Вы видели хотя бы раз льва, у которого забрали (каким-то чудом!) добычу? Нет? А собаку, у которой из под носа увели любимую косточку или мисочку с «Чаппи»? Тогда почему я должен быть спокоен и не рвать на себе ставшие уже редкими волосы?
…Сегодня вечером жена собралась в театр. Делаю вид, что мне все равно, и для верности позевывая, я смотрю на свои тапочки, чтобы скрыть счастливый блеск глаз. Как только моя лучшая половина преодолела дверной проем, торопясь на встречу с прекрасным, гулко хлопнувшая дверь стартовым пистолетом призвала к началу действий.
Первой я позвонил Юле. Но увы… Она на сессии в другом городе. Потом Марине — ехала к бабушке в Подмосковье. Далее Лена — «Очень рада тому, что ты звонишь, но… В любой другой день, только не сегодня». Как будто у меня жена каждый день по театрам ходит!
Затем Ира, Наташа, Люда…
«Как приятно! Ой-ой-ой! Как я рада! Ой-ой-ой! Сегодня? Сейчас? Наверное, скорей всего, вероятно не получится. Почему? Варю кашу, делаю уборку, клею модель ледокола «Арктика».
Все же надеясь, что есть в жизни счастье, и правда свое возьмет, звоню Кате.
— Как неожиданно! Сейчас? Хорошо. Но только минут через сорок — мне же собраться нужно.
Весело насвистывая, спускаюсь вниз и подхожу к машине. Чуть дальше стоит девушка и безуспешно ловит такси.
— Тебе куда, красавица? Может на моем самокате домчимся?
— Ну, даже не знаю… А вы ко мне приставать не будете?
— Буду, еще как буду! Но как в футболе — без рук.
— Тогда согласна. Поехали.
Через пять минут мы возле кафе, в котором у Вики (такое имя у моей пассажирки) встреча с подругами. Договариваемся, что я заеду за ней через два часа. Мое природное обаяние, плюс опыт, плюс обостренность чувств в связи со скорым переходом в новую возрастную категорию сделали свое дело — она мной заинтересовалась и даже очень. «Если с Катей вдруг не получится, то поеду к Вике».
Звонок. На экране мобильника высветилось: «Даша». Тьфу ты! У нее редкий талант звонить, когда не надо. Встречаемся с ней два раза в месяц, и сегодня не один из этих дней.
— Алло! Привет!
— Привет! Сейчас твою жену видела. Она что, в театр ходить стала? Вот не думала!
— Да, что-то потянуло на прекрасное.
— По-моему, она там не одна. С дядькой каким-то седым…
— Это ее начальник. Я его знаю. Порядочный мужик.
— Порядочный? Это со всеми по порядку, что ли? Цветы ей подарил, под ручку взял. Хорош начальничек!
Это она специально меня так заводит.
— Спасибо, Дашенька, за твою бдительность. Медаль не обещаю, но поощрение будет обязательно.
— Сегодня? — конкретизирует Даша.
«А что, вдруг и с Катей, и с Викой пролет? Не пропадать же вечеру!»
— Хорошо. Но только попозже.
Мчусь дальше. А вот и Катя. Объятья, поцелуи, «почему не звонил?»
Едем ко мне. Рискованно, а что делать? Ничего, адреналина больше выделится.
— Ой, у тебя домашний кинотеатр! Классно! Давай какой-нибудь боевичок посмотрим!
Ну как ей откажешь! Здоровый румянец так и играет на ее щеках, обворожительная улыбка чуть оголяет ее белоснежные зубки, томные глазки дурманят и лишают воли.
— Может в другой раз? — пытаюсь сопротивляться.
— Нет, нет, нет!
Что тут сделаешь? Будем смотреть, бездарно тратя и без того короткий срок, отпущенный нам гастролирующими артистами. Да и хотя бы фильм приличный выбрала. А так… Смотреть боевик — это как жвачку жевать — вкус вроде бы есть, а полезного в организм ничего не поступает.
Долгожданные титры в конце. Нежно обнимаю мою киноманку и целую.
— Прости, но мне пора домой.
Так вы видели когда-нибудь собаку, у которой отняли кость? Все переживаю внутри.
— Ты что, обиделся?
— Нет-нет, что ты!
— Отвезешь? Или нет, лучше я вызову такси. Зачем тебе в другой конец города ехать.
Провожаю Катю, сажаю в желтую машину. Только она отъехала, звонок. Жена. Задерживается. Якобы у подруги. Здорово!
Так. У меня же еще Вика про запас!
Звонок. Даша.
— Привет! Сколько тебя еще ждать?
— Дорогая, прости, дела. Через час буду.
Захожу в кафе, куда отвозил Вику. Ее нет! Как так?
— Ушла десять минут назад. Просила передать записку, — официант протягивает листок бумаги.
«Очень хотела с тобой пообщаться, но и так прождала лишние полчаса. Так что вини себя самого». Естественно, а кого же еще винить?
Звоню Даше. Не отвечает. Странно.
Что делать? Писатель Чернышевский толком не знал, а я тем более.
В раздумье еду по городу. Стоп! Возле кафе стоит такси, которое я вызывал для Кати (номер легкий — три четверки), и шофера нет за рулем. Подозрительно! Захожу в кафе, и что я вижу! Катя с водителем сидят за столиком у окна! Когда только спелись?!
Он наклонился к ней и что-то нежно воркует на ушко, она благодарно гладит его руку. Идиллия! Я ее разрушаю. Таксист виновато улыбается и идет к своей «Волге». Катя пытается оправдываться. Садимся в машину.
— Мы куда?
— Ко мне.
— А зачем?
Я ухмыляюсь. Катя глубоко вздыхает, опускает глазки и смиряется с судьбой.
Звонок. Даша.
— Ты звонил? Я в ванной была. Ты уже едешь?
— Алло! Кто это? Плохо слышно. Перезвоните!
— А это кто? — прищурила глазки Катя.
— Да так — номером ошиблись.
Опять звонок. Даша. Не отвечаю.
Еще звонок. Жена.
— Дорогой, если ты не против, я у подруги ночевать останусь?
Может кто-то бы и возражал, но не я!
— А ты пользуешься популярностью. Телефон, прямо, оборвали! Скучать, я думаю, сегодня ты не будешь, так что вези меня домой, — резко, как бензопила, завелась Катя.
— Может лучше к таксисту, — не удерживаюсь я.
Слезы. Разговаривать и успокаивать уже бесполезно. Отвожу домой.
Скорее к Даше! Звоню. Не поднимает трубку…
Так вы видели собаку, у которой отняли кость?
Медленно еду по городу. На обочине стоит прилично одетая дама с поднятой рукой. Останавливаюсь.
— Подвезете?
Еще бы! Тетка что надо! Жизнь вроде бы налаживается!
По дороге знакомимся. Ира немного выпившая, поэтому разоткровенничалась.
— Позвонила подруга, у них там такое веселье, такое веселье, даже в трубку слышно! Они с коллегами после театра собрались.
Настораживаюсь!
Подъехали. Ира звонит. Через минуту выбегает встречать ее подруга. Ну, вы уже догадались, кто? Конечно же, моя жена! Пьяная, счастливая! Сейчас я выйду из машины и окликну ее — пусть теперь у нее будет лицо, как у собаки морда, когда у нее отняли любимую кость!
Во время грозы рыжий кот Василий вылез на крышу, надеясь повстречать знакомую кошку Мурку из второго подъезда. То, что шаровая молния попала в кота, это, конечно, случайность. Ну а дальше — так вообще чудеса. Первое чудо: он остался жив. А второе… И писать даже не хочется — от воздействия на его, ослабленный нерегулярным питанием, организм огромного электрического заряда стал он мыслить, как человек. Не как академик, понятное дело, и не как депутат, тем более, но прочитать, понять и пересказать передовицу какой-нибудь ненаучной газеты он теперь мог.
Вначале все это коту очень понравилось. Мыслительный процесс — занятие хотя и хлопотное, но заманчивое и приятное.
Жизнь его изменилась круто. Василий стал на митинги ходить (левым силам симпатизирует). Лапу там даже иногда тянет — дайте, мол, слово. Со старушками возле подъезда посидит, послушает курс новейшей истории из уст очевидцев. С хозяйкой дома мыльные оперы смотрит (предпочитает российского производства). После хозяина газеты дочитывает. Чистоту наводит теперь не языком, а одежной щеткой. На подоконнике сидя, теперь не на собак во дворе глазеет, а тайну Тунгусского метеорита пытается разгадать и понять, где у Бермудского треугольника катет, а где гипотенуза. В еде опять же подтянулся — без салфетки и кушать не сядет — этикет! В общем, не жизнь пошла, а сплошное удовольствие…
Наступил март. Очень емкая фраза для обладателей усов, шерсти и мягких лап. Сердце у Василия застучало, глаза налились кровью, и лапы сами понесли его на чердак.
К вечеру рыжий был близок к инфаркту. Весь день он, как порядочный и воспитанный кот, пытался завести непринужденную беседу с разными кошками. Бес толку. Они в ответ только «мяу» да «мяу». Василий им: «Мадам, разрешите вас проводить до мусорного бака?». А они ощетинятся, фыркают и убегают.
Так продолжалось целую неделю. Похудел рыжий, осунулся, взгляд затравленный стал. Что делать — не знает. Ну не к женщинам же идти, в самом деле, на чашку чая!
Вскоре начались весенние ливни. И теперь часто можно видеть одинокого рыжего кота, сидящего на крыше под проливным дождем. Молит он своего бога кошачьего, чтобы послал он ему молнию шаровую еще раз.
Это казалось невероятным, но было действительно так: седовласый мужчина благородного вида смотрел именно на нее и улыбался именно ей. Антонина Ивановна по фамилии Белкина на всякий случай еще раз обернулась — позади нее никого не было. «Может с лицом что-то не так? Или прическа сбилась?..»
— Мадам, да вы не волнуйтесь так! Я не налоговый инспектор. И не из Интерпола. Автобус вот стою тоже жду.
«Извращенец, наверное. Хотя симпатичный. Да и с дипломатом. И в шляпе. Ой! Опять посмотрел! Прямо прожигает глазищами своими. Хорошо хоть людей вокруг почти нет».
Подошел автобус. Мужчина пропустил Антонину Ивановну вперед. Салон был полупустой. Белкина села у окна, преследователь устроился рядом. «И что он во мне нашел? Ведь сорок два уже. Хотя, вообще-то, я еще ничего. Вот Галка Илюхина из тридцатой квартиры всего на год меня старше, а уже бабка бабкой».
— Простите, мадам, у вас лишнего талончика не найдется? А то я единый дома забыл.
— Что вы все «мадам», да «мадам»! Антонина Ивановна меня зовут. А жена что же, когда на работу вас провожала, не проверила, взяли вы проездной или нет?
— Очень приятно, Антонина Ивановна! А я — Дмитрий Сергеевич, биолог. Жены у меня нет, так что проверять карманы некому.
— Странные вы, мужики, народ — как только переступаете с утра порог своего дома, сразу же становитесь холостыми, — сказала Антонина Ивановна и рассмеялась.
К остановке, на которой Белкиной нужно было выходить, подъезжали уже друзьями. Дмитрий Сергеевич проводил ее до самой конторы, и они договорились встретиться после рабочего дня. За двадцать один год семейной жизни это было первое свидание Антонины Ивановны с посторонним мужчиной. Противоположные чувства и мысли боролись внутри Белкиной, когда, отпросившись пораньше, она делала в парикмахерской прическу и маникюр. Победило женское любопытство — на встречу она пришла даже раньше Димы (так она его теперь называла).
Погуляли по парку. Покатались на карусели. Постреляли в тире. Сходили в комнату смеха. Устали и присели на лавочку. Дима читал стихи, рассказывал истории из своей студенческой жизни, объяснял различия в тактике футбольных клубов, выступающих в Лиге чемпионов, смешил анекдотами. Время пролетело незаметно — уже давно зажглись фонари, на улицах стало меньше пешеходов и машин.
Дмитрий Сергеевич посмотрел на часы, и в глазах сверкнула радостная искорка, рот расплылся в улыбке.
— Ого, уже десять почти! Тонечка, забыл тебе сказать, ведь у меня сегодня одна очень важная встреча. По работе, разумеется. Уже даже опаздываю. Так что смогу проводить только до остановки.
И он подхватил недоумевающую Антонину Ивановну и увлек в темноту. Галопом побежали к автобусу. «Ну, все, пока! Созвонимся». И Дима исчез. Белкина стояла, боясь шелохнуться, все произошедшее казалось ей теперь сном.
А Дмитрий Сергеевич дошел до телефонного автомата, снял трубку, опустил монету и набрал номер квартиры Белкиных.
— Алло, Эдик! Не забыл? Уже десять. Как договорились! Твоя стоит сейчас на остановке, через полчаса будет дома. Так что вы там с Лехой баб уже начинайте провожать. Со стаканов губную помаду не забудьте стереть, да и кровати заправить не помешает. Что? Нет, не целовались. Я-то уговор помню. Не забывай, Эдик, что в следующий четверг ты мою жену с тещей заберешь в отделение за нарушение правил торговли. Да, на весь вечер. А вообще-то, пора нам квартиру вскладчину купить, а то ведь так они, жены наши, с такой нервотрепкой и до пенсии не дотянут.
Этот случай произошел со мной много-много лет назад. Я вряд ли обратил бы на него внимание, но дальнейшие события, явившиеся его следствием, круто изменили мою жизнь.
