полицейскому, стоящему позади, но последний не понял, чего от него хочет пристав, и промолчал. Андрей Фёдорович раздражённо повернулся к начальнику сыскной полиции.

– Стало быть, служанка?

– Так точно, – по военной привычке ответил пристав.

– Может быть, при отъезде позабыли убрать мясо или иное блюдо, вот оно и тухнет на кухне?

Пристав промолчал. Никогда ранее ему не приходилось быть в роли полицейского. Он лишь прикусил губу.

– Ладно, – отвернулся ко входу в дом Филиппов, – пойдёмте и посмотрим, что там творится в квартире. Может быть, жильцы и правы, что подняли тревогу.

Начали подниматься по лестнице. Владимир Гаврилович поневоле отметил рисунок на перилах, напомнивший ему скрипичный ключ в нотной тетради дочери и цветок с шестью лепестками.

– Как прикажете, – согласился пристав.

Чем ближе к двери, тем устойчивее ощущался сладковатый трупный запах.

– Чувствуете? – почему-то шёпотом спросил Дейтрих.

Владимир Гаврилович кивнул в ответ. У него раздулись крылья носа, заиграли желваки.

– Кто открывать будет? – спросил он в никуда.

– Дворник, – пояснил Андрей Фёдорович.

Из-за спины последнего выглянул мужчина лет пятидесяти в чёрной фуражке с кокардой и в тёмном фартуке с большим карманом на груди. Он взглянул на начальника сыскной полиции, ища во взоре приказ на взлом двери.

Филиппов кивнул – мол, начинай.

Дворник возился недолго, минуту или две. Но время текло так медленно, что ожидание казалось вечностью, за которую можно прожить не одну жизнь.

Владимир Гаврилович дворника не подгонял, своё нетерпение старался держать под контролем. Пристав же, наоборот, переминался с ноги на ногу и тяжело сопел, но старался не выглядеть банальным служакой, о которых ходит много занимательных историй.

Наконец замок как-то металлически ойкнул, и дверь приоткрылась. Ломать её не пришлось, иначе досталось бы дворнику от хозяина.

Спёртый трупный запах вырвался на свободу. Филиппов приложил к носу платок и сощурился. Едкий дух щипал, не давая открыть глаза.

Андрей Фёдорович, будучи недавно уволенным со строевой службы, не хотел показывать гражданским штафиркам, что впервые сталкивается с такой ситуацией, и всего лишь скривил гримасу. Дышал через раз, то едва втягивая в себя воздух, то замирая, не производя ни звука.

Владимир Гаврилович покачал головой – мол, неужто раньше не учуяли запаха?

– Н-да… – Филиппов отодвинул в сторону дворника, но проходить в квартиру не стал. – Я думаю, нам стоит подождать врача и судебного следователя, – в задумчивости произнёс он. – Понятно, что в квартире, – указал пальцем на тёмный провал в коридор, – совершено преступление, и не следует нам добавлять новых следов или ненароком уничтожить старые.

– Ваше право, господин Филиппов, – бледность не сходила с лица пристава, – вы больше моего сведущи в сыскных делах.

Владимир Гаврилович только кивнул в ответ.

На лестнице послышалось какое-то движение – то ли один, то ли два человека поднимались на этаж.

– Здравствуйте, господа! – первым поздоровался, поправляя очки левой рукой, Пётр Назарович. В правой он держал саквояж, с которым всегда выезжал, когда приглашали для освидетельствования насильственной смерти или обычного самоубийства. Статский советник Стеценко, старший врач Врачебно-полицейского управления, по виду немного инфантильный, на самом деле был жизнерадостным и смешливым. К жизни относился с некоторой долей юмора, несмотря на то, что приходилось иметь дело с различного рода лишениями жизни. – Чувствую, – он повёл носом и поморщился, – вам предстоит непростое дело. Дай бог, чтобы клиенты по такой жаре не потекли. Извините за неудачную шутку. Сентябрь, господа, навевает некоторую ностальгию по лету.

Дейтрих стоял в сторонке, наблюдал за пришедшим.

– Владимир Гаврилович, и чего мы ждём? – Пётр Назарович посмотрел на судебного следователя, намекая – мол, все на месте, пора бы и к делу приступить.

– Эксперта, – ответил Филиппов, взглянув на Стеценко, потом на судебного следователя Веложинского.

Последний морщился от въедливого запаха, от которого начало пощипывать глаза, но платок к носу не поднёс, только сдвинул на переносице брови. Оскар Иустинович не стерпел и спросил, словно бы ни к кому конкретно не обращаясь:

– Известно, что там?

– Судя по запаху разложения, один труп имеется, – безучастно ответил Стеценко.

