Глава 20

Эйдан ласкал Мэдлин, смакуя каждый дюйм, начиная от припухших туб до впадинки ее пупка, а потом — до сладких складок, скрывавших ее женские тайны. А потом он двинулся ниже, проводя языком по чувствительному местечку под коленом, целуя изящные косточки ее щиколоток. Она вытянулась перед ним, прикрыв одной рукой глаза, а вторую положив на живот под манящим округлым холмом груди. Это была безыскусная поза, выражавшая свободу и полное доверие, — та, какую ему редко случалось видеть. Мэдлин таинственная, та Мэдлин, которая пряталась за стенами своей красоты, настороженно мигая загадочными темными глазами, — этой Женщины сейчас не существовало.

Встав на колени, он раздвинул ей ноги и устроился между ними. Она вздохнула и потянулась к нему, с улыбкой открывая глаза.

Он отвел ее руки, бережно уложив их ей на живот.

— Позволь мне.

Неужели она покраснела — даже сейчас? Мэдлин закрыла глаза, покоряясь его воле, но невольно постаралась отодвинуться в темноту.

Это было не страшно. Теперь он уже знал, что прячется под этой маской. Он не забудет ту нежную, зовущую позу.

У нее был вкус моря — солоноватый и приятный и принадлежащий ему одному. Он точно знал, что Мэдлин не испытывала такого прежде. Это его подарок — сладкий восторг, который может дать ей только он. Его язык нырял и кружил, пробуя и дразня, собирая сладкий нектар, и ее тело начало дрожать. Когда ее ноги напряглись, он снова раздвинул их, мягко управляя мгновениями ее оргазма.

«Кончи сейчас. Подари мне всю себя».

Мэдлин забыла себя, свою ложь и свое прошлое. Существовали только его горячий язык и теплые пальцы и невероятное, острое наслаждение, которое заставляло ее выгибаться навстречу его ласкам и задыхаться. Она содрогалась, слыша собственные сдавленные стоны словно издалека. Ее перестали смущать звуки своего возбуждения — более того, они только усиливали его, многократно умножали. Она знала, что ему нужны эти животные вскрики, что он хочет услышать свое имя в тот момент, когда она взлетит на самый пик экстаза.

В последнюю секунду, когда ей уже казалось, что ее наслаждение достигло апогея, он погрузил в нее свой палец, одновременно вбирая в рот ее клитор. Она невольно потянулась к нему, запуская пальцы в его густые мягкие волосы. Ее голова запрокинулась — и она выдохнула его имя.

И тут экстаз пришел — эта мощная волна наслаждения, которая неизменно изумляла ее. Взлетев на ее вершину, словно щепка на гребне штормового вала, Мэдлин заскользила вниз, вниз… хватая воздух ртом, беспомощно уносимая потоком сладостных ощущений. Ее тело содрогалось, сжимая погруженный в нее палец.

А потом Эйдан навалился на нее, словно его самообладание подошло к концу. Застонав, он прижался горячим торсом к ее теплому и обмякшему телу.

— Ах, Мэдди! Впусти меня! — хрипло попросил он.

Все еще задыхаясь, она просунула между ними руку, чтобы помочь ему. Его плоть казалась такой огромной и горячей! Как она могла забыть об этой налитой желанием силе?

Чуть посмеиваясь над собственной неуклюжестью, обхватила его пальцами и чуть сжала их, экспериментируя.

Он содрогнулся:

— Мэдди!

Он умолял ее — и она почувствовала себя удивительно сильной. Она, только что бывшая беспомощной в его руках, теперь взяла власть в свои руки. Обретя отвагу благодаря своему признанию в любви и новой уверенности в этом мужчине, желая получить все от этой единственной ночи в его объятиях, Мэдлин приподняла голову и прикусила ему мочку уха.

Он протестующе застонал, а она жарко прошептала ему в самое ухо:

— Милорд Бланкеншип, обещай мне, что ты не будешь нежным, не будешь осторожным, не будешь сдержанным!

Эйдан попытался отстраниться, но она снова запустила пальцы в его волосы, а другой рукой продолжая сжимать его налитую страстью плоть.

Она передвинула руку так, чтобы его головка вошла между ее влажными лепестками, заставив скользить вдоль входа вверх и вниз, не пуская дальше. Этот порочный жест, когда она возбуждала себя его жаждущей плотью, чуть не сбил ее с мысли.

