Жизненным примером остался в моей памяти лейтенант Артамонов начальник батарейной разведки. Сколько раз он меня выручал, вызовом на НП спасал от комиссара и ежедневной муштры. Вооружившись стереотрубой, по его поручению рисовал панораму древнего Новгорода, который отсюда, с Шолохова, представал весь как на ладони. Время коротали в бесконечных беседах и спорах "за жизнь". У Артамонова на нее сложился очень неординарный взгляд рабочего, которым он был на гражданке. Любил его за откровенность со мной. Трезвый ум сочетался в нем с романтикой. "Почитай, сержант",- просил на ночь. Под рукой была книжка М. Горького, и я с упоением читал вслух про Лойко и Раду, девушку и Смерть. Читатель, возможно, подумает, что старик совсем рехнулся: о чем пишет? Живуч стереотип: если про войну, то непременно про бои, атаки, стрельбу, кровь. А война была нашей юностью (я ушел в 17, вернулся в 21), нашей жизнью, ничто человеческое нам не было чуждо. Артамонов погиб нелепо: при очередной попытке освободить Новгород (их было немало) он пошел, хотя в том не было острой необходимости, в пехотной цепи, поднялся в атаку - тут его и прошило пулеметной очередью. Ночью мы вытащили его с нейтральной полосы и похоронили. До сих пор ношу в себе горечь утраты.
Врать не буду, фронтовые будни редко радовали, всего тогда насмотрелись и натерпелись. Одно время был у меня в отделении солдат, которого я втайне побаивался. Мой ровесник, но уже потрепанный жизнью, чуть что не по нему, совал мне в лицо два пальца, сложенных рогаткой: "Глаза выколю!" И мог бы. Армейского произвола натерпелся со своими радистами еще по дороге на фронт. Из-за пустяка, казалось бы. Взводом управления командовал офицер, у которого было все "с иголочки". Вот повадился он присылать ко мне своего адъютанта за лампочками для фонарика. Раз, другой, а они ведь предназначались для рации, шкалу освещать: на третий раз отказал ему, пожаловался комбату, лейтенант получил взбучку - вот и отыгрался на нас. Тронулись на фронт своим ходом, холода стояли лютые; лейтенант распорядился разведчиков - к себе в халабуду (крытую машину), телефонистов - в кабины машин, а нас, радистов, - наверх, на ящики с минами. Так замерзали, что ни рукой, ни ногой шевельнуть не могли. Всякое бывало.
Летние теплые дни как-то стерлись из памяти, вспоминаются чаще морозы да слякоть, изнуряющий труд, недосыпание, недоедание. Случалась еще одна пакость - вши... Что удивляться, белье меняли, но ведь сутками не раздевались, спали в одежде. Хорошо, если есть землянка, позволишь себе чуть расслабиться. Истинным праздником для нас была баня. Это только говорится баня - сооружали из камней топку под большим котлом, сверху шалаш из веток, совсем хорошо, если брезентовый тент. Парься на здоровье. Самое удивительное - в этих, казалось бы, невыносимых условиях никто не болел. Если случались простуды, разного рода недомогания, переносили их на ногах, обращаться за помощью все равно было не к кому.
Военные действия в обороне продолжались, не прекращаясь ни на минуту. Не буду рассказывать про отдельные операции, их предпринималось немало, к сожалению, без заметного результата, не мне судить почему. Наши "катюши", в которые мы все были влюблены, делали свое дело. Их преимущество - в массированном огне по переднему краю противника. Один залп дивизиона - и с направляющих вздымаются вверх сразу 64 мины, по 16 с каждой установки. Не раз мне представлялась возможность наблюдать их разрывы (с нашей стороны, разумеется). Даже в часы артподготовки "катюшинские" резко выделялись среди других этаким каскадом ярких высоких вспышек. Можно представить, каково быть там, под огнем. К тому же "катюшинские" залпы воздействовали на психику противника: лишь загудела установка, в воздух поднимаются этакие головешки с огненными хвостами; мины видны глазом на всем протяжении полета. Даже тут, у себя, появляется ни на что не похожее ощущение, а каково тем, в кого летят. Особый эффект "катюши" имели, когда выходили на прямую наводку: по накатанной дороге боевая установка с опущенными горизонтально направляющими выскакивала на передовую, давала залп: пехотинцы под эту "музыку" поднимались и шли в атаку.
В наступлении
В январе 1944 года, наконец-то, и наш фронт перешел в наступление. Это был первый из десяти ударов наших войск, разработанных на этот год Ставкой Верховного Главнокомандования. Ставилась задача прорыва фронта на Новгородско-Лужском направлении. Подготовка велась основательная. На исходные рубежи были стянуты войска и боевая техника, подразделениям были поставлены конкретные задачи.
Наступление началось мощной артподготовкой, которая длилась около часа. Наши "катюши", в том числе установка, которой командовал я, дали в тот час четырнадцать залпов по заданным целям. Казалось, этот темп не укладывается ни в какие нормы времени. К концу часа взмокли от пота, но справились. Шутка ли - перезарядить установку менее чем за четыре минуты! Бойцы отделения по одному взваливали тяжеленную мину на плечо и бегом тащили ее к машине. Тут поджидал каждого я, подхватывал у него мину, вставлял ее выступ в паз и вталкивал снаряд в направляющую до упора. Наступал момент садиться в кабину к пульту, бешено крутить его ручку. Не скрою, сердце пело каждый раз, когда сквозь пламя видел улетающие вдаль "головешки". И скорей из кабины к пакету направляющих - начинать все сначала. Радовался, что моя БМ-13 была смонтирована не на "студебекере", а на ЗИС-6, его приниженная посадка больше подходила для моего невысокого роста, легче было перезаряжать установку. Очень помогла предварительная подготовка к залпам: машины на огневой заранее были поставлены так, что наводка на другую цель (ее сменяли дважды) осуществлялась только поворотным механизмом, без перемещения с места. Самое главное, снаряды загодя поднесли и сложили на землю боекомплектами, насколько было возможно ближе, до минимума сократив расстояние их подноски во время стрельб. И все равно измотались за этот час, устали как никогда. Только с нашей боевой машины в логово противника ушло 224 мины, а всем полком было выпущено 2588 снарядов.
Артподготовка возымела действие - глубоко эшелонированная полоса препятствий немецкой обороны, созданная за два года, была разрушена, наши войска прорвали ее и за считанные дни, с 14 по 20 января, не только окружили, но и освободили Новгород. Мне так и не удалось попасть на его улицы, наши боевые порядки прошли стороной. Полку тогда присвоили наименование "Новгородский". Некоторое время спустя перед строем многим из нас вручали награды. Сознаюсь, не смог сдержать легкую дрожь в коленках, когда командир полка прикреплял мне на грудь медаль "За отвагу".
В дальнейшем полк и наш дивизион в составе Волховского, 3-го и 2-го Прибалтийских фронтов по-прежнему перебрасывали из одной армии в другую, туда, где горячее, где войска встречались с большим сопротивлением отступавших фрицев. Боевой путь полка прочерчен освобождением Пскова, Тарту, Валги, Валмиеры, Риги, Тукумса, Курляндии. Наступление шло не беспрерывно, а как бы волнами, от одного оборонительного рубежа немцев к другому. Первое сильное сопротивление немецкими войсками было оказано под Псковом, на реке Великой, в пушкинских местах. Мне не довелось увидеть своими глазами варварства фрицев в Михайловском, Пушкинских Горах, но Псков, по улицам которого продвигались, оставил саднящую рану в душе своими руинами, среди развалин тоскливо торчали кирпичные трубы печей.
Наступательные действия, конечно, приподняли у каждого из нас настроение. Имею в виду общий настрой. Духом не падали и прежде, в каких бы условиях ни оказывались. Нехитрый солдатский быт не обходился без плясок под баян, песен, не говоря уж о бесконечных байках и юморе. Как не улыбнуться в ответ на шутку нашего "индейца" Шкулева:
- Один лычка - один собака, два - два собака, три лычка - три собака.
Огневиками в дивизионе служили три оркестранта Свердловского оперного театра: В. Тимофеев, В. Котляров и Г. Шапран, они словчились обзавестись духовыми инструментами, создали великолепный ансамбль, радовали нас своими концертами.
В новых условиях мне опять пришлось переквалифицироваться - перевели из огневиков в топовычислители. Теперь на мне и моем отделении лежала забота привязки батарейных орудий к местности (буссоль в руки - и айда) и подготовка данных для стрельбы по карте. Эта работа была мне ближе всех прежних. Она более интеллигентная, что ли, и предоставляла больше личной свободы. Хочу, чтобы меня поняли, - война была повседневным образом нашей жизни, но мы не переставали быть молодыми, искать самих себя. Воинский долг был всегда на первом месте, и не было случая, чтобы топовычислители подвели своих командиров. Но хотелось духовной пищи, тянуло к книгам, благо, у латышей оказалось много книг в русском переводе. В свободные минуты читали все подряд - и эмигрантов, и классиков марксизма, даже вели записи (не для экзаменов, конечно, для себя). Мне чаще удавалось встречаться с закадычным другом Борисом Тетенькиным (в ту пору он был полковым радистом), делиться с ним самым сокровенным. Это были счастливые для нас обоих минуты. Связь не утратили и сейчас; он стал юристом, живет в Кирове, встречались не раз, переписываемся по праздничным датам.
К сорок четвертому, конечно, как вся наша армия, полковчане накопили опыт во всем: в боевых действиях, боеобеспечении, в организации быта и питания; о прежнем недоедании не было речи, кормили хорошо. Меньше было муштры, проще стали взаимоотношения, хотя без разной шушеры не обходилось. Взять пресловутые генеральские линейки, на которые нога генерала не ступала ни разу, но которые сооружали наряду с землянками. Вспомнил о злополучных линейках, поскольку попечение о них возложили на наше отделение. Как-то подняли меня ночью: "Скорей к комдиву!" Выскакиваю из землянки, подбегаю, вытянувшись во фронт:
- Товарищ гвардии майор...
- Гвардии раздолбай! - прерывает он меня.
Выясняется - построенную линейку мы оформили по краям веточками дугой, а комдив натолкнулся на разрушенное строение: почему, дескать, не кирпичом.
Позади уже Рига - красивый европейский город. Радушию горожан были приятно удивлены: на улицах хоть не появляйся - обнимали, тащили в гости, угощали. Оказалось, что попали в русский квартал (десятилетия спустя был в рижском университете с лекциями, у кого только ни спрашивал - так никто и не указал, где был этот квартал). Близость победы чувствовалась во всем, но война продолжалась не без сюрпризов. Утро 6 января 1945 года (день моего рождения) огласилось канонадой с немецкой стороны - отборные эсэсовские части, стоявшие перед нами, попытались изменить ход событий. На большом поле перед огневыми увидели, недоумевая, россыпь бегущих с передовой фигур. Мы вдвоем по приказу комдива залегли с противотанковым пулеметом впереди боевых установок. Прямо на нас бежал какой-то лейтенантик. "Стой, ложись!" - кричу ему. Плюхается рядом, запыхался так, что слова выговорить не может, очки то и дело сползают на нос. Тут меня позвал начальник штаба, отправились вместе подобрать запасную огневую, привязать к местности. При обстреле почувствовал удар в спину. Ранило? Нет, снова пронесло, уже обессиленный осколок пробил телогрейку и чуть царапнул кожу. Вдруг нас задержал патруль и доставил к генералу. Здесь на его командном пункте задерживали всех бегущих, формировали из них подразделения и направляли обратно в передовые части. Высокий такой генерал внимательно выслушал начштаба и благословил на выполнение задания. Наступление эсэсовцев было сломлено за одни сутки.
