Собрание пьес. Книга 2

Все будет так, как хочет Всемогущий.

Напрасно, господин, ты вышел рано

И в городе родном, но неизвестном,

От дома к дому ходишь в нетерпенье.

Твой проводник в назначенное время

К тебе придет.

Мне утра не дождаться.

Быть может, счастлив буду, и найду

Жилище предков, и врага увижу,

И отомщу.

Так захотел Всевышний,

Чтобы Гренада перешла к испанцам,

И маврам путь он указал в пустыню, —

За что же мстить?

Одной живу я страстью —

Найти потомков рыцаря, которым

Убит был на могиле предков старец

Абенсераг. Быть может, этот дом?

В передрассветном сумраке неясны

Его немые очертанья; двери

И окна заперты. Быть может, здесь,

На этой площади пустой, давались

Те праздники, которыми Гренада

Так славилась. Здесь проходили пары,

Великолепною парчой одеты;

Драконы здесь огонь метали пастью,

В себе скрывали воинов: затея,

Изящная для радости и смеха.

Любовные здесь пелись песни. Ныне ж

Здесь мавританской не услышу речи,

Красавица не ждет Абенсерага,

И в тех домах, где жили мавры, спят

Завоеватели на пышных ложах,

С которых побежденные бежали.

А я, Абенсераг, здесь, у порога

Отеческих палат стою тоскуя.

Но где стоит чертог Абенсерага,

Того Абен-Гамет еще не знает.

А день уж настает, и скоро должен

К тебе прийти твой проводник.

Идем же.

Мне кажется, мы слишком рано вышли.

Вы сами торопились, донна Бланка.

И правда. Почему — сама не знаю.

Мне кажется, сегодня будет встреча,

Которая обрадует меня.

Мне нынче сон такой приснился дивный…

Уж не приснился ль Дон-Алонзо?

Нет,

Он не способен сниться. Слишком гордый,

Не подойдет он ночью к изголовью.

А если б подошел, мне было б страшно

Смотреть на эту странную надменность.

А может быть, Дон-Хозе вам приснился?

Противный мальчик с девической тальей,

С коварною и хитрою улыбкой, —

Нет, мне он не по нраву. Эй, мальчишка,

Ты слушаешь чужие разговоры?

Смотри ты у меня, — я любопытства

Не выношу.

Простите, донна Бланка,

Не слушал я, — я повторял молитвы.

Глаза твои не на небо глядели.

На отраженье неба в ясных взорах

Я восхищенный взор на миг лишь поднял.

И опусти. Не ты мне ночью снился.

Закрутишь ус, так милую отыщешь,

На небе будешь, да и в преисподней.

Все говорят: жестокая любовь!

Но все спешат на зыбкие качели.

Идете в церковь вы, а что на мыслях!

В таких грехах раскаяться не трудно.

Кто это? Ангел Израфил или

Юнейшая из гурий Магомета?

Как он красив! Тюрбан и это платье

К фигуре благородной так подходят.

Какой-то мавр… Нездешний.

Подойдите.

Вы, кажется, недавно здесь, в Гренаде?

Вы заблудилися?

Султанша роз,

Рай взоров, христианская рабыня,

Прекраснейшая дев грузинских, верно

Сказала ты: чужой я здесь, в Гренаде,

Абен-Гамет зовусь. Мой дом далеко,

В пустынях Африки сухой и знойной.

Я — врач. Приехал я сюда, в Гренаду,

Чтоб собирать целительные травы.

Среди палат прекрасных затерявшись,

Пути не знаю в мавританский кан.

К тебе да снидет милость Магомета

За твой скитальцу ласковый привет!

Любезностью своей известны мавры,

Но не султаншу роз и не рабыню

Перед собой вы видите. Я — Бланка,

Дочь герцога де-Санта-Фе. На милость

Пророка вашего я не надеюсь.

Вот здесь вы, рыцарь, станьте и смотрите.

Отсюда виден мавританский кан.

Как сердце бьется! Не могу идти!

Остановись!

Немой и неподвижный,

Глаза на город устремив, стоит.

Увидел мавр отечество свое

И этот для него священный город.

Вот эти башни, что блестят, как звезды

Над рощею зеленой, это что?

Альгамбра.

А другой, вот этот замок,

На том холме?

Генералифа. В этом

Роскошном замке миртовый есть сад.

Там, говорят, Абенсераг был пойман

С султаншей Алфаимой и казнен

За то, что обольстил жену султана.

Там дальше, видите, Албаизин,

А ближе к нам — вершины Алых башен.

Как горестно твои слова мне слушать!

И слово каждое пронзает сердце!

Как жестоко при помощи чужих

Узнать места, где наши предки жили,

И от людей, к нам равнодушных, слышать

Рассказ о том, что некогда здесь было.

Так хочет Бог! Вы знаете, конечно,

У нас в плену Франциск, король французский.

На все Господня воля.

Это верно!

Ты знаешь мудрость утешений, дева.

Абен-Гамет, мы будем рады, если

Вы посетите нас. Вот это — дом наш.

Испанка в кан дорогу показала.

Пора идти домой, — там проводник…

Сегодня день не для вражды и мести.

Сегодня о врагах не стану слушать.

Пойду на берега Хенила — травы

Сбирать, лелея в сердце светлый образ.

