Собиратель воды

Глава 4. Водный компас

Когда губы трескаются как земля.

Когда язык становится песком.

Ищи знаки братьев-богов.

Аль-Мазин оставляет следы невидимые.

Тень от камня глубже.

Птица летит ниже.

Насекомые собираются в круг молчания.

Аль-Харид говорит через камень.

Прикоснись лбом к скале в полдень.

Слушай шепот кристаллов глубоко.

Они помнят, где сокрыты дары богов.

Вода не приходит к ждущему.

Вода находит идущего.

Когда найдешь влагу в камне.

Когда извлечешь жизнь из смерти.

Помни: не тебе она принадлежит.

Ты лишь хранитель потока.

Скрижаль Странников, Свиток Четвертый

Вечером, закончив с крышей, Назир направился к шатру Самиры — самому большому в лагере, украшенному полосами ткани цвета индиго. У входа стоял охранник, который молча пропустил его внутрь.

Сердце билось быстрее обычного. Назир не знал, чего ожидать, но понимал: это его шанс изменить своё положение. Стать кем-то большим, чем просто пленником, выполняющим самую грязную работу. По пути он невольно вспомнил своё первое представление Халиду — тот же трепет, та же неопределенность. Но сейчас ставки были выше. Там была карьера. Здесь — сама жизнь.

Внутреннее пространство шатра было разделено занавесями на несколько частей. В центральной области горел небольшой очаг, вокруг которого были разложены подушки. Самира сидела, перебирая какие-то предметы, разложенные на низком столике. На ней была более простая одежда, чем днём — лишённая знаков отличия, почти домашняя. Но даже так она сохраняла величественность.

"Она как Халид", — подумал Назир. Та же уверенность в своей власти. Но в ней было нечто, чего не хватало верховному жрецу — она знала цену воды, знала вкус песка, знала, что значит выживать, а не просто существовать.

— Входи, — сказала она, не поднимая головы. — Ты выполнил мое поручение?

— Крыша не протечет даже в самый сильный ливень, — ответил Назир. Он старался говорить уверенно, хотя внутри всё сжималось от неопределённости. — Я укрепил ее по тому же принципу, что мы использовали в храме для защиты священных книг.

Самира кивнула, затем отодвинула часть предметов, лежавших перед ней, и указала на стул.

— Сядь. Я хочу, чтобы ты взглянул на кое-что.

Назир опустился на стул, отметив, насколько он удобнее тех мест, где ему приходилось сидеть последние дни. Маленькая роскошь, которая казалась теперь невероятной. На столе перед ним лежали его собственные вещи — инструменты, записи, книги. И среди них — нечто, вызвавшее у него внезапный интерес. Потускневший металлический прибор с небольшим кристаллом в центре.

Сердце пропустило удар. Он узнал устройство мгновенно, хотя никогда прежде не видел именно этот экземпляр.

Водный компас. Старый, потрепанный, явно давно не использовавшийся. Похожий на тот, что он пытался применить в пустыне, но более древней конструкции. В Аль-Мадире такие хранились только в музее храма — реликвии прошлых веков. Действующие экземпляры считались бесценными.

— Ты знаешь, что это? — спросила Самира, заметив его взгляд.

— Водный компас, — ответил Назир, не скрывая интереса. Руки непроизвольно потянулись к прибору, но он сдержался. — Редкая вещь за пределами храмов. Где вы его взяли?

"Глупый вопрос," — тут же корил он себя. Конечно, они его украли. Или сняли с тела мёртвого жреца. Или выменяли у других разбойников. Какая разница?

— Какая разница? — пожала плечами Самира, словно прочитав его мысли. — Он мой. Но уже давно не работает. — Она внимательно изучила лицо Назира. — Ты говоришь, что знаешь о воде. Докажи. Почини его.

В её голосе была смесь приказа и вызова. Назир понял: вот оно, настоящее испытание. Не навоз, не отхожие места. То, ради чего его держали живым все эти дни — возможность использовать его знания.

Назир осторожно взял компас, ощущая его вес. Ощущая историю, вплетённую в его металл. Он повернул прибор, рассматривая со всех сторон. Явные признаки износа, давнего повреждения. Кристалл потускнел, но не угас полностью — в нем еще теплилась слабая искра. Как в кристалле Аль-Мадира. Умирающем, но еще живом.

По спине пробежал холодок волнения. Хоть что-то знакомое, что-то из его мира. Что-то, в чём он действительно разбирался.

