Ева

Глава третья

У камина на корточках сидела тонкая темноволосая женщина. На ней был синий пеньюар с короткими рукавами, тот самый, что висел на стуле в моей спальне. Головы она не повернула, хотя, по всей вероятности, слышала, как я вошел. На протянутой к огню руке я заметил обручальное кольцо. Обратил внимание и на то, что ее плечи были немного шире бедер. Мне нравится, когда женщины так сложены.

Я ничего не имел против того, что она проигнорировала мое появление, не возражал и против обручального кольца. Но вот пеньюар мне решительно не понравился.

Ни одну женщину не красит халат. Даже если она не знала, кто я, ей следовало, по крайней мере, приодеться. Мне и в голову не пришло, что ей может быть совершенно безразлично, как она выглядит. Я подошел к ней с теми же мерками, что и ко всем знакомым мне женщинам, которые скорее согласились бы предстать передо мной обнаженными, чем в халате.

Признаться, я был избалован слабым полом – с моей репутацией, внешностью и состоянием этого было не избежать. Поначалу я наслаждался женским вниманием, хотя и сознавал, что многие обхаживают меня, как обхаживали бы любого перспективного холостяка в Голливуде. Им нужны были мои деньги, имя, вечеринки, которые я устраивал, короче – все, кроме моей персоны как таковой.

Меня же волновали почти все обладательницы привлекательной наружности. Красивые, хорошо одетые женщины являлись обязательной частью моего окружения. Они вдохновляли меня, развлекали, укрепляли мое эго. Мне нравилось окружать себя красотками, как некоторым нравится развешивать по стенам дорогие картины. Но довольно скоро они мне наскучили. Я обнаружил, что подобные связи сводятся к серии стандартных тактических ходов, и тут обе стороны были настоящими профессионалами. Они жаждали развлечений, подарков и внимания, а я – нескольких часов удовольствия без каких бы то ни было иллюзий.

Единственным исключением оставалась Кэрол. Мы познакомились в Нью-Йорке, когда я ждал постановки своей пьесы. Тогда она была секретаршей Роберта Роувана. Я понравился ей, и, как ни странно, она понравилась мне. Именно Кэрол убедила меня перебраться в Голливуд, где она теперь писала сценарии для «Интернешнл пикчерс».

Полагаю, я не способен долго любить одну женщину. Возможно, меня стоит пожалеть, ведь в старомодном обычае жить всю жизнь с одной женщиной должно быть множество приятных сторон. А иначе зачем столько людей женятся? И я начал чувствовать, что лишен чего-то в силу своей исключительности.

Было время, еще до переезда в Голливуд, когда я всерьез подумывал жениться на Кэрол. Мне нравилось ее общество, к тому же я считал ее гораздо умнее всех других знакомых дам.

Но Кэрол была завалена делами на киностудии, и мы редко встречались днем. А у меня завелось множество приятелей, и часто я был занят не только днем, но и по ночам. Кэрол поддразнивала меня насчет моих подружек, но, казалось, не особенно возражала. Лишь однажды ночью, когда я был слегка пьян и признался ей в любви, она выдала себя. Может, она тоже была немножко пьяна, но я так не думаю. Пару недель я ощущал уколы совести, когда встречался с другими женщинами, но в конце концов перестал заморачиваться. Наверное, просто привык к мысли, что Кэрол любит меня, как легко привыкал ко многому другому.

Пока я разглядывал гостью, мужчина отошел от стойки, где смешивал напитки, и протянул мне виски с содовой. Он был уже слегка нетрезв, и при хорошем освещении стало заметно, что ему не мешало бы побриться.

– Меня зовут Барроу, – представился он, дохнув перегаром мне в лицо. – Харви Барроу. Мне, конечно, неловко за наше вторжение, но у нас не оставалось выбора. – Он приблизился ко мне почти вплотную, и его плотная туша загородила женщину у камина.

Меня он совершенно не интересовал. Я не обратил бы внимания, повались он замертво к моим ногам. Отступив на несколько шагов, я встал так, чтобы видеть женщину. Она грелась у огня, словно не подозревая о моем присутствии, и почему-то ее нарочитое безразличие приятно волновало.