Волей непредвиденных обстоятельств я оказался в маленьком неухоженном подмосковном городе, воздух которого был сильно загрязнен промышленными предприятиями. Был я молод, смел, если не сказать дерзок, с пустой головой и непомерными амбициями.
Как-то днем выдался у меня свободный час, и я решил прогуляться в парке. Надо заметить, что местное население, страдающее от чудовищных выбросов химзавода, всеми силами боролось за свое право на чистый воздух, поэтому парков здесь было несколько, и все — великолепные. Проходя мимо открытого бассейна, я остановился, чтобы закурить, но не успел. Мощный поток воды окатил меня с ног до головы, заставив на время забыть о вредной привычке. Комичности моему положению добавило то, что девушка, вынырнувшая после прыжка с вышки, вместо того, чтобы извиниться, посмотрев на меня, стала смеяться. Со злостью бросив мокрую пачку сигарет на землю, вполголоса выругавшись, я поспешил удалиться. Успокоившись и немного обсохнув, я пожалел, что не рассмеялся вместе с девушкой — был же удачный повод для знакомства. Ведь она была красавицей!
Вскоре мне повезло — встретил ее вновь, хоть это и не мудрено, учитывая размеры городка…
Она стояла на автобусной остановке. Светлые, чуть волнистые волосы обрамляли ее красивое, немного утомленное лицо. Роста была выше среднего. Под обтягивающей курткой легко угадывалась великолепная фигура. Такую с налета не возьмешь. Нужны идеи. Созерцание прекрасной незнакомки будило воображение, которое, в свою очередь, убивало мысль. Идей не было. Пришлось как обычно: шашку-язык наголо — и вперед. Но с чего начать? Как бы не испортить все одним неловким словом или жестом.
Нес я полный бред, но девушка улыбалась! Значит она воспринимала не слова, а контекст. Особый настрой нашему общению придавала музыка, звучащая из открытого окна припаркованной рядом машины.
Стоя рядом с Анной (так звали девушку), я с упоением вдыхал волшебный аромат ее духов. Может быть, от этого запаха и от музыки, или еще от чего-то, еще мне неведомого, но на какое-то время я потерял контроль над собой. Моя правая рука, сам не знаю как, оказалась на Аниной талии. Теплый ком подкатил к горлу, и стало трудно дышать. Я прижался к ней, и мы медленно стали покачиваться в такт музыке.
Прошло уже достаточно времени, но я до сих пор помню этот странный танец среди серых, утомленных жизнью людей, стоящих на остановке. Не помню, через сколько времени и все-таки мы расстались. Но о свидании мы договорились.
На следующий день вечером с букетом цветов я битый час ждал ее в городском парке. Последние пятнадцать минут моего ожидания память выдала на-гора самые удивительные и причудливые ругательства, направленные непосредственно к той, которая еще совсем недавно была удостоена столь прекрасных слов, что, будь они обращены к скульптурной девушке с веслом, то и у нее, я уверен, выступил бы здоровый девичий румянец удовольствия.
Когда Аня все же пришла, я понял, в чем сила женщины — в мощнейшем и всепробивающем супероружии, заставляющем мужчин терять рассудок и совершать глупости — в ее улыбке.
Мы немного погуляли по парку, сходили в кино, и я пошел провожать ее домой. Возле подъезда мы обнялись, и я первый раз ее поцеловал. Снова горячий ком сжал мне горло, и стало очень трудно дышать. Сердце бешено колотилось в груди. Я полез в карман за сигаретами, но пачка оказалась пуста.
— Не уходи, я сейчас мигом. Только сигареты куплю.
Когда я вернулся, Ани возле подъезда не было. Я удивился, пожал плечами и уже собрался уходить, но тут услышал приглушенный крик, доносившийся из подъезда. Я, не раздумывая, бросился туда. Резко распахнув дверь, я увидел спину какого-то мужика. Схватив его за плечо, дернул на себя. Он развернулся и от неожиданности стал валиться на бок. Аня, воспользовавшись моментом, вырвалась из его рук и побежала вверх по лестнице. Все еще плохо соображая, я нанес несколько ударов. Дядька, от которого исходил сильный запах алкоголя, рухнул на бетонный пол и потерял сознание. Во время падения из внутреннего кармана его пиджака выпал бумажник. Я поднял его и раскрыл. Там была довольно значительная сумма денег. Сверху доносился удаляющийся стук каблуков Ани — она, видимо, подумала, что победитель не я, и решила искать спасение от случайного насильника в родных стенах. Но меня это уже не волновало — с такими деньгами у меня будет хоть сто Ань. По сию пору не знаю, что стало с тем мужиком. Жив ли он?
…Глубоко за полночь в насквозь прокуренном ресторане, собрав вместе тонущие в алкоголе мысли, я пришел к выводу, что жизнь на удивление проста. Ну а как иначе? Два удачных удара — две недели безбедной веселой жизни… Сила правит миром!
Через год судьба вновь забросила меня в этот город. Через зарешеченное окно автозака, перевозящего уголовников из пересыльной тюрьмы по этапу в колонию, я вновь увидел ту же остановку. Машина замерла на светофоре, и я успел разглядеть среди серых, как мыши, людей девушку со светлыми волнистыми волосами. Аня не смотрела в мою сторону, но, видимо, что-то почувствовав, немного развернулась, и наши взгляды встретились. Она даже не увидела, а, скорей, ощутила меня. Брови ее взметнулись вверх, глаза удивленно округлились, ротик слегка приоткрылся. Но… Как когда-то, год назад, унес ее от меня безвестный автобус, сейчас меня от нее увез вполне конкретный автозак — тюрьма на колесах.
Много календарей пришло в негодность, прежде чем я снова оказался в этом городе. Волны перестройки вынесли меня на вершину, а смутные 90-е укрепили мои позиции. Будучи проездом, я сказал водителю, чтобы он чуть изменил маршрут — очень хотел вновь увидеть ту остановку. Произошло почти нереальное: среди тех же серых людей стояла Аня! Машина остановилась, я вышел и на ватных ногах подошел к ней. Она, конечно же изменилась, но что-то прежнее все равно проглядывало в ее удивительных глазах. Какое-то время мы молча стояли друг против друга. Толпа также молча и удивленно смотрела на нас — ни один не сел в подошедший автобус. Потом я медленно положил свою правую руку на ее талию. Колян, мой догадливый водитель, включил автомагнитолу, и полилась тихая медленная музыка. Во время нашего танца не было произнесено ни одного слова — диалог вели наши сердца. Мы были счастливы. Мы любили всех: этих притихших людей на остановке, смотрящих на нас, словно мы — герои какого-то неведомого сериала; возвращавшихся после работы уставших пассажиров в пролетавших мимо автобусах, в общем, всех-всех, весь этот свет. Мы кружились, а годы, пролетевшие с момента нашей первой встречи, немым укором выстраивались в ряд. Глупые вопросы лезли в голову: а что было бы, если бы не тот кошелек? А если бы мы остались вместе? И много других «а что бы?», «а если?» звучали в томном шуршании ее плаща.
Наступили сумерки, и ветер погнал старые билеты и пустые сигаретные пачки вдоль тротуара. Возможно, только он знал ответы на эти вопросы. Но он молчал. Не каждый вопрос хочет услышать ответ, и не каждый ответ является следствием вопроса.
Сто лошадей, спрятанных под капотом, уносили меня из небольшого подмосковного города. Я смотрел вперед на мчащийся навстречу вечерний горизонт. Откуда только у человека такая тяга к перемене мест своего обитания? Куда мы все время стремимся? Может стоит замедлить свой бег? И где он, главный привал, главная остановка твоей жизни? И когда будет конечная? Я повернулся к заднему сиденью и поправил немного сползшее легкое покрывало. Аня чуть слышно посапывала и чему-то улыбалась во сне.
Николка бежал по утоптанному снегу, сосредоточенно сопя. Сейчас он, выполняя первое ответственное поручение в своей короткой еще жизни, отнесся к нему со всей серьезностью, на которую был способен семилетний пацан. Сестра Даша дала ему задание незаметно отнести записку Ромке Каплину, жившему на другом конце деревни…
Эта история произошла в одном из дальних уголков необъятной России. Замерзшая на зиму деревня в канун Новогодних праздников основательно оживилась. Далекое декабрьское солнце искрило сугробы и золотило верхушки деревьев. Прозрачный воздух стоял без движения. По небу проплывали облака, полные снега. Холодно было так, что волкам в лесу впору было костры разводить. А в хатах — веселая суета.
Никто уже не помнит в деревне Запендросово, с чего именно началась вражда двух семей Монетовых и Каплиных. До смертоубийств дело не доходило, поэтому именовать это противостояние вендеттой не будем. Следуя логике вышесказанного и имея в примере классическое произведение, в семье Монетовых росла и зрела красавица — дочь Даша, а у Каплиных — сын Роман. То, что они любили друг друга, так же понятно, как и то, что они хранили это в тайне.
Даша, томимая страстью, решила взять инициативу в свои руки, чтобы, руша стену вражды с Каплиными, добиться своего возлюбленного Ромы. Для этого она, как и любая девушка на ее месте, пошла на хитрость. Послала своего младшего брата Николку к Роме с запиской, в которой была подробная инструкция, как тому действовать.
«Найди где-нибудь (или сделай сам) костюм Деда Мороза и к 12 часам приходи к нам. Только смотри бороду приклей погуще, чтобы отец тебя не узнал. Принеси подарки. Отцу — что-нибудь из столярных инструментов (только не топор), матери — платок, брату — свистульку. А когда очередь дойдет до меня, скажи, что даришь мне свое сердце. Потом сорви бороду, шапку и доху, стань на одно колено и проси у батьки и мамки мою руку. Я встану рядом с тобой и тоже их попрошу…» Жених читал про себя письмо, пока Николка пил чай и играл с котенком.
Роман, привыкший во всем слушать свою суженную, отправив домой дашиного брата, приступил к подготовке.
Без четверти 12 в дом к Монетовым громко постучали. Глава семейства, кряжистый мужик Семен, недовольно крякнул и пошел открывать. На пороге стоял сильно пьяный Дед Мороз. Воспользовавшись некоторым замешательством хозяина дома, он прошел в комнату. Поставив мешок на пол и переведя дух, он начал нести какую-то праздничную околесицу.
Доведенная натянутостью момента до предобморочного состояния и не в силах дальше держать себя в руках, Даша упала на колени перед и без того офонаревшими родителями и заголосила:
— Папа, мама, я люблю этого человека! Позвольте нам пожениться. Или… Или я умру!
Растерявшийся отец, пытаясь сохранить хоть какое-то спокойствие, захлопал глазами и изрек:
— Хорошо, хорошо, доченька!
Во время всей сцены Дед Мороз всем своим видом выражал крайнее изумление и даже как-будто протрезвел. Его, слабо сопротивляющегося, поставили на колени. Рядом встала счастливая Даша. Принесли икону, и отец благословил их по всем правилам.
Нарисовать картину словами подчас труднее, чем красками. Поэтому мы имеем право на некоторое снисхождение со стороны наших читателей. А картина была такова. Когда Дед Мороз после родительского благословения снял красную шапку и отклеил бороду, перед Монетовыми предстал директор местного Дома культуры Иван Петрович Горлышкин собственной персоной. Даша тихо упала в обморок. Ее мать охнула так, как охает кочегар, когда бросает в топку уголь, Семен же счастливо улыбался: Горлышкин — не Каплин. Самого же Ивана Петровича обуревали самые разнообразные чувства. Еще утром все было просто и понятно, и тут на тебе — такой поворот судьбы! Нет, он был не против взять в жены такую красавицу — хотя и был он уже на пятом десятке, но амуры все же кружили в непосредственной близости от него.
Встал он сегодня рано. Настроение было отличное! Захотелось поделиться своей радостью с окружающими. Сделать что-нибудь хорошее для человечества, для человечества своей деревни.
— Пойду-ка я вечером поздравлю всех деревенских с праздником. В кладовке костюм Деда Мороза пылится уже который год. Пройдусь, веселее людям будет, не зря же я театральный закончил, — рассуждал вслух Горлышкин, сладко потягиваясь и позевывая. Вечером же перед замысленным им походом, не без основания пологая, что трезвых Дедов Морозов не бывает, он выпил…
Ну, а где же Рома? Жених, надо сказать, сильно боялся отца своей невесты — все в деревне знали крутой нрав Монетова-старшего. Поэтому идя вечером в стан врага, основательно нажрался. Кое-как облачившись Дедом Морозом, он побрел по заснеженным улицам своей деревни. Подойдя к дому, он набрал полные легкие воздуха, без стука ввалился внутрь и крикнул:
— Я — Дед Мороз! Выдайте за меня свою дочь!
Сидевшая за праздничным столом семья хлебороба Гукина, чей дом Рома перепутал с домом Монетовых, долго удивляться не стала — нельзя было медлить ни секунды. Так как ихней дочери было уже 28 лет, и она была ряба и некрасива, икона для благословения появилась перед мутными глазами Романа сразу же, как только его слова дошли до размякшего от зимнего безделья отца рыжей Груши.
В дальнейшем новогодний праздник для как минимум двух семей деревни отошел на второй план, ибо оба отца были крайне заинтересованы в скорейшем решении брачных проблем своих дочерей. Был отловлен местный священник отец Василий. После уговоров в жесткой форме и солидного магарыча он отпер церковь и совершил два таинства.
