Смерть в кружевах

Говоря по правде, случай с горничной по имени Глэдис Бейкер не относится к числу тех, о которых я люблю вспоминать. Хотя в нём, как в кристально чистом озере, отразилось великодушие Холмса и его готовность всегда прийти на помощь друзьям. Мне давно следовало бы описать эту страницу нашей дружбы, но горе от смерти Мэри, моей безвременно почившей жены, только сейчас отпустило меня, и я почувствовал себя в силах взяться за перо. Холмс же вообще не придаёт данному случаю какого-либо значения, считая его весьма заурядным, не привносящим в науку криминалистику ничего нового.

В ту пору здоровье Мэри резко ухудшилось — без сомнения, его подорвала необычайно сырая лондонская весна, перешедшая в такое же мрачное, дождливое лето. Смог, образовавшийся на городских улицах, можно было черпать ложкой и закатывать в банки наподобие джема. Тут надо отметить, что зимой Мэри перенесла сложную пневмонию, и то, как она закашлялась однажды посреди бела дня (впрочем, день тогда отличался от ночи разве что погашенными газовыми фонарями), меня крайне встревожило. Будучи, смею заметить, неплохим врачом, я немедленно прописал супруге покой и курорт. Мы быстро договорились с мистером Холлвертоном, доктором, имеющим практику в соседнем квартале, и покинули Лондон.

Путь наш лежал в Западный Сассекс, в тамошний небольшой курортный городок Богнор Регис, благо, недавно туда провели железную дорогу и можно было путешествовать с комфортом. Когда-то давно, будучи ещё подростком, я отдыхал там с родителями, и впечатления от той поездки у меня остались крайне благоприятные. Мэри не возражала: она толком и не бывала нигде, кроме Лондона, Эдинбурга и тех деревень, где проживали дамы, к которым она нанималась компаньонкой. Боюсь, я не слишком преуспел, развлекая мою дорогую супругу: практика отнимала почти всё моё свободное время, а душа Мэри, взволнованная историей с сокровищами Агры, жаждала приключений и перемен. Сейчас мне больно вспоминать об этом… Но вернусь к событиям того лета. Больше всего я боялся, что отель «Инглнук», где мы останавливались с родителями в эпоху моего счастливого отрочества, закрыт или переделан на манер тех современных дешёвок, которые заполонили побережья Англии. Но нет — в Богнор Регис умели ценить старину. Небольшой отель на Рэгхем-роуд всё так же приветливо распахивал двери и случайным постояльцам, и верным поклонникам, а владела им всё та же семья Калп. Среди прислуги нашлась пожилая служанка, вспомнившая моих родителей и меня; миссис Калп, довольно полная женщина лет шестидесяти с удивительно голубыми, практически не выцветшими глазами, почти разрыдалась, узнав о причине, побудившей меня выбрать именно этот отель… Словом, обслужили нас по высшему разряду и дали неплохую скидку — немаловажное обстоятельство для небогатого лондонского врача. Мэри улыбалась и оживлённо вертела головой по сторонам. Даже кашель, тревожащий её всё это время, казалось, отступил перед новыми впечатлениями, и я облегчённо вздохнул, надеясь на силы молодого организма, которые, как известно, могут пробудиться от смены обстановки.

Несколько дней мы провели в праздности и неспешных прогулках по городу. Посетили заведение, где с начала века принимали ванны с морской солью; восхитились величием Хотэм-хауса и погуляли по Хотэм-парку, вдоволь наслушавшись баек про сэра Ричарда Хотэма, местного благотворителя; Мэри также рассказала, что именно Богнор Регис послужил прообразом городка из некоего неоконченного романа «Сандитон» у мисс Остин. Я слыхал имя этой писательницы, но, к стыду своему, так и не удосужился прочесть хотя бы одно из её творений. Мэри ласково попеняла мне, я пообещал исправиться, и мы, довольные друг другом, поспешили в отель, поскольку уже темнело.

Если б я знал, что этот день будет последним в череде благополучных и беспечальных!

