Снести ему голову

Глава I Зимнее солнцестояние

В этой части Англии зимнее солнцестояние обычно сопровождалось состязанием между снегопадом и морозом, в котором оба побеждали поочередно. Покрытые инеем деревья вздрагивали под порывами северного ветра. Как правило, к четырем часам дня в Южном Мардиане все уже сидели по домам и грелись у огня.

Именно в это время у подножия крутого холма при въезде в деревню показался небольшой, похожий на жука автомобильчик; то прижимаясь к обочине, то вдруг чуть не вставая на дыбы, взбирался он по заледеневшей дороге. За рулем сидела женщина; выбившиеся из-под шарфа на голове седые пряди явно мешали ей смотреть на дорогу, и тем сильнее она вглядывалась в расчерченный на ветровом стекле полукруг. Ее руки в шерстяных варежках так вцепились в руль, что казалось, она не крутит его, а лишь с трудом удерживает, опасаясь, как бы он не начал крутиться сам по себе. Поверх домотканого пальто дама была укутана многочисленными, непомерной длины шарфами, чем напоминала чудовищной величины кокон. В то время как ноги ее яростно топтали педали сцепления и тормоза, она нашептывала себе под нос ободряющие слова, а временами пыталась безмятежно улыбаться.

С божьей помощью машина все же доехала до Южного Мардиана и рывком остановилась у высоченных кованых ворот. Запором им служила грубая бечевка, многократно продетая прямо сквозь узор изящной решетки. Сквозь вензеля и завитушки женщине удалось разглядеть примерно в миле на холме остов норманнского замка, торжественно пронзающий серое зимнее небо; из-за его развалин выглядывал чудовищный викторианский особняк.

Путешественница сверилась с картой. Сомнений быть не могло — перед ней был замок Мардиан. Потребовалось некоторое время, чтобы распутать затвердевшую на морозе веревку. А затем — определенные усилия, чтобы сдвинуть с места подпиравший ворота сугроб и открыть створки для проезда машины. Справившись с непростой задачей, она завела автомобиль внутрь, а затем снова вышла из машины — запереть за собой ворота.

— А к Роштеству утарил вдруг мороз! — процитировала она с легким тевтонским акцентом — в минуты особого волнения с ней это случалось. — Однако не видно никаких следов, — продолжала она говорить сама с собой, — какого-нибудь зайца или совы, благодарение богу… — С некоторых пор в кругу ее друзей выражение «благодарение богу» сделалось чем-то вроде соленого словца.

Неожиданно из-за придорожных кустов послышался пронзительный гогот, и оттуда с важным видом вывалилась стая гусей, которые, сердито крича, двинулись прямо на гостью. Та поспешила влезть обратно в машину, захлопнула дверь прямо перед их хищно раскрытыми клювами и надавила на газ. Проезжая по пустырю, она заметила краем глаза двух быков, которые с мрачным и подозрительным видом следили за машиной. Лицо женщины побледнело, но оставалось спокойным — она даже принялась напевать себе под нос песенку «Веселая карусель» из своего нового альбома «Потешки».

Когда путешественница подъехала поближе к строениям, то увидела, что для стен особняка явно использовали камень с развалин замка. «Это уже что-то», — подумала она. Преодолев последний ледяной склон, она миновала полуразрушенную норманнскую арку и очутилась во дворе. Только тогда бедолага смогла перевести дыхание.

Двор представлял собой полукруг, образованный крепостной стеной и новым домом. Тут и там громоздились кучи булыжника и буйно кустилась засохшая сорная трава. А в самой середине, на двух низких каменных колоннах, покоилась припорошенная снегом прямоугольная плита.

— Эврика! — воскликнула гостья.

На радостях она даже выпростала из-под толщи шарфов красный шелковый амулет и стала перебирать его, видимо таким образом надеясь приманить удачу. Затем поднялась по ступенькам крыльца и стала перед парадной дверью.

Дверь эта, как с удовлетворением заметила дама, явно перекочевала сюда с руин старого замка. Вместо звонка на стене имелся колокольчик — такой увесистый, что казалось, он не может быть настоящим и служит лишь деталью железного барельефа, изображающего двух эльфов. Однако стоило до него дотронуться, как раздался звон, способный разбудить и мертвеца. Агрессивные гуси, все это время преследовавшие странную посетительницу и наконец нагнавшие ее, еще больше воодушевились и, издав воинственный клич, бросились в атаку.

Встав спиной к двери, женщина попробовала усмирить их властным взглядом. Но не тут-то было — гуси продолжали оглушительно гоготать, а самые отважные пытались — правда, безрезультатно — взобраться по ступенькам. За шумом перепуганная дама не услышала, как позади нее скрипнула дверь.

— Вот несчастье-то какое! — раздался голос у нее за спиной. — Скорее проходите — я закрою дверь. А ну кыш, проклятые!

Вслед за этим гостью быстренько втащили в дом. Спасительницей ее оказалась рыжая худощавая особа, которая теперь смотрела на нее удивленными влажными глазами.

— Вы… — начала она. — Наверное, вы… Ну да, конечно, такая погода…

— Леди Алиса Мардиан?

— А… это моя двоюродная бабушка. Ей уже девяносто четыре, и мне кажется…

Жестом, полным достоинства, гостья распахнула пальто, а затем достала из внутреннего кармана небольшую карточку.

— Я понимаю, все это неожиданно, — затараторила она. — Наверное, следовало прежде написать вам… Но если честно, мне так не терпелось, меня так мучило любопытство — даже не любопытство, а какой-то прямо охотничий азарт, — что я не могла удержаться и приехала. Просто не в силах была такое откладывать ни на день и даже ни на час! — Она замялась. Подбородок ее подрагивал. — Вы взгляните, — сказала она.

Рыжеволосая особа послушно взяла у нее карточку.

— Миссис Анна Бюнц, — прочитала она, — Общество друзей британского фольклора, гильдия древних обычаев «Конек», Варвикшир, Бэппл-на-Баккоме, ферма Мориско. Боже мой! — охнула рыжая и, помолчав, добавила: — Как бы там ни было, заходите.

Она провела визитерку через холл, где оказалось не намного теплее, чем на улице, в почти такую же холодную гостиную.

Здесь было на что посмотреть. На стенах красовались огромные — от потолка до пола — средневековые портреты, беспорядочно расставленные столы и столики были погребены под горами старых фотографий и не менее древних безделушек, выглядывали одна у другой из-за плеча многочисленные статуи. В величественном камине стыдливо вился язычок пламени.

— Да вы садитесь, — неуверенно сказала рыжеволосая женщина, — миссис… э-э… Булке.

— Благодарю, но моя фамилия — Бюнц. Бюнц — через «ю»… Бю-юнц… — протянула гостья, старательно вытягивая губы трубочкой, как учитель фонетики. — Впрочем, если «ю» для вас слишком трудно, сгодится Бамс или Бумс. Главное, не надо ничего съедобного — никаких там «бу-лок-с»! — Она искренне рассмеялась собственной шутке, словно разговаривала со старой знакомой. — Как вы понимаете, это немецкая фамилия, — продолжала посетительница, хотя объяснений никто не требовал. — Я переехала сюда вместе с моим дражайшим — теперь уже покойным — супругом еще до войны. За это время, смею надеяться, мы уже основательно пропитались соками старой Англии. Однако, — голос миссис Бюнц дрогнул, как будто она собиралась сообщить какую-то пикантную новость, — однако вернемся к нашим баранам. Миссис… э-э…

— Мисс Мардиан, — пробормотала обладательница медной копны волос, краснея как рак.

— О, как это звучит!

— Если вы не против…

— Ну конечно, мисс Мардиан. Не забавы же ради я преодолела триста миль. Так вот, я приехала сюда специально, чтобы встретиться с вашей двоюродной бабушкой.

— Боже мой! Но она сейчас отдыхает. Боюсь, что…

— Вам, разумеется, знакома фамилия Реккейдж?

— Ну да, был такой лорд Реккейдж — кажется, он немного тронулся умом.

— Наверное, это был какой-нибудь другой Реккейдж…

— Этот, уже умер. Он жил в Варвикшире, неподалеку от Бэппла.

— Гм… Значит, тот самый. Только вот что касается его психического здоровья, боюсь, что вас неправильно информировали. На самом деле он был величайшим благодетелем, Это он основал гильдию древних обычаев.

— Вот-вот. И завещал все свои деньги какому-то дурацкому обществу.

— Оно называется «Конек». Сдается мне, мисс Мардиан, что наши вкусы здорово расходятся. Тем не менее, — миссис Бюнц гордо вынула из складок свой тевтонский подбородок, — я не собираюсь отступать. Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое.

— Боюсь, — рассеянно заметила мисс Мардиан, — что не смогу даже предложить вам чаю. Взорвался паровой котел.

— Ничего страшного. Лучше скажите мне, мисс Мардиан, чем интересуется леди Алиса? Разумеется, я понимаю, в таком преклонном возрасте…

— Тетушка Акки? О, она обожает посещать распродажи. Почти вся мебель, которую вы видите в доме, куплена ею на аукционах. В свое время огромное количество семейных реликвий Мардианов погибло при пожаре. И вот теперь из руин старого замка она построила этот дом и обставляет его вещами, купленными на распродажах. Она просто обожает это занятие.

— О! Значит, у нее настоящий нюх на антиквариат, Mein Gott![1] — взволнованно воскликнула миссис Бюнц, дав волю тевтонскому акценту.

— Тсс! — прошипела вдруг мисс Мардиан, предостерегающе подняв палец. — Тетя Акки идет…

Она робко встала. Миссис Бюнц издала нетерпеливый вздох, затем степенно расправила пальто и тоже поднялась с места.

Дверь гостиной открылась, и на пороге показалась леди Алиса Мардиан.

Пожалуй, самый простой способ описать госпожу Алису это сказать, что она похожа на жену ветхозаветного Ноя — ту самую, из ковчега.

— Что тут за шум? — недовольно проворчала она, приближаясь к ним нетвердой старческой походкой. — О! Не знала, Дульси, что у тебя есть подруги.

— А у меня их и нет, — неопределенно взмахнула рукой мисс Мардиан. — Познакомьтесь, тетя, — это миссис… миссис…

— Бюнц, — гостья поклонилась. — Миссис Анна Бюнц. Леди Алиса, просто не могу вам описать, как меня переполняют чувства…

— Что вы сказали? А-а-а, здрассьте, здрассь-те… — проскрипела леди Алиса. Ее плохо пригнанная вставная челюсть клацала в конце каждого слова, и по той же причине шипящие и свистящие звуки получались у нее особенно выразительно. — Незнакомых не принимаю, — добавила она. — Слишком стара. Дульси вам, наверное, уже сказала.

— Кажется, это что-то насчет лорда Реккейджа, тетя.

— Бог мой! Луни Реккейдж! Как же, помню… Охотился-охотился со своим «Куорном»[2] и доохотился до того, что спятил на старости лет. Вы с ним чем-то похожи, Дульси. Вам так не кажется? — обратилась она к миссис Бюнц, впервые удостоив ее взглядом.

Миссис Бюнц поспешно разразилась речью:

— Перед тем как он умер, — скороговоркой начала она, — я имею в виду лорда Реккейджа — он, как вице-президент Общества друзей британского фольклора, поручил мне изучить кое-какие бумаги.

— Ты позвонила насчет котлов, Дульси?

— Линия отключена, тетя Акки.

— А-а, как это я опять забыла…

— Но позвольте, — вскричала миссис Бюнц, — позвольте мне сообщить вам одну новость. Доставьте мне такое удовольствие.

— Вы ведь не пешком сюда пришли?

— Да, у меня небольшой автомобиль.

— Авто? О, это очень современно. Послушайте, если вас не затруднит, передайте Андерсену из Рощи, что у нас взорвался котел. Премного обяжете. Моя племянница вас проводит. Попросите заранее извинить меня.

С этими словами старуха повернулась и поковыляла к выходу.

— Нет, нет, не уходите! Умоляю вас! — воскликнула миссис Бюнц, заламывая руки. — Леди Алиса! Подождите! Я добиралась сюда два дня. Послушайте меня одну минуту… Только одну минуту… Хотите, на колени встану…

— Сколько ни просите, — буркнула леди Алиса, — все понапрасну. Все равно у меня нечего подать. Идем, Дульси.

— О нет, только не это! Я ни о чем вас не прошу. Только разве что умоляю уделить минуточку внимания. Хочу сказать вам пару слов… — От волнения акцент гостьи усилился.

— Дульси, я ухожу.

— Да-да, тетушка Акки.

— Меня привели к вам…

— Что за бесцеремонные люди…

— Неужели вам это ничего не говорит — зимнее солнцестояние? Или — Мардианский моррис,[3] — или — танец Пятерых Сыновей? Или… — Она запнулась, заметив, как переменились вдруг их лица.

Верхняя челюсть госпожи Алисы громко ударилась о нижнюю, и в воцарившейся после этого тишине со двора послышался очередной взрыв недовольства гусиной стаи. Затем раздался мужской голос, и громко хлопнула дверь.

— Уж не знаю, — процедила сквозь зубы леди Алиса, — кто вы такая и откуда. Но вы очень обяжете, если немедленно уберетесь прочь. — Она повернулась к своей внучатой племяннице. — А тебе, — сказала она, — язык бы надо отрезать. Пусти. Я на тебя сердита.

С этими словами старуха быстро проковыляла в холл.

— Добрый вечер, тетя Акки. Добрый вечер, Дульси, — проговорил голос. — А я-то думаю…

— И на тебя я сердита тоже. Ухож-жу к себе наверх. Видеть никого не ж-желаю. И попрош-шу меня не беспокоить. И еш-ше: потрудитесь выпроводить эту женщ-щину.

— Хорошо, тетя Акки.

— И смотри веди себя хорош-шо, Ральф.

— Да, тетя Акки.

— И еш-ше: подай мне в комнату виски с содовой, Дульси.

— Хорошо, тетя Акки.

— Ч-чертовы зубы!

Миссис Бюнц услышала звук удаляющихся шагов. Оставшись одна в этой ужасной комнате, она с отчаянием и досадой махнула рукой. И тут в дверях появился атлетически сложенный молодой человек.

— Простите, — поклонился он. — Добрый вечер. Боюсь, дела идут неважно… Сдается мне, тетушка Акки сегодня не в духе.

— Увы!

— Меня зовут Ральф Стейне. Я ее племянник. Тетушка немного капризна. Впрочем, думаю, для ее девяноста четырех лет это простительно.

— Увы и увы!

— Я приношу извинения. Можно ли чем-нибудь вам помочь? — осведомился молодой человек. — Правда, должен вам признаться, я и сам сейчас на мели, если не сказать больше.

— Так вы ее племянник?

— Правнучатый. Я сын местного пастора. Дульси — моя тетя.

— Бедный юноша, — посочувствовала миссис Бюнц, впрочем, довольно рассеянно: мысли ее витали где-то далеко: — А ведь вы и в самом деле можете мне помочь, — сказала она. — Да-да, можете. Слушайте же. Постараюсь быть краткой. Я прибыла сюда из местечка Бэппл-на-Баккоме — это в Варвикшире. Возможно, виной тому погода, но поездка заняла у меня два дня. Не подумайте, что я вам жалуюсь. Впрочем, я отвлеклась. Так вот, мистер Стейне, я изучаю народные танцы — как английские, так и европейские. Мои краткие монографии о хороводах вокруг майского дерева и символическом Чайнике отмечены наградами. Я не только изучаю танцы, но умею также их представлять. До сих пор такие могу коленца выкидывать, благодарение богу!

— Как-как вы сказали?

— Я сказала — благодарение богу. Это одно из экспрессивных выражений шестнадцатого века. Мы в нашем тесном кружке решили воскресить его. Так — забавы ради… — пояснила миссис Бюнц.

— Боюсь, что я…

— Не беспокойтесь: все это говорилось лишь для того, чтобы убедить вас, что ваша покорная слуга имеет право выступить своего рода экспертом. Дело в том, что мой статус, мистер Стейне, достаточно высок, чтобы покойный лорд Реккейдж…

— Вы имеете в виду Луни Реккейджа?

— …решился оставить на мое попечение три сундука ценных — я бы сказала ценнейших — фамильных бумаг. Именно один из этих документов — я наткнулась на него позавчера — и привел меня к замку Мардиан. Я привезла его с собой. Можете посмотреть.

Ральф Стейне заметно смутился.

— Да-да… гм… послушайте, миссис…

— Бюнц.

— Да-да, миссис Бюнц. Мне страшно жаль, но если вы решили пойти по такому пути, как я вас понял, то — опять же, мне несказанно жаль — у вас ничего не выйдет.

Неожиданно миссис Бюнц величественным жестом указала на окно.

— Скажите мне, юноша, — сказала она. — Скажите, вон там во дворе — как раз где сейчас гуляют гуси — прямоугольная, присыпанная снежком, насколько я понимаю — это надгробная плита Мардианов?

— Совершенно верно, — подтвердил Ральф. — Это она.

— Так вот, документ, о котором я упоминала, связан как раз с этой плитой. И еще с танцем Пятерых Сыновей.

— В самом деле?

— Там говорится о том, мистер Стейне, что еще неизвестно ни одному специалисту и исследователю, ни одному исполнителю народных танцев — да вообще никому — о том, что так называемый Мардианский моррис — один из редчайших по красоте английских ритуальных танцевальных обрядов — в течение многих лет исполнялся на надгробной плите Мардианов во время зимнего солнцестояния. Так было еще пятнадцать лет назад.

— Надо же, — поднял брови Ральф.

— Но это еще не все, — свистящим шепотом продолжила миссис Бюнц, приблизив к нему лицо. — Мне кажется, нет никаких причин, чтобы он не дожил до нынешнего года, нынешнего солнцестояния, мистер Стейне, — того, что случится на этой неделе. А теперь ответьте мне — так это или нет?

— Сказать по-честному, было бы лучше, если бы вы забыли обо всем этом.

— Но вы ведь не отрицаете?

Он поколебался немного, а потом начал говорить, тщательно взвешивая каждое слово.

— Допустим, — сказал он. — Разумеется, я не стану отрицать, что раз в году в Мардиане исполняется короткий, простенький и совершенно, на мой взгляд, не представляющий интереса танцевальный обряд. Это так. Мы стараемся поддерживать этот обычай.

— Как говорится — святое дело.

— Ну да. Но при этом — поймите меня правильно — мы стараемся оградить его от посторонних глаз и ушей. Можете себе представить, что тут начнется, если вся эта братия «деятелей» от искусства, — при этих словах Ральф залился краской, — опять же, я не хочу никого обидеть — узнает об этом и хлынет в Мардиан? Мало того что сюда соберутся все ваши соратники. Они же нагонят еще и какие-нибудь экскурсионные автобусы. С них станется… Вся наша семья страшно переживает по этому поводу — и сам старик Лицедей.

Миссис Бюнц прижала к губам затянутые в перчатки руки.

— Я правильно поняла? Вы сказали — старик Лицедей?

— Лицедей? А, простите. Это что-то вроде прозвища. На самом деле его зовут Вильям Андерсен. Местный кузнец. Удивительный старик. — При этих словах Ральф почему-то снова покраснел. — Вот уже много веков они живут в Кузнецовой Роще — я имею в виду Андерсенов, — уточнил он. — Наверное, столько же, сколько наша семья в Мардиане, если уж на то пошло. Сам он готов лопнуть от гордости по этому поводу.

— Старик Лицедей? Старик Лицедей… — пробормотала миссис Бюнц. — Так он, значит, кузнец? И возможно, что кто-то из его предков сделал того самого Конька?

Ральф замялся.

— Ну… — протянул он и замолк.

— Ага! Так, значит, Конек существует!

— Послушайте, миссис Буме, я… Вы на самом деле окажете мне огромную услугу, если не станете никому об этом рассказывать и… и тем более писать. И ради всего святого не приводите сюда людей! Не скрою, что я не в чести ни у моей тетушки, ни у старика Вильяма и на самом деле… ой! Кажется, идет тетя Дульси. Послушайте, могу я попросить вас…

— Не утруждайте себя. Я весьма осторожна и благоразумна, — заявила миссис Бюнц, глядя на него с хитрым прищуром. — Лучше скажите мне — наверняка где-нибудь поблизости есть гостиница? Заметьте, я говорю «гостиница», а не «клоповник» и не «ночлежка». — Миссис Бюнц натянула свое домотканое пальто. — Поверьте, я вовсе не из тех, кого вы назвали «деятелями» от искусства.

— В миле отсюда есть гостиница. По дороге на Йоуфорд. Называется «Лесной смотритель».

— Ага! Значит, «Лесной смотритель». Отлично.

— Но вы же не собираетесь останавливаться там? — невольно вырвалось у Ральфа.

— Однако согласитесь: не могу же я прямо сейчас отправиться в Бэппл-на-Баккоме? Это в трехстах милях отсюда. Я должна по крайней мере поесть и передохнуть.

Запинаясь, Ральф пробормотал:

— Наверное, я бе… беру на себя большую смелость, но… не могли бы вы быть так любезны и… и… если вы правда туда собираетесь… передать от меня письмо для одного из постояльцев? Я… меня… машина сломалась… вот, хожу пешком.

— Давайте сюда.

— Вы ужасно добры!

— Могу и подвезти вас.

— Громадное спасибо, но лучше просто передайте письмо. У меня оно с собой. Я как раз собирался отправить его по почте. — Все еще красный как рак, он достал из нагрудного кармана конверт и протянул даме, которая спрятала его у себя с самым деловым видом.

— А за это, — безапелляционно произнесла немка, — вы скажете мне еще одну вещь. Какова ваша роль в танце Пятерых Сыновей? Ведь вы тоже участник. Меня не проведешь.

— Я изображаю там Бетти, — тихо проговорил он.

— Ага-а! Символ плодородия, или, выражаясь языком современным… — Она похлопала по карману, куда положила письмо. — Пиковый интерес? А?

Ральф едва не умер от смущения.

— Тетя Дульси идет, — сказал он еле слышно. — Если вы не против, то лучше всего было бы, если бы вы…

— Если бы я быстренько смылась. Все понятно. Что ж, спасибо вам, мистер Стейне. До свидания.

Ральф проводил ее до двери, отогнал гусей, посоветовал не обращать внимания на быков, так как один из них вообще мирный, а другой тоже буянит лишь изредка, и долго следил взглядом за машиной, вздымавшей за собой целые тучи снега. По возвращении в дом он столкнулся с мисс Мардиан.

— Поднимись наверх, — недовольно проворчала она. — Чем ты тут занимался все это время? Тетушка уже из себя вышла.

Миссис Бюнц удалось миновать ворота без дальнейших претензий со стороны домашнего скота, и она благополучно въехала в деревню. Впрочем, деревня — это громко сказано. Все поселение состояло из двух рядов жалких домишек, маленькой лавки, церквушки неопределенной архитектуры и викторианского пастората — не иначе, родного дома Ральфа Стейне. Даже в нарядном зимнем уборе деревушку трудно было назвать живописной. «Пожалуй, чтобы привлечь сюда „братию“, о которой говорил Ральф, пришлось бы основательно попотеть», — не без удовольствия подумала миссис Бюнц, пуристка по убеждению.

На выезде из деревни она наткнулась на дорожный столб, обозначавший границу Восточного Мардиана и указывающий дорогу на Йоуфорд.

А где же кузница? Вот ведь незадача! Жажда исследования так и мучила путешественницу — обрывки сведений, которые удалось выудить из Ральфа, только раззадорили ее любопытство. Она сделала остановку и огляделась вокруг. Никаких признаков кузницы. Надо вспомнить — может, кузница попадалась ей по дороге сюда? Она искала ее с такой страстью и пылом, как будто была не ученым, а беглой невестой, у которой там назначена встреча с любимым. Но кузница, как назло, никак не находилась… Кругом был только сумрак да снежная пустыня. Какая-то рощица, указатель, холмы и поля… Что ж, придется ехать в гостиницу. Дама уже совсем было собралась уезжать, как вдруг заметила между деревьями тоненькую струйку дыма и сразу же вслед за этим — коренастого мужчину с собакой, который выходил из лесных зарослей.

Она выпрямилась и громко крикнула, выпуская изо рта доброе облако пара:

— Здравствуйте! Будьте так любезны, подскажите мне, где тут у вас Мощи?

Мужчина удивленно уставился на нее, а затем переспросил:

— Чего-о?

Собака села на землю и заскулила.

Миссис Бюнц вдруг поняла, как она устала. «На редкость бестолковый день! — подумала она. — Теперь еще не хватало повздорить с этим аборигеном». Она повторила вопрос:

— Где, — сказала она, стараясь отчетливо произносить каждое слово, — на-хо-дят-ся Мо-щи?

— Чьи такие мощи?

— Кузнецовы…

— Так вы про мистера Вильяма Андерсена спрашиваете? Так он, слава ж тебе господи, еще жив. Какие такие мощи? Это папаша мой.

Несмотря на усталость, фольклористка все же отметила про себя, какой замечательный у него местный диалект. Стараясь говорить громче, она сказала:

— Вы меня неправильно поняли. Я только хотела узнать, где кузница. То есть Кузнецовы… Кузнецова…

— А-а, Роща? Это ж аккурат моего папаши кузница.

— Вот-вот! Так где она?

— Вообще-то папаша с женщинами не очень…

— Это вон там — где дым?

— Ага.

— Спасибо.

Дама тронулась с места, и ей показалось, что кузнецов отпрыск продолжает бормотать что-то насчет того, что его папаша с женщинами не очень…

«Это смотря с какими женщинами», — подумала про себя миссис Бюнц.

Дорога обогнула рощицу, и там, в другом ее конце, дама обнаружила пейзаж, словно сошедший со старинной гравюры под названием «Деревенская кузница в сумерках». Вовсю работали кузнечные мехи. Огонь из горна отбрасывал на стены зловещие красные отблески. Неподалеку, в тени, ждала лошадь. За горном, в затемненном углу, стоял склоненный человек с фонарем — видимо, кузнец — и делал свою таинственную и возвышенную работу.

При виде этой картины гармоничного единения Кузнеца с Природой миссис Бюнц захотелось петь и рыдать от счастья. Вот то, ради чего она живет и трудится. Вот она — настоящая первозданная жизнь. Да, миссис Бюнц беззаветно и преданно любила английский фольклор…

Однако оказалось, что кузнец — вовсе не тот человек, на которого она сперва подумала. Старик появился некоторое время спустя вместе со своим помощником. В щипцах он сжимал раскаленный докрасна полумесяц подковы, который затем положил на наковальню. Взлетел тяжелый молот, посыпались искры и зазвенел вечный колокол, соединяющий огонь и металл…

Миссис Бюнц заметила, что помощник кузнеца отличается таким же полнокровием, что и парень, которого она встретила у дороги, а кроме того, похож на него лицом — по всей видимости, это был его брат. Однако при всем этом сам кузнец — прародитель этих здоровяков — на вид оказался сухим и тщедушным старцем. Это открытие почему-то тронуло женщину до глубины души. Охваченная теплым чувством, она вышла из машины и направилась к кузнице. Тот, кого она поначалу приняла за кузнеца, раздувал пламя. Заметив ее, человек поспешно накрыл какой-то громоздкий предмет большим куском мешковины.

Помощник кузнеца увидел ее, но ничего не сказал. Сам же кузнец, вероятно, не обратил на незваную гостью никакого внимания. Его узловатые, словно ветки старого дерева, руки продолжали выверенными движениями расправляться с подковой. Пот ручьями стекал по его лицу, седые волосы облепили лоб белым венцом. После шести ударов помощник принял у отца молот и взялся за дело сам. Благородство и красота его движений поразили миссис Бюнц в самое сердце.

Она подождала. Между тем подкову приложили к копыту, и кузнец склонился над ней в самой что ни на есть классической кузнецовской позе. Мужчина в углу за горном стоял неподвижно.

— Батя, вас ждут, — сказал помощник.

Кузнец бросил на нее взгляд и покачал головой.

— Слушаю, мэм? — спросил за него сын.

— Я прибыла к вам с поручением, — бодро сообщила миссис Бюнц. — От госпожи Алисы Мардиан. У них в замке взорвался паровой котел.

Все молчали. Наконец сын вымолвил:

— Благодарю вас, мэм.

Он подошел к ней, но с таким решительным видом, будто собирался немедленно выдворить ее из кузницы. Человек словно пытался загородить своим телом что-то, чего она не должна была видеть.

Фольклористка попыталась ослепить его обворожительной улыбкой.

— Можно мне зайти? — спросила она. — У вас такая прелестная кузница.

— Просто скопище старого хлама. Ничего интересного.

— А вот и не скажите! — живо воскликнула она. — Старый хлам — это как раз то, что меня интересует. Более того, это моя профессия. Все вы, — она обвела рукой присутствующих, включая старого кузнеца и безмолвную фигуру в углу, — будете очень удивлены, если узнаете, сколько я всего знаю о шмидтах… э-э… о кузнецах.

— Угу, мэм…

— Вот, например, — продолжала миссис Бюнц еще более игривым тоном, — я могла бы вам все рассказать об этих пружинах, что развешаны тут по стенам. И разумеется, о подкове, что висит над дверью. Даже в том, что вы подписываетесь Андерс-ен, а не Андерс-он, я могу усмотреть особые причины. Таких загадок вокруг не счесть, скажу я вам, и я, поверьте, умею их разгадывать. Вон там, например… — она встала на цыпочки и стала шаловливо заглядывать то за одно плечо молодого кузнеца, то за другое, — там столько интересных вещей…

— Да ничего там нет такого.

Это сказал старый кузнец. Неизвестно, откуда в его тщедушном теле обнаружился низкий рокочущий голос. Сын повернулся к отцу, и в этот момент миссис Бюнц с заливистым смехом проскользнула мимо него в кузницу.

— Ага! — воскликнула она радостно. — А это, похоже, сам мистер Андерсен-старший! С вашего позволения, сам старик Лицедей! Теперь уж я точно знаю, что вы лукавили. Не следует так скромничать — у вас действительно великолепная… э-э… кузница. И лошадь такая краса! Наверное, охотничья?

— Не подходите. Может так лягнуть, что дух вон. А ну, не балуй! — прикрикнул он на кобылу, когда она дернула ногой, которую он держал, как ребенка, на коленях. — Отойдите лучше. Вона как она расходилась. И вообще, не женское это дело. Шли бы лучше…

— А я так много слышала, — вкрадчиво сказала миссис Бюнц, — об удивительном гостеприимстве, которым славится эта часть Англии. So![4] Увы! Похоже, меня обманули. Я проделала больше двухсот миль, чтобы…

— Давай-ка раздувай, Крис. Да слышь ты, раздувай! Чего уши развесил? Раздувай, сынок.

Мужчина, что стоял в углу, подошел к мехам. Ярко вспыхнувший огонь осветил кузницу. Сверкнула по стенам металлическая утварь, детали конской упряжи и множество медалей, полученных, видимо, на праздничных бегах. Отступая, мужчина случайно задел мешковину, которой до этого накрыл какой-то предмет, и она упала. Миссис Бюнц воскликнула что-то на своем немецком. Одновременно с ней кузнец крепко выругался. В отблесках пламени их взорам открылось странное железное существо — получудовище-полуптица, — которое улыбалось сардонической и почти что живой улыбкой. Раскрашено существо было настолько ярко, что казалось, оно светится само по себе.

Миссис Бюнц издала восторженный вопль.

— Конек! — вскричала она, хлопая в ладоши как сумасшедшая. — Тот самый Конек! Я его нашла! Счастье-то какое! Gott sie danke![5]

Второй помощник снова накрыл диковину тряпкой. Все трое имели довольно мрачный вид.

— Да уж, нечего сказать, обращеньице, — пробормотала миссис Бюнц и, выдавив из себя жалкий смешок, направилась к машине.

Глава 2 Камилла

В своем номере на втором этаже гостиницы «Лесной смотритель» Камилла Кэмпион приготовилась к голосовым упражнениям — приняла удобную позу, слегка втянула диафрагму и уперлась пальцами в ребра. Затем она сделала глубокий вдох и выразительным голосом произнесла:

— Моррис для девятерых — шашки в круг… — Она повторила это несколько раз, стараясь копировать учителя ораторского искусства, которым искренне восхищалась. — Держите дыхание, детка, главное — держите дыхание.

Взглянув на себя в зеркало старинного туалетного столика, девушка вдруг расхохоталась. До того напыщенный у нее был вид, кроме того, зеркало безбожно искажало ее отражение, и вообще… Она просто была счастлива и готова любить весь мир! Хорошо, когда тебе восемнадцать, ты — студентка Театрального института в Западном Лондоне и действительно влюблена — пусть не во весь мир, а только в одного человека. И так здорово, что она приехала сюда, в Мардиан, и сама остановилась в гостинице, словно бывалая путешественница. «Наконец-то я свободна как птичка», — подумала Камилла и еще несколько раз повторила фразу про Танец Девятерых, только с разными интонациями. Сначала так: «Моррис для девятерых — шашки в круг…» А затем по-другому, с некоторым оттенком удивления: «Моррис для девятерых — шашки в круг?» После этого она снова разразилась смехом и решила прервать занятия, чтобы побаловать себя сигареткой. Между делом она извлекла из недр своей сумки помятое письмо. В который раз она его перечитывала?

Камилла вздохнула, убрала письмо и посмотрела в окно на дорогу, что вела в Кузнецову Рощу.

— Ну вот, не напрасно я приехала, — сказала она.

Несмотря на холод, окно в ее комнате было распахнуто. Внизу она заметила человека, который шел через дорогу к гостинице, освещая путь фонарем. За ним бежала собака. Он поднял голову на голос, и в свете фонаря девушка узнала его лицо.

— Здравствуйте, дядя Эрнест! — крикнула Камилла. — Это же вы, дядя Эрнест, не так ли? Вы знаете, кто я? Вам сказали, что я приеду?

— А?

— Я — Камилла. Приехала сюда на неделю.

— Дочка Бесси — Камилла?

— Точно. Так вы меня помните?

Он вглядывался в ее лицо и, кажется, постепенно узнавал.

— Надо бы рассказать, что ты приехала. А Лицедей-то знает, ждет тебя?

— Знает. Я приехала всего час назад. Завтра сама с ним повидаюсь.

— Вообще-то он с женщинами не очень…

— Ну, на меня это не распространяется. Все-таки я ему внучка! И потом, он сам попросил меня приехать.

— Не может того быть!

— Ну да — попросил… Почти что сам. Ладно, я, пожалуй, пойду. Увидимся позже.

Снова пошел снег. Закрывая окно, она заметила маленький, похожий на жука автомобиль, который, пронизывая фарами снежную пелену, въехал во двор.

Из машины неуклюже вылезла упитанная дама в сиреневом домотканом пальто. Голова ее была повязана шерстяным шарфом, а руки спрятаны в пестрые варежки.

— Боже, какая колоритная фигура! — задохнулась от восторга Камилла и скорее побежала вниз.

Закрытый бар был предназначен только для постояльцев гостиницы и располагался в самой старой части здания. По соседству имелась пивная — туда мог зайти любой. Оба заведения находились по разные стороны от общей стойки, и их посетители могли видеть друг друга. Проникнуть из одного в другое можно было, лишь пройдя через откидную дверцу стойки.

Внутреннее убранство бара отличалось скромностью и аскетизмом: никаких медных кастрюль напоказ, никаких декоративных сотейников с подогревом или эстампов, изображающих сцены из охотничьей жизни. Исключением служила лишь картина на стене, заботливо спрятанная в темном углу за дверью, — точнее, не картина, а блеклая черно-белая фотография. На ней была запечатлена группа торжественного вида мужчин, усы которых топорщились наподобие тюленьих. Лица их были черными, как у мавров, а в поднятых руках они держали короткие мечи, которые, скрещиваясь, образовывали причудливую решетку. В эту решетку человек, одетый в шутовской наряд, зачем-то просунул голову. На заднем плане были видны еще три фигуры — железный Конек, мужчина в пышной нижней юбке и еще кто-то со скрипкой.

Прислуживала в баре дочь владельца гостиницы Трикси Плоуман — румяная и полногрудая красотка с горделивой осанкой. Когда Камилла вошла, в баре никого не было, но, заглянув через стойку в пивную, она увидела там своего дядю, Эрнеста Андерсена. Он тоже заметил девушку, усмехнулся и стал переминаться с ноги на ногу.

Камилла перегнулась через стойку и крикнула:

— Может, вы зайдете сюда, дядя Эрни?

В ответ он пробормотал что-то насчет того, что ему неплохо и в пивной. Из-под стола раздался вой его собаки.

— Ну надо же! — воскликнула Трикси. — Столько лет не видел свою племянницу — и так относиться!

— Да ладно, — не стала обижаться Камилла. — Хуже было бы, если б он вообще забыл, что у него есть племянница.

Тогда — пусть не во всеуслышание — Эрни заметил, что слишком уж она стала заумная, мол, им всем не чета.

— Да нет же! — обиженно вскричала Камилла. — Ничего подобного! Господи!

— Да ладно тебе, — сказала Трикси, всем своим видом показывая, что не стоит обижаться на дураков. Эрни улыбнулся и при этом как-то странно повел бровями. — Хотя, чего уж греха таить, — призналась Трикси, — мы и впрямь давненько тебя не видели. — После чего добавила со всей деревенской прямотой: — Аж с тех пор, как твою бедную мамочку привезли сюда на вечный покой.

— Пять лет прошло, — кивнула Камилла.

— Точно.

— Эх! — громко встрял в разговор Эрни. — Ничего бы не сказал, если б сидела она дома, не высовывалась… Вышла бы за кого-нибудь из своих… Так нет же, наша Бесси была для этого слишком важная персона… А в итоге-то что — кончила свою жизнь как последняя тварь.

— Ну, это еще как посмотреть, — фыркнула Трикси. — Я лично так не считаю. Ох, до чего ж от псины твоей воняет! — добавила она.

— Плевать, — мрачно отозвался он.

— Почему это как тварь? — возмутилась Камилла. — Они с отцом жили счастливо, он очень ее любил. До сих пор не может поверить, что она умерла. — Камилла подняла глаза на Трикси. — Они правда любили друг друга. И поженились по любви.

— Конечно, так все и было, ей необыкновенно повезло, — мягко сказала Трикси и, выразительно посмотрев на Эрни, поставила прямо перед его носом полпинты пива.

— А потом убил ее — да? — пробурчал Эрни, глядя куда-то вниз, словно обращался к своим ботинкам. — Вместе со своими вонючими деньгами и своей, видите ли, любовью — в могилку ее, да? Каково?

— Нет. Нет, нет! Как вы можете!

— Ну-ну, не бери в голову. — Трикси кивком указала Камилле на дальний столик закрытого бара. — Странный он. Не стоит из-за него расстраиваться.

— Мне написали, что дедушка велит мне приехать. Что все будут со мной дружелюбны…

— Конечно, так и будет. Это только Эрни такой. Что тебе принести, подружка?

— Сидр, если можно. И себе тоже возьми, Трикси.

На лестнице послышались какой-то шум и возня, и вслед за этим в бар вошла миссис Бюнц. Сняв пальто и размотав один из своих шарфов, женщина осталась в платье из котсуолдской шерсти и деревянных бусах.

— Добрый вечер, — поздоровалась она приветливо. — И какой вечер! Опять метет!

— Добрый вечер, мэм, — приветствовала гостью Трикси, а Камилла, разумеется, тут же узнала в миссис Бюнц необыкновенную «колоритную фигуру», которую увидела из окна, и радостно отозвалась:

— Главное, чтобы с головой не замело!

Миссис Бюнц подплыла к стойке бара, и Трикси поинтересовалась:

— Будете что-нибудь?

— Благодарю, — кивнула миссис Бюнц. — Пожалуй, мне бы не помешало пропустить кружечку. Если не ошибаюсь, я приехала в медовый край?

Трикси переглянулась с Камиллой и обнажила зубы в самой что ни на есть приветливой улыбке:

— Но мы не наливаем меду в баре, мэм. Хотя в окрестностях и впрямь есть любители меда.

Посетительница небрежным жестом облокотилась на стойку.

— Старик Лицедей, например… — проворковала она.

Тевтонка уже привыкла, что после ее высказываний люди открывают рот и не знают, что сказать. Переводя взгляд с одного удивленного лица на другое, она лучезарно улыбалась, и при этом щеки ее становились похожи на розовые новогодние шары. Вообще она сильно напоминала иллюстрацию к сказке братьев Гримм.

— Вы хотите сказать — мистер Вильям Андерсен? — подняла брови Трикси.

Миссис Бюнц озорно кивнула. Камилла начала что-то говорить, но осеклась. По соседству в пивной раздалось громкое покашливание Эрни.

— Может, желаете что-то другое, мэм? — спросила Трикси.

— Разумеется, желаю. Дайте мне зидру, — решительно постановила немка, желая вписаться в местный колорит.

Камилла не сдержалась и прыснула от смеха. Чтобы хоть как-то сгладить свое неприличное поведение, она поспешно сказала:

— Вильям Андерсен — это мой дедушка. Вы его знаете?

Миссис Бюнц уже устала постоянно улыбаться, но тем не менее не прекращала этого занятия и только с горечью думала про себя, что никогда, никогда ей не постичь всех тайн английских сословий!

— Да, — радостно кивнула она, — я уже имела удовольствие познакомиться с ним. Сегодня. По дороге сюда. Этот старик воистину прекрасен, — убежденно добавила фольклористка.

— Прекрасен?

— Да!.. Душой, — уточнила она, неопределенно покрутив в воздухе руками. — А какая живость, я бы сказала — стремительность!

— Да-да… — с сомнением в голосе протянула Камилла. — Да, конечно.

Миссис Бюнц отхлебнула свой сидр, после чего извлекла из сумки какой-то конверт и положила на стойку.

— Меня попросили это передать, — сказала она, — одному из постояльцев гостиницы. Может, вы сможете мне помочь?

Трикси взглянула на письмо.

— Это тебе, подружка, — окликнула она Камиллу.

Камилла взяла конверт. При этом ее щеки зарделись как маков цвет, а сама она с удивлением взглянула на миссис Бюнц.

— Спасибо, — пискнула она. — Только я совсем… то есть я хотела сказать… разве вы…

— Это чистой воды случайность, — беззаботно прощебетала миссис Бюнц. — Просто я была рада помочь — вот и все.

Камилла пробормотала в ответ что-то очень вежливое и, извинившись, устроилась в укромном уголке у камина, чтобы прочитать письмо.

Прочитав письмо не меньше шести раз подряд, Камилла положила его в карман брюк. Она бы с удовольствием засунула его под свой толстый свитер, но побоялась, что оно может выскользнуть.

Глаза ее так и горели. Она уговаривала себя, что на самом деле ей следует быть печальной — разве не она решила, что с Ральфом все кончено? Однако письмо странным образом излечивало ее от тоски, и сердце чуть не выпрыгивало из груди от радости.

Миссис Бюнц тоже пристроилась со своим сидром у камина, но чуть поодаль. Ее задумчивый, как показалось Камилле, взгляд был устремлен в огонь. Тут дверь пивной открылась, и помещение разом заполнили мужские голоса — неторопливые и глуховатые, какие услышишь только в деревне. Трикси поспешила к стойке, чтобы обслужить посетителей, на помощь к ней вышел сам Том Плоуман — хозяин гостиницы. «Надо же, — думала Камилла, — я уже забыла эти голоса. А может, никогда и не помнила. Откуда я только родом?» Она услышала возглас Трикси:

— И она тоже — да вон она…

Наступила тишина, было слышно только покашливание. Камилла почувствовала, что миссис Бюнц следит за ней взглядом. Поднявшись, девушка направилась к стойке. Заглянув через пухлое плечо Трикси за прилавок, она увидела в пивной своих пятерых дядей — Дэна, Энди, Нэта, Криса и Эрни — и еще дедушку Вильяма. Было очень странно смотреть на них со стороны, как будто они какие-то рыбы в аквариуме, и, чтобы разрушить это впечатление, она громко крикнула:

— Здравствуйте! Дедушка, здравствуйте!

В улыбке своего дяди Дэна она невольно узнала черты матери. Проступали они и в лицах близнецов Энди и Нэта, в том, как они подносили к носу костяшки пальцев, словно наслаждались их запахом. В шапке темно-рыжих волос Криса тоже угадывалась мать Камиллы. Даже этот странный дядя Эрни напоминал ее манерой взглядывать из-под сдвинутых бровей. Очевидно, сходство передалось всем им от бабушки, которую сама Камилла никогда не видела. Старик Вильям был совсем другой. На фоне своих сыновей он казался чуть ли не карликом и выглядел не слишком привлекательным, а кроме того, излишне напористым. На его лице словно застыла маска упрямого недовольства.

Лицедей отделился от толпы своих могучих отпрысков и сквозь полки, заставленные бутылками, попытался разглядеть внучку.

— Что — приехала? — сверкнул он на нее глазами.

— Конечно. Можно мне пройти туда, Трикси?

Трикси подняла откидную дверцу и пропустила Камиллу в пивную. Дяди ее слегка расступились. Камилла подала деду руку.

— Спасибо за весточку, — сказала она. — Все собиралась приехать, только не знала, захотите ли вы меня видеть.

— А мы думали, ты слишком важная особа, чтобы знаться с материной родней.

Камилла старалась говорить как можно тише, чтобы сидящая у камина миссис Бюнц не могла ее расслышать.

И все равно ее речь звучала так, словно она упражнялась в дикции — девушка ничего не могла с этим поделать.

— Но я в такой же степени Андерсен, как и Кэмпион, дедушка. Вся «важность» как раз исходит с вашей стороны, а вовсе не от меня и не от моего отца. Мы-то всегда хотели дружить с вами…

— Ну что тут скажешь — яблочко от яблони… Такая же настырная и заумная, как мать, — прищурился старик. — Это я тебе говорю.

— Я ведь очень сильно на нее похожа, правда? И папа говорит, что с каждым годом все больше. — Она повернулась к своим многочисленным дядям и продолжила тщательно подготовленную речь, которая, на ее взгляд, звучала чудовищно. — Мы встречались с вами только один раз — верно? На похоронах мамы. Я даже не успела толком всех вас запомнить… — Бедняжка сделала паузу в надежде, что ее выручат. Но младшие Андерсены только переминались с ноги на ногу и шумно прокашливались. Тогда она набрала побольше воздуха и продолжила: — Может, я попробую угадать? («Вот здесь слишком сильная модуляция голоса», — подумала она.) Вы — старший — дядя Дэн, не так ли? Вы вдовец, и у вас есть сын. Затем идут близнецы Энди и Нэт — вы оба женаты, но про ваши семьи я ничего не знаю. Затем шла моя мама. А потом вы, дядя Крис, — вас она больше всех любила. Не знаю, правда, женаты вы или нет. — Рыжий Крис бросил быстрый взгляд на Трикси, и лицо его вспыхнуло ярче волос на голове, после чего он отрицательно покачал головой. — А с дядей Эрни мы уже виделись, — закончила Камилла совсем уже упавшим голосом.

Больше сказать было, собственно, и нечего. Однако те, кажется, вовсе не собирались спасать положение и молча стояли перед ней, пряча под незамысловатой одеждой и обувью свои здоровые натруженные тела, — а ведь они сами создали это положение, по крайней мере дед.

— А мы и не думали, что ты так складно перескажешь наши имена, — пророкотал Дэн и снова ей улыбнулся.

— А! — Камилла поспешно схватилась за полученную возможность. — Так это очень просто. Мама давно научила меня, как легче их запомнить. Ведь они соответствуют буквам одного слова.[6] Она сказала, что дедушка, вернее всего, назвал вас так в честь среды Скрещенных Мечей и танца Пятерых Сыновей. Это так, дедушка?

Сидящая у камина в баре миссис Бюнц взволнованно замерла, не донеся до рта сидр.

Глаза старика Вильяма свирепо сверкнули.

— Девицам то не положено знать, — припечатал он. — Это мужские дела.

— Понимаю. Мама говорила. Но ведь посмотреть-то можно? А в эту среду на двадцать второе правда ведь будут Скрещенные Мечи?

— Да уж не без этого.

— Я там буду Разгонщиком толпы, — громко сообщил Эрни. — Все слышали?

— Чего шумишь зазря? А то мы не знаем, кто будет Разгонщиком, — цыкнул на него отец. — Все прямо дрожат от страха.

— А летчик-командир будет Щелкуном, — сказал Эрни, не желая оставлять начатую тему. — летчик-командир — Коньком, значит. Это мой командир, я у него служил — Саймон Бегг. Мы, правда, зовем его Сим-Дик… Так вот, он будет Коньком…

— Будет… Будет… — хором соглашались братья.

Тут собака Эрни вылезла из-за двери и, призывно глядя на хозяина, заскулила.

— Сколько же можно терпеть здесь эту вонючую тварь! — поморщилась Трикси.

— Да больная она, — покачал головой Том Плоуман. — Прости, Эрн, но твоя собака и впрямь больна.

— Ладно, — махнул рукой Энди. — Отправь собаку домой, Эрн.

Вмешался отец и приказал собаке убираться вон, добавив, что иначе он вышибет из нее дух. Сыновья — разумеется, за исключением Эрни — шумно поддержали его. Что же касается самого Эрни, то при этих словах лицо его исказилось и, подхватив на руки собаку, он устремился к выходу. В дверях, однако, остановился и обвел всех уничтожающим взглядом:

— Пусть только кто-нибудь попробует тронуть мою собаку — он может считать себя трупом.

В зале повисла тишина. Эрни хлопнул дверью и вместе с собакой скрылся в темноте.

Братья нерешительно топтались на месте и смущенно прокашливались. Наконец старик сказал:

— Ну что тут скажешь — паршивый сосунок. Ума-то еще не нажил, а туда же…

Трикси поспешила заверить, что на самом деле она без ума от животных, но всему же есть предел.

Вскоре Эрни вернулся — уже один — и, глянув из-под насупленных бровей на отца, принялся ныть как ребенок:

— Нельзя уже не иметь себе ничего для забавы… Это не делай, то нельзя… Собаку не держи… Роль Шута вы тоже мне не даете. Уж у меня бы точно получилось — из меня бы такой Шут гороховый вышел… — Он ткнул рукой в сторону отца. — Это все ты… Вот доктор — ученый, он правильно все сказал про тебя, что ты в этом не разбираешься. Почему ты не послушаешь его и не дашь мне сыграть? Ну почему-у…

Нытье на старика ничуть не подействовало, он только еще больше разозлился:

— Будь доволен и тем, что тебе позволят разгонять толпу. И вообще попридержи язык и не суйся не в свое дело. Да, пока не забыл… — Он повернулся к Трикси. — К нам тут в Кузнецову Рощу заходила одна иноземка. Все крутила своим носом, старая квашня. Не знаешь ли, что за птица?

Камилла дернула его за рукав и молча указала в сторону бара, где, скрытая от всех, у камина сидела миссис Бюнц. Трикси растерянно открыла рот. Четверо старших братьев принялись отчаянно прочищать глотки.

— Так она здесь? — вскричал старик Вильям. — Сидит выжидает?

— Она на несколько дней, — прошептала Трикси.

— Говори потише, Лицедей, — предупредил ее отец.

— Как хочу, так и говорю! Не нужны нам тут всякие швабры…

— Ну не надо, папа, не надо… — загалдели сыновья.

Но Лицедея было уже не остановить — так он распалился. Взглянув сквозь стеллажи с бутылками на миссис Бюнц, Камилла увидела, что та тихонько, на цыпочках семенит к выходу. При этом вид у нее был такой, будто к ней все сказанное совершенно не относится.

— Дедушка! — возмущенно воскликнула Камилла. — Она же слышала вас! Ну как вы могли! Вы же оскорбили ее чувства — а ведь она не англичанка…

— Помолчи.

— С какой это стати я должна молчать?

К всеобщему удивлению, при этих словах Эрни разразился визгливым смехом.

— Ну чисто мать! Она, заноза! — выкрикнул он, ткнув Камиллу пальцем в ребра. — Нет, вы только послушайте!

Старик Вильям гневно сверкнул глазами на внучку.

— У-ух, дурная кровь! — мрачно прогудел он.

Однако Камилла ничуть не смутилась.

— Ну хватит! — дерзко продолжала она. — Вы сами не умеете себя вести — прямо как переигравший резонер или злодей! Не обижайтесь, дедушка, но это просто залепуха!

— Что это еще за странные словечки?

— Если хотите знать — театральный жаргон.

— Ах театральный! — прогремел он. — Может, ты еще скажешь мне, что ты позоришь наш род, занимаясь этой ерундой?! Это же чертова лавочка — весь ваш театр!

— При всем моем уважении, дедушка, вы несете полную чушь.

— И это моя внучка! — вскричал он так, словно выступал на сцене. — Какая-то актрисулька! О боже! Хотя чего ж было еще ждать, когда ее выносила в чреве сама блудница в пурпуре!

Нэт и Энди, как и полагается близнецам, хором воскликнули:

— О господи!

Хозяин гостиницы не выдержал:

— Эй вы, потише, честной народ!

— Не понимаю, что вы хотели этим сказать, — с жаром возразила Камилла. — Если вы имеете в виду вероисповедание моего отца, так вам прекрасно известно, что я его не разделяю. Они с мамой решили все еще до того, как я родилась. Не я должна была быть католичкой, а мой брат, если бы он успел родиться. Я той же веры, что и вы все…

— А чем это лучше? — продолжал неистовствовать Вильям. — Небось наплевала на истинную веру, а сама хороводишься с проклятыми католиками!

Он подошел к ней вплотную. Лицо старика было перекошено от злости.

— У-у-у! — Не зная, что еще сказать, он просто вытянул вперед губы и заревел ей в лицо.

На это, к своему собственному удивлению, Камилла выпалила:

— Да нет же, честно! Господи, дедушка, вы прямо как ребенок! — и… поцеловала его.

— Ну и ну! Браво! — воскликнула Трикси, хлопая в ладоши.

Том Плоуман прислушался:

— Никак еще кто идет…

Входная дверь распахнулась, и на пороге появился высокий мужчина в драповом пальто.

— Добрый вечер, мистер Бегг, — приветливо кивнула Трикси.

— Ну-с, как поживает наш Триксик? — поинтересовался летчик-командир Саймон Бегг.

Впоследствии, когда Камилла узнала его поближе, она поняла, что в этой первой фразе — весь Саймон Бегг. Благодаря своеобразному свойству памяти он знал наизусть имена всех официанток и барменов и всегда был не прочь этим козырнуть. Будучи человеком весьма крепкого сложения, он к тому же имел недурную наружность. Все было при нем: большие синие глаза, густые волосы, пшеничные усы. Носил он галстук военного образца и грубый, защитного цвета шарф. Во время войны — как после стало известно мисс Кэмпион — он летал на бомбардировщике и даже был награжден.

Старшие Андерсены, которые еще не пришли в себя после поцелуя Камиллы, нестройно поздоровались с Беггом, один только Эрни просиял и крепко пихнул его в знак приветствия. В ответ Бегг не менее основательно хлопнул его по плечу.

— Как сам? — спросил он. — Небось зубришь своего Разгонщика?

«Да-а… — подумала Камилла. — Что-то он не фонтан, этот летчик-командир…» Бросив на нее взгляд, который она назвала про себя «опытным», он заказал выпивку.

— По какому случаю гуляем? — спросил он.

— Да вот, праздник, — отозвалась Трикси. — К Лицедею внучка приехала — пять лет не была.

— Да ну! — воскликнул он. — Лицедей! Не жмись — познакомь.

Поломавшись для порядку, Вильям согласился. Было очевидно, что Бегг уже успел узнать о приезде Камиллы, а удивление просто разыграл. Беседа, которую он завел с девушкой, призвана была подчеркнуть, что он и Камилла, без сомнения, принадлежат к одному кругу. К примеру, слышала ли мисс Кэмпион про одно замечательное местечко под названием Хипс, что находится неподалеку от Пастушьего рынка? Такое, скажу вам, крутое местечко… Камилла, которой, несмотря на все свои ухищрения, он казался чуть ли не стариком, с досадой подумала, что он еще к тому же и сентиментален. Разговор у них явно не клеился, и Камилла решила, что ей пора уходить: в конце концов, пивная не такое уж подходящее для нее место. Однако не успела она сделать и шага, как полку в пивной снова прибыло: на этот раз появился симпатичный пожилой джентльмен в старомодном коверкотовом пальто. Вид у него был важный и знающий.

По залу разом прокатилось:

— Вечер добрый, доктор…

Вновь прибывший тут же подошел к Камилле:

— Боже ж ты мой, кого я вижу! Сразу узнал, сразу узнал… Меня зовут Генри Оттерли, детка. Я еще вашу маму помогал на свет производить. Когда видел ее последний раз, она была вылитая вы — какая вы сейчас. Рад, очень рад встретиться.

Они пожали друг другу руки. Камилла вспомнила, как пять лет назад ее мать сказала после очередного посещения врача — какого-то видного специалиста:

— Все равно ему никогда не переплюнуть доктора Оттерли из Мардиана…

Когда она умерла, и они с отцом привезли ее в Мардиан хоронить, доктор Оттерли был с ними очень любезен…

От этих воспоминаний на ее лице появилась благодарная улыбка, и доктор чуть сильнее и дольше сжал ее руку.

— Счастливчик же ты, Лицедей, — сказал доктор Оттерли. — Вон внучка на праздники приехала. С внучкой небось и зима летом покажется. Эх, ко мне бы сейчас кто приехал… Вы останетесь на Рождество, мисс Камилла?

— На зимнее солнцестояние точно останусь, — сказала она. — Хочу посмотреть Скрещенные Мечи.

— А! Так вы все знаете!

— Мама мне рассказывала.

— Поди ж ты! Не думал, что в наше время люди находят время для ритуальных танцев. Сейчас же все такие тонкие, уж такие утонченные… Розы-мимозы… Па-де-де… Или нет?

— Конечно нет! Было бы несправедливо так говорить, — возразила Камилла. — А у меня вообще случай особый — я же учусь в театральном институте.

— Неужели? — Доктор Оттерли бросил взгляд в сторону Андерсенов, но те были увлечены беседой с Саймоном Беггом. — И что же говорит на это Лицедей? — подмигнул он Камилле.

— Рвет и мечет.

— Хм! Как же вы поступите? Пойдете ему наперекор?

— Если честно, я и не думала, что еще остались люди, которые так относятся к театру. Он набросился на меня как леопард, — пожаловалась девушка. — Просто ужастики!

— Как вы сказали — ужастики? — переспросил доктор Оттерли. — Интересное выражение! Это у вас что, теперь такой жаргон? А вы-то что ему ответили?

— Конечно я могла бы невзначай заметить ему, — хмыкнула Камилла, — что сам-то он играет главную роль в каком-то языческом ритуале — по всей видимости, напичканном всякими неприличностями… Но не стала.

— И правильно сделали, — сухо сказал доктор Оттерли. — На вашем месте я бы тоже не стал. На самом деле он и впрямь поступает глупо — хотя бы потому, что в его возрасте это просто вредно, и я ему об этом уже говорил. Мало ему того, что работает на износ… Посадит себе мотор. А ему хоть кол на голове теши. Ну да бог с ним, расскажите мне лучше о ваших планах. Какие бы роли вам хотелось сыграть? А?

— Ну конечно Шекспира. Это верх мечтаний.

— Интересно, интересно. Надеюсь, не саму грозную леди Макбет. А вот, скажем, Виола бы подошла — или Корделия?

— Корделия? — с сомнением отозвалась Камилла, которой и в голову не приходило думать о Корделии.

Некоторое время доктор Оттерли смотрел на нее, явно любуясь, а затем придвинулся с заговорщицким видом.

— Хотите, я вам что-то скажу? По крайней мере, меня это крайне забавляет. Мне кажется, я сделал замечательное открытие — воистину замечательное! Ни за что не догадаетесь о ком… О короле Лире. А, каково! — с безумным весельем Белого Рыцаря воскликнул старик. — Что вы на это скажете?

— Открытие?

— Да-да — о короле Лире. И сделал его я, должен вам заметить, когда играл все эти долгие годы — без малого тридцать лет — на скрипке для сопровождения танца Пятерых Сыновей.

— Серьезно?

— Серьезнее некуда. Хотите знать, что это за открытие?

— Конечно хочу.

— Так вот, вкратце история такова: наш танец Пятерых Сыновей это не что иное, как одна из вариаций на старую тему — тему братства. Король Лесов, Лесной смотритель, Шут, Старик-отец, гонимый собственным младшим сыном… Та же самая тема — разумеется, более красиво и глубоко — выведена в «Короле Лире». Вы хорошо знаете пьесу? — строго спросил доктор.

— Думаю, достаточно хорошо.

— Прекрасно. Воскресите ее в памяти после просмотра танца Пятерых Сыновей, и если я окажусь прав, то вам придется с уважением отнестись к участию вашего деда в этом действе. Ведь тогда выходит, что среда Скрещенных Мечей — это обряд, представляющий оригинальную версию «Короля Лира». Так-то, детка.

Доктор Оттерли улыбнулся, похлопал Камиллу по руке, а затем повернулся к присутствующим:

— Если вы хотите попробовать свои силы, то надо делать это сейчас. Лично у меня в распоряжении есть только полчаса. Мэри Йеовилль рожает.

— А где мистер Ральф? — спросил Дэн.

— Он позвонил и сказал, что запоздает. Ничего страшного. Бетти может заменить кто угодно. Моя скрипка в машине.

— Ну что ж, пойдемте, парни, — рокотнул старик Вильям. — Пора на конюшню. — Он повернулся и уже было подхватил связку мешков, как вдруг вспомнил о внучке. — Если сильно не загордишься, — сверкнул он на нее глазами, — приходи завтра в Кузнецову Рощу, потолкуем.

— С удовольствием. Спасибо, дедушка. Удачной вам репетиции.

— А это еще что за заморское словцо? Надо будет выучить…

— Ничего интересного. А можно мне посмотреть?

— А вот это нельзя. Говорю тебе — мужские это дела, нечего там женщинам делать.

— Ужасно, — ухмыльнулся Бегг, — не правда ли, мисс Кэмпион? Думаю, ради такого случая надо бы сделать исключение… А?

— Нет! Не надо! — не согласилась Камилла. — Я пошутила. Все хорошо, дедушка. Простите. Не хотела вам мешать.

— И не вздумай знаться с этой старой квашней!

— Конечно, конечно, обещаю. Доброй всем ночи.

— Доброй ночи… Корделия, — поклонился доктор Оттерли.

Когда дверь за ними закрылась, Камилла пожелала Плоуманам доброй ночи и поднялась к себе в комнату. Том Плоуман вышел вслед за ней и отправился на кухню.

Трикси, оставшись одна, решила прибраться в гостиной бара. Под столом она обнаружила пустой конверт, который Камилла, в спешке распечатывая письмо, уронила на пол.

Поднимая, она невольно прочитала надпись. Какое-то время девушка молча смотрела на него. При этом она высунула кончик языка, как будто про себя подумала: «Ну и дела…» Хихикнув, Трикси скомкала конверт и бросила его в огонь. Услышав, как в пивной хлопнула входная дверь, она вернулась за стойку и увидела Ральфа Стейне, который смотрел на нее с самым несчастным видом.

— Трикси…

— Если я верно поняла, — перебила его девушка, — ты опять порядком втрескался.

— Послушай, Трикси…

— Лучше уходи, — сказала она.

— Ну ладно. Извини.

Он повернулся к выходу, но был остановлен ее насмешливым голосом:

— Что ж, если у вас все получится, она хоть выйдет за порядочного…

В заброшенной конюшне за гостиницей скрипка доктора Оттерли выводила старую как мир английскую мелодию. На первый взгляд простая и незатейливая, она так завораживала чередой повторов и бодрым ритмом, что, слушая ее, невольно хотелось пуститься в пляс.

Сейчас под нее танцевали пятеро. И не просто прыгали как кому вздумается, а вели определенную игру. Для одного танца они прицепили к мускулистым ногам колокольчики и сопровождали музыку звоном, стараясь, чтобы их шаги и прыжки попадали в такт. Для другого они взяли в руки мечи и встали с ними в кольцо, чтобы, как подобает сыновьям кузнеца, соединиться между собой сталью. Затем братья подставляли друг другу мечи и перескакивали через них. При этом они так старательно топали, что с пола поднимались клубы пыли. Лица их выражали сосредоточенное внимание: Дэн, Энди, Нэт, Крис и Эрни.

