Снайпер Петрова

Предисловие

Великая Отечественная война 1941–1945 годов — это время испытаний прочности нашего общественного и государственного строя, незабываемое время мужества и стойкости, массового героизма и неувядаемой боевой и трудовой славы армии и народа.

С первых дней войны весь советский народ с оружием в руках вступил в смертельную схватку с врагом ради жизни на земле.

Среди тех, кто защищал родную землю от фашистских поработителей, было более одного миллиона женщин. В жестокой схватке с фашизмом они проявили несгибаемую волю к победе, беззаветную преданность партии и народу, безграничную любовь к своей Отчизне. Свыше 150 тысяч отважных дочерей Родины были отмечены боевыми орденами и медалями, 86 из них удостоены высокого звания Героя Советского Союза, а четверо стали полными кавалерами ордена Славы. Вот их имена: воспитанница детского дома из города Балаклеи, что на Харъковщине, медсестра Матрена Семеновна Нечепорчукова (ныне Ноздрачева), москвичка воздушный стрелок-радист Надежда Александровна Журкина (Киек), пулеметчица Дануте Юргиовна Станелиене (Маркаускене) и ленинградка снайпер Нина Павловна Петрова.

Трое из них были совсем еще молоденькими девчонками, когда разразилась война, а четвертая — Нина Павловна Петрова — пришла на фронт, оставив семью, когда ей было сорок восемь лет.

Как-то само собой возникло у меня желание, а потом и потребность изучить, понять и сделать достоянием для многих страницы их поистине героической жизни. Захотелось показать, какая сила вела и воодушевляла их на подвиги, почему они стремились быть на трудных и опасных участках фронта.

Сотни писем были посланы однополчанам с просьбой рассказать о снайпере Петровой. На десять писем в среднем приходило два-три ответа, потому что многие сменили местожительство, а девушки, выходя замуж, изменяли свои фамилии. И все же материал собирался, накапливался. Ответил на мои письма и генерал И. И. Федюнинский. Через отдел кадров Министерства обороны удалось установить связь со многими офицерами полка и дивизии. Немало было у автора встреч с солдатами и командирами, которые хорошо знали старшину Н. П. Петрову. Многие годы ушли на этот нелегкий, кропотливый труд.

О силе духа, о верности Отчизне и героизме советских женщин написаны тысячи книг, однако рассказ об их подвигах далеко не закончен.

Эта книга — о Нине Павловне Петровой, о ее боевых друзьях-товарищах. В ней нет вымышленных фамилий и тем более надуманных боевых эпизодов, она правдива от первой до последней строчки. Еще в рукописи книгу прочитали более десятка однополчан Петровой, и никто из них не остался равнодушным: что-то вспомнил из ее фронтовой жизни, поделился мыслями, рассказал, за что любили и уважали Нину Павловну, почему ее называли матерью.

Неоценимую помощь в сборе материала о жизни Н. П. Петровой в довоенный период оказала автору ее дочь — Ксения Викторовна Тулаинова.

Автор весьма признателен Г. И. Семенко, С. А. Сидорову, Н. И. Комиссарову, А. Л. Позняку, П. С. Доде, A. Д. Максимовой, С. Е. Шпилене, Д. Э. Левейкису, B. И. Титову, Н. А. Залесских, Н. А. Ларукову, пионерам средней школы № 16 г. Воронежа, сотрудникам архива МО СССР и веем-веем, кто от чистого сердца, ради светлой памяти своего фронтового товарища, помог написать эту книгу.

Встреча ветеранов

Установившаяся теплая погода внезапно сменилась резким похолоданием. Ртутный столбик термометра опустился ниже нуля. 9 февраля 1978 года по улицам Воронежа гулял порывистый, колючий ветер. Он раздувал полы пальто, срывал шляпы, румянил щеки людям, заставлял поднимать воротники пожилых.

— Надо же, так разнепогодилось! — сетовали горожане. — Откуда только такая напасть?

Несмотря на непогоду, к средней школе № 16 подходили люди группами и в одиночку. Некоторые шли осторожно, словно скользили на лыжах, опираясь на палочки. Иные часто останавливались, чтобы перевести дыхание, собраться с силами и преодолеть оставшиеся метры до дверей школы.

Это были ветераны 284-го Краснознаменного стрелкового полка 86-й Тартуской стрелковой дивизии, а прибыли они в Воронеж по приглашению пионерского отряда, который носит имя легендарной женщины из города Ленина — Нины Павловны Петровой.

В вестибюле гостей радушно встречали хозяева. Среди всех выделялся ростом и телосложением бывший командир полка, ныне генерал Григорий Иванович Семенко. Рядом с ним — его бывший заместитель, ныне подполковник в отставке Николай Иванович Комиссаров, исполняющий обязанности председателя совета ветеранов части. Здесь был и начальник штаба полка полковник запаса Дмитрий Семенович Манжула.

Многие были. Всех не перечтешь, но о командире первого стрелкового батальона нельзя не сказать. Это тот самый комбат, у которого долгое время служила Петрова. Сейчас Семен Алексеевич Сидоров сугубо гражданский человек, но боевых друзей не забывает. Вот он, ныне полковник запаса, крепко обнимает бывшего командира орудия Доду Порфирия Сергеевича, не проходит и мимо Позняка Александра Леонтьевича — преподавателя истории в средней школе Брестской области. Всех своих видит, каждому жмет руку, обнимает по-братски, крепко. Здесь я встретился и с Залесских Николаем Александровичем — бывшим снайпером легендарного Ижорского батальона народного ополчения. Он участвовал вместе с Ниной Павловной в стрелковых соревнованиях.

Много было друзей у Петровой. Сегодня они собрались, чтобы вспомнить боевые будни, отдать дань светлой памяти отважной женщины. Те, кто не смог приехать, прислали письма, открытки, телеграммы и даже живые цветы.

Директор школы пригласил гостей на чашку чая, но однополчане еще долго оставались у стендов, рассматривая фотографии, вспоминали дела давно минувших дней…

Наступили сумерки, когда ветераны сели в просторном, любовно убранном классе за столы с дымящимися самоварами. Над школьной доской висел портрет Нины Павловны. Не раз подогревали хозяева самовары, а воспоминаниям не было конца, и затянулись они до полуночи.

Когда ехали в автобусе в гостиницу, Александр Леонтьевич Позняк, обращаясь ко всем, сказал с сожалением:

— Как мало все же мы знали о Нине Павловне!

Генерал Семенко согласился, да и все остальные теперь по-иному смотрели на жизненный путь своего товарища-однополчанина.

На следующий день, 10 февраля, состоялось то, ради чего и приехали ветераны полка, — встреча со школьниками и учителями.

Дом офицеров. Замерли ряды учащихся школы. В немой тишине раздается голос секретаря комсомольской организации Лиды Мирошниченко:

— Смирно! Равнение на знамена!

Строевым шагом проходят знаменосцы и встают рядом с ветеранами войны. Лида предоставляет слово генералу Г. И. Семенко. Он говорит вдохновенно, но каждый чувствует, как он волнуется. Свою речь генерал закончил словами:

— Это была удивительная женщина. Она была отличным солдатом и другом, все мы относились к ней как к матери — с большим уважением и любовью. Нина Павловна не только истребляла фашистов из своей снайперской винтовки, но и ходила в разведку, подымала солдат в атаку, корректировала огонь нашей артиллерии, учила неопытных, как навернуть портянку, как подшить подворотничок, помогала стирать белье, умела перевязывать раны. Она сотни бойцов научила метко стрелять. Я преклоняюсь перед ее преданностью Родине, мужеством и выносливостью, исключительной заботой о солдате. Она была настоящим коммунистом.

Один за другим перед собравшимися выступают ветераны полка, открывая страницу за страницей ее героической жизни.

Запишем эти выступления на память близким и далеким потомкам.

Ступеньки к подвигу

Нина Павловна Петрова родилась в городе на Неве в семье, имевшей давние морские традиции.

Среди родных Нины Павловны было немало моряков и судостроителей, которые из поколения в поколение крепили морскую славу России, отдавая все свои силы любимому делу.

Когда умер отец Нины, на руках ее матери осталось пятеро детей. Жизнь девушки складывалась нелегко. По совету матери после окончания пяти классов гимназии Нина поступает в торговую школу. Проучившись там около трех лет, она едет к родственникам во Владивосток. Так с 1912 года девятнадцатилетняя девушка начала свой самостоятельный трудовой путь в должности счетовода. Постоянная жажда знаний, настойчивость и трудолюбие помогли ей без отрыва от работы закончить коммерческое училище. Хотя и правился Нине портовый город, расположившийся в бухте Золотой Рог, ей порой так сильно хотелось домой, что готова была идти туда не одну тысячу километров пешком. Наконец она решилась покинуть берег Тихого океана и переехала в город Ревель (Таллин). Здесь Нина устроилась на судостроительный завод. В свободное время любила путешествовать, не раз ездила в город Тарту, интересовалась его историей. После Великой Октябрьской социалистической революции, подхваченная бурным потоком созидания, она едет работать на Свирьстрой, а затем в Лодейное Поле. Несмотря на семейные заботы — на руках малолетняя дочь, — несмотря на известную загруженность ее трудового дня, — она работает машинисткой, — Нина Павловна проводит и большую общественную работу: активно участвует в самодеятельности, шефствует над бойцами Красной Армии. Об этом убедительно свидетельствует справка военного комиссара: «Красноармейцы и военнослужащие Лодейиопольского уездного военного комиссариата, 6-й роты особого назначения и местной команды приносят Вам глубокую благодарность за горячее участие в устройстве нашего праздника, посвященного 7-й годовщине Красного Октября. Взяв на себя львиную долю забот и хлопот по устройству вечера, Вы многим скрасили наш праздник, и за это Вам большое красноармейское спасибо.

г. Лодейное Поле, 11 ноября 1924 г.». Но где бы ни работала Нина, ее всегда тянуло поближе к отчему дому, хотелось встретиться с подругами, поговорить с матерью. Только в 1927 году осуществилось ее желание — она вернулась в Ленинград и поселилась сначала на Фонтанке, а потом в старом доме на Моховой улице.

Работая инструктором Смольнинского райсовета Осоавиахима, она не забывала о спорте. Любила верховую езду и велосипедные прогулки, греблю и плавание, баскетбол и лыжи, хоккей с мячом и бег на коньках. Ей было за тридцать, но она занималась настойчиво и целенаправленно, желая стать разносторонней спортсменкой. В том же году Петрова пришла в стрелковый кружок.

— Хочу быть ворошиловским стрелком, — заявила она руководителю кружка.

Пошли дни занятий, а с ними и первые промахи и неудачи.

Руководитель, будучи человеком опытным, хорошо знающим свое дело, вовремя заметил растерянность молодой женщины и поспешил успокоить:

— Сразу-то, милая, ничего не бывает, нужен кропотливый труд, больше занимайтесь. И дело пойдет, уверен!

Как-то незаметно для самой себя она из всех видов спорта выбрала пулевую стрельбу. В 1928 году Нина Петрова выступает в составе женской команды на Всесоюзной летней спартакиаде ЦК профсоюза работников местного транспорта и завоевывает первое место. За достигнутые успехи она награждается именной малокалиберной винтовкой системы «Геко» № 6061. Эта винтовка и поныне хранится в Ленинградском военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи.

Нина Павловна никогда не проходила мимо тира. Бывало, не раз около него собиралась толпа людей, чтобы посмотреть, как ловко поражает мишени стройная и энергичная женщина.

— Случайность! — услышала она однажды от окружавших ее мужчин, когда все пули попали в цель.

Кто-то ехидно выкрикнул:

— А пусть-ка еще разок попробует!

Толпа оживилась, загудела, попросила повторить.

— Еще, так еще! — И Нина, задорно улыбнувшись, ловко вскинула винтовку, прицелилась, плавно спустила курок. Хлопнул негромкий выстрел, и олень-мишень перевернулся вверх копытцами. Затем попадали со своих мест и другие мишени. Десять выстрелов, и ни одного промаха!

В 1930 году Петровой присваивают почетное звание стрелка первого класса.

…Стрельбище. Тишина. Все замерло. Не шевельнутся деревья, не слышно птичьего гомона. Волнуясь, Петрова легла на огневой рубеж, поудобнее прижала приклад к плечу, прицелилась и, затаив дыхание, плавно нажала спусковой крючок. Пахнуло пороховым дымом, звякнула выброшенная гильза. Потом прогремел второй, третий и, наконец, последний, десятый, выстрел.

Судьи осмотрели мишень и диву дались: пули кучно продырявили цель. Руководитель стрельбы, присутствующие — все пожимали руку Петровой. Ее результат был близок к требованию нормы снайпера. Это была большая спортивная победа, которая давала право стрелять из боевой винтовки. Давняя мечта сбылась.

В апреле 1931 года за первое место на стрелковых соревнованиях Смольнинского района Ленинграда Нина Павловна награждается второй именной малокалиберной винтовкой № 18196, которая сейчас хранится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР в Москве.

Шли годы. Возраст не мешал любимому занятию. В стрельбе она видела источник неиссякаемой энергии и лучший отдых, но не забывала и другие виды спорта. 23 февраля 1934 года газета «Авангард» писала, что в соревнованиях по лыжам на дистанции пять километров Петрова заняла первое место. Таким образом, Нина Павловна по-прежнему оставалась разносторонней спортсменкой.

Это доказывает следующий факт. На зимней Всероссийской спартакиаде Рабоче-Крестьянской Красной Армии в Свердловске Нина Павловна участвовала в лыжном пробеге. И снова победа. В Свердловском театре имени А. В. Луначарского ей была вручена под бурные аплодисменты заслуженная награда за первое место.

А вообще у Петровой их очень много: до 30 грамот и более 40 различных знаков, полученных за успехи в спортивных состязаниях.

В 1934–1935 годах Петрова была капитаном сборной женской команды по хоккею с мячом Ленинградского военного округа. Играла команда хорошо и в городском спортивном календаре всегда была в числе первых.

Однако пулевая стрельба все-таки оставалась главным ее увлечением. По совету руководителя стрелкового кружка, товарищей по спорту она поступает в городскую снайперскую школу и успешно ее заканчивает в октябре 1936 года.

Нина Павловна становится сильнейшей в стрелковом спорте среди женщин города.

Работая инструктором, она перевыполняла установленные нормы по подготовке ворошиловских стрелков на 400–450 процентов. В одном из журналов 1937 года опубликовано, что только за 1936 год она выпустила 102 ворошиловских стрелка.

Летом 1939 года Нина Павловна одержала очередную свою победу, на этот раз во всесоюзном кроссе — сорокашестилетняя спортсменка первой разорвала финишную ленточку.

То время было тревожным. В конце 1939 года началась война с Финляндией. Петрова не могла сидеть дома, просилась добровольцем в действующую армию, но всякий раз получала отказ. Однако она была не из тех, кто отступает и сдается после первой неудачи. Нина Павловна все-таки добилась того, чтобы ее без отрыва от основной работы взяли преподавателем лечебной физкультуры в эвакогоспиталь № 2015, который размещался в Военно-медицинской академии. Вот короткий отзыв о ее работе:

«…Петрова работала в госпитале № 2015… в качестве общественного инструктора физкультуры и проявила себя как необыкновенно добросовестный работник, способствующий скорейшему выздоровлению больных… Она, не считаясь со временем, помогала обслуживать раненых и своим чутким, материнским отношением заслужила их безграничную любовь и уважение».

Десятки очень теплых, душевных писем получила Петрова от выздоровевших воинов.

Когда закончился советско-финляндский вооруженный конфликт, Нина Павловна стала снова думать о большом спорте. Ей хотелось опять попробовать свои силы в крупных состязаниях. Но мечты не сбылись: грянула Великая Отечественная война.

По зову сердца

Прошла первая неделя войны. Немецкие оккупанты на отдельных направлениях значительно продвинулись в глубь нашей страны.

Нина Павловна, как и раньше, каждое утро ходила на работу, обучала молодежь стрелковому делу.

Но на душе день ото дня становилось все беспокойней. Сводки с фронтов были неутешительны: враг наступал, грабил, бесчинствовал.

Как-то вечером, прослушав последнюю сводку, она подошла к окну, посмотрела на затемненный город и решительно сказала:

— Я должна, дорогие мои, идти на фронт. Должна… Дочь Ксения обняла мать, поцеловала и погладила мягкие волосы.

— Мамочка, если надо, так что же делать… Может, и мне с тобой в одну часть, я тоже кое-что умею по-военному.

После короткого семейного совета на следующий день Петрова пришла в городской комитет по физкультуре и спорту и положила на стол председателя заявление:

«Прошу направить меня на фронт. Во время советско-финляндской войны работала в госпитале… Премирована ценными подарками, получила благодарность. Кончила школу снайперов, мастер стрелкового спорта, в совершенстве владею боевой винтовкой и личным оружием. Хорошо владею велосипедом и вообще могу быть полезной. 28.06. 1941 г. Петрова».

— Да-а, — процедил сквозь зубы председатель и, чтобы выиграть время, переставил тяжелую, литую из бронзы чернильницу с одного угла стола на другой. Он еще раз бегло просмотрел заявление, погладил пухловатые щеки, поудобнее сел в кресле и нехотя, тихим голосом ответил: — Не могу удовлетворить вашей просьбы. Вы нужны здесь, в тылу. — Он помолчал, постучал ручкой по столу. — Будете готовить снайперов для фронта. Это тоже помощь. Заявление возьмите, товарищ Петрова, на память, потом, может, внуки прочитают.

Нина Павловна сдержалась, спокойно вышла из кабинета. За дверью перехватило дыхание, захотелось плакать… Ей было обидно и горько. Домой вернулась поздно.

— Как дела, мамочка?

— Плохо, Ксюша. Отказали. Но я своего добьюсь. А бумажку спрячь, может, пригодится.

Ксения была рада, что мама хоть еще какое-то время будет с ней рядом. Заявление убрала в шкатулку, где хранились самые цепные семейные бумаги.

Сводки с фронтов становились все тревожней. Мысль попасть на фронт не покидала Нину Павловну. В первых числах июля, никому ничего не говоря, она пошла в Куйбышевский райвоенкомат.

Дежурный офицер, поминутно осаживая толпу добровольцев, сурово спросил ее:

— А вы-то зачем здесь, гражданочка?

Петрова поправила шляпку, неторопливо расстегнула сумочку и подала паспорт и заявление.

Он не стал читать заявление, а только, улыбнувшись, пробежал глазами по строчкам паспорта и от души посоветовал:

— Идите, пожалуйста, домой. Без вас хватает, вон сколько народищу, отбоя нет, и все на фронт, да еще каждый норовит поскорее, без задержки.

— Я не к вам пришла, товарищ капитан, а к военкому и документы предъявила, чтобы удостоверить личность.

— Простите. Он занят и не скоро освободится.

— Подожду! Мне не к спеху.

Толпа добровольцев и мобилизованных росла быстро. Откуда-то появились подростки, очевидно, пришел целый класс.

Часа через два дежурный предложил Нине Павловне зайти в кабинет военкома.

Пожилой, утомленный навалившейся работой и долгой бессонницей полковник Кириллов любезно пригласил гостью сесть на стул.

— Благодарю, вот мои документы.

Военком, стоя около рабочего стола, прочитал заявление, полистал паспорт и со вздохом заметил:

— Вам скоро сорок восемь. Солидный возраст, а для женщины тем более…

— Верно! Двадцать седьмого июля у меня день рождения. Ну и что? Действительно, я пожилая, но это не имеет значения. Хочу быть полезной на фронте и поэтому прошу…

Полковник посмотрел в ее широко открытые серо-голубые глаза и добавил сердечно:

— У вас же семья, дочь…

— Родина в опасности, и меня никто не лишал права ее защищать. Прошу вас… Поймите, я бы и так ушла, из окопа не выгонят, но хочется, как все, — через военкомат.

Стенные часы пробили двенадцать. Военком о чем-то вспомнил и срочно стал звонить по телефону.

— Неважно с медиками, туговато, а надо срочно, — докладывал военком старшему начальнику.

После разговора он продолжил беседу:

— Я понимаю ваши чувства. Мы с вами почти ровесники. Но почему именно на фронт? Можно быть полезным и в тылу. Направим вас в снайперскую школу.

— Об этом я уже слыхала, товарищ полковник. И все же прошусь на фронт. Я снайпер, мастер спорта, знакома с медициной.

— Вы же женщина. Да и возраст! Во фронтовых условиях, и особенно на передовой, вам будет очень трудно, просто тяжело.

— Я к трудностям привыкла. Судьба не баловала, все сильнее, решительнее наступала Петрова на начинающего добреть военкома.

Полковник прошелся вдоль кабинета, сел за письменный стол, заваленный бумагами, задумался, а потом заключил:

— Я просто не имею такого права…

— Вы все можете. Сейчас война.

— Тогда так. В виде исключения. Направлю вас в медсанроту четвертой дивизии народного ополчения сандружинницей. Вас это устраивает?

— Спасибо, товарищ полковник. Согласна!

Она понимала, что это все-таки не передний край, но все же действующая армия. Петрова шагнула к выходу, но военком остановил ее:

— Медсанрота формируется в школе на Фонтанке, документы получите. — Он отдал тут же нужное распоряжение дежурному и пожелал Нине Павловне успеха в службе.

Домой Нина Павловна пришла в приподнятом настроении.

— Мамочка, что нового?

— Все, доченька, добилась. Завтра иду к месту назначения. Помоги мне собраться, времени не так уж много, потом посидим, поговорим.

Так с 4 июля она стала в ряды защитников Ленинграда.

…Командир медсапроты С. Ф. Мамойко вызвал Петрову для беседы, чтобы определить ее место в штатном расписании.

— Ваша основная профессия? — спросил военврач 2-го ранга.

— Инструктор Осоавиахима, снайпер. — Но тут же спохватилась и незамедлительно решила исправить положение: — К вам назначена сандружинницей, за ранеными умею ухаживать.

— Хорошо. На первое время назначаю вас сестрой-хозяйкой, надеюсь на вашу аккуратность: должность ответственная и хлопотная.

Выйдя от командира роты, она чуть не столкнулась с миловидной невысокого роста женщиной, лет на десять помоложе ее.

— Простите. Еще не привыкла к армейской жизни. Очень волнуюсь. Я — Петрова Нина Павловна, сестра-хозяйка.

— Константинова Татьяна Лаврентьевна, — представилась женщина. — Меня вызывает командир. Минуточку обождите.

— Обязательно, — почти шепотом ответила Нина Павловна и отошла от двери в дальний угол, села на скамейку.

У Константиновой Мамойко спрашивал примерно то же самое:

— Образование?

— Общее, девять классов, закончила полуторагодичную школу медсестер, снайпер…

Последнее насторожило Мамойко. Он понимал, что вновь прибывшие долго у него не задержатся, и сухо сказал:

— Работать будете по своей специальности, медсестрой…

В коридоре женщины сидели недолго, но и этого времени хватило, чтобы познакомиться и крепко подружиться на долгие годы войны.

Каждая из них стала усердно трудиться на своем посту. Петрова получила белье для личного состава и будущих раненых и много другого имущества, необходимого в большом хозяйстве. Дел было невпроворот, и все неотложные.

Она уставала, но не показывала виду, не любила, когда ее жалели и просили отдохнуть или бросить эту работу.

19 июля медсанрота спешно была погружена в эшелон и отправлена на Кингисеппское направление. Ехали на открытых платформах.

— Вот и станция Котлы, Танюша! Скоро приедем.

Она встала с жесткого ящика, глубоко вздохнув, потянулась, размяла затекшие ноги. Потом посмотрела в хвост эшелона и ужаснулась. Большая группа фашистских самолетов заходила на бомбежку. Вокруг станции одиноко застучали зенитки. Налет был массированным. Загорелись пристанционные постройки и жилые дома. Начали рваться вагоны со снарядами. Послышались стоны, крики о помощи… Народ куда-то бежал, подхватывая свои узелки и детишек, люди натыкались друг на друга, падали. Среди этой неразберихи, дыма и плача действия медсестер и сандружинниц казались неправдоподобно спокойными и расчетливыми. Нина Павловна четко распоряжалась об эвакуации раненых, перевязывала их, уносила в укрытия.

…Фашисты исступленно рвались к городу Ленина. После кровопролитных боев 4-я дивизия народного ополчения оставляла один населенный пункт за другим.

С 1 сентября дивизия вошла в состав 55-й армии и заняла оборону на рубеже реки Тосно. Один из полков дивизии в ночь на 4 сентября форсировал реку. Бой был затяжным и тяжелым. По реке плыли обломки досок от лодок, бревна от разбитых плотов, всюду были трупы — свои и чужие.

Стоны, просьбы раненых о помощи словно кнутом подстегивали и без того расторопных, вконец уставших санитаров.

Бой то затихал, то разгорался с новой силой. Плацдарм на берегу вздрагивал от разрывов бомб, снарядов и мин. Над полем боя и рекой плыл, разгоняемый взрывами, едкий дым со сладковатым привкусом. Гитлеровцы обрушили на эту землю все, что могли. Горбатилась земля, языки пламени подбирали последние островки травы, трещал прибрежный кустарник. Кругом, насколько могла видеть Нина Павловна, все горело или дымилось. Это был первый настоящий бой в ее жизни. Лицо почернело от копоти, пересохло во рту, звенело в ушах. Она переползает от одного раненого к другому:

— Потерпи еще немножко, сыночек, сейчас полегчает, глотни-ка из фляжки… — На плащ-палатке, что подобрала здесь на поле боя, она тащит к берегу красноармейца с перебитыми ногами.

— Брось меня, сестрица! Не хочу жить таким…

— Как можно! Чужой, что ли… А ноги-то заживут… заживут.

Она бережно кладет его в полузатонувшую лодку, привязанную к кусту ивняка солдатским ремнем. Каской черпает воду, освежает себя и раненого. Отвязав лодку, резко, из последних сил, отталкивает ее от берега.

— Спасибо, сестренка! Спасибо… — бормочет раненый сухими губами.

…В свое подразделение Петрова вернулась, когда солнце начало опускаться за верхушки деревьев. Пошла доложить Мамойко о выполнении приказа, но он сам попался ей навстречу:

— Хотел наказать, да слава опередила тебя. Спасибо, отдыхай.

Нина Павловна ничего не ответила, а, наклонив голову, пошла на свое рабочее место. На опушке леса остановилась. Кружилась голова.

К ней подошла с опущенными как плети руками Константинова.

— Что стоишь, задумалась? Сегодня так много раненых, а ты как в воду канула.

— На самом деле чуть не канула. Понимаешь, Таня, так получилось. Раненых много… не бросишь… полковые-то медики на ногах не держатся, да и осталось их совсем мало, вот и пришлось задержаться.

— Хорошо, что жива. Знаю все. Чем помочь?

— Давай стирать? — Петрова кивком головы показала на кучу грязного белья, окровавленных бинтов.

— На ночь-то глядя!

— Что ж из этого? Вода рядом, погода хорошая. Бери ведра, беги по воду, а я костер разведу. Двоим-то долго ли? Что успеем, и то ладно.

Недалеко в лесу были слышны голоса бойцов, храп лошадей, звон котелков…

Поздно вечером, когда руки ныли от тяжелой работы, Петрова раздула угли в утюге, нашла на кухне широкую гладкую доску, очевидно, обломок от половицы, положила ее на две табуретки и при тусклом свете стала гладить еще влажное белье.

— Пора бы и спать, — заметила Татьяна.

— Успеем, Танюша. Много ли нам надо…

В медсанбате

Обнаглевший противник свирепел с каждым днем. 19 сентября 1941 года он обстреливал город непрерывно в течение 15 часов.

Все, кто мог держать лом или лопату, кирку или носилки, укрепляли оборонительные рубежи Ленинграда, Они приспосабливали для обороны каждый дом, каждый перекресток, улицу, квартал. Траншеи змейками извивались вдоль улиц и площадей, не щадя цветов, деревьев и узорчатых оград. На особо опасных направлениях возводились баррикады, надолбы, окраины были опоясаны противотанковыми рвами.

Вся страна переживала за судьбу ленинградцев. Командование фронта принимало экстренные меры для того, чтобы отстоять колыбель революции. С 23 сентября 4-я дивизия народного ополчения была переименована в 86-ю стрелковую дивизию, а медсанрота стала отдельным медсанбатом. Получили новые номера и полки.

…Нина Павловна и Татьяна Лаврентьевна шли сбоку санитарной повозки, переговариваясь между собой и с ранеными.

— Кто-то теперь будет у нас командиром? — поинтересовалась Татьяна.

— Он же и будет — Сергей Федорович Мамойко. Лучшего нам и не надо!

— Это точно, что он остается?

— Достоверно, Танюша! Хороший он человек… Знаешь, а у меня родилась идея: не создать ли нам стрелковый кружок? Девчат теперь будет много.

— Почему только девчат? В медсанбат кого только не присылают, и все самых различных специальностей, возрастов и. конечно, характеров. Говорят, будет больше студентов, служащих, учителей, рабочих и даже артистов…

— И думаешь они стрелять умеют? Черта с два, — перебила Татьяну Петрова и продолжила: — Ведь на фронте бывает, что и на медсанбаты десант противника как снег на голову сваливается.

Нина Павловна тут же продемонстрировала, как бы она быстро зарядила винтовку и заняла оборону в пожухлой траве за кочкой.

— Неплохо у тебя получается, Нина, только вряд ли на это пойдут. Пожалуй, скорее санитарный какой-нибудь сотворят.

