Смыжи

Глава 2. Гаврила Иванович Немешарики, смыжи, дирижер

Чувствуя, что опять чешет нос, Гаврила Иванович резко отдернул руку. Дурная привычка пришла из детства: когда мозг сосредоточивался на чем-то, пальцы сами тянулись к носу. И никак не избавиться: ни самовнушение, ни помощь специалистов результатов не дали. Вот тебе и властитель Вселенной, венец природы – человек уже на освоение спутников дальних планет замахнулся, а отвыкнуть трогать свой нос не может.

Гаврила Иванович сидел за столом в домашнем кабинете – время для командировки к месту событий еще не пришло. Возможно, что и не придет. Хорошо бы, чтоб не пришло. За окнами – старинными, во всю стену, с обычными стеклами – гнулись под пронизывающим ветром замысловато изогнутые березы, покрытые мхом и похожие на ударенных током стоногих пауков. За ними, через продуваемый с моря утес, в укрытой между скал низине прятались посаженные отцом сосны. Настоящие сосны – прямые, плотно жавшиеся друг к другу, с шумящими в вышине кронами, а не кривые и укороченные, как все растущие здесь, на Рыбачьем, деревья. Дом Гаврилы Ивановича был единственным жилым сооружением на севере полуострова, в одну сторону раскинулось серое море, с другой окружали и уходили до самого горизонта цветные в это время года сопки. В небе вились горластые чайки, на западе в мрачной туче сверкало – где-то далеко, в Норвегии, бушевала гроза. Кабинет располагался на третьем этаже, сразу над спальней и террасой, выше – только крытый насест птерика и посадочная площадка дискара, причем сам дискар стоял за утесом, чтобы не портить живописный вид нелепой стальной искусственностью, а по вызову прилетал раньше, чем Гаврила Иванович поднимался к выходу по лестнице или в лифте. Птерик тоже не сидел на месте, его крылья то и дело мелькали среди внешне корявых, но таких красивых причудливых берез. Снизу поднимался одуряющий запах пирога – жена ждала на завтрак и нехитрым способом намекала, чтобы освобождался быстрее. Она ждала уже долго. Леночка – умница, понимает, что если он не спускается, то беспокоить не следует. Жена координатора – тоже ответственная должность, пусть и нештатная. Не каждый справится. Лена справлялась отлично, а кроме этого умудрялась еще консультировать в потоке по семейным вопросам и вести кружки североведения.

На миг задумавшийся о жене, Гаврила Иванович стер с лица блаженную улыбку и поочередно подкрутил большим и согнутым указательным пальцами пышные усы. Кстати, тоже глупая привычка, но, в отличие от чесания носа, совсем не детская. Но приятная. И со стороны, говорят, смотрится внушительно и серьезно.

– Чем занимался Центр Перспективных Разработок в настоящее время?

Вся информация была перед глазами, и если вопрос прозвучал – требуется личное мнение. Собеседник понял правильно.

– Я там уже не работаю, – ответил Андрей, – но за деятельностью слежу. Будущее – за сближением человека и природы, Максим Максимович выбрал два главных направления: модификация клонированных птерозавров для получения индивидуального транспорта в управляемом и беспилотном вариантах, и живое жилье. То и другое, как вы знаете, получилось.

– Оба осуществленных проекта имеют общие генетические корни?

– Нет.

– Вы уверены?

– Да.

Гаврила Иванович добавил в голос жесткости:

– Ответ на этот вопрос имеет значение для безопасности человечества. Повторяю: вы уверены или вам кажется, что да?

– Уверен. – Андрей откинулся на спинку кресла.

Для содержания эвакуированных строить специальное помещение не стали, чтобы не доводить до разбирательств с экономическим блоком. Сейчас, пока проблема не решена, у чрезвычайщиков руки развязаны, полный карт-бланш, но позже, при «разборе полетов», им выпишут по первое число за каждую мелочь. Обидно. Когда нужно рисковать жизнями или принимать трудные решения, экономщики остаются в стороне, а когда опасность в прошлом – именно они оказываются главными. Задним числом указывают на огрехи и ухмыляются: вы, мол, у нас еще и не так попляшете.