Вокруг них двигался в танце сам Лицедей, Вильям Андерсен. На голове вместо шапки у него была кроличья шкурка — целиком, с мордочкой и ушами. В руке он держал традиционный шутовской жезл. В его танце не было живости, как в пляске сыновей, но чувствовалась какая-то самоотрешенность. Кроме того, танцуя, он делал какие-то странные, не похожие на театральные жесты — значение их было понятно лишь ему самому. Временами он начинал ругаться на молодых Андерсенов, а иногда даже останавливал ради этого музыку.

Независимо от Лицедея вокруг танцующих братьев топтался железный Конек Щелкун, внутри которого сидел летчик-командир Бегг. Щелкуна сделали в Кузнецовой Роще, но сколько именно столетий назад, никто не знал. Его железная голова, больше похожая на птичью, была раскрашена наподобие маски злого колдуна. Тело выглядело как большой барабан, поставленный боком и накрытый сверху холстиной. Сзади торчал редкий хвост из настоящего конского волоса. Щелкун зловеще щелкал железными челюстями и исполнял свой собственный замысловатый танец.

Вошел Ральф Стейне и принялся отряхивать шляпу и пальто от снега. Постояв немного, он направился в угол конюшни и вскоре показался одетый в длинную пышную юбку, похожую на невероятно широкий кринолин.

В этом полумужском-полуженском обличье он тоже присоединился к танцующим и, придав лицу самое грозное выражение, начал скакать и расхаживать вокруг пятерых братьев, которые скрестили свои мечи так, что один зацепился за другой, и образовали нечто вроде решетки — считалось, что это зеркало. Дэн и Энди стали махать руками, зазывая туда Лицедея. Тот подошел, постоял, посмотрел, а затем поднял его и «разбил» о землю. Последовал новый круг танца, и Сыновья опять сделали из мечей решетку. С помощью жалких и неуклюжих жестов Лицедей показал, что он взывает к милосердию своих Сыновей. Потом сделал вид, что пишет завещание, и стал обращаться поочередно к каждому Сыну, обещая им то и другое. Они вроде бы успокоились. Танец начался в третий раз, и в третий раз появилась злосчастная решетка. Теперь лицо старика Вильяма изображало полную безысходность. Он подставил голову под их мечи. Мечи звякнули и расцепились, и на пол полетела шапка из шкурки кролика. За нею последовал и старик.

Доктор Оттерли опустил скрипку.

— Простите, — сказал он, — но мне надо идти. Да и с тебя уже на сегодня хватит, Лицедей. Будь моя воля, я бы вообще запретил тебе играть. Да ты посмотри на себя, старый дурень, — ты же дышишь все равно как раздуваешь мехи. Совершенно незачем так себя мучить. У тебя же почти нетанцевальная роль. Слушай меня: я сейчас ухожу, а ты смотри больше не танцуй. Сядь вон и играй для других, если хочешь. Вот тебе скрипка. И никаких плясок. Понял? Доброй ночи, парни.

Он втиснулся в пальто и вышел. Было слышно, как отъехал его автомобиль.

Эрни пробовал свои силы в разгоне толпы. Делая огромные прыжки, он от души размахивал мечом, сокрушая невидимых противников, и при этом гудел и жужжал, как мальчишка, который решил поиграть в летчика. Конек тоже не стоял на месте, однако танец его выглядел теперь несколько странно. В конце концов оказалось, что Саймон Бегг просто застрял в своем обмундировании и не может выбраться.

— Уф-ф… Слава богу! Чтоб я еще раз влез в эти чертовы доспехи… — проворчал он. — На плечи давит, а уж вонь стоит такая — прямо спасу нет!

С Бетти то же самое, — подтвердил Ральф. — Похоже, они знатно потели — наши пращуры. Ничего не попишешь: как говорится, toujours l'art.[7]

— Может, простирнем их, а, Лицедей? — спросил Бегг.

— Конька стирать нельзя, — отрезал Лицедей, — а вот что нужно тебе будет сделать, так это начистить железо и кожу, да еще не забыть разогреть кадку со смолой и окунуть туда подол. Уж будь уверен — смола тебе все начисто отобьет.

— Это уж точно, — позавидовал Ральф. — Повезло тебе, Бегг. Мне вот улыбнулось меньше — не могу же я превратить свою Бетти в Смолли или Гудронни…

— Как же это я забыл про горячую смолу… — хлопнул себя по лбу Бегг. — До того странный обычай! Представляешь, каково — отлавливать самых хорошеньких девушек, а потом обмазывать их горячей смолой, а? Пожалуй, в таком виде эти Смолли далеко не убегут…

— Говорят, Пэдстоу, когда был Коньком, — вспомнил Крис, — прямо валил их на землю и обливал, ровно свечки…

— Будем мы еще смотреть на всяких там дикарей и язычников, — вмешался в разговор старик. — Не для нас такие дела, вот что я скажу. Смотри у меня, Симми-Дик, и не помышляй.

— Неподражаемо, — развел руками Ральф, — а что все это такое, если не обычай язычников?

— И никаких не язычников. Обычай хороший и достойный, если хорошо и достойно его исполнять, а мы так и будем.

— А вообще-то, — хмыкнул Саймон Бегг, — я бы не отказался взять с собой под этот вонючий навес какую-нибудь красотку — вроде той модницы, с которой меня сегодня познакомили…

Эрни громко заржал и тут же получил от отца подзатыльник.

— Цыть! Девица твоя племянница, а ты каков? Тебе наоборот заступаться за нее должно.

— Вот-вот, — проворчал Ральф.

Бегг с любопытством взглянул на него.

— Простите, дядя, — извинился он. — Не хотел обидеть. Так просто, подумалось. Что ж, готов сменить тему: когда, например, вы надумаете отдать нам кузницу?

— Никогда. Кажется, уже не раз вам говорено. Ни за что.

— До чего же упрям, собака! — буркнул Бегг, как бы ни к кому не обращаясь.

Дэн, Крис и близнецы исподлобья взглянули на отца.

— Мы-то сами с нашим удовольствием, — сказал Дэн, — ты знаешь, Симми-Дик, но отец и слушать не хочет.

— Послушай, отец, — проникновенно начал Крис, — ведь она все равно останется в семье. Просто мы знаем, что скоро здесь проложат шоссе. Это же золотое дно — автосервис на перекрестке. Компания останется нашей. Я знаю, как обделать все бумаги. И кузница тоже у нас будет. Поначалу Симми-Дик станет вести свои автомобильные дела сам — на своей стороне. Эрни поможет ему. Это же верное дело, слышишь? — Он повернулся к Ральфу. — Ну правда же? Правда?

Прежде чем Ральф успел ответить, Эрни отвлекся от своих упражнений и выпалил:

— Я разрешаю тебе, командир! Давай!

Лицедей уже открыл рот, чтобы обрушить на младшенького поток брани, как вступился Дэн:

— Слушайте, мы, кажется, пришли сюда, чтобы готовиться? Хватит уже — пора начинать. Еще раз последнюю сцену. Зачинай, отец!

Братья вышли на середину. Лицедей, сердито бормоча себе под нос, взял скрипку и заиграл вступление.

Вскоре все увлеклись и разговор был забыт. Старательно топая ногами, танцоры опять вздымали к потолку клубы пыли.

А за окошком, замотанная в шарфы и занесенная снегом, сидела миссис Бюнц и, с упоением вслушиваясь в музыку, записывала последовательность движений.

Глава 3 Приготовления

Состязание между морозом и снегом всю следующую неделю продолжалось. Обе части Мардиана упоминались в прессе как островки самой холодной погоды в Англии.

Сидя наверху в своей комнате, леди Алиса раздраженно давала приказания жалким остаткам прислуги замка Мардиан: кухарке, горничной, уборщице и старому мужлану-садовнику, у которого имелся сын. За исключением этого юнца, все в доме были весьма преклонного возраста. Пора было начинать приготовления к ночи двадцать второго декабря. Для этого следовало: сварить из сидра пунш, испечь особые праздничные пироги, разгрести снег во дворе, поставить столбы, на которых будут укреплены факелы, а кроме того, сложить большой костер. С самым внимательным видом выслушав свою госпожу, слуги принялись делать все по-своему, словно и не слышали наставлений хозяйки.

Мисс Мардиан только вздыхала — кажется, она считала всю эту суету лишь скучной и нудной обязанностью и тем не менее, как и все в поместье, терпеливо мирилась с ней. В конце концов, с этим обычаем — танцем Пятерых Сыновей, или, как его еще называли, средой Скрещенных Мечей — было ненамного больше возни, чем с праздником Урожая.

Миссис Бюнц и Камилла Кэмпион все еще жили в гостинице «Лесной смотритель». Иногда Камилла дружелюбно беседовала с немкой в гостиной, да и Трикси была с гостьей вполне любезна. Хозяин гостиницы — по всему, человек покладистый — был рад уже тому, что она у него остановилась, и не требовал больших денег.

Обнаружилось, что автомобиль миссис Бюнц неисправен, а тянуть его на буксире к автостоянке Саймона Бегга, что располагалась в миле от Восточного Мардиана, в Йоуфорде, невозможно из-за непроходимых дорог. По слухам, дела у Саймона шли не слишком хорошо, и в последнее время он вынашивал планы перенести свою станцию в Кузнецову Рощу. Лицедей, однако, даже слышать об этом не хотел.

В конюшне каждый вечер продолжались репетиции. В гостиничных номерах было отлично слышно, как там топают ногами, звенят колокольчиками и зудят на скрипке. Любопытство заставило миссис Бюнц пускаться на хитрости. Сначала она рассеянно бродила по гостиной, потягивала у камина сидр, делала пометки в своем увесистом дневнике. При этом топот ног и пиликанье скрипки так соблазняли ее, что у бедняги чуть не кружилась голова. Так она выдерживала минут десять, после чего начинала демонстративно зевать, извинялась и, изображая, что падает от усталости, поднималась к себе в комнату. Лестницу на задней стене дома она обнаружила уже давно и спустя несколько минут, никем не замеченная, благополучно спускалась по ней на задний двор.

В одном из отсеков конюшни владелец гостиницы держал склад. К нему вела выложенная кирпичом дорожка — в зимнее время замерзшая и ужасно скользкая.

Смотровое окошко, которое нашла для себя миссис Бюнц, было наполовину скрыто нависающей соломенной крышей. Ей удалось немного очистить стекло от пыли. И там, дрожа от волнения и холода, она простаивала целые вечера, делая закоченевшими пальцами пометки в своем дневнике.

К сожалению, удовольствие, которое исследовательница при этом получала, было неполным. Во-первых, от ее дыхания стекло то и дело запотевало, а во-вторых, через него было видно только помещение склада да еще проем двери, соединяющей его с конюшней. Именно через этот проем ей приходилось смотреть на танцующих, что было чертовски неудобно. Танцоры то появлялись в нем, то исчезали, а то кто-нибудь из сопровождавших танец — Лицедей, доктор Оттерли или Конек — вставал в дверях и загораживал собой остальных. Прямо хоть ложись и умирай от досады!

Постепенно ей удалось установить, что это не один танец, а несколько. Сначала исполнялся традиционный моррис, для которого они прикрепляли к ногам колокольчики, а уж затем следовал танец с мечами, местами переходящий в мимический спектакль. Один момент этого спектакля ей было всегда отлично видно: когда Лицедей в роли Шута — или Старика — засовывал голову в решетку скрещенных мечей. В этот момент все — Пятеро Сыновей, Бетти и Конек — собирались вокруг него тесным кружком, и он что-то им говорил. Похоже, это был какой-то отрывок из старинного присловья, чудом сохранившийся и пронесенный сквозь века. Миссис Бюнц видела, как шевелятся его губы — каждый раз он произносил одну и ту же фразу. Казалось, она все бы отдала, лишь бы услышать, что он говорит.

Она отлично изучила пьесу. После шутливого отрубания Лицедею головы участники вновь принимались танцевать, и на этот раз солировали Бетти и Конек. Иногда Конек так расходился, что заскакивал в помещение склада, и его железные, похожие на клюв, челюсти клацали чуть ли не перед самым носом миссис Бюнц. Иногда то же самое проделывал Бетти, вздымая своими юбками тучи пыли. Но всегда после этого опять вступали Сыновья, и в определенный момент вставал и «воскресал» Лицедей. На этом, по всей видимости, действие спектакля заканчивалось.

После репетиции мужчины обычно возвращались в гостиницу. Как-то раз миссис Бюнц решила отказаться от своего подглядывания, а наоборот, как бы случайно «засидеться» в баре. Она надеялась, что возбужденные спектаклем актеры начнут живо его обсуждать. Но уловка не удалась. Сначала они и в самом деле громко и не таясь разговаривали, но из их нестройного хора ей удалось разобрать лишь отдельные слова — вот тут-то фольклористка поняла, что такое настоящий диалект. А затем танцоры и вовсе примолкли — видимо, Трикси сделала им знак, что она здесь. После чего девушка, как всегда, с самым приветливым видом подошла к ней и спросила, не хочет ли мадам чего-нибудь еще, но взгляд у нее при этом был такой, что миссис Бюнц невольно почувствовала острое желание подняться к себе наверх.

Но вот в один прекрасный день, как показалось ей самой, она поймала за хвост удачу.

В тот вечер примерно в полшестого миссис Бюнц спустилась в бар, чтобы посидеть у камина и закончить небольшую статейку для американского издательства — под названием «Гермафродитизм в европейском фольклоре», — и обнаружила там Саймона Бегга, который задумчиво склонился над записной книжкой и вечерней газетой, раскрытой на результатах бегов.

Незадачливая путешественница уже пыталась вести с ним переговоры насчет починки ее автомобиля. Разумеется, в душе она рассчитывала на большее, а именно вытянуть из него информацию о персонаже, который он изображал. Приветствуя его, она не удержалась от чисто тевтонского радушия.

— So![8] — радостно воскликнула немка. — Что-то вы сегодня рано, командир.

Он изобразил нечто вроде поклона, поерзал и покосился на Трикси. Миссис Бюнц заказала сидр.

— На улице все метет и метет… — мило, по-домашнему сказала она.

— Да уж, — согласился механик, после чего решительно заговорил о деле: — Что-то мы никак не возьмемся за вашу машину, миссис… э-э… Бюнц. Но пока мы ее не перегоним…

— Да это, собственно, не к спеху. Все равно не рискну ехать обратно, пока не установится погода. Знаете ли, моя «букашка» не любит снега.

— Вообще-то, если честно, вам не помешало бы заиметь побольше кубов…

— Простите?

Бегг повторил на более понятном языке. Оказывается, он просто предлагал ей поменять автомобиль на более мощный. У него как раз есть такой — он собирался продать его одной бабуле, которая едва умеет крутить руль.

Миссис Бюнц вполне могла позволить себе приобрести новую машину. Но самое важное для нее сейчас было соотнести эту покупку с возможностью расширить свои познания в области ритуальных танцев. Разумеется, она не стала разочаровывать Бегга, который весьма оживился, как только разговор зашел о купле-продаже.

— В самом деле, — мечтательно протянула миссис Бюнц, — если бы у меня была машина с более мощным мотором, я бы чувствовала себя гораздо увереннее. Наверное, я бы смогла спокойно и без напряжения преодолеть скользкий подъем на подъездах к замку Мардиан…

— Ну уж это с полпинка, — уверил ее Саймон Бегг.

— Простите?

— Да, говорю, об этом даже смешно упоминать. Разве ж это подъем?

— Я хотела сказать, в среду вечером подъехать к замку Мардиан. Если, конечно, будет открыт доступ для зрителей.

— Да хоть вся деревня может приходить. — Бегг несколько смутился. — Дом открыт для всех.

— К несчастью, к моему огромному разочарованию, я не поладила с Лицедеем. И, увы, с госпожой Алисой тоже…

— Ну и не переживайте, — пробормотал он и поспешно добавил: — Ничего там такого не будет — сплошное баловство.

— Баловство? Пусть баловство. Но кроме того, — с жаром продолжала миссис Бюнц, — кроме того, это бесценная жемчужина фольклора, редкий, чудом доживший до наших дней обряд… Я еще никогда не встречала, чтобы в танце участвовало пять мечей вместо обычных шести. Это же уникальный случай!

— Скажите пожалуйста! — вежливо отозвался Саймон. — Так что, миссис Бюнц, как насчет автомобиля?

Каждый из них гнул свою линию. При этом немка делала невероятные усилия, чтобы разобрать жаргон механика.

— Прежде мне бы хотелось, — с живым интересом сказала она, — чтобы вы описали мне это авто.

— Завтра я пригоню его сюда и вы все посмотрите сами.

Они обменялись многозначительными взглядами.

— А скажите мне, — решилась наконец миссис Бюнц, — вы, как я полагаю, в этом танце исполняете роль Конька?

— Угадали. Вот это партия, скажу я вам… Работка не из легких…

— Вы, наверное, изучали фольклор?

— Я? Да господь с вами.

— И вы играете?! — выразительно изумилась она.

— Только в этом танце. Лицедей и леди Алиса ведь не отстанут. Да и обидно, если все это у них заглохнет.

— Еще как обидно! Это была бы просто трагедия, скажу я вам! Грех! Я ведь, мистер Бегг, большой знаток и почитатель этого дела. Мне бы столько хотелось у вас спросить… — При этих словах голос миссис Бюнц, несмотря на все ее потуги казаться спокойной, дрогнул от волнения. В глазах ее появился почти безумный блеск, она наклонилась к собеседнику и, стараясь говорить как можно более небрежно, прощебетала: — Скажите мне, вот в момент жертвоприношения, когда Шут умоляет Сыновей пожалеть его… Произносятся какие-то слова, не так ли?

— Ого! — Саймон бросил на нее пристальный взгляд. — А вы и впрямь большой знаток этого дела.

Миссис Бюнц принялась, захлебываясь, объяснять, что все европейские мимические обряды имеют общие корни и что в этом месте танца было бы естественно услышать короткую речь.

— Вообще-то у нас не принято болтать лишнее, — пробормотал он. — И потом, там такая дребедень — ничего стоящего. Детский лепет. Очень вам это нужно?

— Уверяю вас, вы можете не сомневаться в моей осторожности. Так есть там слова или нет?

— Да Лицедей гонит какую-то лажу, а остальные — молчком…

Бедная женщина, в голове которой не прекращалась отчаянная борьба с обрушившимся на нее потоком жаргонных словечек, в мольбе протянула к Беггу свои пухлые ручки.

— Милый, любезный мой продавец машин, — пропела она, не преминув напомнить ему о своих покупательных возможностях, — не будете ли вы столь благородны и щедры, чтобы сообщить мне, что именно он «гонит»?

— Честное слово, миссис Бюнц, я не знаю, — сказал он с искренним сожалением. — Честное слово! Он всегда говорит одно и то же. Бормочет что-то, бормочет — ничего не понять. Думаю, и его парни навряд ли знают. Может, что иностранное или в этом роде.

Лицо миссис Бюнц вполне могло бы сейчас украсить обложку журнала под названием «Крушение надежд».

— Если это иностранный язык, я бы могла перевести… Я владею шестью европейскими языками. Gott in Himmel,[9] мистер Бегг, ну что же это может быть?!

Внимание собеседника вдруг привлекло лежавшее перед ним на столе расписание заездов на предстоящих бегах. Лицо его загорелось, и он ткнул в газету пальцем.

— Взгляните! — воскликнул он. — Вот так номер! Нет, вы только посмотрите!

— Не вижу без очков…

— В четверг в час тридцать состоится забег, — вслух зачитал Бегг, — «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» Ну дают!

— Не понимаю…

— Ну, лошадь, — объяснил Саймон, — беговая лошадь. Просто такое совпадение. Или, может, знак?

— Знак? — переспросила она, уловив знакомое слово.

— Да, и кажется, для меня совсем неплохой. Ведь вы из тевтонцев, миссис Бюнц?

— Да, — терпеливо кивнула она. — Тевтонка.

— А мы с вами как раз говорили о танцорах, так? И еще я предложил вам поменять ваш автомобиль на другой. А если вы согласитесь, то я буду в некотором роде субсидирован — ведь так? Это же колоссально!

Миссис Бюнц порылась в карманах и извлекла очки.

— Ага, я поняла. Вы собираетесь поставить на эту лошадь?

— В точку попали!

— «Тевтонский Танцор на Субсидии Большой Тевтоподмены!» — медленно прочитала она, круглое лицо ее вытянулось. — Вы правы, мистер Бегг, все это более чем странно. Очень возможно, что ваше предположение не лишено смысла, и это действительно какой-то знак.

Посетив церковь в последнее воскресенье перед средой Скрещенных Мечей, Камилла отправилась к деду в Кузнецову Рощу. Пробираясь по сугробам, она сначала подбадривала себя песней, пока не охрипла, а потом весело насвистывала — до тех пор, пока от мороза у нее не потрескались губы. Всю неделю, не пропустив ни одного дня, она усердно трудилась над ролью, которую ей предстояло сыграть в показательном спектакле в конце следующего семестра. В церкви, как и рассчитывала, девушка встретила Ральфа. Они улыбнулись друг другу, и после этого органист — он же деревенский почтальон — показался Камилле потомком Орфея и Святой Цецилии: до того чистые, прямо-таки небесные звуки он ухитрялся извлекать из своих дудок. Ральф сдержал обещание и не подходил к ней слишком близко, но из церкви она уходила в спешке, так как боялась, что если он успеет выйти до нее, то обязательно дождется и перехватит. Этого никак нельзя было допустить — ведь она еще так и не разобралась в своих намерениях.

Выглянуло солнце. По пути ей попались пара снегирей, стайка воробьев и сорока. Где-то в глубине леса раздался выстрел. Над рощей мисс Кэмпион заметила струйку дыма, по которой можно было отыскать кузницу даже по воскресеньям.

Дед и двое неженатых дядей, наверное, как раз вернулись из йоуфордской церкви.

В одном месте от основной дороги отделялась узкая тропинка, по которой можно было срезать путь через лес. Камилла решила ею воспользоваться, но не успела пройти и нескольких шагов, как услышала где-то совсем рядом глухие рыдания. И тем было ужаснее их слышать, что плакал не ребенок, а взрослый человек, мужчина.

Он даже не пытался сдерживаться — стоны и всхлипывания так и вырывались из его горла. Камилла почти сразу догадалась, кто это был, и, поколебавшись немного, пошла на звук. Обогнув небольшой ельник, она увидела своего дядю — Эрнеста Андерсена. Он плакал над трупом дворняги.

Собака лежала перед ним, накрытая холстиной, и только с одной стороны торчал ее облезлый безжизненный хвост.

Эрни сидел на корточках, и его большие руки безвольно свисали между колен. По грязному лицу были размазаны слезы. Заметив Камиллу, он, как ребенок, завыл еще громче.

— Боже мой, Эрни! — воскликнула Камилла. — Что с твоей бедной псиной!

Он бросился что-то сбивчиво ей рассказывать, но говорил на таком невообразимом диалекте, что разобрать было почти невозможно — приходилось только догадываться, о чем идет речь. Он злился на своего отца. Кажется, всю неделю отец только, и знал, что твердил ему о его собаке — мол, она больная и ее нужно пристрелить. Эрни даже слушать его не хотел и целыми днями болтался по морозу вместе с несчастной животиной, чтобы не оставлять ее одну. Но сегодня утром собака каким-то образом ускользнула от него и побежала к кузнице. Там-то ее нашел Лицедей и тут же пристрелил. Эрни услышал выстрел. Камилла живо представила, как он бросился на звук, с диким воем продираясь через кусты. Навстречу ему вышел отец с ружьем и велел снести тушку в лес и схоронить. После этих слов рассказ Эрни стал совсем бессвязным. Камилла могла лишь догадываться о том, что произошло потом. Очевидно, Крис встал на сторону отца, сказав, что собака действительно была совсем уже плоха, и на самом деле Лицедей только избавил ее от лишних мучений. Эрни, вне себя от горя и злости, унес тело своей любимицы в лес.

— Вот ей-богу, — теперь уже более связно говорил Эрни, вытирая рукавами лицо. — ей-богу, я поквитаюсь с ним за это. Злыдень он, убивец, гад ползучий, а не человек вовсе. Так и давит меня, ровно муху, на каждом шагу — убивец проклятый. Грешен, да еще и гордится этим. Будет ему кара, доктор не зря говорит…

— Господи, да что ты такое несешь? — вскричала Камилла.

— Из меня и Лицедей лучше, чем из него. Уж куда лучше. Ноги у меня резвее, да и вывожу покрасивше него. А доктор говорит, он все равно не жилец. Сам себя изведет — помоги ему господи.

— Эрни! Успокойся! Ты сам не знаешь, что говоришь. Ну зачем тебе эта роль? Шута ведь должен играть старик. А ты — Сын.

Эрни вытянул руку. Покрасневшими от мороза пальцами он осторожно приподнял собачий хвост.

— А если я хочу, — он прищурился на Камиллу, — если я хочу умереть, а потом опять воскреснуть?

«Ну это уже просто лажа!» — подумала Камилла, а вслух сказала:

— Это же просто спектакль. Старинный танцевальный обряд. Вроде того как мы украшаем дом омеловыми ветками или едим сливовый пудинг… Ничего другого, Эрни. Взаправду ведь никто не умирает.

Эрни сдернул с трупа собаки мешок. Камилла с визгом отшатнулась и бросилась прочь.

— А это, по-твоему, что? — выкрикнул Эрни. — Или она тоже — не взаправду?

— Похорони ее! — сорвалась на визг Камилла. — Похорони скорей и постарайся забыть. Какой ужас!

Девушка почувствовала, что больше не может здесь оставаться.

— Прости, Эрни. Я ничем не могу тебе помочь. — Она повернулась и пошла по тропинке к кузнице, с огромным трудом сдерживаясь, чтобы не припуститься бегом. Ее подташнивало.

Тропинка шла через поляну, где Камиллу поджидал какой-то человек. «Романтический образ», — невольно подумала девушка — такой он был бледный и решительный.

— Ральф! — ее глаза засветились упреком. — Ну как ты мог! Ты же обещал мне… А ну-ка уходи.

— Не уйду. Не могу я больше, Камилла. Я видел, как ты свернула в рошу, и специально прошел по другой дороге, чтобы тебя встретить. Извини, Камилла… Я просто не смог удержаться, а потом подумал, что это вообще какая-то дурь. Более того, мне нужно кое-что тебе сказать… — Лицо его переменилось. — Эй! Милая моя, что с тобой? Вроде я не похож на разбойника. Почему у тебя такой испуганный вид?

У Камиллы вырвался нервный смешок.

— Наверное, это скучно слушать, но только что в лесу я видела такую мерзость, что меня чуть не стошнило.

Ральф взял ее руки в свои, и девушка с облегчением положила голову к нему на грудь.

— И что же ты такое видела, моя бедная малышка?

— Там был Эрни с мертвой собакой, и он говорил о смерти…

Она подняла на него беспомощный взгляд и заплакала. Ральф невольно вскрикнул и еще крепче прижал ее к себе.

Из кузницы вышел человек в черном костюме и тут же застыл на месте с удивленным и недовольным видом. Это был Лицедей.

За день до среды Скрещенных Мечей леди наказала своему престарелому садовнику взять косу и срезать на месте представления торчащий из снега сухостой — там были целые заросли чертополоха и шиповника. Садовник — мужественного вида шотландец, обладавший поистине железной волей и весьма угрюмым нравом, — ответил ей, что от немилосердного обращения коса затупилась.

— Миледи, — именно так он к ней всегда обращался, — ничего, я чай, не получится. Стану я, что ли, руки марать да свой живот класть за эту вашу затею?

— Но ты же можешь наточить косу.

— И как вы только можете такое говорить… Я — да наточить?

— Тогда отнеси ее Вильяму Андерсену.

— За что мне еще такое наказание? Видал я этих безбожных тварей — язычники проклятые, скачут ровно обезьяны…

— Если ты это про среду Скрещенных Мечей, Макглашан, то хватит уже, наслушалась. Немедленно отнеси косу в кузницу. И если сам Вильям занят, то пусть хоть кто-нибудь из его сыновей этим займется.

— Чтоб им — мою косу? Да ни в жизнь. Только самому кузнецу. Они же только все спортят. Эх! Все они там во грехе погрязли — вместе со стариком…

— А что, у вас на Севере не было танцев с мечами?

— Что я, грешник, что ли, — смотреть на бесовские пляски? Не видал я.

— Ладно. Макглашан, отнеси косу и иди убирать двор.

Кончилось тем, что косу понесла Дульси. Вернувшись из кузницы, она сообщила, что Лицедея уже день как нет дома. Косу она оставила Эрни, строго предупредив его, что точить ее должен только отец.

— Вы только подумайте, тетя Акки, за двадцать лет это в первый раз, чтобы перед самой средой Скрещенных Мечей Вильям уехал в Биддлфаст. Попросил Дэна подвезти его на автобусную станцию. В деревне все только и говорят об этом. Решили, что он поехал к Стейне насчет завещания. Может быть, Ральф что-то знает.

— Счастливчик — у него еще есть что завещать. Вот мне, как ты знаешь, Дульси, и оставить-то нечего…

— Знаю, тетушка Акки. А поговаривают, что Вильям-то и вправду богат. Только он такой скупец, что все прячет. Подумать только!

— Не ожидала от тебя такого, Дульси, — чтобы слушать всякие сплетни…

— И еще, тетя Акки: эта немка так и живет в гостинице. Все вынюхивает у каждого встречного про Пятерых Сыновей.

— Она и сюда небось заявится, чтобы посмотреть. А потом еще учредит какую-нибудь дурацкую гильдию… Бывают ведь такие бабы — к пятидесяти годам уже выживают из ума. Корчит из себя идиотку.

— И Лицедей так думает — мне Крис сказал.

— Старик, как всегда, прав. Вильям Андерсен — парень не промах.

— А можно ее как-нибудь выпроводить, если она придет?

На это леди Алиса лишь злобно щелкнула вставными челюстями.

— А эта юная особа тоже все еще там? — спросила она.

— Вы про внучку Вильяма Андерсена?

— Черт возьми, а про кого же еще?

— Ну да, она там. Все говорят, она такая хорошенькая… и вся такая… в общем…

— Так прямо и скажи — девица больше похожа на леди, чем на простолюдинку.

— Говорят, даже не просто похожа, тетя Акки.

— А ты, дура, так и поверила?

— Говорят, она на самом деле леди.

— Фу ты ну ты, какие мы нежные и утонченные. Что, девица больше похожа на Кэмпионов, чем на Андерсенов?

— Да нет, она вылитая мать, но Нед Кэмпион воспитал ее как леди. Престижная школа и все такое… Говорят, она с отличием училась в Париже.

— О, лягушатники, те научат… Как она сошлась с нашими кузнецами?

— Вроде бы она их не чурается. Говорят, старый Вильям, хоть и делает суровый вид, а сам без ума от внучки. И ее из кузницы калачом не выманишь. Наверное, происхождение дает себя знать…

— Боже, какая же ты снобка, Дульси. Это же только делает ей честь. Единственное, чего бы мне не хотелось, это чтобы в этом был замешан Ральф.

— А почему вы думаете, что…

Леди Алиса смерила племянницу презрительным взглядом.

— Это Сэм мне сказал — его отец.

— Священник?

— Да, он священник, Дульси. Но кроме того, он еще и твой зять. Или ты уже совсем потеряла память? Так вот, Ральфа видели с этой девицей в Сандауне. Все прыгал вокруг нее. Мне это совсем не нравится.

— А вы говорили с Ральфом, тетя Акки?

— Да уж говорила. И об этом и кое о чем еще, — удовлетворенно хмыкнула леди Алиса, — о чем, как он думал, я не знаю. Ведь он у нас Мардиан, господин Ральф, если его мать действительно вышла замуж за пастора. Развратник!

Взгляд Дульси сделался масляным.

— Боже правый! — воскликнула она. — Так Ральф — развратник?

— Гм, иди-ка ты лучше садись за свои кружева, — проскрипела леди Алиса и презрительно добавила: — Старая дева…

Дульси, впрочем, ничуть на нее не обиделась. Вместо этого она бросила взгляд на часы — одни из многих, что украшали стены тетиной комнаты.

— Вот уже завтра среда Скрещенных Мечей… — мечтательно сказала она. — Пройдет каких-то двадцать четыре часа — и Пять Сыновей будут исполнять свой танец… Подумать только!

Закончилась последняя репетиция, и танцоры переглянулись, удовлетворенно отдуваясь. Доктор Оттерли сел на перевернутый ящик, отложил скрипку и принялся набивать свою трубку.

— Неплохо, — прогудел старик Вильям. — Хотя могло бы быть и лучше. — Он повернулся к младшему сыну. — Вот, к примеру, Эрни, — ткнул он пальцем. — Ты у нас, конечно, Разгонщик, но кто тебе сказал, что ты тут главнее всех? Мог бы и поскромнее. Махаешь руками, ровно граблями… Носишься как угорелый. А ну, покажи свой меч.

— И не подумаю, — фальцетом крикнул Эрни. — Это мой меч.

— Никак ты опять его наточил? Ну-ка дай сюда. Наточил?

— На то ж он и меч?

Братья принялись всячески увещевать младшего. Мол, что это за безобразие, мол, дело Разгонщика толпы — расчищать место для танцев, а не лезть в каждую дырку… А Ральф и доктор Оттерли плеснули масла в огонь, заявив, что в других графствах Разгонщику вообще не полагается меч и вместо этого он орудует метлой. Что уж тут говорить про Эрни, который мало того что машет напропалую своим мечом, так ко всему прочему наточил его как бритву. Это же просто опасно для окружающих!

Разгорелся шумный спор. Миссис Бюнц в своем укромном местечке за окном вся сжалась, словно зверь перед прыжком. Наверняка они спорят о ритуале очищения! А ей, как назло, почти ничего не слышно. Господи, до чего же ей сейчас хотелось войти, обнаружить себя, присоединиться к их спору!

Эрни лишь угрюмо молчал и поглядывал из-под бровей на отца. Временами он бросал преданные взгляды на Саймона Бегга, который, казалось, совершенно не интересовался происходящим. В конце концов Эрни пришлось подчиниться и отдать меч, и опять последовали новые взрывы негодования. Миссис Бюнц из своего убежища увидела, что на конце стального лезвия имеется отверстие, в которое продета и завязана узлом красная лента.

— А что, как кто-то из нас невзначай размахнется да схватится по ошибке за лезвие? — кипятился старший Андерсен. — Так ведь и пальцев лишиться недолго. Скажи, доктор?

— Да не кто-то это будет, а я! — пробасил Крис. — Я же иду рядом с Эрни. Стало быть, мне быть без пальцев…

— Не говоря уж обо мне, — добавил отец.

— Погоди-ка, погоди, — прервал их доктор Оттерли. — Дай мне взглянуть поближе. — Осмотрев меч, он задумчиво поглядел на его владельца. — И зачем ты так сильно его наточил?

Эрни ничего не ответил, а только протянул руку, чтобы взять меч обратно. Поколебавшись, доктор Оттерли отдал клинок. Эрни поспешно схватил оружие, спрятал его за спину и отступил, бросая на отца огненные взгляды. При этом он ворчал и матерился себе под нос.

— А ну-ка ты, чурбан неотесанный, — процедил сквозь зубы старик Вильям, — быстро отдай мне игрушку. Я жду. Сперва мы затупим ее, а уж потом будешь с ней цацкаться. Понял?

— Не отдам.

— А вот и отдашь!

— Отвяжись.

— Ну уймись же, Эрни. Отдай ему меч — что тебе, трудно?

— Сперва скажи ему, чтоб отстал.

— Хорош, хорош, будет вам! — зашумели братья.

— Лучше оставь его сейчас, Лицедей, — посоветовал доктор Оттерли.

— Еще не хватало — оставь! Кто здесь главный? И не собираюсь я его оставлять — ишь чего удумал, паршивец!

Он двинулся на непокорного сына. Миссис Бюнц затаила дыхание, пытаясь понять, относится ли эта сцена к языческому фольклору или нет. Сейчас ей было видно только Лицедея и его младшего сына — остальные Андерсены ушли из «кадра». На заднем плане, с трудом различимые, мелькали лица доктора Оттерли, Ральфа и Саймона Бегга. Она услышала, как Саймон крикнул:

— Не дурите!

Ральф попытался удержать Лицедея. Но было поздно. Резким движением тот метнулся к сыну. На несколько секунд дверной проем загородила мощная фигура Дэна Андерсена. Потом была какая-то неразбериха — мелькали только руки, головы. Затем она услышала чей-то визгливый голос. Как потом оказалось, он принадлежал Эрни Андерсену:

— Что, руки теперь в крови? Руки в крови, да? Только не говори, что это из-за меня! Убивец — он завсегда в крови. Не спрячешь свои руки — по локоть они в крови у тебя!

После этого в дверном проеме показался сам старик Андерсен.

Голова его свесилась на грудь, плечи тяжело вздымались — казалось, он едва дышал. Правую руку он держал перед собой. На ней темнела глубокая рана, из которой струилась кровь. Миссис Бюнц видела, как она капает на пол.

Проворнее обычного она покинула свой пост и вернулась в гостиницу.

В ту ночь Камилла плохо спала. В обрывках снов ей являлись дохлые собаки, которые зловеще вставали между ней и Ральфом или устраивали дикие пляски с колокольчиками на тощих ногах. Еще она видела Пятерых Сыновей, сошедших с фотографии, той, что висела за дверью в баре, и таинственно улыбавшуюся миссис Бюнц. А потом к ней подошел гермафродит, накрыл ее своей широченной юбкой и куда-то потащил. На передний план грозно выступил Щелкун — железный Конек. Вытянув свою птичью голову, он клацнул железными зубами прямо возле носа Камиллы. В конце концов он так приблизился к ней, что ее сон не выдержал и лопнул. Когда она проснулась, сердце ее колотилось, как молот по наковальне.

На часах мардианской церкви пробило полночь. По занавеске пробежало круглое пятнышко света — видимо, кто-то шел по двору с фонариком. Послышался скрип снега под ногами и еще шорох, как будто по снегу что-то волокли. Камилла, которая теперь уже совсем проснулась, изо всех сил напрягла слух. Ну и времечко же они выбрали! Опять скрип, хлюпанье носом, шорох по снегу — и снова фонарик обшарил занавеску. Тут уж, несмотря на холод, она вскочила с кровати и, подбежав к окну, отдернула занавеску.

Из горла у нее вырвался хриплый вскрик, как бывает у людей во сне. Впрочем, то, что она увидела, было и в самом деле похоже на сон, причем тот самый, от которого она минуту назад проснулась: под окном, освещенный фонарем, стоял Щелкун — железный Конек…

Глава 4 Скрещенные мечи

С самого утра в среду Скрещенных Мечей с неба безудержно валил снег. К полудню, однако, снегопад прекратился и даже выглянуло бледное зимнее солнце.

Очень странная история вышла с косой. Никто толком и не понял, что произошло. Садовник Макглашан послал своего сына в кузницу, чтобы тот забрал косу. Вернувшись, парень передал от Эрни Андерсена, что Лицедей работу еще не выполнил, но с косой будет все в порядке, кроме того, они с братьями сами расчистят площадку для танца. Садовник же, несмотря на то что до того всячески отказывался от противной его душе работы, теперь вдруг разобиделся и удалился в свой старенький вонючий домишко на краю деревни, где, по своей привычке, надулся на весь мир.

Утром Нэт с Крисом прибыли в замок Мардиан, расчистить снег. Макглашан из вредности запер в сарае садовый инвентарь, но с разрешения госпожи Алисы, которая лично спустилась во двор, чтобы проследить за работой, замок был быстро взломан и все необходимое извлечено. Вскоре в своем полуразвалившемся грузовике прибыл Саймон Бегг, который привез остальных братьев, а кроме того, кучу хвороста для костра. Костер сложили с внешней стороны зубчатой стены так, чтобы его было немного видно через полуразрушенную арку. Кроме того, огонь должен был освещать селянам дорогу обратно.

Факелы, изготовленные в кузнице по старинному рецепту из дегтя, камеди и бечевок, установили по кругу вокруг площадки, где должен был исполняться танец. После этого Андерсенов и Саймона Бегга пригласили пройти в комнату для прислуги, где леди Алиса, разумеется не без помощи Дульси и старух служанок, угостила их знаменитым праздничным пуншем.

К сожалению, не нашлось ни одной достаточно утонченной души, которая бы смогла понять и оценить попытки Саймона Бегга отмежеваться от братьев Андерсенов и прослыть перед хозяевами светским человеком. Все потуги оказались тщетны. Леди Алиса, которая сама была чистейших кровей дворянкой, не привыкла задумываться о классовой принадлежности окружающих ее людей — сословия для нее были определены и незыблемы, как континенты и расы. В ее сознании они существовали как некая данность. Следовательно, делать вид, что ты принадлежишь к одному сословию, тогда как на самом деле относишься к другому, не имело никакого смысла — это было равносильно тому, если бы китаец стал прикидываться каким-нибудь зулусом. При всем своем замечательном уме леди Алиса была совершенно бесчувственна и не способна думать об отвлеченных материях. Впрочем, ей стукнуло уже девяносто четыре, и она вообще старалась поменьше думать. Единственное, что она твердо знала и помнила, — это что дед, а затем отец Саймона Бегга последние пятьдесят лет снабжали ее бакалейными товарами. О Саймоне она слышала только, что он пошел служить в армию, откуда возвратился, чтобы служить в отцовском магазине. Неудивительно, что она разговаривала с ним в покровительственном тоне, не замечая, как больно это его ранит. Знаком внимания с ее стороны стал лишь упрек в его адрес за то, что он назвал ее «госпожой Алисой» вместо «мадам».

С Дульси, которая знала, что он держит автостоянку и доблестно отслужил в воздушных силах, он заговорил на совершенно непонятном ей языке. В ответ она рассеянно заметила, что, насколько ей известно, Саймон предпочел бензин бакалейным товарам… О, наверное, это было нелегко — выиграть британскую войну… Она хотела сказать что-то еще, но ее смутил Эрни, который стоял рядом с летчиком и хихикал над каждым его словом.

Саймон многозначительно улыбнулся Дульси и дернул Эрни за рукав.

— Что-то мы слегка переутомились, мисс Мардиан, — сказал он, покосившись на Эрни, — уж так выложились, пока готовились вчера к представлению…

Эрни снова засмеялся, а Дульси сказала:

— Неужели?

Похоже, она не поняла, на кого намекал Саймон, говоря «мы».

Бегг слегка наклонился и заговорил тише:

— Бедняга наш Эрни! А ведь раньше он был моим денщиком — да-да, мисс Мардиан. Правда, старина Капрал? Слушай, пойди-ка подсоби этим красоткам, Эрни. — Он указал на служанок.

Эрни, гордый оттого, что его любимый герой обратил на него внимание, с отмашкой отдал честь и удалился.

— Честное слово, я тронут, — пытался убедить ее Саймон. — Он ходит за мной прямо как собака — одному богу известно почему. Конечно, все, что в моих силах, я для него делаю…

Дульси еще более рассеянно пробормотала:

— Неужели? — и поспешно отошла.

Дэн подозвал братьев, поблагодарил госпожу Алису, и они собрались идти.

— Эй, — крикнула старуха, — подождите-ка. Если я правильно поняла, вы собираетесь скосить эти джунгли?

— Так точно, мэм, собираемся, — подтвердил Дэн. — Эрни как раз хотел прийти сюда после обеда с вашей косой.

— То-то же. Как там отец?

— Не так чтобы очень, мэм. Но думает, что к вечеру поправится.

— А если он не сможет — как тогда?

— Я могу за Шута, — с ходу выпалил Эрни. — Сыграю еще лучше, чем он. У меня точно получится. Я знаете, как хочу…

Братья, по своей привычке, принялись урезонивать его. В конце концов им удалось вытеснить младшенького из комнаты во двор. Саймон весьма картинно раскланялся с госпожой Алисой и горячо ее поблагодарил. Однако его ждало очередное разочарование.

— Не стоит благодарности, Бегг, — буркнула дама. — Надеюсь, торговля идет хорошо? Передавайте привет вашему отцу.

Собрав все свое самообладание, механик бросил тактичный взгляд на Дульси, и та вмешалась в разговор:

— Старший мистер Бегг умер, тетя Акки. Магазином занимается кто-то другой.

Леди Алиса только и вымолвила:

— Да? Как же это я запамятовала… — после чего коротко кивнула Саймону и заковыляла прочь.

Их с Дульси ждал ленч. В окно они видели, как окруженный сердито гогочущими гусями грузовик Саймона отъезжает со двора.

Снег наконец был расчищен. Посередине, в ожидании танца Пятерых Сыновей, возвышался Мардианский дольмен.[10] Заросли шиповника и чертополоха так и не скосили. Эрни не выполнил обещание и не явился к трем часам с косой. Уже начинало смеркаться. В полпятого Дульси, разгоряченная последними приготовлениями, выглянула в окно и воскликнула:

— Тетя Акки! Тетя Акки! Они что-то забыли там, на камне!

Но леди Алиса как раз задремала и только пробормотала в ответ нечто невразумительное.

Тогда Дульси, поразмыслив, накинула старое пальто и выбежала во двор. В небольшой нише памятника, которая в бытность служила, по-видимому, местом для жертвоприношений, она обнаружила обезглавленного гуся.

К восьми часам во дворе особняка собралась почти вся деревня. Обычно леди Алиса приглашала на среду Скрещенных Мечей своих соседей из близлежащих графств, но в этом году из-за снежных заносов на дорогах они предпочли остаться дома. Они даже не могли позвонить ей по телефону и извиниться — линия была неисправна. Между собой они согласились, что, конечно же, леди Алиса «все поймет». Старуха не только поняла — она была даже этому рада.

Без всякого преувеличения к вечеру во дворе собралась вся деревня — не меньше полусотни человек. По сложившейся традиции доктор Оттерли, так же как и Ральф со своим отцом, обедали в замке. Почтенный преподобный отец Самюэль Стейне приходился госпоже Алисе неродным внучатым племянником. Двадцать восемь лет назад он имел смелость влюбиться в старшую сестру Дульси Мардиан, поселился в замке и в конце концов женился на ней. Это был очень деликатный и немногословный человек, который ни на букву не отступал от проповедей — леди Алиса глубоко презирала его за то, что он не ездил на охоту.

После обеда, в котором скудная закуска компенсировалась отменными винами, Ральф извинился и вышел. Ему надо было подготовиться к выступлению. Остальные расселись в гостиной, пили кофе и потягивали ароматный бренди. Без четверти девять явилась престарелая горничная и сообщила, что танцоры почти готовы.

— Думаю, мы прекрасно все увидим через окно, — сказал доктор Оттерли хозяйке дома. — Сегодня чертовски холодно. А отсюда и так все видно. Позвольте?

Он отодвинул портьеру.

Это было равносильно тому, если бы они сидели в театре, и он открыл занавес перед какой-нибудь блестящей пьесой. Восемь факелов и костер ярко полыхали в темноте, отбрасывая на снег золотистые отблески. Слева и справа стояли зрители, и от их фигур по зубчатым стенам плясали тени. Посреди двора возвышался Мардианский дольмен, который так искрился инеем, будто его покрасили какой-то волшебной краской.

— Этот юнец, — проклацала челюстью леди Алиса, — так и не скосил чертополох.

— И я догадываюсь почему, — покивал доктор Оттерли. — Взгляните — как вам? По-моему, прекрасный вид из окна. Может, лучше остаться в доме?

— Спасибо. Я уж как-нибудь выйду.

— Но это неразумно.

— Ваше дело — на скрипке играть.

— Слушаюсь. Ох уж мне эта молодежь — до чего ж вы все упрямцы!

Старуха хихикнула. Дульси укутывалась поверх пальто в бесчисленные шали.

— Старик Вильям все еще плох, — продолжал доктор Оттерли. — Я уверен, что с его сердцем ему никак нельзя выходить на улицу, а уж тем более исполнять Шута. Я даже стал нарочно отказываться играть — все ради этого старого пня. Я-то думал, это его остановит, но он, кажется, готов отплясывать даже со скрипкой в руках. Пожалуй, я все-таки сыграю сам. Вот, возьмите программки. Мне они, видит бог, не нужны.

Вошла горничная с подносом, на котором лежало свернутое письмо.

— Это для доктора Оттерли, мадам, — поклонилась она.

— Черт возьми, кого еще там угораздило заболеть? — проворчал доктор и развернул листок.

Это оказался один из старых счетов, которые Лицедей обычно присылал своим клиентам. Крупными неровными буквами на нем было выведено:

— Ну вот! — воскликнул доктор Оттерли. — Вот он и сдох.

— Лицедей! — вскричал преподобный отец.

— Да-с, Лицедей. Надо срочно что-то предпринять. Простите, леди Алиса. Сейчас мы все уладим. Не волнуйтесь. Чудесный был обед. До свидания.

— О боже! — воздел глаза преподобный отец. — Что же они будут делать?

— Сын Энди Андерсена заменит одного из Сыновей, — сказала Дульси. — Так у них, кажется, было предусмотрено.

— А этот идиот Эрни, — проскрежетала леди Алиса, — похоже, действительно будет за Шута. Тоска!

— Ах, бедный Эрни! Какое горе для них всех! — прощебетал преподобный отец.

— Я тебе говорила, Сэм, — он убил одного из гусей?

— Я не знал, что это сделал он, тетя Акки.

— А кто же еще? У кого бы другого хватило на это ума? Ладно, потом с ними разберусь. Надо идти, — постановила старая дама. — Одевай меня.

Дульси принялась напяливать на старуху столь же древнее пальто и укутывать ее шерстяными шарфами и шалями. Затем она натянула ей на ноги отороченные мехом ботинки, на руки — рукавицы, а на голову — старенькую шерстяную шапку с помпоном. После этого Дульси и преподобный отец закончили одеваться сами, и троица вывалилась на крыльцо.

На крыльце рядком стояли стулья, и против каждого из них горела растопленная жаровня. Когда зрители расселись, горничная укрыла им ноги пледами, а сама удалилась в дом, чтобы посмотреть представление из окна. Умный человек не станет лишний раз торчать на морозе.

От их дыхания кверху поднимались ровные столбики пара. Толпа деревенских была едва различима за морозной дымкой. Ветер доносил дым от большого костра, и его приятный запах смешивался с горячим духом разогретой смолы.

Мардианский дольмен темнел на фоне белого снега. Окруженная факелами, сцена для танца выглядела как настоящие театральные подмостки.

Леди Алиса, с трудом приподняв закутанную руку, выкрикнула:

— Всем добрый вечер!

В ответ по двору покатилось нестройное:

— Добрый вечер… Добрый вечер, мэм…

Артисты должны были появиться из арки, что находилась как раз за Мардианской плитой. Уже сейчас можно было разглядеть там их беспокойно движущиеся тени.

Троица просмотрела свои программки. Там было напечатано:

Дульси отложила программку и огляделась.

— Ну, кажется, все сегодня здесь, — сказала она. — Смотрите, тетя Акки, — вон там Трикси из «Лесного смотрителя» с отцом, а с ними внучка старика Вильяма.

— Камилла? — спросил преподобный отец. — Чудесная девушка. Нам она очень нравится.

— Особенно хороши брюки, — проворчала леди Алиса.

— Но это, вероятно, лыжные брюки, тетя Акки. Для такого мороза вполне подходяще.

— А эта женщина там? Немка?

— Миссис Бюнц? — вежливо осведомился преподобный отец. — Я лично ее не вижу. Но вообще-то… Она так рвалась сюда, что я думаю!..

— Если бы я могла ее не пустить, Сэм, я бы сделала это не задумываясь. Это не женщина, а настоящая чума!

— Уж это точно…

— Кто это там едет? — перебила пастора Дульси.

Они услышали, как на гору с натужным ревом въезжает машина и при этом еще истошно гудит. Судя по звуку, она остановилась за воротами двора.

— Интересно! — сказала немного погодя Дульси. — Приехали, а заходить не хотят. Подумать только!

Ее размышления были прерваны неожиданным ропотом в толпе зрителей. И вот под гулкие аплодисменты из арки появился доктор Оттерли со скрипкой в руке.

Неожиданно из-за стены послышались возбужденные мужские голоса. Доктор остановился как вкопанный, а затем вернулся обратно в арку.

— Поспешил, что ли? — раздался чей-то голос.

По толпе прокатился смешок, в то время как за стеной продолжали разоряться — теперь уже кричал один. Часы над старой конюшней мелодично пробили девять. Доктор Оттерли вышел снова и на этот раз, предварительно царапнув смычком по струнам, заиграл.

Музыка, сопровождающая танец Пятерых Сыновей, веками передавалась из поколения в поколение, и каждый новый скрипач прибавлял к ней какой-нибудь свой ход или мелодический рисунок, однако основной мотив сохранялся. До сих пор никому не удавалось записать его и включить в какой-либо сборник, как, впрочем, и сам танец. Деревенским это бы и в голову не пришло, а сами танцоры на протяжении всей истории хранили тайну. Это была очень красивая музыка и весьма подходящая к действию. После нескольких вступительных аккордов появился Разгонщик толпы.

Он был наряжен мавром, а в руках держал меч. Поверх белых брюк танцор надел нечто вроде шотландской юбки. На ногах у него позванивали колокольчики, а на голове красовалась шапка — такая же черная, как и лицо. Разгонщик принялся прыгать, вышагивать, крутиться и все время «разгонял толпу» — махал в воздухе мечом — так, что стоял свист. Впрочем, махал он не просто так: под его ловкими ударами то в одну, то в другую сторону падали сухие кусты шиповника и чертополоха. Прыгая по кругу, он звенел колокольчиками и сверкал своим острым мечом. Это был настоящий слуга чистоты, предтеча…

— Так вот почему Эрни не скосил чертополох, — проворчала леди Алиса.

— Господи, — заныла Дульси, — что же там у них такое? Ну же… — Она изо всех сил вглядывалась в лицо «мавра». — И все-таки это не Эрни. Он же должен быть Шутом. Кто же это, Сэм? Тот парнишка?

— В таком обличье и не узнаешь. — пожал плечами преподобный отец. — Но судя по его прыти, это Эрни.

— А вот и остальные Сыновья.

Вышли еще четверо танцоров, одетых точно так же, как Разгонщик толпы. Положив свои мечи у ног доктора Оттерли, они начали отплясывать Мардианский моррис — в морозном воздухе поднялся топот и звон. Они танцевали без задора, но со странной сосредоточенностью, которая придавала танцу особую неповторимость.

Когда они закончили, зрители разразились гулкими аплодисментами. Затем все пятеро сняли колокольчики. Разгонщик толпы продел сквозь дырку на кончике своего меча алую ленту. Братья тоже взяли свои мечи, уже украшенные такими же лентами, и подняли их вверх.

Так они замерли — похожие на скульптурную группу в стиле рококо. Скрипач сменил мотив. Теперь из арки появился Конек Щелкун и Бетти. Они двигались рядом. Бетти являл собой традиционную для английских моррисов мужеженщину — такую же чернолицую, как и остальные. Верхняя часть у него была мужская, а нижняя — совершенно женская. Его огромная, похожая на шатер юбка начиналась от самых подмышек и подметала подолом землю. Голову его украшала шляпа — нечто среднее между цилиндром и дамским током. На правой руке — мужская перчатка, а на левой — женская, и то же самое с обувью.

— Надо же, — покачал головой преподобный отец. — И как это Ральфу удалось сотворить с собой такое!

— А вот и Щелкун…

— Можешь не сообщать нам, кто это, Дульси, — раздраженно сказала леди Алиса. — Мы и без тебя видим.

— Я всегда его так любила… — безмятежно сказала Дульси.

Железная голова, больше напоминающая птичью, нежели лошадиную, громко клацала челюстями. Свисающая с туловища холстина оставляла на земле следы растопленной смолы. Похожий на крысиный, хвост задорно торчал.

Щелкун бросился на зрителей. Девушки притворно завизжали и ухватились друг за друга. Некоторые парни крепко держали своих невест и специально подставляли их Коньку, чтобы тот вымазал их смолой. Другие девушки сами делали вид, что зазевались, и позволяли себя намазать. После этого они шумно возмущались и недоумевали. Таким образом молодежь разыгрывала старинную пантомиму «ухаживание».

— Нет, вы только посмотрите, тетя Акки! Он погнался за этой Кэмпион, и она по-настоящему от него убегает! — воскликнула Дульси.

Камилла и вправду без всякого кокетства убегала от Щелкуна. Клацанье отвратительного клюва за спиной и запах горячей смолы подгоняли ее. Кажется, вчерашний сон повторился наяву. Она металась то в одну сторону, то в другую, и везде толпа смыкалась перед ней и вставала стеной. Конек подпрыгнул, и под холстиной она увидела ноги в брюках и черные от смолы руки. Ей совершенно не хотелось пачкать свою одежду. Поэтому она снова сорвалась и побежала, а Щелкун припустил следом. Вокруг еще сильнее зашумели.

Камилла искала пути к отступлению. Но рядом были только перекошенные от смеха лица, в которых плясали отблески факелов.

— Нет! — кричала Камилла. — Нет!

Чудовище нагоняло ее. Из последних сил девушка пробежала через двор и угодила прямо в объятия Ральфа Стейне, одетого в свой невообразимый наряд.

— Все хорошо, малышка, — сказал Ральф. — Я с тобой.

Задыхаясь и чуть не плача, Камилла прижалась к его груди.

— Так-с, понятно, — протянула Дульси, наблюдая эту сцену.

— Не знаю, что уж тебе понятно, — мне лично ничего! — отрезала ее тетка. — А тебе, Сэм?

— Вроде бы тоже ничего… — замялся преподобный отец.

— А вот и Шут, — ничуть не смутившись, объявила Дульси.

Шут появился из темноты и, слегка подпрыгивая на ходу, двинулся вокруг двора. Завидев его, Щелкун прекратил свои «ухаживания» и скрылся в одной из арок. Только тогда Бетти решился отпустить Камиллу.

— Тетя Акки! Вы только посмотрите! Эта немка…

— Помолчи же, Дульси. Дай мне посмотреть выход Шута.

Шут, он же Отец, теперь, пританцовывая, передвигался по двору. На нем были перехваченные снизу широкие панталоны и свободная рубашка. На голову он надел особую шапку, сделанную из шкурки кролика в виде головы с торчащими ушами. Кроме того, лицо его закрывала грубо раскрашенная, ветхая от старости маска, которая мешком надевалась на голову и завязывалась под подбородком. Дырки для глаз были трагически обведены зеленым. В руках он держал шутовской жезл.

Скрипка молчала. Шут совершал свой обход в полной тишине. Кружась то в одну, то в другую сторону, он наконец дошел до надгробия и три раза ударил по камню своим жезлом. Как показалось Камилле, все его движения были совершенно непродуманны и бесчувственны. И все же в них была своя прелесть. Как только Шут закончил свой обход, на середину двора вышли Пять Сыновей. Со стороны центрального входа появился и Щелкун. Шут стоял возле надгробия и ждал.

И вот, снова попробовав звучание своей скрипки доктор Оттерли грянул мелодию второго танца — Танца с мечами.

Это было великолепное зрелище: искристый снег в сиянии факелов и на его фоне люди с черными лицами и руками, бьющие ногами в землю, словно в огромный барабан. Вот они встали в стальное кольцо, взявшись за красные ленточки на мечах друг друга. Вот они сцепили мечи в решетку и подняли их так, чтобы старик мог посмотреться в них, как в зеркало. Щелкун подошел поближе. Затем Шут своим невыразительным жестом разбил «зеркало».

— У Эрни совсем неплохо получается, — заметил преподобный отец.

Круг танца повторился дважды. Сначала Шут писал завещание и зачитывал его Сыновьям. Потом, в следующем кругу, на первый план вышли Щелкун и Бетти, ставшие по обе стороны от Шута. Сам он теперь был скрыт за Мардианской плитой. Сыновья, напротив, стояли перед ней. Затем Шут перегнулся через плиту и засунул голову в узел скрещенных мечей. Сзади к нему подошел Конек и неподвижно застыл, в мигающем свете похожий на зловещего языческого идола. Музыка оборвалась. Зрители тоже примолкли. Было слышно, как за стеной потрескивает костер.

И вот Сыновья со скрежетом разомкнули мечи. На камень полетела фальшивая кроличья «голова». Какая-то девица в толпе вскрикнула. Шут сполз по плите вниз и скрылся за ней.

— И в самом деле, — поежилась Дульси. — Прямо мурашки по спине, правда же, тетя Акки?

После этой сцены следовал небольшой антракт. Бетти взял нечто вроде ковша и с ним стал обходить толпу, предлагая кидать в него монеты.

— На что пойдут деньги? — поинтересовалась леди Алиса.

— В этом году на ремонт колокольни, — ответил преподобный отец так буднично, как будто это было естественно для Церкви — поощрять подобные языческие пережитки.

Ральф, воодушевленный неожиданным столкновением с Камиллой, закончил сбор и принялся веселить публику. Одного он хватал за подбородок, другого пытался вытащить танцевать, третьего грозился поймать своим пышным кринолином. Он был прирожденным комиком — все прямо покатывались от хохота, глядя на его выходки. Затем, демонстративно приложив палец к губам, он подкрался к Разгонщику и неожиданно выхватил у него из рук меч. Конек, который стоял за дольменом, пронзительно завизжал и побежал прочь. Разгонщик тем временем погнался за Бетти. В свете факелов они носились среди развалин, тут и там мелькали их нелепые наряды. Ральф изображал женский визг, хитрил, делал ложные выпады и наконец спрятался за контрфорсом у центрального выхода. Разгонщик не заметил его и пробежал мимо в темноту.

Тут вперед вышел один из Сыновей и принялся танцевать сольный танец. Движения его были точны и красивы.

— А это, похоже, Дэн, — определила Дульси Мардиан.

— Прекрасный танцор, — отметил преподобный отец.

Неожиданно за зубчатой стеной с треском полыхнул костер — к небу взметнулись яркие языки пламени.

— Наверное, бросили в огонь скипидару, — проклацала леди Алиса. — Или еще чего.

— Озоруют, — отозвался пастор.

Ральф, который вышел через центральный вход, теперь появился из арки, что возле дома, — вероятно, он пробежал за стеной. Почти тотчас же Разгонщик толпы, который теперь снова держал свой меч, вернулся через центральный вход и присоединился к братьям. Сольные выступления на этом закончились, и Сыновья принялись танцевать последний танец. Щелкун и Бетти кружились на заднем плане, то приближаясь к дольмену, то удаляясь от него.

— Вот здесь, — объявила Дульси, — Шут должен подниматься из мертвых. Не так ли, Сэм?

— Гм… да. Так. Очень странно, — спокойно произнес преподобный отец.

— Что-то мне не по себе.

— Да-а… — протянул он.

Пятеро Сыновей, напоследок громко топнув об землю, закончили танец. Стоя спиной к зрителям, они указывали мечами на надгробие Мардианов. Зрители взорвались аплодисментами.

— А теперь он поднимется из-за плиты, да, тетя Акки?

Однако из-за надгробной плиты никто не поднимался.

Наступила тягостная тишина. Некоторое время танцоры еще стояли с поднятыми мечами, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, но затем растерянно опустили оружие. Скрипка, всхлипнув, замолкла.

— Тетя Акки! Тетя Акки! Там что-то случилось.

— Ради бога, Дульси, закрой рот.

— Но тетушка Акки!

— Тише, Сэм.

Один из Сыновей — тот, что исполнял сольный танец, — отделился от остальных. Подойдя к Мардианскому дольмену, он обогнул его и встал позади. Некоторое время он молча смотрел себе под ноги. Затем рывком вскинул голову. Братья бросились к нему. Их черные лица блестели при свете факелов. Заглянув за памятник, они помолчали, а затем устремили взоры на доктора Оттерли.

Во дворе повисла такая тишина, что каждый шаг доктора был отчетливо слышен.

Сыновья расступились перед ним. Подойдя, он присел и на некоторое время скрылся за камнем. Наконец прозвучал его голос — бесплотный, как эхо:

— Расходитесь по домам! Все до одного. По домам!

Пятеро Сыновей растерянно мялись на снегу. Развеселая парочка — Конек и Бетти — стояла не шелохнувшись.