Утро выдалось странным: горничная (приветливая девица, хотя и немного болтушка, аккуратная миловидная шатенка) не принесла нам завтрака. Завтракали мы с Мэри всегда в номере, а обедали где-нибудь в городе, возвращаясь в отель только к пятичасовому чаю. Мне нравилась обстановка в ресторанчике при «Инглнуке», все эти трогательно-деревенские занавески с вытисненными на них гардениями, обязательные свежие цветы на столиках и тяжёлые стулья, некоторые из которых, как утверждала Мэри со смехом, помнили норманнское завоевание. Однако жена моя вставала поздно и с утра чувствовала сильную слабость, поэтому предпочитала завтракать в постели, мне же не хотелось оставлять её надолго одну.

— Где же Глэдис? — недоумённо спросила меня Мэри, и я покраснел, осознав, что никогда не интересовался именем девушки. Мэри же продолжила: — Вчера и позавчера она явно была взволнована. Держалась, но глаза её выдавали. Она плакала, Джон. Плакала долго.

— Я схожу вниз, посмотрю, — предложил я, дождался кивка супруги, поцеловал её и отправился требовать объяснений от портье. Дежурил тогда, помнится, мистер Прентис, благообразный старик, истинные пристрастия которого, впрочем, выдавал ярко-красный, практически алеющий на бледной физиономии, нос. На службе мистер Прентис, однако, вёл себя безупречно, и я не заострял внимания на его тайном пороке, взяв у него однажды народный рецепт антипохмельного средства — я люблю собирать описания подобных снадобий, да и друг мой Шерлок Холмс живо интересуется всем, что может хоть как-то влиять на человеческий организм.

Честно сказать, я был рассержен. Однако мой гнев моментально испарился, когда миссис Калп бросилась ко мне, судорожно комкая в руках носовой платок:

— Вы ведь врач, мистер Уотсон, вы действительно врач? О, пойдёмте же скорее, умоляю! Может, вы сумеете спасти её!

— Кого? Что случилось?

— Несчастье, Боже мой, ужасное несчастье! Глэдис Бейкер повесилась, мой муж нашёл её тело в погребе… ах, она же должна была принести вам завтрак! Боже, Господи Боже мой! Готов ли этот завтрак? Я выясню и сама, да-да, сама принесу его миссис Уотсон, а вы помогите, умоляю!

— Разумеется, — профессиональный долг вытеснил у меня даже остатки гнева. Я лишь попросил миссис Калп зайти к моей жене немедленно, по возможности успокоить её, а заодно принести мой саквояж с инструментами — Мэри знала, где он находится.

— Где она?

— Там, в погребе… — мистер Прентис, оказавшийся рядом, ткнул рукой по направлению к узкой деревянной лестнице, ведущей вниз, и внезапно заплакал, отворачиваясь и тряся лысой головой. Я успокаивающе похлопал его по плечу и поторопился к ступенькам.

Зрелище, представшее моим глазам, было… пожалуй, словечко «разнузданное» подойдёт, хотя на бедняжке Глэдис красовалось всё то же форменное платье, наглухо застёгнутое и подобающее горничной из респектабельного отеля. В погребе «Инглнука» хранилось немало запасов — в низкий потолок были вбиты массивные крюки, и с них свешивались гроздья сосисок, колбасы, говяжья туша, тюк, набитый луком, и ещё один — с репой… На крюке, вбитом ближе всего к противоположной от входа стене, висело тело несчастной девушки.

Увы, смерть жестока ко всем, независимо от их возраста и пола. Когда-то хорошенькое, лицо Глэдис носило явные признаки удушения: оно раздулось и посинело, глаза выкатились, рот был широко распахнут, и язык распух до такой степени, что кончик его вылезал из губ. Волосы девушки растрепались, чепчик болтался на левом ухе. Но ужасней всего лично для меня, повидавшего всякое, была лента крепких, возможно, дорогих, кружев, на которых висела покойница. Они создавали на шее девушки своего рода второй воротник, подобный тому, который носят актёры. Увы, смерть никогда не бывает весёлой игрой. Когда я увидал узор из роз и васильков, широкой бороздой опоясывающий шею девушки, мне стало немного дурно. Происходящее казалось насмешкой, злой, бесчеловечной насмешкой над женским полом, таким прекрасным и хрупким.