Наиболее прозорливый читатель не будет удивлен, когда мы ему сообщим, что директор клуба и Груша тайно любили друг друга. Они и поныне живут в счастливом браке. Впрочем, как и Роман с Дашей. Почему?
Очень просто. Николка хотя и маленький, а понял, что все пошло как-то не так, как должно было бы. И так же понял, что хотя и косвенно, но и он виноват в том, что его сестра не будет счастлива. Поэтому он прокрался в церковь и подлил в кагор отца Василия значительную дозу отцовского самогона. Ну а отец Василий, причастившись кагором и будучи в отвратительно нетрезвом состоянии, перепутал пары, которые ему, естественно, в этом активно помогли.
С Новым годом! С Новым счастьем!
Да, было это! Бы-ло! — кричал Помидоров, когда его в очередной раз выкидывали из пивной.
И обещания себе уже сколько раз давал: об этой истории никому ни слова. Так нет же! Чуть лишку хватит и давай душу изливать. И кому, заметьте! Абсолютно незнакомым и нетрезвым людям! А потом травматолог долго смотрит на рентгеновский снимок и молча качает головой.
Хотя, с другой стороны, многие из нас и чертей видели, и честных миллионеров, и утонувших рыб, и кудрявых китайцев. Однако очевидец невероятных событий не надоедает всем своими рассказами, а делится впечатлениями строго в 19:00 каждый четверг в клубе Магнитостроителей с определенным кругом избранных — теми, кто приобрел билеты (70 рублей с носа, я ходил). А за бесплатно Помидорову отказываются верить. Еще и бьют. Сильно, с душой. Так, не на смерть, можно даже сказать, для профилактики. Ведь, если рассудить здраво, ну кто ты такой, Помидоров?! Политик, что ли, какой известный, чтобы нам тут сказки рассказывать!
Вон он, Помидоров, бежит! Отворачиваемся, делаем вид, что его не видим. Нет, мы его не боимся — так, на всякий случай. Это страусу нужно голову в раскаленный песок засовывать, а мы можем просто сделать «Кру-гом!» и рассматривать витрину.
Вот не повезло! Увидел нас! Подходит. Начал сразу, без предисловий.
— Собрался я как-то из дому выходить, а тут, чуть не сбив меня с ног, заскакивает здоровенный парень в косоворотке и сапогах и как заорет: «Казаки фронт прорвали!» Я смотрю на него и думаю: «Какие казаки? Какой фронт? Где прорвали?» А тут и стрельба началась. Сразу несколько «максимов» «поливают». А парень все талдычит: «Прорвали! Прорвали!» и самогона требует, а у меня что, винокурня, что ли! Вышел я на крыльцо, смотрю, а тихая деревня, которой вчера еще не было, постепенно наполняется гомоном — красные партизаны отбирают у местного населения яйца и кур. Позвякивая колокольчиками, мимо промчалась тачанка. Бабка какая-то орет: «Что ж вы, ироды, делаете?! Вы же трудовую старуху грабите!» А те в ответ: «Молчи, старая, тебе потом Советская власть вдвое больше даст». Комиссар собрал на площади народ и начал молоть какую-то чушь, часто употребляя слово «товарищи». Парень куда-то пропал. Но тут же забежала девка в рваной юбке и с измазанным лицом, плачет и орет: «Погром! Погром!» А какой может быть у нее погром, если она не еврейка? А тут и казаки подоспели…
Смотрим мы на этого странного Помидорова и по его лицу видим — понимает он, что мы ему не верим. Но и не злимся и не останавливаем его. Не потому, что добрые и терпеливые, просто решили, что чем больше он воздуха вместе со словами выдохнет, тем быстрее у него наступит кислородное голодание и, как следствие, для него — безжизненное состояние, а для нас — тишина. А он не унимается:
— И пошла тут кровавая сеча! Окружили партизан казаки и давай их саблями рубить. А тут и фашисты подошли, смотрят издалека, не вмешиваются. Мушкетеры друг за другом гоняются…
В стране, где профессия политика сродни ремеслу писателя-фантаста, а каждый вахтер оборонного завода расскажет, как он голыми руками душил уссурийского тигра, подобные истории, поведанные случайными прохожими, не кажутся прямо-таки из ряда вон.
Однако в Помидорове чувствовался потенциал — казалось, он мог докладывать о своих злоключениях бесконечно. А нам срочно нужно было в библиотеку. Поэтому один из нас вежливо его спросил:
— А ты где работаешь, дядя?
— Как где? Сторожем на киностудии…
Я— писатель. Все, что я пишу — с моей точки зрения, полный бред. Но людям нравится. А меня это кормит и, надо сказать, неплохо. Открою один секрет, только, чур, никому! Я — не писатель. Я — переписыватель. Что это значит? А вот что…
У меня практически с самого раннего детства очень развито воображение. Оно настолько богатое, что я даже какое-то время могу жить в выдуманных мною же мирах.
Когда я хочу написать какую-либо книгу, то одеваю свой древний застиранный халат, выпиваю немного вина, сажусь за свой рабочий стол, откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Все остальное делает воображение.
Вот огромный старинный замок где-то в далекой и холодной Шотландии. Я захожу внутрь и спускаюсь к подвалу. Толкаю тяжелую дверь, она натужно скрипит, но поддается. Иду вниз по скользким темным ступеням. Вот тут осторожно! Отколот кусок, можно упасть. Огонь свечи, оказавшейся в моей руке, колеблется от сквозняка, и на стенах бегают огромные тени. Спустившись, я попадаю в большое помещение. Везде стеллажи из посеревшего от времени дерева. На полках — книги. Книги, которые я когда-то напишу. Они из будущего. Беру одну из них. Открываю. Начинаю читать. Где-то в глубине подвала какая-то возня. Иду туда. Там копошатся плагиаторы. Что-то нервно переписывают из моих книг. Под руку попался старый стоптанный сапог. Им я и запускаю в воров. Те, жалобно визжа, призраками разбежались по углам. Надо бы капканы поставить. Продолжаю прерванное чтение. Буквы поначалу прыгают, но постепенно принимают четкие очертания и их вполне можно разобрать. Читаю… Бессмыслица! Но я уже, как ищейка взявшая след, вцепился и не отстану. Пот выступил на лбу. Ну, наконец-то, стал появляться смысл. Так, так! Идея ясна! А дальше мы ее наяву разовьем. Открываю глаза. Устал очень, но ощущения великолепны, блаженство во всем теле и мозге!..
— А, «Лунный гость», здравствуй! Проходи. Чем сегодня порадуешь?
— Есть два рассказа. Гениальные!
— Кто бы сомневался! Давай-ка, почитаю.
Редактор толстого глянцевого журнала одел очки, почесал бороду, сделал, насколько это возможно, лицо серьезным и окунулся в мир литературного вымысла.
Многие в литературном мире называют меня «Лунным гостем». Так назывался мой первый рассказ. Он был настолько из ряда вон, что запомнился надолго.
— Послушай-ка, гений, это что?
Редактор поднялся с кресла, правой рукой он протягивал мне рукопись, а левой шарил по своему рабочему столу. Рот удивленно приоткрыт, в глазах недоумение.
— Это что, я спрашиваю?
Левая рука, наконец-то, нашла искомое.
— Вот наш журнал полугодичной давности. Тут уже есть эти рассказы. Названия другие, герои другие, но сюжет тот же! Ты что издеваешься надо мной?!
— Не может этого быть!
Я побледнел и дрожащей рукой взял журнал. Перелистал. Точно, не врет главный.
Да и какой ему смысл врать. Как же это получилось?
Боком, боком к выходу и домой…
Халат, вино, кресло. Замок, полутемный подвал, полки. Беру книгу, открываю, читаю. Буквы прыгают, напрягаюсь, кое-как разбираю. Открыл глаза, срочно писать. Перо летает над бумагой. Откуда-то с самого низу поднимается черное чувство тревоги. Руки слегка подрагивают, лоб холодеет, глаза слезятся. Что, что не так?! Перечитываю. Было, было уже! Кошмар!
Что же случилось? Выхожу на балкон. Поток свежего чуть прохладного воздуха бодрит. Пытаюсь сосредоточиться. Сейчас нужен трезвый анализ. Иначе все, конец писателя Перова.
Итак, кому-нибудь я рассказывал о подвале? Редактору? Нет, конечно. Друзьям? Их у меня нет. Еще в юности закончились. Родственникам? Не общаюсь с ними. Жене? Она сейчас у своей матери. Стоп! Жене, точно — жене! Хвастался ей, глупец! Во всех красках расписывал.
Сажусь в машину и еду в пригород, туда, где сейчас супруга. Надо сегодня же все выяснить. Хотя, что здесь можно выяснить. Разве в состоянии она хоть как-то повлиять на мои фантазии? Да и зачем ей влиять? Мои рассказы — это же мое, соответственно, и ее благосостояние. А почему я решил, что это она каким-то образом влезла в мой подвал. Ну хорошо, а кто же еще? Кроме нее никто не знает. Стоп! А может я сам? Тьфу! Мне-то это зачем? Кто же пилит сук, на котором сидит? Может, просто круг замкнулся? Исписался я… Нет, не может быть! Там же, в хранилище, книг уйма, а я не больше ста рассказов опубликовал.
Подъехал к дому своей тещи. Рядом с калиткой стоит красная «девятка». Чья это, интересно? У жены машины нет, у тещи с тестем — и подавно. Так, так, так. Что-то, не то! Оставил свою машину в проулке. Перелез через забор и, крадучись, подобрался к окну задней комнаты. В глубине за столом сидела супруга и с кем-то оживленно беседовала.
— И что он говорит?
— Говорит, что у твоего были такие глаза, будто ему марсианина показали. Ха-ха-ха!
С мужиком каким-то обо мне говорят. Рискуя быть замеченным, заглядываю в окно. Вот это да! Это же Зинченко! Мой конкурент и завистник. Считает, что я у него хлеб отнял. Пиши лучше меня, вот и будет у тебя хлеб. Еще и на масло, и на икру останется. Вообразил, что он — писатель, а на самом деле — бездарность.
— Мишенька, может мне уже поговорить с ним?
— Рано еще, Лариса, рано.
— Не могу я так! Тяжело мне его обманывать.
— Ну, потерпи родная. Недолго осталось. Надо покрепче на ноги встать. Когда сегодня с главным говорил, он твердо пообещал регулярно печатать. Победили мы «твоего», победили!
Эх, мама, зачем ты меня родила?! Моя жена (теперь бывшая, конечно) и с моим злейшим врагом!
Корабль тонет, крысы начали бежать? Или они сами и потопили корабль? Прогрызли днище и сидят теперь, радуются.
Сел в машину. Напрягся так, что аж руль в руках затрещал. Засунул всю черную палитру чувств в самый дальний уголок души — не время пока. Сейчас ничего не должно мешать работе мозга.
Так значит это Зинченко все подстроил! С помощью женщины, которую я когда-то женой называл. Но как? Это же нереально! Хотя он поразительно изобретателен на всевозможные подлости. Значит, снюхались за моей спиной они, она ему про мой источник вдохновения все выложила. Ну, а дальше-то что? Как же они повлиять смогли?
Приехал домой. Хожу из комнаты в комнату. Думаю. Ни одной стоящей мысли. Так, сумбур один, да фантазии дикие. Зашел в кабинет. Сел за рабочий стол. Взял ручку. А блокнот где? Вечно у меня все не на месте лежит! Ладно, вот календарь, оторву листок. Пишу. Зачеркиваю. Опять пишу. Нет, все не то, не то.
Стоп! А это что такое? Листок отрывного календаря, 20 мая 1985 года! 1985?!! Да! Так, так. Перебираю бумажки на столе. Газеты, журналы того же года. Фотография всего нашего выпуска филологического факультета в 1985 году. Понятно теперь откуда у меня в последнее время такая легкость и безмятежность в душе — ведь, учитывая богатство моего воображения, подсознательно я находился в счастливых годах своей молодости.
Но это же получается, что когда я садился за рабочий стол, закрывал глаза, спускался в подвал и брал с полки книги из двадцатилетнего будущего, то эти книги были из текущего года? Вот в чем их, моих недругов, план! Какое тонкое коварство! Жена не смогла бы до такого додуматься. Это она рассказала Зинченко о моей тайне, а он уже придумал эту хитрость со смещением во времени. Умно, умно, ничего не скажешь! Но и я не лыком шит!
…В кабинет редактора толстого глянцевого журнала вошел писатель.
— А, привет. Я же говорил, не носи пока рассказы. Исписался ты, отдохни с полгода.
— Почитайте, — коротко и твердо сказал вошедший.
— Ну, хорошо, хорошо.
Через 15 минут редактор поднял удивленные глаза на литератора и сказал:
— Это, это… это просто прорыв! Это будущее литературы! Срочно в номер! Но как вы… как вы такое смогли сочинить?! Это же просто прелесть какая-то, а не рассказ!..
…Придя домой, я сел за стол и достал из кармана пухлую пачку денег. Ласково погладил лежащие на столе календарь и газеты, датированные 2015 годом, сфабрикованные в типографии по моему заказу. Ну что, Зинченко, теперь твой ход!