Выйдя из-за плиты, доктор Оттерли двинулся к дому. Леди Алиса молча восседала на своем троне. Если бы не бледное лицо и дрожащие руки, можно было бы подумать, что актер решил выйти на поклон к королевской ложе. Уже поднявшись на крыльцо, он громко объявил:

— Всем немедленно разойтись. Произошел несчастный случай.

Толпа заволновалась.

— А что случилось? — встрепенулась старуха. — Что еще за несчастный случай? Где Лицедей?

— Мисс Мардиан, не могли бы вы увести вашу тетю в дом? Я скоро подойду, как только смогу.

— Попробую, если она пойдет, — проблеяла та.

— Пожалуйста, леди Алиса.

— Я хочу знать, что случилось.

— Вы непременно узнаете.

— Кто там?

— Лицедей. Вильям Андерсен.

— Но он ведь не танцевал… — с глупым упрямством возразила Дульси. — Он же болен.

— Он что — мертв?

— Да.

— Подождите-ка.

Леди Алиса вытянула вперед руку, и Дульси тут же помогла ей подняться. Старая дама обратилась к гостям.

— Извините, — сказала она, — за то, что мы вынуждены просить вас уйти. Но, как вы сами видите, что-то случилось. Будем признательны, если вы немедленно разойдетесь. Быстро и без шума. Благодарю. Тебя, Сэм, это тоже касается.

Она повернулась и, ни слова больше не говоря, скрылась за дверью, а за ней и Дульси.

— Какой тяжелый удар! — покачал головой пастор. — Каково теперь его сыновьям. Наверное, надо подойти к ним, поддержать. Ах, бедняга — вероятно, сердце не выдержало.

— Вы так думаете? — просипел доктор Оттерли.

Пастор поднял на него глаза.

— Знаете, у вас ужасно больной вид… — сказал он и вдруг спохватился: — А-а… что вы, собственно, хотите сказать? Ради всего святого, Оттерли, что случилось?

Доктор открыл рот, но так и не смог ничего из себя выдавить.

Так они и стояли, растерянно глядя друг на друга. Зрители потихоньку расходились, а Сыновья не двигались с места. Все как будто чего-то ждали.

И дождались.

На Мардианский дольмен вспрыгнул Разгонщик толпы. В отблесках огня он был похож на призрак. Широко открыв рот, он заголосил:

— Камень взял его кровь! Камень взял голову! Подняли меч — и голова с плеч! Камень взял его кровь!

Он неистово размахивал мечом, а потом сделал выпад вперед, указывая на кого-то из зрителей, и прокричал:

— Вот она! Держите ее! Она знает. Это все она наделала. Сюда ее!

Оставшаяся толпа расступилась и открыла ко всеобщему обозрению одинокую фигуру, укутанную в бесчисленное множество доморощенных нарядов.

Это была миссис Бюнц.

Глава 5 Последствия

— Вам не кажется, господа, — вопросил старший инспектор Аллейн, — что наши улики тают прямо на глазах? Посмотрите-ка, что делается.

Он протер запотевшее окно вагона. Сержанты Бэйли и Томпсон, которые уже достали из багажной сетки нехитрую поклажу и надели шляпы, теперь вернулись на свои места и рассеянно выглянули в окно, как люди, для которых все пейзажи одинаковы. Мистер Фокс приподнял брови и тоже бросил взгляд на капель за окном.

— Тает, как свадебный торт, — поддакнул он. — Не знаю, правда, тают они или нет.

— Воображение заманивает вас в аналогические ловушки, Фокс. Хотя какая-то аналогия и вправду есть. Когда приступаешь к работе — я имею в виду нашу работу, — все выглядит очень красиво, но весьма туманно. Очертания, так сказать, расплываются. Вроде вон того замка вдалеке. А если еще и под слоем снега….

Мистер Фокс вежливо сдержал зевок.

— Значит, будем ждать оттепели.

— Думаю, Братец Лис, мы сами ее устроим. А вот и наша станция.

Они высадились на платформу, вдоль которой громоздились кучи мокрого серого снега. Поезд приостановили здесь специально для следователя из Ярда, и состав сразу же тронулся. Когда за поворотом скрылся последний вагон, повисла тишина, нарушаемая лишь тихими звуками капели.

Навстречу им шел мужчина в подпоясанном ремнем макинтоше, фетровой шляпе и резиновых сапогах.

— Наверное, это старший, — предположил Фокс.

— Доброе утро, господа, — поздоровался незнакомец, здоровяк с трагическим и одновременно смешным лицом, которое, как он ни пытался надеть на него маску суровости, оставалось лишь торжественно глупым. Обладатель мелодичного имени — Эо Кэри — голос имел поистине громовой.

После церемонных рукопожатий с вновь прибывшими Кэри спустился с платформы. Внизу ждал автомобиль с цепями на колесах.

— Никак не обойтись без них на въезде в Мардиан, — пояснил Кэри, когда они погрузились в салон. — Кругом все тает, понимаете, а там такой подъем…

— Должно быть, вам крупно подфартило с этим дельцем, — посочувствовал Фокс.

— И не говорите — это просто какой-то кошмар. Ужас! Нет, это для птиц вашего полета, джентльмены. Нам такое не по зубам. Пожалуй, в наших краях это самое громкое преступление с тех пор, как сожгли Бетси Андерсен, посчитав ее ведьмой…

— Что вы говорите! — изумился Аллейн.

— Не пугайтесь — это было триста лет назад. Хотя и сейчас ясно, что бедняжка этого не заслужила.

— Вы сказали — Андерсен?

— Да, сударь. Эти Андерсены уже давненько там обосновались — в Кузнецовой Роще.

— Насколько я понял, — хладнокровно заметил Фокс, — старик, которому отрубили голову, был тоже из Андерсенов.

— Ваша правда. Его звали Вильям Андерсен.

— Надеюсь, — сказал Аллейн, — в ближайшее время мы сможем выслушать всю историю от начала до конца, Кэри. Куда мы направляемся?

— К Восточному Мардиану, сударь. Главный констебль подумал, что вы захотите расположиться как можно ближе к месту преступления. Для вас заказаны номера в «Лесном смотрителе» — две комнаты на четверых. Дело в том, что там уже живет пара постояльцев. И поскольку они могут оказаться свидетелями, мы решили, что не надо торопиться их выселять.

— Разумно. А где находится ваш участок?

— В Йоуфорде. Пара миль отсюда. Это наш главный прислал за вами машину — велел, как говорится, кланяться. Лично я располагаю только мотоциклом. Он еще просил передать, что хотел приехать сам, но вот загрипповал. Но мы тоже рады вам помочь. Чем только сможем.

— Вижу, у вас все тут схвачено, — с уважительным одобрением заметил Аллейн и указал на очертания дома вдалеке, который они заметили еще в поезде. — Что это там?

— Замок Мардиан, мистер Аллейн. Место преступления.

— Какие-то руины…

— Местами — да. Жилой дом отсюда не видно — он за стеной. Если хотите, сударь, я начну излагать свой рапорт прямо сейчас — или сначала устроимся в гостинице? В принципе, это займет не больше пяти минут. К тому же тогда я смогу воспользоваться своими заметками.

Аллейн согласился, что так оно будет лучше — цепи на колесах жутко гремели, да и шоферу не следовало мешать. Проехав еще немного по тряской дороге, они свернули и сразу же увидели низенькую и неказистую деревеньку — это был Южный Мардиан. При ближайшем рассмотрении оказалось, что, не считая церкви и пастората, в ней всего одно каменное здание — небольшой магазин. «У Беггов есть все» — гласила хвастливая надпись над входом; впрочем, голубые буквы уже выцвели на солнце. Наконец грохочущий автомобиль въехал в ворота замка Мардиан. Там их встретил полицейский на мотоцикле.

— Охраняем, — пояснил он, — от всяких там туристов. — Он обвел рукой пустынный пейзаж.

Когда они проезжали мимо небольшой рощицы на окраине деревни, Кэри сказал:

— Вот этот лесок и участок земли за ним и есть Кузнецова Роща, где жил покойный. Кстати, его собственность.

— Понятно.

— Но мы сейчас свернем направо, чтобы попасть в деревушку Восточный Мардиан. Там ваша гостиница.

Гостиница оказалась не такой уж плохой — во всяком случае, вывеска с нарисованной зеленой листвой пришлась Аллейну по вкусу.

— Наверное, дом старый, — сказал он. — Хотя отделан вполне подходяще.

— Да уж. Некая леди приложила к этому руку — из постояльцев. Она и сейчас живет там — миссис Бюнц.

— А-а, миссис Булке — очевидно, жена булочника? — предположил Аллейн.

— Нет, сударь. Она иностранка. Вам следует присмотреться к ней повнимательней.

— Скажите пожалуйста! — покачал головой старший инспектор.

Аллейн и Фокс в сопровождении громогласного полицейского зашли в гостиницу, а Бэйли и Томпсона оставили разбираться с багажом. В качестве рабочего кабинета Кэри приготовил для них небольшую комнатку за баром.

— Раньше здесь жила хозяйка, — пояснил он, — но сейчас комната не используется.

— Вы уверены?

— Да, миссис уже пять лет как умерла.

— Что ж, годится.

В баре суетилась Трикси. Она развела в камине жаркий огонь и теперь расставляла на столе еду: яичницу с беконом, бутерброды с сыром и банку маринованного лука.

— До обеда еще часа полтора, — сказала она, — да вы небось устали с дороги, шутка ли — ехать всю ночь. Покушаете?

Они заказали три пинты, которые с приходом Бэйли и Томпсона разрослись до пяти. Затем немного перекусили и, наконец, устроились, чтобы послушать рапорт Кэри.

Краткость его была достойна восхищения.

Как выяснилось, Кэри лично присутствовал на танце Пятерых Сыновей. Он пришел в замок пешком из Йоуфорда — скорее по привычке, чем от большого желания, а еще более вероятно, как рассудил Аллейн, ради редкой возможности отведать праздничного пунша госпожи Алисы.

Разумеется, до него уже дошли слухи, что старик Андерсен нездоров, поэтому он думал, что роль Шута достанется Эрни. Когда же он услышал заявление доктора Оттерли, то решил, что Лицедей все-таки исполнял Шута и после сцены «обезглавливания» — ее мистер Кэри описал со всеми подробностями — у него не выдержало сердце.

Однако когда Разгонщик толпы (теперь уже всем было ясно, что это Эрни) произнес свою жуткую речь с Мардианского дольмена, полицейский поспешил подойти к доктору Оттерли и пастору. В то время братья уже стащили Эрни с постамента. Внезапно с ним случился припадок, а когда доктору Оттерли удалось снять приступ, Эрни отказался с кем-либо объясняться.

Переговорив с доктором, Кэри приказал всем оставшимся покинуть место происшествия, а сам зашел за плиту и посмотрел, что там было.

Здесь Кэри сделал паузу и с видимым усилием взял себя в руки. Лишь покончив со своей пинтой, он смог продолжить рапорт.

— Я видел многое, — объявил он. — Все-таки пять лет службы — это вам не фунт изюму. Я и подумать не мог, что меня можно чем-то потрясти. Но то, что я увидел, — истинный бог — пробрало меня аж до самых печенок. Может, еще потому, что он был ряженый… Рубаха у него клоунская задралась на самую голову, то есть нет… В общем, на голове у него была такая маска — вроде мешка, — и она так и осталась. Смотрю, знаете ли, прямо кукла какая-то с оторванной головой. Тело — такое скрюченное — лежит в одной стороне, а голова с этой ужасной маской — в другой. И маска так зловеще, знаете, улыбается — прямо ужас! В конце концов пастор ее снял — маску, я имею в виду, — говорит, неприлично это. А под ней, значит, лицо — Лицедей. Тогда преподобный собрал все части вместе и прочитал молитву. Что, простите, сэр?

— Ничего, ничего. Продолжайте.

— А потом Эрни Андерсен опять стал говорить про эту леди — немку, мол, это все она. Я тогда вышел из-за камня, смотрю — и правда, стоит там эта немка. Вроде бы ничего не понимает, спрашивает у меня, что случилось. «Что там такое? Что произошло? Он что — болен?» — говорит. Я что хочу сказать, сэр, этот парень — Эрни Андерсен — у него, как бы сказать, некоторые неприятности с головой. Я бы сказал — немного тронутый он, что ли. Не совсем дурак, но и нормальным не назовешь. С вывертами он. Так вот, вид у него был какой-то странный — вроде испуганный, а с другой стороны — будто вполне доволен собой. И почему он стал вдруг на эту немку наговаривать, будто это она, — не понимаю… Как бы могла пожилая женщина — она уж, как пить дать, шестой десяток разменяла, — как бы она могла выйти из толпы, одним ударом отрубить человеку голову, а потом незаметно для других вернуться обратно? На всякий случай я допросил ее. Она так разволновалась…

— Немудрено.

— Разумеется, говорила, что ничего об этом не знает. Вроде того, что она запоздала на представление. Купила у Симми-Дика в Йоуфорде новый автомобиль и сначала все никак не могла его завести. Наверное, мотор замерз. А из гостиницы все вышли заранее — Трикси и мальчишка-половой отправились помогать прислуге госпожи Мардиан. Ну, потом миссис Бюнц все же завела машину и только заехала за угол, как увидела старика Лицедея.

— Старика Лицедея?

— Так звали у нас в округе Вильяма Андерсена. Значит, он стоял посреди дороги, грозил кому-то кулаком и грязно ругался. Миссис Бюнц остановилась и предложила его подвезти. Он согласился, но неохотно, потому что он эту миссис Бюнц терпеть не мог — это уж все знали.

— Почему?

— Да она все выспрашивала у него про среду Скрещенных Мечей. А старик этого пуще огня боялся — чтобы про их обычай прознали.

— Пуританин, что ли, был?

— Можно сказать, так. По дороге в замок молчал как рыба, а когда подъехали, сразу выскочил из машины и побежал к танцорам — они как раз собирались начинать. А она, говорит, сразу прошла во двор и встала среди зрителей. Так, похоже, оно и было. Я ведь сам видел ее там во время представления!

— А вы спросили ее, почему, по ее мнению, Эрни Андерсен сказал, что это сделала она?

— Ну да. Она говорит, что не иначе он тронулся умом от горя — так и все другие подумали.

— А почему Лицедей так поздно вышел к замку?

— Как так — почему? Он же был нездоров. Сердце у него ни к черту, весь день в постели провалялся. Если хотите знать, доктор Оттерли — он у них на скрипке играл, — так тот вообще запрещал старику танцевать. А парни — это я их зову парнями, а вообще-то Даниэлю уже под шестьдесят, — так вот, парни говорят, что отец весь день не вставал и велел его не беспокоить. Уговорились, что Эрни подъедет на их фургоне и заберет отца, чтобы на спектакле тот не был уставшим.

— Опять этот Эрни, — проворчал Аллейн.

— Что поделать, сэр. И вот, Эрни вернулся без него, а вместо этого привез записку, которую нашел в дверях — Лицедей всегда оставлял им записки. Ну и там говорилось, что, мол, сыграть не смогу, пусть справляется Эрни. Записку отправили доктору Оттерли — он как раз обедал у госпожи Алисы Мардиан.

— Записка у вас?

— К счастью, доктор положил ее в карман — теперь она у меня.

— Прекрасно.

Кэри достал пожелтевший от старости бланк с нацарапанной карандашом строчкой:

— Почерк его, — сказал он. — Это точно.

— А возможно предположить, что он почувствовал себя лучше и все-таки решил играть и поэтому подъехал по пути с этой леди?

— Сыновья так и думают. Да он им сам сказал, когда приехал.

— Неужели!

— Вообще-то рассуждать было особенно некогда. Ведь Эрни уже нарядился в Шута, и ему пришлось срочно переодеваться для роли Разгонщика толпы, а сын Даниэля, который занял его место, попросту оказался в дураках. Ему оставалось только присоединиться к зрителям. Кстати, он все подтверждает. Мол, все так и было, когда неожиданно приехал старик.

— То есть совершенно точно, что во время представления Шута исполнял старик?

— А как же иначе, мистер Аллейн? Разумеется. Они же все там были — Пятеро Сыновей, Скрипач, Бетти, Конек и Шут. Сыновья были как сыновья. Я велел им при мне вытереть лица. Бетти исполнял внучатый племянник госпожи Алисы — молодой мистер Стейне. Он работает в Биддлфасте адвокатом, а сейчас живет у своего отца — местного пастора. Конек, или, как они его называют Щелкун — это Симми-Дик Бегг — у него еще автостоянка в Йоуфорде. Эти все тоже при мне сняли все свои причиндалы. Значит, Шута мог играть только Лицедей, причем все время. Больше некому. Восемь человек готовы поклясться, что видели, как он одевался в костюм и выходил вместе со всеми.

— И оставался все время на виду, до тех пор пока…

Мистер Кэри основательно приложился к пивной кружке, после чего поставил ее, вытер рот и хлопнул по столу.

— Вот именно! — громыхнул он. — До тех пор, пока во время своего танца, или — как ее там — пьесы, они не обнаружили, что отрубили старику голову. Брр! — Мистер Кэри поежился. — До сих пор перед глазами стоит. Эта глупая рожа — маска — торчит из скрещенных мечей, а потом — дзынь! — и мечи в стороны. Падает кроличья голова, а потом и сам Лицедей — за камень. Это же уму непостижимо! На виду больше чем полусотни зрителей…

— Вы хотите сказать… Да нет… — пробормотал Аллейн, — такого не может быть.

— Я как раз собирался спросить вас, — вмешался Фокс. — Ведь вы не хотите сказать, что они могли отрубить ему голову в тот момент, когда…

— Как бы они смогли! — взорвался Кэри, как будто именно Фокс и Аллейн настаивали на такой возможности. — Ну подумайте сами, мистер Фокс. Это же просто смешно. Конечно же не могли. Вопрос в другом: когда они это сделали? Если это вообще они.

— А вы думали на Андерсенов-младших? — спросил Аллейн.

— Да нет, вряд ли это они. Скорее нет. Доктор говорит — да это и любому ясно, кто хоть что-нибудь смыслит, — что удар был один, оружие тоже одно и делал все один человек.

— А какие были мечи? Я, конечно, осмотрю их, но все-таки?

— Прямые. Около двух футов длиной. С деревянными ручками, а на концах клинков — дырки, и в них продеты красные тесемки…

— Острые?

— Тупые — все, кроме одного.

— Чьего же? — поинтересовался Фокс.

— Могу поклясться, что это был меч Эрни, — заявил Аллейн.

— И вы, черт побери, правы, сударь. Именно Эрни — его меч был острее бритвы, даже несмотря на то, что он скосил им столько чертополоха.

— Значит, неминуемо встает вопрос: а не скосил ли также и голову своего отца?

— И мы отвечаем: нет, черт его возьми! Не мог! А почему? А потому что после того, как старик свалился за камень, Эрни вместе с Бетти затеял веселую игру — роль Бетти, как я уже говорил, исполнял мистер Ральф Стейне. Сначала он собирал пожертвования, а потом выхватил у Эрни меч и стал убегать от него. Так они и носились по двору — то выбегали через одну арку наружу, то опять через другую вбегали. И все это время у Эрни не было меча, только потом мистер Ральф вернул его. А после этого выступал Дэн Андерсен. Он у них всегда танцует. И это точно был он — других таких кривых ног во всей деревне не сыщешь. А потом Сыновья все вместе танцевали еще один танец, и вслед за этим старик должен был подниматься из-за камня, но не поднялся.

— А что все это время делал Конек?

— Скакал по двору и приставал к девушкам. То выбегал со двора, то вбегал обратно.

— А это ходячее недоразумение? — допытывался Фокс. — Ни рыба ни мясо, гибрид в юбке? Сынок пастора… Он же завладел острым мечом?

— Да, мистер Фокс. Да еще носился с ним сюда — только что на голове не ходил.

— А подходил близко к камню? — спросил Аллейн.

— Гм… Да, подходил. Когда Эрни за ним гонялся. Точно, подходил. Но только это не он — быть того не может, чтоб он… — взволнованно помотал головой Кэри и добавил: — Каким-то образом он передал меч обратно Эрни, потому что потом тот уже был опять с мечом. Кстати, на мече никаких следов, кроме пятен от сухостоя, который Эрни косил. Это говорит о том, что лезвие не вытирали!

— Очень тонко подмечено, — согласился старший инспектор.

Мистер Кэри заметно просиял.

— А мистер Ральф — то есть Бетти — стоял совсем близко, когда старик падал, и говорит, тот просто сполз вниз. Там на земле небольшая впадина — вы увидите, — и она всегда в тени. Они прыгали там вдвоем — Симми-Дик и Ральф — во время последнего танца, и оба говорят, что видели, как он там лежал. Симми-Дик, конечно, не мог четко видеть, потому что сидел в своем лошадином панцире. Говорит, видел, как белела его одежда. Мистер Ральф тоже вроде видел, но, говорит, не обратил внимания.

— На что — на голову?

— Не, ее-то им было не видно. Во всяком случае, они не задумывались над этим, пока не выяснилось, что старик никак не может воскреснуть. А потом Дэн пошел туда и подозвал остальных братьев. Вы будете смеяться, но знаете, что он говорит? Будто сначала он подумал, что все это какая-то шутка — кто-то подбросил туда куклу и оторвал ей голову. Как бы не так! — Глаза Кэри сверкнули небесной голубизной. — Все оказалось гораздо хуже…

В комнате повисло молчание. Было слышно, как в камине потрескивает огонь, где-то в другом конце зала включили, а затем выключили радиоприемник.

— Что ж, — сказал наконец Аллейн. — Вот такая, значит, история. Должен заметить, Кэри, изложено очень добросовестно. А теперь пойдемте осмотрим место.

Лучше уж мороз, чем такая сырая промозглая мерзость, которую лишь по недоразумению можно назвать оттепелью, подумал Аллейн.

Сугробы во дворе замка Мардиан на глазах превращались в грязные ручьи, Мардианский дольмен напоминал теперь поставленные друг на друга куски неочищенного сахара. В зубцах каменных стен завывал северный ветер, а среди выгоревших факелов в макинтоше с поднятым воротником стоял продрогший насквозь полицейский. Кэри представил его:

— Сержант Обби.

Окинув взглядом полукружье крепостной стены, Аллейн вгляделся в фасад викторианского особняка и обнаружил, что за ними наблюдают. В окне первого этажа старший инспектор заметил старомодную чопорную особу весьма преклонных лет. Из-за ее плеча выглядывала другая — несколько помоложе и с рыжеватыми волосами.

— Кто это? — спросил он.

— Госпожа, — сказал Кэри. — И мисс Мардиан.

— Полагаю, придется их побеспокоить.

— Похоже, она сегодня не в духе, — пробурчал Кэри.

— Ничего страшного.

— А мисс Мардиан… как бы это сказать… ну не совсем хорошо соображает, что ли.

— Вроде Эрни?

— Да нет, сударь. Не совсем. Скорее всего, — осторожно заметил он, — это результат кровосмешений, которые долгое время были приняты в роду Мардианов. А вот о госпоже этого не скажешь, хотя ей уже девяносто четыре. Тот еще подарок!

— И все-таки я попытаюсь — может, пронесет? Идемте.

И он прошел мимо самого окна, в нескольких дюймах от ядовитого взгляда старухи. Когда он поднимался на крыльцо, Дульси выглянула в приоткрытую дверь.

— Мисс Мардиан? — поклонился Аллейн. — Могу ли я поговорить с госпожой Алисой Мардиан?

— Боже мой! — запричитала Дульси. — Уж я не знаю, можно ли. Что-то я смотрю на вас и никак не пойму, кто вы такой. В последние дни здесь появлялось столько народу, что всех не упомнишь. В какой-нибудь другой день тетя Акки с радостью бы приняла вас — она обожает гостей. Но сегодня… Она так расстроена, что сказала, не будет говорить ни с кем, кроме полицейских.

— Я как раз полицейский.

— В самом деле? Ну надо же, — всплеснула руками мисс Мардиан. — А вы случайно не из тех, кто интересуется Мардианским моррисом и всем таким прочим?

— Случайно нет. Вот моя карточка.

— Боже! Хорошо, я сейчас позову тетю Акки.

Поскольку она забыла прикрыть за собой дверь, Аллейн невольно подслушал их разговор.

— Там человек, который говорит, что он полицейский. Вот его карточка, тетя Акки. С виду такой нормальный.

— Нормальный! Что это за выражение? Сколько раз я тебе говорила…

— Простите, тетя Акки.

— Вечно ты как скажешь… Пусть войдет.

Когда Аллейн зашел, леди Алиса пристально изучала его карточку.

— Утро доброе, — проскрежетала она. — Садитесь.

Аллейн сел.

— Хорошенькие дела, — продолжала старуха. — Каково, а?

— Ужасно.

— Так кто вы, позвольте узнать? Сыщик?

Он бы нисколько не удивился, если бы она предположила, что он один из парней с Боу-стрит.[11]

— Да, — сказал он, — сыщик — переодетый полицейский из Скотленд-Ярда.

— Старший инспектор? — прищурившись, прочла она на карточке.

— Именно.

— Ха! Надеюсь, вы не собираетесь тянуть кота за хвост? Хоп — и птичка в клетке!

— Будем надеяться.

— Что вас привело ко мне?

— Во-первых, я хочу извиниться за нашу назойливость, во-вторых, высказать надежду, что вы отнесетесь к нам терпимо, и в-третьих, задать вам ровно шесть вопросов.

Она смерила его тяжелым взглядом поверх очков.

— Ну что ж, выкладывайте, — буркнула она наконец.

— В тот вечер во время представления вы сидели на крыльце?

— Разумеется.

— Конкретно на какой ступеньке?

— На самой верхней. А что?

— Значит, на верхней. Следовательно, вам все было прекрасно видно. Как вы думаете, леди Алиса, мог ли Вильям Андерсен, после того как его понарошку «убили», уйти со двора незамеченным?

— Нет.

— Даже под прикрытием последнего танца Сыновей?

— Все равно нет.

— Даже проползти не мог?

— Даже проползти.

— А когда он лежал там, не мог кто-нибудь ударить его так, чтобы вы ничего не заметили?

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— А могли, например, принести его тело и подложить туда, не привлекая вашего внимания?

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверена.

Он посмотрел на Дульси, которая бесцельно мялась у двери.

— Вы сидели вместе с леди Алисой, мисс Мардиан. Вы с ней согласны?

— Ну, да… — несколько неуверенно протянула Дульси, а затем неожиданно бодро добавила: — Да, да, разумеется.

— Кто-нибудь еще был с вами?

— Сэм, — поспешно сказала Дульси.

— Как всегда, ты очень доходчиво объяснила, Дульси! — вмешалась леди Алиса. — Она имеет в виду пастора, Сэма Стейне — моего внучатого племянника. Ух, тряпка, а не мужик…

— Хорошо. Премного вам благодарен. Постараемся поменьше вас беспокоить. Вы были очень любезны.

Аллейн встал и отвесил легкий поклон. Старая дама протянула руку.

— Надеюсь, вы найдете его. — Она сжала его ладонь.

Дульси, немало удивленная, пошла провожать гостя до двери.

В холле он заметил три стула, которые выглядели не так, как остальные: к ним булавками были прикреплены коврики. Аллейн спросил у Дульси, не на этих ли стульях сидели во время представления, и, узнав, что на этих, попросил разрешения вынести один из них на крыльцо.

Он установил стул на верхней ступеньке, уселся на него и стал оглядывать двор. Старший инспектор не сомневался, что леди Алиса наблюдает за ним из окна гостиной.

Итак, ему было видно верхнюю часть дольмена и небольшой кусок земли между подпирающими плиту широкими столбами. На горизонтальной плите он заметил перевернутый ящик, еще три лежали за ней. Расстояние от дольмена до находящейся позади него арки в крепостной стене — той самой, что служила для входа и выхода артистов, — составляло около двадцати пяти футов. Две другие арки соединяли стену с домом. Каждая из них располагалась примерно в двадцати футах от дольмена.

В воздухе еще чувствовался едкий привкус дыма, и через центральную арку Аллейн разглядел остатки большого костра — мокрые от дождя, но еще не остывшие.

Фокс, который вместе с Кэри, Томпсоном и Бэйли осматривал дольмен, обернулся и посмотрел на своего шёфа.

— Кто раньше приходит, — важно заметил он, — тот и занимает места в партере…

Аллейн усмехнулся и отнес стул обратно в холл. На глаза ему попался намокший и смятый листок бумаги. Аллейн подобрал его — это оказалась программка. С интересом изучив, он сунул ее карман, после чего спустился во двор.

— А что, Кэри, ночью шел дождь?

— Лил как из ведра. И начался, как назло, почти сразу. Я прикрыл плиту и место вокруг ящиками — а что еще я мог сделать?

— Хотя в любом случае вряд ли там остались следы — вы говорите, эти ваши плясуны топтались по всему двору, как стадо слонов? Надежды мало, но стоит взглянуть. Попробуем, Обби?

Сержант убрал с дольмена перевернутый ящик, и Аллейн принялся изучать шероховатую поверхность.

— Видны следы, где стоял Эрни, — отметил он. — Резиновые подошвы. Вероятно, были покрыты инеем. Эге! А это что, Кэри? — Длинным пальцем он указал на темное пятнышко. — Видите? Что это, Кэри?

Прежде чем Кэри успел ответить, они услышали громкий стук по стеклу. Повернувшись, они увидели, что Дульси, видимо по требованию тети, открывает окно. Затем леди Алиса, не вставая со своего кресла, громко объявила:

— Если хотите знать, что это — то это кровь! — Она снова откинулась на спинку.

— Откуда вы знаете? — крикнул Аллейн. Он уже давно решил для себя, что госпоже Алисе следует отвечать в ее же манере. — Чья это кровь?

— Гусиная. Одного из моих гусей. Вчера ему отрубили голову и бросили на плите.

— О господи!

— Господи не господи, а я догадываюсь, кто это сделал.

— Эрни? — сорвалось с языка у Аллейна.

— Откуда вы знаете?

— Догадался. А где тушка этого гуся, леди Алиса?

— На кухне, в супе.

— Черт возьми!

— А что?

— Ничего страшного.

— Дульси, закрой окно.

Прежде чем Дульси справилась с этим, они услышали, как леди Алиса велела племяннице:

— Пригласи этого парня отобедать с нами. Кажется, у него есть голова на плечах.

— Какой успех, сэр! — заметил Фокс.

— Тысяча чертей! — поддакнул Кэри.

— Вы что, знали про этого несчастного гуся?

— Впервые слышу. Наверное, это один из тех, что пасутся вон там на горе.

— Рядом с быками? — угрюмо спросил Фокс.

— Вот-вот. Да разве ж это гуси, мистер Фокс? — пожаловался сержант. — Это же львы какие-то, а не гуси… Змеюки подлые, а не гуси… Все утро от них отбивался — хотел даже придушить одного.

— Интересно, — задумался Аллейн, — действительно ли гуся обезглавил Эрни? Вот что, Томпсон, сделайте снимок всего дольмена целиком, а затем фрагмент верхней плиты.

Сержант Томпсон достал фотоаппарат, а старший инспектор обошел дольмен и встал позади.

— А что это за черные пятна кругом? — спросил он. — Смола?

— Так точно, сударь, — отозвался Обби. — Это от накидки Конька.

Кэри пояснил, в чем дело.

— Бог ты мой! — проворчал Аллейн и стал осматривать площадку за дольменом.

Здесь землю прикрывали ящики побольше. Аллейн с Фоксом осторожно подняли их, и взгляду открылась неглубокая впадина с остатками гравия, которым раньше, видимо, был посыпан весь двор. Края ее были пологими, а длина составляла шесть футов. В дальнем от дольмена конце они увидели темное липкое пятно диаметром примерно в четыре дюйма. Еще одно пятно, побольше, темнело в футе от первого, чуть ближе к дольмену.

— Вы прекрасно знали, Кэри, — тихо сказал Аллейн — так, чтобы не слышал сержант, — что его нельзя трогать ни в коем случае.

Кэри покраснел как рак.

— Да, я знал, как и все мы, что тело сдвигать нельзя. Но они сами его сдвинули — мы с ребятами и глазом моргнуть не успели. Пришел пастор и говорит — это неприлично, это неприлично… И сам, своими руками — еще мистер Ральф ему помогал — снял маску и все аккуратно сложил. А мы с Обби в это время усмиряли толпу.

— Так вы там тоже были, сержант?

— Ну-у… да, сэр. Все время.

— Вот, и когда мы увидели — как бы это сказать? — нанесенный ущерб, да к тому же еще начался дождь, мы перенесли останки в фургон. Симми-Дик и молодой мистер помогли нам. А потом мы отвезли все в кузницу. Сейчас останки в сарае, пристроенном к дому, сэр, заперты и опечатаны. У сарая дежурит констебль и…

— Хорошо, хорошо, — остановил его Аллейн. — Я все понял. А теперь скажите, Кэри, вы действительно своими глазами видели, как лежали останки до того, как пастор сложил их вместе?

— Конечно видел — до сих пор все перед глазами стоит.

— Прекрасно. И как же?

Кэри почесал в затылке и, прищурившись, оглядел дно впадины.

— Мне так думается, — сказал он, — ровно в тех местах, где отпечатки. Там пятно крови от головы, а тут — от туловища.

Фокс склонился над пятнами с линейкой.

— Между ними двадцать три дюйма.

— Как лежало тело? — спросил Аллейн и добавил: — Только точно!

— Он вроде как скрючился, сударь. На левом боку. Калачиком. Колени — к подбородку.

— А голова?

— Брр! — поморщился Кэри. — Голова была наоборот…

— Вы хотите сказать — к туловищу была повернута не шея, а темя?

— Вот-вот, сэр. И на ней завязан этот дурацкий мешок с маской…

— Я вот подумал, — робко встрял сержант Обби. — А может статься, они стронули его сами, ну, после?

— Во время танца?

— Ну да, сударь. Может ведь такое статься.

— А что, во время последнего танца, уже после сцены отрубания головы, Сыновья заходили за плиту?

Последовало молчание. Старший офицер и сержант тупо смотрели друг на друга.

— Да вроде как нет — правда же, сержант? — развел руками Кэри.

— Я тоже такого не припомню.

— А остальные двое — так называемая Бетти и Конек?

— Эти везде лазили, — громовым басом отвечал Кэри.

— Так… Если они заходили сюда, — пробубнил себе под нос Аллейн, — то обязательно бы его заметили… Какого цвета была одежда старика?

— Ну, такая… светлая. Да они и не отказываются, мистер Аллейн. Говорят — видели.

— Угу… — подтвердил Фокс.

— Ну ладно, Томпсон, заканчивайте с этим. Накройте все как было. Когда он закончит, возьмем пробы пятен, Фокс. А пока посмотрим, что там за стеной.

Кэри провел его под арку.

— Здесь они дожидались начала представления, — пояснил он.

Место было довольно открытое — что-то вроде поля, плавно переходящего в склон холма, на гребне которого виднелась всклокоченная рощица. Внизу снег уже почти растаял, а ближе к вершине лежал плотными сугробами. Сразу за аркой чернели следы от костра, причем от кострища тянулась выгоревшая полоска длиной около пятнадцати футов.

— А это что? — Аллейн указал тростью на сильно опаленный бочонок, которым заканчивалась полоска. — Похоже на кадку со смолой…

— Так и есть, сэр. Это для Конька.

— И она попала в огонь.

— Может статься, ее перевернули мистер Ральф с Эрни, когда резвились. Они как раз тут пробегали. Помню еще, пламя так ярко вспыхнуло и затрещало…

— А может, ее бросили туда специально, для развлечения?

— Или чтобы погреться? Поддержать костер? Может, просто шалил кто…

— Эрни, например, — ровным голосом сказал Аллейн, и Кэри согласно закивал. — А это? — продолжал старший инспектор. — Посмотрите, Кэри.

Неподалеку от костра, в чудом уцелевшем кустарнике они увидели почерневшую от огня деревянную рукоятку, а затем такое же черное стальное лезвие.

— Это коса, — сказал Аллейн.

— Вот это и есть Кузнецова Роща, — объявил Кэри. — Кузница стоит здесь уже почти четыреста лет и на людской памяти всегда принадлежала Андерсенам.

— Не очень прибыльное дело в наши-то дни, — заметил Фокс.

— Это точно. Хотя старик не брезговал и сапожным делом — обслуживал весь Мардиан и окрестности в придачу. У Криса еще и диплом механика — возился понемногу с автомобилями. Крупная нефтяная компания предлагала им свое содействие, если они согласятся оборудовать здесь станцию обслуживания машин. Симми-Дик все рвался ее возглавить. Парни были вроде бы не против, но Лицедей не соглашался ни за какие деньги. Здесь ведь собираются прокладывать шоссе.

— Они все здесь работают? — спросил Аллейн. — Очевидно, нет?

— Нет, конечно же. Дэн, старший, и близнецы — Энди и Нэт — занимаются своим делом. У них фермы. В кузнице помогают только Крис и Эрни. А вот и машина доктора Оттерли. Я попросил его приехать сюда и парням сказал, чтобы были на месте. А мистер Ральф и Симми-Дик в два будут ждать в гостинице. Если вы не против.

Аллейн был не против. Доктор Оттерли уже поджидал их возле гостиницы. Свою твидовую шляпу он надвинул почти до самого носа, а руки спрятал глубоко в карманы пальто. Не дожидаясь, пока его представят, он сам подошел к окошку полицейской машины.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Рад, что вы благополучно добрались. Доброе утро, Кэри. Думаю, вы тоже рады.

— Чертовски приятно познакомиться, — отозвался Аллейн. — Не часто случается, что офицеры полиции и медики выступают почти что главными свидетелями в таком преступлении.

— Вот это вы хорошо подметили — «почти что» главными, — сказал доктор Оттерли и добавил: — Полагаю, вы хотите взглянуть на тело.

— Если можно.

— Мне пойти с вами?

— Думаю, да. А вы как считаете, Кэри?

Они зашли в кузницу. Света там не было, огонь, как видно, сегодня тоже не разжигали, воняло железом и конским потом. Кэри вывел их через заднюю дверь во двор. Их глазам предстал покосившийся домишко и пристроенный к нему сарай с навесом.

— Он жил в этой лачуге? — спросил Аллейн.

— Нет, только Крис и Эрн. Сам он спал в каморке при кузнице. Они только обедали тут вместе.

— Братья сейчас дома, — объявил доктор Оттерли. — Ждут вас.

— Прекрасно, — отозвался Аллейн. — Долго мы себя ждать не заставим. Что ж, открывайте сарай, Кэри.

С видимым удовольствием полицейский взломал печать, которую сам же поставил на двойные двери сарая, и раздвинул их настолько, чтобы можно было пройти внутрь.

В темноте, среди всякого хлама, было расчищено немного места и сооружен импровизированный настил из ящиков и старой двери, покрытый сверху холстиной.

Лицедей лежал под белой простыней. Когда доктор Оттерли откинул ее, все невольно отпрянули — настолько нелепо среди всех этих привычных атрибутов смерти смотрелся грязный клоунский наряд. Белый воротник с оборками был помят и испачкан кровью — кто-то поднял его повыше, видимо, чтобы скрыть шею. На лбу, на носу, на скулах и подбородке чернели пятна.

— Это от жженой пробки, — пояснил доктор Оттерли. — Маска была испачкана изнутри — Эрни надевал ее прямо на черный грим, когда думал, что будет играть Шута.

Лицо покойника казалось совершенно непричастным ко всем этим безобразиям. Глаза были закрыты, рот широко открыт. Старческие, все рубцах и морщинах, руки плотно сцеплены на груди. На одежде тут и там темнели пятна крови, а на стене, прямо над ним, на деревянных крючках были развешаны костюмы остальных артистов. Щелкун, раскрытая пасть которого словно передразнивала гримасу покойника. Огромный кринолин Бетти. Рубахи и связки колокольчиков Пятерых Сыновей. Над кринолином за тесемки была прицеплена печальная маска Лицедея. Аллейн заметил кровавые пятна не только в том месте, где она завязывалась на шее, но и в области темени. По его мнению, это было примечательно. Рядом на большом гвозде висела шапка, сделанная из кроличьей шкурки.

Кэри, который предпочел остаться у двери, пояснил:

— Все их костюмы мы тоже решили запереть здесь, сэр. А мечи вон в том мешке, на лавке.

— Прекрасно, — кивнул Аллейн, — Можно приступать, Фокс.

Фокс, стараясь не делать своими огромными лапищами слишком резких движений, осторожно стянул воротник с шеи мертвеца.

— Одним ударом, — послышался голос доктора Оттерли.

— Причем справа налево по диагонали, вам так не кажется? — добавил Аллейн.

— Пожалуй… — удивленно протянул доктор Оттерли. — Похоже, вы, парни, свое дело знаете.

— Должен вам сказать, что такое везение случается не часто. По всему, удар пришелся между воротником и затянутыми тесемками маски. А как вам кажется — он стоял в это время или лежал?

— Спросите об этом министра внутренних дел — может, он знает. Но если бедняга стоял, то, по-моему, ударил его человек немногим выше его ростом.

— Допустим. Был ли такой среди исполнителей?

— Нет. Все они под шесть футов.

— Угу… Что ж, давайте посмотрим на этот секач, Братец Лис.

Фокс подошел к лавке.

— Секач завернут отдельно, — заметил Кэри. — Эрни все никак не хотел с ним расставаться.

Фокс поднял меч Эрни за красную тесемку, продетую сквозь кончик.

— Видны следы от стеблей, — сказал он. — А острый, как скальпель!

— Пусть Бэйли возьмет с него пробы, хотя лично я не верю, что из этого выйдет что-нибудь путное. А вы как думаете, доктор Оттерли? Мог ли он быть орудием убийства?

— Прежде я должен получше изучить рану. Это может зависеть от… Хотя нет. Пока ничего сказать нельзя.

Аллейн повернулся и еще раз осмотрел развешанную на стене одежду.

— Все закапано смолой. Юбки Бетти, штаны Сыновей, а также, я полагаю, чулочки и туфельки всех деревенских красоток — не говоря уже о пальтишках.

— Таков культ, — пожал плечами доктор.

— Обряд изобилия и плодородия?

— Именно.

— Смотри папашу Фрейзера[12] и прочих, — пробормотал Аллейн, после чего повернулся к кроличьей шкурке. — Кролик забит и освежеван совсем недавно. Зачем-то оставлена голова. Да еще с тесемками. Для чего это?

— Он надевал ее на голову.

— Фи, как неаппетитно. Зачем?

— Чтобы усилить впечатление от обезглавливания. Когда он засовывал голову между мечами, то незаметно отвязывал тесемки, и в решающий момент кроличья голова отделялась от его тела. По-моему, в Греносайдском танце с мечами делают точно так же. Выглядит устрашающе.

— Не сомневаюсь. Только боюсь, что на фоне дальнейших событий этот трюк несколько теряется, — сухо сказал Аллейн.

— Разумеется! — поспешил согласиться доктор Оттерли. — Никто и не спорит. Просто дикость какая-то…

Аллейн смерил его взглядом и обратился к доспехам Конька.

— Увесистый наряд, ничего не скажешь. И как он только ходил в нем?

— Голова лошади закреплена на палке. А его собственная голова находилась как бы в шее Конька, под холстиной. Кстати, все это было изготовлено в этой кузнице.

— В позапрошлом веке?

— Или еще раньше. Видите — голова переходит в цилиндрический каркас, обтянутый холстиной, а в нем есть специальное окошко. Кроме того, челюсть у нее подвижная. При свете факелов это смотрится просто великолепно…

— Охотно вам верю, — рассеянно заметил Аллейн. Закончив осматривать доспехи Щелкуна, он перешел к кринолину Бетти. — Как он только передвигался в нем? Настоящая гора тряпья.

— Юбки тоже закреплены на каркасе — в виде корзины из ивовых прутьев. Раньше с этой Бетти такое устраивали! Тот, кто исполнял роль, ловил какого-нибудь мальца и загонял к себе под кринолин, а потом прыгал вместе с ним. А иной раз хватал какую-нибудь девицу. То-то было смеху!

— Грубые деревенские забавы, — вздохнул Аллейн.

— Здесь тоже брызги смолы. Но немного.

— Думаю, Ральф старался держаться подальше от Щелкуна.

— А Лицедей? — Аллейн снова подошел к настилу и снял простыню полностью. — Так. Небольшое пятнышко спереди на рубахе и… — Он запнулся. — Почему-то у него все руки в смоле. Он что — держал кадку?

— Возможно, до этого. Хотя нет. Он же пришел позже. Это важная деталь?

— Может быть, — задумчиво произнес Аллейн. — Очень может быть. А может, и нет. Кстати, вы заметили на правой руке свежий порез?

— Я видел, как он его заполучил. — Доктор Оттерли бросил взгляд на секач, который Фокс все еще держал за ленту, и быстро отвернулся.

— С помощью этой штуки, не так ли? — догадался Аллейн.

— Именно.

— Ну и как это произошло?

— Да ничего особенного. Просто он ругался, что его так сильно наточили. И… э-э… в общем, он пытался отнять меч у…

— Можете не говорить, я знаю у кого, — сказал Аллейн. — У Эрни.

В баре для постояльцев было пусто и темно, ставни закрыты. Камилла прошла к камину и села у огня. С прошлого вечера она все никак не могла согреться. У нее словно отняли ее собственное тепло.

Когда вместе с хозяином гостиницы и Трикси девушка вернулась из замка Мардиан, те обнаружили, что ее бьет сильный озноб. Трикси напоила ее обжигающим пуншем и велела еще выпить две таблетки аспирина, после чего уложила в постель с грелками.

Однако стоило Камилле задремать, как во сне ей снова явился Щелкун. На этот раз он был барабаном из оркестра. Вместо палочек по нему лупили мечами, извлекая при этом звуки скрипки. Потом он гнался за ней, и она все никак не могла от него убежать. Железные челюсти ужасающе щелкали прямо у нее за спиной, в шею било его горячее дыхание. Она старалась изо всех сил, но ноги ее были словно ватные. Потом перед ней появился Ральф и обнял ее со словами: «Все хорошо… Я тебя спасу…» Она было обрадовалась, но тут поняла, что Ральф не дает ей повернуть голову. «Только не надо смотреть на Эрни, — замогильным голосом проговорил он. — Это не слишком приятное зрелище…» Но тут Эрни вскочил на дольмен и изо всех сил закричал: «Камень взял его кровь!» После этого разом зазвонили все колокольчики из танца, сливаясь в звонок будильника, и Камилла проснулась.

Проснувшись, она вспомнила, как Ральф на самом деле подошел к ним с Трикси и велел девушкам немедленно садиться в машину. Это было уже после того, как с Эрни случился обморок, а леди Алиса обратилась к зрителям с речью. Хозяин гостиницы Плоуман подошел к самому дольмену, но доктор Оттерли и офицер полиции Кэри приказали ему ехать домой. По дороге в гостиницу он рассказал девушкам, что видел там. Он был страшно взволнован и гордился тем, что ему удалось заглянуть за плиту. Ночью Камилле приснилось также, что он заставил ее сделать то же самое.

Теперь она сидела у камина и пыталась привести в порядок мысли. Это ее дед погиб вчера — погиб страшно и нелепо, — и это с ее дядей случился вчера припадок. Да и она сама, можно сказать, замешана во всем этом. У нее было такое чувство, что ее привезли на необитаемый остров и бросили там одну. Впервые после случившегося к глазам ее подступили слезы.

Тут дверь распахнулась, и Камилла невольно прикрыла рот рукой.

— Ральф! — вскрикнула она.

Стремительно подойдя к ней, он пододвинул стул, сел напротив и взял ее руки в свои.

— Ты ведь сейчас нуждаешься во мне, Камилла, — сказал он. — Правда же?

Глава 6 Кузнецова Роща

У Ральфа были большие ладони — как морские раковины. Когда он накрыл ими руки Камиллы, те забились в них, словно птички в клетках.

Камилла взглянула на его худое лицо, черные глаза, черные волосы и слегка оттопыренные уши, которые, конечно, тут же покраснели. «До чего же я все-таки люблю его», — подумала девушка, а вслух произнесла:

— О, привет. А мне показалось, что мы уговорились больше не встречаться. Это было в то воскресенье.

— Что было, то было, — отпарировал он.

— Ты же обещал своему отцу.

— Я сказал ему, что я человек свободный. К тому же обстоятельства требуют…

— Ральф, — упрекнула Камилла молодого человека, — не очень-то красиво использовать убийство для своей выгоды.

— Как ты можешь такое говорить!

— Ну ладно тебе. Я же не говорю, что не рада тебя видеть. И вообще…

— Послушай, — перебил он, — я хочу кое-что у тебя спросить. Это очень важно. Скажи мне, Камилла, две вещи. Первое. Скажи, ты ужасно расстроилась из-за вчерашней ночи? Конечно, я понимаю… Но ведь не настолько же ты расстроилась, чтобы больше и слушать ни о чем не хотела? В общем… Боже, Камилла, я прямо не знаю, как сказать… Мне так хочется поцеловать тебя… Дело в том, что… я тебя ужасно люблю…

— Да? Но… не надо сейчас об этом. А насчет твоего вопроса… если честно, я даже не знаю, как мне воспринимать смерть дедушки. Это же глубоко личное… Десять дней назад я еще толком его не знала. Но со дня своего приезда мы так много встречались и общались, что даже — ты не поверишь — сумели друг с другом поладить.

— Да, конечно… — слегка дрогнувшим голосом отозвался Ральф. — Тебе это удалось… — добавил он с таким видом, будто сожалел об этом.

Камилла сосредоточенно нахмурилась и, сама того не замечая, переплела свои пальцы с пальцами Ральфа.

— Конечно, — сказала она, — я понимаю. Для тебя он просто неотесанный деревенщина. Местный лицедей. Забавный старикан. Что еще про него сказать? Что он не в ладах с водой и мылом… Одна моя половина примерно так к нему и относится — та, которая Кэмпион. Прямо скажем, не фонтан старичок. Но другая половина узнает в нем свою мать.

— Ну конечно, — вздохнул он. — Я понимаю.

— Понимаешь? Да разве ты сможешь это понять, милый мой Ральф! Ты же целиком из одного мира: наполовину Мардиан, наполовину Стейне. А я помесь.

— Да ты настоящая снобка — только наоборот, — попытался пошутить он, но девушка не обратила на его слова никакого внимания.

— Но вот что до душевных переживаний, подлинной скорби, — продолжала она, — так этого нет. Вернее, есть, но не совсем то. Понимаешь, я не чувствую, что моя душа сопереживает. Как будто я до конца не верю во все, что произошло. Слишком уж похоже на кошмарный сон. Какой-нибудь там Вебстер[13] или Марло,[14] только еще ужаснее. Прямо подумать страшно.

— Так ты знаешь, что случилось?.. То есть ты все знаешь?

Она кивнула в сторону хозяина гостиницы.

— Он сам видел. Он нам и рассказал — мне и Трикси. — Камилла почувствовала, как напряглись его руки — будто он хотел убрать их, но по том передумал. — Все-все рассказал! Это просто чудовищно… Омерзительно, гадко… И весь этот его наряд… Как это все ужасно…

— Разве он мог знать заранее…

— Откуда ты знаешь — может, и мог.

— Доктор говорит, что нет.

— Какая ужасная смерть! И ведь это — страшно сказать — преступление.

— Да, — сказал Ральф, — а что же еще.

Камилла с тревогой заглянула ему в глаза.

— Сыновья! — воскликнула она. — Нет, они не могли. Ни один из них. Ведь правда же, не могли? — Ральф ничего не ответил, и она со слезами продолжала: — Я знаю, знаю, что ты думаешь. Ты думаешь, что это Эрни, да? Ты сразу вспомнил, что я рассказывала тебе тогда — про его собаку? И что ты мне говорил про его меч. Вспомнил, скажи, вспомнил?

— Ну вспомнил, ну и что… — признал Ральф. — Успокойся, Камилла, дорогая. Подожди. Ну, допустим даже, он это сделал. Конечно это ужасно, но для Эрни это означает только несколько лет в психиатрической лечебнице для уголовников. Жизнь там, разумеется, не сахар, но ведь могло бы быть и хуже. Не обижайся, дорогая, только совершенно очевидно, что у него, скажем так, не все дома.

— Боюсь, что это и в самом деле так, — согласилась Камилла, разом побледнев. — Но сотворить такое!

— Послушай, — сказал молодой человек, — можно, я задам тебе второй вопрос? Пожалуйста, ответь мне…

— Я уже догадываюсь…

— Ну хорошо. Только подожди. Вот я тебе сказал, что люблю тебя. Ты сказала, что не уверена в своих чувствах, хочешь побыть одна и все обдумать. Ладно. Я отнесся к твоему решению уважительно и честно не встречался с тобой — если не считать воскресенья, — ну, ты помнишь.

— Да, конечно, мы же договорились, не так ли?

— Но ты же вроде бы еще тогда все поняла. Эх, я-то думал, что все складывается по-моему… А ты опять за свое. Какая-то допотопная чушь! Видите ли, из-за того что ты — как ты выражаешься — помесь, мы не можем пожениться. А может быть, ты за этим сюда и приехала — чтобы повидаться с материной родней и окончательно утвердиться в своей дурацкой идее?

— Ну да, — кивнула Камилла. — Так оно и есть.

— Черт возьми, да любишь ты меня или нет?!

— Да! Люблю! — нисколько не задумываясь ответила Камилла. — Так что лучше помолчи.

— Нет, я умру! Камилла, да ты просто… гений! Боже, как я счастлив, что ты меня любишь! Нет, я сойду с ума! Я этого не вынесу… — Ральф даже слегка побледнел от переполнившего его восторга.

— Однако вернемся к нашему разговору, — охладила его девушка. — Что скажет твоя прабабка? Что станет думать твой отец? Посмотри мне в глаза, Ральф, и скажи — не кажется ли тебе, что они будут против?

— Если я посмотрю тебе в глаза, Камилла, мне придется тебя поцеловать.

— Э-э, нетушки! Погоди… Вот представь, что все так и случилось. Что напишут тогда в газетах? Об этом ты подумал? Ну скажи, какая я, к черту, невеста для молодого, подающего надежды адвоката? Вообрази, какие будут заголовки: «История повторяется!», «Ее мать сбежала из кузницы и вышла за баронета!», «Внучка убитого кузнеца выходит за сынка пастора!», «К чему ведет участие в обряде плодородия»… Или еще, к примеру: «Племянница…» Но… но что ты делаешь?

Ральф встал и с решительным видом принялся застегивать свой макинтош.

— Собираюсь пойти и отправить телеграмму тетушке «Таймс»: «Объявлена помолвка…»

— Нет уж, ты этого не сделаешь! — Они обменялись пылающими взглядами. — Господи! — воскликнула Камилла и принялась колотить его кулаками в грудь. — Ну что же ты у меня такой… Что мне только с тобой делать! И почему, почему я такая счастливая?.. — Она замотала головой и бросилась ему в объятия.

В этот момент в зал вошел Аллейн и, увидев их, поспешно извинился и вышел.

Однако ни Ральф, ни Камилла не заметили его появления, равно как и ухода.

Оставив рутинные обязанности на Бэйли и Томпсона, Аллейн и Фокс в сопровождении Кэри и доктора Оттерли отправились в дом, чтобы поговорить с сыновьями Лицедея.

Все пятеро сгрудились в небольшой темной комнате, служившей им одновременно гостиной и кухней. Интерьер ее составляли железная кухонная плита да обеденный стол, покрытый плюшевой скатертью. Вокруг этого стола и сидели сыновья Андерсена — Даниэль, Эндрю, Натаниэль, Кристофер и Эрнест.

Доктор Оттерли постучался и вошел, за ним последовали остальные. Дэн встал в знак приветствия, другие лишь слегка приподнялись и скрипнули стульями. Кэри представил их.

Аллейн был поражен, насколько все Андерсены похожи между собой. Даже близнецы ненамного больше походили друг на друга, чем на остальных братьев. Все были здоровые, кровь с молоком, светловолосые и голубоглазые. Под нехитрой деревенской одеждой угадывались мощные мускулы. Сейчас у Дэна глаза были красными от слез, а руки слегка дрожали. На лице Энди словно застыло выражение удивления. Нэт схватился за голову, Крис казался сердитым. Что касается Эрни, то он держался несколько в стороне от братьев. На губах его играла глуповатая улыбка, лицо временами принимало странное выражение — как будто он имел перед всеми какие-то скрытые преимущества.

Аллейну и Фоксу предложили стулья за столом. Кэри и доктор Оттерли устроились на обтянутом холстиной диванчике у стены, несколько в стороне от остального общества.

— Простите, что я вынужден побеспокоить вас, когда у вас и без того немало дел, — начал Аллейн. — но, полагаю, в ваших же интересах, чтобы обстоятельства гибели вашего отца прояснились как можно скорее.

Братья негромко прокашлялись, и старший, Дэн, согласно покивал головой:

— И не говорите, сударь. Мы бы очень хотели, чтобы все раскрылось. Мы тут с братьями уже все головы сломали, думая, как же такое могло случиться…

— Нет, как ты ни крути, — подхватил Энди, — прямо колдовство какое-то получается.

В комнате стоял застарелый запах табака. Аллейн выложил на стол свой кисет и сигареты.

— По этому поводу надо закурить, — сказал он. — Угощайтесь.

Поломавшись для порядку, они согласились. Все принялись набивать трубки, и только Эрни предпочел свернуть папиросу. Он так усердно трудился над ней, что гримасы на его лице сменяли одна другую. Пока все занимались своими трубками, Аллейн приступил к делу.

— Прежде чем мы сможем предложить вам какую-то помощь, — предупредил он. — мы должны до последней детали выяснить, что же произошло вчера. Инспектор Кэри уже беседовал с вами и блестяще изложил мне суть дела. Мне хотелось бы остановиться лишь на некоторых моментах, которые вы уже обсуждали с мистером Кэри, и попытаться узнать о них поподробнее. Итак, вернемся к вчерашнему вечеру. Примерно за полчаса до начала танца Пятерых Сыновей. Идет? — Они лишь осторожно подняли глаза от раскуриваемых трубок. — Насколько я представляю, тогда было что-то около половины девятого. Исполнители уже собрались в замке Мардиан, за исключением двоих — мистера Вильяма Андерсена и его младшего сына Эрнеста Андерсена. Так?

Ответом ему было молчание. Затем Дэн, который, похоже, был самый словоохотливый из братьев, подтвердил:

— Ну, так.

— Итак, мистер Вильям Андерсен — позвольте мне для ясности называть его так, как все тут, я наслышан, привыкли его называть — Лицедей? Лицедей — это ведь означает актер?

— Я полагаю, — отозвался с дивана доктор Оттерли, — дословно это означает, что он делает себе лицо — или прячет свое лицо под маской…

— Ах да! Конечно же! Итак, Лицедей в полдевятого был еще здесь, в кузнице. И мистер Эрнест тоже находился здесь или должен был вскоре появиться, так как предполагалось, что именно он подвезет отца к замку. Если я говорю что-то не так, поправьте меня. — Снова тишина. — Прекрасно. Лицедей отдыхал в комнате, куда можно попасть непосредственно из кузницы. Когда он зашел туда, как вам кажется?

— На это вам я могу ответить, — вызвался доктор Оттерли. — Днем я заходил проведать, как он там, и он чувствовал себя неважно. Я сказал ему, что если он хочет вообще куда-либо идти сегодня, то должен весь день лежать. И обещал, что зайду попозже и еще раз взгляну на него. Но, к сожалению, меня срочно вызвали к больному и я задержался. Кроме того, я был приглашен на обед в замок, и было неприлично опаздывать. Я поговорил с братьями Андерсен, и мы решили, что я осмотрю старика, когда он приедет…

— Хорошо, — перебил его Аллейн. — Благодарю вас. Допустим, все это так. Значит, он провел в своей комнате весь день. Кто-нибудь из вас заходил и видел его там?

— Что до нас, так мы не видели! — пробурчал Крис. — Он не переваривал, чтоб к нему заходили, если он там. Вечно гонял нас оттуда.

— Значит, вы направились в замок, даже не взглянув на него?

— Почему же, — возразил Дэн. — Я постучал к нему и сказал: «Мы уходим, до скорого», и папа крикнул мне через дверь: «К половине пришлите Эрни. Я буду у себя». Ну вот мы и поехали, а Эрни в половину, как он и хотел, за ним вернулся.

— Хорошо. — Аллейн повернулся к Эрни, который откинулся на стуле и, заложив руки за голову, попыхивал папиросой. Его нарочито безмятежный вид способен был лишь вызвать подозрения. — А теперь, может быть, вы расскажете, что произошло, когда вы вернулись за отцом?

— Э-э-э… — проблеял Эрни, не поднимая глаз. — Да не буду я ничего рассказывать. Не было ничего.

— Но-но-но… Давай не балуй… — забубнили братья.

— Он был все еще в своей комнате?

— Да небось был, — загоготал Эрни.

— Ты говорил с ним?

— Я? Не-а.

— А что ты делал?

— Эрни увидел записку… — пояснил Нэт.

— Погодите. — Аллейн сделал предупреждающий жест. — Думаю, он сам нам скажет. Так что ты делал, Эрни? Что там произошло? Вот ты пришел в кузницу — и что дальше?

— Так он не отзывался! — вскричал Эрни, все также не поднимая глаз и не меняя позы. — Не отзывался и не выходил. Старый хорек!

— А ну отвечай, что тебя спрашивают, ты, болван! — сорвался Крис. — Хватит нести всякую чушь! — Братья наперебой принялись уверять Аллейна, что Эрни совсем не то хотел сказать.

Аллейн снова поднял руку, призывая к молчанию.

— Скажи мне, Эрни, что там произошло? Ты пришел в кузницу — и что ты увидел?

— А? — Он повернул голову и бросил на Аллейна быстрый взгляд. — Так Нэт же вам говорит — увидел записку на двери.

Аллейн достал из кармана пальто пожелтевший бланк, на котором была нацарапана записка — Бэйли зажал ее между двух стекол.

— Будь добр, взгляни — это она?

Эрни взял ее в руки и тут же громогласно расхохотался. Фокс поспешно забрал листок.

— Что ты сделал потом?

— Я? То, что там прописано. Ведь «Эрн» — это я? Его вещи для танца висели прямо там: маска, рубаха, кроличья шапка. Ну я и нацепил их быстренько.

— А ты уже был одет для Разгоншика?

— Ну и что? Я одел все прямо сверху. Тихо-тихо… А то вдруг бы он услышал и передумал. И пулей — на улицу. Влез в фургон — и по газам. Ж-ж-ж! Вжж-жи-и! — Эрни совершенно по-детски изобразил, как он едет. — Я ведь все верно сделал? Я же теперь был Шут. И скорее поехал показывать танец. Вж-ж-ж! Вж-ж-ж!..

Дэн зарылся лицом в ладони.

— Стыд-то какой! — выдохнул он.

Аллейн расспросил Андерсенов, что было, когда приехал Эрни. Братья сказали, что прочитали записку и отправили ее доктору Оттерли. Ее отнес младший сын Дэна, Билл, которого потом нарядили как дублера. Доктор Оттерли вышел во двор. Парню дали последние указания. Когда пробило девять, доктор пошел со своей скрипкой на сцену. Но именно в эту минуту все они услышали, как, натужно пыхтя, подъезжает автомобиль миссис Бюнц. Пока они ждали, когда грянет музыкальное вступление, машина добралась до стены, и на заднем сиденье они увидели размахивающего руками Лицедея. Заслышав у себя за спиной звуки ссоры, доктор Оттерли решил не начинать, а пошел посмотреть, что случилось.

Оказалось, что после обеда старик крепко заснул и, проспав до вечера, проснулся бодрый и здоровый как бык.

Первое, что он услышал, это рев мотора — сыночек уехал без него. Вне себя от гнева, он вынужден был, скрепя сердце, согласиться, чтобы его главный недруг, миссис Бюнц, подвезла его к замку.

— Когда он подошел, его прямо трясло, — свидетельствовал доктор Оттерли. — Он даже говорить не мог. Схватил Эрни и начал стаскивать с него костюм Шута.

— Ну а ты что? — обратился Аллейн к Эрни. — Тебя это обрадовало?

Эрни, к явному замешательству остальных, так и вспыхнул от неприятных воспоминаний. Насколько понял Аллейн, он тогда попытался спорить с отцом, но братья быстро его укротили.