– Возможно, два, – подал голос пристав.

Присутствующие на площадке посмотрели на Дейтриха, словно он произнёс что-то забавное. Только Филиппов продолжал смотреть в тёмный провал коридора.

Прошла минута или две.

Веложинский демонстративно достал из жилетного кармана часы и щёлкнул крышкой.

– Однако, задерживается ваш эксперт.

– Господа, я был бы не против того, чтобы мы вошли в квартиру, но, увы, мы можем ненароком наследить, и тогда…

– Оскар Иустинович, вы куда-то спешите? – поинтересовался Стеценко.

– Нет, – растянул последнее слово Веложинский, хотя сощурил глаза и сжал губы.

Наконец, послышались быстрые шаги, и перед ожидавшими предстал Константин Всеволодович Брончинский, мужчина сорока с небольшим лет, с открытым безволосым лицом и короткой стрижкой. Шляпу он держал в руках. Почуяв неприятный запах тлена, не скривился, а только стёр с лица улыбку.

– Простите, господа, за опоздание. Пришлось завершать одно дело. Ну, что тут у нас? – перешёл он сразу к расспросам.

– Это предстоит узнать, – за всех ответил Филиппов. – Теперь, я думаю, стоит вам, Пётр Назарович, и вам, Константин Всеволодович, вдвоём осмотреть место преступления, чтобы мы у вас не крутились под ногами, – усмешка вышла не совсем добродушной, да и шутка прозвучала как-то не совсем корректно.

– А вы сами? – Брончинский пригладил волосы.

– После вас.

Первым вошёл статский советник Стеценко, вслед за ним – эксперт Брончинский.

Ожидание длилось не более десяти минут, в течение которых каждый из присутствующих был занят своими мыслями. В основном, сходными – о бренности человеческой жизни. Как легко оборвать нить, связующую бытие и край, откуда нет возврата.

5

На пороге возник, словно бы из ниоткуда, эксперт Брончинский. Лицо его оставалось непроницаемым, и по нему невозможно было понять, с хорошими он вестями или не вполне.

– Чем порадуете? – спросил судебный следователь, первым заметив Константина Всеволодовича. Тот тяжело вздохнул.

– Считайте, там два подарка, – и добавил: – один мужской, второй женский.

– Час от часу не легче, – Оскар Иустинович перекрестился и добавил совсем тихо: – Упокой, Господи, души их грешные.

– Кстати, Сергей Иванович, – обратился начальник сыскного отделения к фотографу, – ваш выход.

Рогалов только кивнул и понёс фотографический аппарат на место преступления.

– Значит, двое убитых, – не обращаясь ни к кому конкретно, произнёс судебный следователь.

– Видимо, трупы хозяина, надворного советника Власова, и его служанки, – Дейтрих на миг задумался, вспоминал фамилию, – мещанки Семенидовой.

– Ограбление? – предположил Веложинский.

Филиппов с какой-то нервозностью посмотрел на последнего, но сдержался.

– Когда Константин Всеволодович, – начальник сыскной полиции посмотрел на Брончинского, – и Пётр Назарович завершат осмотр, тогда и увидим.

На лице эксперта наконец проявились человеческие чувства, и в первую очередь – какая-то непонятная жалость.

– Ограбление исключается, – после некоторой паузы произнёс Константин Всеволодович, – вещи на местах, ящики не выдвинуты. Я в них не заглядывал, но мне показалось, что здесь либо неприязнь к хозяину, либо он хранил значительную сумму в наличных деньгах или ценных бумагах.

– Месть? – опять предположил судебный следователь, но теперь Филиппов попросту не удостоил Оскара Иустиновича ответом.

6

Женский труп лежал в гостиной ничком, с подогнутыми под себя руками. Вокруг головы натекла кровяная лужа, которая по прошествии дней и от стоявшей жаркой погоды высохла, превратившись в заскорузлое чешуйчатое пятно почти чёрного, траурного цвета.

Филиппов, прищурив глаза и играя желваками, стоял, переминаясь с пяток на носки и обратно. Потом посмотрел в окно.

– Как я вижу, убийца подошёл сзади и быстрым движением рассёк жертве горло от уха до уха. Жертва, видимо, зажала рану, пытаясь остановить хлещущую кровь, но силы покинули её, и женщина рухнула ничком.

– Похоже, – кивнул стоявший рядом с начальником Мечислав Кунцевич, чиновник для поручений при сыскной полиции. – Скорее всего, она знала своего убийцу, иначе бы не провела его в гостиную.

– Нет, – подал голос полицейский врач Стеценко, – женщина была убита вслед за хозяином.