9 мая 1945-го мы были на марше. Слышим: "Война кончилась!", хохочем шутке. Чуть позже узнаём о полной капитуляции из газет. Но для нас война продолжалась, не скажу точно сколько дней, но не менее недели. Шло подавление в Курляндии разрозненных эсэсовских группировок. События тех дней врезались в память. Наша огневая развернулась на опушке леса возле шоссе, когда по нему (после переговоров о капитуляции) наша матушка-пехота двинулась строем, поколонно в сторону немцев, не ожидая подвоха головорезов. А они подпустили на пятьдесят метров и открыли бешеную стрельбу. Сколько тут полегло наших солдат, доживших, казалось бы, до Победы! Последовала команда выпустить весь огневой запас снарядов. Поднялся неимоверный гул и грохот. Такой жестокой трагедией обернулся для меня конец войны.
* * *
Сколько воды утекло...
Разве мог тогда предположить, что не только останусь в живых, но и проживу так долго, пожалуй, чересчур долго. В той далекой юности, несмотря ни на что, мы добывали победу ради счастливой мирной жизни. Теперь, с высоты прожитых лет, могу сказать, что судьба нас не баловала никогда, ни разу. Что мы только ни пережили: и сталинский деспотизм, и короткую хрущевскую оттепель, переросшую в прожектерство и чудачества, и тягуче длинный период брежневского застоя, и неудавшуюся горбачевскую перестройку социализма, и нынешний ельцинский дерьмократизм. Вынесли, выжили, выстояли. Чему же тут удивляться, что фронтовики-ветераны такие семижильные, такие несгибаемые. "Гвозди б делать из этих людей: крепче не было б в мире гвоздей" - приходят на ум бессмертные строки поэта, когда задумываешься о своих товарищах, ветеранах войны, которых с каждым годом остается все меньше.
Я всегда благодарен людям, молодым и зрелого возраста, с которыми общаюсь ежедневно на работе и в быту, за их уважительное отношение к нам, ветеранам. Смею думать - не только за наши седины, но и за нечто большее, наверное, за качества характера, свойственные нам. Конечно, не бывает правил без исключений, но в массе своей в нашем фронтовом братстве превыше всего нравственная чистота, духовность, порядочность, потому, возможно, мы и оказались такими неподготовленными к нынешней жизни.
Сейчас про нашу Отечественную что только ни говорят. Вплоть до того, что вроде зря воевали, дескать, строй, который защищали, вовсе того не заслуживал. Особенно обидно, когда подобное слышишь из уст человека глубоко уважаемого, такого как писатель В. П. Астафьев. "Великая Отечественная война, не была вызвана какой-то исторической неизбежностью. Это была схватка двух страшных авантюристов - Гитлера и Сталина, которые настроили свои народы соответствующим образом", - высказался он в газете "Аргументы и факты" (1998, N 19). Надо ж упростить факты до такой степени! Страсть к упрощению, переоценкам прошлого сейчас, к сожалению, распространяется как эпидемия. Не уберегся и писатель, хотя сам фронтовик. Как можно забыть и отбросить столь очевидный факт: к моменту нападения на СССР под сапогом Гитлера была уже почти вся Европа! Не с нас он начинал, стремясь установить фашистский порядок в мире. Великая Отечественная была и остается для нашего народа священной, ее участникам не только на фронте, но и в тылу хватившим не меньшего лиха, нечего стыдиться - мы отстаивали и отстояли нашу Родину и тем горды. Да, эта победа досталась нам слишком дорогой ценой. Такова горькая правда.
Этот день мы приближали, как могли.
Надежда Петровна Черкасова-Чернявская,
кандидат исторических наук, доцент,
инвалид Великой Отечественной войны, ветеран труда
Ленинградский дневник
Читателю, быть может, будет интересно познакомиться с некоторыми страницами жизни 18-19-летней уральской девушки, волею судьбы попавшей в Ленинград летом 1940 и прожившей в этом героическом городе немногим более двух лет, в том числе 13 военных месяцев и из них 318 блокадных дней.
Как я попала в Ленинград? После окончания Свердловского педагогического училища (имея разрешение на продолжение учебы) по совету классной руководительницы Д. С. Карасик и с денежной помощью училища (директор Г. И. Ватутин) я поехала в Ленинград и, успешно сдав конкурсные экзамены, была принята на исторический факультет Педагогического института им. А. И. Герцена. Поступлением в этот вуз я могла гордиться. Дело в том, что я крестьянская дочь; родилась в октябре 1922 в селе Никольское Сысертского района Уральской (тогда) области. Отец мой Петр Савотеевич Черкасов в феврале 1928 умер, оставив шестерых детей. Вся тяжесть нашего воспитания легла на плечи матери Александры Максимовны, ставшей в 1930 году колхозницей. С 1930 по 1937 год я жила и воспитывалась в семье моей старшей сестры Марии в поселке Дегтярка Ревдинского района Свердловской области. Сестра и ее муж С. Е. Потоцкий были учителями местной школы. В 1937 году я поступила в Свердловское педагогическое училище, которое в 1940 успешно закончила.
Хотя поступление в Герценовский институт и было предметом моей гордости и радости, учеба и жизнь в Ленинграде для студентов, не имевших систематической помощи родителей, были делом весьма трудным, положение усугубилось введением в ноябре 1940 платы за обучение в вузах страны и сохранением стипендии лишь для отличников. В связи с этим немало студентов тогда покинуло институт. Учебу в первом семестре мне пришлось совмещать с работой - сначала на почте, затем в типографии. Во 2-м семестре после успешной сдачи экзаменов за 1-й семестр на "отлично", получая стипендию, я могла целиком посвятить себя учебе. Это было прекрасное время! А Герценовский институт навсегда остался в моей жизни и моей памяти подлинной alma mater.
Итак, Великая Отечественная война застала меня в Ленинграде студенткой, заканчивающей сдачу экзаменов за I курс. Ярко запечатлелся в памяти момент получения известия о начале войны. Утром 22 июня 1941 выхожу из центрального здания института (на набережной реки Мойки) с консультации перед последним экзаменом, навстречу бежит студент III курса нашего факультета Дмитрий Чичасов и кричит: "Война!" Состоялся краткий митинг в одной из факультетских аудиторий. Выступавшие клеймили Гитлера, выражали уверенность в нашей победе. Профессор В. Н. Бернадский, говоря о неизбежном разгроме фашистских агрессоров и гибели Гитлера, вспомнил слова нашего главного былинного героя Ильи Муромца перед боем с Идолищем Поганым. Враг Руси хвастался, что много ест и пьет и, следовательно, силен, однако Илья предрек ему погибель: "У нас как во городе Муроме у попа была корова обжорлива, много ела-пила, да и лопнула. И тебе ведь не минуть беды - помногу ешь да пьешь, да и лопнешь ты". Слова эти полностью совпадали с настроением всех присутствовавших на митинге: "Враг будет разбит, победа будет за нами!" Хотя, как долго будет длиться эта война и какой ценой будет достигнута победа, никто из нас тогда не представлял.
До 22 июля 1942 я находилась в Ленинграде и принимала участие в работе, которую делали трудящиеся вскоре прифронтового, а затем - с 8 сентября 1941 - блокадного города.
В июле 1941 я работала санитаркой в госпитале. В августе была на трудовых работах около станции Мшинской, где мы, студенты института, рыли траншеи в районе дальней обороны города. Работали по 10 часов в день - с 8 утра до 8 вечера с перерывом на 2 часа. Вскоре мы были сняты с трудовых работ и отправлены в Ленинград. Связано это было с быстрым продвижением врага к городу.
Положение мое, как и всех ленинградцев, было очень сложным и усугублялось отсутствием средств к существованию. Несмотря на это, об эвакуации тогда не думала, никаких мер к этому не предпринимала. Почти все ребята из нашего института были призваны или ушли на фронт добровольно. Считали, что нельзя позорно бежать из попавшего в военную обстановку города, нужно его защищать. Вернувшись с рытья окопов, я сразу же стала искать работу и вскоре была принята на мебельную фабрику, где делали ящики для снарядов. В составе группы рабочих этой фабрики в сентябре 1941 рыла противотанковые рвы на самой окраине Ленинграда, вблизи Волкова кладбища. Кирка, лопата и лом были нашими орудиями труда. Основная рабочая сила женщины, молодежь. Рвы, как я помню, рыли шириной метра 3, глубиной не менее 1,5-2 метров. Работали с утра и до вечера. По окончании этих работ мои руки на фабрике не понадобились. Меня сократили.
С 8 октября я на краткосрочных курсах по подготовке медицинских сестер. После окончания курсов была мобилизована в РККА и с 20 декабря 1941 по 15 июля 1942 работала младшей медицинской сестрой эвакогоспиталя N 88 (квадрат корпусов госпиталя выходил с одной стороны на набережную реки Мойки, с другой - на улицу им. М. И. Глинки, вблизи Академического театра оперы и балета им. С. М. Кирова). Почти всю войну была донором. Начала сдавать кровь еще в Ленинграде, продолжала - в Свердловске до конца войны.
Очень кратко об основных этапах дальнейшей жизни.
К 15 июля 1942 эвакогоспиталь N 88 после лечения двух потоков больных (вначале воинов РККА, а затем, весной, истощенных жителей Ленинграда) опустел. Шли разговоры о его закрытии. В это время вышло постановление правительства об отпуске студентов на учебу, и младшие сестры госпиталя студентки, в том числе и я, были уволены по нашей просьбе для продолжения учебы.
Поскольку Герценовский пединститут был эвакуирован из Ленинграда еще в марте 1942, я вернулась в Свердловск и продолжила учебу в Свердловском педагогическом институте. Училась хорошо, на последнем курсе была сталинским стипендиатом, получила диплом с отличием. Членом ВЛКСМ являлась с апреля 1938 по июль 1945. В 1944 была секретарем комитета ВЛКСМ Свердловского педагогического института. Член КПСС с июля 1945. По окончании института была направлена на трехмесячные курсы по подготовке преподавателей вузов при Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова.
По окончании курсов - на преподавательской работе в вузах страны. Сначала по направлению работала в Каунасе (более 8 лет), затем в Красноярске. С 1956 преподаю в Свердловске. Прошла путь от ассистента до доцента - после защиты в 1952 при Ленинградском университете кандидатской диссертации и присуждения ученой степени кандидата исторических наук. Общий стаж преподавательской работы в вузе - свыше 37 лет. Имею правительственные награды: орден Отечественной войны II степени, 6 медалей, в том числе "За оборону Ленинграда", "Ветеран труда".
Муж - Дмитрий Маркиянович Чернявский - кадровый военный, летчик ночной тяжелой бомбардировочной авиации, участник военных кампаний 1939-1940 годов, Великой Отечественной войны. За боевые заслуги был награжден тремя орденами и 12 медалями, в том числе "За отвагу", "За боевые заслуги", за оборону Москвы, Сталинграда, Ленинграда. Умер в декабре 1982.
А теперь обратимся к моим дневниковым записям. Привожу их с сокращениями, в ряде случаев сопровождая комментарием{1}. Дневник я начала вести в августе 1941. Большая часть записей относится к ноябрю - декабрю 1941, зиме и весне 1942 - самому тяжелому периоду в жизни блокадного города и моей судьбе.