— Резонно, товарищ Константинова, довод веский, и все же надо попытаться, а вдруг и улыбнется счастье. Есть и еще один выход — это адъютант начальника штаба батальона Сенечка Шпиленя. Он к тому ж комсорг батальона. Парень подходящий.

И тут случилось все как в сказке. Из-за угла дома вышел добрый молодец — сам Сеня. Он был всеобщим любимцем, а медсанбатовские девчата не давали ему прохода. Увидя женщин, он на мгновение растерялся.

— Вот что, — начал было Шпиленя, но больше не нашел нужных слов. На его щеках появился румянец.

Нина Павловна первой пришла ему на выручку.

— Нас, что ли, ищете, товарищ адъютант?

— Так точно! Вас! Начальник штаба приказал вам продумать вопрос об обучении личного состава батальона стрелковому делу.

Подруги переглянулись. Когда Шпиленя ушел, они от радости рассмеялись.

— Ну что я говорила? — торжествующе заявила Петрова.

…Конец сентября 1941 года был на редкость теплым. Весь день светило солнце. Листья на деревьях в саду, где расположился медсанбат, горели множеством красок осени.

Раненые после операций, перевязок, в ожидании транспорта, спали на ватных тюфяках. Совсем недалеко неистово били вражеские пушки. Одни стреляли словно гром гремел, другие — сухо, отрывисто. От такой стрельбы небо вспыхивало огромными оранжевыми пятнами.

— Неужели немец возьмет Ленинград? — с тревогой спросила Константинова и плотней прижалась к подруге.

— Что ты, Таня, в уме? Этого никогда не будет. Из-за ручья выехала санитарная машина с ранеными.

Увидев женщин, шофер остановился и спросил:

— Где тут сортировочная?

Подруги вызвались проводить. Они ловко вскочили на подножки кабины.

У сортировочной пострадавших бережно сняли с машины.

Дежурный врач осмотрел новеньких и тут же одного из них приказал срочно нести в операционную. Санитаров не оказалось. Но тут, как по щучьему веленью, появился Дима Левейкис, электрик с передвижной электростанции, в своей пропахшей бензином стеганке.

— Слушай-ка, Дима, давай с нами, тут недалеко. Левейкис узнал Петрову, не возразил. Он встал впереди носилок, и по его команде подруги взялись каждая за свою ручку.

— Выживет? — спросила Таыя у Нины Павловны, надеясь на ее богатый опыт.

— Должен! Хирург у нас опытный, на него можно положиться.

У операционной палатки хирург заметил:

— Обмыть бы его надо.

— Сейчас сделаем.

В обмывочной Петрова начала раздевать тяжелораненого молоденького солдата-ополченца. Он часто терял сознание, бредил. Придя в себя, запротестовал:

— Я сам! Сам! Говорю, сам! — Он хватался руками то за ворот, то за ремень… Но сил было мало.

Нина Павловна разрезала гимнастерку вместе с нательной рубашкой и осторожно сняла. Затем расстегнула брючный ремень и ловко по шву распорола одну штанину за другой. Все тело было в засохшей крови, в грязных подтеках. В животе торчало несколько осколков.

Тем временем Татьяна принесла воды, кусочек мыла… Петрова работала быстро и сноровисто — сказывался приобретенный навык. Вдвоем они быстро обработали тело солдата и под простыней перенесли в операционную, положили на стол. От операционной подруги пошли к своему дому. Их догнал Левейкис, торопившийся обратно, на свою электростанцию.

— Дима, беги скорей, чтоб с освещением было все в порядке! Не дай бог движок зачихает, щетки перекосятся… На столе же больной лежит…

— Не подведу, мама Нина!

Он ускорил шаг, хотя был уверен, что хорошо ухоженный двигатель и генератор не подведут.

…В октябре дивизию перебросили в район Московской Дубровки с задачей расширить и удерживать плацдарм на левом берегу Невы. Медсанбат стал дислоцироваться в лесу, в трех километрах северо-западнее деревни Большое Манушкино. В канун праздника Петрова возвращалась из района Невской Дубровки и попала под артиллерийский обстрел. Пришлось укрыться прямо на дороге, в глубокой колее, на дне которой, как зеркало, поблескивал на солнце тонкий прозрачный ледок. Когда прекратился обстрел, она по-мальчишески быстро поднялась и пошла в свой медсанбат. Пройдя метров триста, заметила вдруг, как от разорвавшегося снаряда загорелись ящики с боеприпасами. Огляделась по сторонам — ни души! Решение пришло быстро: сняла фуфайку и через несколько секунд была у цели. Языки пламени лизали окрашенные в зеленый цвет ящики. С каждой минутой огонь разгорался все ярче и ярче. От едкого дыма глаза обильно слезились. Как она подошла к последнему ящику, как схватила его и упала, ей рассказали поздней подоспевшие на помощь артиллеристы. Случайно оказался рядом и врач из медсанбата. Потом он, провожая Петрову до землянки, заметил:

— Это подвиг, Нина Павловна! Надо же, одной среди огня!

Ей стало как-то неловко от этих слов: ведь она просто спасала снаряды и ни о чем другом не думала.

Годовщину Великого Октября отмечали скупо и сдержанно, при повышенной боевой готовности. Обстановка была крайне напряженной, но и в это время к людям порой приходило счастье. Пришло оно и к Семену Шпилене — ему вручили партийный билет. Как-то при встрече Нина Павловна по-матерински обняла его и горячо поздравила с таким большим событием.

— Вам тоже, Нина Павловна, надо подавать заявление. Вы уже себя показали на поле боя. Вы будете достойным членом нашей партии.

— Надо подумать, Семен. Делами доказать, а потом…

Наступил декабрь. День ото дня усиливались заморозки. Загудели первые метели. Дороги с глубокими выбоинами, тропинки — все припорошило снегом, передвигаться стало трудней: на каждом шагу ждали или яма, или колдобина.

Пришла очередь Петровой заступать в караул.

…Она медленно ходит по маршруту вокруг своего объекта. Под ногами поскрипывает снежок. Винтовку держит крепко. В подсумке с десяток патронов. Ночь. Темень. Лес шумит, нагоняя тоску и страх. Хрустнул под ногами валежник.

— Стой! Кто идет? — Эти слова в морозном воздухе прогремели звонко, как выстрел.

— Разводящий с дежурным…

Дальнейшие пункты устава караульной службы были соблюдены точно. Когда дежурный по части Левейкис закончил проверку, не удержался и с довольной улыбкой заметил:

— Хорошо несете службу, товарищ Петрова! Враг не пройдет!

— Тише, сынок, на посту не разговаривают. Петрова еще долго утаптывала первый снег. По небу вереницей неслись облака, начиненные снежными зарядами.

Издалека, из-за того самого леса, что больше всего беспокоил часового своей таинственностью, донесся глухой вой снаряда. Она поняла, что это била по городу осадная артиллерия противника. Через несколько минут, ныряя в облаках, пролетело звено наших истребителей.

Поздней ночью ее сменила на посту Константинова.

Не успела Нина Павловна дойти до караульного помещения, которое размещалось в палатке под высокой развесистой елью, как на розвальнях привезли раненых. Они так прозябли, что стучали зубами, сердито ругались.

— Придется вам помочь, Нина Павловна! — сказал подоспевший Левейкис. — Проводите их до сортировки, там обогреем, чайком угостим.

— Будет выполнено, товарищ дежурный!

В печурке с шипением потрескивали дрова. С концов поленьев, торчавших из дверцы, пузырилась влага, тянуло приторно-сладковатым запахом осины. Раненых разместили поближе к печке.

— Мама Нина! Вот вам и горячий чай. Пока будить никого не будем, все умаялись — пусть отдохнут.

— Справедливо. Особо тяжелых нет.

На следующий день Петрова встретилась с Константиновой.

— Где устроилась, Танюша?

— У соседей!

— Пойдем копать свою землянку. Стоять здесь будем долго — так говорит начальство, устраиваться надо по-хозяйски.

— Копать, так копать. Где наша не пропадала! Давай лопату!

— Лопаты мало, Таня. Хорошо бы еще и ломик найти. Хотя земля и неглубоко промерзла, но одной лопатой ее не возьмешь.

— Пошли к Левейкису. Он человек молодой, но хозяйственный, порядок любит больше, чем самого себя.

Дима подругам не отказал. Он дал им по лопате, причем каждую шаркнул раза два напильником. С ломом пошел сам.

Левейкис ловко орудовал ломом. Иногда из-под тупого, зазубренного конца веером разлетались маленькие искорки. Нина Павловна и Татьяна Лаврентьевна выбирали землю из ямы.

— Отдохни-ка, Дима! — предложила Нина Павловна.

Она взяла лом. Работала ловко, откалывала небольшие комки, но делала это быстро. Чувствовались в ее движениях и спортивная закалка, и выносливость.

— Не очень глубоко будем рыть, ладно? — умоляюще просила Татьяна, показывая Нине свои покрасневшие ладони.

— Нет уж! Что мы, хуже других? Давай во весь рост, зачем жить на четвереньках. Смотри, мерзлый слой кончился и начался легкий, сыпучий песок.

Петрова поставила лом к стволу сосны и села на пенек. Она устала, сказывалось истощение.

— На сегодня хватит! — заключила Татьяна и воткнула лопату в землю.

— Таня! Нам нельзя бросать работу. Если уйдем, земля снова промерзнет, и тогда опять нужен будет лом, а сил-то нет…

— Хоть бы кто подвернулся. Дима и тот куда-то подевался. — Таня посмотрела по сторонам.

Но Левейкис не забыл подруг. Он вскоре вернулся и привел с собой пополнение.

Работа снова закипела. Каждый старался чем-то помочь женщинам. Бревна на перекрытие таскали волоком на веревках. Мороз понемногу крепчал, но этого никто не замечал.

В числе помощников была и Наталья Прокофьевна Морозова — веселая, энергичная женщина, почти ровесница Татьяны. В медсанбате сержант Наталья Морозова была старшим поваром. Ее все знали и любили за доброту и отзывчивость. Наталья была членом партии и часто выступала перед сослуживцами с беседами, проводила политинформации. Когда был объявлен перерыв в работе, она посмотрела на небо, вздохнула и воскликнула:

— Ой, до чего же красиво, вы только посмотрите!

Все устремили взоры на звездное небо, воткнув лопаты возле ног. Минуты три отдыхали молча и так же, без слов, снова принялись за работу.

Когда бревна в три наката были засыпаны землей, Петрова спохватилась:

— Ведь у нас печь будет, а трубу куда выводить?

— Не беспокойтесь, я все предусмотрел, — отозвался Левейкис.

Он давно принес и печку, им раздобытую, и несколько колен труб, прихваченных на последнем месте дислокации.

Татьяна с Наташей стали заготавливать сухой хворост, небольшие березовые пеньки, чтобы хватило на всю ночь.

— Погреемся, выспимся, вот будет здорово, — проворковала Наташа.

По лесу разнесся зычный, протяжный голос дежурного:

— Всем к сортировочной палатке! Быстрей! Работу бросили враз.

Около палатки прямо на снегу, на одеялах, на хвойных ветках лежали в беспорядке раненые. Их привезли только что с передовой, после очередного боя и бомбежки. Кто-то стонал, просил пить… Среди них были и больные, истощенные до такой степени, что уже не могли стоять на ногах, держать в руках оружие.

— Бедняжки мои, как вас много!

— Много, мать, и еще привезут. Жмут фашисты, солдат своих не жалеют, окаянные, будь они прокляты. — Раненый поправил на голове повязку, охнул от боли и попросил теплого кипяточку.

— Сейчас будет. Это можно…

Раненых распределяли быстро: одних уже несли в операционную, других укладывали в постель, третьих обогревали в палатке около печки.

Далеко за полночь, когда все неотложные дела были сделаны, подруги вернулись в свою землянку и растопили печурку. Сухой валежник горел весело. Через полчаса в землянке стало тепло, как в баньке. Наташа завесила вход, своей плащ-накидкой, набросала на пол толстый слой хвои. Аромат сосны и ели защекотал ноздри. Приготовились ко сну, но тут вошел Дима Левейкис с красной повязкой на левой руке.

— Говорят, все равно ночь не сплю, на электростанции дежурю, так уж заодно и по части, — объявил он, отдавая свежие газеты.

— Почитаем. Люблю это делать лежа в постели: читаешь, читаешь и незаметно засыпаешь, — говорила Наташа, выбирая газету.

Она легла поближе к печке, приоткрыла дверцу и стала читать вслух любимую дивизионку. Читала недолго. Глаза стали слипаться, потянуло в сон. Но вдруг услышала: — «Горим! Горим!»

Мимо землянки затопали сапогами спешащие на пожар. Подруги выскочили из землянки и побежали к горящей палатке. Были слышны крики и стоны раненых. Тушением пожара руководил дежурный по части. Он четко отдавал команды, сам действовал ловко, мужественно. Огненная стихия вскоре была укрощена. Жертв не было. Раненых разнесли по другим палаткам.

Причину пожара выяснили быстро: перекалили печку, снопы искр, вылетавшие из трубы, попали прямо на сухую палатку. Командир медсанбата Мамойко пригласил к себе Левейкиса и Петрову.

— Вот, друзья мои, вам приказ или просьба, что хотите. Сгорела одна палатка, а впереди зима и топить придется много. Выходит, может сгореть наш медсанбат. Этого допустить нельзя, поэтому срочно сделайте что-нибудь: искрогаситель или любой другой улавливатель. Думайте. И быстрей изобретайте.

Потребовалось немного времени, чтобы гарантировать безопасность отопления помещений: все печные трубы были оборудованы искрогасительными устройствами системы Сысоева и Левейкиса.

…Начинал брезжить рассвет. Гасли в небе звезды. Сквозь густую хвою стали пробиваться бледные лучи начинающегося дня. В землянке было тепло. Нина села около печурки, взяла газету, чтобы скоротать оставшиеся часы отдыха. Наташа и Татьяна легли в уголок. Заснули быстро. Тишину в землянке нарушало их слабое посапы-вакие да шелест газетных страниц в руках Нины Павловны. Она читала медленно, обязательно все, не пропускала ни строчки и вдруг воскликнула:

— Таня! Танюша, вставай!

Константинова села, протерла кулаком глаза, растерянно замигала:

— Что случилось? Десант?

— Подвигайся поближе! Слушай! На нашем фронте зародилось снайперское движение. Инициатором его является Феодосии Смолячков из разведывательного батальона тринадцатой стрелковой дивизии…

— Так это бывшая пятая ополченческая, — не утерпела Татьяна.

— Верно, верно! Слушай дальше. Сам Смолячков истребил не один десяток фашистов. У него много последователей.

— К чему, Нина, ты все это говоришь?

— Да к тому, что нас рано или поздно найдут, вспомнят. Сам член Военного совета фронта товарищ Жданов заинтересовался этим делом, нет, не то слово — заинтересовался, он требует, чтобы движение было массовым. Улавливаешь, что это значит?

— Пока нет.

— Это значит, что будут снайперские школы или курсы — как хочешь назови. Но одно неоспоримо: потребуются опытные инструкторы. Вот и решится наш вопрос.

— Думаешь, найдут?

— Обязательно!

…После тяжелого, напряженного дня подруги снова растапливали снег в котелке, кипятили воду, потихоньку, маленькими глотками пили. Дима Левейкис был с ними. Нина Павловна допила остатки, поставила кружку на скамеечку, сделанную из березовых жердочек.

— Дима! Давай-ка раздевайся.

Послушный, исполнительный Левейкис сбросил с плеч фуфайку и недоумевающе посмотрел на маму Нину.

— А теперь снимай гимнастерку! Тут Дима опомнился и запротестовал:

— Не надо, мама Нина, я сам как-нибудь…

— Слушай, сынок, до утра проходишь без гимнастерки, а там зайдешь.

Утром Левейкис получил отутюженную гимнастерку о новеньким подворотничком.

Блокадная зима… Нагрузка на медсанбат была очень большой. Только за первую декаду декабря через него прошло более тысячи раненых.

Январь 1942 года отличался не только лютыми морозами, но и мощными снежными заносами. Ко всему этому еще и голод косил людей, вызывал болезни. Особенно тяжело было в районе Невской Дубровки, на маленьком клочке невского берега, отвоеванного у врага.

23 февраля, в День Красной Армии, Нина Павловна сумела организовать в палатках раненым и больным нечто вроде концерта самодеятельности. Наташа прочла пару стихотворений о войне, Татьяна — небольшой юмористический рассказ… Все были довольны, аплодировали, кто как мог: кто хлопал в ладоши, кто костылем стучал. Но вот вышла сама Нина Павловна и запела романс Глинки:

Она пела негромко, с душой.

…Передний край с его траншеями и ходами сообщений, всю глубину обороны прикрывала плотная синеватая морозная дымка. Деревья стояли словно окаменелые.

По узким тропкам то и дело пробегали в белых халатах медсестры и санитарки. Петрова в то время стала санинструктором эвакоотделения. Работать приходилось иногда круглосуточно, а бывало, и несколько суток подряд без сна и отдыха, при самой скудной пище.

Нина Павловна укладывала в полуторку тяжелораненых, когда к ней подбежала Константинова с газетой в руках:

— Слушай, На днях состоялся слет снайперов нашей дивизии и на нем выступал Герой Советского Союза Вежливцев. Жаль, не пришлось послушать. Он делился своим опытом. Слет принял обращение чтобы все включились в этот замечательный почин. Представляешь? Вот, в галете все написано.

Петрова сунула газету в карман и, садясь в машину, сказала:

— Это здорово! Просто замечательно!… Кончилась первая блокадная зима.

D часы затишья и короткого отдыха Нина Павловна все чаще и чаще задумывалась над словами Семена Шпилени.

«Но смогу ли я быть коммунистом? — не раз и не два спрашивала она себя. — Нелегко быть членом партии, коммунист всегда впереди и там, где трудней».

Однажды, работая в хирургическом отделении с Титовым, после операции робко спросила его:

— Василий Иосифович, вы коммунист, а мне можно в партию?

— Надо! Вы всеми своими делами это доказали. Вот, например, сегодня… День был трудным. Операционных сестер не хватает, а те, что есть, едва держатся на ногах от чрезмерной нагрузки, а вы, Нина Павловна, пришли нам на помощь.

Титов, командир операционно-перевязочного взвода, сам вызвался дать ей рекомендацию. С удовлетворением дали рекомендации о принятии Петровой кандидатом в члены ВКП(б) комиссар медсанбата Александр Александрович Куликов и старшина Михаил Алексеевич Кулаков. 7 мая Петрова на общем собрании коммунистов была единогласно принята кандидатом в члены ВКП(б), а дивизионная парткомиссия 12 июня в своем протоколе № 138 записала: «Принять Петрову с партстажем с 7 мая 1942 года». В тот же день Нине Павловне торжественно была вручена кандидатская карточка № 4171846.

…В сентябре 1942 года дивизия получила приказ форсировать реку Неву с целью прорыва блокады Ленинграда у Невской Дубровки. Началась интенсивная подготовка по созданию переправы. Красноармейцы пилили лес, таскали бревна к воде, готовили плоты, понтоны и лодки. Откуда-то пригнали большую партию лодок.

9 сентября в 16.00 началась артподготовка. Огонь был мощным, массированным. С началом темноты на помощь переправившейся еще засветло пехоте стала грузиться на понтоны и плоты артиллерия. Среди всех было и орудие сержанта Порфирия Доды. На понтон на солдатских руках затащили пушку, ящики со снарядами… И только бы расчету оттолкнуться от берега, как подбежала худенькая запыхавшаяся женщина с каской в руках:

— Ребята, вы на тот берег?

— Куда же еще? — ответил мальчишеским голосом наводчик.

— Кто это? Что за жинка? — поинтересовался Дода у бойца.

— Не знаю, товарищ командир. Всякое сказывают: одни говорят, что она из медсанбата, — вой у нее и сумка с красным крестом, другие утверждают — снайпер…

— Возьмите меня, сыночки, я легкая и везучая, со мной ничего не случится!

— Бог с тобой, садись, если уж так скоро надо, — разрешил Дода.

Понтон попал под обстрел на середине реки. Со всех сторон подымались высокие фонтаны воды. Снаряды рвались близко.

Но вот и берег, крутой, обрывистый и скользкий. Началась разгрузка. Петрова не бросила своих новых друзей. Она помогала таскать ящики со снарядами, укладывать их в нишу, вырытую в крутом берегу.

…Операция по форсированию Невы оказалась неудачной. Дивизия, понеся большие потери, 12 Сентября была отведена на деформирование.

Не успела Нина Павловна с группой раненых вернуться в свой родной медсанбат, как ее и Константинову срочно вызвал командир.

— По вашему приказанию…

— Вижу, что по моему. Вот вам документы, и быстро в штаб дивизии. Приказано — немедленно, значит, важное дело есть.

— Что случилось, Сергей Федорович? — спросила Петрова и, поправив пилотку, подошла поближе к столу.

— Читайте, там все написано.

— Так здесь же — временно прикомандировать, — удивилась Татьяна Лаврентьевна.

— Знаю, как это временно. Давно догадался, что в медсанбате долго не задержитесь, да, признаться, и хлопотать за вас нет смысла, самого скоро переведут… За службу вам большое спасибо. Прошу не забывать, что денежное довольствие будете получать в медсанбате.

— А куда нас, не знаете? — схитрила Константинова.

— Точно не могу сказать, но предполагаю, что будете готовить снайперов для частей дивизии.

…В штаб дивизии они шли обочиной дороги по густой нескошенной траве. Ноги заплетались в длинных стеблях, и пыль подымалась не меньше, чем на дороге. У березы, изогнутой почти в дугу, они остановились, присели на ствол и разговорились.

— Вот, Таня, долго мы этого дня ждали.

— Но все же, Нина, нашли нас. нашли. Выходит, что в другом месте, на другой работе мы нужнее.

День медленно догорал. Солнце начинало прятаться за темную полосу горизонта.

— Таня! Таня! Смотри-ка, смотри!

Нина Павловна показала подруге красивый небольшой подберезовик. Обе присели на корточки около гриба, полюбовались, но не сорвали, пожалели.

За разговорами незаметно дошли до поворота дороги, где висел указатель расположения штаба дивизии, а рядом со штабом был и учебный батальон, куда подлежало явиться подругам.

Высоко в небе пролетел немецкий самолет-разведчик, и тут Петрова, словно разбуженная гулом мотора, предложила:

— Давай, пожалуй, поспешим. Осталось совсем недалеко.

Они снова шли по лесной дороге, по обе стороны которой, как островки, встречались полянки, богато усеянные созревшими ягодами.

В учебном батальоне

Сентябрьский полдень 1942 года был тихим и солнечным. Над землей кружила паутина. Серебряными нитями она оплетала невысокий чахлый кустарник и пожелтевшие стебельки травы. Подруги шагали опушкой леса. Они изредка останавливались, чтобы набрать горсть краснобокой брусники, которая украшала высокие кочки.

— Этак и до ночи не дойдем, — заметила Константинова, присев на корточки и любуясь ягодами.

— Пустяки, тут же рядом…

…В учебном батальоне дивизии шли занятия. Со стрельбища доносились винтовочные выстрелы и реже — пулеметные очереди. Где-то справа отчетливо слышались разрывы ручных гранат.

— Наконец-то добрались, — со вздохом сказала Татьяна и тяжело опустилась на траву, чтобы отдохнуть. Хотелось есть. Она потрогала пальцем опухшие десны.

Командир учбата — молодой стройный капитан, увидев усталых женщин, старался быть как можно приветливее. Он справился об их здоровье, настроении. Во время разговора пожаловался на нехватку опытных инструкторов снайперского дела, не забыл упомянуть, что ему за это часто и крепко влетает от дивизионного начальства. Теперь он считал себя счастливчиком. В заключение беседы коротко сформулировал их ближайшие задачи.

— Ну а пока с дороги отдыхайте! Желаю успехов. Через час-другой начало смеркаться.

Дежурный по штабу — невысокий, коренастый сержант с бледным, усталым лицом, словно нехотя, проводил подруг до отведенной им землянки.

— Здесь будете жить, устраивайтесь, — сердито пробурчал он и тут же ушел не оглянувшись.

— Что-то не в духе товарищ сержант, видно, горе какое у него, — негромко рассуждала Петрова, зажигая огарок свечи.

По обе стороны от дверей вдоль бревенчатых степ, приторно пахнущих смолой и хвоей, стояли порыжевшие железные койки. Постели были убраны по-солдатски аккуратно.

— Отдохнем — и за работу. — Глаза Нины Павловны закрывались. Ее мысли были там, за Невой, где — лежал истощенный, непокоренный родной город. Бои не утихали ни днем ни ночью, они шли за каждый клочок земли.

На следующий день Петрова и Константинова предстали перед первыми учениками.

Нина Павловна отвела свое отделение в сторонку и подробно познакомилась с каждым. Проверила оружие и не без удовлетворения заключила:

— Оружие содержите в порядке, молодцы!

Щупленький солдатик, истощенный блокадой, тоненьким голоском заметил:

— А что делать на фронте без нее, матушки-винтовки?

Прошла неделя. Учиться на голодном пайке было нелегко, но никто не роптал. Все видели, что их командир работает почти целые сутки. Многие завидовали ее выносливости и работоспособности. Она вставала чуть свет, задолго до подъема, приводила себя в порядок и подтянутой и опрятной появлялась перед строем. И целый день на ногах, до полного изнеможения. Ложилась поздно. Любопытные давно заметили и достоверно подсчитали, что она отдыхает не более пяти часов в сутки. Погода в октябре была капризной. То шел изнуряющий мелкий дождь, то дули холодные, пронизывающие ветры, и лишь изредка появлялось солнце. Как-то на очередном занятии она и Константинова попросили учеников отрыть по окопу и замаскировать его. Подруги тоже орудовали саперными лопатами невдалеке от своих отделений.

Когда все работы были закончены, Петрова и Константинова тщательно оценили работу каждого красноармейца.

— Теперь найдите наши окопы, — предложила Нина Павловна.

Все пристально стали всматриваться в каждый бугорок, в каждую кочку. Но ничего не замечали.

— А вы, наверное, и не копали, товарищ старший сержант, — уверенно заявил один смельчак, ожидая поддержки от других.

— Нет, копали! Наши окопчики тоже есть, на вас всех смотрят, только маскировочка получше. Смотрите внимательней, ищите!

До боли в глазах будущие снайперы изучали местность, но ничего похожего на окопы не могли обнаружить.

— Вот это работа! — говорили одни.

— Здорово! — восхищались другие.

После обеда занятия продолжались с еще большим напряжением. Нина Павловна учила молодых бойцов, как надо быстро переползать по-пластунски. Все необходимые движения показывала лично.

— Обмундирование-то изорвет, — пожалел красноармеец из Новосибирска.

— Новое дадут, — заметил сосед, — а вот чтобы так лихо ползать — нам придется попотеть.

И верно. Старший сержант учила придирчиво и не давала лишней минуты для перекура. После занятий, когда ученики стояли перед ней в ровном строю, вспотевшие и разрумянившиеся, она с гордостью заметила:

— Получается неплохо, постарались, сынки!

Один красноармеец, чувствуя хорошее настроение инструктора, спросил:

— А почему говорят «ползти по-пластунски»? Петрова улыбнулась и ответила:

— Пластун — это пеший казак-разведчик в старой армии, вот от этого слова и пошло: ползать по-пластунски, то есть передвигаться скрытно, на локтях, плотно прижимаясь к земле.

…Стрельбище. Раздаются одинокие глухие выстрелы. Потом все идут к мишеням, ищут пробоины, но их мало, и старший сержант не в укор говорит:

— Вот здесь нам придется задержаться.

Она вскрывает причины плохой стрельбы: кто-то во время выстрела дергает курок вместо плавного спуска, кто-то моргает глазами не ко времени…

Так изо дня в день и в любую погоду подруги проводили долгие часы занятий.

Первую группу Петрова выпустила досрочно. Командир учбата поблагодарил за службу и сказал:

— Теперь возьмите группу из девушек-добровольцев. Они уж больно хотят быть снайперами.

— Девушек, так девушек.

Наступали холодные дни. У многих появилась цинга. Вскоре выпал снег. Он едва заметным покрывалом окутал землю. Но стоило подуть ветру, и поля оголялись, а за бугорками, в канавах снегу становилось больше, хоть на лыжах катайся. Маскироваться в такую погоду очень трудно, и Нина Павловна учила девчат, как это надо делать. Работала не жалея себя, но где-то в глубине души чувствовалась неудовлетворенность. Ей очень хотелось самой на передовую, самой уничтожать фашистов.

— Слушай, Нина, — долго мы будем в этом учбате?

— Не знаю! Начальству видней, только и мне думается, что на передовой мы бы больше пользы принесли.

При удобном случае Петрова обратилась к командиру с рапортом. Комбат долго колебался, но все же разрешил, напутствуя:

— Только берегите себя…

— Спасибо. Все будет в порядке!

…В декабре Нина Павловна временно получила назначение в первый батальон 284-го стрелкового полка. Времени для раскачки не было — передовая. Буквально через день Петровой было дано боевое задание.

Рано утром, когда еще было совсем темно, она легко и ловко выпрыгнула из окопа. Солдаты помогли ей пройти через свое минное поле.