– Таким образом, получается, что убийца пришёл, служанка доложила о его приходе, – Филиппов повернул голову к Кунцевичу. – Будем придерживаться пока мнения, что пришедший – то ли знакомый хозяина, то ли имел возможность бывать в доме. Вначале смерть настигла господина Власова – видимо, служанка ничего не слышала, а потом… Видите, господа, тело женщины лежит головой ко входу. Значит, уже провожала гостя.

– Вы говорите, убийца мог бывать ранее в доме?

– обратился к Владимиру Гавриловичу Дейтрих.

– Вполне возможно, – ответил Филиппов. – Ничего из ценных вещей не украдено, а отсюда следует, что можно рассматривать две версии. Первая, как предположил Оскар Иустинович, – месть. Хотя эта версия маловероятна. Убивать надворного советника в собственной квартире не имело смысла, ведь наверняка преступника в таком случае мог заметить дворник или кто-нибудь из жильцов. Такой вариант не слишком вяжется с происшедшим событием. Я могу выдвинуть другой вариант: всё-таки – кража. И я не буду удивлён, что надворный советник имел капитал в наличных деньгах или ценных бумагах. И по старинке не доверял банковским учреждениям.

– Но ведь ничего не тронуто? – Дейтрих с побледневшим лицом едва стоял на ногах: запах разложения, казалось, пропитал всё вокруг, щипал глаза и назойливо врывался в лёгкие вместе с воздухом.

– В том-то и дело, что ничего. Значит, убийца знал, где надо искать.

– Владимир Гаврилович, я, со своей стороны, могу добавить, – вмешался в разговор Константин Всеволодович, – что преступник поранил себя. У рукомойника полотенце в кровавых пятнах, словно после помывки убийца вытирал руки, но капли остались на полу. И это кровь не наших убиенных, так что найдёте злодея – проверьте обязательно, есть ли у него порезы на руках.

– Проверим, – пообещал Филиппов и тут же обратился к Петру Назаровичу: – Вы не скажете, когда было совершено злодейство?

– Увы, – покачал головой Стеценко, – сейчас слишком жарко, а разложение… – Он на миг задумался. – Не могу точно сказать, но думаю, около недели. Не знаю, смогу ли вам точно ответить на заданный вопрос после вскрытия…

– Владимир Гаврилович, – обратился к начальнику Кунцевич, – я, конечно, не врач и не могу в точности сказать, в котором часу совершено убийство, но день могу назвать.

Филиппов вскинул в удивлении брови, потом улыбнулся, переведя взгляд на перекидной календарь, возле которого стоял Мечислав Николаевич.

– Вижу, – коротко сказал начальник сыскной полиции.

– Господа, вы говорите загадками, – заявил судебный следователь.

– Оскар Иустинович, – начал Кунцевич после того, как Филиппов взглядом дал ему позволение, – допустим, что листок календаря хозяин перекидывал с утра, перед завтраком или после оного. Тогда можно предположить, что убийство произошло в последний указанный день, то есть двадцать восьмого августа. Час мы тоже постараемся выяснить, для чего установим распорядок дня убитого со слов знакомых или по записям самого Власова.

– Понятно, – сквозь зубы выдавил Веложинский, досадуя на себя из-за такой оплошности. Как он первым не догадался, хотя смотрел же на календарь… Потом спросил невпопад: – Как был убит хозяин?

– Тем же способом, что и служанка, – пожал плечами Стеценко, глядя куда-то в окно, – зарезан бритвой или острым ножом.

– Значит, пока не известно? – досада судебного следователя не проходила. Да и зачем ему знать об этой ерунде? Пусть сыскная полиция ищет, а ему предоставляет возможность сосредоточиться на кабинетной работе. Он-то сумеет допросить лиц, которых к нему доставят, а пока…

– На месте преступления орудие не найдено, – пояснил Кунцевич, – скорее всего, убийца унёс его с собой. Либо оно слишком приметное и он им дорожит, либо захватил по рассеянности. Всякое бывает.

– Но вы его обнаружите? – с нотками раздражения бросил Веложинский.

– Возможно, – невозмутимо ответил Филиппов, – но для нас важнее найти убийцу, хотя и орудие не мешало бы.

– Хорошо, – кивнул головой Оскар Иустинович, – пришлите мне отчёты, как будут готовы, – судебный следователь поклонился коротким кивком головы и направился к выходу, провожаемый насмешливыми взглядами Кунцевича и Стеценко, которые переглянулись и пожали плечами. Что, мол, это было?

– Надворный советник убит тем же способом, что и служанка? – поинтересовался у врача Филиппов.

– Тоже острым лезвием, – Пётр Назарович смотрел на Владимира Гавриловича, – но удар нанесён не сзади, а сбоку, словно убийца имеет познания в медицине и целил точно в яремную вену Власова.

