С чего же начну? О себе говорить много не стану: после такого долгого молчания высказать себя в немногих словах невозможно, а писать целые тетради в виде писем, как делывали мы в юности, для того только, чтобы объяснить свое внутреннее существо, нет охоты. К тому ж несовсем еще освобожденный от внешних стеснений, прикованный к месту, от которого надеюсь впрочем скоро освободиться, я менее живу, чем собираюсь жить, мог бы писать только о надеждах и о возможностях, а о них писать не хочется.
Вот Вы - другое дело. Вы славно живете; впродолжение нескольких лет еще в крепости с самого основания Вашего журнала я слежу за Вашим славным делом с живейшим интересом. Называю журнал Ваш делом, и он в самом деле вполне заслуживает это название. Вы создали действительно благородную и умную силу, влияние которой на хаотическую, но жизни и права жаждущую Россию неизмеримо. Россия в настоящее время своим чудес ожидающим настроением напоминает мне пору нашей юности - гак и дышит весною. Многое не сбудется, многое сбудется иначе, чем ожидают, но Россия воскресла и не умрет более. Весело в ней теперь жить и действовать. Ведь не шутка: около 10 миллионов бессмертных душ, призванных впервые к жизни! 3
Как я был рад, когда, бросив неуместное в политическом делании беспристрастие - неуместное потому, что в экономии политического .......... од [на] страсть всегда уравновешивается другою прот [ивною]. ....... когда Вы перестали ман. . .
в ......................
когда Вы решительно подняли знамя непримиримой, разрушения ее жаждущей, вражды к Австрии или вернее к Австрийской империи. Рад также, что громите ничтожество и постыдную пошлость настоящей Франции и противопоставляете ей великую и благородную Англию, не будь которой, не было бы свободы а Европе, а может быть и в целом мире4.
Только, любезный Катков, преклоняясь перед бессмертным принципом английской общественной и политической жизни, не слишком ли Вы увлекаетесь своею артистически-философскою, а потому и несколько догматическою натурою? Я говорю "слишком" nie pod wzgledem ("Не под углом зрения" (по-польски).) абсолютной истины, а в видах успешного практического действования. Мнение у нас еще не выработалось, и как полуневежественное оно гораздо более доступно ярким краскам, чем тонким оттенкам. Вы, как артист по душе, Вы находите особенное удовольствие в изыскивании тонких. профанам незаметных черт, составляющих как бы душевные нервы предмета, в них угадываете его существо и жизнь, как артист находите в таковом разрабатывании предмета неизъяснимое наслаждение и до того увлекаетесь своим тонким анализом, удовлетворяющим эпикурейско-эстетические требования Вашей художнической натуры, что не замечаете, что вокруг Вас Вас перестают понимать, потому что немногие в состоянии за Вами следовать и забываться в отвлеченном созерцании тонкостей жизни и красоты предмета. В Вас иногда художник мешает политику. К тому же Вы, как и я, прошли через немецкую школу и любите обдумывать свои живые убеждения и передавать [их в сис]тематическом виде.
Но эстетическая окру[глен]ность и философская систематичность ........ высокого знания всегда меша[ли]
. . . . . . . . . . . . В[спо]мните Эра[зма]
мысль живущей в них силы как бессознательная необходимость, принуждающая их действовать так, а не иначе, и проявляющаяся в целом ряде живых, по-видимому друг от друга независимых, но в сущности обыкновенно между собою связанных фактов, - система остается у них внутри, редко сознанная ими самими и никогда не проявляется сознательно наружу. Это, по моему мнению - тайна их силы. Они увлекают как жизнь, в то время как от систематической, хоть и вполне истинной мысли душа цепенеет. Вот почему немцы - такие худые деятели на политическом поприще: "Man merkt die Absicht, und man wird verstimmt" ("Когда разгадаешь намерение, то пропадает настроение".).
Заставьте нас уважать высокий принцип, представляемый Англиею, принцип личной и социальной свободы, принцип политического самоуправления, но действуйте так, чтобы Вас не прозвали профессором англомании, а то мнение отделается от Вас, поместив Вас для собственного успокоения в тесные рамки категории, и отнимет у Вас возможность, силу на него действовать.
Вы призваны быть политическим деятелем, и потому берегитесь теоретического уединения и самоуслаждения, купайтесь чаще в волнах общественной жизни, для того чтобы из нее самой извлечь силы и уменье на нее действовать - пишите менее для себя, а более для публики. Пожертвуйте своим собственным наслаждением для общей пользы.
Вы способны к такой жертве, Вы доказали это, отказав в месте в своем журнале эстетическим и философским этюдам, к которым Вы преимущественно перед другими имеете особенное призвание. Нелегко Вам было отказаться от них, однако, поняв несовременность да и относительную бесполезность философии и эстетики в России в наст[оящее время], Вы имели силу ....
.............................................................
Вашим противникам не удалось; решительным поворотом и победою над своими собственными наклонностями Вы обманули их расчеты. Обманете и теперь, неправда ли? Не позволите назвать себя англоманом, почитанию своему к английскому благородному величию не позволите перейти в идолопоклонство, зная, что выше всех оседшихся форм, как бы почтенны они ни были, ток жизни, их порождающий и их разрушающий, и что ток жизни всякого народа индивидуален, недоступен для подражания и только может пробудить в другом народе его собственную творческую деятельность.
Простите, любезный Катков, что я по старой привычке сам рассуждаю с Вами таким догматическим тоном, как будто бы не протекло почти двадцать лет со времени нашего последнего свидания!
Рад я также, что в великом вопросе крестьянского освобождения Вы требуете совершенной и безотлагательной эманципации крестьян, требуете для них земли, предлагаете устройство посредствующих банков и против нелепого романтично-коммунистического и патриархально-гнилого общинного права поставили право чистой и безусловной собственности как краеугольный камень высшего блага и достоинства в мире: свободы 5.
Наконец, есть еще один вопрос, о котором мне хотелось бы много поговорить с Вами, но к несчастью рамки письма, особливо же спешного письма, тесны; ограничусь несколькими намеками. Зачем оставляете Вы монополию славянского вопроса своим противникам-славянофилам, которые портят и уродуют его [по сво]ему образу и подобию? В этом вопросе есть [без со] мнения много романтичного вздору, миража, [не заслужи] вающего серьезного взгляда, славян. ..............
кокетничанье с неопределенностями. ......
. . . . . . . . . гнил. ..... .серьезная сторона,
которой ......... игнорировать не должен; это
вопрос будущн[ости южной] и юго-восточной Европы, пробуждение к жизни миллионов соплеменников, к которому, мы, русские, если хотим соблюсти собственную пользу и исполнить священный долг самопроявления - признак жизни, - равнодушны быть не можем (всё, что живет, вмешивается, а потому система невмешательства всегда казалась мне верхом нелепости или притворства). А в пробуждение жизни в славянах мы вмешаться должны, потому что это-вопрос пограничный, который должен разрешиться в нашу славу и ли против нас, - к тому же вопрос серьезный, действительный, нисколько не выдуманный филологами, как уверяют иные, а поставленный в настоящее время самим движением истории.
В славянском движении [18] 48-го года было много романтически-детского, искусственно-возбужденного и направленного австрийскою политикою, но оказались вместе с тем два огромные и несомненные факта: во-первых сознание всех славян без исключения, что им пришла пора жить, сильная потребность организироваться между собою, для того чтобы создать общеславянскую силу, а во-вторых общее инстинктивное ожидание спасения от России.
Славянский вопрос это - положительное выражение видимо предстоящего великого отрицания Австрийской и Турецкой монархий. Нужно же приготовить мнение в России, тем более нужно, что в славянской среде легче всего разрешается трудный русско-польский вопрос, а этот вопрос для внешней жизни России то же, что вопрос о крестьянах и об эманципации всех классов- для внутренней. Польша-наша Ирландия, мы пара[ли]зированы ею во всех наших внешних начинаниях, и система ее притеснения становится необходимо системою нашего собственного рабства. Польша для нас хуже и опаснее Ирландии, во-первых, потому, что она обширнее, и большая половина ее не в наших руках, а во-вторых, потому, что в нас далеко нет над нею того нравственного, умственного и материального преобладания, каким пользуется Англия в отношении Ирландии. Ирландцы- наивно-мифический, Польша - исторический великий народ, индивидуальность которого мы не сотрем никогда, - в этом было время нам [убедиться] ............. .го,
сделается мессианическим народ[ом] нашего времени, к чему к несчастию он стал [высказы]вать некоторую склонность. Но носить та [кой] ядовитый камень в своем организме в высшей степени опасно. Помните слова Jean-Jacques Rousseau (Жан-Жак Руссо.) к князю Радзивилу 6: "Si vous ne pouvez empecher la Russie d'avaler la Pologne, faites de sorte que jamais elle ne parvienne a la digerer" (Если вы не можете помешать России проглотить Польшу, устройте так, чтобы ей никогда не удалось ее переварить".). Желудок наш до сих пор не сварил и никогда не сварит Польши.
Между нами вопрос историею поставлен так тесно, что мы будем всегда или страстными и непримиримыми врагами и будем есть друг друга до тех пор, пока оба не рушимся, или должны сделаться тесными друзьями и братьями на равных правах свободы и независимости. Поэтому мы для собственного блага должны признать их право и подать им дружескую руку; они на том же основании должны принять ее: это- объективная необходимость как для нашей, так и для их стороны, и никакие субъективные чувства и сюсептибельности (Щепетильность.) не могут помешать осуществлению того, что внутренне необходимо. Мы должны сделать первый шаг и потому, что в настоящее время мы - виновные, мы - торжествующие, и потому, что нам хорошо, и головы наши свободнее, мы должны сделать первый шаг и не смущаться первыми неудачами, а они неминуемы: слишком много законного гнева и раздражения против нас с польской стороны. Мы, как свободные головою и сердцем, должны нежно и почтительно помочь им освободиться от польской idee fixe (Навязчивая мысль), которая, устремляя все их помышления на единую цель польского восстановления, делает его невозможным, должны помочь им избавиться от этой мессианической окаменелости, которая теснит их головы и души.
Ради бога пишите о них в своем журнале, отыскивайте в польской истории, Вам не менее известной, чем польский язык, отрадных для них явлений и фактов, не пропускайте ни одного случая сказать им доброе слово, чтобы они почувствовали что мы, русские, хотим уважать и любить их. Теперь и для Польши. ............. исходу.
В Томске, впродолжение этого [времени] я [успел] познакомиться с несколькими весьма замечательными людьми, возвращавшимися из ссылки на родину: в них всех без исключения заметил я решительную перемену. Они решительно убедились в бесплодности конспирации и понимают теперь, что если для Польши есть возрождение, то на пути нормального, широкого, основательного и разумного развития как в нравственном, так и в материальном отношении, и что, оторвавшись от старых традиций, убедившись в их совершенной несостоятельности, им нужно создать новую жизнь и искать новых путей для достижения любимой цели. Они поражены пробуждением новой жизни в России, смотрят на нее с поразительным недоумением, и хотя не находят еще в себе силы [чтобы] поверить в действительность этого явления и чтобы подойти к нему ближе, ощупать его, как Фома осязал Спасителя, но сознаются, что фиксированные, стереотипные предубеждения, составившиеся в их головах о России, сильно пошатнулись. Состояние душ и умов их смутно, они все находятся как в угаре: переход от окаменелого в текучее состояние-славное время для того, чтобы для взаимной пользы нашей на них действовать.
У Вас, любезный Катков, под руками огромная возможность сближаться с поляками и на них действовать. Всякий год приезжают в Москву и поступают в университет сотни молодых людей: я познакомился и подружился с одним из таких, с доктором Маткевичем, учившимся под влиянием Грановского, Кудрявцева и под Вашим влиянием. Ваши имена для него священны: вот Вам доказательство, что поляки способны признавать и любить русских.7 Беседуя с ним, я убедился также, как благодетельно действует московско-университетская умственная атмосфера на польский ум: она расширяет его, расширяя вместе с тем и сердце, а это - первое условие, соnditio sine qua nоn (Основное условие ) польского возрождения. От Вас зависит расширить и упрочить это благодетельное влияние на поляков, последствия которого для них, равно как и для нас, неисчислимы. ........
..................лучшим полякам, пусть пер......................................................................
холодность. Постоянство и выдержка в. ....... - залог политической силы-и Вы увид[ите], сколько выйдет из этого добра.
Ну, теперь о политике и об общих предметах довольно. Не надоел ли я Вам, и какое впечатление произведет на Вас мое письмо? Я писал его с неизъяснимым удовольствием, с открытым сердцем, с высоким уважением к Вам и с горячим желанием, чтоб оно было началом новой и крепкой дружбы - виноват, порядочные люди говорят "приязни" - между нами.
Я женился три месяца тому назад (5 октября 1858 года.) и вполне счастлив8. Теперь жду разрешения оставить Томск и вступить в Амурскую компанию, где cousin (Кузен.) Муравьев-Амурский9, благородный, деятельный, энергический и во всех отношениях замечательный человек, солнце Сибири, с исчезновением которого все здесь погрузилось бы в мрак и неподвижность, нашел для меня место 10. Надеюсь, что месяца через два начнется для меня деятельная жизнь. Бездействие меня давит, а тогда я буду вполне доволен своею судьбою и, если позволите, узнав получше край, буду посылать Вам статьи о Сибири и об Амурском крае.