А что же месть?

Всевышний знает сроки.

Когда душа забудет голос Бланки,

Она опять услышит голос мести.

И вот, все думаю об этом мавре,

И ночью мне приснится он порою.

Его зовут Абен-Гаметом.

Так же,

Как и того, о ком поют романсы,

Кто был влюблен в султаншу Алфаиму.

Хотела бы я знать, в кого влюблен

Абен-Гамет, кто ждет его в пустыне.

Боюсь я, Бланка, ты его полюбишь.

Когда б его ты видела, сама бы

Сказала ты, что он любви достоин.

Достоинство, любезность, красота

Обвеяны дыханием печали.

Быть может, он — Абенсераг?

Не смел бы

Абенсераг в Гренаду показаться.

Рай души и радость света,

Алфаима, свет очей,

Полюби Абен-Гамета

Иль сама его убей.

Алфаима, пламенея,

Другу шепчет из окна:

«Ночью в миртовой аллее

Буду ждать тебя одна».

Взор пленительный и томный

И улыбка. Разошлись,

Но подслушал шепот скромный

Притаившийся Зегрис.

«Знай, султан, что здесь блуждает

Под личиной друга враг:

Алфаиму замышляет

Обольстить Абенсераг».

Алфаима обещала

Другу много нежных встреч,

Но прервал удар кинжала

Обольстительную речь.

Абенсераг! О гурия моя!

Я узнаю пленительный твой голос!

А, это вы здесь, благородный мавр!

Не бойтесь, милые мои подруги.

Я встретила его сегодня утром

И показала мавританский кан,

А он сюда и сам нашел дорогу.

Добро пожаловать, прекрасный рыцарь!

Услада гениев, тебя искал я,

Как бедуин воды в палящий полдень.

Я пробегал по берегам Хенила.

Там рано утром собирал я травы, —

Но тот цветок, которого искал я,

Цветет вот здесь, под тенью этих мирт.

Услышал я умильный звон гитары, —

Моей страны героя ты воспела.

И голос твой был так певуч и нежен,

Что я узнал тебя по звуку песни,

И вот к твоим ногам принес я сердце

Абен-Гамета.

Думая о вас,

Романс я пела про Абенсерага.

Увидев вас, вообразила я,

Что эти мавританские герои

На вас похожи.

Ты краснеешь, Бланка?

Что здесь случилось? Что вас испугало?

Я слышал ваши крики?

Мой отец,

Вот рыцарь мавританский, о котором

Я говорила вам. Он услыхал,

Как я пою, меня он здесь увидел

И в сад зашел благодарить за то,

Что я ему дорогу показала.

Приветствую вас, благородный рыцарь.

В моем дому мне видеть вас приятно,

Особенно сегодня. Это — день

Рожденья моего, и Бланка хочет

Меня забавить музыкою, пеньем

И танцами в уединеньи этом

Очаровательном. Садитесь здесь,

В кругу девиц любезных и прекрасных

И милых дам.

Беги скорей, скажи,

Ты, быстроглазая, чтобы подушки

Для господина мавра принесли.

Идите к нам, прекрасный рыцарь. Дайте

Полюбоваться нам на вашу саблю,

На ваш тюрбан, на ткань одежды вашей.

Как мягок этот шелк! Раскраска ткани, —

Лишь на востоке так умеют делать,

Испания и Франция не знают

Такой красы! А эта сталь! Конечно,

Дамасская! А ножны как роскошны!

Вы нам расскажете, прошу, что с вами

В пути случилось?

Странника хранит

Аллах.

А злые люди?

Эта сабля —

Мой друг надежный.

В Африке далекой,

Мы слышали, и знойно, и пустынно.

Аллах везде и благосклонен к тем,

Кто чтит Коран, кто молится усердно.

С тех пор, как Боабдил ушел в изгнанье,

Мы расселилися по разным странам,

О наших предках память сохраняя.

Одни другим враждебные, не вместе

И там Зегрисы и Абенсераги.

Живут Зегрисы на полях Марокко.

Абенсераги поселились там,

Где прежде были стены Карфагена.

Уж не войной Абенсераги славны,

А врачеваньем, — собирают травы,

Враждебные отравам и укусам

Змеиным и врачующие раны.

Прекрасно там, но милый рай Гренады

Все в нашей памяти живет доныне,

И матери, баюкая младенцев,

Поют им песни про Абенсерагов.

Блистает солнце там, и льются воды,

И ветер стройные колеблет пальмы,

Но нас, вдали от здешних Алых башен,

Ни солнце знойное не утешает,

Ни пальмы в тень ветвей своих не манят,

И струи родников для нас не сладки.

Твои слова такою грустью полны,

Что вся душа моя полна тревогой.

Ты говоришь, и на устах улыбка,

А у меня в очах источник полный

И вылиться уже совсем готовый.

О, если б эти воды были сладки,

Я для тебя их пролила бы много!

О, нет, не плачь, — засмейся лучше, Бланка,

Твой смех верней и сладостней утешит.

Танцуй нам, Бланка, ты гитан искусней.

Да, Бланка милая, мы просим, просим.

Я замбру буду танцевать. У мавров

Испанцы взяли этот танец.

Огнем желанья

Зажглася кровь.

