Собрание стихотворений

Солнце, упавшее в море,

Медленно гаснет на дне, —

Ночью фарфоровый город

Дремлет при полной луне.

Ты никогда и не знала,

Сколько томительных грёз

Будится в водах канала

Светом мерцающих звёзд.

– В каменной лунной долине

Ночью туманы легки, —

Тихо своей Коломбине

Лунный поёт Арлекин.

Ветер навстречу рушится,

Ни огонька вдали,

Только над цирком кружится

Красное «Ван-Ю-Ли».

Тьма отовсюду валится —

Скрыть от себя самой

Тухлую пасть Пекторалиса,

Пахнущую чумой.

А в облаках над городом —

Красный дрожащий крик.

Вьюга взметает бороду

В надпись на небе: «Цирк».

Снег на крышах белеет,

Ночь над ним лиловеет,

Плачет небо и падают звёзды,

Плачет песня, жалея,

Что струна тяжелеет.

– Песня, песня, не плачь, моя песня!

Слёзы падали в да́ли —

В голубой от печали

Лунный сумрак над зеленью зыбкой, —

Но… напрасно рыдали:

Не пришёл Страдивари,

Не утешил тоскующей скрипкой.

Напрягаются песни-струны,

Наливается плачем скрипка —

Лунной медью, печалью лунной

Водит вечер по пальцам гибким.

Напрягаются песни-струны.

Дымный вечер закатом изранен.

Вместе с ночью приходит тоска;

Снова город, одетый туманом, —

Золотой электрический скат.

В переулках, изученных мною,

Словно формулы школьных таблиц,

Слился сон с отсыревшей стеною,

То взлетая, то падая ниц.

И любимая, тяжко больная

Сторона привлекает меня

Не рассветом «грядущего рая»,

Но печалью прошедшего дня, —

Дня, в котором так длинны минуты,

Так безрадостно тёмны часы,

Как тяжёлые, бурые трутни,

Что погибли от жала осы.

Но, погибнув, растаяв в минувшем,

Будто Феникс в букете огней,

Говорят о навеки уснувшем,

Возрождаясь в светающем дне;

Будто горе – лишь сон скоротечный,

Будто мёртвые живы друзья —

И от яда облатки аптечной

Будто в космос проникнуть нельзя.

Как жёлтый глаз огромной птицы,

Добычу видя впереди,

В поникших листьях, как в ресницах,

Луна сквозь дерево глядит.

– Напрасно, ангел неумелый,

Стараться муки облегчить,

Когда, как огненные стрелы,

Пронзают лунные лучи.

Они за давнюю обиду

Несут заслуженную месть, —

Сегодня хочет тёмный идол

Вернуть потерянную честь.

И ты стараешься напрасно

Меня на встречу не пустить:

Сразив меня в бою ужасном,

Быть может, он тебя простит.

Я ли знал тебя такою

Или всё придумал сам,

Но безумною тоскою

Ты была моим глазам.

В час, когда ложились росы,

Синим пламенем горя,

У тебя в тяжёлых косах

Звёзды были, говорят.

Говорят, что вовсе небыль —

Встречи на земле:

Будто ты, оставив небо,

Не придёшь в вечерней мгле.

– О, закатная Россия,

Бред мой давний голубой,

От меня ли ты красива

Или я живу тобой?

Так не крадутся воры —

Звонкий ступает конь!

В небо возносит город

Каменную ладонь,

Сдвинув сырые груди,

Крыши склонив ко сну:

Талая ночь, безлюдье, —

В городе ждут весну.

Вывинтив мясорубкой

В небо – распятый фиг! —

Висельник в медной юбке

Тёмный хранил язык!

Колокол медным платьем

Тёмное брюхо крыл,

Славу своих собратьев —

В плеск голубиных крыл!

– Эй, рассыпайтесь, горы,

В гром колокольных бронь!

Так не крадутся воры —

Звонкий ступает конь!

Так не крадутся воры —

Звонкий ступает конь.

Это расправил город

Каменную ладонь,

Двинул гранитной грудью

И отошёл ко сну…

Талая ночь. Безлюдье.

В городе ждут весну.

– Хочешь, уйдём, знакомясь,

В тысячу разных мест, —

Белые копья звонниц

Сломим о край небес?

Нам ли копить тревоги, —

Жить и не жить, дрожа, —

– Встанем среди дороги,

Сжав черенок ножа!..

У неловко остриженной кроны —

Абордажные крючья-суки:

Меднорыжие, с шерстью зелёной

В смертной битве сошлись пауки.

И трубач ни о чём не жалеет, —

Лунный рог – беззаботный сигнал:

– Будет ночь! – облака, тяжелея,

Улеглись в маслянистый канал.

Когда тоскою предвечерья

Я залит, душу погубя, —

Целую огненные перья,

Зову тебя и жду тебя.