А теперь пора мне сказать Вам несколько слов о молодом человеке, подателе сего письма. Он принадлежит к казацкому сословию в Западной Сибири и насилу и несовсем освободился от обязательств, налагаемых этим странным николаевским средневековым, а у нас совершенно нелепым созданием. Григорий Николаевич Потанин 11 учился в Омском кадетском корпусе, где в нем пробудилась редкая и благородная любознательность, и, дослужившись до чина поручика в казачьем войске, с большим трудом выхлопотал себе отставку с целью ехать в Петербург и учиться там при университете. Он сам лучше меня расскажет Вам, как и чему он хочет учиться. Он - человек дикий, неопытен и наивен часто до детства, но в нем есть ум действительный и ориги[на]льный, хотя и не всегда проявляющийся, благородное стремление ко всему лучшему, жажда знания и редкая между русскими способность трудиться, редкое равнодушие ко всем внешним удобствам и наслаждениям жизни, есть также и упорное постоянство, залог успеха. Эти качества заставляют меня думать, что из него может что-нибудь выйти, несмотря на настоящую, впрочем при неведении его довольно естественную неопределенность и неясность стремлений. Он очень горд и лучше согласятся голодать, чем быть кому в тягость, хотя и не всегда догадывается, когда он в самом деле бывает в тягость. Он собрал довольное количество интересных сведений о Сибири, которые могут служить материалом для журнальных статей, и Вы их примете у него, неправда ли? Деньги ему очень нужны. Мы собрали для него здесь всё, что могли - очень немного, - и отправляем его с серебряным караваном.
Надеюсь, любезный Катков, - помня наше древнее московское участие ко всему, что стремится к лучшему и высшему, - что Вы примете в нем участие и, сколько будет возможно, поможете ему советом, рекомендациями в Петербург и делом, т. е. денежным сбором, который вероятно окажется необходимым, потому что у него нет [ни] гроша. Или Москва очень изменилась, или Потанин не пропадет между вами. Он труда не боится и сам хочет и будет зарабатывать хлеб свой, лишь бы ему дали работу, и лишь бы эта работа оставляла ему время на слушание университетских лекций. Пожалуйста, обласкайте нашего сибирского Ломоносова ..........
Сейчас пере [чел] мое письмо, которое написано так, ..............................
.......................
шности, чем бы следовало; но мысли высказаны довольно ясно, и потому переправлять и переписывать его [не стану]. В старину Вы мою руку разбирать умели, может быть сумеете и теперь., Захотите ли Вы отвечать мне и примете ли дружескую руку, которую я Вам так искренно и с таким истинным уважением к Вам протягиваю?
Если вздумается Вам писать мне, то, не называя меня, пишите прямо моему другу Герману и адресуйте Ваше письмо так: в г[оро]де Томске, его благор[одию] Бертольду Ивановичу Герману, г-ну ветеринарному врачу в г[оро]де Томске", и подчеркните фамилию Германа: тогда письмо нераспечатанное получится мною. Этот путь совершенно безопасен и нисколько Вас не компрометирует; к тому же у нас обоих совесть чиста: ни Вы, ни я не предпринимаем ничего такого, что бы нам скрывать надлежало.
Прощайте, Катков, спешу.
Истинно Вас уважающий
[М. Бакунин] 12.
No 605. - Напечатано с ошибками и неточностями в журнале "Печать и Революция", 1924, книга 4, стр. 78-88. Там сказано, что печатаются четыре письма, тогда как их сохранилось только три (они находятся в б. Пушкинском Доме Академии Наук СССР, где мы с ними и познакомились в 1922 году); кроме того там делается возражение Каткову, правильно отнесшему первое письмо к 1859 году, и утверждается, будто оно относится к 1858 г.
Письма Бакунина к Каткову (которых, как видно из их содержания, было возможно и больше) дошли до нас в весьма поврежденном виде, сильно обгоревшими и с каждым днем все более разрушаются. Сейчас в них можно разобрать уже меньше строк и слов, чем 10 лет тому назад, а через несколько лет они разрушатся совершенно. Такие исторические документы обязательно должны быть фототипированы, что при нынешней
технике стоит недорого.
В тот момент, когда Бакунин писал эти письма Каткову, последний еще не успел сделаться тем глашатаем самой оголтелой и бесшабашной дворянско-бюрократической реакции, каким он стал через несколько лет. Но если бы Бакунин был в то время несколько более проницателен в политическом отношении, если бы он сам во многих пунктах не стоял на дворянски-либеральной и буржуазной, а подчас и прямо завоевательной позиции, то он сумел бы и в англомане Каткове разглядеть довольно явственно выраженный зародыш реакционно-дворянского идеолога. Дело объясняется не одною политическою неразборчивостью Бакунина, но и его несомненною в то время политическою наивностью, неопределенностью его воззрений, которые не только не были крайними, но напротив в ряде пунктов мало чем отличались от воззрений умеренных слоев общества, стоявших в лучшем случае за мирное и постепенное буржуазное развитие России. Лишь изредка в нем прорывались взгляды более решительные, присущие крестьянскому социализму, от которого в рассматриваемое время он был вообще весьма далек.
О существовании писем Бакунина к Каткову мы знали из статьи Каткова в No 4 "Московских Ведомостей" за 1870 год. Вот что там писал Катков, желавший в лице Бакунина и Нечаева опорочить всех "нигилистов": "В 1859 г., когда Бакунин еще проживал в Сибири я служил по откупам (это неверно: Бакунин служил у Бенардаки по делам Амурской компании, а не по откупам. - Ю. С.), мы получили от него неожиданно. письмо, в котором он припоминал о нашем давнем знакомстве и которое показалось нам искренним. Мы предложили ему попробовать писать в наш журнал ("Русский Вестник", который тогда был умеренно-либеральным " аристократическом вкусе. - Ю. С.) из его далекого захолустья, которое для ума живого и любознательного должно представлять много новых и интересных сторон. В течение 1861-1862 гг. (это - ошибка: Бакунин в конце 1861 г. бежал из Сибири, хотя могло случиться, что письмо, отправленное Бакуниным с оказией в 1861 г., дошло до Каткова а 1862 г.- Ю. С.) мы получили от него еще два-три письма через ссыльных из поляков, которые, быв помилованы, возвращались на родину. Оказалось, что он жил в Сибири не только без нужды, но и в избытке (?), ничего не делал и читал французские романы, но на серьезный труд, хотя бы малый, его не хватало. Русскую литературу он не обогатил своими произведениями. В письмах его к нам проглянул прежний Бакунин: от них веяло хотя благонамеренным, но пустым и лживым фантазерством. Местами он заговаривал тоном вдохновения, пророчествовал о будущих судьбах славянского мира и взывал к нашим русским симпатиям в пользу польской нации. Переписки со своей стороны мы не поддерживали. Последнее послание мы получили от него уже в эпоху варшавских демонстраций (так как последние имели место в 1860 и начале 1861 г., то этим опровергается вышеприведенное указание Каткова, будто последнее письмо от Бакунина он получил в 1862 г.-Ю. С.). Прежний Бакунин явился перед нами во всей полноте своего ничуть не поврежденного существа. Он потребовал от нашей гражданской доблести присылки ему денег, по малой мере 6000 рублей. Дабы облегчить для нас это пожертвование, он дозволил нам открыть в его пользу подписку между людьми, ему сочувствующими и его чтящими, которых по его расчету долженствовало быть немало. Зачем же вдруг и так экстренно понадобилась ему вышеозначенная сумма? Вот зачем: однажды его осенило сознание, что он получал даром жалованье от откупщика, у которого состоял на службе, ничего не делая; он вдруг сообразил, что откупщик выдавал ему ежегодно впродолжение трех лет по две тысячи рублей единственно из угождения генерал-губернатору, которому Бакунин приходился сродни. Сознание это не давало ему де покоя и он решился во что бы то ни стало возвратить откупщику всю впродолжение трех лет перебранную сумму. Благородный рыцарь, он хотел подаянием уплатить подаяние и из чужих карманов восстановить свою репутацию во мнении откупщика (ясно, что речь идет об январском письме 1861 г., и что по словам Каткова оно было последним.-Ю. С.). Мы не могли ему быть полезны, и письмо его осталось втуне".
В настоящее время нам известны три письма Бакунина к Каткову;
1) от 21 января 1859 г. из Томска, печатаемое здесь; 2) от 21 июня 1860 г. из Иркутска;
3) от 2 января 1861 г. оттуда же. Указания Каткова, как мы видели, не отличаются особою точностью. Есть указание Бакунина, которое может быть истолковано в смысле признания наличия большего числа писем. Так в начале второго письма он говорит, что написал Каткову несколько писем, не получая на них ответа. Таким образом можно допустить, что между первым и вторым письмом имелось еще несколько, на которые Катков не отвечал, не желая, как он говорит, поддерживать переписку. Но возможно также, что ничего подобного не было, а что Бакунин, когда ему понадобилось послать второе письмо, просто придумал рассказ про оставленные без ответа свои письма, для того чтобы смягчить факт своего долгого молчания на ответное письмо Каткова.
Письмо это по ошибке датировано Бакуниным 1858-м годом. Это - ошибка, довольно обычная в начале года, когда рука машинально пишет привычную цифру года истекшего. Действительная дата устанавливается всем содержанием письма, в частности словами Бакунина в середине письма: "я женился три месяца тому назад", а женился Бакунин в октябре 1858 г. Значит письмо относится к январю 1859 г.
1 Катков, Михаил Никифорович (1818-1887)-журналист и политический деятель реакционного направления; сын мелкого чиновника и грузинки; в молодости примыкал к кружку Станкевича и Белинского, но уже в молодые годы выказал эгоизм и карьеризм; по окончании словесного факультета Московского университета в 1838 г. слушал в 1840г. лекции Шеллинга по философии в Берлине; в 1845 г. представил диссертацию "Элементы и формы славяно-русского языка"; до 1850 г. был адъюнктом по кафедре философии в Московском университете, но принужден был отказаться от места после того, как вышло распоряжение о поручении чтения лекций по философии преподавателям закона Божия. Сделался в 1851 г. редактором университетских "Московских Ведомостей" и чиновником особых поручений при министерстве народного просвещения, а затем, когда после разгрома царизма во время Крымской войны повеяло либерализмом, Катков начал с 1856 г. издавать журнал "Русский Вестник", в котором развивалась весьма умеренная консервативно-либеральная программа в английско-аристократическом духе. Это доставило Каткову, обнаружившему некоторый журналистский талант, немалую известность в умеренных кругах. Но Катков недолго удержался на позиции даже умеренного либерализма. В начале 60-х годов он резко выступил против радикалов-разночинцев, уже тогда не останавливаясь перед литературными доносами на своих противников, а в 1863 г. с началом польского восстания выступил в роли главного идеолога дворянски-полицейской реакции, придав "Московским Ведомостям" роль органа дворянской диктатуры, направленной против всех элементов, не принимавших самодержавия без оговорок.
2 После истории с дракой и предполагавшейся дуэлью (см. подробно в томе II настоящего издания) Бакунин вряд ли мог питать действительную симпатию к грубому и черствому Каткову. И если тем не менее он решился вдруг написать ему письмо да еще в столь дружеской и хвалебной форме, то это могло произойти лишь потому, что Бакунин намеревался использовать Каткова и приобретенное им влияние для своих личных и общественных целей, в частности для поддержки польских требований, которым Бакунин сочувствовал с середины, а может быть и с начала 40-х годов. Возможно, что он надеялся даже проводить свои политические взгляды руками Каткова в редактировавшемся последним "Русском Вестнике". Неумеренные похвалы Бакунина по адресу Каткова и его журнала производят особенно неприятное впечатление в связи с резким отзывом о литературной деятельности самого передового тогда в России кружка "Современника", которую Бакунин в письме к Герцену характеризовал через два года как сплошную болтовню.
3 Речь идет о подготовлявшемся освобождении крепостных крестьян, которых насчитывалось около 11 миллионов ревизских душ.
4 Разрушение Австрийской империи было всегдашним коньком Бакунина, хотя он здесь и дальше приписывает Каткову свои бакунинские взгляды на этот предмет. Тогдашняя императорская Франция возбуждала омерзение во всех революционно и даже просто прогрессивно настроенных людях. Равным образом английские вольности при всей своей ограниченности и классовом характере, не говоря уже о северо-американской демократии, представлялись тогда тем же людям чем-то особенно положительным ввиду царившей в то время повсюду политической реакции.
5 Здесь Бакунин выступает уже не в виде крестьянского социалиста, а в виде либерального дворянина, восхваляющего частную собственность и выкуп крестьянами земли за деньги. Мы готовы были бы принять эту солидаризацию с программою Каткова, т. е. умеренного дворянства, за сплошное притворство Бакунина, за его подлаживание к Каткову, которого он в глубине души быть может презирал, если бы не имели ряда других доказательств поправения Бакунина в рассматриваемую пору (как например. ниже печатаемые письма к Герцену). Правда Бакунин всегда (за ничтожными временными исключениями) относился отрицательно к русской крестьянской общине, усматривая в ней главную причину нашей всесторонней отсталости, но отсюда до восхваления дворянской программы "Русского Вестника" - дистанция огромного размера. Позже, как мы увидим из его писем к Герцену 1866 и 1867 гг., он умел сочетать отрицание патриархальной общины с не менее решительным отрицанием дворянской программы и в частности права помещиков на крестьянский выкуп. В данном месте Бакунин высказывается за западно-буржуазный панславизм против восточно-патриархального панславизма славянофилов.
6 Радзивил, Карл Станислав (1734-1790) - литовский аристократ, польский патриот, всячески и до конца боролся против раздела Польши и присоединения большей ее части к Российской империи.