Я дотронулся до руки Глэдис — та остыла довольно давно. Трупное окоченение уже успело наступить, и я понимал, что установить время смерти может оказаться достаточно сложно, учитывая прохладу, царящую в погребе. Однако она же могла затормозить спускание трупных пятен вниз тела, если девушку убили…

Мысль об убийстве, признаюсь, мелькнула у меня неслучайно. Явно сказалось знакомство с Шерлоком Холмсом и некоторое количество тел, которые я видел за время нашей дружбы с великим детективом. Я попытался рассуждать, как Шерлок, но выходило плохо. Меня крайне смущали кружева. С какой стати вешаться именно на них? Они слишком широки и неудобны для самоубийства… Циничная мысль заставила меня удручённо покачать головой, но по сути — по сути она была верной. С другой стороны, возможно, именно эти кружева Глэдис считала для себя по каким-либо причинам важными…

На лестнице раздался топот сапог — это в подвал спускались полицейские. Возглавлял их констебль Норрингтон, одутловатый мужчина средних лет с аккуратно напомаженными волосами и пышными усами, чем-то похожий на прусского офицера.

— Ага, — сказал он, увидав меня, — вы, должно быть, доктор Уотсон из Лондона.

Я кивком подтвердил его догадки.

— Славно, славно, — кивнул констебль, — а то один из наших городских эскулапов подхватил корь — вот уж неслыханно в его возрасте! — а другой слишком стар для таких дел, сердце сдаёт… Вы согласитесь дать заключение?

— Разумеется.

— Славно, — повторил Норрингтон. Затем, глянув на Глэдис, тяжко вздохнул: — Бедная девочка… Ну, снимаем её, что ли?

— Погодите, — вмешался я. — Вы что, не собираетесь обследовать место происшествия?

— А чего там обследовать, мистер Уотсон? Позавчера мисс Бейкер знатно поссорилась с молодым Арнольдом Прентисом, сыном здешнего портье. Мальчишка горячий, орали они так, что весь отель переполошился. Арни даже пощёчину ей залепил, представляете? Может, и вы слыхали?

Я отрицательно мотнул головой:

— Мы с женой осматривали Хотэм-Хаус, а затем пошли смотреть, как возводят новую католическую церковь.

— Чудные места, чудные! Кхм… так о чём бишь я? А, об их ссоре. Понятное дело, миссис Калп, женщина респектабельная, не терпела подобного в своём отеле и велела девчонке собирать вещи. Потом, правда, смилостивилась — на руках Глэдис больной отец… был, — констебль сокрушённо покривил губы, — однако вычла у горничной из жалованья штраф. Без сомнений, это и заставило бедняжку Глэдис совершить смертный грех.

— Я так не думаю, — холодно отозвался я, склонившись над трупом. Младший констебль — кажется, его фамилия была Пэджет — перерезал кружево правильно, оставив неповреждённым узел. Затем, торопливо зажав ладонью рот, выскочил из подвала. Я понимал его, совсем зелёного мальчишку, увидавшего неприглядный лик смерти.

Мои подозрения относительно странгуляционной борозды подтвердились. Странгуляционная линия, следовало бы её назвать. Или странгуляционное кружево, да помилует меня Господь. Посиневшие, вспухшие участки на шее разительно контрастировали с чистой девичьей кожей.

— Н-да, узорчик, — протянул констебль Норрингтон, — а это ещё что такое?

— Это — доказательства убийства, — мрачно сказал я. — Видите? Когда жертва добровольно расстаётся с жизнью, борозда одна. А тут их две, и одна — вот эта, горизонтальная — намного уже, чем та, что идёт наискось, зато следы от кружев глубже, чем те, которые, я полагаю, оставил какой-то витой шнур. Это доказывает, что вначале девушку задушили, а потом уже повесили.

— Кгм… — снова откашлялся констебль Норрингтон. — А когда наступила смерть, как вы думаете, мистер Уотсон?

