Смеющаяся Тьма. Книга 3

Глава 8 Прецедент

Нужно разобраться, когда и из-за чего это началось. Кому это пришло в голову, с кем первым этой идеей поделились. И кто решил, что все получиться… Хотя, если вниз по склону прямо на тебя несется горный обвал, стоит ли размышлять о том, на какой именно камень села легкомысленная бабочка? Надо просто бежать, и как можно быстрее. Но мы не побежим. Мы даже не двинемся с места. Потому что если на этом месте не будет нас, сметет всех остальных. Вообще всех, серьезно. Они ведь не видят несущегося на них обвала.

На крыше четырехэтажной гостиницы с рестораном на первом этаже и изящным, украшенным лепниной фасадом, сидит человек. Они сидит около фронтона. На вид ему около пятидесяти лет, одет он довольно дорого, хотя несколько небрежно. Каштановые с проседью волосы треплет ветер. Человек, лишь изредка с презрением поглядывая вниз, просто сидит, не курит и не покачивается, даже не кричит, не ругается и не обещает немедленно спрыгнуть — нетипично для того, кто затеял самоубийство. Непорядок, в общем. А внизу уже собралась небольшая толпа: человек десять-пятнадцать — и они активно обмениваются мнениями по поводу происходящего. Ждут: что же будет дальше? А это, между прочим, и вправду очень хороший вопрос. Этот человек на крыше — не самоубийца и не сумасшедший, хотя последнего категорично утверждать не стоит. Это маг.

— Лайнед Кэролл, светлый маг, вторая категория. Хотя в настоящий момент, скорее всего, уже первая, если не выше, — тихо произносит Гинлав. Он, я и Кальт стоим в сторонке, погрузившись глубоко в Поток. Мы прячемся: тот, что на крыше, не должен заметить нас раньше времени… Раньше того, как мы поймем, что же он задумал. Впрочем — кто знает? — у нас не будет возможности разобраться в его намерениях — придется действовать.

— Ты знаком с ним?

Гин мотнул головой.

— Я просто считал его потенциально способным создать проблемы. Но я только держал его под наблюдением.

— И каковы результаты наблюдений?

— Чем добропорядочнее он себя вел, тем сильнее меня это тревожило.

Я кивнул. Я прекрасно понимал, что имеет в виду Гин.

А люди внизу уже, между прочим, волнуются. Чего это прилично одетый, немолодой мужчина забрался на крышу? Прыгать с четвертого этажа — не слишком удачная идея: можно не разбиться насмерть, но сделаться калекой, так что лучше было бы забраться на пожарную каланчу или колокольню. Или он залез на крышу от скуки и теперь забавляется, глядя на народ, собравшийся внизу? Или, может быть, он просто сошел с ума?..

— Сумасшествие какое-то! — толстая тетка с двумя большими узлами обращается к другой, видимо, незнакомой женщине. — Я слышала, такое бывает. Живет себе нормальный человек, а потом у него ни с того ни с сего лопается в мозгу какая-то тоненькая перегородочка, и человек просто сходит с ума!

— Да-да-да, лопается ни с того ни с сего… — кивает головой ее собеседница, у нее красная шаль поверх платья. — Интересно было бы узнать, а может ли что-нибудь повлиять на эту, как вы говорите, пленочку?..

На шали изображены крупные, нездешние ярко-синие цветы.

— Прыгнет!

— Не прыгнет!

— Прыгнет!

— Да не прыгнет! С чего ему прыгать!

— На что спорим — прыгнет?

— На что спорим — не прыгнет?

— На медяк!

— А давай! Люк, разбивай!

Какие-то мальчишки, лет по восемь — по девять. Милые ребята.

— Да он просто опиума накурился и влез на крышу, — говорит высокий парень со злой косой усмешкой своей спутнице. — Сейчас наверняка думает, что полетит. А он и полетит…

Он может полететь. Но он не полетит. Тут что-то другое…

На углу, опасаясь подходить поближе, охают и ахают старушки. И все ведут себя, как если бы на крыше сейчас находился самый обычный человек. Значит, Кэролл еще ничего не предпринял. Интересно, кто-нибудь уже вызвал Стражу? Обычную городскую Стражу. Особый-то отряд уже здесь, хоть и не показывается.

— К работе Стражи никогда не привлекался, ни по одному делу не проходил, — продолжает Гинлав. — Один раз все-таки обратил на себя внимание, но там, строго говоря, не было нарушения закона.

— Что тогда случилось? — спрашивает Кальт.

— Если коротко, то пригрозил проклятьем компании гуляк, шумевшей у него под окнами, а те написали на него жалобу: «Сквернословие, безосновательные обвинения в дебоше и хулиганстве, а так же угрозы, на объявление и приведение в исполнение которых…» Ну и так далее. Ничего стоящего.

Пожалуй, так. Бывает, конечно, что мелочи помогают понять суть происходящего, но это не тот случай. Или не та мелочь.

— …Что же получается, он не соображает, что делает?

— Все он соображает! А то как бы на крышу залез?

— Захотел и залез!

— Сумасшедший потому что.

— Да что вы! Он нормальный человек, сразу же видно!

— ЭЙ, ТЫ! — крикнул снизу какой-то мастеровой, сложив руки рупором. — ТЫ ЧЕГО ТУДА ЗАЛЕЗ?

Лайнед Кэролл будто ждал этого окрика. Он покачнулся, и на лице его показалась странная улыбка…

Вспышка холодного ветра, начиненного мелкими ледяными иголочками. Конечно, это не горный воздух, а всего лишь хорошенько промерзшая городская духота, да и высота не весть какая, но что-то было в этом ветре… Свобода. Маг так долго ждал, чтобы почувствовать ее на своей коже. В своих руках… Да, скоро весь мир будет в его руках.

— Я хочу кое-что рассказать вам, — ответил маг и встал на ноги.

Какая-то чувствительная дама внизу испуганно заахала, запричитала, умоляя кого-нибудь образумить его. Тот медленно развел руки в стороны…

Мы были готовы к любым его действиям. Но тут из соседней улицы, грохая сапогами о мостовую, выскочила городская Стража.

— Немедленно прекратить безобразие! — скомандовал капитан с роскошными рыжими усами. — Все назад!

Маг медленно, почти лениво повернул голову.

— Сами вы… назад, — тихо сказал он. И Стража, дернувшись, покатилась обратно — их вернуло шагов на пятнадцать каждого. Тут же раздались крики, послышался визг, в толпе началась было паника, но маг взмахнул руками — и все мгновенно затихли.

Мы по-прежнему скрывались в Потоке. Пока Кэролл не пытался причинить людям вред, нам было лучше не подавать признаков присутствия. Но делать это было непросто: Поток вибрировал и гудел, как огромный медный колокол, по которому ударили молотом. И напряжение с каждой минутой все возрастало. У меня были мокрые ладони и, кажется, даже спина.

— Что будем делать, Рик? — спросил Кальт. Почему у меня? Ах, да, я же лейтенант особого отряда, и когда рядом нет капитана, командовать должен я… Вот черт.

— Долгое Безразличие, второй порядок, радиус полторы мили.

Кальт удивился.

— Не много? — спросил он.

Наложение заклятья Долгого Безразличия означает, что внезапная апатия и усталость нападут на всех, кто окажется в радиусе действия. Захочется вернуться домой, если ты недалеко отошел от своего дома, или вовсе не выходить из дома, если ты собирался это делать. Захочется найти какое-нибудь уютное, безопасное местечко, забраться туда и спокойно отдохнуть несколько ближайших часов, не вмешиваясь в происходящее и не испытывая к нему никакого интереса. Второй порядок заклятья означает, что оно подействует не только на обычных людей, но и на нежить и практикующих магические искусства до пятой категории включительно.

— Не много, — ответил за меня Гин. Он наблюдал за Кэроллом, не сводя с него взгляд.

— Как скажете, — Кальт пожал плечами. — Что-нибудь еще?

— Как ты считаешь — нужно?

— Я б еще несколько щитов создал. Так, на всякий случай.

— Давай.

Кальт кивнул и принялся за подготовку заклинаний. Мы с Гином обменялись взглядами. Конечно, мы еще не поняли, что затеял этот маг. Но…

— Пошли?

— Да.

Но в воздухе витала тревога и ощущение близкой опасности.

Оставив Кальта заниматься своим делом, мы, поднимаясь из Потока, двинулись к гостинице. Поток уплотнился, стал вязким и гулким: мне казалось, я дышу оглушительно громко, громче шагов Гина. Я подумал о том, не послать ли зовы остальным, но счел, что, если у нас и в самом деле проблемы, они вскоре окажутся здесь сами.

Осторожно мы выбрались на поверхность мира. Люди не обратили на нас внимания: как парализованные, они смотрели вверх, лишь изредка звучали случайные ахи, осторожное перешептывание, даже молитва. А на крыше, там, куда были устремлены все взгляды, находился сам господин Кэролл. Он прохаживался вдоль края, энергично размахивал руками и ораторствовал, несчастный безумец.

…Свобода. Свобода. Свобода. Свобода — это всегда быть собой — и никому не причинять этим вреда…

— …Мы всегда жили среди вас, а вы всегда знали об этом. Но на самом деле вы ничего не знаете! Мы обманываем вас каждый день, мы пользуемся всеми благами жизни, когда вы голодаете! Если мы рядом, ваша воля ничего не значит! Вы даже не букашки, вы пепел под нашими ногами! Мы смеемся, устраивая войны между вами! Неужели не настала пора свергнуть многовековой гнет? Откройте глаза! Прозрейте и освободитесь! Мы среди вас! Мы…

Мы с Гином шли сквозь людей. Один из стражников, узнав то ли меня, то ли Гина, вытолкнул на поверхность лица вялую, мучительную улыбку. Я кивнул в ответ.

— Мы из особого отряда Стражи, — шепнул Гин рыжеусому капитану. — Пожалуйста, не вмешивайтесь, не мешайте нам работать.

Очевидно, его слова кто-то слышал и передал другому.

— Гляди-ка, тоже… Маги… Сейчас его спустят вниз, — зашуршало по разные стороны от нас. — Его, наверное… Теперь лечить будут… в закрытую лечебницу… как вы смеете… а мне медичка прописала…

И вдруг все голоса разом замолкли. Люди с отсутствующими взглядами заозирались, вглядываясь в лица друг друга, лениво пытаясь вспомнить, что происходило только что, — и, раскачиваясь, начинали разбредаться по сторонам. Только мы с Гином остались в центре редеющей толпы. Да какая это толпа — так, толпица… Толпичка. Вот только это не имеет ровным счетом никакого значения. Кэролл в упор посмотрел на нас. И мы наконец догадались. Там, внутри здания, людям никуда не разбрестись. Они под заклятьем. И это заклятье постепенно оплетает и остальных — нет, не тех, что собрались перед гостиницей. Они были лишь отвлекающим маневром. Заклятье оплетает всех, кто находится поблизости.

— Вы, вас-то я и ждал, — произносит наконец маг. — Слушайте меня внимательно.

…Но есть нечто большее этой свободы — не думать о том, что ты кому-то можешь причинять вред, не бояться этого. Больше никогда не боятся. Когда ты вырываешься за эти рамки, мир становится твоим. Все: ты — Бог…

У него странный голос. Только что он кричал, почти надрывался, но ветер рвал его слова, и большая часть их уносились прочь, так и не достигнув земли. А теперь он говорил тихо и сухо, но мы слышали его так хорошо, словно он стоял от нас на расстоянии протянутой руки.

— Во-первых, снимайте Безразличие. Не сердите меня, я не гарантирую жизнь магу, который его создал. Во-вторых, вы двое остаетесь здесь и наблюдаете. И слушаете меня. Понятно? Меня! Никакой ментальной связи! И если еще какой-нибудь посвященный окажется ближе, чем на полторы мили (он злорадно улыбнулся), заложники умрут. Не все и не сразу. Их пока не так много, всего двадцать семь человек, и мне следует экономить их, если вы окажетесь не очень сговорчивыми. Но, с другой стороны, когда есть возможность уделить внимание кому-то одному…

Ну, вот и все. Мы имеем дело не просто со свихнувшимся светлым магом, мы имеем дело еще и со свихнувшимся светлым магом-террористом. То, что он вытворял на крыше несколько минут назад, было лишь репетицией, проверкой, как отреагируют люди на его представление. Для следующей фазы он наверняка заготовил более краткое и более обстоятельное обращение. Что-что, а план дальнейших действий у него есть. Вот только какой? Наверняка, что-то большее, чем привлечение внимания магов из Стражи.

— Рик, что делать будем? — тихо, устрашающе спокойно спросил Гин.

— Да, что же вы будете делать? Чем дольше вы размышляете, тем сильнее рискует ваш коллега. Так он может и распрощаться с жизнью. Жаль ведь будет, если он умрет, правда?

— Сволочь… — проскрипел Гин. — Рик, я понятия не имею, что он задумал, но его нужно остановить. Давай вместе…

— Подожди, Гин. Пожалуйста.

Он с удивлением и некоторой тревогой взглянул на меня. Если бы он попросил меня объяснить, чем я руководствуюсь в этот момент, я бы не смог. Но он не попросил.

— Что ты задумал?!.

— Да ничего особенного…

…Свобода, безумная свобода. Он так долго ждал, чтобы почувствовать ее на своей коже, в своих руках. Скоро весь мир будет в его руках. Он не тешит себя надеждой, что это продлиться долго, но несколько минут, хотя бы несколько минут… А потом придут другие, и они смогут выдержать гораздо дольше. Значит, что бы он ни сделал и что бы с ним ни случилось после, это не будет напрасным, это обретет высший, судьбоносный смысл. Замечательно…

— …Снимайте Безразличие и щиты. Мне нужны все эти люди. Вас, так и быть, я отпущу… потом.

Что?..

Его лицо разломилось в широкой улыбке.

— Хорошо, что вы пришли. Теперь я могу начать. Я хочу, чтобы вы двое видели все, от начала и до конца. Верховных магов предупреждали — они не поняли. Что ж, вашим свидетельствам они не смогут не поверить, так что смотрите… Смотрите! И не вздумайте мне мешать! А то…

«Рик, Гин, у меня проблемы, — послышался внутри головы шепоток Кальта. — Он тянет людей к себе. Мне не удержать…»

«Кальт…»

— Я же сказал, никакой ментальной связи!

Он всего лишь сделал взмах рукой. Всего лишь один небольшой пасс — и по Потоку словно звук от удара кувалдой по жести — прокатилась такая волна боли, что мое сознание стиснуло, сжало, вывернуло наизнанку. Но страшнее было то, что я почувствовал, как из Потока выскользнуло сознание Кальта.

Мы с Гином переглянулись.

— Он должен снять Безразличие, — прошептал я ему.

Тот мотнул головой.

— Не получится.

— Иначе он его убьет.

— Он его уже почти убил.

Голос Гина был тихий-тихий. Мне стало тошно. Я почувствовал, что задыхаюсь. Это какой же силой нужно обладать, чтобы нанести такой удар… Кальт — это не вторая категория и даже не первая. Это высшая. Чтобы вывести его из строя, нужна, как минимум, равная сила. Значит, Кэролл тоже, как минимум, высшей категории. Как минимум… Вокруг него клубились и скручивались потоки силы. Ауру было не рассмотреть.

— Кажется, он долго к этому готовился, — озвучил мои мысли Гин.

— Ты можешь что-нибудь сделать?

— Я постараюсь.

— Я вас предупреждал! — выкрикнул Кэролл. — Не мешайте мне!

— Что ты собираешься делать?!. - выкрикнул я. — Что тебе нужно?!.

— Люди. Не нежить и не маги. Мне нужны люди.

— Хочешь казать им то же, что говорил этим?

— О, нет… Они нужны мне для другого. — Он улыбнулся. Он был высоко, но мы разговаривали, будто бы стоя лицом к лицу. — Вы двое… И все остальные. Вы, маги… Вы слишком много себе позволяете. Настала пора расплатиться за это. Грядет новая эра, эра Тьмы. Я объявляю эту эру! — он красиво развел руками.

Это еще что? Что за… Он знает? ОН ЗНАЕТ?!. Нет, нет, не может быть! Или… Нет. Дело не в этом… Я знаю, что ему нужно… Лайнед Кэролл. Верховные маги, пожалуй, смогут потягаться с ним. Но до того как они будут здесь, до того как они победят, Кэролл устелет улицу трупами, как опавшими листьями. Ему не нужно, чтобы кто-то его слушал. Ему нужна жертва. Массовая жертва.

— То, что случится сегодня, лишь начало! Вы, двое… Я окажу вам великую честь. Я позволю вам увидеть все! От начала — и до конца! И не смейте мне мешать! Я обещаю, что подарю им легкую смерть!

Он говорил что-то еще. А я стоял — и понимал, для чего ему нужны люди, и чувствовал, как во мне вскипает ярость и как она поглощает и страх, и сомнения, и, кажется, сам разум.

— Рик… Рик!

Я скорее понял, чем почувствовал, что отворачиваюсь, скидываю куртку и бросаю ее на землю. Меня сейчас трудно, очень трудно остановить. Не знаю, справилась бы Хельга… Нет, Хельга, наверное, справилась бы.

Гин осторожно перевел дыхание.

— Рик, за пределами поля Коэн и Колен. Но если они ворвутся сюда прямо сейчас, из-за заклятья Кэролла люди могут пострадать. Сначала люди, потом все остальное. Значит, тебе нужно продержаться несколько минут.

— Знаю.

Кэролл не блефует. Сумасшедшие вообще не блефуют. Он всерьез намеревается совершить задуманное. Вот только почему он так медлит? На его месте я бы уже давно… Хм. Да какая разница, почему он тянет время? Это сыграет мне на руку!

— А ну стоять! — кричит Кэролл. Он смотрит на меня в упор. — Стой на месте, я сказал! Предупреждаю в последний раз! Там, в одном из номеров, молодая семья…

— Заткнись.

— … Отец, мать и маленький сын…

А еще сумасшедшие никогда не выполняют своих обещаний.

— …Ему всего четыре годика…

Несколько минут? Господин Верховный, я дам вам больше. И у Кэролла не будет возможности следить за своим полем и заклятьями.

— Заткнись, урод! Я вызываю тебя на поединок!

Кэролл, казалось, удивился.

— А зачем мне ты? Ты мне не нужен.

— Зато ты нужен мне. Я хочу тебя убить.

Он усмехнулся.

— Смерти никак захотелось, юноша? Что ж… Мне и одного очевидца хватит.

Он смотрел на меня с презрением. Недолго ему осталось так смотреть. Ой, не долго…

— Что молчишь? Язык проглотил?

Здание накрыто мощным заклинанием. Я знаю его, это Клетка. Я могу пробить его, но тогда пострадают те, кто внутри. Мне плевать на их жизни. Честное слово. Я сам мог бы убить их. Но тогда они умрут, как и планировал этот маг, а значит, он добьется своего. Этого я не допущу. Из принципа. А еще он меня бесит.

Я подхожу к стене здания, ощупываю заклинание и начинаю карабкаться прямо по нему. По заклинанию. Мои когти оставляют глубокие следы в его мякоти.

Господин Кэролл терпеливо ждет. Ждет, что я буду карабкаться до конца. Но от края крыши меня отделяет еще около двух метров, когда я отталкиваюсь от заклинания, прыгаю и сбиваю мага с ног. Мы катимся по крыше, я успеваю ужалить его в плечо. Он вырывается. Пытается подняться в воздух.

Нет, в воздухе мы сегодня драться не будем. Извините.

Выбрасываю в воздух заклятье Кнута, тягучий синий шнурок обвивается вокруг ноги мага. Получаю такую отдачу, что едва удерживаюсь на ногах. Но заклинания не выпускаю. Маг мечется надо мной, как озверевший воздушный змей.

Сверху сыплется ледяной дождь. Куски пылающей холодной воды. Он светится и жжется, попадая на кожу. Но у меня уже не кожа. Я выстою.

Маг начитывает заклинание… нет, просто ругается. И кидает в меня какое-то серебряное заклятье, похожее на надколотое сердце. Не увернуться.

Ему тоже.

Да, это усовершенствованный Кнут. Я привесил к нему несколько дополнительных функций, слил с одним самодельным заклинанием. На мелкие атаки он пока не работает, но если по серьезному… Можно считать, что мой Кнут полевые испытания сегодня прошел. Может, он и станет однажды моим основным оружием — как меч у Лая, секира у Немезиса? Колен как-то мне говорил, что у каждого демона есть такое оружие… Интересно, а у него самого что? Ах, да, длинная костяная коса… Вот бы посмотреть…

Маг вскрикивает, падает рядом со мной. У меня голова полна сизого тумана, но прихожу в себя я быстро. Не успевает он подняться, я уже над ним.

Они рядом. Но мне нужно дать им время, чтобы спасти людей.

Я на секунду выпускаю когти. На полную длину, чтобы намертво пригвоздить его ладони к крыше. Маг орет, как резаный. Хм, он и есть резаный. Я сделал бы из него филе, если бы не…

Спешно вытаскиваю когти, возвращаю рукам нормальную форму. Я вдруг ослаб? Да? Маг пытается немедленно воспользоваться этим. Он с заметным трудом, но все же переворачивает нашу пару, подминает меня под себя… и подставляет спину одновременным атакам Колена и Ланса Коэна.

Маг выгибается в дикой агонии и пытается спроецировать их атаку на меня.

У него почти получается. Но я просто проваливаюсь сквозь крышу на чердак.

Ну, вот и все.

Какое-то время я лежу, осмысляя, что и в самом деле — все. Здесь, на чердаке, сумрачно и пыльно, пахнет пылью, крысами и гнилыми яблоками, под спиной шуршит солома. А еще слышны крики Кэролла. Я не знаю, мертв он или нет, но скорее всего уже мертв, а кричит так, по привычке.

Если могущественный маг потерял разум, наилучшим выходом и для него, и для окружающих будет его смерть. Его могли бы оставить его в живых — для допроса. Но это, кажется, не нужно. В конце концов, есть на рубеже мастера, что и мертвого разговорят, если понадобится, и вообще это не мое дело. Есть кое-что, над чем следует подумать именно мне.

За секунду до того, как провалился сквозь крышу, я сбросил личину светлого мага. Никакие оболочки и иллюзии все равно не могли бы уцелеть при одновременной атаке Коэна и Колена, к тому же мне нечего было опасаться их — или за них. Но в самый последний момент мое настоящее лицо увидел и Кэролл. И не отвернул обожженных глаз, как это сделал бы любой другой на его месте. Он улыбнулся. Несмотря на муки, он умер счастливым, прошептав напоследок:

— Да здравствуют Предтечи Тьмы.

Ничего хорошего это не предвещало.

— Рик! — послышался вдруг знакомый голос. — Эй, Рик! Ты живой?

— Да! Я в порядке!

Я приподнялся, сел. Исайя как раз добрался до меня. Был он в пыли, к его роскошным волосам пристала длинная серая нитка с пылью. Заметив меня, он хотел что-то сказать, но вместо этого громко чихнул, и только потом произнес:

— Привет, Рик. Как не стыдно развлекаться в одиночку? Приключениями надо делиться!

— Это было не приключение, а недоразумение. И вообще, я не один был, со мной Гин и Кальт и вообще… Как они?

— Все в порядке.

— Людей спасли?

Иса ухмыльнулся.

— Рик, когда-нибудь ты из могилы встанешь, чтобы спросить об этом.

— Хорошая идея. Помоги мне подняться, пожалуйста, — я протянул руку.

На схватку с магом ушло больше сил, чем мне показалось. Пока мы спускались вниз, я подумывал над тем, чтобы восполнить запас потраченных сил через Поток, но всякий раз останавливался. Поток здесь пах Кэроллом. Я не пью из посуды после мертвых.