7 Бакунин имеет здесь в виду таких поляков, как Г. Краевский (см. ком. 6 к No 609). При массовых расправах царизма с польскими оппозиционерами в ссылку попадали иногда весьма умеренные люди, которые были принципиальными противниками революционных движений, особенно таких, которые для своего успеха требовали активного участия трудящихся, а потому связаны были с необходимостью социальных реформ: такие элементы стояли за соглашение с царизмом на базе более или менее широкой автономии, если можно - политической, а не то так и чисто культурной и административной. Но среди ссыльных поляков все же преобладали элементы более революционные, готовые биться с царизмом за освобождение отчизны с оружием в руках. Бакунин сознательно преувеличивает мирные и соглашательские тенденции польской ссылки, для того чтобы склонить Каткова на их сторону и заставить его поддержать эти тенденции к компромиссу между польской аристократией и царизмом в влиятельном "Русском Вестнике". Что Бакунин никакого успеха в этом отношении не добился, показала вся дальнейшая деятельность Каткова в области русско-польских взаимоотношений.
О Грановском, Т. Н. см. том I, стр. 458.
Кудрявцев, Петр Николаевич (1816-1858)-русский историк; учился в Московском университете, где был учеником Грановского. В 1845-47 слушал лекции за границею, в частности у Шеллинга. С 1847 читал лекции в Московском университете. Написал несколько книг по истории Италии, но они не имеют научного значения. Был представителем умеренного либерализма в духе правого западничества, что доставило ему некоторую популярность в прогрессивных кругах русского общества.
8 Это место устанавливает дату письма: январь 1859 года.
9 Муравьев, Николай Николаевич, Амурский (1809-1881)-русский военный и государственный деятель, сын статс-секретаря Ник. Назар. Муравьева, влиявшего на М. Бакунина в его юности; учился в Пажеском корпусе, участвовал в турецком и польском походах (1828-1831) и кавказской войне; в 1846 г. был тульским губернатором, а в 1847 г. назначен генерал-губернатором Вост. Сибири. После ряда военных экспедиций заключил 16. V. 1858 г. в Айгуне договор, по которому к России присоединялся Амурский край, за что возведен был в графское достоинство с наименованием Амурским. В 1859 г. заключил в Иеддо выгодный для России договор с Японией; при нем же 2.Х1.1860 г. Н. П. Игнатьевым подписан был договор с Китаем, по которому за Россией юридически закреплен был Уссурийский край. Не столь удачны были его опыты чисто царистской колонизации Амурского края. Для своих целей Муравьев умело использовал интеллигентные силы, заброшенные царизмом в Сибирь, особенно политических ссыльных. В 1861 г. вышел в отставку и поселился за границейю, проживая преимущественно в Париже и иногда наезжая в Петербург для участия в заседаниях Гос. Совета, членом которого он был с 1861 г. В 1877 г. просил дать ему какое-либо назначение в армии, действовавшей против турок, но предложение его было отклонено.
10 Бакунин имел в виду хлопоты о нем Н.. Н. Муравьева, генерал-губернатора Восточной Сибири, который был его родственником и в то время разыгрывал либерала. Отправляя на одобрение царю договор, заключенный им с китайцами о присоединении к России Амура (за что он и получил титул Амурского), Муравьев 18 мая 1858 г. одновременно обратился с письмом к шефу жандармов, в котором просил его ходатайствовать перед Александром II о личной и лучшей для него награде, а именно о прощении с возвращением прежних прав состояния остававшимся еще в Восточной Сибири государственным преступникам Николаю Спешневу. Федору Львову, Михаилу Буташевичу-Петрашевскому и сосланному в г. Томск родственнику его Михаилу Бакунину (копия этого ходатайства Муравьева, для сановника действительно несколько необычного, находится в "Деле" о Бакунине, ч. III, л. 80, а подлинник приобщен к делу о Спешневе 1849 г., No 214, часть 30). На эту просьбу Муравьева Долгоруков по поручению царя отвечал, что лица, о коих он ходатайствует, забытыми не останутся, но что теперь участь их изменена быть не может. Однако ни Бакунин, ни Муравьев своих хлопот не прекращали и в конце концов добились перевода Бакунина в Иркутск.
11 Потанин, Григорий Николаевич (1835-1920)-русский ученый, этнограф и общественный деятель. Родом из казаков, учился в Омском кадетском корпусе, добился звания поручика, затем с трудом освободился от принадлежности к казачьему сословию, чтобы уехать в Петербург учиться. Бакунин, который в известном смысле "открыл" Потанина, помог ему в этом по рассказу Потанина Катков был очень обрадован письмом к нему Бакунина и созвал знакомых для выслушания рассказов Потанина, причем все расспрашивал, такая ли еще у Бакунина грива, как прежде. В 3 года Потанин прослушал в Петербургском университете курс физико-математических наук, причем в 1861 г. был арестован за участие в студенческих волнениях. В Петербурге он вместе с Ядринцевым был руководителем сибирской молодежи. В 1865 г. переехал в Томск, где был секретарем губернского статистического комитета и руководителем "Томских Губернских Ведомостей". Здесь он был арестован, увезен в Омск и заочно осужден московским отделением сената на 5 лет каторги за стремление отделить Сибирь от России. После отбытия каторги в Свеаборге был поселен в Никольске Вологодской губ. В 1874 г. по ходатайству Русского Географического Общества был амнистирован. После того совершил ряд путешествий по Азии, особенно по Монголии, давших много материала для науки, в частности для географии и фольклора.
12 Катков ответил Бакунину и видимо тепло. Содержание его письма нам неизвестно, так как оно до нас не дошло (мы знаем из него только упоминаемое самим Катковым предложение Бакунину писать о Сибири в "Русский Вестник"), но что оно было написано в дружеских тонах, можно судить по тому, что старые приятели быстро перешли на "ты" (см. Следующие письма).
No 606. - Письмо кузинам Екатерине Михайловне и Прасковье Михайловне Бакуниным.
Январь 1859 годе. Томск.
Милые сестры, писать много некогда, а потому окажу вам в двух словах, в чем дело. Посылаю и рекомендую вам сибирского Ломоносова, казака, отставного поручика Потанина (Григорья Николаевича), оставившего службу для того, чтобы учиться, и горящего непобедимым желанием слушать лекции в Петербургском университете. Он - молодой человек дикий, наивный, иногда странный и еще очень юный, но одарен самостоятельным, хотя и не развитым умом, любовью к правде, доходящей иногда до непристойного дон-кихотства, - вообще он не успел еще жить в свете, вследствие чего говорит и делает странные дикости, но все это со временем оботрется. Главное, у него есть ум и сердце. Он все отдает старому отцу, который со своей стороны не держит его эгоистически при себе, а желает только, чтоб он сделался человеком. Потанин так горд, что ни за что в мире не хотел бы жить на счет другого. В нем три качества, редкие между нами, русскими: упорное постоянство, любовь к труду; и способность неутомимо работать и наконец полное равнодушие ко всему, что называется удобствами и наслаждениями материальной жизни. Поэтому я надеюсь, что он не пропадет в Петербурге и в самом деле сделается человеком. Приласкайте его, милые сестры, и в случае нужды не откажите ему ни в совете, ни в рекомендации. Ему трудненько будет жить и перебиваться в Петербурге, но он непременно туда хотел ехать, и я не счел себя вправе держать его. Здесь с своим еще неопределенным и несозревшим направлением он пропал бы или изгадился, а между вами - вы к нам относитесь, как Западная Европа к вам - между вами пожалуй выйдет из него что-нибудь дельное и доброе. Итак передаю вам его в руки, уверенный, что насколько Вам будет возможно и насколько он сам заслужить уметь будет, вы будете ему помощницами и доброжелательницами.
О себе ничего еще положительного не знаю, но Муравьев (Николай Николаевич (Амурский).), Корсаков (Михаил Сергеевич, будущий генерал-губернатор Восточной Сибири.) и вы так положительно обещаете мне доброе, что я успокоился совершенно и жду ваших благ с легким сердцем. Я счастлив, друзья, и стараюсь, чтобы жена моя была так же счастлива. Это теперь - первая забота и задача моей жизни. Мы будем оба писать вам на днях. А покамест обнимаю вас за нее и за себя.
Милые, милые сестры, хлопочите, сколько можете и более чем можете, о деле Бородукова 1 в сенате. Ведь они, он особливо - праведник перед господом. Они мои друзья, ибо первые в Томске дали мне почувствовать сердце, и в этом деле их последний кусок хлеба. Напомните Корсакову, если он еще в Петербурге, что он лично обещал Марии Николаевне хлопотать за нее. И не теряйте времени, потому что дело, кажется, должно скоро решиться.
А ты, милая Катя, почему не написала ни строчки моей жене? Она так свято чтит твое имя и так радовалась, что ты к ней напишешь. А тебя, Паша, обнимаю и благодарю от всей души за твое милое письмо к ней. Пиши к нам чаще, мой друг. Мы будем отвечать тебе - так же часто. Письма, в которых не будет заключаться ничего особенно до меня касающегося, что бы, хотя и совершенно невинного свойства, могло бы возбудить некстати любопытство 3-го Отделения, такие письма адресуй прямо на имя Юлии Михайловны Квятковской в Томске для передачи Антонии Ксаверьевне. Другие же письма пиши на имя моего друга: Его благородию Бертольду Ивановичу Герману, г-ну ветеринарному врачу в городе Томске, и подчеркни только фамилию Германа, как я сделал. В письме не говори обо мне ни слова, пиши его как будто бы к Герману, - оно нераспечатанное перейдет в мои руки. Из Иркутска пришлю тебе другой адрес.
Недавно получил письмо из Прямухина. Слава богу, что маменьке лучше.
Потанин пришел за письмом.
No 606. - Напечатано в "Былом" 1925, No 3/31, стр. 21-22. Оригинал находится в Прямухиноком архиве, хранящемся в б. Пушкинском Доме.
1 Бородуков или Бардаков- ссыльный мещанин, у которого Бакунин в первое время поселился в Томске. Он вел какую-то тяжбу в Петербурге, и Бакунин, находившийся с Бородуковыми в хороших отношениях, старался им помочь.
No 607. - Письмо кузинам Авдотье, Екатерине и Прасковье Бакуниным.
4 марта 1859 [года]. Томск.
Сестрам Eudoxie, Catherine и Pachette.
Милые сестры, что же вы меня не поздравляете? Ведь я стою на ногах, я свободен!1 Теперь полно писать скучно-жалобные письма, буду придерживаться слога более описательного, А будет что изучать и описывать, будет также что делать. Как ни мало на первый раз предлагаемое жалование, я безусловно доволен2. Мих[аила] Сем [еновича] Корсакова, которому так много обязан (равно как и вам, мои неизменные защитницы и помощницы) , ждать здесь не стану, увижусь с ним в Иркутске, куда едем завтра. Прошу вас выразить Александру Максимовичу Княжевичу мою глубокую благодарность за его предстательство. Я буду лично благодарить его письмом из Иркутска.
Итак вырвался я из томского болота, - а впрочем зачем бранить Томск? Я жаловаться не должен: нашел двух-трех людей, нашел родное семейство и жену друга-ангела (Дальше по-французски в оригинале.). Озерские3 прекрасно относились ко мне до последнего момента. Вчера они выехали обратно в Барнаул. Я же еду к своему благородному и любимому Николаю Николаевичу (Слова-Николай Николаевич (Муравьев-Амурский) по-русски в оригинале.), с которым надеюсь провести несколько недель, а в мае - была, не была! - мы поедем на Тихий океан кушать устрицы (Дальше до конца по-русски в оригинале.). Неведомый, огромный край, пустынный теперь, но богатый огромною будущностью и уже оживленный неутомимою энергией великого духа, - ведь это - просто чудо. Есть от чего пробудиться всей было заснувшей романтике юности и старой, русской охоте к бродяжничеству.
Впрочем не бойтесь, друзья, бродяжничать и бездельничать я не буду: буду учиться делу и по лучшему разумению стараться делать дело. Первым условием моим было, что я не расстанусь с женою, поеду с нею на Амур. Она у меня-молодец, ничего не боится и всему радуется как дитя. Я же буду беречь ее как цветок своей старости. Нам будет весело вместе, и никогда ни она, ни я не забудем, что по крайней мере вполовину мы вам всем обязаны. Из Иркутска буду писать более и пришлю свой адрес, а покамест пишите на имя Германа.
Прощайте, и вы также благословите нас на дальний путь и на новую жизнь. Будет о чем писать вам 4.
Ваш брат и друг
М. Бакунин.
(Дальше идет приписка Антонии Ксаверьевны Бакуниной).
No 607.-Напечатано в "Былом" 1925, No 3-31, стр. 22-23. Оригинал находится в Прямухинском архиве, хранящемся в б. Пушкинском доме.
Свободою Бакунин называет здесь свой переезд в Иркутск, куда за ним последовала вся семья Квятковских. По-видимому за Бакунина кроме Муравьева хлопотали М. С. Корсаков, его помощник, а затем преемник на посту ген.-губ. Вост. Сибири (при котором Бакунин и бежал), в также его кузины А. Е. и П. Бакунины. Судя по данному письму, Бакунин выехал из Томска в Иркутск 5 марта 1859 г. Но в "Деле" Бакунина (ч. 111, л. 85; имеется копия отношения председателя совета главного управления -Западной Сибири на имя ген.-губ. Восточной Сибири от 23 апреля 1859г., сооотающего, что вследствие просьбы канцелярского служителя из государственных преступников Михаила Бакунина (так его титуловали в официальных бумагах, хотя на государственную службу он не вступил) о выдаче ему подорожной на проезд в г. Иркутск для поступления там в гражданскую службу томский гражданский губернатор снабдил Бакунина видом на свободное проследование в г. Иркутск, о чем и сообщается начальнику тамошней губернии. Но установить точно, кто и когда разрешил Бакунину переехать из Томска в Иркутск, по официальным документам невозможно. Это сделалось как-то неофициально, вероятно по просьбе Муравьева. По-видимому было негласное распоряжение Третьего Отделения, неизвестно как переданное местной администрации: иначе неожиданный либерализм Озерского был бы непонятен (см. ниже No 617 и комментарий к нему).