Я снова добросовестно осмотрел открытые участки тела. Кисти рук были синюшного оттенка, то есть труп провисел здесь не менее восьми часов, а учитывая температуру…

— Толком сказать не могу, но, полагаю, не позднее двух часов ночи. Кто будет производить вскрытие?

Норрингтон удивлённо посмотрел на меня:

— Да вы же, доктор! Ну, то есть, если захотите, конечно…

Создавалось впечатление, что в этом городишке вообще нет компетентного врача!

— Хорошо, я исследую тело.

На своём веку я повидал немало смертей, однако убийства женщин всегда производят на меня удручающее впечатление. Мы не на войне, где солдаты калечат друг друга во имя интересов своих стран, да и женщины наши — совсем не солдаты. Потому из операционной, арендованной полицией у одного из местных врачей — того, у которого было слабое сердце — я выходил мрачным. Перед глазами стояли царапины на внутренней стороне бёдер покойной, царапины, почти скрытые за синевой огромного тёмно-синего трупного пятна, разползшегося по ягодицам и бёдрам девушки. Оно уже начало спускаться вниз по ногам, но всё ещё вполне очевидно указывало на способ убийства.

Впрочем, странгуляционная борозда указывала на него с ещё большей явственностью.

Кроме этого, имелось ещё кое-что…

— Глэдис Бейкер задушили, — сообщил я констеблю Норрингтону. — Убийство произошло между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи, точнее сказать не могу. В момент смерти убитая сидела, убийца подошёл сзади и накинул её шею…

— Шнур от колокольчика, которым постояльцы вызывают прислугу в номера, — отозвался мрачный констебль Норрингтон. — Убийца срезал его заранее в двенадцатом номере, он как раз сейчас пустует.

Я вздрогнул.

— Понятно. Покажете мне его потом, констебль, надо всё оформить как следует. Затем убийца на некоторое время оставил девушку — на полчаса или час, сказать точнее не могу, — а затем подвесил на кружевах.

— Это… довольно дорогие кружева, — младший констебль Пэджет старался держаться, но его выдавал неестественно-бледный цвет лица. — Они взяты у миссис Калп… эээ… украдены из её шкафа, где она хранит вещи для рукоделия. Это крепкие кружева из Хонинтона, те, которые любит Её Величество…

Я понимающе кивнул. Мэри тоже покупала хонинтонские кружева, каждый раз вспоминая, что королева Виктория, да хранит её Господь, на свадьбе была именно в них, в отечественных, а не каких-то там брюссельских или фландрийских. Мне подобные проявления патриотизма казались очень милыми, и может, поэтому я смотрел сквозь пальцы на стоимость этих, столь любимых женщинами, финтифлюшек.

— Миссис Калп… эээ… говорит, что у неё давно кто-то ворует из шкафа. Но до сих пор ограничивались парой булавок или несколькими бисеринами. Узнав о пропаже кружев, она… ну… в общем, разозлилась. Но она говорит, что никогда не подозревала Глэдис. Скорее, Сару Пайл, ещё одну горничную.

Вздохнув, я приготовился сообщить бравым полицейским ещё одну плохую новость.

— Вы должны знать ещё кое-что, господа. За день или два до убийства Глэдис кто-то изнасиловал. Перед этим связал: на руках слабые потёртости. Должны были остаться синяки, но трупные пятна скрыли их.

Наступила гнетущая тишина, которую прервал побагровевший Норрингтон:

— Ах он мерзавец!

— Кто?

— Этот подлый маленький ублюдок, Арни Прентис! Ну, попляшет он у меня! Сначала у меня, а потом в петле!

И честный констебль выскочил на улицу, не слушая моих восклицаний и не реагируя на попытки его остановить.

— Этого не может быть, — сказала мне Мэри.

Настроение у нас было самое что ни на есть подавленное. Арнольда Прентиса арестовали, хотя мальчишка вопил по дороге в участок, что невиновен. Кажется, обращались с ним довольно-таки грубо. Старый мистер Прентис перестал скрывать свой порок и был найден мертвецки пьяным и избитым на пороге одного из пабов. Как пояснил владелец заведения, старика вышвырнули оттуда. «Ещё не хватало, чтобы мы отца убийцы поили! — гневно вещал этот краснолицый джентльмен. — Нет уж, сюда семейке Прентисов вход закрыт! У меня жена и две дочери!»