— Мне понадобятся инструменты, — сказал он. — И время.

— Инструменты? — усмехнулась Самира. — Они перед тобой. — Она указала на его собственные вещи, которые он считал утерянными навсегда. — Что до времени… — она задумалась. — Три дня. Если за три дня ты не заставишь эту штуку работать, вернешься к чистке загонов. Или похуже.

Назир понимал, что это испытание. Возможно, самое важное из всех, что ему устраивали здесь. Он посмотрел на компас. На свои инструменты. На ожидающую Самиру. Он мог сказать, что прибор слишком стар, что без храмовой мастерской невозможно его починить. Это была бы правда — частичная. Но правда.

Или он мог рискнуть. И, возможно, обрести что-то большее, чем просто еще один день жизни.

"А если не получится? — шептал голос сомнения. — Что если ты не сможешь его починить? Что тогда?"

"Тогда я умру, пытаясь", — ответил он себе. И эта мысль, странным образом, принесла облегчение.

— Я справлюсь, — сказал он без колебаний.

— Посмотрим, — Самира встала. — Можешь работать здесь, чтобы я видела твои успехи. Но помни — если ты испортишь мой компас, последствия будут… неприятными.

С этими словами она оставила его наедине с прибором. И с его судьбой.

Назир работал над компасом при свете масляной лампы, когда весь лагерь уже погрузился в сон. Самира разрешила ему остаться в ее шатре — «чтобы не тратил время на ходьбу туда-сюда», как она объяснила. Но Назир понимал: она хотела видеть процесс.

Он не возражал против наблюдения. Лампа давала достаточно света, а её тепло согревало пальцы, которые за дни физического труда стали грубее, но и чувствительнее. Привычка к тонкой работе возвращалась, как старый друг. В эти часы тишины он вновь становился собой — не пленником, не чернорабочим, а мастером, делающим то, что умеет лучше всего.

Первым делом он полностью разобрал прибор, аккуратно раскладывая детали на чистой ткани. Каждый винтик, каждая пружинка занимали строго определённое место — старая привычка, позволяющая не путаться при сборке. Механизм был забит песком, многие соединения покрылись окислами, но сама конструкция оставалась прочной. Кто-то дорожил этим прибором, несмотря на его неработоспособность.

"Что ты можешь рассказать?" — мысленно спрашивал Назир, очищая корпус от грязи и окислов. Он всегда разговаривал с механизмами, когда работал. Отец смеялся над этой привычкой, хотя сам делал то же самое. Компас молчал, но постепенно раскрывал свои секреты — особенности конструкции, специфику работы, характер износа.

Назир очищал каждую деталь с предельной осторожностью, используя самодельные инструменты из своего набора. Лопатка, которой он соскребал грязь, была не крупнее ногтя. Игла, которой прочищал тонкие каналы, тоньше волоса. В храме он имел доступ к десяткам специализированных инструментов, но сейчас должен был обходиться минимумом.

— Ты всегда так поздно работаешь? — голос Самиры застал его врасплох.

Она стояла у занавеси, отделявшей ее личное пространство от общей части шатра. Её силуэт четко вырисовывался на фоне ткани, подсвеченной лампой. Волосы, обычно собранные в простую прическу, теперь свободно падали на плечи. В этот момент она казалась моложе, уязвимее — просто женщиной, а не предводительницей разбойников.

"Это опасная мысль", — предупредил себя Назир. Нельзя забывать, кто она и кто он.

— Когда задача требует внимания — да, — ответил Назир. — В храме я часто работал до рассвета.

Самира подошла ближе, наблюдая, как его пальцы методично очищают крошечные шестеренки. Она пахла пустыней — смесью песка, костра и чего-то травяного. Травяного? В пустыне? Даже такая мелочь казалась загадкой.

— Не думала, что жрецы позволяют работать над священными предметами по ночам, — заметила она.

Вопрос был невинным, но Назир почувствовал под ним скрытый смысл. Она хотела знать больше о храмовой жизни, о порядках, о том, как всё устроено. Возможно, для будущих набегов?

— Жрецы молятся, — сказал Назир. — Инженеры чинят.

Простой ответ, но в нём была глубокая правда. Жрецы и инженеры — две стороны одной монеты. Одни хранили традиции, другие обеспечивали функциональность. Это разделение существовало веками, порождая как сотрудничество, так и напряжение.

