cнарк снарк. Книга 2. Снег Энцелада

Глава 2 Пырленка моей души

Я так и не уснул в ту неприятную ночь. За окном собиралась гроза, но сил взойти на берег не нашла, ругалась и кашляла, часам к четырем туча окончательно сдулась и рассеялась в серую низкую вату.

Я лежал на диване и смотрел, как по потолку бродят угловатые злые тени. Коробка лежала на полу у двери. Изредка со стороны моря долетал гром, тени начинали бегать быстрее, но быстро засыпали, я тоже не отказался бы заснуть, в голове разливалась тяжесть, и проснуться в Черногории, в месте, где горные дороги, домики с белыми стенами.

Хоть сейчас. Недвижимости у меня нет, ничего нет, шенген открыт: сначала в Чехию, потом в Испанию, счета давно там, утром рейс до Москвы, дальше в Прагу, машину в аренду, и на юг, на юг, все дальше и дальше к югу… Черт с фирмой, закрою потом, переведу на Луценко, никогда чтоб не видеть, не возвращаться. Никогда.

Коробка у порога.

Я перебрался с дивана на кровать и старался уснуть там.

Едва рассвело, я достал из шкафа маску, ласты, пояс и подводное ружье, сложил в рюкзак. Иногда я выхожу на охоту: не то чтобы я подвох-подвох, но, случается, люблю понырять, взять десяток карасей, так, для ухи – для жарехи. А по утрам самая рыба, а сегодня отличное утро для рыбалки, давление… наверное низкое. И так здорово запечь свежедобытую камбалу на решетке, сегодня лучшее утро для гриля и барбекю.

В корпусе спали все, в коридоре тихо, я подошел к двери, но открыть ее не смог. Я стоял перед дверью, смотрел на круглую ручку и никак не мог ее повернуть.

Я бросил рюкзак, вернулся на диван, включил ноутбук, так. Так, хорошо, хорошо, посмотрим, пусть…

«Астральный патруль».

«Пчак-хвон-до».

«Виджиляции Мишлена Квакина».

Пожалуй, с Квакина, точно, с Квакина, этот клован веселит меня по утрам.

«Мишлен Квакин vs «Тунгус», ролик 109. Порой Мишлен был склонен к туповатому юмору, но на этот раз он не шутил – ресторан на самом деле так назывался. Заранее забронировав столик, Квакин прибыл в заведение в первой половине дня – в плохих ресторанах кухня в это время старалась вполсилы, и Мишлен всегда наносил удар в слабое место.

Все виджиляции Квакина базировались на четко выверенной схеме: коварный критик прибывал в ресторан, намеченный к порке, заказывал самое дешевое блюдо, а потом самое дорогое. Разумеется, первое блюдо готовили и подавали тяп-ляп, а вот над вторым, дорогим, насторожившийся персонал старался. Отобедав, Квакин вызывал шефа и интересовался принципами сегрегации клиентов на платежеспособных и прочих. После этого первое блюдо исключали из счета, а в качестве извинения подавали еще одно, разумеется, дорогое. Выводы, представляемые в финальном ролике, зависели от глубины поварского раскаяния и стоимости продуктов, на это раскаяние потраченных.

Посещение «Тунгуса» разворачивалось по привычной линейке: Мишлен Квакин снисходительно дождался, пока официант уберет со стола стеклянные припасы, и стал, чуть кривя губой, изучать меню. Каждую позицию Квакин комментировал в свойственной ему саркастической манере, обращая внимание зрителя на провинциальную убогость кулинарного креатива, теоретическую несочетаемость компонентов, завышенную цену и явное заигрывание ресторана с пошлыми вкусами обывателей.

Ознакомившись с меню, Квакин попросил принести апельсиновый морс и салат «Цезарь с омулем и кедровыми орехами». Салат принесли быстро, и он, как случалось почти всегда, подкачал. Во-первых, копченый омуль был однозначно не байкальским, да и омулем он, собственно, не был, в лучшем случае сиг. Из этого самого жалкого сига в блюдо пошел не балык, а хвост и брюшки, жесткое вяленое мясо и желтый жир, воняющий не ольховой стружкой, но жидким дымом. Во-вторых, кедрового ореха в блюдо положили непростительно мало, а тот, что имелся, не соответствовал ресторанному уровню, и, скорее всего, это был кедр, приобретенный на развес за углом. В-третьих, листья салата подвяли и потемнели по краям, что свидетельствовало о нарушении правил хранения. В-четвертых, гренки были порезаны из батона и по вкусу соответствовали пенопласту. В-пятых, пластиковые помидоры. В-шестых, брынза вместо пармезана. В-седьмых, дешевое оливковое масло и дилетантский яблочный уксус. Одним словом, «Цезарь» не являлся «Цезарем», а представлял из себя возмутительное хрючево имени Гекльберри Финна, такое могли подавать в девяностые недострелянным челночникам в вокзальном гадюшнике.

Разгромив «Цезаря с омулем», Квакин подозвал официанта и поинтересовался, потомственный ли он тунгус.

Официант по виду был человеком ориентальным, но, скорее, азиат, чем сибирский житель, возможно, вьетнамец; он бесхитростно ответил, что тунгус, и тогда Квакин спросил, как его зовут. Официант растерялся, поскольку явно не знал тунгусских имен, Квакин же заявил, что поскольку ресторан называется «Тунгус», то повар и официанты должны быть соответствующей принадлежности, а если это не так – то имеется сущее свинство и обман потребителя. В этот момент на помощь официанту подоспела девушка-менеджер, которая тоже оказалась не тунгуской, а вовсе Айгуль, на что Квакин заметил, что его мама пекла одноименное печенье, и сказал, что в этом заведении царит и процветает бардак и он это так не оставит. Салат – худший «Цезарь» в мире, он не смог его съесть, поскольку это не ресторанное блюдо, а форменный скотомогильник. После чего Квакин вернулся к меню и после недолгого изучения потребовал «Оленью вырезку, томленную в брусничном соусе». Айгуль к этому моменту уже поняла, что Квакин не просто так, и пообещала, что лично проследит за приготовлением.

Оленина в брусничном соусе была подана вовремя, однако Квакин покритиковал и ее, отметив, что в блюде не чувствуется заявленный по раскладке можжевельник, а брусничный соус выпаривается натурально, а не сгущается посредством крахмала. В целом Квакин отказался платить за салат, с олениной был согласен на 3/5, общая оценка 3, за отсутствие в штате хотя бы одного природного тунгуса минус балл. Айгуль в качестве компенсации предложила фирменный десерт «Метеорит», Квакин не стал отказываться, мне нравилось в Квакине то, что в каждой своей виджиляции выступал беззастенчивым скотом и никогда этого не стеснялся.

«Пчак-хвон-до».

«Пчак-хвон-до, урок 24».

Камера была установлена в казематном подвальном помещении, заполненном самодельными атлетическими снарядами. По центру с потолка на цепях свисала покрышка от грузовика. В правом углу стоял черный бойлер, в левом углу располагался «юнион Джек» – прави2ло – особый прибор для развития нутряной сухожильности. Свет моргнул, послышался интригующий жестяной звук, и в кадр вступил Остап Висла, человек лет пятидесяти в трикотажных штанах. Висла придирчиво поправил камеру и объявил, что мы должны помнить, что в пчак-хвон-до первое дело – развитие сухожильности и любую тренировку надлежит начинать именно с этого, никак иначе, после чего Висла щедро осыпал себя магнезией и погрузился в прави2ло.

Как по мне, так больше всего «джек» напоминал любительскую дыбу. Ноги физкультурника зажимались в особых распорках, руками правимый хватался за веревки, и начинался процесс растяжки. Висла занял надлежащее положение, сдвинул чугунные противовесы, и его тут же раскорячило на тот самый британский флаг. Глаза мастера выпучились от напруги, по покрасневшему лицу побежал крупный лошадиный пот, щеки затряслись, а шея натянулась узловатыми венами. Совершать прави2ло следовало вкупе с дыхательными практиками, поэтому, едва растопырившись в снаряде, Висла начал дышать. То ли от того, что все воздушные пути его оказались растянуты и пережаты, то ли так полагалось по стилю, но дыхание Висла производил сиплое и кудахтающее.

Я, как всегда, не смог удержаться от смеха. Собственно, за это я любил пчак-хвон-до – это было смешно. Вид Остапа Вислы, распяленного в «юнион Джеке», хаотически дрыгающего руками, ногами и корпусом, отчаянно при этом кудахтающего, мог насмешить швейную машинку. Кроме того, я, каждый раз запуская канал Вислы, надеялся, что мастер завязнет-таки в прави2ле и станет просить вызволения от зрителей, и пару раз Висла был к этому близок, жаль, но в сегодняшний раз обошлось – подергавшись в станке несколько минут, Висла освободился и сказал, что разминка закончена и он приступает к демонстрации приемов. И сегодня он покажет своим ученикам технику работы в партере.