В этой обстановке Мэри снова сдала. Кашель вернулся, став более резким и глубоким. Под глазами моей жены залегли тёмно-синие круги. Я постепенно приходил в отчаяние.

— Мы должны что-нибудь сделать. Ты должен. Пожалуйста, милый!

— Но что я… Хорошо. Я напишу Холмсу. Сейчас же.

Мэри удовлетворённо улыбнулась и затихла, забывшись в беспокойном сне. Я же лишь покачал головой, в очередной раз удивившись хитростям, на которые пускаются женщины, дабы добиться своего. Ну что ей стоило сказать прямо?

Милая, добрая Мэри! Ради неё я был готов на всё. Даже потревожить покой друга. Впрочем, некое шестое чувство подсказывало мне, что Шерлок Холмс, если он не занят каким-либо по-настоящему важным для Британии делом, будет лишь рад размять ум. Задача мнилась мне неразрешимой, но сколько раз мистер Холмс лишь смеялся над усилиями преступников, без труда разгадывая самые изощрённые, самые гнусные их планы!

Итак, я написал письмо, в котором подробнейшим образом изложил произошедшие события. Поскольку отель закрывался после десяти вечера, убийцей мог быть лишь тот, кто находился в здании «Инглнука». Таковыми я посчитал, во-первых, мистера и миссис Калп. Мистер Калп был моложе жены на пять лет и слушался супругу беспрекословно. Это был рыжеватый мужчина пикнического телосложения, обожавший отпустить в своём кругу шуточку-другую, но никогда не терявший чувства меры. Во-вторых, разумеется, я вспомнил о старике Прентисе. Говоря по правде, он мог запустить в гостиницу сына, но подобный ход событий казался мне маловероятным. Но никак нельзя было забывать, что у мистера Прентиса хранились ключи от всех номеров гостиницы, в том числе, разумеется, от двенадцатого. Постояльцев в «Инглнуке», помимо нас, было тогда всего четверо. Мистер и миссис Стёрджес вели тихий, размеренный образ жизни, регулярно принимали ванны с морской солью, утром обязательно гуляли по набережной, кормили чаек, после обеда миссис Стёрджес — миловидная блондинка, которую немного портил слабовольный подбородок — отдыхала у себя в номере, а затем спускалась вниз и проводила время, беседуя с миссис Калп или кем-нибудь из местных леди, зашедших в ресторанчик. Мистер же Стёрджес, сухопарый, немного похожий на цаплю, уходил играть в бильярд или бридж и возвращался где-то к девяти вечера.

Ещё в гостинице жил некто Оуэн Тиббетс, приехавший, как он уверял, для поправки здоровья. Вряд ли настолько пышущему энергией человеку это требовалось. Его лисья физиономия и хитрющие глаза, которые так и бегали по сторонам, мне крайне не понравились ещё при первой встрече. Возможно, с его появлением и начались мелкие кражи у миссис Калп?

Последним постояльцем был викарий Сполдинг, не высовывающий длинного крючковатого носа из-за газет, которые он требовал себе в невероятных количествах. Что он делал в «Инглнуке», оставалось для меня загадкой. Впрочем, викарий как раз относился к числу постоянных визитёров отеля, поэтому вряд ли персонал не заметил бы, если б этот человек стал вести себя недостойно.

Закончив рассказ о постояльцах, я спустился вниз и поболтал немного с миссис Калп о её горничных, заодно прописав ей лёгкие успокоительные капли. Мне удалось узнать, что Сару Пайл она увольнять не собирается — не теперь, когда никто не желает служить в этом отеле, — что помимо Сары, здесь трудится старая Пэнси Робинс, та самая, узнавшая меня, и Сабрина Уайт. Остальной персонал «Инглнука» был приходящим, так что вряд ли садовник, кухарка или мальчишка, приносящий с рынка покупки, могли быть участниками случившейся трагедии.

