Собственность мажора

Глава 6

– Бронировали? – интересуется девушка-администратор, перехватив меня между гардеробом и стойкой.

– Да, – расстегиваю я крючки на своем полушубке. – На Морозову.

– Одну минутку…

Осматриваю набитый людьми зал нового морского ресторана, но здесь просто море лиц, и я даже не знаю, на ком сконцентрироваться.

Окна от пола до потолка, резные деревянные столы, узорчатые подушки на стульях, в общем такой себе уютный «прованс».

Вчера было открытие, поэтому сегодня на места особый спрос, даже не знаю, как умудрилась втиснуться. Стол освободился за минуту до моего звонка, иначе нам бы пришлось ждать следующей недели.

Ну что ж. Я везучая.

Обернувшись через плечо, смотрю на свою пеструю компанию, улыбаясь и маша маме рукой. Она расстегивает свою забавную рыжую шубу, изучая потолок, пол, стены, в общем, все что видит. На ней черное трикотажное платье, которое подчёркивает тот факт, что через три месяца она станет мамой. И выглядит это очень мило, по-моему.

Мои глаза сами собой расширяются, когда цепляются за приближающуюся парочку отдыхающих, вернее – уходящих.

Это Кирилл Дубцов в компании декана нашего факультета. То есть своей матери – очень ухоженной и аристократичного вида женщине, рядом с которой женщина вроде моей мамы выглядела бы слегка бездомным котёнком. На ней костюм, состоящий из юбки и пиджака, на груди блестит камнями какая-то брошь, тёмные короткие волосы аккуратно зачесаны назад.

Она значительно старше моей мамы. И я с ней никогда не общалась. От нее веет такой властностью, что посещает желание опустить глаза, но прежде чем успеваю это сделать, мои глаза встречаются с глазами ее сына.

Взгляд нашего местного принца впивается в мое лицо, а потом начинает быстро шарить вокруг. Шарить до тех пор, пока не находит то, что искал. Аньку.

Держась за локоть своего деда, она слушает их с мамой разговор, но, кажется, отделяется от своего тела, когда рядом с ними вырастает семейный подряд Дубцовых.

Наш декан беседует с Максимом Борисовичем, полностью игнорируя женщин, и все это время взгляд подруги мечется между полом и глазами Кирилла.

Он смотрит на неё через плечо своей матери, положа в карманы руки и слегка расставив ноги.

Началось…

Они как два чертовых магнита. Из этого ничего хорошего не выйдет…

– Все хорошо, – слышу голос администратора. – Пожалуйста, раздевайтесь в гардеробе, и я провожу вас за столик…

– Спасибо… – бормочу я.

Оказавшись рядом с мамой, тихо говорю:

– Добрый вечер.

Цепкие голубые глаза заглядывают в мое лицо, и от этого взгляда хочется спрятаться.

– Добрый, – прохладно улыбается Ирина Дубцова. – Что ж, хорошего вечера, – снова обращается она к Анькиному деду.

– Благодарю, – отзывается он, промокая лоб белым квадратиком носового платка.

Я не уверена, жива ли моя подруга.

Выглядит она так, будто у неё перегорела пара микросхем. Но я очень хорошо ее понимаю. Я понимаю, что в компании нашего декана можно выдержать не так много времени, иначе есть угроза схлопотать заниженную самооценку.

Скосив глаза, подруга смотрит на гардероб, у которого Дубцов помогает своей матери надеть черное классическое пальто…

– Нас накормят? – отвлекает меня мама, чем разряжает обстановку.

– Да… – выдыхаю я. – Раздеваемся.

Спустя пять минут мы усаживаемся за овальный деревянный стол, выкрашенный в белый цвет. И впервые за этот день я не думаю ни о чем.

Наконец-то.

Глядя в меню со всякими морскими гадами, я не думаю ни о чем!

Ни о перспективном футболисте, который смотрел на меня, как на букашку.

Ни о пятиклашке-Баркове, который два года ходил в одном и том же свитере, ни о нем же, ввязывающимся в драки, потому что его троллят, ни о Баркове-студенте, которого… выперли из университетской команды программистов, несмотря на связи его отца и корону на его голове. И тем более я не хочу думать о Баркове, который на досуге в одиночестве посещает киносеансы в старомодных кинотеатрах, где до него я не встречала ни одного знакомого лица.