Это безыскусная исповедь совсем еще молодой девушки, не имеющей жизненного опыта. Вместе с тем дневник - свидетельство глубокой веры в правоту дела и борьбы нашего народа, стойкости и мужества ленинградцев.
* * *
Вот уже скоро 5 месяцев, как длится война. Ленинград на осадном положении. Помню, когда я была на трудработах у Волкова кладбища, то многие (да и у меня закрадывалось сомнение) считали, что город сдадут. Немцы подходили все ближе и ближе. Сейчас они остановились и окопались как кроты.
Ожесточенные бои идут на подступах к Москве. Много сроков назначал "фюрер чистокровных арийцев" для захвата города Ленина и нашей древней столицы, где эти псы намеревались вскоре бесчинствовать и творить свое черное дело...
Праздник оба города: и столица, и наш, встречали, как было и, я уверена, всегда будет - свободными!!! Опасность, которая нависла над страной, над Москвой и Ленинградом, была чрезвычайной. Начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер записал в своем служебном дневнике 7.07.1941: "Непоколебимым решением фюрера является сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом вынуждены будем кормить в течение зимы. Задачу уничтожения городов должна выполнить авиация"{2}.
6 ноября я возвращалась с ул. Некрасова во время тревоги, зашла в бомбоубежище, после - быстро направилась домой, в общежитие. Слышу по радио аплодисменты, затем кто-то заговорил. Я сразу узнала: говорил Иосиф Виссарионович на торжественном заседании, посвященном 24-й годовщине Великого Октября. Наутро дважды по радио я прослушала его речь. Как умеет говорить он! Говорит так, что все ясно и кажется, что больше нечего добавить, все им сказано. Еще до войны я восхищалась тем, как всегда своевременно партия ставила те или иные вопросы, определяла задачи текущего момента. В Ленинград Сталин направил Г. К. Жукова, который 10.09.1941 вступил в командование Ленинградским фронтом, 6.10 он был отозван для решения задачи обороны Москвы.
7 ноября
Встала часов в 12. В комнате холодно. В нашем общежитии на Желябова отопление паровое, а нашу сторону не греют - лежу под двумя одеялами. Потом сходила в кафе, где пообедала в этом месяце последний раз на свой пропуск; теперь осталось питание только в нашей студенческой столовой, где кормят только щами. Хлеба получаю 200 г; вчера, например, взяла 200 г на сегодня и все съела. Посмотрела еще сегодня кинофильм "Маскарад". Этим мое празднование и закончилось. В Москве сегодня был военный парад на Красной площади. Войска по окончании парада, как стало известно позже, направлены на фронт; с парада - на фронт.
9 ноября
Сходила в музыкальную комедию на "Холопку". Понравилось. Вчера написала 2 письма - Марусе и маме. Как я по ним соскучилась!
14 ноября
11 ноября ходила в музыкальную комедию на "Баядерку". Спектакль понравился, особенно Кедров в роли индийского принца.
Бомбежки города усилились. Сегодня ночью, говорят, было 8 воздушных тревог, немало разрушений, например, около пр. Красных командиров, на Красноармейских улицах разрушено много домов. Сейчас выстрелы зениток какие-то иные, раньше были частые, отдельные, звонкие. Сейчас же - это почти не прекращающиеся раскаты, глухие, но не тихие, а среди них прерывистое гудение самолета.
Со вчерашнего дня мы на практике в госпитале. В госпитале мне приходится быть второй раз. С начала войны я работала санитаркой в операционной. Работа нелегкая, но интересная, видела много операций, свежие перевязки и т. д. А сейчас я должна проходить практику как сестра. Но в нашем отделении много практика не дает, так как это отделение легкобольных и выздоравливающих.
16 ноября
5 часов утра. Сижу в госпитале. Решили с Инкой (коллега!) просидеть здесь сутки, но и это не приносит нам много пользы. Сделали немного. Больные сейчас спят; сестры куда-то разбрелись и, видимо, где-то прекрасные сны видят. Было несколько тревог. Для больных они тяжелы. На улице холодно. Слышно, как свищет ветер. Сидим в ординаторской. Читаем книги. Я - "Диди Моурави" Антоновской.
21 ноября
Война... Пишу вечером, часов в 9. Воздушная тревога. Бьют зенитки. Сижу в комнате отдыха в общежитии на Желябова. Минут 20 назад упала, говорят, что у Невского и Желябова (то есть недалеко), фугасная бомба. Наш дом зашатался. Ну и трусиха же я! Сама не ожидала, что я такая. Побежала вниз, правда, минут через 5 вернулась. Удар был такой сильный - я даже удивилась, почему потолок не обрушился от такого сотрясения.
Вчера хлеб сбавили до 125 г. Удивило то, что даже накануне об этом совершенно нигде не было никакого разговора.
Сейчас опять бахают... Некоторые люди говорят, что на фронте легче, чем здесь, в городе. Здесь ведь мало погибает или меньше - от снарядов, а больше - от разрушившихся зданий. Но, может быть, так говорят люди, не бывавшие на фронте...
Практика много не дает: что в первый день, то и в последующие дни. 19 ноября вымыла в ванне одного больного, затем пошла с врачом в обход по 17 палатам. Вот, по существу, и все. Девчата наши смеясь разговаривают о раненых, о своих пристрастиях и пр. Я же решила и дала слово, что в госпитале ничего такого заводить не буду. Этого не должна позволять себе сестра - комсомолка.
26 ноября
Сижу в госпитале. Сейчас в этом отделении будет иначе: назначен новый начальник. Сегодня обходит палаты, была с ним и я. Наверное, половину раненых он выпишет. Одного велел выписать и написать, что симулирует.
Эти дни был артобстрел города. Тогда, 21.11, бомба попала в середину углового дома на канале Грибоедова и Невском, то есть значительно дальше, чем мне представлялось. Пострадавшие дома быстро обносятся забором, приезжает комиссия для выноса вещей и т. д.
Сегодня была также на совещании больных и медперсонала. Ну и разошелся же начальник отделения! И совершенно правильно! Это как раз пригодится для будущей моей работы: буду знать, что делать и чего не делать. А то, например, в палатах курили...
29 ноября
Сегодня было только две довольно непродолжительные тревоги в отличие от предыдущих четырех дней. Вчера воздушная тревога началась около 12 дня, а кончилась в 5 ч вечера. Кроме того, город обстреливался из дальнобойных орудий. Сбрасывались фугасные бомбы, вчера - где-то близко от нас, кровать в течение двух минут после этого качается!
Сегодня передавали статью батальонного комиссара Тюльпанова - "953 письма". Обзор содержания писем немецких солдат. Слушаешь их, и невольно вырывается ругательство, слово "зверье". Только в 200 письмах пессимизм. В остальных "благородные арийцы" мечтают о мировом господстве, господстве в Европе, призывают уничтожать нас, русских, разрушить наш город, ждут посылок с награбленным добром. Сволочи! Ненависть кипит... Неудивительно, что наша пропаганда все убедительнее призывает уничтожать фашистов, как уничтожали бы зверье!
1 декабря
Гансы сейчас переменили тактику: сегодня было несколько тревог, но непродолжительных.
Прошло 7 лет, как был убит Сергей Миронович Киров. Давно ли это было? Как быстро бежит время! Прошлой зимой мы ходили в музей С. М. Кирова.
Вчера получила письмо от Маруси, написанное 28 октября. Милая Маруся! Пишет, что соскучилась по мне, что у нее ко мне материнское чувство. Боже мой, как я соскучилась по ней!
За этот месяц получила рабочую карточку, так как являюсь донором. Купила сразу хлеба за 2 дня - 500 г и съела.
4 декабря
В последних числах ноября наши снова взяли Ростов. Если бы он закрепился за нами! Недавно, кажется, 1.12, наши сдали Тихвин. За трусость расстреляны полковник Фролов и комиссар Иванов. Сейчас немцы у Волховстроя... Пленного красноармейца раздели донага, избили и повесили за ноги.
10 декабря
Сегодня сообщили радостную весть: вчера войска генерала Мерецкова взяли Тихвин, разбиты 3 дивизии немцев. Только бы укрепился за нами Тихвин и отогнали бы их от Волхова!
Война уже в полном смысле стала мировой: 7.12 Япония напала на США, колонии Англии, бомбила Филиппины, Гавайи, Сингапур, Гонконг. Откуда у них, чертей, сила берется? Ведь Япония уже 4-й год ведет войну в Китае.
13 декабря
Радостная весть: от Москвы немчуру погнали. Они там сосредотачивали 51 дивизию. Наши наступательные действия проходили с 6 декабря. Очистили от этой погани 400 селений, взяли большие трофеи.
15 декабря
С 11 декабря (наконец-то!) начали сдавать экзамены. Сегодня вместе с пришедшей ко мне Ниной Демидовой ходили сдавать экзамены по внутренним и инфекционным болезням. Тем самым с экзаменами разделались. Теперь будем сидеть и ждать у моря погоды.
16 декабря
Сегодня встала в 7 ч, ходила с Лией в баню, сами помогали пилить дрова, все-таки вымылись.
18 декабря
16 декабря наши взяли Калинин; вчера сообщили, что освобожден участок Северной железной дороги от Тихвина к Волховстрою. Эти дни сижу дома, света нет. Этот месяц питаюсь неплохо, теперь получаю рабочую карточку как донор.
22 декабря
Наконец-то выпало более благоприятное время написать!
Со вчерашнего дня, то есть с 21 декабря, я приступила к работе в эвакогоспитале N 88. Госпиталь только еще организуется. Палаты оборудовали мы, сестры. За 2 дня приготовили 2 палаты на 100 человек, моя еще не готова; в ней поставлено 40 коек, палата темная. Сегодня я дежурю сутки, с 8 ч утра и до 9 утра следующего дня. Вчера была воздушная тревога.
25 декабря
Сегодня я свободна. День необычен и тем, что норму хлеба в городе прибавили: рабочим с 250 г до 350, всем остальным - со 125 г до 200. В госпитале до сих пор давали по 300 г. Сейчас пришла в отделение, раздобыла чернил, теперь хочу взяться за подготовку к сдаче экзаменов в институте.
26 декабря
Сегодня у меня особо занятый день. Начался и прошел он суматошно; во-первых, не было света, а поэтому и завтрак, и обед были с опозданием. Больные в нашем отделении терапевтические, главным образом - от упадка сил, истощения. Кормят плохо, дают сравнительно мало, поэтому всякая задержка или маленькая порция вызывает возмущение. Во - вторых, в наше отделение сегодня принимали больных. В мою 5-ю палату прибыло 30 больных. Целый день бегала, не было свободной минуты, кое-как нашла время на обед и ужин. Но чувствую себя прекрасно, даже радостно как-то. Вот, пока писала, прибыло еще 2 больных.
Сейчас уже 1-й час ночи. Сижу у себя в палате, горит одна электрическая лампа, больные спят, только бродят прибывшие да еще в уборную.
Пересмотрела свои фотографии, дала Пане (моей санитарке) сравнить себя с Марусей. Она говорит, что мы очень похожи. Очень рада.