Но сейчас дело касалось их координатора. Если на корабле что-то случается с капитаном, команда не ждет окончания расследования, она подключается к нему, потому что иначе не может. Любой из четырех блоков правительства – это именно такая спаянная команда. Значит, на этот раз контроль будет тотальным.

Обоих эвакуированных разместили за границей зоны в медицинских модулях-«излечебниках». Внешне медкапсулы походили на обычные транспортные, в которых люди без пересадок передвигались по планете всеми видами общественного транспорта: «жабами»-дирижаблями, «надводниками»-экранопланами, «страшилами»-стратошаттлами (впрочем, молодежь из-за обтекаемой формы называет их теперь просто «шило») и по подземным и подводным транспортопроводам, в просторечии – «трубам».

Анализы показали полную чистоту, но на всякий случай вывезенные из закрытой зоны объекты номер один и номер два прошли дезинфекцию и остались в карантине. Исключительная ситуация требовала исключительных действий. Допрос объекта номер два, как и, до того, объекта номер один, велся дистанционно, Гаврила Иванович видел Эндрю Сигала (в России – Андрея) целиком, помимо этого на очки выводилась каждая реакция мозга и тела собеседника с дешифровкой в понятные рекомендации.

– Немешариками засеяна уже половина планеты. – Гаврила Иванович снова подкрутил усы. – Как вы думаете, в них остались какие-нибудь недоработки?

Андрей Сигал – высокий голубоглазый парень двадцати двух лет, с чубом черных волос по последней моде и чуть хрипловатым голосом, над которым, видимо, дополнительно поработал – от природы таким не похвастаешься, защита организма при первом же проявлении сочтет за дефект и немедленно исправит. Снятые экзоскелет со шлемом лежали на полке, Андрей настороженно сидел рядом с «гробом» восстановителя в кресле для отдыха, где чаще находились не пациенты медицинских модулей, а переживавшие за них родные и близкие. Стоять в похожей на вытянутую цистерну капсуле высота позволяла только в центральной части, поэтому очень высокие люди, к которым в полной мере относился объект номер два, берегли головы и предпочитали сидеть.

– Недоработки с какой точки зрения: безопасности для человека и окружающей среды, скорости роста, удобства проживания, адаптации к неподходящим условиям или функциональности? – спросил Андрей.

Почувствовав, что рука опять тянется к носу, Гаврила Иванович поднялся из-за рабочего стола, сложил руки за спиной и зашагал по занимавшему весь третий этаж кабинету взад-вперед. Допрашиваемый видел только лицо, задний фон не передавался, и неудобств для восприятия это не доставляло:

– Вы правильно определили приоритеты, в первую очередь меня интересует безопасность.

– Сомнений в ней не осталось уже лет десять назад, и когда я прибыл в Центр после учебы, профессор с семьей долгое время жили в опытном образце. Все возникшие проблемы к тому времени были решены, и нам, стажерам, как и всем сотрудникам, со временем выделили по такому же дому.

– Расскажите о немешариках своими словами, как видите их вы – один из разработчиков, который занимался проектом изнутри.

Андрей пожал плечами:

– Живой дом – искусственный организм, продукт генной инженерии и нанотехнологий, в нем совмещаются особенности растения с возможностями вживленной техники. Он обладает зачатками разума в пределах, которые достаточны для выполнения простейших команд. Причинить вред человеку не может ни прямо, ни косвенно – это заложено изначально в качестве базиса, без которого надстройка не работает. Если понадобится, живой дом пожертвует собой ради человека.

– Вы уверены? – перебил Гаврила Иванович.

– Это доказано многолетними испытаниями. Незаселенный дом будет скучать и может захиреть. К хозяевам он привязывается, но не как животное.

– Поясните.

– Не выделяет одних в ущерб другим, а любит всех. Но собственных жильцов – особенно. Радуется, когда они дома. Старается сделать пребывание внутри приятнее: выращивает любимые фрукты, знает предпочтения в температуре, влажности, освещении и видах «за окном», и делает это не механически, как чип с заложенной программой, а как родственник, который давно вас не видел и теперь, наконец, заполучил в гости.