Устам — лобзанья,

Сердцам — любовь.

У друга очи

Темнее ночи,

Но для меня

Яснее дня.

О, будь смелее,

Не убегай

И горячее

Меня лобзай!

Лови мгновенья,

Для наслажденья

Меня возьми

И утоми.

Благодарю тебя, о Бланка. Страсть

И радость так соединились дружно

И в пении твоем, и в дивном танце!

До глубины души моей проникло

Очарование зовущих взоров.

Теперь прощай, — тебя я не забуду.

Но я надеюся, мы часто будем

Вас видеть. Приходите развлекать

Об Африке рассказом Бланку.

Она сама рассказов много знает

И чужестранца умною беседой

Занять сумеет. Если же наскучит

Вам разговор и вас потянет в поле,

От вас, поверьте, Бланка не отстанет

На быстром андалузском скакуне.

Я вашей проводницею однажды

Уже была, хотя и ненадолго.

Вы из Гренады родом? Вам приятно

Дворец султанов ваших посетить?

Хотела б вам я показать Альгамбру.

Хотите, — завтра мы поедем вместе?

Но что ж на свете может быть приятней, —

Клянусь пророком, — быть с тобою, Бланка!

Когда бы ты, прекрасная, души

Моей утехами не напоила,

С какой печалью спрашивал бы я

Тебя, испанку, о жилищах этих!

Ах, это все воздвигнуто, чтоб быть

Убежищем для счастья наших предков,

А ныне здесь безмолвные руины!

Среди мозаик имя Боабдила

Начертано, я вижу. О султан мой!

Что сталося с тобою? Где найду я

Тебя в твоей, теперь немой, Альгамбре?

О мавр, былые государи ваши

Или, верней, султаны ваших предков

Неблагодарны были.

Что ж такое!

Они несчастны были!

Посмотрите

Внимательно, Абен-Гамет, на этот

Фонтан: здесь головы Абенсерагов

Обезображенные пали. Пятна

Их крови мрамор все еще хранит.

Их Боабдил казнил, подозревая

В измене всех, за то, что лишь один

К его жене пылал любовью страстной.

О Бланка! Я клянуся кровью этих

Отважных воинов, — любить я буду

Тебя так верно, преданно и страстно,

Как встарь любили жен Абенсераги.

Вы любите меня? Но вы забыли,

Что вы — неверный, мавр, наш враг, а я —

Испанка, христианка.

Бланка, слушай!

Люби меня! Клянусь, я буду верен…

Вы — враг Христа, вы истину отвергли,

Как я могу поверить вашим клятвам?

И вы уверены ли в том, что я

Вас полюбила? Кто же дал вам право

Со мной так говорить?

Да, это верно,

Я — только раб твой; да, не избирала

Ты рыцарем своим меня.

Оставь

Свое притворство, мавр; прочесть сумел ты

В моих глазах, что я тебя люблю,

И страсть моя к тебе превыше меры.

Не знала я, что можно так любить,

Что можно так тоской любви томиться!

И быстро так любовь закралась в душу,

Что не успела я огородиться

Ни размышленьем, ни святой молитвой.

Будь христианином, тогда ничто

Не помешает нам соединиться.

На край земли с тобой идти готова.

Когда дочь герцога де-Санта-Фе

С тобою говорит так откровенно,

Из этого поймешь ты, что она

И победить любовь свою сумеет,

И враг Христов не будет ей супругом.

Аллах велик, Абен-Гамет безмерно

Счастлив! О Магомет! Пусть только эта

Испанка твой святой закон познает,

И нас тогда ничто не разлучит.

Ты богохульствуешь! Молчи, не надо!

Когда гляжу я на твою одежду,

На пестрый твой тюрбан, на эту саблю,

И слушаю, что тихо шепчет сердце,

Мне кажется, передо мною тень

Абенсерага: здесь идет он тихо

С прекрасною, несчастной Алфаимой.

Начертаны на мраморе фонтана

Арабские слова; но ваш язык

Мне непонятен; прочитай мне надпись

И объясни.

Прекрасная принцесса,

В наряде многоценном здесь гуляя,

Так умножает чары красоты…

Так умножает! Что же дальше?

Надпись

Едва видна. Конец ее изглажен.

Но о тебе она, моя султанша.

Таких госпож прекрасных не имели

Чертоги эти в дни их пышной славы,

Какую видят ныне их руины.

Послушай плеск ручья, седыми мхами

Похищенного; посмотри на сад,

Который виден сквозь аркады эти

Полуразрушенные; видишь солнце,

Там заходящее? Блуждать с тобою

Так сладостно мне здесь. Твои слова,

Как розы брачные, благоухают.

Я слышу радостно, что в речь твою

Слова отцов моих порой вплетутся,

И колыханье платья твоего

На этих мраморах во мне рождает

Такой отрадный трепет! Ароматен

Здесь воздух потому, что он лобзает

Кудрей твоих роскошную волну.

Как гений родины моей, прекрасна

Ты посреди развалин этих милых.

Но может ли Абен-Гамет питать

Надежду сладкую, что сердце Бланки

Привяжет он? Что он перед тобою?

С отцом своим он шел по горным склонам,

Он изучал растения пустыни, —

Но между ними нет, увы! такого,

Которое могло бы исцелить

Им от тебя полученную рану!