И мнится: мир наполнен ядом,

Но всё на свете прощено,

И всё твоим безлунным взглядом

Во имя мглы освящено:

Она близка – и всё погибло.

Заря – о прожитом рассказ,

Но есть мерцающие иглы

В глуби твоих огромных глаз.

И верю я: не надо света —

Без солнца гибнет слабый враг, —

Хочу склониться безответно,

Заслышав твой неспешный шаг.

Ночь легионы

Снов выводила,

Ночь приносила петь

Медное било,

Тяжёлое било —

Лун колокольную медь.

Каменный город,

Дно океана,

Красные зори,

Синие раны, —

Спящих баюкает ветер,

Ветер за спящих в ответе.

В пугвицах[1] ночи

Звёзд перламутры,

Ветер хохочет —

Близится утро!

Падают листья —

Шорох оваций —

Жёлтые листья галлюцинаций.

По тучам, по звёздам в остывший закат

Вечерние птицы летят,

А городом, вставшим по пояс в луне,

Косматая полночь на чёрном коне

Едет. Едет. Едет.

Где дремлют сады, ожидая весну,

Где вечер их клонит ко сну, —

По звонкому холоду каменных плит

Не искры, не искры летят от копыт —

Звёзды. Звёзды. Звёзды.

По лунному городу полночь спешит —

И лунный в руках её щит.

И, глядя в него, засыпают дома,

И, к ним наклоняясь, уснула сама

Полночь. Полночь. Полночь.

Горбатый мост с провисшим проводом,

Как прежде, был в конце прогулки,

И так же небо дышит холодом,

И звёзды льются в переулки.

Но никогда мне не забудется

Тревожный вечер в октябре —

Я знал: сегодня что-то сбудется!

Неясно – что, неважно – где…

Всё было так же: тень от дерева,

Фонарь качался, не спеша,

И листья мокрые и серые,

С деревьев падали, шурша.

Я слушал город затихающий,

Смотрел в объятьях темноты,

Как шли на лунные ристалища

По саду чёрные коты.

Веют тучи крыльями орлана

Над взошедшей ночью трын-травой, —

Стонет город матом Тамерлана

Над своей оливковой Невой.

Из хрустальных слёз концертных залов,

Золотой сонатой дребезжа,

Вороная лошадь пробежала,

Веки луж оранжево смежа.

Искрозвонка – лошадь вороная,

Всадник пьян настоем из часов,

Копья рук в туманы окуная

Под тяжёлой мерою весов, —

И, как я, хмельной твоей любовью,

Обезумев в звёздной синеве,

Истекает розовою кровью

На гранитных подступах к Неве.

День уходит, как тореро, —

(Белый плащ над синим миром),

Незадачливый тореро! —

Он в бою сломал рапиру.

А мощёная арена

Звёздной полнится кадрилью:

На губах у ночи – пена,

В чёрной шее – бандерильи.

– Умирающий воитель,

Брось кровавую мулету, —

Пусть владеет победитель

Целым светом, чёрным светом!

Лампа погасла в смертельной зевоте,

Лучик нырнул в темноту:

С камня на камень, с камня – в ворота,

Окнам смеясь на лету.

С камня на камень, с камня на камень —

Пятый этаж… огонёк…

Серенький мальчик – ночью, без мамы —

В жарком бреду изнемог.

Люди заснули в доме громадном,

Тикать устали часы,

Кухонный кот подбирается – жадный, —

Лижет большие усы.

Мягкие лапы, светится пламень

В злых и блудливых глазах…

С камня на камень, с камня на камень, —

Стукнули зубы в усах.

С камня на камень, с камня на камень, —

Крошку никто не спасёт:

Бедная мама, глупая мама

Ночью ушла на завод.

– Съем, как мышонка, съем, как лягушку, —

Мальчику в ухо сказал…

С камня на камень – прыг на подушку! —

Тоненький лучик упал.

С камня на камень – ну-ка, попробуй!

Скрипнула форточка: «Кр-р-рак!»

– Прочь поскорей, подобру-поздорову,

С камня на камень. – Дурак!

Лучик сердитый, лучик весёлый, —

Лучику надо гулять:

С камня на камень, с камня на камень,

С камня на камень опять.

С камня на камень, с камня на камень —

Крылья ночных фонарей…

Тихи и жутки, злобны и чутки

Тёмные пасти дверей…

Холод ступенек, пыль на перилах,

Стенка, решётка, пролёт…

Смерть расплескала ночные чернила, —

В пропасть тихонько зовёт…

Здесь он стоял, в бледной улыбке,

Серой тоской изнемог —

Огненно-алый, злобный и гибкий,

Проклятый Богом цветок.

Красные листья перед рассветом

Дворники смыли со стен, —

Спите спокойно, в смерти поэта

Нет никаких перемен…

Спи, не тревожась, сволочь людская —

Потный и сладенький ад! —

Всякий «философ», томно лаская

Нежный и розовый зад…

С камня на камень, с камня на камень,

Стенка, решётка, пролёт…

С камня на камень, с камня на камень

Ночь потихоньку плывёт.

