Снегири

Запреты

Мелкий не любил вставать. Поэтому его утро начиналось с вопросов к жизни разной степени глобальности. Просыпаясь после того, как я пару раз дергала его за ногу, он, не вставая с кровати, вопрошал, куда делась его любимая рубашка, почему он должен надевать этот противный свитер, опять ли на завтрак каша и скоро ли начнется лето. После чего, не получив удовлетворительного ответа ни на один из этих вопросов, он с отвращением вылезал из-под одеяла и заявлял, что, пока не найдет это, одеваться не станет, а о походе в садик вообще не может быть речи.

Это могло быть чем угодно: машинкой, ручкой, лопаткой или любимой книгой Мелкого, которую он именовал «Хрестоматерь». «Хрестоматерь» была толстой, потрепанной и на самом деле называлась длинно и довольно глупо – «Хрестоматия для работников дошкольных учреждений». В ней были странные маленькие стихи, загадки, которые никто не мог отгадать, если не знал ответа заранее, и сказки. Однако Мелкий любил ее не за содержание, а за картинки с толстыми и пушистыми медведями, огромными красными петухами и мрачными лесами, состоявшими сплошь из елок.

Так как за подъем и сборы Мелкого в детский сад, включая бесчеловечную процедуру умывания и чистки зубов, совершенно, по мнению Мелкого, бессмысленную, отвечала я, именно мне, если это не находилось, приходилось вступать с ним в переговоры. Переговоры обычно проходили по одному из двух сценариев: я приводила какой-нибудь убийственный аргумент (вроде того, что он с этой машинкой уже не играет, потому что она для малышей) или обещала ему что-нибудь, если он немедленно встанет. После завтрака Мелкий приходил в себя и переставал роптать на неизбежное, а к тому времени, когда мы выходили на улицу, настроение его окончательно улучшалось.

По дороге в сад Мелкий делился планами на день или осмыслял события прошедшего дня. Мелкий, в отличие от меня, детский сад любил, и детский сад в полном составе отвечал ему взаимностью. Дети любили его, потому что именно Мелкий всегда знал, чем заняться, то есть как превратить любое событие в приключение. Конечно, были вещи, до которых каждый нормальный ребенок рано или поздно дошел бы своим умом, но Мелкий всегда осознавал их раньше всех.

Именно Мелкий однажды предложил своей группе, которая, наигравшись в снежки, думала, чем бы себя занять, лизнуть на морозе какой-нибудь железный предмет. Он же первым понял, что, чтобы язык быстро отмерз, надо просто немного постоять, отогревая его дыханием. Именно Мелкий придумал весеннее световое соревнование, кто, лежа на траве, сможет дольше всех смотреть на солнце. Воспитательница, которая один раз застала своих воспитанников, приходивших в себя после соревнования, ужасно испугалась: «Представляете, – жаловалась она нашему дедушке, – смотрю, у меня все дети в обмороке! С закрытыми глазами на траве валяются!»

В тех случаях, когда фантазия Мелкого иссякала, он прибегал к помощи взрослых. Взрослые всегда были щедры на советы. Правда, советы они предпочитали облекать в форму запретов, иногда категорических, но Мелкого это не могло сбить с толку. Он твердо знал, что такое настоящие запреты – не брать чужих вещей, не драться с теми, кто слабее, не дразниться и много другого, тоже понятного, и нарушить их ему бы никогда не пришло в голову. Воспитательница же говорила совсем про другие вещи.

Так, с подачи воспитательницы, Мелкий узнал, что гудрон можно жевать. Свободное время группа посвятила поискам этого вещества, заодно познакомившись с пространством заброшенной стройки. Именно воспитательница натолкнула Мелкого на гениальную мысль устроить побег всей группой (дедушка, удивленный масштабом операции, назвал ее «исходом»). На вопросы воспитательницы, зачем он делает все это, Мелкий предпочитал не отвечать. По мнению Мелкого, ответ был очевиден всем, включая воспитательницу, так что он относил вопрос к разряду риторических.

Когда мы подходили к воротам детского сада, окончательно проснувшийся и полный сил Мелкий прощался со мной.

– Ну и что вы будете делать сегодня? – спрашивала я, восхищенная очередным только что услышанным рассказом.

– Еще не знаю, – отвечал Мелкий, – в прошлый раз Анна Игоревна столько всего насоветовала…