Он ходит туда, чтобы побыть одному…

Я не видела его со вчерашнего вечера.

– Ну, девицы? – весело восклицает Максим Борисович, указывая рукой на меню. – Кто мне это переведет?

– Ты чего, дедуль? – отстраненно бормочет Анька. – Читать разучился?

– Анюта, – цокает мама. – Я тоже немного торможу. Так сейчас говорят?

– Мам, не прикидывайся старой, – пеняю я, пряча улыбку. – Сейчас говорят «туплю».

– В мое время это называлось «сужать горизонты», – просвещает наш кавалер.

– А в мое – быть «заторможенным», – присоединяется к нему мама, и мы с Анькой начинаем театрально закатывать глаза.

– А как в твое время называли занудство? – хихикает подруга, снова становясь самой собой.

Все же, соприкосновение с Дубцовым накладывает сильные отпечатки на ее психику. У неё сужаются горизонты и она становится заторможенной…

Теряю эту мысль, когда вслед за администратором в зал ресторана заходит… Игорь Николаевич Барков.

В компании очень гламурной женщины, с виду его ровесницы. В дорогущем дизайнерском платье, с дизайнерскими браслетами на запястьях и в сапогах на десятисантиметровых шпильках…

На нем костюм и галстук. Я не видела его сегодня, потому что он уехал очень рано.

Выдвинув для неё стул, ждёт, пока женщина усядется.

На его губах играет легкая улыбка, как и на губах его спутницы. Она расслабленная и какая-то томная. Она – не его родственница, это просто очевидно!

Боже…

Мое сердце останавливается, а потом делает полный оборот вокруг своей оси, а когда в панике смотрю на маму, оно холодеет, как и все мое нутро.

– Мам, – бормочу взволнованно, наблюдая за тем, как расширяются ее голубые глаза.

За нашим столом наступает гробовая тишина, а ещё через мгновение или целую вечность глаза моей любимой мамы увлажняются, и губы начинают подрагивать.

– Мамочка… – зову я в отчаянии, потому что она продолжает смотреть.

Упрямо. Не моргая. Смотреть на то, как ее муж смеётся, прекрасно проводя чертов воскресный вечер в компании какой-то расфуфыренной бабы, в то время как мама проводит вечера за книгой или за вечным ожиданием, когда он, наконец-то, вернётся домой!

А когда по ее побледневшей щеке скатывается слеза, я вскакиваю, с громким скрипом проехавшись стулом по полу.

Улыбка на мужественном лице бизнесмена Баркова немного блекнет, когда он видит меня, и в следующую секунд его глаза, метнувшись в сторону, падают на маму.

Вся его проклятая веселость вмиг улетучивается! Взгляд становится напряженным и пристальным. Впивается в неё, будто клещами!

– Извините, – хрипло произносит мама, медленно поднимаясь из-за стола, а потом так же медленно она уходит, опустив лицо и прикрывая рукой свой живот.

Мгновение смотрю ей вслед, испытывая болезненное давление в груди и, опомнившись, бросаюсь за ней. Замерев на выходе, вижу ее у гардероба, и лезу в сумку, ища свой собственный номерок.

– Оля…

Вздрагиваю, отскакивая в сторону, будто ужаленная.

Игнорируя меня, Игорь Барков широким шагом оказывается рядом с мамой.

Хватая свою шубу из рук гардеробщика, она одевается, продолжая прятать лицо в волосах, а ее руки слегка подрагивают.

– Давай, помогу… – мрачно говорит этот невообразимый козел, пытаясь придержать для неё шубу, но когда она вскидывает голову, мое сердце падает в пятки.

Потому что ее лицо залито слезами!

– Мое пальто, быстро, – велит Барков, пихая свой номерок пареньку, и его голос хрипит, а руки ложатся на ее плечи.

И в этот момент с ней что-то происходит.

И это пугает меня, потому что я никогда в жизни ее такой не видела!

Пихнув его в грудь так, что этот стотонный кретин пошатнулся, она выкрикивает:

– Нне тррогай меня!

– Оля, тихо… – поднимает он руки, «сдаваясь». – Успокойся…

– Нне тррогай меня! – снова кричит она, повторяя свои действия.

