Снежевинка и сердце зимней владычицы

В стародавние времена в одном селе жил Иван, сын крестьянина. И был Иван мастером на все руки. Любое ремесло поддавалось ему, любое дело ладилось: будь то гончарное, кузнечное, столярное, резьба по дереву или иное другое. И все в селе очень уважали Ивана за его золотые руки, за его добрую душу. Никому не отказывал в помощи. Нужна была коса или топор, игла швейная или корзина, – за всем шли к Ивану.

И жена у него – Марья, была под стать ему. Настоящая мастерица, художница. Ах, что за дивные узоры рисовала она на глиняной посуде! Или какие, словно живые, получались у неё лица у глиняных кукол, которые они с мужем мастерили для детей.

Жили Иван да Марья, не тужили – ни богато, ни бедно. Ремеслом своим кормились. Да вот только деток у них не было. А так хотелось им услышать в своём жилище звонкий, детский голосок…

И вот, как-то декабрьским днём навалило снега по самые крыши крестьянских домов. Выскочили ребятишки на улицу, и давай в снежки играть, на санках кататься, снежных баб и снеговиков лепить. А Иван с Марьей сели возле окна и глядят на деток, любуются. Да всё в мыслях у них, – кабы был у них ребятёнок, да сейчас бы с этими детками резвился.

И вдруг молвит Марья:

– А пойдём-ка, Иван, вылепим себе снежную дочку?

Глянул Иван на жену, махнул рукой:

– А что? Коли нет у нас ребёночка живого, так пойдём хоть снежного слепим.

Оделись и вышли во двор. И стали снежные комья катать, друг на дружку ставить, потом снегом их слеплять. И получилась у них фигурка девчушки лет 12-ти. Иван сбегал за своими инструментами для резьбы по дереву, и вырезал в снежной головке глазки, бровки, носик, ротик и круглые щёчки с подбородком. А снег послушный, словно глина. Вот и ручки с ножками, и пальчики вылепились, и две косички снежные по оба плечика пошли. Поглядела Марья на снежную девочку, да и побежала за своими красками.

И вот уже девочка стоит с розовыми щёчками, пухлыми алыми губками, точёным носиком, изогнутыми бровками над небесно-голубыми глазами. Так сразу и не скажешь, что это всего лишь снежная скульптура. Вот-вот побежит вприпрыжку, закружится, зальётся звонким смехом. До того живая получилась у Ивана с Марьей снежная дочка! Да вот только так и стоит, замерев, не движется и не говорит. А родители стоят довольные, любуются.

Увидали детишки снежную девочку, что Иван с Марьей слепили, разнесли по всей деревне весть об этом. И вот уже возле Иванова двора целая куча народу толпится, – посмотреть пришли. Удивляются – до чего живёхонькая получилась снежная дочка, до чего хорошенькая! Кабы жива была – красавицей слыла бы.

И пошла молва по миру о том, что в одном крестьянском селении некие Иван с Марьей необычную куклу слепили, не глиняную игрушку, а снежную – Снегурушку, да не просто игрушку, а снежную дочурку – Снегурку. Из уст в уста передавалась весть о снежной девочке, которая стоит живее всех живых, да не движется. И всяк желающий приходил посмотреть на это снежное творение.

Дошла об этом весть и до северных владений матушки Зимы. Интересно стало ей, чему так люди дивятся. Вот и решила тоже поглядеть на снежную девицу. Да, и пора Зиме было наведаться в те края, где её время царствия сейчас настало. Проверить лежат ли снега на полях и лугах, которые должен был расстелить старик Снеговей со своими дочерями Метелями, чтобы оберечь от вымерзания посевы и другие травы. Поглядеть, стоят ли её родные сыновья Морозы трескучие. Заморозил ли её брат Морозко реки, чтобы защитить подводных жителей от холода, укутал ли деревья снежным покрывалом, чтобы не помёрзли… Всё должно быть в это время белым-бело, снежным-снежно.