Я говорил себе: вода морская,

Что за скалою спит, нема, спокойна,

Тогда как тут же, рядом с нею, море

Волнуется, шумит. Абен-Гамет,

Так жизнь твоя да будет молчалива,

Неведома, тиха в дали пустыни,

Меж тем как двор султана потрясают

Невзгоды. Так я думал, христианка,

Но доказала ты, что буря может

И в тихой заводи волну встревожить.

Я говорю себе теперь: зачем же

Я не блистательный Абенсераг!

Ты нравился бы мне гораздо меньше.

Мне за тебя тревожиться пришлось бы.

Будь неизвестен, для меня живи.

Прославленные рыцари нередко

Любовь для славы забывали.

Бланка,

Тебе б опасность эта не грозила.

А как бы ты, скажи, любил меня,

Когда б ты был рожден Абенсерагом?

Любил бы больше славы, меньше чести.

Боюсь. Места зловещи эти, мавр.

Уйдем отсюда. Решена навеки

Судьба моя. Запомни, что скажу я:

Останешься ты мусульманин, я

Не разлюблю тебя, но без надежды

На счастие тебя любить я буду.

Христианином будешь, я — твоя

Счастливая и верная супруга.

И ты слова мои запомни, Бланка:

Останешься ты христианкой, я

Твоим рабом пребуду безутешным.

Ты мусульманкой станешь, буду я

Твоим супругом гордым и счастливым.

Единственно спасительная вера

Есть наша вера; вот тому порука:

Христос, за нас страдавший и воскресший,

Победу дал над маврами испанцам.

Так Бог судил, а я заветы предков

Нарушить не могу, не смею, Бланка.

Теперь тебе мое открою горе.

Сегодня днем гонец из дома прибыл

И весть принес, что мать моя смертельно

Занемогла и ждет меня, чтоб я

Закрыл ее глаза. Я еду завтра.

Свою любовь ко мне ты сохранишь ли?

Меня ты покидаешь? Навсегда ли?

Увижу ли тебя когда-нибудь?

Друг другу клятвы мы дадим такие,

Которые лишь смерть нарушить может.

Я прахом предков здесь тебе клянуся

Тебя любить до самой той минуты,

Как ангел смерти призовет меня

К судилищу Аллаха. Я клянуся,

Что сердце не отдам иной жене

И что возьму тебя женой тотчас же,

Как ты святой закон пророка примешь.

И каждый год я в это время буду

В Гренаду возвращаться, чтобы видеть,

Хранишь ли ты ко мне любовь и верность

И не познала ль истину святую.

Тебя я дожидаться буду; верность,

Клянусь, к тебе я сохраню до гроба,

И в тот же час возьму тебя супругом,

Когда Господь наш просветит тебя.

Я рада, рыцарь, что моя газель

Понравилася вам. Она — подарок

Абен-Гамета. Здесь его рукою

На золотом ошейнике начертан

Девиз и имя: Бланка.

Мы немало

Об этом мавре слышали от вас.

Хотел бы я хоть раз его увидеть.

Пусть в Африке свои сбирает травы.

Гренаду мавры лучше б позабыли.

Два раза он в Гренаду возвращался

И ныне он вернется в третий раз.

Абен-Гамет, о вас беседа наша

Была сейчас, а вы и сами здесь.

Вот, рыцари, неверный, о котором

Я столько говорила: опасайтесь,

Чтобы он здесь не одержал победы.

Абенсераги на него похожи,

А их никто не превзошел в отваге,

Учтивости и верности.

Добро

Пожаловать, отважный мавр; моя

Сестра и мой отец мне рассказали

О вас и имя ваше мне назвали.

Они считают вас потомком храбрых

И славных мавров; сами вы известны

Учтивостью. Объявит вскоре наш

Король войну Тунису; я надеюсь,

Что встретимся мы с вами в поле чести.

А вот мой друг и гость, Томас Лотрек.

Судьбой мы равны. С королем Франциском

Пленен я, — ваши предки с Боабдилом

Ушли в изгнанье, потеряв Гренаду.

Франциск освобожден, я здесь остался.

Мой страж в плену — не воин с алебардой,

А слово чести доблестного друга.

Безмолвен и суров. Хочу узнать я,

Всегда ли нем восточный этот воин.

Пойду за ним. Но слышу стук копыт.

Его теперь, пожалуй, не догонишь.

Его найдете в мавританском кане.

Любой мальчишка скажет вам дорогу.

Я вас прошу, Лотрек, скажите мавру,

Что я хочу его сегодня ж видеть.

Я упрошу его со мной вернуться.

Что это значит, Бланка? Объясните, —

Что причинило ваше беспокойство,

Когда вы чужестранца увидали?

Мой брат, Абен-Гамета я люблю,

И, если перейдет он в христианство,

Моя рука ему принадлежит.

Вы, Бланка, любите Абен-Гамета?

Вы, дочь Биваров, любите врага,

Магометанина и мавра, предков

Которого изгнали мы отсюда?

Дон-Карлос, я люблю Абен-Гамета.

И любит он меня. Уже три года

Он ждет, но от религии Пророка

Не хочет отказаться; от меня

Откажется скорее; честь и вера

Ему любви дороже. Благородство,

Отвага, честь — вот качества его.