– Что ж, это сужает круг поисков, но не всё так однозначно. Может быть, гость из прошлой жизни нашего надворного советника… а впрочем, – подытожил начальник сыскной полиции, – подведём итоги на Офицерской, когда получим отчёт наших уважаемых Петра Назаровича и Константина Всеволодовича. А сейчас, господа, займёмся осмотром квартиры.

7

После осмотра Филиппов возымел желание побеседовать с владельцем дома. Однако на вопрос, где найти такового, дворник – невысокого роста жилистый мужчина лет пятидесяти – только улыбнулся, ощерив рот с провалами на месте некоторых зубов.

– Господин Олсуфьев тут не бывают. Ежели вы, господин хороший, имеете желание поговорить с владельцем, так вам нужен управляющий наш, Степан Иваныч.

– Где я могу его найти? – поинтересовался Владимир Гаврилович.

– Так вот они идут, – дворник указал рукой на мужчину, выходящего из дверей парадного входа.

– Ты его оповестил?

– Так он туточки давно, это ж он полицию вызвал.

Степан Иванович, управляющий всеми домами господина Олсуфьева, оказался мрачным господином шестидесяти с лишком лет. Волосы, хотя и полностью седые, не отступали с головы и оставались густыми. Каменное лицо напоминало гипсовую белую маску. Только бегающие глаза выдавали живого человека.

Владимир Гаврилович поздоровался, представился с полным наименованием должности.

– Я думал, что приставом дело и ограничится, – после того, как поприветствовал начальника сыскной полиции, сказал управляющий.

– Убийства теперь в компетенции нашего ведомства, – Филиппов с интересом смотрел на управляющего.

– Простите, – спохватился собеседник, – Степан Иванович Безручков, управляющий доходными домами господина Олсуфьева.

– Вот слышу о нём не в первый раз, но не знаком и ничего о нём не знаю, – посетовал Владимир Гаврилович.

– Владимир Александрович, – с заметным пиететом в голосе произнёс управляющий, – служит в лейб-гвардии Конно-Гренадерском полку, имеет звание подполковника. Предваряю ваше любопытство: во вверенных моему попечению домах господин Олсуфьев не бывает. Я же по всем возникающим вопросам обращаюсь к Александре Александровне, супруге господина Олсуфьева.

– Хорошо. Меня больше интересуют жильцы, взявшие внаём квартиры.

– Владимир Гаврилович, – Безручков исподлобья посмотрел на начальника сыскной полиции, словно желая понять, как последний отреагирует на такую фамильярность, и продолжал, – как мне кажется, вас больше занимает Николай Иванович Власов?

– Именно так.

– Что я могу о нём сказать? Платил за проживание всегда вперёд, шумных гостей к нему не приходило. Девиц, если вас это тоже интересует, не водил. Жил тихо, скромно, принимал двух-трёх приятелей. Вот, пожалуй, и всё. – Степан Иванович тяжело вздохнул. – Жил человек, ходил, дышал, а как не стало, – управляющего потянуло на философские размышления, – и сказать-то, по сути, нечего.

– Вы упомянули двух-трёх приятелей. Вы знаете, кто они?

– Не вполне, – с хитринкой ответил управляющий.

– Степан Иванович, я веду дознание, и меня мало интересует моральный облик всех участников драмы. Истина важнее, тем более что господина Власова и его служанку умертвили жестоким образом. И нам надо найти злодея, который должен понести заслуженное наказание.

– Владимир Гаврилович, неужели я без понятия? Двух я видел, с одним даже беседу имел. Он при Военно-медицинском управлении служит, Варламеев его фамилия. Простите, имени-отчества не знаю, не удосужился спросить.

– Так, понятно, а второй?

– Вот со вторым я не знаком, видел издали.

– В цивильной одежде или в мундире?

Управляющий задумался, наморщив лоб. Потом складки разгладились.

– А как же! В мундире, и вы знаете, – опять задумался, – по-моему, в лейб-гвардейском.

– Теперь о Николае Ивановиче. Не подскажете, когда вы видели его в последний раз?

– Видимо, с неделю тому. Но в точности вспомнить не могу. Видите ли, время бежит, и не уследишь… Дни мелькают, как в окне поездного вагона.

– Значит, вы не помните этого господина?

– Увижу – вспомню, а так… – Безручков пожал плечами. – Словами мне не описать.

– В тот последний раз, когда вы имели возможность видеть Власова, кто-нибудь из приятелей к нему приходил?