В целом мире не сыщешь белее ночей,

Мостовых не найдёшь горячей,

А в ночи безотрадней домов не найти,

Перевитых в ночные пути.

В этом доме, лишь гаснет кровавый закат, —

Осторожные тени стучат.

Там луна серебрит потолков высоту,

Там оправлен кошмар в белизну паспарту,

Там насмешливо ангел глядит из угла,

И под пылью – тоска залегла.

В эти чёрные окна, лишь гаснет заря,

Наливается свет фонаря,

А в пустой тишине – запоздалый трамвай

Да собачий серебряный лай.

Там – томление белых июньских ночей,

Словно свет навсегда потускневших очей:

В этом доме, из мрака воспрянувшем вдруг,

В этом доме повесился друг.

Этот дом надо мной, как печальный маяк:

Там канал, как большая змея,

Извивается в камень одетой струёй

И блестящей звенит чешуёй.

Затихает…

Устало чудовище!..

И бессвязно бормочет во сне

О своём потаённом сокровище —

О Великой Мещанской Весне.

Наступил, с перегнившим дыханием,

Вислогубый и потненький час,

В конвульсивном ночном содрогании

Мерно булькает выпитый квас…

– Всё в порядке…

– Постойте! А девочка?

(Покачнулся сомкнувшийся мост.)

Затрещал телефон – и с издёвочкой:

– Утонул человек. Это пост?

…………

Трупик стыл на камнях серебристых,

Далеко-далеко от людей —

Детский профиль, холодный и чистый,

Всплески ветра на невской воде.

Заметался по улицам, лужам

Полный дикого ужаса крик,

Запуская в притихшую душу

Тепловатый паучий язык…

И не вздрогнуло небо холодное,

Лишь бесшумно сомкнулась вода…

– Моя милая деточка… Гордая…

Кто обидел тебя навсегда?

– Может быть, ты увидеть сумела

То, что скрыто улыбкой друзей,

То – чему нет на свете предела,

То – чего нет на свете грязней?

Или в сказке концертного зала,

Одиноко застыв среди «тех»,

Сквозь торжественный грохот хорала

Ты услышала пошленький смех?

Ковшом Медведицы отчерпнут,

Скатился с неба лунный серп.

– Как ярок рог луны ущербной,

И как велик её ущерб!

На медных досках тротуаров,

Шурша, разлёгся лунный шёлк,

Пятнист, от лунного отвара,

От лихорадки лунной – жёлт.

Мой шаг, тяжёлый, как раздумье

Безглазых лбов – безлобых лиц,

На площадях давил глазунью

Из луж и ламповых яиц.

– Лети, луна! Плети свой кокон,

Седая вечность – шелкопряд!

Пускай темны глазницы окон,

И обо мне не говорят!

Мороз от ног отщиплет пальцы —

Добыча верная в ночах, —

Идут! Они – неандертальцы,

А я – копьё на их плечах.

– Идут, идут – отлично спелись

Под шорох туч и ветра свист;

– Какая ночь! – Археоптерикс —

Не час полуночи навис.

Не сны – сырые груды щебня,

Где чудом – треск горящих щеп…

Пусть ярок рог луны ущербной!

Но как велик её ущерб!

– Чем я пьян? —

Какой-то лаской,

Блеском огненных очей,

Небывало-странной пляской

В снах сиреневых ночей.

В упоении бездонном

С жутким смехом всё сотру,

Страшно-чёрной беладонной

Расцветая поутру.

Как высоко вы, о звёзды, горите!

Светом холодным.

Вечно о чём-то своём говорите,

Вечно свободны!

Нашим заботам и нашим печалям —

Нашей тревоге —

В недостижимые ясные дали

Нет и дороги.

В долгую ночь не дождаться рассвета —

Что́ вам за горе!

Вас окружило серебряным светом

Вечное море…

Птицы разносят тревожные песни —

Весть непогоды.

Вам ли услышать? – Сияйте чудесно

Годы и годы!

Пятен оконных

Цвет малярийный —

Отблеск лимонный

В чёрных перилах.

Белая вьюга… —

Тихая вата

Кроет восходы,

Кроет закаты.

Вечер трамвайный —

Люди и рельсы —

Что нам до Индии,

Если есть Пенза?

Весенний минуется праздник —

И снова в дремоте ночной

Я полон певучей боязни

За город, построенный мной:

Качаются стройные башни

На небе полночной поры,

И кровью закатов вчерашних

Наполнились тёмные рвы.

Колеблется призрачный город,

Как синие тени в саду…

В мерцающем лунном узоре

Я жду до рассвета беду.

В зеркале окон

Утром и вечером

Бьются и никнут

Шаги человечьи.