— И ты не молишься вовсе?

В её голосе не было осуждения, только любопытство. Искреннее, насколько Назир мог судить.

— Моя работа — это моя молитва, — ответил он, не отрываясь от детали. — Я верю в то, что могу измерить, рассчитать, починить.

Правда, но не вся. Он не сказал о сомнениях, что мучили его последние годы. О вопросах без ответов. О том, как порой он стоял перед огромным кристаллом храма и чувствовал… что-то. Отголосок чего-то большего, чем просто механизм или инструмент.

Самира наблюдала за ним еще некоторое время, затем произнесла:

— Аш-Шариф считает, что ты все еще бесполезен. Что эту штуку невозможно починить, и ты просто тянешь время.

В её тоне было предупреждение. У Назира есть враги в лагере. Враги, которые не хотят, чтобы он преуспел.

— Аш-Шариф не инженер, — спокойно ответил Назир. — Он не видит потенциала в сломанных вещах.

Он хотел добавить: "И в сломанных людях тоже". Но сдержался.

Самира усмехнулась, словно прочитав его мысли.

— А что насчет сломанных людей? — спросила она. — Ты видишь потенциал и в них?

Вопрос застал его врасплох. Личный, почти интимный. Назир на мгновение поднял взгляд от работы, встретившись глазами с Самирой. Что она хотела услышать? Что сама хотела сказать этим вопросом?

— Люди сложнее механизмов, — сказал он, осторожно подбирая слова. — Но принцип тот же. Понять, как они работают. Найти поломку. Восстановить функцию.

В его голове мелькнул образ Аль-Мадира — города, ломающегося изнутри, теряющего свою суть с каждым днём. Могли ли люди там быть спасены? Мог ли он что-то изменить, если бы остался?

— Интересная философия для храмового инженера, — заметила Самира.

В её взгляде было что-то новое. Оценка, переоценка. Как будто он только что прошёл ещё одно испытание, о котором даже не подозревал.

Назир вернулся к работе, а Самира наблюдала за его руками еще какое-то время, затем тихо удалилась. Но даже после её ухода Назир чувствовал напряжение. Их разговор затронул что-то глубже, чем просто обсуждение работы. Границу между пленником и хозяйкой, между долгом и чем-то… иным.

"Сосредоточься на работе", — напомнил он себе. — "Остальное подождёт".

Но даже погружаясь в тонкости механизма, часть его сознания продолжала обдумывать сказанное и несказанное.

Три дня превратились в испытание не только профессиональных навыков, но и выносливости. Назир спал урывками, по нескольку часов, полностью поглощенный задачей. Механизм компаса оказался сложнее, чем он предполагал. Древняя конструкция содержала решения, которые не использовались в современных храмовых приборах.

"Если бы Лейла это видела," — думал он, изучая уникальную систему калибровки. Детали рассказывали историю — компас был создан, когда знания о кристаллах только формировались, когда мастера ещё искали оптимальные решения. Некоторые подходы были наивными, другие — гениальными в своей простоте. Жаль, что такие конструкции больше не делали — храмовые мастера предпочитали идти проверенными путями, не экспериментируя.

Основная проблема заключалась в кристалле. Он был вставлен в сложную оправу, позволявшую улавливать даже самые слабые колебания в его структуре. Но соединения покрылись окислами, которые приходилось счищать буквально по молекуле, используя лишь подручные средства. Это была работа не для грубых рук разбойника, а для прецизионных инструментов храмовой мастерской. И всё же Назир справлялся, пусть и медленнее, чем хотелось бы.

Каждое утро Самира приходила проверить его прогресс. Иногда молча наблюдала, иногда задавала вопросы. Назир чувствовал, как нарастает напряжение в лагере — разбойники разделились на тех, кто верил в его способности, и тех, кто считал его шарлатаном. Аш-Шариф, конечно, возглавлял последних.

"Может, тебе помолиться, храмовник?" — насмехался он, проходя мимо. — "Попроси своих богов вдохнуть жизнь в эту железку".

Назир не отвечал на провокации. Каждый раз, когда Аш-Шариф появлялся, он полностью погружался в работу, словно ничего не слышал. Это раздражало разбойника ещё больше.

На рассвете третьего дня Назир почувствовал, что близок к решению. Он заменил треснувшие соединения, изготовив новые из кусочков металла, подобранных среди запасов разбойников. Очистил все каналы и полости, через которые кристалл взаимодействовал с механизмом стрелки. Теперь оставалось главное — настроить чувствительность.