– Не могу знать. Я же, Владимир Гаврилович, не каждый день нахожусь в этих краях. У Владимира Александровича на Гороховой дом, на Итальянской, и два – на Малом Царскосельском. Так что забот мне хватает. Сами понимаете, каждый норовит от работы увильнуть, вот и приходится савраской по столице мотаться. Слава богу, за Савелием пригляд не нужен, он сам знает, что и когда делать.

– Савелий – этот тот, с кем я до вашего прихода беседовал?

– Совершенно верно. Он здесь каждую собаку в округе знает и по лаю отличить может, не то что по виду.

– А всё-таки что вы можете сказать о Николае Ивановиче?

– Близкими приятелями мы не были, – скривил губы Безручков, – в гости к нему я не захаживал, даже не знаю, что вам поведать.

– На какие капиталы жил Власов?

– Говорю, не знаю. Служил он при каком-то комитете, потом вроде бы наследство получил. Но это я слышал, а как на самом деле, простите, не извещён.

– То есть капиталом он обладал?

– Видимо.

– Благодарю, Степан Иванович, за беседу, – Филиппов приподнял край шляпы и отправился на поиски вездесущего и наслышанного новостей хозяина метлы.

Савелий, десятый год служивший в дворниках при домах Олсуфьевых, всё так же щерился провалами между зубов. Он с крестьянской хитринкой посмотрел на начальника сыскной полиции.

– Знал я, что Савелий ещё сгодится для дачи… как бишь его… – скривил лицо, словно болезненно что-то припоминал.

– Показаний, – подсказал Филиппов.

– Во-во, бес его в душу, показаний.

Было видно, что дворник числился на хорошем счету и поэтому иной раз позволял себе некоторую вольность в разговорах с господами.

– Кажется мне, что хочешь мне полезное для дознания поведать.

– А то! – и дворник умолк, выдерживая театральную паузу, хотя, пришло в голову начальнику сыскной полиции, этот субъект в стоптанных сапогах и пыльных шароварах ни разу в театре, поди, не бывал.

Филиппов не стал подгонять, как того хотел дворник, а улыбнулся, неспешно убрал со своего плеча несуществующую пылинку и сделал вид, что спешка ему ни к чему.

Вначале дворник словно бы сделался ниже ростом, но потом распрямил плечи. Видимо, раскусил замысел важного господина.

– В последний раз, – начал Савелий, – я господина Власова видел вечером двадцать четвёртого августа. Он спешно прошёл по двору, взял извозчика и куда-то поехал. О визите он даже Варваре не сказал…

– Кому? – перебил Филиппов.

– Служанке своей, Варваре Семенидовой, а ей он обо всём доклад имел. Так вот и она мне следующим днём ничего не сказала.

– Стало быть, ты Власова видел в последний раз двадцать четвёртого, а Варвару – двадцать пятого?

– Я ж о том и толкую, ваше превосходительство…

– Владимир Гаврилович, – начальник сыскной полиции кивнул головой.

– Я ж о том же, Владимир Гаврилович, – казалось, дворник во рту перекатывал и смаковал имя с отчеством.

– В котором часу ты её видел?

– То ли в пятом часу, то ли в шестом. Звиняйте, но точнее сказать не могу, часов не имею, а колокольный звон пропустил.

– Допустим, в шестом, – сказал Филиппов. – И о чём с ней разговаривал?

– Да так, перекинулись парой слов. Звиняйте, Владимир Гаврилович, говорила, что следующим днём должны переехать в Парголово.

– В Парголово? – удивлённо спросил Филиппов.

– Ну и я о том же. Что ж, говорю, Варвара, вы на зиму на дачу переехать решили? Наши-то остальные жильцы на лето нанимают. А мы, отвечает, не все. Мы когда хотим, тогда за город ездим. Я ей: право ваше. А что это, говорю, Николай Иваныч выскочил вчера, как скаженный? То всегда поздоровается, а тут молнией проскочил и чуть было с ног не сбил. А она: да я и сама не знаю, что с ним вчерась было. Так вот постояли и разошлись.

– Двадцать пятого Николай Иванович гостей не ждал, или кто к нему приходил?

– Эт, сколько времени-то прошло, Владимир Гаврилович, разве ж упомнишь?

– Ты, братец, вспоминай. Может быть, от твоих слов поимка преступника зависеть будет.

– Ежели так, – дворник почесал бороду, – двадцать пятого, говорите… Двадцать пятого, двадцать пятого… – сощурил глаза и губы в трубочку сложил, потом брови вскинул и обрадовано сказал: – помню я. Ей-богу, помню. К Николаю Иванычу гость приходил, хотя юркнул в подъезд, но я его заприметил. Это приятель господина Власова был.

– Который?

– Тот, что в лейб-гвардии Сапёрном батальоне служит.