До моего последнего дыханья

Я буду обожать Абен-Гамета.

Несчастная, но что ж с тобою будет?

Я так надеялся, что мой приятель

Лотрек мне станет братом.

Ты ошибся,

Мой брат, — я не могу любить Лотрека.

Любовь моя к Абен-Гамету, — разве

Отчет кому-нибудь давать должна я?

Моя душа открыта только Богу.

Ты клятвам рыцарским останься верен,

А я верна любви моей обетам,

Я в утешение тебе скажу,

Что я женой неверного не стану,

Но и другого мужа не познаю.

Тогда наш род с лица земли исчезнет.

Продолжи сам его. А впрочем, что же

Тебе до сыновей? Они ни славы,

Ни чести нам прибавить уж не могут.

Я чувствую, Дон-Карлос, — я и вы —

Последние в роду Биваров. Слишком

Наш род порядок общий перевысил,

Чтобы и после нас он мог цвести:

Наш предок — Сид; в преданьях славы громкой

И доблести он нас переживет.

В краях далеких, в царстве Монтезумы,

Я видел смерть. Я пролил много крови

И диких мексиканцев, и французов.

Падение величий видел я,

И знаю я, что все на свете тленно,

Все призрачно, все — мимолетный сон,

И не спасет от гибели и смерти

Ничто героя. Хоть бы только имя

И память сохранить в потомстве славном!

Пришли мы вместе. Дружеской беседой

Любезный мавр почтил меня в дороге.

Лотрек, я вас прошу, побудьте с Бланкой.

Поговорить мне надо с этим мавром.

Абен-Гамет, ты должен отказаться

От Бланки или вызов мой принять.

Сестры ль твоей ты волю исполняешь?

Она ль свои нарушить клятвы хочет?

Нет, мавр, — она тебя, как прежде, любит.

Благословляю этот светлый день!

Абен-Гамет так счастлив! Я уж думал,

Что изменила Бланка мне и любит

Того, другого…

В том твое несчастье.

Лотрек — мой друг. Не будь тебя, он стал бы

Мне братом. Ты заплатишь мне за слезы,

Которые семья моя прольет

Из-за тебя.

Согласен.

В эти окна

Взгляни: под той сосной Малек Алабес

С Леонским Понсом бился; здесь великий

Магистер Калатравы поразил

На смерть Абайядоса. Еще видны

Висящие там на ветвях обломки

Доспехов крепких мавра. Подражая

Отважному неверному, прими

Здесь от руки моей крещенье смерти.

Быть может, смерть, но не крещенье, — жив

Аллах, и Магомет — пророк его!

Ударь же, мавр! Дон-Карлос безоружный

Неверную породу презирает.

Дон-Карлос, мог бы ты меня убить,

Но и малейшей раны я не думал

Тебе нанесть в бою; хотел я только,

Чтоб ты меня не презирал и видел,

Что братом стать твоим и я достоин.

Я побежден, и подарил мне жизнь

Вот этот рыцарь. Вы, Лотрек, быть может,

Окажетесь счастливее меня.

Мои в боях полученные раны

Позволят мне не звать на поединок

Абен-Гамета. Не хочу я знать

Причину вашей ссоры и проникнуть

В чужую тайну, — может быть, она

Мне в сердце нанесет удар смертельный.

И что вам ссориться? Уеду скоро

От вас далеко, если только Бланка

У ног ее остаться не прикажет.

Лотрек, с моим останетесь вы братом,

Меня же за сестру свою считайте.

Мы здесь печаль испытываем все:

От нас, отважный рыцарь, научитесь

Переносить житейские невзгоды;

Теперь друг другу руки протяните.

Нет, никогда! Я ненавижу мавра.

Нет, никогда! Завидую ему!

И я, — Дон-Карлоса я уважаю,

Лотрека я жалею, но любить

Их не сумею.

Будем постоянно

Друг с другом видеться, и скоро дружба

Последует за уважением. Пусть

Забудется, что здесь сейчас случилось,

И только вечными всегда пребудут

Любовь и верность.

Да, любовь и верность,

Две светлых гурии земного рая,

Но подозренье черное коварно

Ползет за ними, как змея пустыни.

Скажите мне, мой друг, что вас тревожит.

На все вопросы ваши я отвечу.

Друзья, не видела Абен-Гамета

Я целый год. Сказать так много надо.

Я не нашел тебя на побережье,

И лишь твое письмо мне возвестило,

Что твой отец в Мадриде, что в Гренаду

Твой брат приехал вместе с другом, пленным

Французским рыцарем, и что тебе

Гостей оставить было б неприлично.

Письмо я прочитал, и сердце сжалось.

Предчувствия беды меня томили,

Пустынный путь рождал в душе тоску.

Уже семь лет не видела я брата,

И не могла я от него уехать.

Я так его люблю, и он так ласков

Ко мне. Он в Мексике сражался долго,

Он на костре увидел Монтезуму

И короля французского в плену.

Тоскует дух его, и он не хочет

Любви восторгам предаваться в мире.

Вступивши в славный орден Калатравы,

Он произнес безбрачия обет

И мне отдать свое наследство хочет.

Когда бы он приехал без меня

И дом пустой застал, мне было б больно.