Это была самая деликатная работа. Излишнее давление на кристалл могло разрушить его структуру окончательно. Недостаточное — и стрелка не будет реагировать на воду. В храме для таких операций использовались специальные инструменты, идеально отшлифованные и выверенные. Здесь у него были только руки и самодельные приспособления.

"Вода находит свой путь," — вспомнил он слова, которые часто повторял его дед. — "И мы должны лишь убрать препятствия".

Руки дрожали от усталости. Глаза болели от напряжения. Несколько раз он ловил себя на том, что начинает засыпать над работой. Но что-то не давало ему остановиться — возможно, страх вернуться к унизительному труду, возможно, жажда доказать свою ценность. Или, может быть, просто инженерное упрямство, стремление решить задачу, какой бы сложной она ни казалась.

Он работал с предельной концентрацией, когда ощутил присутствие Самиры за спиной.

— Время почти вышло, инженер, — сказала она. — Аш-Шариф уже готовит для тебя новую работу. Говорит, что пора очистить выгребные ямы внешнего лагеря. Вручную.

В её словах не было жестокости, только констатация факта. Но они ударили Назира как хлыст. Неужели всё это было зря? Неужели он снова окажется по локоть в грязи и отходах?

Нет. Нет. Он был так близко.

Назир не ответил, полностью сосредоточенный на крошечных регулировочных винтах. Каждый поворот мог быть либо спасением, либо окончательным приговором для компаса. И для него самого.

Наконец, после нескольких минут напряженной работы, он осторожно собрал корпус прибора. Компас выглядел почти как новый — металл блестел, кристалл светился тусклым голубоватым светом. За три дня работы Назир не просто починил его, но и полностью восстановил, вернув первоначальный блеск и достоинство.

— Готово, — сказал он, осторожно кладя компас на стол перед Самирой.

Голос был хриплым от долгого молчания, а в глазах стояли тени от недосыпа. Но в этот момент Назир ощущал странную ясность — то спокойствие, которое приходит после полной самоотдачи.

Она с недоверием посмотрела на прибор.

— И он работает? — спросила Самира.

— Должен, — ответил Назир. — Но требуется проверка.

Он поднял компас и медленно повернул его. На секунду — самую долгую в его жизни — ничего не происходило. Затем стрелка дрогнула, потом начала медленно поворачиваться, указывая в сторону бурдюков с водой, висевших у входа в шатер.

Облегчение накрыло Назира волной. Работает! Сердце бешено колотилось, но внешне он сохранял спокойствие.

— Он реагирует на ближайшую воду, — объяснил Назир.

К этому моменту новости о предстоящем испытании распространились по лагерю. У входа в шатёр уже собралась небольшая толпа, а в проходе появился и сам Аш-Шариф, следивший за происходящим с тем выражением, которое можно было бы описать как "жадное ожидание неудачи".

Аш-Шариф рассмеялся. Короткий лающий смех, больше похожий на кашель.

— Великое достижение! — он театрально поклонился. — Твоя чудесная игрушка показывает на бурдюки. Мы все знаем, где они висят. Даже мой верблюд знает.

Со стороны входа в шатер раздались смешки. Там уже собралось несколько человек, привлеченных новостями о городском умельце и его странной работе. Они заглядывали внутрь с любопытством — и с ожиданием зрелища.

— Три дня, — злорадно объявил Аш-Шариф, обращаясь к зрителям. — Три дня он просидел над этой железкой, а она показывает на то, что и так все видят!

Назир ощутил, как холод проступает вдоль позвоночника. Крупинки пота выступили на лбу, хотя в шатре было прохладно. Самира смотрела на него с выражением, которое он не мог расшифровать — разочарование? Сожаление? Предвкушение его провала?

Он должен был предвидеть это, конечно. Компас в текущей настройке просто показывал на ближайший источник воды — бесполезная функция для тех, кто и так его видит. Для истинной ценности прибор должен был указывать на скрытые, дальние источники. Это требовало дополнительной настройки, которую Назир планировал сделать, но не успел из-за нехватки времени.

"Сейчас или никогда," — подумал он. Всё или ничего.

— Компас нуждается в калибровке, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Его нужно настроить на обнаружение более крупных скоплений воды, а не ближайших капель.