Водитель, сидящий за рулем «Мерседеса», увидев катящийся под колеса какой-то предмет, резко нажал на тормоз и взял вправо. Но было поздно. Действительность со страшным грохотом треснула пополам, забрызгала кровью салон и разлетелась осколками — граната разорвалась под машиной. Левое колесо вырвало и откинуло на обочину, крыло и капот порвало, как папиросную бумагу. Автомобиль, словно коробок спичек от щелчка, отлетел в кювет, сломав придорожные столбики. Водитель и охранник погибли. Находившийся на заднем сидении глава строительной компании, молодой бизнесмен Андрей Петренко не пострадал.
Позже он, опустошенный, сидел на диване в своей квартире, пил кофе и курил одну за другой сигареты. Из угла в угол, как пантера в клетке, бегала его жена Ольга и шипела, словно прохудившийся шланг:
— Да ты мужик или нет? Может тебе юбку мою принести? Оденешь? Делать-то что-нибудь будешь? Или так вот памятником и просидишь, пока нас всех тут не замочят?
— Успокойся, пожалуйста. Давай все обсудим, — тихо сказал Андрей.
— Не ори на меня! «Обсудим»! Что тут обсуждать? Что?! Сема убивает твоих людей, ты чудом остаешься жив и «давай обсудим»! Действовать надо. Дей-ство-вать!
— Ну, почему, почему ты решила, что это Сема? Да, мы с ним конкуренты, да с детства мы с ним соперники, но мы же до этого без крови вопросы решали.
— «Решали»! Решали, когда речь шла о копейках. А сейчас — миллионы! И не рублей, а долларов!
— Но вы же с Ирой, Семиной женой вместе юридическую консультацию держите. Дружите к тому же.
— Дружим? Да я эту Ирку ненавижу! Лживая гадина!
— А я думал, у вас отношения нормальные…
— Что ты подразумеваешь под «нормальными отношениями»? Выпендриваемся друг перед другом, вот и все!
«Врет все. Не очень-то они друг друга ненавидят. Каждый вечер видятся, как будто днем на работе общения не хватает. Может и мальчиков себе молоденьких уже присмотрели на пару?» — подумал Андрей.
— Так, хватит тут сопли размазывать! Ты что-то предпринимать думаешь?
— Думаю, думаю. Начну пока с гуманных методов.
— Это как? — Ольга прищурила глаза.
— Вечером съезжу к Наталье Сергеевне, учительнице нашей, — задумчиво сказал Андрей.
С Николаем Семеновым, «Семой», Андрей конкурировал с самого детства. Еще в садике вечно мутузили друг друга из-за простых малолетних ценностей. В школе соперничество хоть и не перерастало в драки, но стало более тонким, на первый взгляд, почти незаметным. Потом был строительный институт: Андрей и Николай — старосты в своих группах, лучшие студенты курса. Оба выпустились с красными дипломами. Затем стройка, путь от мастеров до начальников СМУ. В начале 90-х оба почти одновременно открыли свои компании. Знаниями, энергией, предприимчивостью подавили в небольшом, глубоко провинциальном Ряженске всех остальных конкурентов, и на строительном ринге города бойцов осталось только двое. Война между ними, конечно же, шла, но окопная и по правилам. Это, хоть и шаткое, но равновесие, устраивало всех.
И вот несколько дней назад пришла весть из Москвы. Федеральное правительство выделило средства на постройку в их городе десяти многоэтажек для беженцев из бывших братских республик. Так как Ряженск довольно далеко от центра, наверху решили, что будет строить местная компания. Объявили тендер. А на следующий день этот случай со взрывом…
Андрей оделся, вышел из квартиры, сказал дежурившему там охраннику, чтобы подогнали автомобиль к подъезду. Сам же достал ручку, блокнот и зажигалку. Вырвал листок, написал на нем слово «Совесть» и сжег его. Потом шумно вздохнул, тряхнул головой и пошел к машине.
К Наталье Сергеевне, учившей его в школе, он заходил раз-два в месяц, Сема же не ходил к ней вообще.
Старая учительница встретила его очень приветливо. Новости она почти не смотрела, в город выходила редко, поэтому о покушении ничего не слышала. Угостила чаем, пожаловалась на свои болячки, рассказала о своей дочке Вале (Андрей при этом чуть заметно покраснел — в свое время Наталья Сергеевна очень хотела, что бы они поженились, но Андрей выбрал Ольгу). Потом перешли к делам городским.
— Андрюша, мне Валя говорила, что микрорайон новый вы строить будете?
— Да, правда.
— А где?
— За парком, там, где бараки.
— Так там же школа наша! — голос женщины задрожал.
— Сносить ее будем, Наталья Сергеевна, сносить. Больше ста лет уже ей, пора на слом.
У учительницы в глазах появились слезы.
— Андрюша, да как же это! Там же вся моя жизнь прошла! Там же вы выросли, людьми стали. Это же дом наш, очаг, как же его ломать?
— Исторической ценности он не представляет, — сказал Петренко и осекся.
— А духовную ты уже в расчет не берешь?
— Да, это же не от меня зависит. Не я буду строить, так Сема будет. Кстати, я по поводу его и пришел. Он утром на меня покушение организовал.
— Боже мой, Андрюша! Как же это?! Я думала, что такое только в кино бывает!
— Я тоже так думал. До сегодняшнего утра. Теперь мнение изменилось.
— Так вы же дружили. Ссорились часто, но дружили.
— Дружбой это назвать трудно, но вот что он убить меня захочет, даже представить себе не мог.
— Так может это не он?
— А кто?
— Может… — Наталья Сергеевна не договорила и опустила глаза.
«О ком это она? Не об Ольге же?» — подумал Андрей и сказал:
— Он это, он! У меня к вам в связи с этим будет большая просьба. Очень большая. Помните ту, школьную, неприятную историю?
Еще бы она не помнила!
Пятнадцать лет назад Наталья Сергеевна познакомилась на одном из многочисленных семинаров с учителем из соседней школы. Она была к тому моменту замужем, он — женат.
Да так познакомились, что полюбили друг друга. Иван Григорьевич (так звали ее избранника) обычно назначал ей свидания на скамейке в парке возле школы. Сема как-то случайно стал свидетелем одной из этих встреч. Пытался шантажировать учительницу (по географии, которую она преподавала, у него была «3»), а когда это не удалось, все рассказал директору. Через полгода Наталья Сергеевна развелась со своим мужем и вышла за учителя. Историю с Семиным предательством довольно быстро забыли, но осадок у нее, естественно, остался, как ни добра она была по натуре.
— Что я могу для тебя сделать, Андрей?
— Вас здесь все знают — полгорода если сами у вас не учились, так детям их вы преподавали. Надо настроить общественное мнение против Семы. Нельзя, чтобы он тендер выиграл.
— Хорошо, Андрюша, хорошо. А школа как же? Может быть удастся ее сохранить?
— Нет, Наталья Сергеевна. К сожалению, нет.
Дома Андрея ждали неприятные новости.
— Звонил один из твоих мастеров, сказал, что половину твоих рабочих переманил Николай. Уже и к прорабам посылал на переговоры, — голос жены со злобного в начале фразы перешел на подавленный в конце.
— Ничего, завтра посмотрим. Все равно ему тендер не выиграть. Народ против него будет. Возле мэрии пикет устроим.
На следующее утро к Петренко в офис пришла Валя, дочь Натальи Сергеевны. Андрей встал, когда она зашла в кабинет, поздоровался за руку, усадил в кресло. Он в тех редких случаях, когда им приходилось общаться, испытывал неловкость и краснел. Сейчас же было не до этого — он посмотрел в ее глаза и понял, что произошло что-то ужасное. После минутного, тягостного молчания, она, едва шевеля сухими губами, сказала:
— Мама умерла.
— Как?!
— Сердце. После разговора с вами у нее был приступ.
«Это из-за школы. Да, да, это — из-за школы», — пульсировало в мозгу Андрея.
— Вот кассета, — Валя положила коробку на стол.
— Что? Какая кассета?
— Когда мама почувствовала себя плохо, попросила меня записать на камеру ее обращение по поводу Коли Семенова. Как вы просили.
— Да, да. Валя, что я могу сделать для Ната… извините, для вас?
— Не знаю, сейчас я ничего не знаю. Простите, я пойду. До свидания.
В окно Андрей увидел, как подъехала жена. Войдя в кабинет, она сказала:
— Что это с тобой? На тебе лица нет. Это от тебя сейчас Валя вышла? Тоже вся такая взволнованная.
— Это не то. Совсем не то.
— Ну, понятно. Конечно, не то. Ладно, тебе взбодриться надо, а то побледнел весь. Сейчас я тебе кофе сварю.
Андрей пошел в кабинет к своему заму. Отдал распоряжения по поводу еще одних похорон. Водитель, охранник, теперь учительница.
Когда вернулся, жена подала ему чашку. Сделав несколько глотков, он откинулся в кресле и задумался. «Как близко бытие и небытие! В шаге, нет, в миллиметре, в микроне друг от друга! Почему же плоть у нас такая слабая? Может, чтобы дух был сильным и ум изворотливым?» Внезапно сознание затуманилось, в желудке что-то взорвалось, горячая волна прокатилась по телу и все погрузилось в полный мрак.
После обеда Ольга позвонила мэру и сказала, что несмотря на безвременную кончину ее супруга, фирма выполнит свои обязательства и с тендера не снимется.
…Через два дня в новостях по местному каналу телевидения сообщили о гибели в автокатастрофе предпринимателя Николая Семенова и его супруги…
…В Москве в курилке министерства два клерка неспеша дымили дорогими сигаретами и обсуждали последний тур чемпионата по футболу.
— Да что бы без Карвалью твой ЦСКА мог бы сделать?
— Так же, как и твое «Динамо» без Манише.
— А ты замечаешь, что говорим про чемпионат России, а русских фамилий и не называем?
— Кстати, о России. Это же твой, Леша, отдел с регионами работает?
— Да, мой.
— Там, ты слышал, деньги выделили из федерального бюджета на строительство домов для беженцев в каком-то Ряженске.
— Слышал, конечно.
— Так вот, оказалось, что ошиблись. Не для РЯЖЕНСКА деньги, а для ЮЖЕНСКА.
— Да ты что! А говорят, в Ряженске уже тендер объявили, школу старую снесли, разборки даже вроде бы какие-то были.
— Ну, а как без разборок в России-матушке! Но уже ошибку исправили, перенаправили деньги. Теперь в Южинске тендер объявили…
Поздновато ты, Петрович, на рыбалку собрался. Полдень, жара. Не будет клева, нет, не будет. С зорькой вставать надо, с зорькой. Тогда и с рыбкой будешь. Да вас, городских, разве заставишь до восхода подняться. Да не в жисть! — старый, но необычайно подвижный, дед Митрич из ближайшей к дачному поселку деревни, уже успевший где-то «принять», увязался рядом с шедшим по дороге Кониковым и бубнил.
«Вот же прилип!» — недовольно поморщился дачник.
— Ладно, дед, хватит! Надоел. По грибы я. По грибы.
— С удочкой?
— Да, с удочкой. Иди, давай, к бабке своей, ей голову морочь.
— Померла моя Алевтина. В октябре год будет.
Дед Митрич вдруг остановился, покачал головой, чуть сгорбился и побрел к телеграфному столбу, возле которого суетились телефонисты.
«Да, печет сильно. Прав дед — не будет клева. Ну и пусть. Хоть отдохну немного. А то вроде как на даче, а расслабления никакого».
Вчера, в субботу, весь день копал, полол, мусор с места на место носил, забор ремонтировал, банки какие-то стеклянные мыл. Тесть, одна отрада в семье (есть хоть с кем рюмку потянуть), хитрец, в город смотался, якобы за шурупами. Так что пропадают выходные. Про-па-да-ют!
Игорь Петрович Коников, прораб одной из многочисленных строительных фирм, находился в том возрасте, когда определенные материальные блага уже приобретены, социальная составляющая жизни тоже приращена. Была у него теща — носитель всех болезней, что есть в медицинском справочнике. Была у него жена — близкий некогда человек с основательно подпортившимся характером. И, конечно же, дети — горячо любимые существа, но излишне шумные в короткие вечера рабочих дней. Тесть немного скрашивает картину, да и то не всегда.
Вот, к примеру, сегодня. Воскресенье. Утром думал он поспать хотя бы до десяти. Так теща с первыми лучами солнца тазами греметь начала, дети (Саша, восьми лет и Алена, десяти лет) громко сорились из-за телевизора. Жена зачем-то ходила по спальне и шумно вздыхала.
«Интересно, всем так же «повезло», или я один такой несчастный?»
Проснулся. Вышел во двор.
— Игорь! Сынок! Ты куда же по грядкам? Я же уже сто раз просила! Там же картошка!
«В сортир сходить не дает!»
— Мама, не волнуйтесь! Вам же нельзя. У вас же гипертония.
Глаза прищурила, губы скривила, ушла.
«Небось, моей пошла жаловаться».
«А, пропади все пропадом, на отдых я приехал, или как?»
Взял удочки и ушел. Просто взял и ушел.
Лес начинался сразу же за поселком. Войдя в него, Игорь Петрович попал в другой, волшебный мир. Деревья создавали тень, дающую прохладу, и глушили шум тракторов, работающих на полях.
На душе стало радостно. Через пять минут дошел до реки. Неторопливо размотал удочку, достал наживку, примостил раскладной стульчик, вытащил из пакета термос и газету.
«Рай! И всего-то в двух километрах от… не рая».
Дед Митрич оказался не прав — рыба ловилась. Жора не было, но клев был вполне сносный.
«Все-таки дача — это вещь! Где бы я в городе так отдохнул?»
Неожиданно Коников услышал какой-то шум в кустах ниже по течению.