– Существует ли вероятность, что немешарик примет в отношении жильцов самостоятельное решение, которое он будет считать благом, а не деле результат окажется противоположным?

– Нет, причем категорически. Живой дом может многое, но принимать ответственные решения – дело человека. Когда в абсолютной безопасности жилья будущего убедились, посевы заняли огромные площади – вы сами знаете, что очереди растянулась на годы, и, наверняка, тоже состоите в одной из них, скорее всего, в ведомственной. Для тех, кто по работе не может находиться в благоприятных земных условиях, живые дома приспособили к существованию в агрессивной среде. Когда я еще работал в команде Зайцева, мы под водой боролись с избыточным внешним давлением, на Марсе – с внутренним, а также с радиацией, невероятными перепадами температуры и сниженной в несколько раз гравитацией. Правильно настроенный дом может расти где угодно и везде сделает все, чтобы жильцы были довольны и счастливы.

Гаврила Иванович заметил в рассказе странную особенность:

– Почему вы почти не используете устоявшееся название «немешарик»?

– Не знаю. – Андрей уставился в потолок, задумываясь, как именно он называет живые дома и почему. – Действительно. Наверное, потому что не мешать природе – лишь одно из качеств, это как принтер назвать кухонной плитой или мастерской по изготовлению дроидов. Живой дом – друг человека. В некотором смысле – соратник. Делать человека счастливее – смысл его жизни.

– А если в его категориях растения это счастье окажется не таким, каким счастье видят люди?

– Еще раз говорю: это невозможно. Живой дом – придаток человека. Как птерик.

Перед глазами Гаврилы Ивановича бежали данные, собранные операторами. Ничего нового. Связи, родственники, друзья, интересы, путешествия, работа… Все как у всех.

– Зачем вы приехали в Центр сегодня утром?

Андрей вздохнул.

– Командировка по запросу от руководства Центра, детали можете узнать в Кунгурском Биоцентре у Фомы Ильича Ракова.

– Во сколько вы прибыли?

– Без десяти восемь. Пролетел над рекой, и сразу последовал сигнал об эвакуации.

– Что вы видели?

– Ничего странного, все как обычно: здания лабораторий, поселок, девушка в реке… А все же: что случилось?

Андрей во второй раз задавал этот вопрос. С этого вопроса начался их разговор. Гаврила Иванович во второй раз ответил:

– Прошу сначала поделиться вашими фактами и мнением, сейчас важна каждая минута, если не секунда. Нужная информация может содержаться в незначительной подробности, поэтому прошу отвечать развернуто и обращать внимание на каждую мелочь. От ваших ответов зависят жизни людей.

Последняя фраза прозвучала слишком пафосно, Андрей поморщился:

– Если бы я знал, что произошло, мне было бы проще понять, что именно…

– Не проще, – перебил Гаврила Иванович. – Итак. Для чего вы прибыли? В нескольких словах. С Фомой Ильичом мы поговорим позже, отдельно.

– В поселке вокруг Центра расплодились гадюки.

– Защита организма обезвреживает укусы всех существующих змей. Это особые гадюки? Модифицированные?

– Ответить смогу, когда увижу собственными глазами и пощупаю трикодером. Из того, что мне известно, о какой-либо особенности змей ничего не говорит.

– Они кого-нибудь укусили?

– Таких данных у меня тоже нет. Если и кусали, то укушенные об этом в потоке не сообщали, их чипы сигналов опасности не посылали.

– Что вы знаете о последних разработках Зайцева и его сотрудников?

Андрей прищурился:

– Я уже отвечал на этот вопрос.

– Тот вопрос был об общей направленности работ Центра, сейчас я спрашиваю о частностях, включая слухи и случайные оговорки.

– У вас есть информация из потока, где вы можете узнать все, что знаю я.

– К сожалению, не все. Часть информации была уничтожена. Доходили до вас какие-нибудь новости в личном порядке?

– Нет.

– Что можете сказать о коллективе?