29 декабря
Тяжело. Хочется плакать. А почему? Не знаю. Видимо, потому что устала. Сейчас у меня в палате 40 человек; ничего особенного не произошло (у девчат пропадал хлеб в обед, у меня пока нет). Вообще на обед у нас уходит много энергии. Больные все хотят в первую очередь есть. Из-за всякой ерунды спор, например, вчера дали коробок спичек на палату, подняли галдеж, но я отдала его старшине, он делил. Медикаментов мало, больные хотят, чтобы каждому (хоть и не назначены) давали лекарства и больше! Свет вчера вечером погас, я, правда, своих успела накормить, но я кормила первая, утром света тоже не было. Вообще госпиталь очень неподготовлен, часто нет света (но это, видимо, вообще по городу), замолкает радио, прекращается вода. Больные на меня как будто пока не ропщут. Начальник госпиталя сказал нам: "Работайте и спите, а учиться будете после войны".
1 января 1942 года
Сумасшедший день: установили, что моя палата обедает раз в первую очередь, второй - в последнюю. И так всегда. Если так будет, я, наверное, сойду с ума. Не прошло ни завтрака, ни обеда, ни ужина, чтобы чего-либо не хватило. И главное - все эти дни будут падать на мое дежурство. Паня заболела, я сейчас одна. Вдобавок нет света.
31.12 ходила в общежитие. Неотрадная картина. Холодно. Света нет, кипятка тоже. Из дома ничего нет. Хлеба нам все еще не прибавляют. А у меня - вот уж 2 дня вычитают (сдала неполную хлебную карточку). Так я встретила 1942 год.
6 января
Дни идут. Нет ни света, ни тепла, нет и воды. Положение прежнее. В мое дежурство моя палата обедает последней. Пани нет, санитарок дают разных. Больные недовольны, и это бьет по моему самолюбию. Часть больных относится хорошо; говорят, чтобы спала ночью. Когда шла сюда, то хоть внутренне была убеждена, что буду сдавать сессию в институте. Сейчас все это отменяется. Не занимаюсь из-за отсутствия света.
11 января
Лежу в постели второй день. В комнате ужасная холодина. На мне 4 одеяла. Завтра могу еще проваляться. Дали освобождение: температура была 37,7. Вчера в ночь у четырех моих больных тоже была повышенная температура, одному пришлось вводить камфору. В палате света не было. Жгли лучину. 8-го января ходила в город. Был морозец, но не очень сильный. Я не была сыта, но не была и голодна. И чувствовала бы себя хорошо, если бы не впечатление от встреч с людьми. У большинства истощенные, желтые, безрадостные лица. Сверлила мысль, что в городе голодают, голодают, голодают.
Много сейчас людей умирает. Да и в своей 116-й комнате в общежитии на Желябова столкнулась с кошмаром: полное запустение, грязь, пустые койки и в довершение - мертвая Ната - 34-летняя старая дева, поздно получившая карточки. А ведь она и до этого едва волочила ноги. Остальные студенты перебрались в другое общежитие.
Не только люди, но и сам город оставляет гнетущее впечатление: трамваи не ходят, редко - редко пройдет машина, лошадей совсем нет, да и людей ходит мало. Но несмотря на все это люди ни на кого не ропщут и ждут лучших времен.
15 января
Дни текут... Положение пока не меняется. Вчера была в городе. Стоят морозы минус 30-35 градусов. Деревья в городе красивы, в снегу, как в лесу. Одевала Валино пальто и валенки. Писем из дома давно не получала. Не было и сегодня, но пришел перевод, который я так и не получила - на почте нет денег. Дала домой срочную телеграмму, главным образом ради указания своего адреса.
Сегодня дежурю в изоляторе. Я что - коза отпущения? Нина Алексеевна, старшая сестра, говорит, что специально меня сюда поставила, так как никто здесь не убирает. Ну и было же здесь! Больные лежат хуже свиней: мокрые, вонючие, в кале. Я сменила им белье (вообще белья нет, меняют редко, но здесь лежат колитики и менять им нужно очень часто), постлала салфеточки на табуретки, достала по второму одеялу. Кроме того, вот уже 2-е дежурство я назначаюсь дежурной сестрой по всему отделению.
18 января. 5 часов утра
Сейчас меня назначили ответственной сестрой по дежурству в отделении. Раньше можно было, конечно, нелегально, ночью вздремнуть, сейчас нельзя. Нужно смотреть за всем отделением. Сегодня работала в ночь в двух палатах; вечером поступило (не в мою палату) двое больных, а в 3-й палате один умер. Хорошо, что в 2 ч ночи загорелся свет, а то можно было даже просмотреть это. Прибегает ко мне няня, говорит, что двое там спят неладно; посмотрела - рука теплая, но пульса нет. Ввела камфору, потом пришел дежурный врач, составил акт. Я показала ему других тяжелобольных по отделению. Вот каковы дела...
20 января
Ночь. Сижу в ординаторской. Сегодня свет дали часов в 9 вечера, и сейчас он есть. Дежурю по отделению, но лично на мне также 2 палаты (3-я и изолятор). Тяжело. Устала. Больные все время просят пить, а кипятка в отделении никогда нет, ругаются из-за порций, бранят за то, за что в добром госпитале и вообще в лечебном учреждении сестра не отвечает. Думаю, не бежать ли мне из этого госпиталя? У нас двух сестер откомандировали по собственному желанию. Нина Алексеевна говорит, что сейчас бы мне дали хорошую характеристику.
22 января
Вечер. Сейчас мы перебрались в другую комнату. Топим буржуйку. Их стали устанавливать в связи с прекращением подачи горячей воды. Можно сказать, что стало тепло, по крайней мере - пока топим. Света нет. Пишу при коптилке.
Сегодня нам прибавили еще 100 г хлеба, сейчас будем получать 400 г.
23 января. 2 часа ночи
Сидим с Паней, санитаркой, в изоляторе. Сейчас и сюда поставили буржуйку, хотя топим ее не все время, здесь теплее, чем в других палатах. Работаю сегодня во 2-й палате и здесь. Во 2-й не выполнила все назначения, так как все время приходится находиться здесь. Утром пришлось поставить 7 микроклизм. На этих больных смотреть непривычному человеку страшно: скелет, покрытый кожей.
Вечером свет давали на час. Сейчас сидим при коптилке, а носики наши утром будут как у трубочистов.
Завтра, вернее уже сегодня, обещали сводить нас в баню. Я не была в ней, наверное, месяца 1,5-2. Да и все так...
24 января
Комсомольское собрание в библиотеке. Горит лампа. Работает счетная комиссия, готовит списки для тайного голосования. Выбираем бюро комитета ВЛКСМ. Сегодня сводили в баню. Ну и помылись мы замечательно! Баня походила на деревенскую, мылись в парной, хотя пара не было, но было тепло. Правда, идти обратно было очень холодно, температура градусов 35. Выдали нам 5-го размера трикотажные кальсончики и рубашечки. Говорят, что сегодня хорошая сводка: освобождено 6 городов, до двух тысяч населенных пунктов, 17 тысяч убитых немчиков.
26 января
Сегодня опять, почти как обычно, сменили меня вместо 8 в 11-м часу. Утром съела сразу все 400 г хлеба. Вчера мне хлеб сберегла на обед и даже ужин тетя Дуся (Евдокия Михайловна, сестра 5-й палаты). Это женщина 40 с хвостиком лет, маленького роста, очень живая и подвижная. Ранее она работала в детских садиках. Добрая и хорошая женщина.
Живем как в берлоге, нет сейчас даже воды. Топим снег и лед. Больным утром дали по кружечке. Воду, говорят, возят с Невы.
30 января
Ходила в город узнать, нельзя ли перейти в госпиталь при нашем институте, хотела получить перевод на почте и сходить в Институт переливания крови. Везде, конечно, я была, но результатов никаких: в госпитале сестры нужны, но только сразу нужны и документы; почта закрыта, в Институте переливания крови 2-я группа не принимается. Не знаю, подавать ли рапорт об уходе? Лучше ли там будет? Видела Лию Петровну, судя по ее словам, - у них еще хуже... Население 2-3 дня не получало хлеба. Жуть...
Мне кажется, что Ленинград уже не выправится, население перемрет или будет задушено газами, или что-нибудь еще в этом роде.
Писем нет, вернее, нигде ничего не добьешься. У девчат жуткий вид: чуть получше колитных больных, лежащих в нашем изоляторе. Последнее дежурство была на работе более полутора суток, сменили только в 4 ч дня вместо 8 утра. Это ли не безобразие!
5 февраля
Кончила дежурить и все еще сижу в палате. Вечная история! Сменяют позже всех...
Ночью с Женей и одним моим больным ходили на Мойку за водой. Сейчас мы ходим все время. Подогрела воду на буржуйке и вымыла (до пояса) 33 человека. Были довольны.
Позавчера только пришла со смены и легла отдыхать, подняли на ноги приказом: младшим медсестрам очистить двор от нечистот. Пошли к начальнику и комиссару с протестом. Послали на уборку снега со стороны Мойки. Сделав дело, пришли и со скандалом вытребовали лишние полтарелки жидкого супа. Потом залегла до утра, с перерывом в четверть часа на ужин. Вот так и проходит мое время. Писем из дома нет и нет. Ночью сегодня почитала немного о приключениях Швейка...
9 февраля
Вчера в госпитале, а следовательно, и у нас в отделении, была пертурбация - изменение обычного хода событий, а именно: началась борьба с заразой и всякой нечистью. Госпиталь работает с 22 декабря, но до сих пор не меняли постельное белье, нательное же меняли один раз; полотенца были хуже половой тряпки; жили при кострах, коптилках, фонарях. Все в копоти. Больные завшивели. Вчера половину сводили в баню и сменили белье. Таким образом, из четырех палат - две "чистые" (в кавычках, потому что ни одеяла, ни гимнастерки не прогладили). Вши сами собой не исчезнут. В 4-ю и 5-ю палаты положили "чистых", а в 1-й и 2-й оставили "грязных", причем еще и колитных. В этой грязи очень много заболело колитом и энтероколитом.
Мы сейчас ходим-дружим троицей: Женя, Евдокия Михайловна и я. С Женей решили подкопить хлеба и вот 2-й день живем на 200 г. Дело в том, что сейчас ничего не купишь на деньги, только в обмен на хлеб. Женя Исайкина - сестра 4-й палаты, студентка текстильного института. Девушка среднего роста, на лицо из себя ничего особого не представляющая, но с живыми выдающимися глазами. Дитя кубанских казаков.
14 февраля
Это дежурство у меня легкое: работала только ответственной дежурной сестрой. Зато каким было предыдущее! Это какой-то ад! Колитчики... Большинство, по крайней мере многие, ходят в палате. Все хотят пить. В общем трагедия. Да, явилась на то дежурство я к двум часам; вернее, пришлось так явиться. У меня в палате умерло 2 больных вечером, ночью же я никак не могла заставить няню пойти за носилками, и они пролежали в палате до утра. В результате - скандал и 3 наряда вне очереди от помощника начальника госпиталя по медчасти. Так что следующие сутки - вплоть до 2 часов 12.02 я провела очень "весело" в проходной, исполняя роль вахтера. Сие "маленьким" сестрам нередко приходится исполнять.
13-го с Женей ходили на рынок, она выменяла на хлеб туфли. Наши сестрички стирали белье больных, которого накопилось очень много. Из дома ничего нет и нет. Да, сегодня выдали нам сапоги, теплую нательную рубашку и женскую сорочку, плюс шапку.
18 февраля
Вчера была в институте, сессию только что начали сдавать; поговаривают, что будут эвакуироваться в Казань. Теперь передо мной встал вопрос: "Что делать?" Имею в виду эвакуацию института. Как смогу выбраться отсюда и когда?