В льющейся с неба

Синь-высоте

Окна подобны

Дум чистоте.

Падают звёзды

Вьюгою снежной

В стёкла мороза, —

В росписи нежной.

Вечером поздним

В угол медвежий

Падают слёзы —

Звёздный подснежник.

Лунные свечи

Мечутся в окнах,

Шаг человечий —

Россыпью – в стёклах.

Навзничь падают тени.

Предметы остались нагими.

Этот город – корабль, над которым

Сомкнулась вода.

Как тенета, дороги лежат под ногами,

А совсем не идут.

– О, ночные пути в никуда!

Отсталая птица летела,

Последние силы храня…

Усталая птица летела

Навстречу весеннего дня.

Летела!

Летела!

Летела!

Цвели золотые зарницы —

От них далека-далека —

Усталая тёмная птица

Брела в снеговых облаках.

Протяжная песня звенела…

Тоскуя о милых лесах —

Печальная птица летела

В печальных чужих небесах.

Летела!

Летела!

Летела!..

Усталая птица летела.

Пальто, забрызганное ночью,

Тяжёлый, мокрый воротник…

Лиловой тучей оторочен,

Рассвет за крышами поник.

Одно лицо простудным жаром

Горит, когда потухло всё,

Когда на улицах кошмары

Ревут, как бешеный осёл.

Когда темней, чем блеск стекольный,

Одна мечта всегда светла:

Идти к Никольской колокольне

И, молча, бить в колокола…

Пускай в ушах – дыра сквозная,

Пусть каждый дом – насквозь пробит!

– За что? – За всё!

– Зачем? – Не знаю!

Но только – бить, и бить, и бить!

Громадные, громко молчат небеса,

Восходит звезда за звездой.

Для рифмы, конечно, я выдумал сам

Твой жалобный крик, козодой!

Но что не для рифмы! Оборванный сон?

Луны серповидный обрез?

Бетонный колодец – дворовый кессон?

Кессонная злая болезнь?

Монетой, блестящей в ночной синеве —

Серебряный очерк лица,

И (только для рифмы!)

На чёрной траве – тяжёлый живот мертвеца?

– Идущие к дому!

Бегущие прочь,

Не надо на рифмы пенять! —

На ваших кроватях – костлявая ночь —

Матёрая, потная блядь!

Цвет свернувшейся крови – флаги.

Звёздное (небо ли?) – решето.

Небо – обёрточная бумага,

Небо обветренное – желто.

Полон мир электрической желчи;

Этот металл для зубов – луна.

Этот, светлее трамвайной мелочи,

Город – (Люстра-полис) – страна.

Моторы (синхронные и асинхронные).

Тысячеваттный поспел виноград.

Это – смеющийся над влюблёнными —

Питер – Петер – и Ленин – град.

Лунный колокол бьёт неумолчно,

И в урочные видно часы,

Как танцует под куполом ночи

Золотой колокольный язык.

Отупев от страшного звона,

Обезумевший ветер кричит,

Что на небо приклеен червонец

Или бронзовый греческий щит.

И при розовом блеске зарницы

Булавами изогнутых шей

Бьют громадные медные птицы

В барабаны оглохших ушей.

Ночь – веселью не помеха,

За окном метель хохочет:

– Станем рыцарями смеха,

Собирайтесь все, кто хочет!

В парусах металось Эхо:

– Возносите в небо мачты!

Тонут сны в сугробах смеха.

– Смех – приюту новобрачных!

У любви – постельной крохи —

Тьма свела истомой крылья,

А во тьме кривится Хохот

В большеротом косокрыльи.

За окном метель хохочет

(Ночь – веселью не помеха):

– Собирайтесь все, кто хочет,

Станем Рыцарями Смеха!

Вместо ночи – безвременье,

В небе – вата и мгла,

Я умею, как древние,

Волховать до утра.

– Не восстать над кошмарами! —

Бойся знать и судить, —

Волхования старые

Уведут от беды.

Если ночь не приходит,

Вечерней не будет зари, —

Испугали её фонари, —

Если ночь не приходит.

Беззакатно заплачет весна,

На столе, на окне у меня, —

И не будет поющего сна,

И ни ночи не будет, ни дня.

Только белый серебряный звон,

Как трамвайная песня легка…

И придёт ископаемый слон,

Как мулету, неся облака.

Мы – под пробкой

В домах-ретортах:

– Хочешь – плавься,

А хочешь – спи!

С лунным рогом —

Чернее чёрта —

Небо взмыленное сопит.

Март окончен – кошачьи кланы

В ночь бежали, подняв хвосты.

Мыты мётлами урагана,

Листья крыш – пусты!

С лунным рогом, чернее чёрта,

Полночь бесится и хрипит:

Если душно в домах-ретортах,

Хочешь – плавься, а хочешь – спи!

