V

— Первая вахта, собирайся на берег! — весело прокричал боцман Рябов после того, как проделал руладу на свистке.

И боцман хотел было спуститься на кубрик, чтобы приодеться на берег, где рассчитывал основательно попробовать виски, о которой рассказывали шлюпочные, как с вахты крикнули:

— Подшкипер, баталер, боцман и унтер-офицеры первой вахты, на ют!

Они тотчас же явились к старшему офицеру, недоумевающие, что их позвали не на бак, где обыкновенно объяснялся старший офицер по служебным делам.

Перед этими “баковыми аристократами”, которых Иван Иванович, случалось, без малейшего стеснения, в минуты служебного гнева, и бил и наказывал линьками, в настоящую минуту чувствовал себя сконфуженным, словно бы виноватым и заслуживающим больше чем неодобрения. Но, чтобы скрыть свое смущение, он представился сердитым и старался таращить свои круглые, далеко не злые глаза, когда умышленно строгим тоном сообщил, что будет выдана денежная награда тем из собравшихся, которые доставят на корвет изменника, нарушившего царскую присягу, — беглеца Трофимова.

И, словно чтобы показать, что не он отдает это приказание, Иван Иванович еще суровее прибавил:

— Капитан приказал мне передать это вам… Слышали?

Несколько секунд длилось молчание.

И боцман Рябов первый проговорил, опуская глаза:

— Слушаю, ваше благородие, но только никак невозможно, ни за какие деньги… Вовсе обидно боцману, ваше благородие! Я, кажется, не замечен…

— И где его найти, ваше благородие! — прибавил более дипломатичный подшкипер.

— Осмелюсь доложить, ваше благородие: нет такого закон-положения, чтобы ловить людей в Америке!.. За это тебя ж обвиновят американцы… И не дадут ихнего Трофа! — промолвил баталер.

— Какого там Трофа? — спросил старший офицер.

— Да самого Трофимова, ваше благородие… Он теперь во всей форме быдто американец!

Другие молчали. Но их подавленные лица явно показывали, что приказание капитана не будет исполнено.

— Я вам передал приказание… Живо собирайся на берег! — вдруг свирепо крикнул старший офицер.

Но, несмотря на этот тон, все понимали, что Иван Иванович не сочувствует приказанию капитана.

Весть о приказании капитана вызвала среди матросов чувство негодования.

— Чем выдумал облещивать Собака! — говорил, одевая чистую рубаху, Лещиков. — Полагает, найдутся Иуды…

И, увидав одного унтер-офицера, на которого не надеялся, Лещиков громко прибавил:

— Посмей кто тронуть Трофимова, искровяним до смерти! Ты это помни, шилохвостый унтерцер!

— А ты что зря лаешься, Лещиков! — вступился, подходя, боцман. — Небось не найдется бессовестной души на конверте, чтобы заманить беглого… Так и стали ловить!.. Пусть Собака зря посылает.

Матросы первой вахты, приодетые, стали выходить на палубу, как вдруг сигнальщик крикнул вахтенному мичману:

— Конверт под адмиральским флагом идет, ваше благородие!

Мичман Загорский взглянул в бинокль в даль рейда.

Действительно, из-за острова показался русский корвет, который полным ходом шел на рейд, слегка попыхивая дымком из белой горластой трубы.

— Позывные! — весело скомандовал мичман.

На крюйс-брам-стеньге взвились позывные: “Могучий”. На адмиральском корвете ответили своими позывными: “Коршун”.

— К салюту! Дать знать капитану и старшему офицеру! — сделал распоряжение Загорский.

Все глаза жадно устремились на приближавшийся корвет под флагом адмирала с “большим рассудком”, и лица матросов светились надеждой.

Съезд на берег был отставлен. Баркасные подали баркас на бакштов и поднялись на палубу.

— К салюту приготовиться! — крикнул выбежавший наверх капитан.

Но в ту же минуту на адмиральском корвете был поднят сигнал: “Не салютовать”.

Корвет приближался. Капитан спустился и через две-три минуты поднялся на мостик в мундире, треуголке, при сабле на боку, готовый ехать к адмиралу с рапортом, как только “Коршун” бросит якорь.

Капитан был чуть-чуть бледен.

— Небось боится адмирала! — шептали матросы.

Уж “Коршун” был близко и несся прямо на корму “Могучего”.

— Команду во фронт!

Матросы выстроились по обеим сторонам шкафута. Офицеры — на шканцах. Капитан, старший штурман и старший офицер, повернувшись лицами к приближающемуся корвету, стояли на мостике и могли разглядеть “нового” начальника эскадры, который зорко оглядывал “Могучий”.

Стояла мертвая тишина. Слышно было, как на “Коршуне” скомандовали:

— Малый ход!

“Коршун” “резал” корму “Могучего”.

Все офицеры на “Могучем” держали руки у козырьков. Приложил руку к козырьку и адмирал, но, казалось, не взглянул на капитана.

Пройдя почти вплотную около “Могучего”, адмиральский корвет круто повернул и пошел по борту “Могучего”.

— Здорово, ребята! — раздался громкий и приятный голос адмирала.

— Здравия желаем, ваше-ство! — раздался ответный крик полутораста матросов.

“Коршун” обошел “Могучего” и бросил якорь.

В ту же минуту капитан отвалил от борта и направился к адмиралу.

Матросов распустили из фронта.

Между ними шли разговоры об адмирале. Все находили, что, судя по лицу, он с большим рассудком. Даже по голосу его нашли признаки того, что он, верно, “добер”.

Еще бы! Им так хотелось, чтобы он был “добер” и освободил наконец от Собаки.

Капитан что-то долго не возвращался.

Наконец вельбот пристал.

— Была, значит, выволочка! — шепнул боцман.

Загрузка...