Я насторожил внимание – работа в партере предполагала наличие партнера, а обычно Висла свое искусство представлял в одиночку, указывая на то, что техника пчак-хвон-до чересчур сокрушительна для спарринга, а он гуманист.

Висла удалился из кадра, снова что-то грохнуло, и мастер втащил в кадр человека, обряженного в камуфляжную форму. Я немного испугался, что окончательно спятивший сенсей Висла прикончил бедолагу, решившего вживую ознакомиться со смертоносными приемами пчак-хвон-до. К счастью, мои опасенья оказались напрасными – Висла объявил, что это всего лишь борцовский манекен, его отныне верный помощник, зовут же его Струмент.

За это я люблю пчак-хвон-до еще больше, особенно с утра.

Висла повторил, что это его помощник Струмент, после чего применил к Струменту подножку, уронил его на пол, победно вскрикнул и нанес несколько торжествующих ударов локтем в голову противника. Струмент был однозначно повержен.

Остап поднялся и сказал, что против этой техники бессилен любой супостат и он, Остап, мог бы продемонстрировать навыки на всяком, кто осмелился бы принять его вызов, но, к сожалению, кодекс пчак-хвон-до это решительно возбраняет, поскольку приемы слишком смертоносны. Поэтому приемы он показывает исключительно на неживом противнике.

Остап привалил манекен к стене и объявил, что сейчас он явит технику работы с яварой. Висла взял явару, принялся напрыгивать на манекен и наносить короткие удары в корпус и голову. От тычков на корпусе Струмента оставались заметные впадины, Остап пырял манекен с нарастающей яростью, истязаемый Струмент вздрагивал у стены, стойко не падал, хотя доставалось ему немало.

Запиликал телефон, Остап остановился, ответил и немедленно выбежал, забыв выключить камеру. Струмент стоял, привалившись к кирпичу.

Я ждал возвращения Вислы, но он не торопился, камера продолжала снимать подвал. Странно, но напряжение в кадре необыкновенным образом увеличивалось, казалось, что сейчас произойдет… не знаю. Несмотря на статичность кадра, сцена выглядела необъяснимо динамично, я стал думать – случайно ли это, так ли прост Остап и не являются ли его сюжеты тонким троллингом зрителя.

Струмент упал.

Я вздрогнул.

Манекен…

Манекен лежал лицом вниз, неудобно вывернув руку. Урок 24 продолжался.

Может, это на самом деле урок? Может, таким образом Висла транслирует некий понятный не каждому месседж?

Со стороны моря послышался долгий гудок, я оторвался от подвала Вислы и выглянул на балкон.

Танкеры на горизонте, «Марии‑2» нет, «Тубагача» нет, где ты мой «Тубагач»…

Яхта. Примерно в километре от берега качала мачтами. На якоре. Небольшая, парусная, похожая на длинный ивовый лист, в Черногории у меня будет такая же, чтобы не ночевать на берегу. Я устал от берега, здесь всегда чувствуешь себя прикованным, свобода там, вдали.

Урок 24 продолжался, мне почудилось – манекен слегка приблизился, на полметра…

Висла надоел.

«РСП против».

«Берцы Империи».

«Выбираем дом сами».

Выбираем дом. Я не мог понять, нужен ли мне дом. Дом привяжет, дом – это поводок, никогда не живи на поводке, на хрена мне вообще дом? Я хотел с подвалом. Иметь свой подвал, что может быть лучше? Аквариум, хай-энд, диван с пледом, холодильник, телевизор. На фиг дом, яхта. Надо решиться. Достать и сжечь. Ничего сложного. До пепла, до праха, в сажу. Утенок и сколопендра. Пепелко и бульдог, каждый год примерно три человека попадают в окрестностях Геленджика под осыпь или под отдельные камни… Все же хорошо вроде было – и заведующие, и Милица Сергеевна, и поэст Уланов с Дросей Ку, и скоро конвенция-ЗОЖ. Луценко хочет впрыгнуть в мои остывшие берцы, вечером бы в «Вердану», сегодня бы уехал, а потом Черногория, и дальше, зачем открыл дверь?

«Секреты пастилы».

«Гандрочер Кох».

«Старые мастера».

«Жизнь на полтос».

Пожалуй, Кох.

«Гандрочер Кох» начинался с дисклеймера, извещающего, что все материалы канала носят иллюстративный характер и целью авторов не является разжигание национальной, религиозной или политической розни. После предуведомления появлялся сам Кох, мужчина неразличимой внешности в оливковой военной форме и солнцезащитных очках. Кох объявлял тему выпуска и рекомендовал убрать от экранов женщин, людей с неустойчивой психикой и либералов, сегодняшняя тема звучала как «ППС» против «ЗИЛа».

Я сразу подумал, что против «ЗИЛа» не потянет даже пистолет-пулемет Судаева, однако выяснилось, что «ЗИЛ» – это не грузовик, а всего лишь холодильник.

Съемки проходили на стрельбище и особым разнообразием не отличались – обычно Кох рассказывал о характеристиках выбранного оружия, а потом из этого оружия расстреливал провинившийся предмет. Мне больше всего нравился выпуск «Моя Икра», в котором Кох безыдейно скрошил из автомата «стэн» два центнера кабачков, и выпуск «Месть Тотошки», где Кох простреливал из разных видов оружия выставленные в затылок друг другу книги по личностному росту.

Но сегодня пробил час холодильника.

Кох отметил, что «ППС» сохранилось меньше, чем «ППШ», найти его в рабочем состоянии весьма непросто, но ему повезло. И с холодильником повезло – на даче у Коха имелся «ЗИЛ», который сам Кох сызмальства ненавидел. Этот «ЗИЛ» привезли на стрельбище и слегка вкопали в песок, затем Кох снарядил патронами три магазина и приступил к упражнениям. Первый же патрон заклинило. Кох сказал, что это периодически случается, машинка рабочая, поучаствовала и поэтому такие казусы простительны. Кох сменил магазин, но патрон застрял и во второй раз. Кох занервничал и снова сменил магазин. С третьим приключилось та же досада.

Кох расстроился и заявил, что «ППС» ломучее дерьмо. На этом ролик неожиданно оборвался, хотя, как правило, Кох любил заканчивать свои видео определенной моралью, но в этот раз обошлось без нее.

В «Старых мастерах» морали не предусматривалось вовсе. Канал вела Ирина Сабурова-Фатяж, ветеран здравоохранения. В свежем выпуске Ирина встречалась с пожилым балалаечником, всю жизнь прослужившим в областной филармонии. Балалаечник выглядел на свой возраст, близорукий, но в целом ничего. Ирина изложила маэстро условия, он после некоторых колебаний согласился и подписал отказ от претензий. Уладив формальности, Ирина со счастливчиком отправилась в сторону ближайшего мегамолла…

Не то.

Не то, сегодня и Кох, и Ирина явно фальшивили, ролики были чересчур постановочными, китчево, они слишком старались превзойти свои прежние классические выпуски, отчего теряли присущую им ранее искренность.

Яхта.

Какой дурак в такую погоду выйдет в море? Ночью гроза, ветер, прохладно, зачем тащиться в море, пережидать там ночь под грозой, зачем там эта яхта?

«Жизнь на полтос».

Я предсказуем.

Я вдруг ослепительно ясно это понял. Они на это и рассчитывали. Те, кто прислал коробку. Что я запаникую, перепугаюсь и попытаюсь от нее избавиться. Побегу к морю, набью коробку камнями и попробую ее утопить…

И там меня дождутся.

Зачем там эта яхта? Тут никогда не было яхт…

Кому это надо? Федор? Ничего про него не знаю, ничего не слышал. Хазин? Лет пятнадцать назад что-то слышал вроде: Хазин переехал в Израиль, разумно, с Эйлату выдачи нет, Хазин не дурак, Хазин свой маневр знает, хитрым угрем в песок.

Я не сомневался, что они ждут меня на берегу.

Светлов? Вряд ли…

Роман. Почему бы и нет? За ним я, помню, пытался проследить. Впрочем, без особого успеха. «Курень Большака» распался, отец его, кажется, умер, а про самого Романа ничего не известно. В соцсетях отсутствует, в новостях не отмечался, ИП не открывал, Романов Большаковых в Сети полно, но ни один из них не Шмуля.