21 февраля
Дела плохи: из дома ничего нет. Сейчас все время сверлит мысль об эвакуации. Мне многие говорят, что я сильно-сильно похудела и плохо выгляжу. Это я-то, когда-то краснощекая девчонка! Устала я сильно. Работаем много. Вот и сегодня опять оставляют мыть больных. Когда-то мы придем в общежитие?
24 февраля
Скоро и зиме конец...
22 февраля помыла своих больных, перевела 8 человек в 5-ю палату. В палате вымыли, стало чисто, а вчера оставшихся 22 человека тоже перевели в другое отделение, в изолятор. Сегодня явилась и оказалась без больных. Нина Алексеевна направила меня в 1-ю палату; сейчас я у нее в немилости, она говорит, что я стала очень дерзкая, недовольна мной.
В ночь на 23-е дежурила, всю ночь был жуткий обстрел и спокойствия нет. Вчера ведь был наш праздник - 24-я годовщина РККА.
Моя эвакуация отменяется, сейчас даже и не поговоришь, пожалуй, об этом. 20 медсестер, в том числе и я, дали присягу. Кормили в тот день получше: дали белого хлеба, 16 г шоколада, в обед - побольше кусочек мяса и кисель на третье. А на ужин, кроме обычной каши, дали малюсенькую булочку и полкружки холодного белого кофе. Было и торжественное заседание с концертом (говорят - молниеносным), но я, устав на дежурстве, предпочла спать и не ходила. Все только и говорят об увеличении пайка. Рабочим, служащим и детям выдали шоколад по 25 г, а иждивенцам столько же какао. В городе люди мрут и мрут. Полная апатия.
28 февраля
Сижу в палате. Все кровати пусты. Когда-то здесь было около 70 человек больных. Сейчас сидят у печки человек 20 выписывающихся. В госпитале с 26.02 вновь суматоха: была комиссия, а у нас грязь, вши и т. д. Говорят, начальника госпиталя сняли. Весь персонал, особенно младших медсестер, мобилизовали на уборку: чистили и мыли госпиталь, начиная с лестниц и уборных.
В институте узнала, что студентов, сдавших сессию, будут эвакуировать вместе с институтом. Вот я и решила поднажать на подготовку к экзаменам.
Уже сдала "Средние века". Достался вопрос об империи Карла Великого. Получила "4". Сдать бы еще "Историю СССР"!
4 марта
Ходила сегодня в институт, сдала на "4" экзамен по "Истории СССР".
Когда будет эвакуироваться институт - не поймешь; некоторые говорят, что 6.03, другие - что еще неизвестно. Не знаю, что делать - писать рапорт об увольнении или подождать.
В госпитале эти дни продолжали уборку.
8 марта
Ну-с, сегодня наш - бабий день. Вот-с, сидим в столовой и слушаем, как комиссар докладывает о славных делах наших женщин. Денек с утра отметили - в смысле питания: дали целиком белого хлеба, из коего у нас с Евгенией едва осталось на обед, не говоря об ужине.
Когда мы явились в общежитие, нам было приказано сгребать и возить снег со двора в Мойку, что мы и делали.
Вчера была в институте. Была у Лии Таракановой (моя сокурсница). Впечатление жуткое, у нее опухли ноги, лицо; она плачет и говорит, что умрет. Я похудела тоже здорово, сидеть больно.
11 марта
В 8 вечера занятия по Уставу в одной из комнат общежития младших медсестер. Занятия ведет наш политрук.
Вообще за нас берутся как следует: поднимают в 7 ч утра, говорили что-то о зарядке, но пока не проводили. В 8 утра идем строем завтракать; к 9 - в отделение на занятия. На обед и ужин - тоже строем. Кормят организованно, десятками.
После прибавки хлеба крупу, сахар убавили. Дают каши, например, грамм 120. Когда-то мы будем наедаться?
Больных в госпитале нет, мы, по существу, ничего не делаем. Я, например, сегодня попилила немного дров и принесла их в раздаточную. Обмундирование все еще, кроме ранее указанного, не выдали.
16 марта
Сегодня у нас хорошо, по-домашнему. Вымыли вчера стены, пол; буржуйка наша не дымит, достали светлую лампочку. Свет есть вот уже дней 5. Я сегодня дневалила. Дежурство заключается в топке печурки, мытье уборной, ну и, конечно, уборке комнаты. Вечером простирнула свое бельишко.
Сегодня вечером было собрание по выборам товарищеского суда. Народ у нас самый различный, имеются и воришки. Вот одну такую недавно поймали с поличным. Судить, видимо, будет товарищеский суд.
14 марта я была в институте. Студенты наши, что называется, сидят на чемоданах. 19 марта они уезжают. Так вот сдавала я, сдавала экзамены, но пропали мои старания. Ходила к комиссару и начальнику госпиталя, прочитали они мне, милой девочке, нотацию, впрочем, очень краткую: "А кто будет работать здесь за Вас?" - и под команду "кругом" повернули к двери и направили вон... Оно, конечно, и правильно.
20 марта
Все еще нет больных... Вчера эвакуировался мой институт. Я сбегала туда. Увезли студентов на вокзал на машинах. Дали, говорят, по 1 кг 200 г хлеба, супа. Таким образом, я осталась в Ленинграде как военнообязанная.
Все еще стоят холода... Мы, младшие медсестры, целый день занимаемся уборкой снега. А одежда у меня, например, жакеточка на тонкой подкладке, сапожки летние.
26 марта
Весна как будто началась. Вот уже 2-й день тает снег. Вчера закончили вывоз нечистот (конечно, не всей имеющейся грязи) со двора. Вывозили на деревянных санках, было тяжело, так как мокро.
28 марта
Получила сегодня письмо от Маруси. Первое письмо на этот адрес. Маруся! Какая она родная! Позавчера послала Нине [сестре] 50 р. и Марусе 200. Хочу отослать все имеющиеся у меня деньги. Эвакуация из города идет; окружение города еще не уничтожено. На днях прибыла сюда делегация из Киргизии, привезла нам 50 вагонов продовольствия. Когда-то мы наедимся досыта?
Сегодня до обеда таскали кровати с 5-го этажа на 2-й. Господи, чего только нам, младшим медицинским сестрам, не приходилось делать здесь в госпитале?!
Снег мы чистили, нечистоты мы вывозили, лестницы и полы мыли, у телефона ночью на контрольно-пропускном пункте дежурили, в кочегарке воду качали, дрова рубили. Делаем все, абсолютно все. Санитаров-мужчин у нас нет; хозвзвод одно время весь переболел и разбрелся.
О питании нашем меньше всего заботятся; повара стараются урвать себе.
Сейчас девчата мечтают об окончании войны.
Я подумала о стадиях войны, отражавшихся в психологии людей города.
1. Период возбужденного, воинственного, победоносного настроения. Очень многие считали, что война долго не продлится, что врага мы к нам не пустим. На стенах зданий города находилось послание Джамбула Джабаева "Ленинградцы, дети мои", вдохновлявшее, поднимавшее на борьбу.
Скажет Сталин: "В путь! В Ленинград!"
Все пойдут на выручку к вам,
Полководческим вняв словам.
Предстоят большие бои,
Но не будет врагам житья!
Спать не в силах сегодня я...
Пусть подмогою будут, друзья,
Песни вам на рассвете мои.
Ленинградцы, дети мои,
Ленинградцы, гордость моя!
2. Период возбужденного, я бы сказала, раздражительного настроения примерно с конца августа по ноябрь 1941-го. Люди, помню, быстро раздражались, везде толкотня, ссоры. Некоторые считали, что войну мы проиграли и вообще дела плохи. Что касается меня, то я никогда так не считала. Правда, в самый тяжелый период думала: неужели Ленинград может быть сдан?
3. Период с декабря 1941-го по начало февраля 1942-го: не было света, тепла, не работал в городе транспорт. Люди ходили мрачные, грязные, в копоти, истощенные, чувствовалась апатия. Была большая смертность.
4. Период февраля - марта 1942-го. В связи с активными действиями наших войск на фронтах - оживление духа.
Так или иначе - безусловно надо отметить стойкость и мужество ленинградцев во все периоды осады города.
4 апреля
Неужели снова начинается полоса бомбежек? Сегодня в начале 8-го вечера была тревога, прорвалось, наверное, немало самолетов, бомбежка была сильная. Зенитки били здорово. Мы, троица - Рая Филиппова, Валя Кузнецова и я, с места не тронулись, остались сидеть у печки. Сидели мы спокойно, разговаривали, но вязать (я обвязывала платок) нормально я не могла.
Сегодня удивительный день - нас никуда не послали работать; некоторые девчата нелегально ходили в кино. У нас снова похолодание, 2 дня шел снег. Сегодня, правда, немного подтаяло. Недавно, как я уже писала, в Ленинград приехала делегация с продуктами из Киргизии. Но еще более удивительно то, что в город из оккупированных районов Ленинградской области пришел обоз в 200 подвод от колхозников и партизан. Ведь только подумать: привезли продукты из мест, занятых немцами, через фронт!
5 апреля
700-летие знаменательной даты. Наши предки 5 апреля 1242 года под водительством Александра Невского разбили, потопили немецких "псов-рыцарей", их пресловутую "свинью" на Чудском озере, устроив им настоящее Ледовое побоище. В госпитале был доклад на эту тему.
12 апреля
Больных все еще нет. Я поставила себе 3 цели, если буду работать в госпитале.
Во-первых, быть примерной, добросовестной сестрой, такой сестрой, которую бы любили больные.
Во-вторых, если будет у меня хороший врач-ординатор, то добиться повышения знаний до уровня старшей медсестры.
В-третьих, взяться за изучение сочинений Владимира Ильича Ленина, готовить себя для поступления в кандидаты партии.
13 апреля
Сегодня в 5 вечера получено сообщение о выпуске Государственного военного займа. Был митинг. Я проводила подписку среди военнослужащих отделения. Подписывались на месячный оклад и выше. Я решила отдать всю первую получку за месяц.
19 апреля
Заем в стране проходит с подъемом. За первые 2 дня сумма займа - 10 миллиардов рублей - была превышена на 68 миллионов, и сейчас подписка продолжается. Парторганизация госпиталя решила дать не менее 70 % денег наличными, сейчас это реализуется.
1 мая
Сегодня налета вражеской авиации не было. Пока... Был обстрел города, нашего района. Дней 6-8 назад был сильный обстрел нашего района. Мы с Женей дежурили на 5-м этаже, точнее - на чердаке. От выстрелов зениток в небе все грохотало. Этот грохот затем передавался по улицам. Временами строчила пулеметная очередь, вздрагивало и колыхалось здание от сброшенной где-то вблизи бомбы, кружились в воздухе бумажки и летела пыль. Мы с Женей попеременно обвязывали мой платок. Это успокаивало. Признаюсь, временами было жутко: бомба с таким же успехом могла превратить в лепешку или не оставить мокрого места и от меня.
Последняя сводка по радио: за время войны убито свыше 210 тысяч гадов. Перед 1 Мая два дня мы основательно пачкались в отделении: смывали с пола известку после побелки. Фактически сестры в нашем отделении приравниваются к санитаркам. 29.04, например, санитарок отпустили до ужина, а нас, сестер, вызвали после ужина. Вымыли самую большую палату.
3 мая
Вечером 1 мая было торжественное заседание и небольшой концерт, выступал наш хор и еще было 3-4 номера, дали концерт нашим немногочисленным оставшимся больным. Перед выступлением каждому больному раздали обвязанные нами, сестрами, платочки. Больные были очень довольны.