Облака, облака… за окошком,

Распухая на западе алом,

Проплывают, как дохлые кошки,

В плесневеющей флегме каналов…

Среди белых, пятнистых и рыжих

Полусгнивших линяющих шкурок

Закатился за дальние крыши

Догорающий вечер-окурок.

Ископаемым городом-лесом,

Мезозоем, обуглившим воздух,

Задушило в болотном компрессе

Наши песни об утренних звёздах.

И о небе, смелее и лучше

Заставляющем с ветренной выси

Кувыркаться багровые тучи,

Как больших окровавленных рысей,

Чтобы утром сияющей стаей

Ты могла собирать их у окон

И дарить снеговым горностаям

Золотой ионический локон.

А теперь даже мокрые ветры

Словно вымерли в городе хмуром:

Облака.

Облака беспросветны; только шкуры, – раздутые шкуры.

Только ждём, не вернутся ли птицы,

И сидим, розовея макушкой,

У окна; – так сидят у бойницы

Вислозадые медные пушки.

Мы терпением набиты,

Молчаливы до поры,

Будто крысы неолита

В свалке каменных корыт.

В сердце – холод,

В мыслях – ступор,

Нет девиза на щите…

Наверху – домов уступы,

Снизу – ступы площадей.

– Встанешь? Крикнешь? —

Лишь захочешь —

Как орешья скорлупа,

Под пестом чугунной ночи

Разлетятся черепа.

Не раздуть в гремучий пламень

Угли тлеющей зари!

Мы живём, вгрызаясь в камень,

Извиваясь, как угри —

Словно крысы неолита

В свалке каменных корыт

Мы терпением набиты,

Молчаливы до поры!

Горячие тучи воняют сукном.

По городу бродит кошмар.

Угарные звёзды шипят за окном,

Вращается Каменный Шар.

Я знаю, в норе захороненный гном

Мышонком – в ковровую прель:

«В застенке пытают зарю.

Метроном

Куёт серебристую трель».

Меня лихорадит:

– О, сердце как лёд!

О, мозга пылающий жар!

Косматое солнце по венам плывёт.

Вращается

Каменный

Шар.

Тучи.

Моржовое лежбище булок

Еле ворочает даль.

Утром ущелье – Свечной переулок,

Ночью – Дарьял, Ронсеваль.

Ночью шеломами грянутся горы.

Ветры заладят своё, —

Эти бродяги, чердачные воры,

Делят сырое бельё.

Битой жене – маскарадные гранды

Снятся, —

Изящно хотят…

…………

Гуси на Ладогу прут с Гельголанда.

Серые гуси летят!

– Гость тревожный, безмолвный и серый,

Кто ты, сумрачный гость? отвечай!

Пробираясь в закрытые двери,

Что ты ищешь у нас по ночам?

Кто ты, знающий тайные думы?

Как ты смеешь без спроса входить?

Отвечай, посетитель угрюмый,

Только дочку, смотри, не буди.

– Я холодный полуночный ветер

И повсюду свободно лечу,

Всё я вижу, всё знаю на свете,

А вхожу, потому что хочу!

– Тише, тише, пришелец незваный,

Осторожней со мной говори, —

Чудный сон про счастливые страны

Снится дочке с вечерней зари.

У неё от улыбки ресницы

Золотому подобны лучу,

Тише, тише…

– А что мне таиться,

Говорю, как хочу!

Тем, кто вольно гуляет по свету,

Не посмеет никто запретить!

Будь же счастлив,

Гуляй себе, ветер,

Наша девочка спит…

Ночь лелеет кафедралы!

Площадь стыла.

Площадь спала.

Ночь лелеет кафедралы!

Лысый мамонт – кафедрал.

Хрупкая стеклянная солома —

Сноп дождя над серой крышей дома!

Меркли звёзды, близилась заря —

Для неё ковали метрономы

Белые цепочки серебра.

Таяло,

Морозило;

Увяло неба неостывшее литьё, —

Вечер, догорая над каналом,

Медленно впадает в забытьё.

Гаснут волны в отблесках оконных,

Превращаясь в тёмное стекло.

– Сколько лодок вы качали, волны?

Сколько туч над вами пронеслось?

– Сколько звёзд сегодня распустилось

На багряном стяге облаков?

– Сколько мыслей в мире зародилось?

Сколько новых выросло цветов?

Кто сочтёт?.. И ни к чему всё это!

Ведь цветы для счёта не цветут.

Город спит – его морские ветры

Мокрыми метёлками метут.

Свежесть ветра не напомнит губы,

Звёздочки – глаза.

– Пойте, пойте, водостоки-трубы,

Крыша-стрекоза!

Мчитесь, мысли! Я, не зная лени,

Вспоминаю разные слова, —

Прихотливо, как в рогах оленьих,

Мыслями ветвится голова.

Я сегодня сбрасываю путы.

Я король! – В моей лепёшке – боб!