Отправив письмо, я вернулся в номер и стал ждать известий от Холмса. Однако вместо ожидаемой телеграммы либо даже длинного послания вечерний поезд привёз моего друга собственной персоной. Боюсь, я жал ему руку даже слишком горячо, чем вызвал его лёгкое смущение. Но я так боялся за Мэри! Вид Шерлока Холмса должен был её обрадовать. Так и случилось. Слабо улыбнувшись моему другу, милая Мэри срывающимся голосом попросила его найти настоящего убийцу и восстановить справедливость.

— Я не верю в виновность этого мальчика, мистер Холмс. Возможно, женская интуиция — слабый советчик, но мне кажется…

— Вам правильно кажется, миссис Уотсон, — серьёзно ответил мой друг. — Арнольд Прентис здесь совершенно ни при чём. По правде говоря, я уже знаю, кто убийца.

— Неужели? Боже мой, умоляю, идите тогда немедленно в полицию!

— Увы, не так быстро. Но я клянусь вам, миссис Уотсон, что виновный будет покаран, а невиновного отпустят на свободу.

Воодушевив и ободрив таким образом мою супругу, Шерлок Холмс повернулся ко мне и деловым, даже будничным тоном сказал:

— Покажите мне место преступления, дорогой Уотсон.

Мы вышли из комнаты, сопровождаемые одобряющими возгласами Мэри. По дороге вниз я тихо спросил Холмса:

— Зачем же вы приехали, если знаете, как обстоят дела?

— Но ваша жена в опасности, Уотсон. Вы же сами писали мне о её здоровье — пожалуй, даже больше, чем об убийстве. Я понял, что должен приехать и успокоить её. И, как вижу, ей стало немного легче.

— Это правда, — благодарно улыбнулся я.

— Ну и, кроме того, мне следует продумать, что сказать полиции. Здешние констебли — люди невежественные, убедить их могут лишь железные доказательства… или признание преступника. Это здесь?

— Да. Я понимаю, все следы уже затоптаны… хозяйка, признаться, впускает в погреб людей поглазеть, берёт за это по несколько шиллингов.

— Недурной способ сокрытия следов, — усмехнулся Холмс. — Но если таким образом злодей жаждет скрыть главное, то он просчитался.

— Главное?

— Да. Что убийство произошло не здесь.

— Боже мой, Холмс, с чего вы взяли?

— Да хотя бы с того, Уотсон, что Глэдис совершенно нечего было делать в столь поздний час в этом погребе! Нет-нет, убили её не здесь. В этом меня убеждает и её одежда.

— Одежда? Помилуйте, Холмс, вы же её даже не видели!

— Зато видели вы, и наверняка сказали бы мне, если б она была не в порядке. Вы же написали мне о причёске Глэдис, верно? Всё правильно: девушка дёргалась, пытаясь сопротивляться, а потом её ещё несли в погреб… Но убили Глэдис Бейкер не здесь.

— Где же?

— Предполагаю, что в её комнате. Она сейчас заперта?

— Думаю, да. Туда никто не желает входить.

— Ничего, пойдёмте. Здесь я уже увидал всё, что хотел.

Мы поднялись в крыло для слуг. Холмс, воровато озираясь, достал отмычку и вскрыл одну из дверей.

— Как вы узнали, которая…

— Элементарно, дорогой друг. Коврик для вытирания ног лежит здесь идеально, в то время как в других комнатах он хоть немного, да скособочен. Хозяйка «Инглнука» бережлива, стало быть, горничные живут в одном коридоре, так можно сэкономить на освещении. Заходите.

Мы осторожно вошли в небольшую комнату, тускло освещённую из небольшого окна заходящим светилом.

— Надо действовать быстрее, — сказал Холмс, — скоро стемнеет, и свет, бьющий из якобы запертой комнаты, будет… ага!

Он перевернул небольшой пуфик и вытащил оттуда запонку — достаточно дешёвую, на мой взгляд. Где-то я такую уже видел…

— Вот здесь сидела бедняжка Глэдис Бейкер. Убийца, думаю, вошёл чуть раньше и спрятался за шторой, там, где девушка хранила одежду. Глэдис отчаянно сопротивлялась, но силы были неравны.