Улица перед гостиницей была полна народа. Здесь были темные и светлые маги; некоторых я не знал, но некоторые — например, госпожа Елена — были мне хорошо знакомы. Не разошлись еще и обычные люди. Неподалеку, дожидаясь указаний, топтались стражники, еще дальше шушукались старушки. Не обращая ни на кого внимания, азартно ссорились мальчишки:

— Я выиграл! Гони медяк!

— Это не честно! Ему помешали прыгнуть!

— Он не прыгнул! Я выиграл! Гони медяк!

— Отвали!

— Гони медяк, а то получишь!

— Сам сейчас получишь!..

— Зря ты Рика напугал, — услышал я вдруг голос совсем рядом. Голос был слабым, еле слышным, но принадлежал он, без сомнения, живому существу. Я повернулся и увидел Кальта — он шел рядом с Гином, тот закинул его руку себе на плечо.

— Я просто сказал правду, Кальт, — ответил Гинлав. — Вообще-то, ты и меня заставил поволноваться.

— Извини…

Я был рад видеть их… Я был рад видеть их не мертвыми. Кто бы мог подумать, что все мы так рисковали сегодня! Я пошел им навстречу. Но вдруг рядом со мной возник Ланс Коэн.

— Рик, давай-ка в штаб, — шепнул он. — Быстро и тихо. Тебя здесь не было, понял?

Я кивнул и рухнул в Поток. Не в моих привычках выяснять причины приказа. В штаб так в штаб. Не было так не было… Интересно, что это с нашим Верховным светлым?.. Хотя, нет, не так. Интересно, что вообще на рубеже происходит?!. Да, вот так гораздо правильней.

Я поднялся из Потока перед самым крыльцом штаба особого отряда Стражи, торопливо оглянулся по сторонам — вроде бы, все было спокойно — и взялся за дверную ручку.

— Тяжелый день? — спросил Слав. Странно было видеть его после всего сегодняшнего не за зеркалами… А, нет, кое-что в этом мире не меняется: раскачиваясь на стуле, Слав держал зеркало на коленях. Я взглянул на систему слежения и связи, за которой он обычно работал, и вместо этого увидел россыпь забрызганных воском осколков. На щеке Слава, кстати, алел длинный порез.

— Тяжелый. И он еще не закончился… Есть какие новости?

Слав посмотрел на меня невинными глазами.

— Ты Лайнеда Кэролла убил. При его попытке устроить без известной цели в центре города массовые жертвоприношения. Новость дня.

Я улыбнулся, хотя весело мне совсем не было.

— Во-первых, это не я. Я только отвлекал его, пока Колен и Коэн к нему с тыла заходили. А во-вторых… Его правда не я убил, Слав.

Слав присвистнул.

— Верю, — ответил он. — Охотно верю. Как будто бы на рубеже кроме тебя некому убивать самых опасных магов!

— Скажешь тоже… Еще новости есть?

Он поджал губы и, немного помолчав, все-таки ответил:

— Нет, Рик. Нет. А так быть не должно. Ты ведь сам понимаешь это… Знаешь, что? Расскажи-ка мне поподробнее, что там произошло.

Я кивнул. Разговаривать мне сейчас хотелось меньше всего. Хотелось открыть ближайшую дверь, но так, чтобы попасть в наш особняк на Перекрестке Наваждений, зайти в душевую, выкрутить вентили на полную — и вломиться под струи такой горячей воды, чтобы она показалась ледяной. Но на мне могла остаться ценная магическая информация, так что с душем придется подождать. Я уселся и принялся рассказывать — довольно быстро, последовательно и содержательно, как любил Слав с его аналитическим складом ума.

— Да, непростая история, — сказал он, когда я закончил. И, пристально взглянув на меня, добавил: — Рик, может, ты домой пойдешь? Ты же устал, наверное…

Я встрепенулся. Да что же это меня сегодня целый день гоняют? Сначала Коэн с места происшествия — а я там осмотреться хотел, между прочим. Теперь Слав…

— Слав, в чем дело? Что-то происходит? Почему я об этом ничего не знаю?

Он перевел дыхание.

— Тебе кофе сварить?

— Давай.

Отложив зеркало, он поднялся и принялся готовить кофе. Я заметил, что и руки у него изрезаны, причем довольно сильно. Похоже, тяжелый день сегодня был не только у меня.

— Что-то и в самом деле происходит, Рик. Вот только почти непонятно, что. Есть ряд разрозненных фактов, которые никак не хотят связываться между собой. И никаких предположений о том, чем это может закончиться… Вот, держи, — он протянул мне кружку с кофе и, держа в руке свою кружку, уселся на место. — Помнишь случай с кораблем месяц назад?

— Случай с кораблем?..

Чуть больше месяца назад на рейде у островных побережий пошел ко дну военный фрегат. На борту было около ста двадцати человек… Сто двадцать восемь, как записано в протоколе. Должны были состояться какие-то учения… Но произошла трагедия. Взорвался порох в трюме. Выживших не было.

— Это ведь был несчастный случай?

— Так постановила следственная комиссия, — подтвердил Слав. — Но ты же понимаешь, о чем я.

Я кивнул. Происшествие, в отчетах названное несчастным случаем, быть таковым не могло — вот только доказательств этого не было. А на мысль об этом нас натолкнул довольно странный факт: никто, вообще никто не предвидел несчастного случая такого масштаба. А так обычно не бывает.

— Конечно, сведений пока недостаточно, быстро их не собрать, — произнес Слав. — Но у меня есть основания подозревать, что сегодня произошло то же самое… То есть, сегодня, к счастью, не произошло. Но могло… — он перевел дыхание. — Рик, на сегодняшнее событие не было ни единого намека, даже анонимных предупреждений от провидцев. Я связался с несколькими наиболее способными магами по этой части — представь себе, некоторые из них очень удивились, когда я стал расспрашивать их. Они, видите ли, на всякую ерунду время не тратят. Ничего себе ерунда… В общем, опять никто ничего не предвидел. Хорошо хоть жертв удалось избежать. И готов поспорить на то, что никаких улик мы снова не найдем… А теперь, Рик, два варианта объяснения. Либо никакой реальной опасности не было — вообще не было, понимаешь? — и поэтому даже профессиональные маги-провидцы, сотрудничающие со Стражей, не представили никакой информации. Либо кто-то очень могущественный настолько заглушил эфир Потока, что никто ничего и не мог предвидеть. Какой вариант тебе нравится больше?

— Первый, Слав. Но его, я думаю, можно отбросить сразу.

— Почему?

— Потому что корабль все-таки затонул. А сегодня… Сегодня нам просто повезло, Слав. Мы случайно оказались рядом. Кальт, Гин и я… Послушай, а еще вариантов у тебя нет? Этот Лайнед Кэролл… Возможно, гибель корабля — это тоже его работа?

— Ну да, конечно! На покойника теперь все и свалим! Очень удобно.

— Я не говорю, что это сделал именно он. Но он мог организовать. Или быть как-то связанным с катастрофой.

Слав помотал головой.

— Не знаю, Рик. Но я подумаю над этим. Если до чего-нибудь додумаюсь, скажу. А ты пока… Знаешь, что? Иди-ка ты наверх хотя бы, отдохни.

Я поднялся. Может, я просто мешаю Славу работать? Даже если и так, никуда я не пойду.

— Слав, что с твоими руками?

Он поднял голову и посмотрел на меня снизу вверх.

— Пытался подсмотреть за Кэроллом, когда тот на крыше выкаблучивался.

— Как ты узнал, что он там?

— Мне один мальчишка зов прислал. За пару минут до того, как вы там появились. Его насторожило поведение мага, и он решил сообщить об этом Страже. Я его выслушал и решил сам взглянуть, прежде чем отправлять зовы — кстати, именно тебе, Кальту и Гину. Но видишь, чем это закончилось? — он продемонстрировал изрезанные ладони. — Тогда я послал зов Коэну. Он приказал мне сидеть в штабе и ждать распоряжений.

— И какие были распоряжения?

Я ждал, что Слав улыбнется: виновато, неловко, злорадно, беспечно — как угодно. Но он не улыбнулся. Он долго смотрел на меня, потом серьезно проговорил:

— Коэн просил присмотреть за вами.

— Слав, я в порядке. За кем еще?

— За тем мальчишкой, что сообщил о выходке Кэролла… Рик, да ты знаешь его. Он же вечно за тобой увивается, словно ты его старший брат. Его, кажется, Ником зовут.

— Да… Ник. Где он сейчас?

— Спит на кушетке в архиве. Он пришел сюда вместо того, чтобы наблюдать за твоими подвигами — каково, а? Он под заклятием?

— Да. Долгое Безразличие, второй порядок. Кальт накладывал…

Отвечал я почти машинально. Меня растрогало, что Ник предпочел не спрятаться где-то, а прийти именно сюда. Значит, штаб особого отряда Стражи кажется ему самым безопасным местом… Но как Ник там оказался? Неужели опять пытался за мной следить? Вот же прилипчивый мальчишка… В самом деле, как младший брат… Но в наблюдательности ему не откажешь. Может, все-таки поговорить с Коленом, вдруг позволит взять мальчишку в Стражу… Ну, кем-то вроде стажера. Помощником лейтенанта, например.

Я устало улыбнулся.

— Знаешь, а ты прав, Слав. Мне и в самом деле следует отдохнуть. Я буду наверху. Позови меня, если понадоблюсь.

— Хорошо, Рик, — ответил Слав и, заметно успокоившись, уткнулся в свое зеркало. А чего это он так разнервничался?..

Я поднялся по лестнице на второй этаж нашего штаба. Здесь располагалось несколько комнат, в том числе и кабинет капитана особого отряда Стражи, по совместительству Верховного светлого мага рубежа Ланса Коэна. Мне, как лейтенанту, кабинет не полагался, но у меня он тоже был: небольшая угловая комната с двумя окнами, письменным столом, этажеркой, парой стульев и диваном. На столе стояла лампа с большим желтым абажуром, лежало несколько старых, но интересных дел, взятых мной из архива. Я старался знакомиться с ним по мере возможности. Этажерку я постепенно заполнял книгами. А еще всех, кто бы ни зашел сюда, заставлял улыбнуться старый привинченный к полу несгораемый шкаф с огромным замком. Я хранил там обед, взятый на дежурство.

Стены в комнате были оклеены бумажными обоями с рисунком из стеблей и листьев. Шторы на окнах были светло-желтыми. На подоконниках стояли герани, за которыми ухаживала Тарья. Одно окно выходило на Дворец светлых магов, из другого можно было увидеть порт. Несмотря на то, что это был всего второй этаж, комната почему-то вызывала у меня ощущение значительной высоты, словно я находился на вершине башни или на маяке. Это было странно, но мне это нравилось. Здесь было по-своему уютно, как уютно бывает в гостиницах, где никто не знает твоего настоящего имени.

Я прошелся по вытертому темно-красному ковру с простым геометрическим орнаментом, а потом растянулся на диване. Пока впечатления оставались свежими, нужно было еще раз хорошенько обдумать сегодняшнее происшествие, но думал я совсем не о гостинице — я думал о корабле. В отчетах о той катастрофе значилось, что на борту было сто двадцать восемь человек. Это не правда. Их было сто двадцать девять.

Мне было просто любопытно, правда. А так как это должны были быть плановые военные учения, на корабле вполне мог присутствовать кто-то из Стражи.

Если ты взрослеешь в маленьком, замкнутом мирке, не покидая его, большой мир уже никогда не будет восприниматься тобой как настоящий. Ты вырос во дворе — значит, соседняя улица станет для тебя несколькими лишними страницами в книге, которую ты сейчас читаешь. Ты хорошо освоил свой город — другая страна навсегда останется для тебя яркой иллюстрацией к рассказу побывавшего там приятеля…

Я думал об этом, когда мы выходили на рейд. Я никогда не был в открытом море, я ждал новых впечатлений, и мне хотелось, чтобы они были как можно более глубокими.

Мне следовало бы наблюдать за действиями тех, кто находился на борту. Но я, словно ребенок, любовался небом и морем. Мне было немного грустно. Мир, распластавшийся у моих ног, казался слишком ярким, чтобы быть еще и настоящим.

В таких случаях часто говорят: «ничто не предвещало опасности». Или наоборот: «все наталкивало на мысль о том, что должно что-то случиться». Но ни то, ни другое не подходит. Придется обойтись без этих удобных клише. Просто интуиция внезапно изо всех сил крикнула мне в уши: «Вниз! В Поток! Немедленно!!!» Позже я подумал, что этой интуицией вполне могла быть Хельга, но это было позже. А тогда я просто подчинился. Провалился в Поток сразу, без вдоха и задержки дыхания — и камнем пошел ко дну. Это и спасло меня в момент взрыва.

Выпавший из разорванной утробы фрегата, я летел в Потоке, а мимо меня устремлялись вниз, в воду, пылающие куски обшивки. Что-то горящее лилось и пенилось, прикасаясь к черным волнам, а я падал, падал. До меня докатывались цунами горячего воздуха, они проходили сквозь меня, оставляя на лице и руках пепел и запахи горелого дерева, оплавившегося металла, обожженной плоти. Хорошо, что я мог не дышать, потому что дышать было невозможно.

Я не сразу понял, что произошло. Немного привела в чувство вода — ее податливое тело, покрытое горящим разлившимся маслом, показалось мне ослепительно холодным. Небо сверху было серым. То и дело на нем появлялись алые мазки — отблески пламени, плясавшем на догорающих остатках корабля.

Меня нашли через несколько часов после взрыва. Я был оглушен и болтался на воде за счет Потока — в нем я застыл, как мотылек в янтаре. Я был единственным выжившим в той катастрофе. Об этом знали только демоны и Ланс Коэн. Я не думаю, что из этого стоило делать тайну для особого отряда Стражи. Но вот знать об этом еще кому-то уж точно не полагается. Официально выживших в катастрофе нет, но я там был — и не погиб. А сегодня я засветился так, что можно только посочувствовать.

Никто не предвидел взрыва. Никто не смог объяснить его причины. Так сказала мне сама Хельга, и она не лгала, потому что сама ничего не предвидела, а у нее, как, впрочем, и у других демонов, выдающаяся интуиция. На том корабле были люди и, кажется, кто-то из нежити, притворяющейся людьми. Вот это и в самом деле удивительно: если люди могут ни о чем не подозревать и идти прямо навстречу своей гибели, нежить на такое не способна. Их интуиция иного уровня. Она у них не осознается: нежить принимает ее голос за свои собственные желания. Поэтому, что бы ни случилось, они не смогут объяснить, предвидели они что-то или нет. Они просто не окажутся среди участников события… Да, но на фрегате нежить все же была. Лайнед Кэролл — если это сделал он — что он за существо, чтобы совершить такое и остаться безнаказанным? И, главное, зачем?

Лайнед Кэролл мертв. Но у нас теперь не один, а два сходных не спрогнозированных случая. Пусть насчет фрегата ничего не доказано, любой маг, находящийся в курсе дела, скажет, что это не несчастный случай. А то, что произошло сегодня, — тем более… И волею судьбы в обоих происшествиях оказываюсь замешанным я. Неприятная картинка. Но это мой рубеж, я хочу разобраться в том, что происходит на моей территории. И я готов рискнуть, если придется.

Я так глубоко погрузился в собственные мысли, что осторожный стук в дверь заставил меня вздрогнуть.

— Да, войдите, — ответил я, поднимаясь.

Дверь едва приоткрылась, и в кабинет просочился Ник. Его одежда была затертой и помятой — впрочем, у него не было приличной или хотя бы сносно сидящей на нем одежды; на левой щеке виднелся алый след — то ли от куртки, подложенной под голову, то ли от собственной ладони. Вид у Ника был трогательно-виноватым.

— Я слышал, как ты пришел, — сказал он и, помедлив немного, спросил: — Сердишься?

— На что?

— На то, что… Ну, что я там оказался… А потом еще и притащился сюда. Честное слово, не понимаю, как это получилось…

Я улыбнулся ему и кивком головы пригласил пройти в кабинет. Он аккуратно закрыл дверь за собой.

— Ты оказал Страже услугу. Сюда ты пришел, потому что бессознательно счел это место самым безопасным — так бывает, когда оказываешься под воздействием заклинания особого рода. И потом, ты же мог случайно там оказаться. Мне не на что сердиться. Хотя, тебе и в самом деле не стоит выслеживать меня. Может быть, прямо скажешь, чего ты хочешь?

Я мог бы не спрашивать его об этом — я и так знал. Но все же я хотел быть уверенным в том, что его намерения достаточно серьезны… Да нет, ничего подобного. Когда я общался с этим мальчишкой, я почему-то чувствовал себя немного Хельгой. Мне нравилось его поддразнивать, нравилась его робость и эта серьезная наивность, с которой он слушал меня. Так повелось с нашей первой встречи — с того самого момента, когда мы встретились ночью на пустом бульваре, два охотника на странные порождения Потока… Ник Уэннер, мальчишка-сирота с темным даром. Даже не задумывается о том, почему ему так нравится мое общество… да и весь наш штаб, пожалуй.

Ник подошел ко мне. Сначала он не знал, куда деть взгляд, потом все-таки осмелился и посмотрел мне в глаза.

— Рик, ты не мог бы мне помочь? Я понимаю, тогда нас посвятили, потому что в этом была необходимость. Я и такие, как я… Мы сделали то, что от нас требовалось. В сущности, мы больше никому не нужны. Но я… Понимаешь… — он снова отвел глаза и замолчал, закусив нижнюю губу.

Да, просить о чем-то ему было неприятно. Этот мальчишка, выросший в интернате, был гордым. Но он представлял собой тот случай, когда гордость усмиряется рассудком.

— Может быть, я пригожусь Страже? Рик, пристрой меня куда-нибудь. Я могу выполнять какие-нибудь поручения, я буду стараться, честное слово. Я смогу тебе за это отплатить и…

— Ты очень внимательный и способный, — сказал я. — Я постараюсь сделать для тебя что-нибудь.

Он взглянул на меня, не веря собственным ушам. Так просто? Неужели?

Я улыбнулся. Эмоции Ника были как на ладони. И почему меня тогда не насторожило это? Наверное, я попросту тешил собственное тщеславие.

— Я ничего не обещаю, Ник. Но, я думаю, ты этого заслуживаешь… Знаешь, что? Я сегодня еще не обедал. Пойдем куда-нибудь, перекусим? Ты расскажешь мне поподробнее.

Ник удивился.

— О чем?

— Ну… О том, как ты провел последние пару месяцев. О том, чем именно хочешь заниматься… Ну и о том, почему ты оказался сегодня у той гостиницы. И что ты видел.

Ник оторопел. Мой тон показался ему слишком серьезным, настораживающе серьезным. Но пути назад не было, и он, кивнув, согласился пообедать со мной. Я сообщил Славу, где меня можно найти (и почему это вдруг стало так важно?), и мы отправились в кафе неподалеку от штаба. Поначалу Ник вел себя очень скованно — может быть, вспоминал, нет ли за ним каких-нибудь прегрешений. Но потом он успокоился и засыпал меня массой разрозненных сведений. Ник признался, что все-таки следил за мной. А еще среди всего прочего он сказал, что незадолго до нашего появления около гостиницы он видел там одну девушку… «мою девушку», как назвал ее Ник. Она якобы прошлась по улице, не обратив внимания на происходящее, и это показалось ему подозрительным — поэтому он и заметил ее, а потом понял, что уже видел ее раньше, хотя и не знает, как ее зовут… Речь, разумеется, шла о Милене.

Глава 9 Совещание

К вечеру в штабе стало шумно. Когда я, распрощавшись с Ником, вернулся, то застал там всех сотрудников особого отряда за исключением капитана, но не только их. Разложив на столе большие картонные папки, Гинлав сортировал бумаги, пахнущие свежими чернилами. Скорее всего, это были свидетельские показания. Мешая ему, то одну пачку листов, то другую вытаскивал Иса. Вольготно расположившись в кресле, он бегло просматривал мелко исписанные страницы и то хмурился, то ухмылялся. Рядом сидел Кальт со здоровым, но явно скучающим видом. Он курил, уставившись в потолок. В глубине комнаты, около грифельной доски, стояли Колен и Слав. Рисуя какие-то схемы, черкая и стирая, они довольно громко спорили. Стоя рядом ними, попивала чай Изабелла — она следила за спором с явным интересом, но пока не вмешивалась. Время двигалось к вечеру, но никто, судя по всему, не собирался расходиться. Все словно чего-то ждали. С наступлением сумерек на рубеже обычно начинается все самое интересное. Но на сегодня, надеюсь, сюрпризы закончились.

— Добрый вечер! — поздоровался я со всеми.

— О, Рик! — Кальт вскинул голову. — Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке. Ты, как я вижу, тоже?

Он козырнул в ответ. Пожалуй, он и вправду бы в порядке.

— Что есть по сегодняшнему происшествию?

— Ни-че-го!

— Кальт…

— У нас действительно ничего нет, Рик, — произнес Гин. Выглядел он усталым. Помахав в воздухе пачкой исписанных листков, он добавил: — Люди видели только то, что видели. Мы допросили свидетелей, но пока ничего стоящего никто не сказал. Свидетелей, практикующих магические искусства, нет. Кроме Ника, сообщившего о происшествии, есть еще двое магов, но они оказались под воздействием заклятья Кальта, даже не подозревая о происходящем. Что касается местной нежити, то она находилась так глубоко в Потоке, что происходящее ее даже не затронуло. Кстати, в зоне воздействия оказалось всего несколько особей. Не так много, как могло было бы быть…

Что-то важное, очень важное скользнуло по периферии сознания. Но сегодняшний день был слишком долгим.

— …Но будь их хоть больше всех вместе взятых — никакого толка от них все равно не добьешься.

— Ладно. Что-нибудь еще?

— Коэн привлек к сотрудничеству несколько магов, они работают на месте происшествия до сих пор. Уже есть отчеты. Хочешь ознакомиться с ними?

— А там есть что-нибудь стоящее?

Гин повернулся к Исе и Кальту.

— Там есть что-нибудь стоящее?

Иса помотал головой.

— Не-а, — ответил Кальт. — Может, снимем с тебя остаточную магию? Вдруг это хоть что-то прояснит.

Вместо ответа я с готовностью вышел на середину комнаты.

— Что это было за заклинание, которым Кэролл удерживал заложников? — спросил я.

— Обыкновенная Клетка, — ответил Кальт. Он окинул меня скептическим взглядом, поднялся. — Первый порядок, воздействие только на обыкновенных людей — но магов и не было в здании. Кэролл мог удерживать и контролировать всех внутри здания, но при желании он мог втянуть в клетку и тех, кто были снаружи и поблизости. Но я уже взял их под свое заклинание — вот тут-то наши силы и столкнулись. А когда с Кэроллом сцепился ты, он отвлекся, и Гин смог разорвать его связь с заклинанием.

— Разорвать связь? Что это значит?

— Клетка — одно из тех заклятий, действие которых постоянно связано с волей мага, — Кальт творил привычные пассы. — Обычно ведь как? Накладываешь заклинание, и оно работает. Можно даже забыть о нем. А есть такие, как Клетка — они требуют постоянного внимания мага… и воли… и притока силы… Ну, все, я закончил.

— И как?

— Никак, — Кальт снова уселся в кресло. — В смысле, ничего, кроме того, что мы и так видели своими глазами. Ну и след Кэролла — но такой же есть на мне и на Гине. В личности мага можно не сомневаться. Вот бы еще понять его намерения… — Он вздохнул и, запрокинув голову, снова уставился в потолок. — Что-то есть во всем этом…

Он не договорил. В том, что есть что-то еще, никто из присутствующих не сомневался. Беда была в том, что мы не знали, что это. Мы не знали даже, где искать. Хотя…

— Кальт, можно ведь восстановить ауру мага по тому воздействию, которое он совершил, так?