Но она хотела заполучить его — дьявола, скрывавшегося в этом мужчине, одинокого, необузданного, страстного и свободного мужчину. И немедленно.

— Да! — хрипло выдохнул он наконец. — Боже, Мэдлин! Сжалься!

Тут она отпустила его, оставив вторую руку у него в волосах и закинув ноги ему за спину. И все же он еще секунду медлил.

— Эйдан…

Он вошел в нее. Мэдлин вскрикнула, когда его тугая плоть чуть не разорвала ее пополам. Она думала, что готова, но прошло так много времени…

Вспышка острой боли погасла, оставив ее во власти созданного ею самой демона. Он превратился в настоящий смерч страсти — жаркий, неудержимый вихрь желания. Она была бессильна перед лицом той мощи, которую выпустила на свободу. Эйдан крепко обхватил ее руками и начал быстро и глубоко входить в нее, медленно подаваясь обратно, чтобы снова вернуться. Он запустил пальцы одной руки в ее волосы и заставил ее запрокинуть голову, открывая шею жарким губам.

Она отдалась на волю этой бури, вцепившись ему в плечи и обхватив его торс ногами, а он погружался в нее снова и снова, тяжело и жарко дыша, со стоном произнося ее имя.

Мэдлин не в силах была сопротивляться приливу, который снова начался, — сначала медленно, а потом стремительно и бурно. Его мощная плоть вторгалась в нее, раздвигала ее тело, проникая в самые его глубины. Наслаждение на грани боли, которое он ей дарил, его необузданная и нескрываемая страсть, пьянящее осознание того, что это она ему нужна, это ее он жаждет с такой силой…

Она снова кончила: ее тело содрогалось, туже охватывая его плоть. Этот новый, страстный и необузданный, Эйдан одновременно восхищал и пугал ее — и она была безоглядно, всем сердцем в него влюблена.

Он прижался к ее губам, впивая ее стоны, пока она содрогалась в экстазе, застонал, глухо и хрипло, в последний раз вошел в нее и излился, продолжая крепко ее обнимать.

Они лежали на полу, сплетенные воедино, покрытые потом, задыхающиеся.

Мэдлин поняла, что вопреки всему этот мощный оргазм ее не убил, потому что сердце ее колотилось невероятно громко, почти заглушая ее собственное тяжелое дыхание.

Эйдан прижался лбом к ее шее, задыхаясь точно так же, как Мэдлин. Она с трудом подняла руку и погрузила пальцы в его влажные волосы.

— Ты уверен… что стены тут… действительно из толстого камня?

Он отрывисто засмеялся. Из-за одышки им трудно было смеяться, но они все равно хохотали, пока не ослабели окончательно.

Наконец Эйдан поднял голову и посмотрел на нее. Угли давали слишком мало света, чтобы Мэдлин могла разглядеть выражение его лица, но она слишком хорошо его знала. Он был встревожен. Она прижала пальцы к его губам, остановив все вопросы.

— Со мной все в порядке. Да, немного поболит. Но меня это нисколько не волнует. Мне все понравилось. Если бы у меня осталось хоть немного сил, я бы заставила тебя повторить все еще раз. Так что если ты скажешь, что хоть о чем-то, о какой-то малости жалеешь, я тебя укушу. Понятно?

Он поцеловал кончики пальцев, прижатые к его губам.

— Да, дорогая, — пробормотал он.

— Вот и хорошо. — Она попробовала пошевелиться. — Послушай, этот ковер исколол мне все — от плеч идо самой… до твоих колен. Все это очень хорошо для людей помоложе, — чопорно заявила она, — а я бы желала лечь в постель.

Он в последний раз поцеловал ее в губы и встал на ноги. Она несколько секунд слушала, как он ходит по комнате, а потом осторожно села, оценивая свое состояние. Теперь, когда Эйдан не мог увидеть ее в полутьме, поморщилась из-за боли у себя между ногами. Мэдлин совершенно отвыкла заниматься любовью, и за это ей придется расплачиваться несколько дней — однако она ни о чем не жалела.

Эйдан опустился рядом с ней на колени. Она поняла, что он намочил фланель для мытья, потому что капли с нее попали ей на ногу.

— Давай я? — предложил он.

Она потянулась за влажной тканью:

— Спасибо. Я ее держу.

