Соблазн

10

На следующий день Блайт по делам уехала в город. Это позволило ей побыть вдали от Джаса и как следует поразмыслить над их отношениями. Вернувшись к вечеру, она загнала машину в гараж, глубоко вздохнула и зашагала по тропинке к соседнему коттеджу.

Джас был небрит и выглядел так, будто только что проснулся, встретив ее с покрасневшими глазами и приглаживая всклокоченные волосы.

— Входи, — пригласил он.

— Чем ты занимался?

— А что?

— Ужасно выглядишь, — заметила Блайт.

Но, когда она взглянула повнимательнее, то заметила в усталых глазах полудетскую радость.

— Этой ночью я не ложился, — объявил он, махнув рукой в сторону кабинета.

— Как? Ты всю ночь работал?!

— Поверь, игра стоила свеч, — радостно заморгал Джас, пытаясь окончательно стряхнуть остатки сна. — А сколько сейчас времени?

— Шестой час уже…

— Ого! — воскликнул он, потирая глаза. — Мне надо принять душ, подожди, пожалуйста.

Он ушел, а Блайт оглядела комнату, после чего подошла к роялю и взяла несколько нот.

Джас, чистый и свежий, с гладко выбритыми щеками и мокрыми волосами, вернулся довольно скоро. Блайт обернулась и импульсивно попросила:

— Поиграй для меня.

— Прямо сейчас?

— Ну, пожалуйста, прошу тебя, — взмолилась она.

Джас помедлил, но потом кивнул.

— Хорошо.

Он сел за рояль и заиграл. Блайт отошла к окну, впитывая музыку всем своим существом. Она смотрела на бухту, где бесились пенные волны, и чувствовала, как музыка пронизывает ее душу, как содрогается тело в такт могущественным аккордам. Наконец пальцы Джаса замерли, и он обернулся к Блайт.

— Спасибо, дорогой, — проронила она едва слышно. — Ты играл великолепно.

У человека, так эмоционально исполняющего Бетховена, просто не могло не быть настоящих, глубоких чувств. Но что, если Джас исключение?

Он склонил голову набок.

— Тебе спасибо.

— Так что же случилось сегодня ночью? Ты доказал свою теорему?

Джас недоуменно уставился на нее, и слабый румянец захваченного врасплох воришки покрыл его щеки.

— Ах да! Я и забыл, что ты ясновидящая.

— Нет, просто по твоей игре очень легко догадаться, в каком ты настроении. Надо только прислушаться, что ты играешь и как.

— Черт побери! — пробормотал Джас. — Вообще-то ты права.

Он старался говорить спокойно и размеренно, как всегда, но Блайт не могла не заметить вспыхивающие огоньки в его глазах, нервные порывистые движения рук, загадочную улыбку, игравшую на губах.

— Скоро я поеду в Веллингтон. И, если коллеги согласятся с моими доводами, можно считать, я не напрасно приезжал в эту глушь!

— Это просто замечательно, Джас, — раздался глухой голос Блайт.

Он очнулся и подошел к ней. Джас положил руки ей на плечи и хотел притянуть к себе, но вдруг остановился и нахмурился, вглядываясь ей в лицо.

— Что случилось?

— Ничего, — только и смогла выдавить Блайт. Она не имела права омрачать его успех. Осталось совсем немножко, какое-то время можно еще притворяться. — Я так рада за тебя! Действительно рада, Джас. Ты, наверное, чувствуешь себя на седьмом небе от счастья.

Ей удалось широко улыбнуться. Желая подбодрить Джаса и усыпить его подозрения, она встала на цыпочки и поцеловала его. В то же мгновение его руки крепко обвили ее стройный стан, а губы с готовностью приникли к ее рту.

Блайт зажмурилась, изо всех сил сдерживая слезы, готовые в любую минуту хлынуть градом, и обняла Джаса за шею. Сердце ее изнывало от невыносимой боли. Даже когда он поднял ее на руки и понес в спальню, Блайт продолжала внушать себе, что один раз ничего не изменит и что она не должна портить ему настроение в такой счастливый день.