— Но как же злодей перенёс её из этой комнаты в погреб? Ведь в вестибюле неотлучно находился мистер Прентис! Или… это он?

— Нет, что вы, дорогой друг. Но людские пороки неискоренимы, и, полагаю, мистер Прентис после того, как закрывались двери отеля, позволял себе… лишнее. Рюмку джина, может, две. Ничего больше, ведь рисковать местом он не желал. Убийца знал об этой слабости и, скорее всего, подсыпал в алкоголь снотворное.

— Боже мой! Но это всё равно было рискованно!

— Да, конечно. Но негодяй запаниковал. Ах, Уотсон, большинство совершаемых убийств безнадёжно банальны, и это тоже из таких… Он ведь изнасиловал Глэдис и, полагаю, распускал про неё грязные слухи. Арнольд Прентис поверил какой-то досужей сплетне про бедную девочку, пришёл и закатил скандал. После этого, конечно, Глэдис заявила насильнику, что не намерена скрывать правду. Возможно, затребовала у него денежной компенсации — это ещё предстоит выяснить. И поплатилась за свою дерзость жизнью.

— Дерзость?!

— О да. С точки зрения подобных субъектов, женщина должна знать своё место… Идёмте, Уотсон, меня воротит от мыслей об этом убийце. Он зауряден, да, но до чего же мерзок! Пора ему заплатить за свои злодеяния.

— Но кто же он?

— Увидите. Вы сообщали кому-либо, что попросите меня приехать?

— Разве что Мэри…

— Ваша жена замечательная женщина, но в последнее время чувствовала себя плохо. Свидетелем моего приезда был мистер Прентис, пришедший за пособием по увольнению, но я перекинулся с ним несколькими словами. Он будет хранить молчание, а новому портье я представился мистером Бейкером. Кстати, вы удивительно ловко описали всех, живущих здесь, Уотсон! Мне не составило труда определить, кто есть кто.

— Спасибо, Холмс… Мистером Бейкером?

— Да, братом покойной. И сейчас время для представления… О, на ловца и зверь бежит!

С этими словами Холмс подошёл к мистеру Калпу, спешившему куда-то по своим делам, и от души врезал ему апперкотом в челюсть. Я охнул, новый портье вскрикнул, а мистер Калп отлетел к стене и сполз по ней. Холмс подскочил к нему, схватил, тряхнул, как следует, за грудки:

— Мерзавец! Скотина! Глэдис мне всё написала, и я убью тебя, жалкий подлец!

Из карманов мистера Калпа посыпались деньги, бумаги, нитка жемчуга… Выскочившие на вопли прислуга и миссис Калп изумлённо ахнули:

— Что? Оуэн, куда ты собрался с моими деньгами, старый греховодник?

— Ты убил мою сестру, — продолжал неистовствовать Холмс, — теперь я прикончу тебя!

— Нет! — голос у мистера Калпа оказался на удивление тонким. — Нет, я не хотел, вы не понимаете…

— Она написала мне, что ты изнасиловал её!

— Нет! Она сама, клянусь!

— Не клянись, мерзавец!

— Полиция! Вызовите кто-нибудь полицию!

Мистер Прентис ухмыльнулся. Чего в этой усмешке было больше — злорадства или облегчения — я так и не понял, но в холл быстро вбежал констебль Норрингтон.

— Спасите меня от этого безумца! — закричал мистер Калп.

— Ты убил Глэдис! — гнул своё Холмс.

— Я не хотел! У меня не было выбора! Да помогите же мне, констебль!

Холмс быстро отпустил мистера Калпа и, широко улыбаясь, повернулся к констеблю Норрингтону:

— Вы услышали признание, не так ли?

— Верно, — сурово кивнул Норрингтон, — и можете не сомневаться: мерзавец получит своё!

— Но как вы во всём разобрались, Холмс? — на сей раз вопрос задал не я, а Мэри. Она ещё не привыкла к гениальным озарениям моего друга. Впрочем, сам Холмс называл это дедуктивным методом.