«Может медведь?»
Положив удочку, он встал и, стараясь не шуметь, пошел к месту, откуда доносился неясный звук. Подойдя поближе, он раздвинул кусты и увидел…
Пять человек в камуфляже доставали из рюкзаков какие-то брикеты, завернутые в целлофан, и о чем-то оживленно разговаривали.
«Форма не наша! Говорят по-немецки! А в рюкзаках что? Динамит?!»
В памяти всплыли газетные заголовки: «Расширение НАТО на Восток», «Учения войск Северного блока в Прибалтике», «Еще одна база Западных войск в Средней Азии», «Американские военные в Грузии».
«Уже и до России добрались!»
Коников осторожно опустил ветки и на ватных ногах вернулся к удочке. В голове был полный ералаш. Человек он был не военный, а потому, естественно, растерялся.
«А что делать надо в таких случаях? В милицию звонить? Точно, в милицию!»
Он выхватил из кармана мобильный. «Нет сети» на экране.
«Так, так!.. Надо что-то делать! Людей предупредить, властям дать знать. Не грибы же сюда пришли собирать эти немцы. А как они сюда попали? До Эстонии километров шестьдесят, не меньше».
Раздался мощный взрыв. Игорь упал на траву и накрыл голову руками.
«Мост взорвали, гады! А если они сейчас в поселок пойдут?! Там же Саша, А ленка! Жена!»
Он вскочил и побежал через лес.
Раздался еще один взрыв.
«За лесом! Электростанция, наверное, рванула!»
Толкнув ногой калитку, влетел во двор. Справа под навесом неподвижно лежала на диване теща с лицом, всем в крови.
«Где дети?»
Игорь побежал в дом. Там никого. Через окно увидел тестя, бегущего в одних трусах с топором в сторону огорода.
«Это он, что ли, тещу под шумок? Или немцы? Может они уже здесь, а тесть отбивается? Он же бывший военный, просто так не сдастся! Стоп, а дети где? Жена?»
Выбежав на улицу, Коников наткнулся на Митрича.
— Дед, немцы уже здесь, в поселке?
— Какие немцы, Петрович? Инженеры с электростанции?
— Какие, на фиг, инженеры! Военные! Бундесвер! Напали на нас! Где телефон? Срочно звони!
Заскочили к сторожу поселка. Сняли трубку — нет гудков!
— Перерезали уже. Давай, Митрич, в деревню к участковому, а я людей к станции уводить буду.
На улице увидел своих детей. Обнял, расцеловал.
— Папа, ты чего? — Саша удивленно округлил глаза.
— Где же вы были? Я так волновался!
— В магазин мама посылала. Вот, за хлебом и маслом, — Алена показала пакет.
— А мама где?
— У тети Любы, сериал смотрит.
Игорь схватил детей за руки и поволок в соседний переулок.
Света, жена Игоря, и ее подруга Люба сидели в просторном зале двухэтажной дачи возле телевизора и пили кофе.
По улице промчались, поднимая клубы пыли, две милицейские машины с включенными сиренами.
«Уже сообщили! Ну, слава богу!» — успокоился Игорь.
— Куда это они? — спросила Света у подруги.
— Сегодня в нашем милом дачном «болоте» события прям на пять лет вперед произошли. Ночью какие-то хулиганы утащили телефонный кабель, и теперь мы без связи на три дня остались.
— А сотовая?
— Блок какой-то у них там «полетел». К вечеру, говорят, поменяют. А к сторожу нашему, Мехельсу, родственник из Германии с приятелями приехал. Молодые ребята, такие все под два метра. Так он их динамитом научил рыбу глушить. Вот, говорят, немцы — цивилизованная нация. А рыбку на халявку тоже любят! Да сколько веревочке ни виться… Вон милиция поехала, наверное, за ними.
Игорь застыл в дверях. Опустошенным взглядом посмотрел на детей, потом на жену.
— Игоречек, что с тобой? На тебе же лица нет!
Света встала и подошла к мужу.
— Соскучился, — сказал он едва слышно и крепко обнял супругу.
От неожиданно появившихся давно забытых ощущений у нее на глазах выступили слезы и она, размякнув в его объятьях, сказала Игорю на ухо:
— Пошли домой.
На улице, еще не полностью придя в себя, он спросил:
— Ты давно у Любы сидишь?
— Ну, с полчаса, наверное.
— Тут вот какое дело… Мама твоя…
— Что? Что, мама?!
— Под навесом она лежит…
— Ну и что? Я уходила, она лежала. Маску из помидоров сделала и легла…
…Вечером всей семьей ели супчик из шустрой курицы, которую все-таки догнал в конце огорода тесть.
20 мая сего года в 23:20 патрульной машиной во вверенный мне вытрезвитель был доставлен гражданин Шмыгайло-Бурский, находившийся в крайней степени алкогольного опьянения. Он был снят с проходящего поезда. Задержанный выражался нецензурными словами, вел себя буйно, на замечания и вежливые прикосновения дубинкой не реагировал. В 23:35 гр. Шмыгайло-Бурский объявил себя бразильским астронавтом, попросил убрать мачты, сделать ему протяжку и начать обратный отсчет. После цифры «0» он громко пукнул, крикнул «Поехали!» и запрыгнул на мой рабочий стол. Сделав два предупредительных удара в воздух, я и мой зам по воспитательной работе капитан Нежев аккуратно сбили с ног задержанного, перевязали руки и ноги скотчем и отнесли в камеру. Когда гр. Шмыгайло-Бурский был уложен на нары, сделанные из мягких пород дерева, он неожиданно успокоился и с дрожью в голосе попросил накрыть его рыболовецкой сеткой. На мой уточняющий вопрос он пояснил, что четыре маленьких зелененьких чертенка, вооруженные цепями и кастетами, вылезли из кармана капитана Нежева и направились в его сторону, выкрикивая на ходу всевозможные угрозы. Капитан Нежев обследовал свой карман и обнаружил там только носовой платок, поломанную расческу и двадцать рублей мелочью…
«Вызванные бредовыми галлюцинациями алкоголика Шмыгайло-Бурского, мы оперативно прибыли на место для организации его активного отдыха. На подходе мы заметили розовых шайтанов на верблюдах (эти по наркотической части). Доложили диспетчеру, взяли оружие и вступили в бой за клиента».
20 мая сего года в 23:20 в городском вытрезвителе (в который я внедрен) мною был замечен гражданин, находящийся в алкогольном опьянении. Он по всем приметам совпадал с директором городского рынка Жадиным П.С. Так как секретный приказ № 076 гласит, что вор должен сидеть в тюрьме, я подкинул Жадину П. С. (оказавшемуся в дальнейшем гр. Шмыгайло-Бурским, оперным певцом из столицы) 5 граммов кокаина.
Произошедшую ошибку прошу списать на хроническую загруженность работой и предоставить мне очередной отпуск.
«В 23:40 в дежурке сработала сигнализация. Мы вскочили на верблюдов и поскакали. Прибыв на место, мы обнаружили незнакомого пока нам гражданина. От него исходил райский аромат кокаина. Он пребывал в прострации. Поняв, что уже пора, мы слезли с верблюдов и начали ритуальный глюкотанец под названием «накрыло». Неожиданно, без объявления войны, на нас напали зеленые черти. Эти пьяные буяны начали избивать нас цепями и кастетами, но мы успели курнуть и улететь. Раньше между нами конфликтов не возникало, поэтому прошу Вас, Ваше Пыхтейшество, направить ихнему начальству нашу ноту глубокого возмущения и протеста.
(продолжение)
Около полуночи гр. Шмыгайло-Бурский, продолжавший находиться в невменяемом состоянии, посмотрел на нас с капитаном Нежевым безумным взглядом и дико заорал: «Верблюды!»
— И как заорет этот алкаш гребанный: «Верблюды!». Это мыто с Сашкой Нежевым верблюды?! Ну и выписали ему по полной, чтобы за языком следил. А для пущей науки, чтобы на будущее знал, раздели его и к спине скотчем сидение со стадиона (то, что у фанатов забрали) примотали — пусть по утру сам себя верблюдом почувствует — и закрыли его в шкафчик в раздевалке.
(записано со слов больного):
«19 мая с Курского вокзала г. Москвы я выехал на гастроли. Позднее, ужиная в вагоне-ресторане, употребил 400 грамм коньяка в компании двух девушек, представившихся Людой и Наташей. Позже, взяв в буфете три бутылки водки и соответствующую закуску, мы всей компанией пошли ко мне в купе. Дальнейшее помню смутно. Проснулся утром в тесном, абсолютно темном, ящике. Сзади, на спине, что-то мешало двигаться. Я изловчился и пощупал рукой: звиздец — у меня горб вырос! Когда я уезжал на гастроли, жена Люся сказала, чтобы я вел себя скромно, чтил священные узы брака и потом добавила: «Хотя, горбатого могила исправит!» И вот итог — горб вырос, и я в могиле. Спасли меня два добрых человека, одетые во все белое. Выкопали меня, взломали гроб и отрезали горб. Сейчас я у этих хороших людей проживаю. Женщин боюсь, водку не пью. Прости меня, Люся!»
Во время выполнения боевого задания самолеты моей эскадрильи попали в плотный слой кучевых облаков. При выходе из них мы были атакованы превосходящими нас по численности демоническими силами. Они состояли из старой некрасивой женщины, летящей в огромном деревянном стакане, упитанного мужчины с пропеллером на спине, старика на домотканом ковре, огромного парня верхом на черте и других необычных субъектов. Расстреляв весь боезапас и потеряв три самолета, мы вернулись на базу.
– (истерически кричит) Русские не в силах остановить продвижение наших доблестных войск и призвали потусторонние силы для своей защиты. Мне доложили, что несколько дней назад самолеты нашего непобедимого Люфтваффе были атакованы какой-то нечистью. Проведя бой с превосходящими силами врага, мы вынуждены были отступить. Чтобы эффективно вести борьбу с подобными войсками противника, мною подписан приказ о создании специального антианомального полка. Промышленности дано указание строить самолеты из осины, а пули изготовлять из чистого серебра.
— Лечу я, значит, назад из Санкт-Петербурга, везу Оксане черевички. Тут, откуда не возьмись, большие железные шмели вокруг меня кружиться стали. Ну, думаю, не иначе подарок у меня отнять хотят. Я тут черта развернул, посохом размахнулся и на них…
— …Плохо мы еще работаем с населением! Буквально вчера на меня напали странные люди на каких-то железяках. Еле метелкой отбилась.
— Почему ты так долго не прилетал, Карлсон?
— Дело житейское, Малыш. Встретил по дороге хмурых людей на серых птицах, немного пошалил с ними…
— Для создания дымовой завесы в местах продвижения фашистских войск, нами были подожжены конопляные поля. После этого стали наблюдаться странные явления. В частности, в небе над деревней Горбыли немецкие самолеты вступили в бой сами с собой. После непродолжительной схватки, потеряв несколько машин, отступили.
Сталин: — Какие будут предложения в связи с этим, товарищ Жуков?
Жуков: — Думаю, было бы целесообразно в форсируемые неприятелем реки выливать чистый спирт…
Помню, в детстве, когда я перешел в новую школу, ко мне подошел рыжий пацан и доверительно сообщил:
— У нас в классе Колодкин есть. Такой дебил! Полный тупица! Не веришь? Колодкин, а ну иди сюда!
Подошел маленький щупленький паренек.
— Вот смотри, новенький. Дай ему на выбор десять копеек и пятачок. Ну, Колодкин, что выбираешь?
Щуплый неуверенно взял с моей ладони пятикопеечную монету. Рыжий просто прыснул от смеха.
— Ну, не дебил?! Колодкин, ты почему пять копеек взял, а не десять?
— Монетка же больше.
— Но на десять копеек ты же купишь два стакана семечек, а на пять копеек — один.
— Пятикопеечная монетка больше, — гнул свое Колодкин.
После уроков я догнал Колодкина у школьных ворот и спросил:
— Почему же ты взял пятак? Я же слышал, как ты отвечал на математике — ты же считать умеешь.
Он посмотрел на меня. Отстраненность в его взгляде исчезла и уступила место вполне здравому выражению глаз.
— Если я хотя бы раз возьму десятикопеечную монету, мне перестанут давать деньги. А так я уже скоро на велик соберу. Только ты меня не выдавай. Хорошо?..
Пролетели годы. Пару недель назад недалеко от моего дома открылся новый супермаркет. Их в нашем районе хоть пруд пруди, но все-таки — новый, вдруг чем-нибудь удивят. Сверкающие витрины, обилие товаров, терпимые цены — это, конечно, неплохо, но за последние годы мы уже к этому привыкли и воспринимаем вполне спокойно.
Иду по торговому залу. Возле ликероводочной секции сидит на корточках электрик и ковыряется в стенной проводке. Ничего необычного — магазин новый, недостатки устраняет.
Стоп! Да он же пытается соединить электрический провод с телевизионным кабелем! Вот идиот! И как такой солидный магазин мог взять на работу такого недотепу?!
— Уважаемый, вы что-то путаете. Это разные шнуры, их соединить невозможно.
Он улыбается в ответ. Роется в своем чемоданчике и достает… телефонный провод. И тут же пытается прикрутить его.
Я, махнув рукой, иду к кассе.
Через пару дней зашел в тот же супермаркет. Опять этот электрик. Странно, почему же его не уволили?
Подхожу поближе.