— Калибровка, — повторил Аш-Шариф, растягивая слово, как будто пробуя его на вкус. Горький, явно. — Еще один городской трюк. Еще одна отсрочка. Еще один…

— Дай ему закончить, — перебила Самира. Тихо. Без напряжения. Но Аш-Шариф замолчал мгновенно.

В шатре установилась тишина. Все взгляды были устремлены на Назира. Он чувствовал их ожидание, их суд, почти как физическое давление.

"Боги, если вы есть, сейчас самое время помочь", — мелькнула непрошеная мысль.

Сердце Назира колотилось так громко, что, казалось, все могли его слышать. Настройка компаса на более удаленные источники требовала точности, которую сложно обеспечить в полевых условиях. В храмах для этого использовались специальные инструменты, выверенные до миллиметра. А у него были только руки, устройство которых он собрал сам, и реальный шанс, что всё пойдет не так.

Он знал, что сейчас решается его судьба. Не только его положение в лагере — сама жизнь. В глазах Аш-Шарифа читалось обещание мучительной расправы, если компас не заработает как нужно. В выражении лиц остальных — смесь любопытства, скептицизма и, может быть, сочувствия. Но сочувствие не спасет его, если он сейчас потерпит неудачу.

"Сосредоточься, — приказал он себе. — Это просто ещё одна задача. Как и сотни других, которые ты решал".

Он взял небольшую отвертку, которую сделал из куска проволоки, и осторожно открыл заднюю панель компаса. Там, внутри, скрывался маленький регулировочный винт — деталь настолько крошечная, что для работы с ней требовалась исключительная точность. Слишком сильно закрутишь — и кристалл треснет. Слишком слабо — и стрелка будет дрожать, указывая в случайных направлениях.

"Я начинал калибровку со второго дня, — напомнил он себе. — Я уже почти довёл её до конца. Нужен только финальный штрих".

— Смотрите, он снова его разбирает, — прокомментировал кто-то из стоявших у входа. — Сейчас все детали рассыплются.

— Тишина, — скомандовала Самира, не повышая голоса. И снова наступила абсолютная тишина.

Назир ощутил, как его пальцы начинают дрожать. Плохо. Сейчас ему нужна твердая рука. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение. Потом еще раз. И еще. Пока мир не сузился до одной точки — маленького винта между пальцами.

"Я ошибся в своих расчётах? — мысль кольнула его внезапной тревогой. — Может, кристалл слишком стар? Может, в этой части пустыни вообще нет глубинных источников?"

Сомнения и страх подтачивали его концентрацию. Он поймал себя на том, что сидит неподвижно, уставившись на винт, но не делая ничего.

"Ты теряешь концентрацию, — подумал он. — Собирай вещи и отправляйся чистить выгребные ямы".

Эта мысль, как ни странно, мобилизовала его. Он не вернётся к той жизни. Только не после того, как почувствовал себя снова инженером, снова человеком.

Он был Назиром из Аль-Мадира. Его прапрадед проектировал главный водопровод города. Дед модернизировал насосную систему. Отец усовершенствовал очистные установки. А теперь он, потомок поколений инженеров, сидит в шатре разбойников и пытается настроить старый компас, от которого зависит его жизнь.

"Парадокс, — подумал он с горькой усмешкой. — Кто бы мог представить такой поворот?"

С предельной осторожностью он повернул винт, чувствуя крошечное сопротивление. Четверть оборота. Пауза. Проверка.

Стрелка все еще указывала на бурдюки.

Еще одна восьмая оборота. Стрелка задрожала, но не сдвинулась.

Неужели его расчеты ошибочны? Он проработал три дня без сна, очищая и восстанавливая прибор. Вероятность ошибки была. Более чем реальная.

"Но что, если ошибки нет? — вдруг подумал он. — Что, если компас работает правильно, просто ближайший крупный источник совпадает с направлением на бурдюки?"

Назир почувствовал на себе взгляды. Они давили, как физический вес. Десятки глаз, ожидающих его провала. Жар подступил к шее, к щекам. В висках стучала кровь. Он помнил это ощущение — так же было перед Советом, когда он представлял свои расчёты о кристалле. Тогда он потерпел поражение.

Но не сейчас. Не снова.

"Глубокий вдох, — сказал он себе. — Еще глубже".

Еще одна восьмая оборота. Самая маленькая, самая точная регулировка, на которую он был способен в этих условиях.