– Только хорошее. Большинство – ровесники Зайцева, начинали с ним и прошли весь путь от идей и первых неудач до успеха и мирового признания. А молодежь соответствует заданным старшими высоким стандартам.

– Вы словно передовицу на главную страницу пишете. Прошу говорить проще, канцелярский язык и штампы – способ запутать или что-то скрыть. Выделялся ли кто-нибудь некими особенностями?

– Нет, – буркнул Андрей, уязвленный подозрением, что он что-то скрывает.

– Многие слышали, как Вадима Чайкина, замещавшего Зайцева в его отсутствие, в частных беседах Яна Чайковская называла Джонни. Почему?

Андрей удивился.

– Ни разу не слышал.

– Примите как факт и попробуйте найти ответ.

Андрей наморщил лоб, закатил глаза и прикусил нижнюю губу. У него это, видимо, такие же сопутствующие признаки сосредоточения, как у Гаврилы Ивановича – чесать нос.

– Джонни, Джон, Иоанн, Ян… Логичнее, если бы Вадик так называл Яну. Свидетели не могли ошибиться?

– Ошибиться может любой, но существует критическая масса, после которой предположение становится фактом.

– Двести лет назад теплород считался фактом. – Андрей улыбнулся одними глазами. – А эфир шел в таблице Менделеева первым химическим элементом. Тогда это были факты.

– Не отвлекайтесь. Сейчас я задам личный вопрос, просьба не уходить от ответа. Насколько нам известно, вы с Вадимом Геннадьевичем Чайкиным были друзьями детства, напарниками в играх квазиреальности, вместе учились и полюбили одну девушку. Она выбрала вашего друга. Как это повлияло на ваши отношения?

– Я сменил место работы, и мы перестали общаться.

– Вы все еще любите ее?

– Уже нет. Чувства угасли. Во-первых, и это главное, она выбрала другого. Еще сыграло роль, что Яна перестала быть человеком в традиционном понимании, она превратилась в растение, в нечто вроде живого дома – ты его видишь, ты знаешь, что он живой, но он не человек. Если бы Яна выбрала меня, возможно, мои чувства были бы другими, но сейчас для меня Яна и Вадим – бывшая любовь и бывший друг.

– Вы могли бы осознанно сделать что-то, что навредит вашему бывшему другу?

Андрей посмотрел на Гаврилу Ивановича так, будто тот прибыл из прошлого века:

– А вы?

«Относись к ближнему как к себе» сидит у него в подкорке. Люди, которые думают по-другому, встречались, их единицы, они скрывают свой образ мышления, но они есть. О них знают, и они знают, что находятся под контролем, поэтому проблем с ними не бывает – установившиеся моральные нормы выполняются даже в случае несогласия, иначе в обществе не выжить. Андрей Сигал, к счастью, даже не догадывался, что возможны варианты.

– С кем из сотрудников Центра поддерживаете отношения?

– Ни с кем.

– Но в потоке за новостями о Центре следите?

– Это по работе. Наш биоцентр – филиал Зайчатника, наши успехи зависят друг от друга.

Следующий вопрос прозвучал спокойно, как очередной из серии столь же незначительных.

– Расскажите о смыжах. – Ударение в необычном слове сначала было сделано на первом слоге, затем на втором: – Или правильно говорить «смыжИ»?

Веки Андрея хлопнули, лицо вытянулось:

– Рассказать о чем?

– Откуда вы знаете, что «о чем», а не «о ком»?

– Хорошо, о ком?

Давление, пульс, психические характеристики – в норме. Андрей действительно не знает. На всякий случай надо зайти с другой стороны:

– Разве вы ничего не слышали о смыжах?

– Нет.

– Не встречали это слово в планах или отчетах, не слышали в случайных упоминаниях?

– Никогда.

Гаврила Иванович вздохнул. Жаль. Это была ниточка. Странная, непонятная, но все же. Теперь нет и ее.

Андрей в очередной раз не выдержал:

– Может, вы все же расскажете, что случилось?

