СНИМИ ПАНЦИРЬ! Повесть

МЫ ИДЁМ К ПОЕЗДУ

Папа посмотрел на часы и говорит:

— Пожалуй, пора!

Арина скорей гольфы надела. Арина у нас всегда что-нибудь вспомнит в последний момент. Вдруг вспомнила гольфы. Белые надела.

— Песок в сандалеты налезет, — говорю я.

— Ага, — смеётся папа. — Ты уж не отстанешь!

Я тоже за гольфами побежал. У меня тоже есть. Только белых не нашёл. Ладно, пусть голубые. Голубые даже красивее. Я совсем не потому, что Арина надела. Я, может, сам по себе тоже бы надел. А папа говорит:

— Сколько можно копаться? Вот ещё — детская привычка!

Папа не понимает, когда копаются. Мой папа всё успевает, потому что всё делает быстро и в своё время. Утром он сразу вскакивает. В своё время. Вечером он засыпает мгновенно. Падает на кровать и уже спит. А я засыпать сразу не умею. Лежу, лежу, о чём-нибудь думаю. И потом уже засыпаю, постепенно.

Теперь Арина причёсывается, в последний момент. У неё волосы так блестят, жёлтым, рыжим немножко блестят.

— Может, и мне причесаться? — смеётся дядя Володя.

Дяде Володе причёсывать нечего, вот он и смеётся. Он в панамке ходит, как девочка. У дяди Володи раньше дремучие волосы были, а потом от нашего солнца пропали. У нас солнце отчаянное, все голову от него закрывают. Косынкой, тюбетейкой. Кто чем. Только папа безо всего ходит, не боится. У него волосы жёсткие, никакое солнце их не берёт.

— Пошли, пошли, — торопит всех папа.

И мы сразу пошли. Арина, мой папа, дядя Володя, Марина Ивановна в новом платье, толстый Витя, его мама тётя Наташа Сапарова, его папа дядя Мурад Сапаров, Вета с метеостанции, шофёр Боря и я.

Мы все идём московский поезд встречать.

Раньше московский поезд у нас не останавливался. Он скорый. Он мимо нас ночью шёл. А теперь он стоит целые две минуты. Это папа добился, чтобы скорый у нас останавливался.

Мы в пустыне живём. К нам учёные со всех концов едут, изучать пустыню. У нас заповедник.

Раньше нужно было вылезать на соседней станции, ночью, и ещё добираться тридцать километров, чтобы к нам попасть. А ведь мы не можем всех обеспечить машиной! Машина, например, ушла на наблюдения. Или вообще сломалась, мало ли что. Тогда к нам добирались на верблюдах. Когда верблюд садится, он сразу поджимает ноги. Мгновенно. Будто ему стукнули под коленки. А лететь с верблюда очень высоко, особенно с вещами. Приборы, если с верблюда летят, сразу теряют точность. Это научные приборы, они капризные.

Вот папа и добился, чтобы скорый у нас останавливался.

Мы до перрона быстро дошли. У нас всё рядом.

Только Витя немножко отстал, он всегда отстаёт. У нашего Вити неправильный обмен веществ, он не виноват, что он толстый. Если бы у меня был такой обмен, неизвестно, какой бы я был, папа говорит. Как бы я отставал — никому не известно. Или у Арины, например, был бы такой обмен. Но у нас с Ариной ничего нет, мы худые, нас кормить и кормить надо. А Витю не нужно кормить, он и так толстый. Витю нужно, наоборот, ограничивать. Но Витя как раз не любит, чтобы его ограничивали.

— Не беги, Виктор, — говорит папа. — Успели.

Оказывается, мы рано пришли. Скорый поезд опаздывает. Он, конечно, скорый, но что-то его в пути задержало. Приблизительно на двадцать одну минуту, сказала нам Люба — дежурная.

Она по перрону ходит. И нервничает. Даже губы кусает, так она нервничает.

— Ты чего это нервничаешь? — удивился папа.