Чей-то локон бронзовой волютой

Падает на лоб…

Духота в моём старинном хлеве,

Кто-то битый стонет за стеной,

До утра бобовой королеве

Спать одной!

Пусть ей ветер поцелует губы,

Высушит глаза.

– Пойте, пойте, водостоки-трубы,

Крыша-стрекоза!

Бьют часы.

Часы и половины —

Вечный страх разящих мимо стрел.

День прошёл тяжёлым исполином,

Жёлтый пепел вечера сгорел.

Дырами небесных подворотен

Лысые поднялись купола,

И трамвай на дальнем повороте

Прозвенел, как старая пила.

– Бьют часы!

Полёт луны шафранной,

Одиноким, сдерживать не нам!

В шкуре лунной – шкуре барабанной

Не остаться нашим письменам.

За окном, закованным в железо,

Где замок тугой, как самострел,

Бродит страх, безрадостный, как бездна, —

Вечный страх разящих мимо стрел.

Я был осторожным и серым

Булыжником улиц кривых,

И, дни принимая на веру,

К их звонкому шагу привык.

Как свечи огромного храма,

Мерцая в пустой тишине,

Горели безмолвно и прямо

Созвездия мыслей во мне.

И были привычные думы

Как в ловких руках бумеранг,

Чертивший пору полнолуний

Закатами солнечных ран.

Но вестником дальнего горя,

Одетым в сверкающий лёд,

В привычные звёздные хоры

Твой яркий ворвался полёт.

И песне грустить недопетой,

Блуждая в чужих голосах.

– Зачем появилась комета

На тихих моих небесах?

Весенние ветры

Проснулись в лесу,

Я розу рассвета

Тебе принесу, —

Огромную розу

Весёлой весны, —

В ней яркие звёзды

Холодной росы:

За утренним морем,

Где синяя мгла,

Как вешние зори,

Она расцвела.

– Вставай, чтобы вместе

Встретить зарю, —

Я алую розу

Тебе подарю.

Луна всё выше и бледней, —

Заря близка.

Легка печаль весенних дней,

Печаль легка.

О чём она? – Не знаю я.

О чём она?

– Скажи мне ты, весна моя,

Моя весна.

Блестит, горит в цветах роса

И там и тут.

Но для меня твои глаза

Одни цветут:

У моря синего на дне

Нашёл их я.

Ты радость утренних огней —

Печаль моя.

Но в небе огромные розы

Цветут, поднимаясь от сна,

Блестящие выпали росы,

И верю: вернётся весна.

Пусть плачут промокшие галки, —

Увидишь, настанет тот час:

Как будто ночные фиалки,

Распустятся звёзды для нас.

За морем проснутся зарницы, —

Растопят стеклянные льды,

И ветер, как синяя птица,

Ворвётся в сырые сады.

Блестящие выпали росы.

И верю: вернётся весна —

Я самые алые розы

Увижу в твоих волосах.

На звонких улицах – тепло,

И город посинел,

Как будто был облит стеклом

И в нём окаменел.

И до утра мои пути —

Хрустальная река —

Зовут меня к тебе придти

В вечерних облаках;

Как будто те ожили дни:

Твоя открыта дверь, —

И всё, что было до весны,

Забудется теперь.

Вы так медлительны с ответом,

А я так верен клятве ждать,

Что всякий раз перед рассветом

Один ложусь в свою кровать.

Я знаю, выдадут по злобе,

Меня желая очернить,

Святую к верности способность

За неспособность изменить.

Всё ложь – тому порукой ветер!

Он знает, милая моя,

Что первый ветреник на свете

Из всех живущих – это я.

Как сотни раз, опять у Вас

В глазах я вижу слёзы,

И Вы хотите в сотый раз

Поговорить серьёзно.

– Ну что же, милая моя,

Готов я слушать вечно, —

Пусть ветрен я, пусть гадок я,

Но я не бессердечен.

И я клянусь и светом дня,

И мраком тёмной ночи:

«Кто любит более меня,

Тот вряд ли жить захочет».

Помнишь, ты приходила ко мне,

И снежинки в твоих волосах

Были ярче чудесных камней,

Ярче звёзд загорались глаза.

Помнишь, ты приходила ко мне,

За окном затихала пурга,

И мерцали в волшебном огне

На синеющих крышах снега.

Как любили остаться одни,

Как мечтали, что счастье придёт…

А теперь за окошком моим

Только зимняя вьюга поёт.

И живу я надеждой одной,

Что недолгою будет беда:

Ты придёшь – и твой голос родной

Скажет мне, что теперь – навсегда!

Наверное, понял я сразу,

Когда, как сорвавшийся стон,

Хрустальными брызгами вазы

Разбился тоскующий сон,

Что ты полюбила другого,

И, – только жалея меня, —

Звенящее бросила слово

В закат отцветавшего дня.