Отправитель посылки должен обладать известным ресурсом, не думаю, что материалы того дела доступны, хотя в наши дни…

Механошин? Слишком глуп, слишком стар. Он и тогда был стар, а сегодня уж лет семьдесят с прицепом, не до скачек.

Крыков? Ерунда. Слабоват. Да и тоже исчез.

Елбасы-беобахтер.

Разрыто.

Токсичная мать.

Луценко? Теоретически не невозможно. Миша – мальчик смышленый и просчитанный. Наверняка имеет досье. Но… вряд ли про тот случай что-то можно нарыть. Да и случай, мягко говоря, для стороннего человека никакой, и если Мишенька по своему чутью за него зацепился, никаких вменяемых выводов по нему сделать нельзя. Да и зачем? Отжать мою жалкую фирму? Слишком сложно, для этого есть пути короче и надежней. Но на сто процентов исключать бы не стал, кто его, Мишу, знает.

И почему именно сейчас?

Конечно, в коробке улика. Только улика чего? И если улика, то почему именно мне? Я абсолютно частный человек, с мелкими частными интересами, у меня нет нужных связей, у меня в голове Милица Сергеевна, Будва и почти случилась безмозглая блондинка, мое место не здесь. Зачем мне эта коробка, куда я с ней пойду? Я не смогу пристроить это даже в Интернет, а если бы и смог, то все равно всем плевать, всем плевать на вчера, позавчера забыто, а то, что случилось семнадцать лет назад, того не было вовсе. Если теоретически…

«Режу мыло». Режу-режу мыло.

«Сокровища старого шкафа».

«Шлем-болтунья».

«Квадзилла и Револьверц».

Теоретически это мог быть… Я забыл его фамилию. Чучельник. Тот самый. Чучельника Рома тогда вроде бы подозревал… кого подозревать, как не чучельника? Зачем чучельнику отправлять мне посылку? Вряд ли он вообще жив. Он и тогда не очень выглядел, опасная работа… сделал чудесное чучело волка…

В январе был съезд любимых мною миниатюристов, я видел там похожее. Произведение искусства. Взяли нутрию средних размеров, сделали макет, чтоб рыло подольше, а глаза поярче, залили прозрачным эпоксидным аквамарином, получилась нутрия в океане. А напротив подводная лодка масштаба нутрии. Нутрия прет на лодку, а лодка выпускает в нутрию две торпеды. Называется «Гангут», какой-то мастер из Волгограда. Ничего, кстати, не получил, миниатюристы – поразительные ретрограды и такие сюжеты не ценят. Чучельник мог отправить посылку. Они травят шкуры своих нутрий едучей китайской химией, со временем от этой дряни мозг прокисает и превращается в поролон, старые чучельники как старые моряки – не дружат с крышей… вернуться бы в январь.

Море.

Яхту качало на мелкой утренней волне, парус они до сих пор не подняли, видимо, спали, а может, завтракали, пили кофе с тостами, думали, куда пойдут сегодня, Господи, как же я так хочу…

«Molot Beriyi».

«Мир Дырчиков».

«Зловещие Кукрыниксы».

«Эпоксидные зори».

Случалось, «Molot Beriyi» крыл «Пчак-хвон-до» как Хохо Тунчика. Канал вел студент первого курса филиала Академии имени Тимирязева Ильяс Бухтияров. Ильяс носил кожаный плащ и передвигался на черном мотоцикле К‑75 с коляской. Мотоцикл назывался «Сталинец», на нем Ильяс объезжал город и область, отыскивал коммунальные язвы и бичевал их посредством сатирических репортажей. В конце каждого ролика Ильяс весомо вопрошал зрителя – что нужно сделать с этими нерадивыми товарищами, сбившимися с торной дороги построения социалистического общества. После чего извлекал из кармана плаща трубку, раскуривал ее и уже вполне не риторически отвечал с характерным акцентом: «Расстрэлять!»

На сегодняшнем видео Ильяс проверял состояние пекарни в поселке Заречье. Деньги на реконструкцию были выделены из бюджета еще в прошлом году, и народный наблюдатель от лица своих подписчиков хотел проверить их освоение. Ильяс долго пробирался в Заречье на «Сталинце» по лесным и проселочным дорогам, но неожиданно приехал в какое-то постороннее Юбилейное. В Юбилейном не было пекарни, ФАПа, школы, там ничего не было, кроме восьми старух и сломанного колодца. Ильяс засучил пролетарские руки и от имени Третьего Интернационала почистил колодец, поправил сруб, подтянул цепи и барабан. Старушки дружно благодарили своего помощника, а Ильяс закурил и спросил у них, как надо поступить с теми, кто довел Юбилейное до такого плачевного состояния. Бабушки задорно крикнули: «Расстрелять!» Неплохо, а «Мир Дырчиков» сегодня не порадовал.

Ведущий МД рассказывал о восстановлении восточногерманского «Симпсона», купленного на барахолке. «Симпсонов» на ходу осталось много, и ничего оригинального в ролике не присутствовало, ведущий и его подмастерье чинили мопед без огонька; матерок, обычно органично вплетаемый в инженерный рисунок реставрации, сегодня был холоден и неуместен. В прошлый раз они починяли китайский клон «Суперкаба», и подмастерью вырвало ноготь на мизинце, это было и познавательней, и веселее. Я надеялся, что случится хотя бы мелкая драма, но восстановление мопеда прошло беспроблемно, в конце он завелся и поехал.

Вот и выходной. Конференция закончилась, сегодня я должен был отправиться в горы к целебным источникам, там свежий хлеб и майский мед, форель в пряных травах, раки с фенхелем, полезный для здоровья айран, минералка еще более полезная, сухой воздух, который потрескивает в легких, я давно собирался туда и сегодня после обеда обязательно бы поехал.

Коробка.

Хорошо бы проверить Хазина и всю эту компанию.

Коробка.

Понятно, что просто так от нее не избавиться. Тушканчика поймали и вот уже ведут…

Выглянул в окно. Возле бассейна лежали. Раскладывали подстилки и полотенца, укрепляли зонтики, я подумал – зачем им зонтики, если облачность, но вдруг понял, что никакой облачности нет, растрепалась, теперь солнце и ветерок, и мерзкие отвислые бабы, каким-то образом они умудрились заполнить весь двор.

«Бесполезные машины».

«Фан-клуб Марыли Родович».

«Русский Дарвин».

«Пью мате возле воды».

Холодно. Кондиционер выстудил номер до звона. Восемь часов. На всякий случай посмотрел на часы дважды. Действительно, восемь. Потер голову, бессонницы мне еще не хватало.

Булькнул телефон. Луценко прислал вчерашнее выступление Уланова. Ролик успели перемонтировать, добавить слоу-мо, Сен-Санса и Вагнера, игривые субтитры и звуковые эффекты. Особенно удалась финальная сцена – долгорукая пуристка из Копейска страстно топтала электрических зверей под «Танец Смерти». Автор ролика сумел выхватить лицо пуристки крупным планом, и на этом лице кипела настоящая незамутненная ярость, а звуком шло густое тигриное рычание. Видео успело набрать пятнадцать тысяч просмотров и, я должен был признать, получилось смешным. То есть очень. Вчера бы я посмеялся.

Луценко писал, что до него с утра дозвонились из Рязани, Краснодара и Алупки, просят провести конференции для них и обязательно с Улановым: похоже, что Уланов общественность содрогнул. Луценко предлагал заключить с ним агентский договор из пятнадцати процентов и катать по выставкам и весям. Я ответил, что надо подумать.

Через пять минут Луценко ответил, что нечего думать, до него только что дозвонился столичный издатель и предложил опубликовать книгу про похождения Дроси Ку и Хохо Тунчика. Луценко издателя послал, сказал, что Уланов и Хохо Тунчик давно заняты. И теперь у Миши гениальная идея – начать издавать Уланова, у него стихов два пододеяльника, хватит лет на пять, рифмоплету платить три копейки, а самим всем володети. Идея на сто миллионов.

Нет, на самом деле хорошая, как я раньше не додумался. Я ответил, что стоит, пожалуй, озаботиться и, пока Уланов не ступил на скользкий путь своего предшественника в деле покорения Москвы, реально заключить с ним контракт. Сунуть три тысячи в жабры и взять все его вопли на пять лет безо всяких роялти, пусть мужчина порадуется. Велел Луценко заняться Дросей, пока я буду на выходных в горах.

Через десять минут Луценко сообщил, что дал Уланову две, ему за глаза, а Дрося теперь наша, хорошо.