— Эрни стал отказываться играть Разгонщика, — сказал Дэн, и все его горячо поддержали. — Эрни объявил, что или он будет танцевать за Шута или не будет танцевать вообще. В конце концов Саймону Беггу удалось убедить его.

— Я согласился только из-за летчика-командира — на всех остальных мне плевать. Он попросил меня — и я согласился. Вышел и стал сам «разгонять».

С этого места Аллейн больше не прерывал их своими замечаниями. Ни один из Сыновей, как выяснилось, во время представления не заходил за дольмен — туда, где лежал отец. Все пятеро были убеждены, что Лицедей никаким образом не мог ни уйти со двора, ни вернуться туда — живой или мертвый. Также все пребывали в твердом убеждении, что страшное убийство не могло произойти за время с момента разыгранного падения до того, как было обнаружено обезглавленное тело. Не могло, громко твердили они и при этом помогали себе кулаками, стуча ими по столу. Нет, нет и нет — этого не могло быть!

— Предлагаю исходить из того, — с трудом перекричал их мистер Фокс, — что никто из нас не верит в сказки. — Он обвел присутствующих теплым взглядом.

— А если даже верит, то сейчас это не актуально, — добавил старший инспектор.

— А вот папа… — вскричал Эрни.

— Что — папа? — Аллейн старался сохранять спокойствие.

— Он верил в сказки.

Фокс тяжело вздохнул и сделал запись в своих заметках.

— Может быть, — продолжал Аллейн, — он верил и в жертвоприношения? — Пять лицедейских сыновей заерзали на своих стульях и ничего не ответили. — Такое случалось в старину. Может, я ошибаюсь, но раньше, давно, не полагалось ли приносить к этим плитам какую-нибудь жертву — ну там птицу или что-нибудь еще? Разумеется, в определенное время года?

После весьма продолжительного молчания доктор Оттерли нерешительно проговорил:

— Да, наверняка такое было.

— Сдается мне, что весь этот моррис — как танец с мечами, так и мимическая пьеска, простите, если попутал термины, — не что иное, как тот самый сохранившийся с древности обряд.

— Конечно, конечно! — с воодушевлением подхватил доктор Оттерли, как человек, наконец-то оседлавший любимого конька. — Именно — бесценный обряд!

— Вы так думаете? То есть ритуальная смерть Шута — это древний обряд принесения жертвы с последующим обещанным воскрешением?

— Именно так.

— И когда-то кровь жертвы действительно проливалась? Могло такое быть?

Ответа на вопрос не последовало.

— Кто, например, забил гуся леди Алисы и положил тушку на дольмен? — Аллейн вгляделся сквозь густой дым в их покрасневшие лица. — Эрни, это твоя работа?

Губы Эрни медленно расплелись в придурковатой ухмылке — сейчас он мог бы исполнять роль Шута без всякой маски.

— Ну я же Разгонщик. Вжик — и нету вашего гуся! — объявил он.

Больше Эрни не стал распространяться по этому вопросу, да и на все последующие давал такие нелепые ответы, что Аллейн был вынужден прислушаться к его братьям, которые, напротив, охотно пускались в объяснения.

По их словам, все вчерашнее утро они были заняты подготовкой факелов и костра. И несносные гуси госпожи Алисы то и дело путались у них под ногами. Один гусак особенно допекал их — постоянно лез под ноги, шипел и гоготал. Почему-то он более всех приставал к Эрни, несмотря на предупреждающие тычки и взмахи мечом. После обеда Эрни снова отправился в замок — уже один, — чтобы расчистить двор от сухостоя и кустов. Вооружен он был косой садовника, которую сам же предварительно наточил. Тут-то гусак и предпринял последнюю, самую ожесточенную атаку. В результате доведенный до бешенства Эрни замахнулся на него косой. Когда вечером братья прибыли на место, то увидели на дольмене тушку гуся и получили нагоняй от мисс Мардиан. В конце концов им удалось выудить из Эрни правду. Благодушие, с которым он слушал теперь рассказ о своих похождениях, могло бы вывести из себя кого угодно.

— Ты подтверждаешь, что все так и было? — строго взглянул на него Аллейн.

Эрни сцепил руки на затылке и принялся раскачиваться из стороны в сторону и хихикать.

— Так, так, — пропел он. — Здорово я их разогнал.

— А почему ты оставил дохлую птицу лежать на дольмене?

Эрни принял самодовольный вид:

— А вам, чужакам, этого все равно не понять. Оставил — и оставил. Значит, так надо.

— Чтобы камень взял его кровь?

Он опустил голову и исподлобья покосился на старшего инспектора.

— А если и так. Только все равно ее не хватило.

— Он что — хотел еще? — спросил Аллейн.

— Да, хотел. И получил.

Эрни расцепил руки и положил перед собой на стол. Пальцы его так сильно вцепились в край, что стол начал трястись.

— Это он все виноват, — невнятно пробормотал младший Андерсен, — и никто больше. Кровь всегда требует крови. Я ведь говорил ему. Вы же не знаете, что он натворил в воскресенье? Собаку мою убил — убил, когда я не видел. Вот оно ему и аукнулось в среду. Убивец он был — за то и заплатил жизнью своей.

Крис протянул руку через стол и накрыл ладонь брата.

— Замолчи, — мягко посоветовал он.

Вмешался Дэн:

— Так ты его не заткнешь. Лучше подумай о себе, Эрни. Ты ведь не слишком блещешь умом, парень — весь как на ладони. Но тут уж не твоя вина — такой уродился. Так не позорь же семью, ей-богу, помолчи, не показывай свою дурь…

Братья одобрительно загалдели.

Аллейн прислушался, пытаясь выудить что-нибудь ценное в этом гаме, но Андерсены лишь с возрастающим воодушевлением повторяли одно и то же.

Неожиданно Эрни ткнул пальцем в Кристофера.

— Ты же сам не можешь говорить, Крис! — проорал он. — Ну-ка расскажи, что случилось вчера, а? Что ты сам обещал с ним сделать, если он перейдет тебе… ну же, говори… Что?

Тут уж поднялся совсем невообразимый шум. Крис и трое остальных братьев принялись хором орать и стучать кулаками по столу.

Аллейн встал. Этого неожиданного движения было достаточно, чтобы воцарилась тишина.

— Простите, господа, — сказал он, — но в таком духе мы с вами продолжать не можем. Неровен час, вы весь свой стол разнесете. Давайте так: за этим ли столом или где еще — только по одному. И еще. Тело вашего отца заберут в ближайший морг — патологоанатом из министерства внутренних дел произведет вскрытие. Как только тело можно будет предать земле, мы вам сообщим. Разумеется, по делу будет возбуждено следствие, которому вас попросят содействовать. Если вы решитесь на это, то вас официально вызовут повесткой — по одному или всех вместе. — Он сделал паузу и обвел взглядом всех по очереди. — Я, со своей стороны, обещаю применить самые передовые методы расследования. Но прежде я хочу предупредить всех вас, что тайный сговор — то есть когда кто-то действует сообща с целью запутать следствие и скрыть улики — считается очень серьезным преступлением. Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что вы задумали нечто подобное. Советую вам немедленно отказаться от этой идеи. Прямо сейчас. Пока еще не поздно.

Он подождал немного, но они молчали.

— Ну хорошо, — вздохнул Аллейн. — Давайте закончим то, что начали. — Он повернулся к Эрни. — Итак, вчера ночью, после того как было обнаружено тело вашего отца, ты, как мне сказали, забрался на тот самый камень, на который до этого бросил дохлого гусака. Стоя там, ты, как, опять же, мне сказали, разыскал в толпе эту даму — немку — и указал на нее мечом, а при этом кричал. «Спросите у нее. Это ее рук дело». Что — было такое?

Губы Эрни тронула ухмылка, но он ничего не ответил.

— Так было или нет? — продолжал настаивать Аллейн.

— С Эрни тогда случился, припадок, — вступился за брата Энди. — А после припадков он ни черта не помнит.

— Пусть он сам ответит. Говорил ты такое, Эрни, или нет?

— Может, говорил. А может, и не говорил. Если они говорят — наверное, значит, говорил.

— Так ты думаешь, что немка убила вашего отца?

— Да не она это, черт ее возьми! — вспылил Крис. — Как бы она смогла?!

— Я спросил Эрни, действительно ли он думает на нее.

— Да не-е… — протянул Эрни и опять захихикал.

— Что ж, очень хорошо, — нахмурился Аллейн и решил как следует их огорошить. — А теперь в присутствии всех сыновей убитого отца, всех твоих братьев, я обращаюсь к тебе, Эрнест Андерсен, — это ты отрубил отцу голову?

Эрни посмотрел на Аллейна, сморгнул и открыл рот. Но что он собирался сказать — или прохохотать, — они так и не узнали. Дверной проем загородила чья-то тень.

— На твоем месте я бы поменьше болтал, Капрал…

Это был голос Саймона Бегга.

Он тут же вышел на свет. Глаза его блестели — он был явно доволен произведенным эффектом.

— Простите, если помешал, — ухмыльнулся Саймон. — Заехал вот по пути в гостиницу — там меня собрались допытывать фараоны. А вы, похоже, и есть фараоны. Да?

— Боюсь, что так, — сказал Аллейн. — А вы, как я понимаю, Саймон Бегг?

— Это мой летчик-командир, — тут же встрял Эрни. — Мы служили с ним в одном экипаже.

— Так-так, мой мальчик. — Саймон обошел вокруг стола и положил Эрни руку на плечо. — Что-то ты, я погляжу, много болтаешь, — добродушно заметил он. — Лучше задрай свой люк, Капрал, — глядишь, меньше будет хлопот. — Он слегка взъерошил Эрни волосы и с сияющей улыбкой повернулся к Аллейну. — Капрал у нас совсем как большой ребенок — с крышей у него некоторые неприятности… Кстати, чем могу быть полезен?

— Думаю, вам лучше отправиться прямо сейчас в гостиницу, — предложил Аллейн. — Когда мы прибудем туда, то с удовольствием побеседуем с вами, как и уговаривались. Или, может, вас подвезти?

— Спасибо, доскриплю как-нибудь сам.

— Тогда, думаю, мы нагоним вас в пути.

Бегг, насвистывая, направился к выходу.

— Не ждите меня, — махнул он рукой. — Я сам прибуду.

— Нет уж, — сухо проговорил Аллейн, — не стоит. Вы, если вам угодно, поедете прямо в гостиницу.

— Это приказ или угроза, мистер… не знаю как вас по званию?

— Угрожать нам запрещено. А какое у меня звание — вас не касается. Отправляйтесь.

Саймон вскинул брови и хохотнув: «Ну и дела!» — вышел. Было слышно, как он завел мотор. Аллейн бегло окинул взглядом сидящих за столом Андерсенов.

— Вот что, мужики, — сурово отчеканил он, — советую вам, пока не поздно, пересмотреть свою позицию. Похоже, вы все как следует между собой обсудили. А теперь потрудитесь еще и обдумать хорошенько. И если у кого-то возникнут какие-нибудь соображения по нашему делу, всегда буду рад их выслушать. — Старший инспектор направился к выходу, а следом за ним — Фокс и Кэри. — Кстати, мы также выясним все вопросы относительно завещания вашего отца, если таковое имеется.

Дэн с самым растерянным и жалким видом почесал в затылке и уставился на Аллейна. У Энди вырвалось:

— Уж как мы любили старика. Были ведь не разлей вода — куда отец, туда и сыновья…

— Дружная семейка?

— Была, — уточнил Нэт.

— Почему — была? — возразил Крис. — И сейчас есть.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся Аллейн.

— Что касается завещания, — с величайшим простодушием продолжал Дэн, — то уж чего мы не знаем, того не знаем. Оставил ли он завещание или не оставил — бог его знает…

— А вы еще нигде не искали? — спросил Кэри.

Энди повернулся к нему.

— О чем вы говорите! Отец ведь умер не своей смертью, мистер Кэри. Теперь он лежит в сарае, но не так, как желал бы лежать старик — спокойно и по-людски. Лежит, ровно жертва какая, и чуть не в голос вопиет… вопиет о… — Он оглянулся на остальных братьев, замялся и в конце концов совсем умолк.

— О справедливости? — продолжил Аллейн. — Вы это хотели сказать?

— Теперь он выше нашей земной справедливости, — заметил Нэт. — Он теперь один на один с Создателем — наверное, ему хорошо там.

— А я вот слышал, — многозначительно произнес Кэри, — что во вторник он ездил в Биддлфаст и встречался там с адвокатом Стейне.

— Да, он туда ездил, только мы никто не знаем зачем, — отозвался Крис.

— Ну ладно, — подытожил Аллейн. — Нам пора. Прошу меня извинить, но мне придется оставить здесь кого-нибудь из наших людей. Кто бы это ни был, он постарается не слишком вас беспокоить. К сожалению, мы вынуждены ворошить ваше прошлое. Я прекрасно понимаю, — продолжал он, обращаясь непосредственно к Энди, — как вы переживаете смерть отца. Представляю, какой это для вас удар. Но тем не менее в интересах следствия все-таки поищите там, где считаете нужным: может, он оставил какие-нибудь бумаги, письменные указания… Могу прислать вам эксперта или просто оставлю здесь полицейского, на случай если вы что-то обнаружите. Нам это ничего не стоит.

Они выслушали все без видимого интереса.

— Наверняка найдутся какие-нибудь деньжата, — предположил Дэн. — Наш старик любил припрятывать всякую мелочь. Мы еще называли его «старой вороной»… — Он порывисто вздохнул.

— Жаль, что все так случилось, — посочувствовал Аллейн.

Дэн сидел ближе всех к нему. «Да он и сам уже не молод», — подумал Аллейн про Дэна и слегка тронул его за плечо.

— Простите нас, — повторил он и посмотрел на Фокса и Кэри. — Ну что, трогаемся?

— Я вам еще понадоблюсь? — спросил доктор Оттерли.

— Буквально на пару слов.

Они прошли в кузницу. Аллейн остановился и огляделся вокруг.

— Надо же, какое чудное местечко для обыска! Можно сказать, пыль веков. А вот на этой двери, Фокс, по словам Эрни, была приколота записка. А за ней та самая каморка.

Он спустился по небольшому коридорчику, по краям которого стояли две лавки, заваленные какой-то рухлядью, и открыл дверь. За ней оказалась крохотная комнатенка с кое-как прибранной кроватью — по всему, ей недавно пользовались. Вся комната была завалена ящиками, стопками старых газет и прочим хламом. Небольшой стол, видимо, служил рабочим — на нем громоздились учетные книги, папки и стопки старых бланков, на которых значилось: «В. Андерсен, кузнец. Кузнецова Роща, Южный Мардиан». Рядом на стопке промокательной бумаги лежал простой карандаш.

— Твердый грифель, — заметил Аллейн, обращаясь к стоявшему в дверях Фоксу. — Записка тоже написана твердым. Так, теперь посмотрим, не здесь ли лежала бумага. — Он поднес стопу промокашек к свету и достал из кармана линзу. — Угу, — промычал он. — Так и есть. Следы слабые, но кое-как различить можно. Это как раз наша записка, любезные мои. Пожалуй, Бэйли и Томпсону прибавится работы. Эге!

Он поднял с пола листок бумаги. На нем химическим карандашом было выведено:

— Кэри! — окликнул полицейского Аллейн, и тот тут же выглянул из-за спины Фокса. — Кто такой Макглашан? Вот, взгляните на это. Здесь про ту самую косу?

— Другой быть не может, — согласился Кэри. — А Макглашан — это у них садовник.

— Написано вчера. А кто был посыльным?

— Его сын — больше некому.

— А ведь они сказали, что косу затачивал Эрни? И сам вечером отнес ее в замок? И обезглавил ею гуся?

— Точно так, сударь. Их слова.

— Значит, его сын — если он был посыльным — пришел обратно ни с чем?

— Должно быть, так.

— А потом эта злосчастная коса попадает в костер… Интересно… — Аллейн потер нос, — Чертовски интересно…

— Вы так думаете? — бесстрастно отозвался Фокс.

— Да, любезный приятель, именно так. Бегите обратно в сарай и скажите Бэйли и Томпсону, чтобы как только освободятся, шли сюда! — Фокс неторопливо вышел, и Аллейн закрыл за ним дверь. — Эту комнату надо тоже опечатать, Кэри И непременно выясните насчет истории с косой. Узнайте, кто послал парня. И еще, Кэри. Хочу оставить вас тут за старшего. Вы не против?

Старший инспектор, несколько обескураженный таким обращением, сказал, что он не против.

— Ну хорошо. Пойдемте.

Он вышел наружу, где их ждал в машине доктор Оттерли.

Кэри прошелся туда-сюда, после чего спросил:

— А что, мне опечатать помещение прямо сейчас, сэр? Или когда?

— Пусть ребята закончат со снимками в сарае, Фокс оставит им распоряжения. Постарайтесь не относиться предвзято к Андерсену-младшему. Кстати, сколько лет Дэну? Вы сказали, вроде бы шестьдесят?

— Что-то около того.

— А Эрни?

— Он у них последыш, поэтому, наверное, и уродился такой несмышленый.

— Кстати, он совсем неплохо соображает, — отметил Аллейн. — По-своему, конечно. Думаю, его ум зависит от того, откуда дует ветер. От северо-западного он тупеет, а вчера, насколько я знаю, ветер был южный.

— Ночью ветер сменился… — Кэри озадаченно посмотрел на Аллейна. — Послушайте, сэр, — прошептал он. — Очень уж хочу спросить вас. Вы, как я понял, думаете, что Эрни на нашей стороне?

— Этого я вам, дражайший, сказать не могу, потому как не знаю. Мне только показалось, что братья не дают ему говорить. И этот Бегг, кстати, тоже. Так бы и оторвал ему башку, честное слово. Чтобы больно много не ухмылялся. Ах, простите! Вырвалось. Но думаю, мне все же удастся вытянуть из Эрни ответ.

— Могло статься, — предположил Кэри, — погорячился со стариком и как-нибудь неосторожно махнул своим мечом. Или просто упражнялся в разгоне толпы и не заметил за плитой отца… Вот ведь черт знает что такое!

— Да уж, — мрачно пробурчал Аллейн, — получается, что единственный раз, когда Эрни мог протанцевать за плиту, был тогда, когда Стейне-младший уже стащил у него меч. А кроме того, вспомните, в каком виде вы обнаружили этот меч, Кэри. Разве у кого-нибудь было бы время очистить его от крови и потом еще покрыть темными следами от кустов? Куда делась кровь, дорогой мой? Кстати, о крови — кажется, нас ждет доктор. Оставляю вам Бэйли и Томпсона, пока вы не найдете им замену — Обби или того констебля, что мы видели у ворот замка. Если надо, могу прислать кого-нибудь еще в подмогу. Машину тоже оставлю вам — нас подвезет доктор Оттерли. Договорились?

— Договорились, сэр. Потом мне приехать?

— Да-да. А вот и Братец Лис. Пойдемте, старина. Оттерли, вы нас подбросите?

Кэри вернулся в кузницу, а Аллейн с Фоксом влезли в машину доктора.

— Послушайте, старший инспектор, — замялся доктор. — Прежде чем мы тронемся, я хочу вас кое о чем спросить.

— Могу поклясться, я догадываюсь, что вас интересует. Вы хотите знать, включены ли вы в список подозреваемых, не так ли?

— Именно так, — сдержанно сказал Оттерли. — Думаю, любой бы на моем месте хотел это знать, а?

— Разумеется. Что ж, если вы сможете объяснить мне, каким образом возможно играть без перерыва на скрипке на глазах у старшего офицера полиции, констебля, родовой английской дворянки, пастора и еще пятидесяти свиетелей и при этом умудриться снести старику голову, то я готов внести вас в список претендентов.

— Благодарю вас, — облегченно вздохнул доктор Оттерли.

— А с другой стороны, вы были непосредственным очевидцем происшедшего. Вам было хорошо видно всех танцоров?

— Глаз с них не спускал. Хорошему скрипачу так положено.

— Великолепно. Подождите, не заводите мотор. Скажите мне еще вот что. Можете вы поклясться, что роль Шута исполнял именно Лицедей?

Доктор Оттерли поднял на него недоумевающий взгляд.

— Бог ты мой, конечно он — а кто же еще? Я-то думал, вы знаете. Я уже вышел, чтобы играть зачин, как вдруг услышал какой-то галдеж. Ну, тогда я вернулся и увидел, как старый Андерсен срывает с Эрни свой костюм. Я осмотрел его — не то чтобы произвел медицинский осмотр, он не дал мне — и сказал ему, что если он будет играть сам, то в любой момент может свалиться. Но Лицедей, как надел костюм, сразу успокоился — нацепил маску и велел мне выходить. Эрни пошел следом за мной и принялся разгонять толпу. Другие — я видел — ждали своего выхода. Старик появился последним, как и положено, но я его видел — он стоял за воротами и смотрел на других. Это был точно Вильям — он снял на время маску и надел только перед самым выходом.

— То есть никто не мог незаметно его заменить?

— Совершенно исключено! — поспешил заверить доктор.

— И за все время представления — когда Лицедея не было на сцене — он ни разу не мог поменяться с кем-нибудь одеждой?

— Боже праведный! Конечно не мог!

— Хорошо. Значит, сначала он танцевал, а потом лежал за плитой. А вы только играли и наблюдали, играли и наблюдали. Стейне и Эрни затеяли потасовку, потом Ральф вырвал у Эрни меч. Бегг то есть Конек — в это время удалился. На протяжении всего действа эти трое по очереди ныряли в дальнюю арку. Известно ли вам, когда в точности и на сколько каждый из них исчезал из поля зрения?

— Вот этого сказать не могу. И сомневаюсь, что они вам скажут. Бегг выскакивал со двора после своего первого выхода, когда он приставал к девушкам — вы, наверное, знаете. У него такие тяжеленные доспехи, что в любой перерыв он норовит сдвинуть их с плеч и чуть-чуть отдохнуть. Он пробыл там весь первый танец с мечами, а потом вышел перед тем, как они стали скрещивать мечи. А следующий перерыв был у него после так называемой «смерти». А Ральф Стейне крутился тут и там. То выходил, то входил. И Эрни точно так же.

— Хорошо. И в какой-то момент Стейне вернул Эрни меч. Затем Дэн танцевал один. Потом Сыновья танцевали вместе — и наступила развязка. Верно?

— До сих пор было верно, — кивнул Оттерли.

— А потом глядишь — и стало неверно… — неожиданно бросил Фокс.

— А можете ли вы поклясться, — продолжал Аллейн, — что Эрни или Ральф ни разу не забегали за плиту и не успели бы сделать тот роковой взмах мечом?

— Да я вам точно говорю — ни один из этих двоих. Ни один.

— Правда? А почему?

— Потому что, дражайший, — как я уже говорил вам — я не спускал с них глаз. Я знал, что старик лежит там. И думал, что это могло быть опасно.

— А есть ли еще какая-нибудь причина такой категоричности?

— Есть, и, по-моему, она очевидна.

— Да, — кивнул Аллейн, — понимаю, о чем вы. Если бы кто-нибудь убил Вильяма Андерсена таким образом, то неминуемо перепачкался бы в крови?

— Именно так.

— И все же, доктор, можно найти объяснение и такому несоответствию.

— Да. — Доктор Оттерли повернулся на своем сиденье и уставился на собеседника. — Вы правы, я тоже думал об этом. Тем не менее готов поклясться, что никто из них не делал этого.

— Как бы там ни было, то, что вы говорите, в общем, очень похоже на правду.

— Поэтому нам ничего не остается, — заметил Фокс, — как только поверить в сказки…

Глава 7 «Лесной смотритель»

По дороге Аллейн спросил доктора Оттерли, не мог бы он определить Лицедея в какой-нибудь подходящий морг.

— Куртис из министерства внутренних дел подготовит заключение о смерти, — сказал Аллейн, — но сейчас он за двести с лишним миль отсюда и, по последним данным, расследует какое-то запутанное дело. Словом, я не знаю, когда и каким образом он сюда доберется.

— В Биддлфасте есть все, что нужно. Это в двадцати милях отсюда. В Йоуфорде имеется небольшая больничка, мы можем отправить его туда хоть сейчас — ну, разумеется, не сию минуту.

— Так займитесь этим, прошу вас. Дела наши пока идут неважно. Можем ли мы нанять катафалк или машину скорой помощи?

— Скорее последнее. Я займусь этим.

— И вот еще о чем я вас попрошу, — добавил Аллейн, — с вашего разрешения. Сейчас я собираюсь побеседовать с Саймоном Беггом, затем со Стейне-младшим, этой леди из Германии и внучкой Лицедея, которая, насколько я знаю, тоже остановилась в этой гостинице. Вы не могли бы поприсутствовать при этих беседах? Возможно, вы заметите в их ответах какое-нибудь несоответствие. Так как, доктор, вы согласны?

Доктор Оттерли посмотрел на капель за окошком и принялся что-то насвистывать.

— Даже и не знаю, — сказал он наконец.

— Не знаете? А скажите, если это преднамеренное убийство, вы бы хотели, чтобы убийцу арестовали?

— Ну разумеется. — Он достал курительные принадлежности и приоткрыл дверцу, чтобы выбить трубку о крыло машины. Когда он выпрямился, лицо его было красным. — Скажу вам больше — я резко не одобряю все эти «правила Макнотена»,[15] а посему не собираюсь добровольно применять их к человеку, умственные способности которого находятся под вопросом.

— То есть вы считаете, что Эрни Андерсен — это как раз такой случай.

— Да, считаю. У него эпилепсия. Petit mal.[16] Приступы случаются редко, но вчера как раз был один из них. После того как он увидел, что случилось с отцом. Не подумайте, что я уклоняюсь от ответа, но с мыслью о том, что Эрни может быть повешен за убийство своего отца, я и пальцем не пошевелю для его ареста.

— И что же вы предлагаете?

— Думаю подбить пару друзей-медиков, чтобы они состряпали парню свидетельство, и тогда смогу его вызволить.

Аллейн искоса взглянул на собеседника:

— А почему бы вам, медикам, не объединиться и не выступить единым фронтом против этих самых «правил Макнотена»? А? Впрочем, мы отвлеклись от темы. Возможно, если я скажу вам, что, собственно, больше всего меня интересует, вы сами захотите остаться и поприсутствовать. Предупреждаю, может так статься, что я ищу то, чего и вовсе нет. Моя теория — какое бы красивое название вы ни пытались ей дать — зиждется на слабых и незначительных уликах, которые вернее даже назвать догадками. А чего стоят догадки, вы сами знаете. Итак…

Доктор Оттерли набил трубку, зажег ее и, откинувшись, принялся слушать. Когда Аллейн закончил, он задумчиво пожевал губами:

— Любопытно, черт возьми, любопытно… — после чего добавил: — Ну ладно, хорошо. Посижу.

— Прекрасно. Ну что — приступим?

В половине третьего они были в гостинице. Саймон и Ральф сели перекусить в баре. Миссис Бюнц и Камилла расположились за столиком неподалеку от камина. Перед ними тоже стояла еда, на которую Камилла, похоже, не могла смотреть спокойно. Аллейн и Фокс зашли в отведенную им комнату и обнаружили, что на столе их дожидается буженина с овощами. Доктор Оттерли сделав пару звонков насчет машины скорой помощи и уговорив напарника заменить его на вечернем приеме, присоединился к полицейским.

За обедом Аллейн попросил доктора поделиться своими познаниями об истории танца Пятерых Сыновей:

— Боюсь, что у меня, как, вероятно, и у большинства людей, которые ничего не смыслят в фольклоре, этот танец ассоциируется с краснощекими, немилосердно зашнурованными дамочками и бородатыми мужичками, наряженными, как выпускники Итона в актовый день. Но это с позиции обывателя.

— Вот именно, — согласно кивнул доктор Оттерли. — Не стоит путать спортивный интерес с зовом предков. Если вам действительно захочется узнать об этом побольше, поговорите с немкой. Впрочем, даже если вы не зададите ей вопросов, она все равно вам расскажет.

— И все же не могли бы вы кратенько, в нескольких словах поведать мне об этом танце — конкретно об одном?

— Разумеется. С удовольствием оседлаю своего конька. Слышите? Нечто очень знакомое, не так ли? А сколько других выражений уходят корнями в фольклор! Оседлать своего конька! Ломать шапку! Шут его знает! Выкидывать коленца! Мартовский кот! Название этой гостиницы — «Лесной смотритель» — тоже примечательно. Это персонаж вроде Шута, или Робин Гуда, или Джека-лесовика.

— Вообще что-то мне напоминает вся эта история, рассказанная в танце… Может быть, «Короля священной рощи» Фрейзера?

— Ну конечно. И еще пьесу Дионисия о титанах, умертвивших старика отца.

— То есть богатство и плодородие по схеме: обряд—жертва—смерть—воскрешение…

— Что-то вроде этого. Древнейшее проявление жажды жизни и веры в искупление через жертву и воскрешение. Только здесь такая мешанина из символов, что и сюрреалисту в страшном сне не приснится.

— Майские деревья, детки из зернышек…

— Вот-вот. И в фольклоре все это постоянно видоизменяется, преобразуется. Происходят перекрестные ссылки, образы перекрывают друг друга, персонажи меняются ролями… Поэтому в разных частях Англии до нас дошли совершенно разные обрывки древних традиционных форм. Здесь это скрещенные мечи, там — кроличья шапка, еще где-то — вымазанные сажей лица. В Абботс-Бромли это рога, в Кенте — конек, а в Йоркшире — вообще баран. Но всегда и везде, какие бы ни были средства, главная идея остается неизменной: смерть и воскрешение Шута, который также может называться Отцом, Прародителем, Целителем, Козлом отпущения или… Королем.

— Случайно не Лиром?

— Друг мой! — Доктор Оттерли схватил Аллейна за руку. — Как вы догадались? Нет, друг мой, вы просто меня поражаете! Впрочем, не буду вас утомлять. Если хотите, потом мы вернемся к этому разговору, уже более обстоятельно. Ведь сейчас, как я понимаю, у нас просто нет на это времени. Нам следует подробнее остановиться на танце Пятерых Сыновей.

— Вы нисколько меня не утомляете. Но насчет последнего вы правы, — улыбнулся Аллейн. — Итак, получается, что этот ритуальный танец необычайно богат по сравнению с другими, не так ли? Ведь в нем представлено наибольшее число сохранившихся элементов?

— Вот именно, друг мой! Самый богатейший из тех, что бытуют в Англии. И к счастью для нас, он стоит несколько в стороне от остальных. Я имею в виду, что и сам ритуальный танец, и пьеса (в том виде, в каком она до нас дошла) восходят к временам датского завоевания, хотя датчане были за тридевять земель отсюда.

— Фамилия Андерсен родом из тех же краев, не так ли?

— Ага! Снова вы догадались! Мне кажется, это датская семья, которая по каким-то причинам переехала в эти места и привезла с собой ритуал Зимнего солнцестояния. Думаю, от кузнецов как раз можно ожидать чего-то подобного.

— И первоначально, вероятно, жертва была настоящая.

— Какая-то была, это несомненно.

— Человеческая?

— Возможно, — ответил доктор Оттерли.

— А этот узел, решетка из мечей — не должно ли их быть шесть вместо пяти?

— Да нет, кажется, так везде. Это символ единения Пятерых Сыновей.

— Каким образом они скрещивают их?

— Во время танца. У них есть два способа. Либо это крест с наложенной на него буквой А, либо монограмма из X и Н.

— И меч Эрни был при этом острым как бритва?

— Да, хотя это запрещено.

— А может быть, — предположил Аллейн, — он думал, что старик воскреснет и оживет?

Доктор Оттерли опустил нож и вилку.

— После всего этого? — Он издал нервный смешок. — Впрочем, я бы не удивился.

— А как они относились к этому танцу? Все они? Зачем они продолжали исполнять его из года в год?

Доктор Оттерли задумался.

— Скажите хотя бы, — вмешался Фокс, — почему это делали вы?

— Я? Боюсь, что для меня это просто одно из чудачеств. У меня свои представления… А вообще, я люблю играть на скрипке. Мой отец, дед и прадед тоже были врачами в Йоуфорде и тоже играли на скрипке, сопровождая Мардианские моррисы. Предки мои были йоменами,[17] затем арендовали под поля землю. В семье всегда имелся хоть один скрипач. На самом деле не такой уж я и чудак. Лицедей в этом смысле был более «сдвинутый», чем я. И этому есть разумное объяснение. Он просто унаследовал эту страсть. Она у него в крови, как страсть к охоте в крови у госпожи Алисы Мардиан и страсть к врачеванию у меня.

— А как вы считаете, кто-нибудь из остальных Андерсенов придавал значение ритуальной стороне всего этого? Могли они, например, верить, что от этих танцев получается какая-нибудь реальная польза?

— Ага! — поднял брови Оттерли. — То есть вы спрашиваете у меня, насколько они суеверны! — Он взялся своими холеными пальчиками за краешек тарелки и осторожно отодвинул ее. — А разве каждый из нас, — спросил он, — в глубине души не суеверен?

— Боюсь, что вы правы, — согласился Аллейн. — Хотя часто мы не хотим признавать своего суеверия. Лелеем, холим его, а не признаем — совсем как шекспировские папаши своих пасынков.

— Вот-вот. Это мне знакомо — у меня тоже есть, так сказать, свой маленький Эдмунд[18] Конечно, как ученый я презираю всякие предрассудки, но как деревенский житель не могу не признать их частью своей жизни. Наверное, особенно странно это звучит из уст врача.

— Могли бы вы сказать, что это у вас за «Эдмунд»?

— Если вам угодно. Например, я убежден, что видеть чью-то кровь — это всегда к несчастью. Сразу должен оговориться, что это не касается непосредственно моей профессии, я говорю сейчас о случайностях. Скажем, кто-то порезал в моем присутствии палец или у меня самого носом пошла кровь. Сколько я с собой ни борюсь, все равно на ум приходит: ну вот, жди беды. Наверняка это как-то связано с детскими впечатлениями. Разумеется, я не даю воли подобным мыслям. Стараюсь в это не верить. Но тем не менее это всегда повторяется… — Он осекся. — Как странно…

— Вы вспомнили, что на последней репетиции Лицедей порезал руку о меч Эрни?

— Да.

— Кажется, на этот раз предчувствия вас не обманули, — заметил Аллейн. — Ну а как обстоит с суеверием у Андерсенов? Когда дело касается танца Пятерых Сыновей?

— Вы знаете, ничего определенного. Разве что какое-то смутное чувство, что, если они не будут танцевать, может случиться несчастье. Особенно это ощущалось у Лицедея — в танце он словно обретал спокойствие и умиротворенность.

— А Эрни?

Доктор сделал недовольную мину.

— Ну что можно ожидать от чокнутого? — коротко заметил он.

— Например, обезглавленного гуся на дольмене, так?

— Если вы об этом, то я убежден, — сказал Оттерли, — что он убил этого гуся случайно, а уже потом придумал положить его на камень.

— Как он все твердил — камень взял кровь?

— Если вам угодно. Леди Алиса была вне себя от гнева. Обычно она добра к Эрни, но на этот раз…

— Вероятно, этот гусь, — вкрадчиво предположил Фокс, — несет золотые яйца?

— Кажется, вы сегодня не с той ноги встали, — спокойным тоном заметил Аллейн, а затем, помолчав, добавил: — Да-а, история неприятная, нечего сказать. И все-таки давайте продолжим.

— Вы не против, — вежливо осведомился доктор, — если я задам вам один вопрос? Можно ли считать вас типичными офицерами отдела уголовного розыска?

— Меня — да, — отвечал Аллейн. — А вот Фокса — не знаю…

Фокс собрал со стола тарелки, аккуратно сложил их на поднос и вынес его. Из коридора послышался его голос: «Благодарю вас, мисс, все было очень вкусно».

— А скажите, доктор, — обратился к нему Аллейн, — правда ли, что внучке Лицедея на вид лет восемнадцать, у нее коротко стриженные рыжеватые волосы и длинные пальцы? И одета она в черные лыжные брюки и красный свитер?

— Насчет пальцев я вам, пожалуй, не поручусь, а вот все остальное описано верно. Прелестное дитя, скажу я вам. Собирается стать актрисой.

— А Стейне-младший ростом где-то футов в шесть — темноволосый, долговязый… Одет в новенький твидовый пиджак с искрой и коричневые вельветовые брюки?

— Все верно. У него еще шрам на щеке.

— Лица я не видел, — чуть заметно улыбнулся Аллейн. — Ни его, ни ее.

— Как это? — не понял доктор Оттерли. — Не видели?

— А как ее зовут?

— Камилла Кэмпион.

— Что ж, очень мило, — рассеянно пробормотал Аллейн. — Чудесное имя…

— Вы так думаете?

— Ее мать была дочерью Лицедея, ведь так?

— Так.

— Я припоминаю одного типа, — протянул Аллейн. — Его звали Камилло Кэмпион — видный итальянский примитивист. Баронет. Сэр Камилло.

— Это ее отец. Двадцать лет назад он проезжал здесь на машине, и она сломалась, не выдержав крутого подъема на подъездах к замку леди Алисы. Он тогда заехал в Кузнецову Рощу, увидел там Бесс Андерсен — она была настоящей красоткой, — втюрился в нее по уши и сразу же женился.

— Вот это скорость! — прокомментировал Фокс, появляясь из коридора.

— Ей пришлось бежать с ним. Лицедей и слышать о нем не хотел. Это был такой рьяный сноб и протестант… А Кэмпионы еще, ко всему прочему, оказались католиками.

— Знакомая история — кажется, я что-то об этом слышал, — припомнил Аллейн. — Он остановился тогда в замке Мардиан?

— Да. Леди Алиса рвала и метала — она-то рассчитывала выдать за художника Дульси. Кажется, у них даже была неофициальная помолвка. Она так и не простила его, а Лицедей не простил Бесс. Пять лет назад она умерла. Кэмпион и Камилла привезли ее сюда, чтобы похоронить в родной земле. Лицедей и словом с ними не перемолвился. Братья, я полагаю, тоже не решились. Камилле тогда было тринадцать, и, поскольку она была вылитая мать в этом возрасте, старику было как нож в сердце видеть ее.

— Так он не обращал на нее внимания?

— Именно что не обращал. Потом пять лет мы ее не видели, и вот в один прекрасный день она снова заявилась сюда — решила подружиться с материной родней. И знаете, ей вполне удалось завоевать его симпатию. Милое, милое дитя, скажу я вам.

— Пригласите ее, — попросил Аллейн.

Когда Камилла и миссис Бюнц закончили свой ленч, к которому девушка почти не притронулась — как, впрочем, и немка, несмотря на свой обычно волчий аппетит, — они уселись перед камином и напряженно молчали. Камилла остро ощущала присутствие Саймона Бегга и Ральфа Стейне, которые завтракали за стойкой в общем баре. Камилла весьма неохотно рассталась с Ральфом, когда в бар пришла миссис Бюнц. И теперь румянец на ее щеках вряд ли объяснялся новым приступом переживаний по поводу ужасной смерти дедушки. Разумеется, время от времени Камилла мысленно упрекала себя в бессердечии, но очередная волна воспоминаний о поцелуях Ральфа смывала все ее угрызения без следа.

В самом разгаре размышлений она вдруг заметила, что миссис Бюнц сегодня какая-то притихшая — ей даже показалось, что дама странным образом уменьшилась в размерах. Кроме того, Камилла была вынуждена заметить, что на миссис Бюнц напала страшная простуда, которая выражалась в неприятных для слуха катаральных хрипах. Помимо этих шумов, миссис Бюнц то и дело издавала тяжкие вздохи и ежилась, как будто под одеждой у нее ползали муравьи.

В бар, обойдя стойку, вошла Трикси. Появилась она не просто так, а принесла сообщение от Аллейна о том, что миссис Бюнц и мисс Кэмпион весьма обяжут полицию, если не станут ничем занимать свое послеобеденное время.

— Он так и сказал, — уточнила Трикси. — Очень порядочный господин для полицейского — голос такой бархатный, красивый…

Это, впрочем, мало кого обнадежило. Неожиданно миссис Бюнц выпалила:

— Не очень-то приятно узнавать о предстоящей встрече с полицией. Не люблю я этих полицейских. Мы с дражайшим супругом выступали против нацистов. Да, лучше уж с ними не сталкиваться…

Камилла, преданно заглядывая миссис Бюнц в глаза, постаралась успокоить женщину:

— Не волнуйтесь так, миссис Бюнц. Они приехали, чтобы позаботиться о нас. Ведь полиция для этого и существует. Не беспокойтесь…

— А! — нервно отмахнулась миссис Бюнц. — Вы просто ребенок. Ни о ком эта ваша полиция не заботится. Только и знает, что арестовывать людей. У них ни к кому нет сочувствия. Да что там говорить! — Она вновь махнула рукой и снова огласила бар кашлем.

На этой печальной ноте разговор прервался, потому что в бар вошел инспектор Фокс и объявил, что если мисс Кэмпион уже закончила свой ленч, то старший инспектор будет рад встретиться с ней.

Камилла сказала себе, что волноваться нелепо и глупо, но сердце ее невольно застучало сильнее, а в горле пересохло. Она последовала за огромной спиной мистера Фокса по коридору. «С какой стати, — думала она, — с какой стати я должна волноваться? Это же смешно».

Фокс открыл дверь, за которой оказалась небольшая комната, и доброжелательно пророкотал:

— Мисс Кэмпион, мистер Аллейн. — Затем он лучезарно улыбнулся девушке и отошел в сторонку.

Камилла испытала огромное облегчение, увидев своего друга — доктора Оттерли. За ним, у дальнего конца стола, сидел высокий темноволосый мужчина, который вежливо поднялся ей на встречу.

— О! — сказал доктор Оттерли. — А вот и Камилла.

Аллейн вышел из-за стола, и через секунду Камилла уже протягивала ему руку, как будто они были где-нибудь на вечеринке.

— Надеюсь, — вежливо проговорил он, — вы не против того, чтобы уделить нам несколько минут.

— Да нет, — пробормотала Камилла, — вроде бы не против.

— Не волнуйтесь, — сказал инспектор, придвигая стул. — Хуже чем было, уже не будет, а доктор Оттерли проследит за тем, чтобы вы вели честную игру. Таков уж порядок.

Камилла села. Как и подобает студентке театрального института, она сделала это изящно и совершенно не глядя на стул. «Надо представить, что предстоит поупражняться в передаче настроения или в сценическом движении, — подумала она, — тогда сразу смогу взять себя в руки».

— Мы пытаемся восстановить ход событий перед началом танца Пятерых Сыновей и во время него, — приступил к разговору Аллейн. — Вы, насколько я понимаю, находились там все время? Прошу вас проявить немного терпения и рассказать нам все, что вы видели — со своей точки зрения.

— Да, конечно. Я постараюсь. Не уверена, что у меня получится…

— Так давайте посмотрим, — подбодрил ее Аллейн. — Попытка не пытка.

Ее рассказ до мельчайших подробностей соответствовал тому, что он уже знал. Камилла обнаружила, что говорить ей совсем не трудно, и очень быстро пришла к выводу — рассудив с чисто профессиональным беспристрастием, — что Аллейн — это просто «высший класс».

Когда мисс Кэмпион дошла до того места, где Саймон Бегг в костюме Конька Щелкуна исполняет свою импровизацию, она вдруг запнулась и покраснела.

— Так, хорошо, — попытался помочь Аллейн. — А потом вышел смоловик со своей кадкой — это уже после общего выхода, не так ли? И что же Щелкун делал со смолой?

— Честно говоря, все это было похоже на откровенную лажу, — ввернула девушка модное словечко. — Этакие псевдонародные штучки… — Она еще сильнее покраснела. — Признаться, я ожидала большего. Я думала, будет интересно, только кому такое понравится — он ведь начал гоняться за мной как бешеный. Сама не знаю, почему я так разволновалась…

— Я видел эту лошадку. Думаю, при ее виде — да еще в надлежащем освещении — любой бы разволновался.

— Ну вот и я тоже. Кроме того, мне совсем не улыбалось, чтобы мои лучшие лыжные брюки были испорчены. И я побежала. А оно бросилось за мной. Мне было некуда деться — люди не давали мне проходу. Я была просто загнана в угол наедине с этим страшилищем. Попона у него задралась — а там ноги в светлых брюках.

— В светлых брюках? — заинтересовался Аллейн.

— Да. Такие полинявшие, в рубчик. Он в них и ходит. Глупо, конечно, было так пугаться. Я же прямо визжала. Опозорилась перед всеми этими деревенскими придурками… — Она осеклась. — То есть я не это хотела сказать. Я ведь сама наполовину деревенская — наверное, потому и визжала как резаная.

— А что было потом?

— Ну, потом, — Камилла с трудом сдержала смех, — потом я помчалась к Бетти, и ужас закончился, потому что Бетти — это был Ральф Стейне, а он ничего и никого не боится.

— Прекрасно. — Аллейн тепло улыбнулся девушке. — Значит, он все и уладил, не так ли?

— Я им… э-э… воспользовалась. Он ведь очень мужественный — правда, вид у него был тот еще. Но зато я отлично спряталась в его пышной юбке, а Щелкун тут же отстал и убежал.

— Куда?

— Ну, начал прыгать, кривляться и упрыгал в арку — все ужасно смеялись. Кажется, Бегг основательно вжился в роль, — добавила она с видом ученой совы.

Аллейн продолжил расспросы и не услышал ничего нового против того, что рассказывал ему доктор. Было странно и трогательно наблюдать, как улетучилась вся природная веселость Камиллы, когда они дошли до самого решающего места. Аллейну казалось, что такой молодой организм должен выставлять защиту от перегрузок. «Наверняка она переживает все поверхностно», — думал он. Но когда они затронули момент, где старик не поднялся из-за камня, а пятеро его сыновей застыли от ужаса, девушка побледнела и зажала руки между коленями.

— Я правда представления не имела, что случилось. Все было так странно. Все будто почувствовали — вроде как что-то не то, но что именно… Такое и предположить было трудно. Даже когда дядя Дэн подошел туда и позвал остальных и они посмотрели, я подумала — глупо, наверное, — но я подумала, что он просто куда-нибудь ушел.

— А! — воскликнул Аллейн. — Так значит, он мог уйти во время танца и его бы никто не заметил?

Доктор Оттерли шумно вздохнул.

— Ну… нет, — сказала Камилла. — Нет, я точно знаю, не мог. Да это было бы просто невозможно. Я стояла у самого края сцены, и мне было отлично видно весь задник. Как с НП у второго выхода — если вы знаете, что это такое.

Аллейн уверил ее, что знает.

— Значит, вы действительно видели пространство за камнем?

— Вроде как, — сказала Камилла и спохватилась: — Черт! Пора прекращать говорить это дурацкое «вроде как». Ральф сказал, я то и дело так говорю. Да, я видела то, что за камнем.

— Вы видели, как он там лежал?

Она нахмурилась и замолчала.

— Видела, как он скрючился в конце танца. Некоторое время посидел, а потом упал на землю. Когда он упал, он вроде как… то есть я хочу сказать, мне было плохо видно. Но, похоже на то, как если бы он хотел спрятаться. Он был в каком-то углублении. Значит, я бы заметила, если бы он попытался встать.

— Или если, предположим, кто-то захотел бы применить к нему насилие?

— Ну естественно! — сказала она с таким видом, будто речь шла о несусветной глупости. — Конечно.

— А что произошло непосредственно после того, как Вильям Андерсен скрылся из виду? В конце танца?

— Они продолжили действие. Сыновья расцепили мечи. Щелкун стоял за камнем наподобие идола. Ральф стоял с левой стороны. Затем Сыновья разошлись. Двое встали с одной стороны, ближе ко мне, а еще двое — с другой. Пятый, Разгонщик толпы — я потом узнала, что его играл Эрни, — был сам по себе. Ральф начал обходить зрителей с ковшом для пожертвований, потом он вырвал у Эрни меч и у них началась потасовка. Ральф — просто прирожденный комик. Успех у него был бешеный. Помнится, Щелкун все это время стоял за дольменом — вероятно, он сможет рассказать вам что-нибудь… что-нибудь важное…

— Допустим. А что он там делал?

— Ничего. Просто стоял. В любом случае, — скороговоркой проговорила Камилла, — он вряд ли смог бы сделать что-нибудь существенное в этой упряжи, не так ли? Ничего такого, чтобы…

— Конечно, — подтвердил Аллейн. — Конечно не смог бы. Но что же он все-таки делал?

— Ну, вроде как подыгрывал Ральфу и Эрни. Визжал по-лошадиному, потом ушел через заднюю арку.

— Да? А дальше?

— Дальше Ральф сделал вид, что прячется. Присел за кучей булыжников — меч Эрни все еще был у него. А Эрни ушел со двора — пошел его искать.

— Вы уверены, что все происходило именно в таком порядке?

— Думаю, да. Если смотреть на это как на театральную постановку, — многозначительно проговорила Камилла, — разве можно что-то забыть?

— Нет, — со всей серьезностью подтвердил Аллейн. — Ну как же можно! А что было потом?

— Затем дядя Дэн танцевал один, и как раз в этот момент, как мне показалось, полыхнул костер. — Она переглянулась с доктором Оттерли. — А вы не заметили?

— Почему? Заметил. Я как раз играл мелодию для Дэна, она называется «Причуда лорда Мардиана».

— Да-да. И Ральф вышел из своего укрытия и тоже прошел через заднюю арку. Там он, вероятно, вернул Эрни меч и дошел позади стены до входа с НП. Назовем его просто НП.

— Очень хорошо.

— И, как мне кажется, в то же самое время Эрни и Щелкун зашли через центральный задний вход.

— И у Эрни был его меч?

— Да, был. Я, помню, еще подумала: «Значит, Ральф вернул ему меч». И потом я больше у Ральфа его не видела.

Камилла имела привычку смотреть людям прямо в глаза. Взглянув на Аллейна, она слегка нахмурила брови. И вдруг с ее лицом произошла мгновенная перемена. Нет, выражение его не изменилось, просто оно в одну секунду побелело как мел.

— Меч… — пролепетала она, — меч…

— И что?

— Да нет, не может этого быть… не может…

— Но об оружии ничего толком не известно, — заверил ее Аллейн. — Пока мы только зондируем почву.

— Все равно — не может такого быть. Нет, нет. Никто не проходил там с мечом. Никто, клянусь вам.

— В самом деле? Что ж, это очень полезная для нас информация.

Доктор Оттерли поддержал девушку:

— Я тоже присоединяюсь к клятве, инспектор.

Камилла бросила на него порывистый, полный благодарности взгляд, и Аллейн подумал: «Может бьггь, ее и научили в ее театральном институте выражать любую эмоцию в любое время, но заставлять собственную кровь приливать и отливать от лица — на это шести уроков не хватит. Бедняжка испугалась, а теперь испытывает облегчение. Значит, она порядком влюблена в этого молодого Стейне».

Он предложил Камилле сигарету и встал у нее за спиной, чтобы поднести спичку.

— Доктор Оттерли, — попросил он, — не будете ли вы так чертовски любезны, чтобы позвонить в Йоуфорд относительно приготовлений? Я только что вспомнил об этом — дурень этакий. Фокс разъяснит вам подробности. Простите, что так вас нагружаю.

Он заговорщицки подмигнул доктору Оттерли, который только и успел, что открыть рот и снова его закрыть.

— Ай-ай-ай! — спохватился Фокс. — Как же это я вам не напомнил! — Он поцокал языком. — Надо скорее заняться этим, доктор, другого времени не будет.

— Когда закончите с этим, возвращайтесь, — велел Аллейн.

Оттерли смерил старшего инспектора пристальным взглядом, натянуто улыбнулся девушке и послушно вышел вслед за Фоксом.

Аллейн уселся напротив Камиллы и тоже закурил.

— Вообще-то на службе курить не положено, — доверительно сообщил он, — но ведь свидетелей-то нет. Вы же не станете писать жалобу в Скотленд-Ярд, не правда ли?

— Не стану, — улыбнулась Камилла и добавила: — Вы специально их отослали?

— Как вы догадались? — восхитился Аллейн.

— Просто все это смахивает на хорошую, добротную лажу.

— Боже, какой позор! Придется срочно исправляться. Я отослал их, потому что хотел задать вам вопрос личного характера, а без свидетелей это можно сделать в менее официальной обстановке. Я собирался спросить вас, намерены ли вы обручиться.

Камилла поперхнулась сигаретным дымом.

— Прошу вас, — увещевал Аллейн, — ответьте мне, как хорошая послушная девочка.

— Но я не знаю. Честно, не знаю…

— Никак не можете решить?

— Вообще-то я не вижу никакой причины, — Камилла наконец взяла себя в руки, — чтобы отвечать вам на подобные вопросы.

— Но ведь нет и причины, чтобы на них не отвечать.

— А зачем вам это?

— Просто легче беседовать с людьми, — объяснил Аллейн, — когда знаешь, что их в данный момент заботит. А предстоящая помолвка, как я смею предположить, заботит вас сейчас больше всего.

— Ну хорошо, — решилась Камилла, — я вам отвечу. Я еще не помолвлена, но Ральф этого хочет.

— А вы? Вы ведь его любите, не так ли?

— Не все так просто, как вам представляется.

— Неужели?

— Видите ли, моя мать — урожденная Андерсен. Она была одновременно Дэном, Энди, Крисом и Нэтом в женском обличье, мыслила и разговаривала, как они. Она была их сестрой. Я любила маму. — В голосе девушки промелькнула подлинная боль. — Всем сердцем любила. И отец тоже ее любил. Мы были бы счастливейшей из семей — да мы и были, если брать наши взаимоотношения. Но моя мать не была счастлива до конца. Всю жизнь она тосковала по Южному Мардиану и так и не нашла общего языка с папиным окружением. Вот, говорят, что подобные различия сейчас уже не играют роли — ничего подобного. Еще как играют.

— И в этом все дело?

— В этом.

— Может быть, здесь кроется что-то еще?

— Послушайте, — вскипела Камилла, — извините за нескромный вопрос, но как вам удалось продвинуться по службе — вы брали наглостью или выезжали на личном обаянии?

— Расскажите мне о ваших затруднениях, и тогда я поведаю вам историю своего успеха. Отвечайте — тут замешана ваша гордость?

— Ну, допустим. Да. И еще факты из прошлого, которые теперь, после убийства, радостно пережевывают и перевирают газетчики. Я уже не знаю, — она чуть не плакала, — не знаю, как мне заставить себя не думать о Ральфе — я все время только и делаю, что думаю о нем, после того, что случилось…

— Но почему бы вам о нем не подумать?

— Я же сказала вам — Ральф, по сути, является хозяином Южного Мардиана. Его мать принадлежала к Мардианам. Его тетку обидел мой отец — тем, что сбежал с моей мамой. Мои родственники в Мардиане — братья Андерсены. Так что если Ральф женится на мне, это будет такое… Да как ни крути, получится невесть что. Он же наследник леди Алисы — после тети. Может, это и не имеет большого значения — он ведь адвокат и сможет сам делать неплохие деньги, — но все равно ничего хорошего, если она пошлет его куда подальше.

— Интересно, интересно. Раз уж мы заговорили о завещаниях — вы не знаете, дедушка оставил вам что-нибудь?

Камилла задохнулась.

— О боже! — прошептала она. — Надеюсь, что нет. Ну хоть бы нет…

Аллейн подождал.

— Он говорил об этом, — призналась Камилла, — когда я его видела последний раз. Четыре дня назад. Мы еще с ним повздорили.

— Если не хотите, можете не рассказывать.

— Я сказала, что не возьму ни пенни из его денег, даже если он вздумает мне что-нибудь оставить. Сказала, что лучше отдам эти деньги в Актерский благотворительный фонд. Это его взбесило.

— Он говорил, что собирается вам что-нибудь оставить?

— Да. Все какими-то недомолвками. Я сразу даже и не поняла. Отвратительное ощущение. Как будто я приехала сюда, чтобы… — она с досадой хмыкнула, — чтобы втереться к нему в доверие. Ужасно!

— Позавчера, — Аллейн посмотрел ей в глаза, — он ездил в Биддлфаст встречаться со своими адвокатами.

— С адвокатами? Боже, какой ужас! Но, может быть, он говорил с ними о чем-нибудь еще…

— Адвокаты эти — господа Стейне и Стейне.

— Контора Ральфа… — пробормотала Камилла. — Надо же. Ральф мне ничего об этом не говорил.

— Очень может быть, — пояснил Аллейн, — что это тайна.

— Что вы хотите этим сказать?

— Профессиональная тайна.

— А-а, понятно.

— Мистер Ральф Стейне — и ваш адвокат тоже, мисс Кэмпион?

— Боже упаси, — повела бровью Камилла. — У меня вообще нет адвоката.

Тут дверь открылась и в комнату, как смерч, влетел темноволосый юноша.

Ворвавшись, он величественно произнес:

— Считаю необходимым и обязательным для себя присутствовать при любых беседах мисс Кэмпион с полицией.

— Да? — мягко переспросил Аллейн. — А на каком, собственно, основании?

— Я ее адвокат.

— Господи, я сейчас умру! — Камилла прыснула от смеха.

— Насколько я догадался, — невозмутимо произнес Аллейн, — вы — мистер Ральф Стейне.

Пять Андерсенов, столпившись в холодной кузнице, пристально изучали сержанта Обби. Наконец Крис, самый воинственный из братьев, слегка подтянул штаны и подошел к сержанту. Они вполне стоили друг друга, как по весу, так и по росту.

— Эй, послушай, — начал Крис, — Боб Обби. Нам тут надо поговорить. С глазу на глаз.

Не переводя взгляда, направленного куда-то вверх, Обби едва заметно покачал головой. Крис покраснел от злости, и тут вмешался Дэн:

— В этом же нет ничего плохого, Боб: обычное дело, если учесть, что произошло.

— Ты же нас знаешь, — упорствовал вежливый Энди. — Ласковые, как голубки, если с нами хорошо обращаться. Совершенно безобидные ребята.

— Главное — нам дорожку не переходить, — добавил Нэт. — Такие уж мы. Ну давай же, Боб, Давай.

Сержант Обби поджал губы и снова покачал годовой.

Тут уж Крис взорвался:

— Если ты так боишься, что мы нарушим ваши вонючие законы, можешь присматривать за нами в окно.

— Главное, чтобы не слышно было, — сказал Нэт. — Ну выйди — всего на десять минут. Ну давай!

Выдержав паузу, сержант с каменным лицом произнес:

— Нельзя, братки, нельзя.

Эрни издал бессмысленный смешок.

— Слушай, ты, козел! — заорал Крис. — Ты что, нарываешься, да? Нарываешься?

— Не мне это решать, — спокойно отозвался полицейский. — Сам я, может, думаю про вас, что вы невинные младенцы. Но у меня приказ смотреть за вами — виноваты вы или нет.

— Но нам надобно поговорить наедине! — вскричал Крис. — Понимаешь — наедине!

Сержант достал свою записную книжку.

— О «надобно» здесь ничего не написано, — сказал он. — Нету такого закона.

— Значит, мы должны поговорить, — настаивал Энди.

— И я это слышу от тебя, Эндрю! — возмутился Обби.

Он открыл свою книжку и пососал кончик карандаша.

— А это еще зачем? — спросил Крис.

Обби смерил его суровым взглядом и что-то записал в своей книжке.

— Выходи! — прогремел Крис.

— Такого рода высказывания не принесут невиновной стороне ничего хорошего, — назидательно произнес Обби. — Я уже не говорю о виновной.

— Что ты, черт возьми, хочешь этим сказать?

— Это ты у себя спроси.

— Может, ты ведешь к тому, что кто-то из нас виновная сторона? Ну-ка отвечай.

— Любой выпад в мой адрес будет расценен как нарушение порядка, — предупредил сержант.

— Но почему ты выбрал именно меня для своих записей? Что я такого сделал?

— Ответ на это знаешь только ты и еще Создатель.

— Да еще я, — неожиданно выпалил Эрни. — Я тоже знаю.

Обби нарочито притих. Андерсены тоже навострили уши. После длительного молчания Обби не выдержал:

— Ну и что же ты знаешь, Эрнест?

— Утю-тю-тю-тю! Сейчас скажу!

— Скажешь ты, как бы не так, — пробубнил Крис. — А ну закрой свой поганый рот — и думать об этом забудь!

— Не стоит, Кристофер, — вмешался сержант. — Если Эрни хочет что-то сообщить, он имеет на это полное право. Говори, Эрнест. Что ты собирался сказать? Нет, я не заставляю тебя говорить, просто я обязан следить, чтобы все было по правилам. Ну, что у тебя там, Эрнест?

Эрни втянул голову в плечи, затравленно посмотрел на братьев и вдруг закатился своим идиотским смехом. Прикрыв глаза и задыхаясь, он начал давиться словами:

— Что — уже забыли, да? В воскресенье-то… Крис с Лицедеем… И еще кое-кто… гы-гы-гы… каково, а?.. Каково, а?.. — Он перегнулся пополам от дикого хохота. — Как теперь насчет Трикси? — Он взвизгнул, после чего издал пронзительный свист. — Что — попался, Крис! — На лице его была написана неописуемая радость.

Кристофер мрачно проговорил:

— Ты что, хочешь, чтобы я спустил с тебя шкуру?

— Когда на свадебке погуляем, а? — не унимался Эрни, прячась за спину Энди. — Теперь ведь тебе все нипочем?

— Ах ты!.. — Крис рванулся в сторону Эрни, но Энди уперся ему в грудь кулаками.

— Полегче, Крис, полегче, — попросил он брата.

— А ты, Эрни, — вмешался Дэн, — лучше подумай над тем, что сказал Крис и закрой свой рот. — Он повернулся к сержанту. — Ты же знаешь, какой он у нас. Туп как головешка. И ни к чему было его раззадоривать. Это, я бы даже сказал, не по-соседски…

Обби закончил писать в своей книжке и убрал ее. Затем он обвел всех Андерсенов по очереди суровым взглядом и обратился ко всей компании.

— Соседство, — сказал он, — в нашем деле не указ. Нравится мне это или не нравится, но таков порядок. Дело вовсе не в том, что я вредничаю и пользуюсь тем, что могу вам что-то запретить. Если бы я мог, я бы с радостью уступил вам. А этого, братки, я никак не могу — такие уж правила. — Он замолчал и застегнул пуговицу на том кармане, где лежала записная книжка. — Ваш отец был замечательный человек. Всегда пускал меня на ночлег. Если уж на то пошло, он был лучше любого из вас. И как ни противно мне все это говорить, но та мразь, что сотворила с ним такое, должна получить свое сполна. Кем бы она ни была. Я повторяю: кем бы она ни была, — отчеканил он и вскинул глаза сначала на Эрни, потом на Криса.

— Ну хорошо же, — прошипел Дэн. — Хорошо. Можешь заказывать себе памятник.

— За кого ты, черт возьми, нас принимаешь? — вспылил Нэт. — Неужели не ясно, что мы первые бы скрутили башку этому ублюдку?

— Раз ты спросил, я тебе отвечу: не ясно, — спокойно сказал сержант Обби. — Во всяком случае, не про всех из вас.

— Напрасно вы надеетесь меня смутить, — сердито сказал Ральф. — Возможно, тебе понадобится адвокат, Камилла, и в этом случае ты, естественно, обратишься ко мне. Моя фирма обслуживает вашу семью уже… гм… много лет.

— А-а, так это вы! — радостно воскликнул Аллейн. — Вероятно, это вы обслуживали семью мисс Кэмпион в лице ее деда позавчера?

— А вот это, — с важным видом заметил Ральф, — здесь совершенно ни при чем.

— Послушай, милый, — вмешалась мисс Кэмпион. — Я рассказала старшему инспектору, что дедушка говорил мне, будто собирается оставить мне какие-то деньги, а я сказала ему, что не возьму их ни под каким предлогом.

Ральф посмотрел на нее в некотором замешательстве. Аллейн подумал, что любовь Ральфа к Камилле настолько сильна, что зовет его на подвиги. «Рыцарство так и прет из него, — заметил про себя он. — А кроме того, парень чем-то очень обеспокоен». Аллейн сказал, что пока не будет настаивать, но если в дальнейшем это понадобится следствию, то Ральфу придется рассказать о визите Лицедея.

