СобакаРу

Записки на листочках

Когда-нибудь, в хорошую минуту, я расскажу о деревьях – о благородных соснах, о завистливых осинах, о добродушных дубах; и сколько необманно счастливых часов я провела, разглядывая стволы древесных судеб, ведь деревья не умеют лгать и с простодушием великих актеров запечатлевают свои драмы в личной материи.

Тут есть эпические семейные драмы, когда рядом рожденные начинают бороться за пространство, то переплетаясь, то резко и решительно расходясь; тут бывают неразделенные любови, когда одно деревце простирает руки другому, равнодушно растущему навстречу небу; тут есть трагедии искривления, расхождения с задуманным путем, когда ветви, на которые возлагались определенные надежды, засыхают в отчаянии, оставив на вдохновение возможного художника горький вопрос своих мертвых пальцев; тут есть драмы индивидуального упрямства тех, кто живет вне леса, среди долины ровныя, на гладкой высоте, и празднует свою прекрасную отдельность, пока Божия гроза не сразит слишком уж вознесшуюся личность… А самое мое любимое дерево растет в Сочи, в самшитовой роще, – это тис ягодный, чей возраст приближается к тысяче лет. Поскольку отдохнуть в Сочи может только слепоглухой с луженым желудком и скверная музыка достигает порой семикратного наложения, я, оказываясь в очередной раз на жалком кинофестивале отечественных уродцев, уезжаю туда, к тису, прикупив домашнего винца и ароматной колбасы. Прислонив свою бедную голову к древу жизни, я ни о чем не прошу и – наконец-то! – ничего не думаю.

Когда-нибудь, в хорошую минуту, я напишу о травах – о пахучем тысячелистнике, который вам никогда не удастся сорвать иначе как с корнем, о дивно цветущей крапиве, о хитроумнейшей лапчатке, о вкуснейшей сныти, о ласковых папоротниках, из которых мы в детстве делали быстрые веники, чтоб подмести избушку, о мяте, которую так приятно растирать между пальцев, о всеисцеляющем зверобое, о смешных лопухах, умеющих вырасти выше человеческого роста, о маленькой ползучей травке – горце птичьем, который при благоприятных условиях очень даже может поспорить с самой крапивой своей густотой и удалью… Я жила в крошечной комнате с верандой на станции Солнечное, питая трехмесячного ребенка. Непонятно почему, его тельце было покрыто ужасными красными пятнами – аллергия, диатез, Бог весть что, но врачи ничего толком не говорили. И тогда я отправилась за травами. Каждый день я заваривала кипятком в детской ванне череду, ромашку, зверобой и мяту, затем разбавляла это до комнатной температуры и купала дитя. Дитя лежало, поддержанное мной, среди стеблей и листьев и неопределенно улыбалось. Через месяц купаний аллергия прошла и никогда более не возобновлялась. Наверное, это был один из рецептов приготовления богатырей, ныне подзабытый, поскольку на кой нам теперь богатыри?

И еще когда-нибудь, в хорошую минуту, я надеюсь сложить повесть о цветах. Это будет нелегко – так тут потоптался масскульт с его белыми и розовыми розами. Но есть еще место для поэтических маневров – например, полная реабилитация георгина, защита чести и достоинства гвоздики, возведение в культ цветов картофеля и настоящее, захватывающее исследование причин, по которым группа милейших созданий называется «анютины глазки». (Кто такая Анюта, увековеченная влюбленным ботаником? Что это были за глазки такие? Может, это остаток неведомого славянского мифа?) Ждут своего часа настурция с ее вкуснейшими, кстати, листьями и огневой ноготок; еще не все сказано о белых водяных лилиях, как-то умело избежал перевода на слова пион, не вовсе безнадежен тюльпан, нет, дражайшая флора еще может дождаться вдохновенных излияний благодарной нежности, вот только ромашка, черемуха и сирень домучились до безмолвия – их мы вынуждены созерцать без слов. Что касается розы, за нее предстоит нешуточная битва. На днях обязан родиться поэтический гений, которому будет суждено отбить розу у Ларисы Долиной и Юры Шатунова.

Это будет, на минуточку, главная битва данного Эона. Отбитую у врагов розу мы торжественно препроводим в мир Царств и всем желающим ее трогать грязными руками обязательно врежем как следует по лапам. Так вот сидишь себе в нетопленой комнате, на Севере, каким-нибудь беспросветным ноябрем и вспоминаешь цветущий луг, точно разделенную любовь – нет, думаешь, не может этого быть. А потом вдруг как молния: как же не может быть, когда взаправду, доподлинно, на самом деле это было, это есть и значит – это будет.