Надо что-то делать, не сидеть; делать, достал банку с медом, съел две ложки. От меда тянет в сон, я быстро съел еще две. И на самом деле захотелось спать, но не настолько, чтобы уснуть, я полежал немного, массируя веки.

Ладно, попробуем прояснить.

Федор.

Федор Сватов, город Чагинск.

Подполковник полиции. Начальник отдела внутренних дел Чагинского района. Правительственные награды. Участник ликвидации стихийных бедствий. Член-корреспондент областной общественной палаты. Фото.

Федор на лыжах. Федор на охоте. Федор в мундире. Федор с алабаем. Федор где-то в горах, наверное, на ликвидации. Федор – член жюри спартакиады работников сельского хозяйства. У Федора изменилась голова, раньше она была более-менее равномерной округлости, а сейчас верхняя часть стала несколько нависать над нижней, а рот сузился и усох. Федор стал похож на пришельца. Подполковник. И это понятно почему – в полковники не назначают с внешностью мистера Грэя, только в общественную палату.

Федор. Зачем ему отправлять мне посылку? Он мог иметь доступ к вещественным доказательствам, наверное, мог изъять или подменить. Возможность у него есть. Но вот мотивация?

Федор подполковник. А на пенсию, наверное, хочет выйти полковником. Раскрытие старого дела…

Ерунда. То, что случилось в Чагинске, неинтересно никому, звезду за это не прибавят. Двадцать лет это никому не было нужно, Федор не звонил, не писал и не пытался меня найти. Такие игры для него слишком. Хотя… Федор мог и измениться, теперь он в общественной палате, член-корреспондент и разбирается в сельском хозяйстве. Наверное, столярит. Вырезает чаши из капа, а может, строит модели экскаваторов из бересты и спичек – всякий скот становится сентиментальнее в предвкушении пенсии.

Телефон.

Опять Луценко. Приезжала Милица Сергеевна, завезла коньяк. Извинялась. Ей очень стыдно. Подарила кружку из Барселоны, коньяк возьмет Луценко, кружка моя, по-честному? По-честному. Просила звонить, кажется, она на тебя, Витенька, запала. К этому предположению Луценко прицепил паровозик из смайликов. Ну да, Милица Сергеевна действительно ничего, да, есть возраст, лет на пять меня старше, но сохранилась превосходно.

Хазин.

Хазиных оказалось шестнадцать штук полных тезок. Из них четверо жили в Израиле, а двое в Канаде. Ни израильские, ни канадские Хазины не подходили ни по возрасту, ни по виду. Пришлось просмотреть наших. Среди российских Хазиных нужного не нашлось. Один из Липецка во многом соответствовал – совпадал возрастом, держал фотостудию и магазин самогонных принадлежностей, и я решил, что это действительно Хазин. Но посмотрел видео дегустации первача двойной возгонки и понял, что не Хазин – голос абсолютно другой.

Хазина не было. Неожиданно. Все, кого я знал, оставляли следы. Они могли не общаться в соцсетях, могли не писать отзывы и не заниматься предпринимательством, но про каждого можно было узнать хоть что-то. Что он окончил курсы системных администраторов, участвовал в конкурсе рационализаторов, победил в гонках на квадроциклах – следы в Сети живут десятилетиями.

Если только…

Хазин мог умереть. Я сам пару раз мог умереть, так что вполне себе да. Я набрал имя Хазина и слово «похороны».

Хазины умирали достаточно часто, семь, девять, двенадцать лет назад, их хоронили с почестями или за государственный счет, я стал было разбираться, но понял, что бред-бред. Если тот самый Хазин умер десять лет назад, посылку отправить он решительно не мог.

А вообще забавно – Хазин растворился.

Телефон. Луценко. Идея на грани гениальности пронзила его буквально некоторое время назад. Котик Жо похищает Дросю, тушканчик Хохо идет по пятам похитителя, впоследствии Дрося и Хохо женятся. Я не удержался и спросил, как в эту схему вписывается утконос Кирилл? Луценко отключился.

Все-таки Светлов.

Про Светлова все ясно, но на всякий случай я посмотрел.

Успел вбить «Светлов Ал…», как поисковик автоматически перенаправил меня на искомый сайт. Экран на секунду погас, затем всплыли буквы.

«НЭКСТРАН. МЫ СТРОИМ БУДУЩЕЕ».

Я двинул мышкой, запустилась заставка.

Темнота отступает. По конвейеру огромного автоматизированного завода перемещается каркас, похожий на скелет акулы. Руки промышленных роботов добавляют к скелету сверкающие детали, искрит сварка, вспыхивают и гаснут плазменные резаки, постепенно каркас обрастает плотью, и видно, что это космический корабль фантастических очертаний.

Ворота цеха открываются, свет, и вот уже корабль на стартовом столе, и к нему идут космонавты в сине-серебристых скафандрах. Старт. Луна под ногами, Марс по правому борту, полет к Юпитеру, прекрасный, как сон.

Посадка. Пламя Земли и лед Внеземелья. Первый человек в Дальнем космосе.

Всверлив знамя Земли в голубой лед кометы Понса-Виннеке, космонавт поднимает голову и смотрит дальше, и мы видим, что это дальше простирается по Млечному Пути.

Воняет. Все-таки не показалось, воняет по-настоящему, и этот запах не спутать ни с чем.

«БУДУЩЕЕ ВСТРЕЧАЕТ НАС. NEXTRAN INC».

Корпорация НЭКСТРАН – одна из крупнейших промышленно-финансовых групп на Европейском континенте. Фундаментальные исследования, включая создание группировки орбитальных лабораторий. Связь. Промышленная энергетика. Управляемый термоядерный синтез. Разработка интеллектуальных видов вооружений в рамках оборонной инициативы «Зеркало». Медицина завтрашнего дня. Создание транспортных систем нового поколения.

Светлов Алексей Степанович – глава совета директоров, крупнейший держатель акций, изобретатель, доктор физики, филантроп и благотворитель.

Фотографий Светлова было много. Светлов прыгает с парашютом. Тренирует овчарку. Печет блины. Едет на мотоцикле. Открывает интернат для одаренных детей. Плавает с дельфинами. Лежит в гипсе после падения с лошади. Испытывает нелетальный электромагнитный комплекс «Припек». Ни одной фотографии в нерабочей обстановке.

Почти не изменился. Похудел разве что. Улыбчивый и ироничный.

Светлов, конечно, посылку мог отправить. Вот только в его случае мотивация еще менее вразумительная, чем у Федора или Хазина. Человеку, который может отправить беспилотником термобарический заряд, нет никакого смысла отправлять курьером этот жалкий намек. Я не представляю самой жалкой угрозы ни блистательной безупречности компании НЭКСТРАН, ни лично Светлову Алексею Степановичу, я давно осознал свои детские ошибки, я люблю сыр, простоквашу и солнечные ванны.

– Я не представляю угрозы, – сказал я вслух.

На всякий случай.

Я не представляю никакой угрозы.

Зачем-то я набрал «Паша Воркутин».

Паша ожидаемо процветал, хотя и претерпел некий творческий ребрендинг. Теперь его звали Павел Воркутинцев, он продолжал активную концертную деятельность, вел передачу на радио «Песни наших ребят» и программу на телевидении «Музыка пятницы и четверга».

Опять позвонил Луценко. Ладно, с Дросей и Хохо он погорячился, но надо этого алкоголика заставить работать. Пусть ведет свой канал. Название классическое: «Уланов. Или двадцать пять ударов палками». Уланов будет читать стихи, а Луценко бить его удочкой. После этого я стал подозревать, что вчерашний вечер у Луценко зря не прошел.

На всякий случай проверил Механошина. Восемь лет назад Механошин Александр Федорович умер в возрасте семидесяти трех лет. Надо сказать, на Механошина я особо и не думал, посмотрим…

Если я слишком долго не сплю, начинаю совершать необычные поступки. Вероятно, это годы. Посмотрим Крыкова.

Станислав Крыков. Я запустил поиск, через секунду с экрана мне ухмылялся Крыков. Он заметно постарел, но держался бодро, за его спиной желтел песок и плескалось море: Крыков жил в Хайфе и служил русскоязычным гидом. Однако. Тушканчик входит в двери, раздавлен и сутул. В Хайфе вместо Хазина. Как игрива порою жизнь.

На страничке имелся телефон и просьба заказывать экскурсии заранее и не забывать про шаббат; я набрал номер, мне неожиданно ответили, не шаббат ведь. Акцент появился, но голос я узнал. Крыков.