Дальше пришлось ползти, глубоко утопая в снегу. Петрова беспокоилась, как бы немцы не подвесили над ней «фонарь», не заметили бы след на снегу. Часто прислушивалась, но кругом было тихо. Оборудовав позицию для стрельбы, она посмотрела в сторону окопов противника и с облегчением вздохнула:

— Кажется, все хорошо.

Лежит час, другой… Утренняя пороша давно уж замела ее следы. Над горизонтом появилась белесая полоска, которая поднималась все выше и выше, словно тесто в квашне. Рассвело. Скоро у противника будет завтрак. Над вражескими землянками почти невидимым облачком курился дымок. Мороз начинал беспокоить сильней. Петрова шевелила стынущими пальцами ног, сжимала и разжимала кулаки в меховых рукавицах. Фашисты не появлялись, хотя, по словам провожавших ее бойцов, вели себя на этом участке нагло.

Время уже подходило к полудню. И вдруг над окопом показалась на какие-то секунды рыжая голова гитлеровца. Этого трогать нельзя, пусть умоется снегом и скажет другим, что все спокойно. Терпения у старшего сержанта хватало.

Через некоторое время какой-то фашист, видимо, решил полюбопытствовать, что делается перед их передним краем, и высунулся, как мышь из норы, обводя глазами безмолвную снежную гладь.

Выстрел, и немец, уронив голову на бруствер, сполз на дно окопа.

— Готов, отвоевался. Счет мести открыт.

В ту же секунду вражеские минометы открыли беспорядочную стрельбу, надеясь уничтожить русского снайпера. Переползать на запасную позицию не имело смысла. Немцы заметят и усилят огонь. Тело старшего сержанта напружинилось, глубже втиснулось в снег.

Так пролежала Петрова дотемна.

В батальоне очень были рады благополучному возвращению Петровой.

— Как дела, мама Нина?

— Все в порядке, — ответила Нина Павловна, — открыла свой личный счет.

Кто-то принес горячего чаю, кто-то совал в руку кусочек сахара. Потом ее проводили в землянку комбата, предложили отдохнуть. Но где там, Петрова спешила к своим питомцам.

…Снова потекли дни учебы; одни уходили на передовую в свои подразделения, другие занимали их место. Мужские группы сменялись женскими, и так повторялось неоднократно. У многих ее учеников — Федорова, Смирнова. Боровкова, Абдалова, Лисова — на личном счету было уже по десятку и более убитых фашистов. Ей писали, благодарили за науку меткой стрельбы.

Под Новый год, когда очередная группа молодых снайперов ушла на передний край, командир учбата вызвал к себе Петрову и Константинову.

— Вот вам увольнительные, можете ехать в город и там встретить новый, сорок третий год. — Подруги немного растерялись, переглянулись в недоумении. Но комбат спешил. Он вложил им в руки документы и пожелал всего хорошего.

— Это вам за отличную службу, начальник штаба дивизии разрешил.

До города добирались с большим трудом: то ехали на попутной машине в разбитом кузове, то шли пешком, то снова на попутной…

Когда шли осажденным городом, сердце замирало. Многие дома, особенно на окраине, были разрушены, а подвалы и первые этажи приспособлены для длительной обороны.

— Здесь как-то жутко, — заметила Татьяна Лаврентьевна, останавливая Петрову, чтобы передохнуть.

— Нет! Нет! Пойдем! Скоро будем дома.

Шли молча, поддерживая одна другую под руку, и каждая тайком озябшими кончиками пальцев вытирала подступавшие слезы.

Вот и Моховая, 22. Пустынная, мрачная квартира освещалась бледным лунным светом. Сквозь запыленные тюлевые занавески они увидели разрисованные морозом оконные стекла.

До Нового года оставалось несколько часов. Татьяна Лаврентьевна села в кресло и сразу задремала.

— Нельзя спать! Нельзя! Потом тебя не разбудишь.

— Тогда давай растопим печку и хотя бы малость отогреемся, — предложила Таня.

— Вот это другой разговор, собирай деревяшки и тащи к печке!

Они взяли полки из шкафа, не пожалели кухонной табуретки и развели небольшой костер в высокой печке-голландке. Сели около огонька. Стенные часы-ходики, заведенные Ниной Павловной, показали полночь.

— С Новым годом, Танюша!

— С Новым годом! За нашу Победу! Отомстим фашистам за все, будет им жарко, проклятым!

Они говорили долго, потом вместе легли на кровать, накрылись тем, что было в квартире из теплого. Но не спали. Не спали не потому, что хотелось есть, ломило в ногах и гудело в голове, — нет! Они не спали, потому что думали о своих близких, о ленинградцах, на долю которых выпали такие тяжелые испытания.

— Нина, может, новый год что-нибудь и принесет утешительного. Думается, скоро что-то должно случиться, не может же так продолжаться дальше.

— Верю, Таня, сердцем чувствую, вот-вот придут хорошие вести.

— На фронт надо, на передовую, чтобы вот этими руками бить гадов. — Константинова сжала кулаки и потрясла ими в воздухе.

— Успокойся, Татьяна! Мы же не сидим сложа руки, делаем что приказывают.

— Мало этого, Нина, мало!..

Как только рассвело, они уже шли обратно, в сторону фронта. В штабе учбата их ждали. Дежурный офицер, как только увидел подруг, сказал:

— Вам немедленно надо прибыть в свой медсанбат. Обстановка менялась…

Прорыв

Они шли навстречу ветру, по переметенной неглубокими, ребристыми сугробами лесной дороге. На ресницах и бровях лежал густой серебристый иней. Женщины спешили, как будто боялись опоздать к началу чего-то большого, важного, что должно было вот-вот случиться на участке фронта их дивизии.

— Что-то будет, Нина! Видишь, сколько техники подходит?

Остановились, прислушались к нарастающему гулу танковой колонны, уловили запах бензина и гари.

— Наверное, скоро наступление, — предположила Петрова. — Жалко, что мы в медсанбат возвращаемся. Командир там новый, поймет ли он, если мы попросимся на передовую?

— Поймет, Нина. В стрелковых подразделениях медики всегда нужны, сама знаешь.

Петрова думала по-иному. Ей хотелось быть снайпером, и особенно теперь, когда она хорошо натренировалась в учебном батальоне.

Подруги свернули с дороги, встали под большую ель, прислонились к ее холодному стволу и переждали, пока пройдут танки.

Затем, когда улеглась снежная метель, поднятая гусеницами, снова вышли на дорогу.

Шли медленно, то и дело спотыкались на ухабах и глубоких выбоинах. На крутых поворотах снег был, как лопатой, соскоблен до земли и сдвинут в высокие закопченные сугробы.

К предстоящим решающим боям по прорыву блокады готовились все долго и очень тщательно. В отделениях и штабах было немало новых людей. Все спешили, немного нервничали в ожидании перемен.

Наступающая темнота, как большая птица, быстро прятала под свое крыло и людей, и палатки с ранеными, и санитарный транспорт.

В штабной землянке, куда они зашли, чтобы сдать документы, единственная электролампочка горела вполнакала, тускло освещая помещение и уставшие лица ее обитателей. Их встретили радушно.

Петрова и Константинова, едва переведя дыхание, в один голос заявили о своем желании идти на передний край. Им разрешили.

Этого требовала обстановка.

Знакомый писарь предложил:

— А вы, Нина Павловна, завтра отправляйтесь, сейчас уже поздно. Утро вечера мудренее! Утром-то, глядишь, и оказия какая подвернется. Сейчас же поужинайте и — на отдых.

Ранним утром 12 января 1943 года, когда еще все спали, подруги вышли в путь. Тяжелые санитарные сумки быстро оттянули худые женские плечи. Идти становилось все труднее и труднее.

— Нина, да скоро ли мы придем!?

— Скоро, скоро, Танюша, еще немного — и выйдем к берегу Невы.

С деревьев нет-нет да и сваливался снежный ком, падая, он с треском ломал промерзшие насквозь ветки и, не долетев до земли, превращался в облако белой пыли.

Высокие деревья в белых лохматых шапках надежно укрывали орудия и повозки, людей и лошадей от немецких воздушных разведчиков. 86-я стрелковая дивизия была на левом фланге 67-й армии.

Чем ближе к реке, тем отчетливее слышны разрывы снарядов. Вокруг все наполнено грохотом артиллерийской канонады. Артподготовка началась где-то в половине десятого.

Левый берег в полосе наступления дивизии представлял собой мощный укрепленный район. Высокий, почти отвесный берег был густо заминирован, и, плюс ко всему, немцы обливали его скаты водой, намораживая толстую ледяную глыбу. Извилистыми линиями тянулись отрытые в полный рост траншеи, прикрытые до поры до времени маскировочными сетями. На каждый километр фронта приходилось более двадцати огневых точек. Огонь дотов и дзотов, землянок с бойницами и бронеколпаков перекрывал все восьмисотметровое пространство между берегами Невы. В дыму разрывов трудно было определить число рядов колючей проволоки, выходивших непосредственно на лед.

Подруги видели, как над обороной противника поднималась и долго висела черная качающаяся стена из дыма и земли, в которой время от времени появлялись, как кляксы, оранжево-красные пятна разрывов.

Все подготовились к решительному броску через Неву.

Противник принимал контрмеры. Ему на помощь пришла авиация. Из-за низко плывущих облаков прямо в гущу солдат с визгом сваливались бомбардировщики с черными крестами и, промелькнув на бреющем, сбрасывали смертоносный груз и тут же круто взмывали вверх. Оглушительно стучали наши зенитки, захлебывались пулеметы.

Петрова, облокотившись на бруствер окопа, заметила, как через полыньи по бревенчатым настилам на левый берег по-черепашьи медленно перебирались танки. Кругом, насколько хватало глаз, было множество людей в белых халатах, с нетерпением ожидавших сигнала. Она хорошо сознавала, что, может быть, добрая половина из них не сможет подняться на крутой берег, ворваться в траншею врага. Кто-то навечно уйдет на дно реки, кто-то останется лежать на льду, пока не подберут.

Сигнал атаки. Ринулась вперед пехота. Сотни ног начали месить снег, и он становился похожим на пену. Петрова вскочила на бруствер окопа и в одно мгновение оказалась на льду. Она не хотела отставать, но второпях споткнулась и упала, оказавшись лицом к лицу с умирающим, похожим на ребенка, солдатом. Он смотрел на нее широко открытыми глазами. В них отражалась печаль, и безнадежность, и мольба о помощи. Сквозь боль солдат попробовал последний раз в жизни улыбнуться, но не получилось. Его лицо исказила судорога. Щеки задергались. Легонько скрипнул зубами. Петрова сняла с него каску, стерла с лица кровь. Потом она долго не могла нащупать пульс, брала то одну, то другую руку — бесполезно. Пульса уже не было.

— Сынок, миленький, да как же так… Сынок… Прощаясь, она погладила щеки солдата теплой материнской рукой, поднялась и побежала догонять своих.

Белый снег то тут, то там окрашивался в бурые пятна. Их становилось все больше и больше. Под тяжестью нахлынувшей лавины людей и техники лед глухо стонал, местами потрескивал и горбатился.

Среди множества белых фигур метались санитары с сумками на боку.

Нина Павловна подбежала к раненому и с ходу упала на колени:

— Жив, сынок? Сейчас… Сейчас. Потерпи… А теперь дойдешь до берега сам?

— Дойду, спасибо, — тихо отвечает раненый, опираясь на свою винтовку.

К солдатскому стону примешивается ржание раненых лошадей. Но сейчас не до них. Им некому оказать помощь.

Почти у самой середины реки Нина Павловна заметила расчет сержанта Доды. Артиллеристы тащили свою сорокапятку, поставленную на самодельные лыжи.

— Порфиша! Пор-фи-ша! — старалась перекричать она гул боя.

Он уловил ее слова:

— Не отставай, скорей! — донесся до нее приглушенный разрывами голос сержанта.

И вдруг заминка. Прямо перед Петровой падали солдаты. Путь им преградили вражеские минометы и пулеметы. Сотни свинцовых струй врезались в бегущих и лежащих.

Сложилась критическая обстановка. Все услышали властный голос командира:

— Вперед! За мной!

Но враг не унимался. Смертельный огонь заставил наши подразделения отойти на исходные позиции. Прорвались лишь несколько батальонов.

Части 86-й стрелковой дивизии продвигались медленно, и все же им удалось выйти к Рабочему поселку № 3 и высоте Преображенской. В поселке еще оставалось много неуничтоженных огневых точек. Дода насчитал целых двенадцать. Пехота залегла. Тогда Порфирий вспомнил про Петрову и позвал ее на подмогу.

— Помочь? — спросила она, снимая санитарную сумку.

— Надо бы! Берите четыре точки с правого фланга, а остальные мои.

Общими усилиями огневые позиции врага были быстро подавлены.

Высота Преображенская являлась основным опорным пунктом и надежно прикрывала южные подступы к Шлиссельбургу. Враг никак не хотел ее оставлять и оказывал исключительно упорное сопротивление.

Подразделения дивизии незаметно обошли высоту с двух сторон, и в 15 часов 15 января наши войска штурмом овладели высотой. Также удалось ворваться на южную окраину города и завязать уличные бои. Ключ от города был в наших руках.

На следующий день, 16 января, около полудня Шлиссельбург горел. Из ситценабивной фабрики гитлеровцы открыли мощный, губительный огонь. Снова задержка, но на помощь нам пришла артиллерия.

Петрова шла в первых рядах наступающих. Ей очень жарко — от быстрой ходьбы, частой смены позиций, да и раненых она переносила на своих руках немало: то волоком на плащ-палатке, то на плечах. Снежные вихри, словно кем-то брошенные иголки, кололи лицо. Она расстегнула фуфайку, но и это не помогло. Пот черными каплями катился по лицу, заставляя слезиться глаза.

Однополчане видели, как она, перевязав раненых, выбирала хорошую позицию для стрельбы и хладнокровно уничтожала противника.

Пробегая мимо церкви, сумела разглядеть в зареве пожара, как какой-то солдат-смельчак водрузил на колокольне красный флаг. На перекрестке двух улиц, около разбитых автомашин, Петрову кто-то аккуратно потянул за санитарную сумку:

— Старший сержант! Вам приказано следовать с нами. Наша группа должна закрыть фашистам выход из города.

— Есть, — спокойно сказала Нина Павловна, глядя в лицо молодого лейтенанта.

— Вот и хорошо. Ваша задача — медицинское обеспечение группы.

У последнего дома, замыкавшего городскую улицу, офицер посмотрел на карту-километровку, сориентировался по компасу и взмахом руки приказал всем следовать за ним. До места, где взвод должен был занять развилку дорог и не пропустить оккупантов, оставалось не более двухсот метров. И вдруг с обоих флангов ударили пулеметы.

— Ложись! — успел крикнуть лейтенант, а сам медленно стал опускаться на землю. Нина Павловна быстро подползла, перевязала раны и оттащила командира в безопасное место. Когда вернулась, увидела, что солдаты были на прежнем месте, не решаясь на какие-либо действия без командира.

— Слушай меня! — хрипловатым голосом скомандовала она и поползла в направлении развилки дорог.

Солдаты, воодушевленные личной храбростью санинструктора, последовали ее примеру. Задача была выполнена.

Петрова вернулась к раненому лейтенанту.

— Товарищ командир! Сыночек!

Она вытерла сгустки крови, застывшие на его лице, потуже затянула жгут на правой ноге. За этой работой и увидел ее начальник штаба дивизии полковник Н. С. Туту ров.

— Да вы не только хорошо стреляете, но и умело накладываете повязки… Похвально!

Лейтенант тихо стонал, а Нина Павловна сердечно уговаривала его:

— Ну потерпи немножко, потерпи, сынок, сейчас полегчает.

На первых попавшихся санях-розвальнях при содействии полковника отправили раненого в медсанбат. Нина Павловна давно искала встречи с начальником штаба, и вот этот случай подвернулся. Она решилась:

— Товарищ полковник!

— Слушаю вас. — Николай Сергеевич повернулся в сторону женщины.

— У меня к вам единственная просьба, и, может, последняя.

— Пожалуйста, говорите, не стесняйтесь!

Его мягкий голос, доброе лицо располагали к откровенному, задушевному разговору.

— Переведите меня и Константинову на самую передовую. Нам хочется быть снайперами и своими руками бить фашистов.

Начальник штаба задумался. Он не ожидал такой просьбы и поэтому ответил уклончиво:

— Хорошо, я подумаю. Но хочу предупредить о трудностях. Вы должны понять, как вам будет тяжело.

— Мы всё взвесили, товарищ полковник, всё продумали и вот просим вас о помощи. Это в ваших силах.

— Конечно, — согласился Тутуров. — Это действительно в моих силах, но вот целесообразности в этом пока не вижу.

— Мы просим, — настаивала на своем старший сержант Петрова.

— Ну хорошо, хорошо, я подумаю, а сейчас пока до свидания.

К вечеру 18 января город был полностью очищен от фашистов. В этот же день произошло еще одно замечательное событие. Войска Ленинградского и Волховского фронтов соединились в районе Рабочего поселка № 1.

Так в морозные январские дни пришла первая победа под Ленинградом. Ликовали все. Из уст в уста на фронте и в тылу передавалась эта радостная весть: «Наконец-то! Свершилось! Блокада прорвана!»

Поздним вечером на одной из улиц Шлиссельбурга, недалеко от горящего двухэтажного дома, Петрова случайно столкнулась с Константиновой.

— Татьяна! — первой окликнула Петрова. — Сколько дней не могли увидеться! Подумать только! Целая неделя в боях прошла… Раненых было много, особенно во время штурма высоты Преображенской.

Через пустые дышащие жаром проемы окон на них падали большие дрожащие пучки света. Внутри кирпичной коробки с докрасна раскаленными железными балками бешено плясали длинные, широкие, напоминающие конскую гриву языки пламени. Они лизали все, что попадало на их пути. Справа и слева от дома трещали в огне деревянные постройки, поленницы дров.

— Пойдем отсюда, Нина! Смерть боюсь пожаров, и особенно ночью.

Искристое пламя порывистым ветром выбрасывалось то на мостовую, то крученым столбом в темное, без единой звездочки, небо.

Они отошли и остановились в каком-то закоулочке, возле подбитого танка. Увидели чудом уцелевшую около дома скамейку, сели. Нина Павловна поведала подруге о встрече с начальником штаба дивизии, о своей просьбе…

В начале третьей декады января, когда обстановка на данном участке фронта стала сравнительно стабильной, из штаба дивизии пришло в медсанбат распоряжение, в котором предписывалось откомандировать Петрову и Константинову для прохождения дальнейшей службы в распоряжение командира 169-го стрелкового полка.

…В штабе полка, куда подруги прибыли под вечер, их определили инструкторами снайперского дела. Это было большой радостью для каждой. Обеим хотелось и дальше быть вместе, так уж они сдружились.

Начальник штаба полка полистал книгу учета личного состава, что-то обдумал и безапелляционно, подчеркивая каждое слово, объявил:

— Товарищ старший сержант Петрова, вас проводят в первый стрелковый батальон. Здесь рядом. Вас, товарищ старший сержант Константинова, проводят в третий стрелковый батальон. Тоже недалеко.

Подруги переглянулись. Опять пришло время разлуки. Начальник штаба заметил их волнение и успокоил:

— Не обижайтесь! Так надо для службы, а повидаться в одном полку — не проблема. Удачи вам!

Еще в штабе полка Петрова, вставая на партийный учет, повстречалась с секретарем партбюро капитаном Фильковским. Он был человеком веселого нрава, общительным, хорошо знал всех коммунистов, потому что видел каждого в бою. Беседуя с Ниной Павловной, он напомнил ей, что у нее скоро истекает кандидатский стаж.

— Я не забыла! У меня и рекомендации есть. — Она достала из кармана гимнастерки аккуратно сложенные три листочка белой бумаги и подала их секретарю. Это были рекомендации В. И. Титова, М. А. Кулакова и II. П. Морозовой.

Проверив документы, Фильковский попросил:

— Напишите, пожалуйста, заявление и автобиографию.

Когда необходимые бумаги были оформлены, секретарь, провожая Петрову из землянки, сказал:

— Ждите общего собрания коммунистов.

Нина Павловна с помощью командиров рот набрала в батальоне первую группу курсантов. Но учить их приходилось от случая к случаю. Несмотря на все трудности, она успешно выпустила группу снайперов.

5 марта 1943 года Петрова была принята в члены партии, а 7 марта дивизионная парткомиссия в своем протоколе № 70 записала: «…принять Петрову в члены ВКП(б) со стажем с марта 1943 года».

При отборе солдат во вторую группу от желающих быть снайперами не было отбоя. Пришлось учинить нечто вроде конкурса. Ни комбат, ни сама Петрова не знали, что дни пребывания ее в части были сочтены.

В приказе по полку от 2 апреля 1943 года есть такая запись: «Исключить из списка полка и со всех видов довольствия ст. сер. Петрову Нину Павловну, с сего числа…»

— Куда же теперь? — расстроенная, спросила она у начальника штаба.

— Вам надлежит явиться в двести восемьдесят четвертый стрелковый полк, на ту же должность. — Начальник штаба был не охотник до разговоров. Он сделал сам для себя простой вывод, что в том полку дело с подготовкой снайперов обстоит хуже, чем у них, а иначе зачем же ее переводить…

Военные будни

К новому месту службы Петрова вышла под вечер, когда погасли последние лучи солнца и на разогретом за день снегу стала появляться твердая, хрустящая под ногами ледяная корочка. В небольшом перелеске, где среди редких, невысоких осинок и ольхи стояло пяток сосенок, было страшновато. Да и морозец прихватывал. Вдруг Нина Павловна услышала топот копыт и тут же негромкий окрик:

— А ну посторонись!

Увидев женщину, ездовой остановил лошадь.

— Садись, сестрица, подвезу.

— Мне тут недалеко, дойду.

— Садись, говорю, веселей будет. Одной-то, поди, боязно…

Петрова присела на краешек саней. По бокам дороги чернели большие проталины, на которых было немало зеркальных луж. Ездовым оказался ярославский мужичок, по всему было видно — любитель поболтать с первым встречным.

— Куда путь держишь? Аль военная тайна?

— Тайны нет! В соседний полк следую…

— В нашем-то что, проштрафилась?

— Да нет! Так распорядилось начальство, а ему всегда видней, где солдат нужней.

— Против начальства не пойдешь, это верно, — подтвердил ездовой и начал понукать лошадь. Потом сел поудобней, сдвинул на лоб шапку, обтер варежкой толстые, немного отвислые губы и пробасил:

— Ежели в двести восемьдесят четвертый стрелковый, то вот сейчас будет тропочка и по ней через торфяные выработки прямо в штаб придете.

Минут через пять лошадь остановилась. Ездовой кнутовищем указал на едва заметную, убегающую в темноту, сгорбатившуюся под дневным апрельским солнцем тропинку.

— Вот здесь. Тут уж недалеко, дойдешь. Мы, связисты, все тропки-дорожки знаем.

— Благодарю вас!

В это время остервенело заговорили пулеметы. Длинные очереди веером стлались над головой. Лошадь, привычная к фронтовым передрягам, навострила уши, фыркнула, но с места не тронулась, пока ездовой от сердца не хлестнул ее кнутом. Петрова легла в канаву около дороги. Спереди и сзади, в нависшей темноте, светящимися точками одна за другой летели винтовочные трассирующие пули.

«Сейчас заухают минометы», — подумала Нина Павловна и плотней прижалась к земле. Но на этот раз фашисты почему-то изменили своей традиции. После недолгой беспорядочной стрельбы все стихло. Наша сторона огня не открывала.

…В большой штабной землянке было многолюдно. Несмотря на поздний час, отгороженная брезентом, стрекотала пишущая машинка. За столом сидели офицеры, склонившись над картами. Они наносили последнюю обстановку на переднем крае. Полк занимал оборону в Синявинских болотах и на отдельных, затерявшихся среди чахлой растительности, высотах.

Когда Петрова вошла в землянку, ее почти никто не заметил. Все были заняты делом, а заходили и уходили многие. Заместитель командира полка по политчасти первым увидел подтянутую симпатичную женщину со снайперской винтовкой. Он сразу догадался, что это и есть та самая знаменитость, которую направили им в полк. Майор встал и пошел ей навстречу.

— Товарищ старший сержант, считайте, что вам повезло, как говорится, вы попали с корабля и прямо на бал.

Эти слова обеспокоили Петрову, и она подумала, что это или какой-то подвох, или, может, неудачная шутка майора.

— На какой же бал, да еще в стрелковом полку и в такое время? — полюбопытствовала Нина Павловна.

— Сейчас объясню. — Он подошел поближе. Сели на скамейку. — Сегодня — четвертое апреля. Через несколько дней начнется слет снайперов дивизии. Вот готовлю списки, подбираем кандидатуры. — Он потряс клочком бумаги перед своим лицом. — Вы отличный снайпер, и я полагаю, что вам необходимо там быть, так что ждите приглашения.

— Спасибо за доверие, вышло по-вашему, действительно попала прямо на бал.

— Это пусть вас не смущает, а сейчас отдыхайте. Старший лейтенант подсказал замполиту:

— Надо направить старшего сержанта к Мартышкову Александру Максимовичу.

— Это командир первого стрелкового батальона, — заметил майор.

— Везет мне на первые батальоны, — ответила Нина Павловна и вышла из землянки в сопровождении связного комбата.

В батальоне ей отвели местечко в землянке, где жили девушки. Девчата стали освобождать уголок нар. Перетрясли слежавшиеся, но еще не высохшие хвойные ветки, заменявшие матрац, убрали вещмешки, набитые сеном и сухой ржаной соломой. Тусклое пламя самодельного светильника боязливо шарахалось в разные стороны от малейшего колебания воздуха. Нина Павловна подметила, что при таком освещении не проденешь нитку через игольное ушко. И все же это был свет, и он радовал женщин, которым выпадал час-другой короткого отдыха, когда можно было поговорить, посмеяться, помечтать.

— Это наши подушечки, ой здорово на них спится, никакой артобстрел не разбудит, мы и вам такую сделаем, товарищ старший сержант. Это не очень сложно, — звонко и весело говорила девушка-радистка, часто поправляя и приглаживая каштановые волосы.

— Чего там, располагайтесь, пожалуйста! — Спасибо, мои милые, спасибо, доченьки! Устроилась Нина Павловна быстро. Больше всего ее радовала печурка, стоявшая у самых нар. Стоило чуть потянуться — и ноги ощутят тепло, а главное, всегда есть возможность обсушить обмундирование. Было и еще одно, может, никем не замеченное удобство — Нине Павловне нравилось лежать в углу, повернувшись лицом к стенке. Хотя Петрова и была веселого нрава, но подумать-помечтать о семье и многом другом, что было ей особенно дорого и близко, любила наедине сама с собой.

На другой день старший сержант Петрова решила осмотреть передний край, изучить местность, присмотреть позиции для снайперской стрельбы.

Командир роты угадал желание Петровой. Получилось так, будто он специально зашел к ней, чтобы вместе обсудить, как действовать, с чего начать…

— Вон там, за линией проволочных заграждений, — рассказывал командир роты, — фашисты ведут себя вызывающе, иногда даже ходят во весь рост, надо бы их проучить.

— Попробую!

Сырая, болотистая местность не позволяла зарыться глубоко в землю. Траншеи были мелкими, и ходить приходилось согнувшись. Под ногами сплошное месиво коричневой жижи.

— На такой местности трудно выбрать позицию для снайпера, — заметил командир роты.

— Нет! Есть подходящие места. А то, что сыро, — никуда не денешься. Пусть противник думает, что мы не ляжем в эту слякоть. Думаю, появление снайпера будет для него неожиданным. В батальоне пока плохо со снайперами, раз-два — и обчелся, вот фашисты и наглеют.

…На слете снайперов Петрова встретилась со многими знакомыми из 169-го стрелкового полка, с которыми успела крепко, по-солдатски подружиться. Узнал свою наставницу и старший сержант Мурадов. Он еще раз поблагодарил за науку точных выстрелов, за доброту и щедрость души наставника.

Выступающие делились опытом, клялись мстить врагу до последнего дыхания, до последнего удара сердца. Было принято обращение с призывом множить ряды метких стрелков, ежедневно каждому увеличивать свой личный счет мести. Обращение подписали семь лучших снайперов, среди них была и Нина Павловна. Перед закрытием слета выступил начальник штаба 86-й стрелковой дивизии полковник Тутуров и зачитал приказ о награждении. Командир дивизии Герой Советского Союза полковник Трубачев лично приколол к гимнастерке Инны Павловны медаль «За боевые заслуги». Эта награда за то, сказал полковник, что она неустанно обучает солдат снайперскому делу, что только в учебном батальоне Петрова подготовила свыше ста отличных стрелков, за то, что, будучи на переднем крае, при подготовке снайперов воспользовалась случаем и уничтожила двух фашистов.

Ей долго и по-особому тепло аплодировали участники слета.

Школа Петровой

В батальоне старший сержант Петрова пробыла недолго. Недели через две ее вызвали в штаб полка и сказали, что организуется учебный взвод снайперов и она назначена его командиром.

Нина Павловна восприняла новость с нескрываемой радостью: давно мечтала об этом. Со свойственной ей энергичностью взялась она за дело: стала подбирать первых кандидатов в снайперскую школу. Целыми днями лазала по траншеям, к вечеру фуфайка и ватные брюки, сапоги и шапка — все было в грязи, промокшее. В сырых землянках, с запахом пота и гнилой осины, она подолгу разговаривала с солдатами. Как-то обходя роты своего первого батальона, она задержалась у небольшой группы бойцов, поведение которых показалось ей странным.