— Я это и делал. Если ты сомневаешься, вон — Гин может повторить…

— Дело не в этом. Я просто хотел спросить: а отдельно взятое заклинание можно реконструировать?

Кальт поднял голову, нахмурился.

— Можно. Но какой в этом смысл?

— Смысл есть, — ответил за меня Гин, откладывая папки. — Мне самому следовало об этом подумать.

— Почему? — удивился я. Ведь я и сам не до конца еще додумал мысль, которой хотел поделиться. Гин усмехнулся.

— А и в самом деле — почему? Кальт, вставай.

— Зачем?

— Просто встань.

— Ладно…

Какое-то время Гин занимался Кальтом. Все присутствующие внимательно следили за его действиями — даже Слав и Колен оставили свой спор и вместе с Изабеллой повернулись к нам.

Гин делал что-то интересное. Левой рукой он обрисовывал Кальта, словно отсекая ломти воздуха вокруг него и обравнивая остающееся. Его правая рука рисовала в воздухе рядом силуэт, состоящий из зеленых нитей разной толщины, хитро сплетающихся друг с другом. Когда Гин закончил, рядом с Кальтом стояла человеческая фигура из этих нитей. В ее центре, на месте сердца, оплетенное зелеными волокнами, висело что-то вроде черной снежинки с длинными серебряными отростками.

— Ну и? — Кальт уперся руками в бедра и с недовольством посмотрел на Гина. — Обычная Клетка.

Гин покачал головой.

— Если это обычная Клетка, то это что такое? — он просунул палец внутрь силуэта — нити лопались с сухим трескучим звуком — и надавил на черную снежинку. Она прогнулась, но выпрямилась, когда маг убрал руку.

— А это другое заклинание, — высказал догадку Слав. — Так?

Гин кивнул.

— Я, конечно, соприкасался с магией Кэролла не так сильно, как ты, Кальт. Но с меня тоже можно снять слепок его Клетки. Слав, может, ты?

— Охотно! — откликнулся молодой маг и вышел на середину комнаты.

— А о чем вы там спорили? — спросил я Колена, когда Слав занялся реконструкцией заклинания. Колен поморщился.

— Да в связи со всеми этими событиями вспомнилась одна гипотеза… Если в двух словах, то под сомнение ставится обязательность соответствия координат точек пересечения линий судеб относительно самих линий.

— То есть, ты со мной сегодня разговаривал, а я с тобой нет?.. А как…

— Да ерунда это, Рик, забудь. Здесь дело не в этом.

Я кивнул и замолчал. Колен был не в духе. Наверное, Слав почти переспорил его.

— Вот, пожалуйста, — закончив, Слав отошел в сторону, открыв нашим взглядам силуэт из нитей своей работы. Его слепок был побледнее и скорее цвета морской волны, но черная снежинка в нем тоже присутствовала. И длинные щупальца, сплетавшиеся с нитями, у нее тоже были.

— Ну, что, теперь самое интересное? — спросил Слав и взглянул на меня.

Со своего места с шумом поднялся Иса.

— Дайте-ка я это сделаю, — сказал он, потирая руки.

Возражений не было.

Мне показалось, что за каждый миллиметр моей кожи зацепили крошечный рыболовный крючок и медленно, медленно-медленно потянули… А потом резко дернули. Это не было больно. Просто непривычно.

Иса не выстраивал схему постепенно, он создал ее сразу и целиком. И вот уже три призрачных силуэта стояли вместе с нами посреди комнаты. Три слепка с заклятья Клетки. Вот только на первых двух вместе с Клеткой восстановилось еще одно заклятье, а на том слепке, который Иса сделал с меня, его не было.

— Давайте сделаем еще несколько, — предложил Слав. — Для чистоты эксперимента. А потом нужно их сличить и построить объективную схему.

Снова возражений не последовало, и через четверть часа комнату наводнили зеленоватые привидения-близнецы. Казалось, они вот-вот возьмутся за сотканные из нитей руки и закружатся в хороводе.

Близнецы делились на два семейства: слепки Клетки, которые были сделаны с Кальта и Гина, и те, что сделали с меня. Первое семейство отличалось наличием красивой черной снежинки. Мы рассеяли все ненужные слепки и принялись задумчиво рассматривать оставшиеся.

— Что это значит? — спросил наконец Кальт.

— Это значит, что вместе с Клеткой Кэролл использовал еще какое-то заклинание, — ответил Иса, обходя слепки по кругу. — Когда ты, Кальт, столкнулся с ним, это второе заклинанье еще работало. И когда ты, Гин, снимал Клетку, тоже. А вот когда Рик дрался с Кэроллом, этого заклинания уже не было. Точнее, оно исчезло за считаные секунды до смерти мага.

— Исчезло?

— Либо рассеялось, либо сработало.

— А можно как-то узнать, что это за заклятье? Оно тебе знакомо?

Иса медленно покачал головой из стороны в сторону.

— Никогда не сталкивался.

— Кажется, я знаю, что это такое, — произнесла вдруг Изабелла. — Но лучше бы я ошибалась… Подождите, я сейчас вернусь.

Она поставила свою кружку на край стола и вышла из комнаты. Ее не было довольно долго, но по звуку ее голоса и голоса Тарьи, доносящихся из комнаты с архивами, было понятно, что она что-то ищет. Мы покорно ждали, и общество нам составляли зеленоватые призраки Клетки. Наконец Изабелла вернулась с толстой слежавшейся папкой в руках.

— Нашла, — заявила она. — Очень похожий случай времен магических войн.

— Ну и память у тебя, — с заметным восхищением в голосе сказал Гин.

— Такое просто очень трудно забыть. Вот, взгляните.

Она устроила папку, раскрытую почти посередине, на одном локте и освободившейся рукой принялась рисовать по воздуху. Вскоре к уже имеющимся схемам добавилась еще одна. На этот раз силуэт был красно-кирпичного цвета, нити оказались ломаными, словно солома, а пространство между ними хотя и было прозрачным, но искажало очертания предметов, будто бы было маслянистым. Однако черная снежинка с серебряными щупальцами располагалась на том же месте — около сердца.

— Я знаю это заклинание, это Каменный Мешок, — сказал Слав. — Оно вроде Клетки, только еще и дезориентирует в пространстве тех, кто находится внутри. Но этой штуки в нем быть не должно, — он указал на снежинку.

— Эта штука — заклятье детонаторного типа, — пояснила Изабелла. — Оно реагирует на смерть мага и может быть прикреплено к любому другому заклинанию и изменить его действие. Вот это заклинание, например, убило всех, кто находился внутри Каменного Мешка.

— Постой, — Иса нахмурился. — Хочешь сказать, эта крошечная штучка убивает всех, кто находится под воздействием основного заклинания, если погибает сам маг?

— Да. И остановить его действие невозможно. На это попросту не хватает времени.

В наступившей тишине голос Кальта прозвучал как-то непривычно громко, словно из корабельного рупора:

— Гин, ты же сумел снять Клетку до смерти Кэролла?

— Да. Времени у меня было достаточно. Так получается… — он оборвал фразу, прижав кулак ко рту.

— Кажется, нам сегодня очень повезло.

И снова, снова в моей памяти всплыл тот корабль…

— Изабелла, скажи, если знаешь — имеет ли значение, как именно умирает маг?

Изабелла пожала плечами.

— Насильственная смерть. Иной в данном случае быть и не может.

— Нет, я имею в виду… — закончить фразу мне стоило немалых усилий, но я постарался: — Я имею в виду, может ли это быть самоубийством?

И снова стало тихо.

— Похоже, нам повезло гораздо больше, чем я думал, — нелепо хохотнул Кальт.

Послышался звук открывающейся входной двери, раздался шум шагов, зазвучали знакомые голоса. Вскоре в комнату вошел Ланс Коэн в сопровождении Лая.

— Добрый вечер! — поздоровался со всеми капитан особого отряда и, заметив реконструкции заклятья Клетки, все еще толпившиеся в комнате, улыбнулся. — Вижу, вы тоже уже обнаружили это. Что ж, будет о чем поговорить! Но сначала…

Он подошел к своему столу. На ходу скинув плащ, Коэн бросил его на спинку стула, наклонился, открыл дверцу тумбочки. Что-то звякнуло, лязгнуло, чуть не упало, но Коэн это вовремя поймал, а потом выпрямился с бутылкой вина в руке. Изабелла понятливо потянулась к шкафу, чтобы достать бокалы. Я не понял — мы что, собираемся что-то праздновать? Но дело, оказывается, было не в этом. Ланс Коэн взялся за тонкое темно-синее горлышко бутылки, пробка выскользнула со звуком одиночного мушкетного выстрела, сделанного в соседней комнате… И нас накрыла такая тишина, что заломило барабанные перепонки. Зато теперь мы могли разговаривать совершенно свободно: никто посторонний не сможет подслушать нас.

Коэн поморщился, но вино разлил. Пусть обеспечение конфиденциальности доставляет некоторые неудобства, не лишать же себя из-за этого удовольствия выпить бокал вина.

— Прежде всего, я должен извиниться перед вами, — Коэн отсалютовал нам бокалом и сделал глоток вина.

— Уже ради одного этого стоило создавать Глубокую Тишину, — скептически ответил Кальт. — Так за что ты должен перед нами извиниться?

Коэн помотал головой.

— Не перед всеми. Слав, Колен и Лай знают. Я попросил их молчать, пока информация не будет проверенной. Но теперь я расскажу все, что удалось выяснить, — он налил себе в бокал еще вина, передал бутылку Гину и присел на краешек своего стола. Звуки внутри заклятья искажались, звучали глуше и без эха. Но это касалось только наших голосов. Залетевший в штаб обыкновенный мотылек шелестел крылышками о матовый плафон лампы как ни в чем не бывало.

— Некоторое время назад в среде практикующих магические искусства появилось новое учение, или секта. Они называют себя Предтечи Тьмы, — сказал Ланс Коэн. — Она анонимна, ядро ее малочисленно, но агентура заставляет задуматься. По моим сведениям, в нее входят как темные маги, так и светлые, в низших рангах — обыкновенные люди и нежить. Суть учения заключается в следующем: высвобождая огромные порции силы и проводя определенные ритуалы, можно приблизить пришествие некоего Темного Мессии, который изменит мировой порядок и уделит им в своей управленческой иерархии соответствующее место. Темных магов, принявших это учение, еще можно понять. О мотивах, подтолкнувших вступить в секту светлых, нам ничего не известно, однако сегодня было доказано, что светлые среди Предтечей есть.

Да, я тоже слышал его последние слова. Как он выразился? Да здравствуют Предтечи Тьмы? А до этого он говорил о том, что маги слишком много себе позволяют, и настала пора расплатиться за это. Видимо, сами Предтечи решили позволить себе гораздо больше, и расплаты не предусмотрено. Но ведь не всех же магов можно заставить пожертвовать своей жизнью во имя каких-то сомнительных идеалов! Темный Мессия придет, и тогда уже никому не будет поблажки — это хотел сказать Кэролл? Да кто в это поверит… Но если и поверит — если он светлый и уверился в неизбежности пришествии великой Тьмы — то он мог сделать это просто из отчаяния? Нет, Лайнед Кэролл совсем не выглядел отчаявшимся. Умирая, он был счастлив.

— Ланс, они знают о существовании нашей расы? — спросил Иса. Вино он допил и теперь покачивал в воздухе пустым бокалом.

Коэн долго размышлял над ответом.

— О вас, Отступниках, знаем только мы. Но информация могла просочиться.

— Что об этом думает Хельга?

— Она не спешит делиться мыслями. Ее сейчас нет на рубеже и она просила беспокоить ее только в крайних случаях. Но, уходя, она просила всех нас быть осторожнее, если что-нибудь произойдет. Особенно это касается тебя, Рик.

— Меня? А в чем дело-то?

Ланс Коэн посмотрел на меня поверх очков.

— Знаешь, если бы я решил выбрать кого-нибудь на роль Темного Мессии, ты бы мне очень подошел. Не подумай, что я тебя в чем-то обвиняю. В том случае на корабле ты такая же жертва, как и остальные — с тем лишь отличием, что ты выжил. Но твоя фигура привлекает внимание, Рик. Поэтому, пожалуйста, будь осторожен. В конце концов, тебя девушка об этом просит — ты же девушке не откажешь?

Я усмехнулся и отвернулся. Отказывать Хельге? Себе дороже! Даже если она просит тебя откусить твою собственную голову.

— Кстати, о корабле, — продолжил Коэн. — Думаю, уже никто не сомневается, что между той катастрофой и сегодняшним происшествием есть связь?

— О, да, — согласился Слав. — И, как ответственный за связь, могу с уверенностью заявить: сегодняшний случай так же не был предсказан, как и гибель корабля. Не верите мне — спросите Колена, он тоже эфир Потока отслеживал.

Колен с серьезным видом покивал.

— Как это объяснить, я не знаю, — сказал он. — Но я уверен, что это не случайность. Мы столько раз обсуждали эту тему…

— Да. Но теперь у нас есть доказательства, — сказал Коэн. Он вытащил из-за пазухи пачку свернутых вдоль длинной стороны листов и протянул ее Гину, поскольку тот стоял ближе остальных. Гин немедленно распотрошил пачку, каждому досталось по несколько листов. Почерк был мелкий, заговоренные слова словно ускользали из-под взгляда, но я сумел-таки поймать одну из первых строк, и она потащила меня за собой.

— Это результаты исследования останков всех погибших на фрегате, — сказал Коэн. — Делало несколько уважаемых некромантов по моей личной просьбе и в большой секретности. Они потратили месяц. Им удалось определить время смерти с точностью до пары секунд. У всех оно совпадает… и причины смерти тоже. Как видите, они тоже одинаковые и не имеют никакого отношения ко взрыву на борту. Когда порох взорвался, все они были еще живы.

— Долю секунды, — поправил Коэна Гин.

— Долю секунды, — согласился тот.

Листы еще немного пошуршали в наши х руках, потом вернулись к Гину, а от него к Коэну.

— И что ты всем этим хочешь сказать? Что их всех убили?

— Похоже на то. Смерть от магического воздействия, — Коэн указал на призрак Клетки, точно на черную звездочку. — Я не берусь утверждать, что там было то же самое. Но что-то похожее вполне могло быть. А взрыв корабля был нужен для того, чтобы скрыть улики.

— Ланс, магов на корабле не было.

— Я знаю. У тебя есть другие объяснения?

— Пока нет.

В комнате повисла тишина. Не магическая Глубокая Тишина — та как раз рассеивалась, обнажая привычные угловатые очертания наших слов. Щелкнув пальцами, Ланс Коэн еще на минуту удержал ее.

— Я склонен полагать, что сегодня у нас тоже было бы достаточно жертв, если бы связь Кэролла с его Клеткой не была разорвала вовремя. Что именно он хотел сделать, мы не знаем и вряд ли уже узнаем. Но если это была одна из операций Предтечей, то нам следует ждать следующих.

— Вот только как их ожидать-то, если они непредсказуемы? — Слав сложил руки на груди.

Лай картинно откашлялся.

— Я думаю, нам стоит распить еще одну бутылочку этого прекрасного вина, — сказал он.

Ланс Коэн картинно вздохнул и полез за второй бутылкой. Раздался уже знакомый для слуха хлопок, вино пошло по кругу.

— С такими совещаниями недолго превратиться в алкоголика, — сказал Коэн. — Так что ты хотел сказать, Лай?

— Я не уверен, что это может оказаться полезным, но кое-что я выяснил, — начал он. — Меня в истории с фрегатом — как, думаю, и всех нас — больше всего настораживала непредсказанность катастрофы. Эфир Потока был чист, как стеклышко — пока в него не рухнуло огромное количество выброшенной жизненной силы. Но ведь помимо магов, которые могут предвидеть такие вещи, существует еще и нежить, а у нее прекрасная интуиция.

— Прекрасная, но не осознанная, — согласился Иса. — Чем это может нам помочь?

Лай вздохнул.

— Я провел довольно тщательное и не скажу, что приятное расследование: армейские чины так дорожат своей репутацией, что не очень-то охотно говорят о внутренних проблемах… Так вот. На корабле, не считая тебя, Рик, должно было находиться не сто двадцать восемь, а сто тридцать пять человек. Шестеро в тот день избежали смерти. Один из них — простой матрос, который подрался накануне рейса и оказался под стражей. А вот остальные пятеро не люди.

Лай сделал паузу, давая понять, к чему он клонит. То, что среди людей, притворяясь людьми, живет много нежити, ни для кого не было секретом. Но в данной ситуации это имеет особое значение. Нежить… У них предчувствие неприятностей и удач врожденное. Люди и маги, которые, в сущности, тоже люди, только чуть меньше, живут разумом и чувствами. Нежить существует интуицией, которая обеспечивает ей выживание… Слав что-то говорил по поводу того, что на месте неслучившейся катастрофы нежити было мало, меньше, чем могло бы быть… Вот именно — не случившейся!

— Трое из них дезертировали накануне рейса, независимо друг от друга и ни с кем не обсуждая своих планов, — продолжил Лай. — Веского основания для такого поступка ни у одного из них не было. Один симулировал пищевое отравление и на момент выхода фрегата в море оказался в лазарете. А последний просто спрятался. Естественно, военное командование предпочло все эти факты скрыть. Но ввиду текущих обстоятельств…

Слав встал со своего места и скорым шагом подошел к Коэну.

— Дай, пожалуйста, те списки, — попросил он. Голос его дрожал, выдавая волнение. — Мне нужно взглянуть на них еще раз.

Ланс Коэн с готовностью протянул ему листки. Слав недолго перебирал их, отыскивая тот единственный, который ему был нужен. Наконец он нашел то, что искал, и, еще раз пробежав взглядом по ровным строчкам, сказал:

— Кажется, я знаю, кто потопил корабль.

Коэн кивнул.

— Это единственный нелюдь, оказавшийся на корабле. Нет никаких доказательств того, что это он взорвал порох. Но он был на этом корабле. И время смерти у него самое раннее.

За остаток вечера мы составили план на завтра. Иса и Кальт взялись определить точное число нежити, оказавшейся в районе гостиницы и тщательно допросить ее. С теми, кто проживал в этом районе и не оказался во время происшествия дома, не стоило связываться — они все равно не смогут толком объяснить, почему отсутствовали, или же найдут какую-нибудь совершенно обычную причину, а то и десяток таких причин. Слав и Колен займутся более глубоким изучением эфира Потока. Изабелла зафиксировала особенности Клетки Кэролла и встроенного в него другого заклинания и сказала, что возьмется за их исследование. Гин собрался заняться личными связями Кэролла. Он рассчитывал вычислить и других Предтечей, тем более какие-то сведения о жизни этого мага у него уже были.

Что касается меня, то я осторожно попросил разрешения заняться связями того самого нелюдя с корабля. Вся эта история с сектой Предтеч, несмотря на предостережения Хельги, вызывала у меня не дюжее любопытство. Да, в отличие от всех сотрудников особого отдела Стражи я могу оказаться тем единственным, кто на самом деле нужен Предтечам — какой я популярный, и ничего в этом хорошего нет. Но мне не терпелось углубиться в расследование, ибо ничто человеческое нам, демонам, не чуждо, а что может быть человечнее любопытства? По-моему, вся человеческая цивилизация обязана любопытству своим существованием и когда-нибудь будет обязана ему своим исчезновением.

Ланс Коэн согласился, но не преминул напомнить мне об осторожности.

— И еще кое-что, Ланс… — сказал я, когда он уже собирался отправиться домой.

Мне следовало поговорить с ним о Милене. Я почти не виделся с ней после того случая с моим двойником, но мне и не хотелось этого. Во-первых, роль ее ухажера изрядно утомила меня. Во-вторых, сама Милена перестала настаивать на наших встречах. Она стала замкнутой и более серьезной, и эта история с нашим романом, кажется, надоела ей самой. Я знал, что Верховный Светлый присматривает за ней лично, и потому не беспокоился о ней. И все же мне следовало, следовало сказать Коэну, что Ник видел ее… Или хотя бы спросить его о том, как у нее дела. Но вместо этого я попросил у него разрешения взять помощника. Ланс Коэн согласился — как всегда, легко и не поинтересовавшись, зачем мне это нужно. О том, что мне следует быть осторожней, он напоминать не стал.

Ланс Коэн согласился — и поэтому на следующий же день лошадьми, которые были запряжены в дорожную коляску, правил Ник. Я ехал, откинувшись на спинку сидения. Коляска катилась по проселочной дороге, и мимо тянулись сельские пейзажи: поля, луга, перелески, ручьи, мельницы и аккуратные, как на подбор, если смотреть издалека, домики. Я думал о Милене. Я все-таки решил ее навестить — но время вчера было уже позднее, прислуга сказала, что Милена отдыхает. Ладно, зайду к ней в следующий раз… Сегодня вечером, быть может.

— О чем ты думаешь, Рик? Все в порядке? — спросил Ник, взглянув на меня через плечо. Кажется, он считал, что, если я молчу, значит, я на что-то сержусь. Сам-то он мог болтать без умолку.

— Я думаю об этом оборотне, — солгал я и тут же сменил тему разговора: — Далеко еще?

— Думаю, четверть часа.

— Хорошо.

Ник подстегнул лошадей. Я повернул голову и от нечего делать принялся разглядывать пейзаж. Поля, луга, перелески, ручьи, мельницы и аккуратные, как на подбор, если смотреть издалека, домики… Деревушки выбегали на вершины пологих холмов, словно посмотреть, кто это там едет по дороге, а потом снова спускались вниз. Чудными коричневыми и рыжими птицами, пристроившимися на изгородях, висели горшки. За изгородями виднелись вишни и яблони. Листва с них уже сыпалась, постепенно обнажая ветви.

До деревни мы добрались минут за двадцать. Причина нашего визита была проста: здесь, согласно сведениям, раздобытым Славом и Коленом, жила приятельница единственного нелюдя, оказавшегося на том корабле. Ее еще не допрашивали, но ввиду новых открывшихся обстоятельств и событий я решил, что следует поговорить с ней.

— С ним, — поправил меня Ник.

— Что?

— С ним, Рик, — стараясь сдержать так и расползающуюся по лицу улыбку, повторил Ник. — Если так, конечно, можно выразиться. Рори Марджоу — парень. Мне Слав сказал, — и он, хохотнув, проглотил смешок. И что только взбрело ему в голову… Впрочем, Ник быстро взял себя в руки: мы как раз въезжали в нужную нам деревню.

Мне не приходилось бывать здесь раньше. После катастрофы опросом родственников и знакомых погибших занималась в основном военная стража. Тогда еще никому в голову не приходило, что одна из жертв катастрофы может быть ее сознательным инициатором.

— Какой у нас план, Рик?

— Для начала хотя бы найти тот дом, где живет Марджоу.

Следующую четверть часа мы кружили по деревне, не в силах заблудиться на единственной улице, но и не в состоянии отыскать нужный дом. Никакой нумерации здесь, конечно, не было да и быть не могло, а на улице, как назло, никто не показывался — только паслись упитанные куры да прошла мимо, посмотрев на нас полным презрением взглядом, деревенская кошка. Меня все это сердило, Ника — забавляло. Наконец у колодца мы заметили местного парня. Он с помощью поскрипывающего журавля доставал воду.

— Добрый день! — спрыгнув с подножки, я пошел ему навстречу. — Прошу прощения. Не подскажете, где проживает Рори Марджоу?

Парень — рыжий, веснушчатый, рослый, но еще не раздавшийся в плечах — выпрямился. Он был одет в зеленые, застиранные и местами выгоревшие до серости мешковатые штаны и белую рубаху с тесемкой на груди.

— Я слушаю. А что надо?

Я улыбнулся.

— Мы из особого отряда Стражи. Нам хотелось бы поговорить с вами.