А вечером отметили некоторых из нас, в том числе и меня. Нам на двоих дали небольшую посылочку, в которой были сухари, сушеные абрикосы, кусок мыла и табак. Мы ее развернули и не знаем, есть сухари или нет. Кому отдали табак, не помню.
1 и 2 мая прошли спокойно. А сегодня тревога разбудила нас около 6 утра, была еще 2-я, часов в 9.
8 мая
6-го мая был у нас ревтрибунал над младшей медсестрой Игнатьевой продолжение и окончание товарищеского суда за преступление, которое она совершила: украла 2 пайки хлеба в хлеборезке. Предварительное решение суда: ходатайствовать перед начальником госпиталя о тяжелом взыскании. И вот окончательный приговор: 8 лет трудовых работ. Вот так! В общем весьма поучительное зрелище.
Сейчас сижу в административной части на дежурстве. Написала 2 письма, протокол сегодняшнего собрания в отделении. И вот сейчас - здесь. Да, я ведь первого получила от Маруси телеграмму!
12 мая
Не было больных-раненых и это не раненые... Сегодня к нам прибывают больные - граждане нашего города. Уже прибыло человек 80. И с сего дня нет эвакогоспиталя N 88, правда, командование, политруки, работники пока остаются все на местах. Не знаю, надолго ли это и вообще как дело будет?
В нашем отделении будут размещены, как по-русски говорится, "бабы".
Вчера получила письмо от Галинки, племянницы. Пишет: "Милая Надичка, если можно, то приезжайте. Очень об вас соскучились папа, мама и я".
24 мая
Сколько дней, сколько ночей утекло после последней записи. Писала я, что у нас будут "бабы"... Много хлопот ушло на подготовку палат к приему больных. Заполнили палату часам к 2 ночи. Дежурство это было каким-то сумасшедшим. Вначале в палате не было ни одного халата - сейчас четыре, не хватало одеял, подушек и пр. И вот я уже впряглась и провела несколько дежурств. У меня сейчас 2 палаты. Это 54 человека. Сегодня дежурила только день, но ни разу не присела. Устала, но работа интересует. Например, за все время работы с бойцами не пришлось ставить банки. Теперь опыт определенный получила по этой и другим новым процедурам. Все с диагнозом "дистрофия". У большинства еще и цинга (скорбут) - также результат истощения, отсутствия в пище витамина С. Лечение болезни - питание, питание и питание плюс лекарства, витамины. Много витамина С в отваре хвои, но его сейчас у нас не дают. Делаем ежедневно полоскание раствором марганцовки, ей же протираем десны.
Как протекает рабочий день? Утром приходишь, кормишь больных, тянется сие часов до 10. Затем проводишь полоскание. Сдаешь мокроту и мочу на анализ в лабораторию, выполняешь срочные назначения. Сегодня рыскала по четырем этажам, раздобыла бутылок, кои у нас - большой дефицит: нужны для мокроты, мочи, и главное, в качестве грелок. Дело в том, что грелка нужна всем и каждой! А на всю палату у нас одна. Раздаю лекарства - все это проделала сегодня примерно до половины 2-го, а в 2 часа дня - обед. Сходила, покушала сама. Затем обед больных, кормим их часов до 4. Затем выполнение других назначений: перевязки, банки, запись в истории болезней. Около 6 вечера измерение температуры и внесение ее в истории болезней. Оформление сдачи дежурства. И, наконец, в 8-м часу ужин. И в течение всего дня выполняю просьбы и требования больных. В начале 9-го вечера ухожу в общежитие.
Так время "тече", месяц кончается. Когда получаю продовольственную книжку, то думаю: "Придется ли до конца ею пользоваться?" А ничего! Живу, здравствую. Сегодня 2 раза обстреливали. Первый - как раз в обед. Начальник было приказал спустить всех вниз, но "куды" тут! Пока кормили, обстрел кончился. Налетов давно не было.
Сейчас идут ожесточенные бои на Харьковском и Керченском направлениях. С 12 мая началось наступление наших войск на Харьковском направлении.
7 июня
Лето... Сейчас хорошо, спокойно. 9 часов вечера. Дежурю в 3-й, самой большой палате, больных здесь 36 человек, тяжелых нет. Недавно покормили ужином, назначения выполнены; впереди только запись температуры в истории болезней и пометки о выполнении назначений.
На душе у меня стало более спокойно. Есть и маленькие радости. Например, во 2-й палате говорят, что я самая лучшая.
Заходящее солнце светит прямо на меня... Сегодня было холодновато. Вечером давали нам картошку с кусочком селедки; впереди также предстоит мне удовольствие съесть все это. Да, признаться, сейчас я почти, почти уже наедаюсь.
Далее вплоть до 22 июля записей не оказалось. А произошло после 7 июня следующее: во-первых, истекли 70 дней со времени заполнения госпиталя новым контингентом больных - жителей города. Все они прошли курс лечения. Госпиталь вновь опустел. Ходили слухи о его закрытии. Вышло постановление правительства об отпуске студентов на учебу. Мы, четверо студенток-подружек - Женя, Оля, Анна и я, воспользовавшись этим обстоятельством, ушли из госпиталя и вернулись каждая в родные места. Выезжали из Ленинграда и ехали до Москвы вместе.
22 июля
Трогательным было расставание с госпиталем. Перецеловались со всеми. Особенно много ревели при прощании с начальником нашего отделения, доктором Василием Михайловичем Власовым. Анька при этом мычала прямо чуть ли не как корова, а мы все стояли с глазами, полными слез.
Уезжали с Финляндского вокзала. Там нам выдали по 1,5 кг хлеба и каши с колбасой. Посадили нас в эшелон. Должны ехать до Ладоги, там - через озеро пароходом, затем снова на поезде.
25 июля
Вчера приехали в поселок Лаврово, где находится пункт эвакуации. От него километров 12-14 до Ладожского озера ехали на машинах.
Ладожское озеро переезжали ночью на ботах, у нашего посредине пути встал мотор, и нас дальше вели на буксире. С самого утра шел дождь, так что промокли сильно. По озеру плыли более трех часов, меня тошнило.
29 июля
Вчера прибыли в Москву. Остановились в приготовленном для нас помещении.
4 августа
Вчера получила пропуск на выезд из Москвы. Въезд и выезд из Москвы по пропускам. Я хотела бы вернуться сюда обратно, но пропуск у меня отобрали.
Прощай, Ленинград! Прощай, Москва!
В Ленинград я еще приеду, побываю в этом замечательном городе через 9 лет - в Институте повышения квалификации преподавателей высшей школы, а еще через год - для защиты кандидатской диссертации при Ленинградском государственном университете.
Валентин Андреевич Шандра,
доктор исторических наук, профессор,
заслуженный работник культуры России,
участник Великой Отечественной войны
С фронта - в университет
Студенты в гимнастерке и кителе
Еще в годы войны и особенно после ее окончания в университет вернулись или вновь поступили многие участники Великой Отечественной. Конкурс на гуманитарные факультеты был очень высоким, на журфак, например, 9 человек на место. Но участники войны принимались вне конкурса, лишь бы не было двоек. Так 1 сентября 1947 года и я пришел на журфак. В конце месяца, после первой притирки на уборке колхозной картошки, мы приступили к занятиям.
Офицеры, старшины, сержанты, ефрейторы донашивали гимнастерки и кители, выглядели старше вчерашних десятиклассников, имели более богатый жизненный опыт. Они руководили общественными организациями факультетов и университета, студенческими колхозными отрядами, редактировали стенгазеты... Все знали, к примеру, филолога Филиппа Ермаша - секретаря комитета комсомола университета, бывшего фронтового разведчика и будущего министра Госкино СССР; вездесущих активистов с исторического факультета А. Петерюхина и В. Подкина, увешанных орденами и медалями, ставших после окончания аспирантуры кандидатами исторических наук, доцентами; солидного и рассудительного Сашу Бакунина, будущего профессора, доктора исторических наук. На слуху были и имена активных девчат - фронтовичек А. Селезневой, Е. Рябухиной, Л. Маргориной, И. Щербаковой, работавших в партийных, комсомольских и других общественных организациях. Позднее Л. Маргорина выйдет замуж и на долгие годы уедет с мужем Г. Красновым работать в газету "Южный Сахалин", а остальные названные фронтовички тоже защитят диссертации, будут успешно преподавать, заниматься наукой.
Многие ветераны войны имели солидные боевые награды. Это В. Аникин, В. Очеретин, В. Шустов, Б. Байдаков, Л. Кругляшов, А. Курасов, Н. Кутырев, В. Фоминых, С. Шитин, И. Вознесенский, В. Якушев.
Особо надо сказать об инвалиде первой группы Василии Аникине. Ему было труднее всех, он учился слепым, с постоянной черной повязкой на глазах. На гимнастерке - ордена Красного Знамени и Красной Звезды. В бою он, офицер, потерял вначале один глаз, но солдат не оставил. Затем термитным снарядом был выжжен и второй глаз. На учебу в Уральский университет его направил Минвуз. У нас его встретили, как подобает в таком случае, выделили отдельную комнатку в общежитии на улице Чапаева. Однокурсники заботились о нем, приводили и уводили с занятий, старались помогать в учебе.
На мой курс пришли изрядно покалеченные войной И. Вознесенский, штурман горевшего самолета, потерявший глаз; М. Найдич, воевавший в десантных войсках, затем в артиллерии, участник боев под Москвой и за Сталинград; В. Новоселов, раненный в ногу; Г. Штейнберг. С боевыми наградами ходили В. Ложкин, А. Тереб, А. Щербаков, Т. Пикулев и др.
Конечно, все мы отличались от более молодых однокашников не только возрастом, внешне, но и уровнем школьных знаний. Большинство из них пришли в университет с медалями за успехи в учебе, с высокими оценками в аттестатах, полученных только что. Мы завидовали блестящей памяти, познаниям в области литературы и искусства, истории В. Языковой, В. Кельнику, Л. Маковкину, С. Морозову, Д. Лившицу, которым учеба давалась легко.
Но военные годы многое дали и нам. Я, например, ушел из дома в неполных 16 лет, поступив в августе 1941-го в 9-й класс харьковской средней спецшколы ВВС (эвакуировался с ней в Семипалатинск), а вернулся в 21 год. После спецшколы окончил в Красноярске Харьковскую военно-авиационную школу штурманов (ХВАШ). В составе 411-го отдельного корректировочно-разведывательного авиаполка принимал участие в боях с Японией на 2-м Дальневосточном фронте, затем проходил службу на Сахалине штурманом 12-го бомбардировочного авиаполка 334-й авиадивизии дальнего действия, прославившейся в боях с фашистской Германией. Была возможность ощутить характеры подлинных героев, асов боевой авиации, навсегда понять, что мужество, скромность, товарищество неразделимы. Пять лет учебы и службы в авиации - все это само по себе являлось фундаментом для любой будущей профессии.
В привычке преодолевать трудности, в упорстве достигать поставленной цели было, пожалуй, наше преимущество перед младшими по возрасту однокурсниками. На студенческую стипендию, да если ты еще и иногородний, жить в ту пору было практически невозможно. Поэтому учебу, фронтовики в первую очередь, совмещали с работой, некоторые даже по специальности. В редакцию "Уральского рабочего" в разные годы были приглашены В. Чичиланов, В. Данилов, В. Фоминых, поработавший уже и в заводской многотиражке. После третьего курса (в связи с итогами летней производственной практики в краевой газете "Советская Кубань") и я дал согласие работать сотрудником отдела пропаганды "Уральского рабочего". Школа редакции этой газеты всем нам очень помогла в дальнейшей научно - педагогической и журналистской деятельности.