Солдаты стояли в стороне от других, вели себя с некоторым пренебрежением к остальным.

— Это наши новички, — пояснил командир роты, сопровождавший Нину Павловну. — Они прибыли из другой части, все после госпиталя, и вот никак не хотят оставаться у нас.

— Наверное, очень жалеют свою прежнюю часть.

— Выходит, так, — отозвался ротный.

Старшим в этой группе был Хахаев Василий Федорович, а около него вертелись два юнца — Ларуков и Новиков.

Василий Федорович поучал своих подчиненных:

— Держаться будем вместе! И баста!

Все в группе вели себя независимо и были неразговорчивы. На вопросы отвечали коротко и нехотя. Тогда Петрова начала беседовать с ними об их старой части, и лица солдат сразу оживились, они заулыбались, стали наперебой говорить о боях, в которых довелось участвовать, о друзьях-товарищах…

Нина Павловна поняла их состояние и даже посочувствовала им, но все же заметила, что воевать надо там, куда пошлют. Это и есть воинский долг. Она рассказала о роли и значении снайперского движения, о том, как сам член Военного совета Ленфронта А. А. Жданов беспокоится об этом большом и важном почине.

— Вот вы, юноша, — обратилась она к русоволосому Ларукову, — не хотите быть снайпером?

Николай исподлобья посмотрел на старшего сержанта, потом бросил настороженный взгляд на своих сослуживцев и, не дождавшись их реакции на вопрос, нерешительно ответил, наклоня голову:

— Хотелось бы, конечно!

— Так за чем же дело? — наступала Петрова.

— Да я что, — тянул с ответом Ларуков, — вот как мои друзья. Нам очень хочется в свою часть.

Командир роты, присутствовавший при этом разговоре, попробовал рассказать, что и 284-й стрелковый полк имеет хорошую боевую славу. Он много сделал для обороны Ленинграда, был у Невской Дубровки. Друзья слушали его не перебивая, но и согласия не давали.

Тогда Петрова обратилась к старшему:

— Не хотите ли вы быть снайпером, товарищ старший сержант, мстить фашистам за все их злодеяния, что вы видели сами?

— Как вам сказать, — растягивая слова, начал Хахаев. — Оно, конечно, снайпером быть хорошо и почетно, вот только как другие-то… Нам бы всем вместе.

Нина Павловна подошла к Нурлумбекову, безучастно стоявшему чуть-чуть в стороне. Он не знал почти ни одного русского слова и больше показывал руками, сопровождая жесты казахской речью. Не дождавшись вопроса, казах сказал коротко и довольно внушительно:

— Моя не понимает.

— Жаль, жаль. Мы бы научили тебя языку, лишь бы желание было.

— Не, не, моя не может.

Он замахал руками, словно мух отгонял от себя, и попятился назад.

Последним, к кому обратилась Петрова, был солдат Новиков.

На вопрос старшего сержанта он ответил не сразу. Сначала искоса посмотрел на товарищей, помялся с ноги на ногу, хлюпая жидкой грязью, потом сказал:

— Я — что? Я — как все. Хорошее дело быть снайпером.

— Вот и славно. Беру всех, — заключила Нина Павловна. — Можно, товарищ старший лейтенант?

— Против хорошего начинания возражать нельзя. — Ротный был доволен развязкой разговора. Глаза его сияли, по веснушчатому лицу расползлась улыбка.

Пригнувшись, они пошли по траншее к следующему взводу.

Набор курсантов надо было закончить к исходу дня, чтобы немедля, завтра же начать занятия. Этого требовало и командование полка и сама обстановка. По дороге ротный посоветовал Петровой не брать в школу казаха:

— Намучаетесь вы с ним, он же не говорит по-русски, подумайте…

— Возьму, обязательно возьму. Научу и языку, и метко стрелять. Он чем-то мне нравится, ему только надо помочь. — Нина Павловна поплотней запахнула фуфайку, от сырости и налетевшего северного ветра поежилась и ускорила шаг.

Ротный шел сзади след в след, все пытался доказать, что с Нурлумбековым она намается вот как, и провел рукой по длинной худой шее.

— Снайпером не рождаются — снайпером становятся, — ответила на это Петрова.

…Первое занятие было трудным. «Группировка» Хахаева держалась все так же обособленно, и у Петровой зародилось сомнение: как бы эти парни не сбежали-таки в свою часть? Отойдя в сторону, пока шел перекур, она подумала: «Надо бы как-то увлечь солдат, отогнать думы о возвращении в прежнюю часть, и выход есть — это напряженная и интересная учеба».

Поздним вечером солдаты расходились по своим взводам, а утром чуть свет являлись в назначенное место.

На втором занятии было полегче. Винтовку не изучали, а лишь повторили взаимодействие частей, но оптический прицел был новинкой для каждого.

— Вот это игрушечка! — восторженно говорил Николай Ларуков, любовно поглаживая прицел.

Нина Павловна заметила, как бы между прочим, что снайперская винтовка доверяется не каждому и выдается только после курса обучения.

Казах Нурлумбеков по-прежнему оставался угрюмым, задумчивым и неразговорчивым. Может, потому, что стеснялся товарищей, а может, боялся предстоящих трудностей. Он еще не держал в руках огнестрельного оружия, так уж получилось, в этом вины его не было. Понимал он и то, что вскоре ему надо будет убивать людей, которые пришли, чтобы убить его.

Курсанты плотно сидели по обе стороны своего инструктора на сухом суковатом дереве, вывернутом сильным ветром вместе с корнями. Перед ними на низком, обросшем мхом с северной стороны пне сидела Нина Павловна. Ее винтовка была зажата меж колен, а руки лежали на холодном металле ствола.

— Что такое снайпер? — задала вопрос Нина Павловна своим курсантам. — Кто ответит? — Ее взгляд быстро пробежал по лицам солдат.

— Это меткий стрелок! — выпалил Ларуков.

Ответ получился таким громким, что его друзья переглянулись и заулыбались: знай, мол, наших, и мы не лыком шиты.

Когда волнения улеглись, Петрова заметила:

— Коля ответил правильно, но этого мало. Снайпер — это солдат железной воли, отличного здоровья. Это такой человек, который воюет изобретательно и очень расчетливо, хитро и даже остроумно. Снайпер изучает повадки врага. Это, пожалуй, самый терпеливый человек в войсках. Он сутками — в грязь и мороз, в дождь и метель — выслеживает неприятеля и поражает его наверняка. Один фронтовой поэт правильно написал:

Вот что такое снайпер, вдумайтесь в эти слова, сынки, и вам будет ясно ваше место на войне!

— Товарищ старший сержант, — обратился Новиков, — а как лучше выбрать позицию?

— Отвечу. — Нина Павловна улыбнулась. — Это вопрос по существу. Говорят, что хорошего снайпера узнаешь по его позиции. Если она хорошая — хороший и снайпер. Это справедливо. Надо, чтобы огневая позиция сливалась с окружающей местностью и ничем не выделялась. Иногда некоторые так переусердствуют, что позиция просматривается, как черное пятно на белом фойе или наоборот. Представьте себе, что вы на открытой местности закрыли свою позицию хвойными ветками, а если присмотреться, то хвойных деревьев вблизи не найдешь…

— Так нельзя, это сразу насторожит противника, — перебил Ларуков и сразу осекся, увидев неодобрительные взгляды товарищей.

— Лучше всего, — продолжала Нина Павловна, — выбирать для позиции незаметные, не бросающиеся в глаза предметы. Помню, как в учебном батальоне мне одни курсант доказывал, что позицию лучше выбрать за большим валуном, который, как исполин, красовался в чистом поле. Почему он на этом настаивал?

— Дайте я отвечу.

— Пожалуйста, Хахаев, только не торопитесь, все обдумайте.

— Ну, во-первых, — начал курсант, — за большим камнем хорошо можно спрятаться и наблюдать, а во-вторых, никакая пуля тебя не возьмет, лишь отрикошетит…

— Нет! Не согласен! — не выдержал Ларуков. — Я бы никогда не лег за этот камень, потому что противник не дурак, сообразит, где может находиться снайпер. И зачем ему вести огонь только из винтовки? Он может попросить минометчиков, наконец, артиллеристов, и тогда вам, Василий Федорович, будет капут!

— Молодец, Коля, я тоже бы не выбрала такую позицию.

— Товарищ старший сержант, мне думается, — воодушевился Ларуков, — надо иметь не одну позицию, а несколько, на всякий случай, а вдруг враг обнаружит…

— Совершенно верно, Коля, вам можно сегодня пятерку поставить. Действительно, надо иметь запасные позиции, и тогда вы будете неуязвимыми. Причем позицию надо выбирать так, чтобы была возможность хорошего наблюдения за противником, чтобы удобно было подойти и хорошо изучить местность в том районе, где будете действовать.

После такого оживленного разговора Петрова поняла, что достигает поставленной цели: интерес к снайперской профессии нарастает, и это ее обрадовало.

Потом Нина Павловна, объяснив, как отрыть ячейку для стрельбы, предложила проделать это практически. И работа закипела. Сверху земля была мягкой и сырой, вязкой, как тесто, а чем глубже, тем она становилась тверже, постепенно переходя в замерзший грунт. Курсанты очень старались, они были довольны, что их зачислили в школу снайперов, и отвечали на доверие усердием в большом и малом деле.

Прошло некоторое время, и солдаты один за другим доложили о готовности своих позиций.

Каждый защищал свой выбор позиции, доказывал ее безупречность, но недостатков было много. Их теперь увидели и сами курсанты, когда Нина Павловна со всей строгостью и со знанием дела указывала на промахи, на недоделки и небрежность.

Подойдя к позиции Новикова, она обратила внимание на бруствер. Он был со стороны фронта крутым, почти отвесным.

— Кто видит ошибку?

— Ошибка в том, — вызвался неутомимый Ларуков, — что бруствер сделан неверно, на данной открытой местности он должен быть пологим…

— Почему? — перебила Петрова.

— А вот если отойти, скажем, шагов на двадцать, то отвесная часть бруствера будет выглядеть, как гнилая доска, поставленная на ребро. Фашист догадается сразу. Бруствер должен быть пологим, это исключит всякую тень.

Будущие снайперы согласились с этим замечанием.

— Огорчаться не следует, — спешила успокоить Нина Павловна разволновавшихся солдат. — В следующий раз будет лучше. — Она поблагодарила Ларукова, к которому с первой встречи стала питать особую симпатию за его трудолюбие и находчивость. Отметила и Нурлумбекова. Он весь взмок от старания, ему хотелось все делать как можно лучше, порадовать командира, но не всегда получалось как надо. Похвала Петровой обрадовала казаха, он улыбнулся от всей души. Занятие продолжалось.

— Теперь поговорим о маскировке. Может, кто хочет изложить свою точку зрения?

— Моя не умоет, — заявил Нурлумбеков и спрятался за Хахаева, заложив тяжелые, натруженные руки за спину.

— Разрешите! — опять взял на себя инициативу Ла-руков. — Маскировка должна быть правдивой, под местность, а не выделяться, как белая птица на черном поле.

— По-моему, не следует укрываться за предметы, бросающиеся в глаза, — решил добавить Банков. — Надо не забывать, что гитлеровцы тоже наблюдают за нами, ищут наших снайперов.

Старший сержант Петрова, посмотрев на часы, объявила конец занятий.

В свой взвод возвращались уже затемно. Невдалеке журчал ручеек, нагоняя на поворотах большие пенистые шапки. Хахаеву захотелось чем-то поразвлечь своих товарищей.

— Ларуков, а ну-ка ответь, в чем сила пехоты?

Николай не задумываясь выпалил:

— В ногах!

— Вот и нажимай, дружище, глядишь, согреешься и веселей будет.

Все негромко рассмеялись.

Чавкала под ногами земля, густо перемешанная с торфяной крошкой и мелкими корешками давно срубленных деревьев. Они шли гуськом по тем местам, где еще совсем недавно хозяйничали фашисты. От Рабочих поселков, раскинувшихся прямыми широкими улицами, общежития, где жили рабочие синявинских торфоразработок, не осталось и следа. Огонь уничтожил все, и только почерневшие развалины печей напоминали о том, что здесь жили люди, звенели детские голоса и песни. Кругом валялись изуродованные, вдавленные в землю детские коляски и кровати, черепки от посуды и много другой домашней утвари, разломанной, обгоревшей и брошенной.

Как только вернулись в землянки, сделанные из деревянных щитов высотой не более одного метра, мгновенно заснули, крепко и сладко. Только глубокой ночью им принесли пищу — обед и ужин сразу. Ели молча, с полузакрытыми глазами, и тут же снова валились на нары.

Назавтра чуть свет все уже были в сборе. Петрова, как всегда, пришла первой и приветливо встречала курсантов.

Урок начался с неожиданного задания.

— Приказываю найти и обезвредить замаскированного снайпера — им буду я, — сказала Нина Павловна. — Через десять минут вы пойдете в направлении высотки с редкими ольховыми кустиками и, не доходя ста метров, остановитесь и будете искать. На весь поиск отвожу вам двадцать минут. Если не обнаружите меня, то Ларуков пусть наденет свою шапку на палку и поднимет ее над головой, тогда я встану и приду к вам.

Прошло некоторое время, но никто не смог заметить позицию своего наставника, а хотелось отличиться каждому.

— Ладно, Николай, снимай шапку, — махнул рукой Хахаев.

Каково же было удивление всех, когда буквально в нескольких шагах от них поднялась во весь рост Нина Павловна. Правда, она была вся в грязи, промокшая до ниточки, но довольная.

— Вот как надо маскироваться. Эх, сынки, чем же вы смотрели? Значит, плохо я вас учу.

— Да так замаскироваться — это здорово, нам всем завидно, — сказал Байков, переминаясь с ноги на ногу.

— Завидовать не надо, а учиться придется еще настойчивей. — Она смахнула ладонью большие комки земли, прилипшие к обмундированию, поправила выбившиеся пряди волос из-под шапки и, окинув всех беглым взглядом, спросила:

— Так в чем же искусство снайпера?

— Хорошо стрелять, — буркнул Нурлумбеков, повернув в сторону Петровой свое смуглое скуластое лицо с коротко подстриженными густыми черными усами. За ним заговорили остальные, а итог всему подвел Коля Ларуков:

— Искусство снайпера, по-моему, во всем сразу — и в зоркости зрения, и в твердости руки, и в умении выбрать позицию и замаскироваться, и в бережном отношении к оружию… Более того, мне думается, что даже патроны имеют значение: возьмешь не из той коробки, а вдруг осечка…

— Все верно, — согласилась старший сержант. — Мне остается добавить, что снайпер должен хорошо знать противника, его распорядок дня и повадки. И быть хитрым в самом прямом смысле слова. Враг коварен, способен на все, и задача снайпера — быть умнее его и хитрее. Вот расскажу вам одну историю. Есть у меня хороший знакомый — снайпер Семенов, так вот что с ним произошло. Было это в конце осени. Выпал снежок, густо припорошив землю. Пошел Семенов поздним вечером на свою позицию. Ползет, прислушивается, зрение напрягает, не оглядывается. Дополз благополучно, залег и ждет утра. Когда стало светло, по Семенову вдруг ударили минометы. Мины ложились почти совсем рядом. Деться некуда, пришлось ему отползти на запасную позицию. Оказывается, немцы заметили, как через все запорошенное снегом поле черной тропинкой пролег его след. Вот так оплошал Семенов. Правда, уходя с основной позиции, Семенов оставил каску с привязанной к ней веревочкой. Теперь, лежа на запасной, он решил перехитрить снайпера противника: стал потихоньку дергать за конец веревки так, чтобы каска шевелилась. Фашист, видать, хотел убедиться, что убил русского, но, когда увидел, что каска нет-нет да и зашевелится, решил добить и чуть привстал. Семенову этого было достаточно, чтобы покончить с ним. Все слушали Нину Павловну, затаив дыхание. Ларуков первым нарушил молчание:

— Скажите, товарищ старший сержант, как поступить, если увидел сразу троих гитлеровцев?

— Моя знает, — уверенно сказал Нурлумбеков. — Последнему — бах и капут. Пока разбираются, что и как, откуда нападение, первому — капут, а потом этого… ну, что в… середине был.

— Верно! — похвалила Петрова казаха.

— А вот если туман, как быть, Нина Павловна? — поинтересовался Новиков.

— Расскажу о себе, побывала в таком переплете. Была теплая летняя ночь, над землей — густой туман. Видимости почти никакой: белая пелена застилает все вокруг. Конечно, в таких условиях снайперу делать нечего, сами понимаете. Но вот выходит солнце, туман отрывается от земли и поднимается вверх. Тут надо быть особенно внимательным и не прозевать момент. Вдруг вижу, выскакивает фашист на бруствер окопа и спокойно идет. Ему ничего не видно, туман-то вверху еще густой. Вот в это время и надо бить, но только не в сапоги, а повыше — в живот. Вот так я и сняла одного… Примеров снайперской хитрости можно привести много, но надо подумать и над тем, как самому найти выход из сложной обстановки, обхитрить врага. Помните и о том, что на одном месте одну и ту же уловку применять нельзя — это бесполезно, враг не глуп, с этим нельзя не считаться.

Так пролетел еще день учебы. Снова темнота покрыла землю. Было тихо, в небе — ни своих, ни чужих самолетов. Уставшими, голодными и промокшими возвращались курсанты на передовую.

Петрова шла чуть сзади с Нурлумбековым и настойчиво тренировала его в русской разговорной речи. Ларуков шел направляющим. Он тяжело переставлял ноги, торфяная крошка раздражала вспотевшую на ногах кожу. Белые портянки от повседневных занятий стали коричневыми, с черными подтеками от кирзовых сапог.

По ту сторону, в окопах фашистов, было тихо. Но их часовые на постах не дремали. Они то и дело запускали и небо осветительные ракеты, на всякий случай постреливали из автоматов то длинными, то короткими очередями, иногда гремели минометы.

…Следующее занятие Петрова проводила на стрельбище, которое находилось километрах в шести от переднего края. Каждый день туда и обратно — двенадцать километров по самому бездорожью. Чертовски выматывались курсанты, мучил голод, но надо было учиться.

Один за другим ложатся курсанты на огневой рубеж, слышатся выстрелы… Потом идут проверяют мишени, и кто-то радуется успеху, кто-то недоволен собой. Нурлумбекову не везет больше всех. Сколько раз стрелял, и ни одного попадания. Он вконец расстроился.

— Моя не может. Не может моя стрелять. — Задвигались тяжелые угловатые скулы, и на лице его появилась горестная озабоченность. Он быстро заходил, стал пинать со злостью мелкие камешки, старался не смотреть в глаза товарищам.

— Будешь стрелять, Нурлумбеков! — спокойно сказала Петрова. — Хорошо стрелять будешь!

Ее добрая улыбка подействовала на казаха успокаивающе.

— Ложись! — приказала старший сержант солдату. — Твоя задача — добиться плавного спуска курка, использования упора и ремня.

Выстрел, второй, третий… Много выстрелов. Пороховой дымок мелкими облачками, покрутившись над головами солдат, поднимается вверх и, подхваченный налетевшим ветром, исчезает в мелколесье.

— Нет! Не выйдет из него снайпера, — спорил Хахаев с Новиковым, — зачем зря пария мучить, не получится — это точно.

Перед уходом домой, когда курсанты должны были произвести последний выстрел, Нина Павловна решила пойти на маленькую, совсем безобидную хитрость. Она, стоя чуть-чуть позади Нурлумбекова, одновременно со всеми сделала один выстрел. Когда стали осматривать цели, никто не верил своим глазам: в черном яблочке мишени Нурлумбекова была пробоина.

— Вот это да! Молодчина! — хвалили наперебой товарищи и жали руку недоумевающему Нурлумбекову. Он и сам еще долго не мог понять, как это все получилось.

Эта невинная проделка Петровой вселила в сердце Нурлумбекова надежду. Постепенно выстрелы курсанта стали приближаться к заветному кругу с десяткой.

…После долгих тренировок пришло наконец время курсантам выйти на передний край и действовать по-боевому, но пока, правда, только в качестве наблюдателя.

В конце первомайских праздников Петрова первым вывела на позицию Ларукова. Он учился отлично и это заслужил. Собрались быстро, все до мелочей проверили, согласовали. Ночь была особенно темной. До рассвета оставалось еще несколько часов.

Они благополучно преодолели свои минные поля по указанной минерами тропинке. Залегли, чтобы отдохнуть, и в это время над самым центром нейтрального клочка земли повисла осветительная ракета. Из воронок, что были совсем рядом, пахнуло сладковатым запахом неубранных трупов. Снова темнота, но еще более плотная и давящая на глаза…

Вот оно, то место, что было облюбовано еще засветло. Окапывались и маскировались на ощупь, но с большим знанием дела. Когда все было готово, Петрова подползла к Ларукову и предупредила:

— Смотри, Коля, не соблазняйся легкой добычей. Твоя главная задача — наблюдать!

— Понял, — прошептал Николай, подстилая под себя обрывки брезента.

Рассвело. Утро выдалось необыкновенно тихим, белые крылья тумана словно парили над землей, надежно прикрывая передний край обороны противника, и только в небольших разрывах можно было увидеть за линиями вражеских траншей густую черную опушку леса.

Вот уже и солнце взошло, и ветерок разгоняет туман. Видимость с каждым часом все лучше и лучше. Однако ни одного фашиста не показалось, хотя по их строгому распорядку должен быть завтрак.

И полдень прошел безрезультатно. Солнце пошло на закат, и вдруг из окопа через бруствер кубарем выкатился невысокий, щупленький фашист и мгновенно скрылся в ближайшей воронке от крупного артиллерийского снаряда.

Ларуков скрипнул зубами. Его начинала разбирать злость и на самого себя, что пропустил момент, и немного на Петрову, которая и не шевельнулась при виде немца. Потом гитлеровец через несколько минут проделал обратный маршрут и опять остался целехонек.

«Наверное, там у них туалет. Вот черти, сделали перед самым носом», — подумал Ларуков.

Начинало смеркаться, и снова пришла темная почь.

Когда вернулись в свою землянку, Николай с обидой выпалил:

— Зря вы, товарищ старший сержант, запретили мне стрелять. Фашиста-то просто из рук выпустили. — И он показал свои руки с растопыренными пальцами.

— А ты, Коля, заметил его?

— Как на ладони, разглядел — рыжий, небритый.

— Очень хорошо, наблюдать умеешь, но запомни: хороший снайпер в первый день своей охоты обычно не стреляет, зачем пугать раньше срока, они от тебя теперь не уйдут…

Следующим, кого вывела на передний край Петрова, был Нурлумбеков. Солдат очень переживал, он боялся опозориться перед товарищами, промахнуться. Но вот он убивает первого в своей жизни фашиста. Нина Павловна от души поздравляет его, рассказывает о нем во взводе. Это была гордость Петровой. Она научила его не только русскому языку, но и сделала настоящим истребителем фашистов.

Для старшего сержанта не было неспособных учеников, было лишь неумение, которое всегда отступало перед честным, самоотверженным трудом.

Две награды

Среда, 23 июня 1943 года. Сегодня армейские соревнования снайперов. По условиям соревнования каждая стрелковая дивизия или приравненная к ней часть выставляла команду из шести человек. Состязания по стрельбе из снайперской винтовки воинов Ленинградского фронта проводились по двум видам: командные и на личное первенство.

Петрова и Константинова прибыли из своих полков в штаб дивизии накануне. После долгой разлуки они разговаривали почти всю ночь, обменивались письмами от родных, полковыми новостями.

Утром Нина Павловна по-праздничному причесалась и с сожалением отметила, что седина неудержимо расползается во все стороны и никакой пилоткой ее уже не закроешь.

К землянке подруг подошли остальные члены команды. Они были опрятно одеты и веселы, шутили между собой, рассказывали солдатские прибаутки, но внутренне каждый был собран, потому что мечтали о первом месте для своей дивизии.

Вскоре показалась машина с офицером из штаба. Ехали в кузове на брезенте. Дорога проходила через большое болото. Как только выехали, увидели в небе немецкий самолет-корректировщик.

— Жди беды, — заметила Нина Павловна сидевшему рядом Коле Ларукову.

И действительно, через несколько минут появились два вражеских истребителя. Они обстреляли дорогу короткими очередями из пулеметов и пошли на второй заход.

Солдаты быстро повыскакивали из кузова и рассыпались по ближайшим канавам. Когда смолк гул моторов, снайперы собрались у машины, оставленной в кустах. К счастью, полуторка оказалась исправной.

Соревнования проходили в междуречье Невы и Охты, на гарнизонном Охтинском стрельбище. Выбор на этот район пал не случайно. Это место меньше всего подвергалось артиллерийскому обстрелу.

На полигон шли медленно. Надо было экономить силы, да и время не подгоняло. Несмотря на жаркое лето, под ногами хлюпала болотная жижа, земля покачивалась, словно большая пуховая подушка. Местами попадались заболоченные участки с канавками, и преодолевать их было трудно. Кем-то набросанные тонкие жердочки были мокрыми, ноги то и дело соскальзывали с них и увязали в торфянистой кашице.

Стрельбище было прямо в этой низине. Когда пришли в указанный пункт, там уже было много солдат и офицеров из других частей и соединений.

— Человек двести набралось, а то и больше, — заключила Константинова.

Она окинула взглядом собравшихся и со вздохом заметила:

— Нина, ты только посмотри, из пожилых-то мы с тобой, наверное, двое, кругом одна молодежь. С такими-то страшновато тягаться…

— Не робей! Не посрамим своей былой чести. До войны-то сколько раз призовые места брали!

— Так то до войны…

Кругом дымили махоркой. Негромко разговаривали в ожидании начальства. Все были в том торжественно-приподнятом настроении, которое обычно царит на больших спортивных праздниках.

Около десяти часов утра, когда солнце успело осушить землю от ночной влаги, начались соревнования.

Расстояние до мишени — четыреста метров. После каждого попадания мишень делала разворот на заданный угол и скрывалась. Через пять секунд она снова появлялась. Снайперу за это время надо было разрядить винтовку, взять патрон из кучки, что лежала рядом на огневом рубеже, зарядить винтовку и выстрелить.

Подруги зорко наблюдали за очередной командой. Они переживали за каждого снайпера, и особенно тогда, когда кто-либо из них медлил с выстрелом, допускал ошибки. Больше всех Петровой понравилась команда из легендарного Ижорского батальона.

Она сказала Татьяне Лаврентьевне:

— Каков батальон, таковы и снайперы! Здорово стреляют! Просто молодцы!

Команду ижорцев возглавлял совсем молоденький доброволец-ополченец Николай Залесских. Он был комсоргом батальона.

Подругам очень хотелось опередить ижорцев. Ой, как хотелось! Но на огневом рубеже команду Петровой постигла неудача. Снайперы не смогли поразить всех мишеней.

— Ладно, ребята, не все еще пропало! — успокаивала Нина Павловна.

Закончился первый этап. Судейская комиссия подвела итоги, и команда Николая Залесских заняла первое место. За этот успех счастливчики получили для своей части тридцать снайперских винтовок. Самого Залесских поздравляли все: и товарищи, и офицеры, и сам командующий 55-й армией. И было за что! Ижорцы получили приз Военного совета фронта. Особо был отмечен и Николай Залесских.

Нина Павловна тоже хотела подойти к Николаю и от души, от всего материнского сердца поздравить с победой. Кто-кто, а она понимала толк в стрельбе! Но выполнить своего желания не успела, начался второй этап соревнования на личное первенство.

На доске показателей, висевшей на засохшем дереве, мелом записывали результаты. Пришла очередь Петровой. В каждом ее движении чувствовалось спокойствие и выдержка. Появилась цель — выстрел. Мишень повернулась и упала. Второй выстрел, третий, четвертый, пятый — и каждый раз попадание. Из второй обоймы — тоже пять попаданий, и наконец израсходована последняя, третья обойма. Когда прозвучал последний выстрел, все увидели, что у Петровой ни одного промаха.

Константинова набрала несколько меньше попаданий, но тоже вошла в четверку сильнейших. Все удивлялись достижениям старшего сержанта Петровой в стрельбе. И действительно, результаты были ошеломляющими для многих, и особенно молодых, снайперов.

Победителей отмечали ценными подарками: кто получил охотничье ружье, кто фотоаппарат, кто бритву, а вот Петрова лично из рук члена Военного совета фронта получила наручные дамские часы. Кругом гремели аплодисменты. Генерал долго беседовал с Ниной Павловной Он с глубоким уважением смотрел на ленинградку с боевыми медалями на выцветшей солдатской гимнастерке.

…В расположение дивизии подруги вернулись в сумерках, когда солнце уже скрылось за зубчатым горизонтом и лишь узкая бледно-розовая полоска местами проглядывала меж верхушек деревьев.

Утром 24 июня в отличном настроении Нина Павловна встретилась с друзьями из своего батальона. Ее успехом гордились все.

Блиндажи, в которых разместился батальон, были отвоеваны у немцев еще в январском наступлении; все они глядели дверями в сторону линии фронта.

— Хороши блиндажи, да жить в них опасно, — пожаловалась Петрова капитану Сафонову.

— Верно, опасно! Снаряд может влететь в блиндаж при любой траектории полета… Но будем надеяться на лучшее.

Из соседней землянки вышел подышать свежим воздухом артиллерист Саша Позняк.