Опять же, забавно. Столько лет, а голос не изменился, пообмялся слегка, но вполне узнаваем, Станислав Крыков, человек, кинувший меня на… не помню точно, тысяч на десять долларов, проживал в Израиле и водил экскурсии по библейским местам.

– Здравствуй, Стас, – сказал я.

– Здравствуйте, – ответил Крыков.

Запах усилился.

– Узнал?

– Нет, – ответил Крыков, и я сразу понял, что он соврал.

Узнал, голос его дрогнул, правда, самую чуть.

– Это Виктор, – сказал я. – Мы работали вместе. Помнишь?

– А, Витенька, – Крыков изобразил радость. – Да, конечно, помню. Как дела?

Мелиоратор из Нерехты укушен гадюкой, но победил в конкурсе японских трехстиший.

– Нормально, – сказал я. – А у тебя?

Необычное ощущение. Столько лет – и вот зацепились.

– Да все вроде ничего, помаленьку. Знаешь, суета, суета, пашешь с утра до вечера… А так… кризис среднего возраста, похоже…

– Купил красный «БМВ»?

– Купил красные носки.

– У вас же там жарко.

– Но носки-то все равно нужны.

С этим было сложно спорить.

– А как у тебя? – спросил Крыков. – Книги пишешь? Ты же вроде писателем собирался становиться.

– Пишу, – тоже соврал я.

Зачем я ему вообще позвонил? О чем спрашивать? Куда ты тогда слишком быстро исчез, Стасик? И почему ты тогда слишком быстро исчез? Что тебя тогда так напугало, что ты забыл про деньги и добежал аж до Канадской границы? И не ты ли подложил мне в постель бычью голову, Стасик?

Но Крыков все понял и без вопроса.

– Я же давно уехал, – сказал он. – У меня родители перебрались, а я за ними. И не особо слежу, что там у вас происходит…

– Понятно.

– Тут непростая жизнь, – пожаловался Крыков. – Много проблем, много трудностей.

– Так возвращайся.

Крыков хмыкнул.

– У нас тут хорошо, – сказал я. – Прохладно.

– Нет, спасибо, – зевнул Крыков. – У нас у самих неплохо. Я здесь попривык, потом семья…

И про семью соврал, да, разучился Крыков убедительно врать, раньше делал это натуральнее, все скисает с годами.

– Ну, смотри, Стас, твое дело, – сказал я. – Кстати, не знаешь случайно, где Хазин?

– Нет, – слишком быстро ответил Крыков.

Знает. Но говорить не хочет.

– А зачем тебе Хазин?

– Решил молодость вспомнить, – ответил я. – Мы ведь с ним дружны были, потом разошлись. А теперь вот что-то загрустил. Кризис среднего возраста, наверное.

– Купи красные носки, – посоветовал Крыков. – Мне сильно помогло.

Я посмеялся. Крыков посмеялся.

– Да нет, не прокатит… – вздохнул я. – То есть купил давно… Пересматривал вчера старые фотографии, помнишь, Хазин с камерой не расставался?

– Тогда все снимали, модно было.

Акцент у Крыкова вдруг пропал. И оливковая округлость из голоса исчезла. Я почувствовал, что Крыков насторожился и перестал улыбаться.

– Да-да, модно. А сейчас смотрю на фотки, пацаны еще все, веселые, над каждой фигней смеялись…

– А сейчас?

– А сейчас, Стас, не смешно. Вот и взгрустнулось… Хотя ты постарше нас был, тебе, наверное, уже тогда не смеялось…

Крыков промолчал.

– Хорошее все-таки было время, – сказал я. – Надежды юношей, как говорится. Вот и накатило, решил по старым друзьям прозвониться. Гляжу, а ты в израиловке!

Крыков снова промолчал.

Мог бы отключиться, но не отключался. Ждал. Хотел узнать, зачем я позвонил ему на самом деле.

Тогда спросил я:

– Помнишь, в Чагинск ездили? Хазин там три гига наснимал, пересматриваю вот.

Молчание. Надо предложить Уланову тему для поэмы. «Молчание Дроси Ку».

– Стас? Ты где?

– Брось, Витенька, ты же не дурак, – сказал Крыков то ли насмешливо, то ли с угрозой. – Должен понимать. Есть правило – никогда не возвращайся в прежние места. Я же тебя этому с первых дней учил, забыл?

– Да не, Стас, я не в этом смысле. Просто захотелось поговорить. Помнишь, как мы там?

– Извини, Виктор, мне бежать надо.

Прохладен и сутул.

– Стас, ты чего?

– Нет, мне правда пора, сейчас группа подъезжает как раз. Давай потом как-нибудь созвонимся.

– Стас, ты…

– Пока, Виктор.

Крыков отключился. Безусловно, это не Крыков прислал мне коробку. Про Хазина он, похоже, знает, но…

Я набрал Крыкова снова. Ну да, абонент недоступен. Вряд ли получится дозвониться еще раз, внес в черный список. Интересно, где же все-таки Хазин? А что, если действительно умер? Как-нибудь нехорошо умер, Крыков об этом знает, поэтому и напрягся?

В дверь постучали. Я замер. Постучали еще.

– Вы дома?

Блондинка. Эта дурацкая блондинка приносит мне гадские новости.

Постучали снова.

– Вы спите? – продолжала блондинка. – Э-эй! Кто-нибудь дома? Тук-тук, я твой друг…

Уходить она, похоже, не собиралась. Постучала опять.

– С вами все в порядке?

– Да! – рявкнул я. – Сейчас открою!

Выкарабкался из дивана, натянул халат, открыл дверь.

– Здравствуйте! – блондинка с блокнотом грызла карандаш.

– Здравствуйте. Что-то случилось?

– У нас акция: за месяц предоплаты неделя бесплатно! Вы заплатили за месяц вперед, так что можете оформить бонусную неделю! Будете оформлять?

– Буду, – сказал я. – Но позже.

– Тогда вам до пятницы на ресепшен надо зайти.

– Я зайду.

– Отлично, тогда я поставлю напротив вас галочку!

Хорошо. Поставь напротив меня галочку.

– Вам надо анкету заполнить. Стандартный опрос.

– Анкету… – несколько разочарованно протянул я.

– Если хотите, я сама заполню, – предложила блондинка.

– Пожалуй…

– Вот и отлично, – улыбнулась блондинка.

Зубы красивые, белые. Жрет кукурузу и сыр.

– У вас все в порядке? – блондинка поморщилась. – Нехороший запах какой-то…

– Ворона, – сказал я. – Ночью грозой убило, на балконе протухла.

– Убрать? – участливо спросила.

– Я ее уже выкинул. Проветриваю сейчас.

– Ясно…

Блондинка пыталась заглянуть в номер через мое плечо.

– А я смотрю, вы на завтрак сегодня не спустились, – улыбнулась блондинка. – Решила зайти, посмотреть.

– На охоту с утра выходил, – объяснил я.

– На охоту? Вы охотник?

– Подвох, – сказал я. – Подводный охотник. Люблю иногда понырять. Тут можно камбалу хорошую взять, если повезет…

– Как интересно!

Блондинка не знала, что сказать дальше. И я не знал.

– Так вы завтракать будете? Я могу девчонок попросить, они яичницу пожарят.

С какого перепуга она вдруг пожаловала? Коза… Пусть со своим Спартаком яичницу жарит.

– Нет, спасибо. У меня что-то голова… побаливает.

– А у меня анальгин, – блондинка сунула руку в кармашек передника. – Я сейчас найду.

Блондинка явно осознала свою ничтожность и ступила на путь исправления. Посмотрим. Да, я подозревал в ней мозг, да, вчера она меня разочаровала, но каждый может совершить ошибку.

– Вот, пожалуйста, – блондинка вручила мне таблетку.

– Спасибо.

Я закинул таблетку на язык.

– Метеозависимость, – сказал я. – Наверное, дожди скоро.

– Да, дожди, – согласилась блондинка. – В этом году улиток много. И стрекоз. Это точно к дождям. И сыростью пахнет.

Блондинка понюхала воздух. Хороший острый носик, таких люблю.

– Может, все-таки горничную прислать? – блондинка поморщилась. – Она тут все почистит. Или влажную уборку?

– Лучше завтра, – отказался я. – Пусть проветрится пока.

– Хорошо. Если что, звоните на ресепшен.

– Обязательно.

Блондинка удалилась, я закрыл дверь и выплюнул таблетку за диван.

Воняло.

Вдруг… Вдруг я отчетливо услышал запах крови, исходящий от коробки.

Этого не могло быть. Семнадцать лет, все высохло-перевысохло, и пахнуть нечему, я же не собака, чтобы ощущать молекулу запаха на кубический метр…

Кровь.