Вот, в один прекрасный день погодка стояла расчудесная: яркое солнышко освещало деревню, а в его лучах поблёскивал лежащий повсюду снег. Мороз стоял не сильный, но заставлял весело похрустывать снег под чьими-то шагами: хр-хр, хр-хр! По улице бегала детвора с санками, что-то выкрикивая друг другу. Из печных труб крестьянских домов струился серый дымок, и в воздухе пахло жжёными дровами. Тихо и мирно было в крестьянской деревне, где жили Иван с Марьей. Но вдруг небо затянуло тяжёлыми тучами, которые скрыли яркое солнышко. Поднялся сильный, завывающий ветер – Буран. Он подхватил и закружил над землёй снежный покров.

Марья, сидевшая за росписью посуды у окна, увидела, как резко испортилась погода, предвещая сильную бурю.

– Ой, батюшки! – воскликнула она, приложив руки к щекам. – Унесёт нашу дочку ветер, развеет по полям! Иван!

Женщина схватила все фуфайки, что были у них в избе, одну накинула на себя, а с другими выскочила на двор, где стояла их снежная дочка. Следом за ней выскочил и Иван.

– Что же это, Марья, то творится? Ох, и Буран нынче разыгрался что ль? – вторил он.

А на дворе ветер всё усиливался, всё сильнее завывал, всё больше завьюживал. Совсем потемнело словно и не день вовсе.

Глядят Иван с Марьей, как к их дочке снежный шлейф стелется, словно идёт кто-то накрытый снежной мантией. И всё сильнее от этой фигуры непогода становится.

– Да, никак сама Зима пожаловала! – молвил Иван.

А Зима подошла ближе к снежной девочке, глядит на неё удивлённо – и вправду как живая! Подняла свою холодную руку, а с неё так и сыплется снег. Докоснулась до личика девочки, и молвила, улыбаясь:

– И живая, и не живая!

Не выдержала Марья и бросилась к Зиме.

– Куда ты?! Что ты?! – крикнул Иван, пытаясь схватить жену за руку, но не успел.

Марья, нагибаясь вперёд и заслоняясь фуфайками от сильного ветра со снегом, всё ближе подходила к высокой статной женщине в серебристо-белой мантии. Казалось, что с одежд и с развивающихся волос Зимы без конца сыплется снег.

– Матушка Зима! – выкрикнула Марья сквозь завывающий ветер.

Зима услышала, что к ней кто-то обращается по имени, и оглянулась в удивлении.

Марья увидела очень красивое, но совершенно бледное лицо, напрочь лишённое румянца. Серо-голубые глаза обрамлены белыми, словно иней ресницами. Нахмуренные брови этой женщины также походили на линии пушистого инея. А плотно сжатые губы покрыты мельчайшими льдинками и поблёскивали, словно драгоценные камни. С серебристых волос и таких же по цвету одежд Зимы действительно постоянно шёл снег. Он словно являлся продолжением её самой, развеивался ветром и разлетался по округе.

– Матушка Зима! – вновь повторила Марья, но уже не так уверенно.

Зима приподняла одну из своих бровей.

– Кто ты такая, что осмелилась приблизиться ко мне? – спросила она властным голосом.

– Я Марья. Жена Ивана. – ответила женщина, дрожа от холода и от страха.

– Иван и Марья. – повторила Зима. – Так это ваших рук творение выходит?

Марья закивала головой, словно забыла, как говорить.

Зима улыбнулась, и глаза её приобрели бирюзовый оттенок, придавая её лицу нежности и доброжелательности.

– Она действительно, как живая! – проговорила восхищённо Зима.

– Матушка Зима! – осмелела Марья, видя теплоту во взгляде этой холодной женщины. – Матушка Зима! Позволь просить тебя!

– О чём ты хочешь попросить меня, чудесница Марья? – спросила Зима, чуть наклонив голову набок, но при этом вновь нахмурила брови. Однако взгляд её по-прежнему оставался добрым, и это придало Марье уверенности.

– Матушка Зима! – громко взглотнув, проговорила Марья, – Нет у нас своих детишек с Иваном, вот мы и слепили это дитя из снега. Смею просить у тебя – вдохнуть жизнь в нашу снежную дочку! Только тебе под силу это, – взмолилась женщина, – ведь она дитя и твоих детей – снегов.