Оказывается, у Любы кот пропал. Она кота ночью выпустила, на минутку. И вот он пропал. До сих пор нет. Люба уже всюду искала. Звала. Молоко ставила на перроне, его птицы выпили. А кота нет. Люба даже бегала по следам. Следов много, она только запуталась. Люба надеялась, что он хоть к московскому поезду придёт. Они всегда этот скорый вместе встречают. А кота нет.

— Часы, наверно, дома забыл, — шутит дядя Володя.

Но Любе не до шуток. Этот кот у неё прямо как человек. Такой преданный кот! Люба к нам с Украины приехала. И кот за ней приехал, с Украины.

Он вот как приехал. Люба на Украине в селе жила. И этого кота отняла у мальчишек. Мальчишки его мучали, загоняли в пруд. Он ещё был котёнок, а у Любы вырос. Потом Люба техникум окончила и решила ехать сюда, в пустыню. Люба чемодан собрала, попрощалась со всеми и поехала на станцию. Вдруг видит: кто-то сзади бежит по дороге. Село уже проехали, а кто-то бежит. Это Любин кот. Бежит и кричит, как человек. У Любы прямо сердце перевернулось. Машину, конечно, остановили, и Люба кота взяла с собой. Она его в корзинке везла. Как будто грибы. И он всю дорогу молчал. Никто в поезде даже не подумал, что в корзинке кот. Это такой кот!

А теперь он пропал. Люба боится, что его ежи съели.

— Твоего кота только леопард может съесть, — говорит папа. — А леопарды теперь редкость. Зря ты боишься.

Любин кот сам кого хочешь съест. У нас в заповеднике его даже собаки боятся. Кот мимо идёт, а собаки уже морды прячут. Если не спрячешь, этот кот кинуться может. Всю морду исцарапает. Кому хочется с исцарапанной мордой ходить! Собаки под крыльцо от этого кота прячутся. Вот какой Любин кот!

Но Люба всё равно боится, говорит:

— Вы его не знаете. Он бы обязательно к скорому вышел. Его, наверное, в живых уже нет.

Она это просто чувствует сердцем.

Вдруг дядя Володя говорит:

— А ведь верно! Вышел!

Кусты у перрона зашевелились. И кот из них прыгнул. Он бежит по перрону, боками дышит. Уши прижал. Хвост отставил, пушистый, как у лисы. Так бежит! Чувствует, что опоздал. Он прямо к своей Любе бежит.

У него что-то торчит изо рта.

Дядя Володя у кота на дороге стоит. Он нагнулся, а кот как на дядю Володю фуркнет! Фуррр! И изо рта пёрышко уронил. Дядя Володя посмотрел.

— Кажется, жаворонок, — говорит.

Потом папа посмотрел:

— Хохлатый жаворонок. Неплохо, бандит, время провёл.

Вот как Любин кот время провёл. Он был на охоте. Он за птицами, значит, охотился. Такой хищник! Этот кот в пустыне не пропадёт. Люба зря беспокоилась. Он себя прокормит. Подбежал к Любе и давай ей об ноги тереться. Трётся и ещё поёт. Грубым голосом. Вот, мол, я какой, котик, ласковый. Доволен, конечно, что к поезду успел. Что опять свою Любу видит. А Люба так просто счастлива, сама сказала.

У неё сразу от сердца отлегло. Теперь Люба на нас взглянула.

— Чего это вы такие нарядные? — говорит.

У Арины белые гольфы. А у меня — ещё лучше. Голубые гольфы. Резинка немножко трёт — это с непривычки. Зато гольфы! Ещё Люба увидела на Марине Ивановне новое платье. Это такое платье! Шикарное. Люба никогда такого платья не видела. Оно с красными цветами. И ещё — с белыми. И чуть-чуть с синими. Цветы на платье так перепутались, что его можно разглядывать, как ковёр.

— Разгадывать, — смеётся дядя Володя. — Как кроссворд.