Я не выдержал, схватил коробку, засунул ее в пластиковый пакет, сверху перемотал еще одним слоем скотча, и еще в один пакет, завязал узлом, закинул на шкаф.

Запах не исчез. Нервы. Нервы. Нервы. Надо было вчера после банкета рвать в горы, отключать связь, исчезать – я остался, идиот, тупею.

Звонок. Луценко никак не мог успокоиться, его обуревали идеи, и он давно выехал, поскольку идеи эти требовали неотлагательного вот прямо сейчас обсуждения. Я не успел ответить, Луценко сказал, что будет через пятнадцать или раньше минут, никуда не уходи. Луценко мне не друг, у меня нет друзей – с кем бы по-человеческим поговорить, так не с кем, не хочу его видеть.

Я открыл окна и включил кондиционер на продувку. От этого стало хуже, запах словно сгустился, я не выдержал и выбежал из номера.

Спустился к бассейну, сел на парапет, сунул ноги в воду. Вдохнул. Пахло хлоркой и горячим маслом, на кухне жарили котлеты, под навесом столовой блондинка разносила обеды. Заметила меня, помахала подносом. Переобулась на раз, с чего так быстро? Узнала? У Спартака шиномонтаж «R-Шин» в Вологде, у меня «Центр коммуникативных компетенций» в Геленджике, Спартак не может быть со мной на равных, таких, как Спартак, я раскатываю, как Бобик Стрелку, любая блондинка чувствует это, и в ней пробуждается мысль. Пусть и не сразу, пусть и небогатая, мерцательная, но мысль.

Вода холодная. Если залезть в холодную воду, то некоторое время сможешь ни о чем не думать, не залезть ли? Буду думать про Дросю, про Луценко, про Милицу Сергеевну, не буду про посылку, буду смотреть Гандрочера Коха, «Каждому по потребностям», «Оранжевые рыбы».

Не успел, появился Луценко, похожий на несвежего муми-тролля. Я раньше не замечал, что он похож, но сейчас увидел – мясистый мятый нос, к которому стягивалось все лицо, словно не нос из лица рос, а наоборот. Голова как топор.

– Что это с тобой, Вить?

Луценко плюхнулся в соседний шезлонг.

– Ты какой-то синий. Спал в рейтузах?

– Погода меняется, – ответил я.

– Да-да, чувствую. Но… болезненно выглядишь, Витя.

Блондинка снова помахала подносом. В сущности, надо быть снисходительнее к людям, терпимее, добрее, каждый может заблуждаться.

– Клеишь эту дуру? – кивнул Луценко.

Я не ответил.

– Бортанула тебя, что ли? – ухмыльнулся Луценко. – Почувствуй себя Козлодоевским?

Луценко рассмеялся.

– А я, между прочим, тебе предлагал вчера вариантик, – он закурил. – Эта… застрявшая в базальте… оказалась вполне себе ничего. Давай познакомлю? Она решила тут недельку отдохнуть и вообще… охочая.

– Спасибо, мне и так хорошо, – отказался я.

– Ну, твое дело. Кстати, о делах. У меня тут пара идей возникла, хочу обсудить.

– Про Дросю?

Луценко сделал недоуменное лицо.

– Дросю?

– Ты же мне сам писал. Дрося и все дела.

Дрося и все дела, в принципе, неплохо.

– Ах, это… Да я с утра что-то… Крутит.

Луценко постучал пальцем по виску. Я с тоской поглядел в сторону блондинки. Из моего корпуса показались два толстых угрюмых пацана, молча приблизились к бассейну и прыгнули в воду.

– Может, в номер поднимемся? – предложил Луценко. – Поговорим спокойно. Надо кое-что обсудить.

– У меня там ворона… Сдохла на балконе. Воняет, короче. Давай здесь.

– Здесь? – Луценко поморщился.

– Говорю же, дома воняет. Там ворона упала на балкон.

Луценко сально подмигнул.

– Понятно-понятно, – сказал он. – Ворона… Одну ягодку берем, на другую смотрим, третья мерещится…

Луценко причмокнул губами и послал щепотью блондинке воздушный поцелуй. Она отвернулась.

– Витя, для кабальеро твоих годов это достойная прыть, одобряю, – Луценко достал сигареты. – Только не забывай про цинк – это важно! Укрепляй сосуды!

И покровительственно похлопал меня по плечу.

Не, пора. Завтра же валить. Монтенегро. Там никто и не слышал про Дросю и ее утконосов. Зачем мне фитнес-зал? С ним куча возни, лучше прокат скутеров и электросамокатов. Или экскурсии на квадроциклах. Или купить две квартиры, сдавать туристам, а самому жить в домике у моря. Да мало ли, занятие можно всегда найти; по большому счету я могу ничего не делать, отдохнуть пару годиков. Лет пять могу отдохнуть легко, потом думать.

– Кстати, про цинк, – Луценко закурил. – Хочу тебе предложить кое-что. У меня есть один дурачок в Салехарде…

Дурачок в Салехарде. Луценко туда же. Идиократия на марше. В прошлый раз, месяцев пять назад, он предлагал купить этаж в новостройке и открыть мини-отель. Идея, в принципе, здравая, однако цену за этаж тогда заломили подозрительно нереальную, отчего я подумал, что дело отнюдь не в мини-отеле, а в том, что Луценко хочет меня немножечко обуть. А теперь вот подоспел дурачок из Салехарда.

– Короче, в этом году там до фига оленей, – сказал Луценко.

И для демонстрации приложил к вискам указательные пальцы.

– Девать оленей некуда, Вить!

Поспел нарвал, марал заколосился… впрочем, это отвлекает от посылки не хуже холодной воды, приехал Луценко, и мне стало легче.

– Не знаю, что там у чукчей стряслось, вспышка на Солнце или еще что, но оленей развелось реально много. А забойный пункт с холодильником всего один.

Забойный пункт, хорошее название. Луценко мог бы стать моим приятелем, если бы я постоянно не думал, что он планирует меня нагреть.

– Эти чукчи забили в пять раз больше оленей, чем рассчитывали весной, наполнили все закрома, но переработать уже не тянут.

– И что?

– Чувачок предлагает взять десять тонн.

– Десять?

– Десять тонн оленины, – подтвердил Луценко. – По цене приемки. Прикидываешь? Берем десять тонн, берем рефрижератор, гоним до Княж-Погоста. Там консервный цех, вертим тушенку, продаем в Финляндию…

Я слушал и не мог понять: это он серьезно? Десять тонн оленины и тушенка для Финляндии. И ноги замерзли. Я вытянул их из воды, посинели.

– Чухонцы оленью тушенку зверски уважают, – сообщил Луценко. – Короче, можно неплохо навариться. Абсолютно рабочий план, Витя! Впишемся?

План абсолютно дерьмовый. В девяносто шестом и то пятьдесят на пятьдесят, сейчас наглухо невзлетный. Впрочем, большинство планов Луценко такие. Три года назад он пытался затащить меня в арбузный бизнес. Возьмем в аренду поле, купим арбузной рассады, вспашем сохой, засеем, продадим сорок фур, на вложенный рубль поднимем семь полновесных. Я, само собой, не повелся, а Луценко заглотил, взял отпуск и на три месяца окунулся в арбузный бизнес. Вернулся загорелый, злой и с долгом в полтора миллиона.

– Я мимо, – сказал я.

Пальцы на ногах задубели, шевелились плохо.

– Вить, ты что? – Луценко сделал голосом катастрофу. – Тебе что, деньги не нужны?! Ты же вроде хотел борделло в Чехии открывать?

Пацаны накупались в бассейне, выбрались на парапет. Один включил колонку, радио тут же сообщило, что ученые доказали, что Вселенная имеет форму ведра. Лично я в этом не сомневался, и никакой борделло ни в какой Чехии я никогда открывать не хотел, всех интересует форма пространства, не только Светлова.

– Это дело недешевое, вложений требует, – продолжал натиск Луценко. – Конкуренция большая, с кадрами напряженка, опять же оборудование… Да даже если не бардак, если булочную, все равно деньги нужны.

Вселенная имела форму ведра и расширялась быстрее скорости света. Слушать про Вселенную пацанам быстро надоело, и они переключили колонку на музыку.

– У нас скоро зожники, – напомнил я. – Надо готовиться.

– Так я тебе и не предлагаю, в Салехард я сам сгоняю.

– Арбузы, – сказал я.

Луценко надулся, достал вторую сигарету.