И. Тарабукин работал художником в Свердловском институте материнства и младенчества. М. Найдич уже на младших курсах писал хорошие стихи, посылал их в редакции газет и исправно получал гонорары. Сторожили наши ребята и аптеки по ночам. Многим в поисках временной работы активно помогали профком и комитет ВЛКСМ университета. Это были в основном погрузочно-разгрузочные работы на станции Шарташ, земляные и строительные дела. Оказывал помощь и сам профком. Его председатель фронтовик Василий Покровов, служивший на бронепоезде, неизменно ходивший в кителе, галифе и сапогах, был в большом авторитете еще и потому, что честно делил материальную помощь, талоны на дефицитные товары первой необходимости. В 1948 году мне достались по талону черные трусы...
Трудности голодного и холодного послевоенного лихолетья преодолевались и кучкованием фронтовиков в общежитии, на частных квартирах, которые коллективно легче было оплачивать. В одном из старых деревянных домиков на улице Восточной комнату снимали историк Александр Бакунин, журналисты Александр Ермаков, Виталий Ложкин, Генрих Штейнберг. Свою коммуналку они называли "Восточная демократия". Поскольку двое из ее членов имели одинаковые имена, их наделили кличками Сашка-большевик и Сашка-меньшевик. Большевиком, конечно, был А. Бакунин. Сообща не только легче решались некоторые бытовые проблемы, но и просто было веселее, теплее, наконец. Кстати, университет тогда частично оплачивал студентам снятые квартиры, помогал дровами.
Мы с Ф. Ермашом неплохо устроились в комнатке частной квартиры по улице Хохрякова, в доме между проспектом Ленина и улицей Малышева. У каждого был свой круг обязанностей. Пожилая хозяйка относилась к нам весьма доброжелательно и даже по праздникам угощала пельменями. Очень сожалела, когда через год ее покинул Филипп Ермаш, женившись на однокурснице Г. Тимофеевой. Как активным университетским деятелям, им была выделена комнатушка в общежитии на улице Чапаева.
Об особенностях жизни студентов-фронтовиков в период войны и в первые послевоенные годы хорошо сказал 19 ноября 1984 года в газете "Уральский университет" выпускник журфака 1948-го, известный писатель И. Герасимов: "Мы жили студентами, еще не отойдя от боев, от фронтового быта, и не замечали лютой стужи в аудиториях, были привычны к голоду, рваным сапогам. Заметили все это уже потом, когда закончили университет.
...Как тяжело тогда было, как сложно, однако же, наверное, нынешним студентам трудно понять, что мы были счастливы, веселы, ведь с такой войны вернулись живыми, вернулись, чтобы учиться, жить".
Кто нас учил
В годы нашей учебы в университете работало много преподавателей высокой квалификации. С благодарностью вспоминаю профессора Г. А. Курсанова. Он входил в аудиторию всегда в хорошем настроении, в модном костюме, со вкусом подобранном галстуке, только что вычищенных туфлях. Речь его была логичной, неторопливой, чуть-чуть артистичной. Он любил юмор и сам умел остроумно пошутить, и не только в ходе лекции. Вспоминается такой случай. Сдаем экзамен по логике. Зашли в аудиторию пять человек, взяли билеты, готовятся. Георгий Алексеевич приоткрывает дверь и предлагает ожидающим в коридоре: "Кто желает отвечать без подготовки, заходите. Оценка будет завышена на балл". Один коллега сразу же рванулся с места, испугавшись, что его могут опередить. Вошел, но уже вскоре возвратился.
- Ну как? - спросили его и слышим:
- Взял билет, стал отвечать. Он послушал и сказал, что ответ мой заслуживает единицы, но он готов поставить на один балл выше...
Думаю, что на профессорском уровне обучали историков, филологов, журналистов и доценты В. М. Готлобер, В. В. Кусков, М. Г. Китайник, А. М. Горловский, П. А. Вовчок, легендарный П. А. Шуйский - переводчик "Одиссеи" Гомера.
Ни на трибуне университетских и факультетских собраний, ни во время лекций я никогда не видел Валентина Михайловича Готлобера с текстом лекции или тезисами выступления. Он ходил вдоль первого ряда или между рядами, когда читал лекцию потоку, и диктовал, диктовал... Учебников по общественным дисциплинам в то время почти не было, поэтому мы все записывали. Конспекты выручали на экзаменах.
В. В. Кусков умудрялся даже при чтении лекций по древнерусской литературе перебрасывать мостики в современность, уча уму-разуму будущих журналистов. Вот что он писал в газете "Советский журналист", отвечая на вопрос анкеты, что он думает о журналистике и журналистах: "Вспоминается мне наш первый журналист-летописец. Он считал своим долгом быть правдивым и писать "не обинуясь лица сильных мира сего". Сдерживая порывы своей фантазии, он никогда не прибегал к "самомышлению" (то есть измышлению недостающих фактов). Он шел вперед, подобно храброму и мужественному воину, подклонив свою душу "под иго высокого гражданского долга", постоянно оберегая себя от "двух пагубных страстей - сребролюбия и тщеславия". Он глубоко осознавал, что эти страсти "губят все доброе и наносят столько терния и сору, что делают душу бесплодною и неспособною ни к чему доброму". Он никогда не писал о том, чего не знал и не понимал, полагая, что, как "град крепится стенами, так ум учением", знаниями.
Вот как писали на Руси о том, каким должно быть журналисту: "ни празднословцу, ни смехотворцу, ни сварливу, ни завистливу, ни пияницы, ни убийцы, но же всего хранити чистоту душевную и телесную". Только при этом условии, считали наши предки, журналист может выполнить свою высокую миссию, ибо свято верили они: "ничто так славу отечества не расширяет и не укрепляет, еже печать".
Владимир Владимирович Кусков окончил аспирантуру филфака МГУ, многие годы работал в нашем университете, но уже давно преподает студентам филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, являясь его профессором, доктором филологических наук.
С большим интересом слушали мы лекции и талантливых старших преподавателей без ученых степеней и научных званий. Такой была замечательный педагог М. Л. Мамаева, лекции которой нельзя было пропустить и в силу интереса к их содержанию, и в связи с высокой требовательностью лектора на экзаменах. Они в шутку так и назывались: "мамаево побоище"...
Мы любили Б. Ф. Закса, педагогический талант которого был отмечен присвоением ему звания "Заслуженный учитель школы России". Он обладал биологическим чувством времени. Заходя в аудиторию, строгим взглядом, иногда повышенным тоном сразу же добивался полной тишины. Это было непременным условием его рабочего состояния и самовыражения. Заканчивал лекцию всегда итоговыми словами, после которых сразу же раздавался звонок. И так каждый раз.
Мы очень ценили и подвижнический труд Агнии Ивановны Даниловой, мудро учившей нас грамоте, культуре речи и общения.
А как самоотверженно учила нас английскому языку симпатичная, улыбчивая, всегда приветливая Елена Владимировна Кулибина. И ведь добивалась успеха. Некоторые студенты даже записывались в спецгруппы, стремясь не только читать, но и говорить на английском.
Учить было кому. Было желание учиться и у великовозрастных учеников, истосковавшихся по учебе. Хочу подробнее рассказать о преподавателях нашей выпускающей кафедры. Мы еще застали ее "стариков" - А. Н. Пятницкого, П. А. Павлова - прекрасных знатоков и вдумчивых исследователей газетного дела, истории печати. Они умело и навсегда прививали студентам любовь к журналистской профессии. С большим интересом слушали лекции писателя К. В. Боголюбова - знатока истории русской журналистики, печати Урала и талантливого публициста. В 1941-1949 годах А. Н. Пятницкий заведовал кафедрой, был деканом нашего факультета.
Очень близким человеком для всех факультетских фронтовиков был Б. С. Коган. Вернувшись с войны, на фронтах которой был с 22 июня 1941 года до Дня Победы, он в 1946-м стал преподавателем кафедры теории и практики печати, а в 1949-м возглавил ее. По его инициативе упрочилась связь преподавательской деятельности с практической журналистикой. Стали чаще приглашаться для чтения лекций, преподавания, семинарских и практических занятий со студентами известные уральские журналисты. А штатные преподаватели становились активными авторами газет, телевидения, радио. В этом отношении лучшим примером для преподавателей и студентов все годы работы на факультете был Б. С. Коган - театральный критик, заслуженный работник культуры России, автор книг "Театр зажигает огни" (1962), "Добрый мир оперетты" (1973), многих сотен статей, рецензий, телевизионных и радиопередач. Научной степени, звания доцента он так и не получил. Но это не мешало ему оставаться подлинным интеллигентом, талантливым публицистом, глубоко уважаемым педагогом. На его содержательных, остроумных, эмоциональных лекциях и семинарских занятиях воспиталось не одно поколение журналистов уральской школы. С особым интересом мы слушали разработанный им спецкурс "Публицистика периода Отечественной войны".
Много сил отдавал Борис Самуилович и работе Свердловского отделения Всероссийского театрального общества (ВТО), был членом бюро правления этого общества, возглавлял секцию критики.
С большим почтением студенты послевоенной поры относились и к талантливому преподавателю Б. В. Павловскому - выпускнику факультета журналистики 1945 года. В 1960 году он открыл на филологическом факультете кафедру истории искусств, ставшую основой нынешнего факультета искусствоведения и культурологии.
Конечно, сегодня для всех нас Борис Васильевич Павловский - это прежде всего крупный историк изобразительного искусства, художественный критик, общественный деятель, посвятивший себя людям, чей труд символизируют кисть и резец. Именно в этой связи он стал профессором, доктором искусствоведения, членом-корреспондентом Академии художеств, заслуженным деятелем искусств России, лауреатом Государственной премии РСФСР им. И. Е. Репина.
Но мы, журналисты, твердо убеждены, что его личная пожизненная эмблема - перо! Всякий раз, когда мы вспоминаем выдающихся питомцев своего факультета, среди первых называем Б. Павловского. Он 15 лет готовил журналистские кадры, блестяще читал лекции по информационным жанрам и фельетону. Б. Павловский-искусствовед начинался с познания истории печати, изучения материалов об искусстве на страницах прессы. Б. Павловский-критик и общественный деятель тоже начинается с нашего факультета, ибо журналистика дала ему принципиальность, обостренное чувство времени, публицистический темперамент, образность стиля, подготовила логический переход от газетной страницы к книгам. В основе первых из них лежат спецкурсы, которые он читал студентам.
Многие годы Борис Васильевич был редактором газеты "Уральский университет". Тогда это была не просто вузовская многотиражка, а творческая лаборатория для всех, кто стремился писать. Здесь прошли начальную школу будущие писатели и журналисты.
Сам Б. Павловский часто выступал в местных газетах даже в информационных жанрах. Однажды в связи с этим Б. Коган посоветовал своему другу перестать писать информационные заметки, на что тот ответил:
- Борис, как ты не понимаешь, ребята должны знать, что я их учу тому, что умею сам.
Я счастлив, что многие годы был дружен с этим замечательным человеком. Его уроки ученого, художественного критика, журналиста многообразны. Мы стремились постичь его удивительную организацию и культуру труда, умение жить в дружбе с правилом: "ни дня без строчки". Он действительно всегда учил студентов тому, что хорошо умел делать сам. Его личный опыт убеждал, что публицистика - это не просто бойкое перо, а прежде всего - огромный труд мысли, ибо не слова, а мысль определяет стиль. Для всех своих коллег и учеников Борис Васильевич навсегда останется в памяти и воплощением подлинной интеллигентности, скромности и доброжелательности.