Вчера приехал я и не решался

К тебе идти. Уж вечер был. Услышал

Я звон к молитве вашей и подумал:

Уж не пойти ли в храм мне к Богу Бланки?

И к Господу вселенной не воззвать ли?

Вошел я в храм, когда-то бывший нашим.

Поймешь ли ты печаль моей души?

Молитва кончилась, все было тихо.

Пред алтарем еще горели свечи.

Мои шаги под сводами звучали.

И вдруг я у подножия колонны

Увидел, что какой-то юный рыцарь

Смиренно милости у Бога молит.

Уже прославленный отвагой воин

Здесь душу простирает перед Богом,

Смиреннейшему из людей подобясь.

И я пред Богом рыцарей и славы

Склонился, чтоб молиться. Вдруг я вижу

При свете догорающей лампады

Уже полуизглаженные буквы

Арабские. Начертан стих Корана.

Абен-Гамет! Ужели ты изменишь

Отечеству и вере? И поспешно

Из храма вышел я, но на пороге

Тебя увидел. Я посторонился.

Ты не заметила меня. Сегодня

Я рыцаря узнал, — то был Лотрек,

И в этот храм ходила ты к Лотреку.

О, эта ревность! Как она презренна!

Оставь ее в терзанье низким душам,

А нас с тобою ревность не достойна.

Когда б тебя я разлюбила, прямо

Тебе бы я открылась; ненавистно

Мне было бы обманывать тебя!

Я за тебя вчера пошла молиться.

Других молитв в душе моей уж нет, —

Я для твоей души свою забыла.

Ах, для чего любви своей отравой

Ты опьянил меня, Абен-Гамет?

И для чего, меня зажегши страстью,

Не хочешь моему молиться Богу?

Ты всей моей семьи покой нарушил.

Отец мой горем удручен, а брат мой

Тебя возненавидел, потому что

Себе супруга взять я не хочу.

Не видишь ты, как я в тоске бледнею?

Там, возле храма, мирное кладбище,

И мысль о нем уже меня чарует.

Я успокоюся здесь скоро, если

Ты не признаешь истину святую,

Учение распятого Христа.

Мои так быстро убывают силы,

Я так слаба! Абен-Гамет, подумай,

Не сам ли ты сказал бы, что огонь,

Воспламенивший факел, тот же самый

Огонь, который сожигает факел.

Прекрасно пламя, но зола печальна.

Огонь любви дорогу освещает,

Но пепел ветром взвеется — и никнет.

Храни огонь, пока еще он ясен,

Чтоб горький пепел очи не засыпал.

Довольно я с моим боролся сердцем!

Ужели я в гробу увижу Бланку?

Но мне об этом и подумать страшно.

Христос — Господь могучих и достойных.

Он — Бог Лотрека, Карлоса и Бланки,

И мне пред ним не стыдно преклониться.

Вот в этой зале господин Лотрек

Устраивает праздник. Здесь по стенам

Портреты рыцарей, Пеласга, Сида,

Гонзальва из Кордовы, а под ними

Меч Боабдила, короля Гренады.

Мы, мавры, не умели рисовать.

Абен-Гамет! Вот это очень мило,

Что вы пришли, любезный рыцарь, к нам.

Мы рады видеть вас. Прошу, садитесь

За стол. На что вы смотрите?

О, если б

Предвидел я, Абен-Гамет, что вы

Окажете мне честь и посетите

Мой праздник, я б не здесь его устроил.

Превратно счастие войны: при мне

Храбрейшему из королей пришлося

Счастливому врагу отдать оружье.

Да, шпагу потерять, как ваш Франциск,

И храбрый воин мог бы, — Боабдилу ж

Сказала мать: «Как дева то оплачь,

За что не мог ты биться как мужчина!»

Я слышал скорбный возглас Монтезумы,

Когда он на костре лежал, а рядом

Вопил, сжигаемый, его вельможа.

Я был мальчишка, засмеялся я,

Спросил я связанного мексиканца,

Что говорит его король. Как серна,

Он глянул на меня и тихо молвил:

«Наш царь на вопль ответил мудрым словом:

„Мой друг, и я покоюсь не на розах“».

Тоска рукой железной сжала сердце,

И с той поры я не умел смеяться.

Как мы сладко вспоминаем

Край, где утро дней встречаем!

Грустно мы в чужом краю

Умираем.

Я про Францию мою

Пропою.

О сестра, мой ангел ясный!

Песню родине прекрасной,

Песню Франции моей

В день ненастный

Я пою. Будь веселей,

Слез не лей.

Нас ласкала мать родная,

Деток к сердцу прижимая,

И заботой, и трудом

Украшая

Утром, вечером и днем

Бедный дом.

Помнишь пламя нашей печки,

Помнишь сказки на крылечке,

Травы в росном серебре,

Плеск на речке,

Звуки рога на горе

По заре?

Помнишь, — темны были боры,

Сини горные озера.

Раздвигая тростники,

На просторы

Выносились челноки,

Так легки!

Ах, в тоске неутолимой

Как забыть нам край родимый,

Как забыть наш милый край?

Край любимый,

Ты в душе не умирай,

Ясный рай.

Какая песня грустная! Как нежно

Она волнует сердце и тревожит!

Абен-Гамет, созвучно ваше сердце

С тоскою пленника, — я это вижу.