– Я же говорю, могу сам поехать, – повторил Луценко обиженно. – Думаю, за месяц обернусь. Вить, ты чего такой колотливый стал?

Стал тупой и колотливый.

– Мне кажется, идея про Дросю Ку… определенно надежнее, – сказал я. – Издать книгу…

– Чушь! – Луценко стрельнул сигарету в бассейн. – Ну да, мы издадим этот бред, его купят, но это все равно копейки…

Луценко выскочил из шезлонга и принялся быстро ходить вдоль бортика.

– Вить, тебе же самому это надоело! – говорил он, пытаясь выудить из пачки очередную сигарету. – Все эти ежедневные подвиги, все эти нищебродские проекты… Это же вечный тухляк, Витя! Тупик! Ты что, всю жизнь хочешь проторчать в Голубой бухте?!

– Человек, переехавший с Земляного Вала в Геленджик, рассказывает мне про тухляк? – поинтересовался я.

Луценко осекся.

– Москва исчерпала себя, там давно нечего ловить, все поделено. Там скучно и загрызут… Слушай, да в Салехарде и по деньгам немного…

Мне показалось, что от Луценко тоже слегка пованивает. Или это от рук у меня, я же трогал эту коробку, мог подцепить. Теперь вонь захватит мир.

– Если ты мне не веришь, я могу на себя две трети по деньгам взять, большие риски на себя приму…

Нет, все же Луценко воняет самостоятельно.

– Вить! Ну ты чего?

– Я подумаю, – ответил я.

– Да не подумаешь ты, – Луценко снова бухнулся в шезлонг. – Не подумаешь. Ты давно не думаешь, ты все уже продумал…

– Потому что это бред, – мягко перебил я. – Идея купить вагон некондиционной обуви в Беларуси и открыть обувной магазин в Имеретинке – это не бизнес-план, это бред. Это не прокатит, Миша. Нужны другие идеи, энергичные. А твои идеи родились мертвыми.

– Ну как хочешь. А я рискну.

– Арбузы, Миша, арбузы.

– Да-да, арбузы. Арбузы по самые помидоры, это трудно выкинуть из головы.

Луценко откинулся в шезлонге и обиженно сложил руки на груди.

– Ладно, – сказал Луценко. – Не хочешь – как хочешь, пойду тогда…

Не хочу в номер. Лучше здесь, у бассейна, с Луценко. Наверняка у него еще пятнадцать имбецильных планов про то, как развести меня на деньги, хватит часа на три.

– Я пойду к морю, – сказал Луценко и добыл третью сигарету. – Слегка искупаюсь.

Но не уходил, искал зажигалку, рылся по карманам.

– Вода тут у вас чистая? А то у нас опять утечка…

Луценко понюхал бассейн.

– А у вас не воняет. Пойду в море.

И снова не пошел. Он не чувствует вони, потому что воняет сам. И я воняю. А сильнее всего воняет коробка.

– Слушай, Миш, хотел тут у тебя спросить кое-что.

– Мне некогда, – Луценко нашел зажигалку, чиркал, пытаясь закурить. – Я сейчас в море пойду… Я тут недавно купался, купаюсь-купаюсь, приходит баба с овчаркой, Муха зовут.

– Бабу?

Луценко закурил. Курит одну за одной, нервы.

– Нет, овчарку. Овчарка Муха забрела в море и стала дико дристать. А я купаюсь. И так всю жизнь. В сущности…

– Что ты знаешь про НЭКСТРАН? – перебил я.

Побоялся, что Луценко станет дальше рассказывать.

Луценко поперхнулся третьей сигаретой, уронил ее в широкий ворот рубашки, зашипел.

– НЭКСТРАН Индастриз Корпорейшен, – повторил я. – Энергетика, тяжелое машиностроение, оптические системы…

Луценко пытался достать сигарету из рубашки, ерзал, застряв в шезлонге.

– Корпорация НЭКСТРАН, – повторил я.

– Я знаю НЭКСТРАН, – Луценко достал сломанную сигарету, но выбрасывать не стал, закурил. – Я им четыре раза резюме посылал.

Выпустил дым и добавил:

– Отклонили все четыре. Я же Бауманку оканчивал, хотел потом в науку двигать, у меня тема была по графеновым реакторам. Перспективное направление, сейчас эти трубки везде…

Капризен сегодняшний день, Луценко удивлял. Человек, десять минут назад предлагавший мне купить десять тонн сомнительной оленины, сообщает, что занимался графеновыми реакторами.

– Почему отклонили?

– Не знаю. Без объяснений.

– А сам что думаешь?

Луценко пожал плечами.

– Ничего не думаю. Говорят, что Светлов лично все резюме просматривает и сам сотрудников выбирает вплоть до дворников и лифтеров.

– Сам?

– Ну да. Мне один мужик про это рассказывал, он к ним криотехником устраивался. И вроде как Светлов читает все резюме, а некоторых кандидатов и персонально собеседует.

Луценко затянулся, сигарета догорела до фильтра.

– С мужиком этим Светлов как раз персонально разговаривал, так ему показалось, что…

Луценко поморщился.

– Ему показалось, что с башкой у Светлова не шибко ровно. Сидел, расспрашивал мужика о всякой ерунде.

– Например?

– Например, о Чили.

– О перце? – уточнил я.

– Нет, о стране. Что этот криотехник думает о Чили, об арауканах, о промышленности, о климате. А этот дурак ничего про Чили и не знал. Кто такой Пиночет и то не знал, какие там арауканы. Вспомнил, что в студенчестве скумбрию в банках жрал, чилийского производства, ну, зацепился за это и сказал, что в Чили очень развита рыбная промышленность. И приняли. Но он действительно криотехник хороший, смог морскую свинку заморозить. А потом отморозить…

Луценко брезгливо расковыривал окурок ногтем, вытянул желтую вату.

– Зачем НЭКСТРАНу криотехники? – спросил я.

– Не знаю. Может, Светлов сам хочет заморозиться и воскреснуть через тысячу лет вместе со свинкой… Но, по-моему, он обычный мудак, – обиженно сказал Луценко.

Наверное, нервы. Я усмехнулся.

– Чего лыбишься? – Луценко недобро сощурился.

– Светлов далеко не мудак. Во всяком случае, раньше точно не был.

– Можно подумать, ты с ним знаком…

И на тукана. Еще Луценко похож на тукана. Тукана Семена.

– Ты знаком со Светловым?!

Луценко закашлялся, в этот раз шезлонг под ним разложился окончательно, Луценко грохнулся копчиком на кафель, пацаны рассмеялись.

– Мы встречались как-то, – ответил я. – Давно, правда.

– И что делали?

Что делали.

– Беседовали о литературе в основном, – ответил я.

– О литературе?

Луценко выбрался из шезлонга.

– Алексей Степанович тогда весьма интересовался литературой.

– Ну да, ты же тоже литературой вроде интересовался. – Луценко потирал задницу. – У тебя же книга, кажется, издалась, да?

– Вроде как. А еще о клопах часто разговаривали.

– Что?

– Тогда мы жили в гостинице… не помню название. В ней водились клопы. И эти клопы нас сильно жрали.

– Светлова кусали клопы?! – поразился Луценко.

– Несть для клопа ни эллина, ни иудея. Впрочем, это подметил еще Гоголь, он разбирался. Разумеется, кусали. Вот мы и придумывали, как с этим бороться, спать-то невозможно. Ну, поскольку Алексей Степанович изобретатель, он придумал клополовку.

– Светлов изобрел клополовку?!

– Угу. Ультразвуковую. Одной ей и спасались…

– Клополовку, значит… – Луценко стал задумчив. – А НЭКСТРАН… Они, кажется, на мысу что-то строят.

– Что?!

Я почувствовал, как стало мягко под коленями.

– Ну да. То ли маяк, то ли локатор, башню одним словом. Там пляжик рядом был, мы всегда купались, а теперь на километр не подпускают, посты, овчарки… тьфу.

НЭКСТРАН строит неподалеку маяк. Мне пришла посылка. Связь? НЭКСТРАН по всей стране строит, и не только по нашей, почти везде их объекты…

– Как думаешь, сам Светлов приедет? – спросил Луценко. – Они этот маяк достроили, скоро открывать, по идее, Светлов должен быть.

Светлов строит маяк, мне приходит посылка, посылку принесла блондинка, а что, если блондинка…

– Если приедет Светлов, ты же можешь к нему по старой дружбе подкатить? – спросил Луценко. – Вам наверняка есть что вспомнить! Поговорите о политике, о литературе, то-сё, ну и былые костры снова запылают…

– Я больше не занимаюсь литературой, – напомнил я.