Нина Павловна то и дело посматривала на часы. Они ей нравились.

— Спешите куда? — поинтересовался Сафонов.

— Нет, просто так. Как посмотрю — генерала вспомню, добрый он человек и очень внимательный.

Все трое сели на ствол сосны, вывороченной из земли.

— Вот здесь когда-то была роща, а теперь смотрите… — говорил Позняк, показывая на кладбище деревьев.

Местами из глубины земли курился дымок. Это горел торф. Саша хотел еще многое рассказать об этой роще, как вдруг послышался далекий выстрел. Все насторожились, услышали гул снаряда и сильный удар рядом. Земля под ногами заколыхалась. К счастью, снаряд крупного калибра не взорвался. Он разворотил блиндаж, где жила Петрова, и упал у самого входа. Обстрел усилился.

— Там же солдат отдыхал, — вспомнила Нина Павловна и побежала на помощь. За ней последовали остальные. Между блиндажами разорвались сразу три снаряда. Взрывной волной Петрову отбросило в сторону. Осколки и мелкий гравий со свистом пролетели над головой. На помощь подоспел орудийный расчет Позняка.

Противник бил метко. Он знал каждый вершок этой земли.

— Пойдемте к нам, — предложил Саша Позняк и, взяв Нину Павловну за руку, увел с собой.

В блиндаже один из артиллеристов, что мыл посуду, спросил:

— Кто скажет, сколько времени?

Петрова тут же глянула… но, увы, часов не было. Только две неглубокие царапины, как стрелы на командирских картах, показывали, где они были раньше.

— А где же подарок? Сынки, часы потеряла. Вот беда, и недели не носила…

— Найдем, не волнуйтесь! Поди не иголка, — успокаивал Саша.

Через несколько минут наступило очередное затишье. Все высыпали из укрытия на поиск часов. Искали долго. Сначала проверили то место, где Петрова стояла с капитаном Сафоновым, около блиндажа. Но пропажа не находилась. Незаметно стемнело, и искать дальше не было смысла.

Через несколько дней, когда история с часами понемногу стала забываться, к Нине Павловне подошел связист и робко произнес:

— Посмотрите, не ваши ли часики?

Она бережно взяла часы. Корпус часов был немного помят, они не ходили.

— Спасибо, сыпок! Где же ты их нашел?

— Совсем случайно. Линию исправлял, гляжу, что-то блестит в траве, вроде бы капелька росы, да только уж размеры больно велики. Поближе подошел — смотрю, часы…

…В 1980 году, незадолго до Праздника Победы, в квартире на Моховой было много гостей. Однополчане часто навещали дочь Петровой — Ксению Викторовну Тулаинову, кто-то спросил:

— А где знаменитые часики?

Ксения Викторовна подошла к заветной семейной шкатулке, достала часы и положила их на стол, чтобы было видно всем.

Как-то в один из визитов в дом Тулаиновых я, по своему обыкновению, попросил разрешения еще раз полистать документы из семейного архива, освежить в памяти кое-какую информацию, а может быть и натолкнуться на что-нибудь, ранее ускользавшее от моего взгляда.

Так и произошло. В углу книжной полки я увидел папку, на которой было написано «М. А. Шафрова-Марутаева». Эта фамилия не встречалась мне ранее в семейных бумагах.

Ксения Викторовна пояснила:

— Марина Александровна Шафрова-Марутаева — племянница моей мамы.

Я раскрыл папку. В ней оказалось огромное количество газетных вырезок, журнальных статей, фотографий. Привлекли внимание следующие строки: «За мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы второй мировой войны, наградить бельгийскую гражданку Шафрову-Марутаеву Марину Александровну орденом Отечественной войны I степени (посмертно)».

Вот что мне рассказала Ксения Викторовна, комментируя находящиеся в папке бумаги.

Кроме Нины Павловны в семье Павла Семеновича Дешевова и его супруги Варвары Мироновны было еще четыре дочери — Людмила, Лидия, Татьяна и Евгения. Первые три — старше Нины Павловны, последняя — Женечка, как называли ее близкие, — младше. По-разному складывались судьбы сестер. Семейный архив, например, сохранил сведения о том, что две старшие сестры — Людмила и Лидия оказались на Дальнем Востоке. Это в их семьях жила Нина Павловна во время своего пребывания во Владивостоке. Муж Лидии Павловны — капитан 1-го ранга Иваницкий, отличившийся при обороне Порт-Артура, был переведен в Ревель (Таллин), где погиб во время первой мировой войны. Его прах захоронен в таллинском Русском соборе. Сама же Лидия Павловна в период обороны Порт-Артура была сестрой милосердия. Она награждена медалью «За оборону Порт-Артура».

Самая старшая сестра — Людмила Павловна была замужем за генералом Шафровым, героем русско-японской войны. После революции семья Шафровых оказалась в Ревеле, затем эмигрантские пути-дороги привели семью в Брюссель, где к тому времени оказалась и семья Лидии Павловны.

Все мечтали о возвращении на Родину. В 1939 году были поданы необходимые документы в советское посольство в Бельгии, но помешала война.

Советская Родина была в опасности. Фашистские полчища рвались к Москве. И родственники Нины Павловны не могли сидеть сложа руки. Марина Александровна Шафрова-Марутаева и Тамара Николаевна Иваницкая со своим мужем Карелом, чехом по национальности, ветераном испанских интербригад, вступили в бельгийское движение Сопротивления. В официальных документах бельгийской армии партизан, опубликованных в 1948 году, говорится: «Марина Шафрова — связник командира корпуса. Начиная с августа 1940 года в районе Брабант-Валлония занималась сбором оружия, оставленного отступавшими войсками. В 1941 году организует службу пропаганды и передач сводок русской информации. В ноябре вступает в контакт с бельгийской партизанской армией для обеспечения связи с компартией и русскими ячейками. В августе 1941 года, действуя по собственной инициативе, устанавливает на дорогах Брабант-Валлонии «ежи», участвует в нападении на двух немецких мотоциклистов».

Декабрь 1941 года. Начало разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Наша армия развеяла миф о непобедимости гитлеровских завоевателей. Народы мира почувствовали, что есть сила, способная не только устоять, но и разгромить врага. Сопротивление фашистам в оккупированных ими странах еще больше возросло.

8 декабря 1941 года в столице Бельгии Брюсселе неизвестная женщина на площади Порт де Намюр ножом среди бела дня убила помощника военного коменданта — майора немецкой армии. Фашисты пришли в неистовство от столь дерзкого поступка. Они схватили в качестве заложников 60 бельгийцев. Было объявлено, что если не будет найден убийца — их расстреляют. Убийце немецкого офицера предлагалось в течение недели явиться в комендатуру.

За несколько дней до этого по указанию командира корпуса бельгийской армии партизан Марина Александровна сняла небольшую квартиру в Брюсселе. О том, что она задумала, к чему готовила себя, не знал даже ее муж Юрий Марутаев, тоже активный участник движения Сопротивления.

На поиски партизанки гитлеровцы бросили силы гестапо, СД, военно-полевой жандармерии, полиции. Карательные органы рейха работали с полным напряжением сил. О террористическом акте было доложено в ставку Гитлера, за розысками бесстрашного патриота лично следили Гиммлер и Геббельс. Начались массовые аресты, задержанных подвергали пыткам.

Брюссельцы с тревогой ждали назначенного срока — 15 декабря, 20.00. Люди гадали, как поведет себя эта неизвестная женщина, явится ли она, чтобы спасти заложников. Но того, что случилось, не ожидал никто.

15 декабря Марина пришла домой. Обняла мужа, прижала к себе семилетнего сына Никиту, долго гладила его вихрастую голову. Поцеловала трехлетнего Вадима. Глядя на нее, Юрий Николаевич понял, что она пришла прощаться.

…Около шести часов вечера Марина вышла из дома. В одном из самых многолюдных мест города — на авеню Маркине она достала из сумочки простой кухонный нож, и… капитан немецкой армии рухнул на мостовую. Патруль задержал Марину и доставил ее в комендатуру. Она потребовала немедленного освобождения заложников.

К тюрьме Сен-Жиль, куда поместили партизанку, бельгийцы приносили цветы.

Суд главной полевой комендатуры приговорил Марину Шафрову к расстрелу.

Потянулись дни ожидания казни. Боясь вооруженных выступлений в Брюсселе, фашисты перевезли Марину в Кельн.

Политический трибунал гитлеровского рейха отменил решение военно-полевого суда «за мягкостью приговора». Марину Шафрову судили вторично. Новый приговор гласил: «Смертная казнь посредством гильотинирования».

31 января 1942 года отважной русской женщины не стало…

После победы над фашистской Германией королева Бельгии Елизавета распорядилась перенести прах героини в Бельгию и захоронить на кладбище Иссель. Марине Шафровой было посмертно присвоено звание почетного участника движения Сопротивления. Русская женщина стала национальной героиней бельгийского народа.

В мае 1978 года Марина Александровна Шафрова-Марутаева была награждена посмертно орденом Отечественной войны I степени.

Учеба продолжается

По окопам и блиндажам, среди обессилевших, измотанных боями и болезнями солдат, бродили упорные слухи, что дивизию вот-вот выведут в тыл на доукомплектование.

Солдатские предсказания сбылись.

Оглохшие от непрерывных бомбежек и артиллерийских обстрелов, шли воины дивизии в тыл на отдых и учебу.

После нескольких дней, отведенных на помывку и приведение техники в порядок, в частях дивизии началась учеба.

Старший сержант Петрова быстро привела себя в образцовый солдатский вид. Она постирала и погладила обмундирование, подшила новый подворотничок, начистила сапоги. Многим солдатам помогла, а иных просто научила стирать белье, пользоваться иголкой с ниткой.

После короткого отдыха снова взялась за подготовку снайперов.

Воспользовался передышкой и парторг второй стрелковой роты Шахназаров. Он пригласил в подразделение лучших снайперов — молодых коммунистов Хахаева и Ларукова. Они рассказали солдатам, как стали стрелками, как теперь воюют. Парторг остался доволен. Ученики Петровой в дружеской, задушевной беседе пробудили желание стать снайперами у многих молодых бойцов роты.

Не все в учебном взводе Петровой было гладко. Встречались и такие курсанты, которые при первых же неудачах опускали руки и заявляли, что из них никогда не выйдет снайпера. Старший сержант убеждала их в обратном. Она любила говорить тем, кто сомневался и падал духом:

— Самое главное — это терпение, ребята. Терпение и трудолюбие. И тогда все получится.

Среди ее учеников в очередном наборе был ефрейтор Георгий Даудов. Он ходил в безнадежных учениках и не раз порывался бросить занятия. Это своевременно заметила Нина Павловна. На очередных стрельбах, когда все отстрелялись и разошлись по своим ротам, она осталась наедине с Георгием.

— Давай разберемся, товарищ ефрейтор, где зарыта собака.

Даудов безнадежно махнул рукой.

— Не отчаивайся. Я уверена, что ты будешь настоящим стрелком. У меня был ученик — казах Нурлумбеков, тоже первое время раскис, переживал, а теперь его знают как очень хорошего снайпера. От тебя требуется одно — поверить в себя, в свои силы. А сейчас давай еще раз попробуем. Ложись. Ремень поправь! Он тебе поможет держать винтовку во время выстрела.

Нина Павловна присела рядом, расправила и подогнала ремень.

— Помни, что спусковой крючок надо нажимать плавно.

— Все это ясно, давно слыхал, — пробурчал ефрейтор, — да только толку нет.

— Будет толк. Непременно будет!

Нина Павловна отошла на несколько шагов и скомандовала:

— Огонь!

Потом еще раз подошла к Даудову, поправила его винтовку.

— Продолжай стрелять!

Прошло несколько минут. Георгий смахнул ладонью пот с темных, шершавых щек и доложил:

— Ефрейтор Даудов стрельбу окончил!

К мишени шли медленно. Петрова приостановилась, стала срывать одинокие цветочки, а Даудов, увидев пробоину в центре мишени, не мог сказать ни слова. Когда спало оцепенение от неожиданного результата, он закричал:

— Товарищ старший сержант! Нина Павловна! Я попал! Попал!

Подошла Петрова, положила на плечо ефрейтора руку и спокойно сказала:

— Вот видишь, начинает получаться.

— Значит, я могу научиться?

— В этом я никогда не сомневалась. Теперь главное — как можно больше стрелять, стрелять…

К концу занятий, когда заметно спала жара, а солнце уже почти сползло за горизонт, Даудов едва различал цель, а Нина. Павловна опять приказала:

— Стреляй, патронов не жалей!

Один за другим раздались приглушенные высоким валом выстрелы. При осмотре мишени обнаружили целых три пробоины.

Даудов, окрыленный успехом, ринулся было бежать к своим друзьям, чтобы поделиться радостью. Подумать только — три попадания!

— Товарищ ефрейтор! — остановил его голос старшего сержанта. — От мишени не бегают, а уходят четким шагом.

Пришлось сконфуженному солдату вернуться и продемонстрировать, как надо отходить от мишени.

Уже через несколько дней Даудов пошел с Петровой на передний край и открыл свой счет мести. Несколько позднее о нем написали газеты как об одном из способных снайперов. А как же иначе? Ведь он из простой винтовки без оптического прицела сумел за короткий срок уничтожить двенадцать фашистских молодчиков!

В конце августа 1943 года Нина Павловна вместе с Даудовым пошла на задание. Как только стемнело, они пробрались в заранее намеченное местечко. Осмотрелись. Кругом болота, а над ними густой молочный туман. Как огромная шапка, он прикрывал близлежащий кустарник и чахлые березки, среди которых черными силуэтами проглядывали сосны и ели.

Время от времени над вражескими окопами и ничейной полосой взлетали ракеты, ярко освещая местность. Когда они гасли, темнота становилась на какое-то время еще гуще, плотней. Окапывались поочередно, так было удобней. Пока Нина Павловна оборудовала свое снайперское гнездо, Георгий ни на секунду не закрывал глаз, прислушивался к каждому шороху. Даудов хорошо помнил слова старшего сержанта, что снайпер потому и зовется снайпером, что может мгновенно и мастерски вносить все необходимые поправки для стрельбы, чтобы поражать врага наверняка и первой пулей, ибо второго выстрела может и не быть.

Погода была теплой, сухой и безветренной. Ожидали рассвета, и вот он наконец наступил. На востоке снова, как и бесчисленное количество раз, заалела, заулыбалась утренняя заря.

— Скоро появятся фашисты, у них распорядок строгий, — шепнул Георгий и посмотрел в сторону Петровой.

Через некоторое время до их ушей со стороны вражеских окопов донесся негромкий звон котелков. В это же время из землянки выскочил раздевшийся до пояса гитлеровец. Его загорелая грудь отливала на солнце медью.

Он потянулся, повесил полотенце на колышек, что был забит рядом.

Даудов посмотрел на Нину Павловну, но она отрицательно покачала головой.

Немец взял кружку, зачерпнул в нее воды и позевал блаженно. Из землянки выскочил второй, но этот был в рубашке, плотно прилегавшей к телу, и в подтяжках с блестящими на солнце застежками.

— Давайте их по одному щелкнем, — предложил нетерпеливый Даудов. Будь он один, давно бы уже снял обоих.

Тот, что в подтяжках, определила Петрова, наверняка офицер. Ее тоже одолевал соблазн израсходовать по патрону, но выдержка брала верх.

Денщик подал офицеру мыло, полил на руки из кружки, и тот стал, фыркая, намыливать лицо.

— Сначала надо снять офицера, — заявил Даудов, — птица, видать, важная.

— Нет!

Когда офицер изрядно намылил свое лицо, Петрова приказала:

— Давай по денщику! Теперь офицер ничего не видит.

Сухо треснул выстрел. Денщик бесшумно рухнул.

Намыленный офицер тянул к денщику сложенные ковшиком ладони. Потом стал чертыхаться.

Еще выстрел. Даудов был доволен. За одно утро — два фашиста. День-то только начинался.

Они отползли в сторону на запасную позицию, и Нина Павловна сделала Георгию внушение:

— Ты, сынок, помни, что для снайпера самое главное — это спокойствие, а скорость да поспех — это людям на смех!

Вскоре немцы разобрались, в чем дело. С их стороны послышался характерный и хорошо известный неприятный свист. Даудов и Петрова глубоко втянули головы в плечи. На самой высокой ноте свист внезапно оборвался, и тут же послышался оглушительной силы взрыв, а за ним второй, третий… Снаряды ложились кучно. От каждого взрыва вверх подымались огромные столбы сухой коричневой земли вперемежку с ветками деревьев, старыми полусгнившими пеньками и травой.

Стрельба закончилась быстро, но тут «взяла слово» наша артиллерия.

«Никак артиллерийская дуэль будет, — подумала Нина Павловна, — это, пожалуй, нам на руку. Пусть артиллеристы выгоняют немцев на солнышко, а мы их встретим. В грохоте разрывов снайпера заметить трудно».

Петрова и Даудов зорко следили за вражескими траншеями. Но никто не появлялся. Напугали их наши снаряды, повредили один дзот. Потом наступила тишина.

Лежали долго. День уже клонился к концу. Скоро можно будет возвращаться к своим. И вдруг Петрова увидела двух фашистов, несущих бревно.

— Видать, дзот восстанавливать будут, — предположил Даудов.

— Сейчас мы им, Георгий, поможем… Как думаешь, кого из них первым снять?

— Переднего!

— Тогда задний сразу поймет, что где-то рядом снайпер, и тут же нырнет в траншею, спрячется.

— Выходит, заднего надо…

— Так будет складней. Передний не поймет, что его напарник сражен пулей. Он может подумать, что тот споткнулся, и обязательно замедлит движение, чтобы оглянуться.

— И у нас на размышление будет наверняка секунды две, — заметил Даудов.

Немцы тем временем приближались к дзоту.

— Бей по заднему! Я возьму переднего, — скомандовала Нина Павловна.

Даудов выстрелил. Идущий сзади фашист зашатался под тяжестью бревна из стороны в сторону и медленно стал оседать на землю.

Петрова с выстрелом не спешила.

Было видно, как передний остановился и, не сбрасывая бревна с плеча, стал оглядываться.

Нина Павловна плавно нажала курок. Гитлеровец упал, придавленный бревном.

— Вы все правильно сказали, товарищ старший сержант, получилось, как в кино.

— Научишься и ты многому, только имей терпение. Они замолчали. Усталость брала свое, хотелось встать и размяться.

В небе послышалось надрывное урчание самолета. Даудов не утерпел и задрал голову кверху. Неудержимое любопытство ученика натолкнуло Петрову на мысль, что и среди гитлеровцев найдутся такие же невыдержанные, сверхлюбопытные. Зорче стала она наблюдать за передним краем противника. Гул самолета быстро приближался и становился все громче и явственнее.

Догадка Петровой подтвердилась. Из землянки с биноклем в руках выскочил коротконогий чернявый офицер и стал прилаживать его к глазам. Но посмотреть на самолет не успел, меткая пуля свалила фашиста на землю. Как только наступила темнота, Петрова и Даудов стали возвращаться к своим. Они были довольны. День прошел не зря.

Блокада снята

Раннее утро 15 января 1944 года. Кругом стояла та настораживающая тишина, которая обычно бывает перед большим сражением.

Еще осенью 1941 года был вбит противником тупой клин в нашу оборону на глубину до семисот метров и шириной около трехсот. Этот злополучный клин приносил немало беспокойства. Немцы просматривали оттуда всю нашу оборону и имели возможность вести губительный фланкирующий огонь. Не случайно этот клочок земли солдаты метко окрестили «аппендиксом».

Чтобы не замерзнуть, Нина Павловна, стоя в траншее, переминалась с ноги на ногу. Она слышала, как где-то невдалеке, за ветхими деревянными сараями, скрипел под полозьями саней сухой снег.

Незадолго до начала артподготовки сюда же прибыла со своими учениками Татьяна Лаврентьевна Константинова.

— Боже мой, Нина! Какими судьбами? Они обнялись, разговорились.

Неподалеку стояла небольшая группа девушек-снайперов. Они были одеты в белые халаты, на руках — белые рукавицы, а на лице — марлевые повязки. Винтовки тоже были окрашены в белый цвет. Стекло оптического прицела прикрыто легким самодельным козырьком из твердого тонкого картона — приспособление на случай солнечного дня.

В траншее послышались шаги. Шел командир третьего батальона в сопровождении связного, которого, кроме как Потапыч, больше никак и не называли. Большие, широко раскрытые глаза молодого командира ввалились от недосыпания. На щеках и подбородке — заиндевевший мальчишеский пушок. Он поздоровался со снайперами и напомнил им:

— Снайперский огонь в наступлении — большая сила. Ведь бьет снайпер по особо важным целям: уничтожает офицеров, наблюдателей, пулеметные и орудийные расчеты, автоматчиков и снайперов противника…

— И еще снайпер бережет своего командира, всегда и везде, — добавила Петрова. — Мы, пожалуй, будем вас охранять, товарищ комбат.

— Дело ваше, — заулыбался комбат, — а вообще-то меня пули побаиваются.

Шел десятый час. Старшина Петрова (звание «старшина» было присвоено П. П. Петровой в августе 1943 года), когда командир батальона скрылся за поворотом траншеи, напутствовала девчат:

— Во время сближения с противником пара снайперов движется вблизи командира.

— Это будем мы с Анечкой, — заявила Татьяна Лаврентьевна. — Мы всегда с ней вместе.

— Не будем спорить! Ваш комбат, вам по праву и положено его охранять. Слушайте дальше! Цели надо отыскивать самостоятельно, и особенно обращаю ваше внимание на фланкирующие пулеметы, их уничтожать немедленно, они наносят большой урон наступающим подразделениям. Трассирующими пулями указывайте танкам огневые средства противника, особенно противотанковые пушки…

Нина Павловна еще хотела что-то добавить, но не успела. Дрогнула земля, и тишина январского утра была разорвана громовыми раскатами артиллерийских орудий и гвардейских реактивных установок.

Мимо девчат пробежал худощавый пожилой мужчина с автоматом на груди.

— Что это за старичок? — поинтересовалась Петрова у Татьяны Лаврентьевны.

— Неужто не узнала? Да это наш знаменитый Потапыч. Бывший унтер-офицер, служивый лейб-гвардии Преображенского полка государевой роты.

— Ничего себе, действительно личность!

— Он очень ловкий, сообразительный и храбрый на редкость. Его наш комбат куда только не посылал: и в огонь, и в воду, и даже к черту на рога. Он везде пройдет, через игольное ушко пролезет. Говорят среди солдат, что он полный Георгиевский кавалер, а кто знает, сам-то он Tie любит говорить о себе.

Небо над полем боя почернело от пороховой гари и копоти. Казалось, что все кипит в этом огненном котле, через который с минуты на минуту должна пройти пехота.

Артподготовка кончилась внезапно. Батальон дружно поднялся и пошел вперед.

Петрова бежала недалеко от Потапыча, который едва поспевал за комбатом. Успешно преодолели нейтральную зону, ворвались в первую траншею. Нина Павловна успела на ходу убить двух фашистов. Завязалась рукопашная. Кругом слышался звон металла, скрежет штыков, глухие удары прикладом о каски, храп и стоны. Она вдруг увидела, как к комбату бегут три здоровенных фашиста. Присела и хладнокровно выстрелила. Двух других убил Потапыч. Но комбат все же был легко ранен.

Бой разгорался. Ожесточение росло с обеих сторон. Через несколько минут вторая пуля нашла комбата, но и на этот раз он не ушел с поля боя.

Наступило 16 января, и с раннего утра снова в бой.

Нина Павловна в этот раз сумела уничтожить одиннадцать немецких солдат.

К двадцати часам противник окончательно выдохся. Операция по ликвидации «аппендикса» успешно завершилась.

Одним из героев этих событий был командир третьего стрелкового батальона. После третьего тяжелого ранения он лежал на санях, запряженных парой лошадей, и безразличными, помутневшими глазами смотрел в небо.

Бои на Пулковских высотах были тяжелыми, кровопролитными.

В короткие промежутки между разрывами мин и снарядов Нина Павловна старалась кому-то помочь, перевязать раны. Оказывая помощь очередному пострадавшему, она вдруг почувствовала острую боль в левой ноге, покачнулась и упала в снег. Неподалеку выкатывал свою пушку на прямую наводку расчет сержанта Доды. Солдаты заметили, как падала их мама Нина, и доложили командиру. Отдав распоряжение, Дода сам поспешил на выручку.

— Вы ранены? — наклоняясь, спросил он тихо. Петрова узнала знакомый голос и попросила:

— Сними валенок, Порфиша.

Он аккуратно потянул тяжелый, намокший валенок и тут же увидел, как исказилось от боли ее лицо.

— Сейчас разрежу. — Дода полез в карман за ножом.

— Нет! Нет! Не надо! Как же я без валенка ходить буду, не лето красное…

— Вам же больно, чего его жалеть, найдем другой.

— Тащи, милый!

Когда валенок сняли, Нина Павловна сказала:

— Спасибо, Порфиша! Беги к расчету, командир должен быть на своем месте. Справлюсь сама, иди!

Она достала индивидуальный пакет, который всегда хранился в кармане брюк. Засучила до колена штанину, липкую от крови, обтерла рану. Рана была неопасной, пуля прошла через мякоть ниже колена.

Бой медленно удалялся. Враг пятился, цепляясь за каждую кочку, за каждый куст. Он понимал смысл и значение того, что оставлял уже навсегда.

— Ничего, заживет, — сказала она подоспевшей медсестре.

Вместе наложили повязку.

— Вам надо на полковой медпункт, — предложила медсестра. — Я провожу, тут недалеко.

Петрова запротестовала:

— Никуда я не пойду! Рана-то выеденного яйца не стоит, а вы меня хотите в тыл упрятать. Помоги-ка подняться, родная… Ну вот и спасибо, теперь я догоню своих.

Она пошла прихрамывая, опираясь на винтовку.

Войска фронта освобождали один за другим десятки населенных пунктов. 19 января наши подразделения овладели Красным Селом, Ропшей, а через пять дней был освобожден город Пушкин.

На пути батальона кругом дымились пожарища. В деревнях среди развалин и пепелищ торчали остовы печей с почерневшими и растрескавшимися трубами, на улицах и в переулках, на огородах и в садах — разбитый, исковерканный домашний скарб. В городах картина разрушений была еще страшней.

— Ну, гады! Вот изверги! — негодовали солдаты. Все рвались в бой, чтобы мстить, мстить!

26 января первый стрелковый батальон перерезал железную и шоссейную дороги Гатчина — Нарва.

27 января в Ленинграде произведен салют в ознаменование полного снятия блокады с многострадального города. Ликовали и в городе и в окопах.

В ночь с 30 на 31 января части дивизии по тонкому, потрескивающему льду, припорошенному снегом, форсировали року Лугу и сосредоточились в нескольких населенных пунктах на западном берегу.

Старшина Петрова не сидела сложа руки. Она брала с собой одного из учеников и уходила на нейтральную полосу: выслеживать и уничтожать врага.

Наступил февраль-бокогрей. Возле комлей одиноких деревьев пестреют проталины. Нина Павловна лежит, занесенная с ног до головы снегом. Начинает клонить ко сну. Опасность такого сна она хорошо знала.

Впереди населенный пункт Заруденье. Перед сгоревшими домами по пологому склону проходит вражеская глубокая траншея. Не снят, закутанные в теплые полушалки, немецкие часовые. Но это им не помогает. К смене они промерзают до костей и начинают согреваться, прыгая то на одной, то на другой ноге. Но вот часовой задумался, позабыв об опасности, чуть высунулся из окопа, и одним фашистом стало меньше. Сразу же Петрова ушла на запасную, но вражеский снайпер успел засечь ее место. Оставаться нельзя. Вместе с напарником Нина Павловна отползает за сгоревший немецкий танк, наполовину занесенный снегом. Фашист разгадал маневр Петровой и выстрелил еще раз. Пуля звякнула о борт танка и отрикошетила. Через несколько минут гитлеровцы открыли минометный огонь по танку.

— Ладно, потягаемся. — Петрова приказала своему ученику надеть каску на штык и передвигать ее впереди себя.

Минометный огонь стих. Зябли промокшие ноги, холодный северный ветер забирался под халат и надувал его словно парус.

Хитрость удалась Немец, заметив каску, тут же выстрелил. Этого и ждала Нина Павловна. Победа была за ней.

— На мякине-то нас не проведешь!

С наступлением темноты они вернулись в батальон, обогрелись и обсушились.

Наутро снова в бой. На пути батальона, недалеко от населенного пункта Ляды, фашисты, отходя, оставили сильный заслон. Пришлось развернуться в цепь и залечь. Два вражеских пулемета не давали возможности поднять головы. И тут на помощь пришла старшина Петрова. Она незаметно, с правого фланга, стала подкрадываться к пулемету.

Солдаты батальона замерли в ожидании первого выстрела снайпера.

Петрова посмотрела на часы. С левого фланга должна подползать к другому пулеметному расчету группа ее учеников.

Пулеметы неприятеля работают с остервенением.

Петрова стреляет по второму расчету, и в то же время открывают огонь ее ученики. Вражеские пулеметчики уничтожены. Батальон рванулся вперед.

23 февраля 284-й стрелковый полк 86-й стрелковой дивизии овладел населенным пунктом Струги Красные, а на следующий день — совхозом «Авангард».

26 февраля после упорных боев 330-му стрелковому полку удалось освободить Новоселье.