Наверное, ей следовало бы позволить ему о ней позаботиться, но Мэдлин не хотелось, чтобы он понял, насколько сильно у нее все болит. Она и так едва не зашипела сквозь зубы, когда начала обтираться.

Эйдан принес ей один из своих халатов.

— Я не нашел твоего, — объяснил он.

Мэдлин завернулась в мягкую бархатную ткань, от которой так чудесно пахла лавандой, и пообещала себе, что захватит халат с собой, когда будет уходить. От этой мысли ее сердце пронзило леденящей болью.

«Эйдан, как мне теперь с тобой расстаться? Как я смогу оторваться от тебя?.. Но разве я могу остаться?»

Он уложил ее в постель так бережно, что у нее на глаза навернулись слезы, и она поняла, что сможет заснуть очень нескоро.

Однако когда Эйдан обхватил ее руками и притянул к своему теплому, сильному телу, она протяжно вздохнула — и мгновенно провалилась в сладкий, глубокий сон.

Мужчина, стоявший на улице, наблюдал затем, как клуб «Браунс» закрывается на ночь. Другие клубы (некоторые из которых были, по сути, просто игорными домами) все еще оставались ярко освещенными, их двери впускали и выпускали кого-то, туда приходили небольшие компании молодых мужчин, которые покончили с вечерними увеселениями и желали найти ночлег, пока еще не стало совсем темно.

Здесь все обстояло иначе. Это заведение было похоже на склеп, только его обитателям пока забыли сообщить о том, что они мертвы.

Ночь выдалась холодная и ветреная, С реки поднимался туман, размывавший очертания домов и прикрывавший всю уличную грязь пеленой. Сырость пробирала до костей, но даже это неудобство не заставило его покинуть свой пост. Жизнь в городе постепенно замирала. Он вел наблюдение, не сводя глаз с дверей клуба.

Что Мэдлин там делает? Как ей вообще удалось туда попасть? Хитрая плутовка! Она сумела убедить графа, что ее нужно спасать, и нашла надежное убежище.

Все это не имеет значения. Он умеет быть терпеливым, когда хочет. В конце концов, что можно предпринять в подобной щекотливой ситуации. Остается только выжидать.

И наблюдать.

Из комнат дяди Колина видна была улица, что очень нравилось Мелоди потому что в саду ничего интересного не было. Мимо шли люди, а она смотрела на них сверху. Было забавно смотреть, как они становятся такими маленькими, когда уходят далеко-далеко.

Малышка старалась делать так, как велел дядя Колин: не прижиматься к стеклу и прятаться за занавеской так, чтобы видны были только ее глаза. Если она не послушается, то он не разрешит ей сидеть у окна.

Дядя Колин был не похож на дядю Эйдана. Он рассказывал жуткие истории про пиратов и был гораздо добрее няни Прюит, но не целовал и не тискал ее, как дядя Эйдан, а сажал к себе на колени и разговаривал с ней так, словно она большая.

Может, дело было в том, что Мелоди только что услышала очередную историю про «Бесславный грабеж», про бесстрашную и отчаянную команду пиратской бригантины… но ей показалось, что из окна она увидела пирата!

У него не было повязки на глазу и сабли, но были злющие глаза, похожие на темные дырки, и вид у него был такой, словно он не задумываясь пустил бы в ход саблю. Правда, ее что-то не было видно.

Мелоди сжалась в комочек и проверила: не заметно ли ее с улицы? Занавеска на месте, это хорошо.

Мужчина стоял на другой стороне улицы и притворялся, будто изучает прохожих, но она видела, что на самом деле он смотрит на здание клуба. Вскоре дядька ушел со своего места около фонаря и пристроился в дверном проеме чуть дальше. Он почти спрятался в тени, но девочка все равно не сводила с него глаз.

Теперь он перестал притворяться — и следит только за входной дверью.

Мелоди от страха затошнило. Она слезла со стула, поставленного у окна, и забралась дяде Колину на колени. Тот отложил перо и удобно усадил ее. Крышка стола оказалась почти на нужной высоте.

— Вот, — сказал он, вручая ей карандаш. — Можешь творить, сколько душе угодно.

Придвинул ей лист бумаги, и вскоре малышка уже увлеченно рисовала, совсем забыв про противного дядьку.

А ночью, когда ее разбудил дурной сон, дядя Колин вслух пожалел о том, что рассказал ей вечером такую страшную историю. Мелоди не стала говорить ему, что ей приснился тот пират, который следит за ними.

Загрузка...