– И не надо! Возьмем стишата Уланова, напечатаем книгу, а фамилию твою прицепим!

Я представил свою фамилию на книге про Дросю Ку.

– Вряд ли Уланов будет молчать, – возразил я. – Мне кажется, он чувствителен к таким вопросам.

С неожиданным отвращением я осознал, что никаких особых возражений против того, чтобы стать автором книги про Дросю, не почувствовал.

– Плевать на Уланова! – воскликнул Луценко. – Плевать на Дросю! Сочини что-нибудь сам! Про Силу!

– Про Силу?

– Да! Про тушканчика Силу!

– Но тушканчик уже есть, – напомнил я. – Хохо.

– А у тебя будет Сила! – Луценко схватил меня за плечо. – Не хочешь тушканчика, пусть он будет вомбатом! Вомбат Сила против хорька Курощупера! Напечатаем с картинками, ты подойдешь к Светлову, чтобы взять автограф… То есть наоборот, чтобы подарить ему свою новую книгу!

Луценко взволновался так сильно, что блондинка из столовой посмотрела в нашу сторону с тревогой. А я выразительно представил, как дарю Светлову книгу «Сила против Курощупера». С картинками.

– А что такого? – спросил Луценко. – По-моему, это отличный повод встретиться.

– Тебе-то это зачем? Зачем тебе Светлов нужен?

– Как зачем?! Глупый вопрос, Витя… Человек из первой десятки нужен всем. «Форбс», кстати, назвал его самым перспективным бизнесменом грядущего десятилетия.

– И что?

– Да ничего! Ничего!

Блондинка стояла и смотрела на нас из-под ладони.

– Витя, ты знаешь анекдот про двух воробьев? – спросил Луценко.

– Про двух воробьев и лошадь? – уточнил я.

– Про двух воробьев и лошадь.

– И что?

– А то, Витя. Тебе, Витя, не надоело чирикать?

Луценко презрительно улыбнулся.

Воробьи, значит. Ладно.

– Хорошо, Миша, я переформулирую. Ты зачем Светлову? Что ты можешь предложить человеку из первой десятки? Оленину? Арбузы?

Луценко выдохнул. Вдохновение медленно отступало с его лица, Луценко выцветал, и я тогда мстительно усугубил:

– Светлов, он… очень хорошо видит людей. И, боюсь, с тобой он не стал бы разговаривать.

– Почему?

– Он, Миша, лошадь.

У Луценко дернулась щека, он помолчал, затем спросил:

– Знаешь, что самое поразительное?

– Знаю, – ответил я.

– Что такое со мной дважды произошло, – сказал Луценко.

– Что?

– Когда я купался, а рядом собака обосралась.

Жаль его стало немного, мне всех неудачников жаль. Неудачников и бездарей. Это судьба, с этим невозможно бороться.

– Вроде снаряд в одну воронку два раза не попадает, а со мной случилось, – сказал печально Луценко. – Один раз овчарка Муха, а второй раз какая-то чихуа-хуа. Ладно, Вить, поеду я, пожалуй.

Луценко протянул руку. Я пожал.

– Ты прав, – сказал Луценко. – Ты прав, Витя, арбузы мне не по размеру.

Луценко удалился, а через минуту заявилась блондинка с сильным запахом лапши быстрого приготовления. Она собрала совком окурки и принялась собирать шезлонг. Я наблюдал. Шезлонг сопротивлялся, то недоскладывался, то перескладывался, ломался и лягался ножками. Блондинка изгибалась вместе с шезлонгом, так что пришлось ей помочь.

– Поссорились с другом? – спросила блондинка. – Я видела, он руками размахивал.

– Поспорили по бизнесу, – пояснил я. – Ищем финансирование проекта.

– А чем вы занимаетесь?

– Коммуникации, компетенции, ивент.

– Что? – не поняла блондинка.

– Агентство широкого профиля. Организуем мероприятия, в основном съезды и конференции.

– А вакансий у вас нет?

Блондинки полны неожиданностей.

– А что вы умеете?

Блондинка оттолкала шезлонг к бассейну.

– Могу минивэн водить, я рекламные модули развозила. Могу на телефоне сидеть. В программах немного, я зимой в офисе работала, потом закрылись… А тут мне не очень нравится.

– Это понятно, – кивнул я. – Не знаю, думаю, через пару недель что-нибудь образуется.

– Спасибо! – блондинка хлопнула в ладоши. – Хорошо бы как-нибудь… Как у вас голова? Больше не болит?

– Нет, спасибо. Вы, кстати, знаете анекдот про двух воробьев и лошадь? – спросил я.

– Нет.

– Вам повезло.

– Смешной?

– Смешной, – сказал я. – О времени и о себе.

– Расскажите! – улыбнулась блондинка. – Я люблю анекдоты.

– Потом. Кстати, а кто вчера привез мне посылку?

– Не знаю. Курьер, кажется. Знаете, если ценность не объявлена и роспись не нужна, курьеры на ресепшене всегда оставляют. А что, пропало что-то?

– Нет, просто интересно. Я хочу телефон заказать…

– Тогда пропишите, чтобы курьер лично вручил!

– Обязательно.

– У нас не воруют, но люди разные приезжают… – блондинка вздохнула и поинтересовалась: – На обед пойдете? Сегодня рыба…

– Нет, пойду домой, работы много.

Я отправился в корпус, но дойти до номера не успел, звонок застал на лестнице. Я хотел послать Луценко к сутулому, но это оказался не Луценко.

Плохо.

Звонил адвокат. С Черногорией возникли проблемы. Адвокат говорил неожиданно с акцентом, на мои вопросы отвечал невпопад или странное, предлагал переоформить документы, а потом вдруг переключился на автоответчик.

Наверное, минуту я еще послушал.

Монтенегро накрылась. Последние два года я шел в сторону Черногории и не думал, что на пути могут возникнуть такие препятствия. Я всем сердцем любил Черногорию, я чувствовал себя практически черногорцем, был готов инвестировать в черногорскую экономику капитал и создать рабочие места, я собирался изучать черногорский язык и культуру, какие проблемы…

Я вошел в номер и сел на стул.

Что-то происходило, сомнений не осталось. За событиями, которые окружали меня, еще не проглядывалась внятная цель, но вполне чувствовался вектор. И воля. Нет, провал с Черногорией, скандал на конференции, подкат Луценко и метания блондинки могли быть отдельными случайностями, я вполне это допускал. И то, что эти события уложились в два дня, я тоже мог допустить. Вот только посылка. Посылка по разряду случайностей проходить не могла, за посылкой стояла воля. И эта воля вполне могла пресечь мои черногорские планы…

Зачем?

За последние годы я съездил в Англию, Францию, Польшу. У меня счет в Германии, у меня партнеры в Германии, я три раза без затруднений получал шенген и больше десятка раз выезжал, какой резон меня тормозить? Если у моего недоброжелателя есть ресурс влиять на решение посольства Черногории, то этот ресурс достанет меня и в самой Черногории. Да хоть в Чили, хоть в Ботсване, везде. Значит, все-таки с ВНЖ случайность. Почему тогда…

Неожиданно меня посетила абсолютно дикая мысль. Я вдруг подумал, что ошибся. Ведь я открывал посылку в сумерках, при вспышках розовых молний, и, едва заглянув, отбросил коробку, схватил скотч и обмотал ее в два слоя.

А что, если там нет ничего? Если мне померещилось? Почудилось. Там же сено, сено могло сложиться причудливым образом, некоторые вяжут из сена скульптуры, если пропитать сено раствором гипса с графеновыми трубками, получится материал на скручивание прочнее стали…

Я поднял коробку с пола. Не пахнет ничем. И не могло, за это время ни один запах не сохранился бы, морок.

Я попробовал разорвать ночной скотч, не получилось, взял нож. Лезвие застряло в пленке, пальцы соскользнули, порезался. Глубоко и неприятно, кровью запахло по-настоящему, пришлось лезть в аптечку. Замотал палец пластырем, натянул напальчник. Лучше ножницами. Заматывая коробку, явно перестарался со скотчем, лента влипла в картон и теперь не отдиралась, так что решил прорезать коробку сбоку. Воткнул ножницы и выстриг в коробке окошко.

Внутри сено, обычное сено – в таком пересылают рождественские свечи, елочные игрушки, мыло ручной работы, ненужные подарки.

Сено было сбито в плотный колтун, разворошить его получилось с трудом.

Внутри, словно в гнезде, лежала выцветшая бейсболка с надписью «Куба».

Солнечная система имеет форму круассана.

Лаврентий Мартелл.

«Угар муниципий».