В мужеском теле проснулась душа ребёнка -
Принять, пожалеть бордельеров, убийцу, лошадь:
Соцветьем подсолнечным, мхом, жёлтым ртом цыплёнка,
Медовой пчелой тянет шею за смутным солнцем.
За ним одуванами крутят с прокрустов ложа
Мужчины и женщины, барин, слуга, чиновник,
То сходят с ума, разглядевши печать Святого,
То с пеною в перьях валяют – «всех бед виновник!».
То, вдруг обнаружив страданье, стучат в ладоши,
И мученик, горбясь, с креста вопиёт к пощаде,
То вскладчину рвутся купить дураку калоши,
То тычут в лицо «изувер» и кричат об аде.
«Уж сгинуть с ума, так счастливой», – твердит невеста,
Хохочет красотка и деньги швыряет в топку,
Целует и рвёт, не оставив живого места,
Взапой с душегубом сжирая страстную стопку.
Сам ли ты путаешь, ангел ли, бес тебя вьюжит –
Нам всё равно, если верим и наоборот.
Не разочаровывай, очаровав, безоружных.
Что же ты делаешь?! – Точно, болван. Идиот!
Не сможешь стать Страшным судом – не тревожь распятье,
Стой под крестом, коль не в мужестве сделать выбор,
Не ври каллиграммой, не трогай китайской вазы,
От смерти ко смерти соблазном вводя на дыбы.
В передней накурено, тают хромые лужи,
Хозяйка под кружевом молит: «Избавь, тяжёл».
Сёстры притихли, поезд, плутая, кружит.
Торжище, рынок. Истошно кричит осёл.
– – – – -
Когда б не прошлое
Когда б не прошлое, мой милый,
Я б одного тебя любила,
Тебя б обманывала я,
Тебе несла все сны и слезы,
Все ветры, оттепели, грозы -
И истрепала бы шутя.
Когда б не прошлое, мой милый,
Тебя бы я не полюбила,
Я не была б тебе верна,
Не называлась бы жена,
Детей под сердцем не носила,
Грусть не проплакала тайком,
Не пожалела вечерком
И нежных слов не говорила.
– – – – -