Удивилась Зима такой просьбе, ещё сильнее нахмурила брови, а взгляд её стал тёмно-тёмно синим.

– Да, как ты смеешь, просить меня о таком? – разозлилась она. – Как ты посмела вообще ко мне приблизиться?

Пуще прежнего завыл и подул ветер, заметая снегом всё вокруг. Упала Марья на колени:

– Не гневайся, матушка Зима, молю! Прости меня, глупую бабу! От отчаяния прошу! Душа от горя погибает! Что хочешь со мной сделай, хоть погуби. Нет жизни мне без деток. Ты тоже ведь мать! А ведь весна придёт и растает моя Снегурушка, как и не было её вовсе…

Слёзы катились из глаз Марьи, но тут же от мороза превращались в капельки-льдинки и падали, слегка позванивая. Но слышать этот звук падающих замёрзших слезинок могла только Зима. Растрогалась матушка Зима, прекратилась буря вокруг неё, лишь только лёгкий снежок продолжал срываться с её волос и одежд.

– Такому чуду действительно жалко будет растаять. Встань с колен. – повелела Зима Марье.

Женщина с трудом поднялась на ноги. Фуфайки остались лежать на снегу. А Зима задумалась, повернувшись к снежной девочке.

– Возможно, с этого что-то и выйдет… – проговорила она сама себе, затем распахнула мантию и сняла с себя кулон в виде сердца изо льда. – Это сердце моей сестры Мары. – проговорила Зима.

А Марья похолодела от упоминания этого имени. Помнит она ещё страшные рассказы стариков о владычице зимы, – холодной и властной Маре. Как она с наступлением холодного времени года приходила вместе со злобным владыкой зимы Карачуном. В прислужниках у них были снежный конь Буран и Вьюга-завируха. Вместе они творили страшные дела – крали детей, замораживали стариков и домашний скот, приносили с собой лютую стужу и обрушивали сильнейшие снегопады на поселения. Голодом и холодом губили всё живое. В те времена люди, чтобы задобрить Мару и Карачуна, лепили из снега снежных идолов – снеговика и снежную бабу, олицетворяющих этих зимних владык. И тогда, видя свои воплощения, созданные людьми, жестокие владыки смиловались и меньше наносили вреда. А ещё старики рассказывали, что Мара и Карачун крали солнце, повергая мир во тьму. И однажды Ярило – владыка солнца, разгневался и обрушил на Мару свой огненный луч. Растаяла холодная владычица, лишь мокрое место от неё осталось. А Карачун испугался расправы и сбежал за тридевять земель, в подземное царство и зовётся теперь Кощеем.

С тех пор много времён прошло, и лишь старики передавали эти истории из уст в уста, чтобы не забылись события тех страшных дней. А повелевать зимним временем года стала младшая сестра Мары – Дева Снегов, прекрасная чаровница, которую и прозвали матушкой Зимой, за её доброе и бережное отношение ко всему живому на земле.

И вот стояла теперь Зима и смотрела на ледяное сердце своей старшей сестры Мары. Задумчиво и долго.

– Так тому и быть. – вдруг молвила она.

И с этими словами вложила ледяное сердце в грудь снежной девочке.

И вдруг всё замерло: ни ветерочка, ни падающей снежинки, даже ни единого звука не стало слышно. И в этой замершей тишине разомкнулись уста снежной девочки, и из них вышел пар, подобный тому, что выходит у каждого живого с выдохом в морозное время. Задышала девочка. И с первым вдохом осыпался с её тела снежный панцирь, оставляя гладкую, нежную кожу – розово-белоснежную.

– Снежная кровиночка! – ласково проговорила матушка Зима, глядя на девочку. – Снежевиночка.

А девочка посмотрела на всех своими голубыми глазами, поморгала и улыбнулась.

– Матушка! – проговорила она, глядя то на Зиму, то на Марью.

А Марья ещё пуще прежнего залилась слезами, только уже от великого счастья. Женщина, вытирая слёзы рукавом, похватала фуфайки с земли и накинула их на дочку. А девочка всё стояла и удивлённо смотрела на двух женщин.