— Ты, Володя, в платьях не понимаешь, — сказала тётя Наташа. — Ты человек холостой.

И дядя Володя сразу замолчал. Он не любит, когда ему говорят, что он холостой. Это его дело, что он холостой. И всё.

— Красивое платье, — сказала Люба.

Это платье Марине Ивановне дочка прислала. У неё дочка в Красноводске, она за нефтяником замужем. Муж хороший, дочку прямо на руках носит, вот какой.

Они квартиру скоро получат, и Марина Ивановна уедет к ним в Красноводск. Им уже третий год обещают квартиру, скоро дадут. Но Марина Ивановна хоть сейчас к ним может уехать, у них большая комната.

— Я бы хоть завтра уехала, — говорит Марина Ивановна.

— Но мы без вас просто погибнем, Марина Ивановна, — говорит папа. — Как же мы без вас?

Марина Ивановна смеётся. Ей нравится, когда папа так говорит, пускай он даже шутит.

— Вот брошу и уеду, — смеётся Марина Ивановна. — Попрыгаете!

— Не пустим, — смеётся папа. — На рельсы ляжем.

Поэтому Марина Ивановна пока что не едет. И дочка прислала ей это платье, в подарок.

А куда в нём идти? Клуба у нас нет. Вот Марина Ивановна и решила надеть это платье к поезду. Мы гостью встречаем, пусть гостья сразу увидит, как мы живём. И все пассажиры увидят.

— Сейчас мы их ослепим, — смеётся дядя Володя и поправляет панаму. Он её набекрень хочет надеть, пусть пассажиры увидят.

— Эх, кольцо не надела! — жалеет тётя Наташа. — У меня кольцо с изумрудом есть. Надо было надеть!

— Лучше всего галоши, — говорит папа. — Надо было галоши. Они далеко блестят. Галоши в пустыне! Это бы пассажиры запомнили.

Вдруг Арина кричит:

— Поезд!

Мы про поезд совсем забыли. Только Любин кот не забыл. Он спину выгнул и шерсть на нём дыбом встала, так он поезда ждёт. Специально с охоты вернулся! А поезд уже идёт, прямо бежит на нас. Он скорый, и ему неудобно опаздывать. Он и так опоздал, теперь догоняет.

Лязгнул и тормозит. Толстый Витя испугался, так поезд лязгнул. Витя у нас ещё маленький, ему только четыре года. А нам с Ариной скоро шесть будет.

Против нас самый первый вагон остановился.

Вдруг из него мальчик высунулся в матроске. И кричит:

— Эй, колбаса, это какая остановка?

Я думаю: кому он кричит? Разве у него тут знакомые есть?

А мальчик ещё сильнее из окошка высунулся и орёт:

— Эй, колбаса в беретке, это какая остановка?

Тут я понял, что мальчик нашему Вите кричит. Витя в беретке и как раз под тем окном стоит, где мальчик. Хулиган он, что ли? Я даже немножко растерялся.

Но Арина не растерялась.

Она как бросится к вагонной двери. А там ступеньки высокие, Арине не впрыгнуть. И на ступеньках ещё толстая проводница с флажком стоит, всю дверь закрывает. Она Арину отталкивает, а Арина всё равно не растерялась, руками вцепилась в ступеньку, лезет вверх и кричит:

— А ну повтори, что сказал!

Проводница толкает её и кричит:

— Ты куда, девочка? Это чья девочка? Заберите от меня эту девочку!

И толкает Арину. Да Арину разве отцепишь, если она уже лезет. Но одной ей не справиться.

— Арина! — кричу я. — Подожди меня, я сейчас!

И бегу к двери.

Вдвоём мы эту проводницу, конечно, подвинем.

— Это наша девочка, господи! — кричит Марина Ивановна. И бежит к Арине, ей новое платье мешает быстро бежать.

— Аринка, постой! — кричит мой папа. И тоже бежит.

— И повторю! — вопит мальчик в матроске.