– Ты не мог ошибиться, ведь говоришь, далеко было? – недоверчиво спросил Филиппов.

– Не, и выправка егойная, и шинель…

– Так двадцать пятого тепло было, неужели приятель Власкова в шинели пришёл?

– Ну, я… – протянул дворник. – Нет, – вдруг твёрдо сказал он, – это прапорщик был, который часто к Николаю Ивановичу захаживал. Не мог я ошибиться. И фигура, и плечи, да и рост… Точно он.

– Не помнишь, как его звали?

– Владимир Гаврилович, не припомню я. Фамилия такая заковыристая, немецкая, одним словом.

– В котором часу это было?

– К вечерне уже отзвонили, – вспомнил Савелий, – восемь уже пробило, стало быть.

– Ты не видел, когда он ушёл, приятель власовский?

– Видел, часа два прошло. Пока я, ну, в общем, повечерял я.

– Наверное, и чарку принял?

– Не без этого.

– Перепутать гостя с кем другим не мог?

– Ну, как можно? В шинели он был, рост опять же… Не, спутать не мог.

– И лицо ты видел?

– А вот лица я не разглядел, – признался Савелий.

8

– Итак, господа, что нам известно? – Владимир Гаврилович обвёл взглядом присутствующих в кабинете чиновников для поручений Кунцевича, Власкова и Лунащука. – Мечислав Николаевич, что удалось узнать?

Кунцевич поднялся, но Филиппов поморщился и указал жестом, что можно докладывать сидя.

– Согласно заключению старшего врача Врачебно-полицейского управления статского советника Стеценко, смерть обоих жертв наступила двадцать пятого августа в промежутке между двенадцатью часами дня и полуночью. Точнее установить время не представляется возможным из-за состояния трупов.

– Убийства произошли между шестью часами вечера и полуночью, – дополнил Мечислава Николаевича Филиппов. – Дворник в шесть часов разговаривал со служанкой Власова, и последняя на тот час была во здравии. Продолжайте.

– Жертвы – надворный советник Власов и его служанка Семенидова. Николай Иванович сорока четырёх лет, православного вероисповедания, уроженец села Райвола Выборгской губернии.

Владимир Гаврилович покачал головой. Жители села Райвола в основном были из крепостных графа Салтыкова, переселённых из Орловской губернии для работ на заводе, принадлежащем помещику. Впоследствии крестьяне вместе с заводом отошли в казну. По присоединении Сестрорецкого участка к Санкт-Петербургской губернии рабочие Райволовского завода, принадлежащие военному ведомству, были прописаны к Сестрорецку, но им дозволялось жить по паспортам в Райволе. Отсюда и возникала двойственность их подчинения: по месту жительства – властям финляндским, а по месту приписки – общественному управлению Санкт-Петербургской губернии. Такая двойственность ставила жителей в крайне неопределённое юридическое положение, и в течение последних сорока лет порождала целый ряд недоразумений.

– …служил последние десять лет при Санкт-Петербургской городской аукционной камере до увольнения, в связи с получением наследства… – продолжал Кунцевич.

– Как так? – перебил подчинённого Филиппов.

– Ведь при ней служат только люди купеческого звания?

– Оказывается, не только.

– Может быть, убийство связано с аукционной камерой? – не вытерпел молчания и предположил Власков, ранее занимавшийся кражами, – только недавно ему поручили расследование более тяжких преступлений.

– Вот вы, Николай Семёнович, и займётесь там сбором сведений.

Власков кивнул головой.

– Продолжайте, Мечислав Николаевич.

– После увольнения из аукционной камеры последние три года живёт на доставшееся от тётки, родной сестры его отца, наследство.

– Установили ли вы, похищено ли у него что-нибудь?

– Да, – Кунцевич расплылся в улыбке. – Николай Иванович был довольно аккуратным человеком и вёл подробные записи о расходах и приходах денежных средств. Оказалось, что убитый давал деньги в рост и вёл амбарную книгу. Правда, в ней указаны только инициалы, и не совсем понятно, это имена и фамилии или отчества. Суммы разные, от сотен рублей до десятков тысяч. Напротив каждого из обозначений заёмщиков две даты – выдачи денег, и их возврата.

– С этим мы разберёмся позже. Мечислав Николаевич, поясните, это банальное ограбление или всё-таки месть обиженного? – при последних словах Филиппов улыбнулся, вспомнив рассерженное лицо судебного следователя.

– Кража, – с категоричностью в голосе подтвердил Кунцевич. – У Николая Ивановича, к счастью, всё закреплено на бумаге, и получается, что исчезло тридцать восемь тысяч триста восемнадцать рублей наличными деньгами и пятьдесят три тысячи в ценных бумагах.