2 Одновременно с переводом в Иркутск его покровители, в частности А. М. Княжевич, устроили ему место в Амурской компании.
3 Семья томского губернатора Озерского.
4 В Иркутске Бакунин поступил на службу в незадолго до того образовавшуюся Амурскую компанию, а в следующем году по протекции Муравьева к золотопромышленнику Бенардаки (он же откупщик, к откупным делам которого Бакунин не имел никакого отношения).
No 608. - Письмо П. В. Анненкову.
25 февраля 1860 [года]. Томск (в это время Б. совершил поездку в западную сибирь (см. комментарий к No614.).
Любезнейший и добрейший Павел Васильевич, я Вам писал года два тому назад, но не получил ответа. Думаю, что мое письмо до Вас не дошло, и вот второй раз к Вам обращаюсь. Письмо мое передаст Вам Николай Александрович Спешнев 1, человек, с которым Вам приятно будет познакомиться. Он же познакомит Вас, если Вы захотите, с графом Николаем Николаевичем Муравьевым-Амурским, человеком, которого в последнее время подлецы Завалишин 2 и Петрашевский 3 старались замарать всячески, но который, по моему трехлетнему опыту и твердому убеждению, и по сердцу и по уму и по делам и по направлению и по всему, чего от не[го] должно ожидать в будущем, один из лучших и необходимейших людей в России. Я бы очень желал. чтобы Вы с ним познакомились, а там как знаете.
Вы слышали, что я женился. Живу теперь в Иркутске, служил в Амурской компании, но Амурская компания лопается, если уже не лопнула, а я опять ищу места и занятий для содержания жены и себя. Муравьев обещал мне выхлопотать мне право возвращения а Россию. Не сомневаюсь в том, что он будет хлопотать от всей души, но удастся ли ему, это-другой вопрос4. Если удастся, так в будущую зиму увидимся,-я буду рад Вас встретить, как Вы? Но я никогда не забуду, что Вам отчасти я обязан свободою - жизнью, Вам и графу Толстому 5.
Что сказать Вам еще? Сказал бы много, если бы только дал себе (В оригинале "себя".) волю расписаться. Но расписываться теперь не хочу, подожду лучше Вашего ответа, а то распишешься да останешься без ответа - ведь стыдно будет.
Итак прощайте, крепко жму Вам руку.
Преданный Вам
М. Бакунин.
Если захотите писать мне, Спешнев и Кавелин 6 скажут Вам мой адрес. Можно, во-первых, писать прямо: "Его превосх[одительству] Михаилу Семеновичу Корсакову в г-д Иркутск", а на внутреннем пакете с облаткою мое имя. Можно писать также и через курьеров. Пришлите мне только свой прямой адрес, а кстати и какой-нибудь дамский.
No 608. -Печатается впервые. Оригинал хранится в рукописном отделении Академии Наук СССР и любезно сообщен нам Вс. И. Срезневским. О попытках Бакунина возобновить переписку с П. В. Анненковым до сих пор не было известно. Судя по письмам к Каткову и Анненкову, Бакунин хотел вновь связаться с старыми приятелями по московским и петербургским кружкам 30-40-х годов. Как видно из начала данного письма, оно было не первым. Отвечал ли ему Анненков или, верный своему филистерскому характеру, предпочел не связываться с опасным человеком да еще ссыльным, неизвестно. Дальнейших следов этой переписки не существует.
1 Спешнев, Николай Александрович (1821-1882)-русский политический деятель, сын помещика, учился с Петрашевским в Царскосельском лицее. С 1842 г. жил за границей, где сблизился с польскими эмигрантами и стал коммунистом. По возвращении в Россию в 1846 г. примкнул к кружку петрашевцев, занимая левый фланг этого движения, задумывал народное восстание на Урале, на Волге и в Сибири и приступил к устройству тайной типографии. Арестованный 22-23 апреля 1849 г., был приговорен к смертной казни, замененной 10 годами каторги. В 1856 г. вышел на поселение и поступил на службу; Муравьевым переведен из Забайкалья в Иркутск, где сделан редактором официальной газеты, а затем начальником путевой канцелярии генерал-губернатора. С мая 1857 г. по март 1859 г. редактировал "Иркутские Губернские Ведомости", где сотрудничали Петрашевский, Львов, Черносвитов и др. В апреле 1859г. был произведен в первый чин, а в 1860 г. ему были возвращены права дворянства без прав на прежнее имущество. С 1861 г. занимал должность мирового посредника в Псковской губернии, отстаивая интересы крестьян. Умер в Петербурге.
2 Завалишин, Дмитрий Иринархович (1804-1892)-русский политический деятель и писатель; сын генерал-майора; лейтенант 8-го флотского экипажа; собирался основать мистический орден, который Рылеев признал двусмысленным по характеру; стоял собственно в стороне от заговора декабристов и после восстания 14 декабря был привлечен к делу не сразу; по суду признан виновным и приговорен к бессрочной каторге, сокращенной до 20 лет; в ссылке у него вследствие неуживчивого характера создались неблагоприятные отношения со многими товарищами. Вышел на поселение в 1839 г. Писал в "Морском Сборнике" статьи по амурскому вопросу против Муравьева, который вследствие этого добивался перевода его из Сибири в Европейскую Россию; вернулся в Европейскую Россию в 1863 г. и конец жизни прожил в Москве, где между прочим был знаком с Л. Толстым, который имел его в виду при выработке планов, романов "Декабристы" и "Война и мир". Б. Эйхенбаум в своем труде "Лев Толстой" (Ленинград, кн. 2, 1931, стр. 203) называет его толстовцем до Толстого.
3 Петрашевский или Буташевич-Петрашевский, Михаил Васильевич (1821-1866)-русский политический деятель, дворянин, сын врача, кончил Александровский лицей и Петербургский университет, служил переводчиком в департаменте внешних сношений м-ва ин. дел. Собрал большую библиотеку социалистических книг; с 1844/45г. завел у себя журфиксы по пятницам, на которых велись беседы о назревших реформах, а позже велась пропаганда социалистических, преимущественно фурьеристских идей; в феврале 1848 г. распространил на дворянских выборах в Петербурге записку, в которой проводилась мысль об освобождении крепостных. Был главою кружка, названного его именем. 23 апреля 1849 г. арестован, приговорен к смерти, замененной бессрочною каторгою на самом месте казни и сослан в Нерчинский округ. В 1856 г. выпущен на поселение. Жил в Иркутске, сотрудничая в газетах и занимаясь хождением по делам. За агитацию по делу дуэли в Иркутске выслан в село Шушу Минусинского округа, но добился разрешения жить в Красноярске. До конца жизни не переставал протестовать против своего осуждения в 1849 г., считая его незаконным и подавая по этому поводу бесчисленные записки в разные учреждения вплоть до высших (Бакунин называл это "доносами" без всякого основания), что признавалось признаком "закоснелости" и за что он подвергался репрессиям. Из всех осужденных по процессу петрашевцев он был единственным, так и не выбравшимся в Россию и умершим в Сибири. Скончался в селе Бельском Енисейского округа.
4 Наряду с хлопотами H. H. Муравьева-Амурского, которому не удалось добиться освобождения Бакунина, не оставляли хлопот и его родные. Так 5 сентября 1859 г. мать его снова обратилась с просьбою к Долгорукову исходатайствовать ее сыну полное прощение ввиду близости ее смерти ("Дело" о Бакунине, ч. III, л. 82; напечатано в "Материалах", I, стр. 308- 309), но злобный Александр II повелел не только оставить просьбу Бакуниной без последствий, но даже не отвечать ей.
Ниже мы приведем еще ходатайства H. Муравьева-Амурского от 11 ноября 1860 г. и матери Бакунина от 20 апреля 1861 г. Все они остались безрезультатными.
5 Это место наводит на мысль, что Анненков и Л. H. Толстой тоже принимали какое-то участие в хлопотах об освобождении Бакунина из крепости. В частности Анненков мог оказывать здесь некоторые услуги благодаря тому, что его родной брат был петербургским полицмейстером и имел отношение к жандармерии. В упоминавшемся нами дневнике Алексея Бакунина под 15 ноября 1856 г. записано о встрече у Вл. П. Безобразова (родственник Бакунина по матери) с Л. Толстым и Анненковым: "с первыми двумя возобновил ближайшее знакомство: с Толстым-на основании Александра Бакунина (оба они был участниками севастопольской обороны.- Ю. С.), вопроса о крестьянах и Бетховена; с Анненковым (который в 1846 г. отдал мне в Москве портрет М[ишеля] бородатый)-на основании Станкевича и Мишеля". Что именно сделали для Бакунина Толстой и Анненков, неизвестно; но возможно, что роль их Бакуниным преувеличена по "дипломатическим" соображениям.
К сожалению портрет Бакунина с бородою, относящийся к 40-м годам, т. е. к периоду его первого пребывания за границей, нам неизвестен. Его бы следовало отыскать (быть может в Прямухинском архиве он сохранился?).
6 Кавелин, Константин Дмитриевич (1818-1885)-русский ученый, историк и юрист, и общественный деятель умеренно-либерального направления; примыкал боком к кружкам Станкевича и Белинского; познакомился с Герценом и Бакуниным в конце 30-х годов. С 1844 г. читал в Московском университете лекции по истории русского права, а с 1857 по 1861 год-в Петербургском университете. В 1857 г. был одним из наставников наследника Николая Александровича, но уволен с этого места за оглашение Чернышевским в "Современнике" части его записки по крестьянскому вопросу, несколько расходившейся с программою господствовавшей партии-крепостников и распространявшейся нелегально. Во время подготовки крестьянской реформы стоял за освобождение крестьян, но с соблюдением интересов дворянского сословия в полном размере. В своей записке проводил проект увековечения консервативного настроения крестьянства путем принудительного навязания ему общинного устройства и недопущения образования многочисленного пролетариата. При этом он проповедывал ограбление крестьян в пользу помещиков не только за землю, но и за личность крепостного. Высказывался против конституционного движения среди дворян и на этой почве порвал с Герценом. Был консервативно настроенным человеком, врагом социализма и демократии.
Имя Кавелина здесь впервые появляется в корреспонденции Бакунина. Братья Бакунина были знакомы с Кавелиным по университету в 40-х годах.
Кавелин очевидно знал адрес Бакунина от Спешнева, вернувшегося из Сибири.
No 609. - Письмо M. H. Каткову.
21-го июня. Иркутск, 1860 [года].
[Мой]) милый друг,
Не помню уж сколько я писал тебе писем, не получая от тебя [ни] строчки. После твоего первого письма ты замолчал так упорно, что я мог [бы] подумать, что ты умер, если бы не слышал от других и не находил в "Русск[ом Вестнике" следов твоей благородной и живой деятельности. Или ты боишься писать ко мне? По почте такой страх понятен, но есть другие безопасные пути, напр[имер] через курьеров. Отдай твое письмо подателю сего, Евгению Ивановичу Рагозину1, а он мне перешлет его с курьером - и если хочешь, то я даю тебе честное слово, что сожгу твое письмо сейчас по прочтении.
Рекомендую тебе Евгения Ивановича как умного, благородного, дельного молодого человека, страстно желающего с тобою сблизиться. "Русский Вестник" по его собственному признанию много способствовал к его политическому воспитанию. Он знает хорошо и Амур, особенно же Забайкальскую область, и может передать тебе о них много интересных, дельных, а главное верных сведений. Прими же его и ради меня и ради его, я не пошлю к тебе дурного или пустого человека.
А что, брат, чем-то кончатся ваши мирные реформы? Смотри, чтобы дв[орянская] глупость, а главное петербургские ребячество, легкомыслие не вызвали [из] глубины народной жизни страшного подзем [ного] духа, а России еще страшнейшего, ч [ем] где бы то либо2. Впрочем не все дворя[нство] глупо, в иных губерниях есть умн[ое] меньшинство, и дай бог, чтобы о [но] увлекло за собою всю массу двор[ян]. Я прочел соображения Унковского3, [без] сомнения тебе известные, и кроме одного пункта, а именно того, в котором тверское дворянство требует для себя особенной привилегии на службу по выборным должностям, вполне с ним согласен. Этот пункт-чистая уро[дли]вость. Что дворянство по материальному и духовному преобладанию своему будет искать и найдет должное влияние на внутреннее управление, я нахожу это не только натуральным, но [и] законным - я желаю такого влияния; но чтобы это влияние перешло в юридическую привилегию, было приз[нано] за ним как исключительное право, вот где я вижу вредную нелепость. Аристократия никогда не привьется в России, а создавать искусственную аристократию опасно и глупо. Впрочем мне кажется, что тверское либеральное большинство комитета, [принимая] единственный несимпатичный [пункт] своего положения, нисколько несоответствующий духу и гармонии целого, собственно [сделало] уступку, для того что[б] увлечь за собою большинство тверского дворянства, - и кажется, что успело в этом намерении. Порадовало меня особенно то, что братья и другие единомыслящие с ними дворяне 4 приступили к фактическому освобождению крестьян с землей и к [преобразованию своего хозяйства на основании вольнонаемного труда, не ожидая петербургских бюрократических разрешений; и вообще начала их за исключением одного вышеозначенного пункта мне безусловно нравятся: мне кажется, что только широкое и безотлагательное применение их может спасти Россию от революции.
Остается решить один вопрос: освободив общину, как освободить лицо от общины? А это столь же необходимо, как и первое, без этого не будет жизни в России 5.
Я рад, что ты познакомился с другом моим Гейнрихом Краевским 6. Я уверен, что ты его полюбил; он же вполне удовлетворен сближением с тобою и пишет мне, что нашел более, чем надеялся найти. Прими же и Рагозина не как моего друга, но как........ человека, заслуживающего .......