На это адвокат ответил, что, кроме причин профессионального характера, его ничто не удерживает и он не видит ничего дурного в том, чтобы пролить свет на этот вопрос. Итак, Лицедей пришел к Ральфу лично и сказал, что хочет составить завещание. Вел он себя, как показалось Ральфу, несколько странно — все что-то крутил вокруг да около, толком не мог ничего объяснить.

— У меня было такое ощущение, — сказал Ральф, обращаясь к Камилле, — что он хочет как-то загладить свою вину — хотя впрямую он этого не говорил, — вину за скверное отношение к твоей матери. Совершенно ясно, что ты сумела покорить его сердце, и смею заметить, — голос Ральфа преданно зазвенел, — что меня это нисколько не удивляет…

— Спасибо, Ральф, — отозвалась Камилла.

— А еще он сказал, — продолжал Ральф уже в более сдержанном тоне, поскольку теперь обращался к Аллейну. — что уверен, будто мисс Кэмпион начнет отказываться от наследства. И принялся выяснять, нельзя ли что-нибудь придумать, чтобы у нее не было возможности отказаться и она была бы обязана его принять. Разумеется, я сказал ему, что это невозможно. — При этих словах Ральф посмотрел на Камиллу и, кажется, тут же напрочь забыл про Аллейна. — Я сказал — я ведь сразу догадался, что ты хотела бы, чтобы я так сказал, — так вот, я предложил ему подумать пару деньков, ведь его сыновья имеют больше прав на наследство и ты не захочешь их ущемлять…

— Господи, какой же ты молодец, что так ему сказал!

— Правда? Я ужасно рад это слышать.

Они посмотрели друг на друга и обменялись едва заметными улыбками.

— Позвольте мне слегка прервать ваш милый междусобойчик… — вмешался Аллейн.

Оба чуть не подпрыгнули.

— Да-да, — поспешно сказал Ральф. — Значит, он велел мне, так или иначе, составить завещание с такими пунктами, а он просмотрит его и примет решение. Он попросил меня включить туда условие, что Кузнецова Роща навсегда останется кузницей и не будет переделана в автостоянку, чего так желают его сыновья — не без подначивания с стороны Саймона Бегга. И еще попросил составить бумагу для мисс Кэмпион, которую он подпишет…

— Милый, я уже сказала мистеру Аллейну, что мы любим друг друга, но не помолвлены, потому что у меня есть сомнения…

— Подожди, Камилла, дорогая! Значит, составить бумагу, которую она должна обязательно принять, ради спокойствия его души и в знак памяти миссис Элизабет Кэмпион.

— Это моя мама, — пояснила Камилла.

— А потом он решил, что надо оставить кузницу сыновьям, а все остальное — Камилле.

— А много ли там всего остального? — спросил Аллейн, припомнив, что говорил Дэн Андерсен.

Примечательно, что Камилла ответила ему почти теми же словами, что и ее дядя:

— Все Андерсены любят припрятывать вещички. А дедушку они вообще прозвали «старой вороной».

— Вы действительно составили завещание так, как он просил? — спросил Аллейн Ральфа.

— Нет. Это было два дня назад. И меня все это обеспокоило.

— Милый мой Ральф, но почему ты ничего не сказал мне?

— Дорогая, во-первых, ты отказывалась со мной встречаться, а во-вторых, это было бы в высшей степени непрофессионально.

— Хорошенькое дело, — дернула плечиком Камилла.

— Но вы ведь уже знали, что ваш дед намеревается так поступить?

— Я же говорила вам — мы с ним даже повздорили.

— И вы не знали, что он ездил во вторник в Биддлфаст?

— Нет, — помотала головой она. — Я не заходила во вторник в кузницу. Я правда ничего не знала.

— Ну хорошо. — Аллейн поднялся. — А теперь мне бы хотелось остаться на пару слов с ваши молодым человеком наедине — если он не против. Я бы не просил вас уйти, если бы вы могли на полчасика отойти достаточно далеко, чтобы не слышать нашего разговора. — Он подошел к двери и открыл ее. — Если вы, паче чаяния, встретите инспектора Фокса или доктора Оттерли, — попросил он, — то будьте добры, передайте им, что они могут вернуться.

Камилла встала и грациозно проследовала к выходу.

— Собираетесь выведать, что больше всего заботит Ральфа? — Она выразительно взмахнул ресницами.

— О, кажется, вас посетило вдохновение! Скорее бегите и репетируйте какую-нибудь сцену пробуждения любви… Или вы не проходили это в вашем театральном институте?

— Откуда вам известно, что я посещаю театральный институт?

— Сам не знаю… Может, вы просто похожи на звезду сцены…

— Потрясающее наблюдение! — фыркнула девушка.

Аллейн бросил взгляд на Камиллу. Ну что можно о ней сказать? Она любима, любит сама, полна жизни, категорична, как и все в молодости, чрезвычайно чувствительна и вместе с тем полна легкомыслия…

— Будем считать, что с вами мы закончили, — подытожил он. Казалось, Камилла столкнулась с чем-то, что было выше ее понимания. Во всякое случае, вид у нее был озадаченный. — И занимайтесь лучше тем, что заботит лично вас, — посоветовал Аллейн, после чего ласково выпроводил ее из комнаты.

В конце коридора Камилла увидела Фокса и доктора Оттерли. Они почтительно расступились, а девушка любезно им сообщила:

— Вам просили передать, что вас ждут…

И пошла дальше. Доктор Оттерли поймал ее за руку и остановил.

— Ну как, все в порядке, Корделия? — спросил он. Она ответила ему сияющей улыбкой.

— Насколько это возможно.

— Безошибочным признаком приближения старости, — заявил доктор Аллейну, едва появившись в дверях, — является неспособность понимать выносливость молодых. Выносливость в хорошем смысле этого слова, — добавил он, перехватив взгляд Ральфа.

— Но Камилла, — зарделся Ральф, — просто на удивление чувствительная натура…

— Кто же в этом сомневается, дружище? Камилла — во всех отношениях очаровательная девушка. Я сейчас говорю о чисто физиологических вещах. И ее безусловно очаровательный организм реагирует на шок так, как это свойственно молодым. Вот моя потертая машина — та совсем по-другому. Вот и все, уверяю вас.

Ральф подумал про себя: какие же скучные бывают старики, когда начинают рассуждать о молодости!

— Я еще нужен вам, сэр? — спросил он Аллейна.

— Будьте добры, расскажите мне вкратце о танце Пятерых Сыновей. Фокс запишет за вами, а доктор Оттерли скажет потом, совпадает ли ваш рассказ с его собственными впечатлениями.

— Понятно. — Ральф сверкнул глазами на доктора.

Аллейн провел его сквозь знакомую анфиладу вопросов, и ответы ничем не отличались от ответов других свидетелей. Ральф мог лишь немного углубить и развить их. Когда Лицедей исчез за камнем после имитации обезглавливания, Ральф находился неподалеку. Он видел, как старик согнулся, сел на корточки, а затем осторожно вытянулся на земле.

— Все было нормально, — рассказывал Ральф. — Он меня тоже видел и даже помахал мне рукой, а я ему в ответ. А потом я пошел собирать пожертвования. Наверное, он так и собирался лежать в этой ямке, потому что там его никому не видно.

— Находился ли кто-нибудь еще так же близко к нему, как и вы?

— Да, Щелкун — то есть Бегг… Его место было напротив меня, перед тем как они расцепили мечи. И после этого он некоторое время стоял за дольменом, а потом… — Ральф запнулся.

— Что потом?

— Кажется… нет… да нет, ничего такого.

— Можно мне вмешаться? — отозвался доктор Оттерли со стороны камина. — Мне кажется, я понял, о чем подумал Ральф. Когда мы репетировали, Щелкун и Бетти — то есть Ральф — стояли каждый со своей стороны дольмена, а затем Ральф брал свой ковш, а Щелкун должен был скакать и снова приставать к девушкам. А он этого не делал. Не так ли, Ральф?

— Кажется, да… — встревожился молодой человек. — Не знаю уж, что вы подумали, но первое, что мне пришло в голову, — это что он просто не смог бы в своих доспехах ничего сделать — ничего такого. Ведь правда, доктор Оттерли?

— Правда. Он свои руки-то толком не видел. Они ведь под холстиной туловища. Я же сам смотрел на него — он стоял не шелохнувшись.

— Когда же он сдвинулся с места?

— Когда Ральф вырвал у Эрни меч. Бегг тогда заржал, как кобыла, и ускакал через заднюю арку.

— Он так и должен был сделать?

— Вообще, он мог делать все что угодно, — пожал плечами Ральф, — ведь в этой части спектакля предусмотрена импровизация… Бегг, возможно, решил, что мы с Эрни уже достаточно почудили, и поэтому смылся. Эти доспехи жутко неудобные и тяжелые. Еще хуже, чем мои.

— Вы ведь сами потом вышли через заднюю арку, не так ли?

— Точно, — с готовностью согласился Ральф. — Эрни погнался за мной, и я туда спрятался. На глазах у всех зрителей. А он бросился за мной — в задний выход, но не нашел меня. Тогда я вышел сам, решив, что Эрни — это Эрни, и шутка зашла уже слишком далеко. Пошел его искать.

— И что же вы обнаружили там, за стеной?

— То, что вы подумали. Там сидел Щелкун — прямо на земле, как курица на яйцах. И Эрни там был — злющий как черт. Я отдал ему меч, и он сказал… — Ральф почесал голову.

— Что он сказал?

— Кажется, что уже слишком поздно и теперь меч ни к чему… У него был такой кровожадный вид. Я подумал, что, наверное, напрасно дразнил его, но ведь зрителям так понравилось…

— А Бегг что-нибудь говорил?

— Да. Не вылезая из своей «шкуры». Сказал, что Эрни совсем съехал и лучше сейчас к нему не лезть. Я и сам это видел, поэтому пошел вдоль стены и зашел через арку, что возле дома. Дэн уже заканчивал свой танец. Потом начался последний танец. На сцену вышел Эрни с мечом, а за ним Щелкун.

— Куда они вышли?

— Думаю, они появились где-то сзади. Позади танцоров.

— А вы — вы сами? Вы проходили мимо дольмена, когда возвращались?

Ральф снова бросил взгляд на доктора Оттерли — вид у него был нерешительный.

— Точно сказать не могу, — промямлил он. — Не помню…

— А вы помните, доктор Оттерли?

— Полагаю, — тихо сказал Оттерли, — что Ральф во время танца обошел сцену по кругу. Думаю, он не мог не пройти близко от камня.

— И сзади него тоже?

— И сзади.

— Теперь вспомнил, — сказал Ральф. — Какой же я дурак! Ну да, конечно я обходил по кругу.

— Вы видели лежащего там Лицедея?

Ральф зажег сигарету и посмотрел на ее кончик.

— Не помню, — сказал он.

— Жаль.

— Дело в том, что я в тот момент думал совсем о другом.

— Правда?

— Правда. Я заметил Камиллу, — просто объяснил Ральф.

— Где она была?

— Сбоку. С левой стороны, если стоять лицом к сцене. Она еще называет это место НП.

— Это была она?

— Ну да…

— А это было не раньше? Не до того, как она убегала от Щелкуна?

— Нет. — Лицо Ральфа медленно, но верно приобретало пунцовый оттенок. — По крайней мере, мне так не кажется.

— Да ведь не было ее там, — сказал доктор Оттерли в некотором удивлении. — Она подошла к компании из гостиницы. Я еще подумал, как они хороши, эти две красотки, в свете факелов.

— Две?

— Ну, Камилла и Трикси с отцом.

— Так была она там или нет? — спросил Аллейн у Ральфа.

— Я… э-э… я… д-да. Мне кажется, что была.

— Мистер Стейне, — предупредил Аллейн, — возможно, мой следующий вопрос покажется вам дерзким и неуместным, в этом случае вы можете на него не отвечать. Мисс Кэмпион открыто призналась в дружбе с вами. Она сказала, что вы любите друг друга, но, несмотря на это, она считает вашу помолвку невозможной. По ее словам, все дело в замужестве ее матери и ее происхождении…

— Но это же полная чушь! — горячо возразил Ральф. — Господи, в каком веке, она думает, мы живем? Кого, скажите, может сегодня волновать, что ее мать была дочерью кузнеца?

— Ее саму, например.

— Первый раз в жизни сталкиваюсь с таким необузданным снобизмом.

— Ну хорошо. Допустим, все это так. Вот вы только что сказали, что мисс Кэмпион не хотела вас видеть. Означает ли это, что вы действительно не встречались и не разговаривали со времени вашего пребывания в Южном Мардиане?

— Простите, я не понимаю, о чем вы…

— Разумеется, не понимаете. Так слушайте же. Неподалеку отсюда лежит старик с отрубленной головой, найденный возле жертвенного камня. Теперь вернемся немного назад. Восемь мужчин, включая этого старика, танцуют древнюю пьесу-танец. Восемь? — вдруг повторил он и ожесточенно потер нос. — Почему-то мне так и хочется сказать — девять… Ну ладно. На первый взгляд, старик ни разу не покидает арену — или танцевальную площадку, или сцену, как вы ее там называете… На первый взгляд никто не может совершить над ним насилие. Он танцует у всех на глазах. Затем в пантомиме ему в шутку отрубают голову — здесь, вероятно, все должны смеяться. Но на самом деле ему ничего не отрубают. Вы ведь махали друг другу уже после так называемой шутки — значит, мы точно это знаем. Он прячется в углублении. А через десять минут, когда по сценарию он должен воскреснуть, обнаруживается, что его в самом деле обезглавили. Это то, что рассказывают все. А теперь, как умный здравомыслящий человек, к тому же адвокат, скажите — разве это не естественно, что в такой ситуации мы хотим знать все до мельчайших подробностей про этих восьмерых и про всех, кто с ними хоть как-то связан?

— Вы хотите сказать, то есть вы предполагаете… Надеетесь, что-нибудь да всплывет?

— Вот именно. Вы же понимаете — если что-то есть, оно обязательно, неминуемо всплывет.

— О господи! — простонал Ральф. — Как же я утомился! Ну, что вы там спрашивали? Разговаривал ли я с Камиллой с тех пор, как мы оба приехали в Южный Мардиан? Ну хорошо, разговаривал. В воскресенье, после церкви. Она просила меня, чтобы я не делал этого, но я не смог, потому что видеть ее в церкви было выше моих сил.

— Причина была только эта?

— Она была очень расстроена. Наткнулась в роще на Эрни с его мертвой собакой.

— Боже праведный! — вырвалось у Аллейна. — Прямо Баскервиль-холл какой-то, а не Южный Мардиан…

Ральф усмехнулся:

— Да уж, Шерлок Холмс был бы здесь как нельзя кстати… Это Лицедей застрелил собаку, потому что, как он говорил, она была больна — и, бог свидетель, это сущая правда. Но Эрни прямо озверел, и это очень напугало Камиллу.

— Где вы ее встретили?

— Возле кузницы. Она выходила из рощи.

— Лицедей вам по дороге не попадался?

После довольно долгого молчания Ральф сказал:

— Попадался.

— Как вы думаете, он догадался о ваших намерениях по отношению к его внучке?

— Думаю, да.

— И какова же была его реакция?

— Был недоволен, — нехотя проговорил Ральф.

— Он придерживался таких же взглядов, как и она?

— Примерно.

— Вы говорили об этом?

— Сначала он прогнал Камиллу.

— Можете вы передать мне дословно, что было сказано?

— Нет. Это не имеет никакого отношения к его смерти. Это была беседа личного характера.

Фокс задумчиво уставился на кончик своего карандаша, доктор Оттерли деликатно прокашлялся.

— А скажите мне, — неожиданно начал Аллейн, — этот костюм, что вы надевали, когда играли Бетти, — это что, какой-то кринолин времен каменного века, да?

Ральф ничего не ответил.

— Может, я это сам придумал или кто-то говорил мне, но мне кажется, что его иногда использовали как прикрытие? Накрывали им какую-нибудь девицу, чтобы незаметно ее утащить? А может быть, отсюда и пошло выражение «девушка-невидимка»? — весело предположил он. — Или просто — «человек-невидимка»?

Ральф затараторил:

— Наверняка раньше случалось что-нибудь подобное, но вообще-то мне непонятно, как им удавалось кого-либо утащить. Ведь руки находятся поверх юбки.

— А мне показалось, я заметил по бокам прорези.

— Ах да… Но если тот, кого тащат, сопротивляется…

— А если предположить, — сказал Аллейн, — что жертва не сопротивлялась?

Дверь открылась, и вошла Трикси с двумя огромными ведрами, полными угля.

— Вы уж извиняйте, сударь, — мелодично зазвенел ее голос. — А ну как помираете тут от холода. Этого чертова мальчишку никогда не дождешься, когда он нужен.

Ральф сделал движение к ней, чтобы помочь, но потом передумал и с солидным видом выпрямился.

Аллейн шагнул к девушке.

— Это слишком тяжело для вас. Давайте помогу.

— Да ничего, сударь, не беспокойтесь.

Она была проворнее его. Одно ведро она поставила на коврик, а затем точным и быстрым движением отсыпала из другого в камин добрую половину. Рыжие волосы Трикси были собраны сзади в пучок. Аллейну она напомнила пейзанку с картины Брейгеля. С легкостью выпрямившись, девушка повернулась к ним. Ее простое грубоватое лицо, казалось, хранило свои секреты и было по-своему, привлекательно.

Взглянув на Ральфа, она расплылась в улыбке.

— Что-то вы неважно сегодня выглядите, мистер Ральф… — сказала она. — Понимаю — вчерашний кошмар всех нас выбил из колеи…

— Я в порядке, — пробурчал Ральф.

— Что-нибудь еще нужно, сударь? — сладким голоском осведомилась Трикси у Аллейна.

— Пока ничего, спасибо. Попозже днем, когда вы будете не слишком заняты, я задам вам пару вопросов.

— А и задавайте, — сказала она, — ежели надо, отвечу. — Она во весь рот улыбнулась Ральфу Стейне. — Правда же, мистер Ральф? — пропела она и вышла, размахивая пустым ведром.

— О господи! — вырвалось у Ральфа, и, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он стремительно вышел и захлопнул за собой дверь.

— Догнать? — Фокс привстал с места.

— Пусть идет.

Они услышали, как хлопнула входная дверь.

— Вот это да! — негромко воскликнул доктор Оттерли. — Такое мне, если честно, и в голову не приходило!

— Думаю, что Камилле тоже, — сказал Аллейн.

Глава 8 Вопрос истины

Когда пришло время закрываться на перерыв, Трикси опустила и заперла ставни. В бар для гостей зашел Саймон Бегг. На стене у выхода висел телефон, а Бегг как раз собирался позвонить своему букмекеру. Очень уж ему хотелось узнать результаты забега в Сандауне. Тевтонский Танцор был явным аутсайдером. Саймон поставил на него гораздо больше, чем мог себе позволить в случае проигрыша, и уже сейчас начинал подумывать, что если так случится, то виновата во всем будет миссис Бюнц. Впрочем, так считать было бы и глупо, и некрасиво.

Уж кого-кого, а ее — миссис Бюнц — он сейчас меньше всего хотел бы видеть, и по многим причинам. Но, как бывает по закону подлости, первой, кого он встретил в баре, была пожилая немка. Похожая на какую-то встревоженную нахохлившуюся птицу, она сидела перед камином и то и дело шмыгала носом. В руках она держала свои неизменные потрепанные заметки.

Но как бы там ни было, она купила у Саймона машину, а возможно даже, вдохновила его на блестящую победу в скачках. В какой-то степени они стали деловыми партнерами. Поэтому он попытался изобразить обычную веселость:

— Привет от старых штиблет! Как поживает наша миссис Бу-бу?

— Плохо. Схватила жуткую простуду. Кроме того, вчера вечером я пережила страшный чок! Ужасный, поистине ужасный чок!

— И не говорите, — поддакнул он и уткнулся в «Новости спорта».

Неожиданно они заговорили оба разом:

— Кстати… — начали они и тут же удивленно и смущенно замолчали.

— Дамы вперед, — осклабился Бегг.

— Благодарю. Я как раз собиралась сказать, что это наша с вами небольшая сделка должна остаться… ох! Ну как бы это сказать! Должна остаться…

— Между нами? — помог он ей.

— Вот-вот-вот… Это как раз то самое выражение, которое я не могла вспомнить.

— Что ж, я лично — за, миссис Бу-бу. Я как раз сам собирался вам это предложить. Меня это вполне устраивает.

— Вы не представляете, какое для меня облегчение. Спасибо вам, летчик-командир. Но в то же время я надеюсь… вы не подумайте… это… э-э-э… было бы так неожиданно… если…

— А? — Он поднял глаза от газеты и уставился на нее. — Что вы говорите? Да нет, нет, миссис Бюнц, что вы! Не беспокойтесь. Это исключено. Просто смешно слушать…

— Ну мне-то, положим, совсем даже не смешно, хотя я и рада, что вы так это воспринимаете, — сухо сказала миссис Бюнц. — Вы нашли в вашей газете что-то интересное?

— Я жду. Тевтонского Танцора. Помните? Забег в час тридцать.

Миссис Бюнц передернула плечами.

— Да ладно вам! — сказал он. — Я, собственно, скромненько так поставил. Особо не зарывался… И все-таки — редкое совпадение! Это что-то… Мимо таких не проходят! — Он предостерегающе поднял палец. В коридоре затрезвонил телефон. — Это мне, — встрепенулся Бегг. — Ну вот. Скрестите пальцы, миссис Бу-бу.

И выскочил из комнаты. Оставшись одна, миссис Бюнц с трудом втянула через рот воздух, трубно высморкалась и пощелкала языком. «Боже ж мой…» — вздохнула она и покачала головой.

По коридору прямо мимо Саймона, который неистово орал в трубку: «Девушка, ради всего святого, не разъединяйте!» — прошел Фокс и заглянул в гостиную бара.

— Миссис Буме? — спросил он.

Миссис Бюнц, несмотря на то что не слишком хорошо его разглядела, все же нашла в себе силы поправить его:

— Ю… ю… ю… — простуженным голосом прохрипела она. — Слышите — Бю-ю-юнц.

— Скажите пожалуйста, как интересно. — Фокс лучезарно ей улыбнулся. — Похоже, в нашем языке точно такого звука и нет… — Он развел руками. — А может, это такой же звук, как во французском? — Он уже вытянул губы, чтобы привести пример, но она его перебила:

— Совсем даже не такой! Просто — Бю-ю-юнц!

— Бю-ю-юнц! — повторил Фокс, старательно выпятив губы.

— Все равно у вас акцент…

— Знаю, — печально согласился тот. — Однако я забыл, зачем пришел. Старший инспектор Аллейн передает вам свое восхищение и интересуется, не будете ли вы любезны уделить ему несколько минут.

— А! Как же это я забыла! Вы ведь из полиции.

— Но по моим манерам этого не скажешь, верно?

(Аллейн сказал: «Если она беженка-антифашистка, то наверняка считает нас тупыми безжалостными машинами. Надо ее немного расшевелить».)

Миссис Бюнц собрала все свое мужество и последовала за Фоксом. В коридоре она услышала, как Саймон Бегг говорит в телефон: «Послушай, старик, все, что я хочу узнать, это цифры на час тридцать. Слушай, старина…»

Фокс распахнул перед ней дверь небольшой комнаты и представил ее сидящим.

— Миссис Бюнц, — произнес он почти без акцента.

Как только она появилась на пороге, Аллейн сразу отметил, что она похожа скорее не на пожилую немку, а на определенный, ярко выраженный типаж, для которого национальность вовсе не имеет значения. Такие женщины обычно сидят на лекциях в первом ряду и всегда задают вопросы. Они также любят музыку не для всех, протискиваются поближе к экскурсоводу, держат шикарные магазины кустарных изделий и читают Рабиндраната Тагора. Они умеют прясть, организовывают различные кружки, проводят беседы, крутят гончарный круг и имеют собственные экслибрисы. Часто среди них встречаются вегетарианки, но без особых причуд. Эта к тому же еще эксперт.

Она медленно вошла в комнату и сразу остановила свой взгляд на Аллейне. «Похоже, она боится меня», — подумал он.

— Это мистер Аллейн, миссис Бюнц, — представил старшего инспектора доктор Оттерли.

Аллейн поздоровался с ней за руку. Ее коротенькая, похожая на обрубок ручка подрагивала, ладонь была влажной. Даме предложили стул, и она осторожно присела. Фокс устроился у нее за спиной и достал из кармана записную книжку.

— Миссис Бюнц, — приступил Аллейн, — через пару минут я собираюсь отдаться на вашу милость.

Она прищурилась на него.

— So?[19]

— Вы ведь большой специалист по фольклору, а нам как раз очень нужен такой специалист.

— Ну, у меня есть кое-что за плечами…

— Доктор Оттерли говорил мне, — сказал Аллейн к вяшему удивлению самого доктора, — что, возможно, в этом вопросе вы лучший специалист во всей Англии.

— So…[20] — сказала она, поистине угрожающе склонив свой мощный торс в сторону доктора Оттерли.

— Но прежде чем мы об этом поговорим, я все же задам вам несколько формальных вопросов, вы не против? Постараемся по возможности быстро с ними разделаться. Я слышал, вам довелось подвозить мистера Вильяма Андерсена?

Опять они прощупывают старые, уже найденные раньше следы, с досадой думал он: эту сцену на дороге уже описывали другие…

— Я с такой радостью согласилась подвезти его, — взволнованно начала немка. — Для меня это было просто удовольствие — подвозить его. Пару раз я пыталась завести с ним беседу, но он был ошен золь и не располошен расковаривать.

— А он вообще что-нибудь говорил, вы не помните?

— Если мне не изменяет память, он заговаривал дважды. Первый раз он жестом показал мне, чтобы я притормозила, а потом спросил на своем великолепном, богатейшем диалекте: «Подхватить не можно?» И еще во время поездки он заметил мимоходом, что когда разыщет Эрни Андерсена, то непременно спустит с него шкуру. Вот и все, что он сказал.

— А когда вы приехали?

— Он сразу вылез и убежал.

— А вы, — спросил Аллейн, — вы что стали делать?

Этот неожиданный вопрос, казалось, застал миссис Бюнц врасплох — она почему-то вся втянулась в свою одежду, как черепаха в панцирь.

— Ну, когда вы приехали туда, — допытывался Аллейн, — что вы стали делать?

Миссис Бюнц простуженно прохрипела:

— Встала среди зрителей, разумеется.

— Где вы стояли?

Она еще сильнее втянула голову в плечи.

— В арке.

— Той, что ближе к дому, через которую входили?

— Да.

— А вам было видно оттуда танец?

Миссис Бюнц облизала губы и кивнула.

— Вероятно, это было захватывающее зрелище. Или вы предполагали, что можете там увидеть?

— Я?! Да нет! Нет, клянусь вам! — почти что крикнула она.

— Я имею в виду сам танец, — уточнил Аллейн.

— Сам та-анец, — просипела миссис Бюнц, — просто уникален.

— В нем не было ничего неожиданного для вас?

— Конечно же нет! — Она задохнулась, словно от ужаса.

«Пожалуй, — подумал Аллейн, — что-то уж слишком гладко все получается с этой миссис Бюнц. Что ни выстрел — то в яблочко».

Она пустилась в пространные объяснения. Мол, все фольклорные танцы и пьесы имеют общие корни. И в каждом есть свои определенные элементы. В танце же Пятерых Сыновей не только объединены положенные жанру элементы, но присутствуют и свои особенные черты…

— Шего там только нет. Но все это… — Тут она оглушительно чихнула.

— А они, по-вашему, хорошо его исполнили?

Миссис Бюнц отвечала, что у них все получилось просто бесподобно. Редчайшее по чистоте исполнение во всей Англии. Похоже, что она уже оправилась от волнения и теперь углубилась в дебри всяких там галер, расщепленных прыжков и двойных приплясов. Она помнила не только каждое движение Пятерых Сыновей и Шута, но заметила также, где в это время находились Бетти и Конек. Она помнила маршрут, по которому эта парочка скакала вокруг двора, помнила, когда Бетти махал своим кринолином над головами зрителей, а Конек неподвижно стоял у дольмена. Словом, она помнила все.

— Просто удивительно, — сказал Аллейн, — как это вам удалось все запомнить. Вы же видели это только один раз. Невероятно. Как вам это удалось?

— Я… э-э… у меня есть ошень хорошая память. — Миссис Бюнц издала нервный смешок. — А на такие вещи у меня память вообще феноменальная… — Ее голос дрогнул. Видно было, что фольклористка испытывает огромную неловкость.

Аллейн поинтересовался, не делала ли она заметок, и та поспешно ответила, что не делала, и, кажется, тут же обеспокоилась, не противоречит ли сама себе.

Ее описание танца в точности соответствовало всем предыдущим версиям, за исключением нескольких деталей. Она будто бы плохо помнила первый выход Лицедея, когда он, как рассказывали другие, стучал по Мардианскому дольмену своей шутовской палкой. Однако после этой сцены она воспроизводила все безупречно вплоть до момента, когда Ральф украл у Эрни меч. В этом месте память тоже загадочным образом подвела ее. Она помнила лишь, что Конек куда-то выходил, но начисто забыла, как Эрни гнался за Ральфом, и едва вспомнила, как Ральф забавлял толпу, играя с его мечом. Кроме того, эта ее странная фрагментарная неосведомленность явно смущала ее саму. Она начинала метаться и уводить разговор в сторону.

— Сольный танец был просто потрясающий…

— Подождите, подождите, — остановил рассказчицу Аллейн.

Она судорожно сглотнула.

— Послушайте-ка, миссис Бюнц. Мне ничего не остается, как предположить, что с конца первого танца — того, где понарошку убивают Шута, — до начала сольного танца вы не следили за действием. Это так?

— Просто мне было это не очень интересно…

— А откуда вы узнали, что это не интересно, если и не удосужились посмотреть? Так смотрели вы или нет, миссис Бюнц?

От страха она даже разинула рот — Аллейн подумал, что эта пожилая напуганная до ужаса женщина, вероятно, мысленно представляет сейчас полицейских монстров из своего прошлого. Он почувствовал угрызения совести.

Похоже, доктор Оттерли испытывал то же самое.

— Не волнуйтесь так, миссис Бюнц, — постарался он успокоить немку. — Вы же знаете, что бояться нечего. Они лишь пытаются выяснить, что было на самом деле. Соберитесь.

Он положил ей на плечо свою большую руку. Женщина испустила пронзительный визг и дернулась от него.

— Ого-го! — добродушно воскликнул доктор. — Что это с вами? Нервишки? Фиброз?

— Э-э-э… да. Да! Погода холодная.

— Морозит плечи?

— Ja.[21] И это тоже.

— Миссис Бюнц, — вмешался Аллейн, — позвольте, я напомню вам кое-что — думаю, вы это знаете не хуже меня. Так вот, в Англии полицейский Устав составлен так, чтобы надежно защищать человека от нападок или давления со стороны офицеров следственного отдела. Невиновным людям бояться абсолютно нечего. Абсолютно. Вы понимаете?

Она начала что-то говорить, но очень неразборчиво, так как опустила голову, а кроме того, едва ворочала языком.

— …потому что я немка. Вас нисколько не волнует, что я была антифашисткой, что меня натурализовали. Если я немка, значит, я способна на все! В Англии все так относятся к немцам…

Все трое принялись шумно ей возражать. Однако она слушала их с таким видом, будто все это ей нисколько не интересно.

— Они думают, что я способна на все, — повторяла она. — Буквально на все.

— Вы говорите так из-за того, что Эрни Андерсен выкрикивал вчера обвинения в ваш адрес?

Миссис Бюнц закрыла своими узловатыми ручками лицо и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

— Вы помните, что он кричал? — спросил Аллейн.

Доктор Оттерли собрался было возразить, но, перехватив взгляд Аллейна, промолчал. Аллейн продолжал:

— Итак, он указал на вас мечом — верно? И сказал: «Спросите у нее. Она знает. Это все она сделала». Что-то в этом роде, не правда ли? — Он подождал, но она продолжала раскачиваться, не отнимая рук от лица. — Как вы думаете, почему он так сказал, миссис Бюнц?

То, что она едва слышно промычала в ответ, явилось для всех полной неожиданностью:

— Потому что я женщина.

Сколько ни пытался, Аллейн так и не смог добиться от миссис Бюнц сколько-нибудь вразумительного объяснения. Он спросил, не связано ли это с тем, что женщин не допускают к ритуальным танцам, но она принялась с такой горячностью отрицать это, что стало ясно: он опять попал в точку. Захлебываясь словами, немка, к вящему смущению Фокса, начала говорить о сексуальном элементе в ритуальных танцах.

— Мужеженщина! — выкрикнула миссис Бюнц. — Это старинный символ плодородия. И Конек тоже — вне всякого сомнения. А как Бетти его залюбит, а Коник его…

Тут она поняла, что ее объяснение никуда не годится, и немного смешалась. Доктор Оттерли, который был весьма наслышан о ее посещении Кузнецовой Рощи, напомнил даме, что она очень рассердила Лицедея тем, что зашла к нему в кузницу. Он спросил ее, не кажется ли ей, что Эрни, говоря так, мог иметь в виду, что она принесла в их дом несчастье?

Миссис Бюнц ухватилась за это предположение с поистине безумной радостью.

— Да! Да! — вскричала она. Мол, Эрни именно это и имел в виду!

Но Аллейн нисколько не разделял ее ликования — более того, он счел его притворным. Женщина бросила на него быстрый взгляд. Старший инспектора осознал, что любая снисходительность или знак внимания с его стороны будут расценены ею как слабость. У нее было свое представление об офицерах следственного отдела.

Внезапно она повела плечами, стараясь, чтобы движение было не заметно под толстым слоем шерстяной одежды. Рука ее воровато потянулась, чтобы дотронуться до плеч, но поспешно вернулась на место.

От Аллейна не укрылось это быстрое движение.

— У вас что — побаливают плечи? Может, доктор Оттерли вас осмотрит? Я уверен, он согласится.

Доктор с готовностью заскрипел своей сумкой, но миссис Бюнц повела себя так, будто его предложение было равносильно предупреждению судьи. Молча, как немая, она затрясла головой, лицо ее посерело, и казалось, еще немного — и она грохнется в обморок.

— Я не задержу вас надолго, — сказал Аллейн. — Еще один-два вопроса, не больше. Первый такой: когда во время представления к вам близко подходил Конек?

Тут она поднялась на ноги — медленно и тяжело, как старый и изможденный тяжелыми боязнями человек. Фокс посмотрел поверх очков на дверь. Аллейн и доктор Оттерли встали и, не сговариваясь, подошли к миссис Бюнц. Аллейн подумал, что неплохо было бы все же исхитриться и задать ей вопрос, от которого у нее не начнется горячка или припадок, — так, для разнообразия.

— Вы как-нибудь общались с Коньком? — продолжал настаивать он.

— Кажется, да. Один раз. Когда он гонялся за девушками. — Глаза ее слезились, но неизвестно — то ли от простуды, то ли от расстройства. — Он и меня коснулся, — промямлила она. — Кажется.

— Значит, на вашей одежде должна была остаться смола?

— Кажется, немного осталось — на пальто.

— Интересно, они хоть как-нибудь репетировали — Бетти и Конек?

Доктор Оттерли открыл рот, но снова закрыл его.

— Я об этом ничего не знаю. — Миссис Бюнц совсем упала духом.

— Вы не знаете, где они репетировали?

— Нишего не знать. Совсем нишего.

Фокс, который не спускал глаз с доктора Оттерли, внезапно зашелся в громком кашле, и Аллейн поспешно продолжил:

— И еще один вопрос, миссис Бюнц. Я попрошу вас ответить на него со всей искренностью. Поверьте, если вы не виновны в этом преступлении, вы только облегчите себе положение, отвечая нам открыто и без боязни. Уж поверьте мне.

— Но я ни в чем, ни в чем не виновата!

— Прекрасно. Так вот мой вопрос: не случилось ли так, что когда закончился первый моррис, вы по какой-то причине покинули двор и вернулись только к началу сольного танца? Такого не было?

— Нет, — громко сказала миссис Бюнц.

— В самом деле?

— Нет.

Аллейн помолчал, а потом продолжал:

— Ну хорошо. Тогда все. Возможно, позже вас попросят подписать протокол. И боюсь, вам придется задержаться в Восточном Мардиане до окончания следствия. — Он подошел к двери и распахнул ее. — Благодарю вас.

Дойдя до двери, она остановилась и оглянулась на него. Кажется, она уже взяла себя в руки, и поэтому на сей раз речь ее звучала более сдержанно.

— Думаю, это его придурковатый сынок, — сказала она. — Он же эпилептик. На таких ритуальные танцы действуют очень сильно. Они словно возвращаются к своим древним корням. Страшно возбуждаются. Он ведь уже один раз поранил отцу мечом руку…

— А откуда вы знаете, что он поранил ему руку? — спросил Аллейн.

— Слышала… — Лицо миссис Бюнц опять покрылось мертвенной бледностью. Ни слова больше не говоря и ни на кого не глядя, она вышла и направилась по коридору.

— Не давайте ей поговорить с летчиком, — сказал Аллейн Фоксу. — Бегите сейчас же, Фокс, и скажите ему, что, поскольку мы пока еще немного заняты, он может отправляться к себе на стоянку, а мы заглянем к нему позже. Думаю, что такой вариант ему понравится даже больше.

Фокс вышел, и Аллейн с усмешкой посмотрел на доктора Оттерли.

— Ну, доктор, теперь можете наконец выговориться, — разрешил он. — А то, глядишь, произойдет самопроизвольное возгорание.

— Если уже не произошло… Что же это с ней такое, а? Ведь врет просто напропалую! Я еще такого вранья в жизни не слышал! Господи! Она, видите ли, не знает, где мы репетировали! Да нас небось было слышно по всей гостинице.

— А где вы репетировали?

— В старой конюшне на задворках.

— Да, действительно странно… — пробормотал Аллейн. — Но мне кажется, теперь мы знаем, почему она выходила во время представления.

— А вы уверены, что она выходила?

— Разумеется, друг мой, да. Она же фанатичка. Настоящая фольклорная ищейка. Она запомнила первую и последнюю часть вашей программы до поистине мельчайших подробностей. И разумеется, если бы она присутствовала там во время комических трюков, она бы смотрела на них во все глаза. Разумеется, комическими я называю их условно. Чтобы она — да не воспользовалась возможностью наблюдать настоящий обряд плодородия? Ни за что не поверю. Она не помнит, потому что не видела, а не видела, потому что ее просто там не было. Готов съесть свои ботинки, все было именно так, и я даже знаю почему.

Вернулся Фокс и, протирая платком свои очки, сказал:

— А знаете, что мне кажется, сэр? Мне кажется, миссис Бюнц ушла со двора сразу после первого танца, потом отсутствовала все время, пока собирали пожертвования, пока длилась заваруха между мистером Стейне и Эрни, а вернулась только перед выходом Дэна Андерсена. Таково ваше рассуждение?

— Не совсем, Братец Лис. Насколько мне подсказывает мое заблудшее в дебрях воображение, она покинула двор еще до начала первого танца.

— Да ну? — протянул Фокс. — Но ведь первый танец она пересказала без запинки?

— Точно! — Доктор Оттерли поднял указательный палец.

— Я и не спорю, — сказал Аллейн. — Я тоже это помню. Дайте мне объяснить.

И он пустился в объяснения, от которых у них брови поползли чуть не до самой макушки.

— Допустим, — говорили они хором, — такое возможно.

А потом:

— Такое могло быть, но как вы докажете?

И еще:

— Пусть все это так, но как это может помочь нам?

А потом еще:

— Как вы все это выясните?

— Это нам очень даже поможет, — воскликнул Аллейн, — и очень быстро выяснится, достаточно только подсмотреть за миссис Бюнц в ее неприкрытой наготе. Впрочем, думаю, особого удовольствия это никому не доставит, поэтому предлагаю отправиться на стоянку к нашему летчику и послушать теперь его сказки. Кстати, Фокс, что он все это время делал?

— Обсуждал по телефону лошадей, — доложил Фокс. — Какой-то у него там Тевтонский Танцор в забеге в Сандауне. Надо же, — добавил Фокс, — Тевтонский Танцор! А мне ведь и в голову не пришло. Забавно!

— На редкость забавно. Теперь, Фокс, посмотрите, вернулись ли Бэйли и Томпсон, и узнайте, что там у них. Наверняка проголодались, черти. Надеюсь, что Трикси их покормит. А потом мы поедем на стоянку Бегга.

Пока Фокс отсутствовал, Аллейн попросил доктора Оттерли немного рассказать ему про Саймона Бегга.

— Он из местных, — пояснил доктор. — Сын бывшего владельца деревенского магазина. Вывеска с фамилией до сих пор висит. Участник войны, доблестно воевал в воздушных силах. Пилот-бомбардировщик. Однажды в Германии его самолет сбили, но он, раненный в руку, сумел уничтожить целую ораву фрицев, а сам вместе с двумя членами экипажа вернулся через территорию Испании. После этого ему дали крест «За летные боевые заслуги». Он отличался лихим характером, поэтому на службе чувствовал себя как рыба в воде.

— А после войны?

— После войны? Ну, тоже всякое такое… Ничего веселого. Жалко мне его. Вот когда он был в форме да с орденами — вот тогда он был человек. Да у этих ребят у всех все наперекосяк. Высоко летали, много хлебнули, геройской славы отведали… А потом что — демобилизовали его, и он вернулся. А вы ведь знаете, какие тут в графстве люди — поговорят и забудут. Стали возмущаться, какой у него безобразный армейский жаргон, посмеиваться, что, мол, без формы и смотреть-то не на что. Конечно, иногда ему отказывает чувство меры и слушать его порой невмоготу, и одежду он носит ужасную — все это верно. Но тем не менее…

— Понятно, — наклонил голову Аллейн.

— Очень было жаль его. Так, жил себе — ни рыба ни мясо, серединка на половинку. Вот я и позвал его поучаствовать в представлении на среду Скрещенных Мечей. Прежний наш Конек погиб во время налетов. Он был тоже из Беггов, только йоуфордский — родственник Саймона. Так уж повелось, что Бегги играют в танце Коньков.

— Значит, наш Бегг раньше уже участвовал в танце? Сколько раз?

— Девять, что ли. В общем, с конца войны.

— И чем он все это время занимался?

— Последние девять лет он вел весьма беспорядочную жизнь. Вечно менял работу. Думаю, порядком проматывал в карты. Шатался по пивнушкам. Потом, три года назад, когда умер его отец, купил себе автостоянку в Йоуфорде. Думаю, дела у него идут не слишком хорошо. Говорят, он основательно сел на мель. Одна из крупных компаний предлагала братьям свою поддержку в случае, если они уговорят Лицедея позволить им открыть в Кузнецовой Роще заправочную станцию. Это очень бойкое место, перекресток, а вскоре там будет еще проложено шоссе. Братьям эта идея была очень даже по душе, а Саймона они собирались взять к себе. Но Лицедей и слышать об этом не хотел.

— Теперь у них все может получиться, — задумался Аллейн. — И Саймон снимется со своей мели…

— Вряд ли он стал бы убивать Вильяма Андерсена, — холодно заметил доктор Оттерли, — из-за призрачной надежды, что Андерсены займутся бензоколонкой. Даже если отбросить тот факт, что Бегг находился там-то или там-то, Лицедей все равно ни разу не покидал сцену, а кроме того, я не верю, что возможно отрубить кому-то голову будучи связанным по рукам и ногам таким костюмом. И вообще, я люблю Бегга, какой бы он ни был, я все равно люблю его…

— Хорошо. Я все понял. Да я ничего такого не говорил.

— Хочется надеяться, — в голосе доктора послышались раздражительные нотки, — что вы не собираетесь сыграть со мной обычный трюк полицейских ищеек: мол, у нас есть факты, уважаемый господин такой-то…

— Ну что вы.

— Значит, у вас имеется какая-то своя собственная теория, не так ли?

— Мне очень стыдно, но имеется.

— Стыдно?!

— Необычайно, Оттерли…

— Черт знает что! — в сердцах воскликнул доктор.

— Поедемте с нами на автостоянку Бегга. Продолжайте слушать. Если уловите какие-нибудь расхождения или несоответствия, не произносите ни слова, пока я вам не подмигну. Хорошо? А теперь идемте.

Несмотря на оттепель, после обеда резко похолодало. Йоуфордская дорога утопала в мешанине из грязи и размякшего серого снега. Проехав по ней около мили, они заметили у обочины убогого вида лачугу, рядом с которой стоял автомобиль Бегга. Все это, видимо, и называлось автостоянкой Симми-Дика. Аллейн подъехал к ближайшей бензоколонке и посигналил.

На звук вышел Саймон, на ходу застегивая белый рабочий комбинезон, являвшийся, по-видимому, печальным свидетелем первых радужных дней этого предприятия. Увидев Аллейна, Бегг не слишком весело улыбнулся и вскинул брови.

— Привет, — сказал Аллейн. — Четыре.

— Четыре? А я думал, вы мне пятиведерную вкатите… — Саймон обошел цистерну с бензином.

Начало было неожиданным, но сыграло в пользу Аллейна. Он вылез из машины и подошел к механику.

— А собственно, за что вам пятиведерную?

— За то, что утром был с вами груб.

— Ну если так — тогда все правильно.

— Просто Эрни иногда ведет себя как выродок. — Саймон засунул кончик шланга в цистерну. — Так вам четыре?

— Четыре. Но у меня к вам и чисто профессиональный интерес.

— Да уж не дураки — поняли, — проворчал Бегг.

Аллейн подождал, пока наберется бензин, и расплатился. Саймон набрал сдачу, подбросил монеты в воздух, а затем ловко поймал их.

— Может, зайдем внутрь? — предложил он. — Холодина жуткая…

Он открыл дверь в уютную прокуренную комнату, служившую ему конторой. Вслед за Алленом в нее бочком протиснулись Фокс и доктор Оттерли.

— Ну что, доктор? — веселился летчик. — Изображаем Ватсона?

— Мне это тоже пришло в голову, — согласился врач.

Саймон издал смешок.

— Ну-с, — бодро начал Аллейн, — какие новости со скачек?

— Все путем, — сказал Саймон.

— Как там Тевтонский Танцор, не подкачал?

Саймон вскинул глаза на Фокса.

— Разведка не дремлет? — восхитился он.

— Вы правы, мистер Бегг. Я слышал, как выговорили по телефону.

— Понятненько. — Он достал сигарету, нахмурившись, прикурил, после чего с ухмылкой оглядел присутствующих. — Что ж, такое трудно держать при себе, — признался он. — Просто сумасшедшее везение! Шансы были один к двадцати семи. Всех обошел!

— Надеюсь, вы хорошо на него поставили.

— Стремновато, конечно, было, — сказал Саймон, и уголки его губ снова дрогнули. — Лотерея, мать ее! Но разве ж можно было устоять? А как идут делишки у нашего эскулапа? — спросил он, вспомнив о присутствии Оттерли.

— Спасибо, отлично. А как делишки у нашего владельца автостоянки? — в свою очередь поинтересовался доктор.

— Все путем.

Поскольку разговор на эту тему явно не клеился, Аллейн предложил Саймону изложить свою версию танца Пятерых Сыновей.

Начал он весьма по-деловому — Аллейн подумал, что многочисленные рапорта, которые ему, видимо, приходилось отдавать на войне, не прошли для него даром. Итак, заминка перед началом представления, приезд Лицедея, который всем им «как следует задал перцу». Потом быстрое переодевание и выход. Саймон описал даже, как он по ходу действия приставал к девушкам.

— Смех, да и только! Некоторые сами лезли вперед — я видел через дырочку в «шее». Все эти ихние девчачьи глупости… Хихоньки да хахоньки… Вообще-то считается, что это на счастье.

— И мисс Кэмпион тоже так реагировала?

— Прекрасная Камилла? Эх, если бы… Я занялся ею очень серьезно, но потерпел фиаско. Приземлилась в объятия другого… — Он вздохнул. — Счастливчик этот Ральф Стейне. — Он снова с ухмылкой всех оглядел. — Это что-то! — сказал он и развел руками. Похоже, он применял эту фразу практически к любой ситуации.

Аллейн спросил, что он делал после этой сцены, до того как начался первый моррис. Бегг сказал, что дошел до задней арки и вышел глотнуть немного воздуху.

— А во время морриса?

— Ну, что-то там чудил на свой лад, — не помню точно.

— Вместе с Бетти?

— Наверное. Я вроде как по-настоящему не участвовал в этой сцене.

— Но вы ведь наружу не выходили?

— Да нет, крутился где-то рядом. Я ведь изображал там животное, а кто его знает, что животине полагается делать? Вот я и скакал везде как придется.

— Вы не подходили близко к танцорам?

— Да нет…

— А к дольмену?

— Нет! — отрезал он.

— Значит, вы не можете сказать мне, к примеру, что делал Лицедей, когда соскользнул под камень?

— Думаю, как и положено, спрятался за камнем и сидел там, как мышь в норе.

— А вы-то где были в это время?

— Точно не помню.

— Случайно не где-нибудь поблизости от дольмена?

— Исключено. И рядом не стоял.

— Понятно. — Аллейн старался не смотреть на доктора Оттерли. — А потом? После этого? Что вы делали?

— Побыл немного за стеной, а затем зашел через задний вход.

— А что происходило на арене?

— Бетти давал представление, а потом танцевал Дэн.

— Какое Бетти давал представление?

— Ну, вроде экспромта. А вообще, в старые времена, как я слышал, «оно» выбегало в толпу и залавливало кого-нибудь к себе под юбку. А то вдруг начинало визжать и вопить, и бедняга вылетал у нее из-под кринолина. Можете себе представить? Здорово они веселились, ничего не скажешь.

— А мистер Стейне не устраивал ничего подобного?

— Кто — Ральф? Разве только шутил да грозился. Он все-таки джентльмен — если вы понимаете, о чем я говорю.

— Но что именно он делал? — не отставал от него Аллейн.

— Если честно, не помню. Я ведь почти не смотрел. Просто слинял покурить — через заднюю арку.

— А когда снова стали смотреть?

— После танца Дэна. Когда начался последний общий танец. Я к нему и вернулся.

— А потом?

С этого места рассказ Саймона не имел расхождений с другими. Аллейн выслушал его, не перебивая, и, когда он закончил, в комнате повисла тишина — такая долгая, что все уже начали ерзать на своих местах. Наконец Саймон поднялся.

— Ну ладно, — сказал он. — Если это все…

— Боюсь, что еще не все.

— Фу ты, черт!

— Давайте вернемся, — предложил Аллейн, — к тому месту вашего рассказа, где вы говорили о ваших передвижениях во время и непосредственно после первого танца — того самого, который исполнялся два раза и заканчивался шутливым отрубанием головы. Почему вы решили, что ваш рассказ коренным образом отличается от тех, что мы уже слышали?

Саймон взглянул на доктора Оттерли, на лице его появилось выражение ослиного упрямства.

— А чем ваши догадки хуже моих? — сказал он.

— Догадки здесь никого не интересуют. Нам нужно знать точно. Например, вы сказали, что скакали вокруг, не приближаясь ни к танцорам, ни к дольмену? Вот доктор Оттерли, да и другие, кого мы опрашивали, говорят, что вы подходили к самому дольмену — это было в момент кульминации действия — и стояли там неподвижно как статуя.

— Неужели? — удивился он. — Я, например, не помню толком, что я делал. Неужели вы думаете, что все остальные так уж хорошо все помнят… Вполне возможно, что вам просто навешали лапши.

— Если вы клоните к тому, что я ввожу здесь всех в заблуждение, — сказал доктор Оттерли, — то этот номер у вас не пройдет. Я абсолютно уверен, что вы стояли за дольменом — достаточно близко к нему, чтобы заметить там лежащего Лицедея. Простите, инспектор, что я встрял в разговор.

— Ничего страшного. Видите, Бегг, — и они все так говорят. Показания сходятся.

— Дело дрянь, — сокрушенно покачал головой Саймон.

— Если вы действительно стояли за дольменом, когда Лицедей там прятался, вы должны было видеть, что там с ним происходило.

— Да не видел я. И не помню, чтобы я там стоял. Вряд ли я был где-то поблизости…

— А вы могли бы поклясться в этом — при всех?

— Конечно!

— И в том, что не помните, как веселили народ Бетти и Эрнест Андерсен?

— Они что — сцепились из-за секача? Значит, я слинял до того, как они начали.

— А вот и нет! Простите, сэр, — снова вмещался доктор Оттерли.

— Нам известно, что Щелкун не только смотрел на них, но и издал что-то вроде ржания, перед тем как удалился через заднюю арку. Было такое?

— Может, и было. А может, и не было. Хрен его знает. Что, я должен все помнить?

— Вы же помните все остальное, что было до этого, и помните отлично. А потом у вас вдруг случился приступ слабоумия — так, что ли? И как раз в самый ответственный момент. А между тем все видели, как вы стояли за дольменом.

— Ну, значит, стоял, — очень спокойно сказал Саймон и вытянул губы, словно собрался свистеть. — Если как следует порыться в памяти…

— Считаю своим долгом сказать вам, что, на мой взгляд, как раз в это время — с конца вашей импровизации и до того, как вы вернулись (кстати, примерно в этот период к вам вернулась и память), — произошло убийство Вильяма Андерсена.

— Но вы же не хотите сказать, что это я его разделал, — сквозь зубы процедил Саймон. — Бедолага…

— А вы на кого-то думаете?

— Нет.

— Что же вы уперлись как баран — нет, не знаю… — с досадой бросил Аллейн. — Упрямство вас не красит. Если, конечно, это действительно упрямство.

— Но хоть на этом-то все, учитель?

— Нет, не все. Насколько хорошо вы знакомы с миссис Бюнц?

— До того как она приехала сюда, знаком с ней не был.

— Вы ведь продали ей машину, не так ли?

— Точно.

— Были у вас еще какие-нибудь отношения?

— Какого черта, что вы имеете в виду? — тихо спросил Саймон.

— Был ли у вас с ней договор насчет Тевтонского Танцора?

Саймон передернул плечами — это движение напомнило Аллейну поеживание миссис Бюнц.

— А-а… — протянул он. — Вы об этом. — Он, казалось, испытал облегчение и снова приободрился. — Можно сказать, старушка накликала мне удачу. Нет, вы где-нибудь видели такое? Тевтонский Танцор на Субсидии от Большой Тевтоподмены? Это же просто кусок прикола!

— Как вы сказали — на субсидии?

— Ну да. Вот ведь придумали!

— А это не навело вас больше ни на какие мысли?

— Что?

— Субсидия, Тевтоподмена?

— Не понимаю, — спокойно сказал Саймон, — к чему вы клоните.

— Пойдем дальше. Во что вы вчера были одеты?

— Во что одет? Да в какое-то старье. К концу представления я сам был похож на кадку из-под смолы.

— Но во что именно?

— Толстый летный свитер и пару старых бежевых штанов.

— Прекрасно, — сказал Аллейн. — Можно мне их у вас позаимствовать?

— Послушайте, старина, зачем они вам?

— А как вы думаете? Взглянуть, нет ли на них следов — крови.

— Премного вам благодарен! — Саймон разом побледнел.

— Но мы собираемся проделать это со всеми.

— Вроде того что вместе не так страшно? — Он поколебался и снова посмотрел на доктора Оттерли. — Что ж, — вздохнул он, — не мое это дело — спорить со спецами. И все-таки…

— Ну-ну, продолжайте… — поторопил Аллейн, — что «все-таки»?

— Просто я кое-что знаю. Если уж кто-нибудь замазал свое тряпье, то пятнышком он вряд ли отделался.

— Так. А откуда вы знаете?

— Сам видел. Когда был в Германии.

— А если поподробнее?

— Да ничего интересного. Нас подрубили, но я как раз успел дернуть кольцо, и…

— Их самолет взорвался, но они спрыгнули с парашютом, — невозмутимо перевел доктор Оттерли.

— Точняк, — поддакнул Саймон.

— Вы были на волосок от гибели? — осторожно вставил Аллейн.

— И не говорите… — Саймон сдвинул брови к переносице. Голос его оставался спокойным, но глаза явно затуманились воспоминанием. — Я и приземлиться не успел, как увидел этих фрицев. Они сразу же меня засекли. Трое их было. Двое скипнули, а третий — старый пердун, коса еще у него была в руках — прямиком ко мне, а я еще не выпутался из всей этой мотни. Представляете — поворачиваюсь — он. И слинять-то некуда. Короче, пришла бы мне хана, если бы не подоспел мой приятель. Он его перышком — чик! — Саймон выразительно провел себе рукой по шее. — Секир башка. Вот. А вы говорите, откуда я знаю… Скажи, док? Кровь — ведь она ж фонтаном хлещет.

— Да, — согласился доктор. — Вероятно, так.

— Ну вот. Теперь вроде все на своих местах. — Саймон повернулся к Аллейну. — Или не все?

— Да, действительно, все на своих местах, — подтвердил тот, — но если как следует приглядеться… А теперь прошу быть повнимательнее. Я еще с вами не закончил. Скажите мне вот что. Насколько я уловил, вы находились у заднего выхода или уже за стеной, и там же появился Эрни Андерсен?

— За стеной — если точно.

— И что же там произошло?

— Я же вам говорил. После морриса должен был идти Ральф. Ну, я вышел покурить, пока он там игрался. Выкурил папироску, размял ноги. Слышу, Ральф тоже вроде бежит и народ вслед смеется. А потом Капрал — это я так Эрни называю, он у меня в войну денщиком был — вдруг выбежал, злой, весь трясется — такое с ним бывает. Не знаю уж, какая муха его укусила. А тут как раз Ральф подоспел и вернул ему секач. Ральф начал вроде как извиняться, но я ему сказал, что лучше не стоит. Он и отстал.

— А потом?

— Ну а потом мне уже было пора возвращаться. Я вернулся. И Эрни тоже.

— А кто же бросил в костер смолу?

— Никто не бросал. Это я случайно задел бочонок своим задним мостом. Чертовы доспехи! Торчат во все стороны — не повернуться. Зато костерчик хоть хорошо разгорелся! — добавил он, смягчаясь.

— Значит, вы пошли обратно на арену. Вместе с Эрни?

— Точняк.

— А куда именно вы пошли?

— Ну, куда Эрни, я не знаю. А я лично — прямо на сцену. — Он прикрыл глаза, словно пытаясь мысленно вернуться во вчерашний день. — Ребята начали последний танец. Кажется, в этот раз я действительно подошел близко к дольмену, потому что помню, что камень мне мешался перед глазами. Ну а потом я прошел вправо и занял свое место.

— А вы видели за дольменом Лицедея?

— Вроде как видел. Много там увидишь через эту дурацкую дыру. Туловище со всех сторон выступает — на три фута вокруг земли не видать.

— Понятно. А как вы думаете, могли вы толкнуть кого-нибудь и не заметить?

Саймон, хлопая глазами, уставился на Аллейна. Вид у него был такой, будто его сейчас стошнит.

— Интересная мысль, скажу я вам, — протянул он.

— Припоминаете что-нибудь подобное?

Некоторое время он, нахмурившись, изучал свои руки.

— Господи, да откуда ж мне знать… Не знаю я… Да не помню я такого…

— А почему вы не дали Эрни Андерсену ответить на вопрос, когда я спросил у него, не он ли?

— Да потому, — не задумываясь ответил Саймон, — что я слишком хорошо знаю Эрни. У парня точно чердак дырявый. Со странностями он у нас. Раньше я присматривал за ним. У него же случаются припадки. Я это знал. Вот и сделал его вроде как денщиком, чтобы он при мне был. — Саймон теперь бормотал себе под нос. — Знаете, как Эрни относился к своей вонючей собаке? Вот и я к нему что-то типа того. Уж я-то его знаю, сукина сына. А вчерашнее и вовсе его добило. Ведь у него вчера был припадок, скажи, док? Поэтому он мог вам ляпнуть все что угодно — что он это убил, и что не он. Вообще он как-то странно боится крови, и потом, у него всякие завороты насчет этого дурацкого танца, камня и прочей ерунды. С него станется прийти и признаться в преступлении, которого он вовсе не совершал.

— А вам не кажется, что это его рук дело? — спросил Аллейн.

— Нет, не кажется. Да и как бы он смог? Был единственный раз, когда он мог рыпнуться, но как раз тогда Ральф стырил у него секач. Да нет, конечно это не он.

— Ну хорошо. Идите и как следует подумайте над тем, что говорили. Позже я попрошу вас подписать протокол — вас вызовут повесткой. Если же вы захотите прямо сейчас внести какие-нибудь поправки в ваши показания, то мы с удовольствием вас выслушаем.

— Не захочу.

— Может быть, как-нибудь восстановятся пробелы в памяти…

— Черт возьми! — раздраженно выкрикнул Саймон и снова плюхнулся на стул.

— Не советую вам шутить с фактами, — заметил Аллейн.

— Да как вы… — Похоже, у Саймона внутри все кипело. — Вы же просто шьете ему дело. А он здесь совершенно ни при чем — он самый безобидный у них в семье.

— В самом деле? А кто же самый буйный?

— Да они все безобидные, — Саймон ухмыльнулся, — что твои барашки.

На этом он повернулся и вышел. Когда они сели в машину, доктора Оттерли словно прорвало.

— Да что, в самом деле, себе позволяет этот молодой выскочка! Уж такого набрехал — дальше некуда. Нет, инспектор, мне это не нравится. Решительно не нравится.

— Правда? — рассеянно спросил Аллейн.

— А вам что же — нравится?

— Ну… — хмыкнул Аллейн. — Ну, допустим, к чему клонит этот автомобильных дел мастер, видно за версту. Не так ли, Братец Лис?

— Пожалуй, — весело согласился Фокс.

Доктор Оттерли недоуменно перевел взгляд с одного на другого:

— Может, объясните мне, в чем дело?

— Конечно, разумеется. Эге, кто это еще там?

На дороге, прижавшись к обочине, чтобы пропустить машину, стояли мужчина и женщина, у женщины на голове был платок, а у мужчины — шерстяная шапка. В обоих чувствовалось какое-то напряжение. Когда автомобиль поравнялся с ними, женщина подняла взгляд. Это была Трикси Плоуман.

— Да, Крис даром времени не терял, — пробормотал доктор Оттерли.

— Они помолвлены?

— Он ухаживал, — коротко пояснил доктор Оттерли. — Как мне казалось, они и не надеялись на большее.

— Из-за Лицедея?

— Я этого не говорил.

— Но вы сказали, что Крис даром времени не терял. Что, Лицедей был против?

— Да вроде того. В деревне болтали.

— Пожалуй, за такую вот «болтовню» я бы дал больше, чем за продолжение откровений Саймона.

Доктор Оттерли поерзал на сиденье.

— Да я ничего особо про это не знаю, — выдавил он. — Надо подумать.

Они вернулись в свою душную и темноватую комнату. Аллейн молчал, задумчиво постукивая карандашом по столу, а Фокс был поглощен своими записями. Доктор Оттерли, казалось, никак не мог решить — говорить ему или нет. Наконец Аллейн встал и подошел к окну.

— На улице холодает, — сказал он. — Думаю, ночью ударит мороз.

Фокс посмотрел поверх очков на доктора Оттерли, закончил со своими заметками и встал рядом с Аллейном у окна.

— Какая-то женщина, — сказал он, — на дороге. Где-то я ее видел. И с ней собаки.

— Это мисс Дульси Мардиан.

— Забавные они все-таки люди!

— То есть?

— Выходят на прогулки с собаками…

— Направляется в гостиницу.

— Да это просто какая-то ересь! — взорвался вдруг доктор Оттерли. — Что он там нес насчет того, где он был во время тройного танца?! Он не стоял за дольменом — ну конечно! Уж поверьте мне — он стоял там, а потом еще заверещал, как жеребец, когда увидел, что Ральф вырывает у Эрни меч. Ничего не понимаю! Ничего! Зачем он врет?

— Не думаю, что Саймон врет, — сказал Аллейн.

— Что?..

— Он говорит, что во время первого танца — из трех — он не подходил к дольмену. И я ему верю.

— Да чтоб мне сдохнуть, мистер Аллейн, клянусь…

— И точно так же я верю, что он не видел, как Ральф Стейне забрал у Эрни меч.

— Но послушайте же…

Аллейн повернулся к доктору Оттерли.

— Да он не мог видеть. Он в это время был далеко от места событий. И вообще — в этот вечер у него было свидание с подружкой.