Как будто ребёнку больному,

Готовому броситься в плач,

За каждую ложку бульона

То гномика дарят, то мяч.

Но день, как монета, истёртый

И тусклый, не смог я забыть:

Рождённый любить терракоты,

Я мрамор посмел полюбить.

Ты совсем такая же, как прежде, —

Как мечта привычная, легка,

И летят края твоей одежды

Крыльями большого мотылька.

И опять цветами белой ночи

Рассыпая звёздные огни,

Голубой китайский колокольчик

В небесах фарфоровых звенит,

Где рассвет, склоняющий знамёна

К облакам из розовых снегов,

Как поэт, коленопреклонённый

Возле ног возлюбленной его.

Ты сегодня как звёздочка снежная

Или роза, упавшая в кровь, —

Осторожная, бледная, нежная…

И я знаю: проходит любовь.

Но ты думаешь в это мгновение, —

Предо мною, как утро, чиста, —

Будто ты для меня – неизменная.

Но соскучился я и устал.

И тревожно, как ночь эта белая,

Мной измятое, платье шуршит.

– О, запомни надежды несмелые

Уходящей в былое души.

Нет, чуть солнце, взойдя над балконами,

Искупается в синих ветрах,

Ты не вспомнишь, уже непреклонная,

Свой недавний мучительный страх.

Приходящая в день настоящий,

Не бывала так чудно ясна,

Королева снежинок блестящих

Или фея из детского сна.

Вспоминая о сказочном чуде,

Мне не верить ли в бред голубой,

Увидав, что какие-то люди

Говорили спокойно с тобой?

И, решив, что сбываются сказки,

Я понять одного лишь не мог, —

Почему задремавший от ласки

Твой оранжевый кот – без сапог.

Всё изукрашено росами:

Сосны, терраса и ты;

Ночь, от туманов белёсая,

Волосы, руки, цветы.

Жёлтые фары автобуса,

Синий асфальт автострад,

Взгляды игрушечней глобуса —

Я уезжаю – и… рад!

Рад, что не любишь, а ласковой,

Сказочной стала на вид,

Рад, что шутливой гримаскою

Скроешь усталость и стыд.

Платье вымокло в тумане,

А в глазах – следы луны.

Только сердце не обманет:

Не луной глаза полны, —

В час, когда ложатся росы

И на свете мы одни,

Как цветы ночных растений,

Раскрываются они.

Я не боюсь показаться странным,

Странен, мне кажется, тот, кто, любя,

Тысячи слов, болящих, как рана,

В звучный сонет не сложил для тебя.

Или он прав, и не в этом счастье?

Или, быть может, возлюбленный твой

Должен не тратить слов понапрасну,

Как настоящий герой?

Или душа моего кумира —

Только лишь копия с нашего мира:

Мира, в котором один – чтобы петь,

Тот – открывать чудеса мирозданий,

Третий – иными делами греметь:

В общем – творить сообразно с призванием?

Звёздами далёкими играли

Ветерки в саду твоих ресниц,

Снова звуки белого рояля

За окошком испугали птиц.

И опять сказать мне захотелось,

Что тобой измучен я и пьян, —

Звонкие осколки кампанеллы

Уронив в вечерний океан.

Жаль, прозрачный незнакомый танец

Для тебя не мной написан был:

Полубог, скрипач и итальянец,

Никого на свете не любил.

Он пугал презрительной улыбкой

Женщин, преклонявшихся пред ним,

И ему признательная скрипка

Радужные сеяла огни.

А моя заброшенная муза

Верности не знала никогда,

И за это стих прескучный грузен,

И за то я пла́чу иногда.

Я грущу, но что тебе за дело?

Ты светла, тебе чужда печаль, —

Колокольчик быстрой кампанеллы

Зво́нок, как надтреснутый хрусталь.

Не первый я люблю на свете,

Не первый слышу я в ответ,

Что может девушка ответить

На посвящённый ей сонет.

Ей стих размеренный приятен,

Певуч, изыскан и остёр,

Но точно так же непонятен,

Как мне – языческий костёр.

Что ей, с терпением и тактом

Проникшей в жизнь из мира книг,

Мой слишком, может быть, абстрактный

И слишком скованный язык,

Когда о призрачных обетах

Я говорю ей среди дня

И о героях с правом veto, —

Поймёт ли девушка меня?

Поверит ли, что в поединке

Я ранен был и весь в крови,

И даст ли в сердце таять льдинкам

В огне неведомой любви?..

А я, зовущийся коротким,

Но гордым именем – поэт,

Смогу ли вежливо и кротко

Из уст её услышать «нет»?

На каменном дне океана,

Вдали от знакомых людей,

Не знал я, залитый туманом

В тарелках ночных площадей,

Что скука моих одиночеств,

Испе́пелив сердце моё,

Ещё смертоносней отточит

Твоё золотое копьё.