– Значит, кража, – Владимир Гаврилович почесал пальцем ус. – Тогда поступим таким образом. Вы, Николай Семёнович, займитесь, как я сказал ранее, аукционной камерой. Вы, Мечислав Николаевич, продолжайте копать в амбарной книге, а вы, Михаил Александрович, – Филиппов обратил взгляд на Лунащука, – опросите знакомых и родственников Власова, если таковые имеются в столице. О двоих мы знаем: один из них служит при Военно-медицинском управлении, фамилия его Варламеев, второй – прапорщик в лейб-гвардии Сапёрном батальоне.

– Так их казармы по соседству находятся, – то ли спросил, то ли утвердительно сказал Кунцевич.

– Да, рядом, практически за углом дома убитого.

– Дела-а…

– Вот поэтому второму господину, Николай Семёнович, уделите более пристальное внимание. Дворник говорит, что в день убийства, а точнее, с восьми до десяти вечера он мог находиться у Власова в гостях…

– Может быть, он и есть убийца? – обрадовался Власков.

– Не надо делать поспешных выводов, господин Власков, – с металлом в голосе сказал Филиппов.

– Меня смущает то обстоятельство, что военный, приходивший в гости, в столь жаркую погоду, которая стояла в те дни, был в шинели. Тем более что Савелий – так зовут дворника – лица приходящего не разглядел. Только шинель. Так что выводы делать пока рано.

– Но, может быть, он хотел незаметно вынести деньги и бумаги, ведь они занимают немало места?

– не унимался Власков.

– Ещё раз повторюсь: выводы делать рано. Вначале надо собрать сведения.

– Но…

– Никаких «но», господа. Нам поручено вести дознание со всей тщательностью, и, простите за грубость, дотошностью, чтобы виновного задержать и чтобы невинные при этом не пострадали. Да что я вам, должен азы сыскной службы напоминать? Вы же сами давно служите и всё прекрасно знаете. А засим разрешите прервать наши прения. Вы свободны. Занимайтесь порученными делами.

Чиновники для поручений поднялись с мест.

9

Городская аукционная камера располагалась в трёхэтажном доме по Мещанской улице, построенном для Петербургского Мирового съезда и Сиротского суда лет двадцать тому и имевшем три двора.

В доме помещались, кроме аукционной камеры, столичного Мирового съезда и архива, кабинеты для участкового мирового судьи, Сиротский суд с архивом, городское училище для мальчиков и городское училище для девочек. Залы для судопроизводства, занимавшие два двора, находились вдали от уличного шума в центральном корпусе, расположенном параллельно Мещанской улице, и освещались с двух сторон окнами, выходившими в световые дворы. Школьные же помещения устроили со стороны Екатерининского канала. В здании размещались также двухкомнатные квартиры учителя и учительницы, квартира в четыре комнаты смотрителя здания, кухни для сторожей и дворницкая.

Главный оштукатуренный фасад по Мещанской улице архитектор Китнер спроектировал, переплетая воедино разные стили, а именно неоренессанс и неоклассицизм. Элементы декора нигде не повторялись. Первый этаж имел рустовку и окна с замковыми камнями, лепными кронштейнами и гирляндами. Проёмы второго этажа были обработаны профилями и расположенными над ними панно. Выше на главном фасаде выделялись обрамления из стилизованных пилястр. Более пышно оформлялись боковые ризалиты, часть здания, выступающая за основную линию фасада и идущая во всю высоту здания. Окна первого этажа (первоначально здесь предполагались двери) были украшены фигурными профилями и большими лепными кронштейнами, а проёмы второго – колоннами и треугольными фронтонами. Арочные обрамления окон третьего этажа имели картуши с гербом Петербурга.

В филёнках аттиков были помещены рельефные изображения символов правосудия – меча и весов, ведь здесь располагались люди, ставящие главенство закона превыше Божьего суда. В верхней части каждого ризалита – лепной герб Санкт-Петербурга. Под одним – дата начала строительства: «1884», под другим – окончания: «1885». В качестве других декоративных элементов использованы монограммы Александра III над окнами второго и третьего этажей, орнаментовка первого этажа, фронтоны и тосканские колонны оконных проёмов ризалитов.

Николай Семёнович недолюбливал людей купеческого сословия. А Владимир Гаврилович, словно почувствовав его неприязнь, распорядился, чтобы именно он, Власков, занимался этими жуликами.

У управляющего аукционной камерой личного почётного гражданина Дмитрия Фёдоровича Георга всегда не хватало времени. Приходилось много разъезжать по городу и самому осматривать движимое имущество, которое выставлялось на продажу по взысканию правительственных и общественных учреждений, а также по желанию владельцев.