и симпатии.
А теперь прощай, [желаю] тебе всего лучшего, а главное - успеха в святом деле.
М. Бакунин.
Дай пожалуйста Рагозину рекомендательное письмо к Кавелину (Константин Дмитриевич.).
No 609. - См. общие замечания к No 605.
1 Рагозин, Евгений Иванович (1843-1904) - экономист и общественный деятель умеренно-консервативного направления; писал в газетах и журналах, либеральных и консервативных, по вопросам о налогах и т. п. Был членом Комитета для содействия русской торговле и промышленности; много его докладов в этой области напечатано в "Трудах" Вольного Экономического Общества. Словом был деятелем по индустриализации России в буржуазном направлении.
2 В этом и дальнейшем местах данного письма Бакунин также высказывается в духе умеренного дворянского либерализма и никак не в духе крестьянского социализма. Какая часть приходится здесь на долю притворства перед умеренным помещичьим идеологом Катковым, благоволение которого Бакунин стремился снискать по разным мотивам, я какая на долю действительного перехода Бакунина на рельсы умеренного либерализма в буржуазном духе, сказать трудно. Но имело место и то и другое: с одной стороны Бакунин нарочито подчеркивал свое благоразумие и практичность в письмах к Каткову (быть может и в расчете на жандармскую любознательность), а с другой - он в этот период и вплоть до 1864 года несомненно стоял на более правых, чем в 40-е годы, позициях, разделяя в этом отношении судьбу всего своего круга, в том числе и герценовского кружка, который с началом буржуазных реформ в России занял соглашательскую позицию, как мы еще увидим в следующем томе. Большую роль в поправении Бакунина несомненно играло и сближение его с Муравьевым-Амурским, который пожалуй гораздо больше повлиял на Бакунина, чем тот на него. Так или иначе, но в данном письме мы встречаем определенно выраженный страх Бакунина перед крестьянской революцией, которую он призывал в 40-х годах и с середины 60-х, и не менее определенное сочувствие программе умеренной дворянской партии.
3 Унковский, Алексей Михайлович (1828-1893) - русский общественный деятель умеренно-либерального направления. Тверской дворянин, он служил по дворянским выборам, в 1857 г. был губернским предводителем дворянства; принимал активное участие в подготовке крестьянской реформы в качестве председателя тверского губернского комитета; в конце 1857 г. Царю записку, распространявшуюся им негласно среди дворян Тверской губернии, но встретил сочувствие лишь со стороны меньшинства, несмотря на то что его проект строго охранял интересы помещиков. Отстаивая идею выкупа не только земли, но и личности крестьянина. В политической области тоже держался весьма умеренных взглядов, которые могли считаться крамольными только в царской России: он высказывался за гласность, за судебную ответственность чиновников, независимость суда, местное самоуправление в хозяйственных вопросах. Несмотря на это подвергался преследованиям и даже был на время выслан в Вятку. После судебной реформы 1864 г. был присяжным поверенным Петербургского округа. Писал в передовых журналах статьи по крестьянскому и судебному вопросам.
Как видим, до Бакунина доходили такие подпольные вещи, как записка Увковского и подобные издания, распространявшиеся из-под полы. Возможно, что он получал их от Муравьева-Амурского.
4 Братья Бакунина принадлежали к либеральному крылу тверского дворянства, за что впоследствии даже пострадали (см. в следующем томе).
5 Снова отмечаем враждебное отношение Бакунина к крестьянской общине, в которой он усматривал препятствие к всякому прогрессу, в том числе и развитию личности.
6 Краевский, Генрих (1824-1897) - польский юрист и политический деятель умеренного направления, учился в Варшавском и Московском университетах, кончил последний с званием кандидата юридических наук в 1847 г. (был университетским товарищем Каткова); по возвращении в Варшаву занимался юридическою практикою; в начале 1850 г. был арестован по политическому делу и за участие в заговоре сослан в 1854 г. на каторгу в Сибирь, где пробыл до 1860 г. в районе Нерчинской Даурии. Бакунин познакомился с ним, когда он возвращался на родину. По возвращении в Варшаву а 1861 г. был участником "Делегации" до ее роспуска. В феврале 1862 г. выслан в Тамбов, причем при проезде через Москву возобновил свои отношения с Катковым, который тогда еще разыгрывал роль либерала и друга Польши. Принял деятельное участие в восстании 1863 г., писал во французских газетах в защиту Польши, был выразителем июньского Ржонда Народового, а с половины октября - белой диктатуры Траугута. В 1864 г. выслан на 3 года в Пензенскую губернию. По возвращении в Варшаву занимался адвокатскою практикою.
7 Это место можно понимать в, том смысле, что сам Бакунин по каким-то мотивам, например недостаточно близкого знакомства, не снабдил Рагозина рекомендательным письмом к Кавелину, равно как и в том смысле, то он хотел подкрепить свою рекомендацию поддержкою Каткова.
No 610.-Письмо А. И. Герцену.
7 ноября 1860 г [ода]. Г[ород] Иркутск.
Любезный Герцен! Месяцев 7 тому назад я написал тебе предлинное письмо в 20 листов. По разным обстоятельствам оно до тебя не дошло. Это был первый взрыв освобожденного слова после долгого молчания. Теперь буду короче. Прежде всего позволь мне, воскресшему из мертвых, поблагодарить тебя за благородные симпатичные слова, сказанные тобою обо мне печатно во время моего печального заключения 1. Они проникли через каменные стены, уединявшие меня от мира, и принесли мне много отрады. Ты хоронил меня, но я воскрес, слава богу живой, а не мертвый, исполненный тою же страстною любовью к свободе, к логике, к справедливости, которая составляла и поныне составляет весь смысл моей жизни.
Восьмилетнее заключение в разных крепостях лишило меня зубов, но не ослабило, напротив укрепило мои убеждения. В крепости на размышление времени много; инстинкты мои, двигатели всей моей молодости, сосредоточились, пояснились, как будто стали умнее и, мне кажется, способнее к практическому проявлению. Выпущенный из Шлиссельбургской крепости почти 4 года тому назад, я окреп и здоровьем, женат, счастлив, в семействе и, несмотря на это, готов по-прежнему, да, с прежнею страстью, удариться в старые грехи, лишь бы только было из чего. Я могу повторить про себя слова Фауста:
Ich bin zu alt um nur zu spielen,
Zu jung um ohne Wunsch zu sein
("Я слишком стар, чтобы лишь играть,
и слишком юн, чтоб не желать". ),
а будущее и даже близкое будущее, кажется, обещает многое. Началась и для русского народа погода, и без грома и молнии, кажись, не обойдется. Русское движение будет серьезным движением; ведь фантазерства и фраз мало, а дельного склада много в русском уме, а русское широкое, хоть и беспутное сердце пустяками удовлетвориться не может. Мы здесь живем день ото дня, яко чающие движения воды, следим за всеми знамениями, прислушиваемся ко всем звукам, ждем и готовимся. Много хотелось бы мне поговорить с вами 2 о том, что делается и не делается в России и вне России. Но не за тем взялся я теперь за перо. Завтра должен я отдать это письмо курьеру, а мне нужно поговорить с вами, друзья, о предмете столь же важном для вас и для нас, и предотвратить вас, если возможно, от несправедливости против одного из лучших и полезнейших людей в России и от преступления против ваших собственных убеждений.
Есть в самом деле один человек в России, единственный во всем официальном русском мире, высоко себя поставивший и сделавший себе громкое имя не пустяками, не подлостью, а великим патриотическим делом. Он страстно любит Россию и предан ей, как был ей предан Петр Великий. Вместе с тем он - не квасной патриот, не славянофил с бородою и с постным маслом. Это - человек в высшей степени современный и просвещенный. Он хочет величия и славы России в свободе. Он - решительно демократ, как мы сами, демократ с своей ранней молодости, по всем инстинктам, по ясному и твердому убеждению, по всему направлению головы, сердца и жизни; он благороден как рыцарь, чист как мало людей в России; при Николае он был генералом, генерал-губернатором, и никогда в жизни не сделал он ничего против своих убеждений. Вы догадываетесь, что я говорю про Муравьева-Амурского, против которого вы выступаете теперь врагами. Скажите, как это могло случиться, как вы, возложившие на себя высокую и трудную обязанность блюсти за Россиею, как вы могли не заметить, не узнать единственного патриота и государственного человека в нашем отечестве, которого мы можем назвать безусловно нашим, и от которого Россия может теперь ждать действительной службы, может быть спасения, - я говорю вам о человеке, с которым я дружен и с которым вижусь почти каждый день вот уж два года.
Вот его политическая программа. Он хочет безусловного и полного освобождения крестьян с землею, гласного судопроизводства с присяжными, безысключительного подчинения такому суду всех (У Драгоманова опечатка "всем".) лиц частных и служебных, от малого до великого, безусловной неограниченной печатной гласности, уничтожения сословий, народного самоуправления и народных школ на широкую ногу. В высшей административной сфере он желает следующих реформ: во-первых уничтожения министерств (он-отъявленный враг бюрократии, друг жизни и дела) и на первых порах не конституции и не болтливого дворянского парламента, а временной железной диктатуры, под каким бы то ни было именем, а для достижения этой цели-совершенного уничтожения николаевского, пожалуй и александровского вольноотпущенного петербургского лакейства. Он не верит не только в московских и петербургских бояр, но и в дворян вообще как в сословие и называет их блудными сынами России. Вообще он питает одинаковое и вполне заслуженное презрение ко всем привилегированным или, как он их называет, ко всем несекомым сословиям, не верит в публику и верит только в секомый народ, его любит, в нем единственно видит будущность России. Он не ждет добра от дворянско-бюрократического решения крестьянского вопроса, он надеется, что крестьянский топор вразумит Петербург и сделает в нем возможною ту разумную диктатуру, которая по его убеждению одна только может спасти Россию, погибающую ныне в грязи, в воровстве, в взаимном притеснении, в бесплодной болтовне и в. пошлости. Диктатура кажется ему необходимою и для того, чтобы восстановить силу России в Европе, а силу эту хотелось бы ему прежде всего направить против Австрии и Турции, для освобождения славян и для установления не единой панславистической монархии, но вольной, хотя и крепко соединенной славянской федерации. Он - друг венгерцев, друг поляков и убежден, что первым шагом русской внешней разумной политики должно быть восстановление и освобождение Польши.
Нравится вам эта программа? И вспомните, что это-программа не кабинетного идеалиста и фантазера, которому все легко, все возможно, потому что он никогда ничего не сделал, нет, это - мысли, громко высказываемые мысли генерал-губернатора, опытного, испытанного государственного человека, который болтовни не терпит, у которого всю жизнь слово было делом, воля у которого железная, а ум граничит почти с гениальным.
Я много встречал людей, но не знал еще [ни] одного, в котором сосредоточено было бы так много друг друга дополняющих даров и способностей: ум смелый, широкий, жгучий, решительный; природное увлекающее, воспламеняющее красноречие и вместе простота понимания и изложения удивительная. От прикосновения его мысли светлеют и простеют самые сложные, самые мудрые вопросы; пошиб мысли совершенно русский, практический. Память редкая, обнимающая равно и дела и людей. Заговорите с ним о любом деле или вопросе, касающемся 12-летнего управления его Восточною Сибирью; во всякое время и чем бы он ни был занят, он вам объяснит его со всеми подробностями до мелочей и расскажет так, что вы уж никогда не забудете. Голова его всегда занята множеством разнороднейших дел, но всегда свежая и ясная, кажется, хранит и вмещает в себе все, что хоть один раз ее занимало. Докладчик, докладывающий ему о деле, никогда сам так хорошо его не понимает, как когда ему об нем докладывает. Голова его в вечной работе, он занимается, когда не спит, а спит не более 5-6 часов в сутки, и между тем вы никогда не заметите в нем скрипа рабочего. Он - самый любезный собеседник, всегда живой, остроумный, милый, но милый до того, что в него влюбляются не только женщины, но и мущины. Да и нельзя не любить его: он сам так горячо ненавидит и любит, у него так много сердца, он - весь сердце. К нему нельзя быть равнодушным ; его должно или любить, или ненавидеть. Он - такой верный и нежный друг, так много деликатности и возвышенного благородства во всех его отношениях. Он прям, откровенен и никогда не усумнится высказать свою мысль или чувство. Он берет правдою, широкою, прямою, сердечною правдою. Гнев его должен быть ужасен, презрение его уничтожает. Вот вам нравственный человек. Прибавьте самоотвержение, пренебрежение к собственным интересам исключительное - il est d'une generosite princiere ("Он отличается княжескою щедростью"). Он не богат, так не богат, что, оставляя ныне Сибирь, если, что очень возможно по политическим причинам, он оставляет и службу, то ему почти нечем будет жить; а между тем в последние три года во время своих поездок на Амур, в Китай и Японию и благодаря только им он потерял на акциях 80.100 руб. сер., и только мельком раз я слышал от него об этой потере.
Он до такой степени бескорыстен, что отказался принять пожизненную пенсию, которую ему хотели дать за амурское дело,-и все это делается просто, без тени тщеславия; так натурально, как другой выпивает стакан воды. В этом замечательном человеке нет ни капли эгоизма или тщеславия ; он дорожит правда названием Амурского, но ни во что не ставит ни свое генеральство, ни свое генерал-губернаторство, ни свое графство. Ему нужна сущность, а не форма власти - еще сходство с Петром Великим, которого гениальною простотою своею так часто напоминает мне Муравьев-Амурский. К нему во всякое время открыт доступ для всех, и для каждого у него есть и память и сердце. Это - настоящий человек, но вместе и настоящий опытный государственный человек; с его умом ни один урок жизни, ни один лично им пережитой государственный факт не мог пропасть даром.