Барроу похлопал меня по плечу. Я неохотно оторвал взгляд от женщины. Он снова принялся извиняться за то, что вломился в дом без спроса, и я прервал его, заявив, что все нормально и на его месте я сам поступил бы так же. Потом как бы невзначай представился, понизив голос, чтобы женщина не разобрала моего имени. Если она хочет таким образом произвести на меня впечатление, я не назову ей себя до самого последнего момента, а затем с удовольствием понаблюдаю за смятением, которое охватит ее, когда она поймет, кого игнорировала.

Мне пришлось повторить свое имя дважды, потому что с первого раза он его не расслышал, но и тогда оно не произвело должного эффекта. Я даже помог ему, присовокупив «писатель», однако было очевидно, что он ничего обо мне не знает. Он оказался одним из тех тупых невежд, которые никем не интересуются. Отныне я решил его игнорировать.

– Рад знакомству, – торжественно произнес он, пожимая мне руку. – Так мило, что вы не рассердились. Другие бы вытолкали меня взашей.

Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, но я солгал:

– Все в порядке. – И посмотрел на женщину за его плечом. – Скажите, ваша жена окоченела от холода, глухонемая или просто необщительная?

Он проследил мой взгляд, и его грубое красное лицо напряглось.

– Уж и не знаю, как вас знакомить. Я в затруднительном положении, старина, – прошептал он мне на ухо. – Она мне не жена. К тому же сейчас она чертовски разозлилась. Промокла насквозь, а дамочки вроде нее этого не любят.

– Ясно, – ответил я, внезапно почувствовав отвращение. – Что ж, не беспокойтесь. Я хочу с ней познакомиться. – И я подошел к камину и встал рядом с женщиной.

Она повернула голову, посмотрела на мои ноги, затем вскинула глаза на мое лицо.

– Здравствуйте, – произнес я, улыбаясь.

– Здравствуйте, – равнодушно ответила она и опять уставилась на пламя.

Мне лишь мельком удалось увидеть ее эльфийское лицо с твердым ртом, упрямым подбородком и до странности волнующими глазами, но этого оказалось довольно. У меня перехватило дыхание, как бывает на вершине высокой горы, и я понял, что это значит.

В общем-то, я не назвал бы ее даже хорошенькой. Если уж на то пошло, ее внешность была скорее обыкновенной, но было в ней что-то магнетическое, возбуждающее. Возможно, «магнетическое» не совсем верное слово. Я инстинктивно чувствовал, что за маской безмятежного равнодушия таится нечто глубоко порочное, почти животное. От одного только взгляда на нее казалось, будто бы вас ударило разрядом тока.

Я решил, что вечер не так уж и безнадежно испорчен. На самом деле он обещал быть потрясающе интересным.

– Хотите виски? – спросил я, надеясь, что женщина снова поднимет голову, но она этого не сделала. Она опустилась на ковер, поджала под себя ноги и кивнула на стоявший у камина стакан.

– У меня уже есть.

Подошел Барроу.

– Это Ева… Ева… – Он замялся и покраснел.

– Марлоу, – произнесла женщина. Ее руки лежали на коленях, и я заметил, как она сжала кулаки.

– Точно, – подхватил Барроу. – У меня паршивая память на имена. – Он кинул на меня растерянный взгляд, и я понял, что он успел позабыть и мое имя. Я не собирался ему помогать. Если человек не в силах запомнить имя своей любовницы, то пусть катится ко всем чертям.

– Так, значит, вы промокли, – обратился я к женщине и засмеялся.

Она подняла глаза. Я не доверяю первому впечатлению, но тут сомнений не оставалось: передо мной бунтарка. У нее, должно быть, дьявольский нрав – стремительный, порывистый, необузданный. Несмотря на миниатюрность, весь ее облик – глаза, манера держаться, выражение лица – свидетельствовал о внутренней силе. Над ее переносицей залегли две глубокие морщины. Они придавали лицу очень характерное выражение и могли возникнуть лишь в результате пережитых тревог и глубоких страданий. Мне не терпелось узнать ее ближе.

– Еще как промокла, – ответила она и тоже засмеялась.

Ее смех удивил меня. Неожиданно он оказался приятным и заразительным. Смеясь, она запрокинула голову, и я поразился тому, как изменилось ее лицо: жесткие складки исчезли, и она словно помолодела. Трудно было определить ее возраст. Наверняка за тридцать; может, тридцать восемь, может, тридцать три. Но когда она смеялась, ей можно было дать не больше двадцати пяти.