Парень пожал плечами и, отвернувшись, наклонился. Я мгновенно насторожился — он мог попытаться ударить или удрать. Но парень медленно, даже несколько флегматично поднял ведра с земли и кивком головы предложил последовать за ним.

Волновался ли он? Не знаю. Но лицо свое от нас он прятал, это точно.

Мы с Ником переглянулись и последовали за ним.

Мы никогда не нашли бы это логово без посторонней помощи — если бы, конечно, я наконец не воспользовался каким-нибудь специальным заклинанием. К дому Рори Марджоу было невозможно подъехать: он жил на отшибе, к калитке вела тропинка между изгородей, заваленных увядшей крапивой и мелкими желтыми георгинами. Пегая собака, привязанная на цепь у будки в палисаднике, ревниво облаяла нас. Рори оставил ведра у крыльца и жестом пригласил войти. Я запоздало подумал о том, что Ника следовало бы оставить с лошадьми и коляской. Но, с другой стороны, я ведь взял его в помощники… Да и глаза у него от любопытства и радости причастности к чему-то особоотрядному, стражническому, так и горели.

— Я вас слушаю, — повторил Рори, когда мы поднялись на просторную светлую террасу. На полу, на старых газетах, сушился лук, по углам висели связки чеснока, комод и большая часть круглого стола были завалены яблоками. От всего, особенно от облупившегося буфета, шел аромат сырого дерева.

— Что от меня нужно Страже? — спросил Рори.

Говорил он медленно, вкрадчиво, поглядывая на собеседника, как на встреченную на улице собаку: укусит или нет?.. В других обстоятельствах я, скорее всего, просто начал бы повторять его манеру и заставил бы его чуть-чуть нервничать, но сейчас в этом не было необходимости. Я улыбнулся.

— Нет никакого повода для беспокойства. Мы хотели бы поговорить о вашем друге, Ольрихе Брайге. Вы ведь были дружны? Наверняка же вы неплохо знали его.

— Ну, да, мы были приятелями, — хмуро признался Рори. — Но так он же погиб. Утоп, что ли… Чего о нем говорить-то теперь?

— У нас есть все основания предполагать, что Ольрих совершил геройский поступок.

Удивление. Растерянность. Сразу в двух исполнениях — и Рори, и Ник. Что ж, вот и проверим заодно с наблюдательностью сообразительность моего нового помощника.

— Рори, давно вы познакомились?

Он пожал плечами.

— Да года три назад.

— Где?

— На верфях. Я судоремонтом подрабатываю, так и познакомились, — он шмыгнул носом, вытер верхнюю губу тыльной стороной ладони. — Так что случилось-то?

— Ольрих был шкипером высокого класса, — ответил я. — На корабле… Скажем так, возник ряд проблем — я, к сожалению, не могу посвящать вас во все детали, часть материалов дела засекречена, это ведь были военные учения. Это все, в общем-то, не так уж и важно: виновные в катастрофе найдены и будут наказаны, — Я сделал многозначительную паузу, вздохнул и продолжил: — Дело в том, что Ольрих, по нашим сведениям, пытался предотвратить катастрофу. Если бы не его старания, такая же участь могла постигнуть еще несколько кораблей, находившихся в тот день на учениях. Как вы понимаете, Рори, в этом случае жертв было бы гораздо больше. Поэтому мы хотели бы представить его к награде. Посмертно. Но так же нам хотелось бы понять, какие чувства руководили Ольрихом. Он ведь мог вовсе не выходить в море в тот день, не так ли?

Последние слова я произнес так, что парню стало неуютно. Он заерзал на стуле, прикусил какую-то невидимую былинку.

— Я про это ничего не могу вам сказать, — ответил он. — Я в тот день на берегу был, даже не в порту. Мы с Ольрихом не виделись.

— Но как же сам Ольрих? Он ведь не мог не предчувствовать катастрофы?

Рори потер ладонью лоб.

— Простите. Я не знаю.

Теперь нужно было выждать немного времени. Я взглядом одернул Ника, который чуть не заговорил. Наконец Рори продолжил:

— Ольрих не любил болтать. У него ж служба. Мы больше так, по делам… Ну или пропустить по пиву вечерком…

— Понятно… Скажите, Рори, а кто еще мог бы рассказать о нем? Ведь с представлением к награде будет сообщение в газете, нам бы очень пригодились теплые слова его друзей.

Рори Марджоу посмотрел на нас подрагивающим обветренными бледно-голубыми глазами и снова пожал плечами. Жест был нервный, кривоватый, но все же парень немного расслабился.

— Ну, он много с кем дружил. По службе там… И рыбу любил поудить. Иногда мы охотились вместе.

— Рори. Я прошу прощения, что задаю этот вопрос… Но не было ли среди ваших знакомых кого-то, кто внушал вам недоверие? Опасность? Страх?

Недоверие. Опасность. Страх. Это допрос? Подозрение?

— Ннет, кажется, нет.

— Спасибо, Рори, — я поднялся, протянул ему руку — и пожал теплую, безвольную ладонь. — Вы помогли нам. До свидания.

Парень кивнул и проводил нас до дверей. Мы как будто бы были должны обернуться в самый последний момент, задать самый последний вопрос — и когда он ответит на него, мы предложим ему проехать с нами… Нет, Рори. Еще рано. Ты понадобишься нам на воле.

Он долго стоял на крыльце, глядя нам вслед. Я пропустил Ника вперед, а сам приотстал, проверил следы вокруг логова. Машинально я задел пальцами один из цветков бессмертника, единственный красный среди золотистых и оранжевых. Со сломавшейся головки сорвалось несколько лепестков… И я почувствовал, как за моей спиной в комок боли и страха сжался хозяин палисадника.

— Нет… — выдохнул он. — Я не хочу…

Я мог предугадать все его реакции на мои вопросы — кроме этого выдоха. В нем отразилось больше отчаяния, чем мог бы вобрать в себя самый страшный крик. Но что я сделал на этот раз? Магия? Он даже не почувствовал ее. Не с его способностями чувствовать такие вещи. Но тогда что? Цветок? Ерунда какая! Но… Мне многого стоило не обернуться.

— Ну, что скажешь? — спросил я Ника, когда мы выехали из деревни.

— Он тоже оборотень, да?

— Да. Ликантроп.

— Здорово… Я оборотня первый раз в жизни видел.

— Не первый, Ник. Среди людей живет очень много нежити. Просто обычно они не кричат об этом на каждом перекрестке. Понимаешь?

— Ага… Но все равно, здорово… Только вот зачем ты ему все это наговорил? Сначала про какой-то подвиг, потом ты стал спрашивать его про связи. Ничего толкового мы, по-моему, так и не узнали.

— О, да. Он не сказал ничего полезного. Но ты замечал, как он реагирует на наши вопросы? Вот это-то и есть самое важное.

— Да? А почему?

— Потому что поведение может сказать больше, чем слова. А иногда слова лгут, а поведение не лжет. И это касается не только нежити. С людьми то же самое.

Ник кивнул и задумался. Что он заметил? Может быть, что-то еще, кроме нервозности, показной вялости, симптомов отчуждения в ауре — сизых прожилок, свидетельствующих о том, что ее носитель подавлен и боится. Обдумав по обратной дороге все, что я увидел и услышал, я пришел к обнадеживающему выводу: по всей видимости, мы нашли марионетку Предтечей. Можно было потянуть за эту ниточку, а лучше дать ее в руки кому-нибудь еще, тянуть вместе и дожидаться результатов. Вот только красный цветок бессмертника не давал мне покоя.

Глава 10 Мессия

Результаты появились так скоро, что всем стало не по себе. Я предпочел бы, чтобы ничего подобного не случалось, никогда, ни в одном из существующих или выдуманных миров. Но кто ж меня будет спрашивать…

За какие-то семь дней мы узнали о Предтечах очень многое. Да, это и в самом деле была секта, и довольно крупная — но тихая, почти элитная, а точнее, целенаправленно создававшая такое впечатление о себе в среде магов, нежити и даже людей. Главное ее «обещание» заключалось в том, что, придя на землю, Темный Мессия сотрет существующие границы между Светом и Тьмой и установит новые — а точнее, обратит все во Тьму. Поэтому в секту могли быть приняты как темные, так и светлые практикующие магические искусства. После пришествия это различие больше не будет иметь значение. А приблизить пришествие могут ритуалы, которые проводят главы секты (их называли апостолами), а так же спонтанные выбросы силы прямо в Поток. Темный Мессия, уже приблизившийся к нашему миру, нуждается в этой силе, чтобы прорвать последние препятствия, и сам указывает своим верным слугам, когда нужно производить выброс. Он требует мгновенного подчинения. Отступившие от этого правила будут жестоко наказаны, когда Мессия ступит на землю…

Учение было так себе. Тот, кто сочинил его, очевидно, имел весьма скромные представления о путешествиях между мирами или же рассчитывал на то, что таких представлений не имеют его последователи. Силу между мирами передавать нельзя. Она рассеется, как только выскользнет за пределы мира, и никогда не попадет к адресату, потому что просто вольется в Поток миров. У мира притяжение гораздо сильнее, чем у любого человека, даже если этот человек — самый могущественный маг во Вселенной. Значит, у самой границы мира находится кто-то, кто организовал секту и потихоньку собирает отправляемую ему силу. Интересно, что у него на уме? Я приблизительно подсчитал силу, которая должна была оказаться в его распоряжении после гибели корабля и смерти Кэролла — такого количества не смогла бы собрать наша незабвенная Ласточка за несколько лет.

Во-вторых, тот, кто придумал Предтечей, скорее всего, все же не знал о живущих на рубеже демонах, любой из которых мог явиться в самый ответственный момент и сделать сказку былью. Мне бы очень хотелось взглянуть на человека, который однажды встретил бы им самим придуманного Мессию. Для этого я был готов рискнуть своим инкогнито, честное слово.

И, наконец, в-третьих. Эти различия между Светом и Тьмой, которые должен будет стереть Мессия, обратив все во Тьму… Если он и в самом деле придет, ему нечего будет стирать. Нет никаких границ. Просто каждый, кто практикует магические искусства, обращается к тому спектру силы, который больше подходит его природе. А вот как он ей воспользуется, во благо или во зло, это уж его личное дело.

Но развенчать учение было недостаточно: это я, это мы в Страже понимали, что оно и выеденного яйца не стоит, но многие в него уверовали. А значит, у того, кто это задумал и прикрывает учением свои истинные цели, может получиться то, чего он собирается достичь.

Было и несколько пока неразрешенных вопросов. Например, каким образом сектанты узнают, что пора совершать очередной выброс силы? Возможно, они получают какие-то сообщения? Приказы? Но все это можно отследить — и операция будет предугадана, лучшие в этой области маги рубежа постоянно работают над этим, отслеживая информационный эфир Потока. В нашем же случае — никакого предвидения. Такое ощущение, что маг живет себе — поживает и вдруг за считанные секунды ему приходит в голову взять в заложники людей, находящихся в здании, мимо которого он как раз проходит. Именно считанные секунды — информация просто не успевает попасть в Поток, а операция уже начата. Линия реальности делает резкий и неожиданный поворот. Только что заставляет мага принимать такое решение? Не ментальный приказ — он тоже предсказуем, да и перехватить его можно, если постараться. Может, решение идет не откуда-то извне, а изнутри? В таком случае должен быть какой-то детонатор…

Об это слово, напомнившее мне черную снежинку в зеленоватых волокнах заклятья Клетки, и споткнулись мои мысли, когда Славу в штаб отправили срочное сообщение об очередном инциденте. Я перехватил его случайно — и тут же понял: Предтечи заявили о себе снова.

А еще я понял, что, если бы отправлявший сам был из Стражи или хотя бы знал меня, он сделал бы все, чтобы уберечь свой зов от моего перехвата.

Я был в своем кабинете и сорвался немедленно — даже не выходил из комнаты, просто рухнул в Поток и уже через минуту был на месте происшествия.

Кальт вздрогнул, когда я материализовался рядом с ним.

— Как это могло случиться? — я уже успел окинуть беглым взглядом перегороженный Стражей переулок, заметил Гина. Людей, сбежавшихся поглазеть хоть на что-нибудь, лишь бы то случилось, было много. Всех их старались держать подальше от кованых ворот, ведущих во двор большого, но приземистого двухэтажного здания за каменным забором.

В ответ на мой вопрос Кальт сокрушенно качнул головой.

— Да кто ж его знает, Рик? Это просто случилось.

— Она одна?

— Нет, с ней еще кто-то.

На этот раз их было двое. Девушка-маг и нелюдь, работавшие в паре. Девушка создала мощнейшее заклинание, удерживающее людей в здании и не пропускающих никого в него извне. Гин как раз проламывал это заклинание. Проблема заключалась в том, что заклинание больше не имело к девушке никакого отношения, она перевесила его на подручную нежить, и то стало практически непоколебимым. А сама она отправилась…

— Кальт, что это за здание?

— Ткацкая фабрика.

…А сама она ходила по этажам и убивала тех, кто попадался ей на пути.

— Кальт, ее надо остановить! Почему мы не можем прорваться внутрь?!

— Часть высвобождаемой силы каждый раз посылается на поддержку заклинания. Наши же атаки приходятся не на нее, а на ее приятеля. Его мы будем убивать еще долго.

— Вампир?

— Нет, какая-то болотная нежить, почти не восприимчивая к магии. Но дело не в этом. Его надо убить аккуратно, потому что они связаны. Ты ведь не хочешь, чтобы она тоже погибла?

— Нет.

— Вот и хорошо, — произнес Ланс Коэн. Его туфли шуршали по щебню. Вид у него был — мрачнее мертвого. — Рик, тебе лучше уйти отсюда.

— Коэн… Коэн, это было подло. По отношению к ней. Я…

— Нет. Я не даю на это разрешения.

— А я его и не спрашиваю. Только вот мои действия вы предвидите еще до того, как я сам подумаю о них, — огрызнулся я. — Почему же вы не смогли предугадать это?

Коэн долго смотрел на меня.

— А ты не знаешь?

— Нет.

— И я тоже не знаю, Рик.

Я стал понемногу отступать.

— Рик, я сказал нет.

— Коэн, сколько там человек?

— Тридцать ше… Тридцать пять. Рик, я запрещаю. Ты не должен, эти люди…

— Дело не в людях, Коэн, — я сделал еще один шаг назад. — Дело в ней. Это же мы с ней сделали. Теперь, если она их убьет, виноваты будем все мы. Но только она никогда не простит себе этого.

— Рик, стой! — воскликнул Ланс Коэн. Он вдруг понял, что я всерьез решил пойти туда, и глаза его на секунду полыхнули гневом.

— Простите… — прошептал я — и рухнул в Поток.

Подайте на меня рапорт о неподчинении старшему по званию. Через несколько часов он будет лежать у вас же на столе.

Последним, что я видел на поверхности, было лицо Кальта — все понявшего, но решившего не вмешиваться… не мешать мне.

Спасибо.

Поток был холодный и звенящий, словно сделанный из осеннего льда колокольчик. Я зашел так глубоко, как только смог, и отправился в обход здания.

Его кирпичи складывали руки, верящие в будущее. Сюда приходили люди, надеявшиеся на другую, лучшую жизнь, которая вот-вот наступит — обязательно наступит, надо только потерпеть. Многих из них сейчас уже нет на свете. Люди ушли — но стены еще долго помнили их голоса. Потом забыли и они. Потому что пришли другие люди. Во что они верят? На что наедятся? Иногда мне кажется, что в этих людях нет ничего, что способно верить и надеяться, — и поэтому они в конце концов будут счастливее всех остальных.

Я иду на огромный риск ради этих людей.

Тоже мне, к каждой бочке затычка. Там, за моей спиной, осталось три могущественных мага, а вскоре, вероятно, прибудут и остальные. А я вот иду геройствовать. Меня тошнит от самого себя, но я все равно иду. Кто-нибудь, объясните мне, почему? Почему с тех пор, как я открыл в себе силу, я стал взваливать на свои плечи все, что только попадалось под руку, — и все время говорил, что мне мало?

Я глупец, а глупцы любят геройствовать. Особенно глупцы, наделенные сверхчеловеческой силой. Даже странно, что я об этом задумался: вдруг я наконец-то решился взялся за ум? Интересно: к чему бы это? Может, к дождю?.. Ладно, хуже мне уже не будет. Нет, будет, конечно, но не сейчас.

Я никому не доверяю. Я считаю своими друзьями Кальта, Гина, Слава и Коэна. Я уважаю Изабеллу, мне нравится Тарья. Я по-своему привязан к Нику и хочу позаботиться о его судьбе. За Хельгу, Лая, Колена, Ису и даже за эту странную влюбленную парочку — Немезиса и Незис — я перегрызу глотку любому. Но никому из них я не признаюсь в том, кто я на самом деле.

И почему всегда одно и то же?

Наверное, мне всегда хотелось оставить след. Какой-нибудь прочный, хороший след в этом мире… Но ведь ходивший по воде Мессия из далекого другого мира, о котором мне когда-то рассказывал Колен, не больно-то старался оставлять на ней следы. Его следы были совсем другого рода… К тому же, он, в отличие от меня, был недопустимо, невыносимо великим человеком. Интересно, ему поверили бы, если бы он, смущаясь и путаясь в словах, сказал, что все еще способен чувствовать боль?..

Я слишком много на себя беру. Я поплачусь за это. Чувствую, знаю, что поплачусь… Но поступать как-то иначе я не могу. Не хочу. И не буду. Я готов. Что бы ни ждало меня там, впереди, — я готов.

Иногда мне кажется, что я больше не имею к себе никакого отношения. Наверное, это сила начинает сводить меня с ума… Хотя, я же никогда раньше не мыслил так безупречно, как сейчас. Не стоит, конечно, утверждать, что ты не сумасшедший. Это обычно вызывает подозрения. Не лучше ли сказать, что сегодня ты не более безумен, чем обычно? Так значит, вперед!

Из Потока я проглядел здание и заметил две красноватые точки. Одну неподвижную. Одну движущуюся. Первой будет та, что не движется.

Болотная тварь удивилась, увидев меня рядом с собой. Я только положил ей руку на горло и тихо потребовал:

— Позови сюда свою хозяйку.

— Неее — просипела она.

Как хочешь. Я найду ее сам.

Интересно, сколько заклинание продержится без нежити? В моих интересах, чтобы оно продержалось подольше.

Я застал девушку над очередной жертвой. Жертвой была средних лет женщина, ровненькая со всех сторон и в общей сложности напоминающая затянутую в ткань гусеницу. Крашеные в рыжий волосы под заколочками, апельсиновые щеки. Отвратительное зрелище. Но именно ей я сейчас спасу жизнь.

— В этом нет необходимости, — сказал я, привалившись к косяку.

Девушка обернулась — взметнулись кудряшки, выбившиеся из ее кос. Дрогнули ресницы… Ресницы, которые я целовал тысячи раз. Во взгляде глаз — этих глаз, на радужке которых я знал каждую черточку, каждое пятнышко, — читались преданность и отчаяние. В руке Милены судорожно плясала искрящаяся золотая плеть.

Она не стала спрашивать, как я проник сюда. Она вообще посчитала, что можно обойтись без выяснения отношений. Резко развернувшись, она атаковала, красиво и молниеносно. Это был целый букет заклинаний, припасенный специально для такого случая. Я увернулся из-под удара, даже не вынимая из карманов рук — но, если бы я не стал уворачиваться, эта атака размазала бы меня по стенам. Милена была настроена серьезно.

— В этом тоже нет необходимости, — сказал я.

Она отпрянула, на секунду задумалась, а потом стала понемногу соскребать с меня мою маскировку. Тишину нарушали только всхлипывания «гусеницы», ползающей где-то на полу, пока Милена не спросила:

— Рик… Это ведь ты, Рик?

Я улыбнулся ей.

— Имя мне Тьма.

И она, словно что-то вдруг вспомнив, выпрямилась, расслабилась, опустила плеть. На ее губах даже промелькнул призрак улыбки — какое облегчение, больше не надо убивать, больше не надо никого убивать… Интересно, а она сама попала к Предтечам и Коэн решил этим воспользоваться, чтобы выследить их, или это он подтолкнул ее к ним?

— Нам нужно уходить отсюда.

Милена, кривовато улыбаясь, кивнула, выпустила плеть из руки, подалась вперед — и внезапно прижалась ко мне всем телом и разрыдалась.

— Рик… Рик, это ты… Я так и знала, что это ты… Я никому… Никому про вас не говорила… про тебя… Ты… Я… Я просто верила… знала… Ты… Это с самого начала был ты!..

Я гладил ее по спине, не надеясь, впрочем, успокоить. Девушка, почти ребенок. Светлая сверхвысшей категории. Она подняла на меня залитые слезами и наполненные счастьем глаза и прошептала:

— Я с самого начала знала, что это ты. Тебе совсем не нужно было притворяться им. Ты мог быть собой… Хотя бы со мной… — она выдавила из себя улыбку — и добавила: — Господин.

И тут я понял: Милена была уверена в том, что светлого мага Рика больше не существует. Темный Мессия пришел на землю благодаря стараниям Предтечей и занял его тело. Рик мертв, да здравствует Мессия. Забавно — но да будет так. Хотя, мне жаль того светлого. Я неплохо знал его…

— Нам нужно уходить отсюда, — повторил я.

Она кивнула, отстранилась от меня, растерла по щекам слезы и всем своим видом выразила готовность следовать за мной. Куда угодно.

Я взял ее за руку и повел.

Мы вошли в Поток, но я, не рассчитав силы, погрузился слишком глубоко, и уже через несколько шагов услышал голос Милены позади себя:

— Мне… Трудно… Дышать… Здесь…

Ладно. Поднимемся повыше.

— Благодарю… Господин.

Я стиснул зубы — меня отчетливо коробило, когда она так меня называла. Но я все же стерпел. К тому же, мне ее все равно не разубедить. По крайней мере, сейчас.

Мы вышли из потока во Дворце темных магов. Почему я выбрал это место? Не знаю: может быть, оно показалось мне наименее предсказуемым или же это был прилив ностальгии.

Мы стояли за кулисами. Я отодвинул занавес и выглянул в зал. Там было темно и безлюдно, пахло пылью. Разрисованный мистическими символами пол был заставлен ровными рядами кресел, портьеры и занавес висели неподвижно. С легкой укоризной смотрели на нас прикрепленные над сценой гипсовые амурчики.

Я оглянулся на Милену. Не помню, что я хотел сказать ей, — наверное, что-нибудь успокаивающее и ободряющее. Но она меня опередила.

— Как хорошо, что ты выбрал это место! — сказала она. — Скоро здесь будут все, кто верен Тьме.

Немудрено, что я тут же забыл, что хотел сказать: сердце мое рухнуло в пропасть. Все. Теперь происходящее не имеет ко мне никакого отношения. Предтечи вот-вот соберутся здесь. Если они и в самом деле считают меня Мессией, если они и в самом деле верят в мое всемогущество, их не испугают маги из особого отряда Стражи, которые тоже, как я думаю, вскоре будут здесь. Но вот что будет потом? А потом… Да какое мне до этого дело? Я отправлюсь домой и приму душ, а после сдам Коэну все дела и исчезну с рубежа. Греться на горячем пляже. Где-нибудь в другом мире. Не поминайте лихом. Надоело.

Зал понемногу наполнялся звуками. Предтечи — темные и светлые маги, нежить и обыкновенные люди — жужжали, как растревоженный пчелиный улей, и шум все нарастал. Сосредотачиваясь, я узнавал некоторые голоса.

Я стоял за кулисами и думал, что так же, наверное, чувствует себя актер перед выходом на сцену. Его задача на этот вечер заключается в том, чтобы остаться собой, но при этом сделать все, чтобы зал поверил, что он — это кто-то другой. А зал волнуется, ждет, и пока ожидание лишь подогревает его нетерпение. Здесь очень важно выбрать правильный момент, когда напряжение в зале будет максимальным, но никто еще не устанет ждать, не потеряет интереса к тому, что грядет…

Зря вы там волнуетесь. Я не выйду на сцену. Представление не состоится.