Он хочет вставить в пульт открытия витрины батарейки, которые в два раза больше, чем гнездо! Причем делает это с полной уверенностью в своей правоте и с предельным напряжением сил. Батарейки не лезут, выскакивают. Он их поднимает и снова пытается впихнуть в пульт.
Как такого балбеса можно держать на работе?!
Обернулся. Рядом со мной дюжина мужиков с удивлением наблюдает за этим горе-работником.
— Вчера он вместо розетки выключатель возле кассы поставил. Его администратор зала гоняла, — сообщил бородач.
— Я за ним уже три дня наблюдаю. У него в сумке вместо отверток и плоскогубцев хирургические инструменты, — вмешался крепыш в ковбойке.
Ушел я из магазина еще более задумчивый, чем в прошлый раз.
Но если он такой дебил, почему его не увольняют?
На следующий день я взял пакет и пошел в супермаркет. На стоянке перед ним припарковался шикарный джип. Из него вышел… электрик!
Мысли в моей голове забились в конвульсиях и умерли. В звенящем черепном вакууме стало просторно предположениям.
Я сел на скамейку возле входа и стал размышлять. Как же так? Если некудышний работник имеет дорогую машину, а я специалист высокой квалификации езжу на метро, то что-то тут не так. Либо нет в мире справедливости, либо… я чего-то не понимаю.
В магазин мимо меня шли и шли люди, входили и непроизвольно искали глазами нелепого электрика.
С задней стороны супермаркета было не менее оживленно. Сменяя друг друга, выгружались рефрижераторы. И с чего это так подскочил покупательский спрос?
Дома мне на глаза попалась фотография нашего выпускного класса. Приятные воспоминания беззаботного детства отогрели душу и отвлекли от серых будней.
Двадцать пять лет прошло! Где они, милые наши девчонки, веселые и озорные пацаны?
О, а это кто? Это же Колодкин, тот паренек, который лихо проделывал фокус с двумя монетками. Где же он сейчас? Упустил я его как-то из виду.
Наитие снизошло на меня, словно снежная лавина на незадачливого альпиниста.
Электрик из супермаркета!!!
Когда эмоции улеглись, и настало время разумных мыслей, я решил, что не согласен с Шекспиром: наш мир — не театр, а, скорее, цирк. И порой думаешь, что видишь клоуна, а он оказывается фокусником.
И где найти тот университет, в котором научат, как не ошибиться в выборе монет?!
Три дня в доме нет горячей воды! Ни объявлений, ни предупреждений каких-либо не было и в помине. Просто отключили воду и все. Я человек спокойный и выдержанный, так как работаю страховым агентом, но и моему терпению пришел конец. Одел костюм, шляпу и пошел в ЖЭК.
Захожу в контору, а у них там такая кутерьма! Переезжают, вроде бы. Подскакивает ко мне фифа какая-то вся при всем, платьице ого-го, макияж, туфельки на каблучке и как зашипит:
— Вы — Потапов?
— Нет, я — Туполев. А кто у вас тут главный по воде?
— Это потом. Помогите вначале вон тот ящик в машину отнести.
— А я-то здесь при чем?
— Ну, не должна же женщина тяжести таскать. Мне еще детей рожать. Да и маникюр попортить могу.
Вроде бы все логично. Взял ящик, понес к машине. Она мне:
— Вы бы пиджак сняли. Да и галстук ни к чему вам сейчас. Вон в углу спецовка висит.
В робе, конечно же, сподручней, кто бы спорил. Главное, чтобы костюм не сперли.
Погрузил ящик в машину, захожу в здание, а тут какой-то мужик с красной рожей и густыми бровями ко мне подбежал и как заорет:
— Ты, Потапов, где с утра был?! Пришлось самим тут… Бери вот эти два мешка, потом тумбочку, кресло, принтер, ксерокс…
Не стал я зря слова тратить, думаю, ладно, помогу людям, авось, и они мне не откажут.
Ближе к вечеру, загрузив две машины, я присел на лавочке возле входа перекурить. Подошел красномордый.
— Спасибо тебе, Петрович! Вот на, небольшая премия, — и сунул мне что-то в кулак.
Разжал руку, а там пятисоточка. Завтра, сказали, опять приходить. Нужно будет взять с собой молоток, плоскогубцы и набор отверток.
Да, надо не забыть позвонить в страховое агентство — предупредить, что увольняюсь.
Я скучаю. Часто скучаю. Особенно в последнее время. Почему? Очень просто: определил для себя, более-менее, порядок вещей, внешнее и внутреннее устройство этой жизни, сделал существование своего бренного тела комфортным, а духа — осмысленным. Вначале вроде бы возрадовался такой идиллии. Но через время заскучал. Формула бытия у меня вышла такая, что не предполагала она каких-либо изменений — закостеневшая. Правда, один вопрос все же я не решил. Вернее, решил, но не до конца. Интересно мне было насколько человек, вообще, и разные категории людей, в частности, самоуважаемы. Какова его внутренняя самооценка? То, что она беспредельно завышена у меня, я знал. А как у других? Предполагал, конечно, что у многих она не объективна. Но насколько? Решил проверить. Чем еще заняться скучающему человеку?
Проверять я решил экспериментально. Опыт мой должен был быть даже не «на грани фола», а далеко за его пределами. Состоял он в следующем… Я подхожу к любому прохожему и плюю ему в лицо. Молча это проделываю. С застывшим взглядом. После совершения акта стою на месте, никуда не ухожу. Никаких эмоций с моей стороны, никаких слов, только наблюдения.
Вечером вышел в городской сквер. Идет навстречу хорошенькая молодая девушка. Я уверенным шагом подхожу к ней. В руках у меня заранее приготовленный букет роз. Она несколько озадачена моим приближением. На лице безразличная маска человека толпы меняется на неопределенную. Она пока не знает, с какой целью я направляюсь к ней, да и к ней ли вообще. Но (женская натура!) уголки губ начинают постепенно приподыматься — на нее, вроде бы, обратили внимание и ей это приятно, хотя она всеми силами стремится это скрыть.
Бац! Происходит то, ради чего собственно я к ней и подошел. Всех режиссеров мира на свалку! Ни один из них не смог бы заставить своих актрис сыграть такую гамму чувств! Это что-то непередаваемое! Перетекание различных мимических комбинаций происходит настолько ярко, что кажется нереальным. Понимание того, что ее оскорбили, рвется наружу, но сдерживается туманом того, что все случившееся — это какая-то фантазия, которой просто не может быть как таковой. Скорей всего происходит что-то, чего она, такая хорошая и добрая, в силу недостаточности ее опыта, не понимает. Но обида все-таки пробивает баррикады сомнений, и девушка с кулачками бросается на меня. Я — стою. Как статуя — неподвижно и с холодным взглядом. Она останавливается. Ее глаза впиваются в меня — она мучительно ищет ответ. Важнейший момент. Любое мое слово, любой мой жест сейчас бы она восприняла с благодарностью, даже будучи мною же оскорбленной. Почему? Потому что это избавило бы ее белокурую головку от сложнейшей для нее работы — попытки понять необъяснимые обстоятельства.
— Здравствуйте, — тихим голосом говорю я.
— Зд… зд… здравствуйте, — отвечает, — А зачем вы это… ну, это… сделали?
— Хотел с вами познакомиться, и как-то случайно вырвалось. Вы мне напомнили мою первую жену. Возьмите цветы.
Она успокоилась, щеки порозовели. Понятно: я не инопланетянин, не совсем, конечно, адекватный, но свой, земной. Однако, ноздри ее время от времени вздувались — обида напоминала о себе.
— Ну что молчите? Давайте, знакомьтесь!
— Вы знаете, не буду.
Я разворачиваюсь и ухожу. Сейчас ее лицо изменилось еще больше, чем после плевка. Еще бы! С ней не захотели знакомиться! Оскорбление моральное для женщины сильнее оскорбления физического. Так и запишем…
Иду дальше. Навстречу бредет худой и длинный чудак в затертом мятом пиджаке и засаленных брюках. Волосы его неряшливы, взор туманен. По-моему, он слегка навеселе.
Я подошел к нему вплотную и продолжил эксперимент. Он инстинктивно закрыл руками лицо, но «снаряд» достиг цели. Удивительно, но он как будто был готов к такому повороту событий. Сжал губы, как-то еще более сник и… заплакал. У меня даже, к немалому удивлению, шевельнулась какая-то жалость к этому субъекту. Но я ее в себе подавил — эксперимент есть эксперимент! Он растер слезы по грязному лицу и сказал:
— Спасибо! Спасибо вам!
Я был озадачен, но виду, естественно, не подал, продолжал спокойно стоять на своем месте. Он, всхлипывая, спросил:
— А завтра вы придете сюда?
— Не знаю. А вам зачем?
— Я хотел бы подойти, если можно… Для меня так важно то, что вы сделали. Я только сейчас понял, чего мне не хватало. Это же для меня как очищение. Своеобразное, конечно, но все же…
Я пошел дальше, а он все продолжал говорить. Нес какую-то околесицу про всепрощение. Похоже, он тоже решил провести какой-то свой эксперимент.
На следующий день под вечер я прогуливался возле городского театра. Навстречу мне из-за угла здания вышел интеллигентного вида задумчивый человек средних лет. У него была небольшая черная бородка, складной зонт в руке и умные глаза. Когда он подошел на близкое расстояние, я «выстрелил». Он разобрался в ситуации, но демонстративно посмотрел вверх: сделал вид, будто бы птичка его нечаянно испачкала. Не сбавляя шага, он медленно достал платок и утерся. Я, не имея понятного результата, продолжил эксперимент — догнал его и «стрельнул» еще раз. Он не отворачивался, но я попал в шею.
— Вы меня, наверное, с кем-то путаете, — с презрением, как защитник не взятой крепости, спокойным и ровным голосом, сказал он.
Я плюнул в третий раз. Он еще более спокойным голосом изрек:
— Извините, но я пойду…
Когда он скрылся из виду, я грубо выругался и пошел в ближайший бар, чтобы хорошо выпить.
Следующий день. Студент в рваных джинсах (по моде) и стоптанных кроссовках (по факту) куда-то, видимо, спешил. Торопливость в движениях, сумбур в мыслях — это нормально для его возраста и статуса. Новый социальный тип, так что продолжим эксперимент! Бац! Он нимало не удивился, почти не снижая скорости, плюнул мне в ответ (и попал!) и продолжил свое движение. Ни одна мышца его лица (кроме тех, что были задействованы в выбросе слюны) не дрогнула и не выказала удивления. Интересный тип! Мне тоже пришлось утираться.
Самый короткий эксперимент прошел у меня над крупным качком с бычьей шеей и безразмерными плечами. Не успела моя слюна долететь до него, как кто-то выключил свет. Наверное, где-то внутри меня перегорели пробки. Поменять бы их! Да уже поздно — я лежу в гробу. Ну ничего, я не унываю. Сейчас кто-нибудь, прощаясь, наклонится надо мной, и я продолжу свой эксперимент!
Вот возьмем, к примеру, СЛОВО. Что оно есть такое? На первый взгляд, в сущности, ничего. Оно — бестелесно. Оно — фантом, не видимый глазом. А если взять воздействие на весь жизненный процесс? Колоссальное! И, по большому счету, изобретение колеса многое дало человечеству, но изобретение слова важнее во сто крат. А еще, по более большому счету, довести до разумного состояния живую плоть смогло только слово, а не какие-то там палки и каменные топоры.
А то, что слово не материально, так и не нуждается оно в материализации, как, допустим, детские кубики с буквами. Вся материальность внутри него, скрытый потенциал сродни огромной внутренней энергии урана. Слово — это атом нематериального мира, того нового для нас мира, на пороге которого мы, возможно, стоим.
А сила воздействия какова! Куда там атомной бомбе.
Порой, короткое «Пошел вон!» сильнее пощечины или пинка. Боксер, выстояв десять раундов и выиграв бой, приходит домой, а жена — ему: «Я ухожу от тебя!», и он падает нокаутированный.
Даже корявое матерное слово, упиваясь независимостью от установленных норм, подчас разрушает дворцы и ломает судьбы.
Слова — это посланцы души, волны ума, катящиеся то девятым валом, то легкой рябью. Они — тонкие нити, связывающие людей крепче корабельных канатов. Но они же делают тех же людей далекими друг от друга, как Арктика от Антарктики. Они, клокочущие в гортани в ритме сердца проводники вечности, сотрясают своими колебаниями бесконечные просторы Вселенной.
Я — писатель. Профессионал слова. Я его укротил, приручил, и теперь оно служит мне верой и правдой. Так вот, написал я рассказ. И сейчас спешу к редактору популярного журнала. Само произведение, скажу без ложной скромности — шедевр! Вершина! Джомолунгма! Безупречный слог, великолепные образы, поучительный сюжет и главное — вкус! Резцом-словом высек из цельного куска бытия что-то неподражаемое! Я уже вижу, как мой рассказ яркими буквами сияет на страницах журнала.
— Редактор занят! — секретарша телом закрыла обшитую хорошей кожей дверь.
Знала бы она, с чем я пришел к ее шефу, тут же на колени бы упала передо мной, как перед божеством.
Растворяю губы и выпускаю рой слов-пчел, которые отгоняют от заветной двери недалекую женщину. И вот я уже внутри последней проходной перед заветными страницами популярного журнала. Редактор, по моему взгляду поняв, что отделаться не удастся, отложил в сторону документы и взял рукопись.
Он так долго читал, что, казалось, я смог бы за это время построить пирамиду.