Тишина в шатре казалась осязаемой. Даже Аш-Шариф молчал, наблюдая. Возможно, готовясь торжествовать. Возможно, уже планируя, какие "задания" поручить Назиру, когда тот провалится.

Внезапно стрелка дрогнула. Затем медленно, словно пробуждаясь от долгого сна, отвернулась от бурдюков. Она поколебалась, описала небольшой круг, и остановилась, указывая на восток. Свечение кристалла усилилось, голубой свет стал ярче, чище.

Сердце Назира замерло, а затем забилось с новой силой. Сработало!

— Что это значит? — спросила Самира, наклоняясь ближе.

— Теперь он настроен на крупные источники, — Назир говорил тихо, боясь спугнуть удачу. — Он больше не реагирует на бурдюки. Только на что-то покрупнее.

Внутри него разливалось тепло. Не просто облегчение — торжество. Он справился. Сделал то, что считалось невозможным в полевых условиях. И теперь компас указывал куда-то в пустыню. На восток. Где, если верить прибору, была вода. Много воды.

Аш-Шариф подошел ближе, его лицо исказилось недоверием:

— На востоке нет воды, — резко сказал он. — Там только бесплодные дюны и солончаки. Мы проверяли много раз.

"Но проверяли ли вы с работающим компасом?" — хотел спросить Назир, но благоразумно промолчал. Вместо этого произнёс спокойно:

— Компас говорит, что вода есть, — теперь его голос был тверже. Уверенность вернулась — не полностью, но достаточно. — Глубоко. Возможно, вы не знали, где именно искать.

Самира взяла компас, внимательно изучая его. Стрелка не меняла направления, что бы она ни делала. Упрямо указывала на восток, на пустынные земли, которые племя считало безжизненными.

— На востоке ничего нет, — повторил Аш-Шариф, и в его голосе звучало больше неуверенности, чем злости. — Этот городской морочит тебе голову, Самира. Он просто тянет время.

Назир смотрел не на Аш-Шарифа, а на Самиру. На её глаза, в которых мелькало сомнение, любопытство и что-то ещё — почти надежда?

— Если я ошибаюсь, — сказал Назир, глядя прямо на Самиру, — вы всегда можете вернуть меня к выгребным ямам. Или хуже. Но если я прав…

Он не закончил фразу. Не было нужды. Все понимали, что стоит на кону.

Она смотрела на него долго, изучающе. В шатре стало так тихо, что можно было услышать, как потрескивает фитиль в масляной лампе.

— У тебя был шанс доказать свою полезность, и ты его использовал, — наконец произнесла она. — Теперь проверим, что из этого выйдет. Мы отправимся на восток, и если найдем воду…

— Это безумие, — перебил Аш-Шариф. — Пустая трата времени и сил!

— Если найдем воду, — продолжила Самира, не обращая внимания на его возражения, — это изменит многое. Для всех нас.

Она посмотрела на собравшихся у входа людей:

— Готовьтесь к выходу на рассвете. Мы проверим, насколько хорош наш водяной.

Когда шатер опустел, и Самира ушла, Назир остался один. Компас лежал перед ним, его стрелка неподвижно указывала на восток. Настолько неподвижно, что это пугало.

"Что, если я ошибаюсь?" — думал он. — "Что, если там нет воды?"

Назир закрыл глаза, ощущая, как усталость наваливается на плечи. Три дня без нормального сна и с минимумом еды сделали своё дело. Тело требовало отдыха.

Но разум продолжал работать.

Он смотрел на стрелку компаса — она дрожала, упрямо указывая куда-то за горизонт. Возможно, там была вода. А возможно — только песок, ветер и смерть.

Он выдохнул, медленно, и вдруг усмехнулся.

"Инженер в пустыне с куском стекла и металла в руке, ведущий за собой племя — в поисках воды, которую никто не видел."

Он вспомнил Халида — как тот стоял перед народом. "Боги даруют нам воду. Они испытают нас, но не оставят." Тогда это казалось глупостью. Теперь… теперь Назир знал: Халид тоже смотрел на умирающий кристалл и надеялся. Просто не говорил это вслух.

Он посмотрел на свой компас. Стрелка колебалась. И он тоже.

— Может, мне стоило бы начать молиться, — пробормотал он себе под нос. — Чёрт подери, мне стоило бы этим заняться прямо сейчас.

И рассмеялся. Не громко. Почти беззвучно. Горько.

Он понимал Халида. Теперь — по-настоящему.