С 1957 по 1959 год заведовал кафедрой теории и практики печати Е. Я. Багреев. До этого он многие годы редактировал "Уральский рабочий", председательствовал в государственной экзаменационной комиссии на нашем факультете. Это был строгий, но справедливый оценщик наших знаний с позиций своей многолетней газетной практики. Студенты его побаивались.
Как-то известный писатель и общественный деятель Альберт Лиханов прислал Евгению Яковлевичу письмо, в котором есть и такие строки: "С теплотой вспоминаю университет полуголодных послевоенных лет, наших замечательных преподавателей, многие из которых были для нас легендой. Вы один из них. Почему-то мы, студенты, ужасно боялись Вас, главного редактора "Уральского рабочего", и в то же время очень ценили, ибо Вы были для нас олицетворением будущей работы, газетного дела. Слово "факультет" по отношению к УрГУ никак принять не могу. Хочу сказать, видывал я эти факультеты, но милее и дороже уральской школы журналистики не встречал. Дорогой Евгений Яковлевич, Вы для меня, как и многие другие преподаватели, навсегда останетесь символом чистоты и искреннего служения делу".
Уверен, что такого почтения заслуживают не только уже названные выше имена, но и многие преподаватели других факультетов и кафедр Уральского университета, творчески обучавшие будущих журналистов.
"Иных уж нет, а те далече..."
Как сложилась творческая судьба факультетских фронтовиков после окончания университета? Разумеется, конкретно я могу говорить лишь о воспитанниках журфака, особенно о своих однокурсниках. Большинство из них отлично проявили себя во всех звеньях средств массовой информации.
Совсем молодым заведовал отделом литературы и искусства "Уральского рабочего" Вадим Очеретин. Уже в 1950 году он опубликовал свой роман "Я твой, Родина", посвященный Уральскому добровольческому танковому корпусу, в котором воевал автоматчиком; вскоре увидела свет и его повесть "Первое дерзание". Затем он был одним из организаторов издания журнала "Уральский следопыт", его первым редактором. Много лет В. Очеретин редактировал и журнал "Урал". В эти же годы он опубликовал роман "Саламандра", другие произведения. Постоянно занимался публицистикой, печатал статьи, очерки в "Литературной газете", "Огоньке", "Уральском рабочем", "Вечернем Свердловске", любил "Уральский университет", откликаясь на все юбилейные даты родного факультета и нашей многотиражки. Написал историю Верх-Исетского металлургического завода, на котором в молодости работал.
Редактор "Уральского следопыта" В. Шустов также написал несколько книг. В этом журнале заведовал отделом и фронтовик писатель Лев Румянцев. Оба они до журнала прошли школу редакции "Уральского рабочего".
А. М. Горький говорил, что литература - живопись словом. Это же можно сказать и о подлинной публицистике, требующей художественно-образного мышления и письма. Во всяком случае, большинство писателей страны родились в периодической печати. В этом убеждает литературная энциклопедия и справочник Союза писатлей. Об этом говорит и наш опыт. Учеба в Уральском университете и творческая работа в газетах помогли развить художественную потенцию более чем тридцати журфаковцам. В их числе не только ветераны Великой Отечественной И. Герасимов, М. Найдич, В. Очеретин, Л. Румянцев, С. Самсонов, В. Шустов, но и такие известные в стране имена, как А. Лиханов, В. Шугаев, В. Крапивин, Ю. Скоп, Е. Богат, Е. Ананьев, З. Тоболкин, В. Разумневич...
Основная часть факультетских фронтовиков успешно трудилась в газетах, издательствах, на телевидении и радио. В центральных газетах - Б. Байдаков, В. Данилов, В. Покровов; в республиканских и областных - Л. Маргорина, В. Ложкин, В. Якушев; многие годы редактировал "Тагильский рабочий", а затем и "Вечерний Свердловск" А. Ермаков, газету "Знамя" (Белоярский район) - А. Щербаков.
О коэффициенте полезного действия факультета журналистики можно судить и по творческой судьбе всего моего курса. Нас пришло к финишу в 1952 году 42 человека. Четверо из них, пройдя периодическую прессу, стали писателями это прозаики С. Бетев и В. Разумневич, поэты М. Найдич и И. Тарабукин. Особенно быстро рос В. Разумневич. Уже в первые послеуниверситетские годы он был назначен редактором областной молодежной газеты "Волжский комсомолец", начал писать детские книги. Приветствие газете "Уральский университет" в связи с ее 50-летием он в 1984-м подписывает так: Главный редактор киностудии детских и юношеских фильмов им. А. М. Горького, член правления Союза писателей РСФСР, член редколлегии журнала "Пионер". Интересен и текст этого приветствия, показывающий профессионализацию автора уже на студенческой скамье: "Земной поклон газете, окрыляющей юность жаждой творчества. В самом начале своего студенчества к тридцатилетию Октября я поместил статью "Иная жизнь". Было сорок публикаций, очерки, публицистика, рассказы. Полный пятилетний комплект газеты храню как святыню, она дала мне путевку в журналистику, в литературу. Спасибо тебе, газета!"
Многие последние годы своей жизни В. Разумневич возглавлял партийную организацию Московского отделения Союза писателей России.
Характерна и благодарность поэта М. Найдича "Уральскому университету" в день 50-летия за внимание к творчеству студентов. Он вспоминает свое первое стихотворение, опубликованное на страницах многотиражки: "Были удивление и радость, что строки, над которыми изрядно потрудился, перешагнули границы тетрадного листа и обрели типографскую стройность".
Имена шести моих однокурсников регулярно появлялись в центральной прессе: Б. Евладова и Е. Манько в "Правде", А. Пушкаря в "Известиях", И. Бельдинского и Л. Евладовой в "Советской культуре", Е. Козлова в "Экономической газете". Они долгие годы работали в штатах этих изданий.
17 моих однокурсников трудились в республиканских и областных газетах и издательствах, 3 человека - в областных комитетах по телевидению и радиовещанию, 5 - в городских, районных и многотиражных изданиях, 2 человека сразу же ушли на преподавательскую работу в среднюю школу и трое, пройдя газеты, пришли в науку, став профессорами. Итого - 40. Лишь 2 человека со всего курса сошли с творческой стези все по той же причине - старой российской болезни...
Надо сказать, что в практической журналистике одинаково творчески проявили себя как ветераны войны, так и остальные их однокурсники. В университетские годы мы притерлись, а затем во многом и выровнялись. Ведь целых пять лет нас "обрабатывали" одни и те же учителя.
Наш факультет гордится и такими выпускниками, как Владимир Курочкин, народный артист СССР, многие годы работавший главным режиссером Театра музыкальной комедии; как Валерий Усков, популярный и сегодня кинорежиссер, заслуженный деятель искусств России.
А доктора экономических наук, профессора А. Моисеев и В. Олигин-Нестеров! Еще в годы войны пришли они в университет. Окончив факультет журналистики, поступили в аспирантуру, стали кандидатами экономических наук, затем защитили докторские диссертации, получили профессорские звания. А. Моисеев принял приглашение и уехал работать в Москву, а В. Олигин-Нестеров всю жизнь преподает в родном университете, много лет заведовал кафедрой политической экономии. Докторами наук, профессорами стали выпускники послевоенных лет Г. Черкасов, П. Гуревич, Г. Иванцов, Ю. Тундыков, В. Кельник, В. Фоминых... Это же не просто "журналист меняет профессию"!
В послевоенные годы факультет начал постепенно укреплять кадры кафедры теории и практики печати. Первым на нее пришел выпускник 1951 года А. И. Курасов - бывший гвардеец дивизиона "катюш", ставший вскоре заместителем декана, а позднее и деканом, заведующим кафедрой истории печати. Затем были приглашены на преподавательскую работу и другие ветераны Отечественной, имеющие большой журналистский опыт: В. Фоминых, В. Чичиланов, А. Ермаков (на 0,5 ставки), С. Александров, бывший сотрудник "Комсомольской правды", "Уральского рабочего", газеты "Доброволец" Уральского добровольческого танкового корпуса, окружной газеты "Красный боец". Эти и другие принятые меры заметно усилили научный потенциал выпускающей кафедры, связь обучения с газетной практикой.
Сергей Георгиевич Александров выступил инициатором, автором, составителем и соредактором двух больших книг, получивших высокую оценку в печати, - "Добровольцы" (об Уральском добровольческом танковом корпусе) и "Золотые звезды свердловчан" (о земляках Героях Советского Союза). В качестве авторов второй книги он привлек студентов факультета журналистики. В 1963-1967 годах С. Г. Александров возглавлял деканат факультета журналистики.
В. Н. Фоминых пришел на преподавательскую работу в 1961 году. Параллельно с разработкой новых лекционных курсов он активно писал кандидатскую диссертацию, которую защитил уже в 1965-м. В течение десяти лет Вадим Николаевич работал деканом факультета. Здесь особенно наглядно проявились его организаторские способности. Коллектив факультета пополнился новыми перспективными кадрами преподавателей, была открыта аспирантура, укреплена учебная база, заново оборудована учебная типография.
Активно занимался он и научной работой, опубликовав ряд книг, свыше 40 научных статей. В 1973 году за цикл публикаций и монографию, раскрывающих пути повышения эффективности газетной публицистики, ему присуждена премия Уральского университета за лучшее научное исследование года. В 1988 году В. Н. Фоминых присвоено звание профессора. Творчески он трудился и в качестве члена научно-методического совета при Минвузе СССР.
Довелось и мне почти 30 лет заведовать выпускающей кафедрой, руководить комплексной темой научных исследований "Пути повышения эффективности журналистики", по которой мною написано 5 монографий, десятки статей, защитили диссертации 8 моих аспирантов. За монографию "Газета, пропаганда, жизнь: вопросы теории и методики" я стал лауреатом премии Союза журналистов СССР, 12 лет избирался членом Правления журналистской организации страны и в течение 20 лет - в руководящие органы областной журналистской организации.
Опыт учебы, ранней профессионализации факультетских фронтовиков во многом поучителен и для сегодняшних студентов. Хочется прежде всего напомнить, что путь к мастерству имеет две грани: обучение и учение. Самостоятельное формирование своей судьбы, полное напряжение сил, преодоление естественных трудностей всегда было и остается главным условием становления творческого журналиста.
К сожалению, этого не осознала еще значительная часть наших студентов. А ведь творческий потенциал у большинства из них значителен, жизненный опыт, умение общаться с людьми различных социальных слоев и интеллектуальных уровней есть. А вот писать ежедневно, изучать жизнь, вырабатывать умение, говоря словами А. Аграновского, "увидеть то, чего до тебя никто не увидел, найти факт, которого никто не нашел, высказать мысль новую, незатертую...", обрести уже в университете рабочее журналистское состояние - к этому надо стремиться.
Более 130 участников Великой Отечественной войны учились и работали на факультете журналистики Уральского университета. Некоторые из них пришли с фронта инвалидами, другие стали ими позднее. К сожалению, многих университетских фронтовиков уже нет среди живых.
Земной поклон Вам, дорогие, в канун 55-летия Победы и вечная память Родины!
Примечания
{1} Комментарий выделен в тексте курсивом. - Ред.
{2} Цит. по Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1978 С. 309.