В этот день он покорил Блайт невиданной нежностью. Она почувствовала, что их интимные отношения приобрели какой-то налет новизны, стали обжигающе приятными и сладко умиротворяющими. И она отдалась Джасу так страстно, чтобы он навсегда запомнил эту последнюю их ночь.

Луна стояла высоко в небе, беспощадно заливая холодным серебристым светом свои ночные владения, когда Блайт выскользнула из объятий спящего Джаса и, подобрав с пола свою одежду, неслышно ушла.

Она даже не пыталась уснуть, проведя остаток ночи у окна, глядя на далекие звезды и молочную патину луны, и старалась убедить саму себя, что разбитое сердце вовсе не означает конец света.

Завтра ночью звезды опять появятся на небе, и луна, как ни в чем не бывало, выйдет, мерцая, из-за облаков, а, когда утром взойдет солнце, мои любимые подсолнухи дружно повернут свои головки ему навстречу и проследят его путь по небосклону от восхода до заката. А потом налетит очередной ураган и убьет все живое, философствовала Блайт.

Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Есть время любви, но есть и время слез. Глаза Блайт были сухи, но внутри все разрывалось от горя.

Джас нашел ее на пляже сидящей на мягком холодном песке. Блайт знала, что он сел подле нее, но продолжала смотреть на темно-синие волны, набегавшие на берег. От нечего делать она стала их считать, пытаясь разобраться в кажущемся беспорядке их движения.

Блайт где-то вычитала, что любовь не что иное, как хаотичное движение человеческих эмоций. Таким образом, в их отношениях должна присутствовать какая-то логическая неизбежность, должна иметься какая-то модель поведения, которой они слепо следовали со дня встречи и до настоящего момента.

— Я проснулся, а тебя нет, — сказал Джас. — О чем думаешь?

— Я думаю о нас и… о теории вселенского хаоса. И о том, почему никому еще не удалось измерить глубину человеческих эмоций.

— И что дальше?

Блайт перевела дыхание и заговорила:

— Как-то ты сказал, что все наши увлечения скоротечны. Ты никогда не думал, что между нами может зародиться вполне серьезное чувство?

— Нет, — ответил он после секунды молчания, которая показалась ей вечностью, — нет, никогда.

Сама напросилась! — злорадно подумала Блайт, стиснув зубы, чтобы не закричать. До этого момента ей и в голову не приходило, как будет больно, если Джас не возразит, не пообещает, что никогда ее не оставит, не скажет, что любит.

Но его ответ, пусть даже неприятный, все же решил одну из проблем. Теперь отпадает необходимость беспокоиться о его странном отношении к детям.

— Что ж, мне было очень… — она хотела сказать «приятно», но вовремя подобрала другое слово, — …весело.

— Весело, — эхом отозвался Джас. — Да, очень.

Блайт проглотила комок, подступивший к горлу.

— И когда же ты уезжаешь?

И снова прошло несколько секунд, прежде чем Джас ответил. Его ответ прозвучал грубо, как режущий ухо неприятный скрежет железа.

— Хочешь поскорее от меня избавиться?

Она гневно посмотрела ему в лицо, увидела выражение удивления и досады и, вскочив на ноги, отбежала на пару футов, а потом вернулась. Джас тоже поднялся и смотрел на нее в полном недоумении.

— Вот какие у тебя мысли! — закричала Блайт. — Конечно, я жду не дождусь того дня, когда ты уберешься отсюда! Не хочешь спросить почему? Да потому, что я просто люблю тебя!

Она выдала это на одном дыхании, хотя вовсе не собиралась говорить о своих чувствах. Блайт считала глупым признаваться в любви человеку, который никогда не воспринимал ее всерьез. Более того: даже не старался притвориться мало-мальски влюбленным, кроме тех моментов, когда в его зеленых глазах появлялись нежные искорки счастья, ласковые руки гладили ее податливое тело, а искусство любви доставляло ей неземное наслаждение. Но Джас ни разу не говорил, что любит ее.