— Свидание? С какой еще подружкой?

Вошла Трикси.

— Мисс Дульси Мардиан, — объявила она. — К старшему инспектору Аллейну, если вам угодно.

Глава 9 Вопрос воображения

Аллейн решил, что назвать Дульси Мардиан безмозглой особой было бы слишком круто. Хотя на губах ее постоянно блуждала странная улыбка, а речь отличалась непоследовательностью. Похоже, она принадлежала к тому типу людей, которые улавливают лишь половину того, что им говорят. Впрочем, он не был уверен, что странность некоторых ее высказываний объяснялась только этим.

Она ждала его в тесном гостиничном холле. На ней была шляпа, немилосердно надвинутая на глаза, непромокаемый плащ — из тех, что носят водители такси, — и стоптанные на пятках ботинки для верховой езды. В руках мисс Мардиан держала трость. Ее собаки — бультерьер и спаниель — так переплелись вокруг нее своими поводками, что она напоминала упакованную посылку.

— Здравствуйте, — сказала она. — Заходить я не буду. Тетя Акки просила передать вам, что ждет вас вечером к обеду. В четверть девятого или в половине. Об одежде можете не беспокоиться. А, чуть не забыла. Передает извинения за то, что так поздно уведомила вас. Надеюсь, вы придете — она ужасно злится, если не приходят, когда она зовет. До свидания.

Она собралась быстренько улизнуть, но не тут-то было — собаки не дали ей сделать и шагу. Это дало возможность Аллейну продолжить разговор.

— Большое спасибо, — поклонился он и, подумав, добавил: — Боюсь только, мне не во что будет переодеться.

— Я скажу ей. А ну, собачки…

— Помочь?

— Спасибо, я сама. Надо дать им шлепка.

Она шлепнула бультерьера, который не очень злобно, но все же лязгнул на нее зубами.

— Мне кажется, — вдруг выдала Дульси, — вы захотели стать полицейским еще в детстве.

— Да нет.

— Не правда ли, ужасно — я о старом Вильяме? Тетя Акки прямо рвет и мечет. Она и без того была в дурном настроении из-за Ральфа, а теперь еще такой ужас…

По коридору прошла Трикси и завернула в обший зал.

— Я сразу вспомнила… — сказала Дульси, но не удосужилась объяснить, что она вспомнила и в связи с чем. Здесь было слишком много народу, чтобы вести какие-то разговоры по делу, если таковые намечались. И Аллейн предложил ей зайти на несколько минут в их импровизированную контору, но рыжая дама, кажется, восприняла это предложение как нечто непристойное.

— Нет, спасибо, — не раздумывая отказалась она, безуспешно пытаясь вырваться из собачьих пут. — Боюсь, это невозможно.

Аллейн не отступал:

— Мне бы хотелось обсудить с вами некоторые подробности дела. Можно, я приду к обеду немного пораньше? Или если леди Алиса рано ложится, я могу…

— Я ложусь в то же время, когда и тетя. Думаю, мы закончим рано, — поджала она губы. — Тетя Акки не сомневается, что вы нас поймете.

— Ну конечно. Но если бы я мог немного поговорить с вами наедине…

Он замолк, увидев, как она заволновалась.

Похоже, плен, который устроили ей бультерьер со спаниелем, возбудил в ее мозгу страшные картины потерянной девственности. Но несмотря на охвативший ее ужас, бедняга приняла самый что ни на есть храбрый вид. Кажется, это даже доставляло ей некоторое удовольствие.

— Вам нечего делать, — в очередной раз удивила она старшего инспектора. — в Южном Мардиане и соседских угодьях, если вы не умеете позаботиться о себе. Ну боже мой!

Бультерьер завел со спаниелем драку. Дульси принялась лупить собак по очереди и вынуждена была принять помощь, предложенную Аллейном, — в одиночку ей было уже не выбраться.

— Руки прочь! — грубо выкрикнула она, как только почувствовала, что может справиться со своими питомцами сама. — И ведите себя прилично, — успела она дать совет, прежде чем собаки рывком утащили ее за дверь.

Аллейн задумчиво почесал нос.

Затем он вернулся к остальным и поинтересовался у доктора Оттерли, что он думает о невменяемости мисс Мардиан.

— Дульси? — хмыкнул доктор Оттерли. — Ну…

— Между нами…

— Скажем, таковой не установлено. Но она странная особа, бесспорно, и на то есть причины. Во-первых, длительное узкородственное размножение. А во-вторых, двадцать лет назад во время охоты она получила сильное сотрясение. Удар в голову. С тех пор не ездит верхом.

— А по ее разговору можно подумать, что она выезжает чуть не каждый день на охоту.

— Да? Ну вот, я же говорю — странная особа. А она случайно не вела себя так, будто вы пристаете к ней со всякими непристойными предложениями?

— Да-да.

— С ней такое бывает. Типичный случай комплекса старой девы. Леди Алиса считает, что ее всплески и спады эмоций в точности соответствуют фазам луны. Я бы объяснил клинику этого явления по-своему — если вам это интересно… А сейчас, если вы не против, Аллейн, я пойду — страшно опаздываю.

— Разумеется.

— Не стану требовать от вас объяснений по поводу вашего странного заявления. Угу?

— Неужели? Вы очень великодушны.

— Идите к черту! — пожелал доктор Оттерли. Впрочем, вполне беззлобно.

— Бэйли и Томпсон оборудовали в конюшне нечто вроде рабочего кабинета и вплотную занялись пятнами, — доложил Фокс. — Кэри встретился с сыном садовника. Это он вчера принес Лицедею записку от самого садовника насчет косы. Мальчишка подтверждает, что Лицедея не видел. Эрни забрал у него записку, отнес в комнату к отцу, вернулся и сказал, что Лицедей, если сможет, все сделает.

— Я так и думал.

— Кэри поговорил также с парнем, который должен был танцевать за Эрни, — это сын Дэна. Он говорит, что дедушка прибыл на место в последний момент. Эрни был уже одет в костюм Шута, а сам он — в костюм Эрни. Лицедей особо не распространялся — схватил Эрни и принялся срывать с него одежду. Никто не пытался ничего объяснять. Просто переоделись и начали представление.

— Ясно. Что ж, Брате Лис, думаю, нам надо слегка передохнуть, а потом приниматься за это дитя природы…

— Это которое? Трикси?

— Как выразился бы мистер Бегг — аппетитная малышка. Прямо-таки развеселая пейзанка с карнавала в Милквуде. Где тут боковая дверь?

Они нашли ее и вышли на задний двор.

— А вот и конюшня. — Аллейн окинул взглядом строение. — Здесь они репетировали. Заглянем?

Они прошли по выложенной кирпичом дорожке и оказались у небольшого окошка с задней стороны конюшни. Изнутри оно было завешено дождевиком.

— Плащ Бэйли, — определил Аллейн. — Стараются ребята.

Он постоял, набивая трубку и задумчиво поглядывая на окошко.

— Кто-то прочистил на стекле дырочку, чтобы смотреть, — заметил Аллейн..

Он присел на корточки, в то время как Фокс пытался изобразить на лице снисходительность. Между кирпичной дорожкой и стеной конюшни осталась полоска нерастаявшего снега.

— Взгляните. — Аллейн указывал на что-то пальцем.

Миссис Бюнц носила поверх ботинок резиновые боты с каблуками. Она топталась в них здесь каждый вечер, а сейчас, когда подморозило, следы хорошо схватились и были отчетливо видны. Носами они смотрели к стене и находились прямо перед самым окном.

— Размер шестой. Это не Камилла Кэмпион, и у Трикси тоже нога поменьше. Сдается мне, что это наша тевтонская фольклористка подглядывала тут за репетициями… Смотрите-ка, а вот вам и подарочек — можно сказать, руководство к действию.

Под окошком рос развесистый куст чертополоха. На одной из его веток болтался обрывок серо-голубой шерстяной материи.

— Домотканая, — хмыкнул Аллейн, — смею вас уверить.

— Вот нюх! — восхитился Фокс.

— Если вы об этой даме, — откликнулся Аллейн, — то вы как нельзя более правы, Братец Лис. Нюх у нее как у ищейки. Эти фанатики все такие. Идемте.

Они обошли конюшню и оказались у входа, внутри было одновременно и холодно и душно. Пахло пыльными мешками, паутиной, остался и запах вспотевших тел танцоров. Кругом валялись раздавленные окурки от сигарет. Пыль, которую актеры вздымали во время танцев, осела везде, где только можно. В дальнем конце виднелись закрытые двустворчатые двери, и за ними слышались голоса Бэйли и Томпсона.

— Не будем их беспокоить, — решил Аллейн. — Но если бы эти двери были открыты — как, видимо, обычно и бывает, — то через окошко открывался бы прекрасный вид на танцующих.

— Правда, слегка усеченный вид, не так ли?

— Думаю, фигуры то и дело мелькали и исчезали — у картины были как бы обрезаны края. Да-а, дружище Фокс, — протянул Аллейн. — Пожалуй, «хоп — и птичка в клетке», как выразились дамы из замка Мардиан, у нас не получится. Слишком уж много здесь подводных камней.

— Какие, например?

— Ну, во-первых, деловые наклонности братьев Андерсен. Во-вторых, надо выведать насчет грешков господина Ральфа. В-третьих, сами понимаете, эта Бюнц. И всякие приключения Эрни перед началом представления. А любовные порывы Криса… Все это — а возможно, это еще не все — рано или поздно сыграет свою роль. Все — или ничего.

— Ничего?

— Думаю, здесь важно найти нужную ниточку и за нее потянуть.

Бэйли, видимо услышав их голоса, приоткрыл створку двери и просунул голову.

— Нигде никаких пятен, сэр, — сообщил он. — Только следы крови на сапогах и рукавах костюмов Андерсенов. Мечи все чистые. Но они ведь трогали тело. Коса слишком сильно обгорела, чтобы что-либо понять, а костюм лошади весь вымазан в смоле. — Обычно у Бэйли был довольно угрюмый вид, но такого рода рапорта он отдавал с неизменной ухмылкой. Украшала она его лицо и сейчас. — У мистера Бегга тоже забрать одежду? — спросил он.

— Я говорил ему, что мы собираемся это сделать. Можете взять машину на час.

Бэйли продолжил доклад:

— Заглядывал сержант из местных. Обби. Такой — еле тепленький. Говорит, когда вы утром ушли от Андерсенов, поднялась шумиха. Похоже, Эрни что-то знает про Криса Андерсена. Мол, все повторял: «А как же Крис, Лицедей и еще кое-кто?» Обби все записал и оставил записи. Кажется, ничего интересного.

— Дайте посмотреть, — заинтересовался Аллейн и, взяв у Бэйли записную книжку, внимательно прочитал заметки.

— Хорошо, — сказал он. — Продолжайте в том же духе. Рад, что вы не нашли для себя ничего неожиданного и вполне довольны собой.

Бэйли посмотрел на него с сомнением и убрал голову.

— А теперь я намереваюсь встретиться с Трикси, — объявил Аллейн.

— Если будет очень страшно, — посоветовав Фокс, — кричите.

— Благодарю вас, Фокс. Так и сделаю.

Трикси была за шторкой, отделяющей пивную от гостиной. Там, за стеллажами с бутылками, она устроила себе уютный уголок с двумя стульями и электрическим камином. В это укрытие она и пригласила Аллейна и, классическим жестом смахнув с одного из стульев воображаемые пылинки, сама уселась на другой — так близко, что они чуть не касались друг друга коленями. После чего приготовилась внимательно слушать.

— Трикси, — начал Аллейн, — я хочу задать тебе пару вопросов личного характера — ты, наверное, подумаешь: вот какой прыткий! Но уверяю тебя: если твои ответы нам не пригодятся, я сразу же забуду о них. Если же они нам как-то помогут, то мы, со своей стороны, постараемся сохранить все в тайне. Хорошо?

— Ну да… — с готовностью отозвалась девушка.

— Прекрасно. Прежде чем мы перейдем к этим вопросам, я хочу, чтобы ты рассказала мне, что ты видела вчера вечером во дворе замка.

Ее описание танца тоже соответствовало версии доктора Оттерли, за исключением тех моментов, когда у нее, скорее всего, просто переключалось внимание. В частности, это произошло вскоре после выхода Лицедея. Она следила за «ухаживаниями» Щелкуна и тоже оказалась забрызганной смолой.

— Это приносит счастье, — широко улыбнулась Трикси. У нее были удивительно крепкие на вид, белые зубы, а кожа словно светилась изнутри теплым светом.

Она в подробностях помнила, как Щелкун гонялся за Камиллой, и как Камилла бросилась в объятия Бетти. Но в тот момент, когда появился Лицедей, Трикси, кажется, опять отвлеклась. На этот раз она заметила миссис Бюнц.

— Ты стояла достаточно близко к ней? — спросил Аллейн.

— Ну, в общем да. Только она все рвалась глянуть поближе, запачкалась в смоле… Но все-таки пролезла.

— Правда?

— Но когда вышел Лицедей, я видела, как она продирается обратно, а когда я опять посмотрела — ее уже не было.

— Нигде?

— Да похоже, нигде.

Зная, как миссис Бюнц жаждала посмотреть танец, Трикси была немало удивлена и поэтому внимательно оглядела толпу, ища немку глазами. Но ее не было видно. После этого Трикси сама увлеклась представлением и забыла про миссис Бюнц. Позже, когда Дэн уже принялся за свой сольный танец, она снова огляделась вокруг и вдруг — о чудо! — заметила миссис Бюнц. Та стояла в арке и смотрела на сцену. Речь Трикси была взволнованной. Начиная с этого места ее откровения полностью соответствовали рассказу доктора Оттерли.

— Что ж, это нам поможет, — кивнул Аллейн. — Спасибо, Трикси. А теперь, боюсь, нам придется перейти на личности. Сегодня днем, когда ты зашла к нам в комнату и там был мистер Ральф Стейне, по твоему виду и его поведению я понял, что у вас с ним что-то было — некое взаимопонимание. Это так?

Улыбка Трикси превратилась в откровенную ухмылку. На щеке у нее появилась ямочка, глаза заблестели.

— Он же из порядочных — мистер Ральф, — сказала она.

— Много ли времени он проводит здесь, в отцовском доме?

— Ну, на неделе он у себя в конторе в Биддлфасте, а по выходным — домой. — Трикси хихикнула. — У нас здесь кругом такая скучища. А возле пастората вообще тишина, ровно в могиле. Горячему молодцу и пойти-то некуда…

— У него хорошие отношения с отцом?

— Ну, такие. Как я думаю, пастор и знать не знает, чем занимается сынок, какие у него там затеи…

— Очень вероятно…

Трикси разгладила передник и, поймав свое отражение в зеркале, поправила волосы. Все это она проделала без всякого кокетства и вместе с тем, как подумал Аллейн, с полным сознанием своей всепобеждающей женственности.

— Ну и?.. — поторопил он.

— Мы просто забавлялись. Вреда ж никакого не вышло… Не должно было… Он такой вежливый, добрый…

— А что же вышло?

Она снова захихикала.

— Да ничего не вышло. Это уж точно. Только вот Эрни нас видел. Прошлой весной, в Кузнецовой Роще. — Она снова взглянула в зеркало, но на этот раз задумчиво, словно пыталась разглядеть там не себя — такую, как сейчас, — а себя в тот вечер, о котором говорила. — Не было ничего уж такого, чтобы так гоношиться, но он же у нас с придурью, этот Эрни.

— И что же он сделал?

Оказывается, довольно долго он не делал ничего. Тогда, весной, он просто поглазел на них и убежал. Они слышали, как он несся по тропинке через рощу. Трикси, вероятно, обладала особым даром делать вид, что ничего не произошло, но на этот раз ее пренебрежение к столь грубому нарушению идиллии выглядело как поругание их теплых отношений. После появления Эрни Ральф был как на иголках. Они почти сразу расстались и с тех пор уже не встречались для подобных совместных развлечений. Ральф не приезжал в Южный Мардиан несколько выходных подряд. А летом он надолго уехал отдыхать за границу. На все вопросы Аллейна Трикси отвечала быстро и с готовностью.

— Но в конце концов Эрни как-то проявил себя с дурной стороны?

— То-то и дело. Это уж когда приехала Камилла.

— И с чего это вдруг?

— Думаю, он прослышал, откуда ветер дует. Не так уж он и глуп, чтобы ничего не замечать. Ни для кого не секрет, что Ральф втюрился в нее.

— Их что — видели вместе?

— Да нет.

— Значит…

— Он ухаживает за ней в Лондоне. Прислуга в замке слышала, как ихняя бабуля устроила ему из-за нее разнос, а Ральф сказал, что, если Камилла будет согласна, он все равно женится на ней, невзирая ни на что.

— А при чем тут Эрни? — терпеливо спросил Аллейн.

Как выяснилось, Эрни часто общался с прислугой замка. Обычно он приходил туда по воскресеньям, подолгу слушал их разговоры и иногда вставлял словечко сам. Поэтому он уж отлично знал об отношении госпожи Алисы к роману ее племянника с Камиллой. Вот тут-то он и внес свою лепту, рассказав о том, что видел весной в роще. Старые сплетницы даром времени не теряли… Тут перед Аллейном раскрылась цепочка передачи деревенских слухов и сплетен во всей своей красе.

— Тебя-то сильно донимала вся эта болтовня?

— Господь с вами, — улыбнулась она. — Что они понимают в жизни, эти старые девы!

— А кто-нибудь еще знал об этом?

Она подняла на него удивленный взгляд.

— Конечно знали. Как не знать?

— А Лицедей тоже знал?

— А то не знал… И так ко всему относился — прямо ровно дитя малое. Он же у нас был такой весь божий одуванчик, правильный донельзя…

— А кто ему сказал?

— Как кто? — хмыкнула Трикси. — Конечно Эрни. Он все рассказал, папаша разволновался и побежал ябедничать госпоже Алисе, а потом еще пригрозил Ральфу, что все расскажет пастору. Тогда Ральф примчался ко мне и говорит — что, мол, мне делать. А ему говорю — не обращай внимания. Поговорят-поговорят и забудут. И вообще, собака лает — ветер носит. Больше всего, — добавила Трикси. — Ральф боялся, что прознает Камилла.

— А она еще не знает?

— Вроде бы нет. Но думаю, если даже и узнает, ничего меж ними от этого не изменится. Она достаточно благоразумная девица — несмотря на высокое воспитание. Вообще, она хорошая, держит верность — настоящая леди. Но и гордость своя имеется — все ж таки мать ее из простых. Я ведь с ней говорила, с глазу на глаз. Когда девушка так влюбляется, что теряет голову, ей всегда хочется с кем-нибудь поговорить.

— Значит, тебе кажется, что она не знает про вас с Ральфом?

— Да нет. Думаю, нет. Хотя теперь Ральф, может статься, скажет ей сам. Но уж если он решится раскрыть ей карты, тогда я не знаю, что будет. Я лично наказала ему — лучше вовсе не говори. Правда, Камилла утверждает, что близки они с ним не были. Вот только в минувшее воскресенье он увидел ее в церкви, и его так сильно забрало, что он бежал за ней следом аж до самой Кузнецовой Рощи и там ее поцеловал. Но потом из кузницы вышел Лицедей и засек их. Камилла говорит, он приказал ей уходить, а Ральф сказал, что ей и вправду лучше оставить их. Ну, она и ушла — оставила их вдвоем. Думаю, Лицедей устроил Ральфу порядочный разнос, но Камилла не знает, что там меж ними было.

— Понятно. Как ты думаешь, не мог ли Лицедей угрожать Ральфу, что расскажет про вас Камилле?

Трикси сказала, что, скорее всего, так и было. Более того, выяснилось, что в понедельник Лицедей сам лично пришел в «Лесной смотритель» и стал донимать Трикси разговорами о том, что теперь-де Ральф должен жениться на ней и спасти ее честь. Трикси весьма самоуверенно заявила старику, что такие крайности совершенно ни к чему. Тогда Лицедей разразился гневной тирадой насчет того, что он не потерпит, чтобы его внучка брала себе мужа «выше по положению», и опять взялся честить ее мать. Ничего, кроме беды, говорит, из этого не выйдет. А потом добавил без всякой связи, что Ральф, по-любому, обязан жениться на Трикси.

— И что ты на это ответила? — спросил ее Аллейн.

— Сказала, что у меня свои понятия.

Дальше он спросил ее, чем закончился их разговор с Лицедеем, и заключил, что какое-то понимание все же было достигнуто. Во всяком случае, до среды Скрещенных Мечей предполагалось сохранять вооруженный нейтралитет. Никто не смог бы исполнить роль Бетти лучше Ральфа, и это перевешивало для Лицедея все остальное. Ближе к концу их разговора он почти успокоился. Трикси заметила, что ему в голову пришла какая-то счастливая мысль.

— Ты узнала, что это была за мысль?

— Ну, узнала. Его же так и распирало от собственной хитрости.

— Да?

— Он сказал, что напишет новое завещание и оставит Камилле деньги. Сказал, что заставит Ральфа составлять его, и тогда он образумится.

— Но почему?

— Потому что он заставит написать его, что она получит эти деньги только в том случае, если не выйдет за Ральфа, — объявила Трикси.

Последовала долгая пауза.

— Трикси, — сказал наконец Аллейн. — не могла бы ты ответить мне честно — ты когда-нибудь любила Ральфа Стейне?

Некоторое время она пристально смотрела на него, а потом встряхнула головой. Мускулы на ее шее напряглись и набухли, затем она разразилась смехом.

— Я?! Ну, он, конечно, миленький — ничего не скажешь, только он не в моем вкусе, да и я не в его. Я же говорю — мы просто развлекались, как птички божии. Все без обид.

Она решила, что разговор окончен, встала и обеими руками оправила платье.

— А сейчас у тебя есть мужчина? — спросил Аллейн.

— Ну да, и очень даже приличный.

— Могу я узнать, кто это?

— И зачем это вам — не понимаю, — протянула она. — Ну, Крис Андерсен. Вы же видели нас давеча на дороге.

— А что об этом думал Лицедей?

Впервые за все время разговора Трикси смутилась. Сначала нежный, как яблоневый цвет, румянец залил ее щеки. Затем, как показалось Аллейну, кровь полностью отхлынула от ее лица.

— Ты сказала, — продолжал он, — что Лицедей считал, что на тебе должен жениться Стейне. А он знал про Криса?

Она помялась, а потом ответила:

— Да уж наверное.

— И был против?

— Ну уж точно не в восторге, — вздохнула девушка.

— Был у них разговор с Крисом?

Она прикрыла рот рукой и больше ничего не сказала.

Аллейн серьезно посмотрел на нее:

— Вижу, ты умеешь держать язык за зубами, и надеюсь, ты так и поступишь. И вот еще о чем я хочу тебя попросить…

Трикси внимательно выслушала просьбу.

— Думаю, можно попробовать… Я попробую.

Он поблагодарил ее и открыл перед ней дверь.

«Замечательная женщина», — подумал старший инспектор.

Напившись ароматного крепкого чаю, Фокс сидел на своей кровати, курил трубку и наблюдал, как его начальник собирается на званый обед.

— Вода слишком горячая, — отметил Аллейн. — Надо будет сказать Лесному смотрителю или тому, кто у них тут этим занимается.

— Так что же, извините за нескромный вопрос, приключилось с Трикси?

Аллейн рассказал.

— Ну надо же! — покачал головой Фокс. — Значит, старик попросил парня состряпать завещание, чтобы тот своей же рукой разорвал их отношения! Вот так номер!

— Боюсь, что Лицедей был не только гнусным старикашкой-тираном, но к тому же и гнусным старикашкой-снобом.

— А молодой адвокат, — продолжал Фокс, прослеживая собственную мысль. — хотя и распространялся про это завещание, главного-то и не упомянул. Не так ли?

— Так.

— Ага!.. — покивал головой Фокс. — Гм… Ну а как вам эта Трикси, сэр?

— Ну, что касается секса, Братец Лис, то Трикси, как говорится, не обременена моралью.

— Подумать только!

— Этакая сильная, мощная и добродушная девица со своими понятиями — не думаю, чтобы она совершила в своей жизни что-нибудь дурное. Напротив, ее даже можно назвать благородной.

— Я так и думал.

— Причем благородной во всех смыслах этого слова.

— Все совпадает, — продолжал Фокс. — А сегодня утром Эрни проболтался, что Крис разговаривал со стариком. Не насчет ли нашей Трикси?

— Я бы не удивился.

— Ага! Может, нам быстренько разведать это, пока вы не уехали в замок, сэр?

— Тогда нам придется поторопиться. По-вашему, Фокс, чтобы распутать это дело, главное — не верить в сказки, так я понимаю? Это, признаться, крайне трудно. Посудите сами. Лицедей точно был живой, до того как спрятался за дольменом, и даже будучи уже там, махал рукой Ральфу Стейне — если он действительно махал. А через какие-то восемь минут его находят там безголовым. Все, кого ни спросишь, клянутся и божатся, что он не сходил со своего места, и готовы целовать Библию, утверждая, что никто на него не нападал. Вспомните, даже совершенно незаинтересованные лица — Кэри и сержант — и те говорят то же самое. Значит, мы должны найти объяснение, которое бы не опровергало их показаний. Мне лично приходит в голову только одно…

— Расскажите же.

— Что касается пятен крови, к примеру, то все дело за этим проклятым Куртисом — скорей бы он приезжал и все подтвердил. Даже если бы у всех пятерых братьев, Бегга, Оттерли и Стейне вся одежда была в крови, для нас это малоинтересно — ведь этот старый осел Кэри позволил им чуть ли не целоваться с трупом. А между тем Бэйли говорит, что обнаружил на их тряпках только единичные смазанные пятна — на рукавах и штанинах… И еще эта история про кровавые игры с кинжалом на германской территории. Думаю, Бегг прав — нападающий в этом случае получает порцию крови не хуже, чем третий убийца в «Макбете».

— Да, но этому мы, кажется, уже нашли объяснение, — заметил Фокс. — Не так ли?

— Так. Хотя оно ни на йоту не приблизило нас к ордеру на арест.

— А мотивы?

— К черту мотивы, как выражаются американцы. К черту! Мотивов здесь не оберешься. Куда ни плюнь — везде мотив. Без них нам, конечно, не обойтись, но шубы из них, как говорится, не сошьешь. Так-то вот, Братец Лис. Нам нужен шанс. Шанс!

Он втиснулся в пиджак, а затем принялся терзать свою голову расческой.

— Позвольте мне заметить, сэр, что у вас прекрасный костюм, — вдруг сменил тему Фокс. — Кто бы мог подумать, что вы провели в нем целую ночь в вагоне поезда!

— Думаю, для госпожи Мардиан скорее подошел бы какой-нибудь фрак времен королевы Виктории и красный носовой платок. Так какие у вас планы, Братец Лис? Хватит ли у вас сил на то, чтобы пойти в кузницу и посмотреть, не выкопали ли ребятки сокровища Лицедея? Кстати, кто сегодня дежурит?

— Новый констебль из Биддлфаста, которого Кэри встретил сегодня днем с автобуса. В девять приезжает машина скорой помощи из Йоуфорда, чтобы забрать останки. Надо пойти в кузницу и за всем проследить.

— Ну, ладно. Поеду оттуда.

Они спустились вниз и услышали, как Трикси говорит кому-то, что телефон сломан.

— Этого еще не хватало, — проворчал Аллейн.

Они подошли к автомобилю — на его крыше уже лежал свежий слой снега.

— Послушайте-ка! — Аллейн поднял взгляд на освещенное и наполовину приоткрытое окно во втором этаже.

Снежная пелена придавала ему вид театральной декорации. Из глубины комнаты слышался девичий голос. Медленно и четко произнося каждый звук, он декламировал: «Моррис для девятерых — шашки в круг…»

— Камилла, — улыбнулся Аллейн.

— Что она говорит! — несколько испуганно воскликнул Фокс.

Аллейн поднял палец. Голос снова продекламировал: «Моррис для девятерых — шашки в круг…»

— Это цитата. «Моррис с девятью шашками» — помните такую игру? Вот почему мне все время казалось, что танцоров должно быть девять, а не восемь. Или…

Голос продолжил с новой интонацией: «Моррис для девятерых — шашки в круг!»

— Как старается… — покачал головой Аллейн.

— Первый раз мне показалось, она сказала «в кровь», — вытаращив глаза, прошипел Фокс.

— Просто у нас уже мысли работают в одном направлении. — Старший инспектор весело крикнул, подняв голову к окну: — Вы еще скажите: «Смертные прихода морозов ждут…» — и Камилла высунула голову в окно.

— Куда это вы направляетесь? — поинтересовалась она. — Если не секрет?

— Секрет. Спокойной ночи, Титания. Или правильнее сказать — Джульетта?

— Доктор Оттерли считает, что самое подходящее — Корделия.

— Видимо, он к ней неровно дышит. Ну что ж, не смею вас больше отрывать от столь возвышенных занятий — возвращайтесь в ваш сказочный мир… — помахал рукой Аллейн.

Девушка хихикнула и ушла в глубь комнаты. Медленно и осторожно они подъехали к перекрестку. Аллейн посмотрел на инспектора:

— Надо бы выпытать у Эрни, что же он хотел сказать своим выступлением с верхушки дольмена. И еще когда упоминал о разговоре Криса с отцом. Как говорится, куй железо, пока горячо…

— Взгляните. Что это там у них?

— Ого-го! Похоже, работа кипит — только дым идет.

Кузница весьма оживляла своим видом общий заснеженный пейзаж. Там вовсю пылал огонь в печи, а кроме того, всюду сновали какие-то мелкие огоньки. Картина была многообещающей, как рождественская открытка с секретом.

Когда Аллейн с Фоксом подъехали поближе, рядом с домом обнаружился автомобиль Бегга. Кажется, у пятерых братьев Андерсенов хлопот было под завязку — во всяком случае, задействованы были все имеющиеся в доме свечи, керосиновые лампы, факелы и электрические фонари. На середину кузницы они вытащили козлы, и на них, как в лучшие дни церковных пожертвований, было разложено множество небольших кучек денег — медных, серебряных, бумажных. Когда вошли Аллейн с Фоксом, братья как раз сгрудились вокруг всего этого великолепия и указывали своими фонарями на золотую кучку, лежащую несколько особняком.

— Соверены, — повторял Дэн. — Одиннадцать золотых соверенов! Вот они! Прямо не верится!

— Золото! — выкрикнул Эрни. — Ведь это золото?

— Наверняка еще дедушкино, — почтительно сказал Энди.

— Он был такой бережливый да прижимистый, отец весь в него — яблочко от яблони. Это все говорили.

Последовали дружные почтительные возгласы и причитания над горсткой сверкающих монет. Стоявший неподалеку высокий констебль подошел поближе к столу, а откуда-то из-за неосвещенной наковальни вышел Бегг — на губах его играла смущенная улыбка человека, ставшего свидетелем чужой удачи.

Заслышав шаги Аллейна и Фокса, все тут же настороженно обернулись и подняли головы.

— Взгляните, сударь, — предложил Дэн. — Вот что мы нашли — кто б мог подумать. Это сбережения моего отца, деда и, похоже, даже прадеда. Здесь кроны с портретом короля, и соверены, и банкноты — да все такие потрепанные и старые, что и не понять, какого они достоинства. Прямо как гром среди ясного неба, ей-богу…

— Не удивлюсь, — заметил Аллейн, — если тут наберется чертова уйма денег. Где вы все это нашли?

— А где ни попадя. В железных сундуках под его кроватью. В ржавых консервных банках и дырявых горшках на самых верхних полках. Может, вам оно и смешно, но все это валяется там уже незнамо сколько лет. И это, как я понимаю, еще не все. Где-нибудь еще припрятана чертова прорва.

— Прямо непостижимо! — сказал Энди.

— Повезло же нам… — неуверенно сказал Нэт.

— А завещание вы нашли? — спросил Аллейн.

— Нашли, — разом ответили они. Братья были так похожи лицом и манерами, что Аллейну снова показалось, что перед ним настоящий хор.

— Разрешите взглянуть.

Дэн с готовностью достал завещание. Он нашли его в запертом железном сундуке под кроватью — оно было составлено двадцать лет назад.

Энди, который чем дальше, тем больше утверждался в их глазах как наименее суровый и наиболее сентиментальный из Андерсенов, охотно пояснил:

— Второе апреля тысяча девятьсот тридцать шестого года. В этот день наша Бесс сбежала, чтобы выйти замуж. Он тогда страшно бушевал. Всю ночь глаз не сомкнул. Все ходил, ходил из угла в угол…

— Он еще огонь тогда развел, — вспомнил Дэн. — Сжег все ее платья и вообще все, что после нее осталось.

— Ох-ох-ох!.. — Эрни оглушительно загоготал и бухнулся на колени.

— Кажется, — сказал Крис, — в ту ночь он его и написал. На следующий день, когда пришли два мужика, которым надо было что-то залудить, он попросил их зайти в свою каморку. Потом они вышли оттуда и все пересмеивались между собой — мол, вряд ли такое наследство сделает из кого-нибудь миллионера. Их подписи стоят как фамилии свидетелей.

— Выходит, они крепко ошибались, — дружелюбно сказал Дэн. — Пусть не миллионы, но совсем даже неплохо, а?

Андерсены снова загалдели, а констебль из Биддлфаста закашлялся.

— Надо же, как все повернулось… — изумился Саймон.

Аллейн прочитал завещание. Документ был краткий, по нему все владения Лицедея отходили его сыновьям в равных долях «при условии, что они ничего не отдадут моей дочери Элизабет или ее ребенку, который может появиться в результате ее поступка». Подпись — В. Андерсен.

— Грустно все это! — Энди тяжело вздохнул.

Нэт взволнованно обратился к Аллейну:

— Но что же нам теперь делать, сударь? Сгодится ли такая бумажка? Можно нам с ней к коронеру? Законная она или как?

Аллейна так и подмывало ответить ему: «А чего? Может, коронеру на что и сгодится!» — такие эти Андерсены были в доску деревенские, красномордые, так в упор на него выставились, как будто перед ними стоял сам Господь Бог.

Он сдержался.

— Поговорите об этом с вашим адвокатом. Если ваш отец не составил другого завещания, то с этим, я думаю, будет все в порядке.

— И тогда у нас как раз хватит, чтобы переделать эту старую лавчонку в автосервис — правда же, мужики? — возбудился Эрни.

Дэн с серьезным видом сказал:

— Сейчас не тот случай, чтобы об этом говорить, Эрни. Вот придет время, тогда и потолкуем.

А Крис сказал:

— Почему же сейчас не потолковать? Каждый небось про себя только и думает. А уж с такой кучей деньжищ…

Энди сказал:

— А я бы не стал толковать об этом — ему бы такое не понравилось. — Он повернулся к Аллейну. — Насколько я понимаю, сударь, нам надо все у вас спрашивать. Скажите, как быть-то нам теперь?

— Пусть все остается как есть, до тех пор пока не выяснится вопрос с завещанием. Но вообще-то я в этих вещах не разбираюсь, к тому же мне уже пора ехать. Вот, пожалуйста, мистер Фокс здесь остается — до приезда «скорой». Единственное, что могу вам посоветовать, это когда вы закончите ваши… ваши сногсшибательные поиски, внимательным образом пересчитайте все деньги и заприте куда-нибудь на замок. Как говорится, денежки счет любят. До свидания.

Они хором забубнили слова благодарности.

Аллейн взглянул на Фокса и вышел. Саймон бросил братьям через плечо:

— Не делайте ничего такого, что бы поостереглись делать при мне — слышали? Чао-какао! — И он последовал за Аллейном к машине. Фокс присоединился к ним.

— Прямо детский сад какой-то, ей-богу, а? — осклабился Саймон.

Аллейн уклонился от ответа.

— По крайней мере, Эрни, — не унимался Бегг. — Он же прямо как большой ребенок.

Он открыл перед Аллейном дверцу машины и придержал ее. Некоторое время он стоял так, разглядывая свои ботинки и ковыряя носком снег — в этот момент он сам напоминал мальчишку.

— Все вы копаете под старину Капрала, — проворчал он.

— Нам нужны от него только факты. Как и от любого другого свидетеля.

— Но он же не любой другой. Он может вам такого наговорить. Наплетет своим языком…

«Сейчас начнет повторяться», — подумал Аллейн.

— Прямо как большой ребенок, — не преминул подтвердить эту мысль Саймон.

— Не волнуйтесь, — заверил летчика Аллейн. — Мы будем смотреть в оба.

Саймон с усмешкой покосился на старшего инспектора.

— А все-таки им повезло. — Он выразительно пошуршал в воздухе пальцами.

— Да уж, — согласился Аллейн. — Не зря Лицедей так прижимался. Ладно, мне пора.

Из-за холода мотор никак не желал заводиться. В освещенном пролете двери кузницы показался Эрни. Затем, сделав пару шагов по направлению к машине, он остановился. Что-то в его поведении заставило Аллейна насторожиться.

— Хай, Капрал! — весело окликнул его Саймон — что-что, а уж здороваться он любил.

Аллейн решил воспользоваться представившейся возможностью.

— Послушайте, — тихо сказал он Саймону, — я хочу кое-что у Эрни спросить. Разумеется, я мог бы сделать это один, но мне кажется, если выбудете стоять рядом, он даст более вразумительный ответ. Ну так как?

— По рукам…

— Эрни, — позвал Аллейн, — можно тебя на секунду?

Эрни сделал шаг вперед.

— Если вы пытаетесь его подловить… — начал Саймон.

— А вы полагаете, тут есть что ловить?

— Да нет, зачем…

— Эрни, — повторил Аллейн, — поди сюда на минутку.

Не спуская глаз с Саймона, Эрни все так же медленно подошел к ним.

— Скажи мне, — попросил его Аллейн, — почему ты говорил, что это немка убила твоего отца?

В пролете двери появился Крис Андерсен. Эрни и Саймон стояли к нему спиной.

— Такого я не говорил, — пробубнил Эрни. — Я сказал — это она все наделала.

— Ах ты господи! — вырвалось у Саймона. — Давай дальше; Не тяни. Ведь знает же, как пить дать. Давай.

Но Эрни, похоже, думал о своем.

— Женщины! — презрительно буркнул он. — От них все и беды — не зря ж Лицедей говорил. Возьмите хоть нашего Криса.

Фигура, застывшая на фоне зловещего света из-за двери кузницы, повернула голову, потопталась на месте и снова замерла.

— А что с ним такое? — еле слышно спросил Аллейн и сделал предупреждающий знак Саймону.

Эрни принял высокомерно-независимый вид.

— Спорим, вы не расскажете мне про них ничего новенького… — И без всякого перехода неприлично захихикал.

Неожиданно в разговор встрял Фокс:

— Правда? Ну надо же!

Эрни перевел на него взгляд.

— Во-во. Про него и Трикси.

— И про Лицедея? — почти прошептал Аллейн.

Эрни с присвистом кивнул.

Крис отделился от двери и двинулся к ним — ни Саймон, ни Эрни его не видели. Аллейн принялся топать ногами по снегу, будто хотел согреть ноги, чтобы не дать им услышать шаги Криса.

Саймон обратился к Аллейну.

— Клянусь богом, — сказал он. — Я не представляю, о чем он. Клянусь богом!

— Ну хорошо, — откликнулся Аллейн. — Тогда спросите у него. Только тихо.

— О чем это ты, Капрал? — послушно начал Саймон. — Лицедей-то здесь каким боком оказался? Ну-ка, давай, разведка, выкладывай.

Эрни, который Саймона слушался как никого другого, незамедлительно ответил:

— Прошу прощения, сударь. Я это про то, что я там видел… и потом сказал Лицедею, ну, вы знаете — про Трикси. С мистером Ральфом.

— Тьфу ты! — Саймон повернулся к Аллейну. — Похоже, для вас здесь ничего интересного.

Крис приближался сзади к брату.

— Что, из-за этого был сыр-бор? — спросил Аллейн у Эрни. — В воскресенье?

Эрни снова присвистнул, на этот раз пронзительно.

Пальцы Криса сомкнулись на запястье брата. Затем он рывком повернул его к себе.

— Что я тебе говорил? — Он смазал младшего по физиономии.

Эрни издал удивленный звук, похожий одновременно на смех и на плач.

Саймон, разом посуровевший, крепко встал между ними.

— Так уж было необходимо? — спросил он Криса.

— Не твое дело, — огрызнулся Крис, повернулся и зашагал обратно к кузнице. Фокс, переглянувшись с Аллейном, последовал за ним.

— Вот ведь, ей-богу, — пробормотал Бегг и обнял Эрни за плечи. — Забудь про это, Капрал, — сказал он. — Помнишь, как я тебя учил: молчи — за умного сойдешь. Слишком много болтаешь, Капрал. Так-то. — Он взглянул на Аллейна. — Давайте перерывчик, а? — взмолился он. — Можно?

Но тут Эрни принялся громко причитать.

— Женщины! — кричал он. — Все они, они! Как старик говорил-то? Все, все они на одну мерку. Смотрите, что чужеземка-то наделала? Что наделала, а?

— Хорошо, хорошо… — согласно кивал Аллейн. — Так что же она наделала?

— Тише, тише ты, Капрал. Что я тебе только что говорил? — заволновался Саймон и повернулся к Аллейну. — Сжальтесь вы над ним, — попросил он. Он двинулся к Эрни и внезапно остановился. Взгляд его был устремлен на что-то за капотом автомобиля Аллейна.

Едва различимые на заснеженной дороге, слабо освещенные фонарем, который кто-то нес в руке, к кузнице шли три человека. Когда они вошли в ореол света, падавшего из-за двери кузницы, стало ясно, кто они.

Доктор Оттерли, миссис Бюнц и Ральф Стейне.

В морозном воздухе голос миссис Бюнц, прерываемый кашлем, казался одиноким и жалким, как стенания калеки.

— Что он там обо мне говорит? Он все врет. Не верьте тому, что он говорит! Это все потому, что я немка. Они объединились против меня. Они все еще считают меня врагом…

— Продолжай, Эрни, — сказал Аллейн.

— Не надо! — крикнул Ральф Стейне, после чего со странным выражением дерзости и робости одновременно добавил: — Она права. Это нечестно.

Его поддержал доктор:

— Действительно, Аллейн, мне кажется…

— Благодарю, благодарю вас, господа, — пробубнила миссис Бюнц и вышла вперед.

— Ну, ты — не подходи! — Эрни попятился. — Нечего тебе тут шляться и подглядывать за нами… — Он поднял руку, как будто на самом деле пытался закрыться от женщины, и начал неистово плеваться.

— Ну вот, пожалуйста! — сердито пробурчал Бегг, обращаясь к Аллейну. — Завертелась карусель…

— Ничего, ничего…

Через плечо Саймона Аллейн посмотрел на кузницу. Оттуда как раз выходил Фокс — и как нельзя более кстати. За ним в пляшущих отблесках света толпились остальные Андерсены. Двое из них держали в руках фонари, лучи которых случайно или намеренно были устремлены в лицо миссис Бюнц.

На нее и впрямь стоило посмотреть. Тревога на лице фольклористки в мгновение ока сменилась знакомым фанатизмом. Губы ее зашевелились. Она снова несколько раз кашлянула, а затем прошептала:

— Wunderbar![22] — Она сделала несколько робких шагов по направлению к Эрни, который тут же спрятался за спинами братьев. На лице ее отразилась светлая печаль и, сцепив руки, она добавила: — Невероятно! И это есть ошень, ошень примечательно и важно. Я поняла — он думает, что у меня дурной глаз! Да-да!

Ни слова не говоря, пять братьев повернулись и пошли в кузницу.

— Вы что, все сговорились, — Аллейн повысил голос, чего обычно никогда не делал, — вредить правосудию? Что вы все тут делаете?

Выяснилось, что все они идут из гостиницы. Миссис Бюнц собралась отправить телеграмму и еще прикупить в деревне эвкалиптовой настойки — ей сказали, что лавка сейчас открыта. Ральф шел домой. А доктор Оттерли проколол шину и искал кого-нибудь из Андерсенов, чтобы ему сменили колесо.

— Насколько я понял, мы должны вместе с вами обедать в замке, — объявил он. — Вообще-то два званых обеда подряд обеспечивают желудку пожилого человека весьма кислое настроение — как в буквальном, как и в фигуральном смысле… М-да… Если я немедленно не тронусь в путь, то рискую сильно опоздать.

— Я вас подвезу.

— Хотите, сменю вам колесо, док? — предложил Саймон.

— Не ожидал застать тебя здесь. Что ж, буду рад, Бегг, если ты сменишь. Может, тогда и починишь заодно? Завезу тебе машину на обратном пути — возьмешь колесо у себя в гараже.

— Будет сделано, сударь, — пообещал Саймон. — Это нам раз плюнуть… — Он удалился, самодовольно насвистывая.

— Ну ладно, — послышался голос Ральфа Стейне откуда-то из-за машины Аллейна. — Пожалуй, мне тоже пора. Доброго вам вечера. — Они ясно различили, как у него под ногами заскрипел снег.

— И мне, — подхватила миссис Бюнц.

— Миссис Бюнц, — окликнул немку Аллейн. — Вы действительно думаете, что одно только больное воображение побудило Эрни сказать про вас то, что он сказал?

— Ну конечно! Это же один из старейших в Европе предрассудков. Вы знаете, существует одно выражение — это очень интересно, поверьте, инспектор… — захлебываясь, начала она.

— Идите и отправляйте вашу телеграмму, — строгим голосом прервал ее Аллейн. — Вы глупо себя ведете, миссис Бюнц. Никто здесь — я имею в виду полицейских — не собирается запугивать вас, применять к вам какие-либо карательные меры или же «промывать» вам мозги — вы ведь этого боитесь? Так вот, идите спокойно и покупайте ваш эвкалипт — может, его запах немного освежит вам голову. Guten abend,[23] миссис Бюнц.

Он повернулся и энергично зашагал к Фоксу.

— Счастливо оставаться, Братец Лис, — сказал он. — Глаз с Эрни не спускайте. Если понадобится, придется его запереть. Ну и вечерок! Ладно, пока. Все понятно?

— Понятно, сэр.

— Черт возьми, как бы не опоздать! Где же Оттерли? Ага, вы уже здесь. Идемте.

Он спустился по тропинке и нырнул в автомобиль. Доктор Оттерли едва поспевал за старшим инспектором.

Фокс проследил, как они, вздымая за собой снег, укатили в сторону замка Мардиан.

Глава 10 Слова для танцора

Престарелая горничная водрузила на стол изысканное серебряное блюдо, полное сморщенных лежалых яблок. Леди Алиса, Дульси, Аллейн и доктор Оттерли отодвинули от себя подставки и чашки для ополаскивания рук. К яблокам никто не притронулся.

От жиденького супа, от гуся — несомненно, того самого, что пал жертвой дурного настроения Эрни, от королевского пудинга и от великолепного красного вина остались теперь одни воспоминания. Горничная вернулась еще раз, поставила перед леди Алисой графин и снова удалилась.

— Все так же, как и вчера, — проклацала вставными челюстями леди Алиса. Вынув пробку, она подала графин доктору Оттерли.

— Не могу поверить в такое счастье, — отозвался он, разлил вино и блаженно откинулся на спинку стула. — Это большая честь для нас, Аллейн, уж поверьте. Редкое вино!

Некоторое время они обсуждали достоинства портвейна. Леди Алиса, которая, судя по всему, неплохо разбиралась в марках вин, предпочитала выражаться в грубоватой манере, вероятно подражая своим предкам, слывшим настоящими мужчинами. Аллейн со знанием дела поддержал беседу об урожаях винограда, крепости и букете. Постепенно под действием портвейна сгладились неприятные воспоминания о недоваренной брюссельской капусте.

Дульси, одетая в коричневое бархатное платье с кружевным воротничком, снова обрела свой обычный немного рассеянный вид, хотя изредка бросала на Аллейна строгие взгляды, призванные, видимо, означать: вот у вас в кармане фига, а у меня — две. Мол, если понадобится, я уж за себя постою.

В гостиной Аллейн уже давно заметил выцветший номер газеты со списками представителей различных фамилий. Очевидно, леди Алиса и Дульси предварительно изучили ее на предмет наличия в ней его родственников. Однако поддерживать эту тему Аллейну было совсем не интересно; кроме того, это не давало ему никакой возможности перевести разговор в нужное русло. Но потом, когда портвейн пустили по второму кругу и он сменился отвратительным кофе, когда прабабушка Аллейна по материнской линии нашла наконец свое место и порядковый номер в шкале ценностей, леди Алиса подождала, пока выйдет горничная, и сразила его внезапным вопросом:

— Ну что — сцапали его?

— Нет еще, — честно признался Аллейн.

— А хоть знаете — кто?

— Есть догадки.

— И кто же?

— Это секрет.

— Почему?

— Возможно, мы ошибаемся — в таком случае как мы будем выглядеть?

— Могу сказать вам, на кого бы я поставила.

— На кого? — в свою очередь поинтересовался Аллейн.

— Эрнест Андерсен. Это он снес голову гусаку, которого вы только что ели, а значит, можно заключить — проделал то же самое и со своим отцом. Переволновался. Все-таки среда Скрещенных Мечей — тоже повлияло. А вчера была полная луна, Оттерли?

— Я думаю… да, пожалуй, да. Хотя ведь никто ее не видел.

— Поди ж ты — никто не видел! Все равно. Они всегда становятся буйные в полную-то луну. Вот Дульси, например, — правда, Дульси?

«Ну и злобная же у нее тетка!» — подумал Аллейн.

— Простите, тетя Акки. Я не слышала.

— Поди ж ты — она не слышала! Говорю — ты всегда у нас беспокойная, когда полнолуние.

— Полнолуние? По-моему, это удивительно красиво… — Дульси склонила огненную голову набок.

— А как, вы полагаете, — поспешно перебил ее Аллейн, — Эрни это осуществил, леди Алиса?

— А вот это предстоит выяснить вам.

— И то верно.

— Передайте сюда портвейн. Угощайтесь.

Аллейн налил.

— Вы слышали, какую уйму денег обнаружили в Кузнецовой Роще? — спросил он.

Известие их заинтересовало. Леди Алиса сказала, что Андерсены копили эти деньги все время, пока жили в Кузнецовой Роще — что-то около четырех веков или больше, — и теперь пришла очередь Дэна беречь их.

— А я про это почти ничего не слышал. — Доктор Оттерли украдкой посматривал на свой портвейн. — Ребята много раз обсуждали вместе с Саймоном Беггом проект переделки кузницы в автостоянку и заправочную станцию. В расчете на то, когда здесь проведут новую дорогу.

Как и ожидалось, это сообщение вызвало у хозяйки дома целую бурю гнева. Аллейн прослушал длинную обличительную речь, во время произнесения которой челюсть леди Алисы громко щелкала, видимо разделяя возмущение своей хозяйки. Речь была направлена против новых дорог, бензоколонок и в целом против скверного отношения к ремеслу.

— Вильям, — сказала она (у нее получалось «Бильям»), — никогда бы такого не потерпел. Никогда! Он рассказывал мне, что замышляют его сынки. А кто же этот негодник, что их на это подбил?

— Это Бегг-младший, тетя Акки.

— Бегг? Бегг?! Что ему там надо? Он же лавочник.

— Да нет, тетя Акки, он же в войну бросил свой магазин и пошел в ВВС, а теперь у него автосервис. Он же был здесь вчера.

— Могла бы не напоминать мне об этом, Дульси. Я и без тебя знаю, что он был вчера здесь. И если бы ты раньше сказала мне, каков он субчик, то он бы у меня получил — уж он бы получил…

— Когда вы в последний раз встречались с Вильямом Андерсеном, леди Алиса?

— Что вы сказали? Когда? На прошлой неделе. Посылала за ним. Все-таки он был парень не промах — Бильям Андерсен…

— А можно узнать, для чего вы за ним посылали?

— Да можно — отчего нет. Сказала ему, чтоб запретил своей внучке строить главки моему племяннику.

— Боже мой! — воскликнула Дульси. — А она что — строила? И Ральф был не против? Значит, вот что вы имели в виду, тетя Акки, когда говорили, что Ральф — развратник…

— Да нет.

— Если вы не против, я вклинюсь в ваш разговор, — вежливо перебил доктор Оттерли. — Ни за что не поверю, чтобы милая мисс Камилла строила кому-либо глазки. Это очаровательное дитя, и у нее прекрасные манеры.

— Бильям был такого же мнения, как я. Что хорошего получилось, когда его дочь сбежала с этим Кэмпионом? Нет, такие браки никуда не годятся — уж он-то это знал.

— С мужчинами, — сказала Дульси, — осторожность никогда не помешает, ведь правда, тетя Акки?

— Господи, Дульси, какая же ты тупица… — проскрежетала леди Алиса и грозно продолжила: — Чем лезть в чужие дела, может, сперва позаботишься о самой себе?

— Угу, тетя Акки…

— Ч-черт знает что такое!

Снова появилась горничная — на этот раз она принесла сигареты и, на удивление гостям, огромную коробку сигар!

— Еще у Тима Комбардейла брала, — похвасталась леди Алиса. — Даем вам десять минут. Можете перейти с ними в гостиную. Пошли, Дульси.

Она протянула ей руку. Дульси замешкалась.

— Позвольте мне, — галантно предложил Аллейн.

— Благодарю. Годы уж не те — отпрыгала свое, бабка. Ну все, главное — подняться.

Аллейн распахнул перед старой дамой дверь. Леди Алиса торопливо проковыляла к ней и посмотрела на него снизу вверх.

— Странно все-таки устроен мир, — сказала она. — Не так ли?

— Чертовски странно.

— Не засиживайтесь слишком долго за вашим вином. Я хочу показать вам одну вещь — через полчаса поднимусь. Не задерживайте его, Оттерли.

— Да я и не собирался, — заверил старуху доктор Оттерли. Когда дверь закрылась, он положил руку себе на диафрагму и простонал: — О-о-о! Клянусь богом, этот гусак был настоящий атлет. Но зато какие вина…

— Превосходно… — рассеянно согласился Аллейн.

Затем он прослушал лекцию доктора о семействе Мардиан и его лучших временах.

— Эти Мардианы, как на подбор, все были здоровые, что твои быки, и такие же твердолобые, — сказал он. — И крайне, крайне высокомерны! — Он поднял палец. — Вот этим все сказано.

Аллейн подумал, что лоб самого доктора Оттерли вряд ли настолько же тверд.

— Ну что, присоединимся к дамам? — предложил врач.

Леди Алиса расположилась в таком глубоком кресле, что от нее было скрыто все, кроме того, что происходило непосредственно перед ее глазами. По ее распоряжению Аллейн установил это чудовищное произведение эпохи королей Эдуардов в стратегическую позицию. Дульси положила старухе на колени небольшой газетный сверток. Аллейн с бьющимся сердцем разглядел, что оберточной бумагой служит номер «Таймса» за 1871 год.

— Пора уже поменять обертку, — сказала леди Алиса и дернула завязки на бечевке.

— Ей-богу, — сказал доктор Оттерли, махнув сигарой, — вы удостоились большой чести, инспектор. Ей-богу!

— Поди ж ты, большой чести… — сказала леди Алиса. — Держите. Пододвинь-ка стол, Дульси, а не то она распадется по кускам.

Доктор Оттерли придвинул стол, и Аллейн разложил на нем небольшую книгу, которую старуха сунула ему в руки. На самом деле это оказалась не книга, а что-то вроде общей тетради — изрядно потрепанной и старой. Кожаный переплет уже давно треснул. Открыв ее, Аллейн обнаружил, что это дневник-календарь некоего Амброуза Хилари Мардиана «из Мардиана окр. Йоуфорда», написанный в 1798 году.

— Мой прапрадедушка, — пояснила леди Алиса. — Я была урожденная Мардиан и замуж вышла тоже за Мардиана. Не молодого. Листайте до среды — что перед самым Рождеством.

Аллейн перевернул несколько страниц.

— А вот и оно, — нашел он.

Эта запись, так же как и все остальные, была сделана каллиграфическим почерком. Чернила сильно выцвели и стали бледно-коричневого цвета.

— «Среда Скрещенных Мечей, — прочел он, — 1798 год. Заметки на моррис для Пятерых Сыновей».

Затем, бросив быстрый взгляд на праправнучку автора дневника, Аллейн принялся читать дальше:

— Необычайно интересно, — заметил Аллейн. — Спасибо. — Он закрыл тетрадь и повернулся к доктору Оттерли. — Лицедей произносил что-нибудь подобное?

— Думаю, что да, только он все как-то скрывал. Бормотал в этих местах что-то непонятное и никому не говорил что. Сыновья были достаточно близко от него, чтобы услышать, но они тоже почему-то не любили об этом говорить. Прямо смешно, если разобраться, — скороговоркой пробормотал доктор Оттерли. — И все-таки любопытно.

— А он когда-нибудь видел этот календарь, леди Алиса?

— Я ему показывала. Однажды, когда он приходил к нам чинить котел. Он хитро так посмотрел и говорит, что, мол, все это знает.

— Как вы думаете, эти присказки — особенно последние четыре строки — известны в других местах, где исполняются такие танцы?

— Разумеется, нет, — возразил доктор Оттерли громче, чем ему бы хотелось. — Они не упоминаются ни в текстах у Ревесби, ни в каких-либо других английских мимических обрядах. Это чисто местное. Взять хотя бы это слово — «залюбит». В наших краях мне еще приходилось его слышать — когда я был мальчишкой, — но сомневаюсь, что оно встречается где-нибудь еще. Во всяком случае, не в таком контексте.

Аллейн положил руку на обложку и повернулся к хозяйке дома.

— Вы очень умно поступили, показав мне эту тетрадь, — торжественно проговорил он. — Могу вас поздравить. — Он встал и устремил на старую даму серьезный взгляд. Леди Алиса повернула к нему свое лицо жены Ноя и мигнула, как ящерица.

— Собираетесь идти, да?

— Вам, наверное, уже пора спать?

— Вот это скорее всего, — согласился доктор Оттерли, стряхивая пепел с сигары.

— Тетя Акки, уже больше десяти.

— Чепуха! Давайте-ка выпьем бренди. Где у нас поднос для вина? Позвоните в колокольчик, Оттерли.

Престарелая горничная появилась сразу по звонку, как в сказке, и уже с подносом, на котором стояли стаканы для бренди и бутылка такого же сказочного коньяка.

— По мне так лучше вот так, — проскрипела леди Алиса, — чем со всякими там кофе. Папа всегда говорил: «Когда обед не греет уж живот, а сон еще нейдет — послать за бренди надо». По-моему, совсем неплохой совет…

Когда они уехали из замка Мардиан, было уже одиннадцать.

Фокс, который сидел у камина и запивал пивом свои заметки, посмотрел на вошедшего начальника поверх очков. В глазах Аллейна светился необычный огонек.

— Признаться, я ожидал вас чуть раньше, сударь, — сказал Фокс. — Не хотите ли пропустить пинту?

— Только если вы согласны нести меня потом до кровати на себе. Мы тут славно покутили с госпожой в замке. Ей, если я не ошибаюсь, уже девяносто четыре, но вино хлещет — дай бог каждому.

— Скажите пожалуйста! — Фокс поцокал языком. — Присядьте, сэр.

— Да я-то еще ладно. Вот интересно, как там доктор Оттерли… Когда мы прощались, он пронзительным фальцетом выводил арию из «Фауста».

— А что было на обед? Я имею в виду — из еды.

— Несчастная жертва Эрни и недоваренная брюссельская капуста. Впрочем, вина подавали божественные. В роли бога — папа госпожи Алисы. Но, как говорится, piece de resistance[25] всего вечера, Братец Лис, настоящим чудом, переданным мне из рук в руки самой госпожой Алисой, явилось — как вы думаете что?

— Даже предположить не могу, сударь, — невозмутимо улыбался Фокс.

— Маленькая такая деталька — недостающее звено в цепи. Этакий крохотный золотой ключик к дверце — а за дверцей… Да полноте, не обижайтесь, Братец Лис, но не могу же я не обращать внимания на жирные улики, которые прямо-таки суют мне под нос. Вы слышали погоду на завтра?

Вот теперь Фокс действительно встревожился. Прочистив горло, он сообщил, что погоду обещали теплую и ясную.

— Прекрасно! — Аллейн хлопнул его по спине. — Просто отлично! Значит, нас ждет развлечение.

— О господи, — встревожился Фокс, — какое еще развлечение?

— С участием мечей и скрипок, Братец Лис. Тру-ля-ля, тру-ля-ля — знаете? Картинки старой доброй Англии — с колокольчиками. Моррис для девяти шашек, всякая там пыль… Подчеркиваю — для девяти.

— И что?..

— Будем восстанавливать весь танец, мой друг, и я скажу вам зачем. Слушайте.

В пятницу, через два дня после среды Скрещенных Мечей, скудное зимнее солнце робко выглянуло из-за горизонта над Южным и Восточным Мардианом. Однако лучи его распространились повсеместно. Они играли на чашках с кофе в доме преподобного отца мистера Самюэля Стейне, на рядах бутылок в баре гостиницы «Лесной смотритель», на наковальне в Кузнецовой Роще…

У себя дома в Йоуфорде доктор Оттерли с одобрением смотрел в окно, любуясь ясной погодой.

Там же, в Йоуфорде, щурился на солнышке Саймон Бегг, который занимался починкой колеса докторского автомобиля. Саймон думал об открывавшихся перед ним блестящих возможностях, связанных с Кузнецовой Рощей, и в то же время чувствовал себя неловко оттого, что в такие дни может испытывать радость. Тем не менее за работой он что-то весело насвистывал.

Трикси у себя за стойкой тихонько напевала, мальчик-половой тоже свистел.

Камилла, стоя у окна, расчесывала волосы и при этом повторяла речевое упражнение: «Полли с Билли, Молли с Вилли все тарелки перебили…» Она думала о своей безумной любви и, так же как Саймон, чувствовала неловкость оттого, что способна в такие дни радоваться жизни.

Леди Алиса очнулась от дремоты и на мгновение ощутила собственную старость и дряхлость. Но тут она увидела малиновку за окном, услышала громкую перебранку гусей, шаги Дульси в столовой — и приступ хандры сразу прошел. Но кажется, истинная причина такого облегчения была другой. Леди Алиса вспомнила вчерашний званый обед. Ее гость, кажется, остался доволен. Вот уже тридцать лет, как у нее не было такого внимательного слушателя. Хороший он парень — тут уж ничего не скажешь. Под словом «хороший» госпожа Алиса подразумевала «решительный». А что он там говорил под конец? Что собирается сегодня днем устроить повторный Мардианский моррис. Леди Алиса не переживала смерть Лицедея так остро, как более молодые свидетели несчастья. Она не испытывала ужаса от мысли, что во дворе ее собственного дома человеку отрубили голову. Она была уже не способна на такие переживания, как ужас. Единственное, что она чувствовала сейчас, это необычайную приязнь, и связывала это со вчерашним посетителем. Давно уже она не знала подобной радости…

«Пора завтракать», — подумала она и дернула шнур.

Дульси услышала из столовой, что в комнате для прислуги надрывается колокольчик. Она встала и собрала на серебряный поднос все необходимое: овсяную кашу, рисовый салат, мармелад, кофе. Вошла старая горничная и понесла поднос госпоже Алисе.

Дульси осталась наедине со своими мыслями, и главной среди них была надежда, что полиция не поймает убийцу слишком быстро. Она смахнула крошки со стола. Ведь тогда старший инспектор, перед которым она вчера предстала светской дамой, уедет по другому делу…

Ральф Стейне взглянул через стол на своего отца, который, как он заметил, не притронулся к завтраку.

— Какой-то у тебя несчастный вид, па, — обеспокоился он. — Что-нибудь случилось?

Отец поднял на него взгляд — лицо у него было бледное и озабоченное.

— Нет, дружочек мой, — покачал он головой, — ничего не случилось. Вернее, случилось, только не со мной — я все думаю про тот злосчастный вечер…

— А-а, про тот… — протянул Ральф. — Да-да, конечно. Я-то думал, что… — сбивчиво продолжил он, пытаясь перехватить взгляд отца, — что с тобой и правда что-то случилось. Да, я понимаю — все это ужасно, бедный старик Лицедей… Бедняга. Ужасно, ужасно…

— Прямо из головы не идет. Извини, старина, но я просто в толк не возьму, как тебе удается… гм… сохранять такой бодрый вид.