И вы, как он, далеки от отчизны.

Прошу, и вашу нам пропойте песню.

Но извиниться должен я, — я знаю

Всего один романс; он христианам,

Уверен я, не может быть приятен.

О, если то — неверные, о наших

Победах воздыхающие, что же,

Пропеть вы можете: ведь побежденным

Позволено рыдать и плакать вволю.

Вот потому и наши предки, прежде

Страдавшие под игом мавров, спели

Так много трогательных, грустных песен.

Итак, мы ждем; возьмите же гитару.

Поэт из племени Абенсерагов

Сложил балладу эту. Научился

Я петь ее, мечтая о Гренаде.

Король Жуан холмами

Куда-то ехал; вдруг

Он видит над горами

Гренады полукруг.

Он вздумал подольститься:

«Мой милый городок!

Со мною обручиться

Не хочешь ли, дружок?

С тобою повенчаюсь,

У ног твоей горы

Сложить я обещаюсь

Жемчужные дары,

И лучшую обнову

Тебе я припасу:

Севилью и Кордову

В подарок поднесу».

Ответила Гренада:

«Да у меня уж есть

Супруг; тебя не надо,

Благодарю за честь.

Меня, король Леона,

Прельщать тебе к чему ж?

Есть у меня корона,

Отважный мавр — мой муж»,

Вот, как ты говорила,

Но верить ли словам?

Так скоро изменила,

Коварная, ты нам.

Нас не спасла отвага, —

Берет испанец злой

Чертог Абенсерага:

Так велено судьбой!

Хаджи из дальней Мекки

Уж не спешат сюда

И на родные реки

Не взглянут никогда.

Нас не спасла отвага.

Живет испанец злой

В домах Абенсерага:

Так велено судьбой!

Прекрасная Альгамбра!

Святилища Аллы!

Долин цветущих амбра!

Зеленые холмы!

Чертог Абенсерага

Сквернит испанец злой.

Нас не спасла отвага:

Так велено судьбой!

Как хорошо! Не правда ли, Дон-Карлос?

Достойно простодушных бедуинов,

Но все ж, признаюсь, трогательно очень.

К испанцам ненависть понятна в мавре,

Но стон тоски к душе легко доходит.

Теперь, Дон-Карлос, ждем мы вашей песни.

Не хочется мне, донна Бланка.

Если

Не для меня, не для Абен-Гамета,

То из учтивости к Лотреку.

Правда.

Он пел, я не хочу его обидеть.

Уже готов отплыть к руинам Карфагена.

Вооружившися на праведную месть,

Берет гитару Сид, — и слушает Химена, —

У ног ее поет, ему диктует честь.

Химена мне твердит: ты должен, славный воин,

Опять над маврами победу нам принесть.

Ты, Родриг, потому любви моей достоин,

Что предпочел любви ты рыцарскую честь.

Несите мне мой шлем, копье мое несите.

Увидите вы все, — у Сида доблесть есть.

На битву славную за мною поспешите.

Мой громок будет клич, — за даму и за честь.

Пускай любезностью своею мавр гордится, —

Услышишь про меня, Испания, ты весть.

Чья голова тогда восторгом не вскружится?

То будет песнь любви, одушевившей честь.

И в Андалузии, среди долины милой,

Мне старцы поспешат венец похвал заплесть.

Они споют: сойти он рад к дверям могилы

За Бога, короля, Химену и за честь.

Прекрасно, милый друг! Казалось мне,

Что Сида самого я здесь услышал, —

Такою доблестью звучала песня,

Так звучно отдавалась в этих сводах!

О доблесть рыцаря! Всего дороже

На свете ты!

Абен-Гамет, что с вами?

Вы побледнели?

Сид, отважный рыцарь,

Слывет он у испанцев Цветом битв,

А мы его зовем жестоким. Если б

Его великодушие равнялось

Его отваге…

Нет, отваги ярче

Его великодушие сияло,

И только мавры могут клеветать

На рыцаря, которому весь род наш

Обязан жизнью!

Что ты говоришь!

Ты говоришь, что Сид — твой предок?

Да,

Я чувствую, что кровь его во мне,

И рад я благородной этой крови, —

Та ненависть, которая пылает

Здесь, в этом сердце, против нечестивых

Той благородной кровью зажжена.

Так, значит, вы принадлежите к роду

Биваров, тех, что завладели домом

Абенсерагов и убили старца,

Который защищал могилы предков?

Знай, мавр, что не позволю я себя

Допрашивать! Ведь, если я владею

Теперь наследием Абенсерагов,

То это потому, что предки наши

Приобрели его ценою крови, —

Обязаны мы этим только шпаге

И доблести своей.

Одно лишь слово, —

В изгнанье нашем было неизвестно,

Что вы, Бивары, получили имя

Де-Санта-Фе, — вот что причиной было

Моей ошибки.

Фердинанд Католик

Дал титул герцога тому Бивару,

Который победил Абенсерагов.

Потоки слез из глаз моих струятся.

Простите! Знаю, — муж не должен плакать.

Но слез моих уж не увидит свет,

Хоть мне придется плакать бесконечно.