— Всё достаточно просто, миссис Уотсон. Как я уже говорил вашему мужу, девушке нечего было делать в погребе в такой поздний час. Если бы она была голодна, то пробралась бы на кухню, за остатками ужина. Если бы кто-либо назначил ей в погребе свидание — ситуация неправдоподобная, но с минимальной вероятностью возможная — то она не стала бы надевать наряд горничной. Современные девушки на свидания носят лучшие платья.

— Не только современные, — улыбнулась Мэри. — Полагаю, это привычка, свойственная всему женскому полу, независимо от века.

— Думаю, вы правы, — учтиво кивнул Холмс. — Так вот: мне представлялось очевидным, что убийца и насильник Глэдис — это одно и то же лицо. И это не Арни Прентис, иначе не он бы ударил свою девушку, а она его. Да, есть души, терпеливо сносящие насилие и укоры, но мисс Бейкер явно была не из таких. Она начала действовать… Но кто же мог изнасиловать беднягу? Кто-то, настолько знакомый ей, что она подпустила его к себе близко, ведь по вечерам Глэдис не выходила из отеля, и это не мог оказаться случайный бродяга. Девушка была благоразумна, вела правильный образ жизни… Оставался кто-то из отеля. Постояльцы? Но мужчин обслуживают хозяин отеля, хозяйка и мисс Робинс. Всё же я их не исключал — пока не установил твёрдо, что у насильника был ключ от дверей Глэдис. У него вообще были ключи от всех комнат отеля. Полагаю, Глэдис он изнасиловал в двенадцатом номере, когда она меняла там бельё: зашёл туда, отрезал шнур, связал девушку… Да-да, тот самый шнур, которым он потом задушил мисс Бейкер.

— Как всё это… ужасно, — сказала Мэри дрожащим голосом. — Но вы продолжайте, прошу вас, мистер Холмс. Я хочу знать правду.

— Да, конечно. Когда Глэдис потребовала у него признать правду, убийца запаниковал. Сказал, что хочет обсудить с девушкой всё на следующий день. Мисс Бейкер боялась позора — как и любая женщина, полагаю, — но не желала терять любимого, и обещала раскрыть тайну. Вечером мистер Калп пробрался в комнату Глэдис и задушил её. Предварительно он подлил снотворное в джин мистера Прентиса. Обезумев от страха, мистер Калп хотел вынести труп из гостиницы и выбросить его где-нибудь, и, право же, в этом случае следствие стало бы куда более затруднительным. Но тут ему пришла в голову, как ему показалось, гениальная мысль. Он помнил, что его жена часто жаловалась на воровство всяких булавок. Этим, разумеется, занималась Сара Пайл: на рынке есть сомнительная лавка, торгующая задёшево всякой всячиной, и там служит её брат. Сбегав к себе, мистер Калп взял первое, что подвернулось под руку — моток кружев — и, перенеся труп подальше от любопытных глаз, подвесил на них бедняжку Глэдис. Он не рассчитывал, что горничную хватятся раньше завтрака, а ведь если бы он оставил труп на месте, то… впрочем, это привело бы к тем же самым последствиям. В погреб ведь спустился именно он, правильно?

— Да… труп обнаружил именно мистер Калп, — кивнул я.

— Ну вот. Убийца рассчитывал, что таким образом снимет с себя вину. Он просчитался.

— Печальная история, — горько вздохнула Мэри.

— Да, — поморщился Холмс. — Классический образчик человеческой глупости.

Мэри покачала головой. Кажется, она имела в виду вовсе не это.

— Кстати, — Холмс поглядел на часы, — я заказал три билета на семичасовой поезд. Констеблям я всё рассказал, вы тоже, если я правильно понимаю… Или вас здесь что-нибудь держит?

Мы с Мэри переглянулись и дружно покачали головой. Вскоре поезд уносил нас обратно в Лондон. Так закончилась эта история, и хотя Холмс впоследствии лишь пренебрежительно дёргал бровью, вспоминая о ней, мне она запомнилась надолго.