— Мне? Знаешь ли, возможно, это покажется тебе слишком жестоким, но понимаешь, па, если в жизни часто сталкиваться с чем-нибудь ужасным, то уже смотришь на все по-другому. А я сталкивался. На поле боя. Готов поклясться чем угодно, мне было страшно жаль старика, но переживать по поводу того, какой у него был ужасный вид, мне — вот ей-богу — даже в голову не приходило.

— Пожалуй. Да, пожалуй.

— Если бы люди не были толстокожими, — продолжал Ральф, — они бы просто сошли с ума. Возьми, к примеру, войну. Симми-Дик подтвердит. И Эрни с Крисом. А ведь это их отец. Да тебе любой это скажет, кто вернулся с войны.

— Может быть, может быть.

Ральф встал. Расправив плечи, он в упор посмотрел на отца:

— Вот кто действительно испытал настоящий шок — так это Камилла.

— Понимаю. Бедное дитя. Может, мне стоит поговорить с ней, Ральф?

— Пожалуй, — сказал Ральф. — Хорошо бы было. Вот пойду прямо сейчас и скажу ей. Она будет очень рада.

Отец сразу разволновался и сказал:

— Милый друг, ты случайно не…

— Да, папа, — перебил его Ральф. — Боюсь, что да. Я сделал Камилле предложение.

Отец встал и подошел к окну. За окном, весь белый от снега, стоял сад.

— Лучше бы ты этого не делал, — со вздохом сказал он. — Дульси вчера что-то насчет этого намекала. Мне кажется, что я… гм… как церковнослужитель, не подвержен какому-либо снобизму. Я все понимаю. Камилла — прекрасная девушка, и, не будь других обстоятельств, я был бы просто счастлив видеть вас вместе… — Он взъерошил свои жиденькие волосы и печально продолжал: — А больше всех по этому поводу переживает леди Алиса.

— Боюсь, что госпоже Алисе придется с этим смириться, — сказал Ральф, и в его голосе послышались звенящие нотки. — Очевидно, она прослышала, что мы встречались с Камиллой в Лондоне. Она уже пыталась читать мне нотации. Но скажи мне, па, по-честному — при чем тут, собственно, тетя Акки? Разумеется, она у нас замечательная. Я восхищаюсь ей. Но нельзя же воспринимать ее как оживший родовой тотем. Хотя вид у нее для этого вполне подходящий.

— Дело не только в ней, — с еще более несчастным видом проговорил отец. — Понимаешь, Ральф, ведь есть кое-кто… Ты уж меня прости, сын, но позволь тебя спросить… Разве у тебя нет… — Мистер Стейне запнулся и беспомощно посмотрел на сына. — Ну, ты понимаешь… — запинался он. — Ходят слухи. Я не хотел слушать, но все равно…

Ральф догадался, к чему он клонит:

— Ты про Трикси Плоуман, да?

— Да.

— А от кого ты слышал? Пожалуйста, скажи.

— Старик Вильям говорил.

У Ральфа перехватило дыхание.

— Этого я и боялся, — вздохнул он.

— Он был по-настоящему взволнован. Говорил, что его долг — рассказать все мне. Ты же знаешь, каких он серьезных взглядов. Вероятно, Эрни видел вас вместе с Трикси Плоуман. Старик Вильям был еще сильнее обеспокоен тем, что в прошлое воскресенье.

— Нет, это невозможно! — возмущенно воскликнул Ральф. — Кажется, мне просто на роду написано «проклятие Андерсенов» — как выражались в пьесах эпохи Реставрации. Нет, па, даже бесполезно тебе объяснять… Ты только расстроишься. Я же знаю, что ты воспримешь эту историю с Трикси, не иначе как… ну, как…

— Как грех? Но это так и есть.

— Но это же было просто мимолетное увлечение — со всеми такое бывает. И у самой Трикси было то же самое. Все произошло так естественно… Она просто уступила.

— Надеюсь, ты не ждешь, что я разделю эти взгляды.

— Нет, — подтвердил Ральф. — Это выглядело бы нелепо…

— Не важно, как бы это выглядело. Важно, как ты поступил. Важен живой человек, девушка — Трикси.

— Да с ней все в порядке. Правда. Она собирается обручиться с Крисом Андерсеном.

Пастор на мгновение зажмурился.

— Эх, Ральф! — вздохнул он, а затем добавил: — Вильям Андерсен запретил ему. Он говорил с Крисом в воскресенье.

— Да, но теперь-то в любом случае они смогут это сделать, — возразил Ральф и тут же устыдился своих слов. — Прости, па. Я не хотел, я не думал, что все так… Ну послушай, теперь все уже давно прошло. Я ведь тогда еще не был знаком с Камиллой. Я правда ужасно жалел об этом — потом, когда уже полюбил Камиллу. Разве это не зачитывается?

Пастор печально взмахнул рукой.

— Я говорю с чужим, — сказал он. — Я тебя теряю, Ральф. И это ужасно.

В глубине комнат раздался звонок.

— Телефон починили, — грустно сказал пастор.

— Я послушаю.

Ральф вышел и через некоторое время вернулся, весьма озадаченный.

— Звонил Аллейн, — сказал он. — Он из Скотленд-Ярда. После обеда они будут ждать нас в замке.

— В замке?

— Мы будем исполнять танец Пятерых Сыновей. Специально для них. И тебя тоже просили прийти.

— Меня? Но зачем?

— Потому что ты свидетель.

— О господи!

— Наверное, они всех созовут — вплоть до миссис Бюнц.

Ральф подошел к окну и встал рядом с отцом. Вдалеке, возле Восточного Мардиана, виднелся дымок — там была гостиница.

Подкрепившись с утра чайком, Трикси проверила, хорошо ли разгорелся в камине огонь.

Перед этим она отнесла в комнату миссис Бюнц завтрак.

Поведение ее при этом было несколько странным. Остановившись перед дверью миссис Бюнц с бидоном горячей воды, она стала напряженно вслушиваться в то, что происходит в комнате. Девушка нисколько не выглядела робкой или смущенной, напротив, выражение ее лица было полно мрачной сосредоточенности. По другую сторону двери миссис Бюнц звякала ножом об тарелку и чашкой о блюдце. Затем последовала серия звуков, означавших, что она поставила поднос на пол рядом с кроватью. Затем послышался скрип матраса, тяжелый глухой стук и звуки шагов босыми ногами. Трикси затаила дыхание и еще сильнее прислушалась, а затем без всякого стука распахнула дверь и вошла.

— Вы уж меня извиняйте, мэм, — пропела Трикси. — Извиняйте, ежели что не так. — Она прошла к умывальнику, поставила бидон с водой и, прошествовав мимо миссис Бюнц, вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. После этого она сразу побежала в заднюю комнату, где Аллейн, Фокс, Томпсон и Бэйли уже закончили завтракать и теперь обсуждали распорядок на день.

— Извиняйте, сударь, — степенно сказала Трикси.

— Ничего, Трикси, заходи. Какие-нибудь новости для нас?

— Ну, есть. — Она не спеша скрестила на груди свои полные руки. — Вот такие широченные, — сказала она. — А уж яркие — прямо всех цветов радуги, а поверху еще вот такущий слой пудры…

— Умница. Спасибо тебе огромное.

— Значит, нашего полку прибыло, мисс Плоуман, — сказал Фокс, лучезарно ей улыбаясь.

Трикси слегка улыбнулась в ответ, убрала со стола посуду, спросила, не нужна ли она больше, и вышла из комнаты.

— Жаль, — сказал Томпсон, обращаясь к Бэйли, — жаль, что так мало времени.

Бэйли, который был человеком семейным, лишь кисло улыбнулся.

— Ну что, кажется, мы всех охватили, Фокс? — спросил Аллейн.

— Да, сэр. Все соберутся в четыре часа во дворе замка. Погоду обещали хорошую, телефон починили, а еще звонил доктор Куртис и сказал, что надеется вечером до нас добраться.

— Прекрасно. Прежде чем мы пойдем дальше, думаю, нам лучше вкратце набросать стратегический план. Это займет у нас некоторое время, но мне бы все-таки хотелось подытожить достигнутое.

— Было бы приятно обнаружить при этом что-нибудь новенькое, инспектор, — проворчал Томпсон. — До сих пор еще не звучало ничего обнадеживающего.

— Что ж, посмотрим, удастся ли нам удивить вас. Начнем.

Аллейн выложил на стол подшитое дело, отошел к камину и принялся набивать трубку. Фокс протер очки. Бэйли и Томпсон придвинули поближе стулья и достали свои записные книжки. По их действиям легко было определить, что они работают вместе уже много лет и понимают друг друга с полуслова.

— А знаете, — сказал Аллейн, — если бы это случилось, к примеру, триста лет назад, расследование не отняло бы много времени. По крайней мере, деревенские сочли бы это дело элементарным.

— И почему же? — безмятежно спросил Фокс. — Как бы они его объяснили?

— Волшебством.

— Тьфу ты! — отреагировал Бэйли.

— А вы не обращали внимания на то, как само дело перекликается с сюжетом представления? Судите сами. Старик отец. Пятеро сыновей. Деньги. Завещание. Обезглавливание. Единственное несоответствие — это то, что старик не встал из мертвых.

— Значит, как вы полагаете, сударь, — сказал Томпсон, — в стародавние времена могли бы признать и сверхъестественную причину смерти?

— Именно так. Посвященные решили бы, что Богу потребовалась жертва, или что не удалась какая-то уловка, или что после гуся, которого убил Эрни, камень затребовал еще крови. Или что Лицедей нарушил обряд и был наказан за святотатство. Кстати, здесь тоже все совпадает.

— В самом деле? — спросил Бэйли и сам же себе и ответил: — А вообще-то, да. Все так и есть.

— То есть вы полагаете, что кто-то из парней не в меру суеверен? Звучит не слишком правдоподобно, но все же — кто?

— Эрни? — устало предположил Фокс.

— Но он же слабоумный, мистер Фокс!

— И все же не настолько слабоумный, — твердо возразил Аллейн, — чтобы не суметь задурить голову своему папаше, четырем братьям, Саймону Беггу, доктору Оттерли и Ральфу Стейне. И преспокойненько выйти сухим из воды.

— Эге-ге! — тихонько присвистнул Бэйли, повернувшись к Томпсону. — Вот что значит академическая хватка.

Фокс, который слышал это высказывание, смерил Бэйли суровым, но не лишенным одобрения взглядом. Тот понял это и решился задать еще вопрос:

— Вы собираетесь преподнести нам ваш очередной маленький сюрприз, сэр?

Аллейн снисходительно улыбнулся:

— Вы удивительно понятливы, мой друг. Можете считать его маленьким. Дайте-ка мне этот обрывок бумаги, который Лицедей якобы повесил на двери, чтобы сообщить, что не сможет выступать.

Бэйли достал записку, заключенную между двух стекол. Теперь на ней ясно виднелись отпечатки пальцев, которые ему удалось восстановить.

— Вот отпечатки старика, — сказал он, — и Эрни. Я снял их вчера, когда вы ушли. Никто не был против, хотя я не думаю, что Крису Андерсену это понравилось. Пожалуй, он будет посуровее остальных братьев. Вот большие пальцы Эрни — левый и правый, по обе стороны дырки от гвоздя. Вот отметины всей остальной братии — хватали все кому не лень.

— Да уж, — посетовал Аллейн. — А вы помните, где Эрни, как он говорил, ее нашел?

— Она была прибита к двери. Вот дырочка от гвоздя.

— А где же тогда отпечатки Лицедея? Предположим, он нацепил ее уже на имеющийся гвоздь — судя по всему, это было так. Тогда рядом с дыркой от гвоздя вы бы обнаружили отпечатки двух больших пальцев, не так ли? Вы их и обнаружили. Но чьи?

— Вот черт! Эрни, — сказал Бэйли.

— Вот именно — Эрни. Значит, Эрни повесил записку. Но Эрни говорит, что он нашел ее там, когда приехал за Лицедеем. Зачем это ему понадобилось?

— Чтобы разыграть, что старик нездоров? — сказал Фокс.

— Наверное.

Фокс приподнял брови и в очередной раз зачитал записку Лицедея:

— Почерк принадлежит старику, не правда ли, сэр? — сказал Томпсон. — Это установлено?

— Почерк-то его, но, как мне кажется, предназначалась записка вовсе не для танцоров и на двери поначалу не висела. Попросту — она не имеет никакого отношения к участию или неучастию Эрни или Лицедея в представлении.

Наступила тишина.

— Что касаемо меня, — веско проговорил Фокс, — то я целиком принимаю вашу версию, сэр. — Он поднял руку. — Послушайте, — вдохновился он. — Подождите! Я скажу… Я уже на полпути…

— Ну-ну, вперед, мой друг.

— Во вторник днем приходил сын садовника с запиской для Лицедея, чтобы он — обязательно сам — наточил косу и прислал ее. Лицедей тогда ездил в Биддлфаст. Записку принял Эрни. На следующее утро — так ведь? — парнишка пришел за косой. Коса была еще не готова, и Эрни сказал ему, что ее принесут позже. Каково?

— Вы на верном пути.

— Так-так. Значит, Эрни заточил косу и в среду действительно отнес ее в замок. Получается, что Эрни не передавал сыну садовника записку от Лицедея. Но это вовсе не значит, что он таковой не писал. А что же это значит?

— Вы чертовски близки к цели.

— А это означает, что Эрни захватил записку Лицедея, где речь шла о косе, и сначала сам повесил ее на гвоздь, потом сам же снял — когда его послали за отцом, — но в каморку не заходил. А пока старик дремал после обеда, сынок облачился в его костюм, примчался в замок и сунул всем под нос эту записку. Вот так!

— Ну, Братец Лис, вы прямо грудью прорвали финишную ленту!

— Не сказать чтобы это открытие позволило нам вырваться далеко вперед, — с сомнением в голосе произнес Аллейн. — Пара лишних шагов к цели — не более того.

— И все-таки, в чем-то оно нам помогло? — поделился своим размышлением вслух Фокс.

— Теперь мы знаем, что было у Эрни на уме перед представлением. Он сам рассказал нам, как радостно он побежал к фургону, одетый в костюм Лицедея. Сбылась его давняя мечта! Он будет исполнять главную роль! Нервы его были предельно возбуждены. Ведь на самом деле Эрни — никакой не деревенский дурачок. Он просто эпилептик — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Вроде навязчивых состояний?

— Вот именно. Приезжает он в замок и отдает братьям записку. Дублер одевается в костюм Эрни, записку относят доктору Оттерли. Пока для Эрни все складывается как нельзя лучше. Он прямо из кожи вон готов вылезти, чтобы станцевать все как следует. Не исключено, что в этот момент он вспомнил о жертве, съеденной нами вчера за обедом, и решил, что это Мардианский камень в благодарность принес ему удачу. Или что-нибудь в этом роде… — Аллейн замолчал, потом заговорил совсем другим тоном: — Как говорят, кровь всегда требует другой крови. Могу поспорить, что Эрни — ярый приверженец этой грязной теории.

— Пытаетесь притянуть его за уши, мистер Аллейн?

— Да его и притягивать не надо, Братец Лис. Он же готовенький, этот Эрни. Взгляните на него. Вот он стоит, в костюме Шута, все готово. Пылают факелы. Играет скрипка. Прямо тебе Королевский шекспировский театр на Эйвоне. Или театр пантомимы в Паддлтоне. Еще секунда — поползет занавес и появятся актеры в котурнах… Но что это? Актеры — то бишь Андерсены — не слушают музыки и чем-то сильно взволнованы. Надо же, и это в самый ответственный момент, когда зрители уже истомились от нетерпения… Кто же им помешал?

— Лицедей.

— Ага, Лицедей. Ни дать ни взять — бог отмщения. Миссис Бюнц его подвезла. И старичок, по словам его же сыновей, прямо рвал и метал. Вылез из авто — даже спасительницу не поблагодарил — и принялся за дело. Слов даром не говорил. Даже если он и упоминал об этих проделках с запиской, то для нас это уже не важно. Итак, он в буквальном смысле слова набросился на Эрни, сорвал с него одежду, заставил поменяться костюмом с дублером и быстро вытащил всех на сцену. Допустим. И что же при этом чувствовал Эрни? Тот самый Эрни, чью любимую собаку старик порешил, тот самый Эрни, который хитростью добился главной роли в этом доисторическом балагане и потом так бесславно ее потерял? Что мог он чувствовать?

— Думаю, у него руки чесались, — сказал Томпсон.

— И мне так кажется.

— Да уж, — сказали Фокс, Бэйли и Томпсон в один голос. — Ну. Допустим. И что?

— Начинается представление, Эрни размахивает мечом, который сам перед этим наточил до остроты бритвы. Этим мечом он поранил старику руку во время последней репетиции, и это, кстати, была для него самая первая кровь. Теперь он вымещает злобу на чертополохе. Как истинный Разгонщик, он расчищает площадку от чертополоха хорошо наточенным мечом. Надо же — прямо речевое упражнение для Камиллы Кэмпион: «Раз-гонш-щик расчищ-щал площ-щадку от ч-чертопо-лоха хорош-шо наточ-ченным меч-чом…» При этом он прыгает, кривляется и всячески изображает из себя дикаря. А действие танца еще больше распаляет и воодушевляет его — особенно сцена, когда Шуту отрубают голову. Не забывайте, что все это время он так и пышет злобой на Шута. Что же с ним происходит дальше? А ровным счетом ничего такого, что могло бы хоть как-то успокоить его или поднять ему настроение. Напротив, в самый кульминационный момент, когда Эрни увлечен действием и держит свой меч за красную тесемку, сзади к нему подкрадывается Ральф Стейне и вырывает у него из рук меч. Это вызывает у Эрни бурю негодования, и он бросается за обидчиком в погоню. Стейне прячется таким образом, что зрители его видят, а Эрни не замечает и пробегает мимо него в арку, думая, что тот покинул двор. От гнева его уже просто трясет. Саймон Бегг говорит, что он был почти невменяем. Стейне, решив, что уже достаточно пошутил, тоже выбегает через арку и возвращает Эрни меч. То есть если рассмотреть поведение Эрни под таким ракурсом, то получится картина непрерывно возрастающего гнева, не так ли? Сначала собака, потом пораненная рука, потом гусь, крушение надежд, нападки Лицедея, украденный меч. По нарастающей.

— И что же в завершение? — задумчиво проговорил Фокс.

— А в завершение он сделал из пьесы реальность. Точнее, из ее кульминации.

— Ого-го! — воскликнул Бэйли.

— То есть отрубил голову своему отцу.

— Эрни?

— Эрни.

— Господи Иисусе, так, значит, это все-таки Эрни?

— Нет.

— Но послушайте, мистер Аллейн…

— Нет, это не он, потому что когда он отрубил старику голову, тот был уже мертв.

Фокс по своей привычке удовлетворенно взглянул на подчиненных. Он словно хотел обратить их внимание на непревзойденное мастерство старшего инспектора.

— Слишком мало крови, — пояснил он. — На их одежде.

— А если это было сделано с какого-то расстояния? — предположил Бэйли.

— Маловероятно.

— А еще какие причины, сэр? Кроме того, что никто не был забрызган кровью? — спросил Томпсон.

— Если бы это случилось в том месте, где его нашли, то на земле было бы гораздо больше крови.

Бэйли вдруг воскликнул:

— Ага!

Фокс посмотрел на него исподлобья.

— Что такое, Бэйли? — удивился Аллейн.

— Послушайте, сэр, вы хотите сказать, что убийства не было вообще? Что старик умер сам от сердечного приступа или от чего-нибудь еще, а Эрни только собирался его убить? Уже после? Или что?

— Это первое, что приходит в голову. И эта версия с успехом может служить прикрытием для истинного положения вещей.

— Думаете все-таки, его убили?

— Да.

— Прошу прощения, — вежливо вмешался Томпсон, — но можете ли вы сказать, каким образом?

— У меня есть одна идея, но это пока только догадка. Вскрытие должно подтвердить.

— То есть его убили, он успел застыть, и только после этого ему отрубили голову, — сказал Бэйли и добавил совсем для него не характерное: — Подумать только…

— Вряд ли он пал от меча Разгоншика, — вздохнул Томпсон. — Здесь кроется что-то другое.

— Меч Разгонщика здесь ни при чем, — подтвердил Аллейн. — Это была коса.

— О боже! И он был уже мертв?

— Мертв.

— Боже…

Глава 11 Вопрос темперамента

Камилла сидела у окна. Во двор гостиницы зашел Ральф и, задрав голову, встал под ее окном. Руки он держал в карманах, хотя на улице вовсю светило солнце. Кажется, Камилла читала.

Ральф слепил снежок и запустил им в окно. На стекле получилась разлапистая белая клякса. Взглянув вниз, девушка распахнула окно.

— Ромео, мой Ромео, — произнесла она. — Ну как ты мог, Ромео?..

— Не помню, что там полагается отвечать… — отозвался Ральф. — Лучше спускайся ко мне, Камилла. Нам надо поговорить.

— Хорошо. Подожди меня.

Он принялся терпеливо ждать. Из боковой двери гостиницы вышли Бэйли и Томпсон, поздоровались с ним и по кирпичной дорожке удалились в сторону конюшни. Затем выглянула Трикси и стала вытряхивать тряпку. Заметив Ральфа, она улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки. В ответ он церемонно приложил руку к козырьку. Она кивнула.

— Подрулите-ка сюда, мистер Ральф, — велела она.

Он нехотя прошел через двор.

— Да будет вам дуться, — сказала Трикси. — Ну что вы так смотрите — не бойтесь, авось не укушу. И вообще, не берите вы в голову. Ничего я ей не сказала и говорить не собираюсь. Только мой вам совет, мистер Ральф: скажите девчонке сами, и тогда промеж вами не будет секретов.

— Ей же всего восемнадцать, — пробормотал Ральф.

— Но это же не значит, что она совсем дура. А стараниями Эрни и его папаши в деревне теперь про нас каждая собака знает. Меня вон даже сышик допрашивал, а что я ему скажу — нет?

— О господи, Трикси!

— Лучше уж узнать правду от меня, чем потом выслушивать от других всякие небылицы. И Камилле лучше узнать все прямиком от вас. Она уже идет.

Трикси напоследок погромче встряхнула своей тряпкой и вернулась в дом. Ральф слышал, как она поздоровалась с Камиллой, которая тут же вышла на свет — свежая, румяная и в красной шапке.

Аллейн появился следом и увидел, как парочка удаляется вниз по дороге. Он как раз собрался сходить за машиной. «Похоже, парень решил покаяться в своих прошлых грехах», — подумал Аллейн.

— Камилла, — начал между тем Ральф, — мне нужно кое-что тебе сказать. Я еще раньше собирался, но потом… Ну, в общем… я струсил. Не знаю, как ты к этому отнесешься… в общем, я… я…

— Надеюсь, ты не собираешься сказать, что все это была ошибка и ты больше меня не любишь?

— Конечно нет, Камилла. Как тебе только такое пришло в голову! Наоборот: с каждой минутой я люблю тебя все больше и больше! Я просто обожаю тебя!

— Счастлива это слышать, милый. Ну-ну, продолжай.

— Боюсь, я тебя немного расстрою.

— Вряд ли тебе удастся меня расстроить — если ты, конечно, не содержишь тайной жены! — выпалила вдруг Камилла.

— Разумеется, нет. Как ты могла такое подумать!

— И разумеется, если — прости, что напоминаю тебе об этом, — если это не ты убил моего деда.

— Камилла!!!

— Ну ладно, знаю, что не убивал.

— Но ты же не даешь мне…

— Ральф, дорогой, ты же видишь — я сдалась и больше не требую, чтобы мы с тобой не встречались. Я готова с тобой согласиться — это действительно было чересчур…

— И слава богу. Но, милая…

— И все-таки, Ральф, дорогой Ральф, ты должен понять, что, хотя я засыпаю с мыслями о тебе и по утрам таю от счастья тоже из-за тебя, я должна себя приструнить. Люди могут говорить все что угодно, — продолжала она, подкрепляя свою речь взмахами руки в вязаной варежке, — что классовое различие — это vieux jeu,[26] но ведь они-то не были в Южном Мардиане. Поэтому вот какое у меня предложение…

— Любимая, это я должен делать тебе предложение. И я его делаю. Ты согласна выйти за меня замуж?

— Да, разумеется, спасибо. При условии безоговорочного согласия со стороны твоего отца и твоей прабабушки. И конечно же, моего отца, который, как мне кажется, предпочел бы, чтобы ты учился в Королевском колледже, хотя сама я там не учусь. Во всем остальном его восторги на твой счет обеспечены: больше всего он боится, что я увлекусь каким-нибудь студентом театрального института, — пояснила Камилла, повернувшись к нему с выражением умиления от своей собственной взбалмошности. Она пребывала в той стадии влюбленности, когда женщина так остро ощущает себя любимой, что ей хочется все время разыгрывать роль и срывать невидимые аплодисменты перед аудиторией, состоящей всего из одного — но зато какого благодарного! — зрителя.

— Обожаю тебя, — повторил Ральф, на этот раз уже скороговоркой. — Но послушай, милая, любимая моя, я ведь хотел кое-что тебе сказать.

— Ну да, конечно. Начал, так говори. Может быть, ты хочешь сказать, — осмелилась предположить Камилла, — что у тебя до меня была какая-то интрижка?

— Ну, в общем… в каком-то смысле, да… только…

Камилла тут же перебила его с видом ученой совы:

— И что же в этом удивительного? В конце концов, тебе уже тридцать, а мне всего восемнадцать. Даже в моем кругу многие увлекаются интрижками, хотя лично со мной не случалось ничего подобного. Разумеется, я понимаю — у мужчин все это по-другому…

— Камилла, послушай меня.

Камилла взглянула на него, и желание выступать перед ним пропало у нее само собой.

— Извини, — сказала она. — Говори дальше.

Он продолжил. Они шли по йоуфордской дороге, и с каждым его новым словом сверкающее зимнее утро теряло для Камиллы свою прелесть. Когда он закончил, она поняла, что ей нечего сказать ему в ответ.

— Видишь, — выдавил наконец Ральф, — для тебя это совсем другое дело.

— Да нет, что ты, — вежливо отозвалась Камилла. — То есть я хочу сказать… Ну что здесь такого? Конечно, немного странно и непривычно — наверное, потому что это кто-то, кого знаешь…

— Прости меня, — повторил Ральф.

— Но ведь мы с Трикси вроде как подружки… Просто невероятно. И как она могла? Бедняжка…

— Да нет же. Она не бедняжка. Я не пытаюсь искать себе оправдания, но у этих деревенских совсем другие нравы. Они совершенно по-другому смотрят на эти вещи.

— Кто это — они? И по сравнению с кем — другие?

— Ну как — по сравнению с нами, — бросил Ральф и тут же осознал свою ошибку. — Все это так сложно для понимания… — со вздохом пробормотал он.

— Да уж как-нибудь постараюсь понять… Все-таки я только наполовину из «этих».

— Камилла, любимая…

— Похоже, у тебя прямо пристрастие к «этим», а? Сначала Трикси. Потом я.

— Ты причинила мне боль, — сказал Ральф, выдержав паузу.

— Извини, я не хотела быть такой жестокой!

— У нас и не было ничего серьезного, просто… просто все случилось как-то само собой. Трикси сама уступила. Но для нас обоих это ничего не значило.

Они все шли и шли, рассеянно оглядывая придорожные деревья, усыпанные сверкающими бусинками капели.

— Надо же, — фыркнула Камилла, — как ловко ты перебросил меня в лагерь к «этим»… к Трикси… чтобы уж до кучи.

— Господи… Опять ты разжигаешь классовую вражду?

— Но ты сам начал. Разве не ты сказал, что у «этих» свои представления?

Он беспомощно развел руками.

— И что — теперь все знают?

— Боюсь, что да. Сплетни… Ты же знаешь, какие эти… — Он осекся.

— Эти деревенские?

Ральф крепко выругался. Камилла разрыдалась.

— Ну прости… прости меня… — исступленно повторял он. — Ради бога прости…

— Ну ладно, — всхлипывая, сказала Камилла. — Это совсем уже никуда не годится… наверное… наверное, я вела себя глупо.

— Должна же ты это пережить? — в отчаянии воскликнул он.

— Постараюсь.

— Смотри старайся как следует. — Ральф принялся платком вытирать ее щеки.

— Это все потому, что я росла одним ребенком в семье. Мой папа ужасно старомоден.

— Он что — такой же извращенный сноб, как ты?

— Конечно нет.

— Ага, вон едет наш герой Симми-Дик. Дорогая, если можешь, перестань плакать.

— Я сделаю вид, что это от ветра, — сказала она и взяла у него носовой платок.

Саймон ехал на какой-то невообразимой спортивной машине красного цвета. Заметив их, он резко затормозил.

— Привет от старых штиблет! — крикнул он. — Вот они, оба тут как тут! И как мы поживаем?

Он уставился на них взглядом этакого тертого калача, в доску своего парня, но при этом в нем было столько унизительной фамильярности, что Камилла невольно покраснела.

— А я и не знал, что вы были знакомы раньше, — продолжал Саймон. — Полагаю, не стоит предлагать вас подвезти. Хотя если вы немного потеснитесь…

— Да нет, спасибо, у нас тут что-то вроде прогулки под луной… — пояснил Ральф.

— Понимаю. Понимаю, — сказал Саймон, интимно улыбаясь. — Ну что, как настроение на сегодняшний показ в замке? Вы же идете?

— Насколько я представляю, это нужно для восстановления событий?

— То есть от нас потребуют делать то же самое, что мы делали в настоящую среду Скрещенных Мечей?

— Ну, наверное — как же иначе?

— И зрителей тоже позовут?

— Думаю, да. Некоторых.

— Прямо все-все в точности? — Саймон выразительно посмотрел на Камиллу и ухмыльнулся: — И даже импровизации?

Камилла сделала вид, что не поняла его.

— Пожалуй, на этот раз я надену тапочки для бега, — сказал он.

— Не думаю, что нам придется там развлекаться, — сухо заметил Ральф, и Саймон радостно с ним согласился.

— Конечно, чертовски жаль беднягу Лицедея. Вот только не понимаю, зачем им все это нужно? Как вы думаете?

Ральф холодно ответил, что, как он полагает, они надеются выяснить таким образом правду. Саймон с неуга сающим воодушевлением смотрел на Камиллу. «Еще немного, — подумала она, — и он начнет накручивать на палец свои гадкие усы».

— А-а, все это их фараоновские штучки! — подытожил Саймон. — Можно подумать, кто-то станет для них что-то делать, даже если и делал. Просто кое-кто хочет выслужиться перед своими — вот и устраивает показуху… Черт бы их всех побрал!

— Нам пора идти, Камилла, если мы хотим успеть к ленчу.

— Да-да, — отозвалась девушка. — Пойдем.

Саймон преисполнился почтением:

— О, простите… Я все время забываю о ваших отношениях. Трудно обо всем помнить, правда? Правда, Мила? Тьфу ты, еще раз простите…

Камилла, которую до этого никто не называл Милой, обескураженно уставилась на Саймона. У него было румяное лицо, нагловатые синие глаза и пышные усы. На губах играла ироническая улыбка.

— Господи, какой же я болван! — посетовал Саймон. — Это что-то…

Камилла, к ее собственному удивлению, обнаружила, что совсем на него не сердится.

— Ничего страшного, — сказала она. — Не берите в голову.

— Правда? Вы настоящий друг. Ну ладно, пока, детки-конфетки. — Саймон завел мотор. Помахав рукой, лихач в мгновение ока скрылся из виду.

— Да-а… — Ральф задумчиво глядел ему вслед. — Абсолютный и законченный подонок.

— Наверное. Но мне он показался милым, — сказала Камилла.

Все пятеро братьев Андерсенов собрались в кузнице. Четверо из них сидели на перевернутых ящиках и табуретках. На специально освобожденной лавке у дальней стены стоял кованый железный сундук. Дэн повернул ключ в замке и открыл его. Сержант Обби, который снова нес здесь вахту, слегка задремал в углу. Несмотря на ревностное отношение к работе, в такое позднее время он привык спать.

— Прямо чудеса какие-то, — проговорил Дэн. — Я про сокровища Лицедея. Столько лет! — Он посмотрел на Криса. — И ты ничего не знал?

— Ну, не то чтобы совсем ничего, — протянул Крис. — Конечно знал, что он что-то прячет. И так же делал дед и прадед…

— И я знал, — встрял Эрни. — Старик ведь тот еще был скупердяй. Хоть бы что мне дал, а то — ни на приемник, ни на телевизор… Я-то знал, где он их прячет, да как подберешься, если он ходил вокруг них, ровно цепной пес. Старый злыдень. Убивец проклятый…

Энди приложил палец к губам и вздохнул.

— Не надо так говорить, — сказал он приглушенно и бросил взгляд на сержанта Обби. — Тебе уже было сказано.

Дэн строгим голосом поддержал его:

— Не смей так больше говорить, Эрн. Думаешь, легко ему было с тобой, дурачком?

— Про нас я уже молчу, — добавил Нэт. — Тяжкая это, оказывается, ноша.

— Вбей ты раз и навсегда в свою тупую башку, — опять завелся Крис, — что ты слишком глуп, чтобы соваться в серьезные мужские дела. Мы уж сами как-нибудь справимся, слышишь? Не болтай и делай только то, что тебе говорят…

— Вж-жих! — крикнул Эрни. — Учитесь, шпана! Хрясть! — Он со свистом рубанул воздух перед собой.

— Господи, ну что нам с ним делать? — покачал головой Энди, обращаясь к остальным. — Вы только послушайте!

Эрни смерил потрясенных братьев взглядом, полным самодовольства.

— Да чего вы дергаетесь, мужики? — бодро произнес он. — Я вовсе не такой дурачок, каким вы меня все считаете — да-да. И прекрасно умею держать язык за зубами. Вот они у меня где, эти проклятые ищейки, во! Они у меня еще узнают!

— А Ну замолчи, — прошипел Крис.

— И не подумаю.

— А если не замолчишь, будешь иметь дело со мной, — повысил голос Крис.

Он решительно поднялся и подошел к младшему брату. Крис был самым рослым и сильным из братьев. Своими могучими плечами он закрыл Эрни свет, а кроме того, выставил перед самым его носом огромный, крепко сжатый кулак.

— Ты ведь меня знаешь, Эрн, — внушительно сказал он. — Ты уже получил от меня взбучку вчера вечером. И отлично знаешь, что если я что-то обещаю, то слово свое держу. Похоже, тебе вчера не хватило? Так вот, если ты еще раз заговоришь — сам знаешь о чем — или еще что-нибудь такое сморозишь, будешь иметь дело со мной. Понял? Понял? — с нажимом повторил он.

Не переставая глупо улыбаться, Эрни вытер губы и кивнул.

— Будешь танцевать за Разгонщика толпы, делать все, что делал раньше, и держать свой поганый рот на замке. Идет?

Эрни кивнул и отступил.

— Это для твоей же пользы, — попытался объяснить сердобольный Энди. — Мы же знаем, как будет для тебя лучше.

Эрни показал пальцем на Криса и снова отступил назад.

— Скажите ему, чтоб отстал от меня, — проныл он. — Уж я его знаю… Эй, уберите его от меня…

Крис досадливо махнул рукой и, отвернувшись, принялся перебирать инструменты на наковальне.

— И не тяни ко мне свои ручонки! — громко выкрикнул Эрни.

Сержант Обби сонно всхрапнул и проснулся.

— Хватит строить из себя слабоумного, Эрн! А ну подойди сюда! — не выдержал Нэт. — Строит из себя дурака!

— А теперь послушай, Эрни, — опять вступил Дэн. — Нас с ребятами не интересует ничего, кроме того, что должно было быть. А в среду ты делал только то, что от тебя требовалось: разгонял толпу, танцевал, дурачился с Ральфом, потом ждал своей очереди и танцевал опять. Это ты и делал. А больше — ничего. Запомни — ничего. И не представляй все так, будто ты делал что-то еще. Этого не было.

— Вот-вот, — загудели братья. — Он правильно говорит…

Они были так похожи между собой, что в самом деле напоминали какой-нибудь деревенский хор. Даже чувства они выражали одинаково, лишь добавляя в них каждый свое: Дэн — мудрую терпимость, Энди — доброту и мягкость, Нэт — отчаяние, а Крис — гнев. Эрни тоже был с ними одного поля ягода, несмотря на все свои выкрутасы.

И когда Дэн заговорил снова, он словно подчеркнул это сходство.

— Мы, Андерсены, — сказал он, — всегда вместе. Так оно было и так оно будет. И пока мы вместе, все у нас, как говорится, путем. А вот если один из нас станет отщепенцем и будет воротить все по-своему, как ему заблагорассудится, не посоветовавшись с братьями, тогда уж точно — жди беды. Помните это.

Энди и Нэт пробубнили что-то в знак горячего одобрения.

— Ну ладно! — стушевался Эрни. — Ладно. Считайте, что я нем как рыба.

— Вот так-то оно будет лучше, — сказал Дэн. — А то и до беды недалеко. Помните это, братки. И всегда держитесь вместе…

Внезапно откуда-то раздался металлический звон. Сержант Обби вскочил на ноги. Это оказался Крис, который под действием внезапного порыва хватил молотом по наковальне.

Вроде бы даже сама кузница высказалась в поддержку Дэна Андерсена.

Миссис Бюнц что-то долго записывала в своей тетрадке. Она делала свои записи на немецком, и это ее немного успокаивало — все-таки приятно видеть родные слова и сочетания. У нее было какое-то врожденное почтение к порядку и даже некоторый страх. Она отложила ручку, захлопнула тетрадь и принялась думать о полицейских: не о каком-то конкретном человеке, а о неком собирательном образе полицейского, каким она его себе представляла. Она вспомнила все, что им с мужем пришлось пережить перед войной и что предшествовало их переезду в Англию. Вспомнила трудности, постигшие их в первые дни войны. Роль полиции во всем этом была более чем нелицеприятной.

Нет, миссис Бюнц в высшей степени не доверяла полицейским.

Она вдруг подумала о неожиданном вторжении в ее комнату Трикси сегодня утром — как раз в тот момент, когда ей этого меньше всего хотелось. А может, Трикси — тоже агент полиции? Это было бы ужасно.

Она спустилась вниз и съела скудный, по ее представлениям, завтрак. Попыталась читать, но никак не могла сосредоточиться. В конце концов она спустилась во двор, подошла к своей новой машине, купленной у Саймона Бегга, и, поколебавшись, завела мотор. Потом, видимо, раздумала куда-либо ехать и вместо этого пошла пешком к Кузнецовой Роще. Однако братья Андерсены встретили ее недобро и на ее нарочито радостное приветствие что-то хмуро пробубнили, при этом не пуская ее внутрь. Тогда она отправилась в деревенскую лавку и купила там две блеклые открытки — владелец магазина, как ей показалось, тоже посмотрел на нее косо.

После миссис Бюнц пошла в церковь, но, как человек сугубо рациональный, вовсе не затем, чтобы найти там душевное утешение. Церковь была очень старая, однако, по мнению фольклористки, совершенно не представляла исторического интереса. А барельеф герба Мардианов послужил лишь неприятным напоминанием о госпоже Алисе.

На выходе она столкнулась с преподобным отцом Сэмом Стейне — на этот раз он был, как и положено, в рясе. Священник тепло с ней поздоровался. Ободренная таким обращением, миссис Бюнц взяла себя в руки и принялась расспрашивать его обо всяких древностях, связанных с Южным Мардианом. Тон ее был более чем покровительственным, словно она заранее признавала за собой интеллектуальное первенство.

— Вот, решила посмотреть вашу церквушку, — объявила она.

— Очень рад, заходите.

— Хотя, конешно, для меня это не представлять такой интерес, как Кузнецова Роща.

— Это верно — у нас тут и не пахнет никакими археологическими находками.

— Вероятно, вы не интересуетесь и местными ритуальными обрядами, — с некоторым пренебрежением сказала она, понимающе кивая головой.

— Отчего же, интересуюсь, — мягко возразил Сэм Стейне. — Для священника это особенно любопытно — в этих танцах столько непосредственности…

— Но они ведь языческие.

— Разумеется, — сказал он и как будто огорчился. — Как мне представляется, — продолжал он, тщательно подбирая слова, — танец Сыновей — это как бы детский взгляд на горькую правду жизни. Как вы знаете, церковь уже много лет поддерживает и приветствует этот обряд.

— Гм! Еще бы! Такие сборы…

— Однако так было не всегда, миссис Бюнц. Сегодня церковь более лояльна к таким вещам. Извините, но мне пора на службу.

— Вы собираетесь служить?

— Нет, — покачал головой священник. — Я пришел помолиться.

Немка прищурилась.

— Ах вот оно что! А скажите, мистер Стейне, вы в вашей церкви случайно не молитесь за мертвых? Д-ет у б-ас такой тд-адиции? — простуженно закончила она.

— Есть, — сказал Сэм. — Для этого-то я сюда и пришел — прочитать пару молитв за упокой души старого Вильяма. — Он бросил на нее кроткий взгляд и почему-то добавил: — И еще за одну душу — даже более несчастную…

Миссис Бюнц снова сморкнулась и посмотрела на пастора поверх носового платка:

— Что вы имеете в виду?

— Убийцу, разумеется, — сказал он.

Ответ настолько поразил миссис Бюнц, что она даже забыла отнять от лица платок. Несколько раз она судорожно кивнула и промямлила что-то вроде:

— Ну да, конечно…

Пожелав пастору удачного дня, она отправилась обратно в гостиницу.

Во дворе женщина сразу же наткнулась на Саймона Бегга. Аллейн и Фокс наблюдали их встречу из-за занавески. Похоже, миссис Бюнц хотела поделиться с Саймоном каким-то дурным предчувствием. Голубые глаза его возбужденно блестели, движения были торопливыми. Он проворно вылез из машины и поспешил навстречу миссис Бюнц. Встав перед ней, руки в карманы, он молча, склонив голову набок, выслушал, как немка что-то сбивчиво ему сообщила. При этом она воровато оглядывалась на гостиницу, как будто опасалась, что кто-нибудь ее увидит. Затем она продолжила говорить, нервно встряхивая головой. Саймон ответил ей примерно в той же манере, однако вслед за этим смягчился и ободряюще похлопал ее по плечу. Даже через окно им было слышно, как она вскрикнула от боли. Саймон принялся истово извиняться. Он даже взял миссис Бюнц под локоток — есть такие мужчины, которых хлебом не корми, а дай только взять женщину под локоток — и настойчиво отвел ее в сторонку, ближе к машине, которую она у него купила. Под рев включенного мотора они продолжили свою беседу.

Фокс с подозрением покосился на Аллейна.

— И в этом, вы считаете, все дело?

— Вы не поверите, Братец Лис, но это так. Эта парочка придумала ход конем — причем в прямом смысле этого слова. Помните — «Коня! Полцарства за коня!»

— Шекспир? — тут же отозвался Фокс.

— А почему бы и нет? Дело это, как вы понимаете, с изрядным елизаветинским душком. Я не имею в виду непосредственно «Гамлета» или «Короля Лира». И даже не «Моррис для девяти шашек». Хотя аналогии бесспорны. Но существуют более ранние пьесы о насилии, в которых люди убивают друг друга просто так, по причине плохого настроения, а потом утешаются заявлениями вроде: «Милорд, покинем эти грустные места»… Вам бы вот хотелось покинуть эти грустные места, Братец Лис?

— Пожалуй, — сказал Фокс. — Всегда приятно, когда дело раскрыто. Убийство не составляет исключения.

— Вы стали законченным циником, дружище. И убийственным снобом.

Фокс сдавленно хохотнул.

Миссис Бюнц уже направлялась к гостинице. Полицейские отошли в глубь комнаты и оттуда наблюдали за ней. Саймон тоже хмуро смотрел ей вслед и при этом выглядел крайне взволнованным и растерянным. Затем он почесал в затылке и слегка пожал плечами, словно сдавался перед неразрешимой проблемой. Аллейн живо представил, как он произносит вслух: «Это что-то…»

Миссис Бюнц, словно чувствуя, что за ней наблюдают, взглянула на окна. Ее увядшее лицо пошло пятнами, губы были решительно сжаты.

— Странный характер, ничего не скажешь, — проворчал Аллейн. — Истинная тевтонка. В ее возрасте, да с ее происхождением… Ею движет страх и одновременно любопытство. А какая сила, какая выносливость!

— Выносливость? — повторил Фокс, как бы взвешивая в уме эту мысль.

— Да-да. Очень выносливая дамочка эта миссис Бюнц. Судя по тому, что ей пришлось «вынести» в эту среду…

— И то верно.

— Да уж, — повторил Аллейн, обращаясь скорее к самому себе, чем к Фоксу, — весьма выносливая…

Солнце по-прежнему светило над Южным Мардианом и окрестностями. Погода была не по-зимнему теплой. Тут и там на дороге темнели прогалины, и машина доктора Куртиса то и дело буксовала. Тем не менее он мчался быстро, как мог, и к полудню уже позвонил Аллейну и сообщил, что в три готов с ними встретиться. Аллейн велел ему ехать в Йоуфорд, где в больничном морге дожидался его приезда труп Лицедея.

В половине второго прибыла полицейская машина с подкреплением из пяти человек.

Аллейн устроил в задней комнате что-то вроде собрания и вкратце рассказал подчиненным о предстоящем спектакле. Приехал из Кузнецовой Рощи Кэри и был тоже осведомлен о положении дел в соответствии со своим рангом и значимостью для местных граждан.

— Не знаю, дойдет ли дело до ареста, — сказал Аллейн. — Это уж как повезет. Я чувствовал бы гораздо большую уверенность, если бы имел на руках результаты вскрытия, но все же решил не дожидаться их. Успех или неуспех предстоящего представления целиком зависят от качества показаний свидетелей, поскольку вся идея зиждется только на них. Есть некоторый риск провала — в таком случае мы будем глупо выглядеть в конце этого мероприятия. Однако мне кажется, что надо все-таки попытать счастья. Вот и мистер Фокс меня поддерживает. Итак, вот что там будет происходить.

Он рассказал им свой план действий, иллюстрируя его с помощью грубой схемы замка Мардиан, которую набросал до этого.

Предполагалось, что леди Алиса, Дульси Мардиан и пастор будут сидеть на тех же местах, что и в среду, то есть на ступеньках. Остальную часть аудитории составят Трикси с отцом, Камилла, Кэри, сержант Обби и миссис Бюнц. События прошедшей среды должны быть восстановлены в том порядке, в котором они происходили. При этих словах старший офицер Кэри озабоченно нахмурился. Заметив это, Аллейн спросил, не хочет ли он что-то добавить.

— В общем… Да! — сказал Кэри. — Я вот каким вопросом задался, мистер Аллейн. Если все, как вы говорите, будут исполнять положенные им роли, то кто же будет… м-м-м… кто же будет…

— Играть главную роль?

— Вот именно. Настоящий исполнитель, — резонно заметил Кэри, — уж никак не сможет…

— Я как раз хотел с вами посоветоваться. Какого возраста этот парень — сын Энди — тот, что был у них на подмену?

— Билл? Лет тринадцать-четырнадцать ему. Он у Эндрю младший.

— Сообразительный мальчишка?

— Знамо дело, смышленый.

— Он примерно такого роста, как дед?

— Ну, вроде того.

— А можно бы его сюда позвать?

— Ну да. Ферма Эндрю Андерсена от Йоуфорда — рукой подать..

— А сам Энди еще в Кузнецовой Роще?

— Обедать к себе пошел. Утром они все собирались в кузнице на семейный совет, — доложил Кэри. — Мой сержант был там на дежурстве. Обби. Не сказать чтобы он сильно перетруждал себя — все самое важное попросту проспал. — При этих словах полицейские из Скотленд-Ярда хмуро потупились. — Конечно кое-что он все же сообщил. Например, что братья обнаружили очень большие деньги и положили их под замок, а кроме того, что все они беспокоятся, как бы Эрни чего не сболтнул да не выкинул. Особенно Крис. У парня горячая голова и, похоже, крепкий кулак — вот он и верховодит там у них…

— Понятно, — сухо сказал Аллейн.

— Ну что — послать мне за Биллом, сэр? Прямо сейчас?

— А может быть, лучше вы сами, Кэри? Был бы крайне признателен. Только так, чтобы никто ничего не заметил. У вас это получится, вы их знаете лучше.

Кэри, польщенный, отправился выполнять задание.

Вскоре они услышали рев мотоцикла, удалявшегося по йоуфордской дороге.

— Надо же! — возмущался Фокс. — Если он уж так не доверяет своим людям, заступил бы на ночной пост сам!

— Не думаю, чтобы результаты этой замены разительно отличались, — сказал Аллейн.

— Дело в принципе.

— Ну, если в принципе… Итак, относительно представления — кто где будет стоять. Мистер Фокс у той самой арки сзади, откуда выходят исполнители. Бэйли и Томпсон займут свои посты у двух противоположных арок, связывающих новое здание со старой крепостной стеной. Через одну из них Ральф Стейне возвращался на сцену. Так… Костер горел снаружи — справа от центральной арки. Туда я бы хотел поставить троих. Оставшиеся двое пусть встанут среди зрителей — на случай того, если наши предположения воплотятся в жизнь. Кэри тоже будет там вместе со своим сонным сержантом. Ну если уж он заснет на таком представлении, то придется признать, что у бедняги сонная болезнь.

— А можно поинтересоваться, где вас самого-то искать? — осторожно спросил Фокс.

— Ну-у, — неопределенно ответил Аллейн, — и там и сям. В общем, буду рыскать по всему двору, как лев в поисках добычи. Ну а начну, как вы понимаете, Братец Лис, с королевской ложи. Попробую затеряться среди знати.

— На ступеньках вместе с госпожой Алисой.

— Вот-вот. А теперь еще пару слов. — Аллейн по очереди оглядел Фокса, Бэйли, Томпсона и пятерых новичков. — Я бы хотел, чтобы каждый из вас вел наблюдение за одним конкретным человеком и делал это очень внимательно. К примеру, вы, Фокс, можете взять Эрни Андерсена. Бэйли возьмет Саймона Бегга в роли Конька Щелкуна. Томпсон — Ральфа в роли Бетти. Остальные пусть распределят между собой четырех братьев и мальчика в роли Шута. Кажется, всем досталось?

Один из новичков, сержант Ярдли, сказал:

— Я… э-э… простите…

— Слушаю вас, Ярдли.

— Что-то я сбился со счета, сударь. Нас всего девять человек, включая вас, а в танце, или представлении — как его там называть, — насколько я понял, участвуют только восемь.

— Правильно, восемь, — согласился Аллейн. — Однако мы осмеливаемся предположить, что их было девять.

— Простите, сударь. Разумеется.

— И я, — мягко сказал Аллейн, — как раз рассчитываю понаблюдать за девятым.

Билл Андерсен-младший вполне бы мог позировать для какой-нибудь сельской пасторальной картинки. Копна соломенных волос, румяные, как яблоки, щеки и синие васильковые глаза — все было при нем. Улыбался он так широко, что обнажались все до одного крепкие белые зубы.

Кэри доставил его на заднем сиденье мотоцикла и подвел к Аллейну с таким видом, будто хотел показать ему местную достопримечательность.

— Билл-младший, — представил Кэри мальчика. — Я объяснил ему, зачем он вам нужен, и предупредил, чтобы не болтал лишнего, а выполнял все как положено. Сказал, что справится. Ну! — добавил он, по-деловому пихнув парня вбок. — Давай, что ли, сам скажи. Справишься или как?

— Ага, — подтвердил Билл-младший и, взглянув на Аллейна сквозь густые ресницы, ухмыльнулся. — Даже очень.

— Прекрасно. А теперь послушай меня, Билл. Мы хотим попросить тебя всего лишь о маленьком одолжении. Работа пустяковая. Но зато очень ответственная и важная. Мы могли бы и сами справиться, но, как ты видишь, мы все слишком высоки для этой роли. А у тебя рост как раз подходящий. Вопрос в другом: знаешь ли ты роль?

— Да я всех этих «Пятерых Сыновей» как свои пять пальцев знаю!

— Неужели? И роль Шута тоже? Ту, что исполнял дедушка?

— Да уж не без этого.

— Ты же видел его в среду, не так ли?

— Ну видел.

— Все точно помнишь, что он делал?

— Ну да…

— Почему ты так уверен?

Билл почесал в затылке.

— А я смотрел за ним. Ну, в общем, перед началом дедуля сильно сердился. И они все говорили…

— А что там случилось?

Билл охотно поведал о приезде Лицедея и скандале с переодеванием:

— Мне пришлось снимать дяди Эрнину одежку, а ему — дедулину. Быстро-пребыстро.

— А что при этом говорили?

— Дядя Эрни говорил, что этот танец дедулю убьет. И дядя Крис тоже. Дядя Крис говорил, что он сам себя угробит, если будет два часа подряд таскать на себе эти тряпки. Говорил — ты, старый убл… ой!., в общем, что он помрет на месте. Вот я и смотрел за дедулей, чтобы в случае чего не пропустить. — Билл провел кончиком языка по губам. — Чудно все вышло, — сказал он. — Как говорили — так и случилось. До того чудно — аж не верится…

Аллейн еще раз поинтересовался:

— Надеюсь, ты не против выполнить нашу просьбу, Билл?

Мальчик поднял на него взгляд.

— Не, не против, — немного удивленно протянул он. — А что?

— И все это останется строго между нами? Никому ни слова, повышенная секретность?

— Д-да, — закивал мальчик. — Оно конечно. — Вышесказанное явно впечатлило его.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил Аллейн.

— А мне придется одевать его… его грязную одежду?

— Нет, — помедлил Аллейн.

— И маску тоже не надо?

— Нет.

— А как же я тогда…

— Ничего страшного. Достаточно надеть на тебя какую-нибудь светлую рубаху, светлые штаны и на голову что-то похожее на ту маску.

Билл-младший удовлетворенно кивнул. Странная своей невинностью жестокость светилась при этом в его глазах — впрочем, для его возраста и пола это было не слишком странно.

— Ну, это можно, — согласился он. — Одену на себя пижаму, а маска у меня есть. Настоящая, шутовская — во! — Он скроил соответствующую гримасу, после чего произнес фразу, сразу напомнившую его дядю Эрни. — Из меня такой шут гороховый получится…

— Прекрасно. А теперь, Билл-младший, как следует навостри уши и послушай, что я тебе скажу. Мы тебя попросим кое о чем еще. Это будет позаковыристей и, пожалуй, пострашней. Как ты?

— А можно мне узнать вперед, что это такое?

— Идет, — просиял Аллейн. — Соберись и слушай.

И он объяснил Биллу, что от него потребуется.

По ходу рассказа синие глаза паренька все более округлялись. Аллейн ожидал, что после объяснения начнутся какие-нибудь вопросы или отговорки, но таковых не последовало. Видимо, родственные чувства, сострадание и деловые проявления существовали в нем независимо друг от друга. Вместо отговорок на лице его появилась проказливая ухмылка, и он принялся радостно потирать руки.

Похоже, старший офицер Кэри оказался прав — мальчишка был не на шутку смышленый.

Глава 12 И снова мечи…

Уже начинало темнеть, когда во дворе замка Мардиан люди снова собрались, чтобы посмотреть моррис Скрещенных Мечей.

Доктор Оттерли явился заранее и зашел засвидетельствовать свое почтение госпоже Алисе и узнать, как она себя чувствует после вчерашней попойки. Пастор и Аллейн были уже там, а Фокс с помощниками заняли свои места во дворе.

В четыре часа прибыли в своем фургоне Андерсены под предводительством все того же сержанта Обби и выгрузили из машины факелы и кадку со смолой.

Приехал на мотоцикле старший офицер полиции Кэри.

Саймон привез на своем старом грузовичке дрова для костра.

Ральф Стейне с отцом пришли по дороге пешком и подверглись нападению гусиной стаи, которая в последнее время совсем распоясалась.

Прибыли на машине Трикси с отцом и Камилла — все трое бледные и сосредоточенные.

Миссис Бюнц на сей раз ехала к замку в одиночестве, но на полпути была остановлена констеблем, который попросил ее выйти из машины и дальше проследовать пешком. Она беспрекословно подчинилась.

Из окна гостиной Аллейн видел, как она устало втащилась в арку. За его спиной шумно дышала в своем кресле леди Алиса. Следом за ней стояли пастор и Дульси. Все наблюдали за тем, что происходит во дворе.

Приготовления были уже почти завершены. Под неусыпным наблюдением инспектора Фокса и его соратников Андерсены установили восемь факелов: четыре с одной стороны дольмена и еще четыре — с другой.

— Прямо совсем как в среду Скрещенных Мечей, — высказалась Дульси. — Правда же, тетя Акки? Подумать только!

Леди Алиса пренебрежительно хмыкнула.

— Только на этот раз никто не отрубал голову гусаку. Ведь в тот раз обезглавили гуся, правда, тетя Акки?

— К несчастью, — злобно проворчала в ответ тетка и пристально посмотрела на Дульси, которая тут же глупо захихикала. — Этот болван Эрни тоже здесь будет? — спросила леди Алиса.

— О да, — вздохнул пастор. — Вон он.

Эрни, который до этого стоял несколько в стороне от остальных братьев, причем с довольно кислой миной, теперь подошел к ним. Обращаясь то к одному, то к другому, он принялся что-то им говорить, активно при этом жестикулируя. Фокс передвинулся поближе к честной компании. Тогда Эрни стал показывать на братьев пальцем и что-то кричать Фоксу.

— Понятно, — процедил Аллейн. — Скорее всего, он донимает их уже с утра. Хочет играть Шута.

— Чокнутый! — сказала леди Алиса. — Я же вам говорила! Нет, попомните мои слова — это все добром не кончится…

Вне всякого сомнения, братья не собирались уступать Эрни и относились к его выпадам так же философски, как к снегопаду или дождю. В арке появился Саймон с головой Щелкуна в руках и тут же подошел к артистам. Эрни сразу вытянулся. Саймон дружески похлопал его по плечу, а Эрни по традиции размашисто отдал честь.

— Вот вам и весь фокус, — объявил Аллейн.

Кажется, Эрни получил указание зажигать факелы. Совершенно успокоенный, он увлеченно занялся этим делом, и вскоре уже вокруг дольмена задрожали в морозном воздухе оранжевые огни. На лица зрителей лег красный отсвет.

— Эффект прямо поразительный… — медленно проговорил пастор. — Напоминает декорации для какой-нибудь варварской пьесы — что-нибудь вроде «Короля Лира»…

— Оттерли одобрил бы такой выбор, — хмыкнул Аллейн, и в этот момент откуда-то из глубины комнаты появился сам доктор. Пастор повернулся к нему, но на сей раз доктор не выказал большого воодушевления по поводу своей выпестованной теории.

— Пожалуй, я лучше выйду, — сказал он. — Можно, сэр?

— Думаю, да. Я лично возвращаюсь. — Аллейн повернулся к Дульси, на лице которой тут же по явилось выражение наигранного ужаса.

— Позвольте узнать, — поинтересовался он, — нет ли у вас какой-нибудь чистой тряпки? Достаточно большой, чтобы сделать пару прокладок величиной, скажем, с мою ладонь? И еще нужны чистые бинты — если у вас есть…

— Тряпки? — Дульси метнула на него быстрый взгляд. — Тряпки… Подумать только! Прокладки! Бинты! — Глаза ее прямо-таки искрились весельем. — Интересно, интересно…

— Да есть у нас все, — сказала леди Алиса. — Хватит строить из себя дурочку, Дульси. Принеси.

— С пребольшим удовольствием, тетя Акки, — поспешила заверить она, после чего выскочила из комнаты и на удивление быстро вернулась с куском старой простыни и двумя нераспечатанными бинтами.

Аллейн поблагодарил ее и засунул все это в карман пиджака.

— Не думаю, что стоит затягивать с началом, — объявил он. — Когда вы будете готовы, леди Алиса…

— Я уже готова. Пожалуйста, помогите мне подняться. Дульси!

Аллейн решил, что церемония подъема госпожи Алисы может занять слишком много времени, поэтому предпочел извиниться и пойти вперед.

Доктор Оттерли присоединился к группе артистов и вместе со всеми удалился за кулисы — то есть за крепостную стену. Аллейн встал на крыльце и принялся оглядывать сцену.

Небо расчистилось, нельзя сказать, чтобы было уже совсем темно. По-зимнему ярко светили звезды. Погода стояла морозная.

Небольшая группка зрителей сиротливо сбилась с одной стороны сцены, и, если бы не свет факелов, сумерки бы с легкостью ее поглотили. Кажется, Андерсены уже нацепили на ноги свои колокольчики. Время от времени из-за стены слышался их мелодичный перезвон.

Люди Аллейна заняли предписанные им позиции, и Фокс подошел к начальнику, чтобы сообщить ему о готовности.

— У нас все в порядке, сэр, дело за вами.

— Понял. Ну что, какая муха на этот раз укусила нашего Эрни?

— Все та же. Хочет играть Шута.

— Я так и думал.

Кэри вышел из-за дольмена.

— Думаю, все будет нормально, — смущенно пробормотал он. — Ну, вы понимаете. В смысле безопасности.

— Безопасности? — переспросил Фокс и склонил голову набок, как будто Кэри высказал какую-то неожиданную и оригинальную мысль.

— Оно, конечно, не совсем безопасно, мистер Фокс, — промямлил Кэри. — Опасность — она всегда есть, а если еще учесть, что Эрни парень с чудинкой, да к тому же заводной — ходит, вон, грозится заточить свой меч… Мы, конечно, того не допустим, только вот… А никак припадок у него опять начнется?

— Глаз с него не спускайте, Кэри, — распорядился Фокс.

— И со всей компании, — уточнил Аллейн.

— Ох, — поежился Кэри, — что-то я волнуюсь…

— Не стоит, — покачал головой Аллейн. — Вы совершенно справедливо считаете, что дело наше несколько рискованное. Но ведь нам прислали в поддержку пять хороших полицейских. А уж с вами во главе, — хитро завернул Аллейн, — риска практически не остается.

— Что вы, что вы, что вы, — скороговоркой выпалил Кэри, — я вовсе не говорил о риске. Я совсем не это имел в виду…

— Давайте оглядимся как следует напоследок? — предложил Аллейн.

Он подошел к дольмену, заглянул за него, а затем прошел в заднюю арку.

Там, тесно сбившись в кучку, похожие на бродячих певцов, стояли братья Андерсены. Когда они переминались с ноги на ногу, ритуальные колокольчики слегка позвякивали. Почему-то Аллейн сразу вспомнил о лошадях, которые точно так же позвякивают упряжью в стойлах. За братьями, ближе к сложенному, но еще не зажженному костру стояли доктор Оттерли и Ральф в своем кринолине. В холщовом барабане Конька сидел Саймон и для тренировки двигал оскаленной лошадиной головой. Неподалеку, как и было запланировано, паслись три полицейских офицера. У стены напротив костра стояла прислоненная коса с полуобгоревшим черенком и кадка со смолой. В морозном воздухе остро пахло битумом.

— Сейчас мы зажжем костер, и после этого я попрошу всех зайти во двор, где и объясню, зачем мы здесь собрались.

Один из полицейских Скотленд-Ярда зажег клочок бумаги и бросил его в костер. Сухие сучья с треском занялись, распространяя повсюду приятный запах дыма.

Вслед за Аллейном артисты проследовали в арку, а затем мимо дольмена и факелов, через сцену — к крыльцу.

Леди Алиса восседала на самой верхушке в окружении Дульси и пастора. Завернутая в бесчисленные пальто и увенчанная шапкой с большим помпоном, она напоминала какое-то древнее изваяние.

Аллейн встал ступенькой ниже, так чтобы не загораживать этой троице сцену. Перед ним, еще ниже, расположились братья Андерсены, Ральф, Саймон и доктор Оттерли. Справа от Аллейна жалась горстка зрителей.

— Вы не могли бы подойти поближе? — крикнул он. — То, что я собираюсь сказать, касается всех.

Они вышли из тени — при этом каждый старался держаться поодиночке, словно не хотел, чтобы его смешивали с другими. Трикси, ее отец, Камилла, миссис Бюнц… К Камилле тут же подскочил Ральф и встал рядом. Его конусообразная юбка напоминала колпачок, которым тушат свечи, а сама Камилла в красном пальто — тоненький язычок пламени.