Барроу помрачнел, окинув нас подозрительным взглядом. И у него были на то основания. Будь он чувствительнее, то почуял бы, как забушевали во мне гормоны.

– Я тоже промок, – сказал я, усаживаясь в кресло рядом с ней. – Если бы я представлял, насколько скверная будет погодка, то переночевал бы в Сан-Бернардино. Но теперь я, конечно, рад, что не остался там.

Оба взглянули на меня и быстро отвели глаза.

– Вы приехали издалека?

Повисла тишина. Ева смотрела на огонь. Барроу вертел стакан в своих толстых пальцах. Было почти слышно, как ворочаются мысли в его голове.

– Из Лос-Анджелеса, – наконец выдавил он.

– Я частенько бываю в Лос-Анджелесе, – произнес я, обращаясь к Еве. – Как вышло, что мы не встречались раньше?

Взгляд Евы окаменел.

– Не знаю, – сказала она.

Возможно, Барроу понял, что у меня на уме, поскольку залпом допил виски и потрепал Еву по плечу.

– Иди-ка спать, – бросил он повелительным тоном.

Я подумал, что если я ее правильно раскусил, то сейчас будет взрыв, но она даже бровью не повела.

– Ладно, – равнодушно ответила она, приподнимаясь на колени.

– Нет необходимости расходиться, – вмешался я. – Разве вы не проголодались? У меня в холодильнике кое-что найдется. Что скажете?

Барроу выразительно посмотрел на Еву:

– Мы ужинали в Глендоре, по пути сюда. Ей лучше лечь… она наверняка устала.

Я посмотрел на него и засмеялся, но он не разделил моего веселья. Он мрачно глядел в пустой стакан, и на висках пульсировали вены.

Ева поднялась. Она была еще миниатюрней, чем показалась мне с первого взгляда, – едва доставала мне до плеча.

– Где я сплю? – спросила она, глядя мимо меня.

– Вы можете остаться в спальне, в которой уже расположились. Я переночую в комнате для гостей. Но если вы не хотите ложиться прямо сейчас, я был бы рад вашему обществу.

– Я хочу лечь. – Она направилась к двери.

Когда она ушла, я пробормотал:

– Пойду узнаю, не нужно ли ей чего-нибудь. – И вышел из гостиной, прежде чем Барроу успел вымолвить хоть слово.

Ева стояла около электрического обогревателя, закинув руки за голову, потом потянулась, зевнула, но заметила в дверях меня и, окинув оценивающим взглядом, поджала губы.

– У вас есть все необходимое? – спросил я, улыбаясь. – Вы точно не голодны?

Она засмеялась. Я подозревал, что она поняла, почему я так беспокоюсь о ее удобстве. Это было бы кстати, потому что позволило бы сэкономить время и обойтись без ненужных ухаживаний.

– Ничего не надо… спасибо.

– Как скажете, но мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя комфортно. Вы первая женщина у меня в гостях – событие в некотором смысле знаменательное. – Я понял, что совершил ошибку, как только закончил говорить.

Ее глаза перестали смеяться и снова стали холодными и настороженными.

– В самом деле? – хмыкнула она, подходя к кровати. Из чемодана она вынула розовую ночную сорочку и аккуратно повесила на стул.

Она знала, что я солгал, и выражение ее лица говорило, что этого она и ожидала. Я почувствовал раздражение.

– В это трудно поверить? – поинтересовался я, шагнув через порог.

Она затолкала разбросанные по кровати вещи в чемодан и поставила его на пол.

– Трудно поверить во что? – спросила она, направляясь к туалетному столику.

– Что здесь не было женщин?

– А какое мне дело до того, кто у вас здесь бывает?

Разумеется, она была права, но ее безразличие меня задело.

– Ну если так ставить вопрос, то, разумеется, никакого, – ответил я, подавив обиду.

Она поправила волосы и внимательно вгляделась в свое отражение, словно забыв о моем присутствии.

– Дайте мне мокрую одежду, – предложил я. – Я повешу ее в кухне сушиться.