– На Марсе пропал академик Зайцев. Он никуда не выходил и исчез среди ночи в живом доме собственного изобретения за день до торжественного заселения туда марсиан. Просто исчез. Бесследно. Ни один датчик не сработал, ни одна служба не запеленговала никаких перемещений. Внутренний чип одномоментно заглушен. Мы решили связаться с супругой Максима Максимовича, но ее метка, которая показывала, что Раиса Прохоровна находится дома, тоже исчезла. Мы проверили остальные дома…

Судя по лицу, Андрей уже понял. Он хотел что-то спросить, но Гаврила Иванович продолжил:

– Этой ночью исчезли, за одним исключением, все жители поселка. Все, кто ночевал в живых домах, одновременно с Марсом.

– А в Баренцевом море?! – выдохнул Андрей с надеждой.

Подводная станция у острова Колгуев – второе, после Зайчатника, место, где немешарики успели заселить.

– Тоже. Вы можете это объяснить?

Было видно – не может. Датчики состояния сообщали, что объект номер два близок к шоку.

– Пропали все сотрудники Зайцева кроме Милицы Дрогович, – добавил Гаврила Иванович. – Мы удивились, когда обнаружили ее метку в реке.

– Почему она…

– А ваше мнение?

Андрей несколько секунд кусал губу.

– Может быть – возраст? Остальные сотрудники намного старше.

– Вадим Чайкин и Юлия Потанина были старше всего на несколько лет.

– Вадик тоже?! Ах да, вы сказали «все»… А Яна?

– Тоже.

– И все же Милица младше всех. Возможно, существует некий возрастной порог. Скажем, двадцать лет – и все, кто старше, исчезают…

– Почему и как?

– Чрезвычайщики – вы, и это вас я должен спрашивать.

– Со временем ответим. Пока хотелось бы выслушать ваше мнение.

Андрею на ум пришла новая версия, но она ему не понравилась. Парень замялся, глаза стали буравить пол.

– Говорите уж, – по-доброму выговорил Гаврила Иванович.

– Милица могла остаться в живых, потому что замешана в произошедшем.

– Поэтому мы не дали ей возможности вернуться домой или воспользоваться собственным птериком – неизвестно, что могло произойти в этом случае. Никто не говорит, что Милица виновна, но исключать ничего нельзя. Пока ясно только, что живые дома представляют опасность. Тип угрозы неизвестен, способ воздействия и механизм использования тоже неизвестны. Нужно собрать как можно больше информации обо всем, что связано с проектами Зайцева, и о его сотрудниках. Вспомните еще раз: бросилось ли в глаза что-нибудь необычное?

– Когда я прилетел, поселок выглядел безлюдно, хотя в это время снаружи должно быть столпотворение: утренние зарядки, пробежки, купания… Почему-то я не обратил на это внимания, голову занимали мысли по работе.

Гаврила Иванович кивнул:

– Спасибо. Как будет, что добавить – зовите. Пользоваться потоком можно без ограничений, но извещаю, что контакты, адреса и контент до окончания расследования отслеживаются.

Перед тем, как вновь вызвать объект номер один, Гаврила Иванович заказал кофе, принтер услужливо разинул пасть, из выдвинувшейся чашки в нос, от которого вновь спешно убралась рука, ударило бодрящим ароматом.

Вкус не разочаровал, но что-то в подсознании упрямо твердило: выращенный на ветке, вручную перемолотый и лично сваренный кофе был бы лучше. Химический и биологический анализы подтвердят, что разницы никакой, но внутренний голос логикой не заткнешь, у него на все есть собственное мнение. Самое странное, что иногда, вопреки как общему мнению, так и неопровержимым аргументам и казавшимся непробиваемыми фактам интуиция оказывалась права. Иначе Гаврила Иванович не занял бы пост, который сейчас занимал. А занимал он его по праву – предыдущие дела решались с блеском и изяществом, которые сотрудники воспринимали как нечто волшебное, не без «вмешательства свыше». Даже кличку придумали: Колдун. В хорошем смысле. Если такое возможно.