И снова задул ветер, а с матушки Зимы посыпались ажурные снежинки. Проведя своей снежной рукой по щёчке ожившей девочки, Зима улыбнулась и, развернувшись, унеслась с резким порывом ветра на снежном коне Буране. И снова настал погожий денёк, как будто ничего и не было. Только сейчас Иван осмелился подойти к Марье. На его глазах тоже проступили слёзы.

– Да, как же это? Да, как же это? – повторял он, не веря своим глазам. И тут вдруг стал целовать и жену, и их ожившую дочку.

Крестьяне повыходили из своих домов и толпами стояли, глазея то на Ивана, то на Марью, то на их дочку Снежевиночку.

В этот день до позднего вечера все жители деревни наведывались к новоиспечённым родителям. Поздравляли с дочерью и приносили дары. Снежевиночку облачили в красивое голубое платье, обшитое белым бисером, которое Марья как-то сшила для продажи, но так и оставила у себя, мечтая когда-нибудь облачить в него свою дочку. И вот её мечты сбылись. Красавица Снежевинка с огромными голубыми глазами, со светлыми волосами, отливающими то золотом, то серебром, с точёной фигуркой и бело-розовой кожей стояла рядом, принимая поздравления и дары от гостей, которым, казалось, не было конца.

И с этого дня для Ивана и Марьи наступили дни, – один счастливее другого. Дочурка Снежевинка цвела день ото дня, радовала глаз. И добра, и прилежна, и помощницей родителям во всём стала. Только печки боялась.

– Ой, жжёт, матушка! – с криком отскакивала от печи, но попыток помочь матери со стряпней не оставляла. Да и в избе ей было душно, вот и сделали ей комнатку на чердаке, куда тепло от печи не доходило.

А однажды, одним прекрасным морозным днём, вышла Снежевинка по просьбе матушки за двор, с детворой погулять. И тут как тут, девчата набежали и выманили её за околицу в прятки играть. Так увлеклась Снежевиночка прятаться от подружек, что ушла далеко вглубь леса. А там ели, сосны – все одинаковые. Да и заблудилась. Идёт себе по лесу, и не боится, что потеряла обратную дорогу к дому. Любуется зимним лесом. И вдруг слышит, – хруст снега и потрескивание какое-то. Притаилась за елью. Глядит, старик идёт. Низенький, с белой длинной бородою. На нём белая холстяная рубаха, длинная такая, в пол, подвязанная серебристым поясом. На голове пучок белых волос, торчащих в разны стороны. А ноги – босые совсем. В руках несёт деревянный посох, на вершине которого ледяной нарост. Идёт старик, своим посохом постукивает. И от этого треск раздаётся, и искры выбиваются в месте соприкосновения его с землёй, покрытой снегом.

Остановился старик возле маленькой зелёной ёлочки. Видит, что на лапах у неё снега ни граммочки. Видимо за ночь ветром всё посдувало. Обошёл старик вокруг ёлочки, да и дотронулся до неё своим посохом. И вмиг всё деревце окутало снежной шалью. Только вот птичка, сидевшая на этой ёлочке, вся и заледенела замертво.

Увидела это Снежевиночка, ахнула. Стало ей птичку жалко до слёз. Выскочила из своего укрытия:

– Ах, ты ж гадкий старик! – крикнула девочка с угрозой в голосе. – Ты зачем птичку погубил?

А старичок от неожиданности уселся прямо в снег, задрав свои босые ноги, выронил посох и закрыл лицо руками. Как же это так, попался? А сам растопырил пальцы и одним глазом глядит, кто же это его так спугнул, кто же это осмелился на него голос повысить… Видит, что стоит перед ним девчонка, руки в боки, брови золотистые злобно нахмуренные, губы плотно сжатые, а глаза – голубые-голубые, словно не настоящие, а рисованные. Расслабился тогда старик – коли ему-то девчонки какой-то бояться. Опустил руки и смотрит на эту голубоглазую удивлённо. А она всё грозный взгляд на него устремляет, словно сейчас заморозит одними глазами.