— Господин.

— Да, Милена?

— Все верные Тьме здесь за исключением Верховных Апостолов. Они будут с минуты на минуту.

Я кивнул. Верховные Апостолы — вот они как называются, значит.

— Милена, ответь мне.

— Да, Господин?

— Как тебе удалось выбрать такое удачное время сегодня?

Она зарделась. Точно так же она краснела, когда… когда… Да будь оно все проклято!

— Сегодня утром мне дорогу перебежал черный пудель. Я поняла, что пора.

Я кивнул. Вот так — все просто. Знаки. Предтечи пользовались приметами и знаками, которые читали на свой манер и принимали за указания от меня. Кто бы ни организовал эту секту, он все рассчитал правильно: раздраженное сознание может принять за знак все, что только попадется на глаза. Хоть черного пуделя, хоть открытую дверь, хоть сломанный цветок бессмертника. Предугадать, что именно тот или иной сектант примет за знак к действию, невозможно. А если у Предтечей большая агентура, не стоит беспокоиться о том, что одна-другая неделя обойдется без происшествий.

— Господин. Пора.

Нет, Милена. Еще рано. Еще не явились апостолы. Только после того, как они явятся, послышится этот звук…

Над крышей театра что-то хлопнуло, взорвалось — и Поток окаменел. По поверхности потянулись электрические нити, воздух вокруг замерцал и наполнился магией… Рано! Слишком рано! Апостолов в зале еще нет, а от их пешек не будет никакого проку! Что же это такое, Коэн, о чем ты думаешь? Ты же…

В зале поднялись крики. Пахнуло паленым. Я рванул занавес в сторону — и понял, что на мое представление пришли не те, кого я ожидал. И пришли они не полюбоваться на игру непрофессионального актера и даже не для того, чтобы развеять по ветру прах его верных, но наивных зрителей. Они пришли убить меня.

В мятущейся, бурлящей, словно похлебка в котле, толпе, где кто-то появлялся, кто-то исчезал, ничего нельзя было различить. Кто с кем, кто против кого? Что вообще происходит?

— Стойте…

Магия заполонила зал, пространство затянуло дымом, и дым этот, плотный и тяжелый, то и дело сотрясали заклинания и разноцветные огненные вспышки.

— Стойте!..

Толпу сворачивало, скручивало и снова рвало на куски. Кто-то яростно и озлобленно вскрикнул — и в воздухе остро и явственно пахнуло кровью…

— ОСТАНОВИТЕСЬ!.. Что вы делаете?.. Вы же…

Мой голос оборвался неожиданно даже для меня — что уж говорить о тех немногих, кто обратил на него внимания. Что же касается меня самого, то сначала куда-то за спину нырнул потолок, потом пальцы ощутили скользящий между них воздух, за который никак нельзя было ухватиться. С губ, стекая по подбородку, часто-часто закапала кровь. Потом черной вспышкой перед глазами возникла боль — но она потухла так же внезапно, как и появилась, и тогда — только тогда! — я увидел его перед собой.

— Прости, Рик.

Он все сделал правильно, я бы сам сделал так: сначала нанес удар, и только потом извинился. Вряд ли бы я позволил ему навредить себе… если бы заметил его раньше.

— Прости.

Ник выпустил рукоятку кинжала, всей длинной лезвия вошедшей в мою грудную клетку. Я почувствовал, что падаю, но падаю почему-то очень медленно: пол все никак, никак не наступает, хотя пора бы… Словно сама реальность подо мной вдруг утратила свою плотность или разошлась по шву.

Я стал заваливаться на бок. Силуэт Ника качнулся и улетел в сторону, промелькнуло белое, как мел, лицо Милены, а я все падал, падал, словно тонул в темном небе, и тяжелые грозовые тучи, как волны, стремясь навстречу друг другу, сходились надо мной, и из этих туч шел сухой, кричащий, вопящий ливень. Мне вдруг стало холодно, очень холодно — захотелось забраться под одеяло и уснуть. Но вместо этого я стал проваливаться глубже, где было еще холоднее, а может быть, взлетать — я уже плохо разбирался в том, что происходит со мной и вокруг меня.

Если бы меня заранее предупредили, во что я ввязываюсь, ни за что бы не родился на этом свете, — подумал я. Только это было неправдой. Это была просто красивая мысль, пустой звук слов, не сказанных онемевшим языком. На самом деле, представься меня второй шанс, я все сделал бы точно так же. Я ни о чем не жалел… Кроме того, что не смог защитить Милену. И все же я был рад…

Я был почти счастлив, что все для меня заканчивалось. Поэтому я очень удивился, когда пришел в себя. Вот только произошло это, кажется, нескоро.

Мысли начали свое движение с мертвой точки, набирая скорость медленно и неохотно, словно после длительной зимней спячки. С трудом я открыл глаза.

На этот раз я не знал, где нахожусь. Это было что-то вроде храма или пещеры: серый камень стен, неглубокие ниши с пылающими жаровнями, высокий каменный потолок… Я опустил голову: смотреть вверх было тяжело — голова начинала кружиться, к горлу подступала тошнота. А в том положении, в котором я находился, я не мог даже вытереть рот.

Я очнулся уже прибитым к этому дурацкому кресту. Я стоял на коленях, и только шипы, загнанные в запястья, поддерживали меня в этом положении. Иначе я давно бы рухнул вниз, на каменный пол, разрисованный не менее дурацкими символами, чем пол театра темных магов. Да, именно сюда, в это углубление у основания креста, похожее на большую миску. Древняя Тьма, как хочется коснуться холодного пола…

Я почти не помню битвы. Знаю, что Предтечей смяли быстро. Знаю, что Милену никто не тронул. Меня же, по-видимому, после удара Ника накрыло таким количеством заклинаний, что я свалился сразу.

Все тело горело и ломило. Холод, мне нужен холод. А еще лучше — Поток. Но в Поток мне не дают опуститься эти штыри в моих руках. Они не обычные. Пока не знаю, что эта за магия, но она сдерживает меня. Я не могу срастить два сломанных ребра и ключицу или хотя бы временно снять боль, не могу даже подтянуть струйку крови, которая сочиться из разбитой скулы, стекает на шею, подсыхает там. Неприятно… и, пожалуй, еще немного забавно. Не, в самом деле: вдоль стен зала стоит охрана, больше похожая на почетный караул: маги и нежить с подкрашенными светлыми аурами. Треть из нежити вампиры. Как же старательно они пытаются придать выражение отвращения своим лицам, когда косятся на мою кровь…

— Это хорошо, что ты пришел в себя. Ты должен умереть в сознании, чтобы понять собственное поражение.

Раздававшийся из дальнего конца зала голос был знакомым. Покачивая бедрами под длинным ритуальным балахоном, ко мне шла госпожа Елена. Следом за ней семенил низкорослый темный маг, к груди он прижимал какую-то коробку.

— Госпожа Елена? Приятно видеть знакомые лица.

— Я стыжусь того, что когда-то пожимала тебе руку! — вся она была словно снежная королева. — Я была слепа. Но отныне я прозрела!

— И что же вы видите? Светлое будущее всего человечества?

— Я вижу лишь мразь, возомнившую себя Господом! Лукач, пора начинать.

Темный кивнул и открыл свой чемоданчик. Он достал связку свечей и, бормоча под нос какие-то считалочки, начал расставлять их вокруг креста. Это не мешало госпоже Елене продолжать:

— Ты не создашь никакого нового мира, даже мира Тьмы. Все, что ты умеешь — разрушать. Но мы не позволим тебе разрушить наш мир, уничтожить вечные истины, ради которых он существует.

— Вечных истин не бывает. Все истины относительны. Истины — это лишь временные человеческие компромиссы…

— Замолчи! — и она, выбросив руку вперед, швырнула в меня крошечным розовым шариком. О… Не думал, что мой мозг может за долю секунды разлететься по вселенной, а потом снова вжаться в черепную коробку… Больно… Очень больно!

— Братья и Сестры! Настал час пролить кровь посланника Тьмы — и спасти наше будущее! — Елена шагнула в круг и вынула из услужливо подставленного чемоданчика белоснежный ритуальный кинжал. Ах, вот, значит, для чего эта мисочка в полу. — Настал час…

Она не договорила. Она не замахивалась кинжалом, и ее рука не останавливалась надо мной в самый последний момент. Не было никаких драматических спецэффектов. Она просто замолчала, а я, приподняв голову, сквозь багровый сумрак я увидел их.

Тьма пылала. Преодолев все стены и расстояния, прорвавшись сюда через сокровенные глубины этого мира, она раскинула свои ослепительные крылья, приковав к себе взгляды всех, находившихся в подземном храме.

Это была сама Тьма, первородная, изначальная, та Тьма, из которой происходило все и в которую все возвращалось. Всемогущая Тьма, она извечно стремилась не вмешиваться, ибо любое ее вмешательство заставляло ее убивать. А она так не любила пачкать руки в крови и плоти своих детей. Своих глупых, но любимых детей, которые еще не познали своего происхождения…

Демоны были здесь все. Хельга, Лай, Колен, Иса, даже Немезис и Незис. У Лая в руке был его верный меч, Колен закинул за плечо длинную костяную косу, Немезис был вооружен секирой. Иса шел с пустыми руками, и в этих руках клубилась страшная, разрушительная сила. Руки Хельги тоже были пусты, но самая сочная, самая чистая Тьма проистекала именно от нее. Это была форма, которую приняла Тьма на какое-то время. Я смотрел на нее — смотрел на них всех — и видел не псевдочеловеческие силуэты, не тоненькие пленочки радужных аур, все еще прикрывающие рвущуюся из-под них Тьму, а саму эту сияющую Тьму. А еще я видел Колена, коса в руках которого рассекала и развеивала в прах противников, вставших на его пути сюда. Я видел, как маги и нежить, охранявшие подступы к этому пещерному храму, обращались в камень, заглянув в глаза настоящему василиску. Как они рассеивались, становились пылью под волнами даже не заклятий — чистой воли демонов. Я видел Лая — он шел против этого копошащегося множества, позволяя красивому клинку насытиться горячей кровью. Я видел злого и веселого демона Ису, упивающегося творящимся кошмаром, и красивую южанку Незис, плывущую по Потоку, как каравелла. Она не любила битв, но не могла не прийти вместе со всеми, да ей и не приходилось делать что-то особенное: она попросту высвободила свою силу, и противники, утратив рассудок, бросались друг на друга и убивали друг друга. Я видел Немезиса — он шел вообще сквозь все, что поднималось перед ним, и оно — живое и неживое — превращалась в фарш. Я видел, как они шли. И вот они пришли сюда… из-за меня? Я нужен им и они готовы драться за меня с сильнейшими магами? Что же я такое могу сделать, чего не могут они?!.

В совершенстве тишины, воцарившейся в храме, взлязгнул вдруг взметнувшийся в воздух и тут же разбившийся на тысячи осколков ритуальный кинжал. Звук прокатился по стенам, как эхо от лопнувшей струны. Звонкие осколки металла посыпались на пол.

— Отпустите его, и вы останетесь живы, — произнес Лай. Какой же у него все-таки красивый был голос. Особенно когда им говорили правильные слова.

— Дети, — ласково, даже сочувственно потянула Елена. — Вы ошиблись. Это существо — она кивнула на меня — есть порождение Тьмы. Оно пришло, чтобы разрушить наш мир. Оно пообещало вам власть и могущество, оно сделало из вас своих апостолов, но вы стали лишь рабами смерти и разрушения. Отрекитесь, отрекитесь от него, пока не стало слишком поздно!

Ах, вот о каких апостолах говорила Милена. Забавно. Спросить потом об этом Хельгу? Но потом это, наверное, уже не будет важным… Да нет, это уже не имеет никакого значения.

— Госпожа Елена, вы, как всегда, видите все наоборот, — вступилась Хельга. — Вы не понимаете, с какой силой вы столкнулись. Сейчас мы — мы, всемером, — можем стереть это место с лица земли, а если нам захочется — то и от самой земли не останется и следа. Но мы хотим ее спасти. Вы ничего не знаете, вы не верите нам, но мы на самом деле хотим спасти этот мир. Только мы сможем это сделать. Пожалуйста, отдайте нам Рика.

— Это дьявол! Сам дьявол пришел на землю! — нервно вскрикнул темный маг. — Не стану отрицать, мы, темные маги, всегда хотели истребить светлых и поработить человечество, но он! — он ткнул в меня пальцем. Мне почему-то стало смешно. — Ему не нужна власть. Суть его — Тьма, имя ему — Разрушение!

— Так, пора завязывать с этой демагогией, — выдохнула в сторону Хельга.

И демоны сбросили фальшивые ауры, скрывавшие их Тьму. Они просто уничтожили свою маскировку — и больше ничего не понадобилось.

Все в храме в этот момент смотрели на них. Не прошло и секунды, как послышались злые и беспомощные крики. Маги, роняя оружие и трепетавшие на кончиках пальцев заклинания, хватались за обожженные глаза. Только Елена, мгновенно ослепшая, не в силах опустить кровоточащих век, прошептала:

— Вы… Вы все… Тьма!

Все, что было после, скомкалось, смешалось в моей памяти. Крики магов, ярость нежити, точные, направленные действия демонов — все словно утратило яркость и реалистичность и перестало происходить именно со мной. Помню только, что Лай вдруг оказался рядом. Он сноровисто вытащил тоненькие серебряные шипы, которыми маги пришпилили меня к кресту. Потом рядом появился и Колен. Он поддерживал меня, помог остановить кровь и приглушить боль. Хельга, Немезис и Незис, по всей видимости, прикрывали нас, пока Иса создавал достаточно широкий и надежный коридор через пространство этого мира, чтобы мы могли наконец уйти отсюда. Потом Лай и Колен куда-то тащили меня под руки, Хельга бежала рядом и щебетала что-то обнадеживающее. Но как мы вынырнули из Потока, я не помню.

Следующим воспоминанием стал холод. Какое-то время назад я просил холода, в нем регенерация демонов проходит быстрее и менее болезненно — но я не имел в виду метель и лед на ресницах!

Я сидел на палубе маленькой, почти игрушечной яхты, которую болтало из стороны в сторону на штормовых волнах. Волны были черными и блестящими, как змеиная кожа. Серое небо накатывало сверху и осыпало нас мелким белым песком.

У руля стоял Иса. Изредка поглядывая на взвизгивающие под ветром паруса, на правый борт опирался Лай. Он был похож на того самого лодочника, который, если верить легендам, перевозит души умерших с одного берега реки забвения на другой.

— Ты как? — спросила Хельга. Она сидела тут же, на палубе, рядом со мной. Ее плечи прикрывал второпях наброшенный плащ, между коленей она зажимала термос.

— Держи, — она протянула мне дымящуюся чашку. — Кофе с коньяком.

— Скорее коньяк с кофе. Спасибо. Куда мы теперь, Тьма?

— В место, которого нет. Маленький секрет нашего мира. Авалон.

— Там госпожа Елена не достанет нас? — я усмехнулся.

Она улыбнулась.

— Нас там никто не достанет. Пей.

Я кивнул и сделал большой глоток. Кофе приятно окатил внутренности зудящим теплом. Метель слепила, но даже через ее марево в волнах можно было различить кусочки льдин. А впереди нас, над взбунтовавшейся гладью воды, разворачивалась огромная черная воронка, куда и втягивало ветер.

— Здесь холодно.

— А так? — Хельга почти с головой укрыла меня одеялом. А на досуге она достает кроликов из шляпы…

— Спасибо.

Я сделал еще пару глотков, прислонился к Хельге. Она сидела на палубе, строгая, спокойная и незыблемая, как ось, на которой держатся все миры. Согреваясь, я засыпал и думал о том, что привычный порядок этого мира разрушается. Все в нем смешалось, все размылось и рассеялось, ни одно понятие не обозначает ничего прежнего. Даже маги — те из них, что достигли должного уровня и понимают, что граница между Светом и Тьмой условна, что дело даже не в том, к каким методам ты прибегаешь в своей работе, а в том, какую ты преследуешь цель… Даже они потеряли свой ориентир. Эти сектанты, Предтечи, подняли противостояние Света и Тьмы на новый уровень. Теперь это конфликт не оттенков, в которые окрашивается аура посвященных задолго до рождения, теперь это конфликт истин, которые исповедуют эти посвященные. Неважно, темный ты от рождения или светлый — важно то, во что ты веришь. Значит, есть основания полагать, что отныне противостояние магов обретет более жестокий и беспощадный характер. Впрочем, о чем это я? Это все это весь уже случилось… Это началось…

Вот именно, началось — я явственно понял это прежде, чем снова забыться. Только вот не успел подумать о том, что все-таки это такое. Впрочем, вскоре Хельга наконец-то объяснила мне все.

Глава 11 Авалон

Когда я проснулся, уже не было ни снега, ни ледяного моря, ни страшной черной воронки, втягивающей нас в себя. Мое тело проминало нежную перину, мягкий солнечный свет приглушал полупрозрачный розоватый тюль.

Я пошевелился — сначала аккуратно, стараясь не тревожить переломанные кости — потом более уверенно. Боли не было. Я потянулся и разве только что не заурчал от удовольствия.

— Как мало нужно человеку для счастья! Иногда аж жутко становится.

Хельга полулежала на кушетке в углу комнаты, прикрыв колени наполовину сползшим на пол пледом и книгой, развернутой переплетом вверх. Комната, в которой мы находились, походила на спальню в какой-нибудь недорогой, но хорошей гостинице.

— Где мы?

— Это остров, он называется Авалон. Здесь живут только маги.

— Почему я никогда раньше не слышал о нем?

— Потому что его не существует. Еще не заметил? От всего остального мира это место отрезано отсутствием поверхности. Здесь есть только Поток.

Я кивнул: я заметил это, как только она сказала. Пространство едва заметно забилось, колебалось, плыло. Мы находились не на большой глубине, но все же в Потоке. Подняться из него не получалось. Я поначалу списывал это на то, что не достаточно восстановил свои силы. А оказывалось, что поверхности здесь нет — всплывать некуда.

— Географически этот остров находится на северном полюсе, — продолжила Хельга. — Он мог бы уместиться в точку, он не более игольного кончика. Согласись, побывать на кончике иглы не так-то легко.

— Если только ты не ангел… А это место всегда было на земле?

— Отнюдь. Когда земля появилась, его на ней не было. Но земля, видишь ли, имеет свойство вращаться. Вращение действует на магнитные поля, центробежные силы растаскивают поверхность, и обнажается Поток. Появляется место, не имеющее поверхности. Потом это место находит маг, пожелавший удалиться от мира, а потом находятся те, которые не прочь ознакомиться с его тайнами. Так рождается Авалон. Сначала это крепость, потом город. Теперь это целый остров. Возможно, скоро он станет чем-то большим: размеры точки ведь не ограничены. А еще здесь нет времени. Вообще нет, представляешь? Интересное место, правда?

— Интересное, — согласился я. — И зачем мы здесь?

На этот раз Хельга ответила не сразу. Поводила пальчиком по обложке книги…

— Рик, мне очень многое нужно рассказать тебе. Это долгий и тяжелый разговор… Если кто не понял, я просто прошу тебя вылезти из постели. Давай, давай, и в душ сходи. Я подожду тебя.

Водные процедуры? Что ж, неплохая идея…

В крошечном коридоре перед душевой меня ждало полотенце и свежая одежда. Но, открыв дверь и шагнув было за порог, я отпрянул назад: никакой душевой за дверью не было. Была панорама города, открывающаяся с высоты птичьего полета… Мимо меня на расстоянии нескольких шагов как раз пролетела птица. А в пустоте безмятежно висел маленький коврик, лавочка, кувшин и другие банные принадлежности.

Не сразу я понял, что комната на самом деле есть — просто она сделана из стекла.

С опаской я шагнул на почти не видимый пол. Он не был скользким, но высота, обрушивающаяся под ногами, заставляла колени дрожать. Шею холодили капли выступившего на коже пота. Снова пролетела птица — на этот раз подо мной.

Прошло несколько минут, прежде чем я обвыкся в этой стеклянной душевой. Я оглядел здание, тянущееся справа и слева и словно заворачивающееся назад, как будто бы оно было круглым и имело очень большой диаметр, и заметил на стенах каменные выступы в форме башенок, внутри которых место было ровно на одну комнатку. Я понял, что мы и в самом деле находимся в гостинице — да, странной, но все-таки гостинице — и это такие же душевые, как та, в которой стоял я. Значит, и моя кабинка снаружи выглядит каменной башенкой? Будем надеяться, а то ведь там, внизу, люди — обитальцы этого города. Какими же маленькими они отсюда кажутся — словно фарфоровые куколки…

Город, панорама которого открывалась передо мной, был каменным. Дома из крупно рубленного, грубо отесанного коричного камня часто имели белый штукатуренный второй этаж, черепица была красных оттенков. Застроен город был плотно, но как-то уютно: двухэтажные домики, прижимаясь друг к другу, сбегали с небольших холмов и взбирались по ним. Виднелись стройные силуэты колоколен, лохматые загривки соборов с обильно украшенными крышами, иголочки башен, зеленые озера садов. Настоящих озер не было, но шелковой серо-синей лентой извивалась неширокая река, а далеко-далеко, за едва различимой в дымке городской стеной, лежало море — пласт сизо-искрящегося тумана, поднимающегося в небо и растворяющегося в нем. Солнца в бледно-голубом небе видно не было, но откуда-то струился едва уловимый золотистый свет, не обостряющий контуры города и не порождающий теней.

Пока я отсутствовал, Хельга прибралась в комнате, расшторила окна, впустила внутрь немного этого странного, неживого, но и не мертвого света. Стол, стоящий посреди комнаты, был накрыт к завтраку на двоих. Центром сервировки была корзина с большими ярко-красными яблоками.

Когда я вошел, Хельга обернулась.

— Очень красиво, — опередил я ее вопрос. — Хотя и немного странно.

Она кивнула.

— Знаю. Тут еще и не такие странности бывают. Это же Авалон.

— Здесь правда живут только маги?

— Правда. Но здесь очень трудно увидеть кого-то из них. Город большой, но настоящее население его едва достигает трех сотен.

— Настоящее? В смысле? Я видел людей…

— Это фантомы.

Маги, покинувшие мир, стараются создать вокруг себя его подобие? Как это мило.

— Не уверен, что хотел бы жить здесь.

— Поначалу так почти все говорят. Но, Рик, обстоятельства бывают разные. Представь, если бы тебе угрожала смертная казнь, лишение могущества или просто старость… Это не такое уж и плохое место. Нет поверхности — нет привычных законов. Ты не стареешь, ты ешь и спишь, только если тебе этого хочется — а можешь не есть и не спать. Ты можешь общаться с другими магами, живущими здесь, или творить фантомов и проводить время с ними. Здесь много фантомов, которые больше похожи на людей, чем сами люди: у них самодостаточная программа поведения, в которую включается фактор, создающий иллюзию, будто бы у фантома есть характер. Здесь даже рождаются дети. Как правило, они маги, так что на Авалоне есть и небольшое количество коренных жителей, они считают наш мир чем-то вроде мифа или сказки. Бывает и так, что здесь рождаются и обычные дети. Но выжить здесь может только существо, наделенное магическим даром, поэтому в таких случаях кому-то приходиться выбираться во внешний мир и пристраивать ребенка там.

— Постой, так отсюда все-таки можно выбраться?

— Можно. Но лучше сюда не попадать.

— А как же мы?

— А разве мы люди, чтобы беспокоиться об этом? Рик, сколько ты уже живешь с нами, а до сих пор не привык… На вот, попробуй лучше вот эту зеленую штуку. Не помню, как она называется, но очень вкусная…

Я молча кивнул, и мы принялись за завтрак. Когда мы закончили, явился фантом молоденького слуги в красной ливрее. Он убрал со стола, подал кофе со сладостями и откланялся, предварительно осведомившись, не нужно ли нам чего-нибудь еще.

— Это единственная гостиница в городе, где бывают клиенты, — пояснила Хельга. Она откинулась на спинку стула с мягкой обивкой и, не выпуская из руки белоснежную чашку с чернейшим кофе, говорила, глядя мимо меня в большое окно. — Когда-то очень давно я попросила одного своего друга открыть ее специально для тех, кому нужно спрятаться, но не навсегда, а только на время. И для нас самих, конечно же.

— А мы здесь надолго?

— Не знаю. Как получится.

— Только мы с тобой? Вдвоем?

— Нет. Этажом ниже Иса. Остальные там, за чертой. Там сейчас тяжелое время. На земле сейчас вообще не тихо.

Я кивнул. Мне вспомнилась карта в нашей гостиной, которую мы с Коленом часто рассматривали в последнее время. Светящиеся точки, обозначающие странное и немотивированное применение магии, покрывали их почти полностью.

— Мы не будем вмешиваться?

— Ты хотел бы усмирить магов? Их поведение — всего лишь последствие, одно из немногих видимых последствий.

— Последствий чего? Договаривай, Хельга.

— Последствий того, что мир разрушается, — по моей просьбе договорила она и поправилась: — Рассеивается. Вытесняется из системы Вселенной кое-чем иным.

Такой сюжет обязательно появляется в последнем томе какой-нибудь фантастической саги. Я давно не брал в руки подобных книг, но я еще помню те, что прочитал когда-то… Древняя Тьма, как давно это было.

— Я расскажу тебе кое-что, Рик, — начала она и, отставив чашку, продолжила: — Ни один мир не вечен. Миры как люди: рождаются и умирают. Но, если ты знаешь людей, у каждого из них есть малейший, микроскопический шанс обмануть свою судьбу и выйти на новый уровень существования. Живое доказательство этому — ты. Единственный человек этого мира, ставший демоном. А еще — твой друг, Кир. Ныне молодой талантливый дьявол в преисподней. Но вы только исключения, подтверждающие закон: люди и миры погибают. В этом нет ничего страшного, это нормальный ход развития Вселенной. Мы, Отступники, видели, как рассеиваются миры, но нам не было жаль их. Мы могли бы попробовать спасти их, но мы не шевельнули и пальцем, их гибель казалась нам чем-то само собой разумеющимся. Вся Вселенная казалась нам справедливой. Так было, пока очередь не дошла до нашего, родного мира. Мы решили рискнуть и на примере одного мира скорректировать ход истории мироздания.

Она сделала небольшую паузу. Потом, не отводя взгляд от окна, стала говорить дальше.

— Наш мир должен был исчезнуть приблизительно тысячу лет назад. Исчезновение мира — долгий процесс, длиться он может миллионы лет. Но человеческая цивилизация исчезнет быстро, в течение нескольких столетий. А люди, Рик, — она вдруг невесело усмехнулась, — люди — это ведь и есть мир. Не глыбы гор, не океаны, не леса. Все это пустынно, бессмысленно без людей, даже если они это калечат и уничтожают. Мир без людей жив, но не одухотворен, он пуст и скучен, вот в чем все дело. Когда мы странствовали по мирам, мы часто попадали в такие: людей там или еще нет, или уже нет, их божества в забвении, их духи спят. В этих мирах что-то происходит — но никто этого не видит, никого это не восхищает, не пугает, не тревожит… Миры без людей прекрасны, Рик. Но жить в них не хочется.

Она ненадолго задумалась. Затем заговорила снова.

— Чтобы остановить разрушение мира, миллионы человеческих судеб пришлось изменить, сотни тысяч — оборвать без заметной причины. В эти жернова попали и маги, и обычные люди. Но мир был спасен, он выскользнул за рамки предписанной ему судьбы, он освободился от нее. Он получил шанс развиваться дальше. Но я не зря сказала, что миры — как люди. Кто бы мог подумать, что у нашего мира, изменившего свою судьбу, появится двойник. Ты же помнишь свою Лучшую Половину, Рик? Вот, что-то вроде этого появилось и у нашего мира. Если бы мы заметили этот антимир раньше, то приняли бы какие-то меры. Теперь мы ничего сделать не можем.

— А в чем состоит проблема?

Она наконец-то взглянула на меня.

— В том, что антимир, извиняюсь за выражение, подрос. Он практически ничем не отличается от нашего мира, но он… другой. Как зеркальное отражение, внешне он очень похож на оригинал, но внутренне он может быть хуже или лучше — и не может быть таким же. Он не настоящий. Он порождение Космического Потока. И у него есть характер: появившись, он требует место, чтобы жить. А так как места для него во Вселенной не предполагалось, он решил потеснить наш мир. Знаешь, если отражение поменяется местами с оригиналом, оно станет оригиналом. А то, чему выпадет роль отныне играть отражение, обречено — оригиналу ведь ничего не стоит отойти от зеркала… Какое-то время нам казалось, что мы выстоим. Мы, Отступники, обладаем великой силой. Но мы только семена между двумя жерновами — между двумя мирами, борющимися за одну-единственную настоящность, за одно-единственное место во Вселенной. И, знаешь ли, оригинал эту битву двойнику проигрывает. Та отвратительная история на рубеже, в которую тебя угораздило ввязаться — знаешь, чья это была затея? Того, у кого мы сейчас в гостях. Правителя Авалона. Он пытался собрать энергию, чтобы в решающий момент, когда антимир заместит собой нашу реальность, перекочевать вместе со своим городом-островом туда.

— А что собираешься делать ты?

Хельга пожала плечами.

— Во Вселенной много миров. Можно поселиться в любом из них.

Она замолчала — и молчала долго, до тех пор, пока я не спросил:

— Тьма, что ты хочешь, чтобы я сделал?

Она посмотрела на меня в упор, словно ждала этого вопроса и была рада, что я наконец-то отважился его задать.

— Разрушь антимир, — ответила она, не раздумывая.

Я не удержался от глупого книжного движения — вскочил, начал расхаживать по комнате. Я чеканил слова, как шаги:

— Значит, Елена была права. Когда сказала, что я никогда ничего не создам. Что мне не нужна ни власть, ни поклонение всего человечества. Я предназначен только для одного — разрушение. Да?

Хельга рассмеялась.

— Ты что, и вправду возомнил себя Темным Мессией? Это же была просто выдумка!

— Это не имеет значения! Не важно, кем меня сочла Елена! Важно, кто я на самом деле! Она угадала? Она угадала, Хельга? Да?

Она опустила голову. Любой другой на моем месте решил бы, что Хельга сейчас расплачется. Но не я. Не верь демону плачущему, я давно уяснил себе это — и еще кое-что. Не верь демону никакому. Никогда.

— Ты для этого создала меня, Тьма. Ты все знала наперед. Ты всегда хотела, чтобы я был похожим на вас. Таким же, как вы.

И тут Хельга взорвалась.

— Да что ты понимаешь? Я бы отдала все, что угодно, чтобы ты не стал таким же, как мы! Но у меня нет ничего по-настоящему стоящего, чем можно было бы заплатить такую высокую цену. Все наше могущество, вся наша сила — они бесполезны, потому что в нас уже не осталось желания пользоваться ими. Мы равнодушны, и это ужасно, Рик. Мы равнодушны, и именно поэтому мы не можем спасти наш мир. Нам — все равно. Мы всегда можем уйти в любой другой мирок, предоставив этот его собственной, вполне заслуженной участи. Мы не любим его, он не дорог нам. Но позаботиться о нем — это что-то вроде старого долга, который мы выплачиваем всю свою жизнь. Да, сами мы не можем спасти этого мирка — мы не хотим. Прости, я надеялась, ты захочешь сделать это.

Мне оставалось только покачать головой.

— Хельга… Но ты же с самого начала знала, что я соглашусь. Ты все знала наперед!

Она злобно улыбнулась.

— Я не знала, Рик. Хочешь, я расскажу тебе, как все было в тот вечер, когда мы первый раз встретились? Я поняла, что никто из нас, Отступников, не в силах спасти наш мир, ибо обретенные нами сила и знание — это еще не все, это даже не половина необходимого. Для такого поступка нужно нечто гораздо большее: сострадание. Человеческое сострадание к человеческому миру, к человеческим жизням и судьбам. И тогда я просто вышла на перекресток и сказала себе, что сделаю демона из любого, кого увижу первым.

Мир спасет тот, кто первым подвернется Хельге под руку, — с усмешкой подумал я. Хельга между тем продолжала:

— Дело не в твоей натуре, Рик. Дело в том, что это твой родной мир, он принадлежит тебе, как и любому другому человеку, он твой по праву рождения, и тебе не все равно, что станет с ним. Я дала тебе возможность приручить этот мир, я только дала тебе силу ответить за него, когда придет его час. Все остальное зависит от тебя.

До меня наконец-то дошло, что она хотела сказать этим словами.

— Так, значит, на моем месте мог оказаться кто угодно? Любой другой человек?

— Да.

Ну вот и стали прахом все мои воздушные замки. Потаенное желание каждого человека: чем-то отличаться от других, быть уникальным, неповторимым. Именно оно заставляет двигаться вперед, постоянно кому-то что-то доказывать, менять самого себя в ту или иную сторону, чтобы в конце концов стать чем-то, чего никогда не было раньше и никогда не будет потом. Мне почти удалось поверить, что такое возможно.

— Хельга…

— Прости. Когда-то я думала, что мне подойдет Колен. Он видел, как погибает его родной мир. Я думала, он должен всем сердцем желать предотвратить конец еще одного, пусть и чужого мира. Но пока он боролся за свое собственное существование, он стал слишком похожим на нас. Ему тоже все равно. Никогда — слышишь меня? Заклинаю тебя: если выберешься живым из этой истории, никогда не теряй сострадания. Не только к тем, кто не может постоять за себя, но и к тем, кто в тысячи раз превосходит силой тебя самого. Это главное, это именно то, что делает тебя человеком и направляет все твои поступки, даже когда ты не хочешь этого. Никогда.

— Постой. Ты сказала, если выберусь живым? Так есть альтернативы?

Хельга виновато улыбнулась.

— Прости. Но то, что ты останешься жив, очень маловероятно.

Я кивнул.

— Мне надо подумать. Я… Я пойду прогуляюсь.

— Хорошо. Иди.

Стараясь не смотреть на Хельгу, я вышел в коридор гостиницы, спустился вниз по широкой лестнице, застланной красным ковром. Мы находились где-то очень высоко — но до первого этажа каким-то образом оказался всего один лестничный пролет. Швейцар в холле поспешил на свое место, чтобы открыть передо мной двери, но я только махнул ему рукой — не надо, я сам… А что сам? Я не знал. Переступив порог странной гостиницы, я вышел в Авалон.

Спустившись с каменного крыльца, я оглянулся. Здание было двухэтажным и совсем небольшим, но так оно выглядело только на этой глубине Потока. А заглянув глубже, я увидел огромную башню с выступами-башенками на плавно закругляющемся фасаде. Решив, что такую громадину я увижу откуда угодно, я отправился гулять по городу, не боясь заблудиться.

Город был странный. На вид, нет, на ощупь он создавал ощущение чего-то очень знакомого, какого-то очень родного места — но я никак, никак не мог узнать его… Пока не понял, что я в этом месте никогда не был. Это были не мои ощущения. Это были ощущения магов, которыми они наделили целый город, целый остров — чтобы иметь возможность жить здесь.

Поток — это основа мира, основа всех миров. Но, давая им жизненную силу, сам он жизнью не обладает — так, существа, обитающие в нем, даже называются нежитью. А настоящей жизни не существует вне поверхности — тоненькой и хрупкой радужной пленочки, которая и представляет собой то, что мы называем миром.

Если бы я родился здесь и прожил всю свою жизнь, я никогда бы не подумал, что где-то существует мир более настоящий, чем этот. Мимо меня на старенькой коляске, запряженной каурой лошадкой, проехал мороженщик со звонким колокольчиком. По другой стороне улицы ему навстречу шел какой-то человек в непривычном, «заморском» костюме. На перекрестке крутился мальчишка с газетами и табаком. Около витрины модной лавочки остановились две девушки с невесомыми кружевными зонтиками в руках. Хлопнула дверь пекарни — и на улицу вывалился кусок аппетитнейшего хлебного запаха. Во дворике перед небольшим особняком играли дети: мальчишки и девчонки, размахивая палками и выкрикивая какие-то «волшебные» слова, атаковали карусель, представляющую собой, наверное, какое-то ужасное чудовище, угрожающее всей жизни на земле… Простите: всей жизни в Авалоне. Среди детей только один был настоящим: мальчишка лет шести в бутафорском плаще и взрослой поношенной шляпе. С балкона особняка за ними наблюдала немолодая женщина-маг. Как давно она покинула мир живых? Лет десять назад? Пятнадцать? Сколько вообще нужно лет, чтобы привыкнуть жить здесь? Может, не так уж и много?.. Может, для этого будет недостаточно и целой вечности?.. Женщина наблюдала за игрой детей. Меня она не заметила.

Продолжив прогулку, незаметно для самого себя я вышел на каменный мост. Он был небольшой, но круто выгибал над рекой свою мощеную спину. Я вскарабкался на его середину, остановился, а потом и вовсе оперся о балюстраду. Глядя на отделанные камнем, ухоженные набережные, я, кажется, о чем-то думал, но никак не мог понять, о чем. Мои мысли ускользали от меня самого. И длилось это довольно долго — а может быть, меньше минуты. Хельга сказала правду: времени здесь не было. Это ощущалось.

— Ты не заблудился? — послышался вдруг знакомый голос у самого плеча. Я обернулся и увидел Ису. Он стоял рядом со мной и со смаком жевал большое алое яблоко.

— Не сердись на Хельгу. Ей на самом деле жалко мир, в котором она выросла.

— А тебе?

— Мне… Как тебе сказать… Мне все равно. Миров во Вселенной — вечности не хватит повидать каждый.

— Хельга сказала, что ей тоже все равно.

— Это немного не так. Она… Знаешь, во все времена и во всех мирах встречались люди, которые гордились своим аскетическим образом жизни. Они истязали себя, сутками молились, питались одним хлебом и водой, спали на голом полу — но гордились этим. Другие раздавали все свое состояние нищим — и тоже гордились этим. Третьи отказывались от плотских удовольствий, чтобы гордиться… Все эти люди после смерти попадали в ад. Многие из них не понимали, за что, и возмущались. Они полагали, что, прожив праведную жизнь и совершив столько правильных поступков, они гарантированно получат место в раю. Почти никто из них не понимал, что все, что они делали, они делали только из желания быть лучше других, уже при жизни считать себя святыми. Только единицы осознавали свой грех — гордыню — и раскаивались в этом. Но гордыня поистине страшный грех. Осознать его — еще не значит избавиться от него. Как это сделать, не может подсказать никто. Даже с чисто психологической стороны человеку сложнее всего коренным образом изменить взгляд на самого себя… Так вот, Хельга — она как человек, уличивший себя в гордыне. Даже если она на самом деле что-то чувствует, ей очень трудно доказать себе, что это чувство от чистого сердца, а не из самолюбия. Она не верит сама себе, и поэтому не может ничего сделать. Понимаешь?

— Иса… Кто ты?

Он улыбнулся своей фирменной, беспечной, бесшабашной улыбкой. От нее на глаза наворачивались слезы.

— Я всего лишь демон, который еще ничего не понял, Рик.

— Демон, который понимает больше, чем я. Скажи мне, как вернуться в наш мир? Как спасти его?

Иса переменился в лице.

— Ты что, действительно хочешь это сделать?

Я почувствовал, что улыбаюсь.

— А почему бы и нет?

Иса усмехнулся — совсем не как Хельга, а как-то не зло, задорно.

— Действительно — почему бы и нет?.. А Хельге ты не хочешь сказать об этом?

— Нет. Если у меня все получится, она ведь и так узнает. А если нет… Значит, нет.

— Хорошо, — Иса кивнул и запустил огрызок в красивый полет над водой. — Как уничтожить антимир, я не знаю. Если ты и вправду решил это сделать, тебе придется встретиться с тем, кто знает.

— А кто знает?

— Ее зовут Кристина. Думаю, ты слышал ее имя. Это сводная сестра Хельги. Когда-то она отправилась с нами в наше путешествие. Но когда мы приняли решение возвращаться, Кристина отправилась дальше. С тех пор никто из нас не видел ее, но все мы знаем: она есть и с ней можно встретиться. Если позвать, она придет. Но жить с нами в нашем мире она не может.

— Почему?

— Да кто ж знает! Возможно, она прикоснулась к таким тайнам Вселенной, от которых у нас у всех съехала бы крыша. А ей — ничего.

— Хорошо. Я попробую найти Кристину. Что я должен делать потом?

— Доверься ей. Ее знание и твое желание все сделают за вас. А потом… Ну, а потом мы снова встретимся и ты нам все расскажешь.

Я почувствовал, что к горлу подкатывает противный вязкий комок.

— Ты веришь, что мы еще встретимся?

Иса ухмыльнулся.

— После всех сил, которые мы вложили в твою подготовку? Разумеется!

— Иса… Спасибо за все.

— Удачи, Рик.

— Спасибо.

И мы крепко пожали дуг другу руки. Не прощаясь, разошлись прямо на мосту: он в одну сторону, я в другую. Не знаю, куда пришел Иса. Я отправился искать Кристину, и мост вывел меня не на очередную декорацию Авалона, а в крошечный и отлично знакомый мне переулок, который в свою очередь выходил на центральный проспект города, в котором я родился и жил — центра рубежа, служить спокойствию и благополучию которого я так старался ради своего собственного спокойствия и благополучия. И я уже почувствовал, как от счастья начинает щемить сердце и кружится голова, как понял, что ошибся.

Это был тот же проспект того же города на том же рубеже. Только мир был не тот.

Город зыбился. Дома вдоль проспекта были как будто бы задернуты радужным маревом. Они трепетали, то обретая четкость очертаний, то вновь теряя ее, и раскачивались под порывами ветра. Я узнавал киоски и афишные тумбы, лавочки на остановках и маленькие магазинчики. На улице виднелись экипажи, по оживленным тротуарам сновали люди… Вот только никто из них не замечал меня. Я для этого мира был слишком настоящий. Меня же окружали радужные призраки, неожиданно резко приближающиеся, так, что в уши впивались обрывки ничего не значащих фраз, и столь же неожиданно исчезающие. Я махал перед лицами этих призраков, пропускал их сквозь пальцы — никакого результата. Кем они были, обыкновенными людьми или магами, не имело значения. Они не видели меня. Проносились мимо, оставляя на коже ощущение влажного воздуха. Здесь был разгар лета: деревья шелестели густой зеленой листвой, но было не понятно, как может шелестеть то, что не зацепляет тебя за волосы, когда ты проходишь прямо сквозь ветки.

Я шел знакомыми с детских лет улицами, и они то казались реальными до невозможности, то снова таяли, мерцали и исчезали. Запахи и звуки перемешивались, часто один нельзя было отличить от другого. А я все шел, не боясь заблудиться в этой зыби, но и не рассчитывая в ней найти то, что когда-то потерял.

Свое будущее. То самое, которое предназначалось мне при рождении. Каким бы оно ни было, оно было моим. То, что я создал взамен этому, — лишь попытка сделать свою жизнь более-менее выносимой.

Я вышел на набережную. На блестящую ребристость канала падали длинные тени деревьев, они извивались, плясали, агонизировали, появляясь и пропадая вновь вместе с деревьями. Мне нравилось идти — просто идти по берегу, чувствуя фатальность маршрута. Но даль набережной пропадала в хищном зеленоватом мареве. И тогда я обернулся и пошел в другую сторону.

Я совсем забыл о том, что должен сделать. Какое-то болезненное ощущение накатило на меня. Откровение Хельги, оправдание Исы, собственные мысли — все это слилось в одно целое, нерасчленимое и непознаваемое моим жалким интеллектом. Очень хотелось найти в этом призрачном мире хоть кого-нибудь настоящего и спросить его, как и почему это случилось. Он, конечно, выдаст мне свою версию, но, в отличие от версии Отступников, я смогу ее понять и принять, даже ели она будет ошибочной.

Потому что она будет создана человеческим сознанием. Я — все еще человек. Я мыслю как человек. Как человек я чувствую. Несмотря на то, что мои когти, трижды превышающие длину пальцев, могут резать металл, как масло. Несмотря на то, что я могу убивать одной мыслью, а о том, что я могу натворить при помощи слов, я даже думать боюсь. Несмотря на то, что я Темный Мессия, разрушитель миров или как там меня назвала Елена… Несмотря на все это я всего лишь человек.

Хельга зря беспокоилась. Я никогда не стану таким, как Отступники. Я не смогу повторить даже путь Колена. Вот только…

Я не сразу понял, что девушка за столиком уличного кафе смотрит на меня. Стройная, загорелая, в коротком желтом платье с темно-зеленым поясом и кружевом вдоль подола, она сидела, заложив ногу на ногу. На ногах у нее были босоножки из грубовато выделанной коричневой кожи, ремешки перекрещивались на голенях. Девушка покручивала в пальцах платиновую прядь волос — и казалась в этом зыблющемся, мерцающем и метущемся мире эталоном статичности. Чертами лица она напоминала Хельгу, и она — а лучше сказать, они обе — смотрели на меня. Они обе ждали, кода я пойму это. Я понял и спросил:

— Кристина?

Она кивнула. Надо же, мне даже не пришлось ее искать. Может быть, она сама проложила мой путь из Авалона прямо сюда, в сердце этого еще не существующего, но так страстно желающего существовать мира? Значит, она все знает?

— Я тебя тут уже давно жду. Присаживайся. Я заказала апельсиновый сок.

Она протянула руку через стол, и я, садясь, пожал ее.

Ее прикосновения тоже напоминали прикосновения Хельги.

— Я сильно задержался?

— Вообще-то, это не существенно. Важно, что ты пришел. Как тебя зовут?

— Рик.

В этот момент подошла официантка, поставила перед Кристиной чистый фужер и кувшинчик с густым соком.

— Свежевыжатый, — довольно заметила Кристина, проведя пальчиком по выпуклому боку. Мерцающее стекло стало обыкновенным, прозрачным, да и не только заказ Кристины наливался реальностью. Столик, за которым мы сидели, наши стулья, даже зонтик над нами — все впитывало ощущение реальности, которое излучали мы. Я машинально взял в руку одну из салфеток — теплая шершавая ткань. Все как настоящее. Да, именно — настоящее, реконструирующееся вокруг нас. Но дальше небольшого ореола оно не распространялось. Парочка влюбленных за соседним столиком была уже полупрозрачная — они принадлежали другому, еще только становящемуся миру.

— Как дела у Хельги? — спросила Кристина и закусила полосатую соломинку.

— Она вспоминает тебя.

— Я как-нибудь загляну к ней. Когда ее мир будет более устойчив. Или когда она назначит встречу где-нибудь еще.

— Кристина.

— Да?

— Раз уж мы никуда не торопимся. Расскажи мне об Отступниках.

— Что именно ты хотел бы знать?

— Кто они.

Она рассмеялась.

— Они Тьма.

— Хорошо. Расскажи мне, что такое Тьма. Ты же знаешь ее другой, не так ли?

Она кивнула.

— Тьма — это сокрытие. Она всегда внутри, даже если снаружи полно солнца. Она как разум другого человека: с точки зрения логики доказать его существование невозможно. Ни один ученый, ни один мыслитель, никто не может доказать. Все только предполагают.

— Что?

— Что Тьма бывает.

Какое-то время она не уделяла внимания ничему, кроме фужера с соком. Потом она заговорила снова.

— Тьма — это чужая душа. Свободная душа, такая, какие есть у нас с тобой. Сейчас я разговариваю с тобой, но я не знаю, что у тебя на уме и что ты хочешь совершить. А ты не знаешь, о чем думаю я. Это и есть Тьма. Все мы по-своему Тьма… Сегодня ночью была Тьма. Дождь, ветер ни с того ни с сего. Смотри, сколько веток наломало. А ведь ни в одном прогнозе не говорилось, что сегодня ночью будет буря. Все потому, что буря свободна случаться тогда, когда ей заблагорассудится. Это тоже Тьма.

— А свет? Кристина, когда Отступники решили вернуться на землю, ты ведь продолжила путь? Неужели нигде в нашей Вселенной ты не нашла света? Я видел ангелов, я знаю нескольких из них, они светлые, но они… Как бы это сказать… Они не настолько светлые, насколько темные мы. Скажи, есть где-нибудь такой же Свет, как наша Тьма?

Она удивленно приподняла тоненькие бровки.

— Ты видел ангелов? Надо же… Повезло тебе! — она сделала пару глотков. — А насчет твоего вопроса… Насчет Света… Нет никакого Света. И никогда не было. Есть только наименьшее количество Тьмы. Тьма — только она одна и есть. Просто Тьма у каждого своя. Некоторым их Тьма кажется похожей на свет и они называют ее светом, пытаясь тем самым противопоставить ее Тьме всех остальных. То, что ты называешь Светом, — то, что мы все хотели бы назвать Светом, — это другая форма Тьмы. Но все это в конечном итоге только слова. Тьма ничуть не меняется оттого, что кто-то называет ее иначе… — она аккуратно собрала последние капельки сока со дна фужера, поставила его на стол. — Ну что, посидели — и пойдем? У нас сегодня по плану еще, кажется, спасение твоего мира?

Мы шли к Перекрестку Наваждений. Можно было бы прокатиться на конке или нанять экипаж, но в прогулке по становящему миру было что-то сокровенное, то, что принадлежало только нам двоим и не могло принадлежать никому более.

Кристина была очень красивой девушкой. Ее сходство с сестрой не могло бы укрыться и от глаз слепого, но в Кристине были смягчены черты лица и фигуры, манера говорить и жесты — именно поэтому она была очень красивой. Никаких крайностей, столь присущих Хельге, никаких порывов и попыток перехитрить весь мир и саму себя. Кристина представляла собой нечто цельное, воплощение грации и изящества. Она не чувствовала необходимости казаться кем-то, она всегда была только собой — до такой степени, что не обращала на это внимания…

И что-то во мне сжималось, когда я украдкой поглядывал в ее сторону. Пока мы шли до Перекрестка, я успел понять это, перепроверить и понять еще раз, глубже и болезненнее. Принцесса из детских сказок, девушка мечты, давно ставшей пыльным прошлым, — вот какой ты должна была быть. Не Хельга, манящая к себе под летящим с небес снегом, искушающая возможностью раз и навсегда изменить свою жизнь, обещающая фантастические приключения и безграничное могущество. Не Хельга, Химера, иллюзионистка, фокусница. Ты. Зачаровывающая взгляд, прекрасная, недостижимая — и такая близкая! Ты.

— Мы идем домой?

— Если мы будем там в момент коррекции действительности, у тебя есть шанс остаться в живых. Ты что-то имеешь против?

— Нет. Идем.

Древняя Тьма… Господи, почему я встретил тебя. Я же почти заставил себя забыть то, чего никогда не было. То, что никогда не могло случиться. Почему.

— Это место нам подойдет.

Впереди меня Кристина шагнула в нашу гостиную, где-то в параллельном мире выдержавшую столько дебатов с применением летающих молний, нервно-паралитических газов и прочих милых мелочей, без которых не обходиться ни один хороший спор демонов. Кристина разулась и прошлась по ковру.

— Да, пожалуй, начнем отсюда. Ты готов?

Кристина. Когда-то я мечтал умереть за свою придуманную Принцессу или хотя бы отдать ей все, что имею. Я и сейчас готов сделать это. Но ведь ты никогда не потребуешь от меня ничего подобного. Ты в этом не нуждаешься. Все, что бы я ни совершил по твоей просьбе, совершиться не для тебя, а для людей, которых я не знаю и не узнаю никогда. Не для тебя. Не для тебя. Но путь мне хотя бы какое-то время так кажется!

— Что я должен делать?

— Довериться мне, — она протянула мне руку. Я едва коснулся ее пальцев, и девушку окутало холодное лунное свечение. Оно не повторяло контуров ее тела, скорее просто стелилось по коже, оставляя за собой туманный след. — Я не умею разрушать и поэтому прошу тебя отдать мне на время эту твою силу. И еще мне нужно твое желание спасти свой мир. Можно?

— Ты так говоришь, как будто бы я должен опасаться тебя.

— Я не знаю, что ты чувствуешь. Ты Тьма.

— Ты тоже. Приступай.

Она кивнула — и в притихшей гостиной зазвучал ее голос.

Никогда раньше я не слышал ничего прекраснее — и никогда ничего прекраснее я уже, наверное, не услышу. Слушая эту песню, следовало бы уснуть и умереть во сне, чтобы не допустить мысли, что она может закончиться. Сирин — всплыло в памяти прозвище Кристины. И вдруг…

До сих пор не могу понять, в каком из миров это случилось: в том, что существовал миллиарды лет, но оказался таким зыбким и непрочным, или в его двойнике, секундном отражении в зеркале Вселенной, который шагнул из иллюзорной глубины сияющей глади и вздумал вытеснить оригинал. Может быть, все это произошло вне миров или же лишь приснилось мне. Я не знаю. Но это, наверное, и не важно.

Лунное сияние стекало по ее тоненькой фигурке вниз, скапливалось маленьким зеркальным озерцом у ее ног и наконец заструилось ручьем, больше похожим на дорожку среди звезд, по которой можно уйти в бесконечность.

Гостиная таяла, превращаясь в вечный сумрак Вселенной. Мы погружались в Космический Поток. То, что было мной когда-то, больше не принадлежало мне: странная, нелепая оболочка светилась молочно-белым, и тоненькие перламутровые струйки текли из одной ладони в другую. Лунный ручей становился все длиннее и длиннее, закручивался в спираль, ввинчиваясь в само мироздание и поднимая на недостижимую высоту нас двоих.

Там было холодно и звездно. Тысячи тысяч сияющих звезд медленно вращались вокруг меня, устремляясь в черноту Вселенной. Спираль вытянулась, вздыбилась, взметнула меня еще выше — и вот я стою на гребне моста, и пронзительный космический ветер треплет мне волосы, и что-то вязкое, темное течет там, внизу… И как, видя, чувствуя каждой клеточкой своего тела, ничего не забыть, ничего не потерять? Как сберечь капельки себя, текущего из прошлого в будущее под темным и зыбким мостом настоящего дня, с которого в тебя или смотрят с тоской, все никак не решаясь прыгнуть, или мусорят… что, в сущности, одно и тоже… дно… и то…

Ничего. Ничего. Ничего. Нет…

Не плыть против течения, не плыть по течению. Быть течением. Быть потоком, приносящим и уносящим, меняющимся и меняющим все. Живым, подвижным. Но что узнает вода, испаряясь? Что все смертно.

Не идти против ветра, не давать ветру нести себя куда ему вздумается. Быть ветром. Быть воздушным порывом, освежающим или губящим. Живым, легким. Но что узнает воздух, сгорая? Что все смертно.

Не гореть в пламени, не тушить огня. Быть огнем. Быть плазмой, согревающей или уничтожающей, гореть, светить, сиять где-то вдалеке темной, снежной зимней ночью. Быть живой, дышащей стихией. Но что узнает огонь, угасая? Что все смертно.

Не попирать ногами земли, не томиться под землей. Быть землей. Быть большой, тяжелой и мудрой, порождающей и принимающей назад в свое лоно после смерти. Быть живой, кормящей…

Что узнает земля, принимая наши останки? Да, все смертно. Плоть — смертна. И поэтому плоти все позволено, плоти заранее все прощено. Но ведь смертная плоть — это не все. Есть еще кое-что. Есть Бог.

Не верить в Него. Не отрицать Его. Быть Им.

Быть Богом, божеством. Просто живым божеством.

Воплощаться каждую секунду, каждый миг во всем сущем. Быть Собой и постоянно Собой становиться, преодолевая и утверждая себя, алкая и обретая общность со всеми, быть Собой в них.

Здесь и сейчас двери во всем миры открыты. И всюду — Я.

Так я почувствовал. А потом мне захотелось рассмеяться.

— Смотрю на себя — и думаю: Боже… Кто считает, что у меня проблемы с самооценкой? — лукаво, почти как Хельга, передразнила меня Кристина. Но у моей Смеющейся Тьмы глаза были серыми. А эта девушка смотрела на меня глазами цвета блестящей тростниковой зелени.

— Ты закончила?

— Да.

Стены гостиной восстанавливались, постепенно поедая космическое пространство. Лунное сияние заменил желтоватый солнечный свет, четырьмя четырехугольниками лежащий на полу. Мы с Кристиной лежали напротив друг друга, приминая ворс ковра, едва соприкасаясь пальцами. Было тепло и спокойно, как будто бы так могло быть вечно. Или хотя бы очень-очень долго.

— Кристина. Можно тебя спросить? Как получилось, что вы обе сумели остаться в живых?

Она улыбнулась с легким укором.

— Смотри, не разболтай эту тайну. О том, что Хельга — мой двойник, знают только Хэлглорд, Иса и Лай. Но Хэлглорд считает ее своей дочерью и любит ее, как дочь, Иса любит знать такие вещи, но не любит о них говорить, а Лай бесконечно предан ей.

— Я никому об этом не расскажу. Так как у вас это получилось?

— Мы поменялись местами. Я отдала ей свою силу, свое имя и свое прошлое. А сама стала чем-то новым — Кристиной, ее сводной сестрой по Матери Тьме, живущей на другом краю Вселенной. Пока мы так далеко друг от друга, мы не угрожаем своим существованием ни друг другу, ни мирам, в которых мы живем… Рик, пойми меня, я не хотела, чтобы она исчезла. Думаю, ты испытывал то же самое к своему двойнику. Это не просто часть тебя, это больше, чем ты. Вот и она — при всем своем вздорном детском нраве — больше, чем я. К тому же, она меня очень любит. В это путешествие на край Вселенной она отправилась ради меня — это мне нужна была какая-то иная сила, чтобы существовать, чтобы не исчезнуть. Она тоже не хотела, чтобы я исчезла. А еще она хотела, чтобы мы не были одиноки. Так на самом деле появились Отступники с их силой. Вот только мне все равно пришлось отправиться дальше, когда они решили вернуться назад. Но это не важно, Рик. Когда-нибудь мы все равно все будем вместе.

Я кивнул — я уже тогда знал, что приложу все усилия, чтобы приблизить это время, пусть даже если это будет угрожать крахом всему мирозданию. Но тут в моей голове все наконец встало на свои места.

— Послушай, — сказал я. — Получается, Хельга появилась не из-за того, что ты отправилась искать силу и нашла ее? Она появилась раньше, и больше ни у кого из демонов нет двойников. Значит, то, что вы станете Отступниками, отправитесь в это путешествие и обретете свою силу, — значит, все это было предначертано?

Она кивнула.

— Значит, это с тебя все началось, Кристина? Это ты изменила свою судьбу — и все началось… Что ты сделала?

Кристина улыбнулась.

— Это целая история, Рик. Когда-нибудь я расскажу ее тебе. Сейчас у нас на это не хватит времени.

Я кивнул — я все понимал. Мы по-прежнему лежали на полу, и я по-прежнему прикасался к ее пальцам. Только с каждым мгновением они становятся все тоньше и тоньше.

— Ты таешь.

— Я знаю. Ты тоже.

— У нас все получилось, Кристина?

— Да.

— Почему ты мне сразу не сказала, кто ты?

— А ты и не спрашивал, — она лукаво улыбнулась. И тут же стерла со своей улыбки сякую тень лукавства. — Я была рада познакомиться с тобой, Рик. До встречи.

— До встречи, Лучшая Половина Тьмы.

Она отреагировала мгновенно — нахмурилась, как будто бы я действительно рассердил ее: а чья Лучшая Половина ты, Рик? Ты — знаешь?.. А потом Кристина снова улыбнулась мне — и рассеялась мельчайшими бликами на витавших в воздухе пылинках.

Я поднялся. Глова немного болела, но я был не мертв, а значит, все было лучше, чем могло бы быть.

Кристина сказала, что у нас все получилось. Что ж, пора взглянуть на это.

Я вышел из дома. Крыльцо нашего особняка показалась мне незнакомым — оно будто бы стало шире и светлее, на каменных плитках лежали ровные четкие тени от деревьев, которые вдоль тропинки к нашему дому никогда не росли. Мне стало не по себе. Правда, перилла галереи как будто бы остались прежними… Нет. Они превратились лишь в очень хорошую копию тех, которые когда-то были на их месте. Такую копию, которая более настоящая, чем оригинал, и даже не копию, а… стилизацию.

Хорошее слово. Точное. Что-то мне подсказывает, что оно мне еще пригодиться.

Двор особняка тоже стал другим. Большой стены, окружавшей его, не стало: ее каменную кладку заменила высокая черная решетка с зеленой изгородью, а на нашей лужайке кроме уже довольно старых деревьев появились странные конструкции, собранные из металлических трубок и досок, окрашенных в невозможно-яркие цвета. Я не без труда угадал в их скоплении детскую площадку, и то благодаря самим детям: они поднимались и спускались по лесенкам, катались на качельках, съезжали с горок в лохматую газонную траву. Хорошую траву — с одуванчиками и тимофеевкой. Хорошие ухоженные дети. А мамы — молодые и не очень, одна с коляской — сидели в сторонке, на лавочках. В песочнице под грибком копошились еще два малыша, среди них, весь перепачканный песком, резвился щенок. Все было таким ярким, как картинка в книжке, таким идеалистичным… Настоящий мир не должен быть таким.

Он не может быть таким.

Просто не имеет права быть таким! Я же помню его совсем, совсем иным!

Это похоже на предательство.

Первым моим желанием было немедленно вернуться в дом. Но, откровенно говоря, я боялся даже обернуться: я боялся того, что увижу, если посмотрю назад… или не увижу. Поэтому я пошел вперед.

Арка, ведущая к нашему особняку, сохранилась. С похолодевшим сердцем я нырнул в нее, гладкую, как будто бы на ней никогда не было ни одной трещины и кирпичная кладка не обнажалась из-под обваливающейся штукатурки. Вышел на Перекресток Наваждений.

И он в этой реальности был другим. Здания, за исключением того, что стали выглядеть, как с иголочки, почти не изменились, только кое-где добавились фигурные башенки, рельефы и лепнина совсем не из моего прошлого. Исчезли с мощеных тротуаров деревья — они и при мне уже были старыми, но я привык считать их чем-то неотъемлемым, таким, без чего мой город прожить просто не сможет. А вместо каменной мостовой под ногами вдруг обнаружилось какое-то странное твердое ненатуральное темно-серое покрытие. Я стал рассматривать его, даже наклонился, чтобы потрогать — и в голове отчетливо возникло слово, которое я никогда раньше не слышал: асфальт. Когда я выпрямился, я заметил, что улицу по-прежнему резали пополам рельсы — только теперь их было больше, и конок не было… То есть, были. Конки были — но двигались они сами, без лошадей, и были они совсем не конками, а трамваями, тоже, кстати, отживающими свой век, а еще улицы были заполненными движущимися и стоящими вдоль тротуаров автомобилями. Будки с афишами никуда не делись, но были они тоже другими, к тому же то тут, то там виднелись большие щиты с картинками и словами — билборды. Мерцали вывески, подсвеченные светодиодными лампочками, спешили по своим делам люди, а воздух — непривычно сухой, какой-то тусклый, пустой воздух — перечеркивали линии проводов.

Я не привык дышать таким воздухом.

Я не привык видеть вокруг себя такой мир.

Информация о нем сыпалась на меня из эфира Потока, засыпала меня, словно песчинки, каждая из которой легче легкого, но все вместе они способны погрести под собой человека за считанные минуты. Что произошло? Ведь, согласно сценарию Хельги, я должен был уничтожить всего лишь отражение нашего мира, его моментальную копию на поверхности зеркала Вселенной. Это не могло повлиять на мой мир так сильно. Или могло?..

— Рик!!! Рик, привет!!!

Я успел лишь неловко повернуться. Хельга, налетев, как стремительный ветер, едва не сбила меня с ног, повисла у меня на шее. Что бы ни случилось с ее — с нашим — миром, сама она ни капельки не изменилась… кажется… надеюсь…

— Рик, как ты здесь оказался? Хотя, какая разница? Я все равно рада тебя видеть! — она ухватила меня за руку и потянула за собой. — Пойдем, пойдем скорее!

Все происходило слишком быстро. Только чудом я успел заметить, что на Хельге надеты какой-то сумасшедший белый берет и передник, а то место, куда она меня тащит, представляет собой ресторанчик с большими витринами и выставленными на тротуар столиками. Над газоном натянут косой тент, в качестве ограждения кое-где использованы нитки искусственного плюща с пластмассовыми стеблями, одна из витрин открыта и через нее официантам передаются заказы. А ресторан называется… «У Хельги»!

— Садись! — она хлопнула меня по плечу и усадила за один из столиков в золотисто-коричневом, сумеречно-солнечном пространстве зала. Сама Хельга немедленно устроилась напротив и, не оглядываясь, сделала какой-то знак попытавшемуся окликнуть ее бармену. Она потребовала: — Садись и рассказывай все-все!

Как и очень-очень давно, когда мы были едва знакомы, я только пожал плечами — рассказывать было особенно нечего…

Хельга слушала, закусив от волнения губы. А я говорил и говорил, и сам удивлялся, откуда взялось столько всего, что можно и нужно рассказать. В то же время я замечал, что большинство посетителей Хельги смотрят на меня, не скрывая своего интереса. Я тоже стал разглядывать их, правда, не так открыто, исподтишка… И понял, что треть из них маги. Это были маги нашего рубежа, те, которых я знал детьми или подростками — только теперь это были взрослые, состоявшиеся люди — и те, которых я не знал вовсе. Я заметил Гина — и понял, что он не хотел, чтобы я его заметил, потому что Гин был глубоким стариком. А вот Кальт выглядел прекрасно — он помахал мне рукой, и маги, заметившие это, посмотрели на него с уважением. Потом я, уже не слыша собственный, все еще произносящий какие-то слова голос, снова оглядел зал ресторана — и увидел Колена, он усмехнулся, совсем как Хельга, и поправил свои очки. Он сидел за барной стойкой, за которой деловито протирал бокалы рослый и широкоплечий Слав. Незис, неуловимо изменившаяся, но, как всегда, роскошная, покручивая в пальцах тонкий бокал, сидела между двух незнакомых мне темных магов. За ними, за столиком среди зеркал и цветов, сидели Немезис, Иса и Лай. А в самом дальнем углу, там, куда не доставал и так скудный свет, клубилось что-то большое, темное, жуткое, от чего я поспешил отвести глаза. Я боялся угадать, что это. Оборвав какую-то фразу на полуслове, я спросил:

— Хельга, сколько времени я отсутствовал?

Тьма ответила сразу, как будто бы уже давно ожидала этого вопроса:

— Много воды утекло, Рик. Очень много. Но ты не отсутствовал. Ты всегда был здесь.

До того, как замолчать, звук собственного голоса мешал мне расслышать стоявшую в зале ресторана тишину. Теперь же она навалилась на меня разом, стиснула, как янтарь незадачливого мотылька.

— Хельга. Я пойду. Прогуляюсь немного.

— Конечно, иди, Рик. Мы будем ждать тебя, — она улыбнулась, спрятав от меня свои серые глаза. Я встал и вышел из ресторана.

Я вышел из ресторана в сопровождении тянувшейся из его зала тишины, свернул за первый попавшийся угол, чтобы оборвать этот шлейф. Возможно, я поступал неправильно, но у меня шок, я имею право потратить немного времени, чтобы прийти в себя…

Найти бы еще это место.

Или время.

Хельга сказала когда-то, в жизни может случиться так, что кроме воспоминаний у тебя больше ничего не останется, и только с их помощью по крупинкам, по частичкам можно заново собрать себя. Какие воспоминания я взял бы для этого? Трудно выбрать. Не потому, что их слишком много, просто невозможно оторвать одно от другого, они тянутся друг за другом непрерывной цепочкой — а потом обрываются. И начинаются сначала, с ковра в гостиной — и с этого момента они принадлежат уже другому человеку. Не так давно мне казалось, что я почти понял, кто я, и вот мне снова приходиться начинать все сначала…

Я шел по центру города, отмечая, как он изменился. Незаметно для себя я подошел к двухэтажному краснокирпичному зданию, на карнизах которого появилась пара чугунных горгулий. На поверхности мира это был обычный книжный магазин, но не нужно было смотреть на это здание сквозь Поток, чтобы увидеть за его витринами красивую рыжеволосую девушку, хлопочущую внутри.

Я хотел войти внутрь. Но я не осмелился.

Я хотел уже пойти дальше, хотя сам не знал, куда пойду, но вдруг почувствовал, как Поток мира за моей спиной где-то в глубине улицы плеснулся, мягко ткнулся в мои лопатки. Я обернулся. Я увидел, как, преодолевая несколько шагов за один шаг, не касаясь земли, ко мне приближается молодой мужчина в чем-то черном. Он был высоким, стройным, узкоплечим, длинные волосы развевались по ветру. Его сопровождало пятеро огромных псов — целая стая, окружавшая его. Он приближался — и я отчетливо видел, как псы встают на задние лапы и превращаются в людей, две девушки и трое юношей, у всех ошейники на шеях. Девушка с волосами наполовину черными, наполовину белыми, смотрела на меня с ревностью в глазах. Парень с белым клоком в черных волосах заходил сбоку, чтобы иметь возможность напасть первым. Другой, рыжеволосый юноша с самыми злыми глазами след в след шел за ним. Остальные отставали, держась ближе к хозяину. Наконец хозяин-вожак остановился передо мной и опустился на плитку, которой теперь была вымощена улица. Он был на голову выше меня, кожа стала сухой и сероватой, а глаза словно вымерзли, но смотрели ясно и открыто.

— Здравствуй, Кир, — сказал я и услышал хрип в собственном голосе.

— Здравствуй, Рик, — ответил он и улыбнулся краешками губ — совсем как Лай.

Я протянул ему руку, чтобы пожать ее, и он тоже протянул мне руку — и я увидел в его руке крепко скрученный поводок. Он протянул его мне. Я взял его — и почувствовал, как в груди отчетливо и больно щемит.

— Найт…

Кир усмехнулся, тряхнул волосами — и прежде, чем он, обернувшись, сделал шаг прочь и исчез со всей своей стаей, я успел заметить ошейник и на его шее.

Я стоял один на людной и такой пустой улице. Я видел, как ушел Кир — но это было не все, что я видел. Я видел, как, вырывая из земли длинные красные каменные корни, поднимается вверх и исчезает Железная Цитадель, как, подобрав свои улицы и переулки, уползает в океан Бродячий город, как перестраивается, выворачивается, меняется мир — я много чего еще видел. И я понял: я больше никогда не увижу людей, среди которых я жил. Даже свою мать. Может быть, я и спас этот мир — но для меня он потерян. Навсегда.

Рука опустилась, скрученный поводок развернулся, плиток тротуара коснулся ошейник.

— Найт…

Поток вздрогнул, как стая испуганных кошек, ощетинился, бросился в разные стороны. И, на ходу просовывая узкую морду в ошейник, на поверхность вынырнул Найт. Мой черный сумеречный пес — он встал на дыбы, и, хлопая меня лапами по плечам, словно я был ему не хозяин, а старый приятель, полез лизаться.

— Найт!

О, хоть он жив, хоть он в порядке, он здесь, рядом, рядом…

— Рядом, Найт. Рядом…

Собака — все, что у меня осталось.

Намотав поводок на кулак, я повел Найта по улице. Он шел рядом со мной гордо, прямо как в первый раз. Странно: совсем недавно я видел, как рушится, распадается, рассеивается целый мир — и мне было важно остановить это. А теперь мне обидно, что окружающий мир не рушится. Все рушится внутри меня, а солнце по-прежнему болтается на небе, время от времени высовываясь из-за облаков, реки текут, люди дышат… Странно.

Город по-прежнему шумит, перерабатывая природные, в том числе и человеческие ресурсы. Город по-прежнему производит отходы. Мусор. Делает это он шумно, хотя и привычно. Это его жизнь, и ему нет до тебя никакого дела — если ты, конечно, не собираешься влиться в нее с целью ее разрушить. Но и тогда… И тогда большинству — все равно. И ты, понимая это, бредешь по улице.

И как будто бы ничего не случилось.

Может, и в самом деле ничего не случилось?

Тогда это — мир, где никогда ни с кем ничего не случается.

Может быть, жизнь на Авалоне — не такая уж и плохая идея?..

Мы с Найтом дошли до городского парка. Я присел на лавочку неподалеку от высокого фонтана, между струями которого стояло аж две радуги. Найт растянулся у моих ног.

На соседней лавочке дремала молодая женщина. Мальчишка лет четырех, пользуясь этим, скармливал упитанным голубям какие-то сухарики. Птицы расталкивали друг дружку округлыми бочками и на радость ребенку жались к самым его ботинкам.

— Извините, мы с вами не знакомы? — спросила меня незаметно подошедшая девушка. Найт глухо, но незлобно рыкнул на нее, но она не испугалась.

Я внимательно оглядел девушку. Она была невысокая, миловидная, курносенькая, с длинными светлыми волосами. Светлый маг четвертой категории. Не Милена.

— Нет. Скорее всего — нет.

— А-а… — потянула она. — Извините. Странно. Мне кажется, мы с вами все-таки встречались… Простите…

— Ничего страшного.

Разговор был исчерпан. Но она топталась на месте и не уходила.

— А… Простите меня, пожалуйста, но, может быть, все-таки… А вы не могли бы сказать, кто вы?

Чистая, ясная и, как ни странно, не вызывающая никакой паники или отчаяния мысль пронеслась в моей голове: я совершил то, для чего был создан. Я использован по назначению, я больше не нужен, а это значит, что теперь я свободен.

— Я тот, кому некуда идти.

— А-а…

Она на секунду задумалась, а потом вдруг улыбнулась.

— Знаете, моя соседка как раз сдает комнату, — сказала она.

Я поднял голову, посмотрел на ее размытый солнцем силуэт — и понял, что мне хочется смеяться… Нет, не просто смеяться — мне хочется хохотать, хохотать до боли в висках, до звона в ушах, хохотать, пока все это наконец не закончится… И вдруг что-то хлестко и явственно обожгло мою щеку. Мир дрогнул.

— Рик! — послышалось откуда-то из недр этого мира. — Рик!

Вторая пощечина оказалась гораздо сильнее — мир выдернули из моих рук, а меня самого рвануло куда-то назад, я на мгновение зажмурился и словно ударился спиной о что-то твердое… Нет, не ударился, а понял, что я лежу на чем-то твердом… и ворсистом.

— Рик! — уже отчетливо услышал я голос Хельги.

Я открыл глаза. Я лежал на ковре в нашей гостиной. Все демоны были здесь, они сгрудились вокруг меня. Рядом со мной прямо на полу сидел Иса, он кривовато улыбался. Хельга стояла около меня на коленях. Хельга плакала. Она растирала ладошками торопливо бегущие по щекам слезы и улыбалась сквозь них.

— Рик, ну вот зачем ты туда полез? Что тебе там понадобилось? — всхлипывая, говорила она. — Может, это все и не сбудется вовсе!

Я постарался улыбнуться ей.

— Извини… Я… нечаянно.

Хельга рассмеялась.

— Нечаянно! Нет, ну вы это слышали? Он нечаянно! О, Рик!..

Я хотел ответить ей что-то, но услышал, как по полу знакомо зацокали когти. Повернув голову, я увидел Найта. Он подошел ко мне и ткнулся мордой в мое плечо. Я потрепал его по холке.

— Ну, все, хватит валяться на полу, — сказала Хельга. — Мы сделали очень большое дело! Можно и чаю попить.

Она поднялась сама — и, секунду подумав, протянула мне руку.

Милена скучала. А может быть, грустила — она уже давно перестала различать эти два состояния. Она сидела на скамейке под старыми раскидистыми липами во дворе придорожного трактира, где в этот час совершенно не было посетителей. Хозяйка трактира, любезно приютившая ее после недавней истории с сектой Предтечей и суматохи, последовавшей за ней, отдыхала где-то в верхних комнатах; работы ни в зале, ни на кухне не было, и Милена сидела в липовой тени, изредка заглядывая за неровный обрыв густых зеленых крон. Небо было покрыто низкими серовато-сиреневыми облаками, которые, теснясь и толкая друг друга в пушистые бока, плыли все же неплотным потоком, поэтому между ними образовывались более светлые прожилки, похожие на ручейки. Иногда в этих прожилках появлялось солнце: далекое, белое, плоское и маленькое, как медная монетка. На него можно было смотреть, не щурясь. Солнце показывалось всего на несколько секунд, потом пряталось, потом появлялось снова. Милена все сидела, следила за этим небом — странным, похожим на живой белый мрамор небом — и, кажется, ни о чем не думала.

— Можно к тебе? — не дожидаясь разрешения, Ник присел на лавку рядом с Миленой.

— Привет, — ответила она. — Как рука?

— Отлично! — Ник бравурно приподнял правую руку, висевшую поперек его груди на ярком цветном платке. Как показалось Милене, это движение далось ему все же с трудом. — Я почти отрастил новый сустав. Еще немного — и смогу кого-нибудь стукнуть, если тебя станут обижать.

Милена улыбнулась. Никто здесь и не пытался обижать ее: трактир находился в таком захолустье, что порой тут по нескольку дней не было посетителей. То, что нужно, чтобы спрятаться на какое-то время бывшему светлому магу.

— Ник, я тебе на кухне обед оставила.

— Я его нашел! — Ник растянул бледноватые губы. И тут же сделал удивительно испуганное и виноватое выражение: — А что, не надо было?

— Да нет, что ты! Все нормально…

Толку от него, конечно, было не много. Но он развлекал ее — так зачем же его прогонять? Тем более, хозяйка не против, а самому ему еще придется подлечиться, прежде чем он снова сможет заниматься магией… Прежде, чем он сможет вообще чем-то заниматься.

Солнце в очередной раз возникло в просвете между облаков, четкие резные тени легли на лицо Милены. «Все ведь действительно нормально», — подумала она.

Милена не чувствовала себя несчастной оттого, что произошло с ней. За прошедшее время она изменилась настолько, что ее воспоминания начали казаться ей чужими. Вещи, которые она хранила, которые были дороги ей, теперь словно принадлежали другому, навсегда исчезнувшему человеку, а для нее самой были только нелепым хламом. Ее чувства еще возбуждали смутно знакомые звуки и запахи, но это была скорее дань привычке, чем глубокое и искреннее переживание. Иногда ей хотелось вызвать в себе какое-нибудь острое, болезненное ощущение, и она начинала перебирать события в своей памяти, но они проскальзывали между ее пальцев, словно бусинки на молитвенных четках, обозначая только прожитое время, но ничего более. Ранение Ника беспокоило Милену гораздо сильнее, чем то, что она в той странной битве полностью потеряла свою собственную силу. Еще обладая ей, она чувствовала, что больше не хочет быть магом, да и никогда не хотела этого — вот только жаль потерянного времени. С другой стороны, именно благодаря этому она оказалась здесь, в дали от всего, что окружало ее раньше. И лишь изредка, подчиняясь невнятному желанию, Милена выходила на обширный пустынный двор, садилась на лавку под липами и через распахнутые настежь ворота подолгу смотрела на широкую пыльную дорогу.

Где-то поблизости послышалась громкая пьяная песня. В самое мирное, послеобеденное время она звучала так странно, что Милена невольно поежилась, когда заметила, что мало связанные между собой звуки приближаются.

— А ну, есть тут кто живой, или все померли уже к чертям?!.

На левой половинке ворот повис вояка в пыльных сапогах, измятой куртке и недельной щетине. За его спиной в ножнах на сильно растянутом ремне болтался легкий узкий меч, у пояса из ножен торчала рукоятка короткого армейского кинжала. Под глазами, пониже больших синюшных мешков, и над широкими лохматыми бровями располагались аморфные красные пятна. Этот человек был бы смешон, если бы не внушал отвращение.

— А… — он заметил Милену и толстые блестящие губы под щетиной растянулись в кривоватой улыбке. — Ты, девка! Поднимай свою задницу и тащи сюда свое дерьмовое пиво!.. Гуляем!..

Милена, уже пару раз сталкивавшаяся с такими клиентами, поспешно встала. Главным было, не возбудив никаких подозрений, пересечь двор и добраться до трактира. Там, в зале, в дальнем темном углу, сидел, от скуки ковыряя в носу и давя жирных мух, тупой упырь Агура. Он был настолько туп, что не отличал солнца от луны и не боялся выходить днем на улицу. При этом солнце, словно удивляясь его безрассудной смелости, почему-то и в самом деле не причиняло ему никакого вреда. А будучи здоровенным двухметровым детиной, Агура отлично подходил для работы вышибалой. Вот только докричаться до него со двора было невозможно.

— А ну, давай, давай, шевелись, кряква болотная! — с силой оттолкнувшись от ворот, вояка пританцовывая зашагал по двору. — Давай, да смотри, чтобы пиво было холодное, а то получишь не на чай, а на орехи! — он громко рассмеялся своей шутке.

— Сию минуту, господин…

— …А я пока тут посижу, поболтаю вот с этим дохликом…

— Да, уважаемый господин…

Милена направилась было к трактиру, но Ник, бесшумно соскользнув со своего места, преградил ей дорогу.

— Ник, не надо… — попыталась остановить его Милена, понимая, что мальчишка только и ждал случая, чтобы произвести на нее впечатления. Но тот и не думал слушать ее.

— Как ты посмел назвать эту юную леди? — прошипел Ник.

— Леди? Да какая она леди, обыкновенная бордельная… — мужчина не закончил. Его лицо исказила злорадная гримаса. Он даже облизнул губы. — А-а… Я все понял. Эта девка — твоя подружка, так? Ну и как ты ей, хлюпик? Неужели она тобой довольна? Может, уступишь на ночь за пару гривен? Надо же узнать девочке, что такое настоящий мужчина!

Ник сначала побагровел, потом посерел — и сделал шаг по направлению к горе-вояке.

— О, ты смотри, — усмехнулся тот, медленно протягивая руку за мечом. — У мальчишки есть характер!

— Не только!.. — прошипел Ник, пригибаясь.

У него, в принципе, были шансы выйти победителем из потасовки, если бы она произошла. Хоть Ник и не мог воспользоваться магией, парнем он был ловким и довольно решительным, и даже с одной рукой он смог бы справиться с неверно стоящим на ногах противником. Но я решил, что драка калечного и пьяницы будет выглядеть так жалко, что даже посмеяться будет не над чем.

— Остановись, — сказал я вояке.

Он несколько раз непонимающе оглядел двор, прежде чем догадался обернуться. Я стоял у завалившейся половинки ворот, скрестив руки на груди. Ник тоже заметил меня — и побледнел так, что его с легкостью можно было принять за мертвеца трехдневной давности изготовления.

— Разве ты не видишь, что этот человек ранен? — спросил я.

— А ты что, хочешь познакомиться с моим мечом вместо него? — с деланой ловкостью воин развернулся, обнажил оружие и принял стойку. Ну, драться с ним мне было бы еще более унизительно, чем Нику, поэтому я просто спросил:

— Познакомиться с твоим мечом? — и поднес ближе к глазам орудие противника. Опешивший вояка бессмысленно сжимал и разжимал опустевшую ладонь.

— Неплохой меч, — заключил я. — Жаль только, что он достался такому хозяину, как ты, но ладно уж… Береги его, вдруг еще пригодиться.

И я бросил меч на песок двора перед ним. Вояка, пошатываясь, подкрался к мечу, погладывая на меня, потом решился, по-кошачьи цапнул оружие и бросился бежать, на последок выкрикнув:

— К… Колдун! Колдун! Будь ты проклят!..

Я усмехнулся. Проклинать меня? Ну-ну… Успехов.

— Рик! — ахнула Милена, выскочив на крыльцо. Следом за ней из дверей вывалился огромный сонный упырь.

Я улыбнулся и пошел ей навстречу. Она на секунду замешкалась, прижала руки к губам, а потом бросилась через двор. Но, подбежав ко мне, она остановилась, как вкопанная. Я сам осторожно обнял ее.

— Так вот где ты прячешься. Не скучно здесь?

Она замотала головой — нет, мол — и просто уткнулась мне в грудь. Через ее плечо я посмотрел на Ника.

Ник ждал. Он смотрел на меня прямо, не пряча взгляда, и я видел, что он меня боится — но убегать не станет. Я разжал руки, и Милена сама понятливо отошла в сторону. Я подошел к Нику. Какое-то время мы молчали.

— Ты пришел убить меня? — спросил он наконец. Голос его подрагивал.

— Нет. Я пришел спросить, что вы тут делаете. Все ведь уже в порядке. Вы можете вернуться.

Он посмотрел на меня с недоверием.

— Но как же ты… Я же…

Он не договорил, сглотнул.

— Что? — спросил я.

Он собрался с силами и выкрикнул:

— Я же хотел убить тебя! А ты… ты… что же ты делаешь? Зачем? — Я видел, как его здоровая рука сжалась в кулак. Я думал, он ударит меня — по лицу или в грудь. Но он сдержался. — Рик, я же пытался тебя убить!

Я пожал плечами.

— Но не убил же.

Он стоял передо мной, бледный, как полотно, с алыми пятнами на щеках. Дышал он часто-часто и смотрел на меня с бессильной яростью в глазах.

Самое интересное, я и вправду совсем не хотел его унизить.

— Ник, если ты так ненавидишь меня, можешь попробовать убить меня еще раз. Не обещаю, что у тебя все получится, просто вдруг тебе полегчает. Но, может, лучше пойдем отсюда? — я наощупь нашел ледяную руку Милены и некрепко сжал ее. — Я найду, чем тебя занять, пока ты долечиваешься.

И я подался в сторону, чтобы двинуться к воротам.

— И что, ты вот так просто повернешься ко мне спиной? — воскликнул Ник.

— А почему бы и нет? — спросил его я. — Лет через триста мы хорошенько посмеемся над всем этим.

Задолго до (5) Пердыстория

Из окон башни не было видно ничего, кроме неба. Даже если подойти к единственному окну: толстый слой облаков, похожий на шерстяное одеяло, скрывал то, что было внизу. Кажется, протяни руку, и пальцы достанут эту серую влажную шероховатость. Но до окна не достать, мешают прутья клетки. Да и какое это развлечение — трогать облака, если умеешь летать…

Небо никогда не менялось. Оно было таким постоянно, так что невозможно было определить ни сколько времени прошло, ни какое сейчас время суток — день или ночь. Лишь, приглушенные небесным одеялом, раздавались раскаты грома, облака изредка подсвечивали сизо-желтые сполохи — внизу была гроза. Лил дождь, безумствовал ветер… наверное. Здесь, в башне, было тихо. Так тихо, что можно было расслышать шипение, с которым горели, не сгорая, заговоренные свечи, выстроенные в несколько рядов вдоль стен единственной комнаты. Под потолком они образовывали круги. Но ниже эти ряды странно-неподвижных ало-оранжевых лепестков прерывались около окна да узкой низкой двери, за которой уже давно не было слышно никаких шагов.

Тишина давила. Стоило закрыть глаза, начинало казаться, что башня плывет — оцепленная огнями, плывет сквозь облака, покачиваясь. И клетки нет, нет этих ее странных прутьев, сделанных из человеческих костей, оправленных в металл, и там, далеко внизу, тоже ничего нет. И хочется, покачиваясь вместе с башней, плыть, плыть, плыть…

Когда глубоко внизу, в самом основании башни послышались шаги, их звук показался громче громового раската. Но прошло еще много времени, прежде чем узкую кованую дверь единственной комнаты на вершине башни открыли. Шагнув из темноты на свет свечей, визитер прищурился, но тут же заметил и клетку, и единственного пленника — и вот уже его руки крепко сжимают это бесшабашное белобрысое существо с шелковистыми темными крыльями, и прутья клетки — не преграда…

— Сложно было? — спросил пленник, когда его наконец выпустили из объятий. То есть, простите, ее — в клетке находилась девушка. Теперь, когда она не сидела, свернувшись посередине клетки, а стояла в полный рост, это было заметно.

— Да нет, — парень отступил назад, дернул головой, хрустнул шейными позвонками, улыбнулся. — Я только размяться успел, а они уже закончились. Ты как? Сильно досталось?

— Я никак, — девушка кивком головы указала на свечи. — Ничего из-за них не чувствую.

Парень оглядел комнату, брезгливо поморщился.

— Они сказали, что это для твоего же блага?

Девушка презрительно усмехнулась, уперлась кулачками в бедра.

— Разумеется! Мне все желают только добра! О, как же меня это бесит, Лай, если бы ты знал.

Парень улыбнулся снова.

— Я знаю, — он ненадолго задумался, даже отвернулся. Потом сказал: — Я, в общем-то, чего к тебе зашел… Мне следует поблагодарить тебя. Я же старше тебя; если бы отец узнал, что я не только не пытался остановить тебя, но и сам пошел у тебя на поводу, я бы сейчас вот так не разгуливал бы, где хотел, не говоря уже об остальных. Так что… Спасибо. И извини.

Девушка нахмурилась.

— За что ты извиняешься?

— За то, что у нас ничего не получилось.

Пленница покачала головой.

— Во-первых, не так уж и ничего. Я поняла, что мы сделали не так. Я уверена, что у нас все получится, если мы попытаемся еще раз. А во-вторых, Лай… — она улыбнулась — так, что глаза превратились в блестящие щелочки, а зубы сверкнули хищно и остро, — я и вправду собираюсь попробовать еще раз.

Лай нахмурился.

— Храм разрушен.

Девушка кивнула.

— Храм разрушен. Но Врата остались.

Лай посмотрел на собеседницу с удивлением.

— Откуда ты знаешь? У свечей что, срок годности закончился, или для тебя уже и они не преграда?

— Да нет, просто до тебя ко мне Иса заходил.

— Вот же пройдоха! И мне ничего не сказал… Значит, ты все знаешь?

— Ага.

— И снова собираешься попытаться прорвать грань мира?

— Ага. Ты со мной?

Лай отвернулся, поджал губы. Огоньки свеч плясали в его зрачках.

— Нам нужно все еще раз обсудить. Я понимаю тебя и полностью разделяю твои стремления, но то, что ты затеяла, очень опасно. Пойми меня правильно! Я не боюсь за себя, ты меня знаешь. Но я беспокоюсь о тебе. Что, если я в какой-то момент не смогу тебя защитить? Что, если тебя не станет? Ты ведь была так близка к гибели в этот раз — и вот уже планируешь следующий… — Лай опустил голову и говорил, глядя себе под ноги. — Пойми, мне тоже не нравится, что мы зависим от людей, и я много раз говорил тебе об этом. При всем нашем могуществе это так унизительно… Но так было испокон веков. Если бы было возможно иное существование — разве никто до нас не обрел бы его?

Лай закончил и, подняв голову, посмотрел на пленницу. Та, обхватив руками плечи, смотрела на него и улыбалась. И не верилось ему, Лаю, в этот момент, что эта девушка младше его и нуждается в его защите и заботе. Что-то было в ней такое… нездешнее. Нездешнее даже для этого, иного мира.

— Я дойду до конца и зайду еще дальше. Я найду то, что ищу, Лай, я точно знаю это. И, когда я найду это, я поделюсь с остальными. Мне бы только выбраться отсюда.

С минуту они просто смотрели друг на друга. Потом Лай стер вспыхнувшую вдруг на его лице лукавую улыбку тыльной стороной ладони и, стараясь не выдавать волнения, спросил:

— Значит, ты попытаешься еще раз?

— Да.

— Точно?

— Точно.

— Ну, что ж… Если магия, как ты говоришь, бесполезна… Отойди-ка!

Встряхнув руками, он взялся за два соседних прута решетки, налег, надавил всем своим весом, потянул со всей силы — и прутья, заскрипев, раздались. Лай выпустил их, отступил, и девушка выпорхнула из клетки. Лай смахнул пот со лба. Глаза его блестели.

— Наша союзники ждут нас в полночь у Врат, — прошептал он. — Не откроешь ты — не откроет никто. Если не получится — отец убьет нас, так что постарайся.

Освобожденная пленница обомлела.

— Ты… Ты же меня только что отговаривал! А сам… Ты… Вы… Я вас обожаю! А сколько осталось до полуночи?

— Примерно четверть часа.

— Так чего же мы ждем? Летим, Лай!

Парень кивнул, и следом за девушкой бросился к окну. Если бы кто-то в этот момент взглянул в сторону башни, он увидел бы, как из ее окна один за другим выпорхнули два молодых демона… Почти дети со своими заветными мечтами и шелковистыми темными крыльями. Но там, над облаками этого мира, никого никогда не было, так что полюбоваться их зловеще-красивым полетом было решительно некому…

Нет, я тоже не видел их тогда. Да и не мог видеть: я появился на свет спустя много лет после того, как эти двое в сопровождении своих друзей и союзников отправились к своей цели. Но иногда я словно в ярком детском сне вижу прошлое, настоящее или будущее и поэтому могу описать, как все было… есть… будет.

Что же касается меня самого, то от меня прежнего почти ничего не осталось. Где-то там, в неосязаемом «давно», еще храниться образ юноши, который честно пытался встроиться в обычную человеческую жизнь, принимал ее ценности и законы, верил в свое будущее. В глубине души он, конечно, хотел стать кем-то особенным — настолько, насколько это может сделать человек. Надо признать, что людям нередко это удается. Кто-то открывает новые законы мира, в котором он живет, кто-то становится мудрым правителем или творит искусство… или же просто оказывается в нужное время в нужном месте — и тогда на его голову обрушиваются удивительные приключения. Юноше же тому прежде всего хотелось что-то значить. Это ведь так важно для людей — что-то значить… Да. Только вот я уже не могу назвать себя человеком.

Эта история могла произойти в любом мире и с кем угодно. Так случилось, что она произошла в моем мире, со мной.

Я давно ни на кого не злюсь и не обижаюсь, особенно на людей. Я вообще ничего к ним не чувствую — они ведь просто люди. Кто-то лучше, кто-то хуже, но в целом все они славные, обычные живые люди. Поэтому меня самого немного удивляет то, что я пишу эти строки, ведь именно люди прочтут их. И все же я пишу. Почему это для меня так важно? Я — возможно, единственное, что останется, когда во тьме Вселенной рассеется все. Возможно, единственным, что останется, когда во тьме Вселенной рассеется все, будет тот, кто это прочтет.

То, что ныне является прошлым, дорого мне. Думаю, это достаточная причина для того, чтобы память о нем сохранилась. Поэтому я последовательно вспомнил все, перед тем как окончательно измениться и перестать придавать этому какое-то значение. Однако есть еще одна история, которую мне хотелось бы рассказать.