Как бы то ни было, в устах окружающих «Колдун» звучало благоговейно, вызывало священный трепет и желание подчиняться. Большего не требовалось, хотя собственные заслуги Гаврила Иванович считал, скорее, удачей, чем успехом, а эффективность – результатом работы всего коллектива. Координатор, которого он сменил на посту, сказал, что именно это ценят люди со стороны начальства – признание и поддержку. Быть руководителем и отвечать за других не хотел никто, прав это не давало никаких, а дополнительной ответственности – вагон и маленькую тележку. Умение начальствовать – это природный дар, подкрепленный опытом, знаниями и отношением к людям. У Гаврилы Ивановича, как выяснилось, все это нашлось в нужном количестве.

«Руководитель должен быть суровым и справедливым, – сказал ему бывший координатор, уходя с поста после единственной совершенной ошибки. – Справедливым, но суровым. Но справедливым. И так далее». На таком посту одна ошибка – уже больше чем нужно. Высшие полномочия в моменты, когда нельзя терять ни секунды, подразумевают приказы о немедленных действиях без объяснений. С последующим отчетом перед контролерами и представителями других блоков. Но пока опасно, именно чрезвычайщики берут на себя власть и ответственность. Их глава – координатор, и все шишки, в случае чего, сыплются на него. А если ситуация аховая, сыпать шишки может оказаться некому. Потому и назывался блок чрезвычайным. Его первый уровень, тактический, контрольно-исполнительский – операторы, второй, стратегический, разбитый на сектора и связанный с планированием и ответственностью за первый уровень – диспетчеры, а на третьем, на вершине пирамиды, всего один человек – координатор. Он – как дирижер в оркестре. Каждый знает свою партию, кто-то играет лучше, кто-то хуже, у кого-то инструмент плохой, а новый только в производстве или вообще еще в разработке… А конечный спрос за музыку – с дирижера.

А как замечательно начиналось утро. Сегодня, как и всегда, Гаврила Иванович проснулся рано, без всяких внутренних будильников – не понимал эту молодежную блажь. За окном на светлом небе – ни тучки, серое море вдали катило грозные волны на покрытые мхом, травой и цветами скалы, солнце из нижней части пошло на новый круг. Точнее, на новый эллипс: полярный день стоял в самом разгаре. Гаврила Иванович осторожно поднялся, чтобы не разбудить жену, и направился в гиеник – установленное полгода назад и все еще непривычное чудо биотехники. Придуманный как часть немешарика, полные испытания гиеник завершил намного раньше и уже заменил санузлы во многих стандартных помещениях. Особенность гиеника в том, что он живой. Не модифицированное животное, конечно, а растение со встроенными возможностями: подать воду, впитать лишнее, сделать прическу или массаж…

В нужный момент по мысленному приказу обдало паром и горячими струями, рабочие щупальца исполнили роль веников и мочалок, затем высушили, собрали отмытые волосы в хвост, чтобы не мешали: в любую погоду, летом и зимой, каждое утро начиналось с пробежки. Покинув теплый мох гиеника, Гаврила Иванович прошел через шкаф-рамку, на миг окутало искрящееся сияние, с шипением на бедрах возникли спортивные трусы, и прямо через террасу Гаврила Иванович выбежал наружу.

Трехэтажный дом построил еще отец, и за полвека внешне здесь ничто не изменилось: то же округлое сочетание стекла и переливавшегося на солнце пластика, удачно вписавшееся в серый пейзаж прибрежных скал. Когда-то сюда вела наезженная колея для наземного транспорта, сейчас от нее не осталось следа. На всем полуострове – несколько частных домов и старинный маяк, почему-то ярко-розового цвета. Маяк высился далеко на западе, из дома его не видно. Гаврила Иванович побежал на юг, вглубь полуострова. Над головой кругами, иногда заслоняя солнце, с клекотом носился птерик Брр-Босс: «Хозяин, давай куда-нибудь полетим!»

Увы. Куда на нем летать? Чуть было не отдали за ненадобностью, если бы не один случай: птерик выручил в миг, когда техника подвела, а нервы не выдерживали ожидания – друг оказался в беде. Тот случай так и остался единственным, и когда не требовалось мчаться сломя голову по делам на дискаре или шаттле-«страшиле», Гаврила Иванович предпочитал собственные ноги.