Пихает его в грудь со всей дури, и смотрит в его лицо с остервенелой злостью.

– Ббольше никогда мменя нне трогай!

Мое сердце так колотится, что на лбу проступает пот.

Ей нельзя так волноваться! Нельзя!

– Я не трогаю… давай выйдем и поговорим…

– Ппошел тты!

– Успокойся…

– Ппошел ты!

– Ладно, как скажешь… – делает он шаг назад, но это выглядит так, будто он дал ей один квадратный метр личного пространства.

Ее это тоже не устраивает, поэтому, толкнув его с дороги, она распахивает дверь и вылетает в снежный холодный вечер, на ходу запахивая шубу.

Смотрю на дверь потрясенная и, опомнившись, бросаюсь к гардеробу.

Быстро просунув руки в рукава пальто, Барков срывается с места и выскакивает за дверь. Подлетев к стойке, вручаю свой номерок и вырываю свою шубу из рук бедного парня.

На ходу одеваясь, вылетаю на улицу, получая ледяной удар по своим горящим щекам.

От волнения и злости потряхивает, особенно когда вижу, как в пяти шагах от двери этот громила пытается удержать маму на месте, сдавив ручищами ее плечи.

И даже отсюда мне ясно, что лучше ему отпустить ее к чертям собачьим!

Она выворачивается и кричит:

– Отпусти!

– Это моя старая знакомая…

– Да плевать мне! Уббери сввои лапы!

– Поехали домой.

– Пошёл ты! Каттись куда хочешь!

Это так громко и дико, что у меня приоткрывается рот. На них оборачиваются прохожие, я бы тоже обернулась!

– Оля…

– Не говори со мной!

Сорвавшись с места, шагаю на Баркова-старшего и впиваюсь пальцами в его рукав.

– Отпустите… – требую, пытаясь сбросить с маминого плеча его руку.

Он вцепился в ее шубу, как питбуль!

И даже в четыре руки справиться с ним мы бы не смогли, если бы до него наконец-то не дошло, как все это выглядит.

Сжав зубы и окинув горящими глазами стоянку у ресторана, он хрипло говорит:

– Подгоню машину…

В ответ мама вырывает из его ладони своё запястье и, развернувшись, уходит по улице. Растрепанная, заплаканная и… беременная его ребенком.

Если бы могла, я бы двинула ему в челюсть.

– Мы сами доберемся, – говорю ему сипло. – Отдыхайте, Игорь Николаевич.

Медленно переведя на меня глаза, он смотрит так, будто только что заметил мое присутствие. Я не удивлюсь, если он даже имени моего не помнит! Теперь уже я не удивлюсь ничему.

Развернувшись, бегу за мамой и беру ее руку в свою, как только догоняю. Ее рука ледяная. Мама смотрит перед собой и по ее щекам текут слёзы.

Я не хочу, чтобы она плакала. Тем более из-за мужика, который… ее недостоин!

– Вызови нам такси, ссолнышко… – пытается она дышать, но то и дело захлебывается.

– Мамочка, дыши… – тонко прошу я. – Куда… куда поедем?

– К… – выдавливает она. – К… к Ббарковым. Ссобберем ввещи… и… кота…

О… мамочки…

– Ладно я… сейчас… – лезу в карман, но все же выпаливаю. – Мам, ты уверена?

В таком состоянии, как у неё, можно наделать всяких опрометчивых поступков…

– Да! – отрезает, и я не припомню столько злости и решимости в ее голосе, пожалуй, никогда.

Что он с ней сделал?!

Запрокинув лицо и закрыв глаза, она позволяет снежинка оседать на свои мокрые щёки. Роюсь в телефоне, пытаясь решить, куда вызвать такси.

Усадив ее на скамейку троллейбусной остановки за углом, тычу по кнопкам.

Тихие всхлипы на заднем сидении такси просто разрывают мне сердце!

Город такой красивый и нарядный. Через неделю Новый год, который мы, как и всю жизнь до этого, встретим втроем. Теперь втроем.

Я, мама и дед.

Когда такси высаживает нас у знакомого зеленого забора я вижу, что ворота открыты настежь, а во дворе стоит чёрный джип хозяина.

Сам он расхаживает перед лестницей на второй этаж, глядя на нас исподлобья с мрачным, просто мрачнейшим напряжением!