Дивизия развивала наступление, минуя Псков, на Эстонию. Впереди лежала большая водная преграда — река Великая.

В апреле старшине Петровой сообщили приятную новость. Принес ее из штаба дивизии капитан Сидоров, который после излечения в госпитале был назначен командиром первого стрелкового батальона. Когда Нина Павловна вошла в землянку комбата, она очень удивилась. Перед ней стоял тот самый молоденький офицер, который не раз водил в атаку свой третий батальон в первые дни январского наступления.

— Да это я, товарищ старшина! Как видите, жив я здоров, командовать буду вами, прошу любить и жаловать! Нина Павловна! Разрешите сообщить, что вы награждены орденом Славы третьей степени. Полковник Демидов вручит вам награду лично.

— Служу Советскому Союзу!.. Спасибо, товарищ капитан.

— В вашем наградном листе написано: «…Петрова — участница всех боев, проведенных полком по освобождению Ленинградской области. Она часто выходит как искусный снайпер на «охоту» за гитлеровцами, и только на «аппендиксе» 16.01.44 г. она истребила из своей винтовки 11 солдат и офицеров. Выйдя на «охоту» под Заруденьем, уничтожила 5 немцев… За время боев с 15.04.44 г. т. Петрова увеличила свой счет мести на 23 фашиста».

…В мае состоялся слет девушек дивизии. Здесь были снайперы и связистки, медики и машинистки штабов — короче говоря, представительницы всех специальностей.

Весь личный состав мужчин дивизии тепло и сердечно желал боевым подругам всего наилучшего и больших успехов в борьбе с ненавистным врагом. Девушки делились опытом своей работы. Одна из них, ученица Нины Павловны, рассказала, как истребляет фашистов, как ненавидит проклятых завоевателей. В конце выступления подметила, что руки у снайпера должны быть такими же, как у музыканта, — чуткими и гибкими, способными слиться воедино со своей снайперской винтовкой. Кроме того, снайперу необходим суворовский глазомер. Глаз снайпера должен видеть все оттенки красок природы в любое время года, не выпускать из поля зрения самых мелких, самых незначительных деталей.

В конце слета выступила старшина Петрова, Несколько позднее ее выступление, как и выступления многих других женщин, было опубликовано в армейской газете:

«Лютая ненависть к врагу привела меня, 50-летнюю женщину, на передний край. Я убила 32 гитлеровца, потом с подругой Константиновой стала готовить снайперов. Мы воспитали 774 мастера меткой стрельбы. Наши ученики уничтожили более 2000 немцев».

На слете большой группе женщин были вручены правительственные награды и знаки классных специалистов.

…Части дивизии занимались подготовкой к новым решающим боям.

На опушке леса шло занятие снайперов. Курсанты Петровой занимались маскировкой ячеек в мелких зарослях березняка.

— Ну как, мальчики, выбрали позиции?

— Нина Павловна! Извините… товарищ старшина, вот тут на вырубках букетик земляники вам насобирали, попробуйте.

Петрова как-то рассеянно глянула на ученика: то ли от неожиданного подарка, то ли от сердечной сыновней заботы она растерялась. Ее щеки зарделись румянцем. Как давно она не видела таких красивых букетов! Ягоды сами просились в рот.

— Спасибо, сынки! Только дело есть дело. Занятия…

— Что вы, товарищ старшина, мы всё как полагается. — Курсанты окружили своего инструктора.

Нина Павловна срывала с букета по одной ягодку и аккуратно, чтобы не уронить, клала их в рот.

Пока суд да дело, проворные ученики успели принести еще букетик.

— Спасибо, это потом, а сейчас за работу…

— Товарищ старшина, — обратился рыженький, весь в веснушках солдат-первогодок. — Я нашел себе огневою позицию, вон за тем кустом, около которого муравейник.

— Неплохо, особых претензий у меня нет. А у тебя как дела, Сергей? — спросила Нина Павловна только что подошедшего к ней солдата.

— Я выбрал позицию на изгибе тропинки, что идет слева от нас. Потому что там обзор больше, удобней маскироваться и поблизости нет предметов, которые бы заставили немцев насторожиться.

Петрова разбирала позиции каждого своего ученика.

На занятия пришел командир полка майор Халиков. Он, очевидно, откуда-то наблюдал со стороны. Когда курсанты ушли в свои роты, майор сказал Петровой:

— Очень хорошо обучаете будущих снайперов, сердечно благодарю вас за службу, а землянику ешьте, она, говорят, очень полезна.

Командир полка после короткой беседы ушел в передовые подразделения, а Петрова, оставшись одна, размечталась. Повсюду росли цветы. Благодатный июль. Она легла в густую траву, почувствовала душистый, ни с чем не сравнимый аромат полевых трав. Кругом стрекотали кузнечики, рядом перед глазами голубели незабудки, в затемненных оврагах благоухала таволга, а чуть дальше, за березовым гнилым бревном, вдоль пригорка, стрелой сбегающего к ручью, в одиночку и парами стояли, покачиваясь от легкого колыхания воздуха, лазоревые васильки.

Сколько бы пролежала Нина Павловна, вспоминая домашний уют, дружную, веселую семью, увлекательные прогулки в пригородные леса, сказать трудно.

Пришел посыльный и передал приказание явиться срочно в штаб, к капитану Сидорову.

284-й стрелковый полк вел тяжелый бой на подступах к реке Великой. В этом бою был тяжело ранен командир полка майор Халиков. Его заменил майор Семенко Григорий Иванович.

Противник, понимая значение водного рубежа, оборонялся упорно. Но неудержимо наступали наши подразделения, проявляя образцы мужества и отваги.

Знатный снайпер дивизии, кавалер ордена Славы III степени, член ВКП(б) старшина Петрова в течение дня из своей снайперской винтовки уничтожила 12 фашистов.

В ночь с 24 на 25 июля полк форсировал реки Великая и Струлица.

К Янтарному морю

Утром 30 июля 1944 года 86-я стрелковая дивизия перешла границу Эстонской ССР. Противник всеми силами старался удержаться в Прибалтике, но под натиском наших войск откатывался к морю, теряя рубежи обороны.

Первый батальон 284-го стрелкового полка преследовал отходящего врага. Дорога была нелегкой. Под ногами чавкала грязь. Еще с вечера лил дождь, не переставал он и всю ночь. Шли на ощупь. Привалов не делали, не было времени. Промокшая одежда прилипала к телу, сковывала движения. На дороге по колеям текли ручьи. Они бурлили, пенились, вздувались крупными пузырями.

Холмистая местность с длинными подъемами по узким лесным тропам изнуряла и без того уставших солдат. Всем хотелось спать, и, остановись на минутку, добрая половина заснула бы прямо стоя, опершись на винтовку. Комбат это понимал и изредка покрикивал:

— Шире шаг! Подтянись!

Он шел с Петровой в голове колонны. Женщина в тяжелых, облипших глиной кирзовых сапогах изредка перевешивала винтовку с одного плеча на другое. Ремень резал худые плечи.

— Идите на повозку или вон к артиллеристам капитана Дубовика, они вас подвезут, — предложил комбат.

— Что вы, я еще не устала…

До мызы Леви оставалось не более полутора километров.

Полк развернулся и занял боевой порядок. Вскоре на пароконной повозке привезли боеприпасы. Лошади легко перешли широкую канаву с пологими берегами и остановились на краю картофельного поля. Ездовой пошел узнать, куда разгрузить снаряды. Кони потянулись к картофельным плетям. В это время противник открыл артиллерийско-минометный огонь. Ездовой, забыв про лошадей, укрылся в ближайшем окопе.

При первых разрывах снарядов лошади зафыркали, потом, вытянув шеи, протяжно заржали, забили передними копытами, разгребая землю и разбрасывая в сторону картошку.

Нина Павловна, услышав их ржание, выскочила из укрытия и отвела их в более безопасное место.

Когда обстрел прекратился, к ней подбежали солдаты:

— Товарищ старшина, зачем вы так рисковали? Петрова спокойно, угощая лошадей завалявшимся в кармане брюк сахаром, ответила:

— Я спасала боеприпасы. Скоро наступление…

На оперативное совещание, созванное комбатом, разведчики привели пожилую эстонку. Она была одета в старенькое ситцевое платье. На плечах, поверх мужского пиджака, был теплый в крупную клетку платок. При виде офицеров женщина не смутилась, не оробела. Она говорила быстро, взволнованно. Эстонского языка никто не знал, женщина же не знала русского.

Сидоров посмотрел на Нину Павловну. Она, отерев рукавом гимнастерки лоб, сказала:

— Не беспокойтесь, товарищ капитан! Сейчас разберемся.

Перво-наперво Нина Павловна попросила женщину говорить помедленнее. Эстонка поняла и выполнила просьбу. Нина Павловна, хотя и с большим трудом, переводила:

— Она живет в мызе Леви. Ее дом отсюда хорошо виден… В доме расположился немецкий полковник. Там же находится ее дочь с маленькой внучкой.

Эстонка смахнула передником слезу, попросила отпустить ее к семье.

— Домой? — переспросил Семен Алексеевич и задумался.

— Не следует этого делать, — посоветовал парторг Тихонравов. — Пусть будет пока с нами, так безопасней для нее.

Когда женщину увели, офицеры окружили Петрову. Капитан понял их искреннее удивление и пояснил:

— Нина Павловна еще до революции жила в Эстонии, самостоятельно учила финский язык, когда на войну с финнами собиралась. Языки-то, говорят, сходны.

Через несколько минут минометная рота открыла беглый огонь по хутору, и батальон по сигналу красной ракеты пошел в атаку. Старшина Петрова бежала рядом с комбатом.

Немцы так и не опомнились от такой внезапной атаки.

На рассвете, около пяти часов утра, 13 августа батальон занял населенный пункт, прикрывая дорогу на поселок Пылва.

Об этом бое в политдонесении говорилось так: батальон Сидорова «разгромил штабы 474-го егерского полка 8-го отдельного саперного батальона». Более ста гитлеровцев было убито, взяты богатые трофеи.

Капитан Сидоров доложил командиру полка о разгроме фашистов. В ответ же услышал то, от чего побагровел.

— Что с вами? — перепугался капитан Дубовик.

— Майор Семенко приказал отойти…

— Да как это можно, столько пролили крови и на тебе — зря!.. Радист, дай-ка мне командира дивизии.

Но и полковник Демидов сказал то же:

— В интересах всей дивизии приказываю отойти, причем скорей!

Около девяти часов утра начался отход.

Немецкие солдаты группами в маскировочных халатах стали короткими перебежками заходить в тыл батальона.

— Дубовик! Пулемет, живо! Огонь! — командовал комбат.

Немцы залегли.

Сидоров со старшиной Петровой отходили последними под огнем противника, то ползком, то перебежками, пока не добрались до опушки леса. Остановились отдохнуть. И тут Нина Павловна заметила кровь на рукаве капитана.

— А что с рукой?

Семен Алексеевич не слышал слов старшины, он тихо повторял:

— Значит, так надо… в интересах дивизии…

— Вас ранило, товарищ капитан?

— Нет, это кровоточит старая рана.

— Так чего же вы молчите? — Она достала бинт и перевязала левую руку.

…На хуторе, где сосредоточился батальон, отдыхали недолго, и слюна в бой.

Впереди была река Выхонда.

15 августа с рассветом под грохот орудий батальон вместе с другими подразделениями форсировал реку и прочно закрепился на ближних подступах к поселку Пылва.

В ночь на 16 августа дивизия овладела поселком. Опять отличился первый стрелковый батальон. Был выпущен специальный бюллетень, обобщающий опыт боевых действий батальона капитана Сидорова. В числе отмеченных за успехи в ратном труде была и снайпер Петрова. Командующий войсками 3-го Прибалтийского фронта наградил ее орденом Славы II степени.

Уже после войны жители города поставили воинам-освободителям памятник. Этот огромный камень-валун находится напротив здания райкома партии. Каждый проходящий обязательно прочитает: «1944. Август, 16, среда. Поселок Пылва освобожден от фашистских оккупантов воинами 284-го полка 86-й стрелковой дивизии Советской Армии».

…Ночь на 23 августа была тревожной. Капитан Сидоров лично проверял посты.

Нине Павловне тоже не спалось перед боем. Она вычистила свою винтовку, пополнила подсумки патронами, сменила подворотничок.

Впереди, перед траншеями батальона, лежало почти открытое, широкое и насквозь простреливаемое болото, которое, как пастушьим кнутом, перехлестнула река с заболоченными берегами.

Над спавшими и, может, видевшими в своей жизни последние сны низко проплывали тяжелые облака. Туман, висевший над землей, прикрывал их одним огромным одеялом. Слабый ветерок с реки освежал лица солдат. Пахло болотной гнилью.

К рассвету стал накрапывать дождь. В десять утра прогремел залп гвардейских минометов, затем второй, третий… Так началось наше наступление на город Тарту.

Густая высокая осока хлестала в лицо. Болотная жижа проникала под одежду. В сапогах булькала ржавая вода…

— Не задерживаться! Быстрей вперед! — слышались слова комбата.

Мины противника падали густо, но вреда почти не причиняли. Они штопором уходили в трясину и не взрывались. Старшина Петрова увлекала солдат за собой:

— Сынки! Подтянитесь! Не подведите!

Сапоги ей были немного великоваты. Она несла их на плече. Ноги, изрезанные осокой и болотной растительностью, были в крови. Но боли она не ощущала, не до того было.

Батальон то продирался через заросли, то брел по горло в жиже, неся над головой оружие. Наконец река. И опять команда:

— Быстрей! Не останавливаться!

Водную преграду форсировали с ходу, и опять в болото. Во второй половине дня батальон мощным рывком завладел небольшой высотой, которую перед этим хорошо обработали наши артиллеристы.

После короткой передышки батальон вошел в населенный пункт Лепику. Солдаты стали приводить себя в порядок. Парторг батальона дал коммунисту Петровой особое поручение:

— Нина Павловна! Проведите, пожалуйста, беседу о городе Тарту. Ведь нам его освобождать…

Переходя из дома в дом, старшина рассказывала…

— Город возник еще в одиннадцатом веке. Заложил его новгородский князь Ярослав. Не раз русские люди вместе с эстонцами вели кровопролитные бои на этих землях против немецких захватчиков. В 1224 году эстонцы и воины русского князя Вячко вместе защищали славный город, вместе громили псов-рыцарей. Теперь наш черед пришел, сынки, вызволить город из неволи…

Всю ночь, с 24 на 25 августа, шли бои за город. Ночь была ясная, малооблачная. Скрытно подошли к городу и в четыре часа вступили на его улицы.

— Мы идем по улице Виру, — доложила старшина Петрова комбату.

— Надо пробиваться к центру!

Фашисты сопротивлялись отчаянно, но все же батальон совместно с другими подразделениями миновал центральную часть и на самом выходе из города залег. Огонь противника был настолько сильным, что невозможно было поднять головы. Капитан Сидоров не раз пытался преодолеть этот участок, но тщетно. Он осмотрелся по сторонам. Петровой рядом не было, а впереди с деревянной водяной мельницы метко бил вражеский снайпер, выискивая командный состав. Заявили о себе и фаустники.

— Вперед! Вперед! — требовал командир полка.

Он даже грозил, ругался… Положение становилось критическим. Батальон истекал кровью. Много было раненых.

— Ткаченко! Сергей! — закричал капитан Сидоров. Связной вырос как из-под земли, запыленный, с опаленными бровями.

— Найди пушкарей, пусть лупят по мельнице, сожгут ее к черту!

Пушки стояли недалеко. Ткаченко рванулся, упал, снова побежал вперед…

— Товарищ сержант, — обратился он к командиру орудия Порфирию Доде, — комбат приказал разнести мельницу в мелкие щепки, спалить, окаянную, уничтожить снайпера, пулемет.

— Сробим!

Как только ушел связной, появилась Петрова:

— Порфиша, сынок! Где-то тут первый батальон? Она тяжело дышала, жидкие пряди волос прилипли к вспотевшему лбу, изредка подолгу откашливалась. Раненых помогала перевязывать, эвакуировала их…

— Батальон ваш рядом, слева от нас. Лежит недвижимо. Вон с мельницы бьют. Сейчас мы их успокоим!

Расчет сержанта Доды разворачивал орудие на мельницу. Наводчик ловко крутил ручки, устанавливая заданный прицел. Прогремел выстрел, второй… С третьего мельница загорелась.

Батальон пошел в атаку.

Вечером 25 августа Москва салютовала освободителям города Тарту.

На следующее утро, когда 284-й стрелковый полк был уже далеко за городом, Петрову догнала переводчица Лида Наумова-Молева. Они любили в свободную минутку вспомнить свой Ленинград, его огни и сады, Неву и все, что было дорого сердцу. На этот раз Лида очень удивила старшину:

— Нина, а ты знаешь, что на тебя фрицы жалуются. — Лидия Ивановна достала небольшой словарик, который постоянно носила с собой. — Вот специально для тебя записала, не пожалела корочки. Слушай, что говорят пленные: «Русские стреляют дьявольски метко, все попадания — в голову, между глаз, в шею».

Петрова сдержанно улыбнулась.

В политдонесении тоже не обошли снайперов молчанием:

«В последних боях успешно действуют наши снайперы. Знатный снайпер дивизии, инструктор снайперского дела старшина Н. Петрова в последних боях из своей снайперской винтовки уничтожила 33 немца. В числе уничтоженных — подавляющее большинство офицеров, снайперов, наблюдателей. Теперь на счету у Петровой 54 уничтоженных немецких солдата и офицера».

После короткой беседы и обмена домашними письмами из Ленинграда Лида поинтересовалась:

— Нина, а письмо ты получила?

— Какое?

— Как какое! Хорошее, теплое. Командир дивизии и начальник политотдела написали лично тебе поздравительное письмо.

— За что бы?

— Чудачка, за отличную службу! Какая еще баба в пятьдесят лет будет сидеть в окопе на самой передовой, — Переводчица перевела дыхание и продолжила: — Письмо-то отпечатано в типографии, и бумагу нашли хорошую, — Она порылась в карманах гимнастерки. — Да вот оно, возьми! Во всей дивизии его читают, до каждого солдата велено довести… На, бери!

— Не надо. У меня оно есть, комбат вручил.

— А молчишь…

— Хвастать рано. Война еще не кончилась.

…Противник крепко зацепился за небольшую возвышенность, что лежала на пути батальона. Пришлось залечь, окопаться. Командный пункт расположился в подвале дома, окруженного со всех сторон фруктовыми деревьями и кустами.

Петрова сидела на крылечке на самом солнцепеке и беседовала со старшим лейтенантом-артиллеристом.

— Знаете, Нина Павловна, я четвертый год воюю и еще ни разу не был ранен, а с передовой даже в баню не отлучался.

— В этом нет ничего удивительного, — заметила Нина Павловна. — Артиллеристам вообще везет. Но я тоже не обижаюсь на судьбу: воюю с вами, товарищ старший лейтенант, на передовой безвылазно и только одно легкое ранение.

— Не будем жаловаться. Но если уж нас стукнет, старшина, то, видать, сразу.

Фашисты начали артиллерийский обстрел, но снаряды пролетали мимо беседующих и рвались за домом в лощине.

В это время с батареи прибежал связной и позвал офицера на огневую позицию. Артиллерист едва успел спрыгнуть со ступенек, как на его месте разорвался снаряд. Двоих убило наповал, несколько солдат получили ранения. Старший лейтенант упал недалеко. Его ранило в обе руки и ноги, а Нину Павловну, как мяч, отбросило взрывной волной в траншею, ударило каким-то обломком, свалившимся с крыши, и оглушило.

Обстрел усилился. Комбат, все время наблюдавший в стереотрубу, оставил свой наблюдательный пункт и поспешил в подвал. Очередные снаряды метко легли на чердак, а при втором залпе снова без промаха — в комнаты…

— Метко лупят, сволочи.

Среди яблонь рвались снаряды и мины. Дом горел В подвале творилось невероятное. Обрушился пол. Потолок и крыша — все с треском сыпалось туда. Красноватое облако заполнило все углы дома и в разбитые окна вырывалось наружу.

— Где старшина Петрова? — спросил Сидоров солдат, разбиравших завал, когда кончилась артподготовка.

— Здесь была, сам видел — на крылечке сидела, — ответил Сережа Казантаев. Он приводил в порядок свою радиостанцию.

Вытащили одного из пострадавших, но разве скоро узнаешь, когда лицо сильно изуродовано, а обмундирование покрыто толстым слоем пыля?

— Никак она, мама Нина, — высказал кто-то свое мнение.

— А ты, браток, сначала на сапоги посмотри, не меньше чем сорок третий.

В это время в подвал спустилась Нина Павловна. Оглохшая, контуженая, она что-то невнятно говорила. Комбат бросился к ней навстречу:

— Где вы пропадали?

— В траншее отлеживалась, туда упала…

Старшине Петровой было приказано незамедлительно отправляться в медсанбат в сопровождении медсестры.

В медсанбате ее встретили старые знакомые. С букетом полевых цветов пришел Дима Левейкис.

На третий день она писала домой: «Сейчас нахожусь в медсанбате, поступила на «мелкий ремонт». В последних боях контузило, оглохло левое ухо и болит очень спина…»

…Получив очередное пополнение, 86-я стрелковая дивизия снова пошла в наступление и с каждым днем приближалась к берегам Янтарного моря.

От очередной партии раненых, прибывших на лечение, Дима Левейкис узнал, что дивизию скоро куда-то перебросят. Этими новостями он поделился с Ниной Павловной.

— Спасибо, Дима. Сердце мое чувствует, что задерживаться в медсанбате нельзя: стала плохо спать по ночам, боюсь, как бы не отстать от своего полка.

Она сходила к командиру и поделилась с ним своими соображениями, заверила, что чувствует себя хорошо и вполне здорова. Ее просьбу учли. Через два дня Дима и несколько сандружинниц проводили ее с попутной санитарной машиной в свой полк.

В боях за Эльбинг

Конец января 1945 года. Разбитая дорога выматывала последние силы солдат. Всех одолевала усталость, клонило в сон. Держась за орудия батареи Ткачева, понуро брели пехотинцы. Счастливчики сидели на станинах, прижавшись друг к другу, и спали, несмотря на сильную тряску и ветер — резкий, колючий.

Командир батареи шел обочиной. Ему хорошо была видна немного сгорбленная под тяжестью солдатской ноши женская фигура. Комбат догнал Нину Павловну и предложил:

— Товарищ старшина, вы бы отдохнули малость. Не зря говорят, что в ногах правды нет. Найду вам местечко на любом орудии.

— Спасибо, товарищ командир. Еще силы есть. Я ведь ко всему привыкла.

Они пошли рядом. К ним подходили солдаты и офицеры. Каждый хотел чем-то помочь Нине Павловне: одни предлагали понести винтовку, другие — вещевой мешок, а третьи приглашали на свой транспорт. Она приветливо улыбалась, благодарила за заботу и продолжала идти.

— Стой! — пронеслась по колонне команда.

— Выходит, прибыли в указанный район, — заметил командир первого орудийного расчета.

— Прибыли, товарищи. — Ткачев посмотрел на карту. — Сейчас будем занимать огневые позиции.

…В дверь тихо постучали. Капитан Сидоров отложил в сторону недочищенный маузер, потуже затянул ремень, расправил складки гимнастерки и приготовился встречать гостей.

На его командном пункте — в старом кирпичном доме с рухнувшей крышей, с окнами, плотно забитыми снаружи обломками досок, фанерой и листами железа, — было пока холодно и неуютно. Посредине стола стояла лампа из снарядной гильзы. В переднем углу чернела бочка с трубой, выведенной в окно. Ломаные стулья, щепки от разрушенных перекрытий двора, остатки забора горели ярко.

— Разрешите, товарищ капитан!

— Войдите, Нина Павловна! Как вы кстати, — обрадовался комбат. — Созываю собрание. Поговорить надо перед большим делом.

— Это хорошо, что собираете, только я по другому делу…

— По какому же еще?

— Дорогой Семен Алексеевич! Разрешите поздравить вас с днем рождения! Поди забыл, Сенечка?

— Забыл. Что верно, то верно. Спасибо. Раздевайтесь, сейчас будем пить чай.

Около двери, за небольшим кухонным столом сидели связисты: телефонист — высокий смуглый сибиряк и радист Сережа Казантаев — земляк Петровой.

На улице мела поземка. Ветер гремел сорванным с крыши железом, скрипел дверями калитки, шуршал старой соломой.

— Предстоящий бой будет затяжным и очень тяжелым. Смотрите на карту, Нина Павловна. Вот видите — это город Эльбинг. Укреплен сильно. Гарнизон большой, из отборных частей.

Подошли вызванные командиры рот и парторги. Выступление комбата было коротким, задача всем была ясна.

После совещания Сидоров и Петрова еще некоторое время смотрели на карту, водили по дорогам курвиметром, делая поправки. Потом совсем скромно праздновали день рождения.

— Ну что же, раз за столом не удается по-настоящему, отметим как полагается в бою, — заключил комбат и пододвинул к себе очередную кружку с горячим чаем.

…Ракета на мгновение осветила черную от дыма и гари землю. Старшина лежала рядом с комбатом. При свете ракеты они увидели окраину Эльбинга. Вокруг пустырь. Канавы были завалены разбитой техникой. Кустарник, росший по берегам канав, был скошен пулями и посечен осколками снарядов и мин.

Стрелковые роты ворвались в окраинные кварталы и залегли. Шквал огня не давал поднять головы. Густой дым ел глаза, застилал ближайшие улицы. Кругом валялись вверх колесами пушки, автомашины, повозки. Разрушенные здания дымились красновато-черными клубами.

Ночное небо было огненно-красным. Словно огромная раскаленная сковорода висела над городом — стонущим, плачущим и горящим.

С чердака трехэтажного здания метко бил гитлеровский пулеметчик. Комбат отдал распоряжение Петровой снять его.

Она отползла на несколько шагов в сторону, выбрала удобную позицию. Выстрел… Пулемет противника замолк.

Сидоров вскочил, махнул рукой, описывая маузером дугу, и крикнул хрипло:

— Вперед! За мной!

Он бежал сквозь огонь, ведя за собой батальон. Это был решающий момент. Немцы не выдержали и отошли. Но враг еще был силен, к нему подошло подкрепление, и фашисты бросились в контратаку. Батальон Сидорова устоял, отражая многочисленные контратаки противника, поддерживаемые танками и самоходной артиллерией.

Кругом полыхало зарево пожарищ. В ближайших домах горели оконные рамы, рушились крыши, извергая вверх и в стороны тысячи искр, быстро гаснущих над головами солдат.

— Вперед! — надрываясь кричал комбат. — Вот она, река-то!

Чужая, неприветливая, клокочущая от разрывов мин и снарядов река, как мачеха, глядела на русского комбата черными глазищами промоин.

Капитан внимательно осматривал противоположную сторону. Там судоверфь — плацдарм для дальнейшего наступления, за ней — центральные кварталы города.

Батальон стал форсировать реку.

Фонтаны от разрывов становились все гуще. На сотни метров со свистом разлетались осколки льда и металла.

Нина Павловна бежала следом за комбатом. Она ловко прыгнула с льдины на льдину. Но вот впереди широкая полынья. Старшина плыла вместе со всеми солдатами. Судороги стали сводить руки и ноги. Ей казалось, что силы оставляют ее навсегда. Там и тут стонали раненые, звали на помощь утопающие, последний раз показавшись между льдинами. Берег рядом, но сил преодолеть последние метры уже нет. Затуманенный взгляд старшины выхватил солдат, вытаскивающих на берег свои орудия, — это были полковые артиллеристы.

— Ребята! — в отчаянии крикнула Нина Павловна. Комбат и сержант Дода вдвоем бросились в воду и вынесли Петрову на берег.

Батальон рванулся вперед, смял обезумевших фашистов и занял несколько домов на восточном берегу реки. Это случилось в ноль-ноль часов 4 февраля.

Река Эльбинг позади. Батальону удалось запять два небольших плацдарма в районе судоверфи и бывшего полицейского управления. Но успокаиваться было нельзя. Надо расширять и углублять плацдарм. Сидоров снова бросается в самое пекло боя. Солдаты не отстают от своего командира. Уже половина судоверфи в руках батальона. Но только половина! Дальше продвижения нет, словно в большую мясорубку попала кость. Фашисты дрались отчаянно, не считаясь с потерями. Заметно поредел и истекал кровью батальон Сидорова. Драться приходилось за каждую лестничную клетку, за каждый подвал, за каждую комнату…

В разгар боя радист Сергей Казантаев подполз к комбату и передал ему трубку:

— Командир полка вызывает…

В телефоне уже гремел басовитый голос майора Семенко:

— Семен Алексеевич! Будь внимателен. Гарнизон города окружен нашими войсками. Противник обложен, как зверь в берлоге. Наверняка будет прорываться через вас. Понял? Прими меры! Сколько отбили атак?

— Четыре за одну ночь, Григорий Иузанович.

— Продержись хоть полчаса, пришлю подмогу. Семенко не ошибся. Не успел комбат вернуть трубку радисту, как немцы обрушились всей мощью на наши боевые порядки, и главным образом на батальон Сидорова. Они искали выход. Силы таяли так быстро, что комбат стал сомневаться: удержит ли он занятый рубеж?

На помощь подоспели полковые артиллеристы, и общими усилиями спасли положение, обеспечили успех захвата судоверфи.