Разозлившись на себя за несдержанность, Блайт отвернулась, торопливо пробормотав:

— А если ты думаешь, что можешь спать со мной до самого отъезда, я вынуждена тебя огорчить.

С этими словами она помчалась прочь, проклиная себя за то, что не смогла сохранить хоть подобие безразличия. Она придет в свой коттедж, закроет все окна и двери и больше никогда — никогда! — не выйдет на улицу. По крайней мере до тех пор, пока Джас Тразерн не покинет долину.

— Блайт!!! — закричал Джас.

Он схватил ее за руку. Блайт изо всех сил рванулась, мечтая только об одном: спрятать поглубже свою боль и разочарование. Но Джас сковал ее железным обручем своих объятий, твердя одно и то же:

— Блайт, послушай… Послушай меня! Послушай…

А Блайт в панике думала: сколько раз я готова была выслушать все, что угодно, но не могла вытянуть из тебя ни слова!

— Не надо!!! — завопила она, что есть мочи. — Черт бы тебя побрал!

Отбиваясь от Джаса, Блайт больно ушибла ногу о его острую коленку, и, не удержав равновесие, оба повалились на землю. Сначала Блайт оказалась наверху, но Джас моментально перевалился на нее и прижал своим весом к холодному песку. Она принялась молотить кулаками по его спине, но он очень быстро пресек попытки Блайт вырваться на волю, схватив за запястья и пригвоздив к земле.

Оба тяжело дышали. Щеки Блайт были мокрыми от слез, но теперь она перестала плакать и уставилась на своего мучителя испепеляющим взглядом. Джас же смотрел на нее пристально и тревожно, твердя:

— Поверь, я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Тогда слезь с меня, — прошипела она сквозь зубы. — Ты слишком тяжелый!

— До сих пор тебя такая позиция устраивала. Повтори-ка, что ты сказала пару минут назад?!

— Я не собираюсь повторять по десять раз! — огрызнулась Блайт. — Ты уже слышал это, и не однажды!

— Да, помню, когда мы занимались любовью. Но я и поверить не смел, что ты это… серьезно.

— В таком случае, можешь и сейчас не верить, — мрачно промолвила она.

Если он не в состоянии ответить на ее любовь, зачем открывать перед ним свое кровоточащее сердце?

— Я просто думал…

— Что ты думал?!! — взвизгнула Блайт, когда Джас внезапно умолк.

Через секунду раздался его голос, тихий и низкий. Губы Джаса шевелились еле заметно.

— Что для тебя это ничего не значит… Что тебе безразлично, с кем заниматься любовью…

Блайт мгновенно охватила ослепляющая ярость. Ее сузившиеся от злости и презрения глаза метали громы и молнии, а губы тряслись от гнева и бессилия.

— Так, может, ты не веришь, что был у меня первым?!!

— Нет конечно, в это я верю! Единственное, в чем сомневаюсь, буду ли я последним? Мне не следовало допускать такого поворота событий. Если б я только знал, что ты девственница… Хотя, возможно, это бы меня не остановило, — признал он. — Я просто не мог более противиться соблазну! Ну, не могу же я противиться, например, восходу солнца… Но я и не подозревал, что ты меня полюбишь.

Блайт с досадой пробурчала:

— Ладно, не беспокойся. Как-нибудь переживу!

— Тебе везет. — Джас сразу погрустнел. — А вот я без тебя не проживу и дня, солнышко мое. Ты вновь наполнила мое жалкое существование теплом и яркими красками жизни. И, если нам не суждено быть вместе, я сохраню в памяти эти дни до самой смерти!

О, как мило! — с сарказмом подумала Блайт. Мистер Тразерн предпочитает жить воспоминаниями, вместо того чтобы наслаждаться счастьем с живой женщиной.