Маршрут привычный: вокруг сопки в низинку к соснам, где ждало очередное упражнение – взбегание по деревьям. Достигнув первой высокой сосны Гаврила Иванович взялся ладонями за ствол, ступни уперлись перед собой, и, перебирая вытянутыми руками и согнутыми ногами, он резво взбежал до раскачивавшейся кроны.

Чем тоньше ствол, тем удобнее взбегать, но тонкий значит хрупкий, а это грозит незапланированным полетом и последующим восстановлением. Работа будет простаивать. Это недопустимо. Класс взбегальщика определялся точным выбором дерева. Метод придумали и тысячелетиями применяли для собирания фруктов и орехов туземцы Полинезии, но только сейчас он стал модным поветрием и оказался по вкусу многим.

Трех деревьев на сегодня хватит. На последнем Гаврила Иванович сделал передышку: уселся на широкой ветви и с наслаждением свесил ноги.

По лбу тек пот. Сейчас люди не любят пот, настраивают защиту организма, чтобы удаляла заблаговременно и не доводила до запаха. Но настоящий пот вместе с радостной болью перегруженных мышц и выплеском адреналина – это же счастье в чистом виде, его концентрат. А пот любимого человека? Кто не понимает, о чем это, тот вообще ничего в жизни не понимает.

Как же хорошо вот так сидеть на высоте, глядя на мир с его проблемами сверху вниз. Гаврила Иванович прислонил голову к жесткой коре и поднял взгляд к небесам.

Неужели ему уже семьдесят?

– Гаврила Иванович? – раздалось из нательного устройства связи, с которым каждый чрезвычайщик не только бегал, но даже спал.

Доложили о случившемся на Марсе. Добили информацией о Зайчатнике и подводной станции. И понеслось.

Чтобы быстрее попасть домой, пригодился птерик – он вцепился четырьмя конечностями в соседнее дерево и щерился оттуда двумя пилами острых зубов. Это он так улыбался. Перенял у людей. Теперь, счастливый, несся обратно, чувствуя во вживленном седле тело хозяина – то есть, занимался делом, ради которого жил на свете.

Ну, хоть кому-то хорошо.

Итак, с получившими одобрение живыми домами что-то пошло не так. С новыми изобретениями такое не впервой. Но не с прошедшими все проверки, и не настолько серьезно.

Новые технологии не сразу достигали желанного уровня комфорта и безопасности, беды с изобретениями бывали и раньше, одна генная инженерия чего стоила: сколько людей погибло или превратилось непонятно во что, пока справились с причинами и отладили последствия. С тех пор от некогда популярной телесной модификации в пот бросало. Помог принцип относиться к ближнему, как хотел бы, чтобы относились к тебе. Совершившие модификацию делали хорошо себе (ну, или думали, что делали хорошо), а близким от этого было плохо. Любой вымерший за ненадобностью юрист объяснит, что это прямое нарушение закона. В результате в моде снова естественность, а телесная модификация осталась только для конкретных дел с последующей переделкой обратно или погружением в увлекшую сферу деятельности навсегда.

Случившееся сегодня ночью выходило как за рамки нравственности и здравого смысла, находившихся на краях шкалы человеческих приоритетов, так и науки в целом. Массово нарушены заповеди «Не убий» или «Не укради», и хуже всего, что непонятно, как одна из них нарушена и кем.

До сих пор Гаврила Иванович справлялся и, как говорят, справлялся неплохо; проблемы были типичными и уже набили оскомину. Сегодня все изменилось. С первой минуты стало ясно, что предыдущие дела нынешнему в подметки не годились. Два блиц-допроса окончены, и – ни одной зацепки. Параллельно операторы в потоке и на местах проверяли всех, кто мог быть причастен к случившемуся или что-то знать об этом. Изучали подноготную каждого, и кроме человеческого фактора учитывали все, вплоть до необъяснимых природных явлений, как зафиксированных, так и оставшихся слухами.

И тоже ничего.