– Я справлюсь сама. – Она порывисто отвернулась от зеркала и плотнее запахнула на себе пеньюар. Морщинки над ее переносицей углубились, придавая лицу хмурый вид. Но, несмотря на свою некрасивость – а с этим безучастным выражением лица она совсем не походила на красавицу, – Ева казалась мне все более интересной.

Она перевела взгляд с меня на дверь. Ей пришлось проделать это дважды, прежде чем я понял, что она без слов велит мне уходить. В моих отношениях с женщинами такого раньше не случалось, и этот опыт не доставил мне удовольствия.

– Я хочу лечь… если не возражаете, – сказала она и отвернулась.

Ни тебе изъявлений благодарности, ни извинений по поводу того, что заняла мою комнату, – просто холодный, хорошо рассчитанный отпор.

Когда я вернулся в гостиную, Барроу наливал себе очередную порцию виски. На обратном пути к креслу он уже заметно пошатывался. Усевшись, он остановил на мне мутный взгляд и недобро прищурился.

– Выброси ее из головы, – внезапно выпалил он, ударив кулаком по подлокотнику. – Хватит. Ясно тебе?

У меня челюсть отвисла от удивления.

– Это вы мне? – процедил я, взбешенный тем, что он посмел говорить со мной в таком тоне.

Его раскрасневшееся лицо слегка обмякло.

– Оставь ее в покое, – пробормотал он. – На эту ночь она моя. Я знаю, что́ у тебя на уме. Но дай мне кое-что сказать. – Он подался вперед, шлепая отвислыми губами, и наставил на меня короткий толстый палец. – Я ее купил. Она обошлась мне в сотню баксов. Слышишь? Купил! Так что руки прочь.

Я ему не поверил.

– Такую женщину не купить. Уж во всяком случае не такому никчемному уроду, как ты.

Барроу выплеснул виски на ковер.

– Что ты сказал? – Он вытаращил на меня водянистые злые глазки.

– Я сказал, что тебе не купить женщину, потому что ты никчемный урод.

– Не пришлось бы тебе пожалеть. – Вены на его висках вздулись. – Как только ты появился, я сразу понял: жди неприятностей. Ты ведь собираешься отбить ее у меня?

Я усмехнулся:

– Почему бы и нет? Как ты можешь этому помешать?

– Но я ее купил, черт побери! – взвизгнул он, стукнув по подлокотнику. – Ты способен понять, что это значит? На сегодняшнюю ночь она моя. Неужели ты не можешь вести себя как джентльмен?

Я все еще не верил ему.

– Что ж, давай позовем ее, – расхохотался я. – В конце концов, сто долларов не такие уж большие деньги. Я мог бы дать больше.

Он с трудом выбрался из кресла. Конечно, он набрался по-свински, однако мускулы у него будь здоров. Застань он меня врасплох, мне несдобровать. Я подался назад.

– Ну же, не кипятись. – Я продолжал пятиться, не отрывая глаз от надвигающейся туши. – Мы можем решить все без драки. Давай позовем ее…

– Она получила от меня сотню баксов, – прохрипел он с тихой яростью. – Я ждал этого восемь недель. Когда я просил ее принять меня, она соглашалась. Но стоило прийти, как чертова служанка говорила, что ее нет дома. Четыре раза она проделывала этот номер, и каждый раз я знал, что она наверху, смеется надо мной, глядя из окна. Но я хотел ее. Повелся, как дурак. Поднимал цену с каждым звонком. И когда я предложил сотню, она спустилась ко мне. Все было хорошо, пока не явился ты. Но ни ты, ни какая другая обезьяна теперь меня не остановит.

Меня затошнило. Я еще не до конца верил его словам, но знал, что в моем доме он не останется. Пусть убирается к черту.

Вытащив из бумажника сотню, я швырнул ее ему под ноги. Потом, подумав, добавил еще десятку.

– Пошел прочь, – велел я. – Вот твои деньги с процентами.