Фокс, Кэри и их подчиненные остались на своих местах.

— Берусь предположить, — начал Аллейн, — что многие из вас недоумевают — зачем это полиции понадобилось устраивать этот спектакль? Не думаю, что кто-то будет в восторге от этой затеи, поэтому заранее приношу свои извинения за беспокойство.

Он помолчал. Лица людей перед ним тонули в облачках пара от их собственного дыхания. Никто не шевелился и не произносил ни слова.

— Дело в том, — продолжал Аллейн, — что мы столкнулись с необычным случаем и весьма необычными обстоятельствами. Пострадавший все время находился на виду у зрителей и, даже лежа за этим камнем, успел попасться на глаза некоторым свидетелям. Мистер Кэри опросил всех — мужчин, женщин, детей, которые находились в тот вечер среди зрителей. И все сходятся во мнении, что Лицедей не покидал сцены и не вылезал из своего укрытия и что никто не мог бы применить к нему насилие, пока он лежал за камнем. И тем не менее уже несколькими минутами позже он был обнаружен там с отрубленной головой. — Аллейн снова помолчал. — Должен сказать, что многочисленные утомительные опросы свидетелей только усугубляют это противоречие. Именно поэтому мы решили проиграть все по второму разу и посмотреть, что же все-таки случилось.

Доктор Оттерли взглянул на Аллейна, как будто хотел его перебить, но потом, очевидно, передумал и промолчал.

— Кто-то из вас, — продолжал Аллейн, — по той или иной причине не захочет повторять какие-то неприятные для него сцены. Что ж, я не имею права принуждать вас следовать фактам безупречно. Главное, не пытайтесь смячить их в свою пользу, — неожиданно для себя самого сказал он, — даже если вам кажется, что они могут каким-то образом навлечь на вас подозрение. Мы обращаемся с этой просьбой ко всем вам в надежде получить так необходимое для нас наглядное свидетельство. Вы должны сейчас показать нам правду. Придерживаясь правды — только правды и ничего, кроме правды, — каждый из вас укрепит свою невиновность в наших глазах. По крайней мере, мы будем точно знать, кто этого не совершал. Но не советую вам шутить с фактами. Поверьте, не стоит. Если вы невиновны, вам нечего бояться. Более того, — он приподнял бровь, — хочу напомнить вам, что ваши поступки могут подтвердить или опровергнуть другие свидетели.

Он помолчал. Эрни разразился своим бессмысленным смехом, а его братья стали переминаться с ноги на ногу и при этом бренчать колокольчиками.

— На этом предисловие позвольте закончить, — сказал Аллейн, — и перейти ко второму вопросу. Если в процессе представления кто-либо из вас заметит какое-то несоответствие, пусть даже незначительное, он должен немедленно об этом сказать. Сразу же. Разумеется, будет шумно, поэтому придется просто подать какой-нибудь знак. Например, поднять руку. Или если вы играете на скрипке, — он посмотрел в сторону доктора Оттерли, — то прекратить игру и поднять вверх смычок. Ну а если вы Конек, — старший инспектор бросил взгляд на Саймона, — то за неимением рук можете просто громко заржать. Получится у вас?

— Запросто, — откликнулся Саймон Бегг. — Уря-я-я!

По рядам исполнителей и зрителей прошел возмущенный ропот.

— То же самое, — продолжал Аллейн, — касается любого из зрителей, который заметит что-нибудь непонятное, — выяснять все следует прямо на месте. Хотите — начинайте петь песню, хотите — просто помашите рукой, чтобы обратить на себя наше внимание.

— Дульси…

— Что, тетя Акки?

— Принеси гонг.

— Гонг, тетя Акки?

— Ну да, тот, что я купила на распродаже. И еще возьми в комнате для ружей охотничий рожок.

— С удовольствием, тетя Акки.

Дульси поднялась и зашла в дом.

— Вы можете ударять в гонг, — сказала леди Алиса Аллейну, — если захотите остановить их. А я возьму охотничий рожок.

Аллейн поблагодарил, но отказался:

— Огромное вам спасибо, но на этот случай у меня имеется свисток.

— Тогда Сэм будет бить в гонг, если что-нибудь заметит.

Пастор деликатно прокашлялся и выразил надежду, что навряд ли ему это понадобится.

Чтобы предотвратить превращение всего мероприятия в фарс, Аллейн снова обратился к артистам.

— Если вы услышите мой свисток, — повторил он, — то, что бы вы ни делали, вы должны тут же остановиться. Итак, всем все понятно? Вопросы есть?

— А коли не станем совсем? — выкрикнул Крис Андерсен.

— Вы хотите сказать — не станете вообще танцевать?

— Ну да. Как тогда?

— Что ж, не станете так не станете…

— Эй! — зычно крикнула леди Алиса, вглядываясь в группу артистов. — Кто это там? Кто это там рассуждает — станет он или не станет, а?

Братья замялись и зазвенели колокольчиками.

— А ну-ка, — скомандовала она, — Даниэль! Отвечай — кто это у вас там такой умный?

Дэн, казалось, готов был провалиться сквозь землю. А Эрни снова закатился смехом и стал тыкать пальцем в Криса.

— Это он! — давясь от хохота, сообщил он. — Наш старый добрый Крис!

Крис со звяканьем вышел вперед. Огромный и мрачный, он встал у подножия крыльца и исподлобья уставился на госпожу Алису.

— Ну, я, — сказал он. — Вы уж извиняйте, мэм, но это наше дело, будем мы исполнять или нет. Вы вспомните, кого убили. Он же наш отец — не чей-нибудь…

— Жаль только, что вам не передались его мозги! — отпарировала она. — А ты, Крис Андерсен, просто тупой безрассудный осел — и всегда таким был. Остепенись ты наконец — хватит уж тебе пороть всякую чушь.

— Да где же тут степенность-то ваша? — взорвался Крис. — Как же мы будем все тут показывать, если у нас нет Шута? Чушь как раз и получится…

— Посмотришь на вас — так можно подумать, вам приятно, что убийца вашего отца преспокойно разгуливает на свободе.

Крис тут же понурил голову и обратился к Аллейну:

— А будет нам что, коли не станем?

— Ваш отказ будет запротоколирован, — сказал Аллейн. — Угроз мы не применяем.

— Прямо телячьи нежности, — недовольно проклацала леди Алиса.

Крис так и стоял с опущенной головой. Энди и Нэт украдкой поглядывали на Дэна. Эрни стал со звоном трясти ногами и поправлять свои колокольчики.

— Что ж, — сказал наконец Дэн, — как я погляжу, деваться нам некуда, братки. Будем танцевать.

— Вот и прекрасно, — сказал Аллейн. — Очень разумно. Начнем с того места, когда Лицедей приезжает на машине с миссис Бюнц. Я попрошу миссис Бюнц пройти к машине, подъехать и припарковаться там же, где она парковалась в тот раз. На выходе вас встретит констебль, миссис Бюнц, и проводит к машине. Артисты пока подождут у костра. А доктор Оттерли пусть выйдет на сцену и начнет играть. Договорились, мадам?

Миссис Бюнц в это время занималась прочисткой носа. Кивнув, она послушно направилась к выходу. Через некоторое время она исчезла в арке.

Дэн сделал знак своим братьям. Позвякивая колокольчиками, они пошли через двор к центральной арке. За ними последовали Ральф и Саймон. Зрители заняли положенные им места, после чего доктор Оттерли вышел на сцену и пристроил под подбородком скрипку.

Вдруг парадная дверь распахнулась и из дома, покачиваясь, вышла Дульси с охотничьим рожком и увесистым гонгом. На ступеньках она споткнулась, и рожок с пронзительным звоном ударился о гонг, так что по всему двору прокатилось эхо.

Это словно явилось сигналом к началу действия, и где-то вдалеке миссис Бюнц завела мотор своей машины, а доктор Оттерли ударил смычком по струнам.

«Что ж, — подумал Аллейн. — Как бы там ни было — с богом».

Автомобиль миссис Бюнц с шумом затормозил у стены. Доктор Оттерли опустил смычок.

— Как раз в тот момент я отправился посмотреть, что случилось.

— Хорошо. Так и сделайте.

Он пошел к выходу, и в полупустом дворе его фигурка выглядела одинокой и жалкой.

Появилась в сопровождении констебля миссис Бюнц и встала в боковой арке. Она была бледной как полотно и вся дрожала.

— Мы слышали, как там чертыхался Лицедей, — уведомила Аллейна леди Алиса.

На этот раз никто не чертыхался. В противоположном конце двора, за стеной, стояли у костра артисты и хмуро переглядывались. К ним уже подошел доктор Оттерли. Неподалеку с видом беззаботных курортников прогуливались полицейские. Инспектор Фокс, при очках, с невозмутимым видом рассматривал всех артистов по очереди. В руках он держал массивную записную книжку.

— Вот как раз сейчас приехал Лицедей и обнаружил тебя, — он ткнул пальцем в Эрни, — в своем костюме, и Билла — в твоем. Начал срывать с тебя свою одежду, — он снова ткнул пальцем в Эрни, — и сам в нее одеваться. А ты поменялся одеждой с Биллом. По крайней мере, так у меня записано. А что он при этом говорил?

Саймон, доктор Оттерли и Ральф Стейне заговорили все разом. Фокс указал карандашом на доктора Оттерли.

— Так-так, доктор? Продолжайте.

— Когда я вышел со двора, — рассказывал доктор Оттерли, — он рычал как разъяренный тигр, но понять, что он там рычит, было совершенно невозможно. Схватил Эрни за грудки и принялся в буквальном смысле сдирать с него одежду.

Эрни истово божился:

— Вот-вот, истинный крест, так оно и было! Он все нарочно это делал, старый хорек…

— И все-таки он дал какие-нибудь объяснения? — продолжал настаивать Фокс. — Я имею в виду по поводу той записки, где он просит Эрни его выручить? — Ответа не последовало. — А скажите, никому из вас не пришло в голову, что Лицедей написал эту записку не по поводу роли, а по поводу починки косы? Он же не писал: «Пусть Эрни играет за меня Шута»?

Встретив изумленные взгляды своих братьев, Эрни хлопнул себя по колену и крикнул:

— Ну что — съели? Здорово я вас обдурил, а? Каково, а? Не такой уж я дурачок, за какого вы меня держите!

Нэт проникновенно сказал:

— Ах ты ж грязный подонок… Дубина ты неотесанная…

Эрни прямо зашелся своим визгливым смехом. Фокс примиряюще поднял руку.

— Ну хватит, — сказал он и кивнул одному из своих подчиненных. Тот тут же принес связанные в пучок мечи и раздал их танцорам.

Эрни немедленно пустил свой меч в ход: принялся размахивать им и косить уцелевший после среды сухостой.

— А где мой меч? — недовольно спросил он. — Это не мой. Мой был острый.

— Сойдет и такой, — проворчал Фокс. — Теперь по местам. Если можно, в том же порядке, как было раньше.

Доктор Оттерли кивнул и вышел через арку на сцену.

— Теперь, — полюбопытствовала Дульси, — они уже по-настоящему начинают, тетя Акки?

Раздались скрипучие звуки настройки, после чего заиграла знакомая бодрая музыка. Из арки появился Эрни — на этот раз лицо его было не черным, а, наоборот, бледным. Он был в своей обычной черной шапке и перчатках. Поначалу движения его не отличались такой быстротой и точностью, как в настоящую среду Скрещенных Мечей, но постепенно под действием музыки он разошелся и стал двигаться живее. Прыгая и кружась, он принялся взмахивать вокруг себя мечом.

— Насколько я понимаю, это и называется разгоном, — пробормотал Аллейн. — Что-то вроде обряда очищения, не так ли, пастор?

— Пожалуй. Да.

Закончив свое выступление, Эрни встал в сторонке. Теперь была очередь его братьев, которые выбежали на сцену, звеня колокольчиками. Эрни присоединился к ним, и они вместе исполнили Мардианский моррис, сложив до поры мечи возле ног доктора Оттерли. После этого они сняли с ног колокольчики и взяли в руки мечи. Эрни продел в кончик своего меча красную ленточку. Переглянувшись, все посмотрели на Аллейна.

Теперь следовал выход мужеженщины и Конька. Ральф Стейне снова появился во всей своей красе: в кринолине, мужском пиджаке и сдвинутой на лоб двуединой шляпе. Вид у него был более чем мрачный.

Железная голова Щелкуна зловеще лязгала челюстями, раскачиваясь на длинной шее. Похожее на барабан туловище подпрыгивало в такт музыке и подметало подолом землю. Полысевший от времени хвостик смешно трепыхался.

В целом парочка выглядела весьма эффектно.

Дульси, точно так же как и в среду, не преминула сообщить:

— А вот и Щелкун… — на что ее тетка ответила уничтожающим взглядом, как будто обе они стремилась к полной достоверности фактов.

Щелкун остановился прямо посередине, мордой к крыльцу. Вслед за этим раздался бодрый голос, который, казалось, исходил ниоткуда:

— А позвольте узнать, вам все показывать, как было — все забавы да игрища?

Шея Щелкуна немного приподнялась, и в отверстии показалось лицо Саймона.

— Все, — кивнул Аллейн.

— Тогда ништяк. — Шея снова захлопнулась. — Девицы, ау-у, я иду! — завыл голос из утробы.

Щелкун принялся совершать хищные выпады и прыжки в разные стороны и наконец выбрал объект для охоты. Камилла теснее прижалась к Трикси и вопросительно посмотрела сначала на Ральфа, а потом на Аллейна. Ральф помахал ей — мол, все в порядке, я здесь.

Челюсти Щелкуна снова устрашающе лязгнули. Он продолжал свои неистовые набеги на воображаемую толпу. Доктор Оттерли, не прекращая играть, подошел поближе к Камилле и ободряюще кивнул ей. Неожиданно Щелкун сделал резкий выпад в сторону Камиллы. Она бросилась от него, как заяц, и побежала по двору прямо в объятия Ральфа. Щелкун скрылся в задней арке.

— Прямо точно так же, как тогда! — радостно воскликнула Дульси. — Верно, тетя Акки? Верно, Сэм?

Пастор печально кивнул, а леди Алиса сказала:

— Ради всего святого, замолчи, Дульси.

— Хорошо, простите, тетя Акки, но… ой! — вырвалось у Дульси.

Это Аллейн свистнул в свисток.

Доктор Оттерли перестал играть. Андерсены повернулись к Аллейну.

— Одну минуточку, — сказал Аллейн.

После этого он спустился пониже и встал так, чтобы видеть всех, кто находился в этот момент во дворе.

— Теперь давайте сверимся, — сказал он, — Миссис Бюнц, вы согласны с тем, что все так именно и происходило?

Бэйли осветил лицо миссис Бюнц факелом. Рот ее был открыт. Губы беззвучно шевелились.

— Боюсь, что так я вас не услышу, — сказал Аллейн. — Если не трудно, подойдите немного поближе.

Она сделала пару неуверенных шагов в его направлении.

— Ну вот, теперь говорите, — разрешил он.

— Ja. Так и было.

— А что было дальше?

Тевтонка облизала губы.

— Дальше был выход Шута, — просипела она.

— И как же это выглядело?

Она сделала странный и какой-то на редкость невыразительный жест.

— Ну, он вот так… ходил по кругу, — гнусавила она. — Ходил и ходил…

— А что еще он делал?

— Тетя Акки…

— Стоп! — рявкнул Аллейн так грозно, что Дульси подпрыгнула. — Я хочу, чтобы миссис Бюнц показала нам, что именно он делал.

Миссис Бюнц была, как всегда, изрядно укутана в домотканые наряды. Когда она двигалась, шарфы развевались следом, словно от сильного ветра.

В полной тишине она какой-то жалкой трусцой двинулась по кругу, затем сделала несколько нелепых прыжков и остановилась напротив крыльца.

Леди Алиса вперила в нее свой немигающий змеиный взгляд, а Дульси от удивления открыла рот. Пастор уставился на свои ботинки.

— Вот и все, — сказала миссис Бюнц.

— Наверное, вы что-то упустили, — сказал Аллейн.

— Де б-огу же я по-бд-ить все, — придушенно сказала миссис Бюнц.

— И я вам скажу почему, — заявил Аллейн. — Потому что вы никогда не видели всего, что он делал. Даже когда подсматривали через окошко конюшни.

Она поднесла руку в варежке ко рту и слегка пошатнулась.

— Ах ты ж черт возьми! — громко воскликнул Том Плоуман, но Трикси закрыла ему рот рукой.

Миссис Бюнц смущенно забормотала что-то об интересах науки и прочая, прочая…

— Итак, вы не видели, что делал Лицедей в среду вечером. Так как в тот вечер вы ушли со двора в тот самый момент, на котором мы остановились. Не так ли, миссис Бюнц.

Она медленно и упрямо покачала головой, как будто не желала признавать случившегося.

— Вы хотите сказать, что я ошибаюсь?

Она приложила, руки к вискам и энергично закивала.

— Но вы же знаете, тетя Акки, что она уходила!

— Помолчи же ты, Дульси, помолчи, — сказала ей тетка.

— Нет уж, — возразил Аллейн. — На сей раз молчать не надо. Я хочу послушать, что скажет мисс Мардиан.

— Делайте что хотите. Только она же сама не знает, что плетет.

— Я?! — вскричала Дульси. — Это я не знаю?! Знаю! Я же говорила вам, тетя Акки, тогда еще говорила: посмотрите, тетя Акки, эта немка уходит. И Сэму я говорила. Ведь правда, Сэм?

Пастор с обескураженным и немного виноватым видом ответил:

— Наверное… Наверное, говорила.

— И что же сделала миссис Бюнц, пастор?

— Она… я, правда, не очень хорошо помню… но, по-моему, она вышла.

— Ну что, миссис Бюнц?

Теперь у миссис Бюнц был вид женщины, которой дали время, чтобы собраться с мыслями.

— У меня… э-э… случилось кое-что непредвиденное, — сказала она, подбирая слова. — Из соображе-д-ий такта я де буду вдава-дз-а в дальнейшие под-г-обности.

— Брешет, — припечатала леди Алиса.

— И когда же вы вернулись? — продолжал допытываться Аллейн.

Она скороговоркой пробормотала:

— Во время первой части танца с мечами.

— А почему вы умалчивали обо всем этом, когда я говорил с вами вчера?

На это она не нашлась что ответить.

Аллейн махнул рукой Фоксу, который стоял в дальней арке, тот повернулся к Щелкуну и что-то ему сказал. Затем они вместе подошли к крыльцу.

— Мистер Бегг, — окликнул Аллейн, — будьте так любезны, снимите ваше снаряжение.

— Что-что? Во, ништяк, — послышался голос Саймона.

Шея Конька втянулась вместе с головой в туловище. Вслед за этим последовали странные и даже немного жутковатые манипуляции, затем вся конструкция накренилась и, наконец, из-под нее вылез Саймон.

— Вот и прекрасно. Смею предположить, что так оно, собственно, все и было. Вы поджидали ее у центрального выхода и там же сняли с себя доспехи. — Саймон слушал его с выражением смирения на лице. — А вы, — Аллейн обратился к миссис Бюнц, — вышли со двора через боковую арку и прошли вдоль стены к задней, где и встретились с мистером Беггом.

Миссис Бюнц вскинула свои пухлые ручки, словно хотела защититься. Саймон грубо сказал:

— Не надо так волноваться, миссис Бу-бу, — и положил руки ей на плечи.

— Не прикасайтесь ко мне! — завопила она.

— Что, плечики зудят, да? — сказал Аллейн. — Оно и понятно — доспехи-то у Щелкуна не из легких…

После этого миссис Бюнц уж точно было нечего сказать.

Происшедшее имело живой отклик как среди представителей «крыльца», так и среди Андерсенов.

Эрни завопил:

— Ну, что я говорил вам, мужики? Я же говорил, это все она? Вот что бывает, когда бабы лезут не в свои дела. Баба с возу — кобыле легче, — вдруг добавил он. — Курица не птица, а баба не человек — так, что ли, приговаривал этот старый хорек?

— Ну-ка, живо заткнись, Капрал. Задрай люк, слышишь? — устало сказал Саймон.

— Есть, командир! — выкрикнул Эрни и отдал честь.

Аллейн предупреждающе поднял руку:

— А теперь успокойтесь и послушайте меня. Как я себе представляю, вы, Бегг, получили от миссис Бюнц определенную сумму в обмен на то, что разрешите ей постоять в костюме Щелкуна во время тройного танца. Сразу после своего экспромта вы вышли за забор, встретились с ней у костра, надели на нее доспехи и отправили на арену. Скорее всего, все деньги, которые вы от нее получили, а возможно, и еще больше, вы поставили на Тевтонского Танцора — того, что на Субсидии от Большой Тевтоподмены. Ее Величество Удача никогда не славилась справедливостью, поэтому вы совершенно незаслуженно сорвали куш.

Саймон ухмыльнулся и виновато посмотрел на окружающих. Взгляд его словно говорил: «Я же не хотел…»

— Откуда это вы все так хорошо знаете? — спросил он у Аллейна.

— Да уж знаю. А вы вот знаете, что произносил Лицедей во время танца?

— Нет, — замотал головой Саймон, — не знаю. Что-то там бормотал себе под нос. Кстати, миссис Бюнц меня спрашивала, и я сказал ей, что ничего не знаю.

Аллейн повернулся к остальным.

— Кто-нибудь из вас говорил миссис Бюнц, что именно произносил Лицедей?

— Вот еще! — фыркнул Крис.

— Прекрасно. В беседе со мной миссис Бюнц выдала фразу из слов Лицедея. Я уверен, что ее она услышала как раз в тот самый вечер и была очень счастлива. Ведь вам для этого понадобилось подкупать мистера Бегга и надевать его костюм, не так ли, миссис Бюнц? Вы охотились за очередным фольклорным перлом? Именно поэтому вы не гарцевали вокруг арены, как вам полагалось, а стояли в том месте, откуда вам лучше всего было слышно, что бормочет Лицедей.

Аллейн помедлил, а затем процитировал:

— «Бетти меня залюбит». А как там дальше, помните?

— Ничего я не буду говорить.

— Тогда, боюсь, мне придется попросить вас выйти на сцену. — Он порылся в карманах и выудил оттуда бинты и тряпки. — Подложите под плечи. Но сначала доктор Оттерли наложит бинты.

— Что я должна буду делать?

— Только то, что вы делали в среду.

Крис заорал:

— Не надо нам ее! Женщин нам еще не хватало! Гоните ее!

— Вот-вот, сказал Дэн. — Если уж раз такое случилось, то хватит нам и того. Зачем же теперь нарочно заставлять ее?

— Не потерпим такого, братки! — Энди утратил свою обычную скромность. — Это же совсем другое дело. Мы ничего такого и не думали. — Он вдруг вскинул взгляд на Эрни. — Кроме некоторых. А что, Эрни, ты знал, что эта женщина здесь? Знал, да?

— Советую задраить люк, Капрал, — предупреждающе сказал Саймон.

— Слушаюсь, сэр!

Тут Крис вдруг набросился на Саймона с руганью:

— Слушай, ты, оставь-ка Эрни в покое, Симми-Дик. Отвали от него, понял? Кто ты такой, чтобы перед всеми здесь распинаться, предатель чертов, бабу в танец Сыновей затащил…

— Вот-вот, — подхватил Нэт. — Предатель, и больше никто. Эрни его еще покрывает…

— Эй вы, козлы, а кренделей свежих вам не навешать? — прошипел Саймон. — Что это вы все окрысились ни с того ни с сего? А? Пидеры вонючие!

Дэн, по праву старшинства, прикрикнул на него:

— Но-но-но! Попридержи язык.

Все невольно посмотрели на госпожу Алису.

Стоявший впереди от нее Аллейн спиной почувствовал, как старуха вскипает, словно паровой котел. Наконец раздалось угрожающее шипение, которое, видимо, означало, что она вот-вот спустит пары. Андерсены выжидающе замерли.

Она набросилась на них со страстью, соединявшей в себе одновременно высокомерие и материнскую чуткость, которые она, вероятно, позаимствовала у своих пращуров — сильных и властных помещиков-аристократов. Это была настоящая англичанка: будучи старой каргой и ведьмой, она умудрялась поддерживать к себе уважение. Андерсены слушали ее без раболепия, но так, как слушают человека, к словам которого не прислушаться нельзя. Собственно, основной мыслью ее тирады было то, что если они откажутся танцевать, то и она, и полиция, и все остальные решат, что они объединились, чтобы убрать своего отца. Закончила она настоятельным советом не испытывать больше ее терпение. После этого лишь один Крис продолжал упорствовать, но братья, посовещавшись, приструнили его.

Фокс, который все это время что-то озабоченно строчил в своем блокноте, удовлетворенно взглянул на своего начальника.

Аллейн повернулся к миссис Бюнц.

— Итак, мадам, вы готовы? — Он осмотрел результаты стараний доктора Оттерли, который умело управился с бинтами и прокладками — теперь плечи миссис Бюнц украшали пухлые белые эполеты. — Ну вот, по всему, вы вполне готовы, чтобы помочь нам.

— Я этого не говорила.

Неожиданно Эрни пронзительно заверещал:

— Не на-адо! Не надо нам ее! Беда будет! Беда!

— Ну хватит, — строго прикрикнул Аллейн, и Эрни замолчал. — Ну так что, миссис Бюнц?

Она повернулась к Саймону. При этом лицо ее побледнело как саван, а на губах появилась гадливая улыбка.

— Летчик-командир Бегг, вы замешаны в этой истории не меньше меня. Так мне повторять?

Саймон мягко обхватил ее за талию.

— А почему бы и нет, миссис Бу-бу? — сказал он. — Будьте послушной девочкой и делайте, что вам велят фараоны. Бегом.

Он дал ей легкого шлепка.

— Ну хорошо. — Она издала короткий жалкий смешок. — Действительно, почему бы и д-ет?

После этого она вышла через боковую арку, а Саймон — через центральную. Доктор Оттерли снова заиграл на скрипке.

Это была как раз та самая мелодия, которая возвещала о выходе Шута. И когда доктор Оттерли отыграл вступление, все присутствующие — и артисты, и зрители — невольно посмотрели на заднюю арку, из которой в тот злополучный вечер появилась тщедушная фигурка в белом. Черный арочный проем загадочно зиял в темноте. Вместе с дымом костра из-за крепостной стены поднимались в небо искры, похожие на оранжевых светлячков. Ожидание так и висело в воздухе.

— Только вот сегодня Шута не будет, — сказала со вздохом Дульси, — ведь правда же, тетя Акки?

Леди Алиса открыла было рот, чтобы произнести свою обычную отповедь, но так и застыла. Пастор вскрикнул и приподнялся на стуле. Тонкий пронзительный звук, похожий одновременно на смех и на плач, пронесся по двору. Автором его, по всей видимости, являлся Эрни, а соавтором — Трикси.

На глазах у всех из клубов дыма вынырнула белая фигура и шаг за шагом стала приближаться к дому. Вот она миновала арку, вот она уже на сцене… Смеющаяся шутовская маска, худенькие плечи, жезл в руках…

Доктор Оттерли извлек из своей скрипки какой-то удивленный хрип, после чего заиграл мотив под названием «Причуда лорда Мардиана». Билл-младший принялся, подражая Лицедею, трусить по двору. Впечатление было такое, что кто-то по второму разу завел механическую куклу.

Аллейн подошел к Фоксу, стоявшему у центральной арки, и оттуда посмотрел на Андерсенов. Четверо старших братьев подбадривали друг друга. Но вид у них у всех был злой и подавленный. А Эрни так просто трясло: «явление Шута народу» не вызывало в нем никаких чувств, кроме ярости. Наконец миссис Бюнц обошла вокруг стены и встретилась у костра с Саймоном. Тот принялся с глуповатым видом объяснять:

— Мы с ней заранее уговорились. Назначили здесь встречу. У нас была уйма времени.

— Так какого черта вы не рассказали про ваши дурацкие похождения сразу? — спросил Аллейн.

Саймон замямлил:

— Вы можете мне не верить, но я не хотел связываться с этими козлами. Кому охота получать в глаз? Я же знал, как они отнесутся, если узнают. Конечно, это все детский лепет — я понимаю. Что я там знал — вы ведь все равно можете подумать всякое…

— Например?

— Еще спрашиваете… Когда речь идет об убийстве…

— Значит, не зря я тогда обозвал вас бараном, — сказал Аллейн.

— Ну ладно вам… Я бы не стал с этим связываться, да очень уж хотелось в легкую срубить деньжат… — Голос его звучал все более нахально. — Кстати, а вот вы почему не сказали нам, что нарядили дублера? Хороши же у вас шуточки, правда, миссис Бу-бу? Ну ладно, пора приступать — а то девушка у нас крупная, второпях ненароком и прижать можно…

Миссис Бюнц, воля которой, кажется, была окончательно сломлена, покорно опустилась на землю. Он поднял цилиндрическое туловище Конька и аккуратно накрыл им миссис Бюнц.

— Руки продеть в ремни, — скомандовал он.

Через некоторое время в глубине шейной трубы показалась ее голова в шапке. Тогда он взял железную голову на палке и осторожно ввел ее в отверстие шеи.

— Палка идет… — пропел Саймон, и миссис Бюнц приняла ее.

— Теперь надо закрепить ее в специальном отверстии. Так…

После этих манипуляций голова Конька торчала на палке, как какой-то чудовищный цветок. Саймон расправил холщовую шейную трубу и прикрепил ее к голове Конька. Теперь миссис Бюнц могла общаться с внешним миром только через маленькое окошко, проделанное в холсте.

— Руки остаются свободными, чтобы можно было управлять хвостом. — Он усмехнулся. — А также чтобы не растеряться, если удастся поймать какую-нибудь чувиху. Мне вот, черт возьми, не повезло… Может, вам повезет больше. Эге, доктор уже заиграл мотивчик для первого танца. Ну, давайте, шуруйте, миссис Бу-бу. Все будет хоккей. Мы же не верим в привидения — дураков нет.

И миссис Бюнц, удрученная схожестью происходящего с давешним кошмаром, отправилась исполнять Мардианский танец с мечами.

Саймон сплюнул в костер и потянулся за головешкой, чтобы прикурить сигарету.

— Бедная старушка Бу-бу, — бросил он взгляд на удалявшуюся миссис Бюнц. — Это что-то…

И снова Камилла убегала от Конька, бросалась в объятия Ральфа и находила в них спасение.

Она еще не пришла в себя после неожиданного явления Шута и теперь, стоя рядом с Ральфом, разглядывала его, пытаясь хоть как-то успокоиться. Его странный бисексуальный наряд при ближайшем рассмотрении показался ей отвратительным. Да уж, Трикси рассказала ей, как в старые времена эти Бетти развлекались с помощью своей юбки! Ловили деревенских девушек, прятали их под юбку и, держа руками через прорези в подоле, попросту крали их. Она попыталась представить себе Ральфа в этой роли, а в роли жертвы — себя, но все равно получалась какая-то грязная история. Может быть, дело в том, что обо всем этом она услышала от Трикси?

Глядя на Ральфа, она, как свойственно влюбленным, находила в нем только те черты, которые ей хотелось увидеть. Решительная линия губ, сведенные к переносице брови…

«На самом деле он страшно чувствительный, — подумала Камилла. — И кажется, происходящее ему так же неприятно, как и мне. А еще он наверняка недоволен, что я так перепугалась, когда появился этот некто в костюме Лицедея, и еще, наверное, злится, что Бегг опять гонялся за мной». Последняя мысль особенно развеселила ее.

Они смотрели, как Билл-младший представляет выход Шута. У него неплохо получалось, и он отлично помнил, как это делал его дед, потому что повторил все до мельчайших деталей и даже не забыл три раза постучать жезлом по дольмену.

— Вот чего не знала миссис Бюнц! — прошептал Ральф.

— А кто это? — спросила Камилла. — Он-то как раз знает все. Ужас!

— Это наверняка чертенок Билл, — шепотом сказал Ральф. — Больше некому. Вот поймаю его…

Камилла встревоженно взглянула на него:

— Милый, но ты же не думаешь, что…

Он повернулся к ней и пристально посмотрел, прежде чем дать ответ.

— Не знаю что и думать, — сказал он наконец. — Но что я точно могу сказать, это что Лицедею бы, мягко говоря, не понравилось, если бы он вдруг заметил, что под шкурой Конька прячется миссис Бюнц.

— Но ничего же не случилось, — настаивала Камилла. — Я сама там стояла и видела, что ничего такого не произошло.

— Да, знаю, — ответил он.

— Тогда… тогда как же? Его украли? Или что?

Ральф покачал головой.

Доктор Оттерли заиграл вступительную плясовую. Пятеро Сыновей, которые уже сняли свои колокольчики, взяли в руки мечи и встали наизготовку. И тут в центральную арку медленно вполз Конек.

— Вот и она, — сказала Камилла. — Ни за что бы не догадалась…

В арке появились Фокс и Аллейн. За их спинами маячил в красном свете костра Саймон.

Сыновья начали исполнять первую часть тройного танца.

Делали они это неохотно и без всякого подъема. Аллейн счел это знаком протеста против лже-Шута. Эрни прямо-таки не сводил взгляда с печальной маски. Глаза его как-то странно блестели, а на лице выступил пот. Он двигался вместе с братьями, но вид у него был такой, будто он не понимает, что происходит. Отец, видно, хорошо натренировал их, потому что стоило им услышать музыку, как они начинали двигаться в такт, словно заводные игрушки.

Вот они образовали стальное кольцо, взяв мечи друг друга за красные ленточки. Затем они переплели мечи в решетку, или в узел, и Дэн поставил получившуюся конструкцию вертикально. В свете факелов мечи так и сверкали. Билл-младший подошел и посмотрелся в решетку, словно это было настоящее зеркало.

Неожиданно откуда-то со стороны крыльца донесся шум. Оказалось, что его производила леди Алиса, которая вовсю трубила в свой охотничий рог.

Доктор Оттерли опустил смычок. Танцоры, Бетти и Конек застыли на месте.

— Что, леди Алиса? — спросил Аллейн.

— Конек стоит недостаточно близко, — сказала она. — Ничего похожего. Он же все время так и подбирался поближе к Вильяму. Вам так не кажется, пастор?

— Пожалуй. Да-да.

— А что скажут остальные? — спросил Аллейн.

Доктор Оттерли подтвердил, что, насколько он помнит, Конек стоял гораздо ближе к Лицедею, чем требовалось. С ним согласился и Ральф.

— Ведь так? — переспросил он у братьев Андерсенов.

— Так, мистер Ральф, — сказал Дэн. — Я вроде как заметил краешком глаза, что он там, когда танцевал. А вот потом уже, после «шапки», ничего не помню, что было…

А Крис сердито добавил:

— Надо же — проползла, как змея, и никто ничего не заметил… Зачем ей только это надо?

— Наверное, чтобы послушать, что произносит Лицедей, когда понарошку смотрится в зеркало, — высказал предположение Аллейн. — Так ведь, миссис Бюнц? — крикнул он, обращаясь к Коньку, внутри которого она сидела. — Вы подходили так близко, чтобы услышать, что он говорит?

Из утробы Конька раздался какой-то невразумительный звук. Железная голова изобразила что-то вроде кивка.

— «В первый раз зеркало я разобью, — процитировал Аллейн. — Зеркало купит свободу мою»… Так он говорил?

Голова Конька снова затряслась.

— Ну так встаньте поближе, миссис Бюнц. Встаньте так же близко, как стояли в среду.

Конек подошел поближе.

— Продолжаем, — сказал Аллейн. — Продолжай, Шут.

Билл-младший обеими руками взял «узел» из мечей за рукоятки и с силой бросил его о землю. Доктор Оттерли снова грянул плясовую, братья подобрали свое оружие и принялись за вторую часть танца, которая почти полностью повторяла первую.

Кажется, теперь они уже сами вошли во вкус. Даже Эрни сосредоточился на танце, хотя изредка все еще бросал на Шута уничтожающие взгляды.

Конек все это время стоял поблизости.

Он все время переминался и покачивался, как будто с трудом держался на ногах. Один раз, когда его «голова» сдвинулась, Аллейн заметил в окошке на шее два блестящих глаза.

И снова братья замкнули мечи в решетку, и Дэн поднял ее. Теперь Билл-младший разыграл пантомиму: вот он пишет завещание, а вот протягивает его своим Сыновьям.

Аллейн снова процитировал:

— «Второй раз открою вам тайну свою — Отдаст завещанье свободу мою».

Бетти подошла ближе. Теперь они с Коньком стояли по обе стороны от дольмена.

Сыновья разомкнули «узел» и приступили к третьей части.

Теперь всем — «крыльцу», зрителям, полицейским и Камилле, которая уже чувствовала подступающую дурноту, — казалось, что ритм танца учащается, как биение сердца перед решающим ударом.

В третий и последний раз переплелись мечи, и Дэн поднял их вверх. Шут, как ему и положено, прятался за дольменом, а мужеженщина и Конек, словно заколдованные, неподвижно стояли по сторонам камня. Дэн опустил раму из мечей примерно до уровня головы Шута. Все Сыновья взяли свои мечи за рукоятки. Музыка смолкла.

«Смотреть невозможно на этот ужас, — подумала Камилла. — Но ведь все было не так. Они опять ошиблись».

Одновременно с этим раздался удар гонга, затрубил рожок госпожи Алисы и пронзительно заверещал свисток Аллейна. Ральф Стейне, Том Плоуман и Трикси подняли вверх руки, а доктор Оттерли — смычок.

И снова виновником был Конек. Все сошлись во мнении, что он должен стоять ближе к Шуту, который уже потянулся через дольмен к скрещенным мечам.

Конек нехотя повиновался.

— А теперь, — сказал Аллейн, — следует последний стих: «И вот уж ножи над моей головой — Видно, лежать мне в землице сырой», — пожалуйста, Шут.

Билл-младший перегнулся через дольмен и просунул голову в кроличьей шапке сквозь решетку мечей. Улыбающаяся маска казалась сейчас зловещей.

Мечи сверкнули и лязгнули. На дольмен покатилась кроличья шапка. Шут соскользнул вниз и остался лежать за камнем.

— Продолжаем, — сказал Аллейн, который стоял возле Конька. Почти возле их ног лежал Шут. Аллейн показал на Ральфа Стейне. — Ваша очередь, — сказал он. — Давайте.

Ральф сказал извиняющимся тоном:

— Но я не могу без аудитории.

— Почему же?

— Тогда это все было экспромтом. Все зависело от зрителей…

— Ничего страшного. У вас ведь есть мистер Плоуман, Трикси, а также представители полиции. Остальных вообразите.

— Вот ведь… — пробормотал себе под нос Ральф.

— Хватит, давайте продолжать, — раздраженно сказала леди Алиса. — Ну что там с ним?

Ральф достал из складок своей обширной юбки специальный ковш, который висел у него на поясе, и без всякого энтузиазма сделал с ним круг по двору, изображая, что собирает пожертвования.

— Все, — сказал он и остановился.

Леди Алиса задудела в свой рог, Дульси ударила в гонг, а Крис Андерсен крикнул:

— И никакое и не все!

— То есть я хотел сказать, с этим — все, — объяснил Ральф Аллейну.

— А что было дальше? Продолжайте.

Ральф скрепя сердце приступил к шуткам и ухаживаниям. Задрав кринолин, он начал приставать к расставленным тут и там полицейским. Прабабка крикнула ему:

— Юбкой, юбкой давай!

Ральф предпринял атаку на одного высоченного полицейского офицера и попытался — правда, без всякого результата — накинуть ему на голову свой подол.

— Тьфу ты! — презрительно фыркнула его прабабка. — Маленького кого-нибудь давай! Вон — девицу.

Она показывала на Трикси. Та незамедлительно наградила Ральфа самой обворожительной улыбкой.

— Ну что ж вы, давайте, мистер Ральф, — милостиво разрешила она. — Я вроде как не против.

Камилла отвернулась и повела плечом. Андерсены дружно заиграли желваками. Аллейн сказал:

— Ну хорошо, значит, номер с юбкой проходит только с худенькими и маленькими. Представим, что Шут ненадолго воскрес. Ждем Шута.

Билл-младший поднялся и вышел из-за камня. Ральф подбежал к нему и набросил ему на голову юбку. Кринолин сразу вздыбился и пошел буфами. «Да-а, — подумал Аллейн, — можно себе представить, что творилось на этих праздниках в старые добрые языческие времена…»

— Ну теперь-то все? — почти что сурово поинтересовался Ральф.

— Да, — сказал Аллейн. — Думаю, да.

Билл-младший вылез из-под кринолина и занял свое место под дольменом.

— Продолжаем, — сказал Аллейн. — Следующий.

Ральф сцепил зубы и приготовился дразнить Эрни. Эрни тоже заметно напрягся и выказывал признаки недовольства. Наконец он сказал, осклабившись и спрятав за спину меч:

— А может, в другой раз, начальник?

Заявление было встречено взрывом негодования. Впрочем, это нисколько не помогло, так же как и уговоры братьев, терпеливая настойчивость Аллейна и ненавязчивая рассудительность доктора Оттерли. Остался последний шанс — Аллейн пригласил из-за стены Саймона Бегга.

— Может быть, вам удастся заставить его встать лицом к братьям и взять за веревочку свой меч? — сказал он.

— Ну, для вас-то — все что угодно, а вообще-то… — он повернулся к Эрни, — некоторые, кажется, чересчур много на себя берут. И явно нарываются…

— Так попробуете?

— По рукам. Может, еще чего надо — он сделает. Эй! Капрал!

Он грубо схватил Эрни за руку и что-то заворковал ему в ухо. Сначала Эрни слушал его спокойно, но когда речь зашла о главном, сразу рассвирепел.

— Да хрена вам я испугался! — выкрикнул он. Затем он вырвал у Саймона руку и повернулся к Ральфу. — Только подойди…

— Извините, — шепотом сказал Саймон. — Разрешите идти?

— Разумеется, — кивнул Аллейн. — Можете возвращаться.

Саймон отправился обратно за стену.

Аллейн сказал несколько слов Ральфу, и тот без особого воодушевления кивнул. После этого Аллейн подошел к Эрни.

— Это тот самый меч, о котором было столько звона? С ним ты выступал в среду?

— Нет, не с ним! — огрызнулся Эрни. — Да вы поглядите — с ним же только детишкам играться. Мой-то был острый как бритва…

— Да-а, представляю, как ты выглядел, когда Бетти его у тебя отнял.

— Ничего подобного!

— И как только ему удалось? Ведь если меч был такой острый, то он должен был порезаться.

— А вот это уже не ваше дело… — Он прибавил несколько непечатных слов.

— Ладно, пошли. Тебе было сказано отдать ему меч — вот и будь послушным мальчиком.

На это Эрни ответил новой нецензурной тирадой.

Аллейн засмеялся.

— Ну ладно, ладно. Он что, шлепнул тебя по руке и ты выпустил меч?

— Да он бы хрен его получил, — брызгая слюной, прокричал Эрни, — если бы я его вовремя заметил. Подкрался сзади, пока я не видел, гад. Что — скажешь, не так было? — Он с обиженным видом оглянулся на Ральфа. — Да если бы я… Да ты бы ни за что…

— Ха! — перебил его Аллейн. — Интересно, как же ты его держал? Как барышня зонтик, что ли?

Эрни сверкнул на него взглядом. Над двором повисла тяжелая тишина. Было слышно, как за стеной весело потрескивает костер. Эрни резким движением перевернул свой меч и взял его за красную ленточку, продетую сквозь кончик.

— Пошел! — крикнул Аллейн, и Ральф сделал выпад.

Раздался душераздирающий крик Щелкуна. Вернее сказать — визг миссис Бюнц, перемежающийся невнятной немецкой речью. Конек с удивительным проворством развернулся и во весь опор «поскакал» по направлению к задней арке. В тот же самый момент Ральф, одной рукой вцепившись в украденный меч, а другой придерживая кринолин, припустил по двору от разъяренного Эрни.

Однако Аллейн не стал досматривать представление. Он бросился вслед за Коньком. У костра он нагнал его, и глазам его предстала странная картина: круглое туловище Конька подпрыгивало и дергалось из стороны в сторону, холщовый подол подметал землю, а точнее, слякоть под ногами, а голова на длинной шее беспорядочно крутилась. Кроме Аллейна, за этой сценой наблюдали четверо полицейских во главе с Фоксом. Наконец чудовищный птеродактиль сделал последний решающий толчок и повалился набок. Тотчас же из его недр выпросталась дико взъерошенная миссис Бюнц и попала прямо в цепкие объятия Фокса.

Следом за ней из руин выбрался и незадачливый юный артист. Маска его перекосилась, пижама была в клочья изодрана, руки поцарапаны, а брюки вываляны в грязи. Оказавшись на свободе, он тут же сорвал с себя маску.

— Прекрасная работа, Билл-младший, — сказал Аллейн. — Вот так, любезные мои, Лицедею удалось улизнуть со сцены.

Миссис Бюнц и Саймон не успели прокомментировать заявление Аллейна. Миссис Бюнц рыдала на плече у инспектора Фокса, Саймон растерянно скреб в затылке и исподтишка поглядывал на Билла-младшего.

И вдруг Билл сначала потряс головой, словно хотел освежить ее, а потом воинственно наклонил ее, бросился на Саймона и стал барабанить ему в грудь кулаками.

Саймон завопил:

— Эй-эй! Какого черта! — и схватил мальчика за запястья.

И в этот момент в арке появился Эрни.

— Где он? — прорычал он. — Где этот чертов ублюдок?

Тут он увидел Саймона, который крепко держал за обе руки Шута. Все трое так и застыли.

Затем Эрни неправдоподобно широко открыл рот и заголосил:

— Пу-усть теперь узна-ает! Да-ай я его прикончу!

Саймон тут же разжал руки — казалось, он спешил освободиться сам, а не отпустить своего пленника.

Мальчик в костюме Шута упал на землю и остался лежать маской вверх.

Эрни нетвердой походкой подошел к нему. Аллейн вместе с тремя парнями из Скотленд-Ярда двинулись за ним.

— Оставь его мне, — сказал Эрни.

— А ну ты, козел, — сказал Саймон. — Живо задрай люк, слышишь? Мудила! Эй, Капрал! — Его голос вдруг изменился. — Ты меня слышишь, Капрал?

Эрни посмотрел на свои руки.

— Я потерял свой секач. Где эта штука?

Он повернулся к стене и увидел прислоненную к ней обгоревшую косу.

— А! — воскликнул он. — Вон она. — Он схватил ее и широко замахнулся. Аллейн и один из констеблей перехватили его руку.

— Пустите! — начал вырываться он. — У меня приказ! Пустите!

Миссис Бюнц вскрикнула от ужаса.

— Какой приказ?

— Приказ моего летчика-командира. Разве не надо выполнять его снова, сударь? Ну, то, что вы говорили? Надо или нет?

Непомерно огромные на фоне костра фигуры полицейских обступили Саймона и замкнули его в кольцо.

Аллейн заглянул ему в лицо.

— Саймон Ричард Бегг, — сказал он. — Я намерен сделать вам заявление, но прежде я хотел бы предупредить вас…

Саймон с быстротой молнии вскинул руку. Аллейн перехватил удар, нацеленный в шею.

— Нет уж, на этот раз не выйдет, — сказал он.

Не напрасно он поставил сюда пятерых. Иначе взять Саймона было бы нелегко. Он отлично владел рукопашным боем, а кроме того, был прирожденным убийцей.

Глава 13 Мечи — в ножны

— Он прирожденный убийца, — сказал Аллейн, — Насколько мне известно, с тех пор как он вернулся с войны, такое с ним случилось впервые. Но это лишь потому, что до случая с Лицедеем никто не переходил ему дорожку и никто так не злил его, чтобы пробудить в нем спящие кровожадные инстинкты.

— Нет, вы только подумайте! — сказала Дульси, внося в комнату кипящую воду для грога. — Он же был героем войны. Все знают про то, как он прыгал с парашютом и голыми руками убивал полчища немцев. А потом перешел границу и получил награду.

— Да уж, — сказал Аллейн, — практика у него была отменная, ничего не скажешь. Он нам рассказывал. Этот раз, надеюсь, был последний.

— Вы хотите сказать, — вмешалась госпожа Алиса, протягивая Аллейну бутылку рома и штопор, — что он убил Вильяма просто в приступе гнева?

— Там было все вместе: злоба, несбывшиеся надежды, нежелание упускать подвернувшуюся возможность…

— Откупорьте эту бутылку и, если можно, расскажите нам все самого с начала.

— Тетя Акки, может, вам лучше пойти отдохнуть…

— Нет уж.

Аллейн вынул пробку. Госпожа Алиса вылила ром в кастрюлю, туда же добавила кипящую воду и начала тереть мускатный орех.

— Порежьте лимон, — деловито сказала она Фоксу.

— Несбывшиеся надежды — это в смысле Кузнецовой Рощи и автосервиса? — спросил доктор Оттерли.

— Именно.

— Не перебивайте, Оттерли.

— Смею предположить, — сказал Аллейн, — что он частенько подумывал об этом на досуге: а почему бы не замочить старикашку — авось и дело с мертвой точки сдвинется… Сыновья все — за, а ему ведь так нужны деньги.

— Но он же не планировал этого заранее? — вклинился доктор Оттерли и добавил: — Извините, госпожа Алиса.

— Нет, конечно. Он планировал только «тевтоподмену», то есть подмену Щелкуна с помощью миссис Бюнц. За это она заплатила ему тридцать фунтов, а кроме того, купила у него автомобиль. Он стащил доспехи Конька и подложил ей их на заднее сиденье. Ночью, когда в гостинице все уснули, она прокралась к своей машине, достала их и померила, чтобы узнать, сможет ли она выдержать их вес. Они продумали все очень тщательно. А произошло вот что. Закончив свое «ухаживание», он ушел со двора, встретил у костра миссис Бюнц и надел на нее доспехи Щелкуна. Она должна была принять участие в тройном танце, а затем вернуться обратно, чтобы Саймон успел переодеться для заключительного выхода. Однако наша красотка Бюнц, помешанная на бесценных перлах фольклора, подошла к дольмену слишком близко. Она-то думала, что находится в безопасности. Ведь вымазанный в смоле подол Конька полностью скрывал ее от посторонних глаз. Или почти полностью.

— Нет, полностью, — сказала госпожа Алиса. — Никаких «почти». Я лично не видела ее ног.

— Это так. Но вы бы увидели их, если бы лежали в небольшом углублении в нескольких дюймах от Конька. А именно так лежал Лицедей…

— Кто-нибудь, будьте добры, поставьте на огонь чайник. Продолжайте, продолжайте.

— Лежа в своем тепленьком местечке, Лицедей, конечно, сразу узнал ее. Он видел ее согнувшуюся под тяжелым каркасом фигуру, ее резиновые калоши и домотканые юбки. И тогда он просто протянул руку и схватил ее. Она, конечно, что есть сил завизжала, а все подумали, что это Бегг изображает ржание коня. Лицедей был коротышкой, но обладал большой физической силой. Он просто заломил ей за спину руки и грубо выволок ее со двора.

— Это случилось как раз когда Ральф выхватил у Эрни меч? — осторожно спросил доктор Оттерли.

— Вот именно. Как только они оказались за стеной, Лицедей вытащил ее из доспехов Щелкуна. Он весь так и кипел от ярости. И как раз в этот момент он наткнулся на Бегга, который преспокойно ожидал миссис Бюнц. Он налетел на него, как разъяренный зверь. Все произошло в какие-то считанные секунды. Миссис Бюнц видела, как Бегг ударил его в шею. Это известный прием рукопашного боя, смертельный прием. Она также видела, как из арки выскочил Эрни — без меча и тоже вне себя от гнева. После этого она убежала. А что случилось потом, Эрни нам с вами уже продемонстрировал вчера вечером. Он увидел, что его царь и бог уложил Лицедея. В этот момент у него уже начался эпилептический припадок, который пока выражался в приступе болезненной ярости. А между тем главным предметом этой ярости был не кто иной, как его отец. Ведь это он убил его любимого пса, это он не давал воплотить в жизнь мечты его самого большого друга и, наконец, это он в последний момент отнял у него любимую роль. А тут еще, как на грех, и меч украли… Но поблизости оказалась коса. Он сам ее наточил, сам принес сюда и поэтому схватил, как только увидел.

Вчера вечером он говорил, что у него приказ, и, я думаю, так оно и было. Бегг быстро придумал выход. Он сказал ему что-то вроде этого: «Он пытался меня убить. Ну-ка, разберись с ним, Капрал!» И Эрни, в мозгу которого перемешались все мысли и совпадения, связанные с этим обрядом, сделал тоже самое, что за день до этого сделал с гусаком.

— Батюшки святы! Тетя Акки, вы только подумайте! И это Эрни!

— До чего же гадко… — сказал мистер Фокс, который держал над огнем в камине кастрюлю с пуншем.

— А через несколько минут там появился Ральф Стейне с секачом Эрни. Он увидел Эрни и Щелкуна, который, по его выражению, «сидел, как курица на яйцах». Единственным местом, где можно было спрятать тело Лицедея, было туловище Конька.

Бегг сообщил Ральфу, что Эрни не в себе и что лучше его не трогать. Стейне вернул ему меч и пошел вкруговую к боковой арке.

Бегг понимал, что если тело найдут на том же месте, то Ральф обязательно вспомнит, что он видел, как там сидел Щелкун. И он нашел единственный выход. Эрни он отправил на сцену. Косу бросил в костер, а кроме того, специально перевернул кадку со смолой, чтобы выжечь следы крови. Затем он снова облачился в доспехи Конька и отправился на арену. Тело Лицедея он взял с собой, а голову нес в маске, как в мешке, держа за тесемки.

В это время был в самом разгаре последний танец, и пятеро Сыновей находились между зрителями и дольменом. А это значит, Щелкун был скрыт от их глаз фигурами танцоров и дольменом. Много времени ему не понадобилось — он просто бросил тело в углубление за камнем. Этим и объясняется разрозненное положение тела и головы, когда их обнаружили. А Бегг чересчур поспешно отреагрировал, когда я предположил, что он мог задеть Лицедея полой своего туловища.

— О господи, тетя Акки!

— Он ведь был очень осторожен, когда переносил тело, чтобы не запачкать кровью одежду. И когда я сказал ему, что мы собираемся брать одежду на экспертизу, он совершил свою главную ошибку. Его погубило тщеславие. Он поведал нам историю своих подвигов в Германии, точнее, одного из них, когда немец был убит точно таким же способом, как Лицедей, и убийца по уши перепачкался в крови. Разумеется, мы знали это и без него, но своим рассказом он выдал, что раньше у него уже был подобный случай — убитый тоже был стариком, и там тоже фигурировала коса. — Аллейн взглянул на госпожу Алису. — Это не слишком для вас? — спросил он.

— Отвратительно, — сказала Дульси, — И все-таки, — поспешно добавила она, — мне очень хочется узнать…

— Не надо так нервничать, Дульси. Оно и понятно, что тебе хочется узнать. Мне тоже хочется. Продолжайте, — сказала госпожа Алиса.

— Да, собственно, больше нечего рассказывать. У Бегга не было времени на раздумье, однако он надеялся, что во всей этой заварухе с мечами люди подумают, что убийство произошло, когда Лицедей лежал за дольменом. В таком случае он и доктор Оттерли будут единственными, кто окажется вне подозрений. Этот человек начисто лишен человеческих переживаний. Думаю, его мало заботило, кого могут обвинить, хотя он понимал, что больше всего будут грешить на Эрни с его заточенным мечом, да еще на Ральфа Стейне, который на время им завладел.

— Но почему же он заступался за Эрни? — спросил доктор Оттерли. — Все время…

Фокс тяжело вздохнул. Госпожа Алиса жестом указала на большую чашу для пунша, которая уже почернела в камине. Перелив туда из кастрюли душистый напиток, она поставила его перед собой.

— Больше всего на свете, — сказал Аллейн, — Бегг боялся, что мы обнаружим косу и что Эрни проболтается. Как только мы догадаемся, что убийство произошло не возле дольмена, а где-то еще, весь его импровизированный план полетит к чертям. Тогда мы сможем узнать, что его тоже не было во дворе. Конечно, он мог бы сказать, что это Эрни убил Лицедея, а он, будучи в доспехах Конька, не мог остановить его. Но было не ясно, как поведет себя в такой ситуации Эрни — Эрни, который уверен, что спас своего царя и бога от неминуемой гибели, а заодно убрал с пути неугодного им с Беггом отца. Более того, еще была миссис Бюнц, которая видела, как он ударил Лицедея, хотя и не знала, что удар был смертельный. Миссис Бюнц он обезвредил тем, что заявил, будто мы подозреваем ее, а кроме того, все настроены против нее, потому что она немка. Теперь, когда он арестован, она дала полные показания и согласилась выступать свидетелем на суде.

— Где-где выступать? — переспросила госпожа Алиса, помешивая пунш.

— В суде. Дело наше, — Аллейн с удовольствием потянул носом, — пропитано ароматом древности и поэтому особенно туманно и зыбко. У нас есть только один неоспоримый факт, подтвержденный медицинской экспертизой — это что Лицедей умер еще до Эрни. Кроме того, есть еще одно свидетельство — следы настоящего убийства.

— Гортань, — сказа а доктор Оттерли.

— Именно.

— Сколько же ему дадут? — спросил доктор Оттерли.

— Адвокат может свести все к самозащите. Лицедей подошел к нему с угрозой, и у него инстинктивно сработал прием самозащиты.

— А может, так оно и было?

— Лицедей, — Аллейн покачал головой, — был старым и тщедушным. Хотя вполне возможно, что сказались и тренировки, и буйный темперамент. А кроме того, денежные затруднения, радужные перспективы в случае открытия бензоколонки… И вот он, Лицедей, стоит перед ним — все беды из-за него… Да еще и шипит на него… И вот уже рука летит вверх. Это получилось непроизвольно, но, как мне кажется, он намеренно шел на убийство.

— А не удастся ему избежать наказания? — спросил доктор Оттерли.

— Вот вы ведь ей-богу — откуда же мне знать! — несколько раздраженно сказал Аллейн и добавил: — Извините, госпожа Алиса.

— Выпейте пунша, — сказала госпожа Алиса и ее водянистые глазки потеплели, — Странный вы, все-таки, — сказала она. — Иной раз можно подумать на вас, что вы совсем слабак…

Ральф повел Камиллу знакомиться со своей прабабкой.

— Все равно рано или поздно нам это предстоит, — уговаривал он дорогой Камиллу. — И ей не отвертеться.

— Не сказала бы, что я горю желанием.

— Любимая, но она будет в восторге от тебя. Как только увидит и как только ты откроешь рот.

— Да уж будет тебе, Ральф!

Ральф улыбнулся счастливой улыбкой и развязал бечевку, скрепляющую железные ворота замка.

— О господи, гуси! — вскрикнула Камилла.

— Я тебя защищу. Меня-то они знают.

— А вон еще два быка на горизонте. И надо сказать, не очень-то на горизонте…

— Да они милашки, уж поверь мне на слово. Пошли.

— Пошли, пошли… войной на Кэмпионов, — вздохнула Камилла. — Если не на Андерсенов.

— Скорее, на Андерсенов, — сказал Ральф и вытянул вперед руку.

Камилла вошла в ворота.

Гуси угрожающе задвигали шеями. Ральф замахнулся на них своей тростью, и они с шипеньем отступили.

— Будет лучше, дорогая, если ты поторопишься — а я пока их по… — Он снова взмахнул тростью. — Попридержу…

Камилла со всех ног побежала вверх по дороге. Ральф стойко держал оборону. Быки, как всегда, наблюдали за происходящим с нескрываемым интересом.

Взявшись за руки и тяжело дыша, Камилла с Ральфом ворвались в арку и опрометью бросились через двор. Достигнув крыльца, они буквально взлетели по ступенькам. Ральф громко позвонил в колокольчик. Резкий звук напугал гусей и заставил их с сердитым шипеньем и гоготом ретироваться.

— Ну вот и все, — сказал Ральф и обнял Камиллу.

Стоя на крыльце спиной к дверям, они оглядели пустынный двор. Снег уже стаял. Стены были серые и влажные, на земле тоже господствовала сырость. А посередине двора возвышался дольмен — черный камень, подпертый двумя другими! Он словно чего-то ждал.

— Моррис для девятерых — шашки в круг… — прошептала Камилла.

— А их и было девять, — сказал Ральф, — включая миссис Бюнц.

— Да-а, — протянула Камилла, — наверное, это был последний Мардианский моррис…

— Ты так думаешь?

— А что! Ведь ни ты, Ральф, ни сыновья, ни доктор Оттерли не захотят заниматься этим снова… Никогда! Слышишь — никогда! Или я не права? Скажи — разве не права?

Но от необходимости отвечать на этот вопрос Ральфа спасла Дульси, которая отворила за их спинами тяжелую дверь.

— Здравствуйте, — сказала она, обращаясь к Камилле. — Пожалуйста, входите. Тетя Акки будет несказанно рада. После всех этих треволнений она ужасно скучает.

Ральф ласково подтолкнул Камиллу, и она вошла в холл. Дульси закрыла дверь.

— Тетя Акки вообще страшно любит, когда что-нибудь случается. Теперь она ждет не дождется следующего морриса Скрещенных Мечей…

Библиографическая справка

Роман — очередной пример британской традиции деревенских детективов, но в то время как Агата Кристи и Дороти Л. Сэйерс практически исключительно описывали общество деревенской аристократии, в 40-е и 50-е годы модной становится противоположная тенденция, и действие переносится в «низы». В «Снести ему голову» аристократия является всего лишь фоном, оттеняющим основное действие, и в этом отношении роман ближе по духу к книгам популярного в то время автора Э.К.Р. Лорак. К середине 50-х подобный антураж был хорошо знаком читателю — «Голова» мотивами и типажами перекликается со многими романами других детективных авторов.

Запоминается роман благодаря использованию темы морриса — традиционного британского танца, которая придает этой книге глубину и символичность. И хотя неискушенного читателя автор не слишком «перекармливает» фольклористикой, адресуя любопытствующих к книгам Джорджа Фрэзера, знатоки с удовольствием обсуждали аллегорические, символические и даже андрогинные элементы романа.

В основе «Снеси ему голову» — чистейшей воды представление, и удивительно, что Найо Марш не переделала его в пьесу, как она это сделала с четырьмя другими своими романами. Цитат и аллюзий на знаменитые пьесы и знаменитых драматургов у писательницы всегда было с избытком; здесь же в дополнение к этому, читатель может найти прекрасную, почти театральную сцену с входами и выходами (возможно, специально когда-то заготовленную для свершения ритуала) и местом для зрителей. Кроме того, один из персонажей — начинающая актриса, которая помимо всего прочего признает за Аллейном недюжинный актерский талант. (Кстати, в этом романе Аллейн удостаивается больше похвал, нежели обычно). Актерская же ревность также призвана играть значительную роль в сюжете.

От предыдущего романа «Голова» наследует ритуальную манеру убийства, последующему передает не совсем нормального персонажа… Люди с искаженным восприятием реальности часто использовались в детективах того времени, и в творчестве Найо Марш в частности, но обычно они играли всего лишь отвлекающую роль. В 50-х годах мисс Марш начинает основательней разрабатывать возможности этой темы, отходя от «культового безумия», которое периодически появлялось в ее книгах 30-х и 40-х годов.

При определенной предсказуемости и угадываемости детективная канва романа прекрасно выписана, а изложение Аллейном действительных событий выглядит очень убедительно. При этом преступление оказывается непреднамеренным — явление для детективного жанра нечастое и, как правило, более трудное для эффектной реализации. Правда, при этом Ал-лейну приходится давать много раздражающих объяснений «за кадром», но это компенсируется интригующими фрагментами разговоров, истинный смысл которых бывает понятен только при повторном прочтении. Интересна и оригинальна попытка создать «невозможное» преступление, совершенное на глазах у зрителей. В детективном отношении «Снести ему голову» — несколько недооцененный роман, который главным образом отмечается в критике благодаря привлечению фольклорного элемента.

Концовки романов Найо Марш обычно невыразительны, но в этой книге конечная фраза неожиданна и оставляет очень сильное и позитивное впечатление.

Вышел в Англии в 1956 году.

Роман отредактирован И. Борисовым специально для настоящего издания и публикуется впервые.