Не знал я, тебе не поверив,

Своей непокорный судьбе,

Что иней на звонких деревьях —

Лишь слёзы мои о тебе,

Что, спутницы тёмной печали,

Тобою лишь песни звучали.

Весна на улице давно,

И солнце по утрам

Звенит лучом в моё окно,

Открытое ветрам.

Глазами солнечных зеркал

Весь город освещён,

И голова моя – бокал,

Невыпитый ещё.

И я отныне – навсегда

Пою лишь об одном,

О том, как плещется вода,

Синея под окном,

И что стеклянная река,

Как колокол, звонка.

Изнемогла под тяжестью метафор

И гнётом превосходных степеней

Моя любовь, прекрасней древних амфор, —

Вся скорбь земли не превзойдёт моей!

Торжественная скука песнопений

Музейной рамой тяжко налегла, —

Моя любовь померкла от сравнений,

Как от туманов меркнут зеркала.

В глубинах прозрачного взора

Хрустальная нота молчит, —

Такими бывают озёра

На Севере,

В летней ночи́.

Две ноты над озером зыбким:

Я пел только радость и страх,

Подобно тоскующей скрипке

В её неумелых руках.

Я в цветок тебя превращу.

– Хочешь? – Смотри.

– Видишь? Уже не струны

Волосы твои, —

(Волосы – струны – листья…)

Глаза уже не озёра —

Долины, полянки, —

Хочешь, в них расцветут

Ночные фиалки?

Руки уже не крылья —

Стебли —

Качаясь,

Белым стихом ладони

Их расцветают.

Ты не жалей,

Я не жалею, —

Белый цветок

Утро согреет…

С невозможной мечтой о счастье

Я стою на пороге дня,

Где она, как солнце, прекрасна,

Но она… не любит меня.

Пусть мечтами ритмов могучих

Мне весь мир легко покорить —

За бесценный жемчуг созвучий

Лишь её одну не купить.

О, суровы любви законы!

Изменить мне их не дано —

За оградой её балкона,

Знаю, мне умереть суждено.

Я не знал, отчего проснулся;

Но печаль о тебе легка,

Как над миром стеклянных улиц —

Розоватые облака.

Мысли кружатся, тают, тонут,

Так прозрачны и так умны,

Как узорная тень балкона

От летящей в окне луны.

И не надо мне лучшей жизни,

Лучшей сказки не надо мне:

В переулке моём – булыжник, —

Будто маки в полях Монэ.

О тебе тосковать мне отрадно,

Только знаю, и знаю давно:

Душу Индии с телом Эллады

Сочетать никому не дано.

Дымно-белой метельной землёю

Стонет звёздное золото вьюг, —

Не души меня смуглой петлёю

Из прохладно-тоскующих рук.

Неужели в беззвёздной дороге

Метеором тревожным гореть

Суждено ироническим Богом,

Чтоб в объятьях твоих умереть?

Как прекрасны сады, умирая!

Только птицы там гнёзд не совьют, —

Там усталые ветры летают

И холодные песни поют:

Что любви не бывать без предела,

Без конца – никогда не бывать,

Что она никогда не умела,

Умирая, на помощь не звать…

Ах, когда бы она уходила

При расцвете своей красоты, —

Как бы смог я не помнить о милой! —

Только это не знала бы ты…

Я прошу лишь одного

У звезды моей далёкой:

Мне не надо ничего,

Кроме сумерек глубоких;

Кроме сонного канала

С осторожным скрипом дверцы;

Кроме той, что подобрала

Чуть трепещущее сердце.

Любовь. Легенда. Мелодрама.

Несчастней всех кавдорский тан.

Острее всех ехидный Брама,

Нежней – тоскующий Тристан.

Любовь мертва, она несчастна.

Была – несчастна и жива,

Легка, стыдлива и прекрасна,

И непонятна, как слова.

Она – Валькирия, Лаура,

Сирена. Облако. Цветы.

Она мертва. Приходишь ты —

Умней блистательного Мура.

Если день встаёт над миром,

Тишину гудком встревожив,

Я могу сказать любимой:

– В мире нет тебя дороже.

– У тебя в глазах рассветный

К облакам взнесённый город.

Я люблю. Поёт мне ветер

О тебе, влюблённой в город.

Но когда б мне предложили

Лишь с тобой вдвоём остаться,

В целом мире, лунном мире

Не нашлось бы нас несчастней.

Потому что только в этом

Дне, как солнце, раскалённом

Я умею быть поэтом

И героем, и влюблённым.

Как два клинка, скрестились взоры,

Сгорела искра, как слеза…

– О, предрассветные озёра —

Твои тревожные глаза!

Моя шагреневая кожа —

Румянец милого лица —

Увяло (это ли тревожит?)

Цветком в руках у торговца́ —

Но – сын и внук распявших Бога —

Я призову Его в беде:

И другу – жизнь,

И смерть – тревоге

Найду в стихах – живой воде.