Он уставился на купюры и побледнел, издав тихий сдавленный звук, словно прочищая горло. Потом поднял голову, и я понял, что сейчас будет драка. Мне не хотелось драться, но, раз все так обернулось, я был готов. Он двинулся в мою сторону, вытянув длинные руки, словно хотел схватить меня. Недолго думая, я шагнул навстречу и врезал ему кулаком в лицо. Кольцо с печаткой, которое я носил на мизинце, оставило на его щеке глубокую ссадину. Хрюкнув, он качнулся назад, и я ударил его снова, на этот раз в переносицу. Он тяжело рухнул на четвереньки, я подскочил к нему и, тщательно прицелившись, лягнул в челюсть. Его голова запрокинулась, и он растянулся на ковре. Он и пальцем не успел ко мне притронуться, а драка уже закончилась.

Ева стояла в дверях, глядя на нас. Ее глаза расширились от удивления.

– Все в порядке, – улыбнулся я, дуя на костяшки пальцев. – Спи спокойно, сейчас его здесь не будет.

– Не стоило бить его ногой, – холодно заметила она.

– Верно. – Ее глаза вспыхнули гневом, и мне это понравилось. – Не следовало этого делать. Наверное, я сильно разозлился. Лучше уйди.

Она ушла, и я услышал, как закрылась дверь в спальню.

Барроу неуверенно сел и поднес руку к лицу. С пальцев на манжеты потекла кровь. Он тупо посмотрел на нее и дотронулся рукой до горла.

Я наблюдал за ним, присев на край стола.

– Отсюда до Большого Медвежьего озера две мили. Мимо дороги не промахнешься. Просто иди вниз по склону. Не доходя до озера, увидишь гостиницу. Там переночуешь. А теперь убирайся.

И тут он выкинул нечто неожиданное. Обхватил ладонями лицо и заплакал. И я понял, что он законченный трус.

– Вставай и выметайся, – произнес я с отвращением. – Меня от тебя тошнит.

Он поднялся и на нетвердых ногах двинулся к двери. Прикрывая рукой глаза, он хныкал, словно обиженный ребенок.

Я поднял сотню и десятку и сунул ему в нагрудный карман.

Он, как ни странно, поблагодарил. Позеленев, как купюры.

Я довел его до входной двери, сунул в руки сумку, стоявшую в прихожей, и выпихнул под дождь.

– Ты мне не нравишься, – сказал я. – Так что не попадайся мне больше на глаза.

Он спустился с крыльца, и его поглотили дождь, ветер и темнота.

Заперев дверь, я постоял в прихожей. Голову и грудь сдавило как тисками, и ужасно захотелось выпить. Но кое-что нужно было выяснить незамедлительно, а значит, с выпивкой придется повременить. Я прошел к спальне и рывком открыл дверь.

Ева стояла у туалетного столика, скрестив руки на груди. Ее взгляд был настороженным.

– Он ушел, – сообщил я, остановившись в дверях. – Я отдал ему сто долларов, которые ты была ему должна, и он даже сказал спасибо.

Выражение ее лица не изменилось, и она не проронила ни слова, лишь напряглась, как загнанный в угол зверь.

Я не сводил с нее глаз.

– Тебе его не жаль?

Ее губы презрительно скривились.

– С какой стати я буду жалеть мужчину?

После этих слов стало окончательно ясно, что она собой представляет. Не было смысла обманывать себя дальше. В общем, я и не думал, что Барроу лгал: история о сделке звучала вполне правдоподобно. Но я до последнего надеялся, что это ложь.

Значит, она была женщиной, которая принадлежит всем, кто платит. А ведь по ее виду и не скажешь. И она посмела игнорировать меня. Она – женщина, на которую в обществе смотрели как на парию, – имела смелость не обращать на меня внимания. Внезапно мне захотелось задеть ее как можно больнее.

– Он сказал, что заплатил тебе, – произнес я, входя в комнату и закрывая дверь. – А ты умеешь вводить в заблуждение. Знаешь, я бы никогда не подумал, что ты продажная женщина. Сотня долларов, верно? Ладно, пусть будет так, только не думай, что я дам больше. Не дам, потому что больше ты не стоишь.

Она не шевельнулась, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Только глаза стали темнее и побелели крылья носа. Опираясь на туалетный столик, она вертела белой изящной рукой тяжелую бронзовую пепельницу.

Я подошел к ней вплотную:

– И не надо так на меня смотреть. Я тебя не боюсь. Давай же, покажи, на что ты способна.

Но не успел я дотронуться до нее, как она крепко обхватила пепельницу и что есть силы ударила ею меня по голове.