За обгорелыми корпусами блеснули узкими полосками рельсы железнодорожной ветки. Повсюду стояли длинные эшелоны, некоторые из них горели.

Петрова бежала чуть впереди комбата. Вдруг она резко остановилась и упала. Сидоров кубарем полетел через лежащую Нину Павловну.

— Что с вами, старшина?

Комбат снял с ее головы сбившуюся на затылок шапку и почувствовал запах паленых волос. Шапка-ушанка была прострелена, торчали клочья ваты.

Нина Павловна, опомнившись, стала успокаивать капитана:

— Ерунда! Снайпер-то, видать, еще юнец, коль по волосам стреляет. Я поздно заметила. Его пуля закрутилась в моих волосах. Пустяки!

Зенитки стучали все злее и чаще. Невдалеке рвались бомбы, сотрясая стены домов. Звенели стекла. Огненно-красные столбы черепичной пыли и кирпича поднимались вверх и, повисев мгновение над пылающим городом, медленно оседали на заваленные трупами улицы.

Переждав очередной налет авиации, командир полка приказал капитану Сидорову:

— Штурмуйте парк! Не задерживайтесь!

Впереди высокое здание. В зареве пожарищ оно казалось крепостью и отличалось от других старинной архитектурой, окнами-бойницами. Батальону удалось ворваться на первый этаж, но ненадолго.

Снова рвутся гранаты, захлебываются автоматы, со стен и потолков сыплется штукатурка, образуя сплошную белую завесу. Дышать трудно. Первый этаж опять наш.

Дом переходил из рук в руки несколько раз, и вот он наконец занят полностью нашими солдатами. Около сотни фашистов, побросав оружие, стоят с поднятыми руками.

Бой выигран. Победа за батальоном Сидорова. Она досталась нелегко. Это знал и командир полка. Скупой на похвалу, он на этот раз не устоял — поздравил личный состав батальона с успехом, но тут же предупредил комбата:

— Смотри, скоро еще жарче будет!

Через несколько часов гитлеровцы, отрезанные от своих главных сил, навалились на остатки батальона. Краснозвездные солдаты стояли насмерть, а враг все напирал. В резерве у Сидорова оставались единицы. Обстоятельства вынудили доложить командиру полка:

— Немцы вот-вот сомнут, истекаю кровью…

— Держаться! Повторяю, держаться до последнего! Прошу еще немного, — ревел в трубке голос Семенко.

6 февраля сидоровцам удалось захватить три квартала. Перед занятыми батальоном домами выросли горы трупов гитлеровских вояк.

Утром 8 февраля Нина Павловна со своей позиции заметила странную картину и не удержалась, чтобы не крикнуть: «Смотрите, смотрите! Парламентеры!» Она взмахом руки показала на угол дома, от которого крадучись ползли два немецких солдата. Они держали высоко над головой белые флаги, наспех сделанные из четвертушек простыни.

— А-а, видать, солоно стало! Позовите переводчицу, — приказал комбат.

Переводчица пррипла быстро. Выяснилось — немцы просятся в плен.

— Только двое? — удивился Семен Алексеевич.

— Нет. Они приведут и остальных, нужно наше согласие.

— За остальными пусть идет один — любой из них. Второго оставим заложником, — сказал комбат.

Через час гитлеровец вернулся и привел еще сорок девять солдат.

Штурм города продолжался, и враг дрогнул. 10 февраля 1945 года 86-я стрелковая дивизия овладевает центральными кварталами Эльбинга и соединяется с частями 98-го стрелкового корпуса.

Капитан Сидоров, старшина Петрова и радист Казантаев спустились в подвал, выбрали поудобнее и почище помещение для нового командного пункта.

— Располагайтесь! Тащите все на чем можно отдохнуть, — распорядился комбат и тяжело сел на цементный пол. Гудели ноги, в голове звенело, давило в ушах, веки слипались. Нина Павловна налила ему теплого чаю из своей фляжки. Телефонисты подвели кабельную линию связи от командира полка.

Как только принесли диван, комбат рухнул на него как подкошенный и мгновенно заснул. Он лежал прямо в ватнике, пропахшем пороховым дымом. Местами торчали клочья ваты, полы были рыжими, обгоревшими. Под головой шапка-ушанка, ремень ослаблен, кобура с маузером лежала рядом. Нина Павловна сидела тут же и занималась своим делом. Капитан Сидоров, двадцатитрехлетний комбат, любимец батальона и полка, один из сотен ее сыновей, которых война заставила рано повзрослеть.

Телефонный звонок. Командир полка вызывал Сидорова. Телефонист положил трубку на стол, направился к дивану, поправляя на ходу обмундирование. Остановился около спящего комбата и задумался. Будить его было жалко…

— Верно, сынок! Зачем будить. Я сама поговорю с майором.

Нина Павловна взяла трубку и ответила:

— Слушаю вас, Григорий Иванович.

Семенко немало удивился, услышав в телефоне мягкий женский голос, но тут же узнал Петрову, оживился и пошутил:

— А что, Семена дома нет?

— Почему же нет. Наш комбат всегда с нами, а мы с ним. Дело в том, что он спит. Устал он. Очень устал. За последние дни так вымотался, что едва на ногах держится.

— Значит, спит. Да-а.

— Товарищ майор, прошу вас, дайте ему хоть часик, пусть отдохнет.

— Ладно! Пусть часок поспит, но не больше. Поймите, больше нельзя… Ваш батальон, как один из лучших, будет нести гарнизонную службу в городе. Комбата же я просто хотел поздравить, он назначен заместителем коменданта города, а так бы пусть спал на здоровье. А сами почему не отдыхаете, Нина Павловна? Вам это необходимо в первую очередь.

— Как раз мне-то и не обязательно. В моем возрасте спится мало…

На этом их разговор и закончился. Нина Павловна, положив руку на плечо телефониста, сказала:

— Вот так, Казантаев, мотай на ус, как надо заботиться о своем командире. Если толком-то объяснишь, поймут и большие начальники.

После боев за город Эльбинг командование полка в наградном листе писало:

У командарма

Наступала последняя военная весна. Командующий второй ударной армией генерал Федюнинский находился в своем штабе. Он сидел в глубоком кожаном кресле, опершись руками на массивный стол с двумя тумбами, украшенными по углам резьбой. Иван Иванович неторопливо и внимательно читал каждую строчку наградных листов, вносил поправки и давал короткое заключение. Многих отважных воинов своей армии он знал в лицо и живо представлял совершенные ими подвиги.

Прочитав очередной наградной лист, генерал отложил его в сторону. Подошел к окну. По исковерканному минами асфальту размеренно ходил часовой с автоматом на груди. В небольшой луже купались воробьи. Они весело чирикали, махали крыльями, радуясь теплу. В высокое узкое окно, что выходило на шоссе, генерал увидел, как по небу плыли одинокие обрывки большого облака, разорванного частыми вспышками зенитных орудий. Он стоял в глубоком раздумье, заложив руки за спину. Тысячи наградных листов подписал он за долгие годы войны. Среди представленных к наградам было и немало женщин: врачей, медсестер, летчиц, связисток… Он не мог найти род войск, где бы не служили славные дочери Родины. Все это было для него в порядке вещей, привычно и обыденно, но чтобы такое…

— Петр Иванович! — обратился Федюнинский к начальнику штаба армии генералу Кокореву. — До чего же удивительно! Даже своим глазам не верится. В наградном листе на снайпера старшину Петрову написано, что ей пятьдесят два года. Она все время была на передовой. Представляется к ордену Славы первой степени. По-моему, еще во всей Советской Армии не было такого случая, чтобы женщина — полный кавалер солдатского ордена.

— Признаться, не помню, — отозвался начальник штаба.

Да, тогда еще никто не знал, что несколькими неделями раньше командующий второй гвардейской армией генерал Чанчибадзе подписал аналогичный наградной лист на пулеметчицу — литовскую девушку Дануте Станилиене.

— Может, в части ошиблись? — спросил Федюнинский и пожал плечами.

— Ошибки нет! — ответил генерал. — Все достоверно, товарищ командующий. Я тоже так думал, грешил на писаря. Дай, думаю, проверю. Навел справки лично у командира полка майора Семенко. Он все подтвердил. Нине Павловне действительно пятьдесят два года. Женщина она, конечно, немолодая. Но воюет славно, на зависть многим молодым.

Направляясь к камину, Иван Иванович заметил: «Ничего себе — нашел немолодую. — Неторопливо разгладив черные, с редкими вкраплениями седины усы, негромко с улыбкой добавил: — Она, уважаемый Петр Иванович, можно сказать, пожилая, и не здесь бы ей находиться».

— Не спорю! Но самая добрая слава ходит о ней по войскам армии. Солдаты называют ее матерью, с интересом читают выпущенные о ней листовки. Кстати, в последнем информационном бюллетене восемьдесят шестой дивизии, который целиком посвящен Международному женскому дню, значится и имя снайпера Петровой. А вот совсем недавно, — продолжал начальник штаба армии, — политотдел дивизии выпустил специальную листовку. Послушайте, что в ней написано: «Слава снайперу старшине Петровой, кавалеру орденов Славы II и III степеней! Она уничтожила свыше ста гитлеровцев».

На некоторое время в комнате воцарилась тишина. Двое мужчин, каждый по-своему, оценивали подвиг русской женщины.

Дрова догорали, и языки пламени зайчиками прыгали с одного уголька на другой. Тепло ослабило боль в дважды раненной ноге командарма. Начальник штаба пошевелил кочергой начинающие чернеть сверху угольки, сгреб их к центру и, держа руки над ожившим пламенем, поинтересовался:

— Вы заметили, товарищ командующий, что она не только хорошо воюет, но и готовит отличные кадры метких стрелков. Ее ученики истребили тысячи фашистов. Отдельные — наиболее способные имеют на своем счету по сто, по двести и более уничтоженных гитлеровцев.

— Как же не заметить, Петр Иванович, даже помню, что ею подготовлено пятьсот двенадцать снайперов, а это сила. Огромная сила! Если на круг положить, что каждый ее ученик убил по двадцать — тридцать гитлеровцев, то получается целая неприятельская пехотная дивизия…

— Мало! — не удержался начальник штаба армии, — Надо брать в среднем по сто убитых фашистов на ученика. Вот ее вклад в нашу победу.

— Да-а, весомый вклад, — согласился Федюнинский и вернулся к своему рабочему столу. На обратной стороне наградного листа написал: «Достойна награждения орденом Славы первой степени». Скрепил документ своей подписью и приказал начальнику штаба: — Петр Иванович! Распорядитесь: пусть Петрову привезут ко мне, интересно познакомиться с таким отважным воином.

— Когда прикажете вызвать?

— Сегодня у нас двенадцатое марта, понедельник… Давайте на среду, четырнадцатого марта, часам к десяти. Еще прошу — о подарке побеспокойтесь.

…Телефонный звонок насторожил командира первого стрелкового батальона. Было еще раннее утро. По пебу плыли тяжелые черные облака, чувствовалась прохлада и сырость. Фашисты, изнуренные последними боями, притихли, затаились. Над передним краем стояла гробовая тишина.

— Вас, товарищ комбат, — доложил телефонист и передал телефонную трубку.

— Сидоров, слушаю!

— Я — Семенко. Здравствуй, Семен Алексеевич!

— С добрым утром! Что случилось?

— Срочно пришли ко мне в штаб старшину Петрову. Ее ждет машина от командарма. Повторяю, срочно!

Связной Иван Павлович Бессонов понял комбата с полуслова и вихрем выскочил из землянки.

Через несколько минут Нина Павловна доложила:

— По вашему приказанию…

Комбат махнул рукой и предложил сесть. Он повторил приказ командира полка, а потом попросил:

— Берегите себя, Нина Павловна, шальные пули и мины не разбирают, кто вызывает и зачем.

Сначала по ходам сообщения, потом пригнувшись, короткими перебежками, а где и во весь рост, используя складки местности, она добралась до штаба полка, разрумянившаяся и немного уставшая.

В первой же колее с чистой водой замыла приставшую к полам шипели грязь, стряхнула прошлогодний репейник, привела в порядок сапоги и поправила поясной ремень.

Пока добиралась старшина Петрова до штаба полка, майор Семенко не терял ни минуты. Он приказал девчатам из роты связи срочно подготовить Нине Павловне новенькое обмундирование. Старались все и сделали все как положено, но когда пришла Петрова и ей предложили переодеться, она отказалась:

— У меня все чистенькое, а что поношенное — это не беда, да и ехать в новом к генералу неудобно, зачем?

И как ни просил командир полка, уговорить переодеться Нину Павловну не удалось.

Адъютант командарма — молодой энергичный майор поначалу представился, а потом взял Петрову под левый локоть и сопровождал по скользкой тропинке до лощины, где за зарослями кустарника их ждал шофер. Он открыл заднюю дверцу и пригласил:

— Прошу, садитесь!

…Долго капитан Сидоров ходил по землянке, отсчитывая пять шагов вперед и столько же назад. Он пытался понять, почему и зачем старшину Петрову вдруг вызвал к себе сам командующий армией. Может, ей дадут отпуск, а может, демобилизуют по возрасту? Все может быть.

Об этом же, как проводил адъютанта, думал и командир полка.

Больше всех переживала сама Нина Павловна. Об Иване Ивановиче Федюнинском она была наслышана. И теперь, сидя в генеральской машине, с нетерпением ждала этой встречи, думала о ней, готовилась.

Машина неслась по мокрому асфальту, разбрызгивая лужи, разбрасывая в стороны ошметки грязи, занесенной на дорогу гусеницами танков. Вдоль магистрали стояли почерневшие за зиму от порохового дыма и копоти, израненные пулями и осколками яблони и груши. С их голых веток падали крупные капли. Земля томилась, впитывала в себя влагу, набирала силу.

Некоторое время ехали молча. Нина Павловна попыталась узнать у адъютанта цель ее вызова. Но майор, зная свое дело, пожимал плечами, старался уйти от прямого ответа. Временами он рассказывал небылицы, улыбался, давая понять, что скоро все выяснится и беспокоиться не о чем.

Мелькали километровые столбы, указатели населенных пунктов. Проскочили небольшой безлюдный городишко, случайно уцелевший от бомб и снарядов. Около сосны, расщепленной снарядом, шофер сделал резкий поворот, и через полчаса машина остановилась у штаба. Дежурный проводил Нину Павловну до кабинета.

— Вот сюда, — показал он на дверь. — Я доложу генералу.

Петрова повесила шинель на олений рог, привычным движением рук расправила складки на гимнастерке, пригладила ладонью волосы, так просто, на всякий случай. Учащенно забилось сердце, немножко было боязно и тревожно. Еще бы! В солдатской жизни такое бывает редко.

— Войдите! — предложил дежурный и легонько закрыл за ней дверь.

Переступив порог, она оказалась в большой комнате. На стенах висели картины по мотивам известных немецких сказок. В углу, слева от двери, на столике стояли разноцветные телефонные аппараты. В простенке — большие настенные часы.

Пока Нина Павловна искала прищуренными глазами командующего, большая фигурная стрелка заняла строго вертикальное положение и часы медленно пробили ровно десять раз.

Навстречу ей вышел плечистый генерал. Он улыбался.

— Товарищ генерал! Старшина Петрова по вашему…

— Очень хорошо, что прибыли. Здравствуйте! — Иван Иванович пожал маленькую женскую руку.

Нина Павловна увидела приятное, доброе лицо генерала. Ей стало как-то спокойней и легче.

Выразительные глаза Ивана Ивановича под густыми бровями светились теплом и лаской. Он увидел осунувшееся, открытое лицо женщины. Волосы были подстрижены коротко. Густая проседь напоминала о пережитом. Солдатская гимнастерка сидела на ней ладно и, как показалось командарму, делала ее моложе своих лет. Широкий поясной ремень плотно перехватывал талию, придавая фигуре стройность и женственность.

— Садитесь же, Нина Павловна!

Она опустилась в кресло. Командарм заметил, что ее ватные брюки заметно вытерлись на коленях, и полюбопытствовал:

— Много приходится ползать?

— Пожалуй, немного меньше, чем ходить. Ходить же… Да что говорить, пехота сильна йогами. Если бы мне кто раньше сказал, что пройду такой путь пешком с полной выкладкой, я бы не поверила. Посчитала бы за шутку.

Но вот, видите, хожу. И здоровье у меня крепкое. Иной раз по нескольку дней приходилось лежать в болоте, не простужалась никогда. Я ведь, товарищ генерал, давненько на переднем крае и не одни брюки до дыр протерла…

Его интересовало все: где родилась, училась, как питание, как живет семья… Нина Павловна рассказывала как можно подробнее обо всем и не спеша. Больше говорила о солдатах, о комбате и ни разу не обмолвилась о трудностях, а сколько их было в ее фронтовой жизни!

О том, как старшина Петрова воюет, командарму было ясно и так. Медаль «За оборону Ленинграда», медаль «За боевые заслуги» и два ордена солдатской Славы говорили сами за себя. Слегка подавшись вперед, генерал посмотрел на часы и добродушно спросил:

— Это верно, что вы уничтожили более ста гитлеровцев?

— Да! На моем счету пока сто семь фашистов.

— Говорите — «пока»… ну что же, это правильно, война еще не закончилась, и счет может увеличиться.

Шел второй час их беседы. Петрова освоилась в непривычной для солдата обстановке, стала увереннее, а командарм все расспрашивал:

— А какие у вас взаимоотношения с солдатами: не обижают, не грубят?

— Что вы, что вы, они все меня ласково мамой Ниной зовут, уважают. Скажу больше, по-сыновьи даже заботятся. — Она нагнулась вперед, чтобы быть поближе к Федюнинскому, улыбнулась и, как бы по секрету, только для него одного, негромко добавила: — Откровенно говоря, меня сам батальонный побаивается. Он у нас еще молод, в сыны мне годится. Иногда и зову его просто Сеня. Конечно, на людях субординацию соблюдаю строго. Замечательный парень, молодой, но очень толковый, грамотный в военном деле.

Командующий улыбнулся и посмотрел в загорелое лицо старшины:

— Считайте, вам крепко повезло. Комбат — это фигура видная!

— Не только мне одной, всему батальону. Я всегда поражалась его смекалке. Ведь бой — это опасное и довольно сложное сплетение самых разных неожиданностей, передвижений, необычайно смелых, порой рискованных решений. А он никогда не теряется, наоборот, становится собранней, решительней. Любит солдат, заботится, и они ему отвечают тем же.

Когда пришло время обедать, генерал пригласил гостью в столовую. Уютная комнатка, белоснежная скатерть, ковер на паркетном полу — это на миг вернуло Нину Павловну к мирной жизни, в Ленинград. Иван Иванович заметил смущение старшины.

Официантка, курносенькая, невысокого роста девушка, быстро расставляла на столе посуду. И командарму и старшине поставила по небольшой хрустальной стопочке. Генерал наполнил их водкой и предложил Нине Павловне:

— За ваше здоровье!

— Простите, не употребляю, — смущенно ответила она и легонько отодвинула от себя стопку.

— Потчевать можно, неволить — грех! Извините! — Федюнинский не знал, чем порадовать эту простую, скромную женщину, и предложил: — Знаете, Нина Павловна, я отдам распоряжение, чтобы вам выдали новое обмундирование и подогнали его в военторговской мастерской.

— Спасибо, товарищ генерал, но не надо! Зачем оно мне, новое-то? Ползать по передовой и в этом хорошо: удобно, не жалко, да и привыкла. — И со вздохом добавила: — Форсить стара стала, да и не время. Я ведь бабушка. У меня есть миленькая внучка Ларочка.

Генерал не удержался, отставил чашку с кофе в сторону и весело засмеялся. Потом настойчиво сказал:

— Я дам вам отпуск. Поезжайте-ка домой. Внучку понянчите, да и отдохнете малость. Вы его заслужили.

Нина Павловна этому предложению не удивилась, где-то в глубине души она его ждала, и после короткого раздумья ответила:

— Не могу! Война идет к концу. Пока туда-сюда едешь — глядишь, победа придет. Дождусь конца. А вот от новой снайперской винтовки не откажусь. Моя изрядно поизносилась.

После обеда они вернулись в рабочий кабинет, а командарм попросил старшину Петрову быть осторожней, беречь себя.

— Жизнь дорога каждому, товарищ генерал, да ведь война идет и отсиживаться в сторонке за кустиками или в канавках отлеживаться — просто стыдно, что скажут сыночки-то, а их у меня целый батальон, да что батальон — полк!

Федюнинский был в хорошем, приподнятом настроении. Оно пришло к нему от задушевной беседы со своим солдатом.

— Нина Павловна, мне докладывали, что и два ваших сына воюют на фронте.

— Нет. Это ошибка. Сыновей у меня не было, а вот дочь Ксения действительно воевала.

— Расскажите, пожалуйста.

— Тут все просто. Как и большинство ленинградцев, когда враг приближался к городу, дочь пошла на оборонительные работы. Потом некоторое время работала на общественных началах в госпитале: занималась с больными лечебной физкультурой. Этого ей показалось мало, стала добиваться, чтобы ее отправили на фронт. Работала почти круглые сутки, а здоровье-то — не ахти… Совсем случайно она узнала, что формируется партизанский отряд для действий в тылу врага. Добилась встречи с командиром отряда. После долгой беседы командир взял ее в свой отряд разведчицей.

В августе сорок второго небольшой по численности партизанский отряд после напряженной учебы получил приказ на переход линии фронта. С наступлением темноты отряд скрытно прибыл в назначенное место. Залегли в ожидании сигнала. Одежда на всех быстро промокла до последней нитки. А сигнала нет и нет. Фашисты заметили отряд и открыли ураганный огонь из всех видов оружия. Пришлось вернуться на прежнее место дислокации. Утром Ксения почувствовала себя плохо, не могла подняться с нар. Здоровье, подорванное блокадой, дало себя знать. Температура поднялась до сорока градусов. Фельдшер отряда признал двустороннее воспаление легких. Командир приказал направить дочь в госпиталь. Выйдя из госпиталя, она решила податься к мужу. В отдельном дивизионе связи особого назначения, где служил ее муж, она стала работать на самых разных должностях: стирала и ремонтировала солдатское белье, готовила пищу и убирала помещения. В общем, делала все, пока их часть не посетил полковник Василенко из разведотдела Волховского фронта. Он-то и определил ее дальнейшую судьбу. В августе сорок четвертого года по состоянию здоровья ее демобилизовали. Сейчас моя дочка, младший лейтенант запаса, снова в Ленинграде, воспитывает дочку. Вот и вся история, товарищ генерал.

— Из мужского пола кто есть на фронте?

— Остался один, и самый близкий, — зять Алеша.

— Повидать хотите?

— Очень! Между прочим, он где-то здесь недалеко.

— Найдем. Это в наших силах, поможем. На том и договорились.

К концу встречи они беседовали как старые хорошие друзья после затянувшейся разлуки. Три часа старшина Петрова была гостьей командарма. Потом Федюнинский вызвал к себе адъютанта. Выслушав генерала, майор вышел. Вскоре он вернулся.

Командарм взял из его рук небольшую серую коробочку и обратился к старшине:

— Дорогая Нина Павловна! Это вам на память о нашей встрече.

В коробочке лежали дамские часы с дарственной надписью: «Н. П. Петровой от командующего армией Федюнинского. 14.03.45».

Командарм снова повернулся в сторону адъютанта, и тот подал ему новенькую снайперскую винтовку с оптическим прицелом.

Нина Павловна растерялась от нахлынувшего счастья. Густой румянец заиграл на ее впалых, перечеркнутых местами неглубокими морщинами щеках. Глаза повлажнели. Она опустилась на колено, поцеловала винтовку. На правой стороне приклада увидела небольшую пластинку, сверкнувшую позолотой, и слова на ней: «Старшине Петровой от командующего армией». Затем встала и громко произнесла:

— Служу Советскому Союзу! Не выпущу оружия из рук, пока бьется сердце! Спасибо, товарищ генерал!

— Воюйте, как воевали. Желаю вам доброго здоровья и скорого возвращения к семье.

Иван Иванович наклонился, обнял и поцеловал женщину.

— Спасибо вам за отличную службу!

Нина Павловна села в машину, а Иван Иванович в накинутой на плечи шинели еще долго стоял на ступеньках старого мрачного замка. С крыши, местами покрывшейся лишайниками, падали на землю маленькие сосульки, разбиваясь вдребезги об асфальт.

Он вспомнил слова Наполеона, сказанные императором при бегстве из России в разграбленном и сожженном Смоленске, более века назад: «Что за страна! Здесь даже женщины воюют!» От себя командарм добавил: «И отлично воюют!»

Вперед, к Победе!

От командующего в батальон Петрова вернулась лишь поздним вечером. В темном небе кое-где вспыхивали, как светлячки, одинокие звезды. С моря тянуло прохладой. Дул низовой ветер, шурша прошлогодней травой.

Дежурный по штабу с красной засаленной повязкой на рукаве шинели встретил и проводил ее до землянки. На столике тускло горела коптилка. Рядом стоял котелок с гречневой кашей и кусочками баранины сверху. Тут же кружка крепкого чая с сизоватой пленкой.

— Я мигом, товарищ старшина! Сейчас все подогрею. — Сержант схватил ужин, хлопнул скрипучей дверью и исчез в темноте.

Нина Павловна посмотрела на соседнюю койку. Там спала переводчица. Когда ушел дежурный, Лида тяжело вздохнула, повернулась на левый бок, лицом к Петровой.

— Из-за меня не спите, Лидия Ивановна? Я вас разбудила? — спросила Нина Павловна.

— Нет. просто не хочется. Днем нас очень сильно контратаковал немец. Понесли большие потери, а впереди — неприступная высота.

— Так уж и неприступная, возьмем и ее.

Ждать ужина Петрова не стала, пошла к комбату доложить о своем возвращении.

Семен Алексеевич полудремал на жестком топчане, заложив руки под голову. При виде старшины он поднялся и спросил с тревогой:

— Все ли в порядке? Чего только не передумал!

— Вот посмотрите: новенькая, снайперская… И это тоже. — Она поднесла часы к уху комбата. — Как — ходят?

— Как часы. Тикают. Вижу, поездка была удачной.

— И вам, Семен Алексеевич, кое-что есть! — Она показала комбату майорские погоны. — Носите на здоровье, товарищ майор!

— Привезли многовато — целых пять пар!

— Не часто бываем в армейском военторге, вот и решила — брать так брать, чтоб надолго хватило, до полковника.

Вошел парторг батальона.

— Вечер добрый! — с улыбкой поздоровался он, пожал руки комбату и старшине.

Разговорились о насущных задачах, о потерях. Когда Петрова ушла, Семен Алексеевич сказал:

— Знаешь, Сергей Федорович, очень мы привыкли к Нине Павловне, она и впрямь нам как мать родная: всех успокоит добрым словом и в то же время потребовать может с каждого, на то у нее материнское право. Знаем: где старшина Петрова — всегда порядок, успех.

— Больше того, Семен Алексеевич! Есть в ней что-то притягательное. Стоит только сказать солдатам, что впереди идет коммунист Петрова, идет, не сбивая шага, без жалоб и вздохов, с полной выкладкой, как сразу все преображаются, откуда-то появляются силы… На привалах она шутит, озорно запевает, проводит короткие беседы.

…В землянку Нина Павловна пришла в полночь. Ужин был горячим. От котелка и кружки курился едва заметный тонкий столбик пара. Поужинала и легла. Ей не спалось: жалела сержанта, что ему не раз пришлось подогревать ужин, вспомнилась семья, встреча с командармом. Хотелось воевать еще лучше, у нее новенькая винтовка. С этой мыслью она заснула. Ее разбудил связной комбата:

— Майор вызывает, товарищ старшина!

Подразделения полка все ближе подходили к Данцигу. На пути батальона Сидорова была высота с отметкой 141,7. Противник удерживал ее крепко.

Утро 17 марта было пасмурным, холодным. Наши войска перешли в атаку, но успеха не было. Высота дымилась, горела земля. Снарядов никто не жалел. Майор Сидоров в который раз бросал в атаку свой батальон.

— Старшина Петрова, соберите всех, кто есть еще и тылах. Старшему лейтенанту Шатохину со своими минометчиками немедленно сюда — пойдем в последнюю атаку.

Погода понемногу прояснялась, иногда над полом боя показывалось солнце.

По обе стороны от Петровой было не более полусотни солдат. Комбат без шапки, волосы опалены, в руке ракетница, на груди бинокль.

Поднялась красная ракета, оставляя за собой изогнутый дымящийся хвост. На доли секунды она зависла над землей. Нина Павловна остро чувствует этот момент. Почему медлят? Почему никто не поднимается? Это самый тяжелый миг — оторваться от земли, встать во весь рост, кинуться на врага. Сила земного притяжения в такие секунды, очевидно, действует в сто крат сильней обычного.

Ракета зовет, Петрова озирается по сторонам — солдаты притаились, прижались к земле, не шелохнутся.

Ее лицо посуровело. Ракета падает. Она почти на земле, еще чуть-чуть — и погаснет.

— Может быть, пора, товарищ командир? — обратилась старшина к офицеру.

— Да, пошли, — тихо ответил Сидоров, потом громко, во всю силу закричал: — За мной! За Родину! Вперед!

Петрова вскочила, выпрямилась, рванулась вслед за солдатами. Бежала быстро. Через несколько метров она почувствовала, как с обеих сторон, тяжело дыша, спотыкаясь, обгоняли ее остатки батальона.