Ну вот, наконец-то он поднял голову. Немного подумав, изрек:
— Не подходит!
Одна единственная частица, в две буквы длиной, вмиг уничтожила душевный порыв, разрушила сложное психологическое построение. НЕ подходит!
Не сказав ни слова, я траурной походкой бреду к двери. Мир разбился для меня, словно лабораторная колба, на мелкие кусочки и навсегда. Все! Нет у слова созидания, только разрушение.
Редактор поправил очки, слегка откашлялся и задумчиво проговорил:
— Хотя…
Страдающий бессонницей фермер Жадин, ложась спать, принимался считать коров своего стада. Сосчитав, начинал мысленно заготавливать корма, продавать молоко и сметану, увольнять пьяниц-пастухов, соблазнять доярок, платить налоги, давать взятки пожарным инспекторам. Уставший, но довольный, засыпал только под утро.
Жена фермера так же не отличалась здоровым сном, поэтому, как и муж, считала перед сном. Своих любовников.
Засыпала хорошо. Во сне стонала. Утром просыпалась с виноватой улыбкой и подбитым глазом.
Возвращаясь после работы домой, Василий Семечкин, попыхивая папиросой, перешел улицу на красный свет и неожиданно ощутил непреодолимое желание совершить что-нибудь героическое.
Накрошив хлебушка на асфальт, он обманом приманил пролетавшую мимо Бабу Ягу. Воспользовавшись тем, что та клевала крошки, Вася надел ей на шею уздечку и полетел на ней верхом на Луну. Злая старуха, отойдя от первоначального потрясения, связанного с утратой независимости, слегка приободрилась и даже начала постреливать в надоедливых орлов из бортовых орудий, расположенных по окружности не весть откуда взявшейся ступы.
На Луне у Бабы Яги открылась застарелая астма, и было решено вернуться назад. Взяв образцы пород и колесо от лунохода, они после короткого полета приземлились на льды Антарктиды. У двух пингвинов оказались абонементы и их пришлось взять на борт. Взмыв к небесам, Баба Яга включила форсаж.
— На абордаж! — неожиданно сам для себя закричал Семечкин и направил вредную старуху на пролетавший мимо аэробус.
Взломав дверь, они ворвались в салон и потребовали изменить курс и холодного пива. Пингвины стали бесцеремонно забирать у пассажиров теплые вещи. При этом они сильно матерились.
Повинуясь воле наглых захватчиков, самолет развернулся и, резко уменьшившись в размерах, совершил посадку среди игрушек мальчика Вити, живущего во втором подъезде.
Вступив в неравную схватку с домашним котом Борей, Баба Яга прикрыла отход Семечкина. Пингвины забрались на глобус и скрылись в районе Южного материка. Вася влез на подоконник и, сплетя веревку из собственных волос, спустился на улицу, где был тут же сбит колесницей римского императора Августа, пытавшегося проскочить на красный свет. Внезапно появившийся инспектор ГИБДД забрал у Васи водительские права. Семечкин пытался указать службисту на явную ошибку, но тот выхватил пистолет и выстрелил в Василия. Спасло Семочкина чудо — пистолет оказался водяной.
Мокрый и счастливый он забрался на крышу трамвая. Там он обнаружил Чебурашку и крокодила Гену, которые делили отобранную у Шапокляк пенсию. Бедная старушка металась внизу, распугивая милиционеров и воробьев.
Вася с помощью зубочистки сделал из Гены чемодан, сложил туда деньги и был таков.
Однако донести домой неожиданно свалившееся богатство он не смог — кассирша супермаркета заиграла на волшебной флейте, и все деньги под воздействием божественной музыки перекочевали в ее карман.
Гена ожил и нырнул в ближайшую лужу.
Понимая, что катастрофа неизбежна, действуя в русле естества и беря под сомнение безусловные истины, Василий решил покончить с собой.
Он забрался на крышу небоскреба и прыгнул вниз. Но и тут его постигла неудача — стая дельтапланеристов подхватила его и уволокла в горы. Там он в течение пятнадцати минут оброс щетиной и научился пасти коз.
Неожиданно началось извержение вулкана. Поток лавы подхватил Василия и вынес его к гастроному № 12.
Обрадовавшись тому, что все так хорошо закончилось, Вася, выщипывая на ходу брови, побежал в сторону водокачки. Но тут киномеханик выключил свет.
…Весеннее ласковое солнце тактично заглянуло под грибок на детской площадке и, одарив теплом слегка присыпанного песком Семечкина, беззвучным будильником вырвало его из объятий Морфея. Сознание Васи начало робко входить в наступивший день, в объективную реальность, с которой он был в разлуке с прошлого вечера.
Чуть позже Вася поймет, почему вчера вечером так загадочно улыбался худощавый паренек с красными глазами, протягивая ему помятую папиросу в ответ на его просьбу дать закурить…
Вдалекие-далекие времена, когда еще зарплаты хватало чтобы жить целый месяц, в канун новогодних праздников покупал я в магазине лезвия «Нева». Они были настолько тупыми, эти лезвия, что при бритье волосы не срезались, а вырывались. Однако других не было, приходилось покупать эти. А продавщица мне и говорит:
— Ничего не знаю, сдачи нет, берите лотерейный билет.
Прямо так стихами и сказала. Не думаю, что поэзию люблю, но билет взял.
Пришел домой, побрился (точнее, удалил волосы) и задумался: «У меня же есть лотерейный билет! Так, так, так! Это что же значит? А это значит то, что я что-нибудь выиграю! Ну не станет же государственная типография печатать безвыигрышные билеты. Они что глупые, бумагу зря переводить. Так, так, так! Что бы мне такое выиграть? Мотоцикл! Точно, мотоцикл! Нет, не надо мотоцикла. Попробуй на нем зимой поездить, ангину вмиг схватишь. О, «Запорожец»! Нет, нет, нет, не пойдет. Две двери всего, и маленький совсем. В него все мои родственники, знакомые, соседи и сослуживцы не войдут. «Москвич»! Хорошо бы, конечно, но нет, не подойдет. Какой-то он весь неказистый на вид. «Волжана»! Вот это да! Вот это машина! Все, беру «Волгу»!»
Спрыснув лицо после бритья «Шипром», наскоро оделся и побежал на Главпочтамт. Вот и таблица. Так, смотрим, смотрим, смотрим. Десять тысяч!!! Де-ся-ть ты-сяч!!! Теряя сознание, я успел крепко сжать в кулаке мой билетик в счастье — мою лотерейку.
В «Скорой» меня откачали. Доктор нудно гудел над топчаном, на который меня положили.
— Надо соблюдать режим труда и отдыха. Активный отдых, например, туризм хорошо восстанавливает потраченные на производстве силы. Еще кружки по интересам… А что у вас в кулаке, уважаемый? Мы всем персоналом его разжать не смогли.
Последние его слова я слышал уже плохо — вскочил и побежал по коридору больницы за моими деньгами.
Прибежал на почту. Поздно! Управляющая закрывала дверь на замок.
— Выигрышный билет? Приходите завтра к 8 утра. Получите все сполна, не переживайте.
Придя домой, я сразу же надел пижаму, лег в кровать и начал мечтать.
«Что можно купить на 10 тысяч? Много! Ой, как много! Так, так, так! Прежде всего Дроздовым надо семь рублей отдать. Плоскогубцы куплю, на журнал «Наука и жизнь» подпишусь, две табуретки, рубашку с широким воротником, брюки-клеш, радиоприемник, подарки к Новому году всем родственникам… Нет, все это мелочи. Надо о крупном подумать».
В 11 вечера со второй смены пришла жена. Разделась, улеглась.
— Как я устала, Коля, ты бы только знал! Смирнова не вышла — ребенок заболел, так мы с Ольгой…
— Подожди, Таня, не тараторь. Я сейчас тебе такое скажу!..
— Что, что случилось? Мама твоя к нам переезжает?
— Нет, погоди…
— Ты меня бросить хочешь?!
— Дай слово сказать! — крикнул я, — я в лотерею выиграл!
— Соковыжималку?!
— Десять тысяч!!!
Сразу же наступила такая тишина, что было слышно, как продавец Гиви, живущий двумя этажами ниже, считал в туалете деньги.
— Десять тысяч чего? — глухо спросила жена.
— Чего, чего… Рублей, конечно.
— Коля, тебя посадят!
— За что, дура?
— Не знаю. Но посадят.
— Я эти деньги в лотерею выиграл.
— Коля, если ты меня любишь, давай билет в унитаз выкинем. Жили же без него.
Я аж с постели вскочил.
— Ты соображаешь, что говоришь! Мы же с этими деньгами жить по-другому начнем!
— И котика персидского купим?
— Можно и котика. Но это все мелочи. Мы машину купим!
— Швейную?!
— Какую швейную!.. «Волгу»!
— А где ставить будем? У нас квартира маленькая.
— Гараж для нее купим. Дачу купим, телевизор цветной, ковер на стену, шкаф из дуба…
— Нет. Купим соковыжималку, швейную машинку, бигуди, маме моей домик небольшой в деревне, брату моему — холодильник, дяде — пылесос, мне — парик, новый халат…
— Стоп! С какого это я должен на свои деньги твоих родственников содержать?!
— Эти деньги не твои, а наши! Мы с тобой в законном браке находимся.
— Ладно, забирай свою половину и делай с ней, что хочешь. А про мою и думать забудь. Я сам ее пристрою.
С семи утра мы с женой бродили возле Главпочтамта. Бессонная ночь наложила свой отпечаток на наши лица.
Ровно в восемь мы у кассы. Милая девушка взяла наше сокровище и что-то долго изучала в таблице. Потом выдала нам… один рубль.
— ???
— У вас серия не совпала. Если бы сошлась, выиграли бы десять тысяч.
Когда мы, словно два привидения, покинули здание, я молча отсчитал жене 50 копеек и сказал:
— Это — твоя доля. Трать, дорогая, ни в чем себя не ограничивай!
Невидимый оркестр играет бравурные марши, хлопают на ветру разноцветные флаги, в воздух вместе с наполненными гелием шарами взлетают крепкие выражения и грубые звуки соперничества — идет соревнование по легкой атлетике. Я — толкатель ядра. Спортсмены выстроились на линии, приготовились, ждут команды. Но тут к ним подбегают судьи и сообщают, что какой-то международный комитет неожиданно изменил правила — теперь ядро нужно не толкать, а закапывать в землю и как можно глубже. Тут же прозвучал выстрел стартового пистолета. Я с остервенением, срывая ногти, вгрызся руками в почву. Краем глаза вижу, что кое-кто использует запрещенные саперные лопатки, но (о, неподкупные судьи!) таких тут же дисквалифицируют. По злым взглядам соперников понимаю, что лидирую! Но тут ядро завибрировало в руках, сплющилось и начало жалобно пищать…
…Проснувшись, застал сам себя в интересном положении: разорвав в клочья матрац, я с силой пихаю туда звонящий будильник. Жена, хотя и привыкшая к подобным утренним пробуждениям, напряженно наблюдает…
А вот еще помню, месяц назад приснился мне сон. Я — маленький веселый олененок. Радуюсь жизни, скачу по лесу, вдыхая теплый весенний воздух. В кустах зайки сидят. Они приветливо мне машут лапками. А вот семейство ежей собирает грибы, смешно кивают мне остренькими мордочками. Вдруг, чу! Какие-то подозрительные звуки. Чутье подсказывает мне — где-то рядом браконьеры. Бежать! Как можно быстрее и как можно дальше. Иначе все, смерть, смерть на заре жизни. И не быть мне никогда большим и сильным оленем с ветвистыми рогами, красивым и мудрым, бесстрашным и справедливым. Хлопки выстрелов разрывают лесную тишину, хруст веток все ближе и ближе. Убежать я уже не успеваю. Прячусь за деревьями и дрожу всем телом. Хруст над самым ухом, я от страха закрыл глаза и приготовился к смерти. Но тут треск прекратился и один из браконьеров наклонился ко мне и спросил:
— Зачем ты это делаешь, папа?
…Я открыл глаза, медленно втянулся в действительность и обнаружил себя на кухне.
Рядом стоит дочка и удивленно на меня смотрит. А я достаю спагетти из пачки и с треском ломаю.
Кое-кто, конечно, пожалеет меня, скажет, бедный, бедный человек, как он мучается, ведь лунатиком быть не сладко. Но, вы знаете, я рад. Да, я рад, что жизнь наградила меня таким развлечением, аттракционом непредсказуемости, на который у меня всегда есть билет.
Поздно вечером я лежу в кровати, закутавшись в одеяло, и сладко боюсь заснуть. Тупо смотрю красными глазами в ночную пустоту за окном. Однако сколько я не таращу зенки, незримый полог сновидений все равно накрывает меня. И тут же ночные фантомы начинают вертеться в безумной пляске вокруг моего обездвиженного тела.