Прежде всего у него русский ум, и его обмануть трудно; он смотрит насквозь в вашу душу и, когда не хочет открыться, не покажет вам своей души. Ум его столь же гибок и тонок, сколько и прям, и в дипломатии его никто не перещеголяет. Он, кажется, способен на все кроме литературы и профессуры, к которым, несмотря на образованность и любознательность свою (он до сих пор читает и учится), он питает инстинктивное отвращение; друг дела, он ненавидит болтовню. Он так же способен к дипломатии, как и к внутреннему управлению или к военному делу. Он знает людей, умеет обходиться с ними, уговаривать, убеждать, увлекать их; невидимо подчинять их своей мысли и воле. Il semble ne pour commander ("Он как бы рожден, чтобы повелевать"). Что же касается до военного дела, то все знавшие его на Кавказе, где он впервые показал себя как самостоятельный начальник, все знающие его близко теперь убеждены, что он одарен всеми способностями первоклассного генерала: быстрота и ясность соображения, присутствие духа, находчивость в критическую минуту, военное здание, дух непоколебимый, а главное - смелая и счастливая, истинно героическая решимость - все залоги победы в нем соединены в высшей степени, и если теперь что-нибудь льстит его самолюбию, так это только мысль командовать армиею против австрийцев, которых он ненавидит не менее меня. Он - истинно гениальный администратор, вносящий толк, разум, ясность и простоту во все части своего управления, а в минуты трудные находящий там средства, где их никто не видит. Дело у него горит под руками, он поражает внезапностью своих решений и неудержимою стремительностью своих исполнений, почти всегда верных, метких, счастливых, потому что они - плод глубокого предварительного размышления. Когда дело идет о деле, он не жалеет ни себя, ни своих служащих; впродолжение 12-летнего управления он сделал верхом, в тарантасе, в телеге, пешком, на лодке более 200.000 верст. Он первый в 1854 г[оду] поплыл на лодках вниз по Амуру и если бы рассказать в подробности вое его амурские подвиги, подвиги неустрашимости, самопожертвования, сердца, ума, то право вышла бы геройская эпопея. И этот человек теперь еще - во всей силе своего ума, своих необыкновенных способностей, сердце его нераздельно принадлежит России, делу ее освобождения, славянскому делу. Он - весь наш и убеждениями и делами своими, еще более тем, что он хотел бы сделать для России; я не знаю, да и вы, друзья, не знаете другого человека, от которого Россия могла бы ожидать для себя столько великой пользы. Я помню, как вы оплакивали смерть генерала Пассека3, - вот вам другой Пассек, во всех отношениях лучше, дельнее, умнее, сильнее и, может быть, преданнее Пассека, потому что в Муравьеве гениальная преданность мысли и делу. Вот вам готовый спаситель России, а вы - его враги. Что это значит? И как же велика ответственность, которую вы на себя берете перед Россиею и перед самими собою! От легкомыслия и легковерия, незнания или недостатка критики вы становитесь клеветниками против лучшего человека в России. Ведь это - уродство и преступление.
Петербург, весь высший официальный мир его ненавидит; в Третьем Отделении, куда почти ежедневно пишут ваши корреспонденты, герои, любимцы Завалишин и Петрашевский, в Третьем Отделении он записан как архикрасный; вообще его зовут там le general rouge ("Красный генерал".), - все это очень естественно 4. Между мертвыми он - один живой, между мелкими, своекорыстными интриганами и эгоистами он один предан делу, он не берет пенсии,-как его не ненавидеть! Он присоединяет огромный край исключительно сибирскими средствами, совершает великое дело почти без средств, он щадит государственные финансы, подает проект за проектом для упрощения администрации, для упразднения ненужных служебных мест, для освобождения, для облегчения участи миллионов, угнетенных воровским меньшинством, он не дает спать, заставляет думать о деле, он - в высшей степени человек беспокойный, к тому же громко выражающий свое негодование, свое презрение и к принципам и к людям петербургским, не щадя даже героев ектении (Т. е. царя и династию.). За это его Петербург ненавидит, и это естественно. Естественно также, что не любит его большинство храброго российского дворянства. Он так глубоко вник в хамски-аристократический блуд российских бояр и так метко честит его -любить не за что. Он любит народ, зато и народ в него верит, имя Муравьева не умрет в Сибири. Не любят его также и литераторы; опять понятно: литераторы-народ щекотливый, тщеславный, вчера дрожали они, сегодня разыгрывают силу и болтовню принимают за дело. Они монополисты тощего русского просвещения, монополисты ума во фраке и любят поклоны. Муравьев их презирает и им не кланяется. Они - либералы, он-простой демократ, нет ничего общего между ними. И так понятно, что вся привилегированная, болтающая и правящая публика не терпит Муравьева, но как вы, друзья народа, могли стать его врагами, как могли так легкомысленно поверить людям, как Завалишин и Петрашевский, о которых поговорим после,- вот чего я решительно не понимаю. Своя своих не познаша.
Вы спросите, чем же доказал Муравьев свои способности, свое честное и полезное направление. 12-летнее управление его Восточной Сибирью - самый лучший ответ на этот вопрос. Один из моих добрых знакомых, политический поляк Вебер 5, досконально знающий Сибирь, ибо был сослан сюда еще до назначения Муравьева, могущий поэтому сравнить положение ее до Муравьева с ее нынешним состоянием, сказал недавно, что если бы напечатать все, что написал Муравьев впродолжение этих 12 лет, особливо бумаги, посланные им в Петербург к императору и к разным министрам, то это одно составило бы блестящую биографию; из этой переписки ясно бы стало, чего он хотел, к чему он стремился. Всякая бумага дышит гуманностью, высокою справедливостью, светлым разумом, пользою государства и края. Главною и постоянною целью всех его предположений и действий было возвышение, облегчение, возможное освобождение всего, что притеснено в России, т. е. по преимуществу народа.
Не помню кто-то, кажется Rene de Taillandier 6, говоря о Сперанском7, заметил, что в то время как государственные люди других земель находят крепкую опору в общественном мнении, в России они опираются единственно на милость и доверие одного лица, поэтому должны употребить три четверти времени своего на борьбу для удержания своего места и только четверть остается у них на дело. Это вполне подтвердилось на Муравьеве. Малейшую возможность сделать добро он должен был брать с боя и сколько сил, сколько жизни он положил на борьбу с Петербургом, и как дорого стоила каждая победа! Ведь вы знаете, что такое наши министры, наши петербургские государственные люди. Мелкие и пошлые люди с пышною обстановкою, дураки с глубокомысленно-размышляющими минами, недоученные, недоделанные, мелкие эгоисты и честолюбцы с патриотическими фразами, возвысившиеся и поддерживающиеся интригою и подлостью, машинные формалисты, рутинеры, не имеющие даже и предчувствия о живом, действительном деле. Этим развратным машинально живущим и действующим мумиям кроме себя ведь нет zи до кого и ни до чего дела, и всякий преданный человек с живою, плодотворною мыслью вам смешон, пока он бессилен, и становится их врагом, если он может заставить их слушать себя. Муравьева они с первого раза встретили как врага. В комитете министров он нашел только одного истинного неизменного союзника: Киселева (Павел Дмитриевич8.), ныне посланника во Франции. Все же остальные были против него и постоянно впродолжение 12 лет старались парализовать его начинания то интригою, то систематическим, тупым невниманием.
При таких-то условиях Муравьев должен был действовать. Что ж успел он сделать? Главным делом его без сомнения являются присоединение Амура к России. Я не стану распространяться о нем; для того, чтобы говорить об этом предмете подробно, теперь уже понадобились бы толстые брошюры, если не целые книги. Ограничусь несколькими замечаниями. Амурское дело, великое по своему существу, по своим несомненно полезным результатам, равно как и по ограниченности, ничтожности средств, на него употребленных, подверглось странной участи в России. Сначала вся публика пришла в восторг, и бог знает сколько громких и часто нелепых фраз было расточено Муравьеву; говорили, что он вознаградил за все потери и за весь стыд прошедшей войны.
Прошло несколько времени; в "Морском Сборнике" стали являться одна за другою статьи псевдо-декабриста Завалишина, который, увлеченный местью и непримиримою ненавистью к Муравьеву, сознательно лжет, клевещет, извращает, выдумывает факты, прикрывая желчную клевету либеральными мотивами и фразами, отрицает наконец пользу, судоходность, даже почти само существование Амура и называет его "язвою России". Эти статьи, проникнутые самым мелочным и злым самолюбием, в которых так и сквозит жалкое оскорбленное я г-на Завалишина, написанные впрочем искусно в видах очернения именно перед русской публикой, статьи эти, исполненные противоречий, ничего не доказывающие, только отуманивающие и дурачащие легкомысленного читателя, не выдерживают серьезной критики. И что ж? Вся русская публика вслед за Завалишиным ругает Амур и всех амурских деятелей. В Москве и в Петербурге пресерьезно утверждают, что Амур есть пуф, что даже лодки по нем ходить не могут, что Благовещенск и Николаевск и все села и все станицы на Амуре существуют лишь в воображении и в рапортах Муравьева; что Амур разорил Россию, что в нем погибли миллионы рублей и тысячи людей, что он одним словом стал язвою для России.
Странное и глупое существо-русская публика! В ней преобладает лакейская привычка ругать без разбору, ругать и горячиться без страсти, без всякого интереса к предмету, о котором идет речь. Спросите у девяти десятых, у девяносто девяти сотых ныне ругающих Амур: где Амур? Я уверен, что они никогда не посмотрели на карту, и что им в сущности нет ни малейшего дела ни до Амура, ни до Сибири, ни даже до России. А ругают, потому что ругать, всё ругать, всех ругать русскому человеку сподручно, потому что оно в моде и кажется либерально. Эта русская публика, бессмысленная, бесстрастная, но болтающая без умолку обо всем, пошлая - просто блудное стадо, годящееся только под топор.
Судоходен ли Амур? По признанию американцев, знатоков. в этом деле, и наших лучших моряков это - одна из величайших и удобнейших рек в мире. Да зачем спрашивать их? В 1854 году в первый раз сплавили вниз по Амуру на 34 баржах под. предводительством Муравьева около 380 человек казаков и регулярных солдат со всем провиантом. В 1855 году под его же предводительством оплавлено было около 5.000 человек казаков и войска также со всем провиантом и с 28-38-фунт[овыми] пушками ; а с тех пор ежегодно сплавляют от Читы по Шилке и по Амуру до Николаевска от 300 до 500 тысяч пуд[ов] разных тяжестей. С 1855 года стали ходить пароходы от Николаевска до Благовещенска. В 1859 году казенных пароходов ходило шесть, а частный пароход американца Дефрис в первый раз явился на Шилке. В нынешнем году собраны были зимою а Николаевске 4 новых казенных мелководных парохода, из которых один обращен собственно на плавание по реке У[с]сури, а три доплыли вверх, два до Сретенска, один только до Шилкинского гавода, а американец Дефрис дошел вверх по Шилке и по Нерчи до самого Нерчинска. Я говорил с иностранными машинистами; они говорят, что не видели реки более удобной для плавания. Наконец с будущего года будет ходить раз в две недели регулярная пароходная почта между Сретенском (на Шилке, в 75 верстах от Нерчинска, в 360 верстах от Читы) и Благовещенском (почти на самой средине Амура, от Николаевска водою в 2.000 верстах, от Усть-Стрелки при соединении Шилки и Аргуни в 1.200 верстах; Усть-Стрелка от Сретенска в 260 верстах): и так каждую неделю раз между Сретенском и Благовещенском и раз между Благовещенском и Николаевском, т. е. один раз в месяц между Николаевском и Сретенском и обратно, так что "продолжение лета можно будет съездить три раза из Сретенска вниз по Амуру и обратно. Кажется, довольно удовлетворительное доказательство возможности плавания по Амуру, и неправда ли, что Завалишин лжет бесстыдно, утверждая противное? Наконец чего вам более? За провоз из Николаевска до Шилкинского завода брали в прошедшем году с пуда 2 р. 50 коп., в нынешнем году до Сретенска - 2 р. 50 коп., а на будущий год подряжаются за 2 р. Провоз от Сретенска до Читы стоит от 25 до 30 к., от Читы до Иркутска от 80 коп. до, 1 р. 20 коп., положим 1 р. Итак провоз от Николаевска до Иркутска будет стоить в будущем году около 3 р. 50 коп., положим 4р., (а кругом света американская компания берет prix fixe 1 р. сер. с пуда), в то время как из Нижне-Новгорода до Иркутска он стоит от 6 до 7 р. с пуда, т. е. почти вдвое. Вот вам и доказательство торговой пользы Амура для Сибири, так что сахар, за который мы платим здесь от 16 до 18 руб. пуд, а в Чите даже до 20 р., и который по вычислениям самого Завалишина должен стоить в Николаевске около 5 р., в действительности же продается там за 7 р., не будет стоить в Чите более 9 p., а в Иркутске более 11р.
Я говорю "будет стоить", а не стоит. Почему? Очень естественно: потому что торговля по Амуру, начавшаяся только с 1857 года, находится еще в руках немногих американских и русских авантюристов, пользующихся совершенною монополиею и налагающих поэтому на все совершенно произвольные, невероятные цены. Амурская же компания, с первых шагов своих поведшая себя плутовато и глупо, ныне, не приступив собственно еще к делу, совершенно обанкрутилась. К тому же должно заметить, что сибирские, равно как и русские купцы неисправимые рутинисты-староверы, не верующие в новые пути; они только и знают что свою кяхтинскую чайную торговлю, совершенно искусственную, несмотря на то, что по их собственному сознанию она каждый год падает и быстро приближается к своему концу.