Его белая тётя от окна тянет (мама, наверное), его дядя военный от окна тянет, уже много народу его от окна тянет.

А он всё равно вопит:

— Колбаса!

Наш Витя плачет. Он ногами топает и кричит:

— Я не колбаса! Ты сам колбаса!

Дядя Мурад Витю на руки схватил, а Витя на руках не хочет сидеть. Он вырывается. Дядя Мурад с ним от вагона бежит.

Тут папа Арину отодрал от ступеньки и кричит Любе:

— Отправляй этот поезд к чёрту!

Поезд сразу ушёл.

Мы все стоим. Витя уже не плачет, тётя Наташа ему конфету дала, «Белочку». Арине она тоже хотела дать. Арина головой замотала.

Я тоже не взял.

Какие сейчас конфеты!

— Уф! — говорит папа.

— Арина, я тебя сзади толкал, — говорю я. — Ты слышала?

Но Арина не отвечает. Она всё не может успокоиться, что мальчик в матроске уехал. Арина любит каждое дело довести до конца, а тут она не довела, папа ей помешал.

— Вот и одевай вас! — говорит Марина Ивановна.

Ей особенно Аринину юбку жалко, она плиссе. Там столько складок, разве теперь отмоешь. Но Марина Ивановна всё-таки хочет юбку почистить. И гольфы. Все помнят, что гольфы белые были, а теперь они чёрные.

— Послушайте, почему мы стоим? — вдруг говорит дядя Володя. — Мы же пришли встречать!

Тут мы вспомнили. Мы же Аринину тётю пришли встречать. Она из Москвы едет, чтобы с Ариной побыть. Аринины мама и папа уехали в Болгарию по путёвке. Они три года не отдыхали, а теперь вот уехали. А Аринина тётя, наоборот, едет сюда в отпуск.

— Действительно, — говорит папа, — мы же встречаем!

— А меня уже встретили, — говорит кто-то.

К нам незнакомая тётенька подходит. Нестарая вообще-то. Молодая. Она совсем молодая. У неё такие большие волосы, я таких больших никогда не видал. И главное — она в пальто. Ей так жарко! Она пальто расстегнула. А под пальто у неё ещё свитер, смешно так. И она смеётся.

— Меня Вета встретила, — говорит Аринина тётя.

Мы смотрим — правда, за ней наша Вета стоит с жёлтым чемоданом. Она двумя руками чемодан держит, улыбается и молчит. Вета всегда молчит. Папа даже думал, что Вета вообще говорить не умеет. Это папа шутит. Вета у нас работает на метеостанции, просто она очень молчаливая.

— Ай да Вета! — смеётся папа. — Вот это человек дела!

И отбирает у неё жёлтый чемодан. Он чемодан небрежно берёт, одними пальцами, как лёгкую вещь. Папа у меня сильный.

— Здравствуйте, — говорит Аринина тётя. — Надежда Георгиевна. Очень приятно.

И руку всем жмёт. Моему папе, дяде Володе, Марине Ивановне в новом платье, тёте Наташе, дяде Мураду, шофёру Боре и дежурной Любе. Вете она уже жала, конечно. А Витя ей руку не дал, спрятался за дядю Мурада. Он у нас ещё маленький, боится чужих. Вдруг Аринина тётя обиделась? Я рядом с Витей стою. Я поскорей протянул ей руку.

— Лёня, — говорю. — Здравствуйте, очень приятно.

Все засмеялись. Но Аринина тётя, конечно, не засмеялась. Она мою руку пожала. Тут смеяться нечему. Мне просто понравилось, как она говорит. Если бы всегда так здороваться. Я, например, иду умываться, а дядя Володя кричит: «Лёдик, привет!» А я ему говорю: «Доброе утро, очень приятно». И размахиваю полотенцем. А тут дядя Мурад зубы уже почистил, пускает меня к умывальнику и говорит: «Лёдик, салам!» А я ему тоже говорю: «Доброе утро, очень-очень приятно». Неплохо было бы.

Загрузка...