Подъем был длинный, местами крутой и скользкий. На мгновение она остановилась, присела на колено, прицелилась и выстрелила. Фашистский офицер, бежавший прямо на нее, рухнул в грязь.

Кругом все горело. Чьи-то охрипшие голоса звали бежать вперед.

Враг не выдержал натиска горстки храбрецов, оставил высоту. Бой умолкал, удалялся все дальше от высоты.

— Товарищ старшина, стойте! — вдруг услышала Петрова чей-то голос.

Она невольно замедлила шаг, остановилась, перевела дыхание, поправила сбившуюся на затылок каску. И только теперь заметила, что перед ней был связной комбата.

— Что случилось, Ванюша?

— Вам приказано вернуться в штаб.

— Приказано — значит, надо идти. — Она устало улыбнулась, платочком вытерла пот с лица.

Шла медленно. По пути перевязывала раненых, помогала санитарам.

Что это? Нина Павловна чуть не вскрикнула от неожиданности. В последних лучах света угасающего дня в глубокой и широкой воронке она заметила троих гитлеровцев. Они лежали вниз лицом, ожидая ночи, чтобы убежать к своим.

— Хенде хох! Руки вверх!

Немцы вскочили, побросали оружие, подняли руки. Нина Павловна, взяв автоматы, привела пленных к комбату.

…В полдень 25 марта, когда установилась ясная погода, комбат с наблюдательного пункта увидел горящий Данциг, над которым подымались портовые крапы и заводские трубы. Перед ним лежал населенный пункт Клейн Белькау.

С наступлением темноты батальон выступил.

Продвигались медленно, ползком. Давно намокли рукава шинели, ватные брюки. В сапоги набралась вода. Вскоре показалась низкая изгородь, огороды. Первый дом, что был на отшибе, взяли бесшумно.

— Вот здесь и оставайтесь, — приказал майор Сидоров старшине Петровой, когда они стояли в подвале на цементном полу, заваленном домашним скарбом. — Будете начальником гарнизона.

Вскоре в подвал принесли первых раненых. Сюда же пришли связные от рот и радист с забинтованной головой.

Как только ушел майор, она принялась наводить порядок. Одних послала за соломой, других — за дровами… Сама же выкинула на улицу все лишнее и помыла пол, прежде обтерев шершавые степы. Потом по очереди проверяла у раненых повязки, наложенные второпях и в темноте. Поила их теплым чаем и укладывала спать. Когда все было сделано и наведен порядок, Петрова распорядилась об охране, а сама ушла туда, где уже гремел бой.

Траншея, вырытая поперек деревни, на самом высоком месте, четыре раза переходила из рук в руки. Наконец после очередной атаки батальон закрепился. Нина Павловна пришла в тот момент, когда разведчики привели захваченных врасплох вражеских патрулей. Сидоров увидел старшину и нахмурился:

— Вы зачем здесь?

— За ранеными!

К утру при поддержке соседнего полка батальон полностью занял Клейн Белькау.

Позвонил командир полка майор Семепко:

— Прошу на отличившихся в бою представить наградной материал, на старшину Петрову оформляю сам.

И он написал, что она в боях за высоту с отметкой 141,7 из снайперской винтовки уничтожила пятнадцать фашистов, была в первых рядах атакующих, одной из первых ворвалась на высоту, захватила в плен трех гитлеровцев.

Несколько позднее командир 116-го стрелкового корпуса генерал Фетисов своим приказом от 2 апреля 1945 года наградит отважную женщину орденом Отечественной войны II степени.

Старшина Петрова выполнила обещание, данное командарму Федюнинскому, доведя общий счет уничтоженных немцев до ста двадцати двух и плюс трое пленных.

…Без сна и отдыха, в распутицу батальон упорно продвигался вперед. На пути — водная преграда. Старшина Петрова, Бессонов и два молоденьких, необстрелянных разведчика исследуют реку, и после этого батальон удачно форсирует ее. Впереди — бой за электростанцию.

Густая черная мгла наступила быстро, как-то неожиданно. Солдаты видели на фоне неба огромное темное здание — электростанцию. Главная задача теперь — овладеть ею.

Две зеленые ракеты разорвали темноту. Ошеломленный враг не смог оказать сопротивления, побежал.

Майор Сидоров подозвал к себе парторга и распорядился:

— Быстро проверьте, нет ли мин на станции.

Когда осмотр закончился, Тихонравов подошел к главному пульту и включил рубильник.

На щитках управления вспыхнули зеленые, синие и желтые лампочки. На мгновение задрожали стрелки приборов. Электростанция была исправной.

Впереди был очередной мощный узел обороны противника — кирпичный завод. Чтобы руководить боем, комбат по металлической винтовой лестнице забрался на самую верхотуру электростанции. Отсюда он просматривал оборону фашистов на всю глубину.

Наступал рассвет. Батальон лежал пришитый к земле. Два пулемета преградили путь.

— Петрову сюда, быстро!

Связной почти кубарем скатился с лестницы, и через несколько минут Нина Павловна доложила:

— Я здесь! Где пулеметчики?

— Вон прямо, очевидно, за кустами. Только быстрей, завод будем брать штурмом.

Старшина вскинула винтовку, приготовилась. Прогремел выстрел. Мимо. Второй выстрел, и опять неудача… Сидоров не утерпел. Выхватил маузер и разрядил его в гитлеровцев, но пулеметы стучали пуще прежнего — взахлеб.

— Надо же, как завороженные, черти! — зло выругался комбат охрипшим голосом и обратился к Бессонову: — Дай-ка автомат! — После двух длинных очередей пулеметы замолкли.

Петрова сидела в углу, прикусив от обиды нижнюю губу. За всю войну такого не было, чтобы она так обмишурилась: не проверила оружие, вот мушка-то и сбилась.

На устранение повреждения и пристрелку винтовки потребовались всего минуты. Вместе со всеми она пошла на штурм кирпичного завода.

Командный пункт батальона разместился в подвале полуразрушенного дома. Пахло плесенью. Было сыро и зябко. Связисты копошились у своих аппаратов, поставленных прямо на сусек с картошкой. Бледно-фиолетовые ростки ее тянулись к свету — небольшому окопцу.

Совсем близко стреляли вражеские танки. Снаряд угодил в единственное окно подвала и взорвался. Тихонько застонал радист Сережа Казантаев. Смертельно бледный сидел, прислонясь к стене, молодой комсорг батальона. Ему оторвало руку. Медсестра Зоя Сидорова накладывала жгут.

Когда в подвал спустился комбат с Петровой, еще трое ждали помощи. Нина Павловна принялась за дело.

— Это стереотруба нас выдала, — заключил Семен Алексеевич, присев на корточки около радиста.

…В одном из домов с провалившейся черепичной крышей, где расположились солдаты батальона, в час затишья Петрова стала собирать посылку. Все хорошо знали, что у нее в Ленинграде есть маленькая внучка.

Солдаты принялись перетряхивать свои вещевые мешки, чтобы хоть чем-то поделиться с мамон Ниной.

Через несколько минут посылка была готова, и оставалось только подписать адрес.

— А чем написать? — вдруг забеспокоилась Нина Павловна.

Выручил телефонист. Он дал ей огрызок химического карандаша.

Букву за буквой выводила Нина Павловна адрес на мешке, сшитом из парашютного шелка. Поставила последнюю точку, отошла в сторону. Зоя вслух прочитала адрес и больше не смогла сказать ни слова, только глаза ее повлажнели… Посылка была адресована Антонине Даниловне Петровой. Все посмотрели в сторону Нины Павловны.

В эти минуты каждому вспомнилась щупленькая девушка с большими серо-зелеными глазами и веснушками на лице — Тосенька, однофамилица Пины Павловны. Она во многих боях ходила в атаки вместе с солдатами. Ее любили. Она была комсоргом батальона, ей подчинялось более двухсот парней. Это она, Тося Петрова, в боях за мызу Леви пробралась под шквальным огнем противника в стрелковую роту и вывела ее на плацдарм. Это ее на картофельном ноле под Пылвой тяжело ранило в левую руку. Она стала инвалидом и из госпиталя в батальон не вернулась. Она писала письма, ей отвечали. А вот сейчас ей посылка.

…Телефонист позвал майора Сидорова к аппарату. Командир полка приказал батальону готовиться к маршу.

— А как же Данциг? — удивился Семен Алексеевич совсем неожиданному решению командования.

— Город будут брать другие части. Готовьтесь к маршу!

После форсированного восьмисуточного марша полк занял оборону на восточном берегу Штеттинской бухты.

Пополнение

Майор Семенко пристальным взглядом из-под густых бровей окинул только что прибывшее пополнение, в котором было несколько девушек. Галя Козубек четко доложила: — Товарищ майор! Снайперы-инструкторы прибыли для прохождения дальнейшей службы.

Подошел начальник штаба и Семенко приказал ему:

— Немедленно вызовите старшину Петрову, пусть она их проинструктирует, объяснит обстановку.

Большинство новеньких разместили в землянке около штаба, и только несколько человек Нина Павловна увела с собой в батальон.

По дороге она им рассказывала о переднем крае:

— Здесь надо смотреть в оба, постоянно быть начеку, а иначе… сами понимаете.

В траншее, где они остановились и присели на корточки, было сыро. По отвесным стенам, укрепленным от оползней щитами из хвороста, капля за каплей сбегала вода на дно, устланное колышками и хвойными ветками.

Нина Павловна показала новичкам ниши в стенах траншей, где и спать удобно, и на случай обстрела или бомбежки можно укрыться.

…Еще было совсем темно, когда Петрова на другой же день вывела новеньких на исходный рубеж. Она ловко перепрыгнула через небольшую канаву, наполовину заполненную мутной водой. За ней след в след прыгнули Галя Козубек и Аня Смолина.

— Тише, девчата! — предупредила Нина Павловна. Они легли в жидкую, липкую и холодную жижу.

— Ползите за мной! Промокнуть не бойтесь. Не кашлять и не чихать! Улавливайте каждый шорох, каждое движение веток!

Неожиданно над нейтральной полосой повисла осветительная ракета. Стало светло как днем. Они замерли. Над головами просвистело несколько трассирующих пуль. Вскоре «фонарь» угас, и темнота стала еще гуще. Петрова помедлила несколько минут и снова поползла к облюбованному накануне месту. При свете «фонаря» она успела хорошо рассмотреть небольшой сарай с развороченной крышей и тропинку к нему. Сарай походил на русскую баньку с одним оконцем. Около него Нина Павловна и решила оборудовать позицию для Смолиной и Козубек. Оставив там девчат, Петрова вернулась за второй парой.

Когда все три пары заняли свои места, старшина с облегчением вздохнула, смахнула с лица пот, фуфайка и ватные брюки — все было в грязи и промокло насквозь.

Утро, как назло, наступало медленно, а небольшой морозец уже крепко схватил обмундирование, и оно от этого горбатилось, похрустывало.

— Скоро высохнет, Аня, не волнуйся, привыкай, — успокаивала Галя свою подругу. — Вот она какая, настоящая передовая!

Лежа на прогнившем полу сарая, Аня как будто между прочим спросила:

— Галя, тебе не страшно?

— Немножко.

— Мне тоже.

За стенами сарая послышались чьи-то шаги. Ann вздрогнула, решив, что STO, может быть, фашистский снайпер подыскивает удобную позицию. Она крепко сжала в правой руке снайперскую винтовку и предупредила подругу, что надо быть наготове. Но тут заскрипела на старых ржавых навесах дверь и в ее проеме появилась Нина Павловна. Она увидела настороженных девушек и негромко сказала:

— Молодцы, девчата! К бою надо быть готовым всегда. А позиции свои оборудовали?

Галя и Аня переглянулись.

— Простите, еще нет! Не успели.

— Слушайте меня! — приказала старшина. — Козубек, остаетесь здесь и быстро готовите себе позицию.

Галя подошла к окну и хотела прикладом выбить нижнюю четвертушку стекла.

— Так нельзя! — успела остановить ее Петрова и объяснила, а вернее показала, как это надо сделать.

Аню Смолину Нина Павловна отвела от сарая на десяток шагов и сказала:

— Здесь ваша позиция! Оборудуйте ее, как можно лучше маскируйтесь, ведь местность открытая…

Козубек, оставшись одна, быстро устроила свое снайперское гнездо. Дымка постепенно рассеялась, и перед ее глазами все явственнее просматривались очертания переднего края противника. Она увидела проволочные заграждения и бруствер первой траншеи. Было тихо. С каждой минутой становилось все светлей и светлей. Галя не спускала глаз с вражеских окопов.

В сарай, вся в грязи, с прилипшей к ватнику прошлогодней травой, приползла Петрова. Тяжело дыша, шепотом спросила:

— Как дела? Не появились еще гады? Смотри, Галинка, не забывай, где находишься, ошибки враг не простит.

Козубек вытащила из-за пазухи фляжку и подала старшине:

— Погрейтесь, чай еще не остыл.

Нина Павловна отпила несколько глотков и почувствовала, как тепло приятно разлилось по всему озябшему телу.

— Спасибо, доченька! Жди терпеливо, уж такая наша работа. Стрелять не торопись, надо чтоб наверняка было, а то только распугаешь эту нечисть.

Налетевший внезапно ветер зашуршал по полу остатками старой соломы, покатал кем-то оставленные консервные банки, ненадолго прогнал устоявшийся запах гнили и плесени и затих в дальнем углу.

— Ладно, Галочка, оставайся, а я поползу к Ане и к другим парам. Надо проведать всех.

Аня Смолина лежала и изредка вздрагивала то ли от озноба, то ли от ожидания встречи с фашистами, которые в любую минуту могли здесь появиться.

— Анечка, ты помнишь, что сегодня твоя главная задача охранять Козубек?

Аня хотя и понимала, что приказ есть приказ, но поначалу ей такое решение старшины показалось обидным. Она ничего не ответила, только в знак согласия небрежно кивнула головой. Петрова заметила обиду девушки и поспешила успокоить:

— Глупенькая! Вы потом поменяетесь местами…

…Приближалось время обеда. Солнце уже светило и припекало вовсю, а фашисты так и не показывались, как будто все вымерли. От долгого лежали без движения и от тепла клонило ко сиу, и мокрая одежда теперь казалась не такой уж неприятной, вот только ноги затекали, наливались свинцовым грузом. Так хотелось размяться! Аня, чтобы не уснуть, до боли кусала язык, щипала пухлый подбородок.

Козубек снова и снова напрягала зрение. Над бруствером фашистского окопа на какие-то доли секунды сверкнула солдатская каска. Но выстрелить она не успела, да и к лучшему, потому что через несколько минут гуськом легкой рысцой бежали с котелками трое гитлеровцев. Их головы то поднимались над бруствером, то исчезали. Настал тот момент, когда надо было сосредоточиться на выстреле. Галя нажала на спусковой крючок, и фашист, что шел впереди, остановился и упал, широко раскинув руки в стороны. Пока его друзья разбирались, в чем дело, Козубек уничтожила того, который шел последним.

В окопах противника начался переполох. Дружно ударили минометы, потом открыла беглый огонь и артиллерия. Мины и снаряды ложились вокруг сарая. Деревянные стены ходуном заходили, того и гляди, развалятся и придавят. С потолка, в образовавшиеся щели, посыпались черепичные осколки.

Аня увидела в оптический прицел гитлеровца. Но выстрелить не успела. Открыла огонь наша артиллерия, и весь передний край заволокло черным густым дымом. Стрельба с обеих сторон кончилась как-то сразу, будто по чьей-то единой команде.

После того как улеглась пороховая дымка, Аня заметила сразу нескольких фашистов, стаскивающих убитых и раненых в укрытия. Стрелять Смолина умела отлично, и она успела уложить двоих.

Когда совсем стемнело, к ним подползла Нина Павловна:

— Живы ли, доченьки?

— Живы, товарищ старшина! И счет открыли: по два фашиста отправили на тот свет…

Возвращаясь в батальон, Петрова заметила:

— Двум другим парам не посчастливилось, они вернулись, не открыв личного счета мести, но это не беда, время еще есть, есть и живые фашисты.

В батальоне их поджидали, и все, кто встречался им на пути, да и сам майор Сидоров, от души поздравляли девушек с первой победой.

На последнем перекрестке

Конец апреля.

Чем ближе была Победа, тем ощутимей сказывалась усталость. Последний марш-бросок старшина Петрова совершила с большим трудом. И хотя по-прежнему шла впереди колонны и с полной солдатской выкладкой, она стала замечать, как тяжела ее новенькая снайперская винтовка, и вещевой мешок, который раньше был ей не в тягость, вдруг стал резать лямками плечи, давить на спину; намокшие кирзовые сапоги казались теперь пудовыми гирями и нередко сваливались.

— Совсем постарела, старуха стала, — пожаловалась она медсестре Зое Сидоровой.

Теперь она чаще смотрела в небольшое круглое зеркальце, разглаживала лоб и щеки, стараясь разогнать морщины.

Как-то, сидя с Зоей в землянке, они решили написать письма домой.

— По последнему фронтовому напишем, Нина Павловна, а то больше, наверное, не успеем, война вот-вот кончится…

— Давай, Зоенька, напишем…

«Дорогая моя, родная дочурка! Устала я воевать, детки, ведь уже четвертый год на фронте. Скорей бы закончить эту проклятую войну и вернуться домой. Как хочется обнять вас, поцеловать милую внученьку! Может, и доживем до этого счастливого дня.

…Скоро мне вручат орден Славы первой степени, так что бабушка будет полным кавалером, если доносит голову до конца…»

Не успела Нина Павловна свернуть листок в традиционный солдатский треугольник, как ее вызвали в штаб.

Старший писарь передал ей бумажку и добавил:

— Поедете за пополнением, тут все написано…

В тот день старшина Петрова была в веселом, предпраздничном настроении. Приближался Первомай.

Май 1945 года всем виделся самым счастливым. Солдаты уже поговаривали о скорой демобилизации. Основание было. В штабах срочно готовили списки агрономов, зоотехников…

30 апреля, возвращаясь из командировки, она совсем случайно встретилась со своей подругой Татьяной Лаврентьевной Константиновой. Это случилось ранним утром на перекрестке дорог, где части дивизии, совершая небольшую перегруппировку, оказались рядом. Бойкая регулировщица взмахом флажка четко пропускала подразделения. Подруги не виделись давно: то бои, то марши, а тут вдруг такая неожиданная встреча!

— Танюша, милая! — крикнула Петрова, первой увидевшая подругу.

Их уставшие глаза засветились радостно. Некоторое время обе как-то не находили нужных слов. А колонны шли и шли… Они стояли за кюветом, в сторонке, под обгорелой березой, на пригорке.

— Знаешь, Таня, давай встретимся второго мая в нашем полку. Придешь?

— Конечно, обязательно. Наговоримся вдоволь. Скоро поедем домой. Как много мы отмахали от родного Ленинграда!

— Обратно-то поездом будут отправлять, не пешком же… Разве дойдешь?

— А я, Нина, домой ползком бы доползла, честное слово, вот до чего охота…

Мимо проехал командир полка майор Семенко.

— Старшина Петрова, вас подвезти?

— Спасибо! Григорий Иванович, я с пополнением.

— Тогда ладно! Счастливо добраться до места. Через несколько минут расстались и подруги в надежде на скорую встречу.

Вечерело. Проходя через небольшой городок с группой новобранцев, Нина Павловна стала подумывать о ночлеге. Дорога шла мимо какого-то особняка, в котором уже расположилось чье-то подразделение. И вот радость!

— Товарищи! Да это же наша минометная батарея. Нам страшно повезло!

Петрову знали все хорошо и встретили радушно.

— А почему вы здесь? — полюбопытствовала Нина Павловна у командира взвода младшего лейтенанта Радимира Яковлева.

— Причина одна — бензин кончился. Командир батареи уехал на мотоцикле и должен прислать канистру. Он будет нас ждать в районе переправы через Вест-Одер.

— А это далеко отсюда?

— Нет, рядом. Километров семьдесят осталось. Как привезут бензин, быстро догоним своих.

Пока старшина Петрова беседовала с Яковлевым, другой командир огневого взвода Чернышев хлопотал около кухни, готовя ужин с поваром по случаю прибытия гостей.

За столом было весело. Смех гремел на весь небольшой приземистый особняк. Потом запела Нина Павловна. Ей подпевали все.

…Утро 1 мая.

Солнце лениво выползало из-за туманного горизонта, и на чуть пробившейся из-под земли траве еще поблескивала тысячами жемчужинок холодная роса.

У машины толпился минометный расчет и попутчики. Солдаты укладывали свои пожитки, прицепляли миномет.

— Нина Павловна, прошу вас в кабину. — Яковлев широко открыл дверцу, смахнул с сиденья пыль. Потом поторопил солдат и подошел к шоферу Свиридову: — Ты, Миша, промчи маму Нину с ветерком, а то она всю войну пешком да пешком.

— Будет все в порядке! Не впервой.

Младший лейтенант наказал старшему сержанту Букрееву:

— Смотрите! Не проглядите командира батареи, он вас встретит не доезжая переправы.

Машина, чихнув, быстро стала набирать скорость. Петровой не сиделось. Она то припадала к лобовому стеклу, то долго смотрела по сторонам.

— Зачем я только согласилась ехать с вами, сидишь как в клетке… Право, не пойму, — говорила она шоферу, — то ли дело пешочком…

Дорога была хорошей, и Миша Свиридов, желая сделать приятное старшине, да и себя показать, иногда поддавал газку.

…На рассвете 2 мая приехал командир батареи капитан Тищенко. Он был не в духе. Насупив брови, ни на кого не глядя, спросил сердито:

— Где машина с минометом и расчетом? Почему не выехали вовремя?

Яковлев сделал изумленное лицо, развел руками:

— Машина вышла еще первого мая, — сказал, волнуясь, он. Им овладела смутная тревога.

— Сегодня, слава богу, второе. Где они могут ездить? Заблудиться нельзя, и на обочине не стоят…

— Они не могут где-либо ездить. С ними упросили поехать старшину Петрову. Она службу знает, вольностей не допустит.

Капитан Тищенко смягчился. Он хорошо знал Петрову и не мог подумать ничего дурного.

В разговор вмешался младший лейтенант Чернышев:

— Я уверен, что машина с мамой Ниной не могла свернуть с дороги… Сердце чувствует: что-то неладное. Она так не хотела ехать — едва уговорили.

— Все на поиски! — приказал Тищенко.

Сборы были короткими. Ехали медленно, останавливались у каждой машины, стоявшей на обочине дороги. Шоферы отвечали скупо, однообразно:

— Не знаем…

— Не видали…

— Вроде не проезжали…

Первым ехал командир батареи. Он заметил указатель объезда и аккуратно по крутому спуску съехал с насыпи.

Временная понтонная переправа была почти безлюдна. Понтонеры, дежурившие на переправе, лежали на своих шинелях неподалеку на небольшом пригорке. Старый железобетонный мост был разрушен. Фашисты, отходя, успели взорвать крайний пролет.

Подъехав к понтонерам, капитан Тищенко поинтересовался:

— Ребята, вы не видели, не проезжала крытая машина?

Он подробно описал машину и не забыл упомянуть, что она трофейная, взята еще под Ленинградом. Понтонеры пожимали плечами, качали головами, но внятного никто и ничего не мог сказать.

Вместе с батарейцами среди попутчиков был и автомеханик полка Сенников. Это был человек дела, не любил сидеть сложа руки, он все время что-то искал, изобретал. Была у него и большая страсть: посмотреть, не валяется ли где то, что могло пригодиться в его большом и сложном хозяйстве. Он заговорил с одним пожилым понтонером по-своему, по-солдатски. Начали с того, что закурили махорочку, вспомнили свои родные места, и тут разговорившийся понтонер, как бы невзначай, поведал Сенникову, как вчера вечером, где-то около полуночи, какая-то машина, вроде ЗИС-5, проскочила объезд и понеслась прямо, считай, как в пропасть.

— Шофер, очевидно, заметил обрыв, но было поздно, тормозной путь оказался куда длиннее оставшегося куска дороги. Машина перевернулась вверх колесами, и всех накрыло кузовом… — Понтонер замолк, перевел дыхание и снова затянулся глубоко, до кашля.

— А дальше-то что?

— Известно… Кто еще дышал — в госпиталь, а остальных… сам понимаешь… Хорошо, что машина упала прямо на пролет.

— Хорошего мало, отец…

— А если бы в воду, то и хоронить некого, унесло бы всех.

Сенников почувствовал недоброе и пошел посмотреть на место аварии. Еще не доходя до места, он издалека без труда узнал свою машину. На мгновение он остолбенел, хотел закричать, но не мог.

…На западе угасало солнце, а Татьяна Лаврентьевна все еще ждала свою подругу. Она ходила возле штабного домика, нервничала.

Уже и солнце скрылось за горизонтом, а она все ходила и ходила. Ей вспомнился перекресток дорог, улыбка подруги, ее обещание о встрече.

— Неужели это был последний перекресток в нашей жизни, где мы встретились и разошлись, даже не простившись?

Холодок пробежал по телу. Разные по возрасту, по характеру, они крепко сдружились.

Татьяна Лаврентьевна еще раз зашла в штаб, поговорила с писарем. Новостей не было. Молодые солдаты сами были в недоумении, почему так долго нет старшины Петровой.

Густые сумерки окутали землю. Из низин подымался туман, пахнуло свежестью наступающей ночи. Константинова по узкой тропинке шла в свой полк. Где-то справа в кромешной тьме, меж кустов, журчал ручей.

В те минуты ни сама Татьяна Лаврентьевна, ни кто другой не могли подумать, что снайпер Петрова больше не встанет в строй, не запоет, не повеселит колкой солдатской шуткой.

Слезы сами катились из глаз — обильные, горячие. Ныло сердце, будто сжатое клещами. Константинова заглянула в штаб части и позвонила в первый стрелковый батальон соседнего полка, где служила Нина. Дежурный ответил незамедлительно:

— Находившиеся в машине минометчики и их попутчики разбились. В числе погибших знатный снайпер полка Петрова Нина Павловна.

Трубка выпала из рук Константиновой. Она плакала горько, навзрыд.

Слухи о трагической истории с машиной на переправе через реку Вест-Одер облетели все подразделения дивизии. Солдаты и командиры жалели свою маму Нину, с которой бок о бок прошли всю войну.

Погибших похоронили в братской могиле на правом берегу реки — южной окраине населенного пункта Грайфенхаген, что в двадцати пяти километрах южнее юрода Штеттина (ныне Щецин).

…В один из майских дней, уже после нашей Победы, Татьяна Лаврентьевна с однополчанами пришла на братскую могилу возложить цветы. На деревянном обелиске значились фамилии:

^{Рядовой СВИРИДОВ}

^{Михаил Лазаревич}

^{Старшина ПЕТРОВА Нина Павловна}

^{Ст. сер/кант БУКРЕЕВ Василий Филиппович}

^{Рядовой АЛЕКСЕЕВ Леонид Михайлович}

^{Рядовой ЧИКИН Гавриил Максимович}

^{Рядовой МЕДВЕДЮК Трофим Иванович.}

Тяжелей других переживал трагическую гибель Нины Павловны комбат Семен Алексеевич Сидоров. Это и понятно. Во скольких боях они шли рядом! Сколько раз вместе бросались в яростные атаки, не щадя себя! Весть о гибели снайпера пришла к нему в госпиталь, где он лечился после очередного ранения. Лежа в постели, комбат во всех подробностях вспоминал и боевой путь своего солдата, и как совсем недавно она была посаженой матерью на его свадьбе. Он слышал ее тихий, задушевный голос, когда она исполняла старинные романсы и удалые свадебные напевки, видел, как она легко, грациозно шла по КРУГУ в веселой пляске. Все это было…

Ее последнее письмо еще находилось в пути от Одера к Неве. Вдогонку в Ленинград, на Моховую, пошли письма от однополчан.

25 июня 1945 года Александр Шведов писал ее дочери: «…своей матерью вы вправе гордиться… Мы с ней прошли от стен Ленинграда до центра Германии. Она своим поведением вызывала восхищение бойцов… ее всегда видели впереди. Нина Павловна мужественно переносила все тяготы солдатской жизни. Она для меня и для всех была нашей боевой матерью. Родина не забудет славную дочь свою — старшину Петрову».

В июне 1945 года снайпер Петрова была награждена посмертно орденом Славы I степени. Так она стала полным кавалером ордена Славы.

После войны, когда в Европе были установлены новые государственные границы, территория, где находилась братская могила воинов 284-го стрелкового полка, стала принадлежать Польской Народной Республике. Правительство и народ Польши сделали все, чтобы увековечить память своих освободителей. С этой целью было произведено перезахоронение останков многих советских солдат. На кладбище в населенном пункте Грифино покоится прах 7134 русских солдат и среди них Нины Павловны Петровой.

Летом между рядами могил благоухают розы почти всех цветов — от белых до черных. Горят огни, звучит музыка. Сюда приходят поляки с цветами. Они приводят своих детей и внуков, чтобы отдать дань памяти советскому солдату, солдату-интернационалисту.

Родина не забыла и никогда не забудет свою верную дочь. В Ленинграде, в зале Монумента героическим защитникам города, на мраморе золотыми буквами написано имя снайпера старшины Н. П. Петровой.

И как здесь не вспомнить слов поэта Яна Райниса:

Да, она осталась в памяти народной. Имя славной женщины — матери, труженицы, воина — всегда будет жить в памяти благодарных потомков.