Говорят, что в будущем году уже не один, а три американские парохода повезут иностранные товары до Сретенска, и нет сомнения, что освобожденные ныне от всякого стеснения и запрещения американцы вскоре овладеют плаванием и торговлею по Амуру. Но не в том дело. Американцами ли, русскими ли на Амуре Сибирь примкнула ныне к океану, перестала быть безвыходною пустынею, Сибирью. Мы чувствуем уж это влияние: в Иркутске напр[имер] мы ближе к Европе, чем в Томске, Сибирь впервые осмыслилась Амуром. Не есть ли это великое дело, и кто может высчитать все его результаты? Нет сомнения, что Амур со временем оттянет Сибирь от России, даст ей независимость и самостоятельность. Этого сильно боятся в Петербурге, иные даже опасались серьезно, чтобы Муравьев не провозгласил независимость Сибири9. Но такая независимость, невозможная теперь, необходимая может в довольно близком будущем, - разве беда? Разве Россия может еще долго остаться насильственно, уродливо сплоченною, неуклюжею монархиею, разве монархическая централизация не должна потеряться в славянской федерации?
Возможность, необходимость ввозной торговли иностранных товаров вверх по Амуру доказана уже фактами и не подлежит более сомнению. Что будем мы продавать американцам, на что будем менять их товары? Этот вопрос озадачивает многих, хотя ответ на него в высшей степени прост. Во-первых, мы должны торговать хлебом, скотом, салом, мясом, пенькою, кожами до тех пор, пока Амурский край, в высшей степени плодородный, но еще мало населенный, не будет производить их а достаточном количестве для торговли. Во-вторых, Сибирь богата драгоценными минералами, а золото есть такой же товар, продукт сибирского труда, как и хлеб. Золота находится много в Енисейской губернии и с каждым годом более в Забайкальской области, богатой и торгующей уже и теперь, хотя еще и в мелких размерах, скотом, салом, кожами, солониною, а также хлебом и канатами. Но главное богатство ее (У Драгоманова напечатано "и", но это явная опечатка.) состоит в великолепных железных рудах, составлявших до сих пор исключительную собственность императорского кабинета, сидевшего на них как собака на сене, и только недавно благодаря Муравьеву, отъявленному .врагу всякого казенного производства, открытых для частной промышленности. Теперь самое простое железо по цене своей недоступно, да и нет его почти совсем в продаже, - за самое плохое железо платится здесь по 6 р. за пуд, и нет сомнения, что, несмотря на всю российскую непредприимчивость, несмотря на то, что золотопромышленность притягивает к себе большинство капиталов в Сибири, найдется скоро умный и дельный капиталист, который устроит в Иркутской губернии и в Забайкальской области железные заводы, - предприятие слишком выгодное и прочное, чтобы долго быть оставленным в стороне. Тогда одного железа будет достаточно для пополнения нашей вывозной торговли вниз по Амуру.
Сам вновь присоединенный Амурский край, в высшей степени плодородный, и еще более-прилегающий к нему Уссурийский край (между рекою У[с]сури, впадающею в Амур на западе, Тихим океаном на востоке и Коресю на юге), одаренный и роскошною почвою и благословенным, почти южным климатом, богатый одним словом всем, чего пожелает душа, должны сделаться не более .как через десяток-другой лет житницею Тихого океана. Хлеб родится там теперь нередко сам тридцать; везде следы богатых золотоносных песков, и если бы китайцы согласно условиям Айгунского трактата допустили бы вольную торговлю по реке Сунгари, то уже теперь сунгарского скота и хлеба было бы достаточно не только для продовольствия всего Амура, но и для внешней торговли. Теперь главным предметом торговли служит мех соболий, черно-бурых лисиц и другие, добываемые на среднем и южном прибрежьи Амура и на всем берегу Тихого океана от Николаевска до залива Петра Великого. Но еще важнейшим предметом должен сделаться с будущего года лес всякого рода, от дуба до лиственницы, мачтовой, строевой и дровяной; его потребуется в огромных количествах в Шаня-хай, Гонк-Конг (Шанхай, Гонконг) и в другие китайские порты, открытые для европейцев. Прибавьте к этому, что остров Сахалин, противолежащий в 60 верстах устью Амура, весь покрыт слоем лучшего каменного угля.
Вот вам в нескольких словах торговое значение Амура. Что бы сделали с этим благодатным краем американцы, если бы он попал им в руки! Но русский и еще более сибирский человек, несмотря на все похвалы, расточаемые ему квасными патриотами, беспомощен как ребенок. Полицейское всевмешательство, крепостное право и патриархальный деспотизм общины 10 убили, кажется, в нем всякий дух предприимчивости, всякую инициативу; он решительно требует, чтоб его тянули вперед, - сам, не идет. Говорить ли вам о политическом значении огромного вновь приобретенного края с благодатным климатом, благодатною почвою, окаймленного двумя великими судоходными реками и примыкающего к Тихому океану? Это-новая Сибирь, но благодатная, просвещенная, приморская. Благодаря Амуру славянское русское царство стало твердою ногою на Тихом океане, и союз с Соединенными штатами, доселе платонический, стал отныне действительный, что ясно выражается в настоящих отношениях и переговорах с Китаем. Благодаря Амуру мы можем теперь содержать огромный, действительный флот на Тихом океане взамен черноморских и балтийских игрушек. Англичане на деле опять нынешнею весною сильно добивались отнять у нас залив Петра Великого. Все дело теперь в населении прибрежий Амура, Ус-[с]ури и Тихого океана от Николаевска до Кореи. Оно идет медленно, медленнее без сомнения, чем у американцев, потому что у нас нет ни их отваги, ни их умной, расчетливо-смелой предприимчивости, ни их свободы движения, а все-таки идет и с каждым годом будет быстро подвигаться вперед 11.
Но прежде чем коснусь этого предмета, расскажу вкратце историю приобретения Амура. Муравьев приехал с этою мыслью в Сибирь и еще до отъезда своего из Петербурга успел уговорить императора Николая снарядить морскую экспедицию вокруг света для отыскания устья Амура. Под предводительством капитана, ныне контр-адмирала Невельского 12 она открыла устье Амура в мае месяце 1849 года. В 1852 году по предписанию Муравьева Невельский заложил Николаевск. В 1849 году Муравьев ездил в Камчатку для ознакомления с краем, особенно же с берегами Тихого океана. В этом же году у него зародилась мысль об образовании Забайкальской области как точки отправления и опоры для завоевания Амура. В 1850 году началась борьба его против всего министерства за исключением Киселева (Павла Дмитриевича.) и Перовского13. Главными его противниками были Нессельрод[е], Чернышев14 и Блудов15 , а за ними и все другие. Его публично называли государственным сумасшедшим, а все амурское предположение - гибельным предприятием. Образование Забайкальской области встретило сильное, страстное сопротивление, особенно когда он потребовал от императорского кабинета жертвы, а именно жертвы 40.000 крепостных крестьян кабинета. В борьбе со всеми министрами и видя стесненное положение наших финансов, Муравьев знал, что ему не дадут денег, и решился совершить огромное дело остаточными суммами от управления Восточной Сибири, с помощью Забайкальского края.
Не он завел казацкое сословие в этом крае, оно издавна существовало на границах Китая, преимущественно на берегах Онона (У Драгоманова напечатано "Аноны") и Аргуни, и простиралось уже до 60.000 душ обоего пола, когда он прибыл в Сибирь. Но ему нужны были рабочие руки на берегах Ингоды (У Драгоманова напечатано "Инады") и Шилки для сплавов вниз по Амуру. Тут жили преимущественно горные крестьяне в числе 40.000. А знаете, что такое горные крестьяне? Это-крепостные, в десять раз более разоренные, утесненные и несчастные, чем самые бедные помещичьи крепостные. Их теперь благодаря Муравьеву в Нерчинском округе более нет, но я ознакомился с их состоянием в Томской губернии, где их приписано более 130.000 к Алтайским горным заводам. Они платят подати и несут все прочие натуральные и денежные повинности, как и другие крестьяне; рекруты их поступают только не в солдаты, а на 25-летнюю каторжную работу в серебряных рудниках. Как крепостные императорского кабинета, которому принадлежат все заводы, "ни несут (У Драгоманова напечатано "носят".) барщину и какую еще барщину! Во всякое время, во время работ, в распутицу, они должны по приказанию, по чистому произволу горного начальства возить лес, дрова, уголь, руду за 100, за 200, иногда за 300 верст. Кроме того они обязаны продавать свой хлеб исключительно на заводы и по предписанию Чевкина 16, изданному в 1832 году, отнюдь не дороже 28 к[опеек] за пуд ржаной муки. Как крепостные они лишены всякой свободы и управляемы знаете кем? Местным горным ведомством, а знаете ли, что такое горное ведомство? Вы знаете, как бессовестны, алчны, вороваты русские инженеры, - ну вообразите себе российское потомственное инженерство, касту вроде поповской; вот вам и горное ведомство. За весьма редкими исключениями горные офицеры - дети горных же офицеров, потому что им предоставлено почти исключительное право воспитывать детей своих в горном корпусе, (которые поэтому всасывают в себя вороватость с кровью, с первыми впечатлениями детства, с корпусным воспитанием и являются на завод уже готовыми ворами. Жены и матери их - также дочери и сестры горных офицеров. Все горное ведомство составляет поэтому как будто одно дружное, тесно связанное семейство, основанное на систематическом воровстве. И вот оно-то управляет горнозаводскими крестьянами. Должно ли еще мне вам рассказывать, как хорошо жить на свете этим бедным крестьянам? Подробности о их прошлом житье-бытье в Нерчинском округе вы впрочем найдете в прилагаемой мною статье Антонова (полит [ического] преступника поляка Вебера) в "Иркутских Ведомостях". Вот из этого-то положения вырвал их Муравьев, обратив их в казаков. Эта мера навлекла на себя преимущественно гнев Завалишина, не в начале, потому что, как я докажу впоследствии, пока он жил в ладах с Муравьевым, он был не только горячим поборником его действий, но даже сам незванный-непрошенный прикладывал нечистую и тяжелую руку к исполнению его предначертаний. Потом он на него рассердился и стал на него клеветать, и первым и главным предметом его литературных гонений сделалась система казачества и насильственного заселения Амура посредством казаков, - система колонизации, правда несообразная с чистыми началами экономической науки, но при тогдашних обстоятельствах необходимая. За неимением денег, за отсутствием всякой народной инициативы, за невозможностью инициативы народа обленившегося, опустившегося, связанного по рукам и по ногам, нужно было или прибегнуть к ней, или отказаться от Амура. Итак, скажут, 40.000 горных крестьян, весь Забайкальский край были принесены в жертву амурскому делу? А если бы и так, что значит эта временная жертва в сравнении с огромностью добытых результатов? Но если мы докажем, что ни Забайкальский край, ни горные крестьяне не только что не потеряли, но существенно выиграли, быв пожертвованы таким образом в пользу великого предприятия, что ж останется из всей завалишинской аргументации?
Чего он не придумал для того, чтобы оправдать свое поддельное негодование и чтобы запугать воображение своих читателей! И сравнение с аракчеевскою системою и разорение всего Забайкальского края и голодную смерть несчастных переселенцев на Амуре и погибель всего амурского дела. "Амур стал язвою Сибири", - восклицает он торжественно, и глупая публика. ему поверила. А между тем 3авалишин, так долго живший в Забайкальском крае, знает лучше всякого, что обращением 40.000 горнозаводских крестьян в казачье (У Драгоманова напечатано "казенное".) сословие Муравьев извлек их из худшего и несчастнейшего положения, какое русское воображение себе представить может, и что их настоящее в сравнении с недавним прошедшим может быть названо царством небесным. Он знает, что кроме всех горно-заводских притеснений и разорений они были еще отданы горным начальством на окончательное высасывание нескольким купеческим домам, которые подобно жидам в Белоруссии опутали их долгами и держали (У Драгоманова напечатано "держат") их у себя в крепостной зависимости, и что первою муравьевскою мерою было гракховское освобождение их от этих неоплатных долгов и от мошенников заимодавцев-купцов. Он знает, что в забайкальском казачестве нет и тени применения аракчеевской системы, что никто не вмешивается в их домашнюю жизнь, и что дома они совершенно свободны, что они освобождены ныне от всех повинностей, что рекрутский набор на каторжную подземную работу в серебряных рудниках заменен обязательством каждого совершеннолетнего казака от 18 лет до 40-летнего возраста являться один год в три года в батальон на местную службу, а горно-заводская барщина заменена рубкою леса для барж, постройкою барж на Ингоде и на Шилке и сплавкою их вниз по Амуру, причем они получали - правда небольшую -плату (20 коп. в день), но они и этого не получали, когда были горными крестьянами, а несли работу несравненно тягчайшую (С нынешнего года, чего я не знал, отменена всякая принужденная работа, так что уже в прошедшую осень все работы производились наймом. (Примечание Бакунина.))
Прибавьте к этому то, что как горные крестьяне они и дети их обречены были на безнадежное, безвыходное рабство, в то время как со времени их обращения в казаков им всего предстояло 10 или много 15 лет, а теперь уже никак не более 5 лет принужденной работы (теперь уж ей положен конец), после чего кроме военной повинности они уже не будут нести никакой и вполне будут наслаждаться своим сравнительно с казенными крестьянами истинно-льготным положением, так что придется подумать и об уничтожения самого казачества, теперь еще необходимого, [а] вскоре совсем ненужного (На-днях ушло представление в Петербург о преобразовании 12 батал. в батальонное казачье управление - первый шаг к прекращению казачьего ведомства. (Примечание Бакунина.))