…Идет сафари на слонов! Добрые серые великаны, загоняемые специально обученными шакалами, озверели от страха и, спасая свои бессмысленные жизни, прокладывают телами широкополосные дороги в тропическом лесу. Я — в чем-то провинившийся профессор зоологии. Меня привязали к дугам в кузове джипа, и я насильно нахожусь в центре этой вакханалии — такая вот мне пытка! Кровь раненных слонов брызжет мне в лицо и засыхает, неприятно стягивая кожу. Я кричу, пытаясь освободиться от пут, но не тут-то было! Вдруг я увидел, как один из слонов, спасаясь от преследователей, забрался на дерево. Охотники его не видят. Я ему моргаю, чтобы он сидел тихо. Но у него это плохо получается — он весь дрожит от страха, а вместе с ним и все дерево трясется. Поняв, что я не враг для него, а всего лишь пленник, слон протянул ко мне хобот и пытается высосать меня из плена. Но веревки крепки. Он еще сильнее начинает всасывать. Вот я уже наполовину вошел в хобот. Неожиданно охотники заметили мой своеобразный побег, схватили меня за ноги и начали тянуть на себя. Размеренный гул откуда-то сверху дополнял картину. «Наверное, это вертолет спасателей», — подумал я и проснулся.
Я лежу на полу и борюсь с включенным пылесосом, основательно запутавшись в электрическом проводе. Жена с дочкой оттягивают меня от гудящего аппарата, но я яростно сопротивляюсь. Когда я окончательно пришел в себя, мы выключили пылесос и убрали в комнате. Жена сказала, глубоко вздохнув:
— Леша, я так больше не могу.
Я ничего не ответил. Пошел в спальню, лег на кровать и блаженно улыбнулся. Хотя никто в этом мире и не понимает меня, я все равно счастлив! У меня есть свой волшебный мир! И при этом не надо травить свой организм алкоголем или наркотиками. А жену, если вдруг что, я себе и другую найду.
Как-то пришел поздно после работы. Настроение — хуже некуда. Поссорился с начальством, зарплату задержали, коллеги не понимают и не поддерживают. Разделся, лег. Ворочался, ворочался, заснул только под утро…
Снится мне, что я — ядро атома. Я — целен, я — Центр с большой буквы, то есть самый центр, центрее не бывает. Вокруг меня кружатся все эти микроскопические электроны с протонами и прочая мелюзга. Летают, проскакивая, как ненужные мгновения, как никчемные букашки. Пролететь близко боя-я-я-я-тся! Еще бы не бояться, попробуй подберись ко мне поближе, вмиг втяну в себя и поминай как звали! Электронов становится все больше и больше, они крутятся все быстрее и быстрее! И тут один из этих шибздиков осмелился подлететь ко мне вплотную! Да еще и начал свистеть! Назвал меня «гражданином»! Невиданная наглость!..
…Я в одних трусах стою на центральной площади города. Вокруг меня огромная толпа. Пожилой милиционер грозно требует документы. «Ха! Откуда, он думает, я их доставать буду?!» А я все равно счастлив и горд! Кто еще может похвастаться такими приключениями? Вот то-то!
Мою жизнь нельзя назвать скучной. Я не полностью сплю, так же, как и не до конца бодрствую. Все перемешалось в моей бедной голове. Сон — продолжение впечатлений дня, явь — продолжение ночных видений. И границы между ними постепенно стираются. Проблемы это мне, конечно же, создает, но положительных эмоций все ж таки больше. Днем я сладостно жду ночи, ночью — дня, когда сплю, жду пробуждения, бодрствуя, мечтаю заснуть. Круг замкнулся, и я этому рад.
…Сегодняшней ночью мне приснилось, что я ручка на столе президента. Пока его не было в кабинете, я написал указ о расширении свобод для всех ручек могучей страны. Указ получился что надо! Красивые фразы, мощные аргументы, проникновенные слова! Указ — мечта! Лучшее творение, о котором может только грезить бюрократический аппарат!..
…Утром проснулся, а передо мной этот рассказ. Да… Указ, конечно же, лучше был. Но, как говорится, с паршивой овцы…
Витя Перестукин, пережив в свои детские годы жуткий стресс, посетив Страну невыученных уроков, впоследствии подтянулся в учебе и довольно сносно закончил школу. В дальнейшем он поступил в один из ВУЗов Микрополиса-на-Цемесе и через положенный срок его окончил, хотя его папа чаще доставал кошелек, чем он — пыльные учебники.
Атипичное обучение, основанное на принципе «студент — деньги — преподаватель — зачет» уже начало давать свои плоды. «Взяточные» инженеры заняли командные посты в экономике. Принцип чистогана в итак сильно коррумпированной стране стал превалирующим. Тупые решения, отсутствие идей, низкая квалификация, технологии каменного века — все это было и ранее, сейчас же это стало основой жизни.
…Витя в слегка разорванной косоворотке, подпоясанный застиранным кушаком и обутый в стоптанные сапоги, стоял на остановке возле Центрального гастронома и ждал маршрутную телегу. Возле харчевни «Елена» стояла бригада фонарщиков и курила. Сумерки быстро сгущались. В скверике напротив остановки молодые ребята по технологии североамериканских индейцев поджигали костры из пожелтевших листьев и, подкидывая в них куски резины и пластмассы, посылали SMS-сообщения (по дымному тарифу) своим девушкам.
С подошедшей телеги слезла босоногая дама, и Витя сел на ее место. На дне маршрутки валялась рукописная газета. Он ее поднял и, чтобы скоротать время, стал читать. В передовице, как и двадцать лет назад, ругали водоснабжение. В сибирской пустыне появился необычный зверь, который питался тем, что сосал собственную лапу. Писали, что добыли еще сорок бутылок нефти и это на три бутылки больше, чем в прошлом году. Газовая артель теперь отпускает газ в резиновых шариках. А вот и объявления… «Кузница Мирохиных возьмет на работу раздувальщика огня с большими щеками». «Продается карета без пробега по СНГ, все опции, АБС». Не то. А вот! «На шхуну требуется юнга». Аккуратно вырвав нужное объявление, Витя сошел на Кутузовском кругу и пошел в сторону ветряной мельницы. Войдя в свою землянку, он взял мобильного голубя, прикрепил к его лапке записку и отправил по указанному в объявлении адресу.
Подъехал телевизионщик на педальной машине и дал сегодняшние слайды. «Пойду посмотрю», — подумал Перестукин. Включив проектор от аккумулятора, он удобно устроился на пластмассовом ящике и вставил слайды. Вначале были новости дровяной промышленности — основной отрасли экономики. Потом был слайд с аварией пассажирской и грузовой дрезин. Потом советы, как правильно обивать шкурами стены на зиму и безопасно разводить костер на полу. Был слайд о том, что ученые Старомосковска вплотную подошли к отгадке секрета выплавки стали. Официальный слайд пустоголовократической партии был, как всегда, в радужных тонах.
Выключив проектор, Витя свернул козью ножку из самосада и вышел на улицу покурить.
Завтра ему предстояло идти на отборочный конкурс. Если он успешно пройдет пять туров, то сбудется его мечта, и он станет юнгой на шхуне, а значит старуха с косой не сожмет свои костлявые пальцы на его горле, и он не умрет голодной смертью.
Вернувшись в землянку, он еще раз проверил все пятнадцать купленных совсем недавно дипломов. Завернул их в пожелтевшую газету — завтра их надо взять с собой. В газете попалась на глаза заметка. «Бой, который мы проиграли. О взятках в ВУЗах» — прочитал заголовок Витя, и скупая мужская слеза, словно слаломист, покатилась зигзагами по щеке…
…Те преподаватели, которые сейчас совместили личное обогащение и косвенное поощрение лоботрясов и неучей, в полной мере несут ответственность за будущее некогда самой образованной страны. Родителям нынешних студентов вполне по силам остановить этот вал взяточничества — просто не давать мзду за своих недорослей. Лучше уж за меньшие деньги нанять репетиторов.
«УЧИТЬ НЕЛЬЗЯ ПРОПЛАЧИВАТЬ». Будущее великой страны зависит от одной маленькой запятой, вернее, от того, в каком месте ее поставит преподавательский состав наших ВУЗов. Легонько, но настойчиво, подтолкнуть учительскую ручку в нежном направлении вполне по силам нам — родителям и всем заинтересованным лицам.
Красота — одно из немногих понятий, не имеющих четких критериев оценки. Каждый меряет ее на свой аршин. Существуют, конечно же, и общепризнанные стандарты. Не зря же проводятся конкурсы всевозможных «Miss». Но то красота эталонная, как, допустим, картины великих живописцев, к повседневной жизни подавляющего большинства граждан она отношения не имеет.
«Красота спасет мир», — утверждал великий писатель. Спорное, на мой взгляд, утверждение, но не беспочвенное. Вот, оказывается, до каких высот в смелых фантазиях гения доходит красота. Ни больше ни меньше, а спасительница цивилизации!
Так что же такое «красота»? Мы уже с детства привыкли к этому слову («сядь красиво!», «как ты некрасиво поступил!») и не задумываемся о том, что за ним стоит. А понятие, определяемое как «красота», удивительно! Это то, что мы воспринимаем зрительно, а классифицируем душой. Мы можем определить, что в нашем представлении красиво, а что нет, но не можем объяснить, почему мы так считаем. Загадочное явление эта красота, тут уж не поспоришь!
А женская красота? А вот тут мнений не меньше, чем атомов во Вселенной!
У каждого мужчины, прошедшего определенный жизненный путь, есть свой идеал, согласно которому он и выбирает себе спутницу либо на время, либо на всю жизнь.
Но красота, все же, холодна. Ну действительно, нельзя же влюбиться в Данаю! Хотя, нет, влюбиться можно и в картину, но жить с ней уж точно нельзя!
А женский ум? Да простят меня феминистки и бизнес-леди, но, по сложившимся стереотипам, он не является главным достоинством представительниц прекрасной половины человечества. И это думается так… В действительности же, особенно в последнее время, женщины перестали стесняться показывать возможности своих извилин. И от этого, я считаю, в выигрыше оказались все. Куда приятней общаться с дамой, которая с легкостью цитирует Ахматову, чем с девушкой, чей литературный поход закончился на Донцовой.
А если вторая восхитительно красива, а первая — накрашенный крокодил? Та еще задача!
«Ум… Красота… Ум… Красота… А вместе, случайно, нельзя? Нет? Жаль… Что же выбрать?» Такие внутренние мучения вряд ли свойственны большинству мужчин. Мы, вечные жертвы стереотипов, выбираем в любовницы красавиц, а в подруги — умных. А в жены? Тут тоже чаша весов склоняется в пользу красоты. Почему? Очень просто. Добираем недостающее. Ума, вроде бы, хватает, а вот с красотой — напряг.
Но если такой спрос на красавиц, что же делать умным, но не эффектным? В качестве ответа — классический пример из новейшей истории.
Хилари (тогда еще не Клинтон), когда выходила замуж за Билла, представляла собой довольно-таки жалкое зрелище. В смысле красоты. Но брак был по расчету, и эта деталь будущего президента не смущала — ему нужны были мощные связи семейства новоиспеченной супруги. Острую жажду красоты он с успехом компенсировал на стороне. Когда Хилари узнала, что муж не пропускает ни одной юбки, она не стала устраивать бесперспективные скандалы, а пошла к косметологам, диетологам, инструкторам тренажерных залов и прочим дизайнерам женской красоты. И, вы знаете, поимела успех! Клинтон свои глупые привычки, конечно же, полностью не бросил (довели они его до Моники Левински!), но и к жене тоже повернулся лицом.
Так что умная (если она по-настоящему умная) всегда станет красивой. Или, как минимум, привлекательной.
А красивая — умной? А зачем? Она же красивая!
Вот и упорхнула мысль… Остались только ее отголоски, а какой от них толк? Ушла, ушла мысль! Мелькнула, как молния, и пропала… Обидно, обидно до слез. Нет, не вернуть ее. И второй раз она уже не придет, не озарит сознание, не поразит воображение, не перевернет душу. Не встанут больше от нее дыбом волосы, и не заставит она еще раз похолодеть пальцы…
Остались только воспоминания о той мысли, о безумной идее, способной полностью перевернуть представление человечества об изворотливости ума и силе воображения.
Да, была мысль, как опохмелиться на семьдесят семь рублей пятьдесят четыре копейки, и ушла. И по-прежнему дрожит тело, и слезятся красные от напряжения глаза.
В то самое время, когда восемьсот гномов, спасая шоколад, пересекли границу Западной Сахары, эфиопская принцесса, уставшая, как Стаханов после рекорда, и довольная, как кета после икрометания, провожала к дверям спальни очень удивленного российского посла, а рабочие промзоны в сибирском городке ломами и кирками выкапывали, словно мамонта, провалившийся и замерзший еще в начале зимы экскаватор, монакские бомжы поднимали паруса на своих стыдобищных двухмачтовых яхтах, а пугливые суслики сокращали урожай зерновых молодого фермерского хозяйства Зауралья, а бывшие работники совнаркома, сидя на качающихся деревянных ящиках, создающих неповторимую атмосферу круизного судна, наслаждались элитными сортами бармотухи и плавленого сырка, а министерство обрезания Израиля торжественно открывало шашлычную, цыганский табор вернулся с неба, рабочие калятинской пробирочной фабрики забивали болт, а японский егерь набивал рисовой соломой чучело убиенной им совы, на съезде агрономов Гренландии разгорелась жаркая дискуссия, бесшабашные матросы сушили тельняшки на айсбергах, а пингвины в преддверии вечера одевали свои фраки, эстонские каскадеры совершали головокружительные трюки на трехколесных велосипедах, а бобры ремонтировали ДнепроГЭС, вот в это самое время Васе Пастушкову первый раз в жизни в милиции ударили по почкам, и это событие затмило ему все перечисленные выше, да и многие другие, происходящие в это же время на земном шаре и в его окрестностях.
…А гномы вскоре вернулись — их ноги нещадно жег раскаленный песок. Да и шоколад поплавился…