— Я впервые встречаю такую, как ты, — продолжал Джас. — Такую честную, открытую и яркую, словно цветок, распустивший лепестки навстречу солнечному дню. Милое совершенство… ты не сомневалась, что тебя нельзя не любить… И ты всегда возвращалась, даже когда я пытался держаться от тебя подальше, прогонял тебя… Тебя! Девочку с милой улыбкой и доверчивыми глазами, девочку с удивительно добрым взглядом, которым ты награждала меня всякий раз, когда мне удавалось открыть тебе что-то новое, чего ты не знала прежде…

Блайт поморщилась и обиженно пробормотала:

— Вроде докучливого молодого щенка.

— Вовсе нет! Я всегда хотел тебя видеть, честное слово! Когда ты была рядом, солнце светило ярче! — И Джас осыпал поцелуями ее прекрасное лицо, ловя губами соленые слезы.

— Прекрати! — сдавленно вскрикнула Блайт.

Джас что-то прошептал, быстро поднял голову и, тихонько вздохнув, поцеловал Блайт, сперва с захватывающей нежностью, а потом с яростной страстью. Освободив руки пленницы, он позволил ей обнять себя и прижался к ней так крепко, что Блайт почувствовала, насколько сильно он возбужден. Он целовал и целовал ее, пока не ощутил новые слезы на ее лице, и, оторвавшись от любимых губ, прошептал:

— Тсс, солнышко, не надо, не плачь. Пожалуйста…

— Я не хочу, чтобы ты меня жалел!

На этот раз, как только она его оттолкнула, Джас позволил ей вырваться и сесть рядом. Беспрестанно всхлипывая, Блайт повернулась к нему спиной и уставилась туда, где вода сливалась с горизонтом, образуя тонкую линию цвета индиго.

— Жалею я только об одном: что сделал тебе больно, — сказал Джас, — и… испортил то, что ты так долго берегла…

— Да… Ну что ж… Ты никогда не воспринимал меня всерьез, — все еще содрогаясь от недавно пережитого возбуждения, Блайт опустила голову и тупо уставилась в желтый песок, — так зачем же начинать?

— Ты не права, — горячо возразил Джас. — Я относился к тебе очень серьезно, но… всегда знал, что в один прекрасный день ты сбежишь от меня к более искусному любовнику…

— Да что с тобой, в самом деле?! — взорвалась Блайт. — Неужели ты считаешь меня такой дрянью?

— Нет…

— Может, я не в состоянии вникнуть во все твои математические формулы, но если кто-то из нас и скучал, то это ты. Разговаривал со мной и думал: какая же тупица!

— О, ты вовсе не тупица! — возмутился Джас. — Ты умна, у тебя есть сила и целеустремленность, а еще ты поразительно красива. — Не обращая внимания на ее возмущенное сопение, он продолжил: — И я поверить не смел, что ты всерьез заинтересуешься занудой-математиком вроде меня.

— А я тебя полюбила. Полюбила!

Джас нахмурился и, сцепив пальцы в замок, принялся бесцельно их разглядывать.

— Да, ты полюбила. Прости, Блайт, я виноват перед тобой, — проронил он. — Никогда не думал, что мы зайдем так далеко. Я не имел права позволять тебе влюбиться.

— Да, вот именно! Не имел права, раз не мог ответить тем же!

Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

— Ты опять не поняла…

— Ну так объясни по-человечески! Или ты не в состоянии втолковать мне даже такую малость?

Он задрожал, как будто его продувал ледяной ветер, затем неуверенно начал:

— Я никогда не хотел играть на твоих чувствах. Поверь, это было бы нечестно… До тебя я не жил, а существовал, как одинокое, всеми забытое дерево в пустыне. Но, когда ты вошла в мою жизнь, я понял, что находился в кромешной тьме и только теперь в мой мрачный мирок заглянуло солнце и наполнило его долгожданным светом. Кроме тебя только один человек на земле дарил мне это счастье…

— Жена?

Блайт знала точно: потеря этой женщины оставила неизгладимый след в душе Джаса. Как ей только в голову могло прийти, что он решится перечеркнуть прошлое и пустить в свое сердце другую?

— Нет. — Он вздохнул, помолчал и наконец с трудом вымолвил: — Моя дочь.