Прошу вас выслушать меня. О Бланка,

Любовь моя, поверь мне, горячее,

Чем зной ветров Аравии. Любовью

Я побежден был; без тебя жить дольше

Не мог я. В церкви, где тебя я встретил,

Молитва рыцаря и то, что ты

Сказала мне потом, меня склонило,

К тому, чтоб Бога христиан познать

И то, во что я верил, принести

Любви моей безмерной в жертву.

Рыцарь,

Мужайся и надейся; ты же, Бланка,

В последний раз оплачь, и навсегда,

Меня, последнего Абенсерага.

Абенсераг!

Абенсераг!

О Боже!

О милосердный Бог! Ты оправдал

Мой выбор, — полюбила я потомка

Героев. Быть иным не мог мой выбор.

Сестра моя, подумайте, что здесь

Лотрек!

Умерь свой гнев, Дон-Карлос. Скоро

Я вам верну покой.

Абен-Гамета

Навек считай твоим рабом, о Бланка,

О гурия небесная, о гений

Любви и красоты! Но ты узнаешь

Всю глубину несчастия его.

Старик, которого убил твой предок,

Когда он защищал родной очаг,

Мой дед был. И еще открою тайну,

Которую скрывал я от тебя

И, сам ее забыв, тобой плененный.

Когда приехал я впервые в этот,

Столь горестный мне, город, я хотел

Найти здесь одного из сыновей

Биваров, чтоб он мне ответил кровью

За кровь, пролитую его отцами.

И вот где я нашел врага, Бивара!

Какое же теперь твое решенье?

Единственно достойное тебя:

Освободить тебя от вечной клятвы,

И то, к чему обязывает нас

Вражда богов, семейств, отечеств наших

Исполнить, — вечною с тобой разлукой

И смертию далеко от тебя.

Когда из сердца твоего мой образ

Изгладится и время унесет

Из памяти твоей Абенсерага,

Пускай французский рыцарь… Ты должна

Обрадовать такою жертвой брата.

Абен-Гамет, не думай победить

Великодушием меня, француза.

Я посвящен был в рыцари Баярдом.

Я пролил кровь за Францию мою.

Как восприемник мой, как мой властитель,

Я рыцарем без страха и упрека

Хочу прожить. Когда ты между нами

Останешься, Дон-Карлоса молить

Я буду, чтоб тебе он отдал руку

Его сестры; когда же ты покинешь

Гренаду, никогда моя любовь

Ничем не возмутит ее покоя.

С собой в изгнанье ты не унесешь

Печальной мысли, что Лотрек захочет

В твоем несчастье счастие добыть

И рыцарскую доблесть позабудет.

Не ожидал я, рыцари, иного.

Обязывает доблесть ваших предков

К тому и вас. Абен-Гамет, скажите,

Чем вы докажете, что точно вы —

Абенсераг?

Поступками моими.

Пред ними преклонюсь я; но прежде

Чем я скажу, что я ответить должен,

Хочу я видеть несомненный знак

Происхожденья вашего.

Смотрите.

Я вас считаю человеком чести

И сыном королей. Вы оказали

Мне честь, желая породниться с нами;

Искали поединка вы, — готов я

Его принять, и если в поединке

Я буду побежден, мои богатства —

Наследие Абенсерагов — будут

Все переданы вам. Но если вы

Сражаться не хотите, то примите,

Что вам я предложу, на что вы сами

Уже готовы были, — перейдите

В святую веру нашу, и тогда,

Склонялся к желанию Лотрека,

Я соглашусь отдать вам руку Бланки.

Велик соблазн, но сил моих не выше.

Любовь могучая взывает к сердцу,

Но с ужасом я думаю о том,

Чтоб кровь униженных и угнетенных

Соединить с надменной кровью вражьей.

Подумай сам, — когда б на край твой милый

Обрушились жестокие вандалы,

Терзая старцев, юных дев позоря

И оскверняя все, что сердцу свято,

А там, хотя б чрез много поколений,

К тебе, почиющему на чужбине,

Донес бы ветер стороны родимой,

Что твой потомок позабыл отчизну,

Что очарован он вандальской девой,

Которой прелести достойны рая,

Душа — достойна вечного блаженства,

И с нею заключить навек он хочет

Союз, противный всем законам рода,

Колеблющий основы мировые,

Святую связь гражданского порядка

Безумно оскорбляющий, — не правда ль,

Душа твоя воспрянула б из гроба,

Расторгнув сладкий сон блаженной смерти,

И стала б, угрожая, пред потомком.

Соединишь ли ланью кровь с тигровой?

Иль змея сочетаешь с голубицей?

Союз, противный Божьему закону,

Карает Бог проклятьем и бесплодьем

Или дает безумное потомство,

Жестокое, уродливое, злое.

Нет, лучше умереть и даже роду

Угаснуть дать, когда судьба так хочет.

О, горе мне! Любимая тобою,

Я для тебя, как чаша с горьким ядом!

Ах, для того ли здесь я встретил много

Возвышенных и благородных чувств,

Чтоб ощутить яснее, что теряю.

Быть может, я не прав; пусть Бланка скажет,

Что должен сделать я, чтоб оказаться

Любви ее достойным.

Я до гроба

Верна тебе останусь; но с тобою

Господь нас разлучил. Иди в пустыню.

Так, возлюбивши Бланку больше неба,

Ее Абен-Гамет навек оставит.