Должность суетливая – надо самому отслеживать, чтобы не было явных нарушений.

Дмитрий Фёдорович, услышав, что его хочет видеть чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции, насторожился и сразу же предположил самое наихудшее. Его афёры раскрыты. Георг засуетился, но потом взял себя в руки.

– Сколько верёвочке не виться, – прошептал он про себя и, махнув рукой, попросил пригласить в кабинет полицейского, шепча под нос: – семь бед – один ответ.

Николай Семёнович, нахмурив лоб, вошёл в кабинет и осмотрелся.

Георг побледнел и вскочил из-за своего рабочего стола. Позади управляющего на стене не было портрета государя, как ожидал увидеть Власков, а висела в рамке грамота:

Далее шла дата и размашистая подпись в бозе почившего государя-императора.

Николай Семёнович поздоровался и представился. Дверь за его спиною тихонечко закрылась.

– Чем могу быть полезен, господин Власков? По делам службы или по сугубо личным? – Хотелось услышать, что по личным, но вместо этого прозвучало:

– Меня привели к вам исключительно дела служебные.

– Садитесь. Может быть, чаю? – суетился хозяин кабинета.

– Благодарю, э-э-э… – Николай Семёнович вдруг осознал, что позабыл имя-отчество собеседника.

– Дмитрий Фёдорович, – услужливо подсказал Георг.

– Так вот, любезный Дмитрий Фёдорович, к вам меня привели дела служебные. Сейчас мы ведём дознание о насильственной смерти Николая Ивановича Власова, – чиновник для поручений внимательно смотрел на управляющего, но на лице последнего, кроме, пожалуй, удивления ничего заметить не смог.

– Насильственной смерти Николая Ивановича? – скрыть ошеломление хозяин и не пытался. – Скажите на милость, вполне цветущий мужчина, и… – Он покачал головой. – Но чем же я могу вам помочь?

– Власов служил под вашим началом?

– Д-да, но это было три года тому. И я совершенно не понимаю, чем могу вам услужить.

– Чем занимался в камере Власов? Какие выполнял обязанности?

– Наша основная задача заключалась в первоначальной оценке движимого имущества, выставляемого на продажу, и проведении собственно аукциона.

– Николай Иванович справлялся со своими обязанностями?

– Несомненно, иначе мы вынуждены были бы с ним распрощаться.

– Были ли недовольные господином Власовым?

– В нашем деле не без этого, – сокрушённо покачал головой Георг. – Вы знаете, для скольких людей я стал врагом? Вот именно, и не подозреваете.

– Стало быть, спустя три года никто бы мстить не стал?

– Окститесь, любезный господин Власков, спустя три года? – Дмитрий Фёдорович улыбнулся. – Здесь вы можете быть совершенно уверены, что наши так называемые продавцы ни при чём.

– Дмитрий Фёдорович, вы не подскажете в таком случае, с кем из ваших работников приятельствовал Власов?

– Видимо, ни с кем.

– Как это – «видимо»?

– У нас в камере основную часть работы выполняют люди купеческого звания, а Николай Иванович у нас из дворян, – Георг поднял вверх указательный палец.

– Так и что?

– Наши его… – управляющий замялся, потом всё-таки сказал: – сторонились. Мы – люди простые, – добавил он и сам покраснел, – вот и дружбу с Николаем Ивановичем не водили.

– Значит, ничего толком сказать не можете?

– Да, – согласился личный почётный гражданин, – точно так-с, – иронически добавил он (или ненароком вырвалось это «так-с».

Николай Семёнович поднялся со стула.

– Я могу поговорить с вашими сотрудниками, служившими в одно время с Власовым?

– Думаю, да.

– С кем?

Георг назвал пять фамилий.

– Неужели и женщины заняты в аукционной камере? – искренне удивился Николай Семёнович.

– Приходится терпеть, – вырвалось у Дмитрия Фёдоровича, но он тут же попытался исправить оплошность. – Ольга Николаевна, не в пример иным мужикам, работает на совесть, – и личный почётный гражданин отвёл взгляд в сторону.

– Могу я с ними сейчас побеседовать?

Георг намеревался сказать категорическое «Нет», но передумал. Кто его знает, какие силы стоят за этим чиновником для поручений? А от говорильни никому плохо не будет, тем более что ничего лишнего никто не скажет.

– Пожалте, господин Власков.

– Благодарю. И где я могу найти вышеназванных господ и, – добавил он с улыбкой, – дам?

– Я вас провожу.

– Не стоит беспокоиться, Дмитрий Фёдорович.

– Мне всё одно в ту сторону надобно.