Муравьеву было без сомнения приятнее населить с первого раза Амур вольными поселенцами, да где же их было взять? В старину лихие казаки без спроса и даже без ведома начальства сами открыли, овладели Амуром, построили на нем город Албазин. С тех пор русский народ, связанный впродолжение веков, потерял всякую инициативу, всякую способность к движению; уничтожение нынешнего крепостного и полицейского порядка без сомнения возвратит ему утраченную жизнь, но до тех пор ждать было невозможно и за недостатком народной инициативы должно было прибегнуть к правительственной. Для занятия Амура, для учреждения на нем постоянного сообщения, для окончательного его присвоения надо было прибегнуть к системе принужденной .колонизации посредством казаков. По требованию Муравьева император Николай отдал 40.000 своих крестьян и утвердил образование Забайкальского края. От 1851 до 1854 года все время было употреблено на собрание известий об Амуре, на устройство нового края и на приготовления к Амурской экспедиции, которая была наконец разрешена, несмотря на противодействие всего Петербурга, в 1854 году благодаря разрыву с Англиею, раздражить которую появлением своим на Амуре мы пока боялись.
Итак 9 мая 1854 года состоялась первая экспедиция из 380 солдат и казаков вниз по Амуру под предводительством самого Муравьева. В Айгуне, китайской губернаторской резиденции, немного пониже нынешнего Благовещенска и где была сосредоточена далеко превосходная военная сила, его хотели задержать. но он продрался далее и через Николаевск, Татарский пролив и Охотское море отправил 380 человек в Камчатку довольно вовремя, чтобы отстоять ее против англичан, сам же в сентябре месяце отправился в Аян, а оттуда в Иркутск через Якутскую область вполовину на собаках, вполовину верхом. В 1855 году в конце апреля он предпринял вторую экспедицию вниз по Амуру уже с 5.000 войска, с угрозою пробился сквозь Айгун, и когда англичане явились в залив де-Кастри, они нашли его, по словам английскиго корреспондента "Times" - "herisse d'hommes et de canons" (Газета "Таймс", "Ощетинившимся людьми и пушками".). В этом же году перевезено вниз по Амуру первое вольное население, занявшее оба берега Амура близ Нико-лаевска. В 1856 году состоялся несчастный обратный поход 1.300 человек войска из Николаевска в Забайкалье, причем в самом деле от голода, холода и болезней погибло около 300 человек. Я знаю, этот факт был сильно раскритикован в "Колоколе", но, любезные друзья, где ж справедливость? И разве вы не знаете, сколько англичан погибло в Афганистане и северных американцев в военных экспедициях в западных равнинах и по Скалистым горам? Что ж касается до несправедливой награды главного виновника этой катастрофы, майора Облеухова 17, то это явная клевета, ибо он и теперь живет в полной немилости и горько жалуется на свою судьбу в Иркутске.
С 1857 года началась регулярная колонизация Амура казаками. Первые поселения были без сомнения невольные, это была необходимая жертва, принесенная амурскому делу, и жертва гораздо более в воображении, чем в действительности. Принимаются во-первых всевозможные меры, чтобы переселенцы были доставлены целы и невредимы со всем имуществом на место своего назначения, и все предпринятые до сих пор переселения были за весьма редкими исключениями удачны. Без административных ошибок и сопряженных с ними частных страданий, при недостаточной степени образования, умения и добросовестности в русских исполнителях вообще, такое трудное дело, каково население нового, совершенно пустынного края, разумеется, обойтись не может; но этих ошибок в сравнении с тем, что происходит даже внутри России при переселении народа из одной губернии в другую, было очень, очень мало, и эти страдания никак уже не могут идти в уровень с тем, что переносили северо-американские колонисты, поселявшиеся на болотистых берегах Миссисипи и Арканзаса. Амурские казаки поселены на местах привольных, здоровых, изумительно плодородных. В доказательство здорового климата приведу только одно обстоятельство: относительная смертность на Амуре менее, чем в самом Забайкалье, менее, чем в Иркутской губернии. Правда, что в первый год поселения некоторые места оказались несовсем здоровыми для скота, в иных падали кони, в других слепли бараны, в третьих телята родились без шерсти, но все эти странности, в которых известная сибирская и еще более известная забайкальская лень и распущенность принимали участие немалое, слава богу кончились с первым годом.
Скот скоро освоился с Амуром, а люди живут на нем припеваючи; да- иначе и быть не могло; обеспеченные полным двухгодовым содержанием, т. е. мукою, мясом, солью, крупою и спиртом, даже кирпичным чаем, без которого сибиряк жить не может, равно как и всеми необходимыми инструментами для земледелия и для постройки домов - все это выдает им казна безвозмездно,-они без всякой заботы о будущей зиме и даже о целом будущем годе могли в одно лето поставить себе дома и приготовить землю для пашни, так что на будущий год, еще вполне обеспеченный им правительством, они могли бы даже продовольствовать сами себя, если бы не сибирская лень и не казачья беспечность. И несмотря на эту лень и на эту беспечность, большая часть казачьих поселений производят уже так много хлеба, что могут уделить часть на торговлю. Прибавьте к тому, что все амурские казаки навсегда избавлены от всех податей и сборов и на два года со времени поселения и от всякой службы. Казаки для населения Амура назначаются по жребию; впрочем им предоставлено право поставить за себя охотников, что им обходится каждый год дешевле, ибо число охотников на Амур увеличивается с каждым годом,-опять доказательство, что на Амуре жить не худо. Таким образом от 1857 по 1861 год будет населено казаками на Амуре до 60, а на Ус[с]ури | до] 33 пунктов, всего 3.200 казачьих семейств, около 15.000 мужских и женских душ. В 1861 году отправится последняя казачья колония, состоящая из 600 семейств и 3.000 душ. Тем окончится для забайкальских казаков жертва людьми, жертва, которая оказывается уже на второй год благоденствием для новых поселенцев.
Теперь остановимся на минуту и посмотрим, что сделал Муравьев от 1854 года, со времени первой экспедиции на Амур, до 1859 года включительно. Он сделал лично две экспедиции, благодаря которым он мог отстоять Камчатку и залив де-Кастри против англичан. Я позабыл сказать, что в 1855 году, когда флотилии графа Путятина18 удалось скрыться в устье Амура от преследования англичан и французов, блокировавших и устье Амура и весь Татарский залив, Муравьев, которому было необходимо вернуться в Иркутск, успел со счастьем, ознаменовавшим большую часть его предприятий, пробраться на зафрахтованном американском судне сквозь весь английский флот благодаря туманам и своей истинно геройской смелости в Аян, а оттуда, равно как и в первый раз, возвратился в Иркутск через Якутскую область верхом, на собаках, на оленях и только последние 1.500 верст в возке.
С тех пор он почти каждый год предпринимал поездки на Амур. В 1857 году провожал вниз по Амуру графа Путятина, в 1858 заключил Айгунский трактат, в силу которого Китай уступает нам весь левый берег Амура, оставляя себе правый берег до впадения в Амур реки Уссури, правый же берег Амура от Уссури до Тихого океана оставляет в неопределенности до будущего разграничения, что мы растолковали так, что фактически заняли весь Уссурийский край, целое царство и благодатное царство, - от Амура на севере до Кореи на юге. В 1859 году Муравьев отправился из Николаевска в Печелийский залив, а оттуда в Японию, с которою у него идут переговоры об острове Сахалине, южную часть которого гр. Путятин трактатом, заключенным с ними в 1857 году, уступил им без всякой надобности, даже без всякого требования с их стороны. Переговоры опять окончились фактом, т. е. занятием всего Сахалина двумя или тремя ротами.
Вот вам, милые друзья, самые верные подробности об амурском деле. И когда подумаешь, что такое громадное дело, каково присвоение огромного края и первое население каких-нибудь 4.000 верст, совершенное впродолжение 6 лет от 1854 по 1859 год включительно, - население степей и лесов, чрезвычайно богатых в возможности, но в действительности еще совершенно пустынных, администрация вновь приобретенного края, его продовольствие, все дипломатические и чрезвычайные издержки, постройка барж, сооружение и содержание пароходов, все сплавы, военные экспедиции, не исключая даже защиты наших берегов на Тихом океане против англичан и французов, - когда подумаешь, что на все это издержано до 1859 года включительно не более 540.000 р. сер., взятых даже не у министра финансов, а из экономических сумм управления Восточной Сибирью,тогда, неправда ли, друзья, скажешь невольно, что другого такого примера нет, по крайней мере в нашей истории. Не уменьшая славы Барятинского, покорителя Кавказа 19, знаете ли, сколько употреблено им денег от 1856 года, со времени его назначения до 1859 года включительно, денег, взятых прямо из государственного казначейства? Около 28 миллионов рублей сер. Сравните и произнесите свой суд.
Но, говорит Завалишин, "не казна, а Забайкальский край поплатился за Амур, он разорен, он погибает". Но это уверение, ни на чем не основанное, странно противоречит факту всем известному, кто только был в Забайкальи, а именно значительному умножению производимого хлеба, скота и привозимых в Забайкалье потребляемых товаров. Прежде некуда было девать хлеба, а теперь он в огромных количествах покупается казною для Амура; прежде руки оставались без работы, а теперь в летнее рабочее время плохой работник может заработать рубль сер. и более в день. Прежде продуктов было довольно, но денег не было совсем в Забайкалья, а теперь в нем обращаются ежегодно значительные суммы, так что вы найдете деньги в каждой деревне. Кроме продовольствия Амура в Забайкалья ежегодно закупается снабжение всех судов в Тихом океане. Прежде забайкальские женщины ходили в грубом полотне, а теперь одеваются нередко по-немецки ситцевыми и шелковыми материями. Прежде Забайкалье по откупу считалось самою бедною областью, а теперь оно стало выше Иркутской губернии, - верный признак, что народ богатеет, потому что к несчастью во всем русском царстве, где только существует откупная система, все лишние и даже не лишние деньги народа идут в кабаки. Нет сомнения, что Забайкалье принесло жертвы Амуру, но эти- жертвы не истощили, а только расшевелили его и будут возвращены ему с лихвою в самое скорое время. Теперь уже оживляется оно каждое лето все возрастающим движением на Амур и обратно, с каждым годом появляются вновь фабрики и заводы мясосольные, мыльные, свечные, кожевенные, стеклянные, о которых прежде не было и в помине, и скоро придет время, когда в голодные годы, периодически возвращающиеся в Забайкальском крае через несколько лет вследствие засухи, он будет получать на (По-видимому в оригинале вместо "на" стоит какое-то другое слово ("я" или "все").) свое хлебное продовольствие с Амура.
Теперь скажу несколько слов о предположениях Муравьева касательно окончательного заселения Амура. Какие-нибудь 8 - 10 тысяч казаков не могут его наполнить, и устройство казачьих станиц не могло иметь другой цели как необходимое очищение места и дороги для будущего серьезного населения. В 1858 году Муравьев подал проект заселения Амура, основанный на следующих началах: во-первых, на Амур вызывались люди всех сословий, преимущественно же крестьяне казенные, удельные или помещичьи с тем условием, что лишь только кто из них объявит желание переселиться на Амур, он немедленно освобождается от всех обязательств и повинностей и становится вполне свободным человеком. Переселяться он должен на свой собственный счет (на путь ссуда из особых капиталов и хлебных магазинов); на Амуре ему дается земля на 20 лет в полное владение с освобождением его на это время от всяких сборов, служб и повинностей. Целые общины получают землю в вечное владение, но не в собственность, право которой исключительно предоставлено государству. Когда Муравьев писал свой проект, он был еще (У Драгоманом напечатано "ему".) решительным врагом собственности и говорил: "Je ne suis pas encore certain que la propriete ne soit un vol" ("Я еще не уверился в том, что собственность не кража"). В этом году он уступил явной необходимости и скрепя сердце согласился на признание прав собственности на Амуре, предоставляя каждому покупать сколько ему будет угодно земли по 10 руб. сер. за десятину; лицам же или общинам, которые захотят пользоваться землею на правах владения, предоставить ее на 20 лет, с тем, чтобы по прошествии оных они бы сохранили право первых покупателей, причем в первые 20 лет поселенцы освобождаются от всяких повинностей.
Не знаю, какова будет судьба этого проекта, но первый был отвергнут в Сибирском комитете, и первым его противником был министр государственных и удельных крестьян Муравьев вешающий20. Взамен его, согласившись с министром финансов, [он] предложил следующее: государство ежегодно жертвует 100.000 р[ублей], на которые около 300 семейств из крестьян [ведомства] государст[венных] имуществ будут ежегодно переселяться на Амур не по собственному желанию, а по назначению министра. Многие крестьянские общины в разных губерниях вызывались охотно к переселению, но получили от министра отказ, равно как 1.000 менонитских семей из Саратовской губернии, которые в 1859 году посылали уж депутатов на Амур с поручением осмотреть и выбрать землю. Только сибирским крестьянам предоставлено право вольного переселения, но сибирским крестьянам и в Сибири привольно. Так называемые вольные переселения государственных крестьян, назначаемых министром, начались только с нынешнего года; их переселено в лето 230 семей, около 1.600 душ. Кроме того, высочайше назначены для переселения в Восточную Сибирь 12.000 штрафных солдат с женами и без оных, из которых прибыло по сие время в Восточную Сибирь 8.000 человек; поселены в Байкальской области 6.000 взамен отбывших казаков и до 2.000 на Амуре. Прибавьте к этому около 900 человек каторжных, освобожденных Муравьевым из разных казенных заводов, и вы будете иметь приблизительно верный счет нынешнего амурского и уссурийского населения: без регулярных войск около ....... а с ними около .... душ (Пропуски в подлиннике. (Примечание М. Драгоманова.).).
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги